Читая между строк

Глава 15

— Прости меня.

Фабиан поднял глаза от разбросанных на столе папок и уныло взглянул на Мэгги. Она обратила внимание, что его стол едва не прогибается под тяжестью бумаг. Казалось, что он пытается изучать их все одновременно.

Ночью, мучаясь от бессонницы, она встала с постели, чтобы приготовить себе чашечку чая, и заметила полоску света, пробивающуюся из-под его двери. Был третий час, его глаза слипались от усталости, лицо побледнело. После знаменательной сцены в итальянском ресторане они не обменялись друг с другом ни словом без крайней необходимости. Создавалось впечатление, что он избегает ее, просиживая целыми днями в библиотеке, а вечерами — в своей комнате. Конечно, это было естественно накануне получения ученой степени, однако Мэгги знала, что дело было не только в этом.

— Можно мне войти?

Кивнув, он отодвинулся от стола и вытянул ноги.

— Я принесла тебе чая. И вот это. Я не знала, как вернуть их, чтобы это не задело тебя.

Она положила перед ним двадцатифунтовую банкноту, которую он оставил на столике в ресторане. Он несколько секунд смотрел на банкноту, потом убрал в карман джинсов.

— Значит, ты сама расплатилась?

— Я выписала чек. Все в порядке, у меня есть деньги.

— Ты не должна была так делать.

— Говорю тебе, не беспокойся. В любом случае, еда была восхитительна. Это того стоило.

— Хотя компания подкачала, да? — Он уставился на страницу неразборчивых записей, лежащую перед ним, потер глаза и лицо ладонями.

— Милый, с тебя уже достаточно. Может быть, все-таки поспишь?

— Не могу, — опустошенно ответил он.

— Нельзя так надрываться. — Она осторожно присела на краешек кровати, кутаясь в огромную мужскую рубашку, которую обычно надевала вместо ночной сорочки.

В комнате было холодно, но, видно, Фабиан этого не замечал.

— Тебе нужно успокоиться. Делай все постепенно, потихоньку. Осваивай, как китайскую еду, не спеша, кусочек за кусочком.

Его губы тронула саркастическая усмешка, он покачал головой.

— Это нисколько не похоже на китайскую еду. Честное слово, это худшее, что случалось со мной в жизни. — Он посмотрел на нее печально, явно изнемогая от усталости. — Я не хочу ничего делать, Мэгги. Я собираюсь перенести защиту или вообще отказаться от нее.

— Ты не сделаешь этого! — запротестовала Мэгги. — Тебе нужно забыть о Сарре и делать все по-своему. Во всяком случае, любой диплом лучше, чем никакой.

— Для тебя это так. — Он откинулся на спинку стула, глядя в потолок. — У меня все по-другому. Для тебя попасть в университет, тем более в Оксфорд, уже было чудом, правда? Вне зависимости от результата.

Она готова была рассердиться, но, подумав, решила, что в общем-то он прав. Если бы когда-то ей сказали, что она попадет в Оксфорд, она поверила бы в это не больше, чем в то, что она попадет на Юпитер. Никто никогда не спрашивал ее, какого уровня у нее диплом, и для большинства ее друзей это не имело никакого значения. Даже Пит не пытался понять, как много значило для нее то, что она получила высший второй. Хороший результат. Ее руководитель сказал, что она почти дотянула до первого, но она даже не пыталась рассказывать этого Питу. Только она сама знала, чего ей это стоило. Больше никто.

— У меня ведь совсем другая семья, — усталым голосом продолжал он. — Мой дед учился здесь, мой отец, моя сестра. И все получили первый уровень. Все, каждый из них. Даже моя мать, наверное, получила бы первый, если бы ее семья сочла, что женщина должна учиться в университете. Но они вместо этого послали ее в престижный секретарский колледж. — Он фыркнул. — Смешно же! Смешно смотреть, как она тоже давит на меня вместе со всеми.

— Наверное, она просто не понимает, как это трудно. — Мэгги попыталась найти компромисс. Если бы она сейчас поддержала его негодование, это только еще больше распалило бы его. А ему, наоборот, надо успокоиться. — Ты не пробовал объяснить ей это?

— Бессмысленно. — Он прикрыл глаза и опустил голову. — Все, что она хочет знать, это то, что Сарра с этим справилась. А если Сарра справилась, то нет никаких причин, почему этого не могу сделать я.

