Чистильщик

5

Просыпаюсь ровно в семь тридцать. Мне не нужен будильник, чтобы проснуться. У меня внутренние часы. Их не надо заводить. Они никогда не ломаются. Все тикают и тикают.

Еще одно утро в Крайстчерче, и мне уже скучно. Рассматриваю содержимое своего гардероба, но это бесполезно. Одеваюсь, завтракаю. Тосты. Кофе. Изысканнее некуда. Разговариваю со своими рыбками, рассказываю им о Карен и Стюарде, и об остальной команде «noffing», и они внимательно выслушивают все, о чем я не рассказываю. Кормлю их в награду за верность.

Выхожу на улицу. Вокруг по-прежнему никого. К сожалению, машины у меня нет. Машину Анжелы я оставил припаркованной на другом конце города. Оставил ключи в замке зажигания на случай, если кто-нибудь захочет прокатиться. Стащить ключи гораздо проще, чем паять провода в машине, хотя у меня за спиной довольно богатый опыт и в том, и в другом. Домой я шел целый час, поэтому и пришел так поздно.

Когда подъезжает автобус, я стою на остановке с билетиком в руке. Автобус разукрашен рекламой витаминных добавок и противозачаточных средств. С шипением открываются двери. Захожу.

— Как дела, Джо?

— У Джо все в порядке, мистер Стэнли.

Я протягиваю мистеру Стэнли свой билет. Он берет его у меня и, не пробивая, отдает обратно. Подмигивает мне, как это делают все старички-водители. При этом пол-лица у него перекашивает так, будто у него сердце прихватило. Мистеру Стэнли, наверное, за пятьдесят, и, похоже, он вполне доволен жизнью. В такие утра как это, он всегда любит говорить: «Жарко, правда?» Он носит такую же униформу, как и все остальные водители автобусов: темно-синие брюки, светло-голубая майка с короткими рукавами и черные ботинки:

— Сегодня утром прокатись за городской счет, Джо, — говорит он, все еще подмигивая, на случай, если я еще не заметил. — Утро сегодня выдалось жаркое, правда, Джо?

Я надеюсь, что, если улыбнусь в ответ, мне светит еще разочек прокатиться бесплатно.

— Ух ты! Джо премного благодарен, мистер Стэнли.

Мистер Стэнли улыбается мне, и я представляю, как изменилось бы выражение его лица, если бы я открыл портфель и показал, что там внутри. Убрав билет обратно в карман, иду в глубь салона. Автобус практически пуст — несколько беспорядочно рассевшихся школьников, монахиня в черно-белом одеянии, и бизнесмен с зонтиком, хотя на улице градусов тридцать.

Обычные люди. Как я.

Сажусь в самом конце салона, за спиной у двух шестнадцати-семнадцатилетних школьниц. Кладу портфель рядом, на пустое сиденье. Ни напротив меня, ни у меня за спиной никого нет. Набираю шифр с обеих сторон. Сдвигаю обе щеколды. Открываю портфель. Мои ножи аккуратно уложены внутри — три на крышке и три на дне. Они прикреплены ремешками, которые их обматывают и крепятся к портфелю металлическими колпачками. Пистолет — единственный предмет, который свободно болтается внутри, но он упакован в черный кожаный чехол, защищающий его и ножи. У пистолета три внутренних предохранителя, так что мне должно трижды не повезти — или трижды сделать какую-нибудь глупость, — чтобы умудриться вляпаться в какую-нибудь неприятность. Школьницы впереди хихикают.

Я вынимаю нож с лезвием длиной пять сантиметров, который стоил двадцать пять долларов. Чтобы кого-нибудь убить таким лезвием, нужно нанести множество ударов. Как-то раз, месяцев восемнадцать назад, мне пришлось раз сто ударить ножом одного ублюдка, пока он не помер. Маленькие порезы. Много крови. После такой работы я вспотел, как сволочь. Майка прилипала к телу. Но он это заслужил.

Водитель мистер Стэнли намного приятнее.

