Чиновник его величества

Глава 3 В комиссии

Разошлись — она на кухню, резать бутерброды, он к небольшому осколку зеркала, присмотреть на лице, нет ли чего. Заодно запомнить черты своей новой физиономии. А то вдруг забудешь, кто ты, вот лопухнешься, изумив окружающих!

Полина попыталасьему сбагрить объемный пакет, куда положила почти все бутерброды. Но попаданец, не слушая возмущенные писки этой пигалицы, выпотрошил ее послание и оставил компактный сверток в три бутерброда. Точнее, между двух ломтей хлеба положилтри пластины ветчины. Хватит, не жрать иду!

И вышел из квартиры, отрезав ее проблемы и возмущенные вопли девушки. Так называемые парижские туфли (кто докажет?) не очень-то подходили на нынешние улицы. Асфальт был теоретически уже известен человечеству посредством его отдельных (очень редких) представителей, но на улицы городов (любых, не только российских) он в массовом порядке появится еще не скоро, как минимум, в начале XX века.

Итого, хоть и столица, а сырость, лужи и грязь. Тем более, балтийская осень была весьма прохладной, а порывы ветра делали ее откровенно промозглой.

Простудишься тут и заболеешь, а то и умрешь, — озаботился Андрей Георгиевич, — шинелишку бы купить, да какую? Ни военную, ни виц-мундир штатский, не положено-с! Ведь нигде не служу. При Николае Iс этим было строго. Загремишь на гауптвахту, а потом из Санкт-Петербурга. Армяк крестьянский так это тоже. Тепло, но не положено недорослю дворянскому. Стыдно!

Под эти мысли и холод он, хотя и его постоянно атаковала норовистая зверушка под названием жаба обыкновенная, остановил извозчика. Здание комиссии было недалеко и тот попросил или потребовал всего лишь 15 копеек (гривенник с пятаком)! Питаться, если скудно, можно несколько дней!

Зато в пролетке он наконец перестал стучать зубами. Здесь, хотя и было холодно, но не доставал ветер, а сметливый извозчик, осмотрев пассажира, в миг предложил ему суконное одеяло, побитое волчьей шкурой.

Так и доехал. Дорого, зато с комфортом. Дал 15 копеек, подумал, добавил еще пять. Пятаки были медные, привязанные к ассигнациям. То есть медные пять и пять никак не равнялись серебряным десять копеек.

Впрочем, извозчик все равно простужено прогудел «благодарствуйте» и щелкнул лошаденку. При современных для XIXвека ценах даже медный пятак, полученный на спасибо, означал довольно много.

А Андрей Георгиевич неспешно, но скромно, не наглея, поднялся в здание. День был неприсутственный. Классные чиновники (то есть имеющие чин или класс) вообще отсутствовали. Он обнаружил только низших служителей, типа дворников и писарей, да где-то в глубине дома предполагались коллежский регистратор (XIIIкласс), помогавшие ему два городовых секретаря (XIVкласс) и несколько копиистов без классов. Чиновничья мелюзга, конечно, но попаданец, опираясь на данные памяти предшественника, очень даже зримо полагал, что и к ним на сивой кобыле не подъедешь. А он хоть и дворянин, но совсем не служил и никакого класса не имел.

Да и зачем ему чиновники? Поговорить он сумеет и с дворником. Он еще с XXIвека знал — как раз они-то и лучше всего были проинформированы об ответственных служащих (в XIXвеке — классных чиновников). Поделится с ним ветчиной, которую именно для этого и взял, а не укрощать свою утробу, как наверняка думала Полина. Даст три-пять копеек, которые он специально выменял под это дело, на крайний случай, сбегает за штофиком водки. Расскажет обо всем, как миленький, даже про сугубые тайны!

Подумал, и уверенно толкнул невзрачную дверь направо.

Хорошо, что не налево, — подумал попаданец насмешливо. Вежливо, но решительно вошел внутрь, не забыв при этом поздороваться.

Дворницкая была меблирована скромно — дощатый стол и две простые тяжелые скамьи — одна около стола и выполняла, как понимал Андрей Георгиевич, роль стульев. Или, сообразно этому месту, табуреток. Другая более скромно притулилась около стены. Она была топчаном. А небрежно кинутая облезлая шуба только подчеркивала это. Здесь дворник в свободное время «думал».