— Но ты же не Сарра, — возразила Мэгги. — Ты прекрасно это сознаешь, и, насколько я понимаю, проблема именно в этом.

— Они не хотят этого понять, — убитым голосом проговорил Фабиан. — Для них диплом — все равно что какой-нибудь IQ-тест. Они думают, что если мне удалось справиться с уровнем А, то для меня это было так же легко, как и для них. А на самом деле я сделался затворником и трудился как проклятый, чтобы с ним справиться.

— Но ведь все трудятся, — заметила Мэгги. — Никому это не дается легко. И мне тоже пришлось потрудиться.

Он открыл глаза и посмотрел на нее, медленно покачав головой.

— Нет, ты не понимаешь меня. Тебе было трудно, потому что у тебя была работа, семья, внучка и экзамены одновременно. А я говорю о том, что я вкалывал по восемнадцать часов в сутки, практически все два года. Я занимался только этим, ничем больше, но был готов уже свести счеты с жизнью. Я безумно боялся провалиться.

Мэгги, взяв чашку, смотрела на него. Его глаза уставились в одну точку где-то в углу. Она решила дать ему выговориться.

— И ложь продолжала умножаться. Я поступил сюда, считался великолепным студентом, все предполагали, что я могу получать только высшие отметки, и когда я их действительно получал, это воспринималось как должное. Но все это было ложью. Я не смел никому сказать, что на самом деле это не мое место. Что я не должен был попасть сюда.

— Но ты же здесь, — мягко возразила Мэгги. — Ты смог дойти почти до конца.

— Ценой дырки на заднице в штанах, — ответил он, нервно втягивая воздух. — Но теперь пришло время раскрыть карты. Это уже не учеба. Я просто не в состоянии справиться с этим. Для меня это слишком.

Он снова уставился в бумаги, побледнев еще больше.

— Фабиан, ты дополнительно не сказал ничего к тому, что я говорила себе в прошлом году. Абсолютно все говорят то же самое. И все искренне в это верят. Оксфорд жесток ко всем. Все чувствуют себя здесь обманщиками, но это не так. Они приняли тебя потому, что ты был им нужен, и, что бы ты ни получил на экзаменах, этот факт уже не изменить.

— Слова, слова. — Он покачал головой. — Я слышу твои слова, но все равно уверен, что они согласились взять меня только из-за семейной традиции.

— Чушь, — категорично заявила Мэгги. — Из-за какой традиции, в таком случае, взяли меня? А они оказались такими идиотами, что взяли.

— Но ты же на самом деле хорошо училась. — Он склонил голову набок и с восхищением посмотрел на нее. — Мэгги, ты действительно заслуживала быть принятой сюда. В этом все и дело. У тебя хватало на это мозгов, вне зависимости от твоего положения. А у меня — нет. Моим мозгам с этим не справиться. Вызубрить все к выпускным экзаменам невозможно. Уже слишком поздно. А выехать на интеллекте не получится по причине отсутствия у меня оного.

— Кто тебе такое сказал? — ласково улыбнулась Мэгги. — Ты очень восприимчивый человек, Фабиан. Именно это я и называю интеллектом. То, что ты сказал мне, действительно заставляет задуматься. Уже очень давно никто не делал мне таких отчаянных откровений.

Он с сомнением прищурился:

— Что же такого я сказал?

— Что ты чувствуешь, что тебя используют. Может, не такими словами, но суть в этом. И что я навешиваю ярлыки сама на себя. Это тоже верно. Да, я бабушка. Это факт, и с этим уже ничего не поделаешь. — Она помолчала. У нее было время подумать над его словами. Странно было вновь прокручивать их голове. — Но я еще и женщина. И я хочу сказать тебе спасибо за то, что ты напомнил мне об этом.

— Очень красивая, — осторожно добавил он. У нее потеплело внутри.

— Фабиан, спасибо тебе за то, что ты увидел меня такой, какая я на самом деле. Дома я всегда была женой Пита, или матерью детей, или бабушкой Шарлотты. Это… это некоторый шок — неожиданно посмотреть на себя отдельно от всех, без того окружения, которое висит на тебе грузом, и попытаться понять, кто же ты на самом деле.

