Четырехкрылые корсары

Глава 8

О том, как Фабр познакомился с естественной историей некоторых ос, и о том, как это знакомство привело его в науку

Да… Садовой скамейки, на которой сидел Исаак Ньютон, когда упавшее на землю яблоко будто бы и открыло ему глаза на существование закона всемирного тяготения, такой скамейки, возможно, и не было. Очень уж эта история откровенно внушает, что великие открытия рождаются из счастливого стечения обстоятельств. И все же совпадения счастливых случаев существуют. Мы только что видели молодого англичанина на Галапагосских островах… А выдающийся русский последователь Дарвина К. А. Тимирязев заметил, что дарвинские записи о посещении архипелага позволяют нам «присутствовать при одном из величайших явлений, доступных человеческому наблюдению, — при генезисе великого научного открытия в уме его творца».

В жизни каждого ученого и в истории каждой области наук существует, если разобраться, свой архипелаг Черепах, место и день, повод и час окончательного прозрения, чудо открытия годами созревавшей идеи.

Для Фабра его Галапагосскими островами стали осы.

В тот год, когда сын почтенного доктора Роберта Уоринга Дарвина и внук знаменитого ученого и писателя Эразма Дарвина после семи лет занятий в университетах и после посещения разных стран во время плавания на «Бигле» оказался в районе Галапагосского архипелага, — сын и внук бедняков из крошечной деревни Сен-Леон, что в департаменте Двейрон на юге Франции, мальчишка Жан-Анри по фамилии Фабр служил у торговца фруктами и с корзиной на голове с утра до вечера сновал в толпе, заполонившей площадь знаменитой ярмарки в Бокере, пытаясь перекрыть ярмарочный гам своим пронзительным: «Кому лимонов спелых?»

Это происходило не только в другом, Восточном полушарии, это происходило не на море, а на суше, это вообще было нечто совсем иное. За плечами Дарвина годы учения и жизни в благополучной, всем обеспеченной семье, — Фабр три четыре зимы походил в сельскую школу, где грамоте ребят обучал местный звонарь. Затем отец отправил своего первенца на заработки с напутствием:

— Ты уже не маленький, пора тебе самому добывать свои два су на печеную картошку.

И вот Жан-Анри стал поденщиком. Осенью собирал урожай у богатых виноградарей, какое-то время трудился в артели, прокладывавшей железнодорожную линию из Нима в Бокер, потом снова работал у крестьян на берегах полноводной Роны.

Сколько дорог было здесь исхожено, казалось, ни одна не выведет подростка к знаниям. И все же, достигнув того возраста, в каком Дарвин ушел в плавание на «Бигле», Фабр уже окончил в Авиньоне учительскую школу и сам обучал детей грамоте.

Разумеется, и отсюда было еще далеко до дела всей жизни. Немало воды утекло в Роне после того, как Фабр стал «господином учителем», и прежде чем произошла его первая встреча с осами.

Насекомые давно интересовали Фабра. Он с неизъяснимым удовольствием разглядывал и наблюдал их во время скитаний в поисках заработка. Ему не раз доводилось встречать полдень натощак, но, забыв обо всем, он выслеживал, как пчела-мегахила вырезает кружки из листьев, любовался жуком или стрекозой. «С детства, сколько я себя помню, — писал впоследствии Фабр, — жуки, пчелы и бабочки постоянно были моей радостью. Элитры жука и крылья махаона приводили меня в восторг. Я шел к насекомому, как капустница к капусте, как крапивница к чертополоху».

Однажды, заглянув в книжную лавку — господин учитель любил листать у прилавка томики разных новинок, — Фабр обнаружил толстенное сочинение трех ученых мужей: де Кастельно, Бланшара и Люка. Иллюстрации превосходные. Какое множество знакомых созданий увидел Фабр! Здесь описано ни много ни мало — тысяча разных насекомых, причем о каждом сообщалось, кто, когда на шел его впервые, перечислялись приметы, отличия, сведения об образе жизни. Часто встречались в этих справках имена Реомюра, Губера, Дюфура и других знаменитых энтомологов.

Цена тома была убийственной, книга явно предназначалась не для школьного учителя. Но Фабр не смог от нее отказаться. Наступившая зима прервала его походы за город, где он проводил воскресенья в поисках гнезд насекомых на откосах оврагов и в зарослях кустарника, собирал гусениц и куколок. Он погрузился в сочинение де Кастельно, Бланшара и Люка. Может ли быть чтение более воодушевляющее, чем эта книга, в которой нет ни одного вопросительного или восклицательного знака?!

Насекомые описаны поодиночке, каждое само по себе, но не требуется богатого воображения, чтоб представить этот мир в движении и взаимодействии. А тут еще из библиотеки удается выпросить на дом последний выпуск парижского академического журнала, здесь напечатана большая статья Леона Дюфура, того самого Дюфура, чье имя так часто встречается в томе трех авторов. И посвящена статья Дюфура насекомому, которое Фабр не раз имел случай наблюдать и о котором ему кое-что известно из личного опыта. Это оса Церцерис.

Дюфур писал, что один из живших в деревне друзей прислал ему для коллекции двух жуков — двухполосых златок, что обоих жучков какие-то осы обронили на лету: одного на платье, другого на землю

Дюфур запомнил этих златок и, посетив через год своего деревенского друга, расспросил его обо всем подробно. Назавтра, несмотря на свежую, пасмурную погоду, а значит, неблагоприятную для лёта насекомых, оба принялись искать ос или их жилища. Вскоре Дюфур заметил небольшую кучку свежевырытого песка, что-то вроде крохотной кротовины. Слегка ковырнув ее, он открыл ход в глубокую галерею, а приподняв грунт, заметил блестящие надкрылья златки. Осторожно копнув глубже, он сразу отрыл всего жука, да не одного, рядом лежали еще три, и все сверкали золотом и изумрудом.

«Я не верил своим глазам, — признался Дюфур. — Но все это было как бы предисловием к дальнейшему. Из развалин гнезда показывается оса и садится мне на руку. Это была сама похитительница златок, старавшаяся улизнуть из места, где хранилась ее добыча. В осе я узнал знакомую мне церцерис — убийцу златок, осу, которую сотни раз находил то в Испании, где был во время войны, то в окрестностях селения, где поселился после войны.

Слева — оса-церцерис. Рядом — жуки-златки, которыми Церцерис бупрестицид, что значит златкоубийца, кормит свое потомство. На рисунке — разрез соснового пня с развивающимися в нем личинкой и куколкой; у основания побега — взрослый жук. Его и парализует церцерис, прежде чем унести в свое гнездо.

Однако недостаточно было знать охотника и его добычу, надо было выяснить, кто же пользуется этой добычей. Пришлось разыскать не одну норку, прежде чем были обнаружены первые личинки осы. Именно эти неказистые личинки, которые вылупляются из яиц, отложенных матерью-осой на теле златок, и поедают одетых в сверкающие латы жуков».

Выло совершенно очевидно, во-первых, что оса прекрасно разбирается в жуках и отличает златок от жуков других семейств. Да, оса интересуется не одним каким-нибудь видом, а именно целым семейством. Но семейство может состоять из нескольких родов, а род из нескольких видов. Поэтому гнезда церцерис бывают забиты жуками, различными по размеру, по форме тела, окраске, но все они из одного систематического семейства. И сейчас еще не известно, что помогает осе так точно разбираться в тонкостях различения видов и родов, которым специалисты обучаются всю жизнь.

Еще больше поразило Дюфура, что жуки в осиных норках в земле выглядели вполне свежими.

Дюфур отнимал добычу у ос и внимательнейше осматривал каждого жука. Однако придирчивый взгляд военного врача не находил никаких ран на теле златки, тем не менее она была неподвижна, как мертвая. Но будь златки действительно мертвы, члены их потеряли бы гибкость, хитин поблек бы, изменилось бы состояние внутренних органов. Ничего подобного не было, и Дюфур заключил, что оса, зажаливая златку, вводит в нее каплю противогнилостной жидкости. Почему бы не допустить такое врачу, знакомому с лекарственными снадобьями? Да и кто не знает, что сардинка прекрасно сохраняется в прованском масле, копченая селедка или сушеная треска долго остается съедобной.

Так-то оно так, но консервированная или копченая, скажем, рыба отличается от свежей. А оса, расходуя всего капельку какого-то яда, предохраняет добычу от гнили, дает возможность жукам неделями лежать в сырой земле, не плесневея, не портясь, оставаясь свежими. Дюфур признавал: здесь скрыта тайна, заслуживающая исследовании…

Уже вскоре Фабр и сам наблюдал, как обходятся осы с добытыми ими златками. Заинтересованный сообщением Дюфура, он вновь и вновь проверял собственные наблюдения.

В окрестностях Авиньона, где он тогда жил, не водились те виды церцерис, о которых писал Дюфур, зато их было сколько угодно невдалеке, в окрестностях Карпантра, городка, где Фабр когда-то учительствовал.

Разыскать гнездовья нетрудно, а разрывая их, обнаруживаешь в каждой норе жуков, которые выглядят превосходно. Они, как устанавливает Фабр, продолжают переваривать пищу…

Уж это ли не свидетельство, что они живы?