Единственный хозяин как раз сидел и пил чай. На скрип двери он неохотно обернулся. Кто бы не был пришедший, он не имел особого интереса у дворника Мефодия. День был неприсутственный, а, значит, начальство прийти не должно. Остальные же могут идти отсюда лесом!

Андрей Георгиевич это четко понимал и заговорил первый:

— Я дворянин российский, Андрей Георгиевич Макурин, пришел вот сюда по важному делу, а здесь, оказывается, день неприсутственный.

— А, как же, — несколько покровительственно сказал дворник, как столичный горожанин провинциальному жителю, появившемуся здесь, как видимому, недавно и уже потерявшемуся в множестве учреждений. — Комиссия только один день работает. Не как иначе!

— Вот-вот, — охотно продолжил совсем еще молодой посетитель. Тьфу на воде, а дворянин! — расскажите мне немного о столичных порядках. Я ведь так мало об этом знаю.

— Ну если чуть — чуть, — протянул дворник. И тут же предупредил: — только это будет стоить. Меня, кстати, Мефодием батюшка назвал.

— А как же, — сразу отреагировал посетитель, — я вот тут ветчинки принес, свежей, вкусной!

— С водкой! — немедленно поднял планку Мефодий. Впрочем, испугавший своей смелости и как бы денежный посетитель не ушел, тут понизил требование: — Я сам могу сходить, вы только дайте мне денежку.

Пришедший дворянин мудро улыбнулся, отчего вся его простота на лице исчезла. Однако он молча отдал ему деньги на полштофа.

Когда же Мефодий с хитринкой попроси: «Нельзя ли еще, что тут на двоих?», посетитель уже жестко ответил, что он собирается расспрашивать господина дворника, а не спаивать его. Хотя в качестве компенсации добавил, что сам он пить совершенно не собирается, а всю водку отдает уважаемому собеседнику.

Полштофа на одного, это уже было что-то и Мефодий заторопился, мгновенно взял со стола деньги, точно ветром его сдуло и ушел из дворницкой, напоследок посоветовал гостю дорогому отпить чаю.

Андрей Георгиевич посмотрел ему в след с укоризной. Двести лет разница, а люди не меняются. У них в XXIвеке тоже был похожий дворник Алексей, только чуть грамотней, чуть чище. И быт у него был лучше, а в остальном такой же. Вся его жизнь крутилась вокруг спиртного. Конченый человек!

Попробовал из кружки, сделанной из неокрашенной, едва обожженной глины, чай. Скривился. Чай был настоящий, не травяной настой, но очень плохой, одни батоги вместо листьев. Не говоря уже о том, что это были не самые отборные, самые нежные листки, как говорилось в одной рекламеXXIвека. И разумеется, с соответствующим послевкусием.

Ладно хоть без сахара. Пить чай или кофе с сахаром это все равно, что шампанское запивать спиртом. Эффект будет, но зачем тогда принимать шампанское? Если вы хотите насладиться вкусом кофе или, особенно, чая, это одно. А запить бутерброд с колбасой или севрюгой за завтраком другое. Он бы тогда употреблял говяжий бульон или что-то еще, например, какао (шоколад) с солидной порцией сахара.

О, вот идет посланник с водкой! Отсядем от его чудовищного напитка, пусть себе пьет!

Андрей Георгиевич проворно отсел от чая дворника. Как бы чай сам по себе, он сам по себе. Пусть владелец запивает им водку. Самое ему место!

Мефодий пришел оживленный и радостный, со стуком об стол вставил сразу же причину этого — полуштоф водки.

Внимательным взглядом гениального полководца обозрел поле боя, ой, конечно, окрестности стола. Они ему сразу не понравились и он принялся их пополнять. Первым делом поставил две рюмки-переростки (стаканами их все же называть не стоило), кружку из вежливости для чая гостя, черный хлеб из муки грубого помола, большой соленый огурец на деревянной тарелке, или, точнее, на грубо обструганной дошечке. О ветчине ни хозяин, ни гость даже не вспоминали. Во-первых, явно не по чину закусывать дворнику водку. Во-вторых, закуска градус крадет. И чем она будет плотнее, тем трезвее останутся пьющие.

