Чудесная жемчужина. Рассказы о необычном. Корейские предания легенды и сказки

А. Ф. Троцевич. О ЧЕМ РАССКАЗЫВАЮТ СТАРИННЫЕ КОРЕЙСКИЕ ПРЕДАНИЯ

С давних пор корейские мудрецы спорили, о чем пристало писать уважающему себя мужу. Одни жёстко следовали замечанию древнего философа Конфуция: «Я передаю, но не творю» и считали непристойным делом записывать «болтовню женщин в переулках и у колодцев». Для других удивительные события, появление необычных людей и странных знамений суть знаки грядущих событий и оставить будущим поколениям «записи о невероятном» не менее важно, чем передать сведения, которые «могли бы служить назиданием для потомков». Так в процессе полемики рядом с официальными историческими сочинениями появилось множество сборников исторических преданий, занимательных рассказов и вообще информации о «всякой всячине».

Такого типа собрания в Корее получили общее название яса, что значит «неофициальные истории» (буквально — дикие, некультивированные). Авторами-составителями, как правило, были «чиновники не у дел» — те, кто ушли в отставку или оказались в опале, либо учёные-литераторы, для которых служение государству, да и сами государственные институты были неприемлемы по их даосским убеждениям (даосизм, как известно, отрицал саму идею долга и служения).

В традиционной Корее и у приверженцев «правильных исторических записей», и у ценителей необычайного понятие «преданности государю» и идея «древности корейской цивилизации» не подвергались сомнению. Поэтому в исторических записях фигура правителя всегда в центре, а на первом месте — история образования государства и появления царя-основателя.

Царь-основатель имеет необычное происхождение и даже приходит из соседней страны — «другого мира». Его задача — цивилизовать «неустроенную территорию» и «неорганизованный» народ. Он — устроитель, и с ним всегда связано «начало». Основатель государства наделен эпическими чертами. Надо сказать, что в Корее не обнаружены тексты эпических сказаний типа монгольской «Гесериады» или киргизского «Манаса», но с самого начала корейской государственности велись исторические записи.

На рубеже нашей эры на территории Корейского полуострова образовалось несколько царств, в наше собрание включены предания, рассказывающие о создании четырёх — двух северных (царства Чосон и Когурё) и двух южных (царства Силла и Карак). Идеалы государственного устройства в значительной мере формировались под воздействием китайской цивилизации, которая в начале нашей эры принесла в Корею иероглифическую письменность и литературный язык вместе с историческими сочинениями и философскими трактатами — «китайской классикой». В период образования ранних государств появилась и своя письменная традиция. Это были прежде всего исторические сочинения: в каждом из корейских государств составлялась своя история, но памятники того давнего периода не сохранились, остались лишь названия и некоторые тексты, которые были включены в исторические сочинения позднего времени (XII–XIII вв.). В дальневосточной культуре государство, имеющее свою историческую традицию, приобретало знак цивилизованности.

Ранние истории впитывали мифы и предания о героях, научивших людей разным умениям — возделывать землю и сеять злаки, добывать огонь и варить еду, а также правилам социальных отношений. Чудесное происхождение этих героев, их необыкновенные деяния приписывали реальным племенным вождям, которые создавали государства и величали себя царями — ванами. В процессе историзации эпических сказаний история сменяла эпос.

Как правило, появление основателя и создание государства относятся к древности, а «образцом древности» на Дальнем Востоке был Китай. Вот почему события корейской истории стремились соотнести с годами правления китайских династий, а если хотели подчеркнуть особую древность, то обращались к времени правления легендарных китайских императоров Яо и Шуня (конец XXII — начало XXI в. до н. э.), которые прославились как образцовые правители. Так, например, случилось с мифом о Тангуне, которого традиция называет основателем древнего корейского царства Чосон, некогда занимавшего земли, расположенные к северу от границ Кореи времени правления династии Чосон (1392–1910). Надо сказать, что до сих пор историками не установлены ни точное место, где это царство находилось, ни даты его «жизни».

История каждого корейского государства обычно открывается рассказом о появлении царя-основателя. Предания о чудесном рождении и удивительных подвигах создателей первых государств записывались и сохранялись особенно тщательно, ведь необычное происхождение и необычные деяния таких государей рассматривались как знаки «законности» их власти, данной им Небом.

Царя-основателя порождает союз Неба и Земли. В северных преданиях участники рождения представлены конкретными фигурами — сыном государя Неба и хозяйкой Земли или Воды. В предании о создании государства Чосон («Тангун создает древнее царство Чосон») герой назван сыном Индры, индийского божества грома и хозяина Неба. Имя Индры, конечно, появилось в результате поздней литературной обработки корейского мифа. В предании царства Когурё («Тонмён, рожденный солнечным лучом») сын небесного властелина появляется то в виде героя на чудесной колеснице в шапке, украшенной крыльями ворона (а ворон в Корее считался солнечной птицей), то в виде солнечного луча, который нисходит к «хозяйке воды».

Хозяйка земли или воды сначала представлялась зверем: в виде медведицы (хозяйки леса) в предании о царстве Чосон, некоего водяного существа (дочери божества реки) в предании царства Когурё. В процессе историзации преданий эти «звериные хозяйки» были превращены в женщин, которые стали супругами сына правителя неба. Брачное соединение этих персонажей порождает основателя царства. «Сын Индры» и «медведица» рождают Тангуна, создавшего царство Чосон, а «сын государя неба» и «водяная дева» — Чумона-Тонмёна, основателя Когурё. Но в Когурё «водяная дева» сначала порождает яйцо, а потом из него выходит будущий основатель государства.