Бывший военный врач Леон Дюфур, выдающийся знаток насекомых, обратил внимание, что жуки в гнездах церцерис, как и те, которых несут туда осы, выглядят мертвыми, лишены признаков жизни, но сохраняют свежесть окраски, а их ножки, усики, щупики гибки и упруги. В то же время на жуках нет никаких ран. «Как такое возможно?» — спрашивал Дюфур в своей статье. Именно на этот вопрос и решил ответить Фабр.

Ну, а если положить их на опилки, смоченные бензином? Смотрите-ка, извлеченные из подземных ячей, сооруженных осами-церцерис, неподвижные златки начинают поводить усиками, шевелить ножками! Значит, это не консервы, не трупы, противостоящие гнили и разложению. Но это и не притворяшки, способные бесконечно долго, как иногда кажется, сохранять неподвижность, пока они чувствуют себя в опасности. Можно подумать, жуки в гнездах ос чем-то оглушены и именно потому неподвижны.

Фабр решает внимательнее присмотреться к осе и златке в момент, когда они соприкасаются.

Конечно, трудно. Ведь все событие укладывается в считанные секунды, а нужно проследить движение за движением, позу за позой.

Церцерис бугорчатые, которых стал изучать Фабр, усердно роют свои норки на откосах оврагов, на стенках канав. Вырыв довольно глубокую шахту с ячеями на концах, осы принимаются заполнять их провиантом для будущего потомства. Мамаша-церцерис — вегетарианка, пасется только на цветках, а как принимается заготовлять корм для потомства, становится хищницей…

Фабр караулит у входа в гнезда. Он не сводит с них глаз. Вот летит оса, в ее ножках добыча — блестящий жук. Оса приземляется, но прежде чем успевает втащить улов в нору, его нетрудно отнять с помощью простой соломины. Так и есть!

Жучок знаком Фабру — долгоносик Клеон глазчатый. Весит он, между прочим, вдвое больше, чем доставившая его оса.

Существует довольно много цветков с нектарниками, скрытыми в глубине длинных шпор венчика, куда сборщицам сладкого корма, если у них язычок хоботка короток, не добраться обычным путем. И вот среди короткохоботных видов шмелей появились так называемые «операторы», взломщицы, прокусывающие цветочную трубочку и высасывающие нектар через места прокуса. Так шмели-операторы поступают и на красном клевере, что часто доводится замечать. Шмелиными погрызами над глубоко запрятанными нектарниками пользуются и осы. Именно этот момент заснят на фотографии.

Фабр по часам проверяет время, потраченное осой на рейсы: в одном случае охотница отсутствовала девять минут, в другом — четырнадцать. Ну что же, дальность полета, видимо, не особо велика. Ведь осе требовалось не только разыскать и обнаружить добычу, живого, полного сил жука, но еще справиться с ним, а потом доставить домой, причем обратный полет, конечно, медленнее, а возможно, требовал остановок, передышек…

Но что все же-происходит за эти 9—14 минут отсутствия? Как одолевает оса долгоносика? Сколько ни бродит Фабр, сколько ни смотрит, не удается ничего подглядеть.

Придется изменить тактику. Нелепо, в самом деле, искать неизвестно где осу, нашедшую долгоносика. К чему ставить себе задачу с двумя такими неизвестными?

А что, если положить долгоносика у входа в гнездо церцерис? Выйдя утром на промысел, оса обнаружит добычу — вот она, бери, совершай все, что положено, а мы — мы тут же и все досконально рассмотрим.

План продуман замечательно! Место, где будут проводиться наблюдения, намечено, ос там уйма Остается самая малость: найти побольше долгоносиков и спектакль с участием двух действующих лиц при одном зрителе можно начинать. Но с поднятием занавеса приходится обождать. Долгоносиков нет.

Это похоже на издевку: вдоль и поперек проверены Фабром виноградники, пшеничные поля, люцерновые семенники, зеленые изгороди, каменные ограды. Два дня — добрых двадцать часов — потрачено на поиски, не меньше полусотни километров исхожено, добрую тысячу раз пришлось кланяться, шаря в траве, — и что же? Куда они все подевались? Можно ли было предположить, что эти долгоносики такая редкость? За два дня найдены всего три жука, да и то такие, что самому смотреть тошно: один без усика, другой без ножки, мятые, запыленные. А ведь церцерис — Фабр видел сам — по нескольку раз на дню вылетает и тотчас их приносит!

Что делать? Приходится предлагать осам свой жалкий улов. Дождавшись, когда в одно из гнезд вернется оса. Фабр кладет добытого с такими трудами долгоносика у входа. Вот из шахты высовывается широкая голова церцерис. Она заметила жука, подходит, толкает, поворачивает…

Сейчас все станет ясно.

Как бы не так!..

Церцерис спокойно всползает на спину долгоносика и взлетает, отправляясь в очередной рейс.

Может, то была какая-нибудь особенно капризная, переборчивая оса? Может, другие будут снисходительнее?

Взрослые церцерис (здесь заснята Церцерис аренария — песчаная), как все вообще закончившие развитие осы, поддерживают жизненные силы сладким кормом. Они черпают его из нектарников в цветках, а если цветов мало, используют в пищу так называемую медовую росу — падь, выделяемую тлями также и на хвойных.

Увы, ничего подобного! Ни одна не стала подбирать подкидышей Фабра, все улетали. Церцерис не желали пользоваться продуктами, доставленными к порогу их дома. Но почему? Что не устраивает их в этих долгоносиках? Может, это какие-нибудь перестарки? Или слишком помяты при поимке? Или несут на себе запах человеческих рук?

Чего не придумаешь, когда кругом одни загадки!

Но не сдаваться же! Что, если положить долгоносика в стеклянный стакан и сюда же подсадить осу? Разумеется, осу, перехваченную при вылете на промысел, ищущую добычу. Сказано — сделано! Церцерис подсажена в стакан с жучком. Теперь у осы нет выбора: дичь перед ней, лететь некуда, ничего не остается, как приняться наконец за дело.

Можно было ожидать чего угодно, но никак не того, что происходит в стакане. Церцерис схвачена долгоносиком. И даже не пробует защищаться. Бред! Охотник становится добычей того, кто всегда был его дичью…

Придется снова менять тактику! Надо же, в конце концов, вынудить церцерис продемонстрировать, как и чем она одолевает клеонов! Что, если подкараулить осу, вернувшуюся домой с добычей, и, отняв ее, предложить свежего жучка? Возможно ли, чтоб церцерис в азарте охоты заметила подмену?

Бесполезно раздумывать и гадать. Надо снова идти к обрыву, на склоне которого открыты ходы в гнезда церцерис, и снова ждать.

Вот мелькает тень приближающейся осы, вот и она сама; вот, оставив на земле неподвижную добычу, она ныряет в гнездо… Пока внутри что-то проверяется, Фабр убирает принесенного осой долгоносика и заменяет своим.

Церцерис появляется из земли, подходит к жуку и, обнаружив, что он шевелится, мгновенно схватывает челюстями хоботок жучка. Фабр не сводит глаз с квадратного сантиметра, на котором развертывается схватка. Он старается ничего не упустить в единоборстве осы с бронированным жесткокрылым.

Долгоносик, схваченный за хоботок, изгибается, а церцерис передними ногами упирается и его гладкую хитиновую спину, вроде с тем, чтобы раскрыть сочленения брюшка, при этом конец брюшка осы с выглядывающим из него концом жала скользит вдоль тела жертвы, пока не достигает участочка, где переднегрудь сочленяется со среднегрудью. Тут стилет жала вонзается между первой и второй парой ног долгоносика. Все совершается скорее чем здесь описывается.

Удар! И долгоносик теряет подвижность.

Оса поворачивает жука на спину, напишет Фабр, восстанавливая впоследствии в памяти всю картину, охватывает его ножками и уносит в подземелье, как поступила бы с доставленным по воздуху. Но можно ведь и помешать этому, отобрать жука-подкидыша и вновь вернуть на место первого, а только что зажаленного унести и дома исследовать под лупой. Смотрите сколько угодно! Ни единого повреждения, ни единой царапины.

Оса не калечит добычу, а жалом вводит в нервный узел каплю яда. Органы, управляемые нервами, исходящими от ужаленного узла, теряют подвижность, парализованы.

Какой в этом прок охотнице?

Парализованный жук более или менее долго сохраняется свежим: он и не иссушается и гниение его не берет. Вот в чем мастерство этих жалоносных буканьеров. Заготовленный ими корм может без риска для жизни потребителей — в данном случае потомства осы — храниться в ячейке-норке. При этом ни один из жуков и ножкой не шевельнет значит, не искалечит, не погубит нежную крошечную личинку осы, личинку, которая выводится из яйца, отложенного матерью на парализованного жука.

Впрочем, все это только догадка. И хоть она кажется правдоподобной, ее полагается проверить на разных насекомых.

Нервная система златки узкотелой (слева) и долгоносика соснового — Ринхеум пини:

_{а — надглоточный узел; b — глоточное кольцо; с — три грудных узла, из которых два задних слиты в один с первым брюшным; d — брюшные узлы.}

Берутся пластинчатоусые — скарабей-навозник и бронзовка, затем златки, долгоносики — жуки, у которых нервные узлы сближены настолько, что их можно рассматривать как одно целое. И вот в этот единый узел Фабр осторожно вводит конец иголки, увлажненной аммиаком.

Укол — и насекомое неподвижно!

