Четыре жизни. 1. Ученик

1963–1967 гг.

Первый год

1 октября 1963 г. — официальный старт обучения в аспирантуре Томского университета по кафедре органической химии (Нина — аспирант кафедры физической химии).

Несколько слов о приёмных экзаменах в аспирантуру, призванную готовить педагогические и научные кадры более высокого, по сравнению с ВУЗами, уровня. Поступление в аспирантуру, как и поступление в ВУЗ уточняет, иногда резко меняет, вектор судьбы индивидуума. Здесь также объявляется конкурс, существуют приёмная и экзаменационная комиссии, но в реальности всё гораздо проще. И сложнее, одновременно. Поступают практически все, кого предварительно отобрали, но не все желающие. Трудности возникают у научного руководителя, которому выделено энное количество мест, и надо подыскать достойных претендентов. Отнюдь не все лучшие выпускники или выпускники с творческой жилкой (дети, близкие родственники научных корифеев и крупных институтских чиновников — особая статья) соглашаются поступать в аспирантуру. Помню, как долго меня уговаривал зав. кафедрой химии Томского инженерно-строительного института профессор Чемоданов. Писал выше, под каким давлением мы с женой Ниной вынуждены были отказаться от поездки на Омский комбинат синтетического каучука и согласиться на распределение в Алтайский политехнический институт, с немедленным поступлением в целевую аспирантуру на родном факультете. Кстати, целевая подготовка кадров ведущими ВУЗами для периферийных или недавно открытых институтов является распространённой практикой. Отмечу, ни в Томске, ни в Барнауле, ни Тюмени, ни Свердловске лично не слышал о взятках на приёмных экзаменах в аспирантуру. Протекция — это да!

Неожиданно (для меня!) разгорелись страсти по поводу непосредственного руководства диссертационной темой. Поясню. Официальным руководителем подготовки аспирантов по органической химии являлся профессор Тронов, обычно поручавший непосредственное управление доцентам кафедры. Каждый из них заблаговременно подбирал способных студентов и готовил для себя «рабочую лошадь», так как по существовавшей негласной схеме, кандидатская диссертация аспиранта автоматически становилась весомой частью будущей докторской диссертации непосредственного руководителя. В мае 1963 г., на защите доцент Г.Л.Рыжова инициировала в государственной экзаменационной комиссии протокольную рекомендацию (элемент, не обязательный для поступления, но крайне желательный) в аспирантуру, предполагая существенное расширение и продолжение темы моей дипломной работы. Уговаривал к сотрудничеству со сменой направления доцент кафедры Иван Михайлович Бортовой (здесь я категорически упёрся, с детства не терпел мелкой опеки). Тема диссертационной работы, сформулированная Троновым, вызвала некоторое замешательство, так как выпадала из привычных направлений кафедры и предполагала непосредственное руководство научным руководителем. Тогда я ещё не понимал, что попал в центр дрязг, далёких от науки, которые в будущем не раз почувствую.

Предваряя нахождение в аспирантуре, коротко расскажу об учёном, сделавшем из меня квалифицированного научного работника. Приведу несколько эпизодов, которые мне посчастливилось увидеть, услышать лично или даже соучаствовать.

Борис Владимирович Тронов (1891–1969 гг.) — крупнейший учёный Советского Союза в области органической химии, явно недооцененный, если не считать высоких орденов 1940-53 гг. за работы по оборонной тематике, включая создание химического оружия. Совсем недавно томское телевидение рассказало о неожиданно возникшей проблеме (для СМИ!) утилизации образцов боевых отравляющих веществ, хранившихся в сейфе его ученика и соратника профессора Л.П.Кулёва, умершего в 1962 г. Сфера закрытая, говорить о ней не принято, ведь СССР активно боролся за мир во всём мире. Борис Владимирович — человек умный, но не пробойный и не конфликтный. Думаю, потому и не попал в Академию наук.

Впервые увидел Тронова на втором курсе, когда начался огромный (на три семестра с одним экзаменом) курс органической химии. Борис Владимирович читал введение и теоретические основы дисциплины. Невысокий, сухощавый, не суетливый, классный лектор. Я практически на его лекциях не записывал, просто слушал (при подготовке к экзаменам использовал записи сокурсниц). Поражала его аккуратность. Рисуя на доске бензол или его производные, Борис Владимирович каллиграфически выписывал каждую букву, забавно приговаривая цэ-аш, цэ-аш, цэ-аш…. Для не химиков поясню, молекула бензола — геометрически правильный шестиугольник, на каждом углу по атому углерода и водорода СН. Через десяток лет, будучи сам лектором, удивлялся, как у Тронова хватало терпения, большинство лекторов по органической химии даже СН не пишут, просто рисуют шестиугольник с кольцом в середине.

Интересно было не только слушать Бориса Владимировича, но и наблюдать за его поведением. Одевался очень скромно, только опытный или знающий человек мог по внешнему виду определить в нём профессора, в широком университетском коридоре Тронов со стареньким портфелем (по-моему, не лучше, чем у Жванецкого) старался ходить близко к стенке, вероятно, чтобы буйная студенческая молодёжь, толпой бегающая из аудитории в аудиторию, не сбила.

Запомнился смешной зимний эпизод 1959-60 гг. В лекционной аудитории на 2-м этаже левого крыла главного корпуса университета окна не закрываются, частично стёкла разбиты. Привычное безобразие, температура не выше 5-10 градусов, студенты в пальто. Тронов приоткрыл дверь, просунул голову, закрыл. Сбегал на кафедру (правое крыло корпуса, 3-й этаж), метров 250 в один конец, не считая лестниц (69 лет!), появился в плотно застёгнутом зимнем пальто с шарфом и с завязанной под подбородком шапкой. Начал лекцию, разогрелся, развязал шапку. Через 3 минуты отогнул уши шапки так, что они начали свисать. Внешний вид профессора (из-за высокого стола видны только плечи и голова), напоминавший то ли огородное пугало, то ли урку из немого кино, привёл аудиторию в весёлое возбуждение. Тронов не сразу понял причину смеха. Показалось, в аудитории стало теплее. Объективно, Тронов должен был отказаться читать лекцию в подобных условиях, но не тот характер. Куда-то ходить, доказывать очевидное — трёпка нервов и отвлечение от науки.

Интересно Борис Владимирович принимал экзамены. Посадит студентов готовиться и уходит, минут через 40 потихоньку открывает дверь и задом входит в аудиторию. Смышлёные студенты уже всё, что нужно, списали. Двоек Тронов не ставил, тройки — редко. Все недоумённые вопросы администрации (курс трудный, 80 лекций), Тронов парировал, что его студентов хорошо муштруют ассистенты с помощью многочисленных коллоквиумов на практических и лабораторных занятиях.

Пробежали студенческие годы, я — аспирант Тронова. С ним и переехали из Томска в Барнаул двигать науку в молодом Алтайском политехническом институте. Здесь уже помимо контактов в институте приходилось бывать у Тронова дома, чаще в составе небольшой группы приближенной к профессору молодёжи. Типичная картина.

Идём с какими-то вопросами втроём. 17:30 (знаем, после обеда профессор отдыхает). Звонок. Дверь открыл только что проснувшийся Тронов, пропустил в зал, на крышке старинного рояля, как обычно, прыгает избалованный 5-летний внук Алишер. Тронов подошёл к холодильнику, достал бутылку кефира.

— Борис Владимирович! Зачем кефир, у нас сухое вино есть!

— О, тогда не буду.

Кефир отправлен обратно в холодильник. В 75-летнем возрасте Тронов способен был выпить две бутылки сухого вина. Крепких напитков в моём присутствии он не пил и пьяным его никогда не видел (и не слышал).

В лёгком подпитии дома Борис Владимирович рассказывал много интересного из прошлого, пока сын не отправлял его отдыхать. С большой неохотой из-за стола он отправлялся в кабинет-спальню. Спал профессор на небольшом узком диванчике, кровати я не видел. Кстати, Тронов работал часов до 2-х ночи, обилие в кабинете специальной литературы, научных и реферативных журналов поражало.

Обладавший энциклопедическими знаниями в разных направлениях органической химии он никому не отказывал в советах, причём спорить не любил. Типичный диалог.

— Борис Владимирович! Что-то не могу разобраться в результатах эксперимента, помогите!

— Здесь должно быть так, так, так…

— Борис Владимирович! Получается совсем наоборот!

— Тогда вот так, так, так…

Воспитывая (не навязчиво) аспирантов на тему качественного подхода к выполнению эксперимента Тронов частенько приводил пример с докторской диссертацией физика Прилежаевой (впоследствии руководитель школы томских спектроскопистов, работавших на грани физики и химии, в их лабораториях я выполнял экспериментальную часть дипломной работы). На защите член учёного совета Тронов задаёт вопрос:

— Наталья Александровна! А какого цвета анилин Вы использовали для спектральных исследований?

— Как какого? Чёрного!

Борис Владимирович промолчал, не стал срывать защиту, а позже объяснил Прилежаевой, что анилин окисляется на свету с образованием красителей, в очищенном виде анилин бесцветный. Конфуз, понятный любому химику, ведь экспериментальными данными обосновываются теоретические построения. Вспоминается аспирантская байка: физики работают хорошими методами, но с плохими веществами; химики работают с хорошими веществами, но плохими методами; физико-химики работают плохими методами с плохими веществами.

Помню, в период громких празднеств по случаю 50-летия октябрьского переворота, Борис Владимирович описывал события 1917 г. в Москве. Он работал и учился в лаборатории академика Зелинского в Московском университете. Снимал комнату у какой-то княгини с видом на Красную площадь. Красногвардейцы штурмовали Кремль. Никто из ближайших домов не выходил на улицу. Тронов:

— Откроешь форточку, пуля жжжить…. Через три дня стрелять кончили, я взял портфель и пошёл в университет.

— Борис Владимирович! Да Вам надо сейчас говорить, что Вы помогали красногвардейцам!

— Нееет!

Любил Тронов, получивший звание профессора в 1924 г., со смехом рассказывать об абсурде 20-х годов, введении в томском университете бригадных форм обучения. Чаще вспоминал некую малограмотную студентку Веру, ходившую в гимнастёрке и сапогах. Вера определяла, кто и на каких занятиях отвечает на вопросы преподавателя за всю бригаду. Профессора, «буржуазные недобитки», стояли перед ней на цырлах.

Борис Владимирович отлично владел русским языком (большая редкость!), хорошо знал французский язык. Как заразительно он смеялся, случайно услышав наши жаргонные выражения «такова сель ави» или даже «селявуха».

Однажды, в 1965 г. возникло кратковременное напряжение в отношениях с Троновым. Я написал первую статью в Журнал общей химии АН СССР по результатам годичного эксперимента, авторов (нас двое) расставил по алфавиту, отпечатал в машбюро, принес Тронову на подпись. Чувствую, что-то не нравится. Борис Владимирович положил статью в портфель, на следующий день принёс собственноручно каллиграфическим почерком переписанный машинописный текст (ни одного изменения, исправил несколько запятых) и подчеркнул, первым ставится автор, который написал статью, т. е. свою фамилию поставил первой. Вроде бы мелочь, как посмотреть. Можно и посмеяться. Конечно, уступил, но до сих пор считаю единственно правильным расположение соавторов в алфавитном порядке. Думаю, не свойственный характеру Бориса Владимировича поступок совершён по команде фактически управлявшего кафедрой сына Тронова (поставить на место зарвавшегося аспиранта!). Месяцев через 10 оттиск напечатанной статьи с указанием в качестве организации-исполнителя Алтайского политехнического института Борис Владимирович с гордостью показывал в ректорате и коллегам: «нас печатают в центре!».

Убеждён, Борис Владимирович заслуживает обстоятельного описания творческого (более 10 докторов и 60 кандидатов наук — прямые ученики Тронова) и жизненного пути.

Вернёмся к «нашим баранам». Первая стадия обучения — подготовка кандидатских экзаменов по органической химии (не специалисту трудно представить объёмы фундаментальных источников), философии, английскому языку. Это уже далеко не студенческие экзамены по записанным лекциям или «Who is on duty today?».

Взялся за работу интенсивно, полгода не выходил из научной библиотеки, подготовился к экзаменам и перелопатил огромное количество литературы по проблемам, близким к диссертационной тематике. От учебников, монографий и реферативных журналов до первоисточников. Дошёл до оригинальных трудов великого француза Бертло (журналы с его фундаментальными трудами середины 19 века имели неразрезанные страницы, т. е. никто никогда эти статьи в Томске! не смотрел). Начал создавать личную картотеку, сейчас она содержит координаты и мои краткие рефераты многих тысяч научных трудов, «хранится» в гараже. А ведь кому-то из научных работников картотека могла бы быть весьма полезной (сослагательное наклонение!).

Май 1964 г. Томск. Аспиранты сдали кандидатский экзамен по английскому языку.

Сдаче экзаменов по специальности и философии (английский язык изучал в специальной группе до весны) предшествовала познавательная поездка в сельскую глубинку в декабре 1963 г. Москва вела интенсивную пропаганду решений пленума ЦК КПСС по химизации сельского хозяйства (полезнейшее мероприятие Хрущёва). В Томске по указанию обкома мобилизованы через общество «Знание» все аспиранты-химики (10 рублей лекция при стипендии 68 рублей, большущие деньги). Мне достался Шегарский район. Холод дикий, или мне так казалось в демисезонном пальтишке и лёгких ботинках, тем более что по совхозам лектора возили древнейшим способом, на розвальнях (снега много, дороги не чищены). Выступал перед киносеансами в клубах и непосредственно на фермах. Люди слушали молодого городского умника с интересом, но скептически. Ещё один приехал учить уму-разуму. Типичный вопрос, почему раньше собирали по 20 и более центнеров пшеницы с гектара без всяких удобрений, а сейчас по 5–7 центнеров. Объяснения причин истощения почвы практически не воспринимаются. Забавный случай на молочной ферме. Парторг собрал скотников и доярок в бытовке, тесновато, я примостился за обеденным столиком, выступал-беседовал сидя. От общих проблем химизации постепенно спускаюсь на проблемы животноводства, улучшения качества питания, начинаю объяснять полезные свойства карбамида (мочевины) при добавлении в корм скоту. Вопрос: «Вот этот, что ли?» Оказалось, я локтем упирался в бочку с позеленевшим карбамидом, заплёванную окурками. Карбамид явно не использовался по назначению, и стоял важнейший компонент питания скота на виду для проверяющих, в первую очередь, партийных грамотеев. Надо полагать, после смещения Хрущёва бочку просто выбросили. 70 км от «умного» Томска и поразительная безграмотность сельчан, даже украсть и использовать карбамид на собственном огороде фантазии не хватало. Ситуация мало изменилась в лучшую сторону и через 40 лет, блуждая в поисках белых «берёзовых» грибов, не единожды встречал открытые ветру, осадкам и солнцу кучи минеральных удобрений просто сваленных вдоль полей.

