8

Флора с отцом, пробыв на ранчо еще три дня, наконец отправились в деревню Четырех Вождей.

Кстати, поселок Речных Воронов назывался так не потому, что там имелось сразу четыре вождя. Четыре Вождя было почетным именем главы племени, умного, как четыре мудреца, и правившего своим народом на протяжении почти четырех поколений.

С остальными членами экспедиции, а также со слугами, носильщиками и проводниками леди Флора и лорд Халдейн встретились в основном лагере, разбитом возле устья белой реки. Оттуда они еще два дня ехали верхом через прерию, почти примыкавшую к берегу Иеллоустона, полноводного притока Миссури.

Со сноровкой, приобретенной благодаря долгому опыту, Флора и секретарь отца Дуглас Холмс принялись делать заметки о флоре и фауне этих мест. Алан Макдональд, экспедиционный художник, акварельными красками зарисовывал пейзажи, а графский камердинер Генри следил за тем, чтобы лорд Халдейн испытывал поменьше бытовых трудностей в пути. Словом, все были при деле.

Время от времени делали привалы, чтобы собрать образцы растений и дать возможность Алану более детально проработать какую-либо деталь пейзажа. Дуглас и Алан путешествовали с ними не первый год, поэтому все уже притерлись друг к другу, и каждый выполнял свои обязанности четко и без напоминаний. Растения аккуратно заворачивали в ткань или обматывали бумагой и клали в специальные коробки с ячейками. Дуглас и Флора фиксировали на бумаге повадки местных птиц и зверей, а Алан зарисовывал всю виденную живность. Лорд Халдейн, помимо прочего, записывал в дневник погоду в разное время суток, направление ветра, характер тучеобразования и прочие метеорологические наблюдения. Не один десяток лет пропутешествовав по свету, старшие члены экспедиции знали, как важны все эти «мелочи», и без нытья заполняли путевые дневники и выполняли другие повседневные обязанности.

Прибыв в деревню Четырех Вождей, Флора занялась беседами с женщинами, выясняя их роль в индейском обществе и все подробности быта: как они трудятся и как отдыхают, как рожают и растят детей, и так далее, и так далее. В этом ей помогал переводчик. Но и она старательно изучала абсарокский язык, чтобы хотя бы элементарно уметь изъясняться. Завзятая странница, Флора приобрела талант быстро схватывать чужие языки. Абсарокское наречие ей нравилось — приятный и мягкий говор.

Любопытствовала она и насчет индейской кухни — расспрашивала женщин о всех блюдах, активно пробовала абсарокскую стряпню, ничем не брезгуя, даже сама пробовала готовить по индейским рецептам под надзором своих новых подруг. Вдобавок к этому беседовала со знахарями, собирала сведения о травах, которые они используют, и пыталась выведать побольше секретов о приемах лечения разных болезней.

Ну и конечно, Флора с энтузиазмом и легко научилась всем подвижным играм абсарокских женщин — на досуге, после того как она часами наблюдала за ремесленной работой, за тем, как индейские девушки и женщины вышивают одеяла, шьют из кожи одежду и мокасины. Флора мало-помалу вошла в курс повседневных забот племени, наблюдая за тем, как распределяется в семьях домашняя работа, какие формы обращения употребляют мужчины и женщины по отношению друг к другу. Словом, происходила обычная дотошная этнографическая работа — порой очень увлекательная, порой нудная в своем однообразии.

Флора имела несколько бесед с двумя женщинами-воинами, занимавшими видное место в племенной иерархии — их военные подвиги чтили не менее, чем славные деяние мужчин на поле брани. Кроме этого, девушке удалось поговорить с одним из бердахов — так называли мужчин, которые добровольно избрали женский образ жизни.

Бердах одевался, как женщина, занимался тем же, что и большинство женщин, принимал участие в их собраниях, посиделках и празднествах. Племя никак не осуждало бердахов.

Общаясь со знахарками, Флора обнаружила, что они почитаются в той же степени, что и знахари. Еще одним доказательством «эмансипированного» состояния женщин в племени было то, что многочисленные легенды рассказывали о женщинах-вождях. И можно было не сомневаться, что в этих легендах содержится большая доля правды, ибо у всех было на памяти, как несколько лет назад женщина по имени Красное Перо регулярно принимала участие в совете вождей и к ее голосу прислушивались.

