Люда выскочила из троллейбуса и, перейдя улицу, поспешила к зеленому, давней постройки зданию, первый этаж которого занимал производственный цех столовой № 17, а на втором располагались залы для посетителей, большой и малый, или, как еще называли его, диетический.
Шагала Люда легким, пружинистым шагом, совсем, по-девчоночьи размахивая кожаной полосатой сумкой. В сумке — ключи от квартиры, кошелек с мелочью, косметичка с пудрой и мазилками, зеркало, щетка-ежик. Настроение у нее было приподнятое, каблуки сапожек так и щелкали по розовым плитам тротуара.
Как решила, так и сделает — расскажет Ольге о визите Виталия. Визит! А как иначе назовешь? С цветами явился, по всей форме. Комплиментов маме наговорил. «А я-то, глупая, сомневалась — понравится ли ей! Можно сказать, наповал сразил».
С радостью, светившейся в лице, Люда и открыла дверь на тугой пружине, за которой помещался кондитерский цех с тремя разделочными столами, духовыми шкафами и газовой печью.
Пришла Люда минут за пятнадцать до начала смены, думала, что первой явилась, однако Ольга была уже здесь. В небрежно наброшенном халате, с засученными по локоть рукавами, угрюмая, нахохлившаяся, она сидела на подоконнике и курила. На Людино «здравствуй» молча кивнула, повела рассеянным взглядом.
«Опять с муженьком поцапалась?» — подумала Люда, но спрашивать поостереглась. Только и самой откровенничать расхотелось.
Она успела переодеться, шпильками, аккуратно подколола волосы.
— Оля, — не выдержала наконец, — ты чего такая? С Сергеем поругалась?
— С ним в порядке. — Ольга приоткрыла форточку и выкинула окурок. — Целый вечер Пушкина вслух читал. «Как ныне сбирается вещий Олег…» Так и заснул с книжкой:
— Что же тогда? — тревожно улыбнулась Люда.
— Маргарита сейчас обрадовала: недовес в «картошке» обнаружен. Ну и качество, значит, соответственно…
— В нашей партии? — испугалась Люда.
— В нашей. И у других, — с завидным, хладнокровием подтвердила Ольга.
— Но ведь продукты она же сама как завпроизводством получала по накладной. Ведь так?
— Конечно, у кладовщика.
— И нам сама же по раскладке выдала. Мы же правильно получили?
— Тут-то, дорогуша моя, все в ажуре.
— Но в чем тогда дело?
— В чем?.. — повторила Ольга и неожиданно рассыпала сухой смешок. — А ни в чем. Поди теперь докажи чего! Скажут, что негр, и не отмоешься.
Люда упрямо мотнула головой.
— Как же так можно?
— У нас можно.
— Надо объяснить Маргарите Васильевне.
— Кому? — Ольга покривила тонкие губы. — Все Маргариточке известно. Получше нас знает. А попробуй заикнись — она быстро на место поставит. Откуда, скажет, я могу знать, сколько вы их наделали? Может, десятка три лишних. А потом припрятали. Маргариту — нет, не укусишь. Она ласковая, с улыбочкой, а сама любого проглотит.
— А кто обнаружил недовес? — убитым голосом спросила Люда.
— Комиссия там какая-то. Проверяющие. Мало ли ходят.
— И что теперь будет? — Люда совсем переполошилась. Руки повисли вдоль тела.
— Ой, детский сад! — со смехом застонала Ольга. — На тебе лица нет… Очнись. Ничего не будет. Песочные торты будем печь. Такое распоряжение. Полтора десятка. Посмотри — кладовщик на месте? Маргарита продукты должна получить.
— А все-таки… что с этой комиссией? — не могла успокоиться Люда.
— С комиссией? Обыкновенно: пришли, обнаружили, в акте записали, а может, и не записали, с Маргаритой поговорили, а потом ушли. Как всегда… Так поняла: пятнадцать тортов. Место надо готовить…
Через час-полтора в работе, в хлопотах (не загустело ли тесто, не прозевать бы противни с высокими бортами — вот-вот Шура Конкина начнет снимать заварные пирожные), в этих хлопотах тревога Люды о пирожных, почему-то оказавшихся с недовесом, поулеглась.
