Чихнёшь в воскресенье...

Глава 3

Суббота во время проведения большой ярмарки в Южном Саттоне порадовала ясным и жарким днём; все с беспокойством осматривали небо в поисках сигналов опасности, но тут же успокаивались. Возможно, позже и пройдёт гроза, в июле этого можно ожидать, но она только добавит возбуждения празднику.

Фредерика встала рано, чтобы успеть разобрать библи­отечные книги, которые мисс Хартвел жертвовала на ярмарку. Не успела она закончить эту работу, как послышался лёгкий стук в дверь. Фредерика немного подождала, но её утренний гость оказался вежливее остальных; никто не заходил. Она подошла к двери и с радостью увидела Филиппину Саттон. Прошла неделя с их первой встречи в день приезда Фредерики; она вначале обрадовалсь дружескому приёму, а потом слегка огорчилась, решив, что о ней забыли.

— Простите, что не заходила раньше. Никогда не была так занята в лаборатории; пришло множество заказов на травы. Мы с Роджером работали непрерывно с самого вашего приезда... — она махнула рукой в сторону дороги, Фредерика увидела там джип, а в нём за рулём мужчину.

— Мы заехали посмотреть, не помочь ли отвезти ваши книги в церковь — и даже сейчас мы не можем задержи­ваться.

— Как вы добры. Но не зайдёте ли оба на чашечку кофе? Я не знакома с мистером Саттоном, — неуверенно сказала Фредерика. Филиппина нахмурилась, потом улыбнулась.

— Роджер, — позвала она, потом громче: — Роджер! — мужчина повернулся, но не ответил. — Иди, выпьем кофе.

— Ну, правда, Фил, у нас нет времени. Ты сама говорила...

Филиппина нетерпеливо пошла к машине. Она тихо переговорила с Роджером, мужчина вылез из-за руля и пошёл за ней по тропинке. Но по всему видно было, что ему не хочется этого делать.

Когда он подошёл ближе, Фредерика увидела его иска­леченное, покрытое рубцами и шрамами лицо и поняла причину нежелания. Она поняла также, что это нежелание показываться на людях заставит его болезненно реа­гировать на любой поступок, который он сочтёт проявлением сочувствия. Она пожала крепкую прохлад­ную руку и отрывисто пригласила:

— Входите, — потом повернулась и пошла на кухню. Женщины сели за столом у окна, а Роджер взял чашку в руки и встал у полок, так что лицо его оставалось в тени.

Вначале разговор шёл с трудом, но вскоре женщины разговорились, а Роджер стоял молча и нервно. Очевид­но, ему хотелось уехать.

— Мы оделись, рассчитывая проработать весь день, — сказала Филиппина. — Мы должны насобирать достаточ­но диких трав, прежде чем они высохнут, — на Роджере были потрёпанные и пыльные брюки хаки, но рубашка чистая, а волосы аккуратно причёсаны. Он не казался одетым для чего-то особого. Филиппина в джинсах и плиссированной кофте, открытой на шее, выглядела го­раздо менее безукоризненной, чем когда впервые встретилась с Фредерикой. В то же время она одевалась куда более изящно, чем Марджи и другие городские девушки в любое время.

— По мне, так вы оба вполне одеты для приёма. Но разве вы не идёте?

— Нет, — неожиданно заявил Роджер. Он протопал по комнате к раковине, поставил пустую чашку и подошёл к Филиппине, нервно сжимая и разжимая кулаки.

«Я бы долго этого не вынесла», — подумала Фредери­ка. Она взглянула на Филиппину, и женщины обменялись понимающими и сочувствующими взглядами. «Мы могли бы подружиться, — продолжила свою мысль Фредерика, — но мы обе слишком заняты своими делами, так что времени на это не будет».