Мефодий на правах хозяина налил. Себе полную рюмку, гостю на донышке. Отпили, закусили — дворник огурцом, Макурин — хлебушком. Благо, он водки и не пил, для виду подержав рюмку у рта. Гость не хотел, а хозяин благоразумно не настаивал. Водки было столько, что и одному не хватит.

Подождав, пока дворник слегка захмелеет и налив еще одну рюмку, Андрей Георгиевич принялся добывать нужную ему информацию. Мефодий в свою очередь охотно отвечал на вопросы посетителя. Пусть спрашивает, он отработает!

И материал оказался весьма важный и для попаданца весьма неожиданно важный. Один рабочий день в неделю оказалось не из лени и праздности чиновников. Просто все они были тут по совместительству, в основном работая по разным ведомствам. И они не только и не столько отбирали дворянских недорослей, сколько пополняли чиновников в своих рядах. Конечно, не делая первого, не сделаешь второго, но тем не менее!

Вопреки первоначального мнения Андрея Георгиевича, члены комиссии отнюдь не были равнодушными зрителями, приходившими сюда по разнарядке. Нет, это были заинтересованные и весьма активные работники, очень нуждающиеся в таких новых чиновниках, как дворяне.

То есть, хамство и холодности в них оказывалось сколько угодно, но в основе своей, они не просто желали унизить и посмеяться над новиками бюрократического войска, а, в первую очередь, укреплять штаты министерств.

Во как! Над этим надо хорошенько подумать. Раньше попаданец полагал, что заседание комиссии, где он будет, сплошная профанация и главное, если пытаешься остаться в министерстве, понравится кому из членов комиссии, а лучше председателю.

Теперь надо подкорректировать свои представления о николаевском аппарате и, соответственно, своей деятельности. Уже не в министерстве, а в комиссии надо показать свои положительные особенности деятельности. Ух ты!

Подождал, пока Мефодий выпил для смазки горла очередную рюмашку (если честно, рюмашиче), самолично налил еще. Водка XIX века была куда слабее будущего времени. По крепости ее иной раз действительно требовалось пить стаканами, чтобы крепкие, проспиртованные годами такой «работы» мужики ощущали, что они действительно пьют.

Так что Андрей Георгиевич мог даже и не мечтать одним полуштофом свалить дворника. Он еще и поработать пойдет, этой поры упавшие листья будет подметать во дворе.

Впрочем, попаданец и не собирался свалить хозяина, а водки подливал для поощрения. Так сказать, для скорого стимулирования. И ведь не зря старался! С его подачи Мефодий рассказал, что знал, о членах комиссии. В частности, председатель этого органа был генерал-лейтенант гвардии Подшивалов Семен Семенович. Чин, конечно, несколько не соответствовал и назначен был не потому, что основная часть проходящих через комиссию шла в армию. Как раз потому, что комиссия занималась штатским аппаратом, в том числе комплектования представителями благородного сословия.

НиколайIвсегда сильно беспокоился, и никогда не скрывал об этом, о большом притоке простонародье в государственный аппарат. И если бы они были низшими служителями и чиновниками небольших классов. Это-то было как раз нормально. Но ведь они ж, наглые такие все норовят оказаться на высоких должностях и в первых классах. А потом и говорят о дворянстве. Так ведь и можно размыть главенствующее сословие страны!

Чтобы этого не произошло, правящий император принял ряд важных мер, в том числе привлечение молодых дворян в аппарат и ответственными за это назначил военных. Они точно сделают!

А Андрей Георгиевич в голове имел еще кое-что. Его отец Георгий Степанович Макурин (точнее отец реципиента, но об этом мы ни кому не скажем) — на самом деле обрусевший шотландец Георг Мак-Урин, в свое время бежавший с Родины среди многих тысяч соотечественников. Одни бежали в САСШ, другие в Европу, а вот он в Россию. Здесь он воевал поручиком в войну 1812 года, женился, стал помещиком, ну и, в конце концов, умер.

