Четыре солнца

Нелепо ли?..

Сегодняшние поэты охотно рассказывают в стихах о себе. Нетрудно отыскать сборники, в которых на сотню стихотворений едва наберётся десяток без слова «я». А в Древней Руси дело обстояло как раз наоборот. Авторы говорили о себе крайне редко, хотя у нас я — последняя буква в алфавите, а у них местоимение азъ открывало азбуку, так как служило ещё и названием буквы А. Само слово азбука — от букв А и Б (буки), как и алфавит от альфы и беты.

Несколько веков назад азъ в разговорной речи сменился на я. Но писать продолжали по-прежнему. Историки языка даже удивлялись, как долго держался азъ. Затем поняли причину: с А начинается обучение грамоте, этот порог на Руси переступали торжественно. Ритуал помнился писцам всю жизнь, потому они сохраняли азъ, давно ушедший из живой речи.

Вот так же и «Слово о полку Игореве» всем знакомо с детства. Надеюсь, мои изыскания, предложения кое-что поправить в тексте убедительны. Однако ведь к «Слову» за два века привыкли… К тому же есть люди, которые не слышат никаких доводов.

Каждому со школьных лет хоть смутно помнятся первые слова поэмы: Не лепо ли ны бяшеть, братие, начяти старыми словесы трудныхъ повестий о пълку Игореве, Игоря Святъславлича? Легко представить, сколько негодования способно вызвать вмешательство в общеизвестную фразу.

Между тем она грамматически неправильна. Её точный перевод: «Не хорошо ли, не уместно ли нам было начинать» и так далее. Почему «было»? — ведь поэт запевает именно в данный момент. И почему употреблено длительное время глагола — в современной передаче «начинать» (а не «начать»)?

Отрывок не уравновешен и арифметически: даже если написать Святославлича, выйдет 9 7 8 10 2. Равенство где-то близко, только нужно заменить какое-то и на е… Из следующей фразы взять нечего, она сама по себе: Начати же ся той песни по былинамъ сего времени, а не по замышлению Бояню (7 5 7 7 2).

Придумать наукообразное предположение несложно. Вспоминаем, что Игорь имел второе, христианское имя — Георгий — и на половцев двинулся в день своего святого Георгия Победоносца. В народе говорили «Егорий Победоносец», отсюда имя Егор. Вообразим, что поэт сказал: о пълку Игореве, Егора Святославлича — и равенство окажется достигнуто. Писец потом мог перепутать схожие имена.

Но лучше поставим вместо архаичного ны другое местоимение, тоже имеющееся в «Слове», — намъ — и напишем согласно грамматике: Не лепо ли намъ есть, братие, начати… Потребуется также заменить и десятеричное в повестий на е. Равенство становится точным, и князя переименовывать не надо.

Или вот другая знаменитая фраза: Трубы трубять въ Новеграде — стоять стязи въ Путивле (4 2 3 3 3). Хорошо бы вместо одного а поставить о, создастся точное пятикратное равенство. В грамоте, отделённой от «Слова» всего четырьмя десятилетиями, обнаруживаем: горда Смольнеска (города Смоленска). Там же написано берьгом (берегом). Так вносить ли изменение въ Новегоръде?

И совсем трудно иногда сказать, использовал ли поэт возможности, не отражённые в других памятниках словесности. Ведь, не говоря уж о мелочах, в поэме есть даже слова (около 20), которые нигде больше не найдены. Да если ещё переписчик внёс свой «вклад»…

Большую сложность представили строки:

Считаем гласные, и ничего не получается. На два стиха текст разделён пока условно.

Готы поселились в Крыму и у Азовского моря за тысячу лет до Игорева похода. Они были союзниками половцев. Шарукан — дед хана Кончака, потерпевший сокрушительное поражение от Владимира Мономаха. Месть Кончака понятна (вдобавок и его отец был загнан тем же Мономахом на Кавказ). Но что за время Бусово?

Историки долго искали Буса. Проверили XII век, XI, X… Ближайший Бус (или Боус, Боз) нашёлся в IV-м — князь антов, предков восточных славян. Готский король Винитар одержал над ним победу и распял на крестах Буса, его сыновей и 70 знатных антов. Вражеские девы радуются возвращению того времени, поэт вспоминает, что больше восьми веков Русь не знала подобного несчастья.

Правда, удивительна всеобщая осведомлённость: не только автор «Слова» знает Буса, но и готские девы знают тоже, и читатели поэмы должны были его помнить. От Игоря до нас прошло даже меньше восьми веков, но он был бы известен лишь немногим специалистам, если бы не поэма о нём. И мы ведь не идём с пением «Слова о полку Игореве» мстить за князя.

Не было ли половецкого хана с похожим именем? Или бусово значит «серое» (в поэме есть бусови вороны и такой же волк).

Перебирая текст, замечаем, что равенство, кончающееся как раз на сомнительном слове, может создаться, если одно и-ы или у-ю исправить на е. Ищем, где это сделать… и поправить оказывается нечего, кроме как Бусово на бесово.

Всего-то! Полученное слово в произведении есть: Дети бесови кликомь поля прегородиша. Кстати, по поводу выражения бусови врани тоже выдвигалось предположение, что они бесовы. А перепутаны они ещё хуже, в мусин-пушкинском издании стоит босуви.

Получилось равенство 8 8 8 4 4. А дальше остаётся Лелеють месть Шароканю — а мы уже, дружина, жадни веселья! — цельная фраза с логичным противопоставлением. Предпоследнее слово в ней говорит не о жадности, а о жажде. Намёк на равенство присутствует, а-я и е по 6. Правда, с другими гласными беспорядок. Напишем веселия, и-ы и у-ю окажется по 4. но повисает одно о…

Казалось, ничего лучшего уже не найти. И всё же почему о лишнее? После новых поисков возник другой вариант. Разделив текст, как было с самого начала, получим в первой его части 10 10 10 4 6, только надо того же Буса написать через о. Рядом написан через о и Шарукан.

Но последняя строка остаётся без равенства. Не считал ли поэт достаточным, чтобы она держалась на одних согласных: уЖе, друЖина, Жадни? Это не выглядит для него естественным. И вдруг замечаем, что слово веселья желательно бы чуть-чуть изменить: А мы уже, дружина, жадни веселью (3 — 3 3 3). Получился особый падеж — дательный цели. Сравните в «Слове»: избивая гуси и лебеди завтроку, обеду и ужине, то есть к завтраку, обеду и к ужине (это слово было женского рода). Перевод: дружина стремится к веселью, жаждет его. Или же здесь родительный падеж: воины хотят чего? — веселья, только окончание редкое (как «хочу чаю», а не «чая»). Похожее сочетание есть в том же отрывке — на брезе синему морю (на берегу синего моря).

Как быть в данном случае — считать ли вероятной такую вольность?

Наконец, как делить текст на стихи, если подряд стоят два равенства (а то и больше), которые в сумме тоже составляют равенство? Например, И съ хотию на кровать, и рекъ (2 2 1 3 1): «Дружину твою, княже, птиць крилы приоде, а звери кровь полизаша» (4 4 3 7 3). Вместе выходит 6 6 4 10 4. Вдобавок здесь одно из самых тёмных мест «Слова», первый стих читают ещё и так: исхоти юна кровь или и схоти юнакъ рова, и понимают по-разному — «с любимой на кровать», «вытекла юная кровь», «захотел юнак могилы».