Скарабей и бронзовка тоже парализованы и тоже единственным прикосновением острия с капелькой аммиака. Но для церцерис такие туши неподъемны: велики и грузны. Да оса и не пробует искать добычу среди навоза, где проводят время скарабеи, или в гнили, где находит себе кров бронзовка. За бронзовкой, мы скоро узнаем, охотятся-корсарствуют сколии… Одним ударом жала оса церцерис могла бы парализовать жука-карапузика, у которого нервные узлы сравнительно сближены, но карапузики живут в падали, куда чистюля церцерис не заглядывает. Жуки-короеды тоже могут быть быстро парализованы, но для осы это дичь труднодоступная. А вот златки и долгоносики вполне подходят церцерис: живут открыто, в чистоте, среди них есть жуки любого размера и у всех нервные центры расположены так близко, что церцерис справляется с добычей, ужаливая в одно только место и только однажды.

В этом мрачном здании помещалась в Авиньоне школа, готовившая учителей. Здесь преподавал впоследствии сам Фабр. Свободные от занятий дни он проводил в окрестностях города, наблюдая жизнь насекомых. А когда ему понадобились осы-церцерис, которых не было возле Авиньона, он отправился в предместье Кирпантра, где знал над поворотом дороги откос, источенный гнездовыми ходами церцерис.

Долгоносик — живучейшее создание: посаженный на булавку, он будет неделями, даже месяцами шевелить в воздухе усиками и ножками, продолжает жить, существовать даже без пищи. И такой же долгоносик, только следует правильно уколоть его концом иголки, смоченной в аммиаке, или жалом осы, остается в живых, сохраняет свежесть, но теряет способность шевелиться и не способен сопротивляться даже крошечной личинке, когда она его поедает.

Фабр продолжает наблюдения, критически разбирает и взвешивает выводы. Сомнений нет: Леон Дюфур, считавший, что оса пропитывает добычу каким-то противогнилостным веществом, знаменитый Дюфур не дознался, в чем причина сохранности жуков в норке. Никакой противогнилостной жидкости оса в жука не вводит; жаля его, она парализует жертву ударом жала в нервное сплетение.

Вот и все!

Мать, которой не дано увидеть потомство, сооружает для него дом, набивает его провиантом, предотвращает порчу этого провианта и возможность повреждения крошек-личинок острыми суставчатыми ножками жуков, сложенных в подземелье живыми, но неподвижными, — и все, чтоб прокормить свое потомство. Можно ли придумать что-либо более восхитительное, чем эта демонстрация целесообразности, развертывающаяся на крохотном пространстве, незаметная, затерянная у нас под ногами?

Никто и никогда в жизни не сможет отныне заставить Фабра собирать коллекции насекомых, усыплять их эфиром, накалывать в спрессованный торф или на пробковые пластины с аккуратными этикетками, где бисером введенных тушью закорючек зарегистрировано место, время поимки насекомого, его родовое и видовое название.

Нет, это занятие не для него!

Замечательная оса-церцерис открыла Фабру его судьбу. Он будет изучать живых насекомых, их нравы, их повадки, он попытается извлечь уроки из картин, которые откроются, и уж он постарается увидеть их побольше.

Фабр тщательно опишет историю наблюдений и разгадки тайн, окружавших жизненный путь осы-церцерис, и пошлет статью в один из столичных научных журналов— «Аппаль де сианс натюрель».

Статья публикуется полностью, и вслед за выпуском журнала со статьей о церцерис-парализаторах приходит милое, мало сказать милое — великолепное, трогательное, воодушевляющее письмо из Сен-Севера: старик Леон Дюфур, который своей статьей обратил внимание Фабра на ос и, можно сказать, подсказал ему тему исследования, Дюфур поздравляет своего еще никому не ведомого критика с успехом, признает существенным вклад Фабра в естественную историю ос, благословляет на продолжение замечательно начатой работы.

Фабр часами мог просиживать все над тем же столиком, наблюдая поведение насекомых. «Садок, в котором я веду наблюдения, — писал он впоследствии, — обширное помещение с металлической крышей и песчаным дном. В нем я содержу своих пленников. Кормлю их медом, капельки которого кладу на лаванду, головку чертополоха и другие цветки, смотря по сезону. Большинство пленников чувствует себя хорошо…»

Глава 9

О том, чем бембексы и сфексы отличаются от церцерис, и о письме Чарлза Дарвина Фабру по поводу осы

Статья об осе-церцерис появилась в 1855 году, когда Фабр защитил докторские диссертации по ботанике и зоологии. Через два года он опубликует статью о бембексах.

Бембекс заботится о потомстве совсем не так, как церцерис. Церцерис, построив ячейку, снабдив ее запасом долгоносиков для прокорма личинок, отложив яйцо и запечатав извне ход в гнездо, больше сюда не возвращается. Совсем другое — бембексы. Эти заботятся о потомстве, как птицы, доставляя выводку корм в клюве. Бембексы добычу не парализуют, а умерщвляют и уже неживой приносят личинкам в гнездо. При этом каждый раз, отправляясь на промысел, оса закрывает ход в норку.

Пока бембекс засыпает ход в гнездо песком и маскирует его, осу еще можно видеть. Но едва она взвилась в воздух, сразу исчезает из поля зрения.

Отправляясь к участку с гнездами бембексов, Фабр берет с собой большой зонтик — единственную защиту от солнца, иначе следить за быстрокрылой осой чистое мучение. Фабр поглощен и не сразу услышал короткие сухие щелчки за спиной.

На куполе зонтика сидят, скрываясь, большеглазые слепни, а бембексы, обнаружив рядом с гнездом столь заманчивую добычу, просто пикируют на этих крупных двукрылых и расправляются с ними. Щелчок удара о туго натянутую ткань… Мгновение борьбы — и оса поднимается со слепнем в воздух, чтобы опустить груз перед входом в гнездо.

Фабр решает взять на себя заботы осы-матери. Добыв в одной из норок только-только вылупившуюся из яйца крошку-личинку бембекса, он поселяет ее в коробочке и приносит им же выловленных слепней. С этими проще, чем со златками. Личинка бембекса развивается недели две, Фабрива воспитанница принята на иждивение примерно в возрасте семи дней. Проходит еще семь, восемь дней, половина срока жизни личинки, — и она успевает досуха выпить свыше восьми десятков слепней!

Итак, личинки церцерис поедают парализованных жуков, а личинки бембексов питаются мушиной свежатиной, которую исправно доставляет им мать.

И церцерис и бембекс — осы, но как различны правы и повадки, касающиеся воспитания и выкормки новых поколений!

Это пока только первые знакомцы.

Дальше — сфексы, мы уже слышали это имя. Во Франции их три вида и все выращивают молодь на прямокрылых, но на разных: одни на сверчках, другие на кобылках, третьи ка виноградных кузнечиках — эфиппигерах. Личинки сфексоз всех видов, Фябр убежден, питаются парализованными прямокрылыми, и только ими. Поэтому Фабр отказывается поверить в возможность описанного дедом Чарлза Дарвина — Эразмом случая, о котором идет речь в томе 1 известной книги «Зоономия» (стр. 183, 1794 год). Здесь Эразм Дарвин утверждает, будто сфекс напал на муху, почти такую же по размерам, как и сама оса, разрезал ее на части и попытался унести грудь с крыльями, однако не смог этого сделать из-за сильного ветра. Тогда оса вновь приземлилась, отрезала крылья, оставила их на месте и улетела, унося грудь. Дед Дарвина увидел в этом доказательство ума и сообразительности сфекса.

Но Фабр не сомневался, что в описание вкралась ошибка, и сказал об этом в своей очередной книге.

Слепни. Старинная гравюра, изображающая нападение этих двукрылых на лошадей, запряженных в дилижанс. Десяток бембексов в момент рассеял бы тучу мух, от которых кнутом не отбиться. Не зря ласковыми кличками окрестили бембексов и кучера и ездоки…

В ответ пришло письмо Чарлза Дарвина, великий ученый вступился за честь деда. «Уверен, что вы не допустите несправедливости даже по отношению к насекомому, не говоря уж о человеке… — писал Дарвин. — Вас ввел в заблуждение переводчик. В книге моего деда — Эразма Дарвина — утверждается, что крылья крупной мухи отрывала именно оса (guépe). Нисколько не сомневаюсь, что, как вы правильно утверждаете, крылья отрывают большей частью инстинктивно, но в случае, описанном моим дедом, оса, оторвав конечности тела, поднялась на воздух и была опрокинута ветром. Затем она опустилась на землю и оторвала крылья. Должен согласиться с Пьером Губером, что насекомые наделены в какой-то мере рассудком. Надеюсь, в следующем издании своей книги вы частично измените место о моем деде».

Другая оса — хотя бы веспа — способна так действовать, но сфекс на муху напасть не мог, об этом Фабр и написал впоследствии в новом издании своей книги.

Первый том «Энтомологических воспоминаний» (всего их было написано десять и все за тем столиком, который изображен на стр. 67) Фабр послал с дарственной надписью в Англию Дарвину. Великий ученый внимательно прочитал книгу, в ней и сейчас хранится испещренный пометками листок: на нем указаны страницы с особенно заинтересовавшими Дарвина фактами. В письме Д. Роменсу от 10 апреля 1881 года Дарвин обращает внимание на «превосходную книгу» Фабра и ссылается, в частности, на страницы 129, 176, 177, 241…

Письмо Дарвина Фабру — благодарность за присылку тома «Энтомологических воспоминаний». «Вряд ли кто-нибудь еще в Европе интересуется вашими исследованиями больше, чем я», — признает Дарвин. В другом письме Фабру Дарвин разъяснял недоразумение, возникшее из-за неточного перевода на французский одного слова в сочинении Эразма Дарвина, деда ученого, рассказывавшего, в частности, как оса охотилась на мух. Справа — портрет биолога Эразма Дарвина.

