Я приставал с утра сегодня к Музе,
интимности повышенной хотел,
чтоб родилось чего-нибудь о Юзе.
Она – Феми(д/н)а, я – её наркомвнудел!
Она была маруха центровая,
подкатывал я к ней и так и сяк;
чего не заливал ей, подливая! –
чтоб оказалась, падла, на сносях.
Я гнул с подходцем и дышал на ушко:
«Давай, давай! Пора уже рожать!», –
но Муза – прежде страстная подружка –
зевала и пыталась возражать.
Она твердила: вновь «творить кумира»,
мол, не с руки, мол, всем давно дала…
На свет с тобой произвела Шекспира,
Иосифа тебе я родила!
Ты не подумай – я всегда готова,
когда зовут, тем более – нальют,
цветасто матерятся через слово –
так, что бледнеет праздничный салют.
Дружок, скажу по чести: ты не годен!
До чёрта было у меня других имён:
Уолкотт, Фрост, Верлен и даже
Оден… Был и талант-в-законе всех времён.
Ах, как он мог! Так вряд ли кто-то сможет,
всем до него – что пёхом до луны.
Марлон с Брандо при нём не вышли рожей,
калибром – африканские слоны.
В литературе, как на зоне, пусто,
одна тупая, мелкая фарца…
По матери высокое искусство
признало в Юзе своего отца.
Живите ж тыщу лет,
товарищ Юз,
и
собой нам
гарантируете
Вы,
что не проснёмся как-нибудь в Союзе,
где «ум, честь, совесть» стоят головы.
Он не сбежит, он фраер не таковский! –
пусть тянет до последнего звонка
столетний срок в культуре Алешковский –
любовником РОДНОГО языка.
21 сентября 2010 г.