The Owl and the Pussy-Cat went to sea
In a beautiful pea-green boat,
They took some honey, and plenty of money,
Wrapped up in a five pound note.
The Owl looked up to the stars above,
And sang to a small guitar,
'O lovely Pussy! O Pussy my love,
What a beautiful Pussy you are,
You are,
You are!
What a beautiful Pussy you are!
Pussy said to the Owl, 'You elegant fowl!
How charmingly sweet you sing!
O let us be married! too long we have tarried:
But what shall we do for a ring?
They sailed away, for a year and a day,
To the land where the Bong-tree grows;
And there in a wood a Piggy-wig stood,
With a ring at the end of his nose,
His nose,
His nose,
With a ring at the end of his nose.
'Dear Pig, are you willing to sell for one shilling
Your ring? Said the Piggy, 'I will.
So they took it away, and were married next day
By the Turkey who lives on the hill.
They dined on mince, and slices of quince,
Which they ate with a runcible spoon;
And hand in hand, on the edge of the sand,
They danced by the light of the moon,
The moon,
The moon,
They danced by the light of the moon.
Совёнок и Кошечка-Киска
На лодочке в море уплыли,
Кубышку деньжонок и мёду бочонок
В дорогу они захватили.
Совёнок запел под звездой ночной,
Гитарной струной звеня:
«О милая Киса! Любимая мной!
Нет прекраснее Кис для меня,
Меня,
Меня!
Нет прекраснее Кис для меня!»
И она не таится: «Вы видная птица!
С пленительно-нежным баском!
Пора пожениться! Довольно томиться —
Но где же кольцо мы возьмём?»
И плыли они год и сутки одни,
И в Бонго-дремучем лесу,
В далёком краю, узрели Свинью
С блестящим колечком в носу,
Носу,
Носу,
С блестящим колечком в носу.
И к ней поспешили: «Отдайте за шиллинг
Колечко!» А Свинка: «Отдам».
И назавтра мил друг обвенчал их Индюк,
Что жил на холме где-то там.
И был обед, и фарш для котлет
И айву ели ложкой чудной;
В руке рука, у кромки песка
Плясали они под луной,
Луной,
Луной,
Плясали они под луной.
Said the Duck to the Kangaroo,
‘Good gracious! how you hop!
Over the fields and the water too,
As if you never would stop!
My life is a bore in this nasty pond,
And I long to go out in the world beyond!
I wish I could hop like you!’
Said the Duck to the Kangaroo.
‘Please give me a ride on your back!’
Said the Duck to the Kangaroo.
‘I would sit quite still, and say nothing but “Quack,”
The whole of the long day through!
And we’d go to the Dee, and the Jelly Bo Lee,
Over the land, and over the sea; —
Please take me a ride! O do!’
Said the Duck to the Kangaroo.
Said the Kangaroo to the Duck,
‘This requires some little reflection;
Perhaps on the whole it might bring me luck,
And there seems but one objection,
Which is, if you’ll let me speak so bold,
Your feet are unpleasantly wet and cold,
And would probably give me the roo —
Matiz!’ said the Kangaroo.
Said the Duck, ‘As I sate on the rocks,
I have thought over that completely,
And I bought four pairs of worsted socks
Which fit my web-feet neatly.
And to keep out the cold I’ve bought a cloak,
And every day a cigar I’ll smoke,
All to follow my own dear true
Love of a Kangaroo!’
Said the Kangaroo, ‘I’m ready!
All in the moonlight pale;
But to balance me well, dear Duck, sit steady!
And quite at the end of my tail!’
So away they went with a hop and a bound,
And they hopped the whole world three times round;
And who so happy, – O who,
As the Duck and the Kangaroo?
Утка крякнула Кенгуру:
«Мой бог! Как прытки вы!
По полю, заводи и бугру
Вы скачете! Я, увы,
Жизнь скучную в мелком веду пруду
И оказии вырваться жажду и жду:
Скакать, как вы, – по нутру», —
Утка крякнула Кенгуру.
«На спину взберусь втихаря, —
Утка крякнула Кенгуру, —
Ни словца, ни-ни, не скажу, кроме «кря»,
Ни утром, ни ввечеру;
Полетим мы стремглав к Ди и к Джелли-Бо-Ли,
Выше воды и выше земли;
Умчите меня – иль умру!» —
Утка крякнула Кенгуру.