На протяжении нескольких недель, что она провела в индейской деревне, Флоре довелось услышать не один рассказ об Адаме Серре. Говорили, что он искусный врачеватель, а также великий воин. По традиции, каждого убитого в бою врага абсарокский воин помечал полосой на крупе своей лошади. Так вот, из рассказов выходило, что мало кто из Воронов имел право нарисовать столько полос на своей лошади, сколько достославный Тсе-дитсира-тси, то есть Адам Серр, граф де Шастеллюкс.

По всеобщему мнению, именно благодаря ловкости и храбрости Тсе-дитсира-тси так успешно закончились рейды против лакотов, против Черноногих и против чейенов. Целые табуны вражеских лошадей в результате перешли в руки абсароков. Хвалили мудрые советы Тсе-дитсира-тси, восхищенно цокали языками, говоря о его умении обращаться с желтоглазыми — в племени он был признанным и наилучшим знатоком бледнолицых женщин. Упоминая Адама, абсарокские женщины — те, что помоложе и попригожее, — неизменно выражали простодушную радость по поводу того, что его жена ушла к другому мужчине.

— Теперь он снова будет спать с нами! — говорили они, улыбаясь глазами и губами. — И будет по ночам ублажать слух своих возлюбленных игрой на флейте.

Флора не сомневалась, что Адам так и поступит. Не таков граф де Шастеллюкс, чтобы долго оставаться без женщины! Когда в ее присутствии начинали судачить о Тсе-дитсира-тси, привычная спокойная объективность ученого покидала леди Флору, и она с трудом скрывала кипящую в груди ревность. Мало-помалу выяснилось, что до свадьбы среди абсарокских девушек на него был большой спрос. Судя по хихиканью и многозначительным взглядам, едва ли не каждая вторая женщина в племени имела что вспомнить о неуемном юношеском пыле Адама. И женская часть деревушки с нетерпением ждала лета, когда Адам появится на совете племени и затем примет участие в большом празднике. Одним удастся построить ему глазки, другим потанцевать, а третьим, может, посчастливится его соблазнить.

Степень свободы абсарокских женщин, их равенство с мужчинами почти во всем были редкостным феноменом — этнографы девятнадцатого века редко такое наблюдали. Достаточно сказать, что браки заключались по обоюдному согласию, причем инициатором мог стать как мужчина, так и женщина. Развод сводился к самой простой процедуре, и при этом никто из супругов не был ущемленной стороной. Добрачные любовные связи могли заводить как мужчины, так и женщины — и при этом никто косо на них не смотрел. Воспитанием и прокормом детей мать и отец занимались примерно в равной степени, им помогали многочисленные родственники. В браке, всегда моногамном, ценили верность, много было пар, проживших вместе всю жизнь, даром что развестись было проще простого. Но либеральность проявлялась в том, что прочный брак ценили, а распад неудачного брака не осуждали.

Все это было необычно и в высшей степени занятно; Флора занималась сбором материала и своими заметками с огромным увлечением.

Дни шли за днями, и было все легче и легче думать об Адаме, не впадая в какую-то истеричную грусть. Теперь кровь уже не бросалась ей в голову при одном воспоминании о днях и часах, проведенных с графом де Шастеллюксом. Она припоминала это близкое прекрасное прошлое с почти философским спокойствием. Да, у них был великолепный страстный роман, они познали дикие утехи и все такое прочее… но это минуло, это надо положить на дальнюю полочку памяти и снимать оттуда лишь по праздникам. Что Адам, что Флора — оба вели образ жизни, который исключал концентрацию всех жизненных сил на любви. Так что их роман был обречен стать яркой вспышкой в ночи. И поэтому не стоит растравлять себе душу и хныкать: нелепо и опасно преувеличивать значение краткой близости и представлять мимолетное приключение как нечто ослепительно великолепное, божественное и так далее. Чего ради понапрасну взвинчивать себя? Это ребячество. В конце концов, они взрослые люди с серьезными заботами, а не впечатлительные подростки, которые забыть не могут, что щупались дюжину раз в каретном сарае, в конюшне и в других, более подходящих местах. Жизнь не кончилась после расставания с Адамом Серром. Нет, не кончилась!