— Это все благодаря тебе самой. — Он выпрямился, и его глаза оживились. Он подался к ней. — Я хотел объяснить это тебе. Ты — единственный человек, с которым я смог быть таким откровенным. Ты же не думаешь, что я рассказывал всем и каждому о том, как я сдавал уровень А? Даже мои школьные друзья думали, что я просто перестраховываюсь, занимаясь сутками напролет. Никто не знал, в каком ужасе я был. А ты теперь знаешь. И ты ведь не станешь по-другому ко мне относиться? Для тебя ведь нет никакой разницы, потому что ты принимаешь меня таким, как есть, с деньгами или без, с дипломом или без, так ведь? — Он настойчиво заглядывал ей в глаза. — Когда ты смотришь на меня, ты видишь не мою фамилию, не престижную школу, в которой я учился, и не мои радужные перспективы. Ты видишь мужчину, может, слишком молодого, но все-таки мужчину. Который тебя любит.

— О, Фабиан! — Она прижала пальцы к губам, практически не дыша. — Ты не должен так говорить. Тебе нужно быть осторожнее.

— Чего я не должен говорить? Что я люблю тебя? — Он замялся, подыскивая слова. — Но я чувствую это. Не отрекайся от моих слов, Мэгги. Ты не знаешь, что я чувствую. Ты знаешь, что чувствуешь ты, но откуда ты можешь знать, какова ты в моих глазах? Ты должна признаться, что не знаешь этого.

— Но… — Она оперлась рукой на колено, пытаясь удержать чашку. Свет, трепетавший на поверхности чая, выдавал дрожь ее руки. — Понимаешь, Фабиан, когда-нибудь ты встретишь женщину, которая будет, может быть, даже чем-то похожа на меня, но ближе к тебе по возрасту. Я знаю, ты считаешь, что сейчас это не имеет значения. — Она предостерегающе подняла руку, не давая ему прервать себя. — Но в свое время ты поймешь, почему это важно. Понимаешь, это не просто арифметика. — Она закусила губу. Только когда она стала писать про Пита, про их брак, она сама начала это осознавать. — Здесь дело в том, что вас объединяет, — в общем опыте, в любимой музыке, в тех моментах прошлого, которые вы оба помните. — Она посмотрела на него с грустью.

— Кажется, это мелочи жизни: программы, которые вы вместе смотрели по телевизору; как вспоминали тему из любимой детской передачи; кто играл Синего Питера, когда ваши дети были маленькими; что происходило в «Красном Льве» двадцать лет назад; где вы были, когда убили Кеннеди… Нет, Фабиан, не надо смеяться. Я не заговариваюсь. Я была совсем юной, но я помню это, и Пит помнит тоже — кто был первым в рейтинге, когда мы покупали свои первые пластинки, вот такие вещи и объединяют. Ты пока не понимаешь, что это важно, но это так.

Она замолчала, умоляюще глядя на него.

— И ты хочешь сказать, что это важнее, чем все остальное? — спросил Фабиан. — И как же часто вы с Питом садились и разговаривали об актерах, игравших Синего Питера? Каждый день? Каждую неделю? Раз в месяц? — Он в нетерпении вскинул руки. — Ну же, Мэгги! Ты мне столько рассказала про Пита, что я прекрасно представляю себе, как все было. Он же вообще не разговаривал с тобой, правда? Ни о чем! Ни о литературе, ни о политике, ни о твоем отношении к жизни — вообще ни о чем. Даже о Синем Питере! Ты сама обманываешься на этот счет, потому что ты пишешь все это о нем и впадаешь в ностальгию. Наверняка, пока ты была замужем за Питом, лето бывало длиннее и жарче, а на Рождество всегда падал снежок.

— Я до сих пор замужем за Питом, — тихо проговорила Мэгги.

Фабиан на мгновение замолк, потом снова подался к ней:

— Ты можешь сколько угодно заново придумать свое прошлое, Мэгги, но оно не изменится от этого на самом деле. Если ты мне не веришь, возвращайся к нему. Возвращайся в привычное окружение и попытайся жить так, как будто ничего не было. Клянусь тебе, через неделю ты прибежишь обратно.

Она судорожно вцепилась в чашку, молча глядя на него и слушая.