Кенгуру ответствовал так:
«Это требует размышленья.
Быть может, удачу сулит сей шаг,
Но видится возраженье,
В том, если будем с вами честны,
Что лапки у вас мокры, холодны,
Подхвачу ненароком я ру —
Матиз», – сказал Кенгуру.
А Утка: «Средь скал и песков
Всё обдумала досконально:
Накупила потолще носков —
Сидят они идеально;
И купила пальто, чтоб грело в пути,
И добрых сигар хочу я найти;
Из любви эти меры беру
К милому Кенгуру».
В ответ Кенгуру: «Ждёт дорога,
В небе луна чиста;
Но ради баланса держитесь строго
Конца моего хвоста».
И пустились они по прямой и кривой,
Обскакав троекрат шар земной.
И кто счастливей в миру,
Чем Утка и Кенгуру?
Once Mr. Daddy Long-legs,
Dressed in brown and gray,
Walked about upon the sands
Upon a summer's day;
And there among the pebbles,
When the wind was rather cold,
He met with Mr. Floppy Fly,
All dressed in blue and gold.
And as it was too soon to dine,
They drank some Periwinkle-wine,
And played an hour or two, or more,
At battlecock and shuttledore.
Said Mr. Daddy Long-legs
To Mr. Floppy Fly,
'Why do you never come to court?
I wish you'd tell me why.
All gold and shine, in dress so fine,
You'd quite delight the court.
Why do you never go at all?
I really think you ought!
And if you went, you'd see such sights!
Such rugs! Such jugs! and candle-lights!
And more than all, the King and Queen,
One in red, and one in green!
'O Mr. Daddy Long-legs,
Said Mr. Floppy Fly,
'It's true I never go to court,
And I will tell you why.
If I had six long legs like yours,
At once I'd go to court!
But oh! I can't, because my legs
Are so extremely short.
And I'm afraid the King and Queen
(One in red, and one in green)
Would say aloud, “You are not fit,
You Fly, to come to court a bit!”
'O Mr. Daddy Long-legs,
Said Mr. Floppy Fly,
'I wish you'd sing one little song!
One mumbian melody!
You used to sing so awful well
In former days gone by,
But now you never sing at all;
I wish you'd tell me why:
For if you would, the silvery sound
Would please the shrimps and cockles round,
And all the crabs would gladly come
To hear you sing, “Ah, hum di Hum”!
Said Mr. Daddy Long-legs,
'I can never sing again!
And if you wish, I'll tell you why,
Although it gives me pain.
For years I cannot hum a bit,
Or sing the smallest song;
And this the dreadful reason is,
My legs are grown too long!
My six long legs, all here and there,
Oppress my bosom with despair;
And if I stand, or lie, or sit,
I cannot sing one little bit!
So Mr. Daddy Long-legs
And Mr. Floppy Fly
Sat down in silence by the sea,
And gazed upon the sky.
They said, 'This is a dreadful thing!
The world has all gone wrong,
Since one has legs too short by half,
The other much too long!
One never more can go to court,
Because his legs have grown too short;
The other cannot sing a song,
Because his legs have grown too long!
Then Mr. Daddy Long-legs
And Mr. Floppy Fly
Rushed downward to the foamy sea
With one sponge-taneous cry;
And there they found a little boat,
Whose sails were pink and gray;
And off they sailed among the waves,
Far, and far away.
They sailed across the silent main,
And reached the great Gromboolian plain;
And there they play for evermore
At battlecock and shuttledoor.
Раз мистер Комар-долгоног,
В буро-сером своём,
По прибрежному шёл песку
Невзрачным летним днём.
И там средь голышей
При колючем ветре том
Глядь – мистер Муха-жик идёт,
Весь в сине-золотом.
К обеду выпили до дна
Бутыль цветочного вина
И долго резались потом
То ль в воланбол, то ль в волантон.
Вдруг мистер Комар-долгоног
Спросил у Мух-жика:
«Что ж при дворе вас не видать?
Прошу ответьте-ка.
Такой наряд пленяет взгляд,
Он создан для двора.
Зачем не ходите туда?
Пора, давно пора!
Там блеск такой, что жаль очей!
Ковры! И кубки! Жар свечей!
И Королевская Чета,
Тот – в красном, и в зелёном – Та!»