Из яйца появились основатели и двух древних государств, которые некогда образовались на юге Кореи — Силла и Карак. В записях корейских историков эти предания дошли до наших дней, можно сказать, в первозданном виде. Действующие лица здесь не становятся людьми, а так и остаются «природными существами», хотя по традиции все события вводятся в историческую канву и датируются временем правления китайской династии Хань (206 г. до н. э. — 220 г. н. э.).

Так, в предании царства Силла («Хёккосе, „Красный царь“ — основатель государства Силла») яйцо с героем произвели на свет «дивная эманация, похожая на блеск молнии», которая спустилась к земле, и белая лошадь у колодца. Белые лошади в Корее, как правило, считались связанными с водой (колодец, озеро) и в рассказах об «удивительном» выступают в роли женской пары для дракона («Лошадь и дракон»). Слово «лошадь» встречается в названиях гор и водоемов, особенно в южных провинциях. Белую лошадь приносили в жертву божествам гор и рек, ее кровью скрепляли племенные союзы. Лошадь была тотемом, матерью-прародительницей. Она и появляется в предании как «мать», рождающая яйцо, из которого выходит основатель государства. Его назвали Хёккосе, что значило «Красный». По другой, видимо совсем забытой версии, герой-основатель рожден неким существом, его название записывали двумя иероглифами — «курица» и «дракон». Поэтому я назвала его Куродраконом. Надо сказать, что об этом персонаже в преданиях остались лишь глухие намеки. В дальнейшем обе «звериные матери» были заменены женщиной, дочерью китайского императора, которая прибыла на восточную землю и здесь родила мудреца, создавшего царство (предание «Совершенномудрая матушка Сондо»). Чтобы как-то увязать эту новую версию рождения государя-основателя царства Силла с прежними историями происхождения от лошади и куродракона, этих двух «природных существ» объявили «перевоплощениями матушки Сондо».

Наконец, третьим царем, рожденным из яйца, был Суро, создатель южного государства Карак («Суро — царь с Черепашьей горы»). Действующие лица (предметы) здесь — красный шнур с ларцом, который спускается с неба, и гора-черепаха. В ларце были золотые яйца, а в одном из них содержался мальчик — будущий основатель царства Карак.

Цари-основатели связаны с солнцем, они происходят от солнца и сами родятся в виде яйца-солнца. Ведь понимание яйца как знака солнца хорошо известно многим народам мира.

В основе преданий о появлении государей-основателей лежит мифологическая модель рождения героя-устроителя. В этой модели три действующих лица: родители, представленные «небесным» отцом и «земной» матерью, зачинающей и рождающей. Третий — рожденный этой парой младенец. Взаимоотношения небесного и земного персонажей определяют состояние мира. Мир не устроен, пока каждый из них находится в своем пространстве: небесный — наверху, земной — внизу, в воде, в лесу. Гармония наступает, когда небесный персонаж нисходит на землю, вступает в брачный союз с земной девой и рождает устроителя. Появление устроителя, как правило, связано с весенне-летним сезоном. Подобно тому, как в природе каждый сезон года наступает в свой черед, так и рождение нового устроителя приходит в свое время. Его внутренняя творческая сила и создает гармонический порядок. Герой-устроитель не завоевывает царство, никого не сокрушает, он выступает не как разрушитель старого, а сам является источником нового начала, преобразующего хаос в космос. В основе преобразования оказывается не идея борьбы и уничтожения, а «плодородие» — гармоническое соединение двух противоположных начал, дающих новое рождение.

В преданиях об основателях государств герой, как правило, появляется весной или в начале лета, а осенью уходит в гору, умирает. Его активная жизнь соотносится с летним временем года — периодом роста и созревания плодов, иначе говоря, с плодородием, которое и обеспечивает жизнь. Возможно, эти устроители и понимались как силы, поддерживающие и обеспечивающие плодородие, и только позднее они были введены в исторический контекст и стали основателями государства. Вернее, реальные корейские правители, вожди древних племенных объединений, в ранних исторических записях приобрели черты мифических героев — устроителей космоса, были наделены качествами солнечного божества плодородия.

Мифы и ритуалы поддержания космоса просматриваются в основе многих древних преданий. Например, «семейная история» государя Юри (правил в 19 г. до н. э. — 18 г. н. э.), сына основателя царства Когурё («Две жены государя Юри»). Внешне это литературное произведение, в котором обсуждается семейная проблема: государь пытается примирить ссорящихся жен и установить мир в семье. Ритуальный смысл закодирован в именах персонажей и их поступках. Действие происходит в десятой луне. По дальневосточному лунному календарю это первый месяц зимы (начало «мертвого сезона»), когда праздновали Новый год и на границе лета и зимы (жизни и смерти) проводили ритуалы поддержания плодородия, сохранения космоса.

Ссорящихся жен зовут Колос (она живет в восточном дворце) и Фазан (ее поселили в западном дворце). В мифологии колос, хлебный злак, всегда связан с жизнью, точно так же как Восток — с весной и зарождением жизни. Фазан в Корее соотносится с горой и Западом — местами смерти. Он антагонист хищной птицы, сокола, который обладает солярной природой.

