Четырехкрылые корсары

Глава 12

О журнале, издававшемся Сережей Малышевым, и о том, как выявляется призвание

Ни в одном перечне изданий, выходивших в конце прошлого века в России, не упомянут довольно необычно названный журнал «Из жизни русской природы Курского уезда». Редактировал и выпускал это издание четырнадцатилетний уроженец села Пузачи Сережа Малышев. Правды ради добавим: журнал выходил в единственном экземпляре, писанный от руки Сережей и им же иллюстрированный. Рисунки изображали животных.

Жаль, не сохранилось выпусков этой старой летописи юного натуралиста, как назвали бы Сережу теперь. Потому невозможно определить, что к жизни природы интересовало молодого редактора-издателя, какие именно растения и животные привлекали его внимание.

Впрочем, насколько можно судить по примерам других биологов, юношеские научные увлечения переменчивы. Профессор Карл фон Фриш всему миру стал известен благодаря расшифровке значения пчелиных танцев, представляющих информацию, наводящие сигналы пчел-разведчиц, их указания товаркам по улью, куда лететь за кормом, где находятся источники взятка. Этой теме — ориентировке пчел в полетах из гнезда к цветущим растениям и с кормом от растении обратно к гнезду — Фриш посвятил 60 лет исследований. А будучи ребенком и даже подростком он совершенно не проявлял интереса к медоносным пчелам. Зато его очень занимали птицы, а аквариумов у него было даже два: один — с морской водой, морскими растениями и животными, второй — с пресноводными. И позже, уже будучи студентом, Фриш все еще не думал о пчелах.

А вот Сергей Малышев уже в школе занялся и пчелами и осами, которых, как и других перепончатокрылых, продолжал изучать всю жизнь, хотя впоследствии ему доводилось по долгу службы заниматься и растениями, и птицами, и зверьем: бобрами, косулями, зубрами, пятнистыми оленями, маралами…

Но в центре внимания Малышева с детства, юности и до зрелых лет, до седой головы всегда были муравьи, пчелы — одиночные и общественные — медоносные, а также осы, тоже одиночные и общественные. И изучал Сережа, впоследствии Сергей, потом Сергей Иванович, наконец, профессор С. И. Малышев не столько строение тела и систематику, сколько повадки, нравы, образ жизни занимающих его родов и видов.

Совсем молодым человеком опубликовал Малышев в журнале «Естествознание и география» первую свою статью «Топографическая способность насекомых- о том, как насекомое возвращается из полета в свое гнездо. Вопрос в какой-то мере связан с темой профессора Фриша, но статья Малышева была напечатана в 1908 году, когда Фриш еще и не собирался изучать ориентировку медоносных пчел в их кормозаготовительных рейсах.

Если Аристотель и Линней пытались обнять мыслью все живое, Реомюр сосредоточился на мире насекомых, Фабр совершил следующий шаг вперед, углубившись в изучение разных видов из числа избранных им отрядов, то Малышев посвятил себя перепончатокрылым. И уж после него Фриш занялся одной стороной деятельности одного лишь вида перепончатокрылых — медоносных пчел…

Ученые все больше сужают поле зрения, но это не мешает важности их заключений широте выводов, значительности открытий. Когда серьезный естествоиспытатель продолжает изучать свои объекты или явления, наблюдает и осмысливает их, перемалывает добытые данные на жерновах мысли, то чем дольше годами, десятилетиями — он остается на месте, тем дальше продвигается вперед, чем дольше изучает одну проблему, тем более глубокие может делать из работы выводы. Особенно плодотворны эстафеты исследования, передаваемые из поколения в поколение.

Так и С. И. Малышев смолоду продолжил работы с пчелами и осами Дарвина, Фабра, Леббока…

Тема первого исследования Малышева особенно знаменита. Ею живо интересовался Жан-Анри Фабр, а рассказ его об опытах, напечатанный в первом томе «Энтомологических воспоминаний», отметил Дарвин. Дарвин даже отправил Фабру письмо со своими соображениями о природе привязанности некоторых насекомых к гнезду.

Письмо заканчивается советом и просьбой продолжать наблюдения, содержит план нескольких опытов, имевших целью «сбить насекомых с толку». Ос, пойманных при выходе из гнезд, Дарвин предложил заключать в темные коробочки и уносить на разные расстояния. Обвязанные шнурком коробочки быстро, сильно и долго раскручиваются в разных направлениях. Как скоро и будут ли вообще возвращаться в гнезда насекомые после такой, можно сказать сногсшибательной, встряски — вот что считал полезным выяснить Дарвин.

Фабр эти опыты провел, но уведомить Дарвина о результатах уже не успел. Впрочем, опыты не внесли ясности в вопрос. Отчеты опубликованы во втором томе «Энтомологических воспоминаний», и хотя Фабр продолжал исследования, проблема «чувства направления» осталась нерешенной.

Профессор Карл фон Фриш 60 лет назад начал исследования лётно-ориентировочного поведения медоносных пчел. Им сделаны в этой области выдающиеся открытия и показано, что так называемый «язык танцев» служит у лётных пчел сигналом о месте, где есть нектар или пыльца. У общественных ос открыты только зародыши «танца», еще не ставшие «языком».

Глава 13

О том, как С. И. Малышев использовал совет, данный Дарвином Фабру, и о том, чем различается зрительная память человека и насекомых

С. И. Малышев вернулся к предложению Дарвина и, стремясь проверить, существует ли у насекомых «чувство направления», пытаясь, в частности, выяснить, можно ли прервать и тем погасить это чувство, отказался от предложенных Дарвином Фабру способов «сбить насекомых с толку». Он применил для той же цели гораздо более сильное средство, подсказанное нашумевшими в те годы работами Порфирия Ивановича Бахметьева. Бахметьев показал, что под воздействием холода многие организмы впадают в анабиоз.

Однажды утром в конце апреля Малышев нашел на южном склоне оврага скопление гнезд одиночных пчел. То были Коллетес куникулярия (вот и снова мы сталкиваемся с этим явлением — плотно и густо населенные гнездовья одиночных перепончатокрылых). Солнце сильно грело, температура была 20–23 градуса. Коллеты усердно таскали цветень.

— Налево от меня на восточном склоне, — рассказывает Малышев, — блестела узкая полоса снега, не растаявшего на месте бывших заносов. С сеткой в одной руке, со стаканом в другой я расположился у норок коллетов. Один из них пронесся мимо у самой земли, потом вернулся и скрылся в норке. Я сейчас же прикрыл вход опрокинутым стаканом. Минут через пять хозяин вылетел и, конечно, попал в стакан, а отсюда я при помощи сетки пересадил его в стеклянную баночку. При такой технике ловли не касаешься насекомого руками, и, следовательно, нет опасности помять их. Улетевшие за цветенью коллеты довольно долго (20–30 минут) отсутствовали, у меня же был всего один стакан: поэтому за час или полтора удалось поймать только трех коллетов и одного галикта обутого (Галиктус кальцеатус). Гнезда пойманных насекомых были хорошо замечены, и отверстия их слегка засыпаны песком, засыпаны для сравнения также две-три соседние норки. Ловля кончена, надо было приступать к опыту.

Известный русский географ Петр Петрович Семенов-Тян-Шанский был в 1890 году избран президентом Русского энтомологического общества, которое возглавлял свыше двадцати лет. С 1906 года вице-президентом общества стал сын президента — Андрей Петрович. И отец и сын занимались в энтомологии главным образом жесткокрылыми, то есть жуками. Андрей Петрович изучал и некоторых перепончатокрылых. Часть опубликованных обоими работ посвящена жукам, которые во взрослом виде или в возрасте личинок или куколок служат для прокорма потомства ос, и, наоборот, таким, которые сами паразитируют на осах, вроде чернотелок, откладывающих яйца на брюшко полистав.

Баночка с коллетами отнесена (по Бахметьеву) к «ледничку» — полоске снега на месте заносов — и зарыта на глубине 10–15 сантиметров в смешанный с солью снег. Минут через 15 насекомые застыли. Сквозь запотевшее стекло видно, что они лежат без признаков жизни. Тогда Малышев пронес обложенную снегом баночку обратно мимо колонии, метров на 60 к востоку…

Так находчиво соединены оказались в эксперименте уроки предшественников и природные условия: колония естественных гнезд одиночного перепончатокрылого, снег на дне оврага — холодильник для усыпления насекомых. Очень ценно в натуралисте это умение примениться к обстоятельствам и использовать их в работе.

Вот ход мыслей С. И. Малышева.

…Возьму насекомое на пороге его гнезда и заморожу, деятельность его нервной системы упадет до нуля. Теперь оно лишено способности что-либо воспринимать. Значит, «чувство направления», если оно существует, надолго уничтожается, во всяком случае, теряется. Но тогда в том месте, где насекомые отогреваются, оживают, оживут и их чувства, а они должны бы уводить насекомое по неверному пути.

Цель пока оно было усыплено холодом, ничто не могло дать ему знать, в какую сторону и как далеко оно было унесено.

Однако с самого начала осечка: замороженные насекомые, оттаяв, не ожили. Неудача не обескуражила молодого, совсем молодого — он был еще школьником — натуралиста. Он продолжал исследование. Но теперь урок усвоен, и Малышев ослабляет меру охлаждения. На этот раз четыре коллеты, унесенные от гнезда замороженными, вскоре проснулись. Пока они взбирались на травинки и грелись на солнце, все получали по белой метке акварелью. После этого коллеты один за другим улетели. Вечером Малышев вернулся к гнездам и убедился: ходы открыты, значит, хозяева дома. Сомнений не остается: коллеты не обладают никаким особым чувством направления, они просто знакомы с местностью.

Еще год прошел, еще лето наступило, и снова каникулы полны напряженной работы, итоги которой Малышев подведет, уже став студентом Петербургского университета. Так, приняв эстафету исследования, задуманного на склоне лет в Дауне Дарвином, начатого в Провансе уже известным и искушенным энтомологом Фабром, молодой натуралист закончил его еще при жизни Фабра. И этот молодой натуралист, благодаря Бахметьеву превзошедший Дарвина в разработке способа, который должен заставить насекомых выдать одну из тайн их жизни, превзошел также и Фабра, продолжив его опыты на галиктах. И эти опыты показали: у насекомых невообразимо сильна зрительная память.

«Мне приходилось иметь дело с этими насекомыми, гнездящимися в местности степного характера, знакомой мне с детства, — писал Малышев; заключая статью, — и я не раз с недоумением замечал, что крылатые землекопы часто знают эти места лучше меня. Так, они не устраивают себе искусственных вех и успешно находят гнезда, а мне необходимо втыкать или привязывать к стебелькам трав перья грачей, клочки бумаги и подобные предметы, чтобы на другой день прийти на то же место».

Такая безотказная зрительная память, топографическая способность, размышлял Малышев, жизненно важна для закончивших метаморфоз перепончатокрылых, устраивающих гнезда.

Во-первых, заключал он, здесь влияет краткость их жизни (в наиболее развитом и деятельном состоянии они живут обычно не долее 30–60 дней), во-вторых, с кратковременностью их жизни в какой-то мере связано отсутствие специального времени для подготовки, в-третьих, отсутствие учителей и руководителей. Эти, как решил Малышев, три обстоятельства «Ставят зрительную память одиночных пчел и ос совсем в ином, непривычном для нас свете».

Многих перепончатокрылых изучал Сергей Иванович: пилильщиков, наездников, муравьев, пчел и ос одиночных и общественных. И осы никогда не уходили из поля его зрения. В отчете «Жизнь и развитие осы тифни — Тифия фемората» Малышев вновь обнаруживает талант и искушенность натуралиста. Он терпелив и целеустремлен, он не забывает разницы между данными наблюдений в лаборатории и в ноле, он умеет, не полагаясь на милость счастливого случая, воссоздать в опыте условия, по возможности близкие к природным.

Быстрая, длиною в сантиметр Тифия фемората примерно в середине июля отправляется в охотничий рейс. Она зарывается в песчаную почву. И здесь, неглубоко под землей, отыскивает молодых личинок хрущей из рода ризотрогусов.

Тифия жалит личинку в грудь, вводит в нее яд, парализует, но только временно, на срок, достаточный для того, чтобы движения личинки не помешали осе отложить яйцо. Оно приклеено в брюшной стороне жертвы, в место, недоступное для челюстей личинки, и больше того — так, чтобы молодая личинка осы (она вылупляется через 27–96 часов) оказалась ближе к краю брюшка, где хитин тоньше. Здесь личинка его прогрызает и принимается пить гемолимфу, а когда хрущ погиб и от него остался один лишь сухой хитиновый мундир, выросшая личинка осы начинает плести кокон.

«Еще никто не видел куколки тифии», — писал Малышев в 1916 году, и, эти слова его надо особо выделить, так как сам Малышев куколки тифни увидел. Он их не только увидел, он их выводил в лаборатории, где и подтвердилась правильность высказанного им в 1916 году предположения, что личинка зимует, как и у многих других жалящих, в коконе, а весной с наступлением тепла окукливается и через несколько недель появляется в виде закончившего развитие насекомого.

С. И. Малышев успешно выводил куколок тифии, которых «еще никто не видел». Он подробно изучил немало других видов, относительно редко встречающихся и уже по одной этой причине менее известных. Может показаться, что Малышеву в его работе с насекомыми вообще сопутствовала удача. Дальше мы узнаем, как и чем сам натуралист помог себе стать удачливым.

С. И. Малышев в лаборатории зоологии беспозвоночных Петербургского университета (1910). Это был тогда столичный университет… Энтомология не отпочковалась еще в университете от общей зоологии беспозвоночных! Вот, оказывается, как молода наука, первые страницы которой писались — мы уже знаем — задолго до начала нашего летосчисления…

Первая страница первой научной статьи С. И. Малышева. В ней подвергнуты анализу некоторые черты лётного поведения одиночных перепончатокрылых, в частности пчел и ос. Заглавная страница статьи С. И. Малышева об осе — тифии — родиче сколий, изображение которых мы видели на дендрограмме (стр. 27). Как и сколии, тифия сама кормится на цветках, а для пропитания потомства парализует личинок некоторых жуков, в частности июньского хруща ризотрогус.

