Чудо-2018, или Как Путин спас Россию

– Ну, не знаю…

– Я знаю!

И все же Семенов не позволил себя уговорить, обидные формулировки сняли, лозунгом стало одно слово: «Обновление».

– Это ни о чем! – злился Синистров. – Чего обновление, куда, кого? Уточнили бы хотя бы, что обновление власти! А то ведь люди подумают, что это им обновиться предлагают! А они обновляться не хотят, они считают себя и так хорошими! Большинство, по крайней мере!

Таких споров было много, но, как мы знаем, формулировки и лозунги не сыграли особой роли. И в предвыборных речах Семенова тоже не было ничего особо оригинального. И в облике его не наблюдалось какой-то поражающей харизматичности. Сидит себе человек или стоит у микрофона и толкует вполне ровным голосом то, что и без него все знают. Другие горячатся, обличают, обещают, а он как бы просто беседует – будто у соседа-приятеля на кухне за вечерней бутылкой.

Но, может, это и покоряло?

Некоторые историки и политологи утверждают, что Семенов был только толчком, пробудившим иррациональные стремления и побуждения народа, а дальше все покатилось само. Особо отмечается ими роль молодежи, именно она, игнорировавшая все предыдущие выборы, оказалась необычайно активной. Что ж, отчасти это верно.

Рейтинги Семенова неуклонно росли, интернет-пользователи подогревали и раскручивали интерес к нему, социальные сети в полной мере показали свою силу, свое влияние, оказавшееся действеннее даже телевидения, а ведь до этого считалось, что только оно способно безраздельно властвовать умами если не всего населения, то подавляющего большинства.

Но резкий скачок произошел именно после выступления Семенова на телевидении.

Главные каналы были в ту пору государственными, хотя формально значительной долей акций владели частные лица или компании. Но эти лица и компании были по счастливому совпадению весьма близки к государственным структурам. Во второй половине десятых годов, после событий на Украине, присоединения Крыма и начала российской военной кампании в Сирии, телевидение стало откровенно пропагандистским. Руководители центральных каналов почувствовали себя чем-то вроде идеологических полководцев на передовой линии фронта, им это льстило, они старались. Ведущими в политических ток-шоу, которых стало великое множество, поставлены были люди, обладавшие одним схожим качеством – умением саркастично высмеивать либералов, украинскую власть, дуру Европу и злодейку Америку, в промежутках с искренней дрожью голоса напоминать о патриотизме, при этом проблемных вопросов, связанных с родной страной, благоразумно не касаться, сердечно поддерживать тех приглашенных, кто согласен с действиями власти, и затыкать рот тем, кто противоречил. Противоречащих, впрочем, и не очень-то звали. Просматривая телевизионные архивы той поры, легко заметить, что люди умные и порядочные просто перестали ходить на эти шоу, оппозицию представляли какие-то странные личности ума явно неблистательного и с речью часто косноязычной. Возможно, именно поэтому их и приглашали.

Но во время предвыборной компании каналы были обязаны предоставлять какое-то количество эфира нежелательным людям, в том числе был приглашен и Семенов. Запись этой передачи сих пор пользуется популярностью, анализу ее содержания посвящено несколько книг и бессчетное количество диссертаций, но мы помним об интересах всех читателей, в том числе видеофобов, поэтому все же вкратце опишем, что произошло.

Обсуждались предвыборные программы, участники передачи обвиняли в популизме всех, кроме, естественно, Путина, потом дли слово какому-то молодому человеку, который и Путина тронул, но так неубедительно, так бестолково, что сам себя оборвал, сбился и сел. Ведущий был доволен. И обратился к Андрею Петровичу, с трудом удерживая ироничную улыбочку, с просьбой рассказать, что же он такого исключительного и нового может пообещать людям.

– Да ничего, – пожал плечами Семенов.

Ведущий от души рассмеялся. Большинство участников поняли это как сигнал и тоже рассмеялись. И даже захлопали. Но Семенов был спокоен и продолжал негромко, повествовательно:

– Я вот шел сюда, в студию, а там дети были в коридоре, много, что-то у них там, не знаю… На какую-то передачу пришли… – говорил Семенов, странно глядя перед собой. – И я подумал: за что мы любим детей?

– Очень интересно! – оживился ведущий, весело поглядывая на собравшихся и всем своим видом намекая, что сейчас будет очень смешно.

Семенов не обратил на это внимания.

– Мы их любим, умиляемся. За что, почему? А потому, что они каждый день меняются. Каждый день мы видим чудо – нового человека. Новые слова, новые повадки. Мы любим все, что растет. Выросших детей тоже любим, но уже спокойнее, не так эмоционально. Они нас уже не удивляют. Вот и душа каждого человека – как ребенок. Но часто она так и старится, не успев вырасти. Старый ребенок остается в нас, понимаете? Старый, седой, морщинистый ребенок.

Ведущий слегка растерялся, его вышибло из привычной колеи. Дети какие-то. Но он собрался, сконцентрировался и начал поворачивать на нужные рельсы:

– Вы, наверно, хотите понравиться мамам, которые у телевизора, гарантирую – понравились. Но теперь все-таки я хотел бы получить прямой ответ на прямой вопрос: что вы обещаете избирателям?

– Да ничего, я же сказал. То есть, там, в программе, что-то такое написали. Что все обычно пишут. Я о другом.

И Андрей Петрович повторил то, о чем говорил жене той ночью, когда окончательно принял решение.