«О мистер Комар-долгоног, —
Мух-жик в ответ ему, —
Не приближаюсь ко двору,
Скажу вам почему.
Будь у меня шесть ваших ног,
Пойти я был бы рад!
Но не могу, увы – мои
Короче многократ!
И Королевская Чета
(Тот – в красном, и в зелёном – Та),
Боюсь, в сердцах воскликнут вслух:
«Не место при дворе для Мух!»
«О мистер Комар-долгоног, —
Мух-жик добавил вдруг, —
Зумзутской песенкой своей
Мой усладите слух!
Ужасно славный голосок
Был дан вам одному,
Но больше не поёте вы,
Скажите почему;
Начнёте петь – хрустальный звук
Пленит креветок всех вокруг,
Моллюски, крабы приползут,
Чтоб лучше слышать «зум-зу-зут»!
А мистер Комар-долгоног:
«Не петь мне уж боле, нет!
А почему – открою вам,
Хоть это больно мне.
Давно не в силах пропищать
Я песенок простых;
А страшная причина вся
В размере ног моих!
Они и там, они и тут,
Торчат, растут, меня гнетут;
И стой, лежи или сиди —
Ни звука из твоей груди!»
И мистер Комар-долгоног
И Мух, его собрат,
Уселись оба у воды,
Уставя в небо взгляд.
Рядили: «Форменный кошмар!
Испорчен мир, когда
Короткая нога – беда
И длинная – беда!
Тот – ко двору уж не ходок
Коротких по причине ног;
Другой – убил в себе певца,
Поскольку нет ногам конца!»
Тут мистер Комар-долгоног
И мистер Муха-жик
В бурливый кинулись поток,
Издав фон-танный крик;
Там парусник чего-то ждал,
Был розов он и сер;
Комар забрался на него,
И Муха-жик подсел.
Отплыли и достичь смогли
Равнин Громбульянской земли;
Досель играют в крае том
То ль в воланболл, то ль в волантонн.
They went to sea in a Sieve, they did,
In a Sieve they went to sea;
In spite of all their friends could say,
On a winter's morn, on a stormy day,
In a Sieve they went to sea!
And when the Sieve turned round and round,
And everyone cried, ‘You'll all be drowned!’
They called aloud, ‘Our Sieve ain't big,
But we don't care a button! we don't care a fig!
In a Sieve we'll go to sea!’
Far and few, far and few,
Are the lands where the Jumblies live;
Their heads are green, and their hands are blue,
And they went to sea in a Sieve.
They sailed away in a Sieve, they did,
In a Sieve they sailed so fast,
With only a beautiful pea-green veil
Tied with a riband by way of a sail,
To a small tobacco-pipe mast;
And everyone said, who saw them go,
‘O won't they be soon upset, you know!
For the sky is dark, and the voyage is long,
And happen what may, it's extremely wrong
In a Sieve to sail so fast!’
Far and few, far and few,
Are the lands where the Jumblies live;
Their heads are green, and their hands are blue,
And they went to sea in a Sieve.
The water it soon came in, it did,
The water it soon came in;
So to keep them dry, they wrapped their feet
In a pinky paper all folded neat,
And they fastened it down with a pin.
And they passed the night in a crockery-jar,
And each of them said, ‘How wise we are!
Though the sky be dark, and the voyage be long,
Yet we never can think we were rash or wrong,
While round in our Sieve we spin!’
Far and few, far and few,
Are the lands where the Jumblies live;
Their heads are green, and their hands are blue,
And they went to sea in a Sieve.
And all night long they sailed away;
And when the sun went down,
They whistled and warbled a moony song
To the echoing sound of a coppery gong,
In the shade of the mountains brown.
‘O Timballo! How happy we are,
When we live in a Sieve and a crockery-jar,
And all night long in the moonlight pale,
We sail away with a pea-green sail,
In the shade of the mountains brown!’
Far and few, far and few,
Are the lands where the Jumblies live;
Their heads are green, and their hands are blue,
And they went to sea in a Sieve.
They sailed to the Western Sea, they did,
To a land all covered with trees,
And they bought an Owl, and a useful Cart,
And a pound of Rice, and a Cranberry Tart,
And a hive of silvery Bees.
And they bought a Pig, and some green Jack-daws,
And a lovely Monkey with lollipop paws,
And forty bottles of Ring-Bo-Ree,
And no end of Stilton Cheese.