Глава 14

О студенческих годах С. И. Малышева и его встрече с Владимиром Вагнером— учеником профессора В. М. Шимкевича

Поступив в 1905 году в Петербургский университет, Сергей Иванович студентом третьего курса отправился на лето в пустыню Кызылкум и здесь по поручению Русского энтомологического общества пополнял коллекции насекомых, наблюдал поведение разной живности.

Позже ему довелось изучать морских животных. Знаменитый зоолог профессор В. М. Шимкевич оставил Малышева при кафедре, предупреждая, однако, нового питомца, что тот серьезно осложнит себе жизнь, если будет ограничиваться исследованием одного лишь поведения животных.

В воспоминаниях о Малышеве его давнего товарища по университету профессора А. А. Любищева (Даниил Гранин посвятил ему повесть «Эта странная жизнь») с горечью описаны годы, когда наука о поведении животных была очень «немодна».

Любищев писал: «Она и не преследуется, но особенно и не поощряется. Она только терпима для массы ученых, часто гоняющихся за новейшими учениями… И умный профессор Шимкевич дружески советовал Малышеву сделать работу анатомического или эмбриологического характера, так как если у него будет работа только по биологии насекомых, то это затруднит его академическую карьеру».

Странно прозвучал бы такой совет сегодня, когда поведение животных вообще, а насекомых особенно, изучается во всем мире. Одним из основоположников современной науки о поведении был незадолго до Малышева начавший работать, и поначалу тоже под руководством профессора В. М. Шимкевича, наш соотечественник Владимир Александрович Вагнер.

Его, как позднее Малышева, Шимкевич тоже предупреждал не слишком рассчитывать на академический успех, если он будет ограничивать свои исследования областью зооэтики (так называл, если помните, эту отрасль зоологии Рулье, Вагнер же именовал ее зоопсихологией, причем одним из первых в конце прошлого века стал вводить ныне всеми принятый термин «этология»).

Владимир Александрович учел предупреждение Шимкевича — первая его научная работа была на морфологическую тему. Зато, оформив положение в университете, он полностью посвятил себя избранной области и сделал здесь поразительно много.

Несправедливо, что подвиг жизни этого выдающегося биолога и человека мало известен пока даже у нас, на его родине.

Владимир Михайлович Шимкевич (1858–1923), при кафедре которого в Петербургском университете был в 1911 году оставлен для подготовки к профессорской деятельности С. И. Малышев. Шимкевич — зоолог и биолог, выдающийся деятель естественного факультета. Наибольшей популярностью до сих пор пользуется неоднократно переиздававшийся двухтомник Шимкевича «Биологические основы зоологии». В 1 томе пятого издания Шимкевич назван профессором Петроградского университета, во втором — он академик. Стоит привести эпиграфы, предпосланные Шимкевичем книге: из Пастера — «Жизнь — это зародыш, зародыш — это жизнь»; из Вейсмана: «Без гипотез и теорий не может быть естествознания».

Вагнеру было 25 лет, когда он в 1874 году закончил юридический факультет, вооруживший его знанием законов Российской империи, истории римского права и прочих юридических дисциплин, а также и пониманием основ логики, психологии, способностью к анализу здорового, естественного поведения и его уклонений от нормы.

Все это помогло ему позже, когда — спустя восемь лет — он закончил также и естественный факультет и, получив степень магистра, сосредоточился на изучении инстинктов и поведения животных. Свыше полувека исследовал он в этом плане множество животных, включая и позвоночных.

Здесь уместно особо отметить, что в лекциях, чтениях, докладах и статьях Вагнер часто упоминает имя Жана-Анри Фабра и, подобно Дарвину, восхищается трудолюбием своего французского собрата, точностью его непревзойденных наблюдений.

Одну из главных заслуг французского натуралиста Вагнер сформулировал так: этот человек положил конец «анекдотической энтомологии». Ей Вагнер противопоставлял фабровскне мемуары — «произведения, собранные неустанным трудом целой жизни человека, работавшего для истины, и только для нее одной».

Фабр искал ее, напоминал Вагнер, «без малейшей надежды извлечь из своей работы что-нибудь для себя лично, и уже по одному этому стоит вне подозрений в склонности исказить выводы для целей, не имеющих никакого отношения к науке, увы, так часто увлекающих профессионального ученого к открытой оппозиции идеям света и заносящих его в ряды заведомой неправды и обскурантизма».

Еще в одной статье о Фабре Вагнер решительно заявил, что «никакими критическими замечаниями нельзя умалить заслуги этого выдающегося натуралиста и значение его наблюдений над жизнью насекомых и опытных исследований этой жизни».

Вагнер благодарил Фабра «за лучи света, которые он бросил в темное царство, полное интереса и значения для тревожных вопросов о душе человека и животных».

Напоминая о трудностях, которые пришлось преодолеть Фабру, о том, что открытия его требовали оригинальных, очень остроумных приемов исследования, им же изобретенных, Вагнер восхищался описаниями его наблюдений, которые «проникнуты интересом к жизни животных, им изучавшихся, и любовью к природе». В высказываниях Вагнера звучит голос человека, которому бесконечно дороги наука и ее труженики.

Владимир Александрович Вагнер (1849–1931) много лет проработал при кафедре, возглавлявшейся В. М. Шимкевичем в университете. Впоследствии, став профессором, читал самостоятельные курсы зоопсихологии и в Ленинградском и в Московском университетах. Автор многих трудов и популярных книг по созданной им специальности.

_{Из фондов Московского государственного Дарвиновского музея. Рис. художника В. Маковского. Публикуется впервые.}

В начале века, когда Вагнер выступил со своей диссертацией о биологическом методе зоопсихологии, петербургская студенческая молодежь сразу отметила новаторский характер работы. «Некоторые студенты, вспоминал много лет спустя профессор В. А. Догель, — шли на диспут с известным недоверием… Тема работы Вагнера казалась совершенно необычной, и большинство с интересом ожидало, как к ней отнесется профессор Шимкевич — самый страшный из оппонентов, страшный по своей эрудиции и по своему острому языку и убийственно метким выражениям. Однако напрасно друзья опасались за диспутанта. Своей блестящей речью он сразу привлек к себе симпатию аудитории. К всеобщему удивлению, он оказался совершенно на равной ноге со своим маститым оппонентом, как в смысле глубины названий, так и в умении вести спор до конца, не уступая занятых им позиций».

Эта диссертация, как и предшествовавшие ей работы, принесла Вагнеру известность среди специалистов в России и за границей.

Подобно Фабру. Вагнер стремился излагать добываемые им фактические данные ярко, красочно, доходчиво, увлекательно, с тем чтоб донести свои мысли до самых широких кругов читателей. Подобно Фабру, который уже глубоким стариком закончил последний том своих воспоминаний призывом: «Laboremus!» («Будем же работать!»), Вагнер продолжал трудиться до последнего дня: понятия «жизнь» и «труд» были для него равнозначными.

Малышев пришел в Петербургский университет следом за Вагнером, еще только закладывавшим основы зоопсихологии. Он многому научился у своего старшего коллеги, который, подобно Фабру, разработал ряд остроумных приемов научного анализа поведения.

Между прочим, по примеру Вагнера он стал обозначать алгебраическими буквенными символами отдельные действия или даже целые отрезки цепи действий у насекомого.

В 1913 году С. И. Малышев получил степень магистра зоологии и сравнительной анатомии, в 1914 — защитил в Юрьевском университете диссертацию на тему «Жизнь и инстинкты цератины». Здесь Малышев был избран приват-доцентом, читал курс энтомологии.

Первая мировая война заставила его вернуться в Питер, а в 1918 году он возглавил в знаменитом тогда Петроградском институте имени П. Ф. Лесгафта зоопсихологический отдел.

Главное здание Юрьевского университета (1912 г.).

Напечатанная в «Трудах Русского энтомологического общества» работа о жизни и нравах пчел-цератин. Диссертация на эту тему, защищенная при Юрьевском (ныне Тарту, Эстонской ССР) университете, позволила Малышеву остаться при университете, а это дало молодому ученому возможность начать чтение курса по энтомологии.

Глава 15

Об одном из самых крупных перепончатокрылых — сколии и еще об одном доказательстве правоты выводов Фабра

Вернемся к малышевским исследованиям перепончатокрылых. Рассказ о них был прерван на сообщении о том, как Сергей Иванович выводил куколок тифии. Вскоре он занялся так называемыми сколиевыми осами.

Это очень любопытное создание. Вполне благонравная, спокойная, несмотря на устрашающую внешность (она раз в пять крупнее средней рабочей осы), сколия из рода сколиевых по размерам не уступает шершню и, следовательно, представляет суперосу, сиерхосу, осу-гиганта, осиного Гулливера среди осиных лилипутов.

Великолепно описание сколии, сделанное почти сто лет назад Ж — А. Фабрбм:

«Черная окраска, желтые бляхи на брюшке, прочные крылья цвета луковой кожуры с пурпуровым отливом, узловатые, грубые ножки, усаженные жесткими волосками, массивное телосложение, большая жесткая голова и щетка рыжих волос, торчащая на конце брюшка».

Сравним этот портрет с другим, который содержится в старинном справочнике:

«Сильно волосата, с толстыми ногами, окрашенными в черный цвет, задние углы переднеспинки плотно пригнаны к местам, где прикреплены передние крылья; тело с бóльшей или меньшей примесью красного или желтого в форме поперечных полос и пятен; брюшко вытянуто, с очень коротким стебельком, конец брюшка сужающийся, покрыт рыжей щетиной».

Это сколия краснохвостая.

Живая, она отличается неловкой походкой и коротким, молчаливым полетом. Полет почти бреющий. Осы носятся взад и вперед низко, только что не касаясь лапками почвы, то и дело присаживаясь на землю, причем концами усиков ощупывают грунт. По такой повадке узнаются сколии-женихи, ожидающие вылета из-под земли невест.

Но почему же из-под земли, почему крылатые сколии выводятся в грунте?

Рассказ об этом представляет прекрасный сюжет для одного из тех диафильмов или кинофильмов, которые давно следовало бы показывать на энтомологических выставках, в музеях, школах, на станциях юннатов.

Заинтересуется посетитель тем или иным образцом в коллекционном ящике, нажмет кнопку под нужным номером — защелкает, загудит, заработает автомат, и на экране один за другим начнут появляться кадры, знакомящие с естественной историей вида: взрослые особи, где водятся, кладка яиц, личинки, гусеницы или нимфы разных возрастов; способ, каким они кормятся, где окукливаются; куколка в коконе, если он завивается; советы по защите от этого непрошеного гостя, если это вредитель.

Юннаты, фотолюбители, юные техники могут теперь своими силами сделать такие уголки выставок действенным рассадником полезных знаний.

Вот примерный сценарий фильма о сколии.

Черная волосатая, ярко размеченная желтыми пятнами оса роет грунт ножками и лбом, но ничего при этом не выбрасывает наверх. Оса зарывается в грунт и вскоре исчезает из поля зрения. В том месте, где она ушла вглубь, какое-то время продолжается шевеление комочков грунта…

Ходы, прорываемые сколией в земле, длинные, извилистые. Они во всех направлениях могут углубляться на полметра и даже больше. Это не пути сообщения, а обычные охотничьи тропы…

Подземный рейд бывает безуспешным, и тогда сколия выходит наружу, выбирается на свет, окруженная на месте выхода кольцом земляного валика. Земля вскоре осыплется, след исчезнет…

Но сколия редко ошибается. Ее прорываемые на ходу туннели обычно приводят к зарывшейся в грунт крупной белотелой или желтоватой личинке пластинчатоусого жука-хруща, кузьки, носорога, бронзовки…

Тут же сколия откладывает яйцо точно посреди брюшка личинки и отправляется дальше бродить под землей в поисках новой личинки, чтобы отложить на нее следующее яйцо. К личинке жука с отложенным на нее яйцом сколия не возвращается. Забота о потомке исчерпана.

К свернувшейся полукольцом личинке жука приклеено яйцо. Око белое, цилиндрическое, прямое, длиной около пяти миллиметров, толщиной в миллиметр. Передним — именно передним! — концом оно прикреплено к средней линии брюшка личинки, подальше от ножек, возле темного пятнышка, сквозь которое просвечивает содержимое — внутренности личинки.

Из яйца сколии вылупляется создание, поначалу не крупнее яичка. Личинка же бронзовки, на которую отложено яйцо, в 600–700 раз объемистее сколиевой личинки.

Микроскопический рот будущей сколии лежит на средней линии брюшка. Малютка-личинка впивается в свою громадную жертву и сосет ее.

На тринадцатые примерно сутки потомок сколии заканчивает рост. От высосанной личинки жука остается лишь пустая оболочка. Личинка сколии принимается ткать себе кокон. Спустя сутки внешняя оболочка кокона готова, но под его скорлупой личинки продолжает изнутри уплотнять кокон новыми петлями из шелка. Стенки зрелого кокона двухслойные, форма эллипсоидная, цвет светло-каштановый, размеры в среднем 26х11 миллиметров. Коконы самцов помельче. Спустя положенное время из кокона выходит взрослое насекомое. Оно пробирается под открытое небо. Это жених.

Научный институт имени П. Ф. Лесгафта. С первых дней Октябрьской революции институт объединял в своих отделax и лабораториях большое число передовых естественников и педагогов разных специальностей. Институту было присвоено имя Петра Францевича Лесгафта (1837–1909) — известного прогрессивного ученого-анатома и педагога. Он начал свою деятельность в Казани, но в 1871 году был отстранен от работы в университете за разоблачение господствовавших здесь реакционных порядков. Впоследствии многим содействовал развитию женского просвещения в России и науки о физической культуре. В 1918 году при зоологическом отделе Институт имени П. Ф. Лесгафта был создан подотдел зоопсихологии — первый в России специальный научный центр для изучения поведения и экологии животных. На снимке — дом в Ленинграде, в котором находился Институт имени П. Ф. Лесгафта.