– Я о том, что не я должен что-то обещать, а люди должны захотеть изменить что-то. По-настоящему. Удивить себя, понимаете? По-хорошему удивить, конечно, по-плохому нас и так каждый день удивляют. Без удивления нет настоящей жизни. Я даже иногда думаю, что мы и живем-то для того, чтобы удивлять себя и других. Или, иначе говоря, радовать. Вы ведь сами чувствуете, как все стало скучно и заурядно. Те же выборы. Тратим время, сидим вот тут. И деньги огромные. Будто и так не ясно, чем это кончится. Знаете, я вот представляю: выйдет на трибуну Зюганов или Жириновский, или кто у нас там еще, и скажет: ребята, зачем мы друг другу головы морочим? Как бы боремся, а на самом деле хотим одного: чтобы все оставалось по-старому. И борьбой своей поддерживаем того самого соперника, с которым вроде бы соревнуемся. Какое тут соревнование, одна видимость, одно вранье. А давайте вот что, давайте я возьму и сниму свою кандидатуру. Удивлю себя напоследок. Представляете?

Кто-то в студии хохотнул, но на него шикнули. Слушали внимательно.

Ведущего не было видно: все операторы, что были в студии, тоже поневоле заслушались и забыли поворачивать на него камеры.

Но ведущие не сами по себе работали, как знают сейчас все, а тогда было известно компетентным людям, за режиссерскими пультами подобных передач стояли ответственные люди – вплоть до руководителей каналов. Они давали указания операторам, на кого наводить камеру, выручали ведущих подсказками в затруднительных моментах, командовали девушкам-ассистенткам, бегающим по студии с микрофонами, кому эти микрофоны поднести, а кого обойти. В случае, если приглашенный на роль оппонента участник вдруг начинал говорить что-то слишком дельно и аргументированно, тут же микрофон оказывался возле рта кого-то голосистого, который покрывал истеричным ором слова оппонента. Это называлось – задавить. Или квалифицированно давил сам ведущий.

Но что-то случилось, всех сковал какой-то столбняк, а эфир был, как на грех, прямой, хотя обычно такие передачи записывались заранее – во избежание наладок. И человек за пультом забыл командовать, и записные оратели не манили девушек, чтобы заглушить своим криком Семенова. И ведущий стоял с неопределенным выражением лица, словно прислушивался то ли к внутреннему голосу, то ли к какому-то внешнему, но ничего не мог расслышать и, вследствие этого, ничего не мог сказать. Будто загипнотизировали всех странные слова Семенова, заставили думать не о том, о чем надо.

Наконец ведущий опомнился – или пришел в себя тот, кто за пультом вел передачу – и Семенову был задан ехидный вопрос:

– Почему бы и вам тогда не снять свою кандидатуру?

– Да я и так уже об этом подумываю. Глуповато вообще все получается. Но самое глупое, что от этого жизнь всей страны зависит.

Тут опомнился кто-то из голосистых и начал кричать, что жизнь страны зависит от политической воли сами знаете кого, и вот он-то вас всех, гнилые либералы, удивит, так удивит, что не обрадуетесь, а народ его поддержит!

И передача вошла в привычное русло, Семенову больше слова не давали. Он и сам не хотел брать его, сидел, будто не слыша ничего вокруг, уйдя в свои мысли.

19.

Реакция соперников Семенова известна, так как все они смотрели эту передачу в кругу своих сторонников, которые потом об этой реакции не раз рассказывали.

Один из них оценил без околичностей:

– Авантюрист!

Второй выразился вежливее:

– Странный человек!

А третий, напротив, высказался прямо и не стесненно:

– Идиот!

Путин же, посмотрев запись передачи, ничего не сказал, только пожал плечами.

Окружение с ним согласилось: на это не стоит обращать внимания.

Но электорат, население, обыватели, народ – обратили внимание, да еще как! Рейтинг Семенова по всем опросам взлетел и опередил рейтинги всех соперников, за исключением, конечно, действующего президента.

Социальные сети бушевали, веселились, прикалывались, сам по себе выскочил лозунг, который все и помнят, как основной лозунг кампании Семенова. Он повторил его же слова, но в краткой форме. «Удиви себя!» – так он стал звучать.

У людей возникло предчувствие возможной небывальщины, того самого чуда, о котором твердил Мечников, а за ним и другие. Сначала допустили, что это возможно, а потом, как часто бывает, и захотели. И решили поспособствовать.

Среди сторонников других кандидатов появились задумчивые люди – именно в ту пору, когда надо было не задумываться, а действовать. Их становилось все больше, и вот пришел момент, когда они сказали кандидатам, почти слово в слово повторяя друг друга:

– Послушайте, ведь, как ни противно признавать, этот чудик прав. Ну, допустим, станете вы, уважаемый, президентом – и что успеете сделать? Возраст, болезни, извините за правду! А если просто останетесь, как всегда, на политической поляне, то и там уже делать нечего: все, какие можно, кустики мы уже обглодали, зайцы и волки бегают независимо от наших усилий. Жизнь имеет обыкновение заканчиваться, карьера тоже, занавес опущен, а мы все играем – зачем? Чтобы наш уход все обсмеяли, затопали, чтобы вслед слышать – «наконец-то»? Ничего другого нам не светит! Семенов подсказал вариант достойного финала – с треском, с фейерверком, с овациями благодарной публики!

