Что за чертовщину я сейчас прочёл

Глава 8: Сикарашки атакуют

Джон откусил кусочек от своего арахисово-шоколадного панкейка, и, жуя, задал вопрос:

— Предполагая, что Мэгги не просто спутала людей с перепугу; какой профит поимел Нимф, сделавшись тобой во время её похищения?

Я ответил:

— Пытаешься найти логику в их поступках? Можно задаться тем же вопросом, пытаясь прожевать стекло, и гадая, чего ж так больно и невкусно.

Мы сидели в «Ваффл Хаус», и мне здесь нравилось намного меньше, чем в «Дэнниз», нашем небольшом убежище дешёвой еды и дешёвого уюта годами ранее, в старшей школе. «Дэнниз» так и не не открылся заново после того, как выгорел дотла. Случай, который мы не называем иначе, как «Тот Самый Инцидент».

Потеря того места оказалась для меня намного значительней, чем я предполагал (не сравнить с пулей навылет в моём сердце, когда все магазины в округе внезапно перестали продавать Маунтин Дью «Код Красный»).

Мы немного переживали насчёт и «Ваффл Хауса» — его могло затопить к чертям, как большинство зданий, но он не только оказался открыт, но и официантка заверила нас, что эта сеть настолько известна своей стабильной работой во время природных ЧП, что FEMA завела свой «график Ваффл Хаус» — тяжесть явления оценивается по количеству закрытых на местности ресторанов.

Эми, держа в ладонях кружку с чаем, заявила, что больше никогда в жизни к вафлям не притронется.

Я спросил:

— Может, тогда в Тако Билл? Они, кажется, всё ещё открыты.

— Там постоянно накурено. И единственное, что мне у них нравится — это мороженое. Чоко Тако.

Джон подметил:

— Кажется, с таким названием есть порнуха.

Эми сказала:

— Вообще, не соглашусь. Не насчёт порнухи, а насчёт того, что их действия алогичны. Мы можем, и нам нужно выяснить, как они действуют, и что, и почему. Всё на свете подчиняется правилам, ограничениям, у всего на свете есть уязвимая пята. Нужно просто разобраться в их устройстве.

Я заметил, что вся наша троица апеллировала к существу, называвшему себя Нимфом, не иначе как «оно», «ему», «это».

— Просто, чтоб перестать путаться в местоимениях, давайте возьмём Нимфа по умолчанию, как человека, и да, мы все прекрасно знаем, что он ни разу не создание божье, а скорее насекомая тварь, но тем не менее. И ещё этот «Хозяин». Давайте определять их, как людей, просто для упрощения терминологии.

Джон сказал:

— Ну, вообще-то это не проблема первой насущности. Более важно то, что у Теда есть очень серьёзный повод усомниться, не ты ли его кровиночку украл. Все пальцы в тебя тычут.

Я попросил Джона прихлопнуться, нервно оглядываясь:

— Чувак, мы вообще-то в людном месте сидим.

— Мы, блядь, в Ваффл Хаусе. Половина клиентуры здесь — насильники и убийцы как минимум. Суть в другом: почему он не обернулся её мамой, или папой, если может превратиться в кого угодно? Превращение в тебя погоды не делает, ты для Мэгги никто и звать никак. На себя посмотри, с тобой ни один ребёнок добровольно не пойдёт при твоём-то прикиде.

— Может, он это сделал, просто чтоб мне подгадить? Подставить меня в первую очередь? Для говнючества причина не нужна.

Я глянул на Эми.

— Как с китами.

Однажды мы с Эми смотрели документалку по ВВС о жизни в море, называлась, кажется, «Голубая Планета». Просто потому что иногда у вас заканчивается список кинца на вечер. Там была сцена, где съёмочная группа шла по следу синего кита и его детёныша в Тихом Океане. Эти киты всегда держат при себе своих китят около года от их рождения, и, сразу после родов, должны уплывать на север, за тысячи миль, чтобы найти пропитание. Эта парочка медленно плыла через Калифорнийское побережье до Аляски, мать и малыш бок о бок, всю дорогу. Прям как в «Немо» от Пиксар.

Но внезапно их окружила стая касаток — скрытные хищники, убийцы, полностью спланировавшие свой план-перехват ещё до появления китов в кадре. Они вклинились между матерью-китом и китёнком, разделяя их, и несколько касаток навалилось на детёныша, стараясь его утопить (киты не имеют жабр, они млекопитающие и должны держаться ближе к воздуху, а не по фану из воды выпрыгивают каждые полчаса).

Мать отчаянно пыталась вернуть китёнка поближе к себе, вытолкнуть его на воздух, чтобы он не захлебнулся, но касатки не подпускали её ближе, притапливая и выпуская малыша-кита в самый последний момент хлебнуть кислорода. Это всё на глазах у его мамы. Пытка продлилась примерно шесть часов. Наконец, когда им надоело, они начали откусывать от китёнка куски наживую, до тех пор, пока вода вокруг них не вскипела и не окрасилась красным.