Не один год изучал Фабр сфексов родного края. Начал он знакомиться с ними на примере желтокрылого.

Сфекс желтокрылый выходит из подземелья в разгар лета, когда все уже отцвело или выгорело пол жарким солнцем Прованса, остался один чертополох с его сиреневыми коронами. Свое гнездо молодой сфекс обычно устраивает где-нибудь поблизости от родительского дома, покинутого некоторое время назад. Сфекс не слишком переборчив в выборе площадки, но предпочитает почву не тяжелую и место не затененное.

Гнезда чаще всего размещены кучно, так что очень удобно вести наблюдения: из одних норок текут струйки песка, из других высовываются усики, а вслед за ними запыленная голова землекопа; здесь сфексы прячутся, там выходят на поверхность грунта и принимаются совершать туалет: чистят усики, протягивая их через кольца на ножках, протирают ножками глаза, изгибаясь всем телом, сбрасывают с него крупицы земли…

Через несколько лет Фабр вспоминал:

— Я видел много поселений сфексов, но особенно запомнилось мне одно из них. На краю большой дороги возвышались кучки грязи, выброшенные из канавы. Одна такая кучка, давно высохшая на солнце, представляла коническую горку в 54 сантиметра высотой. Это место понравилось сфексам, и они устроили здесь поселение, похожего на которое я с тех пор больше не встречал. Холмик сухой грязи был так изрыт норками, что походил на большую губку. Во всех этих этажах кипела работа… Очень хотелось бы внести к себе этот холмик со всеми его обитателями, но даже и пробовать не стоило: куча была слишком велика и громоздка…

Запомним и мы эту полуметровую коническую горку, источенную ходами в осиные гнезда так, что она стала похожа на губку. Дальше нам не раз еще доведется встретиться с такими густонаселенными участками, плотно собранными колониями.

Описывая жизнь сфексового холмика, Фабр отмечает, что эта оса работает не молча, а непрерывно напевая «веселую песенку», как он охарактеризовал пронзительный шипящий прерывистый звук, производимый трепещущими и жужжащими крыльями насекомого. Когда под ножку попадается какая-нибудь слишком тяжелая песчинка, песня прерывается неожиданно резкой нотой. Сфекс «гекает, словно лесоруб, ударяющий топором по толстому полену».

Когда в результате смены быстрых ударов всех шести ножек и челюстей в грунте возникает пещерка достаточно большая, чтоб в ней уместился сам сфекс, в его дальнейших действиях обнаруживается новый порядок. Оса начинает чередовать движения вперед и назад. Вперед — чтоб отколоть новые песчинки грунта; назад — чтобы отбросить их прочь. Теперь сфекс не шагает, не ходит, не бегает, а прыгает, словно им движет потайная пружина. Брюшко дрожит, усики колеблются, крылья трепещут. Сфекс начинает погружаться в вырываемую норку, потом целиком скрывается в ней. Изнутри вылетают песчинки и слышна шипящая песенка

Проходит час, другой, третий… Сфекс, вынырнув из подземелья, принимается извне оглаживать обнаруженные им недоделки…

Едва работа завершена, оса отправляется в полет.

Пока воздушный корсар плавает в сиреневом тумане, поглощенный поиском очередной жертвы, можно без особой спешки заняться изучением гнезда. К нему ведет прямой ход пяти-семисантиметровой горизонтальной галереи. Тут оса ночует, отсиживается в непогоду, иногда держась ближе к поверхности, отдыхает и днем. Горизонтальный коридор заканчивается яйцевидной камерой, стенки, дно и потолок которой тщательно отделаны, почти отполированы: острый край обломанного камня, даже крупной песчинки, мог бы поранить нежную оболочку осиной молоди.

Фабр поднимает глаза к ходу в следующее гнездо и, дождавшись вылета сфекса, поглядывает на часы, засекает время. Вот сфекс вернулся. Прежде чем опуститься на землю, он какое-то время сидит на веточке, придерживая за усик свисающего вниз полевого сверчка. «Огромная добыча во много раз тяжелее охотника», — замечает Фабр.

Сфекс с минуту отдыхает, затем, подхватив сверчка ножками, подлетает к норке, а приземлившись, движется пешим образом.

Фабр — весь внимание, оса же и не замечает его. Она держит сверчка жвалами за кончик усика и напряженно пробирается, волоча сверчка под собой, словно сидя верхом.

Когда усики сверчка достигают входа в нору, сфекс оставляет добычу на пороге и исчезает в подземелье. Проходят считанные секунды, оса показывается и, схватив сверчка за усик, быстро втаскивает его в норку.

Тут-то Фабр придумывает, как задать сфексу очередной вопрос.

Дождавшись прилета нового сфекса, он улучает мгновение, пока дичь лежит без присмотра перед входом в нору, убирает ее и заменяет свежим сверчком, незадолго до того изловленным, целым и невредимым. Сфекс выбегает из подземелья, пробует схватить добычу, но… она сопротивляется. Вспыхивает схватка. С первого раза невозможно рассмотреть, кто как ведет себя, зато итог очевиден: сверчок лежит на спине, а сфекс, прижавшись к брюшку противника, головой к концу его туловища, передними ножками удерживает колючие задние ножки сверчка… Впустую раскрывает тот свои сильные челюсти.

Сфекс схватывает жвалами одну из двух брюшных нитей, которыми оканчивается тело сверчка. Теперь брюшко сверчка не может двигаться, а оса, обнажив жало, производит им три удара: первый — под шею, второй — в заднюю часть переднегруди, последний — у основания брюшка.

Фабр тщательно обдумывает зрелище, свидетелем которого стал благодаря подмене парализованного сверчка свежим подкидышем.

Он пишет мемуары о «Трех ударах кинжалом», сравнивает действия сфекса с поведением церцерис.

Златки или долгоносики парализуются в один прием, одним ударом. Мы знаем, у этих жуков нервные узлы почти полностью слиты воедино. У сверчка же, как показывает вскрытие, три нервных узла отчетливо разделены. И оса действует в полном соответствии с расположением нервных узлов.

Каждая загруженная кормом ячейка сфекса хранит лежащих на спине, ножками к входу трех-четырех сверчков. На одного из них, только на одного отложено яичко. И не как попало, но обязательно поперек груди, чуть к боку, между первой и второй парой ножек. Оно здесь не случайно: покров тела сверчка на этом участке особенно слаб и тонок, даже крошечная личинка легко прогрызет его.

Дело не только в тонкости покровов. Как раз в этой зоне тело сверчка полностью парализовано жалом: хоть иглой коли, сверчок не реагирует. Между тем в других участках чувствительность еще не потеряна, и если б личинка осы начала поедать сверчка отсюда, жертва легко могла бы сбросить личинку, и та погибла бы от голода.

Крошечное создание, благополучно вылупляющееся из яичка на четвертый-пятый день, принимается за еду.

Неистощимое терпение и отрешенная от всего сосредоточенность нужны, чтобы час за часом, не отрываясь, наблюдать, как питается и растет гусеница, выводится взрослое насекомое из куколки…

Сфекс желтокрылый (увеличено)

Фабр пробует сам выращивать личинок сфекса, скармливая им сверчков, которых насобирал в разрытых осиных гнездах. Из записей в его дневниках видно, что за неделю личинка управляется с первым сверчком, затем линяет и после линьки выходит на свет значительно более крупной и крепкой. Второго сверчка она поедает уже быстрее и без особых предосторожностей.

Управившись с последним, выросшая личинка сфекса начинает ткать двухслойный шелковый кокон. Он куда основательнее, чем у церцерис. Но у церцерис ячейки-норки словно отлакированы изнутри водонепроницаемой слюною, а у сфексов подземные норки менее совершенны. Здесь неудобства ячейки словно возмещены достоинствами кокона. Двухслойный шелковый кокон сфексов отделывается извне гладкой темно-фиолетовой обмазкой, которая водонепроницаема. Два дня уходит на монтаж кокона, после того в нем спокойно лежит превратившаяся в куколку личинка, прозрачное, чуть отмеченное желтым существо.

А что же произошло с осой-матерью? Где она, строившая гнездо, снабдившая ячею кормом?

Как только первая ячейка загружена парализованной добычей, оса откладывает на спящего сверчка яичко, запечатывает камеру и рядом, в той же галерее, принимается строить следующую камеру, провиантирует и ее, откладывает следующее яйцо, запечатывает: дальше роет третью, бывает, и четвертую норку.

Когда работа закончена, мать покинула подземелье, вышла на свет и закрывает ход в гнездо, ход, который она сама еще недавно с такими трудами прокладывала.

Песок, выброшенный на-гора, ссыпается в коридор, подходящие песчинки стаскиваются даже издалека, следы хода замуровываются, и сфекс улетает.