Пусть не именно так они сказали, но смысл был таков.

Конечно, последовала резко отрицательная реакция. Один кандидат заявил, что уверен в своей победе, а если не победит, то соберет рекордное количество голосов, и это подтвердит правоту его правого дела и светлых идеалов. Второй кричал, что это происки врагов, ФСБ, ЦРУ, либералов, махровых патриотов и вообще всех тех, кто знает, что только он может вывести страну из тупика, и не хочет этого допустить.

Третий вступил в дискуссию, доказывая, что, да, возможно, участие в выборах в этой ситуации на руку только одному человеку, но неучастие даст повод думать, что мы отказались от борьбы. А свое несогласие выразить надо, отказаться от демократической процедуры – нехорошо. У нас и так этих процедур не осталось

Но тут рейтинги Семенова опять подскочили, а поводом был трагический случай, вошедший в историю под названием «Инцидент в Шебаршине».

Семенов, Лара, Синистров и другие члены команды объезжали Поволжье, выступая. Ораторствовал больше Синистров, иногда Лара, иногда кто-то из молодежи, Семенов пребывал в непонятном состоянии, напряженно о чем-то думая, говорил редко и мало, мог во время выступления вдруг замолчать, а потом, обведя глазами внимающую публику, произносил печально: «Ерунда это все!» И уходил. Иногда добавлял: «Какая, к чертям, разница, кто будет президентом, страну менять надо, хорошие мои, систему менять надо, нас менять надо!» Был даже пущен слух, что Семенов крепко выпивает. Это правда лишь отчасти. Он, перестав с помощью Мечникова бояться алкоголя, научился с ним обращаться. Но меру знал, выпив, не фантазировал и не хвастался.

В Шебаршин они приехали поздно вечером. Горничная гостиницы «Волна» Е.П. Корефанова утверждала после, что Лара за полночь вошла в номер Семенова и не выходила оттуда до утра. Мы знаем из первых рук, что так оно и было. Больше того, мы даже знаем в общих чертах содержание разговора, который состоялся в номере Семенова. Поскольку текст у нас документально-художественный, попробуем дать реконструкцию этого разговора.

Лара принесла Семенову чай и небольшую бутылку коньяка. Андрей Петрович был грустен, как никогда.

– Андрей, я все понимаю, тебе тяжело, но это надо выдержать, – сказала Лара.

– Зачем?

– Как зачем? Удивить людей. И дать им возможность, удивить себя. Разве не ты об этом говоришь?

– Удивить… Зачем?

– Чтобы жизнь стала лучше. Новее.

– А что такое лучше? Что такое новее? Да не в этом дело, Лара, дело во мне. Я вот говорил, что надо меняться, что сам хочу измениться. И я изменился. Но в какую сторону, вот вопрос! С тобой вот от жены изменил – это разве хорошо? Изменение в измене, значит?

– Уже раскаиваешься? – спросила Лара без обиды, но с горечью.

– Да нет, но… Ларочка, ты не сердись, но ведь это ты мне…

– Дала? Не стесняйся, говори, как народ говорит – дала!

– Зачем ты… Уступила.

– Это ты мне уступил!

– Хорошо, пусть так, неважно. Но ты ведь со мной была не как просто со мной, а как с возможным будущим президентом.

– Даже обидно. Не за себя обидно, за тебя. Считаешь, что ты без всякого президентства не можешь женщине понравиться?

– Раньше не нравился.

– Потому что сидел на своем складе, и никто тебя не мог разглядеть!

– Может быть. Ты прости за честность, но, когда у нас первый раз было, я лежу потом и думаю: а ведь меня, пожалуй, если президентом стану, все женщины будут любить. Кто издали, кто близко, но все! Это приятно! Такие вот поганые мысли. Вместо того, чтобы о тебе думать. Потому что я же не полюбил тебя, Лара, а… Я восхитился.

– Знаю, что не полюбил, знаю, что восхитился, и что с того? – успокаивала и утешала Лара. – Этого женщине очень даже хватает!

– Понимаю. Как бы тебе объяснить… Я вот сейчас говорю с тобой и чувствую, что говорю не просто. Так говорю, будто нас кто-то записывает. Будто на сцене я, или кино про меня снимают. Ну… Будто… – Семенов щелкал пальцами, ждал подсказки.

– Чувствуешь значительность момента? Себя тоже значительным чувствуешь?

– Да.

– Это неизбежно. Ты уже вошел историю. Она и записывает, даже если никто не слышит.

– Не хочу я так. Вошел в историю! Не хочу я в нее входить. Или – ненадолго. Вошел и вышел. Ты чувствуешь?

– Что?

– Я и говорю-то уже не просто так, а будто афоризмами какими-то.

– Это нормально, у тебя вообще очень афористичная речь. Живая.

– Раньше не замечал. Говорил и говорил себе. А сейчас вошел во вкус. Выступать нравится. То, что хлопают, нравится. Славы хочу, любви народной.

– Это тоже нормально.

– Кому как. Вы вот все хвалите, как у меня в телевизоре получилось. А я смотрю и вижу: ведь хитрит мужик! Сделал морду лаптем, сидит такой, мудрый, рассудительный, не говорит, а вещает! Обманул я вас всех, Лара. Не по Сеньке шапка. Вернее, шапка по Сеньке, да Сеньке она не нужна. Вот, опять – не говорю, а вещаю. Изрекаю!

Лара подсела к Семенову, обняла его, погладила по голове.