И как бы подкрепляя эту мысль, Филиппина встала. Фредерика вздохнула, возвращаясь за свой стол. Ей нуж­на была дружба Филиппины, и, наверное, следует кое-что разузнать о Роджере Саттоне. Нельзя ли ему помочь? Она взяла несколько издательских каталогов и попыталась забыть своих посетителей. Можно рассчитывать на спо­койное утро в магазине: все готовятся к ярмарке. Но не успела она сосредоточиться на утренней работе, как в заднюю дверь вошла Марджи Хартвел.

За прошедшую неделю Марджи перестала даже фор­мально стучать в дверь, а Фредерика перестала пытаться переделать её. Сегодня девушка была возбуждена и вы­глядела лучше, чем Фредерика могла бы подумать. Угри скрыл слой крема и пудры, а чистое и аккуратное платье буквально преобразило девушку.

— Я сегодня не работаю, — сразу объявила она, — только на ярмарке. Но это интереснее, чем в лаборато­рии. Дома я только мою бутылки и пробирки с образцами.Наверно, на Ферме сегодня и магазин закроют. Миссис Саттон придёт, конечно. Она всегда приходит, а Роджер не придёт, он терпеть не может толпы. А насчёт Филип­пины не знаю. Они сказали, что отправляются искать дикие травы, и один Бог знает, когда вернутся. Фредерика почему-то не стала упоминать о своих ранних посетителях.

— А миссис Клей придёт?

— А, эта! Не знаю. Наверно, придёт, если вовремя вернётся дорогой Джеймс.

— Они обручены? — Фредерика не могла удержаться от вопроса и тут же пожалела о нём, увидев на лице Марджи довольное выражение сплетницы: Фредерике частенько приходилось наблюдать такое выражение раньше.

— Обручены? Всё, что угодно, кроме этого. Не пони­маю, конечно, что он в ней нашёл, но сейчас он вовсе не пылает. В последнее время болтается в лаборатории и, мне кажется, увивается за Филиппиной... и в этом гораз­до больше смысла...

Марджи готова была бесконечно распространяться на эту приятную тему, но Фредерика посчитала, что разум­ней остановиться.

— Ну, здесь твоя помощь не нужна. Можешь присо­единиться к приготовлениям.

Но Марджи, как всегда поступающая наоборот, надула губы и пробурчала:

— Я бы лучше вам помогла. Мама сказала, что можно, если работа не грязная.

— Но у меня ничего для тебя нет, — Фредерика неожиданно ощутила усталость. — Может, посидишь с книгой и подождёшь клиентов?

— О, сегодня никаких клиентов не будет. А читать я не люблю, так что, пожалуй, действительно пойду.

И прежде чем Фредерика успела ответить, Марджи подлетела к передней двери и исчезла. Фредерика снова вернулась к столу, и на этот раз ей никто не помешал. Предсказание Марджи оправдалось, никаких клиентов не было. Фредерика радовалась этому: она собиралась закрыть магазин пораньше и всю середину дня и вечер провести на ярмарке.

Когда в половине третьего заглянул Питер Мохан, она была готова и ждала снаружи в своём лучшем розовом платье и большой соломенной шляпе.

— Как с картины! — приветствовал он её. — А если вам это кажется слишком вульгарным, может, подойдёт «как с картины Гейнсборо»?

Фредерика рассмеялась, и ею овладело праздничное настроение.

— А писал он когда-нибудь представительниц угнетён­ного рабочего класса? У меня сегодня «выходной день служанки», и я к нему более чем готова, — ответила она. — Как дворянка, вычистившая свои перчатки.

— Хорошо. Я тоже. Вернее, я тоже нет. Такими делами нужно заниматься от всего сердца. Иначе... Привет! Вот и мой друг Кэри, Тэйн Кэри и его жена Конни. Хочу, чтобы вы с ними познакомились. Не возражаете, если мы пригласим их вместе пообедать?

— Конечно, нет. А кто он?