Пройдет десять месяцев, куколка в коконе созреет и за это время успеет приобрести свойственные сфексу черно-красную расцветку тела, потемневшие глаза. Затем молодой сфекс выбирается из кокона, а когда освободились и расправились крылья, когда сброшены и остатки чехла, «хранящего на себе влажность реторты жизни», как заметил Фабр, когда, наконец, окрасились крылья и ножки, на что ушло еще дня три, сфекс покидает подземелье, в которое мать отложила прошлой осенью яичко.

Молодой сфекс появляется в отрываемом изнутри ходе, перебегает на освещенную площадку, чистит крылья и усики, отряхивает брюшко, протягивает концы ножек сквозь жвалы, протирает глаза. После всего крылья расправляются и оса уходит в первый полет…

Начав с церцерис, перейдя к бембексу, а затем к сфексу, Фабр все больше углублялся в исследование парализации. Снова и снова проверяет он предположения, догадки, выводы, повторяет опыты на уже испытанных видах, ставит новые на других.

Сфекс с добычей на пути к дому.

_{Рисунок В. Гребенникова.}

Глава 10

О сфексе лангедокском, аммофиле — губительнице озимой совки и помпиле — охотнице на пауков

Закончив исследование сфекса желтокрылого, Фабр обратился к сфексам белокаемчатому и лангедокскому.

Лангедокский выкармливает потомство виноградными кузнечиками — эфиппигерой: сравнительно со сверчком это насекомое огромное и по размерам и по весу. И, словно применяясь к размерам своей дичи, сфекс лангедокский селится не тесно, гнездо к гнезду, как другие его родичи, но устраивается бобылем, главное, поближе к месту, где водятся виноградные кузнечики. Не тащить же такую тушу за тридевять полей!

Изучать этот вид сфекса оказалось куда более трудно, чем желтокрылого. Тут у ходов в гнезда не укараулишь!

Но кто ищет — находит…

Однажды Фабр заметил на винограднике роющегося в пыли сфекса. Тот был занят сооружением норки. Вырыв ход, оса чуть отлетела в сторону, к кустику травы, и вскоре вынырнула, волоча за усик тушу эфиппигеры.

Тут бы Фабру заменить эту парализованную эфиппигеру своей, но ее пока нет. Ладно, подождем следующего случая: изловим виноградного кузнечика, чтоб иметь его наготове. А пока его нет, попробуем попридержать добычу осы пинцетом. Сфекс натягивает усик изо всех сил. Тащи, тащи! Фабр вынимает из кармана сюртука ножницы и разрезает ими усик.

Сфекс легко убегает с обрезком усика, но обнаруживает, что ноша стала слишком легкой, возвращается. Возвращается и находит новую эфиппигеру, свеженького подкидыша.

Сфекс обходит его со всех сторон, но желания заняться им не проявляет. Фабр берет пинцетом усик свежей эфиппигеры и чуть не силком вкладывает его в жвалы осы. Та разжимает челюсти и выпускает усик. Мало того: отворачивается, приподнимает крылья и улетает.

Что за наваждение?

Все вполне законно, Фабр подсовывал своему сфексу самца виноградного кузнечика, а осы заготовляют на прокорм молоди только кузнечиковых самок.

Так прояснилась еще одна подробность в нравах ос.

Вскрывая осиные — сфексовые — гнезда, Фабр установил, что эфиппигеры в ячеях лежат на спинке, и не совсем неподвижно: брюшко их пульсирует, щупики и усики шевелятся, даже челюсти и те движутся. Как же вылупившейся из яйца мягкотелой крохе личинке управиться с эфиппигерой? Может, она и не справилась бы, если б оса не прикрепляла яичко именно на груди кузнечика в недоступном для него месте.

К тому же оса втаскивает тушу эфиппигеры в подземную ячейку столь тесную, что кузнечику здесь не повернуться, не двинуться.

Фабр не забыл опыта с отстриженным усиком эфиппигеры. Он продолжает опыты, разнообразит вопросы, предлагаемые осе. Умение ставить вопросы и получать ответы от подопытного насекомого — один из самых ярких талантов Фабра.

Обнаружив однажды сфекса, уже подтащившего добычу к входу в норку, исследователь перерезал ножницами усики жертвы. Заметив, что усики перестали тянуть эфиппигеру, сфекс выпустил их из жвал, ухватился за пеньки — остатки остриженных усиков.

В следующем опыте Фабр наголо остриг оба пенька. Сфекс, потоптавшись вокруг недвижимой эфиппигеры, ухватил жвалами ротовой тупик и подтащил тушу ближе к входу. Затем, оставив добычу на пороге, оса нырнула в глубь норки. Тут Фабр отстриг оба тупика.

Вновь выбежав из подземной норки, сфекс всячески примащивается, пристраивается, чтоб уцепить эфиппигеру, пробует даже, шире раскрыв челюсти, схватить добычу за голый череп. Однако ничего не получается: голова слишком велика. Сфекс повторяет пробы, безуспешно!

Казалось, чего бы проще? У эфиппигеры три пары ножек, шесть конечностей схватить за любую, и сдвинешь добычу с места. Правда, поступи оса так, ей не пролезть бы в узкий ход. Но это выяснилось бы позже, когда сфекс поволок бы эфиппигepv за одну из ножек. Оса, однако, и не пытается так поступить. Можно подумать, ей наперед известны трудности, неизбежные при таких способах перетаскивания груза… Сфексу еще проще бы решить задачу, ухватившись за конец яйцеклада кузнечика. Так, пожалуй, без особого труда можно протащить кузнечика и сквозь узкий коридор.

Нет, сфекс ничего больше не пробует. Фабр подсовывает ему в жвалы лапки, яйцеклад… Пустое! Сфекс от всего уклоняется и в конце концов, устав, покидает добычу.

Фабр меняет план опыта: добыча уже доставлена в норку, на нее отложено яичко; сфексу пора бы, взяться за маскировку хода и покончить с делом. Но тут лезвие ножа отодвигает осу в сторону, конец лезвия разметывает пыль, песок. Ход в норку открывается. Затем пинцет аккуратно извлекает из норки эфиппигеру с приклеенным к ее груди яйцом осы.

Норка опустошена на глазах матери. И тем не менее оса ныряет в подземелье, затем покидает норку и принимается старательно запечатывать ход в пустую шахту, которая уже перестала быть гнездом.

Фабр продолжает изучать гнезда других сфексов и убеждается: некоторые запечатывают норки частично незаполненные, у них в норках то четыре, то три, а то и два сверчка. Что за вольности?

Ответ на эти вопросы обнаруживается у подножия откоса, источенного норками, где чуть не сплошным валом лежат парализованные сверчки. Откуда они тут? Видимо, скатились сами или их сдуло ветром и они, неподвижные, оказались под откосом.

Сфексы же, подтащившие сверчков к входу в гнездо, оставили их на время за порогом и нырнули в норку, и хотя, выйдя, не обнаружили сверчков, стали запечатывать ход, действуя так, словно камера уже полна корма. Все это факты очень полезные для правильного понимания явления, которое в биологии именуют инстинктом.

О том, что осы способны своим ядом парализовать добычу, натуралистам известно с давних нор. Разные примеры парализации описаны и Линнеем, и Дарвинами — дедом Эразмом и внуком Чарлзом. О парализации осами пауков Ч. Дарвин писал, как мы уже знаем, и в отчете о плавании на корабле «Бигль». Но только Фабр проверил разные формы парализации и выявил виды парализуемых осами насекомых и пауков. В мемуарах Фабра подробно описаны охотничьи повадки сфексов, аммофил, одинеров, помпилов и других, а также и видов, представляющих добычу четырехкрылых корсаров. Это личинки пластинчатоусых жуков, озимые черви, двукрылые, пауки…

Фабр уточнил не только способы осиной атаки, но и точки, на которые нацелено жало на теле жертвы. Фабру достаточно знать строение нервной системы жертвы, и он может без ошибки предсказать, как поведет себя оса-парализатор во время схватки, сколько ударов жалом должна будет нанести и на какие именно участки нацелен будет стилет.

Оса аммофила щетинистая выкармливает потомство на толстых гусеницах озимой совки. Это в высшей степени удивительная пара, так как гусеница в пятнадцать раз тяжелее осы. И нервная система гусеницы построена совсем не так, как у взрослых жуков златок или долгоносиков, у сверчков, кобылок и кузнечиков. Гусеница состоит из головы и двенадцати колец, каждое звено имеет свой нервный узел. Фабру ясно, что аммофила, приготовляющая озимую совку для корма молодым личинкам, должна изрядно потрудиться.

Тарантул нарбонский — паук. Один его укус убивает крота или воробья. Питается насекомыми, но сам может стать жертвой осы Каликург кольчатый. Эта одиночная оса не боится ядовитых крючков тарантула, врывается в его нору, выгоняет хозяина под открытое небо и жалит, парализуя, чтоб утащить в свое гнездо.

Перескажем описание одной из встреч с аммофилой, суетившейся под кустиками тимьяна.

Аммофила царапает землю у шейки растения, выдергивает тонкие корешки злака, сует голову под мелкие комочки земли, торопливо бегает с места на место у всех щелок, через которые можно проникнуть под кустик. Она не просто роет землю, а охотится за какой-то скрывающейся под землей дичью… Это видно по всем ее приемам: она ведет себя точь-в-точь как собака, выгоняющая кролика из норки.