Far and few, far and few,
Are the lands where the Jumblies live;
Their heads are green, and their hands are blue,
And they went to sea in a Sieve.
And in twenty years they all came back,
In twenty years or more,
And everyone said, ‘How tall they've grown!
For they've been to the Lakes, and the Torrible Zone,
And the hills of the Chankly Bore.’
And they drank their health, and gave them a feast
Of dumplings made of beautiful yeast;
And everyone said, ‘If we only live,
We too will go to sea in a Sieve, —
To the hills of the Chankly Bore!’
Far and few, far and few,
Are the lands where the Jumblies live;
Their heads are green, and their hands are blue,
And they went to sea in a Sieve.
Поплыли они в Решете, о да,
В Решете по морским волнам;
И сколь бы друзья ни судили их,
Кинжалящий зимний ветер не стих —
В Решете по морским волнам!
Когда Решето закружила вода,
Вослед им неслось: «Пропадёте! Куда!»
«Кораблик мал, – моряки в ответ, —
Только нам плевать, нам и горя нет! —
В Решете по морским волнам!»
Есть земля, искони
Джамбли – жители той земли;
Зелены головами, руками сини,
В Решете в синеморе ушли.
Уплыли они в Решете, о да,
В Решете быстро плыли они,
И привязанный к трубке табачной платок
Трепетал на ветру, как зелёный листок,
Был он парусу вроде родни.
И каждый, кто их встречал, замечал:
«Не ждёт ли вдали печальный причал?
Небеса темны, и протяжен путь,
И может с лихвою лиха хлебнуть,
Кто плывёт в Решете, как они!»
Есть земля, искони
Джамбли – жители той земли;
Зелены головами, руками сини,
В Решете в синеморе ушли.
Проникла вскоре вода, о да,
Проникла туда вода;
Обернув розоватой бумажкой ступни,
Из воды снова вышли сухими они —
Так выходит у них всегда.
И, встречая в кувшине рассветный час,
Говорили: «Да кто же мудрее нас!
Небеса темны, и протяжен путь,
Но в безрассудстве себя упрекнуть
Не могли мы, плывя, никогда!»
Есть земля, искони
Джамбли – жители той земли;
Зелены головами, руками сини,
В Решете в синеморе ушли.
И вот уже сутки они в пути,
И солнца померкли взоры;
И свищут они и поют в унисон
Меланхольную песню под гонговый стон,
И бурые высятся горы.
«О Тимбалло! Счастья достигли вершин!
Мы путь в Решете и кувшине вершим,
И льётся с небес бледно-лунный поток,
И реет на мачте зелёный платок,
И бурые высятся горы!»
Есть земля, искони
Джамбли – жители той земли;
Зелены головами, руками сини,
В Решете в синеморе ушли.
И плыли на Запад они, о да,
В страну, где лесистый дол,
И купили Сову, и Портплед для дорог,
И Рису мешок, и Брусничный Пирог,
И улей серебряных Пчёл.
И купили Свинью, и зелёных Сорок,
И Обезьянку с ландринками ног,
И сорок бутылок Вина Ринг-Бо-Ри,
И Сыру Стилтон мешка два-три.
Есть земля, искони
Джамбли – жители той земли;
Зелены головами, руками сини,
В решете в синеморе ушли.
И вернулись они, двадцать лет, считай,
Морской бороздили простор;
И все говорили: «Как подросли!
Достигли Озёр, и Ужосной Земли,
И дальних холмов Чанкли-Бор!»
И пили за них на весёлых пирах,
И ели блины на дрожжах и жирах;
Мечтали: «До светлого дня доживём —
И мы в Решете за моря уплывём,
К далёким холмам Чанкли-Бор!»
Есть земля, искони
Джамбли – жители той земли;
Зелены головами, руками сини,
В Решете в синеморе ушли.
The Nutcrackers sate by a plate on the table,
The Sugar-tongs sate by a plate at his side;
And the Nutcrackers said, 'Don't you wish we were able
'Along the blue hills and green meadows to ride?
'Must we drag on this stupid existence for ever,
'So idle so weary, so full of remorse, —
'While every one else takes his pleasure, and never
'Seems happy unless he is riding a horse?
'Don't you think we could ride without being instructed?
'Without any saddle, or bridle, or spur?