Я провожу лезвием вверх и вниз по спинке сиденья той девочки, что слева. Думаю о женщинах вообще, как вдруг ее подруга, блондинка, оборачивается на звук. Я прячу нож за ногу. Невинно улыбаюсь, будто вообще понятия не имею, где нахожусь, и будто напеваю про себя: «Автобусные колеса все крутятся, и крутятся, и крутятся, и крутятся». Она пристально меня разглядывает. Я смотрю на нее и чувствую, что такой взгляд — начало знакомства.

Она отворачивается, не сказав ни слова, и они продолжают хихикать. Кладу нож обратно в портфель. Даже не знаю, зачем я его вообще вынул. Когда я подъезжаю к своей остановке, портфель уже закрыт. Стэнли делает для меня исключение и останавливается прямо напротив моей работы. Я улыбаюсь ему с противоположного конца салона. Мы машем друг другу руками, и я выхожу через заднюю дверь.

Крайстчерч. Не город ангелов. Новая Зеландия славится спокойствием, баранами и хобби. Крайстчерч славится своими садами и своей жестокостью. Подбрось вверх баночку с клеем, и сотня благодарных людишек перегрызут друг другу горло, чтобы ее нюхнуть. Здесь нечем любоваться. Много зданий, но все они серые и сильно разбросаны. Много дорог. Они тоже серые — как небо над головой большую часть года.

Этот город — бетонные джунгли, как все города на свете, но в этом бетоне попадаются иногда островки зелени: деревья, кусты, цветы. Нельзя пройти и двадцати шагов, не встретив какого-нибудь кусочка природы. Большие пространства, например, Ботанический сад, специально созданы для того, чтобы всему миру продемонстрировать, какие мы умные в деле превращения семян в растения. В этих садах растут тысячи цветов и сотни деревьев, но там не пройдешься ночью без того, чтобы тебя не прирезали или не пристрелили, оставив твое тело на удобрение.

Я прохожу несколько шагов, и скука моя нарастает. Это все из-за города. Невозможно чувствовать себя веселым, когда тебя окружают дома, которым лет под сто. Между домами целые сплетения переулков, по которым каждый уважающий себя наркоман может пройти с закрытыми глазами. В глубине этих переулков живут пациенты Крайстчерча. Если какой-нибудь бизнесмен или бизнесвумен попытаются прогуляться по одному из них, у них больше вероятности повстречаться с Иисусом Христом, чем выйти оттуда не изнасилованными или не обоссанными. Что до шопинга, ну, он здесь популярен настолько, насколько был бы популярен Эдди Мерфи с речью на собрании ку-клукс-клана. Шопинг тут давно вышел из моды, и это видно по объявлениям на витринах магазинов «сдается» или «продается». И, несмотря на все это, припарковаться невозможно.

Если потратить пару секунд и повернуться вокруг своей оси, рассматривая панораму, то на юге можно увидеть Порт Хиллс,[2] а на севере, востоке и западе огромные пустые пространства. За Крайстчерч проголосовали как за самый гостеприимный город на Земле. Кто? Понятия не имею. Уж точно никто из тех, кого я когда-либо встречал. Но, несмотря на все это, Крайстчерч — мой дом.

Воздух мерцает и плывет от жары, поэтому издалека кажется, что асфальт мокрый. Стекла на окнах машин опущены, из окон свисают руки водителей, и пепел с сигарет летит на тротуар. Здесь много машин, слишком много, чтобы можно было перебежать дорогу, поэтому я нажимаю на кнопку светофора и жду. Когда он начинает мигать и пиликать, я жду еще пару секунд, пока не проедут любители проскочить на красный свет, а потом перехожу дорогу. Закатываю рукава. Приятно чувствовать ветерок на руках. Чувствую, как капельки пота стекают у меня по бокам.

Две минуты спустя я на работе.

Иду прямо на третий этаж, предпочитая подняться по лестнице; когда занимаешься угоном машин, физической нагрузки в жизни слегка не хватает. Внизу лестница пахнет мочой; чем выше я поднимаюсь, тем больше пахнет хлоркой. На третьем этаже вхожу в конференц-зал, кладу свой портфель на стол и направляюсь к фотографиям на стене.

— Доброе утро, Джо. Как дела?