И в самом деле, толстый озимый червь, спугнутый возней, выбирается наружу. Оса только того и ждала. Она впивается в загривок гусеницы, никакого внимания не обращает на сотрясающие ту судороги. Примостившись затем на спину добычи, оса обнажает жало и колет им в одно кольцо гусеницы за другим. Стилет жала действует безошибочно. Никаких пропусков, никаких промахов…

Оса наносит столько уларов, сколько нервных центров существует в теле гусеницы.

Оса втащила парализованную гусеницу на кустик, растущий рядом. Здесь эту богатую добычу не сразу обнаружат муравьи. Обеспечив сохранность трофея, аммофила сооружает норку, куда внесет гусеницу, чтобы отложить на нее яйцо.

Осязание не может помочь охотнице в поиске дичи. Не может помочь ей, казалось, и слух. Обоняние вроде тоже не способно сообщить никаких координат. А уж зрение тут и подавно не подсказчик. Но сколько раз видел Фабр, как аммофила бегает на участке, который ничем, казалось, не примечателен. Оса беспокойно исследует почву концами изогнутых усиков, которые все время дрожат и постукивают по грунту. Любая щелочка глубоко прощупывается концами усиков. В сети корешков усики проверяют петлю за петлей, извилину за извилиной.

Фабр заключает: человеку еще неизвестны многие способы, помогающие осе «входить в соприкосновение с окружающей средой».

О перемещениях осы-аммофилы, когда она жалит гусеницу озимого червя и постепенно спускается от головы вдоль всего тела, Фабр снова вспоминает, наблюдая схватку ничем не примечательной осы-тахита и огромного по сравнению с ней богомола, вооруженного мощными передними ногами, да еще с зазубринами по внутреннему краю.

Схватив, к примеру, обычную пчелу, богомол разделывается с ней в два счета. Да и гораздо более крупные насекомые, попав в этот живой капкан, обречены.

Тахит, однако, не робеет. Он летает за спиной богомола из стороны в сторону, а улучив миг, камнем обрушивается на спину добычи и парализует нервный узел, ведающий движениями именно передних хватательных ног. Смертоносные пилы бессильно поникают, а тахит тем временем парализует и две пары задних ног. «Это выглядит так, — пишет Фабр, — словно он знает, где именно находятся грудные нервные узелки богомола».

Богомол в засаде

Но тот же богомол, какого мы видели на иллюстрации на странице 75, сам может стать добычей. Погубитель богомола — небольшая оса-тахит. Она, обнаружив будущую жертву, принимается летать сзади, причем словно качается из стороны в сторону. А улучив миг, бросается на спину хищника и жалит переднегрудь, парализуя смертоносные передние ноги.

Другая оса — помнил кольчатый, или каликург, — мощное четырехкрылое, охотится на чернобрюхого тарантула. Судя по анатомии нервной системы паука, можно предполагать, что каликургу достаточно ужалить тарантула лишь однажды: у того все нервные узлы собраны в одном месте — в головогруди. Однако оса применяется к обстоятельствам: поначалу парализует только ядовитые крючки по бокам рта паука. Теперь оружие выведено из строя, и каликург наносит удар стилетом в грудной узел, парализуя конечности: первый удар предотвратил ответное нападение паука, второй — сделал безопасным паука для личинки.

Нет возможности даже вкратце перечислить всех ос, которых изучал Фабр, и нет страницы их естественной истории, которые он подверг исследованию. Но особенно глубоко были прослежены им связи между тактикой и стратегией осиной атаки и строением нервной системы видов, составляющих добычу ос-парализаторов…

На протяжении всей своей долгой жизни изучал Фабр поведение насекомых, их изощренные инстинкты, тщательно регистрируя как факты, говорящие о слепоте, тупости, шаблонности инстинкта, так и случаи, противоречащие этой характеристике, свидетельствующие не о постоянстве, а о гибкости, об изменениях, вспыхивающих, как искра.

…Желтокрылый сфекс приносит сверчка к норке, спускается туда, оставив добычу у входа, на пороге дома. Можно сколько угодно раз отодвигать, прятать сверчка Фабр неоднократно повторял это, — сфекс все равно отправлялся в норку один, оставляя на произвол судьбы принесенный трофей. Горький опыт ничему сфексов не научает. Они ведут себя как отъявленные тупицы. Но однажды попалось Фабру целое поселение желтокрылых, и испытания их показали иное: здесь все сфексы очень быстро усваивали уроки, преподанные натуралистом. Потеряв по два, по три сверчка, сфекс больше не позволяет себя дурачить и водить за нос: не оставляет очередного сверчка, а схватывает за усик челюстями и без промедления уволакивает в норку. Эти определенно проявляют нечто весьма похожее на сообразительность.

…Сфекс лангедокский оставил зажаленную эфиппигеру на земле у стены дома, а сам взвился вверх, юркнув под крышу. Там, где-то на кромке, может, под изгибом черепицы, сфекс роет норку. Вернувшись за оставленной внизу добычей, оса ухватывает ее, поднимает по стене вверх. Задача непростая: эфиппигера — насекомое грузное, жвалы часто не в силах держать ее за усик. Но сфекс дело знает. Пристроив добычу на пороге своего дома, у края крыши, оса проверяет, в порядке ли норка.

За это время порыв ветра сдувает парализованную дичь, кузнечик сваливается наземь. И второй раз то же: эфиппигера подтащена наверх, на минуту оставлена, а ветер ее сдул… Но в третий раз сфекс не стал испытывать судьбу и сразу унес свой охотничий трофей в норку… Опять похоже: одни слепо подчиняются шаблону поведения, но есть вроде и догадливые.

…А щетинистая аммофила! Фабр снова и снова вникал в детали схватки, регистрировал порядок нанесения ударов жалом: кольцо за кольцом последовательно парализуются нервные узлы вдоль тела гусеницы, а напоследок оса еще проминает жвалами мерный головной узел. И чем больше наблюдений за этой сценой проводит Фабр, тем отчетливее убеждается:

«Так бывает обычно, но все же не всегда. Насекомое не машина, колеса которой всегда работают одинаково. Тот, кто полагает, что все акты описанной операции неизменно повторяются с железной неукоснительностью, именно так и нисколько не иначе, может обмануться в своих ожиданиях. Случаи большего или меньшего уклонения от общего правила нередки…»

Фабр вспоминает сфекса, который, в отличие от своих собратьев, вместо сверчков ловил кобылок. А это отклонение исключительно глубокое: изменяется охотничья повадка самок, изменяется повадка личинок, которые получают корм, незнакомый предкам. Изменяется не одно звено поведения, а сразу целый отрезок цепи.

Осы-пелопеи — с ними Фабр знаком тоже давным-давно — обнаруживались им чаще всего под навесом печки, у теплого очага — «и чем сильнее он закопчен, тем охотнее поселяется тут пелопей».

Ну хорошо, думает Фабр, сейчас они селятся в домах. Но где они устраивали гнезда до того, как люди приручили огонь? А где строились до того, как на земле появился род людской? Значит, повадки ос все же меняются?..

Французский поэт Эдмон Ростан назвал Фабра «Вергилием насекомых». Ромен Роллан кланялся «доброму магу, знающему язык бесчисленных созданий, населяющих поля». Провансальский поэт Фредерик Мистраль считал Фабра «одной из самых ярких знаменитостей Франции, великим ученым, трудами которого нельзя не восхищаться, человеком, который заставил всех опуститься на колени в траве…».

Глава 11

О критике опытов Фабра и результатах проверок, проводившихся уже в наши дни

Однако описания повадок ос-парализаторов с их нацеленными в область нервных узлов ударами жала вызвали резкие возражения некоторых специалистов. Они объявили наблюдения Фабра неточными, искажающими действительность. Желчный профессор Этьен Рабо издал к столетию со дня рождения Фабра целую книгу, в которой пытался доказать, что Фабр ничего толком не видел, а если и видел, то неверно понял и «довольствуется истолкованием весьма сомнительных данных». В противовес Фабру Рабо всячески превозносил наблюдения натуралиста Фертона в Корсике. А Фертон утверждал, к примеру, что сфексы производят несчетное количество ужалений куда попало, нисколько не нацеливают удары, которые успешнее там, где перепонки тоньше. А как раз нервные узлы скрыты под прочными хитиновыми кольцами… Рабо внушает читателю мысль, что Фабр оказался в плену собственных заблуждений.

Спустя много лет один из выдающихся французских биологов академик Пьер Грассе решил разобраться в старом споре с помощью своего ученика Андре Стейне который впоследствии сам стал видным канадским энтомологом. Грассе изучил на биологической станции парижского факультета в Лез-Эйзи поведение сфикса Лирис черный, широко распространенного на юго-востоке Франции, где он выкармливает потомство сверчками.

Наблюдения показали: Фертон прав, указывая что удары жала наносятся в тонкие мембраны, а не в прочные кольца хитина. Но этого Фабр не отрицал. Фабр утверждал, что удары жала не беспорядочны, что сфекс вонзает стилет не куда попало, но в определенные участки головы и груди сверчка с брюшной стороны.

Запальчиво отрицавшие это Фертон и Рабо ошибались. Доказано: сверчок получает шесть ударов осы-лирис: четыре между грудными сегментами, затем два в области шеи: жало вводится в тело жертвы всегда под определенным углом. Оно может не достигать узла, но яд просачивается вглубь, достигает нервных клеток, парализуя область, управляемую нервами, исходящими от узла.

