Чудовище

Глава 1

В сентябре я переехал. Отец купил дом в Бруклине — старое здание из бурого песчаника — и сообщил, что мы перебираемся туда. Магда самостоятельно упаковала мои вещи.

В доме были старомодные, выступающие вперед окна с красивыми рамами. Я сразу обратил на них внимание. А вообще окна, выходящие на улицу (в этом квартале еще сохранились уличные деревья), во многих окрестных домах закрывали ставнями или жалюзи. Наверное, отцу не хотелось, чтобы я смотрел на деревья. Шучу — скорее, ему не хотелось, чтобы видели меня. В нашем доме были плотные ставни из темного дерева. Даже открытые, они загораживали часть обзора и закрывали дневной свет. Судя по запаху дерева и краски, ставни были совсем новые. К каждому окну подключили сигнализацию, все двери снабдили камерами слежения.

В доме было пять этажей, по площади почти не уступавших нашей манхэттенской квартире.

Первый этаж представлял собой полностью изолированную квартиру с гостиной и кухней. Здесь жил я. В гостиной висела огромная плазменная панель. Под нею располагались DVD-плеер и внушительная коллекция блокбастеров. Все, что нужно такому убожеству, как я.

Моя спальня имела выход на задний двор, в садик, где ничего не росло (я думал, что увижу там колючки перекати-поля). От внешнего мира и случайных глаз двор отгораживал новый плотный деревянный забор. Естественно, и он был снабжен видеокамерой. Отец не хотел, чтобы меня даже случайно кто-то увидел. Я сам не имел никакого желания выходить на улицу.

Раз уж речь зашла об убожестве… В квартире был кабинет с еще одним плазменным экраном, подключенным к PlayStation. Полки завалены играми, но ни одной книги. Наверное, отец решил, что мое дальнейшее умственное развитие ограничится видеоиграми и блокбастерами.

Зеркала в моей ванной комнате не было. Стены радовали глаз свежей краской, но она не могла скрыть то место, где прежде висело снятое зеркало.

Магда успела распаковать мои вещи. Я не хотел, чтобы она вдруг наткнулась на зеркало Кендры и два засохших лепестка розы, поэтому спрятал их в нижнем ящике комода, под грудой свитеров.

Обследовав свой этаж, я поднялся на второй, где обнаружил еще одну гостиную, столовую и вторую кухню. Дом был слишком велик для троих. И почему отец решил переехать именно в Бруклин?

В ванной второго этажа висело зеркало, но я не стал любоваться на себя.

Большая спальня третьего этажа была обставлена скорее как гостиная. Интересно, для кого она предназначалась? Здесь же находился кабинет с пустым книжным шкафом и такой же плазменной панелью, как у меня.

На четвертом этаже я обнаружил три спальни. В самой маленькой стояли незнакомые мне чемоданы. Пятый этаж оказался складом старой мебели, коробок с книгами и виниловыми пластинками. Их покрывал густой слой пыли. Я чихнул. Кстати, отчищать от пыли собственную шерсть — совсем не то, что смахнуть ее с кожи. Я вернулся к себе и встал у стеклянной двери в сад. Пока я разглядывал бурую землю, в спальню вошла Магда.

— А стучаться слабо? — спросил я.

— Ох, извините, мистер Кайл. Я думала, вы в другой комнате.

Заглаживая свой промах, она защебетала, как канарейка:

— Вам нравится ваша спальня, мистер Кайл? Я постаралась расставить мебель, как на той квартире. Смотрите, какая светлая, приятная комната.

— А где отец?

Магда взглянула на часы.

— На работе. Скоро выпуск новостей.

— Я не об этом. На каком этаже он поселился? Я прошелся по всем. Его вещей нигде нет. Наверху чьи вещи?

Магда прекратила щебетать.

— Мои, мистер Кайл.

— Отец переедет позже?

Магда отвела глаза.

— Извините, мистер Кайл. Мы будем жить с вами вдвоем.

Значит, папочка соврал, когда говорил, что «мы» переезжаем. Он не собирался никуда переезжать. Спихнул с глаз долой меня и Магду — мою надзирательницу. Нас двое в этой огромной пятиэтажной клетке. Теперь потянутся однообразные дни, зато отец доволен. Наконец-то я исчез с его глаз, и жизнь вернулась в прежнюю колею. Я глядел на стены, бесконечные стены в комнатах без окон и без зеркал. Стены гостиной были ярко-красными, спальни — изумрудно-зелеными. Когда-нибудь они меня поглотят, и не останется ничего, кроме воспоминаний о красавчике, сгинувшем неизвестно куда. Когда я учился в седьмом классе, один наш ученик погиб в автомобильной катастрофе. Сначала мы плакали, а через несколько дней о нем никто не вспоминал. Прошло всего два года, а я напрочь забыл его имя. Наверное, точно так же в моем классе забудут, что у них учился Кайл Кингсбери. Если уже не забыли.

— Вам нравится ваша спальня, мистер Кайл? — снова защебетала Магда.

— Приятная комнатка. — Я подошел к ночному столику и не увидел там одной привычной вещи. — А где телефон?

Магда замялась.

— Его нет.

— Нет телефона?

— Нет.

Врать она не умела. Ее выдавало лицо.

— Мистер Кайл…

— Мне нужно поговорить с отцом. Он что же, спихнул меня сюда, даже не попрощавшись? Он решил, что мне хватит вот этого?

Я подошел к полке и смахнул часть коробок с дисками на пол.

— Он купил мне дорогую клетку и не испытывает никакой вины за то, что бросил меня. Как же, ведь он ухлопал бездну денег на эту пятиэтажную тюрьму!

Я чувствовал, как изумрудные стены наползают на меня. Обессиленный, я повалился на диван.

— Где телефон? — снова спросил я Магду.

— Мистер Кайл…

— Да перестань ты звать меня мистером! — Я протянул руку и швырнул на пол еще несколько дисков.

— Не корчи из себя дуру! Сколько отец тебе заплатил? Наверное, раза в три больше обычного. Ты ведь не только кухарка и уборщица, ты еще и тюремщица. И за молчание надо добавить. Думаю, ты крепко держишься за эту работу. Ведь если я сбегу, отец тебя прогонит. Таких денег тебе больше нигде не заплатят.

Магда молча смотрела на меня. Мне хотелось спрятать лицо в подушку. Я снова вспомнил ее слова:

«Я боюсь не вас, а за вас».

— Я же злодей, и ты это знаешь. Чудовище. А чудовище и должно выглядеть как чудовище. Ты не боишься, что однажды ночью я проберусь к тебе и придушу во сне? В твоей стране верят в дьявольское отродье?

— Верят, — тихо ответила она.

— А в общем, мне плевать на твою страну. И на тебя тоже.

— Я знаю, что вам сейчас очень плохо…

У меня в голове поднималась непонятная волна, неприятно щипало в носу. Мой отец ненавидел и стыдился меня. Он не пожелал жить со мной под одной крышей.

— Магда, прошу тебя, мне нужно поговорить с отцом. Очень нужно. Не бойся, он тебя за это не уволит. Ему никого не найти на твое место.

Магда колебалась. Наконец она кивнула.

— Я принесу вам телефон. Надеюсь, вам это поможет. Я сама стараюсь.

Она ушла. Что значит «я сама стараюсь»? Она пыталась убедить моего отца не бросать меня, не ссылать в этот дом, но он не захотел ее слушать? Я слышал, как Магда поднимается наверх. Магда — это все, что у меня осталось: кухарка, уборщица, прачка и собеседница. Моя жизнь зависела от нее. Если я ее сильно достану, она вполне может подсыпать отраву мне в еду, и никого это не будет волновать. Я принялся собирать разбросанные коробки с дисками. Вроде бы простое дело, но оно уже не было простым с моими нынешними руками. Они напоминали руки гориллы. Лучше такое, чем медвежья лапа, — у меня хотя бы сохранились большие пальцы.

Через несколько минут вернулась Магда с мобильником. Видно, отец позаботился, чтобы дом отключили от телефонной сети. Очень предусмотрительно.

— Я… я собирал разбросанные диски… Ты меня извини, Магда.

Мои слова ее удивили.

— Все в порядке, — пробормотала она.

— Понимаю, ты не виновата. Что отец велел, то ты и делаешь.

Она подняла последние из валявшихся на полу коробок и поставила на полку.

— Хотите, чтобы я позвонила вашему отцу?

Я взял у нее телефон.

— Сам позвоню. Мне нужно поговорить с ним наедине.

Магда кивнула и вышла из спальни.

— Магда, ну что там еще? — послышался раздраженный голос отца.

— Это не Магда, а я. Нам надо кое о чем побеседовать.

Отцовский тон ничуть не изменился.