Подобные упражнения в несколько натужном цинизме и поглощающие все время занятия по системному, подробному изучению абсарокской культуры привели к тому, что в душе Флоры мало-помалу установилось некое подобие мира.

Ей было хорошо знакомо и привычно то, чем она сейчас занималась, — вся эта этнографическая рутина. Девушка беседовала с людьми об их буднях, заносила в толстенные блокноты услышанное, в том числе абсарокские мифы и песни. Работа сразу ставила ее в центр привычной с детства вселенной, давала смысл жизни и разрешала вопросы типа: кто я и зачем я? Эта работа, знакомая и размеренная, успокаивала — точно так же любимая с детства песенка навевает покой на душу, воссоздает былое счастье. Исследовательница по натуре, Флора получала искреннее удовольствие от того, что фиксирует на бумаге для потомства неведомую культуру, у которой не существует собственной письменности. Такой труд давал законное и полное удовлетворение.

Что касается ее отца, то он погрузился в исследование другой стороны абсарокского общества: он изучал, так сказать, мужскую часть культуры, всю сложную структуру военизированного племени. Наблюдал за приемами подготовки воинов, выслушивал рассказы об охоте на буйволов и о рейдах за вражескими табунами. Завзятый лошадник, граф с интересом приглядывался к тому, как абсароки выезживают своих коней.

В этих размеренных трудах протекло несколько недель.

В середине июня деревушка Четырех Вождей снялась с места и отправилась на север — поближе к летним пастбищам.

Когда индейский караван оказался в двух днях пути от Хелены, Флора и ее отец на время покинули своих новых друзей — они решили воспользоваться случаем и заглянуть в город: хлебнуть чуточку цивилизации и пополнить свои запасы.


С тех пор как племя устроилось в потайной межгорной долине, Адам и Джеймс проводили время то в лагере, то на ранчо. В разгаре была подготовка трех лучших лошадей к скачкам в Саратоге. Кипели полевые работы, шла разбивка новых садов и огородов, работники возводили пристройки к конюшням и занимались благоустройством уже имеющихся. Небольшие отряды индейцев круглые сутки патрули-ровали окрестности лагеря Воронов и периметр владений Адама. Все следовало лично проверить, все проконтролировать. Словом, хлопот у Адама было более чем достаточно.

После того как ополченцы убрались из своего лагеря возле Мун-Крика и риск столкнуться с ними уменьшился, Адам и Джеймс направились на север, в форт Бентон, дабы наконец забрать заказанные ими винчестеры.

Чтобы еще больше подстраховаться, ехали кружным путем, долго, с предельной осторожностью. Прибыв в приречный форт, они узнали, что в одном из салунов городка уже два дня как работает мигеровский вербовщик — пополняет отряд алчными наемниками.

Вечером Адам и Джеймс сидели за карточным столом в салуне «Бристоль» с судьей Хамстером и бентонским шерифом. Разговоры вертелись вокруг исполняющего обязанности губернатора и его сомнительного ополчения.

Хамстер рвал и метал по поводу Мигера.

Среди судей нашлись бунтари, объявившие незаконными решения двух последних сессий монтанского законодательного собрания, которое нынче плясало под дудку полновластного вице-губернатора.

На это Мигер ответил переделом границ судебных округов. И Хамстер, один из зачинщиков мятежа против зарвавшегося вице-губернатора, вдруг очутился судьей в малонаселенном округе. Это был чувствительный удар, ибо судьи кормились с количества судебных дел. Меньше людей в округе — меньше доходов. Учитывая, что плотность населения в тогдашней Монтане была чрезвычайно низкой, нетрудно догадаться, какой грустный смысл имел в этих краях термин «малонаселенный округ». Неудивительно, что Хамстер рвал и метал.

Да и все прочие республиканцы в штате были в бешенстве оттого, что Мигер ловко свел на нет результаты их хитроумного политического маневра. Разумеется, решения двух последних сессий законодательного собрания были аннулированы — и это было победой. Но в ответ судебные округа были перетасованы и оппозиционные судьи мигом утратили свой вес, а следовательно, и возможность противостоять промигеровскому большинству в законодательном собрании. Однако борьба на этом не закончилась. Даром что большинство богатого населения края поддерживало демократов, к которым принадлежал Мигер, но и среди республиканцев было немало влиятельных людей, в том числе и занимающих важные посты в местной администрации. Так что оппозиция не складывала оружия и все еще представляла собой грозную силу.

