Чудесная жемчужина. Рассказы о необычном. Корейские предания легенды и сказки

Рождение Алчжи — «Золотого» _{Перевод А. Ф. Троцевич}

На третьем году правления под девизом Юн-пин[218], в четвертый день восьмой луны, некто Хогон — Князь-тыква отправился ночью в селение к западу от Вольсона и в лесу Сирим (этот лес ещё называют Курим) увидел яркое сияние. Там оказалось красное облако, оно спускалось на землю прямо с неба, а в облаке — золотой ларец, который висел на ветке дерева. Ларец излучал сияние. Там же, под деревом, кудахтала белая курица. Доложили об этом государю, и государь сам изволил отправиться в этот лес, открыл ларец, а в нём был ребёнок — мальчик. Он лежал, но тотчас встал.

Всё это напоминало тот давний случай с царем Хёккосе[219], вот почему ему дали имя Алчжи. Алчжи на языке нашей страны значит «маленький ребенок».

Его взяли на руки и понесли во дворец, а за ним, радостно приплясывая, бежали птицы и звери. Государь выбрал счастливый день и пожаловал ему звание наследника престола, однако Алчжи отказался в пользу Пхаса[220] и не взошёл на престол.

Совершенномудрая матушка Сондо _{Перевод А. Ф. Троцевич}

В правление Чинпхёна, государя Силла, некая монахиня по имени Чихе прославилась своими добрыми делами. Она жила в монастыре Ахынса и решила привести в порядок ритуальный зал Будды, но у неё не хватало на это средств. И вот однажды явилась ей во сне какая-то женщина, необыкновенная красавица, с жемчугом и перьями зимородка в волосах.

— Я, божественная матушка с горы Сондо, — заговорила красавица, — рада, что ты решила поправить ритуальный зал Будды. Я хочу помочь тебе и дарю десять кынов[221] золота. Золото достань из-под основания моей статуи, укрась трёх будд, а на стенах нарисуй пятьдесят трёх будд, толпу совершенномудрых, которые последовали за Шакьямуни, пусть там будут нарисованы и божества неба, и духи-покровители пяти гор. А еще заведи отныне обычай в десятый день последней луны собирать достойных мужчин и женщин и устраивать молитвенное собрание с толкованием буддийского закона для всех живых тварей.

Чихе, удивлённая, проснулась и, взяв с собой людей, отправилась в святилище божественной матушки. Там под основанием статуи они откопали сто шестьдесят лянов[222] золота. Монахиня исполнила всё, что велела матушка, и следы её деяний сохранились до наших дней, но буддийская вера теперь захирела.

А эта божественная матушка была дочерью китайского императора, звали её Сасо. Она постигла искусство волшебства и отправилась в Хэдон — «Страну, что к востоку от моря»[223], — и долго не возвращалась обратно. Тогда император отправил ей письмо, привязав его к лапке коршуна. В том письме было написано: «Иди следом за коршуном и там, где он сядет, устрой себе жилище».

Получив письмо, Сасо отпустила коршуна, а он полетел и опустился на эту гору. Матушка пошла за ним следом и, поселившись здесь, стала божеством земли. Вот потому эту гору и назвали Соёнсан[224] — «Коршун с запада». Божественная матушка много лет прожила на этой горе и охраняла страну. Таких удивительных историй прежде много случалось.

С тех пор, как было создано царство, божественной матушке постоянно стали посвящать одно из трёх жертвоприношений, а среди почитаемых гор и рек первой поклонялись её горе.

Пятьдесят четвертый государь Кёнмён[225] любил охотиться с соколом. Однажды, поднявшись на эту гору, он отпустил сокола и потерял его. Тогда государь стал молить божественную матушку:

— Если сокол найдется, пожалую тебе титул!

Сокол тут же прилетел и уселся на столик, и тогда Кёнмён одарил её титулом Великой государыни.

Рассказывают про неё и другую историю. Будто сперва она явилась в Чинхан[226] и родила там совершенномудрого сына, который стал основателем царства на востоке. Оба мудрейших — государь-основатель Хёккосе и его сестра Арён — её дети, а Куродракон, Белая лошадь и Белая курица — все её перевоплощения. Вот почему в нашей стране есть такие названия мест, как Керён — Куродракон, Керим — Куриный лес и Пэгма — Белая лошадь, вот почему курица связана с западом.