'Our legs are so long, and so aptly constructed,
'I'm sure that an accident could not occur.
'Let us all of a sudden hop down from the table,
'And hustle downstairs, and each jump on a horse!
'Shall we try? Shall we go! Do you think we are able?
The Sugar-tongs answered distinctly, 'Of course!
So down the long staircase they hopped in a minute,
The Sugar-tongs snapped, and the Crackers said 'crack!
The stable was open, the horses were in it;
Each took out a pony, and jumped on his back.
The Cat in a fright scrambled out of the doorway,
The Mice tumbled out of a bundle of hay,
The brown and white Rats, and the black ones from Norway,
Screamed out, 'They are taking the horses away!
The whole of the household was filled with amazement,
The Cups and the Saucers danced madly about,
The Plates and the Dishes looked out of the casement,
The Saltcellar stood on his head with a shout,
The Spoons with a clatter looked out of the lattice,
The Mustard-pot climbed up the Gooseberry Pies,
The Soup-ladle peeped through a heap of Veal Patties,
And squeaked with a ladle-like scream of surprise.
The Frying-pan said, 'It's an awful delusion!
The Tea-kettle hissed and grew black in the face;
And they all rushed downstairs in the wildest confusion,
To see the great Nutcracker-Sugar-tong race.
And out of the stable, with screamings and laughter,
(Their ponies were cream-coloured, speckled with brown,)
The Nutcrackers first, and the Sugar-tongs after,
Rode all round the yard, and then all round the town.
They rode through the street, and they rode by the station,
They galloped away to the beautiful shore;
In silence they rode, and 'made no observation',
Save this: 'We will never go back any more!
And still you might hear, till they rode out of hearing,
The Sugar-tongs snap, and the Crackers say 'crack!
Till far in the distance their forms disappearing,
They faded away. – And they never came back!
Щипцы для орехов за скучным обедом
Сказали соседям, Конфетным Щипцам:
«Хотите ли, с вами кататься поедем
По синим холмам и зелёным лугам?
Достойно ль влачить эту жизнь безучастно,
Глупее, нелепее день ото дня, —
Когда остальные блаженствуют, часто
Счастливыми кажутся, сев на коня?
Неужто нельзя обойтись без инструкций?
Без сёдел, уздечек и звяканья шпор?
Четыре ноги совершенных конструкций
Позволят скакать во весь дух и опор.
Соскочить со стола – и забыть о постылом,
По лестнице вниз, на коня и вперёд!
Рискнём ли? Поедем? Иль нам не по силам?»
Щипцы для конфет отвечали: «Идёт!»
По лестнице длинной запрыгали вместе:
Одни – «дзинь да дзинь», а другие – «крях-крях»;
Конюшню открыли – лошадки на месте,
На них взобрались да и вскачь на рысях.
Кошак с перепугу взметнулся и скрылся,
И прыснули Мыши из сенной копны,
Норвежские бурые, чёрные Крысы
Кричали: «Две лошади уведены!»
Друзья и соседи пришли в изумленье,
Все Чашки и Блюдца пошли ходуном,
Тарелки и Блюда в глубоком волненье,
Солонка вскричала и стала вверх дном,
Зазвякали Ложки, смеясь или плача,
Горчичница прыг на Крыжовный Пирог,
Половник глядел сквозь Котлетки Телячьи
И крик удивленья умерить не мог.
Кричит Сковородка: «Иллюзия зренья!»
А Чайник шипит и чернеет лицом;
И все устремляются в жутком смятенье
Следить за великою гонкой Щипцов.
А те, не тая восклицаний и смеха
(На двух лошадях бледно-пёстрых мастей),
От стойла шажком друг за дружкой отъехав,
По городу мчались на скорости всей.
Скакали по улице, мимо вокзала,
Галопом по берегу, там и тогда
В безмолвии полном-то и прозвучало:
«Назад не вернёмся уже никогда!»
Ещё долетало Щипцов бормотанье,
Кряхтенью и звяканью было сродни,
Покуда не стёрла фигур очертанья
Далёкая даль. – Не вернулись они!
Calico Pie,
The little Birds fly
Down to the calico tree,
Their wings were blue,
And they sang 'Tilly-loo!
Till away they flew, —
And they never came back to me!
They never came back!
They never came back!
They never came back to me!