Если попадается равенство на малых числах, так оно могло возникнуть случайно, и не входят ли создавшие его слова в более длинную фразу? Отрывки, не соблюдающие стихотворной формы, тоже иногда заставляют сомневаться в окружающем тексте. Надо думать, их прояснили бы особенности языка, которые ныне забыты (или неизвестны мне), или причиной грубого искажения была просто чья-то невнимательность — а на неё законов нет, лучше не гадать.

Каждое сомнение требует отдельного разбора. Не все принятые решения бесспорны, а целиком привести здесь обоснования невозможно. Данная глава и так, наверно, самая неудобочитаемая в книге, это понадобилось для того, чтобы вносимые в поэму изменения не подтолкнули кого-нибудь к скоропалительным вмешательствам в неё. «Слово» и без того порой выпускалось с сотнями исправлений. Скажем, Уже понизить стязи (опустите стяги) свои, вонзить свои мечи вережени (повреждённые) — уже бо выскочисте из дедней славе! (2 6 10 10 2) — в нескольких изданиях последнего времени этот отрывок напечатан с 10–12 поправками. Равногласию потребовалась одна, обычное и заменить на десятеричное. Кроме арифметики, уточнения подкрепляются древнерусской или старославянской грамматикой, обычными для рукописей той эпохи диалектными отклонениями, историческим смыслом текста, звукописью, перекрёстным рассмотрением самого «Слова». Тем не менее сомнения остаются. Для сравнения в конце книги воспроизводится издание 1800 года (без устаревших ныне примечаний и перевода). Пусть читатель, встретив непривычное толкование, не спешит говорить, будто оно нелепо.

Есть несообразность в переводах «Слова» на русский язык. Оно ведь и так написано по-русски. Здрави, князи и дружина, побарая за христьяны на поганыя пълки! — разве это восклицание для нас темно? Грамматика устарела, но корни слов остались те же самые. Если же какое-то выражение забыто, так его можно истолковать по окружающему тексту. Поскепаны саблями калеными шеломы оварьскыя — ясно, что поскепаны значит «повреждены, разбиты в щепки». А отдельные слова непонятны даже специалистам, и ничего, удаётся обойтись.

Как ни хороши некоторые переложения поэмы, они мало разъясняют её. Переводчик обязан следовать оригиналу, и, скажем, затмение должно у него занять примерно столько же места, сколько у древнего поэта. Современный читатель и не заметит этих двух-трёх строк или, во всяком случае, не увидит, каким тревожным светом они озаряют поэму. Не будет понято, кто такие «великий Всеволод» и «юноша Ростислав», что за события отразились в стихе Се у Римъ кричать подъ саблями половецкими, а Володимеръ подъ ранами, туга-тоска сыну Глебову и так далее.

Первые издатели «Слова» разместили текст и перевод параллельно, разделив их вертикальной чертой, внизу на каждой странице дали пояснения. Так поэма печатается и по сей день, только «научный аппарат» разросся, и чтение теперь состоит в непрерывном листании книги вперёд и назад: предисловие, текст, перевод, пояснительный перевод, комментарии; всё в разных местах, но читать надо одновременно.

Поступим иначе. Если стих потребует раскрытия, оно тут же и последует. Конечно, не годилось бы прерывать своими рассуждениями чужой текст. Но прежний способ предполагает то же самое, только ещё с перелистыванием. А кто захочет прочесть поэму без посторонних вмешательств, так она очень заметно выделена.

Древнерусский текст набран с «ятем» (читается как е) и с и десятеричным (означает мягкий знак или короткое и). Но в пояснениях то и другое заменено современными буквами. Исправлены некоторые неточности, явно допущенные переписчиками, — в частности, путаница между ъ и ь. Рядом с каждым стихом дан подсчёт гласных в прежнем порядке: а-я, о, е (вместе с «ять»), и-ы, у-ю, и после запятой указан вид равенства — двух-пятикратные римскими цифрами от II до V, двойные буквой Д, сложные — С. Цифры в скобках — равенства, оказавшиеся внутри других, более крупных. Когда равенство точно, причём для этого не потребовалось никаких поправок, обозначения видов выделены жирным курсивом.

Трудныхъ — здесь «печальных, тяжёлых». По былинамъ понимают как «по былям, событиям» или «по рассказам». Автор хотя и вспомнил «старые словеса», но петь собирается о своём времени, поэтому как бы просит не ставить ему в вину, что отклонится от образцов.

Недаром и в названии поэмы указаны не только главный герой, но и его отец и дед. Уважение к предкам и предшественникам — испокон веков присущая нашему народу черта; мы носим отчества, а от прадедов достались фамилии. Поэт ещё во многих строках выразит восхищение своим учителем.

Князья, о которых пел Боян, названы дальше, они жили полвека-век спустя после крещения Руси. В их эпоху прежние верования ещё были сильны. А в конце «Слова» сказано, что Боян обращался и к более давним временам. По языческому представлению мир состоит из земли, неба и соединяющего их дерева (может быть, не настоящего, а мысленного — древа познания). Поэт творил посреди такой вселенной и охватывал её всю: его мысли устремлялись белкой по дереву, волком по земле, орлом под облака.

«Ибо помнил он, как говорил, усобицы прежних времён».

Старый Ярословъ — Ярослав Мудрый.

Мстислав — его брат. В 1022 году он вывел войско против касогов (предков нынешних черкесов). Их предводитель Редедя обратился к нему с вызовом: зачем нам губить людей, давай сразимся только мы двое, и кто победит, тот все заберёт. Князь, конечно, не мог уклониться. Тогда Редедя добавил: «Померяемся не оружием, а борьбой». Он вряд ли рисковал, так как был велик ростом и силён. И вот, когда Мстислав уже лежал на земле и вроде бы всё было кончено, он, как рассказывает летопись, взмолился к богородице, обещая в случае победы воздвигнуть церковь. После чего сбросил противника, выхватил нож, и Редедя с поля не ушёл.

Роман, названный красным, то есть красивым, — внук Ярослава Мудрого. Другой внук — Олег (дед Игоря), то и дело воевавший с другими князьями. Однажды на помощь ему Роман привёл половцев, и это было последнее, что он сделал в своей жизни: сражение не состоялось, половцы двинулись обратно и по дороге убили Романа.

Сравнение пальцев с десятью соколами, а струн с лебединой стаей не только красиво, но и почётно. Охотились с соколами князья, и это занятие требовало немалого искусства.

Старым, то есть давним, назван Владимир Красное Солнышко. Его деяния поэт противопоставляет необдуманному походу Игоря, у которого «крепость» (отвага) переспорила ум, князя вело мужественное, но безрассудное сердце.

С гласными звуками не всё ясно, зато согласные увязаны в крепкую цепь: ПОчнемь — ПовеСТь — СТараго — иСТягну — креПОСТью — ПОоСТри — мужеСТвомь — наПЪЛнився — ПЪЛкы — ПОЛовецькую.