— Чтоб у этого Мигера глаза повылазили! Чтоб ему черт ноги повыдергал! — рычал Хамстер и в пылу ярости попусту выхлестывал на стол нужные карты. — Если он думает, что я стану подыхать с голоду в этой Богом забытой дыре, где живет полтора человека, то пусть этот господинчик, вообразивший себя пупом штата, позаботится о хоро-о-ошем телохранителе, потому что иначе я его достану! Ей-Богу, достану — своими собственными руками достану!

Прикупая еще одну королеву к уже имеющимся, Адам спокойно заметил:

— Я слыхал, как раз на будущей неделе Мигер намерен прошвырнуться в ваши края.

— Выскочка поганый! — так и взорвался судья. — Принесла его нелегкая! Будто своих гадов мало! Надо бы выслать его обратно в Англию, чтобы там привели в исполнение старый приговор и вздернули этого негодяя! Вот человек, по которому плачет виселица!.. Впрочем, если его утопят или четвертуют, я слова против не скажу!

— На будущей неделе, говорите? — встрепенулся шериф. — А позвольте узнать, когда именно?

Шериф форта Бентона был на содержании у самой яростной мигеровской оппозиции.

— В субботу или в воскресенье, — безмятежно сообщил Джеймс, неспешно отхлебывая из стакана с виски.

— Нам сказал Берджер, станционный смотритель с северного тракта, — небрежно прибавил Адам. — Они обычно в курсе.

— Это хорошо… и у нас много времени, — промолвил судья, недобро сверкнув глазами. — Да, у нас достаточно времени, чтобы как следует организовать встречу господина, исполняющего обязанности губернатора!

— Четыре дамы и три тройки, — провозгласил Адам, выкладывая карты на сукне. — Извините, но опять вынужден прикарманить ваши денежки.

— Да ладно, не обеднею, — величаво отмахнулся судья Хамстер, хотя на его лице прочитывалась досада от глупого проигрыша.

Закуривая сигару, он весело прищурился и хитро усмехнулся, раздвигая улыбкой толстые щеки.

— Вечерок-то… ха-ха… славным оказался! Очень и очень славный вечерок!


Позже, по дороге к постоялому двору, Джеймс тихонько спросил Адама:

— Ты всерьез полагаешь, что монтанское ополчение в самом скором времени может оказаться без предводителя?

— Я бы не стал исключать такую возможность, — спокойно ответил Адам. — С моей помощью его враги узнали о поездке парой дней раньше — авось им это будет на руку. Лишнее время на подготовку никогда не помешает. Ну а когда Мигер отправится в путь — тут все об этом услышат, он любит путешествовать под фанфары.

— Без своего предводителя ополчение попритихнет, нашим соплеменникам будет много легче!

— Я того же мнения, — сказал Адам.

— Думаешь, принять участие в событии?

Адам отрицательно мотнул головой.

— Э-э, нет! — воскликнул он. — На следующей неделе мы будем как можно дальше отсюда. И предпочтительнее в гуще светского общества, где нас с тобой увидят десятки людей. Меры предосто-рожности никогда не бывают излишними.

— С каких пор ты стал таким осторожным?

— С тех пор, как я проведал, что Мигер посетит форт Бентон на следующей неделе. Гарольд Фиск звал нас в Хелену, на свой бал. Давай-ка откликнемся на его приглашение. Насколько я помню, бал должен состояться в следующую субботу?

— Что ж, Гарольд Фиск — весьма подходящая фигура, если понадобится подтвердить наше алиби, — кивнул Джеймс и с улыбкой прибавил: — К тому же его супруга умеет хорошо угостить гостей. Но, чтобы обернуться до следующей субботы, следует поспешить. Желательно выехать уже завтра: доставим по назначению винчестеры — и в Хелену.

— Да, отправляемся прямо на рассвете, — согласился Адам.

Загрузка...