— Кайл, у меня дел по горло.

— У тебя всегда дел по горло. Не бойся, я не буду красть твое драгоценное время. И ты его сбережешь, если будешь слушать, а не спорить со мной.

— Кайл, понимаю: ты не в восторге от переезда. Но это лучшее, что я сумел найти. Я постарался создать тебе комф…

— Ты запихнул меня сюда, чтобы избавиться от меня.

— Я действую в твоих интересах. Я оберегаю тебя от посторонних взглядов. От людей, которые не прочь использовать твою трагедию в собственных интересах и…

— Это сладенькая чушь! — Мне показалось, что изумрудные стены опять наползают на меня. — Ты оберегаешь себя. Ты боишься, как бы люди не узнали, что у Роба Кингсбери такой сын.

— Кайл, разговор окончен.

— Нет, не окончен! Не вздумай отключиться. Если ты так сделаешься поеду на Эн-би-си и дам интервью. И поеду прямо сейчас.

Это охладило его пыл.

— Чего ты хочешь, Кайл?

Я хотел, чтобы все стало как прежде. Чтобы я снова ходил в школу, общался с друзьями и радовался жизни. Но это зависело не от отца.

— Мне от тебя нужно не многое. Сделаешь — я останусь в этой резервации. Откажешься — я расскажу о себе всему миру.

— И что же тебе нужно?

— Во-первых, компьютер с выходом в Интернет. Ты боишься, что я выкину какое-нибудь безумство. Например, позову сюда журналистов с фотокамерами. — «И расскажу им, что я твой сын», — мысленно добавил я. — Но я этого не сделаю, если ты выполнишь мои просьбы. Я хочу знать, что происходит в мире. Реально, а не по картинкам из телевизора. Может, найду для себя какой-нибудь форум или чат.

Мои слова звучали так, что мне захотелось заткнуть уши. Просто мыльная опера!

— Ладно. Обещаю.

— Второе. Мне нужен учитель.

— Учитель? По-моему, раньше у тебя не было тяги к учебе.

— Это раньше. Теперь мне нужно чем-то занять время.

Отец молчал, и я продолжил:

— А вдруг это кончится? Вдруг, или постепенно, день за днем. Может, ведьма передумает и вернет меня в прежнее состояние. И кем я буду? Отупевшим невеждой?

Насчет возвращения — я сам в него не верил, да и отец тоже. У меня теплилась другая надежда: а вдруг в Сети я познакомлюсь с какой-нибудь девчонкой? Для этого нужен компьютер. Зачем мне учитель — этого я сам толком не понимал. Отец был прав, раньше я ненавидел школу. Но теперь, лишившись ее, захотел учиться. К тому же с учителем можно общаться. Разговаривать.

— Короче, не хочу отстать от жизни.

— Хорошо. Я подыщу тебе преподавателя… Что-нибудь еще?

Я набрал в легкие воздуха.

— Третья и последняя просьба: я не хочу, чтобы ты меня навещал.

Я сказал об этом, поскольку знал: отцу и самому не хочется сюда приезжать. А его визитов по обязаловке мне не надо. Он бы приезжал «из чувства долга», как в больницу или дом престарелых, не больше чем на пятнадцать минут. И даже в это ничтожное время он бы поминутно смотрел на часы или, еще хуже, говорил по мобильнику.

Я ждал, не станет ли он возражать и изображать хорошего отца.

— Прекрасно, — ответил он. — Если это все, чего ты хочешь…

Роб Кингсбери остался верен себе.

— Да, это все, чего я хочу.

Я отключился первым, чтобы не передумать. И не начать умолять его жить вместе со мной.

Глава 2

Отец умел действовать быстро. Через неделю у меня появился учитель.

— Кайл, познакомьтесь, — сказала Магда. — Это Уилл Фраталли. Он будет заниматься с вами.

После того как я на нее накричал, она больше не называла меня мистером. Пустяк, но мне стало легче с ней общаться.

Фраталли было около тридцати. Высокий и, как мне показалось, совершенно повернутый на учении. На нем были потертые мешковатые джинсы и синяя рубашка с воротником на пуговицах. По всему чувствовалось: работал в обычной бесплатной школе, причем не ахти какого уровня. Он пришел не один, а с рыжим лабрадором.

— Здравствуй, Кайл, — произнес Уилл Фраталли.

При виде меня он не вскрикнул и даже не поморщился. Это уже плюс. Однако он вообще смотрел не на меня, а куда-то вбок.

— Проходите сюда, — махнул ему рукой я. — Но мы вряд ли поладим, даже если вы будете смотреть на меня.

Пес глухо зарычал.

Уилл засмеялся.

— Это несколько затруднительно, — сказал он.

— Почему? — удивился я.

— Потому что я слепой.

— Ого!

— Сидеть, Пилот! — приказал он собаке.

Но Пилот беспокойно крутился на месте, отказываясь сесть.

Уилл Фраталли был человеком из другой вселенной. Отец постарался… возможно, даже не он сам, а его секретарша. Мне нашли слепого преподавателя, чтобы он не видел моего уродства.

— Ой, простите. А это… это ваш пес? Он тоже будет жить здесь?

Мне ни разу не приходилось разговаривать со слепыми, хотя они попадались мне на улицах и в метро.

— Да, мы с Пилотом оба будем здесь жить. Твой отец заключил сделку, невыгодную для него.

— Вряд ли. Он не заключает невыгодных сделок. А что он вам рассказал обо мне? Помочь вам сесть?

Я взял его за руку. Уилл вздрогнул и отпрянул. — Прошу тебя больше так не делать. — Извините. Я лишь хотел вам помочь.

— Нельзя хватать людей за руки. Тебе бы понравилось, если бы я тебя схватил? Если желаешь помочь, спроси человека, нуждается ли он в помощи.

— Еще раз простите.

Недурное начало. Но мне придется ладить с этим парнем, иначе я останусь без учителя.

— Так вам помочь?

— Нет, спасибо. Я сам найду место.

С помощью трости, которую я только сейчас заметил, Уилл нащупал путь до дивана и сел. Пес не сводил с меня глаз, будто я был зверем, способным броситься на его хозяина. Потом снова зарычал.

— Он вам подсказывает, куда идти? — спросил я слепого.

Пилота я не боялся. Если он меня укусит, рана мгновенно заживет. Я наклонился и пристально посмотрел псу в глаза.

«Вот так-то, собачка», — подумал я.

Пилот сел, затем лег. Он по-прежнему не отрывал от меня взгляда, но рычать перестал.

— Ты что-то спросил? Ах да, как я нахожу дорогу. Я умею ориентироваться в пространстве. Но если, допустим, впереди лестница и мне нужно по ней спуститься, Пилот останавливается. И я понимаю: надо быть внимательнее.

— А у меня никогда не было собаки, — сказал я.

Я опять говорил какие-то глупости. Неужели слепцу интересно, была ли у какого-то нью-йоркского парня собака?

— Этот пес тоже не твой. У него один хозяин — я.

— Понимаю.

«Два-ноль в пользу Уилла».

Я сел напротив слепого. Пилот продолжал глядеть на меня, но его взгляд изменился. Похоже, пес пытался понять, кто я: странный человек или странный зверь.

— Так что мой отец рассказал вам обо мне?

— Он сказал, что с вами произошел несчастный случай. Вы стали инвалидом и вынуждены учиться дома. Наверное, вы прилежный ученик.

— Значит, инвалидом? — засмеялся я. — Очень политкорректное слово, но неверное. Отец назвал мою болезнь?

Уилл заерзал на диване.

— В общем-то, нет. Вам хочется поговорить о ней?

Я покачал головой и только потом вспомнил, что Уилл меня не видит.

— Немного, чтобы вы понимали, кого будете учить. Вся фишка в том, что я совершенно здоров. Я просто стал уродом. Я страшилище.

При слове «урод» брови Уилла слегка изогнулись, но он ничего не сказал.

— Так вот, — продолжал я. — Все тело у меня покрыто шерстью. Густой шерстью, как у вашего пса. Изо рта торчат клыки, а вместо ногтей — когти. Это плохие стороны. Есть и хорошие. Я как будто из тефлона, мне не страшны порезы и раны. Они мгновенно заживают. Наверное, я бы мог стать супергероем. Только, боюсь, с такой внешностью трудно кого-то спасать. Если бы горел дом, при виде меня люди с криком бросились бы в огонь.

Я умолк. Уилл тоже молчал и смотрел на меня, будто видел каким-то иным зрением.

— Ты сказал все, что намеревался?

«Фраза как из старого романа. Кто теперь так говорит?»

— Я не понимаю вас, Уилл. Я вам рассказываю о себе.