А ещё она велела феям ткать шёлк, выкрасила его в темно-красный цвет и сшила утреннее платье, чтобы поднести его своему супругу. Вот так люди царства с давних пор узнали о её чудесных деяниях.

Кроме того, в «Истории государства» господин историк[227]сообщает: «В годы правления под девизом Чжэн-хэ[228] я был послан в Китай и, посетив храм Юшэньгуань, увидел там зал с фигурой женского божества. Ученый Ван Фу, который жил там, спросил:

— А знает ли достопочтенный, что это — божество вашего драгоценного государства? — а потом пояснил: — Когда-то в древности дочь китайского императора переплыла море и прибыла в Чинхан. Она родила сына, который основал царство в стране, что к востоку от моря, а сама женщина стала божеством земли и поселилась на горе Сондосан. Это её статуя». И ещё, когда посол из Китая прибыл в нашу страну, он совершил обряд жертвоприношения божеству Восточного царства, совершенномудрой матушке. В его поминании была такая строка:

А вот нынче принесла в дар Будде золото, чтобы для всех живущих на земле загорелся благоуханный огонь, чтобы возвести переправу к другому берегу. Она овладела искусством долгой жизни, а осталась с теми, кто привязан к пелене мрака. Как же так? В славословии, которое посвящено ей, сказано:

Красавицу Суро похищает дракон _{Перевод М. И. Никитиной}

Случилось это во времена правления государыни Сондок[230]в царстве Силла. Князь Сунчжон ехал в Каннын[231], чтобы занять там должность правителя. В пути он пожелал отобедать и остановился со свитой на берегу моря, у скалы. Высотой скала была в тысячу чанов и стояла пред морем словно ширма, а на её вершине цвели рододендроны. Супруга князя, госпожа Суро, увидев цветы, обратилась к приближённым:

— Кто из вас нарвёт для меня цветов?

— Госпожа, человеку туда не добраться, — ответили они.

И все вокруг подтвердили, что сделать это невозможно.

А тут как раз мимо шёл старец, ведя за собой корову. Он услышал просьбу госпожи Суро, нарвал цветов и преподнёс ей с песней, которую тут же сложил. Кто был этот старец, никто не знал.

Потом все отправились дальше. Прошло два дня, и они снова остановились для обеда в беседке на берегу моря. Вдруг из моря вышел дракон, схватил госпожу Суро и скрылся с ней. Князь упал ничком и стал колотить по земле ногами, да что толку!

В это время опять появился какой-то старец и сказал:

— Ещё в древности говорили: «Люди соберутся и скажут своё слово — металл расплавят!» Вот и теперь, неужели эта морская тварь не испугается людских голосов? Соберите людей, пусть сложат песню, поют её и колотят палками по камням на берегу. Тогда, князь, вы снова увидите свою госпожу.

Князь так и сделал. И дракон вышел из моря и отдал ему госпожу.

Князь стал её расспрашивать, что там, в море. Она же ответила так:

— Там дворцы изукрашены семью драгоценностями, там еду подают на диво сладкую, ароматную, чистую. У людей не бывает таких яств.

От одежд госпожи шло чудесное благоухание, неведомое среди людей.

Госпожа Суро по красоте не имела себе равных, и, где бы она ни проезжала, по глухим ли горам, у больших ли озёр, её всякий раз похищали божества, хозяева гор и озёр.

А в песне, которую тогда все вместе спели, говорилось:

Другая песня называется «Старик преподносит цветы».

В ней говорится:

Чхоён изгоняет духа лихорадки _{Перевод М. И. Никитиной}

Во времена правления Хонгана[232], сорок девятого государя Силла, от столицы до моря рядами высились дома, тянулись ограды и не было ни одного дома, крытого простой соломой. На дорогах не смолкали музыка и песни, а ветры и дожди всегда случались в своё время.

Однажды государь отправился на прогулку к заливу Кэунпхо[233] — «Рассеявшихся облаков», а на обратном пути остановился отдохнуть у берега моря. Внезапно сгустились облака, пал туман, и государь со свитой не знали, куда ехать дальше. Государь в испуге спросил у приближённых, что случилось, и придворный астролог почтительно доложил:

— Вся беда от дракона Восточного моря. Следует совершить что-либо значимое, и беда тотчас нас оставит.