– Ты просто страшно совестливый. Успокойся. Выпей.

Семенов дотянулся до стола, оставаясь в руках Лары, налил, выпил, повернулся к ней, оглядел ее лицо с нежностью:

– Красивая ты, никогда такой красивой у меня не было.

– А какие были?

– Никаких. Жена была. Нет, до нее были две, но… По случаю.

Лара поцеловала его, Семенов приник к ее губам – и вдруг отстранился, убрал с себя ее руки почти грубо.

– Вот, опять. Я уже и поцеловать тебя просто так не могу, я тебя – исторически целую! Со значением! Вроде того, не просто мужчина женщину целует, а кандидат в президенты боевую подругу! Пишите картины, сочиняйте музыку!

В скобках заметим: и ведь прав Семенов оказался, есть и множество картин на тему «Лара и Семенов», есть и мюзикл «Лара», есть и фильмы, есть видео-игры, чего только нет!

– Что делать, Андрей, – сказала Лара, – публичные люди так и живут.

– Именно – публичные. Публичный дом, публичная женщина, публичные люди. Не хочу. Сниму я свою кандидатуру. Останусь историческим анекдотом.

– Ты серьезно?

– Да. Вот завтра и скажу всем. Там будут журналисты, блогеры всякие, разнесут по интернету, в телевизор попадет. Пусть. Нет, правда!

Семенов торопливо выпил, будто фиксируя этим свое настроение, не давая ему исчезнуть. И улыбнулся, как улыбаются люди после хорошего сна:

– Лара, вот оно, вот сейчас я не исторически сказал, а просто сказал, от души, натурально! Значит – правильное решение!

Лара тоже улыбалась.

– Знаю, что надо тебя отговаривать. И даже знаю, как. Сказать, что другие люди от нас зависят, что тебе поверили, что чуда ждут. Но, похоже, я люблю тебя, Андрей Петрович, сильно люблю. Я хочу, чтобы тебе было хорошо. И отговаривать не буду.

– Спасибо!

Семенов привлек к себе Лару, целовал жарко, обнимал крепко, спросил тихо:

– Чувствуешь?

– Что?

– Не исторически тебя хочу. Нормально хочу, без всяких этих!

– А мне и так, и так хорошо.

– Только Людмилу все-таки жалко и стыдно перед ней.

– Мне тоже. Но давай не сейчас о ней, ладно?

– Ладно.

Утром Лара сказала Синистрову и остальным о решении Семенова. Синистров бросился к Андрею Петровичу в номер, но тот не захотел с ним разговаривать. Синистров помчался к владельцам кинотеатра «Искра», в котором должна была состояться встреча с избирателями, чтобы известить, что все отменяется. Владельцы сказали, что это невозможно, люди ведь все равно придут.

– Ну, и придут, а на двери объявление: закрыто. И уйдут. В чем проблема?

– Разнесут все. Двери высадят, окна выбьют. Ворвутся, весь нам зал раскурочат, а мы ремонт недавно сделали.

– Полицию поставьте.

– Мы им не начальники. Придется все-таки Андрею Петровичу выступить, люди его столько ждали.

– Что-то вы темните, ребята! Вы, может, билеты продали на эту встречу, а?

– Какие билеты… – промямлили владельцы, отводя глаза.

– Наживаетесь на таком деле! – укорил Синистров.

– Никто не наживается. Ремонт знаете, сколько стоил? Вы бы радовались, другие кандидаты, наоборот, платят, чтобы публику собрать, а у нас готовы заплатить, чтобы с Андреем Петровичем встретиться. Интересный он мужик!

Синистров вернулся в гостиницу, но не сразу. Возможно, он просто зашел куда-то позавтракать. Но некоторые историки считают, что именно за это время Алексей нашел Руслана Копейкина среди людей, которые с ночи ошивались возле кинотеатра с антисеменовскими плакатами, и обо всем с ним договорился. План Синистрова, якобы, был таков: пусть Семенов немного пострадает, но после этого сход с дистанции будет выглядеть трусостью – в первую очередь в глазах самого Андрея Петровича.

Версия сомнительная, однако свидетели впоследствии все, как один, утверждали, что Синистров, вернувшись в гостиницу, не предпринимал попыток отговорить Семенова. Это кажется подозрительным. На самом деле, думается, все просто: Синистров знал, что, если Семенов принял какое-то решение, переубедить его невозможно. И смирился.

Кинотеатр был забит битком. Семенов решительно вышел, но ничего не успел сказать, Копейкин подбежал к сцене и плеснул снизу кислотой. Плеснул метко, что легко объяснимо – он служил в спецвойсках еще в советские времена, был контужен, с тридцати лет находился на инвалидности, при этом, будучи официально признан душевнобольным, вел очень здоровый образ жизни – не пил, не курил, чурался женщин, тренировался у себя во дворе, поднимая самодельную штангу и меча нож в нарисованную мелом на заборе мишень.

Его схватили, он не сопротивлялся, шел в окружении полицейских гордо и что-то выкрикивал. А Семенова увезли в больницу. Ожог оказался серьезным, но не опасным для жизни.

О Копейкине споры не умолкают до сих пор. Кроме версии, что его подговорил Синистров, в ходу предположения об участии спецслужб, недаром же Копейкин служил по этому ведомству. Некоторые считают, что его подкупили конкуренты. Все это кажется нам домыслами, достаточно посмотреть фрагмент из фильма «Прецедент претендента», где у Копейкина берут интервью в психиатрической клинике. Время от времени там слышится голос врача.