— Я слеп, но не глуп. Тебе не удастся меня одурачить. У меня сложилось впечатление… твой отец говорил, что тебе нужен учитель. Если я превратно понял… — Он встал.

— Погодите, Уилл. Я вам сказал правду. Я не хочу вас дурачить. — Я взглянул на пса. — Пилот все сразу понял. Но он не может рассказать вам, насколько я уродлив.

Я протянул к Пилоту руку. Пес зарычал. Чтобы его успокоить, я снова внимательно посмотрел и собачьи глаза.

— Прошу вас, дотроньтесь до моей руки.

Я закатал рукав.

Уилл стал ощупывать мою руку и вдруг испуганно отпрянул.

— Так это не свитер и не рубашка?

— Ощупайте всю руку. Никаких швов.

Я повернул руку, давая ему возможность исследовать ее.

— Не верится, что отец ничего вам не сказал.

— Он только… выставил довольно странные условия для моей работы.

— Какие?

— Твой отец предложил мне невероятно высокую зарплату и кредитную карточку для всех расходов. Не скажу, чтобы я возражал. Он потребовал, чтобы я жил здесь. Деньги будут выплачиваться через какую-то корпорацию, и я не должен допытываться, кто он и почему меня нанял. Он потребовал подписать трехлетний контракт, который наниматель вправе расторгнуть по своему желанию. Если я выдержу три года, он оплатит мой кредит на учебу в университете и дальнейшее обучение. Согласно контракту, я не должен рассказывать об этом журналистам, не должен публиковать никаких книг и статей на эту тему. Я предположил, что ты — юная кинозвезда.

Я невольно расхохотался.

— А отец сказал вам, кто он?

— Да. Бизнесмен.

«Неужели отец думал, что я не расскажу слепцу правду?»

— Теперь продолжим разговор… если вы по-прежнему хотите здесь работать, хотя вы знаете, что я вовсе не кинозвезда. Я урод, больше похожий на зверя, чем на человека.

— А ты хочешь, чтобы я занимался с тобой?

— Да. Вы первый, с кем я разговариваю за три месяца, не считая домработницы и врачей.

Уилл кивнул.

— Тогда я согласен заниматься с тобой. Когда твой отец назвал свои условия, я был в замешательстве. Я никогда не имел дела со знаменитостями, но мне нужны деньги.

Он протянул руку.

Я пожал ее.

— Буду рад учить тебя, Кайл.

— Разрешите представиться. Кайл Кингсбери, сын Роба Кингсбери.

Я пожимал руку Уилла, наслаждаясь его ошеломленным видом.

— Значит, отец дал вам кредитную карточку?

Глава 3

Всю следующую неделю мы напропалую пользовались возможностями отцовской кредитки. Поскольку я решил учиться всерьез, мы заказали множество книг. Прежде всего учебники, но и художественную литературу (включая книги, напечатанные шрифтом Брайля, чтобы Уилл тоже мог читать). Меня изумляло, как быстро он читает руками. Для его комнаты мы купили мебель и спутниковый приемник. Уилл пытался говорить, что нельзя так разбрасываться деньгами, но не слишком настойчиво.

Я рассказал ему про Кендру и наложенное ею заклятие.

— Выдумки, — заявил он. — Ведьм не существует. Должно быть, какая-то редкая болезнь.

— Вы так говорите, потому что не видите меня. А если увидели бы — поверили.

Я рассказал ему про условия, поставленные ведьмой. Уилл не сознался, но, думаю, хотя бы наполовину он мне поверил.

Дня через два после того, как у нас появились книги, Уилл сказал:

— Почитай «Собор Парижской Богоматери». Думаю, тебе понравится.

Я нашел роман среди прочих книг, загромоздивших стол, и присвистнул:

— Ничего себе! Целых пятьсот страниц. Скукотища, наверное.

— А ты все-таки начни, — предложил Уилл. — В общем, это триллер, но другого времени. И приключений там хватает. А если совсем не понравится, выберем что-нибудь другое.

Но я взялся за роман Гюго. Больше из упрямства. Из желания доказать Уиллу, что я могу читать серьезные книги. Роман поглотил меня. Мне понравилось читать на пятом этаже. Там был старый диван, который я подвинул к окну. Я сидел, переворачивая страницу за страницей. Иногда я отрывался от книги и смотрел на улицу и спешащих по ней людей. Кто-то шел к метро, кто-то в магазины. Ребята моего возраста отправлялись в школу, а иные просто болтались по улице, проматывая уроки. Мне казалось, что я знаю каждого из них.

А потом я вновь нырял в другую эпоху, в историю горбуна Квазимодо, жившего при соборе Нотр-Дам. Я понимал, почему Уилл выбрал эту книгу: моя судьба была очень похожа на судьбу Квазимодо. Сидя на пятом этаже и наблюдая за нью-йоркцами, я представлял, как Квазимодо глядел на парижан и танцующую красавицу цыганку Эсмеральду. Но вокруг был не Париж, а Бруклин, и внизу никто не танцевал.

— Думаю, Виктор Гюго любил потусоваться, — сказал я Уиллу во время одного из наших уроков. — Я бы пригласил его на вечеринку.

Это была шутка. На самом деле от книги веяло безнадегой. Похоже, автор ненавидел людей. Я сказал об этом Уиллу.

— Гюго здорово досталось за этот роман. Его даже обвиняли в подрыве морали.

— Это потому, что священник у него плохой, а уродливый горбун — хороший?

— Отчасти. Если интересно, потом расскажу. А ты очень способный парень. Одолел такую длинную книгу!

— Это не очень-то сложная книга, — ответил я.

Я понимал: Уилл пытался приучить меня к более сосредоточенным занятиям. При мысли об этом я улыбнулся. Я никогда не считал себя способным, но учителя говорили, что я очень способный. Посредственные оценки они объясняли недостатком «прилежания». Обычные слова, которые лишь добавляют проблем с родителями. Впрочем, не исключено, что учителя были правы. Уилл рассказывал, что у слепых отсутствие зрения компенсируется обостренным развитием других чувств, например слуха и обоняния. Вдруг и у меня внешнее уродство повлияло на усиление умственных способностей?

Читал я по утрам, а потом мы с Уиллом занимались и разговаривали. Он любил поспать, и наши уроки раньше одиннадцати не начинались.

В субботу Уилл как-то заспался. Я это не сразу заметил, потому что был поглощен романом. Квазимодо спас Эсмеральду от казни и принес ее в собор, где, по существовавшим тогда законам, ее никто не имел права тронуть. Однако Эсмеральда не могла без содрогания смотреть на своего спасителя — до того уродлив был горбун.

Я зачитался, и только бой часов заставил меня оторваться от книги. Я решил спуститься вниз и разбудить Уилла.

— Уилл! Хватит спать! Я сгораю от желания учиться!

На площадке третьего этажа меня встретила Магда.

— Кайл, Уилла нет дома. У него какая-то важная встреча. Он просил передать свои извинения и сказал, что у вас сегодня выходной день.

— У меня теперь вся жизнь — выходной день.

— Не огорчайтесь. Он скоро вернется.

Читать мне больше не хотелось, и после ланча я полез в Интернет. На прошлой неделе я обнаружил потрясающий сайт, где показывалось, как выглядят разные уголки Нью-Йорка со спутника. Я нашел Эмпайр-стейт-билдинг, Центральный парк, статую Свободы. Даже нашел свой нынешний дом. Круто было бы вот так же посмотреть на Нотр-Дам, собор Парижской Богоматери. Я еще немного поболтался по Нью-Йорку, нашел картинку с собором Святого Патрика. Интересно, какой из двух соборов больше и выше: Святого Патрика или Нотр-Дам[15]? Нет, мне нужен хороший атлас и путеводитель. Недолго думая, я заказал их через Интернет.

Потом мне надоело смотреть картинки, и я перекочевал на сайт MySpace.com. В моей бывшей школе ребята знакомились в Сети. Возможно, я тоже сумею найти девчонку, очарую ее, а потом осторожно объясню свою ситуацию.

Я был зарегистрирован на этом сайте, но никогда не занимался поисками. Не чувствовал необходимости. В своем профиле я по-прежнему выглядел как «нормальный» Кайл. Я добавил еще несколько своих прежних фотографий, расширил сведения о себе, ответил на все вопросы о своих интересах (хоккей), любимом фильме («Гордость и предубеждение»; Слоан заставила меня посмотреть этот тошнотворный фильм, но девчонки ведутся на такую лабуду) и героях (я назвал своего отца, что тоже действовало на девчонок). В поле «кого хотел бы встретить» я написал: «свою настоящую любовь», что было правдой.