Государь внял его совету и велел построить невдалеке храм, посвящённый дракону. Едва прозвучало повеление, облака рассеялись и туман растаял. Вот потому это место и стали называть Кэунпхо — «Залив рассеявшихся облаков».

Дракон Восточного моря обрадовался и предстал перед государем со своими семью сыновьями. Восхваляя достоинства государя, они танцевали для него и играли на музыкальных инструментах. А один из сыновей дракона последовал за государем и, прибыв вместе с ним в столицу, стал помощником в делах правления. Звали его Чхоён. Государь дал ему в жёны красавицу и, чтобы поощрить его старание, пожаловал высокий чин.

Жена Чхоёна была очень красива, и случилось так, что её возжелал дух лихорадки. Он обернулся человеком и ночью, явившись в дом, лёг к ней на ложе. А Чхоён, придя домой, увидел на ложе двоих. Он тут же пропел песню, исполнил танец и отступил назад. В этой песне говорилось:

Тогда дух лихорадки явил свой подлинный облик и, преклонив колени перед Чхоёном, сказал:

— Я пленился женой господина и посягнул на неё. Но господин не разгневался. Я потрясён и хвалю за это. Клянусь, что отныне и впредь, если увижу облик господина на картине, не войду в те ворота, на которых она будет висеть.

Вот потому с тех пор люди нашего царства вешают на ворота изображение Чхоёна, чтобы отогнать бесов и зазвать в дом удачу.

А государь, возвратившись с прогулки, тотчас велел погадать о счастливом месте на восточном склоне горы Ёнчхвисан[234] и построить там монастырь. Его назвали Манхэса — «Монастырь, откуда видно море». Он посвящён дракону Восточного моря.

История Ёно и Сео _{Перевод М. И. Никитиной}

В те времена, когда Адалла[235], восьмой по счёту государь Силла, взошёл на престол и уже царствовал четыре года, в год чонъю, на берегу Восточного моря жили муж и жена. Звали их Ёно и Сео. Однажды Ёно отправился к морю собирать водоросли, как вдруг объявилась какая-то скала (некоторые говорят, будто рыба), захватила его и уплыла в Японию. Жители того царства, увидев Ёно, решили, что он не простой человек, и сделали его своим царем. Правда, если заглянуть в «Записи правления императоров Японии»[236], то можно увидеть, что ни до, ни после не случалось ставить царями людей из Силла. Верно, это был какой-то маленький правитель прибрежной земли, а вовсе не настоящий государь.

Сео удивилась, что муж не вернулся, и отправилась его искать. Тут она увидела башмаки, снятые мужем, поднялась на скалу, а скала так же, как и прежде, двинулась в море к тому берегу. Люди того царства удивились и почтительно доложили государю. Так супруги встретились, а жители тех мест признали её своей царицей.

А тут в Силла вдруг перестали светить солнце и луна. Астролог доложил государю:

— Прежде божества Солнца и Луны обитали в нашем государстве, а теперь они ушли в Японию. Вот отчего случилось такое диво.

Тогда государь повелел вернуть тех двоих, однако Ёно отказался:

— Я прибыл в это царство по воле Неба. Как же я посмею вернуться?! Но у нас есть прекрасный шёлк, который выткала государыня. Было бы хорошо принести его в дар Небу, — и с этими словами он пожаловал шёлк посланцу.

Посланец возвратился и всё доложил государю. Воспользовавшись советом Ёно, шёлк принесли в дар Небу, и тогда солнце и луна засияли как встарь. Тот шёлк поместили в государственное хранилище и берегли его как величайшее сокровище. Хранилище назвали «Сокровищницей государыни», а тот уезд, где приносили жертву Небу, назвали Ёниль[237] — «Уезд, где встречают солнце».

Юный Ким Хён растрогал тигрицу _{Перевод Л. Р. Концевича}

По обычаям царства Силла, каждый год с восьмого и до пятнадцатого дня второй луны мужчины и женщины столицы спешат к монастырю Хыннюнса и там бегают наперегонки вокруг строений и каменных пагод, чтобы соединиться в счастье.