Первые два кандидатских экзамена мы с Ниной сдавали, ожидая прибавления в семье. Здоровая дочь родилась 16.02.1964 г. (см. «Фёдорова Эльвира Эрвиновна»).

Приступил к эксперименту и быстро убедился, что подход к изучению комплексов трёхвалентного железа с многоатомными фенолами традиционными для школы Тронова методами исследования молекулярных комплексов является тупиковым. Идею подбросил Тронову заезжий академик, по-моему, Тананаев из Свердловска, её реализацию Тронов поручил мне, одному из шести аспирантов первогодков. Кстати, навсегда запомнил уважительное отношение со стороны Тронова к аспирантам (только на «Вы»), он всегда обращался ко мне по имени-отчеству, что вначале было очень непривычно. Но приятно!

Отрицательный результат тоже результат, хотя и жаль месяцев интенсивного труда. Ближе к концу учебного года обстоятельно поговорил с Борисом Владимировичем, убедил его в необходимости сменить направление диссертации. Тронов сформулировал тему, близкую к традиционным работам кафедры (изучение комплексов галогеннафталинов с замещёнными нитробензолами).

Главный итог первого года аспирантуры повышение эрудиции, сдача кандидатских экзаменов.

Ближе к весне прошёл слух о переезде Тронова в Барнаул. Вопрос касался и нас, Алтайскому политехническому институту нужен профессор, создающий в молодом институте научную школу. А мы же целевые аспиранты. В ТГУ не верили очередному уезду Тронова из Томска (до того он уезжал во Фрунзе, через 2 года вернулся). Да и сам Борис Владимирович под влиянием сына, сыгравшего зловещую роль в судьбе пожилого профессора, шантажировал руководителей ТГУ и АПИ требованиями крупной квартиры, трудоустройством сына, так что непонятен был конечный результат (уедет, не уедет).

Представители АПИ уговаривали нас поехать в Барнаул вперёд. Через министерство оформлялся перевод из аспирантуры ТГУ в аспирантуру АПИ. Дополнительную сложность вносило, что Нина специализировалась в области электрохимии, а её руководитель доцент Раиса Михайловна Куликова и не думала о переезде в Барнаул.

С другой стороны, квартирные хозяева после появления Эльвиры начали выживать нас под предлогом тесноты. Съездил в Барнаул, обещали комнату в общежитии немедленно (в Томске немыслимый вариант), квартиру после защиты диссертации.

А! Была, не была! Есть у меня в крови любовь к риску и резким поворотам. Отослал Нину с четырёхмесячной Элей к матери в Бийск, сам отправил контейнер с вещами в Барнаул. В середине июля 1964 г. нехитрый аспирантский скарб распаковывал в общежитии АПИ.

Второй год

Барнаул понравился разумностью городской планировки, центральным бульваром, текущей вдоль города Обью. Регулярные позже командировки в Томск позволяли сравнивать градостроительные подходы к жилищному строительству. В Барнауле строилось больше, выше, красивее, причём новые кварталы соединялись с центром широкими проспектами. Центр Барнаула выглядел просторней центра Томска. Существенно отличался вечерний контингент на улицах. В центре Томска студенческая молодёжь на улицах до утра «подавала голос», а в Барнауле больше гуляла подвыпившая рабочая молодёжь, к тому же улицы после 23 часов пустынны.

Центральная площадь окаймляется зданиями крайисполкома, универмага и химико-технологического факультета, метрах в двухстах построен главный корпус АПИ. Рядом студенческие общежития. В одном из них на первом этаже нам и предоставили жильё. Огромная (по меркам съёмных у частника 6 квадратных метров) комната + место в детском саду для Эльвиры — счастье, о котором в Томске бессмысленно было мечтать. Нюанс: мы оказались в юридически подвешенном состоянии (перевод аспирантов в министерстве увязывался с возможностью открыть подготовку по специальности «органическая химия», а соответствующий профессор в Барнауле отсутствовал). Проходит месяц, второй, третий…. Наконец, 1 ноября 1964 г. мы зачислены в аспирантуру Алтайского политехнического института. Стипендия в техническом ВУЗе выше — 78 рублей.

Алтайский политехнический институт в стадии становления. Велась подготовка студентов по многим специальностям, однако средняя квалификация преподавателей не выдерживала критики. На многотысячный АПИ только один профессор (Нечаев), специалист из сферы машиностроения, также недавно приглашённый из Томска. На ХТФ функционировали пять кафедр, с приездом Тронова планировалось выделение кафедры органической химии. Встретили нас с Ниной на факультете доброжелательно, предоставили временные рабочие места. Боже мой, какая разница с лабораториями alma mater в Томске, стол есть, вытяжной шкаф есть, а больше ничего. Всё надо создавать, собирать заново (установки, приборы, специальная лабораторная посуда, реактивы…). Заведующие технологическими кафедрами обещали всяческую помощь, разрешили доступ к своим складам.

Пытаюсь раскрутить диссертационный эксперимент, второй год аспирантуры учащённо тикает, а Борис Владимирович не приезжает. Факультетские бонзы, уверенные, что Тронов не появится, в вежливой форме начали меня «футболить». Аспирант-экспериментатор без поддержки, без надёжной «крыши» плодотворно работать не может, возрастающие потребности исследователя требуют привлечения вспомогательного персонала (лаборанты, кладовщики, стеклодувы, программисты…), а каждый из них имеет собственного начальника.

Наконец, вызывает ректор АПИ доцент Василий Григорьевич Радченко (лауреат Ленинской премии, из школы сварщиков Патона) и предлагает поехать к Тронову со специальным письмом. Ректорат разуверился в действенности прямых административных контактов и решил послать в Томск заинтересованное лицо. В качестве пряника — подобрана четырёхкомнатная квартира на втором этаже до хрущёвской постройки недалеко от института, прежним жильцам выделены четыре новые отдельные квартиры.

Поручение деликатное. Переговоры велись в профессорской квартире, хозяева оставили меня на ужин, достаточно торжественный, с вином и тостами. Познакомился с семьёй Бориса Владимировича. Единственный сын профессора Андрей, имеющий «хвост» дурной славы, сноха Мукарама (отец узбек). Внук Алишер. За ужином и младшая сестра Андрея по матери.

Несколько дополнительных пояснений, касающихся Тронова, без которых трудно понять дальнейшие сложности при учёбе в аспирантуре. Борис Владимирович ровесник моей бабушки, родился в нынешнем Алтайском крае в семье уездного врача. Учился в Томске. Первая печатная работа вышла в 1913 г. в соавторстве с младшим братом Михаилом (в будущем профессор-гляциолог, переживший лет на 10 старшего брата) и посвящена восхождению на высшую точку Горного Алтая Белуху. Борис Владимирович поступил в аспирантуру МГУ к академику Зелинскому, здесь пережил революцию. В разгар гражданской войны сдал магистерский экзамен и направился в Томский университет. В 1924 г. без защиты диссертации получил звание профессора. Вся сознательная жизнь отдана томским ВУЗам (университет, политехнический и медицинский институты), за исключением 2 лет во Фрунзе и 4 последних лет в Барнауле.

Семейная жизнь Тронова всегда вызывала пересуды. Борис Владимирович не был ни бабником, ни пробойным человеком. Его добротой и поглощённостью в собственные мысли постоянно пользовались недобросовестные люди. Женился Борис Владимирович в 40-летнем возрасте на 20-летней сотруднице научной библиотеки ТГУ («адская смесь» различных кровей). Через какое-то время жена бросила Бориса Владимировича и ушла к другому профессору (его дочь и была на ужине), предварительно она жила одновременно с обоими до вмешательства заботящейся о нравственности общественности и парткома, затем бросила в Новосибирске второго профессора и с чистейшим простолюдином переехала в Тюмень. А добрейший Борис Владимирович остался жить один со своим внешне очень похожим сыном, который генетически от матери получил мощный негативный заряд. Первый ребёнок (неофициально) появился от пионервожатой, когда Андрей учился в 9-м классе. Перспективы служебного роста Андрея в Томске были весьма ограничены, осведомлённая научная «публика» терпеть его не могла, но Андрею, сыну крупного учёного, никак нельзя без диссертации. Казалось бы, что плохого в профессиональных династиях, но в учёном мире эта практика порочна в принципе (не случайно, именно в интеллектуальной среде популярна поговорка «на детях природа отдыхает»), по пальцам можно пересчитать отпрысков крупных учёных, достигших или превзошедших отца в научной сфере.

В 1960 г. Борис Владимирович ради карьеры сына (+ обещания, связанные с республиканской академией наук) переезжает в Киргизский университет. Андрей оформлен ассистентом, будучи руководителем группы студентов на сельхозработах, соблазнил первокурсницу Мукараму. Её родственники подняли скандал, старшие братья обещали убить Андрея. Он бежит с Мукарамой в Казань к знаменитому академику Камаю (ученик Бориса Владимировича). После серии переговоров в Казани и Томске, Борис Владимирович вернулся в Томск заведовать кафедрой органической химии ТГУ.

И вот эпопея с переездом в Барнаул. Хорошо видно, Борис Владимирович не желает уезжать из Томска. Андрей же долго и обстоятельно выяснял моё мнение относительно руководства АПИ и действующих фигурах ХТФ. Естественно, я был очень заинтересован в переезде профессора. Несколько дней поработал в университетской библиотеке, побродил по родной кафедре и факультету. Все, с кем удалось пообщаться, отрицали возможность уезда Тронова. Не дождавшись письменного ответа ректору АПИ, уехал с обещанием Андрея подготовить письмо в ближайшее время. Вернулся в Барнаул уверенный, что Тронов вот-вот переедет, своё мнение изложил ректору, но прошло ещё несколько месяцев ожидания. Мне достоверно неизвестно, кого в Томске шантажировал Андрей уездом профессора, добиваясь особых льгот лично для себя, но сам факт не вызывает сомнения. Переезд состоялся весной 1965 г., помогал разгружать контейнера, запомнил тяжесть старинного рояля, по крышке которого любил бегать внук Алишер.

Жизнь била ключом и до приезда Тронова. Появился друг, которого я считаю лучшим в моей жизни. Взаимное интеллектуальное и эмоциональное воздействия поразительны. Аникеев Валентин Семёнович (02.04.1940 г. — 21.02.1992 г.). Физик-теоретик из Москвы после окончания МГУ и химик-практик из Томска фактически одновременно в 1964 г. прибыли в молодой Алтайский политехнический институт. Образовалась удивительная пара, которая часами могла обсуждать любые проблемы: от научных до спортивных, от политических до рыбацких и охотничьих… Наш специфический жаргон поражал окружающих и студентов, привлекая внимания к сути излагаемого предмета. Прошло более 40 лет, остатки «разговорных изысков» научной молодости удивляют даже мою нынешнюю жену Тамару.

На институтской кафедре физики Валентин на голову выше всех профессионально, но до заведования его не допускали. Внешний вид: никакой спортивности, небольшая голова, лысоват, нос чуть-чуть крючком, очки в позолоченной оправе. Заметен интеллект, естественно, тому, у кого есть что-то в собственной «коробке». Я не случайно упомянул форму носа. Читатель может подумать, что намекаю на еврейское происхождение Валентина, отнюдь, и если доля соответствующей крови присутствовала, то не от родителей, а от прошлых поколений (мне приходилось в Москве бывать в квартире родной тётки Валентина, типичной русачки). Одно из любимых развлечений — игра в карты «под интерес», а в качестве «интереса» выступал нос (денег на забаву не было). Нередко мне приходилось бить, у Валентина где-то к десятому удару постоянно на кончике носа выступала капля крови. Вынуждены были «жестокие» стимулы отменить. А играли мы с ним преимущественно в «дурака» вдвоём, очень даже интеллектуальная игра, в сериях из 10, 20 партий случайный выигрыш практически исключён. Публика со стороны не могла понять, почему два «умника» занимаются ерундой. Впрочем, не так давно узнал, что «дурак вдвоём» — распространённое развлечение крупнейших шахматистов, в частности Анатолий Карпов даже участвует в чемпионатах по этому виду карточных игр.

Мы общались с Валентином практически ежедневно и не по одному разу весь период моей жизни в Барнауле. Рядом жили всего 4 года, но затем много раз встречались на Всесоюзных конференциях в Риге, Каунасе, сразу и не вспомнишь, где. Валентин находил общий язык с моими жёнами Ниной и Надей, неоднократно бывал у нас в Томске.

Мы с ним были отличной научной парой, но в разговорчивости — антиподы. Валентин любил поговорить (только в подпитии я его перебарывал), брался объяснять любую проблему сразу, а я его своим скепсисом придерживал. Вспоминая наши взаимоотношения, так и видишь картину Перова «Охотники на привале», где Валентин увлечённый рассказчик, а я чешу затылок. Не помню случая взаимных обид. Совместно опубликовали более десятка научных статей, которые стали частью моей диссертации.