Я смотрю на мужчину, рядом с которым сел. Шредер — крупный парень, у которого мышц явно больше, чем мозгов. Выглядит он суровым и красивым, похож на главного героя какого-нибудь боевика, но я сомневаюсь, что в нем осталась хоть капля героизма. Он ненавидит этот город так же, как все остальные. Его седые волосы подстрижены ежиком, и такая прическа скорее бы пошла шестидесятилетнему сержанту, чем Шредеру, детективу, специализирующемуся на убийствах. Его лоб и лицо покрыты морщинами от непрерывного стресса, источником которого, несомненно, я и являюсь. В данный момент он пытается выглядеть как детектив, вкалывающий без устали, и благодаря его закатанным на дорогой рубашке рукавам и ослабленному галстуку, ему это вполне удается. Один карандаш у него за ухом, а другой, который он жевал перед моим приходом, в руке. Одна нога чуть выдвинута вперед, как будто он собирался кинуться на стену и начать ее пинать.

— Доброе утро, детектив Шредер. — Я медленно киваю в сторону фотографий, как будто соглашаясь с тем, что я только что сказал. — Есть новые зацепки?

Детектив Шредер ведет это дело и вел его начиная со второго трупа. Он качает головой так, будто сам с собой не согласен, потягивается, уперев ладони в поясницу, и вновь смотрит на фотографии.

— Пока ничего, Джо. Только новые жертвы.

Я даю этой фразе немного повисеть в воздухе. Делаю вид, что задумался над тем, что он сообщил. Думаю и перевариваю. Когда я стою перед полицейским, у меня это всегда занимает больше времени.

— Что? Это произошло этой ночью, детектив Шредер?

Он кивает.

— Этот извращенец вломился к ней в дом.

Его большие кулаки трясутся. Карандаш, который он держит в руке, ломается. Он швыряет его на стол, где уже скопилось небольшое кладбище из сломанных карандашей, и вытаскивает тот, что у него за ухом. У него, наверное, отдельный запас на такие случаи. Он жует карандаш несколько секунд, после чего разворачивается ко мне и опять ломает его пополам.

— Извини, Джо. Ты уж прости меня за грубость.

— Ничего. Вы сказали «жертвы». Значит, их больше, чем одна?

— Еще одна женщина была найдена в багажнике своей машины, припаркованной на въездной дорожке у дома жертвы.

Я громко выдыхаю.

— Господи, детектив Шредер, наверное, поэтому вы детектив, а я нет. Ни за что бы не догадался заглянуть в багажник. Она бы до сих пор там лежала, одна-одинешенька и все такое.

Теперь и я, как детектив, трясу кулаками.

— Черт, да я бы всех подвел, — ворчу я про себя, но достаточно громко, чтобы он меня услышал.

— Да не изводи себя так, Джо. Даже я не сообразил заглянуть в багажник сразу. Мы не заметили вторую жертву до утра.

Он врет. Его жесткое лицо смотрит на меня с жалостью.

— Правда?

Он кивает:

— Конечно.

— Можно вам принести кофе, детектив Шредер?

— Ладно, принеси, Джо, только если тебя это не сильно затруднит.

— Да без проблем. Черный, одна ложка сахара, верно?

— Две ложки.

— Точно.

Я заставляю его напоминать мне это каждый раз, когда предлагаю принести ему кофе.

— Можно я свой портфель тут на столе оставлю, детектив Шредер?

— Валяй. А что ты там такое таскаешь?

Я пожимаю плечами и отворачиваюсь.

— Да так, детектив, бумаги и все такое.

— Так и думал.

Врет. Этот ублюдок думает, что я там обед припрятал, а может, еще и комиксы. Но так или иначе я выхожу из комнаты в коридор и иду мимо десятков сотрудников, констеблей и детективов. Я прохожу несколько рабочих мест, отделенных друг от друга панелями, и прямиком направлюсь к кофейному аппарату. Им легко пользоваться, но, когда им пользуюсь я, все выглядит сложнее, чем есть на самом деле. Меня мучает жажда, и первый стакан я выпиваю залпом, так как он все равно не горячий, и кофе тут надо пить быстро, потому что на вкус он больше напоминает грязь. Большинство копов кивают мне. Это такое немое приветствие, которое сейчас в моде — легкий кивок, слегка приподнятая бровь, — и которое здорово напрягает, когда мимо тебя ходят одни и те же люди. Приходится заводить пустые разговоры. В понедельник это просто, можно спросить, как прошли выходные, по пятницам тоже ничего, можно спросить, что запланировано на выходные, но во все остальные дни это черт знает что.