ГОЛОС ЗА КАДРОМ. За что вы все-таки решили изуродовать Семенова?

КОПЕЙКИН. За родину. За Россию.

ГОЛОС ЗА КАДРОМ. Он разве обидел Россию?

КОПЕЙКИН. А то нет! Его убить надо было. И я хотел. Я ножом с двадцати метров в яблоко попадаю. Показать?

ГОЛОС ВРАЧА. Потом покажете.

КОПЕЙКИН. Но я не убийца. Я хотел его просто убрать. Придумал – кислоты из аккумулятора налить в бутылку и плеснуть. Тренировался. Это дело не простое. Из обычной бутылки струя плохая, у нее горлышко узкое. Хотел из пластиковой, обрезал пошире, водой попробовал, нормально получалось. Но кислота в пластике долго не держится, прожигает. Тогда я решил у стеклянной бутылки горлышко отбить. Не сразу получилось, бутылок двадцать испортил. Потом вышло – отлично. Но был вопрос, чем затыкать. Взял крышку металлическую от банки. Огурцы в ней были, но уже не было. Из-под огурцов, пустая. Пол-литра. Взял крышку, приспосабливаю, а сам думаю: вот я дурак или кто? Чего я к бутылкам прицепился? Банка! Готовая емкость. Начал с банкой тренироваться. Идеально!

ГОЛОС ЗА КАДРОМ. И все-таки, чем Семенов обидел Россию?

КОПЕЙКИН. Он Путина Владимира Владимировича обидел, что ему на пути встал. А Владимир Владимирович авторитет России поднял. На недосягаемую высоту.

ГОЛОС ЗА КАДРОМ. Подъем авторитета – это когда другие страны начинают уважать. Мне кажется, получилось наоборот.

КОПЕЙКИН. Когда кажется – крестись! Ты православный?

ГОЛОС ЗА КАДРОМ. Какое это имеет отношение…

КОПЕЙКИН. Прямое! Вот Бог. Его уважают?

ГОЛОС ЗА КАДРОМ. Ну…

КОПЕЙКИН. Гну! Его боятся! Жизнь есть страх Божий! Вот и Россию стали бояться. Но по-хорошему. Он ее обоготворил, понял? Бояться стали не просто так, а бояться с уважением, понял? То есть все-таки уважали. Меня вот тут – уважают. Что, нет?

ГОЛОС ВРАЧА. Конечно.

КОПЕЙКИН. Вот и все, чего тут еще говорить. А этот козел посягнул. На святое!

ГОЛОС ЗА КАДРОМ. Это вы Россию имеете в виду или Владимира Владимировича?

КОПЕЙКИН. Я все имею в виду! Оболгали мою Россию, оболгали Владимира Владимировича! Всегда у нас так! Заслуг не помнят, зато все косяки на него свалили! Сбылось пророчество гимна!

ГОЛОС ЗА КАДРОМ. Какого гимна, вы о чем?

ГОЛОС ВРАЧА. Он старый гимн имеет в виду, отмененный.

КОПЕЙКИН. Это вы отменили, а я не отменил! (Поет). От южных морей до полярного края раскинулись наши леса и поля. Одна ты на свете! Одна ты такая… (Плачет). Вот оно, пророчество! Одна ты на свете! Как в воду глядели! Одна! Сирота! Нет хозяина у нее! Мужа нет! Отца! Детей! Никого нет! Одна, совсем одна! (Всхлипывает, утирается рукавом, кто-то подает ему салфетку, он сморкается).

ГОЛОС ЗА КАДРОМ. Вообще-то уже не одна. Мы давно вернулись в цивилизованное мировое сообщество.

КОПЕЙКИН. Согнули вас! Унизили! Лучше умереть стоя, чем жить на коленях!

ГОЛОС ЗА КАДРОМ. Жить стоя – тоже вариант.

КОПЕЙКИН. Эх, встретился бы ты мне на воле… Ладно, вытерплю. (Поет). Славься, Отечество… (Требовательно). Пой!

ГОЛОС ВРАЧА. Спойте, а то мы его до ночи не успокоим.

ГОЛОС ЗА КАДРОМ. Я слов не знаю.

ГОЛОС ВРАЧА. Он подскажет. Споет, а вы повторите.

Исполнение гимна. Копейкин поет куплет, голос за кадром повторяет. Потом еще раз – вместе. Копейкин заливается слезами, но при этом видно, что счастлив.

20.

Этот инцидент стал в каком-то смысле переломным. Народ наш страдальцев любит, поэтому к молодежи, которая поддерживала Семенова, за исключением тех, кого сложившаяся система успела воспитать в сугубо верноподданническом духе, стали присоединяться люди зрелого возраста, пенсионеры, особенно много было женщин-домохозяек. Опросы показали, что, если бы выборы состоялись в это время, за Семенова проголосовало бы большинство. Парадокс в том, что сам Семенов, выздоровевший и вышедший из больницы, практически свернул предвыборную кампанию, никуда не ездил, нигде не выступал. Но о снятии своей кандидатуры больше не заговаривал, а если с кем-то и делился такими мыслями, мы об этом не знаем. За него агитировали по городам и весям разные люди, причем часто не члены его штаба и не их посланцы, а добровольцы.