Во времена царствования государя Вонсона некий юноша по имени Ким Хён до глубокой ночи без устали кружил там в полном одиночестве. И тут же какая-то девушка с молитвой Будде бегала следом за ним. Охваченные одним чувством, они встретились глазами и остановились. Юноша тут же увлёк её в укромное место, и они соединились в любви. Вдруг девушка собралась домой, Ким Хён последовал за ней. Она хотела проститься с ним, но Хён упорно шёл следом. Так они оказались у подножия западной горы и вошли в какую-то лачугу. Старуха, которая была там, спросила девушку:

— Кого это ты привела?

Девушка поведала ей про их любовь, и старуха на это сказала:

— Хорошее, конечно, дело, но уж лучше бы не надо! А теперь-то, раз так вышло, ничего не поделаешь. Надо бы спрятать его где-нибудь, а то, боюсь, братья твои рассвирепеют!

Они спрятали юношу в кладовку. Вскоре с рёвом ворвались три тигра и заорали человеческими голосами:

— В доме пахнет скотиной! Вот хорошо бы поесть!

Старуха с девушкой принялись браниться:

— Что это с вашими носами?! Чего разорались?

Тут с небес раздался голос:

— Вы сгубили тысячи жизней! Одного из вас надлежит казнить, чтобы другим злодеям было неповадно!

Тигры перепугались, а девушка и говорит:

— Вы, мои братья, можете скрыться в дальних краях, там вы сами себя накажете, а я приму возмездие вместо вас.

Братья обрадовались, опустили головы и, вильнув хвостами, исчезли.

Девушка подошла к молодому человеку и сказала:

— Сперва мне было стыдно оскорблять благородного человека видом моей порочной родни, вот потому я и запрещала вам следовать за мной. Теперь мне нечего таиться, и я открою вам всё, что у меня на душе. Презренная служанка, я совсем не той природы, что господин, и не гожусь для вас, но у меня была радостная ночь, и отныне верность вам крепко завязана, как говорится, узлом на поясе невесты. Зло, которое творили мои братья, потрясло Небо, и ныне я решила взять на себя наказание, назначенное всей моей семье. Люди всё равно меня убьют. Так не лучше ли принять смерть от меча господина, чем быть убитой чужими людьми!? Это будет воздаяние за ваше добро. Завтра я приду в город и натворю там много бед, а люди не будут знать, как со мною справиться. Государь непременно пожалует высокую должность тому, кто сумеет меня изловить. А господин пусть без тени боязни следует за мной в лес, что к северу от столицы. Я буду ждать вас там.

Ким Хён на это сказал:

— Соединение человека с человеком — в обычае людей. Соединение с существом иной природы само по себе необычно. Но раз так вышло, значит, это счастье, дарованное Небом. Так могу ли я торговать смертью любимой ради получения должности, пусть даже и высокой?!

— Прошу вас, не говорите таких слов! — ответила ему девушка. — Моя жизнь подходит к концу — это веление Неба и мое желание тоже. И тогда мой господин обретёт награду, моя родня — счастье, а народ царства — радость. Если одна смерть принесёт столько пользы, так зачем же чинить препятствия? А для меня вы постройте храм, пусть там толкуют истинное учение, и если будет мне воздаянием райская земля, то большая милость господина и не возможна.

Они расстались со слезами.

А на следующий день и на самом деле в столицу ворвалась свирепая тигрица. Она бесчинствовала всюду, и никто не мог с ней справиться.

Государь Вонсон, узнав об этом, повелел:

— Тому, кто изловит тигрицу, пожалую высокий чин!

Хён явился во дворец и доложил государю:

— Ваш ничтожный слуга сможет это сделать.

Чтобы ободрить Хёна, государь заранее одарил его обещанным чином.

Взяв короткий меч, Хён отправился в лес. Тигрица тут же обернулась девушкой и с улыбкой сказала ему:

— Очень прошу, пусть господин не пренебрегает той любовной встречей, что случилась у нас прошлой ночью. А те, кто пострадал от моих когтей, пусть смажут раны соевой пастой из монастыря Хыннюнса. Как услышат звуки монастырского гонга, всё у них заживёт.