Продолжается речь о безрассудстве, но и о храбрости князя, который пренебрёг даже небесным предзнаменованием:

О затмении, о том, какие чувства при виде его охватили войско, достаточно сказано раньше. Князь успокаивает спутников, называя их братьями. Правда, в издании 1800 года стоит еще союз: Братье и дружино! — будто Игорь обратился по отдельности к ближайшим соратникам и ко всем остальным. Но, не говоря уж о том, что сразу несколько тысяч человек не услышали бы его, вспомним: рядом с Игорем находился лишь один брат. Может быть, названы братьями те, кто составлял высшую часть войска, а к прочим относится слово дружино? Но дружинники — это и есть цвет отряда; по-современному, кадровые военные. Те, кто брался за оружие только для похода или при обороне, назывались иначе — вои (воины). К тому же упомянуто: князь сказал именно дружине своей, а не всем. Итак: «Братья! Лучше быть убитым, чем пленённым. Кинемся в бой да посмотрим на синий Дон!»

Излагается как бы краткая история похода: затмение, потом призыв не сдаваться в окружении, а всё же идти к Дону. Отметим, насколько же здесь утратила свой буквальный смысл формула всядемъ на комони: ведь в окружении князь приказал всем, наоборот, спешиться. И поэт возвращается к побуждениям Игоря, чтобы отчасти оправдать его:

Поэт сравнил темы Бояновых песен со своей и вновь обращается к предшественнику: «О, соловей Боян, как ты воспел бы эти полки!».

Снова изображена языческая вселенная с деревом, облаками, полями. И не в трёхмерном только мире живёт Боян, он властвует ещё над временем, соединяя былую славу с новой, видя прошлое и будущее — по обе стороны (обаполы) настоящего. Оттого и скреплено: он поэт стараго времени, но как бы он пропел о делах сего времени! И ещё заметьте, как переходят друг в друга русское соловей, старославянское славий, затем славы. Такое же нерушимое соединение: Рища въ ТРопу Трояню чРесъ поля на гоРы.

А кто такой Троян? Об этом написаны горы статей, здесь усматривали то римского императора Траяна, то царя гомеровой Трои, то разных князей из числа тех, кто являлся отцом трёх сыновей либо одним из трёх братьев, то самого Бояна, чьё имя искажено. И ещё был языческий бог Троян. Видимо, он считался родоначальником славян, сыном Даждьбога, управлявшего небом, и матери — сырой земли. Славяне когда-то жили там, где потом стали кочевать половцы. Игорь отправился в землю Трояна. Кому и славить его поход, как не Бояну, слагавшему песни о «первых временах»!

Языческие боги вновь и вновь будут встречаться в поэме. Когда Русь приняла христианство, их объявили бесами, запретили даже упоминать. Но разве можно забыть небо с солнцем и землю? Не в силах с ними бороться, церковь в конце концов хитро смягчила своё отношение, переведя древних богов в звание просто предков, обожествлённых за их заслуги. Долго ещё на Руси существовало двоеверие.

Разные толкования применялись к словам «Петь было песнь Игорю, того Олега внуку». Первые издатели почему-то поставили Олега в скобки. Был ли он в сгоревшем списке? Как теперь понимать: то ли Игорь — внук Олега (что действительно так), то ли он потомок только что упомянутого Трояна? Или следует читать: пел бы Боян, внук того Трояна? Впрочем, дальше в роли его деда выступает другой бог, Велес, — так не на него ли указывает местоимение того? Наконец, при желании можно назвать самого автора «Слова» (ведь это он поёт об Игоре) внуком Бояна — не исключено, что не только как духовного наследника, а в прямом смысле. Разница по времени между ними как раз подходящая. В конце поэмы сказано: Боян — песнотворец Святослава. А тот княжил в Чернигове, затем в Киеве. Внук же хорошо знает и любит Игоря, который рос в Чернигове, и свою поэму исполняет, скорее всего, в столице.

Изберём двойное толкование. Земля Трояна — Причерноморье. И Олег княжил там же, в Тьмутаракани. Игорь — внук и Олега, и Трояна. Всё родословие заставляет его броситься на половцев, захвативших русские земли.

Правда, по арифметике выходит, что должен быть только Олег. Но равенство не очень строго, к тому же оно получилось после исправлений, хотя и небольших. Если даже автор не подразумевал Трояна, его жалко исключать.

Уже говорилось о словах галици стады бежать. Логичным выглядит противопоставление: «Не буря соколов занесла через поля широкие — стаи галок спешат к Дону великому». Дружинников Игоря, надеявшихся на лёгкую добычу, поэт сравнил не с благородными птицами. Но это лишь сопутствующий смысл. А прямой — к Дону движутся толпы галичан. Отец Ярославны владел Галичем и, конечно, дал в помощь зятю свои полки. Он вообще охотно рассылал их, причём не только для борьбы с половцами, но даже для участия в крестовом походе.

Первые слова следующего стиха значат «или»:

Бог Велес покровительствовал скотоводам. Они на досуге среди природы играли на дудочках и рожках — не только ради развлечения, а чтобы стадо слышало хозяина и не разбредалось. Поэзия поначалу не отделялась от музыки, и, наверно, первые стихи тоже сложены пастухами. Велес сделался покровителем также и поэтов.

Стих о пограничной с половцами реке Суле и о громе побед в столице напоминает об успехах русских дружин. Вступление закончено, и теперь последует строфа о сборах самого Игоря в поход.

Поэт настолько точно продолжил традицию Бояна, что этот стих долгое время читали вместе с предыдущим. Новгород-Северский — главный город удела, потому ТРубы ТРубять въ НовегРаде, созывая войско. А в Путивле, услышав сигнал, полки собрались и подняли стяги — Стоять СТязи въ ПуТивле.

Неудача постигла Игоря отчасти потому, что на полпути он был вынужден стоять два дня, дожидаясь Всеволода, и нападение оказалось для половцев менее внезапным. Пока, правда, речь идёт не о походе — но что-то и здесь уже медлителен Всеволод… Вот и противопоставлено выделением в разные строки: Игорь ждёт — мила брата.

Так же, как трубы поэт звукописью привязал к Новгороду, а стяги к Путивлю, он Всеволода соединил с городом, в котором тот княжил. Буй значит «отважный, гордый». Тур — дикий бык, ныне истреблённый. А теперь слушайте: БУй ТУР ВСЕВолод — ТРУБчЕВСк.

Всеволод владел и Курском. Он говорит:

Вероятно, не надо напоминать, чем здесь заменено равенство.

Чистым, то есть открытым, пустым полем тогда называли не просто степь, а именно половецкую. До самих врагов далеко, но уже всё вокруг говорит об опасности. Солнце преграждает путь тьмой. По ночам неясные угрожающие звуки (или, может быть, гроза) будят птиц, их крики тоже тревожат русичей. Утром поднимается свист — перекликаются степные зверьки, суслики; и дозорный половец (дивый — дикий) всполошился на дереве, за стоящим вокруг свистом дружина не слышит его крика в сторону «земли незнаемой» у Волги, у моря, возле Сулы. Там же, в местах кочевания половцев, находились Сурож и Корсунь — современный крымский город Судак и ныне разрушенная греческая колония Херсонес (не путать с Херсоном) чуть севернее Севастополя. Тьмутараканский болван — истукан, статуя языческого божества; два таких идола лет 200 назад ещё возвышались недалеко от Тамани, где и располагалась Тьмутаракань.