Валентин активно сотрудничал и с другими химиками, имел внушительный перечень совместных научных работ. Свою диссертацию Валентин защищал лет через пять после меня, автореферат состоял из нескольких страниц с малопонятным текстом и списком работ из десятка наименований без соавторов. В своём отзыве в Учёный Совет по защите я отметил важную роль Аникеева в совместной деятельности с химиками. Ясная голова физика-теоретика нередко подсказывала химикам правильное направление исследований (бывали и ошибочные предсказания, но это наука!). В учёном мире Томска я, мотаясь по делам своей диссертации, сделал Аникееву большую рекламу. Томск в научном плане, конечно, не Москва, но и не Барнаул. Через некоторое время Аникеев зачастил в Томск, в 80-е много раз останавливался в моей квартире (типичная картина — я, жаворонок, уже сплю, а Валентин с Надей на кухне часами курят и беседуют «за жизнь»). В конце 70-х, начале 80-х поддерживал Аникеева финансово, несколько лет оплачивал из средств ТНХК его хоздоговорную работу. Работники ВУЗов знают, каких трудов стоило выбить на промышленном предприятии хоздоговор.

Валентин не был сексуально озабочен, но женщины к нему липли. Неожиданно, в 2006 г. через Самиздат WWW.lib.ru на меня вышла внебрачная дочь Валентина от сотрудницы родной кафедры Томского университета. Никогда не слышал о её существовании, но фото внука Василия, удивительное внешнее сходство отбросили сомнения.

Женился Валентин на скромной студентке-умнице Лиде Ситниковой. Те упомянутые хоздоговора ТНХК должны были стать экспериментальной основой диссертации Лиды. Валентин настоял, чтобы Лида прекратила заниматься наукой (имела диплом с отличием, подавала блестящие надежды) и занялась детьми. Когда Валентин неожиданно умер, Лида осталась с сыном-студентом МГУ (Павел), двумя близнецами-девятиклассниками (Таня, Илюша) и, практически, без средств к существованию. Что такое преподаватель вуза без учёной степени? Зарплата чуть выше, чем у дворника.

Последний раз я видел Валентина в марте 1991 г., он специально приехал поздравить меня с 50-летием, подарил картину-пейзаж тех мест Горного Алтая, где мы в 60-е вместе бродили. На банкете Валентин сказал прочувственный тост в мой адрес. Естественно, мы с Надей годом раньше были и на его юбилее.

Валентин Аникеев умер в Барнауле, не дожив до 52 лет, что-то с сердцем, не успели довезти до больницы. Позвонил сын Илюша в этот же вечер. Шок, появилось ощущение, вот-вот умру. Надо ехать, но сказал Наде, что я там или по дороге умру. Ограничился посылкой денег, а время было такое, что переводы больше 500 рублей не принимали, отправлял с трёх точек. Хоронили Валентина 23 февраля 1992 г.

Сколько вёдер, бочек сухого вина мы с Валентином выпили, обсуждая научные, да и не только, проблемы. Ещё неженатым он любил возиться с Эльвирой и Игорем, а потом у него стало трое детей, я этого вытерпеть не мог, появилась Юлия (шучу, конечно). Грех ранжировать смерть друзей и близких, но уход Валентина оказал на меня самое сильное воздействие за прожитую к тому времени жизнь. Светлая ему память!

Продолжу тему барнаульских друзей. Вокруг нас с Аникеевым постоянно крутилась группа приятелей человек в 5–6, причём преимущественно это были друзья Валентина, вследствие его значительно большей коммуникабельности. Супруги Корнейчуки, физики Афанасьев и Кондратенко, технолог Витя Мироненко — список можно продолжать, хотя многие фамилии забыл. Особо следует сказать о Вите Левине.

Витя Левин, крупный парень, существенно превосходящий меня габаритами, окончил Томский политехнический институт на год раньше, но мы вместе поступали в 1963 г. в аспирантуру к Тронову. Витя не стал переезжать в Барнаул, а решил делать диссертацию в Томске. Приезжая в Томск в командировку, спал с ним на одной койке в аспирантском общежитии на Ленина 49. В свою очередь и Витя, появляясь в Барнауле, останавливался у нас в комнате. Дуэт превращался в изумительное трио «умников» (+ Аникеев), которое в состоянии было «забить» интеллектом любую барнаульскую кампанию, а может и не только барнаульскую.

Запомнилась поездка на охоту 8-10.05.65 г. с Аникеевым и Левиным. Пострелять, постреляли, но ничего не убили. Промокли до нитки, спас от болезни только НЗ спирта. «Для полного счастья» уже в общежитии обнаружил впившегося клеща. В Томске борьба с клещевым энцефалитом разворачивалась активно, по крайней мере, на словах. А как в Барнауле? На всякий случай куда-то позвонил и мне ответили, что в окрестностях краевого центра не зафиксированы укусы заражённым клещом. На этом успокоился. Вдруг через 3 недели (примерный срок инкубации клещевого энцефалита) резко подскочила температура с сильной головной болью. Валентин с Витей перепугались (Нина с Эльвирой была в Бийске), вызвали скорую помощь. Что-то прописали… Обошлось. Это был первый из 4-х зафиксированных укусов клещём, но последующие сопровождались в Томске уколом? — глобулина. Как-то бог проносит мимо энцефалита, а сколько знакомых пострадало.

Удивляли две особенности в характере Левина. В нашей компании много травили анекдотов, вдруг обнаружилась негативная реакция на еврейские анекдоты, оказалось, Витя «болен» превосходством еврейской нации, а я (немец) даже не задумывался, что он еврей. Второе внешне повышенная сексуальная озабоченность. Похоже, эти причины стали основными нелепого конца жизни чуть за 30 лет, когда уже после защиты диссертации, работая в Новосибирске, разошёлся с женой, оставил ей квартиру, доцентом жил в общежитии с какой-то медсестрой. Застрелился из охотничьего ружья, стрелял в сердце, скорая помощь застала ещё живого, повторявшего: как я мог промахнуться. Что дало конечный толчок к самоубийству, не знаю и спросить не у кого. Да и зачем? А талантливый был химик. Очень! Много лет у меня за спиной над рабочим креслом висит фотография размером А-4, в середине 60-х украшавшая выставку народного хозяйства Алтайского края под названием «Профессор Тронов консультирует аспирантов». На ней мы с Витей Левиным с умным видом внимаем позирующему Борису Владимировичу, водящему ручкой по какой-то ведомости.

Среди молодёжи, «крутившейся» вокруг Тронова, была и женщина (координаты опущу). Работая на кафедре органической химии ТГУ старшим лаборантом, закончила вечерний факультет с отличием. Поступила в аспирантуру к Тронову (в Барнауле) под непосредственное руководство Андрея. Смышлёная женщина, наработала огромный экспериментальный материал, но так и не защитила диссертацию. После смерти Бориса Владимировича только очень самостоятельные сотрудники смогли продвинуться. И особенно в сложном положении оказались химики, связанные научной работой с Андреем. С ней же связан очень неприятный для окружения Бориса Владимировича инцидент. Украла в гардеробе АПИ красивую меховую шапку и начала её носить. Аспирантка опознана хозяйкой, также сотрудницей АПИ. Аспирантка срочно улетает в Томск к родителям, заходит на родную кафедру, берёт и выпивает 100 г метанола. К счастью, нервы не выдержали, в клинике Савиных успели её откачать. Дефекты зрения остались навсегда. Друзья сделали вид, что ничего не знают, некоторое время присматривали за ней. До сих пор не пойму историю с шапкой, женщина-то неглупая. Кратковременный психоз? Аспирантская бедность? Способ одинокой женщины привлечь внимание мужчин?

Алтайский политехнический институт преподал несколько наглядных и воспитательных уроков на тему такого позорного явления, как взятки в ВУЗе, о них все наслышаны, но до суда конкретные дела доходят редко. Ноябрь 1964 г. В химическом корпусе АПИ несколько дней проходит открытый суд над преподавателем сопромата. Этот деятель лет 35–40 собирал с заочников через старосту с каждого студента энную сумму с гарантией положительной оценки, а заочнику больше тройки и не надо. Сдавали, боюсь соврать, по 20 рублей, в общем-то, мизерная сумма и по тем временам. Хотя как посмотреть, 2–3 месячных преподавательских оклада с группы за один экзамен немало по ощущениям аспиранта со стипендией в 78 рублей. С интересом слушал свидетелей — заочников. История вылезла на поверхность только потому, что преподавателю показалось мало денег, он потребовал от одной или двух заочниц ещё интимных услуг. Несмотря на то, что этот образованный подонок от всего отказывался, у меня, молодого аспиранта, широко открылись глаза на проблему. Очевидно, что он брал и раньше, ещё более очевидно, что заочники с радостью и добровольно сдавали деньги. Кстати, слава о «берущих» экзаменаторах в среде заочников передаётся как эстафета из поколения в поколение. Прискорбно, но заочники сами ищут взяточников среди преподавателей, более того, создают новых, решая главную проблему — любым способом (знание предмета — задача вторичная) перейти очередной экзаменационный рубеж.

Другое дело добровольно-принудительное изнасилование. В принципе интимные связи преподавателей со студентками имеют длительную историю, студентки частенько влюбляются в умных преподавателей, знаю факты, когда девчонки 3-го курса через балкон на третьем этаже лазили к страшненькому речистому философу, но интим в качестве взятки — очередное откровение, скорее прозрение. Начал присматриваться. Прошло несколько месяцев и уже непосредственно на химико-технологическом факультете АПИ скандал. Заведующего кафедрой физической и коллоидной химии внешне плюгавенького Мешкова застукали в служебном кабинете прямо во время полового акта с заочницей на письменном столе. Выяснилось, Мешков регулярно прелюбодействовал с заочницами, в этот раз его сознательно подловили сотрудницы кафедры, выбив запертую дверь. Прошло более сорока лет, а шок от мерзкого поведения опытного доцента, мгновенно уволенного по собственному желанию (ректорат пытался избежать огласки) и исчезнувшего из Барнаула, забыть невозможно, тем более что и жена его работала на ХТФ.

Крайне неприятное событие — контакт с чекистом в Барнауле, вскоре после переезда (в конце 5-го курса надеялся, что распрощался с «товарищами» навсегда). Неожиданно вызван в отдел кадров, начальник заводит в безлюдную комнату и исчезает, появляется подчёркнуто аккуратный мужик, закрывает дверь на ключ, показывает документ (майор КГБ) и начинается «знакомая песня». Попытался сразу прекратить вербовку, но фактор «тёти в Канаде» не сработал. Скорей, наоборот. Давление методично шло по национальному признаку. В 60-х в Москве прорабатывался вопрос создания в Алтайском крае национального образования российских немцев (шли слухи о создании республики), соответственно ожидались массированные наезды «любопытных» иностранцев и управлению КГБ в Барнауле понадобились свои люди немецкой национальности. Обещали командировки в Германию. В конце концов, согласие к сотрудничеству с КГБ дал, но с условием работы только с иностранцами. Откровенно говоря, внутренне я очень боялся последователей железного Феликса.

Началось обучение. Полная секретность. Присвоена агентурная кличка — фамилия одной из моих сокурсниц. Никаких контактов с КГБ в институте. Периодичность двухчасовых встреч — 1–2 раза в неделю, позже 1 раз в 2 недели. Конспиративные явки (как в кино!) в служебных гостиницах, иногда в обычных квартирах, но без хозяев в доме. Отрабатывались: составление «легенд», способы обнаружения слежки, формы отчётов («Источнику стало известно…»). Приносили для моего самообразования дефицитные в то время детективы на документальной основе, запомнил «Операция Цицерон», «Конец Цицерона».

На очередной встрече вместе с обучавшим меня майором появился очень крупный чин. Разговор — знакомство. Опять обусловил своё сотрудничество с КГБ работой только с иностранцами. В ответ прозвучали мягкие рассуждения на тему необходимости извещать КГБ об антисоветских высказываниях на праздничных демонстрациях, в коллективе. Почувствовал, «влип» окончательно.

Разработал тактику мелкого саботажа (никакой инициативы, антисоветских высказываний не слышал, очень занят на работе). Принципиально порочная тактика может затянуть в большие неприятности, но другого выхода я не видел. Резко отказаться от контактов с КГБ нельзя без неприятных последствий. Пакость можно ожидать в любую минуту, причём и не поймёшь, откуда ветер дует. Напомню, в описываемый период я аспирант со стипендией 78 рублей, двое маленьких детей, комната в общежитии. Сложная, конфликтная ситуация во взаимоотношениях с сыном научного руководителя, когда всячески препятствовали выходу с диссертацией на защиту. Не знаю, влияли ли «органы», и каким образом на решение ректора отпустить первого аспиранта института, в срок защитившего диссертацию, в Тюмень, но при уезде предупреждали о наведении контактов с местным КГБ («если к Вам обратятся»). Слава богу, за 9 лет работы в Тюменском индустриальном институте, КГБ ни разу не пытался привлечь меня к сотрудничеству. Состоялось несколько открытых встреч с чекистами, когда они совместно с ОБХСС разбирались с финансовыми махинациями в ТИИ.

Теперь о более приятном. Следом за Окуджавой на песенно-гитарном горизонте всходила звезда Владимира Высоцкого. Впервые услышал фамилию, когда Валентин Аникеев привёз из Москвы магнитную катушку с записью концерта Высоцкого в актовом зале физфака МГУ. С большим трудом где-то раздобыли огромный магнитофон (1964 год!), притащили в общежитие и несколько раз прослушали. Впечатление произвело, хотя запись любительская, много постороннего шума, к тому же магнитная лента скрипела от «переработки». Однако восторженный приём зала передавался и нам. Высоцкий приобрёл всенародную популярность (сначала интеллигенция, космонавты, молодые офицеры, затем остальные), хотя власти чинили препятствия его концертам, видели крамолу в его песнях. В 70-е я встретил только маленькую пластинку с 4 песнями, одну из которых играли даже в детских садах: «Если Вы в своей квартире…». Думаю, не в песнях они видели крамолу, а в независимом поведении Высоцкого. Ведь травили Высоцкого не только партийные функционеры, но и известные деятели культуры, не желавшие принимать манеру исполнения хриплым горлом и признавать, что являются свидетелями прорыва в некую новую эстетику.

