Чистая любовь

Глава 1. Логан

Мне с самого рождения было суждено стать гидом.

Да, знаю, звучит как полный бред. Да какой ребенок посмотрит на нескончаемый список возможных профессий и подумает: «Когда стану взрослым, хочу водить туристов по старой пыльной винокурне в самом мелком городишке Теннесси и рассказывать им, как появился на свет бренд „Скутер“»?

Самый вероятный ответ – такого ребенка не существует. Ну, разве что только я.

Я мог бы списать это на целый ряд факторов – например на то, что оте́ц работал на винокурне и в моих глазах был фактически Суперменом. Или на то, что мой дед основал эту винокурню, создал бренд «Скутер Виски», вкус которого знали люди по всему миру. Еще я мог бы списать это на свое странное увлечение историей, зародившееся во мне еще в юности, или на неизменную потребность каждый день узнавать что-то новое и припрятывать эту информацию, чтобы потом поделиться ею с другими.

Я любил читать книги, особенно биографии и исторические мемуары. Любил смотреть документальные фильмы, в основном посвященные современным технологиям, которые мы воспринимали как должное и не задумывались, как они вообще появились. У меня сформировалась привычка каждое утро просматривать газеты на предмет новостей о новейших технических достижениях или прогнозируемого «большого бума».

По сути, я был ботаном до мозга костей, хотя никогда не показывал этого остальным.

В моем небольшом городке Стратфорд для всех я прослыл мальчишкой Беккер. Меня считали бунтарем, всегда готовым подраться по поводу и без. Я был третьим по старшинству сыном покойного Джона Беккера, легенды нашего города, который слишком рано покинул нас после случившегося на винокурне страшного пожара. А еще я прослыл бабником, и, по мнению окружающих, мне было суждено не остепениться и завести семью, а спать со всеми девушками в городе, пока они это позволяли.

Таким все видели меня со стороны, но только мои братья знали меня настоящего.

У меня было три брата: Майкл, Ноа и Джордан.

Майки – самый младший. Он учился в выпускном классе и работал на винокурне со мной и нашим старшим братом Ноа. Пока еще Майки трудился в сувенирной лавке, но я чувствовал, что после окончания школы это изменится. Он чертовски талантливый гитарист и умный парень. Чую, Майки найдет себе занятие повеселее, и этой винокурне очень повезет, если он останется здесь после завершения учебы.

А Ноа… Ноа – самый известный сборщик бочек на винокурне «Скутер Виски». Он мог собрать бочку быстрее любого, и за последние несколько лет ни одна из его бочек не дала протечку. Ноа начинал тут еще мальчишкой и быстро стал лидером команды. Ему нравилось донимать меня, почти всегда брат устраивал какой-нибудь розыгрыш, когда я приводил группу туристов в его часть склада, – например, прикидывался, будто отпилил палец.

И я попадался на эту удочку. Каждый раз.

Джордан – наш старший брат и единственный, кто не работал на винокурне. Его усыновили еще до моего рождения, и, хотя кожа у него темнее, чем у меня и братьев, а волосы жесткие и черные, Джордан всегда был нашим родным братом, и перед этим званием никогда не упоминалось слово «усыновленный». Он работал футбольным тренером в школе и, по моему мнению, был лучшим за всю историю нашего города.

О моих братьях по городу ходила та еще слава – особенно после того, как скончался наш отец. Мне тогда было семнадцать. Что бы мы ни делали, казалось, проблемы сами нас находят. То разборки в небольшом баре, то попытка выкрасть дочь мэра с ее же свадьбы, которая и стала последним скандалом в городе благодаря Ноа.

Горожане могут болтать о моих братьях сколько угодно, но лишь родные знали правду, какой я на самом деле, – или, точнее, кем я точно не был.

Они знали, что те драки, в которые я лез и которые все так любили обсудить, случались только потому, что я пытался остановить их до того, как они вообще начинались. Я вмешивался, когда не оставалось другого варианта, – что, к сожалению, с моими братьями случалось довольно часто. И да, это правда, что у меня ни разу не было долгих отношений, но дело не в том, что мне этого не хотелось. Просто не нашлось в Стратфорде женщины, которая могла бы настолько меня увлечь.