Колос-жизнь и Фазан-смерть затевают ссору на границе лета и зимы. Правитель (в его функции входит поддержание космического порядка) для каждой из жен определяет ее место: Фазану — Запад, Колосу — Восток. Он совершает ритуальное действие, устанавливает космос.

Далее правитель покидает столицу, уходит в горы на охоту. По мифологическим представлениям, горы — это место смерти, поэтому уход в начале зимы (мертвого сезона) из столицы в горы означает переход в мертвое состояние. Правитель проводит сезонный ритуал умирания.

Смерть не должна окончательно утвердиться в мире, ее следует преодолеть. Ритуальным преодолением смерти является охота, которая в древних обществах, как правило, проводилась на границе двух сезонов. Поэтому государь в горах охотится и затем возвращается в столицу. А в это время Колос прогоняет Фазана. В мифологическом плане произошло нарушение порядка: силы жизни и смерти всегда должны быть уравновешены, и Фазану следует находиться на своем месте, на Западе, но жена-Фазан, связанная со смертью, ушла. Правитель опять проводит ритуал восстановления порядка. Он слагает песню о неразлучных иволгах, паре весенних птиц. В древности считали, что слово (песня) обладает магическими функциями, поэтому упоминание неразлучных птиц ритуально возвращает государю его брачную пару и поддерживает жизнь — весну в начале мертвого времени года, то есть восстанавливает природное равновесие жизни и смерти.

В более позднее время такого рода тексты утратили свою изначальную ритуальную значимость и стали восприниматься просто как «интересные истории из жизни царей».

Мудрым государям, которые заботились о процветании страны и благополучии народа, всегда помогали высшие силы. Авторы неофициальных историй дополняли «правильные» записи историков сведениями о разных удивительных событиях, которые происходили в царствование того или иного правителя. Например, Чинпхёну (579–632), государю Силла, небо ниспосылает бесценное сокровище — нефритовый пояс («Небо дарует нефритовый пояс»), а Синмуну (681–692), тоже правившему в Силла, дракон моря дарит свирель, которая поддерживает порядок и благоденствие в государстве («Свирель, успокаивающая десятки тысяч волн»). Чтобы изгнать врагов и спасти царство, на помощь царю Силла Мичху (262–284) приходят духи прославленных воинов древности («Бамбуковая рать»).

Цари не лишены и человеческих слабостей. Один хитростью отобрал престол у своего брата («Ёну получает престол»), другой простодушно доверился странствующему монаху и потерял государство («Погиб из-за собственной глупости»). А были и такие, что не могли устоять перед женской красотой и ради красавицы забыли о своем достоинстве правителя государства («Государь и красавица Персиковый Цветок»). Их поведение осуждают не приближенные, а простой народ — устами деревенской женщины. В традиционных исторических сочинениях довольно часто встречается такой эпизод: государь, переодетый в простое платье, спрашивает у старой женщины ее мнение о правителе, и она скептически оценивает его поведение. Это — своеобразная форма критики поступков правителя.

В исторических преданиях образ государя «собирается» из серии его поступков, речей и даже событий, которые произошли во время его царствования. Так, мудрый правитель всегда прислушивается к советам приближенных, умеет правильно понять знамения, посылаемые небом («Красная ворона»), и выступает главной фигурой в проведении сезонных ритуалов, от которых зависит плодородие и благополучие в государстве («Учитель Чхундам и „Песня о том, как умиротворить народ“»). События и поступки не всегда имеют причинно-следственные связи. Создается впечатление, что рассказ о необыкновенном царе составлен из «осколков» каких-то других преданий.

Хорошим примером такого «составленного» предания может служить история царствования государя Силла Кёнмун-вана под названием «Царь с ослиными ушами». С правлением этого царя связаны четыре истории: первая — юный Ыннём из знатной семьи последовал мудрому совету наставника и женился на старшей принцессе, в результате он наследовал царский престол; вторая — появление змей в царской опочивальне; третья — удивительный язык царя и четвертая — у царя выросли ослиные уши. Между этими тремя сообщениями нет никакой связи, они никак не соотносятся и с деятельностью самого царя. Просто на его имя «нанизаны» фрагменты каких-то других преданий. Более того, четвертая история явно представляет собой краткое изложение известного мифа о фригийском царе Мидасе, которого Аполлон наградил ослиными ушами. Мидас прятал уши под фригийской шапкой, и знал об этом только его цирюльник. В корейской интерпретации мифа не говорится, почему у царя появились ослиные уши, но зато сохранен рассказ о том, как была разглашена тайна царя. На этом моменте и сосредоточено главное внимание. Кроме того, скорее всего, мотив укрывания ослиных ушей под шапкой превратил фригийского цирюльника Мидаса в корейского шапочных дел мастера.

История царя с ослиными ушами, очевидно, бытовала в Корее в устной форме. Об этом говорит современная запись предания под названием «Бамбуковая роща у монастыря Торимса», которая включена в этот сборник. В записи сохранилось без изменения само ядро мифа о фригийском царе: «звериный царь» и разоблачение его тайны. Сейчас трудно ответить на вопрос о том, как мог попасть в Корею сюжет Мидаса и что было первично — запись в неофициальной истории буддийского монаха Ирёна или устное предание. История «звериного царя» (с ушами или с рогами) бытовала у народов, которые жили к северу, северо-западу от границ Китайской империи, а также в северной, северо-восточной Индии. Вполне возможно, этот сюжет могли принести в Корею буддийские монахи, которые в давние времена совершали паломничества в Индию.