В описываемый период немало пили. Предпочитали пиво (трудно было достать) и сухое вино. Именно в первое барнаульское лето я установил личный рекорд потребления пива, в речном порту мы втроём за вечер выпили три ящика пива, т. е. в среднем по 10 литров на нос. Жуткое опьянение, с трудом добрался до общежития, урок на всю жизнь.

Из сухого вина предпочитали «Димиат» по 1 руб. 25 коп., «Мискет» и «Гамзу» по 1.45 (водка стоила 3.12). В 1964 г. Барнаул забили болгарским вином десятков наименований, большинство предпочитали креплённые «Варну» и «Биссер». Любил сухое вино и Борис Владимирович. Много раз мы с Аникеевым (+ 2–3 человека) приходили в квартиру Тронова с подаренным родителями гигантским портфелем (а он вмещал до 18 бутылок вина). Мукарама готовила отличный плов. Андрей следил за отцом и пытался отправить его спать, но не тут-то было.

Борис Владимирович в подпитии разговорчивый, вспоминал любопытные детали научного бытия. И о привлечении в 20-х 30-х годах в университет абсолютно безграмотных, но политически правильно ориентированных абитуриентов; об арестах профессоров с неожиданным возвратом отдельных учёных (профессор-химик Кулёв, колчаковский офицер)… В то же время в публичных лекциях Борис Владимирович часто поминал мракобесов науки, традиционно «вытирая ноги» о дважды нобелевского лауреата Лайнуса Полинга и его теории резонанса (штамп советской пропаганды в течение 30–40 лет). Книги Бориса Владимировича начинались дифирамбами в адрес партии Ленина-Сталина. Любил Тронов поговорить и писать о взаимоотношениях химии и философии (как-то неловко даже вспоминать эти факты). По-видимому, это защитная реакция крупного периферийного учёного, выработанная коммунистическим режимом.

Так уж в моей жизни получилось, что с последних курсов университета до пенсионного возраста немало пьянствовали, но у читателя не должно сложится ощущение, что автор — законченный алкоголик. Поясню употребляемую терминологию. Одни и те же слова, касающиеся потребления спиртных напитков, не однозначно понимаются (и применяются) разными группами пьющих. Люди, уверенные в себе, чаще интеллектуально развитые, не стесняясь, вслух говорят — «собрались на пьянку», «пропьянствовали вечер», «пойдём выпьем водки», «хочу выпить водки» и т. д. Люди, действительно подверженные пьянству в понимании словаря русского языка Ожегова (постоянное и неумеренное потребление спиртных напитков), или опасающиеся чужого негативного восприятия, никогда по отношению к себе таких фраз и выражений не произносят. Здесь наиболее употребляемые выражения: «хорошо посидели», «неплохо отдохнули», «по грамульке приняли» и т. п. Запомнилась с тех времён популярная в компаниях молодёжи частушка: «На столе стоит стакан, рядом четвертиночка, мой милёнок — цзаофань, а я — хунвэйбиночка!» Удивительно, но молодое поколение россиян в массе своей не имеет представления о «культурной» революции в Китае в 60-х годах.

1966 г. Барнаул. Юбиляр (75 лет) Борис Владимирович Тронов с аспирантами, в центре Витя Левин.

Всё описанное выше является неким фоном к основной деятельности, экспериментальному изучению комплексов галогеннафталинов с нитросоединениями, нудной работе с утра до вечера с ощущением, что финишная прямая находится непонятно где за горизонтом. Год интенсивной работы в Барнауле показал бесперспективность и второй темы, предложенной Троновым в связи с отсутствием достаточно чистых монозамещённых нафталинов. Не буду утруждать читателя специальной терминологией, скажу только, что изучались тонкие эффекты межмолекулярного взаимодействия (комплексы с переносом заряда) методами спектрофотометрии. Решил поставить крест на нафталинах, ещё раз обратился к Тронову с просьбой поменять объекты исследования. Тронов согласился с условием, что уже наработанные в Барнауле результаты будут оформлены мной в виде статьи. Так, в 1966 г. в Журнале общей химии АН СССР появилась моя первая статья (в соавторстве с Б.В. Троновым).

Я уже описал выше недоразумение, возникшее во взаимоотношениях с Борисом Владимировичем при подготовке данной статьи. Урок профессора не пошёл впрок. Алфавитному принципу расстановки соавторов я следовал во всех последующих работах, написанных моей рукой, чем удивлял столичных научных «бонз», особенно когда первыми авторами оказывались неизвестные научной публике студенты или аспиранты. Вообще говоря, вопрос соавторства в научной работе чрезвычайно деликатен и расстановка соавторов в соответствии с фактическим вкладом (наиболее справедливая!) чревата несравненно более конфликтными ситуациями, чем в принятой мной алфавитной системе. Химик-экспериментатор в наше время, практически, не может работать один, без помощников. Как правило, хорошо работает коллектив, численность определяется объёмом поставленных задач, в котором чётко просматривается внутренняя (негласная) структура: голова, руки, жопа. Кто-то должен уметь всё основательно продумать, кто-то хорошо отработать экспериментальные методики, а кто-то (большинство) своей усидчивостью должен обеспечить надёжность экспериментальных результатов. Я никогда не стеснялся включать в число соавторов исполнителей низшего звена, скажем студентов 2-го курса. Никогда не принимал и не принимаю распространённый подход авторов, особенно характерный для медиков-экспериментаторов, которые выпускают статью под своей фамилией. В конце текста мелким шрифтом выражают благодарность Иванову за подготовку литературных данных, Петрову за проведение экспериментальных работ, Сидорову за помощь в статистической обработке результатов, Фёдорову за плодотворные консультации и т. п.

Итак, научным руководителем сформулирована 3-я тема: изучение комплексов галогенанилинов с нитросоединениями. Прошло 2/3 срока аспирантуры, а до диссертации, «как до луны». Выполнена литературная проработка темы, сданы кандидатские экзамены, приобретён приличный экспериментальный опыт, т. е. наработан стартовый капитал, не более того. Пришлось взять тайм-аут, академический отпуск (01.10.65–05.11.66), поучить студентов и разобраться с новым направлением диссертационной работы.

Ассистент

В августе 1965 г. перед переходом в ассистенты впервые подрабатывал на вступительных экзаменах (почасовая оплата). Мероприятие оказалось чрезвычайно мировоззренчески полезным для всей последующей профессиональной жизни. Денег больших не заработал, однако существенно расширил кругозор, наивность в сфере набора студентов в институт резко уменьшилась.

Хрущева уже нет во власти, но решения знаменитого пленума ЦК КПСС о химизации народного хозяйства продолжали раскручиваться. Вступительный экзамен по химии стал обязательным при поступлении на все технические специальности наравне с математикой и физикой. Потребовались дополнительные экзаменаторы.

Оказалось, в круг экзаменаторов попасть трудно, случайных людей здесь нет. Как я среди них оказался? Кто инициатор? Похоже, ректор АПИ В.Г.Радченко, весьма доброжелательно ко мне относившийся, так как на следующее лето меня «повысили» до ответственного секретаря факультетской приёмной комиссии (одна из самых потенциально взяткоёмких должностей в период вступительных экзаменов).

Итак, Барнаул, АПИ, 1965–1966 гг. Что поразило? На экзаменах встречались абитуриенты, не способные не то что на вопросы билета отвечать, но даже написать формулу серной или соляной кислоты. Причём из тех, кому я не должен был поставить двойку. Где они учились? Как они дошли до вступительных экзаменов?

К внешним строгостям не подкопаешься, каждая пара экзаменаторов узнаёт о группе, аудитории и получает ведомости за 5 минут до начала экзаменов. А дальше?

Ежедневно, со ссылкой на ответственного секретаря приёмной комиссии института, экзаменаторам спускаются списки фамилий, которым нельзя ставить «неуд», некая страховка от немедленного возврата документов из приёмной комиссии, причём это просто клочки бумажек с конкретными фамилиями (и всё). Юридически не документ, никто лично тебе ничего не приказывает, используются выражения типа «посмотрите внимательней», ответственность перекладывается на экзаменатора, а тройку всегда легко оправдать. Кто или что за этими фамилиями стоит никого не должно волновать, однако, слава богу, здесь не требуют, хотя и желательно, отметки выше тройки. Как-то, случайно я выгнал одного «списочного», шум поднялся, устроили переэкзаменовку и тройку ему поставили. А мне на вид! Невозможно представить, что абитуриент, сдающий примитивнейший (для специальностей не химического профиля) экзамен по химии с такой страховкой, способен самостоятельно лучше сдать физику, математику или грамотно написать сочинение. Кстати, литераторы вызывали сочувствие, им приходилось правильно обрабатывать сочинения, чтобы тройка выглядела естественной (материалы письменных экзаменов подлежали длительному хранению и изредка контролировались). Устный экзамен проще, закрыл глаза на тупость или элементарную неподготовленность сдающего, задал для формы несколько дополнительных вопросов, поставил требуемую оценку и «до свидания». До встречи в студенческой аудитории…

Май 1966 г. Москва. Командировка за реактивами и в библиотеку МГУ.

Кроме списков-страховок сверху тьма обращений от коллег-экзаменаторов, здесь уже речь идёт о повышенных оценках, чтобы избежать проблем с конкурсом при зачислении. Отказать практически невозможно, зато и твоей просьбе коллеги пойдут навстречу. Для меня первоначально всё выглядело дико, но вынужден был придерживаться общих правил, причём совершенно бескорыстно. Только где-то на десятый день приёмных экзаменов понял, мой напарник, многолетний экзаменатор, раза в два старше меня по возрасту, взяточник, берёт деньги, причём не малые. Впервые осознал это, когда увидел, как его после экзаменов встречают на легковом автомобиле (40 лет назад автомобиль в Барнауле считался не средством передвижения, а предметом роскоши и отнюдь не по карману ассистенту без учёной степени). Действовал напарник (не могу вспомнить фамилию) осторожно, всех своих блатных абитуриентов усаживал на экзамен ко мне, естественно, оговорив повышенную оценку. Небольшое пояснение. Для пущей объективности оценки знаний абитуриента всегда присутствуют два экзаменатора, они должны вместе слушать ответы на вопросы. Фактически, каждый экзаменатор берёт себе отдельного абитуриента, разбирается с ним, а коллега просто расписывается в ведомости и экзаменационной карточке.

Особая статья — поступающие «великие» спортсмены, здесь списки и просьбы многократно дублируются. Завкафедрой физкультуры лично торчит у дверей, без конца заглядывает. Такие спортсмены и «учатся» без проблем, кто-то с кафедры физкультуры во время сессии ходит по преподавателям с зачётной книжкой студента, спортивными достижениями прославляющих ВУЗ. Здесь и футболисты, и мотогонщики, и шахматисты (удивительно наблюдать мастера спорта по шахматам, совершенно беспомощного в химии во время учёбы). Типичная практика советского времени. Почему-то приходит на ум любимый народом президент России Путин. Примерно в описываемые годы, школьник со средним аттестатом зрелости, спортсмен высокого разряда по дзюдо, потенциальный мастер спорта, поступал на юридический факультет Ленинградского университета при конкурсе 40 человек на одно место. На экране ТВ появляются люди, убеждающие, что он поступал на равных и дзюдо ни при чём. Ох-хо-хо…

Со стороны система вступительных экзаменов выглядит пристойной, приёмная и экзаменационная комиссии формально независимы, все задействованные персонажи с серьёзными лицами рассуждают о важности объективности в оценке знаний абитуриентов. Под это словоблудие уже в 1966 г. в АПИ экзамены по математике сдавали на машинах, якобы с целью уменьшения роли субъективизма конкретных экзаменаторов. Мгновенно выяснилось, что при тестовой системе проверки знаний в наших условиях объективность ещё больший мыльный пузырь, любую оценку здесь не сложнее организовать, чем при устном экзамене.

Конкретный пример. Летом 1966 г. приехал из Целиноградской области Казахстана поступать в АПИ мой кузен Слава Полле. Аттестат зрелости хороший, большинство отличных оценок. Отправил его на тренировки по сдаче математики на машинах, вроде бы всё очень хорошо. Считал, поступит сам. 1 августа прихожу усталый с работы, Слава лежит на кровати, уставившись в потолок. Сколько? Завалил! Как? Почему сразу не сообщил? Хватаю за руку, бегом в институт, экзаменационные ведомости уже закрыты, перекидываю документы на вечернее отделение, отдаю под опеку знакомому математику… Дальше дело техники, ситуацию не выпускал из-под контроля до окончательного зачисления на дневное отделение.

В ходе приёмных экзаменов ректор АПИ неоднократно проводил совещания с экзаменаторами и давал разгон тем, кто много двоек ставит. А из кого мы будем выбирать студентов?

Одновременно в Алтайском мединституте подход был другой. Следует напомнить, что престиж медицинского образования в то время (да, пожалуй, и сейчас, за редкими исключениями) существенно превосходил технические дисциплины, конкурс и уровень поступающих в мединститут абитуриентов гораздо выше. Мои друзья, физики АПИ, Валентин Аникеев и Витя Маркин получали возможность хорошо зарабатывать, выполняя задание тамошнего ректора: берёте в день две группы по 40 человек, резвитесь, как хотите, но к вечеру должна остаться одна группа, т. е. половина абитуриентов должна получить двойки. И здесь списочки сверху, только дополнительно указывалось, кому нельзя ставить положительную оценку (не любили в мединституте приезжих из-за пределов Алтайского края). В 1966 г. приехала поступать в мединститут сестра Вельда. Аттестат зрелости весьма и весьма приличный. С подстраховкой друзей она получила отличные оценки по физике и химии, написала сочинение (требовалась только положительная оценка). Мы уже начали отмечать её поступление, вдруг Витя Маркин решил сбегать уточнить, как там проверяют сочинения. И вовремя. Оказалось, сочинение Вельды было закодировано шифром, указывающим проверяющим литераторам на необходимость двойки. Перешифровали, Вельда успешно окончила Алтайский мединститут.