Calico Jam,
The little Fish swam,
Over the syllabub sea,
He took off his hat,
To the Sole and the Sprat,
And the Willeby-Wat, —
But he never came back to me!
He never came back!
He never came back!
He never came back to me!
Calico Ban,
The little Mice ran,
To be ready in time for tea,
Flippity flup,
They drank it all up,
And danced in the cup, —
But they never came back to me!
They never came back!
They never came back!
They never came back to me!
Calico Drum,
The Grasshoppers come,
The Butterfly, Beetle, and Bee,
Over the ground,
Around and around,
With a hop and a bound, —
But they never came back to me!
They never came back!
They never came back!
They never came back to me!
Ситцевый Пай,
Грай Птичьих стай
В синей кружил вышине,
Мелькали крыла,
«Тилли-лу-тилли-ла!» —
Песня вдаль уплыла, —
И они не вернулись ко мне!
Уже никогда,
Уже никогда
Они не вернулись ко мне!
Ситцевый Сок,
Плыл Окунёк
По пуншевопенной волне,
Приподняв котелок,
Привечал Окунёк
Всех, кого только мог, —
Но он не вернулся ко мне!
Уже никогда,
Уже никогда
Он не вернулся ко мне!
Ситцевый Чад,
Мышата спешат
Чайку похлебать в тишине,
Испили и в миг
В ту чашечку прыг —
Сплясать пару джиг, —
Но они не вернулись ко мне!
Уже никогда,
Уже никогда
Они не вернулись ко мне!
Ситцевый Луг,
Кузнечики, Жук,
И Пчёлка, и Бабочка с ней —
За дружкой дружок,
За кругом кружок,
И за шагом прыжок, —
Но они не вернулись ко мне!
Уже никогда,
Уже никогда
Они не вернулись ко мне!
On a little piece of wood,
Mr. Spikky Sparrow stood;
Mrs. Sparrow sate close by,
A-making of an insect pie,
For her little children five,
In the nest and all alive,
Singing with a cheerful smile
To amuse them all the while,
Twikky wikky wikky wee,
Wikky bikky twikky tee,
Spikky bikky bee!
Mrs. Spikky Sparrow said,
'Spikky, Darling! in my head
'Many thoughts of trouble come,
'Like to flies upon a plum!
'All last night, among the trees,
'I heard you cough, I heard you sneeze;
'And, thought I, it's come to that
'Because he does not wear a hat!
'Chippy wippy sikky tee!
'Bikky wikky tikky mee!
'Spikky chippy wee!
'Not that you are growing old,
'But the nights are growing cold.
'No one stays out all night long
'Without a hat: I'm sure it's wrong!
Mr. Spikky said 'How kind,
'Dear! you are, to speak your mind!
'All your life I wish you luck!
'You are! you are! a lovely duck!
'Witchy witchy witchy wee!
'Twitchy witchy witchy bee!
Tikky tikky tee!
'I was also sad, and thinking,
'When one day I saw you winking,
'And I heard you sniffle-snuffle,
'And I saw your feathers ruffle;
'To myself I sadly said,
'She's neuralgia in her head!
'That dear head has nothing on it!
'Ought she not to wear a bonnet?
'Witchy kitchy kitchy wee?
'Spikky wikky mikky bee?
'Chippy wippy chee?
'Let us both fly up to town!
'There I'll buy you such a gown!
'Which, completely in the fashion,
'You shall tie a sky-blue sash on.
'And a pair of slippers neat,
'To fit your darling little feet,
'So that you will look and feel,
'Quite galloobious and genteel!
'Jikky wikky bikky see,
'Chicky bikky wikky bee,
'Twikky witchy wee!
So they both to London went,
Alighting on the Monument,
Whence they flew down swiftly – pop,
Into Moses' wholesale shop;
There they bought a hat and bonnet,
And a gown with spots upon it,
A satin sash of Cloxam blue,
And a pair of slippers too.
Zikky wikky mikky bee,
Witchy witchy mitchy kee,
Sikky tikky wee.
Then when so completely drest,
Back they flew and reached their nest.
Their children cried, 'O Ma and Pa!
'How truly beautiful you are!
Said they, 'We trust that cold or pain
'We shall never feel again!
'While, perched on tree, or house, or steeple,
'We now shall look like other people.
'Witchy witchy witchy wee,
'Twikky mikky bikky bee,
Zikky sikky tee.