Я начал поиски. В моей возрастной категории не было никого, и я попробовал следующую — от 18 до 20 лет. Я знал, что в Сети почти всегда врут насчет своего настоящего возраста. Поисковая система выдала семьдесят пять профилей.

Я стал просматривать профили. Некоторые оказались замаскированными ссылками на платные секс-сайты. Профилей, где встречались слова «необычная», «с нестандартными интересами», «раскованная» и тому подобное, я избегал. Наконец я нашел вполне приемлемый профиль. Правда, ник у девочки был странноватый — Шигррл23, но в Интернете полно идиотских ников. Я стал читать описание.

Меня считают особенной девчонкой. Вряд ли здесь найдутся похожие на меня. Я — голубоглазая блондинка, мой рост пять футов два дюйма. Можете убедиться, взглянув на мои снимки. Люблю танцевать и веселиться с друзьями. Люблю разные сборища. Не терплю зануд. Учусь на актерском факультете Калифорнийского университета. Хочу и дальше развлекаться и жить на полную катушку…

Я достал зеркало.

— Покажи мне Шигррл23, — велел я ему.

В зеркале появилась классная комната, затем лицо девчонки, который было не больше двенадцати. Я тут же удалил ее профиль.

Я продолжал щелкать по профилям. Пытался выбирать профили участниц из других штатов, чтобы оттянуть время встречи. Не скажешь же девчонке, с которой познакомился:

«Ты меня легко узнаешь. Я — чудовище с желтым цветком на лацкане»!

Мне было отпущено два года, чтобы найти свою любовь и добиться взаимности.

— Покажи мне Стардэнсер112, — потребовал я у зеркала.

Оно показало мне сорокалетнюю женщину.

Три часа я бродил по MySpace и Xanga[16]. Правильнее сказать, болтался. Или ошивался. Выбрал еще несколько профилей. Проверил их зеркалом и увидел: домохозяйку лет сорока пяти, которая просила у парней их фото в голом виде; старика; десятилетнюю девчонку; полицейского.

Все они представлялись в профилях девушками интересующего меня возраста. Наверное, у полицейского это была работа; думаю, он вылавливал извращенцев. Малолетней врунье я отправил предупреждение. Она рассердилась и ответила, что ей с лихвой хватает материнских нотаций.

В комнате появилась Магда с пылесосом.

— Извините, Кайл. Я думала, вы в другой комнате. Можно мне здесь пропылесосить?

— Конечно, — улыбнулся я. — Гуляю по Интернету. Пытаюсь познакомиться с девушкой.

— Девушкой? — переспросила Магда.

Она подошла, посмотрела на экран ноутбука и почему-то нахмурилась. Ей не нравился такой способ знакомства? Сомневаюсь, чтобы Магда разбиралась в Интернете и понимала, что такое чат.

— Я вам не помешаю, — наконец сказала она и принялась за уборку.

Я продолжил поиски. Несколько кандидатур показались мне более или менее нормальными, но их не было онлайн. Ничего, попробую позже.

Еще полчаса я терзал Google, задавая для поиска слова «чудовище», «превращение», «колдовство», «проклятие». Хотелось узнать, не испытывал ли нечто подобное кто-нибудь еще, и не в сказках братьев Гримм или в «Шреке». Я нашел забавнейший сайт. Создал его некий Крис Андерсон. Там было полно чатов, в том числе и для тех, кто из людей превратился в разных существ. Скорее всего, подростковая тусовка в духе фанатов Гарри Поттера, которым нравится придумывать небылицы. Но я туда еще загляну.

Я слышал, как вернулся Уилл. Но ко мне он почему-то не пошел. Я выключил компьютер и крикнул:

— Эй, Уилл! Каникулы кончились!

Никакого ответа. Я вышел, проверил все этажи. Пусто. Куда мог спрятаться слепой? Пришлось возвращаться к себе.

— Кайл, это ты? — послышался голос Уилла.

В сад он забрался, что ли? Я не был там после первого дня. Меня угнетало зрелище восьмифутового забора, поставленного по распоряжению отца. Я даже шторы почти не открывал, чтобы не видеть этот забор.

— Кайл, будь добр, помоги мне!

Я вышел в сад. Уилла окружали цветочные горшки, кусты, земля и лопаты. Увесистый мешок с землей придавил его к стене.

— Уилл, ну и видок у вас! Будто вылезли из преисподней, — крикнул я ему через стеклянную дверь.

— Я не знаю, какой видок у тебя. Но если такой же, как твои слова, то ты похож на балбеса… Я серьезно, помоги мне.

Я вышел и помог ему поднять мешок с землей. Мешок прорвался, и земля просыпалась. Большей частью — на моего учителя.

— Извини, — сказал я.

Оказывается, Уилл высаживал розы! Розы были повсюду — на клумбах, в горшках, а также кустарники, требующие особых деревянных подпорок. Розы всех оттенков: ярко-красные, желтые, кремовые, розовые и, конечно же, белые. Лепестки белых роз мне сразу напомнили о самой ужасной ночи в моей жизни. Мне не хотелось даже смотреть на них, но я пересилил себя, протянул руку и дотронулся до цветка. Шип! Он вонзился мне в ладонь так, что я подпрыгнул. Мои когти сомкнулись, как в рассказе про льва, поймавшего мышь. Я вырвал шип. Ранка тут же затянулась.

— Куда вам столько роз? — спросил я Уилла.

— Я люблю копаться в земле. Мне нравится запах роз. Я устал от того, что во всех комнатах задернуты шторы. Вот я и подумал: раз есть садик, надо развести цветы. Наверное, это и тебе понравится. В общем, послушался твоего совета и потратил деньги с кредитной карточки.

— А откуда вы знаете, что шторы задернуты? — удивился я.

— В комнате сразу становится холоднее. И еще… но это на уровне ощущений. Я не смогу тебе объяснить. Похоже, что с тех пор, как я здесь появился, ты не видишь солнца.

— И вы думаете, розы в этом крохотном саду все изменят?

Я с размаху ударил по одному из кустов. Куст отомстил несколькими шипами.

— Все это похоже на фильмы канала «Лайф-тайм», — усмехнулся я. — Жизнь Кайла была пуста и полна отчаяния. И вдруг в этой жизни появились розы, которые все изменили. Вы это так себе представляете?

Уилл покачал головой.

— Немного красоты еще никому не мешало.

— А что вы знаете о красоте? — взвился я. — Она же для вас — абстрактное понятие. Или почти абстрактное.

— Я слепой не с рождения. Когда-то я видел, как и ты. У моей бабушки был розовый сад. Она научила меня ухаживать за розами. Бабушка часто повторяла: «Роза может изменить твою жизнь».

Она умерла, когда мне было двенадцать. И в тот же год я начал терять зрение.

— Начали? — повторил я, думая над его словами.

Да, роза действительно может изменить жизнь. Весь вопрос, в какую сторону?

— Сперва я перестал видеть в сумерках. Потом появилось туннельное зрение[17]. Тут я просто озверел. Я любил играть в бейсбол и играл неплохо. А с туннельным зрением уже не поиграешь. Дальше хуже… А вскоре пришлось осваивать азбуку Брайля.

— Представляю, какой это был шок для вас.

— Спасибо за сочувствие, но ведь мы с тобой не на канале «Лайф-тайм», — усмехнулся Уилл и понюхал красную розу. — Ее запах напоминает мне о прежних временах. Мысленно я и сейчас вижу розы.

— Я не ощущаю никакого запаха, — признался я.

— Закрой глаза.

Я закрыл. Уилл коснулся моего плеча, развернув в сторону цветов.

— Теперь действительно пахнут!

Я вдохнул воздух. Он был насыщен ароматом роз. Но запах сразу же напомнил мне тот вечер и ночь. Я увидел себя на сцене вместе со Слоан, потом у себя в комнате, где меня поджидала Кендра. В животе появилось противное ощущение, будто скручивались кишки. Я попятился.

— А откуда вы знали, какие розы покупать? — спросил я, не открывая глаз.

— Я заказал все, что хотел. Надеюсь, заказ исполнили в точности. Когда розы привезли, я их снабдил цветными метками. Я чуть-чуть различаю цвета.

— Неужели? — недоверчиво спросил я, все еще стоя с закрытыми глазами. — Тогда скажите, какого цвета вон те розы?

Уилл отошел от меня.

— Наверное, ты говоришь про розы в горшке, на котором нарисована голова купидона?

— На голову я не обратил внимания. Какого они цвета?

— Белые.

Я открыл глаза. Белые! Розы, вызвавшие у меня столь сильные воспоминания, были белыми. Мне вспомнились слова Магды:

«Тот, кто не умеет видеть драгоценное в жизни, никогда не будет счастлив».

— Хочешь помочь мне посадить их?

Я пожал плечами.