Несколько слов о вступительных экзаменах по литературе. В год моего поступления в ВУЗах не было деления на профильные и непрофильные экзамены. Сочинение по литературе считалось трудным экзаменом, но его результат суммировался с оценками по математике, физике, химии, иностранному языку. Полвека позади, но я до сих пор горжусь, что сумел получить отличную оценку по литературе при поступлении в университет. Прошло совсем немного времени и литературу перевели в статус формально обязательного предмета, но по схеме зачёт-незачёт (им гораздо легче манипулировать экзаменационной комиссии). К чему привело преступление чиновников от образования, а скорей более высокого уровня? К массовой безграмотности выпускников технических ВУЗов! В этом лично убедился за двадцать лет работы на Томском нефтехимическом комбинате, сотни ИТР, даже высоко поднявшиеся по служебной лестнице не в состоянии грамотно изложить мысли на бумаге. Принято рассуждать, что сочинение затрудняло поступление в институт абитуриентам с физико-математическими наклонностями. Однако математических вундеркиндов мало, и они легко выявляется через олимпиады. В среднем же, человек, с детства не наученный грамотно писать, формулировать и излагать собственные мысли, слабо воспринимает новые знания и в других сферах. Спорно? Возможно, но убеждение сформировалось за многие годы преподавательской, научной, производственной деятельности.

Из барнаульского периода жизни запомнилась история с поступлением на учёбу офицеров с Семипалатинского атомного полигона. Офицеры приезжали группами, командование части разрешало каждому офицеру сделать одну попытку поступления, существовала соответствующая очередь. Зачисление на заочную учёбу было единственной потенциальной возможностью в будущем сбежать с полигона (надо представлять полупустынные окрестности Семипалатинска, а полигон в нескольких сотнях километров). Офицеры пытались любым способом использовать предоставленный шанс. Разве можно забыть, как завалились семь лейтенантов и старших лейтенантов в нашу семейную комнату в студенческом общежитии с коньяком и закусками, просили Аникеева, меня, Романчукову (из группы аспирантов профессора Тронова) помочь с пересдачей уже заваленных вступительных экзаменов (им, офицерам, для зачисления достаточно было сдать все экзамены удовлетворительно). До сих пор вспоминаю собственный стыд при виде унижающихся офицеров. С другой стороны, где и как эти молодые ребята учились азам физики, химии и математики, что не смогли «удовлетворить» экзаменаторов даже демонстрируя форму офицера. Конечно, мы им помогли без денег, все были зачислены. Не знаю дальнейшей судьбы их учёбы, так как вскоре переехал в Тюмень, но одного старлея незамужняя Романчукова взяла мёртвой хваткой, а это гарантия прохождения по экзаменационным препонам для любого заочника.

Последняя стадия работы приёмной комиссии — зачисление. Возможности манёвров для взяточников, в отличие от экзаменационной сессии, значительно сужены. Объявляется проходной балл, выбор делается между теми, кто немного недобрал. Существуют взяткоёмкие варианты переброски абитуриентов со специальности на специальность, однако рядовому члену комиссии влиять на зачисление конкретного абитуриента сложно, легко засветиться, так как решения принимают декан и ректор. Кто и как на их мнение влияет, покрыто мраком, но, несомненно, они находятся под мощным давлением. Принимая решение, ректор далеко не всегда считает целесообразным аргументировать своё поведение.

Запомнился случай. Я — ответственный секретарь приёмной комиссии химико-технологического факультета по графику принёс в кабинет ректора папки с документами на зачисление. Одной из первых ему попадает на глаза папка абитуриента с серебряной медалью, хорошо сдавшего экзамены, грузина по национальности. Ректор резко швыряет папку: у них всё куплено. Мои попытки что-то пояснить оборваны на корню. Помню удручённые неглупые глаза приехавшего издалека абитуриента. Я ничего объяснить ему не мог, кроме того, что не прошёл по конкурсу. Я не знаю, помогал кто-либо этому мальчику поступать, но знаю, что в Сибирь приезжали учиться дети жителей Грузии, у которых не хватало денег для поступления в местный ВУЗ.

Перебираю в памяти свою работу в приёмных комиссиях АПИ и (через 5 лет) Тюменского индустриального института и думаю: господи, а сдаёт ли кто-нибудь вступительные экзамены самостоятельно, без протекции или взяток?

С другой стороны, не у тебя же одного есть родственники, которым надо помогать. Помимо упомянутых сестры и двоюродного брата устроил в АПИ кузин Эльзу и Эльфриду, несколько человек в ТИИ. В очередной раз поражался, приезжают из Абхазии троюродная сестра и её подружка с очень хорошими аттестатами зрелости, а знания полностью отсутствуют. Но у меня моральные обязательства перед тётей Фридой (двоюродная сестра папы) и дядей Артуром. Дошло до того, что вступительный письменный экзамен по математике они переписывали у меня в лаборатории. Года полтора мучений в институте и хорошая девушка Рената вернулась в Абхазию рожать детей, лет 20 назад их было трое, сейчас не знаю.

Говоря о моральных обязательствах перед родственниками должен пояснить, что оказался единственным, реально поднявшимся в советской действительности, и старшим из поколения, следующего за родителями, успевшими получить высшее образование в 1940 г. В Советском Союзе интеллектуально загублено два поколения русских немцев. Тёти и дяди, родные и двоюродные (жизни их переломали 30-е годы, война, лишение гражданских прав, включая свободу передвижения до 1957 г.), с большой доброжелательностью относились ко мне, желали своим детям лучшую долю, надеялись на мою помощь. Разве можно забыть, как в 1972 г. не успевший получить нормальное образование дядя Артур, потерявший лёгкое в трудармии на шахтах уральского Копейска, созывает соседей абхазов в деревне Лыхны и с гордостью показывает племянника, кандидата наук из Сибири. И не попытаться оказать посильную помощь. О трудной судьбе родного дяди (см. «Отто Полле») и его детях написано выше. Естественно, помогая родственникам, я никому денег не платил, но был обязан коллегам на вступительных экзаменах.

Уважаемый читатель! Может быть, я утомил рассуждениями о приёмных экзаменах, но это ключевой момент системы высшего образования. Именно на этой стадии можно и нужно определять, что для абитуриента главное: знание или диплом. Говорят, в начале 21-м века у молодёжи России превалирует тенденция к знанию. Не уверен в массовости явления. В «умном» Томске на столбах повсеместно развешаны броские объявления с предложениями дипломов государственного образца о высшем образовании за полгода, год.

Следующий этап, приближавший меня к учебной деятельности, руководство студентами на уборке урожая.

Сентябрь 1965 г. АПИ отправил 100 химиков, преимущественно девушек (моя группа — 35 человек) в крупный совхоз невдалеке от райцентра Топчиха. Директор совхоза определил отряд целиком в отделение, расположенное в десятке километров от центральной усадьбы и занимающееся выращиванием сахарной свеклы. Поселили в огромном помещении без перегородок с нарами, то ли бывшем складе, то ли казарме, трое руководителей, мужиков, расположились в примыкающей комнатушке. Питались в столовой отделения под будущий расчёт.

Плантации сахарной свеклы впечатлили, плоские квадратные чеки в 20–25 гектаров, с каждой стороны (400–500 м) чек окаймлён узкой лесополосой с двумя рядами высоких пирамидальных тополей и кустарниками между ними (система задержания снега зимой, да и пыльные бури летом в степном Алтае доставляют много неприятностей). По чеку проходил специальный комбайн, подкапывающий корнеплоды, задача студентов: собрать бураки в кучи, затем обрезать ботву. К концу дня подготовленные корнеплоды погрузить на транспорт, взвесить и отправить на сахарный завод. От веса сданных корнеплодов зависела оплата, причём основная «валюта» — сахар, несколько килограммов бесплатно, остальное по 38 коп/кг, в Барнауле сахар продавался по 78–86 коп/кг.

Отличная солнечная погода, дневное задание перевыполнялось, сачковать невозможно, все на виду, проблема — туалет. Периодически устраивали общий перерыв, «девочки налево, мальчики направо». На 4-й день обратил внимание, девушки начали индивидуально бегать с ускорением к лесополосе. Одна, другая, третья… Начал интересоваться, девушки смущаются (мне-то всего 24), ничего не говорят. Два час наблюдений, сообразил — отравление. Понёсся к заведующему отделением. Тот: «А Вы знаете, я киселя поем, меня тоже слабит». Медпункт в отделении закрыт, то ли фельдшер собственную картошку копает, то ли грибы собирает. С попутным грузовиком доехал до центральной усадьбы, купил в аптеке на свои личные деньги двадцать упаковок синтомицина (популярный в те годы кишечный антибиотик) и начал сам лечить девушек. Скандалил в столовой, в глазах «аборигенов», наверно, выглядел озабоченным клоуном. Больных освободил от работы, дня через три все уже занимались свеклой.

Прошло более 40 лет, думаю, зачем мне всё это было надо? Забота о людях? Скорей всего! А риск? В то время удивляла инфантильность коллег-руководителей при ликвидации последствий массового пищевого отравления студентов, теперь нет.

Активная позиция в неприятном эпизоде расположили ко мне девушек, в технологические перерывы (комбайн впрок свеклу не подкапывал, так как на солнце она быстро теряла в весе) собирались на куче ботвы и беседовали на самые доверительные темы. Запомнился вопрос 18-летней «крупногабаритной» девушки:

— Эрвин Гельмутович! Скажите, а ведь любви же нет?

— Что Вы, девушки, конечно есть! И Вы ещё встретите свою любовь!

Если говорить откровенно, то, имея жену и дочь, был совсем не уверен в собственных утверждениях. Приближающаяся к финалу жизнь доказала, что ответил студенткам правильно.

Хорошая работа студентов на уборке свеклы вызвала недовольство местных жителей, они сами хотели заработать сахар (из дешёвого сахара и самогонка легче пьётся), руководство совхоза отправило нас домой с благодарностями на 2 недели раньше запланированного срока. Не все студенты захотели полностью выкупать заработанный сахар, я этим воспользовался и наполнил рюкзак под завязку. 64 кг. В ночной пригородный поезд рюкзак мне помогли поднять, рано утром надели на плечи и подсадили на вокзале в городской автобус. Вышел в центре Барнаула и на автопилоте двигался около километра (к счастью, прохожих и знакомых ещё на улицах не было), в 6:30 открыл дверь в комнату общежития и упал прямо с грузом. Жена довольна!

Работа ассистентом способствовала повышению эрудиции, приобретению опыта преподавательской работы, одновременно помогла чуть-чуть поправить семейные финансовые дела (ставка ассистента аж на 27 рублей выше стипендии аспиранта), на основе почасовой оплаты подрабатывал в мединституте. Однако денег для семьи катастрофически не хватало, только учёная степень могла вывести на приличную зарплату.

Занятия вёл с дневниками-химиками, заочниками и вечерниками специальности «промышленное и гражданское строительство». У строителей программа проще, чем у студентов-химиков, но довольно обширная, включала лекции, лабораторные и семинарские занятия. Боже мой! Бывают дневники слабые, но заочники (подавляющее большинство) — это нечто. Люди взрослые, стремящиеся любым способом получить зачёт и сдать экзамен (не как, а просто сдать). Стыдно, когда перед 24-летним, унижаются, пытаются угодить работяги, старшие тебя на 10–15 лет. Как можно забыть заискивающие глаза вопрошающего наедине заочника: «Вам машину дров привезть?» Сразу я даже не понял, о чём речь.

Тяжело вести занятия с вечерниками. В отличие от заочников, находящихся в учебном отпуске и занимающихся в дневное время, вечерники приходят 4 раза в неделю после трудового дня (в советские времена от вечерников требовалась справка с места работы). Студенты усталые, вторую вечернюю пару большинство борется со сном. Лучше других воспринимали вечерние занятия студенты, пристроившиеся работать в институт лаборантами, секретарями…. Если лектор грозит будущими карами на экзамене, посещаемость хорошая, если жалеет студентов, может остаться наедине со старостой, обязанным приносить на занятия групповой журнал из учебной части. Считал и считаю, вечернее образование для химиков, физиков, биологов и других специальностей, для которых экспериментальная практика является фундаментом образования (скажем, лабораторные занятия по органической химии в мои студенческие годы продолжались 8 часов), профанацией. Та же история, что и с заочниками, большинству вечерников важны не знания, нужен диплом. Отсюда желание любым способом угодить очередному преподавателю. За 14-летнюю вузовскую деятельность я встретил не больше 2–3 действительно толковых вечерников, причём это были студенты, перешедшие с дневного отделения по семейным обстоятельствам.

В начале 1966 г. практически одновременно получил из родительского дома два неприятных известия. На 44-м году скоропостижно умер дядя Роберт (см. «Роберт Полле»). Не успел отреагировать (телеграммой или поездкой) получил сообщение, что у мамы диагностирован рак матки, через двое суток операция. Бросил всё, поездом в Талды-Курган, оттуда автобусом в Алма-Ату, к началу операции вместе с папой сидел в вестибюле экспериментальной клиники (см. «Мама»).

В период работы ассистентом произошло несколько ЧП, которые могли привести к тяжёлым последствиям. На занятиях по органической химии у студентки, неаккуратно работавшей со спиртовкой, загорелся халат, я находился в другом конце лаборатории, когда услышал крик. Подбежал. Крупная девица (одна из тех, кто «на свекле» выяснял, существует ли любовь) орёт, вокруг человек 10 и никто не оказывает помощь. Сорвал халат так, что пуговицы куда-то улетели, платье только-только начало тлеть. Счастье, что я находился в это время в лаборатории, несколько секунд и трагедии не избежать.

Учебные занятия со студентами не отвлекали от главного, диссертационной работы. Много сил потратил на синтез промежуточных для основного эксперимента галогенанилинов. Теоретически подобные соединения получать легко (для химиков-синтетиков), любой успевающий второкурсник напишет на бумаге соответствующую реакцию, однако каждый синтез имеет нюансы и требует соответствующей прописи, которую надо искать в литературе 19-го века (в Барнауле таких возможностей не было). Две крупные аварии в лаборатории едва не привели к личной трагедии и убедили в бессмысленности потери времени на рутинную, не имеющую принципиальной новизны, работу.