Мой разум требовал, чтобы его будоражили, – ночными разговорами на глубокие и неизведанные темы, обсуждениями книг и теорий заговора, вопросами, которые мне никогда не задавали, и убеждениями, с которыми я никогда не встречался.

Я ждал женщину, способную меня удивить, но до сих пор этого не произошло.

Ну… возможно, одна такая женщина все же существовала.

При мысли о ней я потянул за воротник рабочей куртки от Carhartt[1] и схватился за ручку большой двери, ведущей в зону сборки бочек. Придержал дверь открытой для идущей за мной экскурсионной группы и выдавил улыбку, хотя внутри все переворачивалось при воспоминаниях о девушке, о которой я очень старался не думать.

– Сюда, народ, – сказал я, заводя наших гостей внутрь с холода, и доброжелательно кивнул каждому вошедшему. – Помните, в этой зоне нельзя фотографировать, так что сразу же попрошу убрать телефоны. А если увижу, как кто-нибудь из вас тайком снимает, мои подозрения насчет того, что вас прислали эти позеры из Кентукки, только подтвердятся, и тогда у меня не останется другого выбора, кроме как выволочь вас отсюда за ухо.

В ответ несколько человек рассмеялись. Группа протиснулась мимо меня и выстроилась вдоль стены в ожидании, когда я продолжу.

Как только металлическая дверь с лязгом захлопнулась, я сразу же нашел взглядом Ноа. В ушах у него были ярко-оранжевые беруши, а глаза прикрыты защитными очками, пока брат вставлял деревянные доски в металлическое кольцо, собирая бочку. Он посмотрел на меня с озорной ухмылкой, но снова погрузился в работу, прежде чем я успел кинуть на него предупреждающий взгляд с мольбой хотя бы сегодня не приставать ко мне.

Ноа прекрасно понимал, что сегодня со мной точно лучше не связываться.

– Ладно, народ, – сказал я, повернувшись к экскурсионной группе, оглядывающейся по сторонам. – Хорошенько осмотритесь, потому что здесь и происходит магия. Если вспомните видео, которые мы с вами уже посмотрели, то узнаете в стоящих за мной приятных джентльменах наших сборщиков бочек «Скутер Виски». Эта небольшая команда из четырех человек каждый божий день собирает по пятьсот бочек.

Ноа, Марти, Илай и Пи Джей помахали с рабочих мест и доброжелательно улыбнулись посетителям, а потом снова приступили к работе.

– Почему нам нельзя здесь фотографировать? – спросил мужчина из экскурсионной группы.

Поболтав с ним по пути из сувенирной лавки, я узнал, что он вместе с супругой и невесткой заглянул в наш городок по пути в Иллинойс, где планировал отпраздновать День благодарения.

– Хороший вопрос, – кивнув ему, сказал я, а потом обратился к остальным: – Мы с вами сейчас находимся на одной из последних винокурен, где еще изготавливают бочки, и мы не хотим, чтобы наши секреты стали достоянием общественности. Нынче почти все заводы делают заказы у виноделен, но мы гордимся тем, что изготавливаем и обжигаем свои собственные бочки. Вот почему в каждой бутылке «Скутер Виски», которую вы пьете, присутствуют те знаменитые нотки ванили и дуба.

В ответ послышался шепот. Все семьи наклонились, чтобы обсудить услышанное друг с другом, а потом с еще большим восторгом посмотрели на бочки.

– И все до единой бочки изготавливают эти четверо парней? – спросила какая-то женщина.

Я открыл было рот, чтобы ответить, но тут мне на плечо положили руку, и в разговор вмешался мой брат.

– Ага. Мы с командой работаем пять дней в неделю, и каждый из нас ежедневно собирает от ста двадцати пяти до ста пятидесяти бочек. Получается, каждую неделю мы производим около двух с половиной тысяч бочек.

Толпа заохала.

Ноа усмехнулся, я тоже не смог сдержать улыбку. Мне нравилось работать с братьями и проводить с ними много времени. Ноа старше меня, но немножко пониже ростом, что всегда его подбешивало. Если я был поджарым, то он – крепышом, а волосы у нас одного цвета – песочно-каштанового, вот только мои чуть длиннее. А еще у Ноа были голубые глаза, как у папы, а мне достались мамины – золотисто-карие.