А потом была бомба в виде выступления того кандидата, который назвал Семенова странным человеком, все понимают, о ком речь. Выступление было кратким:

– Мы столкнулись с необычной ситуацией, – сказал он. – Впервые за долгие годы мы видим признаки настоящей предвыборной борьбы. Я задал себе вопрос: что будет полезней для страны, для моих избирателей – продолжать борьбу, чтобы получить то количество голосов, которое мне и так известно заранее, плюс-минус доли процента, или выйти из игры ради победы того неожиданного и нового, что может случиться? Я выбрал пользу страны, я снимаю свою кандидатуру. Призывваю голосовать за Семенова. Это нас шанс!

Остальные претенденты уличили его в пораженчестве, слабости, хитрости. Снял, дескать, чтобы не позориться окончательно, получив на самом деле не свои якобы известные проценты, а ноль целых, ноль десятых. Мы же уверены в своей победе, заверили они избирателей.

– Здравый смысл россиян победит, и они поймут, представитель какой партии желает добра народу – всему народу, а не зарвавшейся, заворовавшейся и завравшейся верхушке! – сказал один.

– Мы не позволим негодяям путать нам карты! – заявил другой. – Мы сильны, как никогда! И я, как никогда, готов отстаивать интересы простых граждан, как делал это всю жизнь, и подлец тот, кто будет отрицать это!

Но именно он, этот бурный кандидат, оказался следующим, кто вышел из игры.

Причины он впоследствии объяснял неоднократно.

– Я вам скажу то, чего никто не знает, – смотрим одно из его интервью. – Эту вот идею, о том, чтобы стать президентом и упразднить этот пост, у меня украли! Я не хотел ее широко озвучивать. Приду – сделаю. Поставлю перед фактом! Украли, все украли! Про общественный контроль, децентрализацию – это все мое! Идея перенести столицу из Москвы в Сибирь чья была? Моя! Потому что хватит уже! Правительство, дума, все эти министры-капиталисты! Привыкли жить в московских квартирах, в особняках под Москвой! Столицу – в Сибирь! Кто честный, кто для Родины служит – поедет! Нет – сиди в Москве, но никаких государственных постов! Сразу все ясно. Сейчас говорят – я не мог победить. Ложь! Не только мог, должен! Я к этому шел, я бы победил! Но как я думал? У меня украли идеи, так? Но я ими дорожу, правильно? Я хочу, чтобы победили идеи? Хочу. Ладно, пусть победят! Я проиграю, но идеи победят! И я ведь сыграл в поддавки! Вот вы с детьми в шахматы играете, вы не будете, как этот – как Фишер и кто там еще был? Михаил Таль, Ботвинник. Ты будешь поддаваться. Он ребенок, ему жить, а ты свое дело сделал! Я увидел молодежь, которая захотела! И пусть. Пусть живут, развиваются. А я помогу, сыграю в поддавки. Я их одной левой, но зачем? Кто еще нашел мужество, чтобы так сделать? Я это раньше всех решил, но эту идею у меня тоже украли. Выскочили раньше. Я прощаю, пусть пользуются. Но я-то знаю правду. И я принял судьбоносное для страны решение: лучше раньше, чем никогда! Ухожу, все! Люди, в штабе, когда я сказал, они плакали. Скорую помощь женщинам вызывали. Мне звонили, письма писали, но я всем сказал: хватит лить воду на чужую мельницу!

Вслед за ним отказался от участия и тот, кто желал добра народу, а не зарвавшейся верхушке.

– Мы прекрасно понимаем, – сказал он, – что результаты выборов будут неизбежно фальсифицированы. Мы готовы заранее признать выборы недействительными, нелегитимными. Но что получается? Что мое участие придает выборам если не легитимность, то ее видимость. И я решил их лишить легитимности своим неучастием. Я предвидел, к чему все приведет, и, как вы знаете, оказался прав!

На самом деле, конечно, все было сложнее, если иметь в виду рациональные причины. Нам странно другое – почему никто из них не признал, что кроме причин рациональных, политических, сугубо личных (здоровье и возраст, например), были еще и «души священные порывы», то самое желание небывалого, желание чуда, что проснулось и во всем народе Желание удивить себя. Возможно, они эти порывы от непривычки просто не осознали, но они были, так нам думается. Или так хочется думать.

При этом, конечно, в чистое, беспримесное бескорыстие мы не верим. И Семенов учил: «Если кто говорит, что идет во власть без всякой корысти и цели для себя, для блага людей, тот лжет. Интерес всегда есть. Кто-то хочет почета и благополучия, но это скучно. А кто-то хочет, чтобы люди похвалили, это уже понятней. И это – нормально».

Так и получилось, что накануне выборов осталось двое – Путин и Семенов. Все мировые средства информации с утра до вечера сообщали о предварительных рейтингах. Делались ставки, тотализаторы работали день и ночь. Естественно, команда действующего президента утроила усилия, благодаря этому позиции выровнялись. Меж тем куда-то исчез Синистров, устранилась и Лара, постепенно и вся команда Семенова была вытеснена и заменена новыми людьми. Теперь мы знаем, что это была инициатива Кремля. Кремль не мог допустить, чтобы и последний кандидат устранился или чтобы с ним что-то случилось – похуже, чем кислота в лицо. Приставлена была многочисленная охрана. При этом все понимали: это риск, у Семенова есть реальный шанс выиграть, но, если Семенова не будет, выборы проиграны однозначно и бесповоротно, один кандидат – не легитимный кандидат. И это чревато социальными взрывами, последствия которых трудно предвидеть.