Если же Люда и встречалась случайным взглядом с Ольгой, тоже хлопотавшей у разделочного стола, то беспокойство в душе поселялось всего на минуту-другую, не больше. Стоит ли в самом деле волноваться? Может, ничего такого страшного и не произошло? Да вроде так и есть. В цехе все как обычно. Клава. Селезнева, полная, румяная (никак не подумаешь, что больна, что каждый год в Трускавец ездит), сидит себе королевой на высоком стуле, яичные белки в миске сбивает. Аня Денисова в зеркальце смотрится, что-то под нос напевает. Аньке все до лампочки — был бы ее годовалый Васятка здоров. И на дряблом лице бабки Ковалихи — никакого волнения. А уж она-то каждый день в своей брезентовой сумке что-нибудь домой уносит. Ковалихе на пенсию давно пора — не хочет.
Вскоре в цехе появилась Маргарита Васильевна. Голубоглазая, в тонких золотых очках, в отглаженном халате, с приветливой улыбкой на малиновых губах, она излучала спокойствие и благожелательность.
Заведующая чуть постояла возле Шуры Конкиной, что-то в блокнотике отметила, на секунду приобняла Шуру за плечи. Ане Денисовой шутливо погрозила пальцем, чтобы оставила наконец зеркальце и принималась за работу. Люде она улыбнулась и сказала:
— Сегодня прическа у тебя — прелесть! Сама укладывала?
— Я всегда сама делаю, — зарумянившись, ответила Люда.
— На выпечку не пора ставить?
— Да-да, мы сейчас, — заторопилась Люда.
А Ковалихе завпроизводством строго заметила:
— Поглядите, сколько муки на полу рассыпали! Аккуратней надо. Подметите!
Потом Маргарита Васильевна подошла к Ольге и, что-то сказав ей, направилась к двери. Через минуту и Ольга, поставив противень с тортами в духовку, скрылась в коридоре. Не меньше четверти часа не было ее на месте, так что со всеми оставшимися тортами Люде пришлось управляться самой.
Покрутилась! Пот со лба некогда было вытереть. Потому и не сдержалась, увидев появившуюся в дверях Ольгу:
— Ты бы уж к обеденному перерыву как раз и приводила!
Ольга с удивлением оглядела молодую напарницу, однако на резкие слова ее будто не обратила внимания. Сказала со сдержанным смехом:
— Людочка, ты как мой Сережка-обормот: «Хозяйка ты в доме или не хозяйка? Это что же такое: мне пить да мне же и о бутылке заботиться?»
Люда в растерянности заморгала:
— Что-то я не поняла…
— С актом комиссии сейчас знакомилась.
— С актом? — У Люды мурашки побежали по спине.
— Написали все-таки. Будь они неладны! Чтоб руки-ноги поломать им на скользком месте!
— И что в акте?
— Недовес в среднем на десять-пятнадцать граммов отметили. Вкус, видишь ли, не понравился им! Так даже выразились: «Что мочалка подслащенная»!
— Ну, это уж глупости! — возмутилась Люда.
— Так и я ж говорю — нормальный вкус.
— А Маргарита Васильевна что говорит?
— Бумага есть — надо реагировать.
Как реагировать?
— Наказывать.
— Кого?
— Дядю из Тамбова! Ясно кого — нас.
— Ну нет, — побледнев, сказала Люда. — Не согласна. Совершенно… Я пойду к Маргарите Васильевне. Я на собрании выступлю. Действительно, это же…
— Тише ты, — оглянувшись, шепнула Ольга. — Остынь. Никого Маргарита наказывать не собирается.
— Но ты же сказала.
— Что я сказала? Недослушала ты. Маргарита там что-нибудь напишет, в общем, ответит, как и куда нужно. И дело с концами. По-хорошему надо с Маргаритой. Без шуму… Ой, господи, Людка, учить, учить тебя! Работаешь без году неделя, а уж — на собрании выступлю! Ты и в школе такая была?
— В школе нас этому не учили. — Поджав губы, Люда опустила глаза.
— Замоталась без меня? — участливо проговорила Ольга. — Не сердись. Все мы сейчас испечем, вытащим, по коробкам в лучшем виде разложим. Вполне к обеду управимся.
И управились.
Обедать Люда обычно ходила в большой зал на втором этаже. А тут Ольга предложила пойти в малый, диетический. Она сразу же показала на свободный столик в дальнем углу.
— Садись. Занимай место.
А сама, скрылась на кухне. Минуты через три вышла оттуда с подносом в руках.
— Ничего себе диетический! — сказала Люда. — И мяса в борще с кулак, и сметана.
— Ешь. Не похудеешь, — хмыкнула Ольга.
Второе — рагу из баранины — и кисель им принесла рыженькая девушка с узеньким миловидным лицом.