Оба случая произошли поздно вечером, когда в лаборатории находился один и в четырёхэтажном корпусе только старенькая вахтёрша. Первый раз вылетела из рук двухлитровая делительная воронка при экстрагировании одного из промежуточных веществ горячим эфиром, загорелся халат, руки. Обошлось.

Второй раз взорвалась установка вакуумной перегонки (только выключил вакуумный насос и отвернулся). Взрыв такой силы, что установка разлетелась по лаборатории на мельчайшие осколки. Громкость взрыва перекрыла ощущение удара в спину, только осколки вытряхивал из халата. Прибежавшая вахтёрша увидела бледного экспериментатора и ярко-синюю стену (в процессе синтеза, по-видимому, образовался прочный голубой краситель). Позже стену белили много раз, но полностью ликвидировать синеву не удавалось.

Взрыв в лаборатории подчеркнул абсурдность потери времени на синтез стандартных, но промежуточных в эксперименте реактивов. Проявил настырность, заявился к проректору по науке Мищенко: «Мне нужна командировка в Москву и деньги на покупку реактивов. В противном случае в аспирантуру не вернусь!» После неприятных рассуждений на тему шантажа, неоднократных устных и письменных доказательств, положительное решение ректоратом было принято. Руководство АПИ было заинтересовано в защите диссертации в срок.

Фортуна улыбнулась, нужные мне галогенанилины (не чистые, а в виде легко разделяемых солей) купил в центральном магазине химреактивов в районе Варшавского шоссе. Любопытно, в то время никто не помешал мне пронести портфель с «пахнущими» реактивами на борт ИЛ-18 рейса Москва — Барнаул. Удивительно повезло, я многократно позже приезжал в этот магазин за реактивами, но галогенанилинов в наличии не было.

Майская 1966 г. двухнедельная командировка в Москву позволила не только достать необходимые реактивы, но и обстоятельно поработать в уникальной библиотеке химфака МГУ с потрясающей производительностью. Химические журналы в широчайшем мировом ассортименте, начиная с 19 века, в свободном доступе. Не могу понять, как меня туда пустили. Чертовское везение или настырность (морду редькой и вперёд)? Сколько аспирантов Барнаула, Томска и Тюмени пытались пройти по моим следам, никого не пустили.

Первое обстоятельное знакомство с масштабом Москвы, работал в главном корпусе на Ленинских горах, а проживал в гостинице «Алтай» (одна из комплекса отвратительных гостиниц ВДНХ с удобствами в конце длинного коридора, единственное достоинство — возможность в порядке живой очереди после многочасового сидения в вестибюле улечься на кровать в четырёхместном номере).

Добирался в МГУ с несколькими пересадками на разных видах транспорта. Позже в Москве бывал десятки (может сотни) раз. Всегда ощущал суетливый ритм гигантского города. Но это на улице, в транспорте. В учреждениях, институтах москвичи вели себя по-другому. Возможно, выскажу спорную мысль о принципиальной разнице между средним москвичом и средним человеком с периферии (говорю о советских временах): москвич отдыхает на работе и решает домашние дела, компенсируя энергетические и временные затраты на дорогу; человек с периферии более интенсивно трудится, а отдыхает и решает личные дела после работы. В памяти кабинеты в главке, министерстве: 5–6 письменных столов, хозяева числятся присутствующими, на рабочем месте не более 2 человек. К сожалению, московская чиновничья тенденция отдыхать на работе к концу 80-х пришлась по нраву периферийным чиновникам. И не только чиновникам, на закрытых заводских территориях (наглядный пример — ТНХК) начали открывать магазины, талонные распределители, что приводит к длительному отвлечению рабочих и служащих в течение рабочей смены. Впрочем, это явные проявления скрытой безработицы и нарушений техники безопасности при обслуживании технологически сложных производств.

В первую поездку в Москву удалось познакомиться с прекрасной природой Подмосковья. Разыскивал Тимофея Ефимовича Березовского, полковника в отставке, дядю Нины. Сначала Опалиха, затем Новый Иерусалим. Недалеко от Москвы, а пейзажи сельские: маленькая речушка с пескарями, заросшая по берегам ивняком, перелески, стадо коров, на холме стоит знаменитый древний монастырь. Позже я бывал в Подмосковье по другим направлениям. Растительность везде разная. Есть чистые дубравы, сосновые боры, берёзовые и липовые рощи, но чаще смешанный лес в разных комбинациях. Много ягод и грибов, хотя временами кажется, грибников гораздо больше.

Положительные эмоции на всю жизнь оставило первое посещение Сандуновских бань, где познакомился с настоящей парной в общественной бане. В течение 30 лет в каждую московскую командировку я посещал эти старые московские бани. Привлекало всё, начиная с базарчика перед входом с набором веников разного размера и качества (берёзовые, дубовые, берёза+дуб, пихтовые, эвкалиптовые, берёзовые с травами). Поражала внутренняя отделка (зеркала, настенные росписи, старинная лепнина, картины), лестницы, располагающие к разговору диваны в раздевалке. Пиво подавалось «по первому повороту головы» даже в период активной борьбы с алкоголизмом. Ничего подобного мне не приходилось видеть в провинциальных общественных банях. Но это не самое главное.

Основа бани — парилка, вмещающая человек 30. Периодически появляются «инициативные» 2–3 человека, которые начинают мыть и сушить парилку, выгнав всех наружу. У двери собирается толпа, постепенно набирающая раздражение деятельностью «умников». Наконец, толпа врывается в парилку, кто-то поддаёт «во чрево» огромной печи целую шайку кипятка. На самом верху находиться невозможно — «уши заворачиваются в трубку». Но пар сухой и, хорошо поработав веником, выскакиваешь отдохнуть вполне удовлетворённым. В моечной большой бассейн (я брезговал им пользоваться), души, в т. ч. душ Шарко (мне нравится), каменные скамейки для мытья. Существенный недостаток столичной бани: не успеешь отвернуться, украдут веник и мыло с мочалкой (что-то не помню такого в периферийных банях).

Интересно общение с совершенно незнакомыми людьми в раздевалке. Здесь можно услышать обо всём: как пьяный Грибов («великий старик» МХАТа, народный артист) «учил плавать» в бассейне шпроты из консервной банки; спортивные и около спортивные новости; политические анекдоты и многое другое. Что характерно, в чисто мужской банной компании практически не слышно разговоров про женщин (по крайней мере, в моей памяти такие факты не зафиксированы). Это наблюдение относится ко всем общественным баням, где мне приходилось бывать.

Вернулся в Барнаул окрылённый, всё, запланированное в Москве, выполнено по максимуму. К финишному «броску на диссертацию» готов, однако вернуться из академического отпуска в аспирантуру оказалось не просто.

Барнаульские годы вспоминаются не только интенсивной работой и молодёжными пьянками.

Возобновил занятия филателией. Душа не вытерпела, вступил в Барнауле в местное общество коллекционеров, регулярно посещал «сборища», проводившиеся по воскресеньям (в отличие от Томска, где филателисты собирались по вечерам в рабочие дни). Учёл томский опыт и вёл себя крайне осторожно. В Москве, в первой командировке купил польские кляссеры (специальные альбомы для марок) — радость неописуемая. Активный международный обмен с Европой, Китаем прекратился после письменного предупреждения таможни о запрете пересылки марок. Оттепель закончилась! Участвовал в марочных аукционах, выкупал марки четырёх направлений по подписке через магазин: космос, фауна, флора, СССР. В очередной раз снизил активность, слишком дорого. Позже, в Тюмени, активно марками не занимался, безуспешно пытался увлечь детей этим занятием. А коллекция собрана неплохая, к сожалению, осталась в Тюмени и дальнейшая судьба её мне не известна.

Сентябрь 1966 г. Алтайский край, Алейский район. Первый «колхоз» в качестве руководителя.

Серьёзно продвинулись познания в рыбной ловле, благо Валентин Аникеев тоже любил посидеть с удочкой. Начинали рыбачить ранней весной в деревенских прудах. Мелкий карась — рыба осторожная, требует высокой культуры обращения с удочкой. Помню, Витя Левин всё удивлялся: почему у тебя клюёт? Рассматривал мою насадку, высоту поплавка, забрасывал рядом со мной. Ничего не помогало. Результат: у меня 7, у Вити 2, у Валентина 4 карася (не рисуюсь, конкретные цифры на разных рыбалках отличались, но соотношение всегда примерно такое). Кончилось соревнование с Витей тем, что он просто в моём присутствии прекратил рыбачить. Витя — типичный умный представитель своей национальности, всегда уверенно (кажется, профессионально) рассуждал на любую тему, а в конкретных делах нередко оказывался слаб. Однажды, он завлёк нас с Валентином разговорами о ловле линей в одной деревне в 150 км от Барнаула. Поехали. Сначала поездом в сторону Бийска. Затем 30 км на попутном грузовике. Приехали в маленькую деревню на берегу большого озера. Даже следов линя увидеть не удалось. Половили немного ельцов, впервые освоил новую для себя наживку — ручейник, местные жители зовут его «дударь» (белый червячок спрятан в маленькую дудку). Елец прямо дуреет, дождевой червь в описываемой ситуации впервые в моей практике проиграл конкуренцию. На ручейника иногда рыбачат и томские любители.

Летом обычно рыбачили на Оби. Утром встанешь пораньше, пешком добираешься до берега, без особого труда начинаешь «таскать» щурят, часам к 10 возвращаешься с 3-х литровым бидончиком, полным щурят. Наживка? Обычный червь.

В субботу с Аникеевым, ещё кем-то, иногда с женщинами, на теплоходе перебирались на обские острова с ночёвкой. Ловля закидушками и донными удочками. Всегда были с рыбой, однажды поймал на донную удочку стерлядь, большая редкость после строительства ГЭС в районе Новосибирска. Естественные пути размножения стерляди оказались перекрыты. Рыбачили с берега, никогда с лодок, просто у нас к ним не было доступа.

Часто с Аникеевым ловили мелочёвку для ухи в мелких речушках по ходу электрички в сторону Новосибирска. Пытались ловить карпов в прудах (в СССР бум по искусственному разведению), но каких-то серьёзных успехов я не помню. Вообще раз в жизни я видел потрясающую ловлю удочкой на горбушку хлеба огромных карпов в прудах Московского ботанического сада, в той самой первой командировке по вечерам (гостиница в полутора километрах) наблюдал браконьерство работников сада, посторонних не подпускали к «столу». Процесс выуживания зацепившегося карпа достоин киносъёмки и продолжается 20–30 минут. Затем мужик деловито прячет пятикилограммового карпа в рюкзак и отбывает «к семье и детям».

1966 г. Окрестности Барнаула. Палатка, неудачная рыбалка, утренние раздумья с Аникеевым о дальнейших планах.

В сентябре 1966 г. приехали с Ниной и Эльвирой в Талды-Курган. 12 октября родился Игорь (см. «Полле Игорь Эрвинович»). Через несколько дней оставил Нину с детьми в Талды-Кургане на попечение родителей и уехал в Барнаул завершать диссертацию

Андрей Тронов, фактический хозяин кафедры, чувствовал, что я опережаю его в подготовке диссертации, препятствовал возвращению в аспирантуру. Сначала уговаривал меня сидеть с детьми, чтобы Нина делала диссертацию (в Барнауле Андрей стал её непосредственным руководителем), затем начал давить через отца-профессора. Заявление на перевод из ассистентов в аспиранты на кафедре мне не подписали.

В трудных ситуациях необъяснимо просыпается в характере воля к победе. За всю сознательную жизнь подобные ощущения возникали 5–6 раз. Как следствие, решительные шаги. Двух детей надо кормить, необходима защита диссертации (поясню, разница в оплате преподавателей института со степенью и без неё огромна, ставка ассистента 105 рублей, старшего преподавателя-кандидата наук без стажа — 250 рублей). Полвека назад зарплата «остепенённых» считалась в Советском Союзе высокой, в несколько раз выше средней.

Пошёл напролом, через голову научного руководителя и заведующего кафедрой, декана факультета (в ВУЗах так не делается). В очередной раз пообщался с проректором по науке Мищенко, прорвался к ректору Радченко. В ректорате за год узнали мерзкий характер Андрея, действовавшего за спиной профессора, нередко заставлявшего Бориса Владимировича отказываться утром от принятых вечером решений или обязательств. Приказ о переводе из ассистентов в аспиранты подписан без факультетских и кафедральных виз.

Третий год. Защита диссертации

5 ноября 1966 г. — точка отсчёта завершающего года аспирантуры и работы запредельной интенсивности, благо жена с детьми находилась в Талды-Кургане. Ноябрь, декабрь 1966 г., январь, февраль 1967 г. — экспериментальная часть диссертации выполнена, режим работы 7.00–01.00 без выходных. Первым приходил в химкорпус АПИ, последним уходил. Как-то ночью вахтёр заглянула в лабораторию, где я, не разгибаясь, производил серийные измерения растворов на ручном ультрафиолетовом спектрофотометре СФ-4А: «Миленький, да ты же спишь!» Не знаю, как смог выдержать. Никогда в последующей жизни не работал в таком плотном режиме. Две недели эксперимента, неделя оформление статьи в центральную академическую печать, две-три бутылки сухого вина с Аникеевым и снова вперёд.

Периодически организм давал сбои, возобновились желудочные боли, удачно в Барнауле прописали викалин. Препарат помог и лет 20 я сам, не утруждая поликлиники, при появлении болей начинал приём викалина (~ 200 таблеток на курс), в конце 80-х перешёл на Де-Нол. Как всегда, выручало и молоко. В декабре 1966 г. получил сильнейшее отравление метанолом (основной растворитель в эксперименте) от вдыхания паров. Нос синий, губы синие, хорошо, вовремя в зеркало посмотрел. Никуда не обращался, времени не было, начал пить ежедневно по полтора — два литра молока. Дней через 5–6 лицо порозовело. Не зря всё-таки молоко является спецпитанием для химиков.