Именно тогда появились слухи, которые живы и до сих пор, а некоторые выдают их за исторические версии: будто Семенов пропал, а вместо него выставляли изредка на обозрение какого-то ряженого в черных очках и с неузнаваемым, обожженным лицом.

Но кто тогда встречался с Путиным? Тот ни при каких условиях не стал бы общаться с самозванцем – если, конечно, он не был создан его же командой, о чем толкуют некоторые, но это чистой воды конспирология.

Есть кадры начала встречи: обычные вежливые слова приветствия. Потом журналистов и фотографов попросили удалиться, как и всех остальных. О чем шла речь, до сих пор неизвестно: Семенов рассказать не может, а Путин всегда отвечал коротко: «Обсуждали сложившуюся ситуацию».

Из всех догадок, которые строятся вокруг этой встречи, нам кажется наиболее правдоподобным предположение, что Путин убеждал Семенова не снимать свою кандидатуру, преодолеть внутренний кризис, слушать голос долга, не углубляясь в личные переживания.

Как бы то ни было, кампания продолжилась, страсти накалялись, и тут появилась статья, автор которой подписался инициалами NB, в которой бездоказательно, но страстно утверждалось, что никакого Семенова давно нет, что вместо него орудует двойник, что население околпачивают почем зря. Подобных статеек и постов довольно много гуляло в сети, но именно эта почему-то получила широчайший резонанс. Видимо, кто-то поспособствовал.

По всей стране возникали инциденты: демонстрации с лозунгами: «Верните Семенова!» и «Хватит нас дурачить!», летучие митинги, пикетирование будущих избирательных участков с плакатами: «Нет фальсификациям!». Во всех городах вдруг стало трудно взять билет на поезд или на самолет до Москвы – все было на ближайшие дни раскуплено. Исподволь, но неуклонно к столице стягивались зачем-то дальнобойщики.

Брожение имело вид одновременно хаотичный, если посмотреть близко и по-отдельности, но весьма четкий, если окинуть взглядом страну: люди поехали, пошли и полетели в Москву. Вернее сказать – на Москву.

Есть тысячи и тысячи свидетельств участников этих событий. Кто-то хотел поддержать действующего президента, кто-то собирался разобраться, что происходит с Семеновым, стать горой за него, а многих увлекло непреодолимое желание устремиться туда, куда понесло всех, захотелось поучаствовать в чем-то глобальном и масштабном.

И тут в сети появилось видеообращение Семенова (или, как некоторые считают, его двойника). Он сказал:

– Друзья, избиратели, граждане России! Хочу заявить: я противник всех и всяческих беспорядков, несанкционированных митингов и шествий. Зачем вам Москва? Не в ней дело. И вот что. Я все-таки снимаю свою кандидатуру. Причина простая – боюсь, что выберете. А вам такой глава государства не нужен. Я ни в чем не разбираюсь, ничего не понимаю, а изображать из себя чего-то не умею и не хочу. Понимаю, что должен еще что-то сказать, но сказать мне нечего. Простите меня. И возвращайтесь домой.

Домой никто не вернулся, инерция движения была слишком велика. Группы, толпы, колонны людей заполонили Москву, и справиться с ними было невозможно, для этого не хватило бы полиции и армии со всей России. Там и сям возникали стычки граждан с гражданами. Кто-то зачем-то строил баррикады. Неведомо откуда взялись три бронетранспортера и направились к центру. До сих пор неизвестно, кто ими управлял. Будто бы изначально бронетранспортеры выдвинулись из Подмосковья, вели их солдаты, каждые полчаса они получали разные приказы – то продолжить движение, то притормозить. Утомленные, остановились у придорожного кафе и вышли попить чего-нибудь, а бронетранспортеры угнали случившиеся тут подростки. Боевые машины потом были брошены в районе Белорусского вокзала. В них нашли обертку от жвачки, полупустую большую пачку чипсов и бутыль из-под газировки.

Именно в эти часы Семенов исчез окончательно и бесповоротно, и где он, жив ли он, что с ним произошло, до сих пор неизвестно.

Есть только кадры из фильма «Прецедент претендента». Мы видим сначала воду, слышим, как ревет мотор катера, потом идем вместе с камерой по лестной тропинке, и вот – шалаш, у шалаша человек в бесформенной робе, лицо заросло бородой, кроме бурого пятна на щеке, один глаз закрыт оплывшим веком. Титр: «Валаам». Человек говорит:

ЧЕЛОВЕК В РОБЕ. Ходите, ездите… Чего вам надо?

ГОЛОС ЗА КАДРОМ. Почему вы сюда уехали?

ЧЕЛОВЕК В РОБЕ. По кочану.

ГОЛОС ЗА КАДРОМ. Почему вы не признаетесь, что вы Семенов?

ЧЕЛОВЕК В РОБЕ. Может, и Семенов, да не тот.

ГОЛОС ЗА КАДРОМ. Но ведь это вы чуть не стали президентом?

ЧЕЛОВЕК В РОБЕ. Отстаньте от меня. Мне это не интересно.

ГОЛОС ЗА КАДРОМ. Другим людям интересно.

ЧЕЛОВЕК В РОБЕ. Успокойся, снимешь ты свое кино, получишь приз.

ГОЛОС ЗА КАДРОМ. При чем тут это? Я правду хочу узнать.