– Поразительно, – выдохнула женщина и окинула взглядом моего брата. – Теперь понятно, почему вы так крепко сложены.

Она произнесла эти слова так тихо, что я мог бы их не расслышать. Но я их услышал, и Ноа тоже. Если бы бедняжка приехала сюда на год раньше, то, возможно, ее экскурсия по городу завершилась бы в постели моего брата. Но, увы, его сердце принадлежало одной рыжеволосой девушке, которая сейчас находилась на другом конце страны – в штате Юта, где она работала в Амери-Корпусе.

Руби Грейс Барнетт – дочь мэра. Прошлым летом она должна была выйти за другого мужчину, но решила сбежать с моим братом.

Я же говорил.

Бунтарь.

Ноа улыбнулся, приподняв кепку, а потом отвернулся и сжал мое плечо.

– Обещаю, сегодня никаких розыгрышей, – сказал он. – У тебя и без того достаточно поводов для переживаний.

Я поджал губы.

– Да.

– Она еще не пришла?

– Придет сразу после этой экскурсии.

Ноа присвистнул.

– Что ж, удачи. Если нужно будет выпить и снять стресс, приходи потом ко мне. – Он снова сжал мое плечо и вернулся на рабочее место.

Несмотря на то что живот сильно скрутило, я повернулся к группе и завершил свою речь о бочках, после чего снова повел туристов к двери, через которую мы вышли на прохладный ноябрьский воздух.

До Дня благодарения оставалось всего несколько дней, и в Стратфорде царило праздничное настроение. На каждом здании винокурни, как и на других зданиях в городе, висели рождественские гирлянды. В центре города стояла такая большая ель, что ее было видно с любого конца Мэйн-стрит, а я, окруженный всем этим великолепием, все ждал и ждал, когда же и меня настигнет праздничное настроение.

Этого не случалось уже много лет – с тех пор, как умер отец.

Я вдохнул прохладный теннессийский воздух с нотками дуба и меда, но он ни капли меня не успокоил, пока я вел группу к нашей последней части экскурсии – дегустации. Последующие двадцать минут я помогал посетителям дегустировать виски, наверное, впервые в жизни. Нет, конечно, раньше они все пробовали виски, но никогда не нюхали его, не вдыхали особый аромат и не наслаждались обжигающим ощущением в глотке.

Двадцать минут.

Именно столько занимала дегустация.

Именно столько времени у меня оставалось до встречи с девушкой, которую я пытался избегать все утро и, если честно, большую часть жизни.

Мэллори Скутер.

Скутер – как название у меня на куртке, как надпись большими буквами на здании, где мы сейчас находились, как фамилия, которая каждую неделю виднелась в правом верхнем углу моего чека.

И как семья, с которой мы враждовали не один десяток лет.

Чтобы объяснить мой мандраж, пока я ждал у себя в кабинете Мэллори Скутер, у которой сегодня первый рабочий день на винокурне, нужно вернуться в прошлое.

Видите ли, винокурню «Скутер Виски» основал Роберт Джей Скутер. И хотя на бутылках и здании значилась его фамилия, у него был важный подельник – мой дед, Ричард Беккер.

Дедушка стал первым сборщиком бочек на винокурне – тем, кто отладил процесс и показал его значимость, что сохранялось и по сей день. То положило начало партнерству и, что важнее, дружбе между Робертом Джеем Скутером и моим дедом, которая продолжалась вплоть до смерти основателя.

И вот тогда-то и запахло жареным.

Роберт Джей Скутер не упомянул в завещании моего деда, не оставил ему ни единой акции компании, хотя именно дедушка помог ему создать и учредить бренд «Скутер».

Винокурня и бренд полностью отошли семье Роберта – его старшему сыну Патрику, который и сейчас является ее генеральным директором. Вскоре после кончины Роберта умерла моя бабушка, а следом за ней и дедушка. Мы всегда говорили, что он умер от разбитого сердца, и, хотя люди утверждали, что причиной тому стала кончина бабушки, наша семья понимала, что немалую роль сыграли Скутеры.

После смерти деда в дело вступил мой отец, сохранив имя Беккеров на винокурне. Он начинал совсем молодым и вскоре после смены владельца стал членом правления.

После этого и начались настоящие неприятности.