В первом издании было напечатано иначе: Свистъ зверинъ въстазби; дивъ кличеть врьху древа. Трудно даже перечислить все предположения, какие выдвигались по поводу этих слов. Думали, что должно быть не стазби, а стадо или стаи, или же зби — по ошибке внесённая в текст помета на полях зри. Дива считали филином (он издаёт жуткие крики по ночам), лешим, удодом, изображением неведомого зверя или птицы на древке. Вполне возможно, что какое-то из толкований вернее данного выше: оно выбрано в соответствии с разделением отрывка на стихи, но равенства вызывают сомнения.

Начало мая, дороги не готовы, к тому же половцам некогда выбирать удобный путь, они спешат навстречу дружине без дорог. Оси их повозок не смазывались и пронзительно скрипели.

События охвачены как бы с птичьего полёта: Игорь с севера ведёт воинов к Дону, кочевники бегут с юга, и всё происходит короткой весенней ночью, под скрип телег, напоминающий крики распуганных лебедей…

«Уже ведь беды подстерегают его подобно птицам, волки угрожают воем в яругах (оврагах, заросших кустарником), орлы клёкотом зовут зверей на кости павших».

Червлёные щиты — окрашенные в багряный цвет. А лисы — рыжие. И если ещё вспомнить о зелёной весенней степи… Замечательная, яркая картина!

Описана ночь, проведённая дружиной в движении. Естественно, она показалась особенно долгой, русичи отмечают: медленно смеркается… заря опустилась за горизонт (сравните запала и запад)… туман покрыл степь…

Соловьи умолкают задолго до рассвета. Потом пробуждаются галки. Наступило утро.

Галичь можно понимать и как «галичий», то есть говор галичан, а не галочий.

В летописи сказано, что первое сражение началось в «пяток» (в пятницу) около обеда. Поэт сейчас назовёт тот же день, но раннее утро. Русичи, рассыпавшись по полю с быстротой стрел, подхватывают половецких девушек, паволоки и оксамиты — шёлковые и бархатные ткани.

Покрывала с кибиток, епанчи (накидки, плащи) и кожухи дружинники бросают под ноги коней. Князю вручаются почётные реликвии: знамена и чёлка, или бунчук, — выкрашенный конский хвост на серебряном древке (или, возможно, стружие — не древко, а пика, длинное копьё).

В строфе звучит топот копыт, поначалу стремительный, потом замедляющийся: въ ПяТьКъ ПоТоПТаша Поганыя ПьлКы ПоловецКыя… По Полю, Помчаша… ПоловецКыя… ПаволоКи… яПончицами…

Опустилась ночь. Та самая, что скрывает подбирающихся к полку врагов. Далеко от родной земли залетело гнездо (семья, род) Олеговичей. Не было оно рождено на поругание. Но уже скачет к нему Кончак, а по его следу Гзак.

Последняя строка относится и к началу следующего стиха: «Кровавые зори день предвещают»:

Речь как будто о природе. И в то же время: кровавый будет день, тучами надвигаются враги, поблёскивают их сабли. Быть грому и дождю!

В древнерусском языке ся ещё не слилось с глаголом, могло занимать во фразе любое место. Ту ся потручяти — тут побиться, притупиться.

Реку Каялу бесполезно искать на карте. Предположения о том, что скрывается под этим названием, отпадали одно за другим, наконец осталось вроде бы единственное — Калитва; поэт переименовал её, использовав, видимо, слово каяти — печалиться, горевать, проклинать. Однако недавно опять промелькнуло сообщение, возрождающее прежнюю гипотезу: теперешняя Макатиха и есть Каяла, это половецкое название значило «скалистая»; говорят, Макатиха в древности такой и была.

Вот и ветер заодно с половцами. Он в тех местах дует с моря и помогает вражеским стрелам. Стрибог у язычников ведал ветрами. Обратите внимание на звукопись: СЕ ВЕТРИ, СТРИбожи Внуци, ВЕють съ моРя СТРЕлами на хРабРыя пьлкы ИгоРЕвы.

Земля гудит. Замутились реки, вброд перейдённые конницей. Поднятая ею пыль покрывает поля — или сами кочевники надвигаются подобно лесу (слово поросль могло звучать как порось). Стяги шумят. Стягъ — это ещё и отряд, то есть слышится многоголосый говор войска.

Врагов так много, что даже их крик стоит плотной стеной. А малочисленная дружина ставит щиты со всех сторон.

Шлемы у половцев — с Кавказа (из нынешнего Дагестана), они были деревянными и покрывались стальными пластинками. А у самого Всеволода шлем княжеский — позолоченный, чтобы дружинники могли отличить его и в бою следовать за ним. Конечно, не один Всеволод пускал много стрел сразу и сражался несколькими мечами. Но куда направится он, туда и его полк, там падают враги. В былинах подвиги войска приписывались одному богатырю.

Стих длинен до неправдоподобия, в нем сотня слогов. Но он един по смыслу.

«Какими ранами подорожит тот, кто забыл свою честь и жизнь, и отчий престол в Чернигове!». Всеволод забыл, конечно, не честь в обычном понимании, а свой долг, пустившись в поход тайно. Упомянута его жена Ольга Глебовна, внучка Юрия Долгорукого.

Неожиданно, казалось бы, описание битвы прерывается обращением к истории. Поэт хочет сказать, почему неизбежно поражение. Ведь основная причина вовсе не в том, что врагов много…

Остались в прошлом века язычества, минули годы единства Руси при Ярославе Мудром, и были междоусобицы, которые заводил Олег. Объяснение неудачи Игоря и Всеволода автор начинает с их деда, так как семейные черты наследуются. Беда Олеговичей в разобщённости русских князей. Разве с малыми силами можно надеяться на успех?

Олег княжил в городе, находившемся в местах кочевания половцев (почему и заключал договоры с ними; затем Тьмутаракань была потеряна для Руси). Ещё его дед Ярослав предупреждал своих детей: если будут жить в распрях, то погубят страну. Он как будто слышал, предчувствовал звон стремян своего внука, зачинщика междоусобиц.

Описываются события 1078 и последующих лет, не будем перечислять всех князей, которые в них участвовали. Чернигов был захвачен Олегом, затем, в его отсутствие, отцом Владимира Мономаха. Последний и стал черниговским князем, но, опасаясь, что Олег подойдёт с войском, на ночь выставлял вокруг города сторожей, а по утрам впускал их обратно и опять закладывал уши, проушины городских ворот.

В издании 1800 года сказано не Чернигову, а въ Чернигове. Толкование: Владимир затыкает собственные уши, не желая вмешиваться в события. Непонятно, почему государственный деятель ведёт себя, как небезызвестная птица, при опасности прячущая голову в песок. Кстати, страус в действительности тоже этого не делает.

В том же издании написано не Каинину, а на канину. По этому поводу возникла обширная литература, предлагались поправки на казнь ину, наказа: ниву зелену, на ковылу (ковыль) и прочие. Самое распространённое мнение — что упомянут Канин ручей; правда, никто не знает, где он, вдобавок по грамматике тогда полагалось бы на Канине.

Но смысл неизмеримо глубже: поэт говорит о братоубийственной войне — библейский Каин убил Авеля.