Главные моменты естественной истории сколий, как они изображены на рисунке, помещенном в книге Бланшара о насекомых.

Позже выхолят на свет и невесты. После свадебного полета сколии начинают зарываться и подземные трущобы для поиска личинок пластинчатоусых жуков, чтоб отложить яйцо по срединной линии брюшка. До этого они какое-то время посещают цветки, пьют нектар, подкрепляют силы.

Как раз в эту пору их можно видеть и на пасеках. На пчел они не нападают, но норовят проникнуть в улей, к медовым сотам. И тут раньше или позже вступают в драку с пчелами охраны. Исход схватки бывает разный.

Прав был поэт, писавший о насекомых:

Сколия, как мы видели, бывает и землекопом, и ищейкой, и портным, и паразитом, способна и на подвиг и на воровской визит. Паразитом она растет на личинках пластинчатоусых жуков, а взрослой летает под открытым небом и способна покушаться на мед в сотах, схватываясь со стражей, охраняющей улей. Зрелище впечатляющее: крупноголовая сверхоса, одетая в чуть ли не медные доспехи, атакованная перед летком улья серенькими, скромными пчелками…

С. И. Малышев во время полевых работ за раскопкой земляных гнезд. (Снимок сделан профессором И. И. Соколовым.)

Находимые под летками ульев на пасеках зажаленные сколии напоминают о легендарной битве Давида с Голиафом. Маленькая пчела и гигант сколиаф…

Но это случайные эпизоды, отклонения от жизненной нормы сколий. Законом же их жизни является подземная атака, нацеленная на личинку жука.

С. И. Малышев не раз наблюдал эту подземную атаку и писал впоследствии: «Как трудно было обнаружить повадки и как доступно стало вызывать их теперь. Если поймать огромную самку Сколия флавифронс, особенно из тех, что летают возле компостных куч или парниковых гряд, где живут их жертвы, то можно детально наблюдать применяемые ею приемы парализации жертвы у себя на рабочем столе. Одно особенно бросается в глаза: выдержка осы, не пускающей в ход свое жало до тех пор, пока она в ходе упорной борьбы не получит возможность направить его в определенное место на груди жертвы…

Простой контакт осы с недвижимым, со всех сторон доступным для ужаления телом добычи — личинки жука-носорога не дает никакого эффекта, пока нужная точка не найдена. Ясно, что оса вводит яд не просто куда-либо, а именно в сторону нервной системы… Фабр был прав».

Доктор Сесиль Кельнер-Пилло в обзоре проверок работ Фабра вполне могла бы сослаться и на данные С. И. Малышева о сколиях — парализаторах личинок жука.

Вот как возражал критикам Фабра Сергей Иванович: парализаторские действия ос, способность их поражать добычу, воздействуя на нервный узел ядоносным жалом, «не миф, но факт», требующий глубокого изучения!

В обработке богатых энтомологических коллекций, собранных в Средней Азии знаменитыми экспедициями рано погибшего географа А. П. Федченко, принимала участие группа членов Русского энтомологического общества, в их числе и уже знакомый нам О. И. Радошковский. Общество любителей естествознания, антропологии и этнографии издало труды экспедиции, известные под названием «Путешествие в Туркестан». Все тома иллюстрированы большим числом превосходно исполненных рисунков. Выше воспроизведена взятая из тома II таблица, посвященная некоторым сколиевым. Под № 6 и 7 изображена оса Сапига Федченкия, а под 9 Элис Федченки. Имя знаменитого исследователя увековечено и в названиях ос.

Глава 16

Об осе Лярра анафемская, которую видели считанные энтомологи, и о том, как С. И. Малышев показал ее миллионам кинозрителей

И Малышев всю жизнь продолжал этот факт изучать. На опытной станции Института имени Лесгафта исследования роющих ос не прекращались. Роющие осы сфексы, с которыми мы успели познакомиться по работам Фабра и более поздним работам Казенаса, представлены многими десятками видов. Ни малая величина одних, ни редкость других, ни обе причины вместе не помешали тому, что о них уже в начале века известно было все наиболее существенное.

«При таких обстоятельствах, — заметил Малышев в статье об осе Лярра анафемская (у Фабра она описана под названием Тахит анафемский), — почти полное отсутствие прямых наблюдений над жизнью Лярра анафема Росси — одной из наиболее крупных и бросающихся в глаза ос Европы — представляется неожиданным».

Пересказав все случаи встречи с этой осой, описанной Фабром (тахит кормит личинок медведкой, сообщал Фабр), а также данные, добытые выдающимся знатоком перепончатокрылых итальянским академиком Гвидо Гранди (ему посчастливилось поймать на цветах зонтичных одиннадцать самок и двух самцов осы), Малышев проанализировал встречающиеся в научной литературе подчас противоречивые сведения о лярре-тахите и заключил: в поведении этой осы «должно скрываться нечто своеобразное, отличающее ее от других роющих».

Все считали, что в нашей стране Лярра анафемская редка, хотя в то же время было известно и другое: медведка Гриллотальпа, одно из самых своеобразных насекомых Европы, — серьезный вредитель огородных, бахчевых, плодовых, ягодных, подчас даже и лесных культур — у нас отнюдь не редкость. Но если правда, что лярра выкармливает своих личинок медведкой, то почему столь редка эта оса в средней полосе России?

Может, отечественная медведка избавлена от своего врага? Вряд ли. Скорее, лярра и у нас водится, но что-нибудь препятствует ее размножению. Может, если б эту осу размножить, она стала бы истребителем медведок?

Здесь в Малышеве заговорили одновременно и энтомолог и агроном — опекун и защитник растительных культур.

Ляррой определенно стоило заняться, во всяком случае, ее надо было поискать.

В первый раз Малышев заметил осу случайно, она опускалась на землю, но тут же взвилась и исчезла в густом ивняке. Это произошло летом 1939 года в Среднеднепровском заповеднике.

В заповеднике… Вскоре станет ясно, почему это обстоятельство заслуживает особого внимания. Обследуя прилегающую территорию, Сергей Иванович набрел на овраг, склон был источен ходами медведки. Здесь он вооружился терпением. В очках с темными стеклами тогда еще не работали. Надо было, щуря глаза и напрягая зрение, высматривать ос среди камней и неровностей почвы.

Но есть медведка — будет и лярра! Да не одна. Позже в отчете появится строка: «Я добыл сразу девять самок!»

«Сразу», признаться, не совсем то слово. На поимку девяти ос ушло три недели, три недели хождения на солнцепеке.

Но девять! Даже Фабр признавался, что за всю жизнь ему довелось видеть лярру «не больше четырех-пяти раз» и то «одиночными экземплярами».

Трофеи помещены в пустые коробочки из-под спичек, доставлены домой и здесь переселены в обычные чайные стаканы, каждый на треть заполнен сырым песком и прикрыт густой проволочной сеткой. Пленницы сначала бились о стекло, но скоро успокаивались и принимались рыть норки в песке, иногда даже не одну. Осы подолгу отсиживались в норках, ночевали в них. Разумеется, Малышев кормил ос, подавал им в стаканы на обломке тростинки мед.

Лярры благоденствовали в своих стеклянных изоляторах, которые отнюдь не были темницами, а прекрасно просматривались. Наблюдать ос было очень просто.

Начало посвященных лярре записей в дневнике С. И. Малышева. Это обычная школьная тетрадка, в которую время от времени переносились короткие пометки, сделанные в карманной записной книжке — неотлучной спутнице натуралиста и в поле и в лаборатории.

Наконец Малышев опускает в один из стаканов с благоденствующей ляррой почти взрослую медведку, огромное по сравнению с осой создание, чуть не четырехсантиметровый самоходный землероющий бронированный снаряд. Достаточно взглянуть на загребущие, как ковш экскаватора, передние ноги, чтобы понять, чем страшна медведка корням растений. Ее передние ноги — не просто копательный снаряд: конец ноги расположен относительно голени так, что образует с ней подобие ножниц, вернее, это сдвоенные зазубренные ножницы, сдвоенный секатор. Ими легко перекусывать даже плотные корни трав, кустарника, молодых деревцев. А кто руками роется в почве, пусть не удивляется, если медведка больно схватит за палец.

Опущенная в стакан гриллотальпа спешит уйти от света. Зрелище красочное, светло-желтоватый круг песка, буро-коричневая, в поблескивающем хитине медведка, жемчужнокрылая, в красной опояске оса. Широколапыми передними конечностями медведка разгребает песок, зарывается… Но тут легкая оса, крылатое дитя воздуха и солнца, падает сверху на цель.

Похоже, вспоминал Малышев, оба насекомых сразу же почувствовали роковую связь, соединяющую их. Медведка очень активна, она не только изгибается и мечется из стороны в сторону, но сама набрасывается на осу, пытается разорвать ее резкими движениями передних ног… Свирепое поведение медведки не смущает осу. Она на спине медведки, ухватила ее за зачатки крыльев, изогнулась дугой и ужалила раз! Затем, не оставляя жертвы, еще более вытянула брюшко и жалит вторично.

Действие яда мгновенно. Медведка замирает, только голова и торчащие вперед щетинковидные усики слегка шевелятся. Теперь лярра, не теряя времени, подвигается немного вперед и бьет жалом и горло медведки. Усики грузного чудовища поникли.

Три ужала, три удара кинжалом и медведка недвижима. Впрочем, не всегда оса выходит из поединка невредимой. Отбиваясь, медведка может отстричь усик, обломить или свернуть ножку…

И потом, гриллотальпа вооружена не только мощными лапами, она пользуется также органом химической зашиты: выбрызгивает липкую бурую жидкость.

Но ни механическое, ни химическое оружие ее, как правило, не спасают. Оса пробегает по телу медведки, тянется брюшком под грудь, не оглядываясь нацеливает его конец «под мышку» левой передней ноги. Из конца брюшка снова высовывается стилет жала, но на нем более не мерцает ядовитая капля. На этот раз готовится не ужал: лярра откладывает на медведку яйцо — в месте, где покровы тела тоньше и нежнее. Больше того: этот участок будет позже закрываться ковшами передних роющих ног. Только если сильно растянуть в стороны передние лапы медведки, можно увидеть: яйцо словно нацелено на голову медведки.

Какая издевка, какое коварство! Оса заставляет свою недобитую дичь беречь, охранять отложенную на нее живую мину замедленного действия. Ну не анафемский ли, в самом деле, этот тахит?

Прошло немногим больше минуты, и оса, покинув жертву, поднимается в воздух, начинает настойчиво биться о стекло. Ее приходится отсаживать в новый стакан.

Но сейчас уже не оса главное для Сергеи Ивановича; главное — следить за медведкой. Как оно ни неожиданно, через какое-то время хитиновая туша, словно спрыснутая живой водой, начинает просыпаться, а вскоре даже пробует рыться в песке. Если подбросить ей сейчас дождевого червя, она его в два счета слопает… Очевидно, яд лярры, в отличие от яда других одиночных ос, действует недолго.

Упомянутые на предыдущих страницах сфексы, аммофилы, сколии жалят добычу. У сфексов порядок действий таков: гнездо-добыча-яйцо, у помпилов: добыча-гнездо-яйцо. Но эти жалят жертву капитально, парализуя ее, и она, как правило, не слишком грузна и потому летом или волоком доставляется в укрытие, в ячею. Здесь откладывается яйцо, а из него выводится личинка, поедающая заготовленную матерью недвижимую, но не тронутую тлением добычу.

Даже самая крошечная из известных ос Аммопланус перризи и та на крыльях, лётом, переносит добычу я гнездо. Но это сверхкрошечные личинки трипсов.

В силах ли тахит так обойтись с медведкой? Куда там! Ему просто с места подобную тушу не сдвинуть. Но он ее и не двигает. А что же?

Ну и анафема действительно этот тахит!

Медведка-гриллотальпа ведет подземный образ жизни. Английский натуралист Джильберт Уайт рассказывает: «Садовник косил 6 мая траву на берегу канавы. Случайно коса его врезалась слишком глубоко. Открылось целое хозяйство: углубления, извилистые переходы, ведущие в нишу с гладкими стенками, объемом с табакерку. Тут мать отложила около сотни яиц, окутанных крепкой кожицей. Над яйцами находилась лишь маленькая кучка свеженакопанной земли».

Коллекционный образец осы Лярра анафема, полученный музеем Зоологического института Академии наук СССР из Марокко в 1900 году.

Озерце Баклуха в Хоперском заповеднике. Здесь на прибрежных откосах С. И. Малышев в 1949 году с особым успехом охотился и на медведок и на лярру.

Немало намудрили систематики-энтомологи с названиями видов, но что касается тахита, тут ничего не скажешь — получил по заслугам. Разбойничьи повадки осы действительно дьявольски изощренкы: гнезда не сооружает, норку ячеями не оборудует, корм для потомства не носит, ход в норку не маскирует, не прячет от посягательств возможных хищников. От всех этих родительских забот лярра избавлена.

Жертва лярры, очнувшись, уносит яйцо на себе; примерно через пять дней из яйца выйдет личинка, вопьется в свою носительницу, будет расти, изгибаясь на брюшной стороне вокруг основания ноги. Через неделю-полторы она изменит положение, пристроится вдоль оси тела медведки. И это последние дни жертвы. Обессиленная выпившей ее личинкой, она двигается совсем вяло, потом замирает навсегда.

Личинка же лярры лежит на земле рядом с останками медведки, а на девятнадцатый день после появления на свет принимается сооружать тонкостенный кокон. Она монтирует его из песчинок, склеенных быстросхватывающей слюной.

Куколка осы зимует в коконе, а весной с наступлением тепла взрослая лярра вылетает из кокона и принимается искать себе пищу и пару.