Если Скутеры хотели нестись вперед на всех парах и открывать двери инновациям, то мой отец с дьявольским упорством добивался сохранения традиций. Он помнил и чтил то, что сделало бренд «Скутер» широко известным. Чем больше он настаивал, тем сильнее они закручивали гайки. В итоге отца сократили практически до канцелярской крысы, а когда ему поручили навести порядок в кабинете Роберта Джея Скутера, это стало ударом не только по его самолюбию.

Но и по его жизни.

В истории винокурни «Скутер Виски» значился только один пожар. Он и случился в том кабинете.

И мой отец – единственный, кто погиб во время этого пожара.

Моей маме, братьям и мне по сей день приходится мириться с загадочной смертью отца и отсутствием внятных объяснений, почему пожар случился. Весь город оживленно обсуждал трагедию: кто-то задавался вопросом о том, не было ли это умышленным убийством, другие упрекали отца во вредной привычке курить, что, по заверениям пожарной службы Стратфорда, и стало причиной, но мама настаивала, что это невозможно, поскольку отец никогда не курил.

Это была та еще заваруха – огромная и трагическая.

Ставшая еще одним камнем преткновения между семействами Беккер и Скутер.

Причин, почему мы с Ноа и Майки работали на винокурне, было немало, но главная заключалась в том, что мы хотели сохранить наше семейное наследие. И хотя Патрик Скутер и его семья прикидывались, что между нами царят мир и согласие, в наших отношениях всегда ощущалось напряжение, словно мы были заразой, от которой они никак не могут избавиться.

Но уволить нас Скутеры не могли – это бы породило слухи, что они как-то связаны со смертью нашего отца. И мы уволиться тоже не решались – это все равно что предать винокурню, которой по праву владела и управляла наша семья.

Даже учитывая все вышесказанное, мне не стоило быть на таком взводе из-за того, что Мэллори Скутер, младшенькая дочь Патрика, в любую минуту войдет в мой кабинет. Мне не стоило сжимать мячик-антистресс, постукивать ногой под столом, кусать щеку, обдумывая, что я скажу ей, когда она появится.

Да, разумеется, она была внучкой основателя и дочерью нынешнего генерального директора.

Да, разумеется, она носила фамилию семьи, от которой я не мог бежать.

И, разумеется, она не заслужила эту работу, в отличие от меня. Мэллори получила ее только потому, что в ее жилах текла кровь Скутеров.

Но все это не имело никакого значения.

А вот что действительно важно – я был ведущим гидом и по праву стоял следующим в очереди на пост менеджера. И смутно подозревал, что ее наняли для того, чтобы этому помешать.

Что еще важно – возможно, это было самым важным: я был влюблен в Мэллори Скутер с четырнадцати лет.

Об этом никто не знал, даже мои братья, которые знали обо мне все. Ни одной живой душе я не рассказывал, что меня до чертиков возбуждают ее прямолинейность, дерзость и открытое неповиновение семье и всему городу. Я ни разу не задерживал на Мэллори взгляд, ни разу не показывал, что в ее присутствии у меня всегда потели ладошки.

Мы были детьми непримиримого соперничества, которое возникло несколько десятилетий назад и не ослабевало и по сей день.

Я ни за что не мог увлечься ею и прекрасно это понимал. Все эти годы я без особых усилий держался от нее подальше. В старших классах это было легко и стало еще проще, когда она уехала в колледж. Все усложняли ее редкие визиты домой, поскольку я знал, что Мэллори нравится бывать в тех же местах, где свое свободное время проводил я. Но я все равно всеми возможными способами избегал ее, подавив желание познакомиться поближе с голубоглазой девушкой с пирсингом в носу, за которой я в школе исподтишка наблюдал, пока она рисовала в своем альбоме.

А теперь я каждый божий день буду работать с ней.

Хуже – я буду ее обучать, чтобы она, скорее всего, получила ту работу, которая по праву принадлежала мне.

Вот почему я не мог усидеть на месте. Вот почему меня тошнило от всех этих мыслей.

Я хотел увидеть Мэллори.

И ненавидел, что мне придется с ней встретиться.

Не мог дождаться, когда поговорю с ней спустя столько лет.

И не мог примириться с мыслью, что мне вообще придется с ней разговаривать.