С этими словами она выхватила у Хёна меч, перерезала себе горло и, упав, тут же превратилась в тигрицу.

Хён выбежал из лесу и закричал:

— Только что расправился с тигрицей!

О том, что было на самом деле, Хён никому не сказал. По её совету он стал лечить раненых, и они все выздоровели. До сих нор в народе пользуются этим способом.

Затем Хён возвёл храм на берегу Западной реки и назвал его Ховонса — «Желание тигрицы». В нем постоянно толковали «Брахма-сутры»[238] и тем самым вели тигрицу в её скитаниях в царстве мёртвых, а также воздавали за милость той, что убила себя ради достижения совершенства.

Хён, видя свой близкий конец, глубоко прочувствовал необычность прошлых событий своей жизни и, взяв кисть, написал об этом. Так в миру люди впервые узнали о тех событиях и потому назвали его сочинение «Тигриный лес». Под этим названием оно известно и по сию пору.

Лучник Котхачжи _{Перевод М. И. Никитиной}

В правление Чинсон, пятьдесят первой государыни царства Силла, её младший сын Янпхэ был направлен послом в Китай. Узнав, что разбойники из царства Пэкче перекрыли морские пути у побережья, он взял с собой пятьдесят самых метких стрелков-лучников. Но как только корабль подошёл к острову Хокто, поднялась буря, и пришлось им пережидать её не один десяток дней. Янпхэ был раздосадован и решил обратиться за советом к гадателю. Тот сказал:

— На острове есть озеро, а в нём обитает божество. Принесите ему жертвы, и дело ваше уладится.

Тут же приготовили подношения и спустили их на воду. Озеро тотчас вскипело, вода в нём поднялась, а ночью явился князю во сне какой-то старец и промолвил:

— Оставьте на острове меткого лучника, и ветер утихнет.

Янпхэ проснулся и стал советоваться со своими спутниками:

— Кого оставить?

Спутники предложили:

— Напишите наши имена на деревянных дощечках, опустите их в воду — чья утонет, тот и останется.

Янпхэ так и сделал. А среди лучников князя был один по имени Котхачжи. Дощечка с его именем погрузилась в воду. Его и оставили на острове, а корабль с попутным ветром быстро помчался вперед.

С тяжёлым сердцем остался стоять на берегу Котхачжи. Вдруг из вод озера вышел старец и, обратившись к нему, сказал:

— Я — божество Западного моря. С давних пор всякий раз, как восходит солнце, спускается с неба на землю какой-то монах, произносит заклинание и трижды обходит вокруг озера. Тогда все мы — жена, дети и внуки — всплываем на поверхность. Тут он хватает моих детей и внуков и пожирает их внутренности. В живых теперь только и остались я, моя жена да одна дочка. Вот настанет утро, и он снова явится. Прошу вас, достойный муж, застрелите его.

— Ну, в стрельбе из лука я мастер. Извольте лишь приказать, — ответил ему Котхачжи.

Старец поблагодарил стрелка и погрузился в воду, а Котхаджи, притаившись в засаде, стал ждать. И в самом деле, едва рассвело, явился монах, произнес заклинание, и дальше всё случилось так, как говорил старец. Но только монах изготовился вырвать у старого дракона печень, Котхаджи послал в него стрелу. Монах тотчас превратился в старого лиса, рухнул на землю и издох.

Тогда старец вышел из вод озера и стал благодарить стрелка:

— Я хотел бы одарить вас, господин, ведь вы сохранили мне жизнь. Прошу, возьмите себе в жёны мою дочь.

Котхаджи на это ответил:

— Не нужно мне никаких подарков! А если вы пожалуете мне свою дочь в жёны, то мне такое по душе.

Старик превратил дочь в цветущую ветку и вложил её Котхаджи за пазуху. Он велел двум драконам доставить его на корабль, на котором плыло посольство. Они же охраняли корабль, пока он не пересёк границ китайского государства. И люди этой страны увидели, как два дракона несут на себе корабль из царства Силла. Слух об этом дошёл до самого императора, и он на это сказал:

— Посланник Силла человек необычный. — И он удостоил его местом на пиру среди своих ближайших придворных, причём посадил его выше прочих и одарил золотом и шёлком.