Малышев первым из энтомологов проследил под стеклом все этапы этой эпопеи, наблюдал он ее также и в природных условиях. Здесь он, подобно его предшественникам, видал — и не раз! — как блестящая, почти со стеклянными перепончатыми крыльями изящная оса опускается на землю, ныряет головой в какую-то расщелину и надолго исчезает. Не раз удавалось заметить также ее явления из-под земли, зачастую в метре и более от входа. Судя по времени, затраченному на подземное передвижение, очевидно было, что оса следовала по тоннелю, уже проложенному.

Кем? Конечно, медведкой. Весь день она роет в земле ходы, на поверхность выбирается лишь ночью; самцы иногда летают, но тоже лишь по ночам. И если оса нагонит медведку под землей, то выгонит на-гора, на оглушающий подземного обитателя, на слепящий ночное создание беспощадный, жгучий солнечный свет.

Но в таком случае тахит — трижды анафемский! Сделать свет солнца своим союзником в охоте…

Лярра выгнала медведку из ее подземного обиталища и здесь один за другим наносит в нужные точки тела положенное число ударов, обезоруживающих и парализующих это сильное, на первый взгляд так надежно бронированное крепким хитином насекомое. После этого оса откладывает на тело медведки, снова в определенном месте и положении, свое яйцо.

Сама лярра свободно ориентируется и на свету и во мраке. Она, может, даже атаковала бы медведку под землей, но там тесно, нет места для маневра, и медведка там опасна: того и гляди, щелкнет в тесноте своими секаторами. Вот лярра и гонит жертву на свет.

Сергеи Иванович использовал повадки обеих сторон и зафиксировал на кинопленке в свете съемочных прожекторов действия лярры. Действия… Конечно, слово «злодейство» здесь вроде уместнее, думает Сергей Иванович, но разве изящная легкокрылая анафемская лярра, губя медведку, не следует законам своей жизни в такой же мере, как и медведка — губительница овощей, ягод, молодых древесных жизней?

Итак… Группа талантливых киноработников, возглавляемая режиссером В. А. Винницким и его ассистентом С. П. Заборовским, засняла под руководством С. И. Малышева и по его сценарию фильм «Лярра анафемская». Здесь воспроизведены и битва с медведкой — три удара кинжалом; откладка яйца на спящую жертву; отлет лярры; пробуждение медведки; ее передние ноги, пришедшие в движение и зарывающиеся в грунт вместе со смертоносным яйцом под мышкой, и т. д., до самого конца.

Фильм получил первую премию на фестивале в Париже.

Какая потеря, что кадры эти не сохранились! Пленка ленты «Лярра анафемская» сгорела в Ленинграде во время блокады.

Глава 17

О том, что обозначает слово «эвмениды» в энтомологии и в греческих мифах, а также о том, как характеризовал их Малышев

Повторим: осы-сфексы действуют по одной программе (гнездо — добыча — яйцо); осы-помпилы — по другой (добыча — гнездо — яйцо); осы-эвмениды — по третьей (гнездо — яйцо — добыча). Малышев подчеркивал, что у многих эвменид яйцо не откладывается к ячею, но подвешивается к потолку на тонкой, упругой нити. Яйцо висит головным концом вниз. Личинка остается хвостовой частью в оболочке и, вытягиваясь, получает доступ к провизии, а при малейшей угрозе сжимается, поднимаясь кверху. Все в целом немного напоминает улитку, исчезающую в раковине. Но, конечно, в сильном уменьшении…

Среди эвменид, как ворчливо повторяет один компетентный и страстный коллекционер, многие «нередко встречаются очень редко».

Складчатокрылые — значит такие, у которых переднее крыло в покое складывается по продольной оси, а оба — переднее и заднее — лежат на спинной стороне сложенными в три слоя.

Примечательное усовершенствование!

А почему они эвмениды?.. Это слово встречается в мифах древних греков. Буквальный смысл слова — «благожелательные». Так почтительно называли древние греки, чтоб ненароком не обидеть, не разозлить их, трех грозных, беспощадных и мстительных богинь — хранительниц законов природы.

Подобно роющим осам, эвмениды выкармливают потомство не чем попало, а лишь определенными видами насекомых или пауков. В строгом выборе пищи для воспитания молоди эвмениды и выступают как хранительницы законов природы.

В искусственных условиях, когда осе предлагается неподходящая пища, можно измерить ее терпение, определить, сколько времени способна она дожидаться «законной», нормальной добычи, можно определить степень сходства — для осы! — взрослой ли или личинки — предлагаемой ей новой добычи со старой, обычной.

Вкусы эвменид могут показаться капризными.

Одна из этих ос — из числа одинеров выкармливает потомство гусеницами бабочки, откладывающей яйца на знакомой многим мальве.

Одинер направляет полет не к крупным цветкам растения, а прямо к свернутому листку, в котором ютятся гусеницы, те самые, необходимые осе. Она ныряет головой в паутинную сеть с одного конца листовой трубочки, потом с другого, потом еще раз. Мечется, потом зарывается в сверток, наконец, изловчившись, вытаскивает из паутинной преграды гусеницу, которая то судорожно свивается, то выпрямляется. Держа ее, так сказать, за загривок, охотница вонзает жало в грудь жертвы, та сразу поникает, и оса уносит ее к своему гнезду…

Другая (ее название не сразу и выговоришь — Псевдопипона херришин!) — мы еще встретимся с ней дальше — добывает гусениц из паутинного укрытия на листе вереска. Но как? Здесь не то, что на мальве: оса прокусывает паутину листового свертка, вводит в него брюшко, жалит гусеницу, и та, утратив возможность держаться в распечатанной снизу трубке, выскальзывает и падает. Оса кидается следом и ищет гусеницу внизу. Найдя, схватывает и уносит в гнездо.

О том, как осы втаскивают добычу в ячею, мы уже кое-что знаем. Эвмениды в этом отношении особо упорны. Когда ход в гнездо настолько узок, что трофей в него не протащишь, осы всячески уминают добычу. Энтомолог Кембриджского университета О. Г. Лэйтер, автор книги «Пчелы и осы», видел, как оса Анцистроцерус приволокла к гнезду громоздкие груз. Не сумев внести его по-обычному — верхом, придерживая сверху жвалами, она стала впихивать добычу в ход впереди себя, подталкивая головой.

На откладку яйца в ячею уходит от одной до нескольких минут. Время, в течение которого провиантируется ячея, зависит от многих причин, в первую очередь погодных. Оса, может, летала бы и в дождь, но ведь, когда сыро, прохладно и пасмурно, другие насекомые прячутся, их просто не найти.

Яйца разных эвменид созревают самое большее через 60 часов после откладки.

Коллекционный образец осы Псевдопипона херришин из музея Зоологического института Академии наук СССР.

В оболочке на головном конце образуется вдоль оси, примерно на треть длины, трещина, под ней видна голова личинки. Дальше личинка или сразу покидает оболочку, или еще сколько-то часов остается в ней, одной лишь толовой приникая к телу создания, которым ей надлежит кормиться.

Чем старше и крупнее личинка, тем сильнее и прочнее ее ротовое устройство. Личинка уже не только сосет заготовленную матерью пищу, но и грызет ее.

Личинке осы Симморфус коннексус скормили в пробирке за 6 дней 26 гусениц. В естественных условиях она после этого окуклилась бы. Но здесь для опыта продолжали подкладывать корм, и личинка его поедала: съела 30, съела 35…40…45, съела 50 гусеничек — вдвое больше нормы, причем осе не окукливалась…

Вообще личинка у разных эвменид растет 3–5, самое большее 15 дней. Закончив рост, она освобождается, от отбросов пищеварения — мекония, и темное пятнышко на стенке норки указывает, где находится брюшной полюс.

Перекормленная же личинка симморфус не окуклилась и на двадцать пятый день!

Одиночные осы-одинеры тоже относятся к группе складчатокрылых. На рисунке: одинеры мурариусстенные, или откосов, как их называл Фабр.

Закончив рост, личинка одевается в кокон. Дальнейшее зависит от вида осы и времени года. Некоторые эвмениды дают за сезон два поколения, две генерации. У этих куколки первой генерации спят недолго: недели через две в коконе просыпаются взрослые осы. Они сразу вылетают, закладывают гнезда, засевают их и выкармливают личинок, которые до наступления осени созреют.

Обе предкуколки (и та, что формируется в первой генерации — в конце весны, и та, что созревает во второй — к концу лета) вроде одинаковы, но первая окукливается сразу, вторая остается предкуколкой еще добрых 6–8 месяцев.

Почему? На этот счет существуют пока больше предположения. Можно думать, все зависит от соотношения длины светового дня и ночи. Первая генерация воспитывается в условиях удлиняющейся солнечной части суток, вторая — когда день начинает убывать. Но возможно ли, чтобы время восхода и захода солнца оказывало воздействие на скрытых в гнезде личинок?

Забегая вперед, скажем, что вопрос изучен пока только на более высокоразвитых общественных видах — на знакомых нам по первой главе осах-полистах. Сигналом, вызывающим изменение свойств нового поколения этих ос, оказался действительно солнцеворот — день, когда продолжительность световой части суток перестает увеличиваться, а ночь начинает удлиняться.

Фантастика? Тем не менее ленинградский профессор Эдуард Карлович Гринфельд убедительно доказал: именно с солнечным светом, с лучами солнца поступает команда, изменяющая режим воспитания и характер ос-полистов, вырастающих из личинок.

Как тут не вспомнить «Необыкновенное приключение» В. В. Маяковского, который разговаривал с Солнцем? И, если помните, разговаривал именно в один из тех дней, когда «в июль катилось лето», то есть где-то на исходе июня, после 24-го числа. В знаменитом этом стихотворении Владимир Владимирович обращается к великому светилу запросто, причем в стихах светило только слушает речь поэта. В случае же с осами, они хоть и жужжат, но слушают приказ солнца, причем не просто слушают, но и исполняют.

Лабораторные гнезда можно искусственно освещать или, наоборот, затемнять, удлиняя или сокращая таким образом световой день или ночь. Это простейший способ убедиться в том, как свет солнца дирижирует жизнью ос.

Летом профессор Гринфельд работал со студентами в заповеднике «Лес на Ворскле» (50° северной широты). Об этом заповеднике мы скоро узнаем подробнее. Здесь и были проведены опыты с полистами

Первые испытания начались как раз 24 нюня, когда световой день длится здесь 16 часов 22 минуты, а с учетом утренних и вечерних сумерек 17 часов 50 минут.

Темная часть суток составляла в это время 6 часов 10 минут. Подопытные гнезда искусственно затемнялись в течение 5 часов 38 минут, так что «день» сократился до 12 часов 12 минут.

Так вот гнезда, переведенные на голодный световой паек, к середине августа закончили существование, а рядом — в незатемняемых гнездах — жизнь семьи продолжалась еще в середине сентября.

Эдуард Карлович Гринфельд, профессор энтомологии Ленинградского государственного университета, регулярно проводит летнюю практику со студентами и собственные исследования в заповеднике «Лес на Ворскле». Главная тема работ Э. К. Гринфельда — перепончатокрылые и, в частности, питание взрослых насекомых пыльцой и нектаром. Особенно подробно освещены изменения ног, связанные с изменениями образа жизни и режима питания насекомых.

В другой серии опытов, начатых позже — 2 июля, искусственное затемнение (естественная продолжительность освещенной части суток сократилась на 5 минут, а темная на столько же возросла) также изменило календарь развития семьи, сократив его почти на месяц.

Ленинградский энтомолог В. Е. Кипятков работал с муравьями Мирмика, они воспитывают за сезон два поколения: одно — созревающее за несколько недель, второе — требующее нескольких месяцев. Опыты с искусственно затемняемыми гнездами подтвердили: именно от продолжительности светового дня зависит срок, необходимый для завершения развития насекомого.

Искусственные гнезда В. П. Кипяткова, заселенные муравьями Мирмика, различались: из одних на освещаемую арену при затемненном гнезде могли выходить только рабочие фуражиры, из других — не одни рабочие, но и глава гнезда, самка. И в первой группе (А) и во второй (Б) семьи развивались одинаково. Тогда Кипятков перевел муравьев группы А на разный световой паек: часть гнезд выдерживал на свету 12 часов в сутки, а 12 часов затемнял (Аа), другую часть гнезд освещал по 18 часов и 6 часов держал в темноте (Аб). Состояние личинок в семьях Аа и Аб отчетливо изменилось. Различие сохранилось даже после того, как глаза фуражиров, выходящих на арену за кормом, покрывались темным, светонепроницаемым лаком. Солнечная команда передавалась в гнездо через муравьев, лишенных органов зрения.

Имя еще одного немецкого осоведа доктора Гюнтера Ольберга нам уже отчасти известно. В опубликованном им в 1959 году в научном издательстве в Берлине сочинении, озаглавленном «Поведение одиночных ос Средней Европы (эвмениды, помпилиды, сфециды)», напечатана серия фотографий из жизни и нравов осы эвмена тонкого. Здесь воспроизводятся перерисовки снимков:

_{1 — к месту сооружения гнезда, придерживаемый жвалами и парой передних ножек, доставляется комочек грязи; 2 — сырой грунт быстро превращен с помощью тех же жвал и ножек в основание будущей ячеи; 3 — еще несколько комочков приклеиваются к ранее доставленным, и ячейка готова; 4 — в нее отложено яйцо; 5 —ячейка провиантируется парализованными гусеничками; 6 — не так просто уложить добычу в ячейку; 7 — а после всего ход в ячейку наглухо запечатывается, чтоб скрыть гнездо от ос-блестянок и других непрошеных гостей.}

Как же она доставляется в глубь затемненного гнезда?

Загадка еще не разрешена. Пожелаем удачи тем, кто не побоится трудностей в поисках ответа. А он будет тем интереснее, что подобных опытов с одиночными осами, воспитывающими за один сезон два поколения, пока никто, кажется, еще и не пробовал ставить.

Что касается предкуколок второго, осеннего поколения Симморфус, они возобновляют развитие весной после перерыва, вызванного зимними холодами.