— Оль, — сказала она, — я вельвета на штаны достала. Раскроить не поможешь?
— Приходи. Хоть завтра. Только, чур, глаза на Сережку не пялить!
— Да что ты, Оля, у меня свой есть. Лучший шофер автобазы.
— Тем более.
— Подружка твоя? — глядя вслед рыженькой, спросила Люда.
— Зинка-то? Да так, приходит иногда. Скроить. В журналах покопаться. Муж ей золотой попался. Мне бы такого.
Выпив кисель, Люда достала кошелек и спросила, сколько должна за обед.
— Считай, что я угощала.
— Нет, так я не хочу.
— Да могу я тебя угостить? — нахмурилась Ольга.
— Но с какой стати?
— Ох и принципиальная! — вздохнула Ольга. — В школе тебя такую выучили? Давай тридцать копеек.
— А не больше?
— Давай тридцать одну! — Ольга расхохоталась. — Да перестань наконец! В следующий раз меня угостишь. А если по правде — эта Зинка у меня в долгу как в шёлку. Брюки выкрою — пусть две недели кормит! Спрячь, спрячь кошелек. Скажи-ка лучше, что у тебя с Виталием. Встречаетесь? Предложения не сделал?
— Тебе сразу и предложение! — Люда улыбнулась.
— А чего тянуть! — Ольга взглядом будто огладила ее плечи, шею. — Нет, я бы не стала тянуть.
— Домой к нам приходил, — сказала Люда то, о чем собиралась сказать еще утром. — С мамой познакомился.
— А ты молчишь!
— Цветы маме принес.
— Да что ты! Ну, ну… — Ольга схватила Люду за руку.
До чего же приятно было рассказывать! Люда будто заново переживала тот прекрасный вечер.
— Ой, Людка! — с неподдельной, радостью воскликнула Ольга. — Значит, с серьезными намерениями парень. А я, признаюсь, грешила на него — очень уж из себя видный. Они, такие-то, часто себе на уме. Может, думала, только, побаловаться решил. Попусту завлекает.
— И я сначала боялась.
— Но ты все-таки гляди… чего такого не позволяй. Сейчас много дур, сами на шею вешаются — вот, мол, я какая, без комплексов, не теряю времени.
— Ольга! — покраснела Люда. — Неужели я не понимаю?
— Все мы понимаем… задним числом, когда подушка от слез мокрая. — Видя, как вздохнула Люда, она взяла молодую подружку за подбородок, подняла ее лицо. — Людочка, какая же ты симпатичная. Не красавица, врать не стану, а вот симпатичная, милая… — Ольга не договорила, словно дыхания ей не хватило. — Так хочу, чтобы счастлива ты была.
— Спасибо, — едва не заплакав, кивнули Люда.
— Это что за сцена? — послышался насмешливый голос. — Ну точно: сцена из третьей картины второго акта той самой драмы, наделавшей столько шума, которую я собираюсь писать.
Федя Ситов стоял перед ними умытый, с влажными причесанными волосами, весь расплывшийся в улыбке.
— Мадам позволят присесть рядышком?
— Приземляйся, скоморох, — сказала Ольга. — Ты что, с утра сегодня?
— Это как, позвольте, интерпретировать? В каком смысле?
— В простом. Тепленький уже?
— Не понял.
— Выпил, говорю, с утра?
— Товарищ Храмцова, я это воспринимаю как недостойную инсинуацию.
Ольга вопросительно взглянула на Люду.
— Что за слово, не знаешь?
— По-моему, это как оскорбление вроде…
— Абсолютно точное истолкование, — подтвердил Ситов. — С утра, тем паче на работе, товарищ Храмцова, никогда не употребляю. Это мое кредо… Зиночка! — крикнул он, увидев рыженькую официантку. — Советую поспешить, а то поздно будет.
— Чего тебе? — подошла Зина.
Ситов развернул носовой платок и подал ей наполовину очищенную картофелину.
— Дарю, Зиночка. Твой скульптурный портрет.
Та повертела в руке картофелину, удивленно подняла бровки.
— И правда, похожа. Глядите, девочки, как вырезал! Нос, подбородок, волосы пучком.
— А это, — Ситов достал из кармана серебряную монету, — абсолютно честно заработанный рубль, за который я хотел бы вкусно поесть.
— И выпить, — весело добавила Зина.