— О, он начальник полиции... отличный парень... и разделяет наше пристрастие к убийствам. И, к счастью, Конни отличная слушательница. — Входит полицейский,.. — пробормотала Фредерика.

— Не важничайте, — заметил Питер. — Он действи­тельно мой друг.

Фредерика покраснела и, запинаясь, ответила:

— О, я не имела в виду ничего плохого. Просто вспомнила то загадочное убийство, о котором мы с вами говорили вчера вечером.

— Я слышу «загадочное убийство»? — приветствовал их Тэйн Кэри. — Мои уши чистопородного пса сразу насторожились.

Питер познакомил их, и Фредерика решила, что ей нравятся молодой человек и его жена. У него честное, серьёзное и очень некрасивое лицо, в котором ни одна черта не соответствует другой, но он высок, отлично сложен и сразу производит впечатление способного и делового человека. Жена же его очень привлекательна. Её спокойные голубые глаза заставляют вспомнить об отды­хе, и вообще она создаёт отличный фон для беспокойной энергии мужа.

— Я «при исполнении», Мохан, так что не очень меня задерживайте. Но, боюсь, не убийство. Всего лишь кар­манные воришки, — он приятно рассмеялся, а Конни улыбнулась.

Питер предложил вместе посидеть на «бобовом пиру» и поговорить — о книгах и преступлениях, и все с готовностью согласились.

— Вам понравятся Тэйн и Конни, — сказал Питер, когда эти двое исчезли в толпе.

— Они мне уже понравились. А он ещё чем-нибудь занимается?

— О, да. Он преподаёт, как я... и немного пишет, тоже как я...

— И я...

— И ты, Брут? Как же вам удалось сохранить этот интересный факт в тайне от меня?

— У меня больше стараний, чем успеха, — сразу призналась она. — Пока говорить не о чём. Но надеюсь, теперь у меня найдётся время для работы. — Ну, вы знаете, чем я занимаюсь. По книгам, кото­рые я заказываю. А вы?

— Я пытаюсь написать объединённую биографию не­скольких викторианских романисток, тех, кого Готорн называл «царапающими женщинами»: Сьюзан Уорнер, Мария Камминс, Мэри Холмс и так далее. Довольно далеко от ваших индейских войн.

— И у вас находится время для работы?

— Пока не очень. В магазине оказалось больше дел, чем я предполагала, а никакие мои планы не удержат покупателей.

— Возможно, это и хорошо. Но мне кажется, вы должны больше использовать Марджи. Я вообще не смог бы писать, если бы не имел нескольких спокойных утрен­них часов.

— Марджи не кажется мне совершенным выходом, — чуть сдержанно сказала Фредерика.

— Совершенным? Конечно, нет. В мире вообще нет ничего совершенного. Но в глубине души она хорошая девочка, и с ней будет всё в порядке, когда она избавится от своих подростковых комплексов и этих угрей. Впро­чем, в её случае это одно и то же.

Фредерика ничего не сказала. Лучше не высказывать своих чувств к Марджи Питеру, который ей явно симпа­тизирует. Они шли молча, пока не увидели разукрашенный киоск с надписью «Травы и гирлянды».

— Вы, наверное, не знаете, что такое настоящая гир­лянда, — заявил Питер. — Я куплю вам одну, и вы будете знать, — он подтащил её к киоску, где удивлённо остано­вился. — Миссис Саттон, вы сами за прилавком? А где ваши помощники?

— Здравствуйте, Питер. Здравствуйте, Фредерика. На­деюсь, я могу звать вас по имени. Кстати, вы застали меня просто в отчаянии. Кэтрин обещала поработать здесь, мне же нельзя долго стоять, по словам врача, из-за повреждённой лодыжки. Но Кэтрин ещё не пришла. Что вам предложить? Как насчёт цветов для леди, Питер? — она взяла маленький букет и улыбнулась. Фредерика была знакома с миссис Саттон, та несколь­ко раз заходила в книжный магазин. Высокая, некогда, должно быть, очень красивая женщина, сейчас выглядела совсем старой, морщины тревог оставили лишь след былой красоты на лице. Фредерика видела, что она плохо себя чувствует или очень беспокоится, но не успела ничего решить для себя, потому что Питер сказал:

— Я бы взял этот, но подходит ли послание?