Созревшее насекомое покидает кокон. Но выход из кокона — это еще не выход на волю… Многие эвмениды выводятся в линейном гнезде, скажем, в трубчатой части полого стебля, поперечно разгороженного на отдельные ячеи: I, II, III, IV, V, VI…

В ячеях слева запас корма обычно больше, чем в крайних справа. В левых осы развиваются от яйца до взрослого насекомого дольше. Правые ячеи провиантируются скупее, засеваются позже, и в них осы созревают быстрее, открывая дорогу сестрам из ячеек, засеянных первыми.

Покинув кокон, каждая оса какое-то время проводит в тщательном, многократном, иногда кажется — даже ожесточенном самоочесывании, самоочищении, наведении лоска, прерывая подчас это занятие «разминкой» — жужжанием…

Звук работы крепнущих крыльев служит словно сигналом для соседки в ближней ячее: из IV для III, из III для II, из II для I. А женихи — они вывелись в ячеях VII, VI, V — уже летают на воле.

Чистка и разминка закончены, насекомое, полное сил, отправляется в первый рейс. Взрослые эвмениды своими короткими язычками собирают нектар только из открытых венчиков, из внецветковых нектарничков на стеблях, на листьях или пьют его через прогрызы, сделанные шмелями на стенках трубок глубоких нектарных шпор.

Подкормившаяся сладким оса раньше или позже принимается сооружать норку или сложнее устроенное гнездо, где отложит яйцо и куда будет сносить корм для будущего потомства.

Осы-эвмениды заправляют норку-ячею полным запасом или доставляют свежий корм личинкам по мере того, как съедается ранее принесенный.

На фотографии изображен примерно тот же момент, что и на рисунке на стр. 116.

Доктор Регина Экк после окончания биологического факультета университета в Иене начала работать в Государственном зоологическом музее в Дрездене, ГДР. Она стала известным специалистом по одиночным осам — роющим и складчатокрылым. Ее исследования эвменид опубликованы в нескольких энтомологических изданиях, сборы образцов существенно обогатили коллекцию Дрезденского музея, а сравнение эвменид одних и тех же видов на разных широтах внесло много нового в расшифровку экологии этих интересных насекомых.

Вот что писал В. Песков, увидев на выставке работы художника в Московском зоологическом музее: «Когда проходишь мимо больших листов с «портретами» ос, муравья и всякой другой мелкоты, испытываешь чувство открытия. С чем бы сравнить это чувство? Сравним с наблюдением самолета. Много раз вы видели проплывающий в небе маленький белый крестик, а однажды оказались рядом с летательным аппаратом и поразились его размерам, подробностям устройства. Вот так же смотришь и на какую-нибудь осу, преподнесенную тебе на листе в размерах козленка, с передачей всего, что увидел очарованный мастер в стеклышко микроскопа.

_{Рисунок Н. Гребенникова.}

Эвмениды, заметил Малышев, сосредоточились на добывании главным образом мелких гусеничек. Многие не только парализуют их ужалениями, но и разжевывают, перед тем как передать будущим сыновьям и дочерям. А делает это все — добывает и доставляет провиант потомству — только мать. Отцы не участвуют также ни в выборе места для основания гнезда, ни в сооружении его или охране. Вообще у ос отцы многим походят на трутней медоносных пчел. И продолжительность их жизни короче, чем матерей, — тоже как у медоносных пчел.

Но хотя эвмениды более высокоразвиты, чем, скажем, сфексы, у них все виды тоже представлены только двумя формами: самцами и самками.

Эвмениды — осы одиночные.

Глава 18

Еще об одной редчайшей осе Дисцелиус зоналис и о том, где удалось С. И. Малышеву ее наблюдать

Сообщение Малышева о гнездовых повадках одиночной эвмениды Дисцелиус зоналис начинается с таких слов: «Всюду, где встречается эта оса, ее отмечают как редкую или весьма редкую». Приводится также справка О. Шмидекнехта, прямо писавшего, что дисцелия «всюду является редчайшей складчатокрылой осой».

Э. Нильсен упоминает: в Дании оса была найдена всего один-единственный раз и то «в прошлом столетии»…

Темное продолговатое тело 12—17-миллиметровой осы с ее отчетливо выраженным стебельком… Голова с темно-зеленым отливом, брюшко опоясано желто-зеленой полоской, на втором тергите она вдвое шире, чем на остальных, где полоска выглядит тонкой миллиметровой ниточкой. Желтый наличник… В книге А. де Соссюра, опубликованной в 1852 году, дан хороший черно-белый рисунок. Цветной — напечатан в статье доктора К. Язуматсу в журнале «Контю» за 1938 год. Именно этой реликтовой осой, которая в других странах и другим натуралистам попадалась раз в столетие и то в одном экземпляре, заинтересовался Малышев. Как было не поискать этот живой пережиток давно минувших эпох, позволяющий словно заглянуть в глубины истории тех форм живого, что с юношеских лет его занимали. Он знал дисцелию и ее приметы по считанным образцам и редким описаниям.

Коллекционный экземпляр осы Дисцелиус зоналис из музея Зоологического института Академии наук СССР.

Так проводят ночные часы осы Дисцелиус пиктус: они примащиваются, уцепившись за листок. Снимок сделан летом 1976 года в долине Сырдарьи.

И вот в середине июля, проходя в Калиновском участке Хоперского заповедника (опять заповедник!) мимо очищенного от коры дубового столба, Сергей Иванович увидел в одном из отверстий ходов, проточенных личинками жуков, голову осы с желтым наличником: оса медленно вышла из отверстия, продолговатая, с тонкими желтыми опоясками, вышла и через миг улетела. Рассмотреть насекомое подробнее не удалось. И тем не менее Малышев подумал: «Дисцелия?!»

Г. Лепелетье в 1841 году видел эту осу — она юркнула в дыру на месте, где когда-то был забит длинный гвоздь: дисцелии требуется готовая полость. Французский гименоптерист (знаток перепончатокрылых) доктор Л. Берлян подтвердил: оса гнездится в ходах, проточенных личинками жуков, или в других готовых полостях.

Так ведь и увиденная Малышевым вышла из готовой полости.

Дисцелия?

Вообще среди одиночных пчел и ос довольно широко распространены «линейные гнезда», из которых — об этом уже шла речь — обитатели нижних, первыми запечатанных ячеек могут вылетать на свободу только после того, как им освободят проход братья и сестры, появившиеся на свет выше — ближе к выходу. Но эти могут по разным причинам не развиться, или их ячеи могут быть захвачены другими, дольше созревающими насекомыми. И тогда осам из глубоких ячей не выбраться на волю!

Да, но зато гнездо в готовой полости освобождает мать от рытья колодца-шахты или выдалбливания тоннеля в трухлявой древесине, в мякоти стебля бузины и т. д.

Занимая готовую полость, оса освобождает себя от трудоемких подготовительных работ и может заложить больше гнезд, произвести больше яиц, оставить больше потомства. В общем, здесь есть и плюсы и минусы.

В коллекции Зоологического института Академии наук СССР — это одна из богатейших в мире! — несколько дисцелий. Этикетки при них сообщают: Владивосток (Терский, 1910); Уссури. Яковлевка (Филипьев, 1926); Полтава (Фабри, 1925); Сучан. Тигровая балка (Кузнецов, 1926); Сарепта (Ф. Моравитц); Минусинск (Ф. Моравитц).

Всё!

Из 6 экземпляров — 4 к востоку от Минусинска. А здесь Хоперский заповедник!..

Конечно, можно и ошибиться, но очень схожа с цветным изображением Язуматсу в журнале «Контю». И Малышев решил потерпеть, пока оса вернется.

Ждал долго и безуспешно. Тогда Сергей Иванович надумал, не надеясь на счастливую встречу, бросить поиск дисцелии в ее природном жилье, а заманить ее в искусственное. Раз дисцелия использует для гнезд готовые полости, то, вероятно, ей подойдет «улей Фабра».

Ошибается тот, для кого слово «улей» обозначает обязательно аккуратный пчелиный домик под крышей. Улей Фабра может быть нестроганым обрезком доски с просверленными в ней отверстиями, в каждое вставлены полый стебель ежевики или тростинка камыша, на переднем конце они косо срезаны, а на втором конце закрыты естественной перемычкой — узлом стебля.

Два таких улья вывесил Малышев вблизи от места, где заметил дисцелию: один улей открытыми срезами на запад, второй — на юг. Тростники были — все-таки опыт! — разного диаметра и разной длины. Начались дежурства…

Стояла середина июля. Это пора гнездования осы.

Косые срезы тростинок должны восприниматься осой, ищущей место для закладки гнезда, как приглашение к новоселью… На этом и строился расчет, и тем не менее Малышев торжествовал, когда расчет оправдался. Вернувшись через несколько часов, он увидел: из тростинки, висевшей срезом на запал, вылетела дисцелия, спустя минут 15–20 вернулась и по-хозяйски неторопливо прошествовала в леток той же тростинки. Так впервые было создано искусственное гнездо редчайшей реликтовой осы-дисцелии. В 1948 году гнездо осталось первым и единственным.

Из стеблей ежевики Фабр мастерил свои приманочные «ульи», в которых поселяются строители линейных гнезд. С. И. Малышев использовал тот же способ, чтоб обзавестись гнездами дисцелий. Но своим «фибровским ульям» С. И. Малышев придал форму вертикального прямоугольника: входы в стебли — со всех четырех стен сооружения.

Следующим летом ульи были вывешены там же чуть не на полтора месяца раньше. Часть тростинок быстро захватили непрошеные жильцы — осы-трипоксилы, к слову, родственницы уже знакомой нам лярры. Когда неизвестно откуда появившаяся дисцелия пыталась заглянуть в уже занятые тростинки, из них угрожающе высовывалась голова захватчицы с раскрытыми жвалами. Дисцелия сразу отступала.

Все же на третий день одна тростинка «южного» улья оказалась заселена дисцелией, вслед за тем вторая. Их Малышев зарегистрировал с учетом прошлогодней как № 2 и № 3. Тростинки с трипоксилами он удалил, заменив пустыми. После этого в ульях появилось еще два гнезда дисцелий — № 4 и № 5, тоже в тростинках летками на юг.

Для начала неплохо.

Опыт заселения первых тростинок позволил заключить: дисцелия предпочитает диаметр примерно в полсантиметра и длину сантиметров в 15. В такие трубки сносятся небольшие кусочки свежих листьев. Определить растение, с какого доставлены эти обрезки, не удалось. Очень уж они крошечно были настрижены (11x4 миллиметра!).

Впоследствии, аккуратно расщепляя тростинки, Малышев увидел: листовая масса внутри трубочки с одного края приклеена к ней, а вторым концом свободно вдается в полость, образуя подобие рыхлого свертка, сборного свивальничка. Когда внутренняя отделка закончена, дисцелия подвешивает на тонкой нити яйцо.

Яйцо, подвешенное к верхнему своду ячеи… Сами собой напрашиваются темы для опытов.

Малышев перерезает нити, на которых висят яйца, и дальше наблюдает за личинками, выводящимися на дне норки. Яйцо может лежать под провиантом, а личинки тем не менее благополучно растут. Не значит ли это, что инстинкт подвешивания яйца уже пережиток?..

Так или иначе, к потолку подвешено на нити яйцо, а на дне лежит доставленный дисцелией для личинки провиант. Вопреки всему, что написано в книгах о рационе личинок дисцелий, Малышев обнаружил в ячеях не гусениц виноградной листовертки, которой, как сообщал сто лет назад французский натуралист В. Одуэн, питается личинка дисцелии, и не «гусеницеобразную» добычу, о которой писал Лепелетье, не успевший определить ее происхождение. В ячеях своих дисцелий Малышев нашел вообще не гусениц бабочек и не личинок жуков, но ложногусениц тополевых пилильщиков — одиночных обитателей кармана, образованного завернутым трубочкой краем листа. Таким образом и на Хопре, как во Франции, дисцелия охотится за добычей, запрятанной в листовую свертку. То-то в ячеях вместо ложногусениц пилильщика или вместе с ними попадались иногда и настоящие гусеницы выемчато-крылой моли. Одетые в нежный покров, бледноокрашенные создания эти ютятся под загнутыми краями листьев ивы, в листовых карманах. В общем, это тоже своего рода листовертки.

Находки Малышева не оправдывают мнения о непоколебимом видовом или родовом постоянстве пищи личинок одиночных перепончатокрылых. Сходство повадок, оказывается, может быть важнее систематического родства!

В. С. Гребенников в своих энтомологических микрозаповедниках просто подвязывает к ветке пучок стеблей с мягкой сердцевиной, приглашая крылатых строителей линейных гнезд на новоселье.

Хризида Стильбум цианурум. О ней Фабр писал: в гнездах амедеева замена иногда попадался «великолепный злодей голубого цвета на туловище и цвета флорентийской бронзы с золотом на брюшке, с лазурной перевязкой на конце тела».

Итак, дисцелия вымостила обрезками листьев дно трубки в тростинке, прикрепила к верхнему своду висящее на нити яйцо, загрузила кормом ячейку. Несколько отступя от дна в направлении к косому срезу тростинки, ячея запечатывается вторым свивальничком из перетертой в мастику листовой массы. Поодаль от перегородки, примерно всего в сантиметре от нее, трубка перегорожена еще одной стенкой из зеленой массы. Между стенками двойной перегородки — пустота. Она гораздо меньше ячейки и не может быть никак использована.

К чему это очевидное архитектурное излишество — две перегородки, два перекрытия, там, где можно бы обойтись одним?!

В поисках ответа последим за небольшой изящной осой-хризидой: ее хитин, окрашенный в яркие, с металлическим отливом цвета, объясняет, почему это создание называют блестянкой.

Вот блестянка Хризис игнита летает вокруг и около хода в гнездо осы Одинерус париетум, выкармливающей детву гусеницами мелких бабочек. Улучив миг, блестянка пробирается в такое гнездо, откладывает яйцо и улетает. Дня через два, после того как оса-хозяйка запечатала гнездо, можно вскрыть его и обнаружить личинку блестянки и корм, припасенный для хозяйской молоди. От потомства же хозяйки и следа нет.