Индия была традиционным «поставщиком сюжетов» для древней корейской литературы, которая была тесно связана с фольклором. Предания о правителях и их подданных включали в официальную историю, а реальные истории героев, записанные в официальном историческом сочинении, начинали распространяться устно, обрастали фантастическими подробностями и в таком виде снова попадали в записи историков, на этот раз — в неофициальные.

Индийские сюжеты, которые приходили с буддийской литературой, преобразовывались на почве местной культуры и воспринимались уже как свое творение. Так, например, случилось с сюжетом буддийской джатаки о двух братьях, принцах Друге Добра и Друге Зла, который включен в сборник под названием «Чудесная жемчужина». Буддийская джатака сокращена: исчезли многие диалоги, монологи, описания ситуаций, остался только сам порядок развития действия. Кроме того, в корейский текст внесены изменения. Так, в джатаке ослепленный герой попадает в другую страну и получает там в жены дочь правителя — корейский герой уже имеет жену, которая ждет его дома. Он возвращается домой в пятый день пятой луны, праздник середины лета, и не морем, а по суше, море заменено рекой, на ее берегу и происходит встреча с женой и узнавание: в слепом нищем оборванце она узнает Друга Добра — царского сына и своего мужа. В корейской интерпретации сюжета о двух братьях на первый план выдвинулся рассказ о приключениях героя и добывании чудесной жемчужины, а вовсе не путь становления Будды, как в джатаке. На сюжет о добром и злом братьях, которые отправились в море за жемчужиной, исполняющей желания, в Корее была создана повесть под названием «Чок Соный», такое имя получил главный герой — добрый принц.

Рассказ о том, как царь Суро, основатель государства Карак, получил жену, буквально «списан» с известной индийской истории царской дочери, которую посадили в деревянный ящик и пустили плыть по Гангу. Ящик выловили слуги правителя соседнего царства, и красавица стала его женой. В корейском варианте эта история «облагорожена»: царскую дочь по указанию неба отправляют на корабле со множеством слуг и большим богатством в жены государю царства Карак («Царская дочь из страны Аютха послана Небом государю Суро в супруги»).

Князь Чхунчху, будущий государь царства Силла Тхэчжон (654–661), оказавшись заложником в соседнем государстве Когурё, получает мудрый совет в виде притчи о зайце и черепахе — совет, который помог ему получить свободу («Князь Чхунчху и притча о зайце и черепахе»). Притча пришла из индийской джатаки про обезьяну и морского царя, жена которого пожелала отведать сердца обезьяны. Морской царь сам отправился на поиски обезьяны и, соблазнив ее рассказами о привольной жизни в подводном царстве, проговорился о своей истинной цели. Но обезьяна перехитрила, обманула царя и спаслась. В Корее сюжет джатаки не изменился, только героями здесь стали более привычные заяц и черепаха, а хозяин подводного мира хочет получить не сердце, а печень. Притча, видимо, была очень популярна в Корее, ее сюжет был развернут и превращен в повесть под названием «Заяц». Повесть под этим названием, отпечатанная ксилографическим способом в виде небольшой книжки, была распространена во многих вариантах [1].

Наконец, сказка о том, как сватали мышонка, известная очень многим народам мира, тоже пришла из Индии. В Корее сюжет не изменился: старая мышь предлагает свою дочь в жёны самому могущественному, на ее взгляд, божеству — Небу, но оказывается, Небо не может совладать с облаками, облака — с ветром, а ветер — с огромным каменным изваянием бодхисатвы Майтрейи. В конце концов оказывается, что несокрушимый Милосердный Майтрейя боится мышей, которые подкапывают землю под его основанием, и он вот-вот может рухнуть. Сюжет получил «корейскую окраску», действие происходит в реальном географическом пространстве: корейская мышь живет под горой Самгаксан в окрестностях Сеула и в поисках зятя добирается до Истинно Милосердного бодхисатвы Майтрейи — изваяния, высеченного из камня в 968 г., которое и поныне стоит в монастыре Кванчхокса в городе Нонсане (совр. провинция Ю. Чхунчхон).

Уже в XIX в. в корейский фольклор пришли европейские сюжеты, которые принесли с собой, видимо, христианские миссионеры. Это сказка «Белый Тигр, властелин гор, пожирает волка». Ее сюжет явно заимствован из европейского «Романа о Лисе», где герой, Рейнеке-Лис (Лис Ренар), сумел извести своего извечного врага волка. И здесь чужой сюжет приобрел «корейскую окраску». Европейский царь зверей лев превратился в корейского белого тигра, хозяина гор, а звери, приближенные тигра, и сам лис рассуждают о конфуцианских правилах отношений между государем и подданным, отцом и сыном. В Корею попал, скорее всего, тот вариант сюжета, где сообщается о болезни царя зверей льва (из басни Эзопа, в других вариантах — лев созывает зверей на праздник), при этом корейского тигра ранил охотник.

Несомненно, библейская история Самсона и Далилы послужила основой предания о крылатом силаче («Силач»), героя даже зовут Самсон — библейское имя очень точно транскрибируется корейской графикой. Но сюжет конечно же откорректировали по-корейски: источником силы героя были не волосы, а своеобразные выросты, «крылья», которые росли из подмышек. Рассказы о таких крылатых силачах были распространены в древней Корее (в наш сборник, например, включен рассказ «Крылатый мальчик»).