Экспериментальная часть завершена, следующая не простая стадия — оформление диссертации. Борис Владимирович разрешил использовать свой кабинет (появлялся в институте на 1–2 часа). Работал с повышенной нагрузкой, но умудрялся после обеда подремать 20–30 минут на письменном столе профессора.

Фолиант получился весьма объёмным, прежде всего, за счёт таблиц приложения, где зафиксированы результаты обработки экспериментальных данных на простейших механических арифмометрах «Феликс» и ВК-2. В 21-м веке сложно представить, как много мозговой энергии и времени тратилось на элементарные расчёты. Задержусь на уровне вычислительной техники.

Ноябрь 1966 г. Барнаул. С 7 утра до 1 часа ночи.

В описываемый период много шума вокруг создания вычислительных центров. Каждый уважающий себя ВУЗ создавал собственный ВЦ. ТГУ и АПИ не были исключением. Химики с трепетом (как о чём-то запредельном) слушали рассказы физиков и математиков о работе на ЭВМ, гордых попаданием в ночное расписание (режим работы ЭВМ объявлялся круглосуточным, но много времени уделялось ремонту и профилактике). Первые ЭВМ были ламповые, требовали больших площадей и массу обслуживающего персонала (в т. ч. программистов для подготовки задания вычислительной машине), очень капризные, чувствительны к качеству электроэнергии, имели ещё много недостатков, но это прорыв в новое информационное пространство. Для меня ЭВМ казались чем-то абсолютно недоступным, да и не видел в них потребности, мне бы «Феликс». В аспирантуре объём расчётов несравненно вырос по сравнению с 5-м курсом университета. К счастью, АПИ, являясь институтом молодым, относительно больше средств выделял на обеспечение научных работников, чем ТГУ. Сразу по приезду я получил в личное пользование кнопочный арифмометр ВК-1, усовершенствованный «Феликс». В конце 1966 г. объём обработки экспериментальных данных вырос настолько, что работа на ВК-1 могла затянуться на многие месяцы. Пробойный начальник вычислительного центра АПИ Шукис достал механический арифмометр с электрическим приводом ВК-2. Через проректора по науке добился разрешения работать на ВК-2 непосредственно в вычислительном центре. Приходил в одно из огромных помещений ВЦ (работали человек 30 программистов) к 9.00, уходил в 18.00. Трудился, не разгибаясь. На третий день окружающие «одурели» от шума (ВК-2 работал громко, «как трактор»). Начальник программистов вежливо уточнил, много ли мне ещё считать, после чего милостиво разрешил забрать ВК-2 на кафедру. Это и нужно было. Радость мою трудно описать. Эксперимент быстро (так я в то время считал) обсчитан. Кстати, арифмометр ВК-2 имел конструктивные недостатки, часто требовал ремонта и буквально через несколько лет перестал пользоваться спросом.

Чем ближе завершение диссертации, тем больше подключал в качестве «толкачей» отдел аспирантуры и проректора по науке. Андрей Тронов явно отставал со своей диссертацией и постоянно ставил палки в колёса, причём в удивительно вежливой форме (со стороны и не разобраться).

Весной 1967 г. начал представлять диссертацию. В мае выступил на Всесоюзном симпозиуме в Яремче (турбаза в Прикарпатье). Конечно, главное — деловые разговоры, не рисуясь, скажу, произвёл приятное впечатление на многих известных учёных в области физико-химических методов анализа. Интересно было смотреть по сторонам. Крутые горы, покрытые растительностью почти как джунгли, быстрая речка с ледяной водой, стилизованные под сказочные мотивы корпуса турбазы, лежащие у входа в турбазу разукрашенные гуцулы, продающие деревянные поделки — очень красиво и необычно. Кстати, привёз оттуда папе в подарок пивную кружку из морёного дуба, мама приспособила её для хранения соли (у женщин своя логика!). Потрясающее впечатление произвела воскресная автомобильная экскурсия в Закарпатье (через Рахов до Хуста, ~ 250 км). Перевалили Карпаты и долго двигались в нескольких метрах от государственной границы, проходящей по широко известной по детективам реке Тиса, левому притоку Дуная. Населённые пункты отличаются, как по архитектуре строений, так и по внешнему виду жителей, чередуются украинские, румынские, венгерские деревни. В одежде много ярких красок, оказалось, жители сами изготавливают краски древними способами. Поразило разнообразие растительности Закарпатья. В районе Хуста мы пешком поднимались к развалинам древнего замка венгерского князя, я всё пытался посчитать, сколько разновидностей деревьев на небольшой территории встретил. Забыл, сколько, раз в 10 больше, чем можно одновременно встретить в Сибири и на Алтае. Разнообразные виды ели и сосны хорошо сочетаются с дубом, липой, дикой грушей, берёзой…. Очень красиво!

Возвращаясь из Яремче домой, не мог упустить возможность познакомиться с Львовом. Доложил диссертацию преподавателям и дипломникам химического факультета Львовского университета. Слушали с интересом, много вопросов, но письменный отзыв получить не удалось (зав. кафедрой органической химии оказался слишком осторожным). Удивился, что некоторые химические дисциплины в ЛГУ читаются на украинском языке (в СССР было принято естественные науки читать на русском языке). Походил по великолепному многовековому парку университета. Гигантские платаны и цветущие каштаны, обилие цветов и приятных запахов. Университетской роще Томска далеко до этого парка. Город мне понравился и, прежде всего, своим откровенно «заграничным» видом, резким отличием от насаждаемого «советского» стиля градостроительства. Львов расположен на холмах, древние улицы и кривые переулки мощены камнем, тёмные от старости дома имеют остроконечные черепичные крыши. Много костёлов.

Во второй половине июня повёз диссертацию в Томск с попыткой представить к защите в Совете по химии при ТГУ (в составе профессора ВУЗов Томска). Согласие получил, удалось раскрутиться, преодолевая бесчисленные препятствия. Работа срочная, в начале июля «вузовская наука» уходит в отпуск, Написал автореферат, как напечатать? В Барнауле «прикормил» машбюро крайисполкома и проблем не имел. А в Томске? Машинистки нарасхват, в официальной аспирантской очереди можно стоять месяцами, грамотные (тексты химиков, мягко сказать, специфичны) машинистки дефицитны. Наконец, в политехническом институте нашёл женщину, согласившуюся печатать после работы. Дальше надо подписать автореферат в учёном совете (не глядя, никто не подписывает) и получить письменное разрешение на размножение. Естественно, ротапринты ТГУ и ТПИ заняты заказами на год вперёд. Опять уговоры и деньги (конечно, не такие, как сейчас). Следующая стадия рассылка по 100 адресам.

Диссертационные дела в Томске закончил 3 июля 1967 г., защита назначена, чем не только озадачил Тронова (он и предположить не мог, что в 2 недели смогу представить диссертацию, подготовить и разослать автореферат), заставил ахнуть барнаульских друзей, но и приятно удивил ректорат АПИ.

1966 г. Барнаул. Слева лучший друг жизни Валентин Аникеев, в центре маленькая Эльвира.

Июль 1967 г. Горный Алтай. Валентин перебирается через быструю речку.

Появился в Барнауле, а Аникеев с Лидой Ситниковой (будущей женой) и супруги Корнейчуки собираются 2 недели путешествовать по Горному Алтаю. Нина с детьми уже в Талды-Кургане. Решил отдохнуть в горах после трудного года, резкое возмущение Нины прочувствовал позже, при личной встрече.

Цель — красивейшее озеро Шавло. Сначала 400 км преимущественно гравийной дороги от Бийска по отдельности на двигающихся в Монголию грузовиках (водители за деньги подсаживали в кабину) вверх по Чуйскому тракту с ночёвкой у «придорожной жены» водителя (помните блестящий фильм Шукшина «Живёт такой парень» с Куравлёвым в главной роли). В течение суток собрались у посёлка Курай, примерно в сотне км от государственной границы. Дикие горные туристы надели рюкзаки и вперёд согласно нарисованной с чьих-то слов схеме (карты секретны?!) по совершенно незнакомым и безлюдным местам, временами исчезающим человеческим и звериным тропам. Интенсивно двигались от рассвета до заката под практически непрерывным моросящим дождём (не повезло с погодой), короткий ночной привал и снова вперёд.

По пути заглянули в альпинистский лагерь Актру. Здесь неожиданно встретили профессора Михаила Владимировича Тронова (75 лет!), младшего брата шефа, руководителя практики студентов-гляциологов, изучающих ледники Алтая.

Днём делали кратковременный привал, перекусывая сухарями и куском сухой польской колбасы. В моём рюкзаке запас спирта. В небольших дозах выдавал на ужин, чтобы не заболеть. По дороге встретили группу альпинистов с ледорубами, в альпинистских ботинках «триконях», а мы в обычных кедах. Проходили камнепады, по которым альпинист-профессионал никогда не пойдёт. Видно судьба нас берегла.

На пятый день рано утром неожиданно встречаем на лошади алтайца. Разбираемся с маршрутом, алтаец показал короткий путь к озеру и тропу. Расстояние? Четыре километра! Надо ли объяснять, как мы, молодые умники, физики и химики, взбодрились. Вперёд! Без привалов, без обеда! Пришли на озеро без сил в полной темноте. «4 км» интенсивно, стиснув зубы, без шуток и прибауток двигались минимум 14 часов!

Озеро Шавло изумительное место. Всемирно известный математик академик Борис Николаевич Делоне, пришедший с группой московских альпинистов через 2 дня, уверял, что не видел подобной красоты в Швейцарии. Мне нравилось общаться с Делоне, часами слушал с разинутым ртом. Удивительны рассказы о нравах в академии наук (1967 год!): «Все боятся говорить, раньше не боялись высказываться только атомщики, а сейчас ещё и ракетчики…» Впервые услышал о Сахарове, о взрывных выступлениях академика Тамма на общем собрании АН СССР по поводу уровня сельскохозяйственной науки, учёности Мичурина, учения Павлова… Рассказал Делоне, как посадили его сына (позже известный диссидент и правозащитник): «Дурак, читал стихи у памятника Пушкину». Кстати, 14-летний внук Делоне (сын правозащитника) постоянно крутился у нашей палатки, обменивал сигареты или что-нибудь московское вкусненькое на возможность пострелять из наших малокалиберных винтовок.

Запомнилась ловля хариусов при впадении речки, вытекающей из-под красивейшего ледника, в озеро Шавло. Меня убеждали, на дождевого червя ничего не поймаешь, нужна только искусственная мушка из медвежьей шерсти. Но я человек консервативный, принёс 9 крупных хариусов (грамм по 400). Позже, правда, убедился, что на мушку удобней ловить, не надо без конца поправлять червяка. А вообще ловля хариуса непростое дело, он пуглив, хватает только движущуюся наживку, необходимо длинное удилище, причём забрасывать желательно из-за какого-нибудь укрытия. Так уж случилось, был основным поставщиков хариусов. Варили уху, поджаривали на костре. Вкусно!

Возвращались на Чуйский тракт другим маршрутом, в посёлок Чибит, ни у кого даже мысли не мелькало спрашивать местных жителей на лошадях о расстояниях. Урок на всю жизнь! Говорят же, конный пешему не товарищ.

Из Чибита снова поодиночке добирались в Бийск на грузовиках, возвращавшихся из Монголии. Автобусы в тех краях не ходили. Я ехал в кабине опорожненного бензовоза. По дороге водитель показывал обрывы, где разбился его отец, старший брат, тоже водители. На крутых поворотах на спуске, не снижал скорость, только командовал мне смотреть за встречным транспортом. Не похоже, чтобы такой лихач мог надолго пережить близких родственников. Возможно, тяга к риску стимулировалась большой по тем временам зарплатой водителей, допущенных к межгосударственным перевозкам.

Июль 1967 г. Горный Алтай. Жемчужина, не уступающая прелестям Швейцарии — озеро Шавло.

До Бийска «долетели» часов за 10 без остановки у «дорожной жены». Как удивилась тёща, когда поздно вечером появился зять, мокрый, грязный, заросший. Она и понятия не имела, что я в горах. Ванна, несколько рюмок тёщиного самогона, чистая постель и к утру был свеж, «как огурчик», чем весьма удивил на железнодорожном вокзале своих спутников. На следующий день поезд увозил меня из Барнаула в Талды-Курган.

Месяц в Талды-Кургане, затем подготовка непосредственно к защите: доклад, оформление демонстрационных материалов, сбор отзывов. За отзывом официальной оппонирующей организации (Киргизский университет) пришлось ехать самому, выступать с докладом, подготовленным для защиты. Всё прошло удачно, положительный отзыв в портфеле, но запомнилась поездка во Фрунзе (Бишкек) в сентябре 1967 г. и столкновением с аномальным человеческим поведением.