— Помогу. Все лучше, чем слоняться по комнатам.

Незрячему Уиллу пришлось показывать мне, сколько земли насыпать в горшок, сколько мха и подкормки добавить.

— Городскому парню не приходилось этим заниматься? — поддел он меня. — У вас в квартире совсем не было цветов?

— Были. У отца договор с какой-то фирмой. Оттуда раз в неделю привозили цветы. Флорист сам менял композиции. Отец говорил, что каждый должен заниматься своим делом.

Уилл показал мне, как правильно сажать розовый куст на клумбу.

— Магда любит белые розы, — сказал я.

— Почему бы тебе не отнести ей несколько штук?

— Не знаю…

— Между прочим, это она предложила оживить сад. Магда рассказала, что по утрам ты забираешься наверх и смотришь из окна на улицу. «Как цветок, ищущий солнца», это ее слова. Она беспокоится о тебе.

— С чего бы это?

— Не представляю. Возможно, у нее доброе сердце.

— Сомневаюсь. Просто ей за это платят.

— Ей платят за приготовление еды и уборку, а не за то, какое у тебя настроение.

Он был прав. Отец не требовал от Магды, чтобы она создавала мне хорошее настроение. Я только и умел, что грубить ей, а она делала для меня то, чего вовсе не обязана была делать. Как и Уилл. Его не нанимали розы сажать.

Я выкопал ямку для следующего куста.

— Уилл, спасибо за сад.

— Не стоит благодарности, — ответил он и бросил мне мешочек с подкормкой.

Позже я срезал три самые красивые белые розы и понес их Магде. Я хотел вручить их сам, но это вдруг показалось мне глупым. Я просто положил розы возле кухонной плиты. Я надеялся, что Магда поймет, кто принес ей розы. Потом, услышав ее шаги в коридоре, я сделал вид, будто сижу в туалете, и громко попросил оставить поднос у двери.

Глава 4

В тот вечер, впервые после переезда в Бруклин, я выбрался на улицу. Дождался, пока стемнеет, и хотя в начале октября еще довольно тепло, надел длинную куртку с капюшоном. Капюшон я надвинул почти на глаза. Подбородок и щеки скрылись под шарфом. Я шел, стараясь держаться поближе к стенам домов, поворачивался так, чтобы прохожие не видели моего лица. Там, где возможно, я нырял в безлюдные переулки. Умом я понимал, что так нельзя. Я ведь не кто-то там, а Кайл Кингсбери, сын не последнего человека в городе. Негоже мне таиться по переулкам и нырять за мусорные контейнеры, опасаясь, как бы случайный прохожий не заорал в ужасе: «Чудовище!» Я ничем не провинился перед людьми, у меня не было основания их сторониться. Тем не менее, я их сторонился, прятался, отворачивался. К счастью, меня никто не заметил. Удивительнее всего было то, что люди смотрели прямо на меня и как будто ничего не видели. Фантастика да и только.

Я знал, куда мне хочется попасть. В Сохо жил Джин Элиот, мой одноклассник по Таттл. Бывший одноклассник. Он устраивал самые крутые вечеринки (разумеется, когда родители куда-то уходили или уезжали).

Зеркало подсказало мне, что в ближайшие выходные родители Джина уедут, а он устроит очередное сборище. Конечно, мне туда не попасть. Это же не дискотека, Джин приглашал только своих. Но такой Кайл Кингсбери ни ему, ни его гостям не нужен.

Тогда зачем я туда шел? Я сам толком не понимал. Может, чтобы просто посмотреть издали. Если бы я попросил, зеркало показало бы мне всю тусовку. Однако мне захотелось увидеть это «на месте события», как выражался мой отец. Меня никто не узнает. И все же я рисковал. Меня могли схватить, принять за странного зверя, сбежавшего из зоопарка, и отправить в клетку. В общем-то, немалый риск. Но одиночество сделало меня смелым. Я устал сидеть затворником в пятиэтажном доме.

Люди проходили мимо, но даже те, кто смотрел на меня в упор, меня не видели. Отважусь ли я поехать на метро? Отважился. Я дошел до станции, которую ежедневно видел из окна. В мозг снова ввинтилась мысль: меня сейчас схватят и я поеду не в Сохо, а в зоопарк, куда мои бывшие одноклассники будут приходить поглазеть на меня. Я купил магнитную карточку на несколько поездок, спустился вниз и стал ждать поезда.

Час «пик» уже миновал, и в поезде было свободно. Я выбрал место в самом конце вагона. Раньше я ни за что бы там не сел. Я смотрел в окно, а не на пассажиров. И все равно, стоило мне опуститься на сиденье, как женщина, сидевшая рядом, тут же встала. Если бы она взглянула на отражение в оконном стекле, то увидела бы меня «во всей красе». К счастью, туда она не заглянула. Покачиваясь на ходу в быстро идущем поезде, женщина брезгливо морщилась, словно от меня воняло. Она ушла в противоположный конец вагона и уселась там.

И тогда я догадался. Она приняла меня за бездомного! Кто еще может ехать летом в теплой куртке и шарфе? Только бездомные, которые всю свою одежду тащат на себе, зимой и летом выглядят одинаково. Должно быть, прохожие на улице тоже принимали меня за бездомного и потому не обращали внимания. Я стал «человеком-невидимкой». Я мог гулять по улицам, и пока мне удается прятать лицо, никто на меня и не взглянет. Что ж, хоть какая-то свобода.

Осмелев, я оглянулся по сторонам. Никто на меня не смотрел. Кто-то читал, кто-то переговаривался с друзьями или тупо глядел в пространство.

Я доехал до станции «Спринг-стрит» и вышел из вагона, уже не соблюдая особых мер предосторожности. Теперь я шел по более освещенным улицам. Правда, я поднял шарф повыше, отчего мне стало тяжело дышать. Больше всего я боялся случайно встретиться со Слоан. Если она сдуру все-таки разболтала одноклассникам про меня, они наверняка вдоволь посмеялись и поиздевались над ней. И теперь, столкнувшись со мной, она захочет взять реванш и доказать, что говорила чистейшую правду.

Я подошел к дому, где жил Джин. В холле сидел консьерж, так что войти внутрь я не мог. Да я и не хотел там появляться. Не хотел видеть яркий свет, знакомые лица и сознавать, что все продолжается без меня, как будто меня никогда не существовало. У входа стояла большая уличная ваза с цветами. Я сумел незаметно проскользнуть и спрятаться за ней. В воздухе разливался знакомый запах. Я высунул голову. Так и есть: красные розы. Уилл гордился бы моей внимательностью.

Думаю, тусовка началась около восьми, но и к девять к дому еще подтягивались запоздавшие участники. Я был чем-то вроде живой скрытой камеры: я видел сцены, не предназначенные для чужих глаз. Девчонки снимали трусики или глотали что-то возбуждающее. Парни хвастались тем, что лежит у них в карманах и для кого это предназначено. Клянусь, мои бывшие друзья смотрели прямо на меня, но никто меня не видел. Никто не завопил: «Чудовище!» Меня замечали не больше, чем вазу с розами. То есть не замечали вовсе. Это было и хорошо, и плохо.

А потом появилась Слоан. Не одна, а с Салливаном Клинтоном, учившимся на класс младше. Они целовались взасос. Мне показалось, что я смотрю фильм категории R[18]. Может, я и впрямь стал «человеком-невидимкой»? В конце концов, вдоволь нацеловавшись, Слоан и Салливан вошли в подъезд.

Наверху веселились. Внизу я слышал только музыку и отдельные слова, если кто-то открывал окно. Как обычно на тусовках, народ все подтягивался. Кому надоедало — сваливали, не дожидаясь окончания. Время шло к полуночи. Я устал, вспотел в теплой куртке и уже подумывал убраться отсюда. Неожиданно дверь подъезда распахнулась.

— Оторвались по полной, — послышался голос Трея.

Он вышел вместе с Грейдоном Хартом, еще одним моим бывшим дружком.

— Джин умеет зажигать, — сказал Грейдон. — Это сборище куда лучше, чем в прошлом году.

— А что было в прошлом году? — спросил Трей. — Я тогда перебрал и отрубился.

Я вжался спиной в стену, желая, чтобы они поскорее ушли.

— Ты ничего не потерял. В прошлом году Кайл Кингсбери притащил озабоченную телку, и она полвечера паслась у него в штанах.

Оба парня засмеялись.

— Кайл Кингсбери. Имя из прошлого, — насмешливо произнес Трей.

Я невольно улыбнулся. Мне стало еще жарче в теплой куртке.

— Слушай, а куда девался Кайл? — спросил Грейдон.

— Вроде папочка устроил его в какой-то интернат для детей важных шишек.

— Сынок решил, что мы для него неподходящая компания?