Буддизм, придя в Корею в IV в., не стал воевать с местными верованиями. Совсем наоборот, он начал использовать корейские мифы и предания для пропаганды буддийского учения. Так, мифические герои-устроители получили имена будд и бодхисатв, а, например, хорошо известный мифу акт зачатия и рождения местного божества плодородия представлен как путь праведника к просветлению. При этом персонажи буддийской легенды сохраняют характеристики участников мифологического действа. Примером буддийской легенды, построенной по модели мифа о смерти-рождении божества плодородия, может служить история обретения мудрости известным наставником Ёнхве, который жил в государстве Силла во второй половине VIII в. («Ёнхве бежит от славы»).

Путь буддийского подвижника Ёнхве от отшельничества в горах к высокой должности в столице описан как передвижение героя по земле от встречи с одним испытателем — стариком-пахарем к встрече с другим — старухой у реки, после чего он получает высокий государственный статус. Место встречи и род занятий персонажей, с которыми общается герой, указаны не случайно. Старик находится на горе и пашет землю, он торгуется с Ёнхве. Объект торговли — слава (имя). Пахать — значит готовить землю для того, чтобы посеять в нее. В легенде «высевают» имя, а в мифе имя равнозначно его носителю. Герой, подобно семени, должен быть посеян, похоронен, чтобы потом взойти в новом качестве. На границе жизни и смерти (перед тем как быть высеянным, похороненным в землю) он торгуется, «продает имя». По мифологическим представлениям, торговля есть способ преодоления смерти. Герой преодолевает смерть — вырастает в новом качестве с помощью воды. Вода появляется в образе старухи на берегу реки (река, вода в мифе всегда связана с рождением, жизнью). В результате «рождается» учитель, обладающий знанием, мудростью: авторитет святого подвижника должен служить государю, а не быть скрытым в горной обители. Так корейские буддисты в древности представляли себе роль буддийского наставника в государстве.

В буддийской легенде три персонажа: сам герой и два участника его смерти-рождения. Старик-пахарь выступает здесь в роли отца-производителя. Он пашет, то есть, по мифологическим представлениям, совершает акт зачатия. Его партнер в производительном акте — земля. Она — «возлюбленная», которая хоронит, зачинает в своем лоне. Рождает зачатого героя вода (здесь в облике женщины, старухи, у реки). Персонажи корейского мифа получили имена буддийских божеств: старик-пахарь назван бодхисатвой Манджушри, который олицетворяет мудрость; женщина у воды получила имя Сарасвати, в санскрите ее имя значит «текущая вода», она — богиня мудрости, знания, «властительница речи и жизни». Их «буддийские роли» наложились на функции мифологических персонажей. Мифологическое действо рождения божества плодородия представлено в легенде как обретение подвижником Ёнхве мудрости (просветления).

Легенда «Храм чудесного беркута» рассказывает о хищной птице, которая преодолела свою «природную кровожадность» и проявила милосердие к фазану с птенцами, за это ей посвятили храм. История реализации «природными существами» одной из буддийских заповедей «проявлять милосердие ко всем живым тварям» сконструирована по модели мифа об установлении космоса. В самом деле, в легенде два персонажа, естественных антагониста — орел (в мифе всегда связан с солнцем) и фазан (в дальневосточной мифологии соотносится с землей, водой, т. е. обладает хтонической сущностью). Антагонисты занимают положенные им места: орел — наверху, в небе, на дереве, фазан — внизу, в колодце; они находятся в состоянии вражды. Солярный орел должен уничтожить хтонического противника, так западная культура понимает результат поединка антагонистов. В корейской культуре результат борьбы не уничтожение, а достижение гармонии. Очевидно, не случайно преследование солярным персонажем хтонического заканчивается появлением фазана с двумя птенцами: плодородие — естественное завершение «корейского поединка». Вспомним предания о государях-основателях, которые построены по модели мифа о рождении устроителя, где состязание сына государя неба с водяной девой кончается брачным соединением и появлением героя-основателя царства. Буддийская идея милосердия органично вписалась в представления корейской культуры о свойственной миру гармонии, которую обеспечивает не борьба со злыми силами, а брачное соединение двух противоположных начал.

В отличие от «неофициальной истории», авторы «правильных исторических записей» стремились передавать будущим поколениям только «истинные» сведения о людях и событиях. Герой таких историй, как правило, реальное историческое лицо. В опасных ситуациях его не выручают из беды чудесные силы, он сам не пользуется волшебными предметами и часто гибнет, сражаясь с врагами, или сознательно выбирает смерть, чтобы сохранить верность государю. Например, Пак Чесан жертвует собой ради спасения братьев государя («Пак Чесан возвращает братьев государя»), а Сона и Хэрон идут на верную смерть, чтобы вдохновить на борьбу воинов, защищающих крепость («Доблестные воины Сона и Симна», «Мужество Хэрона и его отца Чхандока»).

Знаменитый полководец государства Силла Ким Юсин находит рационалистичное объяснение «дурному знамению — упавшей звезде» и, чтобы посеять панику в лагере мятежников, сам творит «знамение» — чучело из соломы привязывает к воздушному змею, поджигает и поднимает в небо, объявив, что «упавшая звезда» вернулась на небо («Ким Юсин спасает царицу»). Он же хитростью выдает замуж сестру за наследника престола («Ким Юсин выдает замуж младшую сестру»), а сам наследник престола, обманув правителя царства Когурё, освобождается из темницы, куда тот его посадил («Князь Чхунчху и притча о зайце и черепахе»).