Концовка была не совсем ожиданной: после того, как маленький кит утоп, касатки просто… уплыли прочь. Укусили пару раз, оторвали плавник для проформы, и так и оставили изломанное тельце плыть вниз по течению. Они не были голодны.

Просто убили ребёнка на глазах у родителя. Развлечение, только и всего.

Последний кадр был взят на маму-кита, бесцельно и бессмысленно дрифтующую посреди океанской толщи, абсолютно потерянную и одинокую. Касатки, конечно, поплыли дальше, не задерживаясь, чтобы жить сочно и плавать в кайф, безо всяких там сомнений в правильности своих поступков. Не бывает юридических инстанций для водоплавающих. Мстить они тоже не умеют.

Никто не будет поддерживать большого одинокого кита.

Мать была полностью опустошена, лишена смысла действовать, медленно, неосознанно плывя в бесконечно холодном, жестоком своде правил океанской жизни.

У Эми ещё два месяца были кошмары на китовой почве.

Она поперхнулась чаем:

— Давайте просто предположим, в теории, что за этими плохими делами что-то кроется дополнительно. Какова его цель?

Я пожал плечами.

— Может, в самом деле, та, о которой он сразу заявил. Жрать, размножаться. Или всё сразу.

Джон вставил свои пять копеек:

— А ещё он продолжал таскать хозяинову еду в пруд, который, по совместительству, является «пастью» шахты. Так что, как эксперт по таким делам, ответственно заявляю, что то, что он пытается накормить и размножить — находится в глубине угольных раскопок.

Я спросил у Эми:

— Ты уверена, что не видела ничего такого, когда там была?

— Ну, краем глаза видела гигантскую змеюку с мильёном глаз и тыщей жопок, но я не думаю, что это прямо достопримечательность, поэтому опустила эту подробность.

— Пошутила, молодец. Ощутимо не помогаешь.

Джон спросил:

— Ещё раз, с самого начала. Как тебе удалось убежать?

— У меня был шокер, ты дал его мне. Я подождала, пока та штука, притворявшаяся Дейвом, не отвлечется на что-либо более важное, и ткнула его парой сотен вольт. Прям в член. Тыкала, пока рука не устала. Затем схватила девочку, и мы взобрались на холм. Оно не пыталось за нами увязаться.

Почему она продолжает врать?

Джон сказал:

— Может, оно специально тебя упустило?

— Вы, ребят, похоже даже на мгновение не можете допустить мысль, что я справилась без вашей помощи.

Я:

— Да ладно, блин, мы не на это намекаем. Я не могу отделаться от ощущения того, что всё, что мы проделали — это всё ещё его игра. Всё идёт так, как он спланировал.

— Так или иначе, — сказал Джон — ты знаешь краем сознания, точно подозреваешь, что нам придётся вернуться в эту чёртову шахту.

— Если только не, — ответил я — оно не хочет этого всей душой. Тогда получится, что мы вскроем очередной Ящик Пандоры.

— Нет, ну такая-то порнуха точно есть.

— И сколько у нас времени есть до момента, когда Тед обратится к федералам с его версией произошедшего?

— Если нам повезёт, то он окажется умным парнем, и сначала соберёт больше фактов. Если нет — он прямо сейчас в участке. Если нам перешла дорогу стая чёрных котов — то он вообще к ним не пойдёт.

— А чё это коты… а, ну точно. Значит, что он уже чистит ствол и сыпет порох для того, чтоб пришить нас на волне желания подать месть на блюдечке и с перцем лично. В общем, нам нужно срочно понять, что происходит, до тех пор, пока всё из вышеперечисленного не случилось.

— Окей, возьму ещё чашку кофе и пойду.

Джон собирался остановиться у своего дома, чтоб «выгулять собаку», и ни я, ни Эми ни словом не обмолвились, хотя прекрасно знали, что в подтексте лежит фраза «и вдолбить пару дорожек того, что позволит мне скакать ближайшие два дня как зайчику с Дюраселлом в жопе».

Мы с Эми остались ждать в машине. Как только мы остались одни, я спросил:

— Когда ты говорила с этим скинуокером или чем он там является — как долго ты не могла выкупить, что говоришь не со мной лично? Я имею в виду… вы там даже перекусить успели.

Уже во второй раз Эми сделала выражение лица, будто её поймали на вранье. Она быстро согнала ненужную эмоцию с лица и ответила:

— Совсем недолго. Мы поели, и немного поболтали, но атмосфера напряжения была жуткая. У него — тебя — была третья рука. Я притворилась, что до этого просто не замечала её.