— Женщины, что с вами? — ошарашенно спросил Ситов. — Отчего про меня такая худая слава? Не возражаю: грузчик столовой номер семнадцать Федор Ситов — чокнутый, блаженный, дурачок-мудрец, но чтоб пьяница, алкаш… Гнусный навет. Не отпираюсь: в прошлом было. А сейчас — если только после работы. И то не система. И в приемлемых дозах… Итак, Зиночка, покормишь трезвенника?
Ольга и Люда не хотели мешать Ситову — пусть себе любезничает с Зиночкой и обедает в свое удовольствие, но тот упросил их посидеть еще две минутки.
— За каждую минутку — по новости. Лады?
— Если стоящие новости — так и быть, — согласилась Ольга. А Люда и вообще не торопилась уходить — до начала работы времени еще оставалось. К тому же грузчик Ситов казался ей человеком интересным.
Первая «новость» заключалась в том, что Ситов объявил:
— Если бы не некоторые жизненные обстоятельства, о коих предпочитаю не распространяться, то я намертво влюбился бы в такую девушку, как Люда. Тем паче живешь ты, Люда, в одном районе с твоим покорным слугой. — И он приложил ладонь к груди. — А я живу на улице Лебедева, в доме, где помещается загс…
— Поехали дальше! — сказала Ольга и прихлопнула ладонью хлебный шарик. — У нее, Федечка, парень — ты ему в драные подметки не годишься. И нечего загсом ее соблазнять. Что еще?
— Не более четверти часа тому назад двое из членов бдительной комиссии проследовали в кабинет заведующей производством.
— Так… — Палец Ольги, занесенный над шариком, замер. — Дальше?
— Все, — сказал Ситов. — Правда, могу еще поделиться своим глубоким восхищением. Поделиться?
— Давай.
— Улыбка Маргариты Васильевны, встречавшей строгих гостей, была столь белозуба и ослепительна, что я в который раз про себя подумал: «Какое все-таки благо и удовольствие — пребывать под руководящим началом такой чудовищно прелестной женщины».
— Ой, Ситов, — покачала головой Ольга, — тумана напустил… Кончились новости?
— Вы, милые гражданочки, свободны, — сделал разрешающий жест рукой грузчик Ситов. — А вот и Зиночка несет первое…
После обеденного перерыва поступило распоряжение жарить пирожки с повидлом. Работа, с точки зрения уважающего себя кондитера, пустячная. Занятие для рук. Знай успевай лепи да в чан с кипящим маслом бросай.
Незадолго до окончания смены Ольга вытерла руки, осмотрела в шкафчике свою сумку и подошла к Люде.
— Там, — неопределенно кивнула она на дверь, — сметанки обещали плеснуть, а у моей сумки ручка на честном слове держится. Возьму твою. Не против?
Сказать, что она против, что это ей не нравится, Люда все же постеснялась. Сдержанно пожала плечами: бери, мол.
— Косметичку и щетку я выну? — спросила Ольга.
Люда опять пожала плечами.
Она и не заметила, когда вернулась Ольга, — как раз в ту минуту вынимала из чана последнюю партию пухлых, рыжих и будто сердитых шипящих пирожков.
Пока прибирали, масло сливали — и смене конец. Отработали! А завтра — выходной, воскресенье!
— Вместе пойдем, — сказала Ольга. — Что-то хочу тебя спросить.
Солнце стояло еще высоко, светило ярко, но погода, как видно, снова переломилась — ветер с реки дул холодный и острый. Ольга зябко передернулась, подняла воротничок замшевого, с поясом пальто и в своих узких, на высоком каблуке сапожках показалась Люде такой худенькой, слабой, несчастной, что она пожалела ее. Крутится, изворачивается, продукты потихоньку таскает, шитьем подрабатывает — и все ради обормота своего, пьянчужки, который полгода уже не работает и в ус себе не дует. Зачем все это ей? На одних нервах живет.
— Давай уж помогу, — покровительственно сказала Люда. — Понесу твою сметанку… О-о! Это плеснули, называется! Вот почему и недовесы.
Ольга через плечо хитровато покосилась на подружку.
— И хорошо.
— Что хорошо? — переспросила Люда.
— Что недовесы.
Люда проводила взглядом парня и девушку, шагавших в обнимку, и с явным неодобрением заменила:
— Надо же, не стесняются.
— Как на Западе, — тоже глянув на парочку, усмехнулась Ольга. — Там с этим делом запросто — любовь в спорт превратили. А лучше сказать — в скотство. Фильмы такие показывают, что можно со стыда сгореть.