Сообразительные Исабу и Кодо, не пролив ни капли крови, сумели захватить земли соседних царств («Кодо обучает конным играм», «Исабу хитростью покоряет остров»), а царевич Ходон, сын государя Когурё Тэмусина (правил в 18–44 гг.), совершил и вовсе, с нашей точки зрения, недостойный поступок. Ради того, чтобы покорить северное царство Лолан, он заставил принцессу, которая его полюбила, разломать волшебную флейту и барабан, извещавших её отца, правителя, о приближении врагов. В результате войско Когурё покорило Лолан, а обманутую принцессу убил её отец. Зато Ходон прославился в истории как истинно преданный сын и подданный, расширивший владения своего отца-государя («Царевич Ходон»).

В китайской и корейской литературе забавные случаи из жизни известных людей или сплетни о знаменитостях, а иногда и просто рассказы о том, что где-то с кем-то когда-то случилось, получили название «болтовни у колодцев и в переулках». В сборник включен ряд такого рода историй, например, о чудачествах знатных персон («Потомок государя») и знаменитых поэтов («Ким Квеэ — литератор», «Лим Че»[2], «Мастер искусного слова»[3]), юмористические рассказы о незадачливых чиновниках («Прогнали начальника», «Упрятали в ларь для зерна», «Подарил на память свой зуб»). Здесь же, рядом с занимательными историями, — серьезная критика нравов высшего сословия. Это — рассказ о юных девушках, которые ради заработка вынуждены заниматься опасным морским промыслом. Добывая морские ушки — лакомство для богатых, они становятся жертвами хищных рыб («Одни добывают морские ушки — другие их едят»).

«Пустая болтовня у колодца» на самом деле оказывается вовсе не такой уж пустой. Каждый рассказ — это картинка реальной жизни разных слоёв традиционного общества. В конце такой картинки может быть помещено суждение автора (рассказчика), иногда нравоучительное, по поводу описанных случаев и поступков персонажей. Такие «резюме» напоминают стиль «официальной истории», где каждая тема (как правило, правление государя от восшествия на престол до его кончины или биография подданного) завершается «суждением историка» о качестве правления государя или оценкой поступков подданного. Мнение автора (рассказчика) в конце устного рассказа появляется, скорее всего, уже после того, как этот рассказ был записан и превращен в «письменное слово».

В преданиях и легендах нарисован мир таким, каким он виделся традиционному корейцу. А в те далёкие времена человек имел иные представления о мироустройстве: рядом с той реальностью, в которой жил он сам, существовала другая, невидимая и непонятная людям с обыденным сознанием. Её населяют нечеловеческие существа, которые свободно перемещаются по этим двум реальностям, им открыты характеры людей, и они способны управлять человеческими судьбами. Обитатели другой реальности посылают людям знаки, которые те должны уметь разгадать, либо являются к ним сами как оборотни — в обличии стариков, красавиц или зверей, владеющих человеческой речью. Как правило, «другая реальность» не имеет особого пространства и не отделена специальными границами. Она всегда здесь, рядом, но только «знающий» умеет распознать её присутствие и правильно прочесть её знаки. Обычно эти знаки понимали геоманты и предсказатели. Геоманты знали, как особенности рельефа местности связаны с судьбами людей. Примером может служить история возвышения рода Вангона, основателя династии Корё (918–1392). В преданиях, рассказывающих о рождении Вангона и его предках, немалая роль отведена указаниям геомантов, которые всегда «случайно» оказывались в тех местах, где селились праотцы Вангона.

Предсказатели «видели» те места, где силы «другой реальности» подстерегают человека и могут ему навредить. Свои предсказания они давали в виде неких шарад, которые должен был разгадать сам человек, и от его собственной сообразительности зависело, остаться ему в живых или погибнуть. Так, в рассказе «Муха села на кончик кисти» предсказатель сообщил герою о том, что его ждет, в виде четверостишия-загадки:

Герой сумел расшифровать первые две строки и счастливо избежал смерти, но разгадать последние две ему не удалось, и его приговорили к смерти за убийство, которого он не совершал. Но все произошло именно так, как было указано в предсказании: чиновник взял кисть, чтобы поставить свою подпись под смертным приговором, но тут на кисть села муха, и этот «знак» заставил его задуматься над справедливостью решения суда. Чиновник оказался толковым и расшифровал третью, ключевую, строку, в которой было закодировано имя настоящего преступника.

«Другая реальность» может послать свои знаки через сон, но человек должен стараться их понять и не совершать необдуманные поступки, продиктованные своим видением мира. В рассказе «Спящий лотос» одному учёному во сне открылась реальность жизни цветов, но он имел неосторожность вмешаться в их жизнь, и цветы погибли.

Неосторожное прикосновение к другой реальности, даже с самыми добрыми намерениями, может погубить человека. Женщина пожалела полумертвую от голода мышь и покормила её, а потом так увлеклась, что стала подавать ей завтрак раньше, чем своему свёкру. В результате мышь превратилась в свёкра и начала бесчинствовать в доме, даже самого свёкра, хозяина, прогнала. И лишь кошка всё вернула на свои места, но невестку за её проступок выгнали из дома («Мышь»).