— Мэгги, ты изменилась, а он — нет. Не важно, что ты вернулась работать в паб. Это потому, что в тебе живет тяга существовать так же, как и раньше, пытаться держаться за прошлое. Но для тебя его уже нет. Только на страницах, которые ты печатаешь. Мэгги, Пита больше не существует для тебя. — Он провел рукой по лицу и посмотрел в сторону. — Мэгги, ты теперь сама по себе. Почему ты не желаешь с этим смириться?

Мэгги проснулась, удивляясь тому, что за чудесное ощущение разбудило ее. Ее целовали, нежно, осторожно, и это было восхитительно. В ответ она слегка прильнула к горячим губам. Ее рука осторожно провела по твердому, сильному плечу и остановилась на широкой спине, поглаживая гладкую кожу. Мэгги таяла. Ее тело теряло форму, как будто она плыла на пушистом облаке, окруженная теплым небом. А ее кожа все еще горела после ночи любви. Она вновь ощутила на себе тяжесть его напряженного тела, в возбуждении прижимающего ее к простыням.

Фабиан отстранил от нее лицо, и ее губам вновь стало холодно. Его глаза широко распахнулись. Он выглядел так, как будто услышал что-то.

Из коридора вновь раздался громкий стук в дверь Мэгги.

— Черт побери, — прошептал он. — Проклятая Наоми. Я надеялся, что сегодня ночью она осталась у Грэма.

— Тсс! — остановила его Мэгги.

Они застыли, у Мэгги напряглось все тело. Они слышали голос Наоми, зовущий ее через дверь, и снова стук. Потом они услышали, что дверь комнаты Мэгги открывается. Глаза Мэгги увеличились и потемнели от дурного предчувствия. Ее кровать была нетронута. Наверняка, если Наоми до сих пор не догадалась, что происходит, сейчас она поймет все. И тут Мэгги резко подняла голову с подушки, услышав разговор в холле, прямо у них за дверью.

— Я не знаю точно, где она, — небрежным тоном объявила Наоми. — Она знает, что вы должны приехать?

— Нет, — ответил женский голос.

Мэгги в ужасе закрыла глаза и сжалась под Фабианом. Он взволнованно посмотрел на нее.

— Что такое? — прошептал он.

— Иисус, Мария, и Иосиф в одном торпедном катере! — Ее лицо поледенело и стало белым и холодным, как снег. — Это Кэй.

— Кто такая Кэй? — прошипел он.

— Моя чертова дочь!

— Ты уверена?

— Конечно, идиот!

Они снова замерли, их тела сплелись в неразрывной неподвижности, когда Наоми начала колотить в дверь к Фабиану.

— Фабиан?!

Они уставились в глаза друг другу. Зрачки Фабиана стали такими же черными и огромными, как у Мэгги, отражая ее внутренний ужас. Он поднял брови в немом вопросе. «Что им теперь делать?»

— Скажи что-нибудь, — почти беззвучно проартикулировала одними губами Мэгги. — А то она войдет.

Вновь раздался стук. Мэгги обратила к Фабиану встревоженное лицо. Если он так и не издаст ни звука, какого угодно, хоть писка, — а он и не казался способным ни на что большее, — Наоми обязательно сунет нос в комнату. Для нее это было обычным делом, и они оба это знали. Она увидела, как дрогнули его губы, но глаза были пусты, словно в поисках слов он обнаружил в голове один туман.

— Одну секундочку, Наоми! — громко крикнула Мэгги. Фабиан, так и не слезая с нее, в ужасе сжался. После секундной паузы дверь широко распахнулась.

— А, вот ты где, это… — Голос Наоми упал.

Фабиан повернулся, открывая Мэгги, — оба лежали обнаженными. Перед Мэгги предстала застывшая в невыразимом шоке физиономия Наоми. Рядом с ней стояла Кэй, ее дочь, со сползающей с лица заготовленной улыбкой. Рот Кэй открылся при виде матери в чужой постели, под парнем, чем-то неуловимо похожим на Пита Сампраса.

— Кэй, — сказала Мэгги, садясь и натягивая на грудь край простыни, — я не знала, что ты приезжаешь. Ты бы хоть предупредила.

— Ну конечно. — Лицо Кэй походило на утес.