— Бедная мисс Винг ничего не понимает. Это букет с посланием на языке цветов. У меня всё записано, но, может, Питер вам лучше самому прочесть сначала?

Питер прочёл записку и улыбнулся.

— Превосходно, — сказал он.

— А мне можно? — спросила Фредерика.

— Пока нет, но букет ваш, — ответил Питер, тщатель­но складывая записку и пряча её в карман. Потом взглянул на миссис Саттон. — Может, мы вас заменим на время?

— О, нет, дорогой Питер. Вы очень добры, но я уже послала за Марджи. Она может быть недовольна, но я уверена, придёт. А, вот и она, слава Богу!

Марджи пробивалась сквозь толпу. Уходя, Фредерика и Питер услышали её слова:

- Это не моя работа. Кэтрин не должно такое сходить.

Миссис Саттон отвечала ей негромким успокаиваю­щим голосом.

Бедная Марджи, — сказал Питер. — Не могу винить её. Кэтрин всегда думает только о Кэтрин, и это сходит ей с рук, а бедные дети, как Марджи, страдают за неё.

Марджи это не повредит, — не удержалась Фреде­рика и тут же пожалела о своих словах, заметив, как нахмурился Питер.

Но скоро Марджи и всё остальное было забыто в веселье летнего дня. Питер и Фредерика переходили от киоска к киоску, потом посидели в тени дерева, пили шмонал и говорили о жизни. Они никогда не смогут забыть эти часы спокойного удовлетворения, хотя и будут знать, что они послужили вступлением в кошмар. Ужин был накрыт в церковном зале в шесть; длинные складные столы устилала цветная бумага, на них стояли миски с горячими печёными бобами, тарелки с ветчиной, салат и булочки. Войдя в похожую на казарму комнату, Питер и Фредерика остановились, восхищаясь лоскут­ным одеялом; всю неделю женщины из церковного комитета продавали билеты на розыгрыш этого приза. Печатное объявление гласило, что продано свыше пяти­сот билетов, и что счастливый номер будет разыгран после ужина.

— Вот бы мне повезло, — выдохнула Фредерика. — Ничего красивее я не видела. Я купила целых пять билетов.

— Приданое? — спросил Тэйн Кэри, незаметно под­кравшись сзади. Он услышал её слова.

— Нет, только сундук для него, — со смехом ответила Фредерика; вместе с Конни они отправились искать места за столами.

Как можно удобнее устроившись на жёстких стульях, они заметили, что Марджи — случайно или нарочно — села по другую сторону от Питера; сама Фредерика сидела между Питером и Тэйном Кэри; они сразу загово­рили о своём интересе к криминалистике и к детективным романам. Конни, со своей стороны, спокойно слушала, но ничего не говорила.

— Я не настолько осведомлена, — сказала наконец Фредерика. — Но интересуюсь, и меня всегда покоряет, как вы, детективы, утверждаете, что преступление в ре­альной жизни всегда отличается от преступлений в книгах.

— Но ведь так оно и есть! Часто вы встречались с преступлениями в реальной жизни?

— Признаюсь — не часто. Но знаю, что авторы детек­тивных книг часто сами могут провести расследование. Я недавно прочла «Жизнь Конан Дойла» Джона Диксона Карра. Случай с Оскаром Слейтером и случай Эдалджи в Грейт Врили — оба эти преступления были расследованы самим Конан Дойлом, он добился оправдания невиновных. И должна добавить, вопреки сильному сопротивле­нию властей.

— Ну, то Англия, а не Америка, — быстро ответил Кэри.