Впрочем, все мы рано или поздно умрем и Бог нам будет Судия. Так вот, почему он все это вспомнил. Его папа воевал с тогда тоже поручиком С.С. Подшиваловым. А после войны их пути разошлись — отец стал заурядным помещиком, а его друг шатко-валко, но стал генералом. И говорят, правда это или нет, но государь за ним следит и августейше подталкивает его. Отец не раз говорил о нем и реципиент еще до Андрея Игоревича очень рассчитывал на него. Эпоха была такая, что без покровителей никак. И попаданец по старости лет ставший не только расчетливым, но и циничным, уже не только рассчитывал, но и прямо полагал, что Подшивалов должен ему хотя бы немножечко помочь. Хотя бы в Санкт-Петербурге остаться!

Для этого он предполагал:

а) обязательно напомнить, кто его сын;

б) использовать свой собственный шарм-умение разговаривать при встрече с генералом:

в) подарить пистоль отца. Это оружие, украшенное золотом и серебром — трофей войны 1812 года, единственно, что осталось от предка. Если бы это оставался его родной сын, то вряд ли бы отдал. А попаданец даже не думал, хотя жаба и его придавливала.

Мефодий помог ему еще в одном деле — заплетающим языком он назвал имя-отчества присутствующих здесь чиновников. Люди они чином не великие, но зато около бумаг, от которых уже который век все в государстве вертится. Сами они, конечно, ими не располагают, но приносят. С учетом мизера времени и крохи денег встреча должна быть обязательно.

Посмотрел на собеседника. И водка вроде бы слабая и старик крепкий, а поплыл. Вот же ж, аборигены не сильные!

Мефодий, похоже, оказался уже на таком уровне, когда разговариваешь только с собой, а другие только мешает. И водки на дне полуштофа лишь на пару рюмок. Допьет, проспится и где-то ближе к вечеру пойдет работать. А посетитель ему, похоже, и не нужен.

Подумав так, Андрей Георгиевич не спешно встал. Как он и думал, старый пьянчужка никак не отреагировал, в мутном угаре о чем-то рассуждая. Да уж!

Неспешно вышел. Первый разговор прошел неплохо. Хотя старого человека напоил, зато такую ценную информацию добыл. А пьянка что? Не со мной, так с другим!

Разделся у швейцара, поднялся на собственно в учреждение — т. н. Присутствие. Около самой двери в явной приемной важно сидел рыжий мордастый парень. Молодой, почти без классных чинов, наверняка коллежский юнкер, но каков гонор! Сидит, меня не видит, делает что-то важное. То и другое как бы. То есть на самом деле он пустышка. На жаргоне моего времени он дует щеки. Не знаю, как это в XIX веке, но тоже ничего не делает. Ну-ка я его!

Взял в кошеле полтинник, потом подумал, сменил его на двугривенный, постучал этой монетой об стол чиновника. Негромко и не по центру, а совсем по краю, но отчетливо для рыжего.

Монетный стук сразу привлек внимание чиновника. Он бросил валять дурака и внимательно посмотрел на просителя.

Понятное дело, деньги — вещь серьезная, здесь никакие чувства не помогают. Наоборот, мешают.

Строго по официальной форме доложился:

— Имею честь представится — Андрей Георгиевич Макурин, дворянин.

Эх, не совсем строго по форме, не так надо. И не потому, что не знаю или свободолюбив, как бородатый анархист. Нет у меня никакого чина, даже маломальского, типа коллежского регистратора или вот, как у этого, коллежского юнкера. Ведь XIV класс, самый низший, головастик для действительного статского советника, а как четко разделяется по поведению — от наших до не наших. И он, пусть дворянин, то есть заведомо наш, но и какой-то не такой. Чин нужен. Пусть даже в отставке.

И рыжий чиновник, чувствуя это, ответил покровительственно, свысока:

— Имею честь, Акакий Степанович Крыжов, коллежский юнкер.

Да, голубчик, судя по всему, гордится тебе не чем — морда, как у орангутана, имечко так себе, и класс только XIVи без перспектив к повышению. Ведь успешная карьера это не только субъективные данные и наличие покровителя. Это и, можно сказать объективные возможности. Например, с эпохи Александра I необходимость высшего образования напрямую связана с очередным классом. Пожалуй, я даже и без чинов тебя выше. Или, по крайней мере, ровня!