На сучке в тени ветвей
Мистер Спикки Воробей
С Воробьихою своей
Торт готовят из червей —
Пять весёлых Воробьят
В гнёздышке рядком сидят.
Мать с улыбкой во весь рот
Деткам песенку поёт:
«Твикки-викки-викки-ви,
Викки-бикки-твикки-ти,
Спикки-бикки-би!»
Вдруг жена: «Мой бедный ум
Нынче полон мрачных дум,
Что слетаются к нему,
Будто мухи на хурму!
Прошлой ночью, средь листвы,
Всё кашляли, чихали вы;
Думала: всё оттого,
Что нету шляпы у него!
Чиппи-виппи-сикки-ти!
Бикки-викки-тикки-ми!
Спикки-чиппи-ви!
Вам и годы – хоть бы хны,
Только ночи холодны.
Вредно, Спикки, дорогой,
Спать с раскрытой головой!»
Мистер Спикки ей в ответ:
«Добросердней птицы нет!
Я желаю вам добра!
И ни пуха! ни пера!
Виччи-виччи-виччи-ви!
Твиччи-виччи-виччи-би!
Тикки-тикки-ти!
Я и сам терпел страданье,
Видя ваших глаз морганье,
Слыша хлюпанье-сопенье,
Встало дыбом оперенье;
Сердце плакало моё:
Невралгия у неё!
И головке милой зябко!
Ей необходима шляпка?
Виччи-киччи-киччи-ви?
Спикки-викки-микки-би?
Чиппи-виппи-чи?
В город надобно слетать нам!
За таким для вас за платьем,
Чтоб его по моде местной
Поясок стянул небесный.
Пару тапочек к тому ж
Любящий добудет муж,
Чтобы выглядеть жене
Франковатою вполне!
Джикки-викки-бикки-си,
Чикки-бикки-викки-би,
Твикки-виччи-ви!»
Поднялись в один момент —
В Лондон, там на Монумент
Сели, он такой один,
И скорее в магазин;
Пару шляп нашли хороших,
Платье в меленький горошек,
Атласный синий поясок
И пару тапочек для ног.
Зикки-викки-микки-би,
Виччи-виччи-миччи-ки,
Сикки-тикки-ви.
Разоделись в пух и прах —
И домой на всех парах.
Дети хором: «Па и Ма!
Вы прекрасны без ума!»
А те: «Ни холода, ни боли
Не страшны теперь нам боле.
Мы выглядеть отныне будем
Не хуже, чем другие люди.
Виччи-виччи-виччи-ви,
Твикки-микки-бикки-би,
Зикки-сикки-ти».
The Broom and the Shovel, the Poker and the Tongs,
They all took a drive in the Park,
And they each sang a song, Ding-a-dong, Ding-a-dong,
Before they went back in the dark.
Mr. Poker he sate quite upright in the coach,
Mr. Tongs made a clatter and clash,
Miss Shovel was all dressed in black (with a brooch),
Mrs. Broom was in blue (with a sash).
Ding-a-dong! Ding-a-dong!
And they all sang a song!
'O Shovel so lovely! the Poker he sang,
'You have perfectly conquered my heart!
'Ding-a-dong! Ding-a-dong! If you're pleased with my song,
'I will feed you with cold apple tart!
'When you scrape up the coals with a delicate sound,
'You enrapture my life with delight!
'Your nose is so shiny! your head is so round!
'And your shape is so slender and bright!
'Ding-a-dong! Ding-a-dong!
'Ain't you pleased with my song?
'Alas! Mrs. Broom! sighed the Tongs in his song,
'O is it because I'm so thin,
'And my legs are so long – Ding-a-dong! Ding-a-dong!
'That you don't care about me a pin?
'Ah! fairest of creatures, when sweeping the room,
'Ah! why don't you heed my complaint!
'Must you need be so cruel, you beautiful Broom,
'Because you are covered with paint?
'Ding-a-dong! Ding-a-dong!
'You are certainly wrong!
Mrs. Broom and Miss Shovel together they sang,
'What nonsense you're singing today!
Said the Shovel, 'I'll certainly hit you a bang!
Said the Broom, 'And I'll sweep you away!
So the Coachman drove homeward as fast as he could,
Perceiving their anger with pain;
But they put on the kettle and little by little,
They all became happy again.
Ding-a-dong! Ding-a-dong!