Я внимательно смотрел на них, в особенности на Трея, ожидая от него хотя бы нескольких слов в мою защиту.

— Меня это не удивляет, — сказал Трей. — Корчил из себя супермена. Прямо на роже было написано: «Я красавчик, а мой отец — крутой ньюсмейкер».

— Придурок он, этот Кайл, — усмехнулся Грейдон.

— Еще какой. Я рад, что он убрался из нашего класса, — подхватил Трей.

Я отвернулся. Они обменялись еще несколькими фразами и ушли. У меня пылали уши и горело лицо. И этих парней я считал друзьями? Я думал, им действительно нужна дружба со мной. А они просто врали. Наверное, не только они. Все, кто мне улыбался. Что они сказали бы теперь, увидев мою мохнатую физиономию?

Не помню, как я добрался домой. Меня никто не замечал. Всем было все равно. Кендра оказалась права. Даже слишком права.

Глава 5

Я снова залез на MySpace. Нашел профиль и достал зеркало.

— Покажи мне Энджелбэйби1023, — велел я ему.

Но вместо «ангельской малютки» я увидел лицо Кендры.

— Ты же знаешь, это не поможет.

— Что ты здесь делаешь?

— Избавляю тебя от иллюзии. Твои попытки познакомиться с кем-то через Интернет ничего не дадут. Так настоящую любовь не найдешь. Твоя уловка не сработает.

— Почему, черт побери? Что, в Интернете мало девчонок, жаждущих любви? Просто пока мне не везло. Натыкаюсь на сплошных вруний.

— Ты собираешься целоваться с монитором? Говорю тебе, это ненастоящая любовь.

— С чего ты взяла? Люди постоянно знакомятся в Сети. Некоторые даже женятся.

— Одно дело познакомиться в Сети, встречаться и полюбить друг друга. И совсем другое, если ваши отношения развиваются только в электронном пространстве.

— Какая разница? Или ты думаешь, мне нужно поместить в профиль свою нынешнюю физиономию и надеяться, что кто-то захочет со мной знакомиться? Легко сказать — внешность не имеет значения. Очень даже имеет.

И вдруг я понял, почему Кендра злится.

— Ты злишься, что я нашел обходной путь. Современный способ познакомиться с девчонкой и не испугать ее своим видом. Чтобы она не упала в обморок от последствий твоего заклятия.

— Ошибаешься, Кайл. Мое заклятие — жизненный урок для тебя. Для этого я его и наложила. Если ты правильно усвоишь урок, будет здорово. Я не мешаю тебе. Пожалуйста, продолжай поиски. Но они ничего не дадут. А сейчас я появилась, поскольку пытаюсь тебе помочь.

— Интересно чем?

— Объяснить тебе: нельзя влюбиться в того, кого не знаешь. Ты жаловался, что все врут. Так ведь и твой профиль — сплошное вранье.

— Ты взломала пароль? Вообще-то это тебя…

— «Я люблю веселиться с друзьями…»

— Перестань!

— «Мы с отцом по-настоящему близки…»

— Заткнись! Заткнись! Заткнись!

Я зажал уши, но ее слова проникали мне прямо в сознание. Мне хотелось вдребезги разбить это чертово зеркало, ноутбук и все предметы в комнате. Я был жутко зол на Кендру, а все потому, что она была права. Я не искал настоящей любви. Я искал способа снять заклятие, не более того. О дальнейших отношениях я не думал. Но если я не могу познакомиться с кем-нибудь в Сети, как я найду любовь в реальной жизни?

— Ты понял, что я пыталась тебе втолковать? — спросила Кендра.

Ее слова вонзались мне в мозг. Я отвернулся от зеркала. Отвечать не хотелось. Горло у меня перехватило, и я не хотел, чтобы она слышала меня в таком состоянии.

— Кайл?

— Понял! — рявкнул я. — А теперь оставь меня в покое!

Глава 6

Я переменил имя. Отныне — никакого Кайла. От Кайла ничего не осталось. Кайл Кингсбери умер. Я больше не хотел так зваться.

В Интернете я узнал значение своего имени, и это стало последним гвоздем, заколотившим гроб с прежним Кайлом. Имя имело греческое происхождение и в переводе означало «обаятельный». Уже ложь. Тогда я стал искать, как на других языках будет слово «уродливый». Самым коротким и впечатляющим оказалось испанское слово «feo». (Зная это, кто решится назвать своего сына Фео?) Я подумывал назвать себя так, но в конце концов остановился на имени Адриан. В переводе оно означало «темный, мрачный». Мне это вполне подходило: я жил в темном и довольно мрачном мире. Я стал Адрианом. Все — то есть Магда и Уилл — теперь звали меня только так. Я был олицетворением темноты.

И жил я в темноте. Я спал днем, а ночью, когда никто меня не видел, гулял по улицам и ездил в пустом метро.

Я дочитал «Собор Парижской Богоматери» (печальный конец — всех настигла смерть). После этого взялся за «Призрака Оперы». Книга очень отличалась от дурацкого сюжета мюзикла Эндрю Ллойда Уэббера. Призрак вовсе не был непонятым романтическим неудачником. Убийца, годами державший в страхе весь оперный театр, — вот он кто. Призрак похитил молоденькую певицу и пытался силой добиться от нее любви, которой был лишен.

Я понимал чувства главного героя. Я сполна познал отчаяние. Я вдоволь набродился по темным улицам, напрасно выискивая хотя бы маленький огонек надежды. Я вполне осознал: одиночество порою становится непереносимым и может толкнуть на убийство.

Я жалел, что не живу в недрах громадного оперного театра или собора. Я жалел, что не могу, подобно Кинг-Конгу из фильма, забраться на крышу Эмпайр-стейт-билдинга. Но вместо этого у меня были только книги; книги и бесчисленные улицы Нью-Йорка, заполненные глупыми и равнодушными людьми. Иногда я прятался возле баров, там где потемнее, и смотрел, как подвыпившие парочки торопятся в темноту, чтобы заняться сексом. Я слышал их вздохи, сопение и стоны. Следя за такой парочкой, я представлял на месте парня себя, воображал, будто это меня сейчас обнимают, и мне в ухо, вместе со страстным шепотом, веет горячее женское дыхание. Я мог без труда обхватить когтями шею очередного счастливца и убить его на месте, а девчонку притащить к себе в логово и заставить отдаться мне, вне зависимости от ее чувств. Конечно, я бы не решился на такое, но меня пугала сама мысль. Пугало то, что эта мысль появилась в моей голове.

— Адриан, нам надо поговорить.

Когда Уилл вошел ко мне в спальню, я еще лежал в кровати. До его прихода я разглядывал устроенный им розарий, а сейчас просто лежал с полусомкнутыми веками.

— Уилл, большинство роз умерли.

— Так всегда бывает с цветами, растущими на открытом воздухе. Конец октября. Вскоре они все завянут. Природа засыпает до следующей весны.

— А я помогал им, чем мог. Когда видел, что лепестки побурели и съежились, я просто обрывал весь цветок. Я не боюсь шипов. Ранки сразу затягиваются.

— Выходит, этим розам повезло, — грустно улыбнулся Уилл.

— Наверное, я делал это зря. К чему напрасные мучения, если они все равно обречены на смерть? Как вы думаете?

— Адриан…

— Иногда я мечтаю, чтобы и мне кто-нибудь вот так же помог расстаться с жизнью.

Уилл подошел к кровати и внимательно глядел на меня своими незрячими глазами.

— Но есть и упрямые цветы. Вон та красная роза. Она цепляется за ветку и не падает. Я сам не свой, когда за ней наблюдаю. Все внутри переворачивается.

— Адриан, прошу тебя…

— Вы не хотите говорить о цветах? Я-то думал, вы любите цветы. Ведь это вы оживили сад.

— Адриан, я люблю цветы. Но сейчас мне хочется поговорить о наших отношениях, как учитель и ученик.

— Нормальные отношения. Разве нет?

— Их нет. Меня наняли заниматься с тобой. Сказали, что ты очень хочешь учиться. А с недавнего времени я понял, что получаю громадные деньги только за то, что живу в этом доме и почитываю книжечки в свое удовольствие.

— Вас это не устраивает?

За окном налетевший порыв ветра трепал упрямую красную розу. Несколько лепестков оторвались и улетели.

— Нет, не устраивает. Когда получаешь деньги не за что… выходит, я просто ворую их у твоего отца.

— Считайте это перераспределением богатств. Мой отец получает громадные деньги за имя. За имидж. Он зарабатывает в десятки раз больше тех, кто готовит студию, снимает передачу, — в общем, делает все, чтобы самоуверенная физиономия Роба Кингсбери не исчезла с телеэкранов. Он не заслуживает таких денег. А вы заслуживаете, поскольку вы продолжаете заниматься наукой, даже потеряв зрение. И деньги никогда не падали вам с неба. Это, знаете, как в романе про парня, который грабил богатых и раздавал награбленное бедным.