Другая реальность сама заявляет о себе, вторгаясь в жизнь людей. Дракон, властитель воды, податель дождя, устраивает бурю, чтобы заполучить себе меткого стрелка. Моряки в обмен на спасение приносят в жертву стрелка, который метким выстрелом избавляет дракона от врага — вредоносного лиса («Чакчегон получил в жены дочь дракона», «Лучник Котхачжи»). Дракон приходит к людям, приняв облик человека, то в виде благообразного старца, который просит о помощи (как в двух названных историях), то является во сне юношей в зеленом платье и, в благодарность за услугу, осушает озеро и обогащает хозяина плодородной землей («Озеро стало сушей»). А иногда становится нищим монахом, который просит подаяния в доме богача. Злобный богач вместо риса «одаривает» его навозом, и дракон наказывает хозяина: дом заливает вода и на этом месте образуется озеро («Жадный богач»). Дочь дракона решила расправиться с соперницей. Она превратилась в красавицу и, заманив путника на дороге, попросила выполнить свое желание. Но путник случайно вместо соперницы убил её мужа, и дочь дракона увела его в свои водяные владения («Дочь дракона забирает чужого мужа»). Соприкасаясь с другой реальностью, надо вести себя очень осмотрительно, иначе погубишь и дом, и самого себя. Даже вредоносного дракона, который губит людей и разрушает плоды их трудов, не пытаются уничтожить, его укрощает и умиротворяет наставник проповедью буддийского закона («Хетхон укрощает дракона»).

Другим гостем иной реальности был тигр. Он — один из самых частых персонажей корейских преданий, и люди одаривают его самыми разными качествами. С давних пор тигра почитали как божество, об этом даже сохранились записи в китайских исторических сочинениях начала первого тысячелетия. В традиционной Корее обряд жертвоприношений тигру проводил официально правитель уезда. Если вновь назначенный чиновник, не знакомый с местными обычаями, относился к проведению обряда небрежно, тигры начинали бесчинствовать, нападали на людей и в уезде случался неурожай («Тигр — божество горы»). Тигр-божество, благодарный за помощь, одаривает человека и его потомков высокими должностями на службе («Благодарный тигр»). Тигр так же, как и дракон, может являться людям в облике человека: например, становится матерью семейства и живёт среди людей («Мать превращается в тигра»).

Тигр — страшный зверь и часто нападает на людей, поэтому охотиться на него может только очень мужественный человек («Охотничьи рассказы»), хотя даже храбрец, неожиданно встретив зверя в непривычной обстановке, может попасть впросак («Испугался тигровой шкуры»).

Древним обожествлением тигра воспользовался буддизм. Так родилась легенда о тигре-оборотне, прекрасной девушке, которая пожертвовала жизнью для того, чтобы искупить вину своих кровожадных братьев, нападавших на людей. Ей был воздвигнут храм под названием «Желание тигрицы» («Юный Ким Хён растрогал тигрицу»). Быть может, храм и возвели как раз на том месте, где приносили жертвы хозяину гор?

Другая реальность преподносит человеку массу неожиданностей. Юноша, удалившись в монастырь для учёных занятий, встретился с красавицей, пережил с ней радости любви, а она оказалась лисицей-оборотнем. Охотник, отправившись в горы, увидел там белобородого старца верхом на белом олене. Такой старец почитался в Корее как хозяин горы, который ездит на белом олене либо на белом тигре и может помочь в беде доброму человеку. А ещё он ведает дождём и, если его в засуху хорошо попросить, может послать дождь. Хозяину горы и поныне в Корее устанавливают алтари и приносят жертвы.

В древних корейских преданиях хозяевами гор и повелителями дождя чаще были женщины. Например, «матушка Сондо», которую почитали как «совершенномудрую матушку, божество Восточной страны» и мать основателя государства Силла, после смерти стала хозяйкой горы Сондо и повелительницей дождя («Совершенномудрая матушка Сондо»). Как хозяйку горы и дождя почитали и супругу Пак Чесана, который погиб в Японии, спасая одного из братьев государя («Пак Чесан возвращает братьев государя»).

Обитатели иной реальности, как правило, обладают волшебными умениями, могут разговаривать на человеческом языке и всегда помогают тем, кто их выручил из беды, бедным и добрым. Дровосек, например, спрятал от охотников оленя, и в благодарность за это тот научил его, как получить в жёны дивную небесную фею, которая спустилась на землю, чтобы искупаться в озере («Небесная фея и дровосек»).

Бедняк, отправившись на поиски еды для голодной семьи, нашел удивительную черепаху, которая умела говорить и принесла достаток в его дом. А злой и завистливый старший брат эту черепаху убил. За это он был наказан и лишился всего своего добра. История напоминает известную повесть под названием «Братья Хынбу и Нольбу»[6]. В повести тот же сюжет, только вместо черепахи — ласточка, которой помогает бедный брат и которую калечит богатый. Каждый из них был вознаграждён по заслугам: бедному дано богатство, а богатый превратился в бездомного нищего. В корейских историях, как и в фольклоре всех народов мира, богатые всегда злы и жадны и за это получают возмездие от обитателей другой реальности: их дом и земли заливает вода («Жадный богач», «Лик дракона в скале»).