— Я серьёзно, Эми. Мы с тобой знаем друг друга лучше, чем наши мамы с папами. Как-то несерьёзно получается. Ты разговаривала с ненастоящим мной на протяжении всего закусона, и только после этого поняла, что происходит.

— Ну, «ты» вёл себя странно, но граница между «блин кто содрал твою кожу» и «ой, какой-то он сегодня странный» в такие моменты реально размывается. «Ты» выглядел…

Она отвлеклась на дождь на пару мгновений.

— Как?

— Будто у тебя всё зашибись этим утречком.

— Так.

— Сказал, что починил крышу.

— Вот с этого момента ты должна была принять боевую стойку пойнтера.

Я ждал, пока она хотя бы слабо улыбнётся над незамысловатой шуткой, но она не сделала даже этого.

Джон высунулся из дверного проёма переднего входа, и слегка безумно заорал, что мы должны зайти и кое-чего увидеть. Прямо сейчас.

Как всегда, я почувствовал что-то, что словами не пересказать — для этой эмоции нет названия: предчувствие того, что сейчас случится либо что-то зверски тупое, либо зверски страшное.

Вот если бы у Джона в доме внезапно оказалась горка изуродованных тел или мешок помидор сорта членовидные черри, он бы это преподнёс точно в таком же формате.

Мы зашли, и увидели Собака в углу, игравшего с чем-то — он то прикусывал это, то придавливал лапами к полу. Сначала мне показалось, что это изувеченный воробей или синица, но это оказалось тем самым жуком, который составлял часть Нимфова тела. Жук был покалечен.

Эми встревожилась:

— Отними у него это, иначе съест!

Я дополнил:

— Именно. Может, он от этого будет дристать дальше, чем видит — кто знает, что у этой твари внутри. Голыми руками тоже не трогай, найди вилку или что-нибудь острое, чем можно это ткнуть и выкинуть. Джон, у тебя копьё есть?

Эми остановила меня:

— Погоди.

Она забежала в кухню и вернулась с пластиковым контейнером.

— Держи собаку.

Джон еле как оттащил беснующегося пса от его законной добычи, и Эми загнала мелкую жужжалку в коробку. Накрыла крышкой, и Джон плотно замотал всю конструкцию скотчем.

Эми сказала:

— Дайте нож или что-то острое, нам нужно сделать дырки для воздуха.

— Да кто вообще постановил, что оно кислородом дышит?

Джон сказал:

— Что более важно, кто постановил, что оно даже из мизерной дырочки не протиснется на волю? Или что оно ядом не сочится? Нет уж, пока не разберемся, с чем дело имеем, будем держать его за семью печатями.

Он поставил коробку с насекомым на чайный столик, и мы собрались вокруг. Сложно было разглядеть тварь всю и сразу — подобно мелким уплывающим за периферию зрения колбочкам и прозрачным палочкам на глазу, которые иногда видно; эта штука имела просто превосходный навык загрунтовки себя среди окружающей среды.

Но единожды оно сбросило свой маскхалат — и мы всего на несколько секунд смогли увидеть, из чего оно состоит.

Это была розовая, лоснящаяся штука, имеющая сегментированное тело, размером с ладонь ребёнка, панцирь в чёрную крапинку. Крапинки были шестиугольными, и, как нам удалось установить, способны были разрастаться, покрывая всё тело существа целиком.

Эти же крапинки были ответственны за слияние с бэкграундом и за маскировку. По днищу насекомого шли две параллельные линии тонких ножек, заканчивающихся крючковидными отростками. У него имелась пара прозрачных мушиных крыльев, одно из которых было очевидно повреждено.

Эми спросила:

— С такими мы никогда раньше не сталкивались, полагаю?

Джон напомнил, что его черёд придумывать название.

Я сказал:

— Нет. Если только не выдумаешь какой-нибудь реально ОСМЫСЛЕННЫЙ термин.

Джон придавал реально большое значение тому, как мы называем каждую тварину и каждый феномен, который только встречаем на своей карьерной дорожке, настаивая на том, что мы должны ко всему относиться с научной точки зрения, и придумывать наименования по системе Ч.Дарвина.

На эту ПЕРВОСТЕПЕННОЙ ВАЖНОСТИ задачу в дальнейшем пришлось подзабить, бо как несмотря на Джоновы заверения насчёт его исключительной научности, он же ухитрялся выдумывать совершенно чудовищные названия, не помогавшие определению от слова «никак».

Он классифицировал то сверхъестественное похищение как «орущий клоунохер», например.

Как-то раз нам пришлось столкнуться с насекомовидным паразитом, обитающим у людей в глотке и забирающим их голос себе — Джон немедля обозвал это «хоп дабидубоп», а те чёрно-чернильные сущности со способностью подминать реальность под свои хотелки записаны у него как «ночные баребухи». Вы уже, наверное, подметили, что он в своих классификациях по степени разумности далёк от дедушки Дарвина так же, как и человек современный от макаки-резуса.