Естественно, вместе с Уиллом в спальню пришел и Пилот. Он жался к ногам хозяина. Я шевельнул пальцами, подзывая пса.

— Напрасно вы думаете, что я ничему не учусь. Сколько книг я успел прочитать за это время! «Собор Парижской Богоматери», «Призрак Оперы», «Франкенштейн». Сейчас читаю «Портрет Дориана Грея».

Уилл улыбнулся.

— Получается, тематическое чтение.

— Да. Эта тема — темнота. И люди, живущие во тьме.

Я все пытался подозвать Пилота. Пес никак не реагировал. Глупое животное!

— Мы могли бы поговорить об этих книгах. У тебя есть вопросы?

— Хотел спросить. Вот Оскар Уайльд — он был геем?

— О боже! Я-то думал, у тебя серьезные мысли. Может, даже откровения. Что-то умное.

— Не надо читать наставления, Уилл. Так был или не был?

— Был. И немало за это пострадал. — Уилл дотронулся до поводка Пилота. — Пилот к тебе не подойдет. Он чувствует такое же недовольство, как и я. Время перевалило за полдень, а ты все еще в пижаме, валяешься в кровати.

— А с чего вы решили, что я в пижаме? — удивился я.

— По запаху. И пес тоже. Но он это вдобавок и видит. И нам обоим это очень не нравится.

— Хорошо. Я через минуту оденусь. Это вас осчастливит?

— Меня — возможно. Особенно если ты примешь душ.

— Договорились. Так расскажите мне про Оскара Уайльда.

— Его сексуальная ориентация дорого ему стоила. Когда раскрылись его отношения с сыном одного лорда, Уайльда судили. Отец молодого человека утверждал, что Уайльд соблазнил его сына и вовлек в противоестественную связь. Литературная слава не уберегла Уайльда от тюрьмы, где он и умер.

— Я тоже в тюрьме, — сказал я.

— Адриан…

— Не возражайте. Взрослый мир любит врать. В детстве тебе долдонят: главное — не внешняя красота, а то, что у тебя внутри. Богатство души и все такое. Взрослые врут. На самом деле все по-другому. Что Феб из «Собора Парижской Богоматери», что Дориан… да и прежний Кайл Кингсбери — они вели себя с женщинами по-скотски, а из-за красоты им все сходило с рук. Когда ты уродлив, ты всю жизнь как в тюрьме.

— Я этому не верю, Адриан.

— Извините, но мне кажется, слепота сделала вас идеалистом. Можете не верить, но я прав.

Уилл вздохнул.

— Адриан, когда мы снова начнем занятия?

— Уилл, цветы в саду умирают.

— Вот что, Адриан. Если ты не прекратишь днем спать и мы не возобновим занятий, я уйду.

Теперь я смотрел на него. Я понимал, что Уилл на меня сердит, но не верил, что он может уйти.

— Но куда вы пойдете? Нелегко найти работу, когда вы… Я хотел сказать…

— Я закончу твою фразу. Нелегко найти работу, когда вокруг полно зрячих преподавателей. Да, нелегко. Зачастую люди видят слепого и начинают его либо жалеть, либо обманывать. Как-то у меня было собеседование с одним типом. Он мне так и сказал: «А вы не думаете, что в вашем положении работать опасно? Вдруг вы за что-нибудь зацепитесь, упадете и кого-нибудь покалечите? А если ваша собака кого-то укусит?»

— И поэтому вы ухватились за возможность учить такого лузера, как я?

Уилл не кивнул и не сказал «да». Он сказал другие слова:

— Я много учился, чтобы полноценно работать. Чтобы не быть обузой другим. Я не могу… не имею права сдаться и все бросить.

Он говорил о моей жизни. Я ведь и прежде жил на отцовские деньги. А если я не сумею снять заклятие, мне придется и дальше жить за его счет.

— Я не хочу ни жалеть, ни обманывать вас, — сказал я. — И очень не хочу, чтобы вы ушли.

— Для этого мы должны возобновить регулярные занятия.

Я кивнул, забыв, что он этого не видит.

— Завтра. Не сегодня. Завтра обязательно. Мне сегодня надо кое-что сделать.

— Твое «завтра» не отговорка?

— Нет. Обещаю вам: завтра мы возобновим занятия.

Глава 7

Я понимал: время ночных прогулок по городу заканчивается. Становилось все холоднее. Моя теплая куртка уже не бросалась в глаза, и я уже не казался людям обычным бездомным бродягой. Я не раз ловил на себе пристальные взгляды, и только быстрота моей реакций спасала положение. Оглянувшись, человек видел лишь мою спину и считал морду чудовища плодом воображения. Я не мог рисковать. Я начал выходить из дому позже, когда улицы и метро пустели и было меньше шансов, что меня поймают. Но это меня не устраивало. Мне хотелось жить жизнью улиц. А тут еще наш разговор с Уиллом и мое обещание возобновить занятия. Какие занятия, если ты ночь болтался по городу и готов заснуть прямо на полу? Я знал: Уилл — человек принципиальный. Если я не выполню обещание, он уйдет. А мне очень не хотелось с ним расставаться.

Меня ждала долгая зима, когда придется сидеть взаперти. Зато сегодня я мог идти куда угодно и ничего не бояться. Это был единственный день в году, когда никто не бросит на меня настороженный взгляд. Хэллоуин, День всех святых.

Я всегда любил Хэллоуин. Лет с восьми — это точно. Помню, мы с Треем забросали яйцами дверь одного нашего соседа за то, что он отказался играть с нами в «кошелек или жизнь» и назвал праздник глупостью. В тот день по Нью-Йорку бегало тысяч двести сорванцов в костюмах Человека-Паука. А когда я подрос и впервые попал на Хэллоуин в Таттл, где девчонки щеголяли в ажурных костюмах французских служанок, я полюбил этот праздник еще больше.

Он и сейчас оставался для меня любимым. Сегодня я на один вечер мог почувствовать себя нормальным человеком и не опасаться случайных разоблачений. Я вовсе не думал встретить кого-то, чтобы разрушить заклятие. На такое я не замахивался. Мне хотелось просто поговорить с какой-нибудь девчонкой. Если получится, потанцевать с ней, почувствовать, как она обнимает меня в танце. Всего один вечер.

Я стоял у входа в школу, где праздновали Хэллоуин. Это была пятая по счету школа. В остальных висели предупреждения: «ПУГАЮЩИЕ КОСТЮМЫ НЕ ПРИВЕТСТВУЮТСЯ». Рисковать я не хотел. Вдруг кто-то попытается содрать с меня «маску»? Должно быть, эта школа была частная. Ребята выглядели вполне прилично. Уровень не такой крутой, как у Таттл, но это меня устраивало.

Я прошел в вестибюль. Из распахнутых дверей тускло освещенного спортивного зала доносилась музыка. Там танцевали. Кто-то держался имеете, но большинство развлекались в одиночку. У дверей стояла девчонка, продававшая билеты. Школьных удостоверений она не спрашивала. Вполне подходящее место для меня.

Так чего же я медлю? Я замер в нескольких футах от продавщицы билетов, одетой как Дороти из «Волшебника страны Оз». Правда, в фильме у девочки не было татуировок и пурпурных волос.

Мимо меня проходили парни и девчонки. Никто даже не оборачивался в мою сторону. Отлично. По манере держаться я легко распознавал будущих чир-лидеров, сборщиков средств для различных фондов, политиков, вечных шутов и тех, кто сегодня надеялся кого-нибудь снять. Были и такие, которые сами не знали, зачем сюда пришли. Я долго стоял, разглядывая толпу.

— Клевый костюмчик, — услышал я.

Диджей запустил «Monster Mash[19]». Некоторые стали танцевать.

— Эй, парень, я с тобой разговариваю. Костюмчик у тебя клевый.

Это была продавщица билетов. Здешняя Дороти. Все, кто хотел попасть в зал, уже прошли туда. Мы остались с нею одни.

— А-а. Спасибо.

Я уже не помнил, когда в последний раз говорил со сверстницей.

— Кстати, и твой костюм мне нравится.

Девчонка улыбнулась и встала так, чтобы мне были видны ее ноги в ажурных колготках.

— А знаешь, как он называется? Я назвала мой костюм «Это уж точно не Канзас».

Я засмеялся и спросил:

— Татуировки у тебя настоящие?