Другая блестянка откладывает яйцо в лежащую уже в коконе предкуколку Одинерус спинипес. Личинка хризиды выпивает одинера, дожидается в его гнезде весны, окукливается и заканчивает развитие блистающей ярким нарядом осой.

Любопытно, что личинка хризиды по всем статьям похожа на личинку одинера, их с трудом различают только по цвету: одинер — желтее, блестянка белее.

«Это, впрочем, — замечают авторы старых пособий, — лишь один из весьма многих случаев, когда паразит на глаз чрезвычайно похож на своего хозяина».

Вернемся теперь к наблюдениям.

1 нюня 1949 года Малышев заметил осу Хризис игнита. Она летала перед открытыми срезами камышинок, в одной из которых недавно поселилась дисцелия.

Блестянка заглянула в эту камышнику и, убедившись, что хозяйка дома, отбежала в сторону, затем повернулась головой к входу в гнездо и замерла.

Голова дисцелии высовывалась и вновь скрывалась в трубочке гнезда. Хризида все ждала. Наконец дисцелия вышла, а хризида, увидев ее, отступила подальше…

Не почуяв опасности, хозяйка поднялась в воздух и улетела, но блестянка еще какое-то время сохраняла неподвижность, словно опасалась: вдруг отбывшая вернется с полдороги? Нет, хозяйка не возвращалась, и тогда блестянка стала приближаться к входу в тростинку. Добралась до летка и вошла в камышинку.

Спустя-несколько мгновений — хризида была еще в чужом гнезде — дисцелия вернулась, помедлила, в конце концов вошла. Что могло произойти теперь в узкой камышинке, где двум осам не разминуться? Сначала в летке стал виден конец брюшка хозяйки: она пятилась, вот все брюшко, вот грудь и голова… Она волоком тащит за собой блестянку, а та свернулась в плотный блестящий шарик, защищенный на редкость прочным хитином. Это надежная броня блестянки.

Осы срываются с тростинки, падают на землю, но схватка продолжается. Хозяйка сильнее, но хризида не меняет позы: неуязвимый шарик не поддается атакам жала.

Дисцелия покидает выдворенную блестянку и возвращается к себе.

Но если гнездо для опыта — в стеклянной трубочке, а дисцелия перехвачена и не вернется домой, то можно видеть: хризида пробирается в трубке до перегородки, приникает к ней головой, жвалами грызет, бурит, сверлит в поперечной стенке ход, открывая себе доступ к ячейке. Она подготовлена дисцелией для своего потомства, здесь отложено ее яйцо, а ячея запечатана перегородкой. Ее-то и грызет хризида.

В качестве приманочных ульев для одиночных ос и пчел вполне пригодны также деревянные чурбачки с просверленными в них глубокими отверстиями-ходами разного диаметра; применяются также керамические «ульи»; для защиты от непогоды их помещают по нескольку в один открытый спереди ящик и подвешивают к стволу деревца.

Отверстие, оставляемое ее жвалами, ничтожно, эту дырочку подчас трудно обнаружить. Но хризида поворачивается к ней брюшком и вводит выдвижной мягкий, тонкий, как волос, яйцеклад. Внутри яйцеклада пробегает невидимая капелька.

Хризида торопливо отрывается от перегородки и убегает. Она и не пробует заделывать отверстие. Если теперь дисцелия вернется, она не заметит изъяна в перегородке, а будет целиком поглощена сооружением новой ячеи, в которую сносит следующее яйцо и складывает корм для будущей личинки. Между тем рядом, в нижней, вот-вот выведется личинка хризиды. Хватаясь жвалами и опираясь «пяткой» обо все, что попадается, она рыщет по ячейке, дожидается появления хозяйской личинки и поедает ее.

Дисцелия, как сказано, не видит в перегородке отверстия, не слышит происходящего рядом, где молодая хризида уничтожает ее потомство. Но другие эвмениды, сооружающие линейные гнезда, ответили на коварные повадки блестянки: начали строить сложные, двойные — одну настоящую, вторую ложную — перегородки. Первая запечатывает колыбель молоди, а другая, несколько отступя, прикрывает пустоту, превращает небольшой отрезок гнездовой трубочки в ловушку, в «волчью яму», где потомство блестянки обречено на голодную смерть.

Еще недавно мы наблюдали сфекса, трамбующего камуфлируемый ход в гнездо зажатым в жвалы обломком гальки, поражались трудоподобной деятельности осы с использованием орудиеподобного предмета, — и вот построенная одинером противоблестянковая западня! Она превосходно выполняет свое назначение.

«Много раз, — упоминает Малышев в обзоре естественной истории ос-одинеров, — я видел яйца и голодных личинок хризид между двумя непроницаемыми для них стенками…»

Когда блестянка, проделав в ложной перегородке отверстие, вводит сквозь него яйцо, оно попадает не в ячею, где будущая личинка нашла бы корм, а в пустую полость, отделенную перегородкой от лежащей рядом ячейки с личинкой одинера.

Уже большая голова личинки хризиды тому помеха, да и движется она беспорядочно, блуждает по трубке, ищет то, что находится через стенку, чего здесь не найти.

Сосредоточенно анализировал Малышев такие микроподробности архитектуры гнезд, устройства ячей, поведения обитателей. Разрозненные факты, которые он непрерывно обдумывал, постепенно смыкались, связывались.

Чтобы покончить с историей осы Дисцелиус зоналис, находку которой считали счастливым событием многие выдающиеся энтомологи, напомним, что Малышеву удалось еще раз организовать встречи с ней, и снова в заповеднике — в Хоперском.

Да и упоминавшаяся уже однажды редчайшая крошечная оса Аммопланус перризи, выкармливающая потомство молодью трипсов, зарегистрирована была в заповеднике «Лес на Ворскле». Этот заповедник занимает в жизни Малышева особое место.

Глава 19

О предыстории заповедника «Лес на Ворскле» и о том, что помогало С. И. Малышеву находить редчайшие виды

Не много есть натуралистов, которым посчастливилось наблюдать в коллекциях, так сказать in vitro, и в природе, живыми — in vivo, столько редчайших форм. Эти находки помогли С И. Малышеву сделать ряд содержательных открытий в естественной истории перепончатокрылых вообще, и ос в частности.

Свой путь в науку Сергей Иванович начинал, как мы уже говорили, с исследования топографической способности и зрительной памяти насекомых. Впоследствии он расширит круг изучаемых способностей и повадок насекомых, в которых видел, говоря словами Фабра, «неисчерпаемый источник инстинктов». Сергей Иванович сознательно посвятил себя анализу поведения перепончатокрылых: их инстинкты наиболее изощренны, проявляются в самой отчетливой форме, в чистом виде, когда ни научение, ни подражание невозможны. Ведь, к примеру, у одиночных ос и пчел поколения матерей и детей разъединены во времени: мать, как правило, и не видит свое потомство, следовательно, не может ничему научить его, не способна подать ему никакого примера. И мать и отец чаще всего кончают жизненный путь задолго до того, как появляются на свет их дочери и сыновья. Тем не менее дети свободно и естественно повторяют цикл действий, совершавшихся родителями, которых они в глаза не видели.

Чрезвычайно тщательно, как мы видели в случае с двойными перегородками в гнездах дисцелии, изучал Малышев особенности гнезд тех же ос и пчел, поразительное разнообразие приемов заготовки, использования и обработки ими разных строительных материалов.

Не все удавалось с первого раза.

В лаборатории биологии насекомых Института имени И. П. Павлова в Колтушах Малышеву как-то потребовались одиночные пчелы — рыжие осмии. Но ни в одной из расставленных в окрестностях лаборатории ловушек осмий не оказалось. А в заповеднике «Лес на Ворскле» на те же приманки в такие же ловушки собралось множество осмий. То же получилось и в Хоперском заповеднике.

За годы работы Малышеву довелось познакомиться с энтомофауной, вообще с фауной лесостепной, степной и субтропической зон СССР — в Курской, Белгородской, Днепропетровской, Запорожской областях, в Аскании-Нова, в Пицунде и других наших знаменитых заповедниках. К истории возникновения одного из них Сергей Иванович имел непосредственное отношение.

…Вернемся здесь в голодную и холодную зиму огненного 1919 года, когда чуть не вся европейская часть Советской Республики была охвачена гражданской войной.

Малышев был направлен из Петрограда в слободу Борисовку недалеко от Белгорода, чтобы создать зоопсихологическую станцию для наблюдения насекомых в природных условиях. В Борисовке, в местах, родных Малышеву с детства, он должен был организовать филиал Института имени Лесгафта.

Для будущей станции отвели здание бывшего монастыря по соседству с прекрасным лиственным лесом — последний старым лесным островком в местной степи.

Забот было хоть отбавляй, а времени в обрез. Чтобы прожить, надо было к тому же преподавать в школе. Впрочем, летние месяцы — страда для энтомологов, для преподавателя — время каникулярное, и Малышев продолжал наблюдения и опыты.

В излучине реки Ворсклы — вековечный лес, где, по свидетельству летописцев, богатыри охотились на туров, вепрей, медведей, оленей, лосей. Малышев хорошо знал этот лес по студенческим годам, когда многое повидал во владениях графа Шереметева, в частности в Заказной роще, в Заповеди. То был массив огромных 200- 300-летних деревьев с густым многоярусным подлеском.

«Встреча с косулями, грациозно прыгавшими через кусты или мирно пасшимися целыми семьями, была тут обычным явлением», — вспоминал Малышев.

Лес строжайше охранялся. Не то что охота, или, скажем, потрава, даже просто обламывание сучьев были полностью запрещены. Даже по грибы и по ягоды — они тут росли в изобилии — ходить в Заповедь не разрешалось. Посторонние переступали границу только по особым билетам. В архиве Малышева сохранился такой билет, выданный ему 13 марта 1915 года.

Но в годы войны — 1915–1916, особенно в начале 1917 гола — графский управляющий варварски свел один из лучших участков леса — девятый квартал. Тогда же были перебиты косули, затем известно стало, что владелец имения сбежал. Верховые чеченцы, охранявшие во время войны графские земли, всем отрядом отбыли к себе на родину. Крестьяне из ближайших селений, видевшие в Заповеди только владение ненавистного графа, стали рубить деревья, пасли здесь скот, ловили дичь. Над лесом на Ворскле нависла угроза.

Тут на защиту редкостного памятника природы поднялись народные учителя — профсоюз работников просвещения.

Преподаватель средней школы Малышев организовал «Народный дом» и борисовское общество охраны природы, в которое входили в основном учителя слободы и окрестных сел.

Сегодня в нашей стране о необходимости охраны природы знают юные натуралисты, зеленые патрули, лесные школы, шефы памятников живой старины, студенты пединститутов и биофаков, естествоиспытатели да и все труженики, даже далекие от природы… Теперь статьи 67 главы VII Конституции СССР обязывает всех советских граждан «беречь природу: охранять ее богатства».

Стоит ли говорить о крошечном местном обществе? Наверное, все же стоит, так как борисовское создано было одним из первых в Советской России, стало предтечей нынешних массовых обществ охраны природы.

30 января 1920 года председатель борисовского общества Малышев выступил на собрании профсоюза работников просвещения, осветил тревожное положение в бывшей графской Заповеди.

Мы, учителя, обязаны первыми защищать драгоценный памятник природы, спасти его. Потомки не простят нам бездействия. Мы не вправе оставаться равнодушными свидетелями разрушения Заповеди, — говорил докладчик.

Решено было усилить разъяснительную работу среди населения, повести энергичную борьбу с «тяжким наследием прошлого: несознательностью и темнотой», а Малышеву собрание поручило ходатайствовать перед Москвой об объявлении леса на Ворскле государственным заповедником.

В феврале 1920 года Сергей Иванович списался с известным московским деятелем по охране природы Францем Францевичем Шиллингером, оба и стали готовить письмо о Заповедной роще в Совет Народных Комиссаров. Когда текст был окончательно отшлифован, письмо передали в Кремль на имя В. И. Ленина.

Подобные письма об оказавшихся без присмотра, приходящих в запустение важных для науки памятниках природы — садах, парках, произведениях архитектурного и растениеводческого искусства приходили тогда в Москву из разных концов страны.

И эти сигналы не остались неуслышанными. Два докладчика — от Наркомата земледелия и Наркомата просвещения — сообщили на заседании Совнаркома 16 сентября 1921 года о состоянии охраны памятников природы, садов и парков. Совнарком утвердил исторический декрет: «Участки природы, замечательные своими памятниками, объявляются заповедниками и национальными парками».

Прошло не так уж много времени, и Заповедь стала частью государственного заповедника «Лес на Ворскле». Забота о нем возложена была на станцию Института имени Лесгафта.

Заповедник «Лес на Ворскле»: справа — главное здание, каким оно было во времена Малышева; слева — пятый квартал, мостик через Ворсклу.

Малышев огородил заповедную зону непроходимо плотной зеленой полосой из облепихи, лоха, акации, терновника. В заповеднике открылся музей местной природы с богатыми коллекциями насекомых, мастерски, выполненными чучелами зверей и птиц. Франц Францевич Шиллингер с дочерью засняли кинофильм о заповеднике: могучие деревья, подлесок со всходами луба, липы, клена; колонии серых цапель на вершинах еще голых дубов ранней весной и они же летом, когда дубы покрыты густой зеленой шубой, а цапли парами кружат над лесом; белые аисты, обитающие в восточной зоне заповедника, и золотистые щурки, голубые сизоворонки и слепыши, зайцы, барсуки, ежи, кроты, горностаи, куницы…

Не раз демонстрировался фильм в «Народном доме», и жители слободы стали гордиться своим «Лесом на Ворскле», стали его охранять. Подводя итог переменам, Малышев свидетельствовал: Здесь нет ни уральских казаков, ни кавказских горцев — всего лишь два сторожа-наблюдателя. Но теперь явилось новое средство воздействия на массу населения. Это — пропаганда просвещения, науки, охраны природы, не стесненная условиями частной собственности. Пройдет немного времени, и исследователь природы, не отправляясь в дальние страны, найдет здесь обширное поле для изучения привольной животной жизни. Плоды его трудов пожнет земледелец…

На первом Всероссийском съезде по охране природы (участников этого съезда от имени Центрального Исполнительного Комитета приветствовал один из старейших большевиков — Петр Гермогенович Смидович) выступил и Малышев. Его речь «О внедрении идеи охраны природы в массы населения» была рассказом о работе защитников «Леса на Ворскле».