Андрей Георгиевич смерил его тоже снисходительным взглядом, в котором, однако, существовало и некоторое беспокойство. Ведь и ему надо будет высшее образование, если он не хочет вот так вот протирать штаны!

В конце концов, эта встреча, или даже почти безмолвный поединок закончился на финансовом вопросе. Как обычно.

— Акакий Степанович, — слегка нагнувшись, но не столько, чтобы это можно было принято, как агрессивный поступок, — мне надо по комиссии пройти и бумаги кой-какие провернуть. И ежели вы мне со своей стороны немного подсобите…

Рыжий Акакий выжидающе посмотрел, — мол, мы де всей душой, но ведь и вы как-то должны процесс смазать?

Попаданец утвердительно кивнул. Сначала он хотел передать чиновнику рубль копеечными монетами, но потом понял, что вытаскивать деньги из кошеля не глядя будет трудно, а показывать все содержание Крыжову не стоит. Рублевые же монеты даже пальцами можно легко определить.

Он немного порылся и о, вот он!

— Я же в свою очередь не забуду, — закончил Андрей Георгиевич и протянул серебряный рубль. Акакий Степанович удовлетворенно перехватил монету. Даже как-то челюстью пошевелил, цыкнул, что ли?

Попаданец тоже был доволен. Надо сказать, рубль он дал практически наобум. Знал, что где-то столько, но точно сколько?

Оказалось, дать надо было не два и не три рубля серебром, а именно рубль. И хватит, не велика птица серая.

Крыжов, получив деньги, немедленно изменил поведение. Спесь и надменность в нем исчезли. Зато проявились деловитость и желание помочь посетителю. Он скорехонько встал со стула и повел в Присутствие.

Здесь сегодня еще присутствуют два чиновника, — сообщил Акакий. — Дрыгало больше рубля серебром не давать!

Андрей Георгиевич с интересом посмотрел на него. Относительно количества чиновников в Присутствии он уже знал. Как и то, кто такой Дрыгало. Точнее, Сергей Трофимович Дрыгало. А вот почему тому, не давать больше рубля? Он вообще-то совсем не собирался давать ему денег! Если каждому давать, то поломается кровать, так ведь, кажется, говорили незабвенные ушлые женщины с низкой социальной рамкой вбудущемXXI веке?

Акакий ничего на то не ответил, только хмыкнул, на что Андрей Игоревич с его большим деловым опытом понял, что означенный С.Т. Дрыгало легко заставит, сам ему дашь требуемое, лишь бы отвязался. Зато он уточнил особенности данной персоны. Тот, оказывается, так маялся животом, что строил разные непотребные физиономии. А посетители от этого страдали, думали, что мало дали.

— А он, вдругорядь, тоже коллежский юнкер. и больше рубля серебра ему с посетителя не положено, — пояснил Акакий, — ну если там какое специальное поручение будет от посетителя, там оно, конечно. Да только что может сделать такой низший чиновник, — вздохнул вдруг рыжий собеседник.

Страдает, что мало дают, — понял попаданец и злорадно мысленно хмыкнул: — а не положено тебе больше по твоей тупой башке и все!

Они зашли в следующую комнату, как понял Андрей Георгиевич, еще одну приемную. Но если в первую приемную надо было освидетельствовать свою личность перед охраняемыми чиновниками — тот ли, туда ли и в нужное ли время, то в эту приемную надо было просто подождать свою очередь.

И обстановка была соответственная. На стенах бедные портьеры, под ними находились простые деревянные стулья для просителей. Хм, — оценил попаданец, — для XIX века очень даже недурственно. Конечно, не мягкие креслица, так они сейчас только в единичных экземплярах бывают. Скажем в Зимнем дворце. Или в гостинных знати. Но ведь и не простонародные деревянные лавки. Сразу видно — пусть бедные посетители, но ведь дворяне!

— Подойдите ко мне, уважаемый, — добрый, но с заведомыми стальными нотками голос отвлек Андрея Георгиевича от созерцания.

Видимо, Роман Михайлович Смирнов, а это был, несомненно, он в чине коллежского регистратора и в должности старшего чиновника в неприсутственный день в Комиссии по освидетельствованию молодых дворян, пострадавших от эпидемий. А где же С.Т. Дрыгало?