Продолжается рассказ, начатый предыдущим стихом. Когда Олег подступил к Чернигову вместе с Борисом, против них вышли войска четырёх князей. Олег понял, что битва безнадёжна, и сбежал. Борис же вознамерился победить всех и погиб — похвальба, слава, постелила ему погребальное покрывало, паполому. Обычно оно было чёрным, а здесь зелёное — трава.

Слово постла (положила) относится и к следующему предложению:

Долгое время храбрым и молодым считали Олега, хотя он тогда был вовсе не молод и к тому же струсил. Борис пожертвовал жизнью за чужие интересы. А обида Олега состоит в том, что ему пришлось завоёвывать город, где раньше княжил его отец.

В том же сражении, что и Борис, был с другой стороны убит Изяслав. Его сын Святополк увёз его тело на венгерских иноходцах — конях, выносивших при беге одновременно то обе правые, то обе левые ноги. Носилки, подвешенные между такими конями, на ходу не трясло, а лишь качало, лелеяло.

Изяслав — первый великий князь, погибший из-за междоусобных распрей. И это был первый случай, когда половцы пришли на Русь под видом союзников (их привёл Олег). А Игорь — первый князь, захваченный ими в плен. Поразительно, как всё увязано, не случайно у автора «Слова»!

«Тогда засевалось и порастало усобицами (или по-другому — „разбрасывалось и раздиралось“), в усобицах погибало достояние потомков Даждьбога, век простых людей стал короток из-за княжьих войн». Поистине, Олег — не Святославич, а Гориславич.

«Тогда редко пахари покрикивали, но часто вороны каркали, а галки по-своему говорили, собираясь на добычу».

«…а такой битвы не слыхано!».

Туга — однокоренное с «тужить», горевать.

«Слово» — поэма не только по названию, оно действительно наполнено поэзией. О ней не приходится особенно говорить, потому что поэзия всё равно необъяснима. Но вряд ли какой-нибудь читатель сам не чувствует лирическую силу многих и многих строк «Слова» — например, этих.

Что же слышится поэту? Вспомним предыдущую строфу: Съ ЗАРАНья ДО ВЕЧЕРА, съ ВЕЧЕРА ДО сВЕта Летять стРЕЛы каЛЕНыя… А здесь: ДАЛЕЧЕ РАНо пРЕДь ЗОРЯми… И дальше будет — ЗАВОРОЧаеть.

В издании 1800 года стояло не далече, а давеча. Равенства тогда нет, зато звукопись еще полнее.

Игорь бросился удерживать отступающих. Бежать нельзя, брат погибнет. И, попав в плен, князь видит, как в безнадёжном окружении сражается Всеволод.

Трава и деревья никнут от жалости и скорби.

Пустынь — в тогдашнем значении не равнина без растительности, а незаселённое место (пусть хоть лесное). Жители степи победили русских, высокая трава прикрыла убитых воинов.

Плескати — бурно торжествовать (родственное — рукоплескания). Чужой, дивой (здесь девой) народ вступил на землю Трояна, забили крылья беды.

Это место было так неудачно искажено, что почти не вызывало споров. В первом издании читаем: Въстала обида… вступилъ девою… въсплескала лебедиными крылы… В течение двухсот лет в гимназиях и школах преподают, будто из полёгшего войска поднялась крылатая дева Обида и направилась на Русь. Непонятно, почему она мужского рода — вступилъ. Но главное, такой абстрактный образ чужд автору «Слова», который не выдумывал поэзию, а видел её в том, что есть на самом деле. Девица с крыльями выглядит несерьёзно в трагическом тексте.

Растревожила война времена обилия, а борьба князей с половцами прекратилась. Заметьте, слово усобица работает за два.

Киев только печалится, ведь Кончак, направившийся к нему, был разбит далеко от столицы. А Черниговщина подверглась более разрушительному нападению Гзака, да и участники самого Игорева похода — черниговцы.

Бела — горностай.

«Возродили они то несогласие, которое усыпил было, успокоил их глава Святослав». Он назван здесь их отцом, хотя на самом деле приходился двоюродным братом. Степень родства ни при чём, великий князь — всем другим как отец. Продолжается речь о нём:

В первом издании не Лукомля, а луку моря, то есть лукоморья, залива. Имеется в виду поход 1184 года, когда было захвачено 7000 кочевников, среди них хан Кобяк с двумя сыновьями. Но до моря русичи вовсе не дошли; к тому же всё равно в тексте неправильность: надо бы изъ луки моря. Часть пленников заперли в гриднице, огромном зале для пиров. Там Кобяк умер.

Игорь погубил жизнь воинов, из которых многие утонули в Каяле. Поэт, пожалуй, преувеличил, что поражение нашло отклик у немцев и венедов (западных славян), у греков и чехов. Но неудача случилась действительно небывалая.

Русоволосых воинов рассыпал Игорь по степи. Из позолоченного княжеского седла он пересел в невольничье (не только в переносном смысле, но и в прямом).

Забрала огораживали верх городских стен с обеих сторон. В мирное время стены служили местом гуляний.

Княжеский терем в Киеве стоял высоко над Днепром — на горах. Тревожный, неясный сон увидел там Святослав: будто ночью его одевали погребальным покрывалом на кровати из тиса (твёрдого и красивого дерева; княжеское ложе действительно могло быть изготовлено из него). Или кровать — тесовая, тогда это гроб. Святославу наливали не «чару зелена вина», а синее вино, смешанное съ трудомь (с заботой, горем) или съ трутомь, употреблявшимся для разжигания огня, от трута вино и стало тёмным, горьким. Из опорожнённых колчанов — все стрелы истрачены, так и случилось в двухдневной битве — на князя сыплют жемчуг, он в снах предвещал слёзы. Колчаны не чьи-нибудь, а поганыхъ тълковенъ (от «толковать», переводить) — помощников, половецких союзников, они ведь первыми побежали с поля боя. Святослава неговахуть, что здесь значит «обряжали», как покойника.

Кнесъ — князёк, конёк на крыше. Он делался из тяжёлого бревна и прижимал доски (таким образом удавалось обходиться без гвоздей). Когда человек готовился отойти в мир иной, конёк приподнимали, открывая душе путь на небо. Иногда при боковом ветре создавалось разрежение с одной стороны кровли, давление воздуха снизу с грохотом подбрасывало доски. Это жуткое, непонятное в те времена явление здесь происходит ночью! Ветер, правда, не назван, но свист его слышится: Си… ноЧь Съ веЧера… Сине вино, Съ трудомь СмеШено… Сыпахуть… дъСкы беЗъ кнеСа въ моемь тереме ЗлатовьрСемь вСю ноЩь, Сь веЧера буСови врани въЗграяху у ПлеСньСка… и неСоШаСя къ Синему морю. А ещё кнесъ созвучен с князем — это сам Святослав. Князья выше всех на Руси, она, как под крышей, находится под их защитой. Поход предпринят без ведома Святослава, с крыши сброшены «доски»…

Каркают серые вороны, зловещие птицы, летают около Киева: в Плеснеске (от плёс) и в лесу по речке Кияни. И несутся они за поживой к морю.

Сон и впрямь тёмен, о чём позаботились сам поэт, переписчики и время. Не произведено ли название Плеснеска от реки Плесны под Путивлем? Дебрь Кияни или дебрьски сани (лесные змеи)? — в первом издании написано дебрь Кисаню. Может быть, упомянуты сани, на которых перевозили умерших?