В 1964 году заповедник — над ним тогда, как и ныне, шефствовал биологический факультет Ленинградского университета — отмечал сорокалетие. Малышев не смог принять участие в празднике и в ответ на приглашение написал: «Я рад был бы вновь взглянуть на близкие мне места и даже на отдельные великаны деревья — дубы и ясени с памятными мне габитусами, пройти через десятый квартал…»

После Борисовки Сергей Иванович свыше трех десятилетий работал в Хоперском заповеднике и не раз, проезжая на юг мимо Новоборисовки, вглядывался в темную полосу лесов патриарха советских заповедников.

Годы прошли с тех пор, когда горячая тревога за судьбу древнего леса подсказала Сергею Ивановичу счастливую мысль обратиться за помощью в Совнарком. Готовя письмо в Кремль, молодой натуралист из Борисовки не думал, что своим обращением поможет ускорить принятие первого советского закона об охране природы, закона, положившего начало организации в нашей стране первой сети заповедников, тех самых, в зоне которых Малышев обнаруживал впоследствии редкие и редчайшие виды пчел и ос.

Похоже, именно изучение перепончатокрылых неожиданно помогло Малышеву вписать новую страницу в историю охраны природы в нашей стране. Впрочем, так ли уж неожиданно? Ведь Сергей Иванович изучал пчел и ос, а пчелы, опыляя цветы растений, продолжают их род, осы же, вскармливая потомство, уничтожают множество насекомых, в том числе, разумеется, и вредителей. Таким образом, два этих подотряда — каждый по-своему — участвуют в поддержании природной устойчивости.

Не думал, не гадал Сергей Иванович, отправляя написанное с Шиллингером письмо, что оно такую помощь окажет ему впоследствии, что на всю жизнь сделает счастливой его охоту «в царстве пчел, в прянстве смол, в ханстве ос>, как сказал поэт Леонид Мартынов о лесе. Именно здесь, в заповедниках, не переставал Сергей Иванович изучать перепончатокрылых. Он изучал их до последнего дня жизни.

Скончался Сергей Иванович 9 мая 1967 года в возрасте 83 лет. Скончался по дороге из Ленинграда в Хоперский заповедник, где надеялся еще сезон провести, изучая своих перепончатокрылых.

Глава 20

О том, как оправдалось предвидение профессора В. М. Шимкевича, и о том, как одновременно С. И. Малышев его опроверг

Читатель, надо думать, не забыл о том, как в свое время профессор В. М. Шимкевич повторил новому ассистенту С. И. Малышеву предупреждение, сделанное когда-то Владимиру Вагнеру.

— Имейте в виду, молодой человек: вы изрядно осложните себе жизнь, если станете изучать одно только поведение животных. Настоящим человеком науки у нас считают анатомов или, скажем, эмбриологов, но поведение, инстинкты… Я ничего вам не навязываю, только не стройте себе на этот счет никаких иллюзий…

Однако Сергей Иванович Малышев не внял продиктованному лучшими чувствами совету учителя. Продолжая идти своим путем, он неустанно собирал и накоплял данные о повадках одиночных и общественных перепончатокрылых. Не так уж много во всем мире было и есть ученых, посвятивших себя лишь перепончатокрылым. Малышев стал одним из этих немногих. После уже известной нам «Топографической способности насекомых» он напечатал десятки статен, сообщений, обзоров в журналах СССР и за рубежом.

Его работы публиковались в «Известиях биологической лаборатории имени П. Ф. Лесгафта», в «Трудах русского энтомологического общества», в «Русском энтомологическом обозрении», в «Трудах ленинградского общества естествоиспытателей», в «Научно-методических записках главного управления по заповедникам», в «Известиях» и «Докладах Академии наук СССР», в «Журнале общей биологии», в «Трудах» институтов имени А. Н. Северцева и имени И. М. Сеченова, в «Успехах современной биологии», в «Природе»… Многие важные работы увидели свет в зарубежных изданиях, начиная со знаменитых немецких «Цайтшрифтов», «Ярбухов», «Гандбухов», в известном испанском энтомологическом журнале «ЭОС» и т. п.

Свои соображения о путях и условиях развития и о происхождении разных групп перепончатокрылых Малышев свел позже воедино. Так родился главный труд его жизни.

Конечно же, профессор Шимкевич не без основания тревожился о судьбе ученика.

Книга Малышева, она вышла поначалу совсем небольшим тиражом, прошла почти незамеченной. Автору исполнилось в то время 75 лет, но его имя было известно только самому узкому кругу исследователей отряда перепончатокрылых. Между тем сочинение Малышева было новым словом в науке. Сам Дарвин, его ученики и последователи развивали учение о происхождении видов, опираясь на данные морфологии, анатомии, эмбриологии, физиологии. Сходство же и различие инстинктов, вступающих в действие на разных этапах жизни животных, ни Дарвином, ни первыми его последователями не учитывались. Здесь ничем не могла помочь палеонтология: от повадок животного не остается обломков костей, отпечатков в меловых или каменноугольных, сланцевых или песчаных отложениях; не сохраняются они в условиях вечной мерзлоты. Сколько насекомых и пауков разных видов, живших много миллионов лет назад, дошли до нас в полной сохранности в сланце, в минерализованной смоле — в янтаре. Но о жизненных нравах, о повадках этих существ памятники минувших эпох почти ничего достоверного не сообщают.

Малышев отошел от традиции и попытался рассмотреть, как усложняется и совершенствуется поведение пилильщиков, рогохвостов, орехотворок, наездников, ос, пчел, муравьев. Он ограничил себя исследованием собственно одного лишь материнского инстинкта в пределах одного лишь отряда. Но то, что открылось здесь новому взгляду на старые факты, стало еще одним подтверждением учения об эволюции.

Конечно, отдельно взятый инстинкт каждого вида не больше, чем песчинка в пустыне, не больше, чем капля в океане, не больше, чем снежинка в Антарктиде, не больше, чем туманная точка во Млечном Пути. Но если из этих туманных точек построить ряды, окажется: аналогичные инстинкты связаны, родственны. В повадках можно рассмотреть прошлые эпохи, сохранившиеся в сегодняшней, они как бы сосуществуют. Анализируя собранные факты, сопоставляя их, Малышев не избежал смелых предположений, но самая идея — использовать черты поведения как еще один компас в исследовании путей эволюции — оказалась плодотворной.

Взять, к примеру, такую черту подотряда жалящих — акулеата, как их способность парализовать жертву, чтобы она не могла сбросить или уничтожить откладываемые на нее яйца.

Вот как охотится один из простейших жалоносов — наездник Панискус оцеллярис за гусеницей озимой ночницы. Гусеница, почуяв приближение наездника, делает несколько резких движений и поспешно уходит, но наездник догоняет ее, подымается на ножках, обращая грудь к жертве, кончиком брюшка с вытянутым сверлом делает укол в одни из последних члеников тела гусеницы. Ее движения сразу замедляются, она останавливается и все тише качает приподнятым туловищем. Наездник всходит на гусеницу и становится на все ножки, держась головой к хвостовому концу, затем прикрепляет яйцо позади второго грудного сегмента. Покончив, наездник отнимает яйцеклад и покидает гусеницу, а яичко, прочно укрепленное воткнутым под кожу стебельком, остается на жертве, оцепенение которой уже прекратилось.

Наездник паниск откладывает яйца, снабженные коротким стебельком, который всаживается в кожу гусеницы. Со временем этот стебелек набухает, образуя два пуговчатых утолщения, а вылупившаяся личинка не покидает яйцевой скорлупки и впивается в гусеницу ротовой частью, оказываясь таким образом прикрепленной к жертве обоими концами тела. Все шкурки линяющей личинки не сбрасываются, но окутывают задний конец тела развивающегося паниска, который вскоре внедряется в гусеницу и в ней сплетает свой кокон.

Как это мало похоже на те строго нацеленные, согласованные, последовательные удары ядовитого жала, которым настоящие осы парализуют обессиленную в схватке жертву! Но совершенно очевидно, что именно здесь в уколе, производимом вытянутым сверлом наездника, укрепляющего яйцо под кожу гусеницы, заключены, как растение заключается в семени, все варианты парализации жертв высокоразвитыми осами.

Почти по всему свету, а особенно в жарких странах, распространены бетилиды, во многих отношениях похожие на наездников. Малышев считает их уже полуосами, так как, в отличие от наездников, они откладывают яйца уже на определенные участки тела своих жертв. Некоторые откладывают яйца на свободно живущих под землей личинок щелкуна, которых высасывают досуха, а затем сами отыскивают под землей новых.

В материнском поведении таких полуос Малышев различает два действия:

1 — мать-оса отыскивает добычу, жалит и парализует ее;

2 — откладывает на жертву яйцо.

Такие действия Малышев для краткости обозначает по примеру Вагнера символами: первое — А, второе — Д. Когда полуоса-бетилида повторяла эти действия несколько раз, ее поведение обозначалось имеющей вполне алгебраический вид формулой n(А + Д). Осы, чье поведение характеризуется этой формулой, не застрахованы, впрочем, от того, что однажды пораженные ими жертвы могут быть повторно поражены другими особями того же или других видов. Потому-то повадка и должна была, по Малышеву, усовершенствоваться. Скажем, яйцо откладывается на определенные участки тела жертвы, эти участки очищаются от прежде отложенных чужих яиц и т. д. Такие действия, однако, еще не выходят за рамки формулы n(А + Д).

Существенным шагом вперед становится «основная черта осиной жизни — прятание добычи». Укрытие еще не подготовлено заранее, но добыча обязательно куда-нибудь переносится. Раз возникшая повадка приобретает силу и непререкаемость закона, даже если жертва зажалена в месте достаточно укромном и вполне подходящем для будущего потомства осы. Мать все равно заберет ее отсюда. В простейших случаях для каждой личинки заготовляется одна только жертва, она должна содержать достаточно пищи, чтобы прокормить личинку. Из-за этого размеры добычи не дают осе транспортировать ее лётом — по воздуху. Добыча перетаскивается волоком или короткими вспархиваниями.

Но и здесь возможны варианты. Природа каждый раз демонстрирует не только непререкаемость, но и гибкость, разнообразие в решении однотипных задач. Хороший пример тому сколии. Они не переносят добычу ни лётом, ни волоком, они вроде даже оставляют ее на месте, однако же не совсем: они ее зарывают примерно так же, как делают хотя бы гифии, которые, отыскав добычу на поверхности почвы, откладывают яйцо и подрывают под жертвой грунт, словно топят ее в песке.

В знаменитом «Гандбухе» — руководстве, описывающем методы биологических исследований, — издававшемся в Вене — Берлине под редакцией профессора Эмиля Абдергальдена (всего в этом пособии свыше тысячи страниц), помещена статья С. И. Малышева — наставление к сбору и исследованию пчелиных и осиных гнезд. На русском языке наставление опубликовано в 1931 году издательством Академии наук СССР.

Сколии тоже зарывают добычу там, где она была зажалена, но делают по сравнению с тифиями следующий важный шаг в совершенствовании заботы о потомстве, место, где захоронена добыча, они закрывают склеенной из лежащих по соседству песчинок затычкой. В этой пробке из песка и клейких выделений виден зародыш многих талантов осы-строительницы.

Необычайно юркие и проворные дорожные осы-помпилы выкармливают своих личинок пауками. Охота на пауков несравненно опаснее, чем на каких-нибудь толстых, неповоротливых личинок.

«Помпил тарантула разит в атаке встречной», — писал Эдмон Ростан в сонетах о Ж.-Д. Фабре, блестяще переведенных к 150-летию со дня рождения ученого Вильгельмом Левиком.

Действительно, помпил врывается в паучью нору и сразу выбегает, преследуемый тарантулом, а едва тот оказался на поверхности, разыгрывается последний поединок.

Точно нацелен удар жала в сконцентрированные нервные узлы паука — и грозный противник недвижим. Помпил откладывает яйцо на паука и уносит жертву к месту хранения, в норку.

В общем, — по Малышеву — у этой первой группы ос забота о потомстве сводится к следующим действиям:

Охота — А: отыскать жертву (а1), атаковать и парализовать ее (а2), перенести для временного хранения (а3)

Приготовление гнезда — В: подыскать место (в1), вырыть новое гнездо или отремонтировать старое, проверять, на месте ли добыча (в2).

Перетаскивание добычи в готовое гнездо — С: подтащить парализованную жертву (c1), проверочно осмотреть гнездо (с2), втащить добычу в гнездо (с3).

Откладывание яйца — D.

Запечатывание гнезда — E: запечатывание собственно ячейки (e1), закрывание самого гнезда (е2).

Поведение Помпила виатикус, например, в развернутой Малышевым формуле выглядит так:

а1 + а2 + в1 + в2 + с1 + с2 + с3 + D + е1 + е2.

а короче:

A + B + C + D + E.

Но так как оса откладывает не одно яйцо, она повторяет такие действия сколько-то раз, и формула приобретает следующий вид:

n(А + В + С + D + E).

Лаконичная строка символов полна реального содержания: осе необходимо парализовать жертву не только надежно, но и на довольно долгий срок, иначе корм испортится. Причем добыча должна быть непременно достаточной, чтоб прокормить личинку. Но крупную, грузную дичь осе не просто подтащить к гнезду.