— Наоми, пожалуйста, закрой дверь, — невозмутимо продолжила Мэгги. — Я не люблю заниматься любовью при свидетелях.

— Боже всемогущий! — сквозь зубы выдавила Кэй.

— И, пожалуйста, дорогая, угости Кэй чашечкой чая. Я спущусь через минуту. Конечно, Кэй, если ты захочешь остаться и поговорить со мной.

Кэй медленно кивнула, сжав губы в прямую линию.

— Да уж, я бы хотела с тобой поговорить.

Повисла пауза, во время которой никто не пошевелился. Мэгги, подняв брови, взглянула на Наоми.

— Наоми! Дверь, пожалуйста!

Наоми подскочила. У нее был вид, что она вот-вот грохнется в обморок или ее стошнит. Она закрыла дверь, и та со щелчком захлопнулась. Мэгги подождала, пока стихли шаги двух пар ног, спускающихся по лестнице, и перевела дух, только услышав, как за ними закрылась дверь большой комнаты.

— О господи! — пробормотал Фабиан с неопределенным выражением. — Кажется, Наоми действительно до сих пор ни о чем не догадывалась.

— Да, похоже. — Мэгги села и отстранилась от Фабиана. — Видно, мы ее переоценивали.

— Что ты собираешься делать теперь? — Он спустил ноги с края кровати и с подавленным видом медленно поднялся.

— Я собираюсь быстренько залезть в душ, одеться и спуститься вниз, чтобы поговорить с дочерью. — Она взглянула на часы. — По-моему, мы заспались.

— Это потому, что ты не давала мне заснуть всю ночь. — Его глаза потеплели.

Она вздохнула, проведя рукой по волосам.

— Думаю, тебе лучше уж остаться здесь, раз у тебя такое настроение, — посоветовала она. — Кэй, скорее всего, не вынесет дальнейшей демонстрации твоих амурных устремлений. Я попрошу Наоми принести тебе чашечку чая.

— Если она еще со мной разговаривает.

— Ну, если она начнет строить из себя оскорбленную добродетель, я принесу тебе чай сама, — сказала Мэгги с решительностью. — Не надо теперь считать себя отверженным. Меня беспокоит только Кэй. Но я думаю, что она это как-нибудь переживет.

— О’кей. — Он, согласно склонив голову, наблюдал, как она упруго поднялась с кровати и надела рубашку, скользнув в рукава тонкими запястьями. — Мэгги?

— Что, Фабиан?

— Ты кажешься такой… Я не знаю. — Он покачал головой. — Спокойной.

— Да, — согласилась она, подумав. — Я спокойна. Это странно, но это так.

Мэгги быстро приняла душ и оделась в своей комнате. Она решила надеть джинсы. Они шли ей и прекрасно сидели на фигуре. Сейчас она окончательно в этом убедилась. К ним она выбрала зеленую водолазку с эмблемой своего колледжа и уселась перед зеркалом. Она тщательно, как всегда, накрасилась, а волосы оставила сохнуть, распустив по плечам. Да, она была не молода. Она сознавала это, видя себя целиком в зеркале, но она была Мэгги. И сегодня ей это очень нравилось.

Убедившись, что Фабиан в своей комнате в безопасности, она спустилась вниз. Толкнув дверь в большую комнату, она увидела Кэй, сидящую на диване с чашкой чая. Наоми с книжкой на коленях развалилась в кресле. Мэгги усомнилась, сказали ли они друг другу хоть слово за это время. Кэй была старше Наоми, ей было двадцать четыре, и Мэгги знала, что она считает, что у нее не может быть ничего общего с такой девушкой. Идея получения высшего образования в Оксфорде нисколько не занимала Кэй. У нее была хорошая работа торгового агента, служебный автомобиль и постоянный бойфренд, за которого она, по всей видимости, скоро выйдет замуж. Даже пример Мэгги как первопроходца не вдохновил ее на размышления о перспективах больших, чем очередная премия или сбережения, которые она откладывала на покупку дома.