Я наливаю Шредеру его порцию кофе. Черный. Две ложки сахара.

В последние несколько месяцев полицейский участок оживлялся беготней и толкотней напряженных и нервничающих детективов. В день убийства и на следующий день эта беготня и толкотня достигают своего пика. Весь день, что ни час, проводятся собрания. Напряженно изучаются показания, ищутся существенные улики или несоответствия в информации, поступившей от родных и знакомых жертвы. И вся эта информация собирается исключительно для того, чтобы быть забытой, когда произойдет следующее убийство. После стольких убийств у них по-прежнему нет ни одной зацепки. Я им даже немного сочувствую — столько работы, конца и краю ей не видно, а результата никакого. Весь день мелькают журналисты, рыскающие тут каждый раз, когда появляется информация о том, что найдена новая улика, что опрошен еще один свидетель, или (их любимая новость) что есть новая жертва. Свежие новости гарантируют им большие продажи, а значит, большие доходы с рекламы. Репортеры кидаются с расспросами на любого, кто выглядит как полицейский. Камеры включены, микрофоны настроены. Столько суматохи, и все они игнорируют единственного человека, который действительно мог бы посвятить их в курс дела.

Я несу кофе обратно в конференц-зал. Теперь там появилось еще несколько детективов. Чувствую, как нервозность буквально висит в воздухе — это отчаяние, которое охватывает их, когда они понимают, что не могут отыскать человека, который творит такие вещи с ними и с их городом. Комната пахнет потом и дешевым кремом после бритья. С улыбкой протягиваю Шредеру его кофе. Он меня благодарит. Беру свой портфель и собираюсь уходить; ножи внутри не звенят. Мой офис на том же этаже. В отличие от этих рабочих столов, отгороженных панелями, у меня настоящий офис. Он находится в конце коридора, прямо за туалетами. На двери написано мое имя. Такая маленькая позолоченная металлическая пластина с выгравированными черными буквами. Джо. Без фамилии. Без всяких других инициалов. Просто «Джо». Обычный, будничный Джо. Ну, в общем, я. Обычный и будничный.

Моя рука уже лежит на ручке двери, и я собираюсь ее повернуть, как кто-то слегка дотрагивается до моего плеча.

— Как поживаешь, Джо?

Ее голос чуть выше, чем полагается, и говорит она чуть медленнее, как будто пытается пробиться через языковой барьер, разговаривая с пришельцем с Марса.

Я натягиваю улыбку, ту самую, которую детектив Шредер видит каждый раз, когда отпускает какую-нибудь шутку. Я улыбаюсь ей той широкой детской улыбкой, которая открывает все зубы и максимально растягивает губы во все стороны.

— Доброе утро, Салли. У меня все в отлично, спасибо, что спросила.

Салли улыбается мне в ответ. Она одета в комбинезон, который немного ей великоват, но тем не менее не скрывает ее полноту. У нее красивое личико, когда она улыбается, но недостаточно красивое, чтобы кто-нибудь закрыл глаза на пару лишних килограммов и надел на ее палец наконец обручальное колечко. В свои двадцать пять она теряет не вес, а вероятность кого-нибудь найти. Пятна пыли у нее на лбу похожи на след от синяка. Светлые волосы завязаны в хвостик и выглядят так, будто их не мыли несколько недель. Внешне она не такой уж тормоз, и только когда открывает рот, догадываешься, что разговариваешь с человеком, у которого не все дома.

— Можно тебе кофе принести, Джо? Или апельсиновый сок?

— Нет, Салли. Но спасибо, что спросила.

Я уже одной ногой в офисе, как она снова касается моего плеча.

— Ты уверен? Мне это совсем нетрудно. Правда.

— Я сейчас не хочу пить. Может, попозже.

— Ну, хорошего тебе дня, ладно?

Ну ладно, какая разница. Я медленно киваю: «ладно», и вот я уже полностью зашел в офис и закрыл дверь.