ЧЕЛОВЕК В РОБЕ. Правда в том, что, посмотри, какую я капусту тут ращу.

ГОЛОС ЗА КАДРОМ. Не капустой единой.

ЧЕЛОВЕК В РОБЕ. Ага, учи меня.

ГОЛОС ЗА КАДРОМ. Может, это такой вид самоубийства? Самоубийство без смерти?

ЧЕЛОВЕК В РОБЕ (скрывается в шалаше). Езжайте, нечего тут.

ГОЛОС ЗА КАДРОМ. Чего снимаешь, все уже.

ГОЛОС СО СТОРОНЫ. Шалаш снимаю. Это вначале будет. Долго. Чтобы зритель ждал – кто оттуда вылезет. В кино самое интересное – момент ожидания. Когда неизвестно, что произойдет. В жизни тоже, кстати.

ГОЛОС ЗА КАДРОМ. Да ты философ! Все, сворачивай.

21.

Финал этой истории известен всем. Разрозненные группы, колонны и толпы, каким-то образом находя своих, вливаясь и сливаясь, почти одновременно вышли на Тверскую с двух сторон, одна масса двигалась от Кремля, от окрестных переулков, от Моховой, от Лубянки, встречная – от Триумфальной площади, пройдя туда по Тверской-Ямской, Брестским и прочим улицам и переулкам. Движение транспорта прекратилось. Везде виднелись люди в военной форме, пытавшиеся выстроить оцепление, но для этого не хватало личного состава. В результате оцепили Пушкинскую площадь, где военных, спецназа и полиции скопилось изрядное количество. Получилось, что оцепили сами себя, хотя на самом деле это было что-то вроде щита между готовыми столкнуться враждебными силами.

Не было явных лидеров, не было ораторов, вообще все было довольно тихо, но тишина эта была пугающей.

И в этот час с фантастической скоростью на Тверской и по всему городу были развешены огромные экраны. Их спускали на вертолетах, укрепляли монтажники, строительные альпинисты. Заинтригованные людские массы наблюдали, остановившись и ничего не предпринимая, что само по себе было уже хорошо.

Такие же экраны появились и во всех городах страны, и это свидетельство удивительной способности к мобилизации ресурсов в экстремальных ситуациях, что для России вообще-то всегда было свойственно.

Появилось лицо Путина. И президент сказал веско, обдуманно и четко:

– Дорогие соотечественники! Учитывая уникальность создавшегося положения, а именно – отсутствие у меня конкурентов, считаю проведение демократических выборов в данных условиях невозможным. Выбирать одного из одного – это уже было, это не смешно. Я снимаю свою кандидатуру.

В этом месте президент сделал паузу. Быть может, он ждал, что со всех сторон раздадутся голоса, протестующие против такого решения, просящие его остаться.

Но народ безмолвствовал. Сторонники были ошарашены и не могли вымолвить ни слова, противники, не ждавшие такого поворота, не успели собраться с мыслями.

И Путин, слегка кивнув, будто именно этого и ждал, продолжил:

– В конечном итоге выборы должен выиграть не кто-то конкретный, выиграть должен народ. Но честно и справедливо. Поэтому я обращаюсь к избирательной комиссии с просьбой перенести выборы. Я участвовать в них не буду. Всем спасибо. И не потому, что на меня надавили. Все знают, что это бесполезно. И не так уж я устал. Но есть такое слово: надо. На переправе конец не меняют, но что ж мы, так и будет на переправе? Пора плыть!

Тут неожиданно прогремел салют. Это кто-то из подростков забрался на крышу и запустил мощную новогоднюю петарду, рассыпавшуюся в небе густым созвездием. Поскольку телевидение транслировало происходящее на всю страну, вся страна зашикала, выражая возмущение хулиганским и неуместным поступком.

То, что произошло дальше, известно всем.

Кто бы и как бы ни относился к Путину, нельзя не признать, что своим поступком он спас Россию от хаоса и беззакония, остановил процесс политического гниения, морального разложения власти и населения, непосильной вражды с окрестным и дальним миром, прикрываемой псевдопатриотическим лицемерием. Ради благополучия страны он принес в жертву самое дорогое – себя. Он нашел в себе мужество, которое редко встречается и у обычных людей, а правителям совсем не свойственно – признать чью–то правоту, кроме своей, посмотреть на себя со стороны, понять, что отказ от неправедной битвы есть победа. И полководца, и войска, и мирных жителей.

Не случись этого, последующие шесть лет стали бы если не национальной катастрофой, то нудной тяготой инерционного ковыляния по собственным ухабам, что Путин уже и сам видел, но не в силах был изменить, да и те, кто цеплялся за него, не дали бы.

Настало трудное время перемен, пришли новые люди, которых, как еще вчера казалось, нет и не может быть. Нашлись, и в изрядном количестве, ибо странно было бы не найти их в такой умной, хотя часто и бестолковой стране.

Даже те, кто обвинял Путина во всех смертных и жизненных грехах, с уважением отнеслись к его поступку, который, говорили они с запоздалой мстительностью, был для него единственным шансом сохранить свое лицо перед лицом истории.

Пустое ехидство. Мы знаем немало славных исторических деятелей, о которых благодарные потомки отзываются: «Он сделал все, что мог», - но лишь о единственном, о Путине, до сих пор говорят, признавая совершенное им истинным чудом: «Он сделал то, чего не мог», – и это наивысшая похвала.