Когда Котхаджи вернулся на родину, он достал ветку с цветами. Ветка тут же превратилась в девушку, и они зажили вместе.

Учитель Пэккёль — «Сто лоскутьев» _{Перевод А. В. Соловьева}

Никто не знает, откуда он родом, а жил учитель под горой Нансан[239] в бедном домишке, одевался в лохмотья — рваньём обвешан, будто перепёлками. Люди так и прозвали его — учитель Сто лоскутьев из Восточной деревни. Как Жун Ци-ци[240] в далёкой древности, учитель никогда не расставался со своей цитрой, и она могла рассказать людям обо всём на свете — о добром и злом, о радости и горе, о мире и смуте.

Однажды вечером у соседей в деревне рушили зерно, и его жена, услышав стук песта, проговорила:

— У всех людей есть зерно, и они рушат его, только у меня одной ничего нет. Как же нам прожить до конца года?

Учитель поднял взор к небесам и вздохнул:

— Жизнью и смертью ведает судьба, а богатство и знатность — по воле Неба. Не отвратишь то, что грядет, не догонишь то, что ушло. Зачем же так горевать? Давай-ка я лучше утешу тебя песенкой о стуке песта!

И он тут же так ударил по струнам своей цитры, будто и на самом деле раздался перестук песта. Эта песенка потом разошлась по миру, и её назвали «Песней ступы».

Художник Сольго _{Перевод А. Ф. Троцевич}

Родом он из царства Силла и вышел из низов. Потому и записей о его роде нет. С самого рождения он хорошо рисовал. Некогда на стене монастыря Хваннёнса он нарисовал старую сосну. Сам ствол весь в чешуе, а ветви изгибаются чашей. Вороны и соколы, ласточки и воробьи, завидев её издали, летели к ней, а подлетев, замирали и падали камнем вниз. Прошли годы, краски потемнели. Тогда монахи монастыря решили подправить картину красной и зелёной красками, но птицы уж больше не прилетали.

Изображение бодхисаттвы Кваным[241] в монастыре Пунхванса, что в Кёнчжу, и Юма[242] в монастыре Тансокса, что в Чинчжу, — всё творения его кисти. Люди говорят, что они были сотворены божеством.

Бамбуковая роща у монастыря Торимса _{Перевод А. Ф. Троцевич}

Это случилось во времена правления сорок восьмого государя Силла Кёнмун-вана. Однажды уши государя отчего-то вдруг стали огромными, как у китайского осла. Государь перепугался и не находил себе покоя, но так уж случилось, и ничего нельзя было сделать, а потому, даже всходя на ложе и закрывая глаза, он не снимал с головы шапку, и никто не знал про его длинные уши — ни государыня, ни женщины из дворца, ни придворные чиновники. Известно это было только одному человеку — шапочных дел мастеру, который шил царские шапки. А шапочных дел мастер, чем бы ни занялся, куда бы ни пошел, вдруг вспомнит про царские ослиные уши и начинает смеяться до колик в животе, но про это слова вымолвить не смеет. В конце концов шапочник занемог, и даже в недуге не смог забыть про ослиные уши царя. А когда он уж совсем стал помирать, пришло ему в голову, что всю жизнь знал тайну и хранил её. Дай-ка я теперь хоть раз в жизни облегчу свою душу, выпущу из себя эту тайну и уж тогда помру, решил он и отправился в бамбуковую рощу, которая была позади монастыря Торимса. Там он насмеялся вдоволь, а потом раскрыл рот и проговорил:

— У нашего царя уши, как у китайского осла!

За всю свою жизнь он лишь один раз проговорил эти слова, облегчил нутро и, возвратившись домой, умер.

После того каждый раз, как подует ветер, в этой бамбуковой роще начинали звучать странные речи:

— У нашего царя уши, как у китайского осла!

Государь, услышав, что произносит этот бамбук, весьма обеспокоился и велел подданным тотчас же срубить весь бамбук и насадить там горный кизил. Так весь бамбук был уничтожен и насажен кизил, но, как только кизил вырос, каждый раз, как подует ветер, раздается всё тот же голос, что прежде, когда здесь рос бамбук:

— У нашего царя огромные уши! — вот что прозвучало.

А потом государь Кёнмун скончался, и монастырь Торимса разрушился.