Интересно, что частый персонаж корейских историй — буддийский монах, но он вовсе не герой легенд, рассказывающих о деяниях на пути к просветлению. Это вредоносный оборотень — враг хозяина воды Дракона («Лучник Котхачжи», «Чакчегон получил в жены дочь дракона») или монах-волшебник, который превращается в мышь и, испортив вражеские луки, помогает победить врагов («Монах превращается в мышь»). Монах является к людям, чтобы проверить их нравственные качества, и одаривает богатством добрых, а злых и жадных наказывает («Жадный богач», «Алчность», «Лик дракона в скале»). В народе считали, что в облике монаха появляется божество-дракон.

Известные буддийские наставники занимаются мирскими делами: один вступает в контакт с местными божествами и просит их ниспослать дождь («Поян и грушевое дерево»), другой занимается врачеванием и волшебным умением изгоняет духа болезни, силой слова укрощает злого дракона («Хетхон укрощает дракона»). Буддийский наставник «ритмичным словом» (песней) умиротворяет разбойников («Учитель Ёнчже»). Он помощник правителя, «чудесным снадобьем» (чаем) и словом умеющий поддерживать космос («Учитель Чхундам и Песня о том, как умиротворить народ»). Слово здесь имеет функции своего рода заклинания, которое, ограждая от зла и хаоса, устанавливает должный порядок и благоденствие.

В фигуре буддийского монаха, героя корейских легенд, просматривается шаман — посредник между двумя реальностями. Особые качества шамана: его обособленность, умение общаться с обитателями иной реальности и способность словом нейтрализовать враждебные силы, сохранять гармонию в мире — трансформировались в местном буддизме. Появился образ монаха-отшельника, который владеет искусством слагать песни (стихи), изучает канонические буддийские сочинения — сутры и стремится к обретению «истинного знания». Он живет с людьми (отшельничество здесь, скорее, внешний знак внутренней непривязанности к мирским ценностям), озабочен людскими делами, его духовная сила способна привлечь обитателей иного мира для помощи людям.

Чужие религиозные учения, иноземные сюжеты преобразовывались на корейской почве. В результате этот «культурный сплав» породил новые оригинальные произведения, которые распространялись и письменно, и устно. Надо сказать, что одной из своеобразных особенностей корейской словесности было постоянное перетекание сюжетов из народных преданий в литературу, а из литературы — снова к устному «хождению в народе». Начало этого процесса хорошо просматривается на примерах преданий и буддийских легенд, включённых в сборник. Например, притча о хитром зайце и черепахе, созданная на сюжет, принесённый из Индии, сначала появилась в литературном памятнике — историческом сочинении («Князь Чунчху и притча о зайце и черепахе»). Затем многие годы она распространялась устно в виде сказания, а на рубеже XVIII–XIX вв. вернулась в литературу — на этот сюжет была написана повесть. Содержание повести, теперь в устном пересказе сказителями, снова вернулось в народ. Таким же примером «перетекания» из литературы в произведение народного творчества и обратно может служить сюжет о двух принцах и жемчужине, исполняющей желания («Чудесная жемчужина»). Джатака о принце Друге Добра и принце Друге Зла пришла в Корею с буддийской религиозной литературой (сутрами). Монахи, видимо, включали её в свои проповеди, и, уже измененная в корейской среде, она попала в собственно корейские буддийские сочинения. А затем, в XIX в., на этот сюжет была написана повесть, которая стала популярной в народной среде[7]. Такого рода судьба ожидала многие истории из старинных книг, включённые в наш сборник, будь то развернутое сюжетное повествование или короткий рассказ о забавном случае, услышанный «на улице или у колодца». Тесная связь устной и письменной традиции оригинальное явление корейской культуры.

Для переводов на русский язык использованы, прежде всего, предания и легенды из двух корейских исторических сочинений. Это — «Исторические записи трёх государств», созданные в 1145 г. историком, конфуцианцем Ким Пусиком (1075–1151), и «Дела, опущенные в „Исторических записях трёх государств“», составленные в 1285 г. буддийским наставником Ирёном (1206–1289). Первую историю принято называть «официальной», вторую — «неофициальной».

Старинные предания записывались в сочинениях типа энциклопедий и географических описаний. В сборник включены истории из «Обозрения достопримечательностей земель Восточного государства», составленного в 1530 г., а также из «Энциклопедии Восточного государства», изданной в 1770 г.

В прежние времена устные рассказы собирали на досуге чиновники, служившие в государственных учреждениях, или те, кто, оставив службу, уходили в отставку. Из собранных историй составляли сборники, которые в Корее были выделены в особый тип литературы, получившей название «Пустяковые истории». Читателю предложены рассказы из произведения такого типа, созданного учёным и литератором Сон Хёном (1439–1504). Собрание называется «Гроздья рассказов Ёнчжэ» (Ёнчжэ — псевдоним автора), где повествуется как о необыкновенных приключениях, так и о случаях реальных, но забавных.

Переводы многих корейских преданий и легенд уже публиковались в разных сборниках. Например, в 1980 г. в Москве издательством «Художественная литература» была издана небольшая книжка под названием «Корейские предания и легенды. Из средневековых книг». Это было первое в России (да и на Западе тоже) издание переводов старинных корейских преданий, которые содержались в двух названных исторических сочинениях. В состав предлагаемой книги вошли эти ранее изданные вещи, кроме того, они были дополнены новыми переводами из упомянутых выше собраний.