Как бы ни было, сон мрачен. Бояре принимаются толковать его.

«Уже соколам крылья подрезали, а их самих опутали железом».

На редкость красиво параллельное выделение: Уже, княже… Уже соколома… Сплошь, всеми словами, созвучны строки: Се бо два сокола слетеста — со отня стола злата.

Игорь и Всеволод княжили вовсе не в Чернигове, но их отчий престол именно там. Этим городом правил Ярослав, брат Святослава, он дал для похода свой полк (который потом и побежал с поля битвы).

Сам Игорь хотел главу свою приложити, а либо испити шеломомь Дону. Бояре же приписывают ему другое желание, поискати града Тьмутороканя, так как им когда-то владел родоначальник Олеговичей, и поход подсказывала память рода. У государственных мужей даже не появляется мысль, что настолько серьёзное дело не обдумано со всех сторон.

По летописи, Святослав услышал о беде не в Киеве, а в Чернигове, и не от мудрецов, а от Беловода Просовича, спасшегося при поражении. Но поэт исправляет события, потому что где же, как не в столице, должен находиться великий князь в важный момент, и новости ему надлежит узнавать от своих советников, а не от безвестного дружинника.

В последнем стихе не только изящное равенство, но ещё и повторяются согласные: уЖе, уЖе, нуЖда, уЖе, вьрЖеся. Отточенно одинаковое построение строк: перевесила хула хвалу, ударило насилие по свободе, ринулся дикий народ на Русскую землю (или упало знамя, на котором изображен див).

Только что повторялся тот же согласный звук.

Начинается знаменитое «Золотое слово» Святослава. Правда, знаменитым оно стало, когда считалось занимающим четверть поэмы. Теперь признано, что оно состоит из одной-единственной строфы, а дальнейшие обращения к правителям русских земель принадлежат поэту. В самом деле, разве стал бы Святослав именовать подвластных ему князей господами (пусть даже некоторые из них были сильнее его)? Так что «Золотого слова», по существу, нет, хотя каждый школьник о нём слышал.

Великий князь называет своих двоюродных братьев племянниками (сыновцами) по той же причине, по какой выше о нём сказано — отець ихъ.

Весть о поражении застала Святослава не в столице потому, что он ездил набирать войско для летнего похода в степь. Игорь и Всеволод двинулись на половцев раньше времени, вдобавок тайно:

Въ жестокомъ харалузе — в горячем булате. Буесть — отвага, гордость (отсюда же буй туръ). Кроме того, существовал способ закалки оружия на ветру, в его буйстве: всадник хватал раскалённый клинок и мчался, держа лезвием вперёд. Лезвие охлаждалось сильно и приобретало твёрдость, обух же остывал медленнее и получался вязким.

Правившему в Чернигове Ярославу, брату Святослава, был подчинён Игорь, а уже Игорю — Всеволод и остальные участники похода. Великий князь спрашивает: где же власть брата, почему младшие не слушают его? На самом деле Игорь договорился с Ярославом, тот даже дал ему полк. Но Святослав не хочет ссориться с братом, упрекать его тоже в нечестности: ведь нужно объединять силы. Поэтому он делает вид, будто не знает о злосчастном полке.

Были и могуты — вероятно, бояре, воеводы. А дальше перечислены племена, жившие во владениях Ярослава. И от таких-то могучих воинов отказались (якобы) Игорь и Всеволод:

«Но сказали вы: отважимся сами, прежнюю славу похитим и новую поделим». Можно понимать и наоборот: новую похитим, старую поделим — единомыслия между исследователями нет; одни указывают, что первым шествовало прошлое, за ним настоящее и будущее, другие полагают именно будущее находящимся у всех нас впереди.

«Разве диво старому помолодеть? — говорит Святослав. — Что до моей седины, так сокол, когда перелиняет, лучше охотится». Перелинявший, взрослый сокол действительно бьёт птиц высоко: ведь он падает на них сверху, и если жертва летит у самой земли, он может разбиться вместе с ней; приобретя опыт, он начинает сперва загонять птиц повыше.

«Но вот зло: князья мне не помощники, ни во что старость мою не ставят (в ничто старейшинство обратили)».

Захватив в плен Игоря, Кончак двинулся на Киев и по пути осадил Переяславль. Правивший там Владимир Глебович (его сестра Ольга была женой буй тура Всеволода) крепко бился, только дружина, выехав из города, неосмотрительно разделилась, и людей с князем оказалось немного. Половцы окружили его, убили под ним коня. Тогда из ворот выскочили ещё воины и спасли князя, уже раненного тремя копьями. Получив известие о приближении войска Святослава и Рюрика, половцы пошли назад и решили взять хотя бы городок Римов (Римы?). Его жители затворили ворота и влезли на стены, чтобы обороняться. Стены оказались слабыми и рухнули, Римов пал — в самом прямом смысле. А Владимир Глебович два года страдал от ран и умер. В его болезни и смерти косвенно повинен Ярослав, который помог Игорю собрать силы для похода, ведь с этого начались все события. Между тем Владимир был женат на дочери Ярослава…

Дальше говорит сам поэт. Но как за строками Бояна Комони ржуть за Сулою… последовали очень похожие на них слова автора Трубы трубять въ Новеграде.., так и тут подхватывается речь Святослава, и в обоих случаях исследователи долгое время полагали, будто продолжаются стихи Бояна и продолжается «Золотое слово».

Сын Юрия Долгорукого Всеволод, позднее получивший за многочисленное семейство прозвище Большое Гнездо, занимал престол в Суздале. Он провозгласил себя тоже великим князем

В 1183 году Святослав помог ему победить волжских болгар (теперь они по недоразумению называются татарами), и тот пообещал, если будет нужно, тоже прийти на помощь. Поэт и напоминает: «Не только мыслью, не обещанием прилететь бы тебе на защиту отчего престола». Отчий — потому что на нём побывал Юрий Долгорукий.

По словам поэта, у Всеволода, совершившего победоносный поход на Волгу, столько воинов, что они в силах расплескать эту реку вёслами (заметьте звукопись: ВОЛгу ВЕСЛы — ВСЕВОЛОдЕ). А из Дона князь может не только испити шеломомь, но и вычерпать всю воду.

В первом издании, правда, написано не шеломомь, а шеломы (как веслы). Но ведь выше уже приписывались подвиги всего полка другому Всеволоду, буй туру — так и здесь; к тому же в устойчивом выражении, которое переделал поэт, назван один шлем, а не многие; да и вёсла стоят во множественном числе не потому ли только, что они поодиночке обычно не употребляются, даже одним человеком. Да и воды в Доне меньше, чем в Волге, и если уж преувеличивать силу князя, то лучше обойтись одним шлемом.

Ногата — небольшая денежная единица, серебряная монета, двадцатая часть гривны. А резана — пятидесятая часть. Обычно раб стоил около пяти гривен. Если бы Всеволод привёл войско, то удалось бы захватить множество пленных, невольник и невольница продавались бы по баснословно низким ценам.