И сейчас, с этим выражением лица, она была очень похожа на Пита. «Просто невероятно похожа», — подумала Мэгги. Кэй унаследовала его тип — темнокаштановые волосы, сейчас уложенные мягкими волнами, светлые глаза и скорее его, чем материнскую фигуру. Она была на добрых шесть дюймов выше Мэгги и более худощава. Мэгги оценила, что дочь действительно хорошо выглядит, явно следит за собой и, если бы не вызванная шоком бледность, производила бы впечатление здоровой и полной сил молодой женщины. Ее отглаженный брючный костюм и новые туфли на «кубинском» каблуке выдавали преуспевание, и Мэгги, как мать, была довольна. Она взглянула на Наоми, которая сидела с каменным лицом и делала вид, что погружена в чтение.

— Наоми, дорогая, у тебя нет дел наверху? — деликатно спросила она.

— Конечно. — Рывком поднявшись, Наоми вышла из комнаты, как всегда, с грохотом захлопнув дверь. Мэгги задумчиво посмотрела ей вслед. Наверное, и не стоило ждать от нее иной реакции. Она обернулась к Кэй: — Я вижу, она угостила тебя чаем?

— Что здесь происходит? — оборвала ее Кэй.

Мэгги подошла к креслу, освобожденному Наоми, и села в него.

— Мне кажется, ты и сама знаешь ответ.

— И сколько уже это продолжается? — требовательно спросила Кэй.

— По-моему, несколько недель, — ответила Мэгги, стараясь припомнить точно. — Но, видимо, предпосылки возникли раньше.

— Ты потеряла стыд! — с горестной миной, качая головой, вынесла вердикт Кэй. — И как же ты это называешь?

Мэгги, склонив набок голову, изучала выражение ее лица. Как бы она ни страшилась возникновения вражды, холодея от одной мысли о ее возможности, сейчас она не могла придумать ничего лучше, чем быть откровенной. И теперь, когда все уже свершилось, ужас отпустил ее.

— Я полагаю, «жить в свое удовольствие», Кэй.

— Посмотри на себя! — Она холодно окинула мать взглядом с головы до ног. — В джинсах и этой идиотской университетской майке, ты считаешь себя девочкой? Нет, мам, ты старуха. Это отвратительно. Это… извращение, вот что это такое.

Мэгги подняла голову и слушала. Слова отлетали от нее, словно бумеранги.

— А как же папа? — продолжала Кэй. — Подумай, что он скажет, когда ему станет известно о том, что ты совратила этого ребенка?

— А твой папа обо мне подумал? Когда начинал совращать Дафну? — невозмутимо парировала Мэгги.

— Это совсем другое! Это абсолютно, черт подери, другое дело! Это ведь ты его бросила, разве не так? Чтобы отделаться от нас и заниматься своими делами. Он имел полное право искать утешения, где угодно. Но я только теперь поняла, чем именно ты здесь занималась. Подозреваю, что все это творится с тех самых пор, как ты приехала сюда. Все эти годы, даже в то время, когда ты еще приезжала навещать папу.

— Кэй. — Мэгги глядела на свои сцепленные пальцы. — Ты очень многого не понимаешь.

Кэй со стуком поставила чашку на кофейный столик. Жидкость расплескалась по поверхности стола.

— Как ты смеешь говорить мне, что я ничего не понимаю! Как ты думаешь, кто все эти годы ухаживал за отцом, пока ты развлекалась тут, изображая из себя тинейджерку и интеллигентку? Мы! Я, Терри, и Джейсон. Твои дети, мама. Ты еще нас помнишь? Мы ухаживали за ним, готовили ему, водили в гости, старались развлечь. Потому что ты, мам, наплевала на него! — Она остановилась, ее щеки покрылись красными пятнами. — Ты просто на него наплевала.

— Прекрати, — твердо сказала Мэгги. — Ты не будешь говорить со мной так, здесь, в моем доме.

— Ах, так это твой дом, да? — Кэй с отвращением огляделась вокруг. — Ну что ж, хорошо. Если тебе так нравится.

— Все время, пока я была здесь, — проговорила Мэгги, прямо глядя дочери в глаза, — я ни разу не изменяла твоему отцу. Никогда. После того как я закончила учебу и приехала домой, он рассказал мне, что встречается с Дафной. С тех пор каждый из нас живет сам по себе, но я долго хранила ему верность.

— Ты что, действительно думаешь, что я тебе поверю? — саркастически изогнув губы и отбросив назад волосы, спросила Кэй. — После того, что я видела там, наверху? Боже мой, ты живешь в свое удовольствие, да? С этим вот мальчиком, извивающимся на тебе?