Питер отвернулся от Марджи, которая всё ещё ворчала из-за испорченного дня и того, что Кэтрин вообще не пришла.

— Знаете, Кэри, — сказал он, перегнувшись через Фредерику, — мисс Винг считает, что Южный Саттон — превосходное место для убийства в самом изысканном стиле...

— На том основании, что в тихой местности убийства всегда загадочнее, — легко согласился Кэри. — Конечно, мисс Винг, вы послали стрелу мне в самое сердце. Вы только что говорили о Конан Дойле. Вспомните:

«— Разве они не свежи и не прекрасны? — воскликнул я с энтузиазмом человека, только что вырвавшегося с тума­нов Бейкер -стрит.

Но Холмс серьёзно покачал головой.

— Знаете, Ватсон, — сказал он, — одно из проклятий такого ума, как мой, это то, что я на всё смотрю с точки зрения своего дела. Вы смотрите на разбросанные дома, и на вас действует их красота. Я смотрю на них, и мне в голову приходит только мысль об их изолированности и о безнака­занности, с которой здесь можно совершить преступление... Посмотрите на эти красивые домики, каждый окружён полями, в них живут люди, которые мало что знают о законе. Подумайте о дьявольской жестокости, о тайной злобе, которые могут жить здесь год за годом».

~ Боже, неужели вы всего Конан Дойла знаете на­изусть? — спросила Фредерика.

— Нет, но хотел бы. Когда я был ребёнком, меня ужасно пугала «Собака Баскервилей». Я перечитывал её в какой-то оргии ужаса и... ну, с тех пор я и полюбил Конан Дойла Все рассмеялись, и Питер добавил:

— Кстати, о страхе и детском возрасте. Я почти до­словно помню книгу Селии Такстер, в которой описывается убийство на островах в Массачусетсе. Ры­бак, много лет считавшийся другом семьи, зимой переплыл залив, ночью убил топором двух беззащитных женщин, ещё за одной гнался в метель, а когда его наконец схватили, постарался переложить вину на двух совершен­но невинных мужчин, которые в это время ушли в море рыбачить. Это были муж и брат убитых женщин. Дикая мелодрама на готическом фоне, от неё у меня были великолепные кошмары.

— А я признаюсь в слабости к убийствам, совершённым преподавателями колледжей. И чтобы всё развёртывалось на фоне университетской обстановки. Может, поэтому я и приехала в Южный Саттон, — вмешалась Фредерика.

— О, вы имеете в виду этих оксфордских деканов, у которых всегда смешивается время и все улики, — сказал Питер.

— Да, это, а также подлинные случаи, как случай Вебстера, классический пример убийства в Гарвардском университете.

— Ну, это прекрасно, — с энтузиазмом вклинился Тэйн. — Вы знаете тот случай, Мохан? Доктор Джордж Паркмен был убит профессором Вебстером, который задолжал ему крупную сумму. Никто и не подумал бы заподозрить такого почтенного джентльмена, но за ним подсматривал служитель, и что же он увидел? Старый профессор расчленяет труп и сжигает его в камине кол­леджа!

— Да, согласен, случай прекрасный. Разве не на нём выступал в качестве свидетеля Оливер Уэнделл Холмс?

— Верно. Добрая старая Новая Англия, превосходное место для убийств, — со смехом заключил Кэри.

Марджи, которая слушала с напряжённым вниманием, вдруг громко спросила:

— Ну, хорошо, почему бы вам тогда не поискать тело. Кэтрин Клей, которая исчезла после ланча? Никто не знает, где она, и с тех пор её никто не видел. Впрочем, если её прикончили, мало кого это расстроит, — с горечью добавила она, уже не так громко.

— Дорогая Марджи, — повернулся к ней Питер, — разве эта женщина хоть раз приходила вовремя?

— Н-нет. Но всё равно, если вам нужно загадочное убийство в Южном Саттоне, начало хорошее.