Шереширы — очевидно, какое-то оружие. Сыны Глебовы — Роман и Игорь (они не братья действовавшего чуть выше Владимира, его отцом был совсем другой Глеб). Они княжили в Рязани и подчинялись Всеволоду, но в 1185 году выступили против него. Поэт ещё не знает о новой междоусобице; следовательно, эти строки написаны не позже июля 1185-го.

Автор обращается к Рюрику, который вместе со Святославом правил Русью, и к его брату Давыду, оставшемуся княжить в Смоленске. К Рюрику отнесено почётное определение буй (в звательной форме — буе), а Давыд только назван по имени, потому что он отказался, например, помочь Переяславлю, когда к нему подступил Кончак. По вине Давыда несколькими годами ранее Рюрик и их старший брат потерпели поражение от половцев. Поэт напоминает: «Не ваши ли золочёные шлемы по крови плавали?» (какой трагический и красочный образ!).

Отец Ярославны владел могущественным Галицким княжеством. Он назван восьмимысленным, то есть либо умён за восьмерых, либо знает восемь языков, либо у него восемь забот, которые дальше перечисляются.

Ярослав и вправду сидел высоко, кремль в Галиче располагался на холме. Угорские, то есть венгерские, горы — Карпаты, они служили границей княжества. Ярослав загораживал путь на Русь соседнему королю, владел устьем Дуная, очень важным в торговле между несколькими странами. Бремена — тяжести; возможно, в галицких полках имелись камнемёты, или же речь идёт о грузах, товарах, направляемых через перевалы, покрытые облаками, или бремя здесь — власть, распространяемая за те же перевалы. Отворити ворота — завоевать город; Ярослав действительно однажды захватил Киев. А в описываемое время он намеревался дать своих воинов в помощь германскому императору Фридриху Барбароссе, собиравшемуся в крестовый поход, отсюда упоминание палестинских «салтанов за землями». Ярослав не участвовал в битвах лично, «стрелял с отчего престола», и поэт скрепил звукописью: ОСМОМыСЛЕ ЯрОСЛАВЕ — на зЛАтОкОВАннЕМъ СтОЛЕ.

У Игоря уже имелся внук, только четвероюродный, — Роман, князь Владимира-Волынского. Впоследствии он стал знаменит походами на литовцев. Мстислав владел городами там же, на Волыни. Эти князья были на редкость дружны между собой.

Так же, как поэт созвучиями привязал одного Всеволода к Трубчевску, другого к Волге, Ярослава к золотому престолу, он и здесь создал цепочку: Буй РОмАне и МСТИСЛаве — хРАБРАя МЫСЛь ноСИТь…

Папорзи, или паперси (от слова перси, грудь) — латы; но предлагались поправки паворзи, ремешки шлема, и паропци, молодые воины. Шлемы здесь латинские потому, что Волынское княжество граничило с Польшей, обменивалось товарами с ней, сам Роман был сыном польской княжны. Перечислены враждебные Руси племена, которые повергли свои сулицы, метательные копья, к ногам победителей.

«А для Игоря померкло солнце, и дерево не к добру листву уронило». Внезапно облетающие деревья, по древним поверьям, говорят о несчастье. Рось и Сула — реки, пограничные с половцами, и последние захватили расположенные там города.

Победа — в данном случае не успех, а как раз наоборот; ещё и до сих пор можно услышать: «Беду одолел, да победки подкосили» — то есть маленькие беды, следующие за большой. Олеговичи не успевали принять участие в недавних походах, и вот успели…

Шестокрилци — соколы. У них каждое крыло состоит из трёх частей, так что всего получается шесть. Поэт упрекает волынских владетелей в том, что они захватили уделы не по праву побед — а ведь вышли не из плохой семьи.

«К чему же ваши шлемы, копья и щиты?»

Из-за непрестанных войн реки стали мутными, так как их то и дело переходит вброд конница. Переяславль стоит хоть и не на Суле, но она защищала его от половцев — и вот перестала быть для них преградой. А Двина так же не спасает теперь полочан (жителей Полоцка) от литовцев.

В выражении съ хотию на кровать видят тот же образ, что и в строках Ту кровавого вина недоста, ту пиръ докончаша храбрии русичи: сваты попоиша, а сами полегоша за землю Рускую, то есть сравнение битвы со свадебным пиром. Хоть (желанная) — здесь смерть.

Есть другие толкования: Изяслав прибит с каким-то своим любимцем на кровь, или он схоти (захотел) рова (могилы).

Птиць крилы приоде — садясь расклёвывать добычу, крупные птицы прикрывают её распростёртыми крыльями.

Душа представлялась нашим предкам в виде большой жемчужины. А ворот, вырез княжеской одежды украшали золотом и драгоценными камнями.

Городно, в котором княжил Изяслав, располагалось у границы с Литвой. Трубы там зазвучали в знак траура.

Внуки Всеслава — полоцкие князья. А по всей остальной Руси княжили потомки Ярослава Мудрого. Полоцк стремился отделиться. Поэт говорит, что всем надо понизить, опустить стяги в знак поражения, потому что в междоусобной борьбе не бывает победителей. Мечи вережени — не просто «повреждённые, зазубренные», но и «опозоренные».

Котора — распря.

Вспомнив о Всеславе, поэт принимается рассказывать об этом легендарном человеке, которого считали волшебником, оборотнем. В 1067 году он захватил Новгород. Против него выступили другие князья, на реке Немиге он потерпел поражение и в Киеве был заточён в темницу. Но тут на Русь двинулись половцы, и киевляне потребовали оружия. Им было отказано. Тогда они восстали, освободили Всеслава и провозгласили его великим князем. Однако вскоре ему пришлось выступить на битву за этот престол. Дойдя с войском до Белгорода и поняв, что снова будет разбит, Всеслав ночью бежал. Столицей он правил всего семь месяцев, она досталась ему игрой случая, как бы по жребию, выбиравшему между Киевом и Новгородом.

Клюками подпьрся, окони — значит, вероятно, «хитростями подпёрся и добился-таки». Или о кони — «о коней», так как киевляне потребовали их вместе с оружием, Всеслав воспользовался этим, пообещал дать, и его освободили из темницы. А может быть, клюки — шесты; темница представляла собой вкопанный в землю сруб, откуда без шестов не вылезть. Если же увязать жребий, девицу и коней, то Всеслав здесь уподоблен сказочному герою, скакнувшему верхом к окну высокого терема, где видна его суженая; яма, где он сидел, находилась, естественно, ниже княжеского двора. Поскольку он правил в Киеве недолго, то и сказано, что успел только «доткнуться» престола жезлом (копьём), который служил знаком власти.

«Убежал от киевлян лютым зверем в полночи» — это, пожалуй, медведем-шатуном, который лют и неприкаян, таким и был Всеслав. «Из Белгорода улетел на туче» — известно, что князь передвигался очень быстро, да ещё его считали колдуном. И уже утром он вонзил секиры, боевые топоры в ворота Новгорода и захватил его — вопреки независимости, дарованной городу Ярославом Мудрым.

Часто читают здесь утърже вазни съ три кусы — «урвал удачу с трёх попыток». Слову куса родственны покушение, искушение.

Поэт говорит о Всеславе, не придерживаясь последовательности событий. Битва на Немиге была раньше, но речь о ней зашла только теперь. Заметим, что слова съду токъ (утоптал ток) в большинстве изданий выглядят иначе: съ Дудутокь — и отнесены они к предыдущей строфе, толкуются как географическое название, однако вблизи Новгорода оно не обнаружено.