Валентин Аникеев часто употреблял любимую поговорку студентов-физиков МГУ «лес рубили дровосеки, оказались гомосеки». Поговорка казалась забавной, но бессмысленной. Однако физики МГУ вкладывали в поговорку, как минимум, два смысла, причём один из переносных считали важным (потенциал есть, разговоры есть, а серьёзных научных трудов нет). Что касается прямого смысла, у меня уже двое детей, о гомосексуализме что-то смутно слышал, не более того, лично не сталкивался. И вот Фрунзе — прекрасный южный город, утопающий в зелени. Особенно хорош бульвар, упирающийся в центральное здание железнодорожного вокзала. С гостиницами в городе проблема, я неделю жил в типичной для того времени вокзальной комнате отдыха с 10–15 кроватями с давно ослабленной панцирной сеткой, без стульев, телевизора, умывальник в «благоухающем» общем туалете. По вечерам единственное развлечение (на ресторан денег не было) — прогулки по бульвару. Жара спадает, сотни видов цветов на клумбах, деревья аккуратно подстрижены, порой казалось, ты в раю или во сне. Сядешь на скамеечку против красивой клумбы, любуешься, думаешь о чём-то своём, докладе, документах, будущей защите. В последний свободный вечер идиллия неожиданно улетучилась. На скамеечку подсел узбек 30–40 лет. Обычный разговор случайно встретившихся людей в районе железнодорожного вокзала. Откуда? Где остановился? Когда уезжаешь? Неожиданно понял, узбек оценивает меня в качестве потенциального партнёра, в характерной сластолюбивой манере зовёт «покушать» на недалеко расположенную квартиру. Встаю и начинаю двигаться в сторону вокзала. «Товарищ» не отстаёт, одной рукой пытается ухватить мой пенис, другой вложить в мою руку собственный орган (через штаны, разумеется). Под лопатками неприятное чувство страха, начинаю усиливать движение, фактически тащу узбека за собой в сторону света и людей (удивительно, но в 11 часов вечера на бульваре безлюдно). Продолжаю прикидываться дурачком и, ускоряя ход, объясняю гомосеку (термин «голубой» широко вошёл в обиход лет через 20–30), как много на вокзале желающих женщин, проституток. С трудом отвязался только перед входом в ярко освещённый вокзал. Не сразу оценил юмор ситуации, давило смешанное чувство омерзения и страха, в чужом городе я всегда опасался за карманы, но не ожидал подобных приключений. Зато в Барнауле друзья, представляя меня в роли дровосека, веселились от души. Любопытна реакция одной из умных женщин: «Теперь ты понимаешь, как бывает противно, когда незнакомый мужик начинает к женщине приставать!»

Защита диссертации состоялась в ТГУ 3 ноября 1967 г., за 2 дня до конца аспирантского срока. До того ни один аспирант АПИ не защищался в срок (по-видимому, основная причина активной поддержки меня ректоратом в конфликтных ситуациях с научным руководителем и его сыном). Да и из сокурсников, одновременно поступивших в аспирантуру, пока никто не защитился.

Члены Совета разошлись по делам, а я сижу со своими бумажками, ни радости, ни горести, просто моральная и физическая усталость. Вечером выпил с кем-то (не помню) стакан-два вина. Последующие два дня «вприпрыжку» носился по инстанциям с оформлением стенограммы защиты, протоколов, сбором подписей…. Вечером 5 ноября необходимый пакет документов отправлен в Москву на утверждение высшей аттестационной комиссии (ВАК), а я двинулся в сторону вокзала.

По завершении диссертации ощутил качественный (диалектика!) скачок во внутренней самооценке, появилась уверенность в собственных возможностях. Окружающая научная «публика» Барнаула и Томска убедилась в моей способности решать трудновыполнимые задачи в установленный срок. После доклада диссертации в сибирском физико-техническом институте при ТГУ получил приглашение на работу в группу профессоров Прилежаевой и Даниловой (спектроскопия межмолекулярных взаимодействий). Жильё не предоставлялось, вопрос отпал.

Особо впечатлил при личной встрече председатель Совета по защитам диссертаций профессор Армин Генрихович Стромберг, один из ведущих учёных-химиков Томска, научное светило мирового уровня. Он выразил мысль, которую я не мог озвучить много лет, чтобы никого не обидеть. Смысл сказанного: диссертация реабилитировала направления работ Бориса Владимировича Тронова, предыдущие диссертации Рыжовой (мой дипломный руководитель, затем многолетний завкафедрой органической химии ТГУ), Круликовской (доцент родной кафедры) были очень слабыми.

6 ноября появился в Барнауле, состоялся скромный банкет в ресторане «Алтай» (человек 25 близких друзей и сотрудников кафедры). Исторический репер — страна с большой помпой празднует 50-летний юбилей октябрьского переворота, на демонстрации много поздравлений. Приятно.

Сверхзадача (защита диссертации) выполнена. Ректор АПИ Радченко сдержал обещание: 21 ноября переехали из общежития в новую трёхкомнатную квартиру. Пусть верхний (пятый) этаж типовой хрущёвки, пусть крайний дом в Барнауле (начало строительства крупного микрорайона, 40 минут на автобусе до АПИ), но это своя квартира. Первая из пяти квартир, полученных мной (1967–1981 гг.) от государства при карьерном продвижении. Новоселье отмечали, сидя на стопках книг, чемоданы использовались в качестве столов. Детям раздолье. В зале детское корыто с игрушками, больше нет ничего.

Отдалённость от института, отсутствие домашнего телефона добавили сложностей с часто болеющими Эльвирой и Игорем (раньше жили в 5 минутах пешком от работы). Устроили Эльвиру в круглосуточный садик, забирали в среду и пятницу, но и это не спасало ситуации. Старались с Ниной так утрясать расписание занятий со студентами, чтобы один из родителей мог всегда быть дома.

Потихоньку обустраивались. Как-то в воскресенье звонок. Открываю, стоит заочник (или вечерник, точно не помню) и протягивает коробку с лентами войлока и гвоздями для обивки наружной двери. Пытаюсь отказаться, студент поставил коробку на пол и сбежал. Как он узнал о новой квартире, кто дал адрес, на какой стройке украл войлок с гвоздями (это сейчас всё можно купить в магазине)? Вопросы остались без ответа, но эта взятка (тащить войлок с гвоздями в институт и попытаться вернуть — смешить людей) надолго врезалась в память. Не помню, что я поставил ему на экзамене, скорей всего «удовлетворил», так как лишние двойки — головная боль преподавателей, начинаются институтские разборки по поводу качества обучения (плохо готовите, срываете план выпуска!).

На кафедре продолжалась возня, начатая год назад. После завершения учёбы в аспирантуре остро встал вопрос о должности. Ректор публично обещал каждому аспиранту АПИ сразу после защиты диссертации должность старшего преподавателя (при наличии учёной степени оклад гораздо выше, чем у «остепенённого» ассистента). Опять конфликт на родной кафедре: сын Тронова фактически руководит делами на кафедре, являясь «не остепененным» старшим преподавателем. Ректорат даёт дополнительную ставку под меня в штатное расписание, Б.В.Тронов отказывается визировать приказ. Наконец, 28 ноября ректор, вопреки мнению заведующего кафедрой подписал приказ о моём назначении старшим преподавателем с 06.11.1967 г. (задним числом!). Шум не утихал месяц, затем атмосфера на кафедре и факультете успокоилась, но я понял, надо уходить, творческой работы не будет.

Подвернулось объявление о конкурсе в тюменский индустриальный институт, позвонил, сел на поезд, через двое суток вернулся с бумагой, 28.06.1968 г. подписанной ректором ТИИ Косухиным. Выражена просьба к ректору АПИ отпустить Э.Г.Полле, как прошедшего по конкурсу на должность доцента кафедры технологии нефти и газа ТИИ, а Н.Н.Полле ассистента кафедры физической химии. Отправил с привезённым письмом-обращением к Радченко Бориса Владимировича, как лицо, заинтересованное в моём уходе. Существовала юридическая проблема, аспирант обязан отработать 3 года (как и молодые специалисты после окончания ВУЗа). Ректор АПИ, зная ситуацию на кафедре и условия, в которых прошла подготовка и защита диссертации, не хотел нас отпускать. Не один раз Б.В.Тронов ходил к ректору, убеждая подписать моё заявление. Наконец, ректор вызвал меня, уговаривал остаться, резко негативно прошёлся по адресу Андрея Тронова. Но заявления об увольнении подписал.

Закончу об Андрее Тронове. Защищался он через год после меня, возле университета в Томске дежурила скорая помощь: Борис Владимирович не переживёт, если Андрея «прокатят». Через несколько месяцев Борис Владимирович умер. Сколько же неприятностей Андрей доставил людям, что его моментально выставили из института. В ответ Андрей Тронов демонстративно пошёл работать грузчиком на железнодорожную станцию (в те времена кандидат наук грузчик! вызов обществу), потом уехал в Бийск (филиал АПИ), затем в Брянск… Мукарама давно его бросила.

Принципиально решив вопрос с переездом в Тюмень, отправился в компании с Ниной, Валентином, Лидой, Витей Левиным в Горный Алтай. Конечная цель маршрута озеро Тайменье. Перед непосредственным выходом с автомобильной трассы в горы к нам присоединился «тёмный» москвич, путешествовавший в одиночку с самодельной разборной малокалиберной винтовкой. Рюкзаки тяжеленные! Основную часть маршрута, особенно на затяжных подъёмах шёл впереди колонны. Что-то есть в характере, психологически затрудняющее движение вторым…

Запомнилась ночёвка у пастухов (с мая по сентябрь выгуливают торбаков двухлетних коров-нетелей) через несколько дневных переходов от тракта. Угостили пастухов спиртом, улеглись. Проснулись часа в 3 ночи от дикого крика. «Это Колька хайлает, медведь напал на его овец, а у него карабин неисправен». Мы схватили свои «мелкашки» и в полной темноте побежали в крутую гору сквозь траву в человеческий рост на голос. Прибежали, а Колька: «Да внизу медведь задрал торбака, я вам и кричал». Сработали «фокусы» акустики: с горы отчётливо слышен рёв задираемой коровы, а в избушке на берегу маленькой журчащей речушки в 100 метрах от стада ничего не слышно. Утром осмотрели погибшую корову, медведь присыпал её листьями и камнями, оставил подтухнуть. Пастухи настроили самострелы из карабинов (страшно даже подумать, что кто-то из туристов может зацепиться за натянутую леску). Оказалось, с весны из 200 торбаков, медведи задрали уже 18-го. Прождали сутки, на следующую ночь медведь не пришел, и мы продолжили маршрут.

На озере Тайменьем стоянка дней на 5. Ночёвки в период движения и на стоянке оказались малоприятным занятием (гораздо лучше чувствовал себя москвич в индивидуальном спальном мешке на свежем воздухе). Палатка двухместная, температура ночью не намного выше 0, 5 человек по команде переворачиваются с бока на бок, а если учесть, что в Вите килограмм 120… И, конечно, большая глупость ходить в физически трудный поход с женой: нервная разрядка идёт на мужа (вполне вероятно, это чисто индивидуальная черта Нины или что-то раздражало в поведении мужа).

Моя основная задача обеспечение рыбой. Ловля хариуса шла неплохо, однако он был мельче, чем годом раньше на Шавло. После интенсивной ловли хариуса несколько месяцев болела рука в области между кистью и локтем (длинное, тяжёлое удилище непрерывно забрасывается, неподвижную наживку хариус «презирает»). Лет через 15 Аникеев рассказывал, что в местах наших первых походов хариуса не стало.

Московский спутник убил медведя-двухлетку. Опасаясь матери-медведицы, переправляли тушу на самодельном плоту, разделывали в устье выходящей речки. Получилось 2 ведра отличного варёного мяса. Неожиданно Валентин и Витя не стали есть медвежатину (кстати, Левин до последнего перевала нёс бутылку уксусной кислоты специально для шашлыка из медвежатины, дальше стало тяжело!). Типичный пример поведения больших любителей поговорить.

Повторюсь, в путешествиях по Горному Алтаю являлся хранителем спирта (в аспирантской лаборатории всегда в наличии солидный запас хорошо очищенного мной, подготовленного для тонких экспериментов спирта). В таких трудных и дальних походах без аварийного запаса спирта нельзя. Другие алкогольные напитки в горы можно таскать при наличии лошадей, иначе на рюкзаки никакого здоровья не хватит. Использовали спирт как средство против простуды в условиях дождливой холодной погоды. Понемножку, грамм по 100 спирта выпивали у костра перед ночёвкой, а остаток, когда возвращались на автомобильную трассу. Кстати, о запасах спиртного нельзя было ни в коем случае сообщать пастухам, изредка попадавшимся на пути. В конце июля 1968 г., возвращались с озера Тайменье по новому маршруту, в другое место трассы. Остался дневной переход. Поставили палатку около аила (чума) одинокого пастуха-алтайца, чтобы расспросить о надёжной тропе через перевал в долину Катуни. Начали готовить ужин, вдруг алтаец унюхал спирт, я стал для него «самым хорошим» человеком. Притащил сушёное мясо. Конечно, мы его угостили. Утром он бросил отару, потащился нас провожать через перевал, от меня не отходил. Ни добрым словом, ни матом отвязаться невозможно. Когда спустились к Катуни, алтаец ходить не мог, лежал поперёк седла своей лошади. Уж не знаю, как он потом добрался до своей отары.

Долина Катуни — райское место со своим микроклиматом! На берегу деревня староверов. Мужики с бородами. Многие жители никогда не видели железной дороги. После сухарей, сухой колбасы и пищи из концентратов накинулись на сметану, самодельный хлеб и помидоры, вызревающие на корню, без теплиц. Хозяйке отдали всю колбасу, чему она была страшно рада. Деревня в 40 км от горного райцентра Усть-Кокса, почту привозят на вездеходе не чаще 1 раза в неделю. Другого транспорта нет. Только легли погреться на берегу Катуни (вода тёмная) и начали размышлять, где лучше половить тайменя, появилась машина. Упустить шанс нельзя. И вот мы в автобусе Усть-Кокса Горно-Алтайск. Автобус идёт с ночёвкой, причём каждый ночует, как хочет. Из автобуса всех выгоняют, шофёр идёт к подруге, местные жители кто куда. Одни туристы «болтаются как попало» с 18 часов до 9 утра.

При появлении в Барнаул радость: пришла долгожданная открытка из ВАК об утверждении 12.07.1968 г. результатов защиты диссертации. Вот уж теперь можно ощущать себя полноценным кандидатом химических наук.

Несколько дней потратили на отправку контейнеров в Тюмень. Проводы друзей, все помогают… Затем с детишками поехали на несколько недель в Талды-Курган. Закончился сложный, но очень интересный этап жизни в Барнауле, автору 27 лет. Что впереди?

Возможно, зря уехали. Наберись я терпения в 1968 г., то после того как выкинули Андрея Тронова из института, реальных претендентов на заведование кафедрой органической химии АПИ не осталось. Дальнейшая жизнь могла пойти совсем по другому сценарию.