Стоит дословно повторить окончательное заключение Грассе и Стейне. «Сфекс действует не наобум. Его жало нацелено в определенное место и парализует участки тела один за другим. Фабр ничего в этом вопросе не приписал природе, он хорошо рассмотрел все происходящее и правильно, точно обо всем рассказал».

В статье, посвященной Фабру — «провозвестнику современной энтомологии», академик П. Грассе рассказал о любопытных опытах.

Осе-лирис предлагали сверчка обезглавленного, и она вела себя, как ей положено: сперва наносила удары жалом в грудные кольца, а добравшись до места, где должна бы быть голова, и не обнаружив ее, ограничивалась уже сделанным, обходилась без обычном последнего ужаления.

Когда осе предложили сверчка не только обезглавленного, но и с удаленной переднегрудью, лирис ужалила всего дважды.

В опытах использовались сверчки с отстриженными головой, передне- и среднегрудью или сверчки, смонтированные из частей тела, взятых от двух сверчков, причем повернутых против естественного положения на 180 градусов, всех вариантов не перечислить. Каждый подтверждал, как заявил Грассе: «Фабр был прав даже больше, чем мог думать».

В мае 1973 года в Национальном музее естественной истории в Париже — это высшее биологическое учреждение Франции — торжественно отмечалось 150-летие со дня рождения Фабра. Официальный докладчик от музея доктор Сесиль Кельнер-Пилло особо выделила судьбу работ критиков Фабра за последние сто лет. Она напомнила о проверке работ, проведенной Андре Стейне в Лез-Эйзи, рассказала о заснятом здесь фильме об осах-пелопеях, напомнила о фильме, посвященном осе-аммофиле. В этом фильме — его подготовил кружок натуралистов в Лилле — с особой четкостью показано на экране, как действуют осы, парализующие гусениц.

И в ФРГ заснят фильм об осах-парализаторах, сказала Кельнер-Пилло, тоже подтверждающий точность выводов Фабра.

Что же касается внушавших некоторым специалистам сомнений по поводу масштабов насекомоистребительной деятельности ос вообще, а в частности сфексов, то они теперь во многих случаях измерены довольно точно.

На берегу Везера во французской провинции Дордонь вблизи тихого городка Лез-Эйзи уже несколько десятилетий ведет работу биологическая станция факультета естественных наук Парижского университета. Окрестности Лез-Эйзи — край несчетных пещер и гротов, где обитали люди доисторической эпохи, биостанция Лез-Эйзи стала «французской столицей изучения доисторического общества», о чем твердят все путеводители и туристские справочники. Но они редко упоминают, что здесь успешно ведут исследования и энтомологи. На снимке — главное здание биостанции

Для примера расскажем о двух среднеазиатских осах, которых подробно изучил советский энтомолог Владимир Лонгинович Казенас. Обе осы водятся на Мангышлаке, где они выкармливают свое потомство местной атбасарской кобылкой. Каждому знаком по географическим картам треугольник Мангышлака, вдающийся с восточной стороны в Каспийское море…

Ровная, сухая полынная степь, обширное пастбище для овечьих стад и конских табунов. Если бы только атбасарская кобылка не обгладывала пастбищную зелень!

Чтоб избавиться от этой прожорливой местной саранчи, животноводы мобилизуют самолеты сельскохозяйственной авиации, распыляющие над наиболее ценными участками пастбищ ядовитейший гексахлоран.

Выдающийся энтомолог, член французской Академии наук профессор Пьер Гроссе — президент Международного союза по изучению общественных членистоногих, создатель и один из редакторов журнала «Инсект сосио», посвященного биологии общественных насекомых. Именно П. Гриссе руководил опытами, в которых показано было, что и у ос отдельные насекомые, лишенные общения с подобными себе, не способны долго прожить даже при наличии корма. Под руководством Грассе в Лез-Эйзи проведены были опыты Стейне, поставленные для проверки выводов Фабра.

Насекомых он убивает наповал. Но в теле животных, которые поедают сохраненные от кобылки растения, яд остается и постепенно накапливается и раньше или позже наносит ущерб как здоровью травоядных, так и качеству получаемой от них продукции, если это животные домашние.

В. Л. Казенас вспомнил о неказистой осе с пышным названием. Тахисфекс помпилиформис из группы ляррид (это первый представитель лярра, с которыми еще не раз встретимся далее).

Мангышлакский тахисфекс заправляет вырываемые им в почве норки телами зажаленных молодых, растущих кобылок, обычно по три-пять атбасарок. За лето одна оса способна упрятать в норки и полтысячи кобылок, и больше.

Примечательна охотничья повадка тахисфекса. Ранним утром, пока грунт рыхлее, оса заканчивает рытье норки и, наспех маскируя вход, слегка отлетает в сторону, опускается, начинает суетливо бегать, петляя среди стеблей полыни. Бег кажется беспорядочным.

Это пока не охота, а поиск добычи.

Но вот оса на бегу столкнулась с ней. Спугнутая кобылка мгновенно отрывается от земли зависает в прыжке, который должен бы спасти ее. Однако именно прыжок и губит атбасарку. Когда она всеми шестью ножками опиралась о грунт, жвалы ее были свободны и представляли опасность для осы. А тахисфекс и не покушается на жизнь кобылки, пока та не взвилась. Зато в воздухе оса ее настигает, сшибает и после короткой схватки зажаливает, парализует, затем в несколько перелетов доставляет к норке, замаскированной поутру.

В таком протокольном отчете все выглядит просто.

Но смотрите-ка, оса изрядно поплутала в лесу дремучих трав, несчетное число меняя направление, носилась вперед, назад, пока спугнула дичь. Теперь атбасарка, не мешкая, прыгает, разумеется, куда удобнее, то есть в ту сторону куда стояла головой, а оса бросается ей вдогонку наперехват и, сбив в воздухе, барахтается в смертельном единоборстве. Сейчас тахисфекс нацелен на то, чтоб вонзить жало и ввести яд в определенные участки тела кобылки. Но ведь не всякая атака с первого раза кончается успешно. Охота бывает и куда более трудной, чем рассказано.

И тем не менее после всего оса подхватывает добычу и несет прямиком к замаскированному ходу в гнездо.

Какой же способностью ориентироваться в пространстве должно обладать 12-миллиметровое крылатое создание, сохраняющее после всего верное направление к заготовленной норке!

Владимир Лонгинович Казенис — старший научный сотрудник института зоологии Академии наук Казахской ССР. Занялся осами, еще будучи студентом Алма-Атинского университета. После службы о Советской Армии защитил диссертацию о роющих осах юго-восточного Казахстана. Сейчас продолжает исследования одиночных ос, в частности, на Мангышлаке. В участке «Поющая гора» алма-атинского заповедника обнаружил 84 вида роющих ос, в том числе 10 видов тихисфекса, 9 видов аммофил, 6 — церцерис, 5 — бембексов… Большинство ос заповедника обитает в песчаной почве, но за нектаром цветов и падью, а также в поисках добычи летает в тугаи и на луга по берегам Или.

Свыше 250 делянок верхнего слоя почвы в зоне, не обрабатывавшейся ядами, внимательно обследовали В. Л. Казенас с помощниками и обнаружили на одной из делянок около 40 коконов, а в среднем на каждой по пять! Сравнение с участками, обработанными гексахлораном, показало: оса защищает от атбасарок пастбище ничуть не менее успешно, чем самолеты с ядом.

Атбасарскую кобылку скармливает потомству не один только тахисфекс из группы ляррид, но также и другой сфекс, носящий имя венгерского ученого Мочара и австрийца Коля. Это сфекс Мочари-Коль из группы сфекоидных ос.

Летом в солнечные дни такие сфексы неутомимо собирают нектар с цветков бобовых в оврагах или с каких-нибудь неприхотливых растений на вытолоченном пастбище, а затем принимаются за охоту. Охотится сфекс Мочари-Коль на кобылок, но не молодых, а обязательно полновозрастных, закончивших развитие. И норку, вырытую в грунте, оса провиантирует (этот термин не раз будет и дальше повторяться) всего лишь одной-единственной зажаленной ею атбасаркой.

Между самками аммофил иногда вспыхивают ссоры из-за участка для гнездования.

Как только гнездо заполнено кормом и яйцо отложено, аммофила начинает подгребать песок к ходу в нору. Оса продолжает маскировать участок до тех пор, пока ничто не будет выдавать, что здесь где-то скрыто гнездо.

Но как этот провиант будущей личинки попадает в норку? Многое отличается здесь от того, что делает тахисфекс с зажаленной молодью атбасарок.

Сфекс Мочари-Коль, управившись с кобылкой, хватает жвалами один из ее усиков и так поднимает с земли, на поверхности которой закончился поединок, втаскивает тушу на стебель ближайшего растения, понадежнее пристраивает в пазухе листа, а сам улетает. Почему?

Тахисфекс охотится, уже имея подготовленное для провианта местечко. Сфекс же действует по другой программе. Он сначала заготовляет добычу и лишь затем сооружает пригодную для его хранения норку. Но оставлять на это время зажаленную добычу на земле рискованно: тут ее быстро обнаружат шмыгающие во всех направлениях муравьи. А когда кобылка спрятана, оса, выбрав открытый участок между кустиками зелени, принимается за земляные работы.

Полынная зелень горька, но в цветах полыни нектар сладок, и осы исправно их посещают. На снимках сфексы Мочари-Коль собирают нектар с растений пустыни.