Еще одна иллюстрация к топографической памяти перепончатокрылых. На чертеже (от 1 до 8 — дни, от А до Е — пять гнезд) — нечто вроде сетевого графика, на котором показано, как оса-аммофила одновременно обслуживает несколько своих гнезд. Черный кружок — принос гусеницы, светлый кружок — посещение гнезда без гусеницы, светлый треугольник — откладка яйца, черный треугольник — рытье норки, черный квадрат — запечатка гнезда.

А в формуле Малышева обязательно предшествует В. Но когда охота предваряет сооружение дома, то оса, готовя гнездо, вынуждена временно оставлять добычу без присмотра, а тут всякое возможно: то ветер откатит парализованное насекомое, то его склюет птица. Гнездо готово, добыча же исчезла, значит, впустую пропали время и силы, затраченные на охоту, парализацию, закладку гнезда. Для новой жертвы гнездо строится сызнова…

Поведение более развитых видов меняется.

Осы сначала подготовляют гнездо, потом загружают его провиантом. Перемена мест слагаемых в формуле поведения — не то что в арифметике — влечет за собой важные последствия. Их можно наблюдать в типичных повадках сфекса. В большинстве случаев планировка их гнезд усложнилась, гнездо разрослось, в нем несколько по-разному разметенных ячеек.

Раз гнезда подготовляются осами заранее, то провизию можно приносить не сразу, а поначалу в два приема, так что добыча уменьшилась в размерах, доставляется уже и воздушным путем, если нужно, издалека.

К примеру, Аммофила урнария помешает в ячейку двух гусениц, причем закрывает гнездо дважды: сначала временно, приготовив ячейку и принеся добычу, откладывает на нее яйцо, затем отправляется во второй рейс, из которого доставляет вторую гусеницу, после чего только и закрывает ход в норку окончательно.

Для поведения ос, снабжающих потомство несколькими жертвами, сносимыми в норку, Малышев предложил новую формулу: В + АС + D+ (АС)n + E, правда отступающую от строгих алгебраических норм. Здесь АС означает охоту, доставку первой добычи и откладку на нее яйиа, а (АС)n — охоту, повторяемую столько раз, сколько жертв (n) заготовляет оса после откладки яйца (D).

Когда яйцо откладывается не на первую принесенную добычу, а позже — на одну из следующих или на последнюю, то такому порядку действий соответствует, по Малышеву, формула:

B + (AC)n + D + E.

Так ведут себя американские сцелифрон и подиум, добывающие не только молодь прямокрылых или других насекомых с неполным превращением, но также и взрослых мух, комаров, жуков, бабочек, даже перепончатокрылых.

Постепенно одноактная охота и одноактное провиантирование ячеек сменились многоактным, а это повлекло за собой и новые усовершенствования повадок. Церемония кормления потомства стала иной. В описанных до сих нор вариантах яйцо откладывалось в запечатываемый матерью склад провианта, достаточного для полного прокорма личинки; более развитые виды перешли к постепенному выкармливанию потомства свежей пищей. Некоторые аммофилы — кампестрис или гейдени — приносят новую жертву, а старую, сморщившуюся гусеницу выбрасывают из гнезда.

Изученная голландским исследователем Д. П. Бэрендсом Аммофила кампестрис действительно образцовая мать-кормилица. Она готовит норку, временно закрывает ее и улетает на охоту. Вернувшись с первой гусеницей, откладывает яйцо и улетает, снова заткнув гнездо временной пробкой. Проходят день, другой, третий — мать ведет себя так, словно ее не касается, что где-то в грунте должна из снесенного яйца появиться личинка. Потом (какой будильник напоминает ей об этом? И как только запомнила место? Вот она, топографическая способность насекомых, которой так восхищался Фабр и статьей о которой вошел в науку Малышев!) находит ячейку и заглядывает в нее. Здесь уже почти нет корма: личинка аммофилы (она выходит из яйца на третьи сутки) доедает добычу, доставленную матерью в первый раз. Оса отравляется на охоту и приносит свежий корм, после чего снова на какое-то время забрасывает норку или навещает сначала наспех, для беглого осмотра и каждый раз закрывает временной крышкой. Все повторяется несколько раз. Лишь когда доставлена последняя (обычно шестая-седьмая) ноша, аммофила запечатывает ячею окончательно.

Как видим, известный нам порядок действий сохранился, но материнский инстинкт гораздо более развит.

Малышевские поиски общих приемов решения однотипных задач приводят здесь к новой формуле, в которой фигурирует уже и Т — число дней, в течение которых продолжается снабжение ячейки. В предыдущих формулах Т можно было принять равным 1.

Оса Бембекс рострата и ей подобные, отложив яйцо на крошечную мушку, ждут, пока вылупится личинка, а затем по мере ее роста и роста ее аппетита начинают доставлять мух, все более крупных, и прилетают все чаще. Бембекс может скормить одной личинке свыше полусотни мух среднего калибра или до двух дюжин крупных.

Какой долгий путь пройден от полуосы, оставляющей яйцо на том месте, где личинка впоследствии найдет подходящий корм, до осы, постепенно выкармливающей потомство, как птицы своих птенцов.

Но птица выводит выводок в одном гнезде, а у бембекса личинки растут в шести — восьми ячеях, все в разных местах. Тут есть основание говорить и о топографической способности, и о чувстве времени у насекомого.

Невозможно перечислить все наблюдаемые усовершенствования в поведении. В одних случаях яйцо не просто сносится в ячейку, но устанавливается на специальном постаменте из песчинок; в других — дичь, добываемая для личинок (скажем, у ос Монедула), не парализована, но зажалена насмерть. О складчатокрылых эвменидах, подвешивающих яйцо к потолку, мы уже знаем. Некоторые выкармливают по 4–5 личинок последовательно, а многие воспитывают потомство одновременно в разных местах и доставляют корм детве уже разжеванным.

Регулярное кормление личинок разжеванной пищей — мать подносит ее к самому рту личинки — стало законом у ос общественных. Таким же законом стало для них развитие личинки, висящей в ячейке вниз головой.

В натуре все эти ступени совершенствования не так ясны, не так просто прослеживаются, как в рассказе.

Но всюду, на каждом этапе изменение одного действия неизбежно влечет за собой цепь перемен в смежных и последующих действиях. Личинка подвешена головой вниз, пища подается ей вверх. Благодаря этому ячейки не засоряются, не требуют чистки.

Тоже прогресс!

Кормление личинок жеваной пищей изменяет и выбор добычи. Осы перестают охотиться за крошечными гусеничками, ловят двукрылых — разных мух, комаров, например, и медоносных пчел. Разделка добычи производится молниеносно: крылья, ноги, как лишенные питательности, отбрасываются, остальное — грудь, голова — спрессовывается в округлый шарик и уносится в гнездо. Личинки получают и жидкий корм — сок, выпитый осой при приготовлении мясного или рыбного фарша.

Во всех случаях личинка принимает корм не так, как птенцы, которым мать или отец забрасывают его или даже суют в глотку, а, скорее, как насекомые, слизывающие нектар.

Разве можно сравнить подобный способ питания с тем, который мы видели на первых ступенях лестницы, когда на личинку расходовалась одна парализованная жертва? Теперь простой алгебраической формулой не обойдешься. Одиночная оса оканчивает жизнь, произведя на свет несколько считанных личинок.

В семье общественных ос вырастают крупные общины из сотен и тысяч работниц: строителей, охотниц, фуражиров, — вооруженных ядоносным жалом и способных активно отстаивать благополучие семьи.

Появление осиной семьи с рабочими особями — на них лежат всякого рода гнездовые и семейные труды, — а также с молодыми самками и самцами — они предназначены для продолжения рода, в чем по-своему участвуют и рабочие осы, — стало новой страницей в истории этих насекомых. Сложные и глубокие перемены образа жизни и поведения складчатокрылых ос породили новую — уже надорганнзменную — форму жизни, превратили семью ос в целостность.

Обложка первого издания главного труда С. И. Малышева. В книге 291 страница, она выпущена «Советской наукой» в 1959 году. Второе издание — 339 страниц — вышло в 1966 году в издательстве «Наука» под заглавием «Становление перепончатых и фазы их эволюции».

На обложке первого издания изображен наездник Мегарисса лунатор — обладатель яйцеклада, который значительно превосходит длину тела насекомого. Кик и другие относящиеся к числу ихневмонов виды, мегарисса при откладке яйца не руководствуется зрением: ведь жертва наездника — личинка рогохвоста скрыта в дереве корой и слоем древесины. Место введения яйцеклада определяется, видимо, усиками, а яйцеклад длинен и зазубрен на конце, это словно сверло. Ножны, облегающие яйцеклад, в дерево не проникают. Яйцо наездника откладывается на боковую линию тела личинки рогохвоста. Если рогохвост унесет на себе яйцо и личинку наездника в глубь дерева, мегарисса окуклится и созреет в глубине древесины. Но обычно за 70–75 часов после появления взрослый наездник жвалами прокладывает себе выход на волю.

Труд Малышева о повадках наездников, ос, муравьев, пчел оказался книгой не только о перепончатокрылых. Через семь лет, за год до кончины Сергея Ивановича, вышло в свет второе, переработанное и дополненное издание книги. При всей спорности отдельных мыслей работу можно рассматривать как первый опыт происхождения видов поведении.

Книгу высоко оценили не только советские биологи. В рецензиях на увидевшее свет, когда автора уже не было в живых, английское издание говорилось:

«Профессор Малышев совершил единственную в своем роде попытку объяснить поведение насекомых и каждое новое звено или изменение в нем как следствие естественного эволюционного процесса. Процесс, в течение которого развивалось поведение видов перепончатокрылых, о которых рассказывается в книге, протекал на протяжении последних ста миллионов лет, но данные об этом процессе, в общем, весьма отрывочны и разрозненны Почему некоторые положения книги неизбежно представляют только догадки, однако догадки эти относятся к разряду замечательных и блестящих. Многие из них, бесспорно, окажутся полезными и плодотворными».

Подводя итог мнениям о работе советского натуралиста, член Королевского общества Англии профессор А. В. Ричардс заявил:

— Анализ повадок, меняющихся в процессе превращения простых растительноядных пилильщиков в высоко специализированных паразитов и трудолюбивых, собирающих корм общественных насекомых, таких, как муравьи, пчелы и осы, вполне может рассматриваться как один из самых важных «вызовов, когда-нибудь брошенных зоологом!

«Никогда еще никому не удавалось насытить одну книгу таким количеством данных о поведении перепончатокрылых», — писал американский ученый Р. Б. Робертс.

Сочинение Сергея Ивановича Малышева — памятник, увековечивший долгую, насыщенную трудом жизнь, ценность для всей энтомологической науки.

Датский ученый доктор Е. Нильсен считает: С. И. Малышев «одарен такой способностью к обобщениям, какая не известна со времен классиков и позволяет ему устанавливать ясные теории… Его методика, равно как и ее результаты, представляет бесценное руководство для всех будущих исследователей насекомых». Этот восторженный отзыв написан в 1931 году, когда Малышев еще не успел собрать и половины жатвы своей жизни, а главный его труд был далек от завершения.

Один из самых выдающихся специалистов по перепончатокрылым Европы, мировой авторитет немецкий энтомолог Г. Фризе писал: «Известны первоклассные работы Малышева по биологии пчелиных. Чрезвычайно ценные результаты этих исследований ставят автора на почетное место среди всех исследователей перепончатокрылых. Все, сделанное им, вызывает общее восхищение».

В 1936 году после опубликования в испанском журнале «ЭОС» обстоятельного сравнительного обзора — он был напечатан на английском языке — о гнездовых повадках одиночных видов перепончатокрылых академик И. П. Павлов пригласил к себе Сергея Ивановича, чтоб обсудить возможности расширения исследований инстинкта. К сожалению, записей беседы не осталось. Академик Павлов вскоре скончался и осуществить намеченные планы не успел. Но встреча с великим русским исследователем привела к тому, что академик Л. А. Орбели организовал в Институте физиологии имени И. П. Павлова в Колтушах лабораторию биологии насекомых и руководство лабораторией возложил на Малышева.

Подводя итог жизни ученого, советский биолог-натуралист И. Д. Стрельников сказал, что наши энтомологи горды достижениями Малышева, который «впервые в русской и мировой науке» использовал анализ поведения на примере перепончатокрылых, чтобы попытаться проследить пути эволюции. «Такие исследователи, как Малышев, — редкое явление в истории биологии», — заключил Стрельников.

Профессор Конрад Лоренц одновременно с Карлом Фришем и Нико Тинбергеном награжден в 1973 году за исследование поведения животных Нобелевской премией. Лоренц занимался преимущественно птицами. Русскому читателю Лоренц известен как автор книг «Кольцо царя Соломона» и «Человек находит друга» (1970, 1971). Реми Шовен заметил: «Блестящие теории Лоренца и Тинбергена были созданы в большей степени благодаря тому, что всем животным эти исследователи предпочли птиц. У пернатых черты поведения по сравнению с млекопитающими резко подчеркнуты».

Старому другу С. И. Малышева профессору Любитеву — мы уже цитировали его воспоминания — встретилась в одном из американских журналов строка: «Самые выдающиеся энтомологи мира — Реомюр, Фабр, Малышев…»

Эти воспоминания помечены 1969 голом. Если б Любишев мог перечитать свою рукопись сейчас, он написал бы, вероятно, что профессор Шимкевич в отношении самого Малышева оказался, пожалуй, прав, но перспективы науки о поведении животных недооценил. Изучение повадок животных — этология получила признание как важный раздел биологии. Не случайно в 1973 году работы трех крупнейших этологов современности — Фриша, Лоренца, Тинбергена — отмечены Нобелевской премией. Так что с учетом последних событий строка должна бы звучать по-новому: «Выдающиеся этологи мира — Реомюр, Фабр, Владимир Вагнер, Малышев, Лоренц, Фриш, Тинберген…»

О главных работах профессора Фриша мы в этой книге вспоминали уже не раз, о первых работах Нико Тинбергена речь пойдет в следующих главах.