— Я насчет недовеса юмора не поняла, — будто спеша повернуть разговор на прежнее, сказала Люда. — Странный юмор. Может, Федя Ситов и понял бы.
— Ты за границей была? — спросила Ольга и сама же ответила: — Не была, конечно. А я по Дунаю ездила, шесть стран. Тогда у меня Сережка еще человеком был, хорошо зарабатывал. Помню, как-то в венской гостинице подивилась на двух немок. Лет по шестьдесят каждой. По лицам столько и дашь. А фигурки — ну, статуэтки! Как у девочек. В чем, думаешь, дело? Очень просто: в питании. Утром они взяли по блюдечку манной каши, по ложке творога и чуть посыпали из пакетика сахаром. Вот как умные люди берегут фигуру и здоровье. А наши женщины, — басовито прогудела Ольга и ссутулила плечи, — ого-го! За троих наворачивают! В результате что? Сорок лет — перебои в сердце, аритмия. Еще бы, пять пудов носить бедному сердцу.
Ольга так забавно все это изобразила, что Люда не могла не улыбнуться.
— Получается, что ты стоишь на страже здоровья людей.
— Так и получается. Пусть еще спасибо мне скажут.
— А они — вот неблагодарные! — еще больше развеселилась Люда. — Не понимают. Вместо «спасибо» акты пишут.
— Ай, — поморщилась Ольга, — и слушать не хочу. Акты, комиссии. Всегда они были и будут. Где-то лучше приготовят, где-то хуже. Пусть себе смотрят, пишут. Бумага та пожелтеет, а мы дело делаем, народ кормим. И не волнуйся, в голову не бери. Если уж Маргарита белозубой улыбкой встретила — все будет в порядке. Не такие грозы собирались! А глядишь — опять солнышко светит… Я вот о чем хотела спросить — как после гостевания расстались-то? Хорошо?
— Нормально расстались, — чуть смутилась Люда.
— Я не о том. Было время — сама целовалась в подъездах. Когда теперь обещал прийти?
— Завтра.
— Ну все, Людка, я загадала. Если завтра обещал прийти — значит, все.
— Что все?
— На той неделе сделает предложение… Не боишься?
— Сама не знаю, — потупилась Люда.
Они стояли на троллейбусной остановке. Ольга посмотрела на приближавшийся троллейбус и торопливо проговорила:
— Замужество — дело серьезное. Не одни удовольствия. Сразу и заботы навалятся. Но главное, хорошо корми своего мужа. Знаешь мудрое изречение: путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. А вот и троллейбус твой!
Машина подошла, дверцы раскрылись, и Ольга подтолкнула Люду поближе к подножке.
— Сюда, сюда. Здесь народу поменьше.
— А сметана! — вспомнила Люда.
— Садись, садись! Это в подарок от меня. Сочни Виталию сделай. Мой так прямо обмирает по сочням. Привет Виталию!
Люда и опомниться не успела, как за ее спиной упруго сомкнулись железные дверцы.
«Вот тебе и раз! — ошарашенная таким поворотом, подумала она. — Этого еще недоставало!» Сначала хотела на первой же остановке сойти и побежать обратно. Только к кому бежать? Ольги, конечно, там уже не будет. Она ведь специально это подстроила. Ну и ловка!.. А в цех идти — тоже ничего не получится. Кому отдать? Как объяснить? А вдруг и двери уже закрыли? Второй смены сегодня нет…
В тревожных сомнениях две остановки Люда проехала — забыла и про билет. Старушка напомнила, протянув абонемент.
Тогда Люда и решила, что привезет сметану домой, в холодильник поставит, а уж потом, в понедельник, возьмет с собой на работу и молча отдаст Ольге. Пусть та не думает, что она прельстится банкой сметаны.
Матери дома не было. Люда лишь сапоги сняла — прошла на кухню и торопливо расстегнула сумку. Она хотела вынуть банку со сметаной, но увидела еще и бумажный сверток. Развернула — желтоватый увесистый брусок масла. С килограмм будет, а то и побольше.
Люда без сил опустилась на табурет. Так и сидела, не двигаясь, не раздеваясь.
Стукнула дверь, и послышался голос Татьяны Ивановны:
— Доча, ты дома?.. Чувствуешь, как в квартире тепло! С утра затопили.
Татьяна Ивановна вошла в кухню и вопросительно уставилась на дочь.
— А почему одетая сидишь?
— Видишь? — показала Люда на банку и масло.
— Купила?
— С работы принесла.