— Опять-таки неверно, — возразил Тейн. — Обычно всё начинается с тела, а не с его поисков.

— Точка зрения полицейского, — чуть ли не выкрик­нула Марджи. — Если бы вы были повнимательнее, мёртвых тел вообще не было бы.

Тэйн, Фредерика, Питер и Конни — все посмотрели на побледневшее лицо девушки, на котором теперь от­чётливо выделялись красные пятна.

— Боже, она говорит серьёзно, — прошептал Тэйн, вставая. — Эй, девочка, на что ты намекаешь? — но прежде чем кто-то смог остановить Марджи, она вскочи­ла и выбежала через открытую дверь в темноту летней ночи.

— Оставьте её, Кэри, — спокойно сказал Питер. — Это то, что её мать называет «театром». Ей очень нравит­ся действовать на неподготовленную аудиторию. И у неё свои счёты с Кетрин, она действительно желает ей смерти.

Чуть потоптавшись, начальник полиции сел и вернул­ся к оладьям с земляничным вареньем.

— Она совсем спятила, — пробормотал он про себя. Заговорили о других вещах. Так продолжалось до велико­го момента, когда убрали тарелки, спели гимн и священник произнёс несколько подобающих случаю слов. Питер шёпотом сообщил Фредерике, что священника зовут пре­подобный Арчибальд Уильямс. И наконец перешли к долгожданному розыгрышу.

— Номер тридцать пять! — очень громко объявила жена священника, вытащив номерок из шляпы.

— Но... но... это же м о й номер! — ахнула Фредерика. — Я хотела одеяло, потому что... у меня день рождения... и... Я хочу сказать... Боже! Что же мне теперь делать?

— Встать и взять свой выигрыш, — серьёзно ответил Питер.

Вот почему Фредерика полчаса спустя, возвращаясь домой с прекрасным лоскутным одеялом, пошла не на­верх, к себе, а на кухню.

Питер попрощался с нею у входа. Она пригласила его зайти, но полковник отказался.

— Простите, Фредерика, но мне сегодня нужно сроч­но написать отчёт, и я допоздна буду работать у себя в кабинете. Вы отсюда, несомненно, увидите свет в моём окне.

Фредерика постаралась скрыть своё разочарование и пошла в дом с лоскутным одеялом в руках. Одеяло она расстелила на своей кровати, чтобы получше его рассмот­реть. Потом решила, что ещё лучше рассматривать его на стене, но единственная стена, не занятая книгами, нахо­дилась в кухне.

Стремянка стояла за раковиной. Фредерика пошла за ней и по пути выглянула в окно. И в падавшем из окна свете увидела гамак. Стремянка так и осталась неисполь­зованной, а забытое одеяло много дней пролежало на кухне.

Кто-то лежал в гамаке, и лежал совершенно неподвижно.

— Не следовало нам слишком много говорить об убийствах, — сказала Фредерика вслух, чтобы приобод­риться. — ,'Я сошла с ума, не хуже девчонки Марджи. Несомненно, это спит сама Марджи. Выставляется, как все подростки, чтобы напугать меня до смерти.

Слова, произнесённые в пустой комнате, прозвучали как-то странно и напомнили Фредерике, что она не героиня романа. Она раскрыла заднюю дверь и вышла на крыльцо. Резко закричала цикада, и Фредерика в страхе остановилась. Потом медленно направилась к гамаку. Она долго стояла и смотрела на неподвижное тело Кэтрин Клей. Ошибиться было невозможно. Одна рука беспомощно свисала, а свет, лившийся из кухонного окна, проявил искажённое болью или страхом лицо — абсолютно неподвижное.

Фредерика прикрыла рукой рот, чтобы сдержать крик, и заставила себя другой рукой коснуться этого страшного лица. Отдёрнула руку и слепо, почти инстинктивно побе­жала в направлении кампуса и светящегося окна Питера.