Джон серьёзно задумался перед тем, как вынести вердикт.

— Так. Оно как-то сикарашно дёргается. Выглядит, как хуй. А крылышки у него насекомьи. Нарекаю тебя, о создание нихера не божье, сикарашкою, ныне, присно, во веки веков.

Эми издала усталый вздох.

Сикарашка беспорядочно и неуклюже зудела в коробке, мятые крылья, скорее всего, повредились при нашей с ним схватке, или были серьёзно пожёваны Собаком.

Придя к выводу, что моментально дать по съёбам не получится, оно уселось на дно и заправило крылья в нелётную позицию.

Я сказал:

— Ну, доктору Маркони это определённо нужно показать.

— Я попробую дозвониться.

Он вытащил нож и начал немедля прорезать себе путь сквозь скотч к контейнеру. Делал он это не от балды, а потому что, как оказалось, телефон его сидел на дне этого самого контейнера в данный момент.

Мы с Эми стыло наблюдали за тем, как Джон вспарывает слои скотча и уже начинает ковырять крышку коробки. Эми встряхнулась, будто выходя из-под гипноза и быстро ухватила Джона за запястье:

— Стой, что мы творим?

Джон остановился и осоловело поглядел на пластиковый контейнер. Я проморгался, и телефон снова стал насекомой штукой, кнопка для регулировки громкости оказалась его глазами. Оно опять попыталось улететь, тараня крышку.

Джон сказал:

— Окееей. Это было… странновато.

Я быстро ответил:

— Это не просто выглядело как телефон. Оно убедило меня в том, что телефоном и является. Вопреки общему и здравому смыслу.

Джон сказал:

— Будто оно способно управлять участками мозга, отвечающими за осмысление происходяшего. Критическое восприятие просто улетучивается, как во сне. Тебе может присниться, что ты снова в школе, не выучил урока, и попугай с голосом физрука вырывает тебе зубы клювом, но всё это время ты задаёшься единственным вопросом «как я теперь к стоматологу пойду?»

Эми предположила:

— Это происходит, когда оно складывает крылья. Думаю, его тело принимает любую форму само по себе, но крылья дают основной гипнотический эффект. Или как-то так. Думаю, нам надо накрыть его чем-то, чтоб больше не поддаваться.

Джон схватил плед расцветки американского флага с ближайшего кресла, и набросил его на чайный столик.

Я спросил:

— Думаешь, это распространяется только на зрение?

Эми пожала плечами:

— Если нет, то мы даже не знаем, с чем конкретно имеем дело, и какие меры предосторожности.

Для надёжности Джон отнёс контейнер в шкаф, обеспечив дополнительный слой защиты сознания в лице створки двери.

Эми произнесла:

— Так, переключились в режим Шерлоков снова. Эта штука хотела выбраться из западни, и заставила нас решить эту проблему за неё, не пачкая лап. Понимаете? Даже потусторонние штуки подчиняются законам логики, не говоря уже о действиях. Давайте пойдём от дедукции, вычленим что-то общее из тех форм, которые она принимала.

Джон задумался:

— Так. Ну, мы точно знаем, что она играет на наших страхах. Тед — отец, и видел он типичного педофила. Я видел дядьку-маклера с Уолл-стрит, потому что я, как вы знаете, серьёзно опасаюсь за нынешнее экономическое состояние и классовое расслоение общества. Дэйв, что видел ты? Клоуна? Управдома? Фреда Дёрста?

Может быть, сейтановый стейк? Воплощение твоих неадекватных сексуальных предпочтений?

— Себя самого. С чищенными зубами и в пиджаке от BCBG.

— На психоанализ этого события у нас вся ночь уйдёт.

Эми произнесла:

— Собаку оно обмануть не может. Пёс пытался его сожрать, не обращая внимания на попытки слиться с полом. Хорошо же, верно? У нас есть ручной сикарашный радар. Он кусает воздух — мы уже настороже.

— Предполагая, — сказал я — что здесь ещё такие остались.

— А они остались. Джон разбирался с Нимфом в то же время, как я ехала с ложным тобой. Так что да, как минимум ещё один скинуокер где-то бродит.

Джон:

— Или двое, если они заделались карликами.

Я снова почувствовал острую нехватку вазелина. Ухватился пальцами за виски, и, разминая их, сказал:

— Или сразу тысяча, да? Насколько всё плохо?

Эми присела назад на диван, зарывшись пальцами руки в собственные волосы:

— Ну, реальное значение имеет то, что мы отбили девочку. Это наша маленькая победоносная акция на сегодня.