Битва сравнена с молотьбой, где головы — снопы, по ним бьют мечами, как цепами, на току жизнь кладут и веют не полову от зерна, а душу от тела. Не добром засеяны кровавые берега, а костями.

Жалобы и обиды обычно разбирались судьями. Всеслав же правил суд сам, что очень нравилось простым людям. Между князьями он распределял города. Это днём, а по ночам он рыскал волком, и так быстро, что до крика петухов мог попасть из Киева в Тьмутаракань.

Хорс — видимо, бог солнца.

Всеслав выстроил в Полоцке церковь Софии. И вот в то время, когда ему возносили там хвалу, он уже сидел в темнице.

«Хотя и мудрым бывает иной человек, но часто от бед страдает». Как раз умным людям обычно и выпадает больше всего горестей.

«Ни колдуну, ни умелому, ни даже птице от божьего суда не скрыться, смерти не миновать». Так надо бросить распри и прожить достойно!

Неясно, имеется ли в виду Владимир Красное Солнышко или Владимир Мономах. Но любого из них «нельзя было пригвоздить» к Киеву — оба часто ходили на врагов Руси. Или допустимо иное толкование: жаль, что Владимира нельзя было на веки вечные оставить в столице, при нём страна сохранила бы прежнее единство.

Теперь начнётся последняя часть поэмы, открывающаяся молением Ярославны. Слова зегзицею незнаемь понимали как «безвестной кукушкой»: эта птица живёт одна, а княгиня осталась без Игоря. Однако потом распространилось другое мнение: зегзица — чайка, она из-за своих жалобных криков считалась символом печали.

Действительно, чайка здесь подходит больше: речь идет о реках, а кукушка живёт в лесу. Летя над водой, чайка задевает её концами крыльев — а княгиня собирается омочить рукав. Бебрянь — шёлковый (когда-то думали, что бобровый). Жестокое (в поэме жестоцее) тело толковали как могучее, но передумали — горячее, воспалённое.

Ярославна хочет полететь сначала на Дунай, чтобы обрести там отцовскую поддержку. Отереть же раны мужа она должна водой Каялы, потому что в этой реке утонуло много русичей, и вода в ней мёртвая. Вспомним, в сказках раны затягиваются именно от мёртвой воды, а живая Игорю не нужна, он не убит.

Стоя на высокой стрельнице путивльского кремля (укреплённой части города), княгиня обращается к языческому божеству по имени Ветрило, к ветру: зачем он веет навстречу русским воинам и на своих лёгких крыльях несёт вражеские стрелы? Пусть бы он летал горе (в тексте — горь) — под облаками.

Путивль стоит на Сейме, который ниже впадает в Десну, а она в Днепр. Пленный князь находится где-то у Чёрного моря, куда течёт Днепр, и Ярославна просит эту реку, называя её по отчеству (Славутич — сын славы), бережно принести Игоря. Ведь Днепр могуч, он пробил себе путь сквозь пороги. Он помогал русичам, плывшим по нему в насадах (судах с насаженными, надставленными бортами) на половцев.

Во время двухдневной битвы русичей не подпускали в воде. Солнце, состоявшее, как мы знаем, в родстве с князем, предало его: истомило воинов жаждой, иссушило их луки, мукой колчаны замкнуло.

Игорю, бежавшему из плена, можно поставить в укор то, что он оставил брата, сына и товарищей. Но, говорит поэт, князь следовал воле самого бога, который услышал мольбу Ярославны и послал смерчи, идущие полунощи, то есть к северу, и увлекающие за собой князя.

Овлур свистнул, будто бы подзывая коня, что не привлекло внимания сторожей. Но свист был сигналом ожидавшему за рекой князю: ему не быть здесь!

Бесшумно прокравшись через вражеский стан, князь бросился бежать. Застучала под ногами земля, зашумела трава, и половецкие кибитки отдалились (или задвигались, там поднялась тревога).

Слышен свист и шорох раздвигаемых стеблей: ТРуСя Собою СТудену РоСу. Князь и его спутник загнали своих быстрых коней.

Добравшись до реки, за которой начинались русские земли, Игорь позволяет себе передышку. Донец приветствует, величает его, говоря, что побег не люб Кончаку, зато Русь веселится. Князь в ответ благодарит реку за помощь и заботу.

Донец прорезает известковые породы, и отложения мела на его берегах блестят под солнцем, как серебряные (а на них — зелёная трава!). Он укрывал князя туманами, пряча от погони и согревая: туманные ночи теплее ясных. Речные птицы (названы самые сторожкие из них) при появлении людей подняли бы тревогу и предупредили Игоря.

А вот река Стугна не такова: в 1093 году в ней утонул юный Ростислав, брат Владимира Мономаха. Пограничная у русских с половцами Стугна невелика, но по весне разливается к устью, причём принимает потоки (ручьи и стругы) с вражеской стороны тоже — и сделалась изменницей.

Отысканное в Стугне тело перенесли в Киев, потому и упомянут берег Днепра. Но порой текст разбивают иначе: затвори дне при темне березе (замкнула на дне возле тёмного берега).

Первую строку этого стиха обычно относили к стиху предыдущему, и там получалось топтание на одном имени. Заметьте созвучие по уноши уныша (по юноше уныли) и многократное повторение звуков, с каких начинается название Стугны.

Все птицы молчат, чтобы не выдать князя, и даже не взлетают, спугнутые им, а только перебегают по веткам.

В словах по лозию иногда видят полозов: так тихо, что слышно их шуршание в траве. Однако змеи тут явно не к месту. Обнаруживают здесь и поползней.

В степи трудно найти реку, текущую в ложбине. Но у воды растут деревья. Их тоже не видно, зато далеко разносится стук дятлов на них.

Русских князей поэт постоянно сравнивает с соколами. А половецких ханов в начале строфы насмешливо уподобил сорокам. Вот о чём они «стрекочут»:

Гза предлагает в отместку за побег Игоря убить Владимира, его сына. Кончак возражает: «Лучше мы опутаем его женитьбой на половчанке». Но, говорит Гза, Владимир вернётся на Русь, да ещё и жену уведёт с собой, а потом он и Игорь почнуть насъ бити.

Возвеличивая Игоря, поэт обратил на него слова, сказанные когда-то о великом князе Игоре Рюриковиче. Сделано это не «в лоб», а как бы только повторена фраза прежних песнотворцев — и уж слушатель сам волен отнести её к герою поэмы. Не резок и переход к древности, в нём несколько ступеней: к Ярославу Мудрому, к Олегу Вещему, наконец к Ольге, вдове Игоря Рюриковича.

Вся Русская земля радуется возвращению князя, весть дошла даже до Дуная. Игорь по Боричеву взвозу, ведущему в Киеве от Днепра в верхний город, поднимается к церкви, где икона богородицы. Название иконы переводится как «башенная». По вере наших предков, именно она защищала Русь.

Не упомянуто, что Игорь побывал в Новгороде-Северском, в Чернигове, лишь затем приехал в Киев. Ведь важнее всего — что русский князь вернулся в столицу.

Страны — здесь деревни, сёла.