— Да, я получаю от этого удовольствие, — спокойно подтвердила Мэгги. — Поэтому я этим и занимаюсь.

Кэй скривилась, не скрывая отвращения.

— Что, не удалось совратить мужчину твоего возраста? Поэтому пришлось совращать мальчика?

— Это он меня совратил, — констатировала Мэгги. — Причем проявил редкостное упорство в достижении цели.

Кэй встала, покачалась на каблуках и скосила глаза на кончик своего правильного носа.

— Я не хочу больше все это выслушивать. Это вызывает у меня отвращение. И подумать только, отец еще хотел, чтобы я поговорила с тобой!

Мэгги посмотрела на нее с нескрываемым любопытством:

— Тебя сюда послал папа?

— Нет, он меня не посылал, — отчетливо проговорила Кэй. — Но он думал, что, если я поговорю с тобой, ты, может быть, позвонишь ему и избавишь его от мучений. Однако совершенно очевидно, что у тебя есть дела поважнее, — правда ведь? — чем разговаривать с твоим собственным проклятым мужем.

— Кэй, он хочет развестись со мной, — тихо сказала Мэгги. — Развестись.

— Да уж, теперь захочет. Когда я расскажу ему об этом.

— Он хотел этого еще раньше. Он звонил мне и сказал об этом.

— Он не знал, что делать, — раздраженно сказала Кэй. — Неужели ты думаешь, что у них с Дафной все серьезно, а? Ради бога, мам, вернись в реальность! Он лишь пытался заменить ею тебя. Она вернулась к Брайану. Они обменяли жилье и уехали из нашего района.

— Что?! — вскочила Мэгги. — Я не знала об этом. Он ничего мне не сказал!

— А почему, черт возьми, он должен был говорить тебе? Ты же хранишь свою собственную личную жизнь в полном секрете, разве не так? Почему же он должен ставить тебя в известность о том, что происходит с ним?

— Но он же хотел развода! — тупо повторила она, уставившись на ставшее вдруг некрасивым лицо Кэй, в попытке понять, зачем ему нужен развод, если он больше не с Дафной? — Кэй, что происходит?

— А какая теперь разница? Да будет тебе известно, у бедняги была задняя мысль, что, может быть, ты вернешься. — Ее глаза сверкали. — Бедный старый дурак. Он и понятия не имел о том, чем ты занимаешься здесь, на что ты стала похожа.

— Тогда… — У Мэгги перехватило горло, грудь словно сдавило тисками. Она потянулась к Кэй, пытаясь взять ее за руку. — Ты… Ты не должна говорить ему об этом. Ты не должна рассказывать ему о том, что ты увидела. Понимаешь?

— Я скажу ему, что сочту нужным. — Кэй отдернула руку. — И даже если ты будешь врать ему, он все узнает. Я все ему расскажу. — Она снова замолчала, ее грудь высоко вздымалась. — Мам, ты сама отказалась от своего шанса. Он у тебя был, но ты его потеряла. Я просто думаю, что ты должна это понимать.

— Кэй?

Наклонившись, Кэй подняла свою сумочку, перебросила цепочку-лямку через плечо и направилась к двери.

— Кэй! Куда ты?

— Домой, — бросила она, обернувшись к Мэгги и сверкнув ядовитым взглядом. — К себе домой. По крайней мере я еще помню, где мой дом.

— Не говори Питу! — с болью воскликнула Мэгги. — Ты не можешь! Нет, если он действительно еще надеется, ты не должна! Дай мне самой все объяснить.

— Заткнись, мам, — крикнула в ответ Кэй. — Не ломай комедию! И никогда, слышишь, никогда не пытайся больше обращаться ко мне! И к отцу! Возвращайся наверх и трахайся со своим маленьким мальчиком для забав. У тебя есть теперь своя личная жизнь, и поэтому не смей больше лезть в нашу!

Она бросилась вон из комнаты и захлопнула за собой дверь. Потом Мэгги услышала, как грохнула входная дверь. Несколько секунд она стояла, глядя вслед дочери, а потом упала в кресло, не в силах двинуться с места. Сейчас она встанет, нальет чашечку чая себе, а другую отнесет Фабиану. Сейчас. Когда немножко отпустит боль в груди.