В отличие от Крыжова, попаданец поклонился ему более глубоко и уже с любезной улыбкой поздоровался, впрочем не совсем глубоко и даже не как с ровней:

— Имею честь явится, дворянин Макурин, Андрей Георгиевич!

Выглядело это немного надменно, но в то же время вполне вежливо. И Смирнов, немного поколебавшись — выдрать или не выдрать, решил, что не стоит. Благо тот сразу вежливо попросил, обратившись по имени — отчеству (знает, паршивец!) и масляно улыбнулся, что всегда означало денежный подарок.

Деньги — это хорошо! Роман Михайлович тепло и чуть покровительственно улыбнулся, сказав:

— Чем имею помочь, Андрей Георгиевич?

Назвал по имени — отчеству, значит, признал ровней. Это уже хорошо! Попаданец расслабился, хотя не до конца и попросил:

— Мне бы в очередь на комиссию, чтобы где-то посередине, но чтобы члены оной не устали.

И пока он это говорил, правая рука его вполне естественно и элегантно вложила в руку чиновника красненькую бумажку. Тот скосил глаза, увидел. Подношение его устроило. Не то, чтобы щедро, но вполне по просьбе. Вполне!

Бумажка как бы сама собой исчезла, а чиновник, добавив в голос нотки доброты и отечества, согласно ответил:

— Молодой дворянский недоросль желает послужить его императорскому величеству, очень одобрительно. Тем более, и сам пострадал от злодейки холеры.

Он порылся в стопке бумаг, как понимал Андрей Георгиевич, что-то вроде личных дел, нашел нужную тоненькую папку, благосклонно кивнул:

— И родители ваши погибли и братья с сестрами. Пожалуй, если вы изволите, я вас включу в список на дополнительное вспомоществование, как особо сильно пострадавший, — Смирнов выразительно глянул на собеседника.

Конечно же, попаданец соизволил. Деньги лишними когда не бывают. Может, он и так обязан был включен в этот список. Но что делать! Это и в XXI веке понятно — обязательный откат. А иначе пролетишь, хоть сто раз быть обязан.

Еще две красные ассигнации как бы ненароком перелетели из рук в руки. Чиновник кивнул и переложил папку из общей стопки в более тоненькую.

Подумав, сказал:

— Что же до вашей просьбы, то я думаю так. В присутственный день комиссия обычно принимает до пятидесяти человек. Плюс несколько людей, — его лицо исказилось гримасой отвращения к таким недорослям, — врывается на заседание без предупреждения. Вот и сегодня пока подготовлены сорок девять личных дел. Так что я вас поставлю двадцать шестым.

Смирнов замолчал и буквально впился в лицо недоросля, ожидая его реакции. Молодые люди из провинции, зачастую плохо воспитанные, обуреваемые нехорошими чувствами после своего бедствия, бывает реагируют неадекватно и даже бросаются с кулаками на собеседников. Иногда даже приходится вызывать полицейских!

Однако Андрея Георгиевича все устраивало. К тому же он не относился к современной для XIXвека золотой молодежи провинции, которую жизнь сурово проучила и они находились на нервах. Наоборот, чувствуя себя в XIX веке, как щука в спокойном пруду, наполненном массой беззащитной рыбы, он был бодр, счастлив и готов к неспешному разговору с чиновниками.

Предлагаемые Романом Михайловичем варианты его вполне устраивали и, к облегчению чиновника, он лишь рассыпался в любезных благодарностях.

Расстались довольные друг другом: Смирнов, прежде всего, тридцатью рублями. Сумма не ахти какая для семейного человека, но, тем не менее, позволяющая покрыть самые необходимые расходы.

Андрей Георгиевич в свою очередь был удовлетворен тем, что он не только сумел выполнить свои задачи и оказался еще на шаг ближе к своей мечте, но и получил некоторый бонус, о котором бы даже и не знал, если бы не оказался здесь.

Лишь С.Т. Дрыгало оказался не у дел и не у денег, но о нем никто и не вспомнил. Не фиг надо где-то гулять!

Они расстались, вежливо попрощавшись друг с другом и попаданец покинул учреждение. А жизнь ничего начинается в этом столетии, а?