There's an end of my song!
Лопата, Щипцы, Кочерга и Метла
Поехали на променад.
Распевали в пути: «Динь-динь-дон, ла-ла-ла»,
Лишь в потёмках вернувшись назад.
Господин Кочерёг – строен, прям и пригож,
Мистер Щипц – дребезжал тенорком,
Мисс Лопата – вся в чёрном (изящная брошь),
А Метла – в голубом (с пояском).
Динь-динь-дон, ла-ла-ла!
Песня вольно текла!
«Лопатка, о златко, – пропел Кочерёг, —
Заточили вы сердце в острог!
Динь-динь-дон, ла-ла-ла, коли песня мила,
Будем яблочный кушать пирог!
Вы сгребаете угли, поя «ла-ла-ла», —
Жизнь моя восхищенья полна!
Ваш носик сияет, головка кругла,
И фигурка тонка и стройна!
Динь-динь-дон, ла-ла-ла!
Песня вам не мила?»
Вздыхал мистер Щипц: «Леди, миссис Метла,
Оттого ль, что ужасно я тощ,
Ноги, как вертела – динь-динь-дон, ла-ла-ла! —
Вы меня и не ставите в грош?
Ах, дивная фея, метя пыль и сор,
Ах, как же вы глухи к мольбам!
Оттого ли суров и жесток приговор,
Что бесцветность неведома вам?
Динь-динь-дон, ла-ла-ла!
Вы неправы, Метла!»
Мисс Лопата и миссис Метла пели так:
«Не слыхали мы песни глупей!»
И Лопата: «Примите хороший тумак!»
А Метла: «Выметайтесь живей!»
Кучер этаких сцен не видал на веку
И лошадок погнал во весь дух;
Дома, сев к огоньку и хлебнувши чайку,
Как-то все успокоились вдруг.
Динь-динь-дон, ла-ла-ла!
Песня вся утекла!
Said the Table to the Chair,
'You can hardly be aware,
'How I suffer from the heat,
'And from chilblains on my feet!
'If we took a little walk,
'We might have a little talk!
'Pray let us take the air!
Said the Table to the Chair.
Said the Chair to the table,
'Now you know we are not able!
'How foolishly you talk,
'When you know we cannot walk!
Said the Table with a sigh,
'It can do no harm to try,
'I've as many legs as you,
'Why can't we walk on two?
So they both went slowly down,
And walked about the town
With a cheerful bumpy sound,
As they toddled round and round.
And everybody cried,
As they hastened to the side,
'See! the Table and the Chair
'Have come out to take the air!
But in going down an alley,
To a castle in a valley,
They completely lost their way,
And wandered all the day,
Till, to see them safely back,
They paid a Ducky-quack,
And a Beetle, and a Mouse,
Who took them to their house.
Then they whispered to each other,
'O delightful little brother!
'What a lovely walk we've taken!
'Let us dine on Beans and Bacon!
So the Ducky and the leetle
Browny-Mousy and the Beetle
Dined and danced upon their heads
Till they toddled to their beds.
Стулу Стол признался как-то:
«От тебя не скрою факта:
Исстрадался от жары,
От мороза и хандры!
Вот бы погулять вдвоём,
Поболтать о том о сём!
Ах, пойдём скорей, молю!
И отказа не стерплю».
Стул Столу сказал в ответ:
«Знаешь ведь, что ходу нет!
Что же глупость городить:
Не умеем мы ходить!»
Стол, не подавляя вздоха:
«Всё ж попробовать неплохо,
Восемь ножек на двоих —
На двоих пошли своих?»
Вниз вразвалочку спустились
И по городу пустились —
Ножек гулкий перестук
Рассыпается вокруг.
Зря процессию такую,
Все бежали врассыпную:
«Ох, и чудные дела —
Мебель из дому ушла!»
Продвигаясь по аллее
К замку белого белее,
Перепутали пути,
Сутки проплутав почти.
Глядь – навстречу Кря-утёнок,
Жу-жучок и Пи-мышонок,
Те, понятно, не бесплатно,
Отвели друзей обратно.
Дома Стол и Стул на ушки
Всё шептали дружка дружке:
«Как я рад, о милый брат!
Был прекрасен променад!»
И обед – бекон с бобами —
Разделив с тремя гостями,
В пляс пошли вниз головой
И в постель – на боковой.