Все эти противоречивые чувства были совершенно иррациональны, а здравому смыслу не хватило времени образумить меня, поскольку раздался стук в дверь.

Когда она распахнулась, я уронил мячик для снятия стресса и смотрел, как ярко-желтый губчатый шар прокатился по кабинету и легонько стукнулся о нос грязно-белых высоких кед.

Не знаю, сколько я пялился на эти кеды, но ясно, что слишком долго. Потому что, когда мозгами я наконец понял, что надо встать, прочистить горло и обойти стол, чтобы встретить гостью, та самая гостья смотрела на меня, изогнув бровь и поджав красиво накрашенные губы.

– Логан Беккер?

Я заставил себя улыбнуться, не обращая внимания, как прозвучало мое имя из ее уст. Не припомню, слышал ли я прежде, как она его произносит, но был почти уверен, что нет.

Я бы это запомнил.

У Мэллори был легкий мелодичный акцент, характерный для Теннесси, что немного противоречило ее внешности. На ней были высокие белые кеды, джинсы, которые скорее состояли из дыр, чем из ткани. В этих дырках виднелись татуировки на бедрах. Футболка черного цвета с названием незнакомой мне группы, а из-под каждого рукава виднелось еще больше татушек. На поясе у Мэллори висела зелено-голубая фланелевая рубашка, подчеркивающая ее талию, которая, готов поспорить, была такой узкой, что я мог бы обхватить ее руками. Волосы, которые еще на прошлой неделе были фиолетовыми, теперь сияли платиновым блондом, обрамлявшим ее лицо гладким бобом до плеч. Ее губы были накрашены пыльно-розовой помадой, голубые глаза по-кошачьи подведены, а пирсинг в носу, которым она так славилась в городе, блестел еще сильнее в ярком свете моего кабинета.

Она являла собой все, чего не было ни у одной другой девушки в городе.

И я презирал себя за то, что по этой причине так сильно ее желаю.

Я не ответил, и Мэллори изогнула идеально нарисованную бровь еще выше.

– Ах да, – наконец сказал я, отошел от стола и протянул ей руку. – Это я. А ты, должно быть, Мэллори.

В ответ она щелкнула жвачкой во рту, отчего у меня задергался глаз, а потом взяла меня за руку и крепко ее пожала.

– Ты изменила прическу.

Идиотское заявление слетело с моих губ, когда она убрала руку из моей хватки. Мэллори по-прежнему стояла с приподнятыми бровями, смотря на меня, и потом засунула руки в задние карманы джинсов.

– А тебе это известно… почему?

Я пытался унять жар, поднимающийся по моей шее, и молился, чтобы он не залил щеки.

– К твоему досье была приложена фотография, – соврал я. – И на ней у тебя фиолетовые волосы.

Уголки ее пухлых губ приподнялись, привлекая мое внимание. Она смотрела на меня так, словно поняла, что я соврал, но, к счастью, не стала уличать меня во лжи.

– Да, – наконец признала она. – Но папуля сказал, что гиды «Скутер Виски» должны выглядеть прилично, поэтому мне пришлось перекраситься.

Я не смог пропустить мимо ушей сарказм, с которым она произнесла слово «папуля», и если бы не знал, по своей воле она здесь очутилась или по его принуждению, то нашел бы ответ в этой фразе.

Мэллори накрутила на палец прядь платиновых волос, показывая новый цвет, и наклонила голову, сделав шаг ко мне.

– А ты что думаешь? – надув губки, спросила она. – Блондинкой я выгляжу так же хорошо, как и с фиолетовыми волосами?

Я шумно выдохнул, и Мэллори ухмыльнулась еще наглее. Она отдавала отчет своим действиям, а, значит, я крайне паршиво скрывал, что считаю ее привлекательной.

Но стоило ей снова щелкнуть этой дурацкой жвачкой, как я перешел к делу.

Я вернул нормальное дыхание, а вместе с ним и рассудок. Вместо ответа повернулся спиной к Мэллори, подошел к столу и спокойно сел, после чего взял ее досье, лежавшее на краю стола.

– Пожалуйста, сядьте, мисс Скутер, – сдержанно сказал я, стараясь держаться как можно спокойнее. – Перед началом вашего обучения нам предстоит многое обсудить.