Почва — плотная, спекшаяся — роется жвалами, каждые две-три секунды от грунта отрывается комочек и отбрасывается в сторону. Оса дрожит от напряжения. Приводя в движение крылья, она подсобляет себе. Жвалы превращаются в подобие отбойного молотка. Изначальный косой ход в норку на небольшой глубине уклоняется в сторону, на конце шахта несколько расширяется. Через пять-шесть, самое большее через десять минут норка готова. Оса успевает еще за эти минуты разок-другой проведать зажаленную кобылку: на месте ли она? Если добычи нет, оса станет искать ее, пока не обнаружит, а не найдет, улетит, возобновит охоту.

Но если все в порядке, сфекс Мочари-Коль вновь копошится у норки и, не успев отряхнуть с себя строительную пыль, совершает последний воздушный бросок к лежащей в пазухе листа кобылке. Снова ухватив жвалами усик, оса приподнимает атбасарку, потом бросает оземь, дальше волоком тянет по земле и наконец подхватывает ножками и несет под собой, чуть ли не верхом.

Когда ноша доставлена к порогу норки, оса оставляет ее на мгновение и скрывается под землей, а вернувшись, опрокидывает кобылку вверх ножками — очень существенная деталь всей операции — и втаскивает тело в норку, на полторы-две минуты исчезая из поля зрения наблюдателя. О том, что происходит под землей в течение этих ста секунд, нетрудно узнать, когда оса покинет норку. Но она покидает ее не сразу. Появившись наконец на поверхности, сфекс начинает старательно подгребать передними ножками комочки земли к ходу, засыпает его, прессует сделанную насыпь головой и, крепко вцепившись ногами в грунт, опять подсобляет себе крыльями.

Отбойный молоток вновь приведен в действие. Затем сфекс берет в жвалы крохотный обломок гальки и им, как трамбовкой, уплотняет почву.

Вы себе не верите? Готовы протереть глаза?

Все так и есть! Насекомое применяет для работы орудие, облегчающее ему достижение нужной плотности грунта!

Больше того: казалось уже закончив работу, оса продолжает суетиться, и, если вы достаточно терпеливы, вам скоро станет ясно, что она маскирует свежеобработанный участок, присыпая его сверху комочками почвы, даже крошками листьев. Впору подумать, что этому созданию известно искусство камуфляжа. И лишь затем оса улетает, окончательно.

Теперь ничто не может помешать наблюдателю, если он не запутался в приметах, осторожно размести свежеутрамбованную и замаскированную норку, добраться до хода в нее, а там и до самого дна. В ячее брюшком кверху (помните, оса ее опрокинула на спину, еще втаскивая?) лежит спящая кобылка, а поперек ее переднегруди приклеено яичко.

Это и есть яичко сфекса Мочари-Коль.

Атбасарская кобылка — добыча ос-тахисфекс и сфекс Мочари-Коль.

В такой позе проводят ночные часы осы-тахисфекс

Раскоп гнезда роющей осы-подалония с зажаленной гусеницей озимой совки в ячее на дне шахтного хода. Слева для масштаба воткнута спичка. Отложив яйцо на гусеницу, лежащую в ячее, подалония тоже принимается маскировать ход в гнездо, сгребая песок щетинками на концах ножек.

Другие перепончатокрылые ночью зажимают жвалами какой-нибудь стебелек и замирают недвижимые до утра.

Спокойно переносите трофей — теперь он уже ваш — в комнату, поместите его в светонепроницаемый ящик и время от времени поглядывайте, что тут происходит.

Со второго-третьего дня лучше рассматривать все в лупу. Тут можно видеть, как из яйца вылупляется личинка, как она проникает в поедаемую кобылку. Если иметь не одну такую находку, а несколько, можно через день или ежедневно, а то и дважды в день производить вскрытия, наблюдать, как растет личинка и как, закончив рост, начинает заматываться в темно-коричневый сигарообразный кокон, одетый извне тонкой пергаментной оболочкой. Длина кокона может превышать два сантиметра.

Кокон скрыт в почве, только весной будущего года куколка превращается в совершенную, взрослую осу.

Она-то и начинает сезон с посещения цветков-нектароносов. Пока день теплый и светит солнце, оса пирует, кормясь и накапливая силы для предстоящего трудового подвига — охоты и сооружения гнезд. К ночи, когда она пристраивается где-нибудь головой вниз на колосе пырея или на стебле полыни, прохлада и темнота настолько усыпляют ее осторожность, что стебелек с впившимся в него сфексом можно сорвать и пронести хоть сто, хоть двести метров, — оса никак на это не реагирует. Лишь когда утреннее солнце прогреет воздух и просушит росу, сфекс Мочари-Коль приходит и себя.

Самцы этих ос живут мало, да и самки недолговечны: в наиболее жаркую пору взрослых насекомых нигде не видно. Отныне и до весны скрытый от палящего зноя вид живет только в подземных норках, где растут на саранчуках личинки, которые, выросши, завиваются в темно коричневые сигарообразные коконы.

Любопытная все же пара эти мангышлакские тахисфекс и сфекс. Рядом, бок о бок живут в полынной степи два создания, провиантируют свои вырытые в почве норки зажаленной атбасарской кобылкой, откладывают на ее тело яйца, живут под одним небом и солнцем, в зарослях одной и той же полыни… А ведь непохожи даже и внешне, не говоря уж о различии повадок.

Сопоставим их еще раз…

Тахисфекс строит норку, потом приступает к охоте. Сфекс сначала парализует кобылку, потом, подтянув ее ближе к месту, где будет рыть норку, начинает копаться в грунте.

Тахисфекс доставляет провиант для будущей личинки воздушным путем; сфекс тащит волоком.

Тахисфекс набивает норку телами нескольких молодых, еще растущих атбасарок; сфекс провиантирует норку телом одной-единственной взрослой кобылки.

Сфекс, принимаясь за рытье норки, подтаскивает зажаленную кобылку с земли на стебель, в пазуху листа, где добыча и остается, пока сфекс не разделается с сооружением норки.

Тахисфексу эта повадка вовсе не свойственна.

Сфекс, втащив в норку тело парализованной атбасарки и отложив на нее яйцо, покидает нору, засыпает вход, маскирует его извне и больше сюда не возвращается.

Тахисфекс откладывает яйцо на зажаленную первой молодую атбасарку, затем покидает норку, отлучается, чтоб принести вторую, но яйца на нее больше не откладывает, вновь улетает для охоты, затем еще и еще, прежде чем окончательно расстаться с заполненной провиантом норкой и, запечатав ее, приняться за сооружение следующей.

Две осы, перерабатывающие одну и ту же атбасарскую кобылку в два характера, в две программы поведения, выразительно напоминают: миры разных видов живого различны, каждый находит особое в общем, из одного и того же черпают свое.

Исследования роющих ос на Мангышлаке показали: сфексы могут уничтожать саранчу. Этот вывод можно рассматривать как развитие и продолжение идеи Фабра.

Солончаковый участок — излюбленное место гнездования аммофил.

Таким же продолжением стали работы брянского энтомолога В. А. Колесникова.

Фабр изучал ос юга Франции. Колесников — средней полосы РСФСР. Здесь водятся многие знакомые нам по мемуарам Фабра осы: аммофила, подалония, церцерис, тахит — больше сотни видов. Составленные Колесниковым календари лётной жизни местных ос и географическая, ландшафтная карты распределения, распространении разных видов показали: наибольшее число ос приурочено к зоне полей, садов, огородов.

На опушках лесов и в оврагах ос вдвое меньше, в лесах в четыре раза меньше.

Значит, больше всего насекомых роющие осы истребляют именно на полях, огородах и в садах, являясь таким образом и здесь естественной защитой урожая.

Думается, Фабр не стал бы оспаривать этот вывод.

Но сам он, оглядываясь на сделанное в жизни, написал: «Философ, занятый проблемой инстинкта, отдаст пальму первенства операциям парализаторов…

И я разделяю такой взгляд. Я без колебаний готов отбросить весь энтомологический багаж ради этой одной находки, кроме всего первой по времени и самой дорогой по воспоминаниям».

Или вот интереснейшие работы ростовского энтомолога — доктора наук Виктора Аркадьевича Миноранского…

Он много лет изучал повадки «любителя полумрака» — пелопея обыкновенного, того самого, в котором автор «Энтомологических воспоминаний» — «отшельник из Гармаса», — увидел живое доказательство продолжающихся изменений нравов в мире насекомых.

Разве исследования ростовчанина Миноранского не стали еще одним веским подтверждением обоснованности, справедливости, проницательности, точности заключений и выводов Фабра касательно осы, превратившейся почти в домашнее насекомое, в частого обитателя человеческого жилья?

Здесь ничего еще не сказано о фабровских исследованиях других ос, например филанта.

С этим любопытнейшим видом воздушных корсаров успешно поработали после Фабра многие, в том числе один из опытнейших исследователей поведения животных Нико Тинберген.

Встречи Тинбергена с филантом станут темой некоторых последующих глав.

В «Новой Бремовской библиотечке», много лет выходящей в ГДР, доктор Гюнтер Ольберг издал несколько книг: «Цветы и насекомые», «Болотные и водные растения», популярные книжечки об одиночных осах — аммофила и подалония. На воспроизводимой здесь обложке изображена оса-подалония, она забрасывает в шахтный ход, ведущий в гнездо, 7-миллиметровый камешек весом 0,3 грамма.