— Нет. Зато краска для волос продержится целый месяц. Мамочке я об этом ни гу-гу. Она думает, я просто цветным лаком побрызгалась. У бабули на следующей неделе юбилей — семьдесят пять. Вот смеху будет.

Я опять засмеялся. Девчонка была довольно симпатичная, да и ножки в ажурных колготках заводили.

— А почему ты не идешь в зал?

Я покачал головой.

— Да мы договорились тут встретиться…

Зачем я это сказал? Испытание на реальность я прошел. Девчонка подумала, что у меня потрясающий костюм. Я вполне мог купить у нее билет и войти в зал.

— Понятно, — сказала «Дороти», взглянув на часы.

Я толкался у дверей еще минут пятнадцать, наблюдая за танцующими. Раз я соврал насчет встречи, идти в зал было бы глупо. По сценарию, я должен ходить взад-вперед, поглядывать на часы, затем махнуть рукой и удалиться. Но огни, музыка, смех танцующих — это притягивало меня. Уходить не хотелось. Идти в зал тоже не хотелось. Мне нравилось стоять в вестибюле. Здесь было прохладно и дул приятный ветер.

— Знаешь, что мне больше всего нравится в твоем костюме? — спросила девчонка.

— Что?

— То, что ты додумался надеть поверх него обычную одежду. Получается, наполовину человек, наполовину чудовище.

— Спасибо, что оценила. У нас как раз тема по литературе — «Чудовища в романах». Слышала, наверное, про «Собор Парижской Богоматери»? Еще есть «Призрак Оперы». Кстати, куда интереснее мюзикла. Потом «Дракула». После него будем читать «Человека-невидимку». Вот я и решил нарядиться как человек, волею судьбы превратившийся в чудовище.

— Круто. С креативом у тебя все в порядке.

— Спасибо. Я взял старый костюм гориллы и чуть-чуть… модифицировал его.

— А кто у вас преподает литературу?

— Мистер… мистер Эллисон.

Я попытался на глаз определить возраст девчонки. Мы с ней явно были одногодками.

— Преимущества двенадцатого класса, — сказал я, снисходительно улыбаясь.

— Надо будет и мне попасть к нему в класс. Я пока в десятом.

«Я тоже», — чуть не вырвалось у меня, но я вовремя спохватился.

— Мне очень нравятся его уроки, — вместо этого сказал я.

Мы постояли еще немного. Потом девчонка сказала:

— Обычно я не суюсь в чужие отношения, но, по-моему, ты напрасно ждешь. Кинула тебя твоя подружка. Через пять минут заканчивается моя смена. Если хочешь, пойдем в зал со мной.

— Конечно хочу, — улыбнулся я.

— Это действительно жутковато, — сказала она.

— Что именно?

— Сама не знаю. Я еще не видела, чтобы маска могла менять выражение лица. Хмурилась или улыбалась, как у тебя.

Девчонка протянула мне руку и представилась:

— Бронуэн Крепс.

Я пожал ее руку.

— Адриан… Адриан Кинг.

— Потрясающее ощущение, — сказала она. — Какие у тебя шикарные перчатки на руках. Кажется, не руки, а лапы.

— Значит, я не зря столько времени ухлопал на подготовку костюма.

— Вау! Ты, должно быть, очень любишь Хэллоуин.

— С детства. Я был робким мальчишкой. Поэтому мне нравилось представлять себя кем-то другим. Суперменом. Или Человеком-Пауком.

— Знаешь, я тоже была робкой. Я и сейчас не особо смелая.

— Ну да? Какая же ты робкая, если заговорила со мной?

— Увидела, что подружка тебя обманула. Почувствовала родственную душу.

— Родственную душу? — улыбнулся я. — Может, и так.

— Слушай, перестань.

Бронуэн говорила про мою улыбку. Она сама выглядела довольно странно: белокожая, с пурпурными волосами. Костюм французской служанки идет девчонкам, у которых есть задатки шлюх. А эта — типичная домашняя девочка. Наверное, ее родители ушли в театр или в гости. Год назад я бы и говорить с такой не стал. Сейчас я радовался, что хоть кто-то со мной общается.

Подошла сменщица, и мы с Бронуэн отправились танцевать. Пока мы шли, она расстегнула вырез платья. Видно, решила показаться мне более соблазнительной. Над левой грудью у нее красовался паук.

— Нравятся мне пауки, — сказал я и быстро провел рукой по татуировке.

Наверное, она решила, что у меня на руках перчатки из особой резины, и не стала возражать.

— Знал бы ты, как долго мне эту татуировку делали! Всю задницу отсидела, — призналась моя новая спутница. — Давай потанцуем.

— А который час?

— Скоро полночь.

— Ведьмино время.

Мы вошли в круг танцующих. Быстрая мелодия сменилась медленной. Я прижал Бронуэн к себе.

— Интересно, какой ты под этим костюмом? — спросила она.

— Не все ли равно?

— Просто вспоминаю, видела ли тебя раньше.

— Вряд ли, — сказал я, пожимая плечами. — Я тебя не припомню.

— У тебя много увлечений? — спросила она.

— Раньше было много, — сказал я, вспомнив слова Кендры про ложь. — А сейчас я в основном читаю и вожусь с цветами.

— Странно. У нас и девчонки не больно-то любят возиться с цветами.

— У меня за домом есть садик. Я выращиваю розы. Мне нравится на них смотреть. Я планирую устроить оранжерею, чтобы розы цвели и зимой.

— Круто! Я еще не встречала парня, которому правится садоводство.

— Всем в жизни нужна красота.

Я притянул Бронуэн ближе, чувствуя на груди тепло ее дыхания.

— Нет, Адриан, я всерьез спрашиваю: как ты выглядишь на самом деле?

— А если бы я был похож на Призрака из оперного театра или другое чудовище?

Девчонка беспечно рассмеялась.

— Не знаю. В мюзикле он такой романтичный. Помнишь, как он поет? Мне хотелось, чтобы Кристина ему отдалась. Наверное, многие женщины так думают.

— А если бы я выглядел так не только в Хэллоуин, но и всегда? — спросил я, указывая на свое жуткое лицо.

— Лучше сними маску. Я хочу посмотреть, какой ты на самом деле, — со смехом попросила она.

— А если я настоящий красавчик? Ты на меня рассердишься?

— Может, чуть-чуть. — Заметив, что я хмурюсь, Бронуэн добавила: — Я шучу. Кому не понравится красавчик?

— Тогда не все ли равно, как я выгляжу? Давай просто танцевать.

Бронуэн надула губки, но согласилась. Мы с ней неплохо танцевали.

— А как я тебя узнаю в понедельник, когда начнутся занятия? — шепотом спросила она. — Честно, Адриан, ты мне понравился. Я хочу тебя снова увидеть.

— Я сам тебя найду. Посмотрю по коридорам и найду.

Она вдруг сунула руку мне под воротник рубашки и стала шарить, разыскивая нижнюю часть маски.

— Эй, прекрати!

— Я хочу посмотреть.

— Прекрати!

Я постарался вырваться из ее рук, однако Бронуэн крепко держала меня за шею.

— Слушай, как она у тебя…

— Прекрати! — зарычал я.

На меня уже оборачивались. Я оттолкнул Бронуэн, но мы с нею так сплелись, что она споткнулась и схватила меня за шею. Я заломил ей руку за спину. Что-то хрустнуло. Потом девушка испуганно закричала. Я бежал к метро, и у меня в ушах звенели ее крики.

Мистер Андерсон: Спасибо всем, кто вернулся. Я решил сделать наш чат открытым, поскольку убедился, как трудно придерживаться выбранных тем.

Медведочеловек: У меня есть важное заявление.

Лягушан: нкто н слшал о млчальнце.

Медведочеловек: Я в доме! сплю в квартире! Они меня пустили.

Нью-Йоркское Чудовище: Кто пустил?

Медведочеловек: те 2 девчонки… они меня взяли к себе.

Лягушан: птрсаще мдвед!!!

Нью-Йоркское Чудовище: очень завидую.

Мистер Андерсон: Медведочеловек, ты нам расскажешь?

Медведочеловек: 1 ночь они меня впустили и я спал на коврике. Когда я никого не съел, они решили, что меня можно впускать каждую ночь.

Нью-Йоркское Чудовище: Это здорово!

К чату присоединилась ДеваМолчальница.

Лягушан: Привет млчальнца.

ДеваМолчальница: Привет, Лягушан. Привет всем. Вы ни за что не угадаете, откуда я сейчас пишу.

Нью-Йоркское Чудовище: Откуда (ты обращаешься ко мне или все сердишься?)

ДеваМолчальница: Я обращаюсь ко всем. Я пишу из его дома!

Лягушан: дома? Каждй хтел б ппасть в дом.

Нью-Йоркское Чудовище: Потрясающе!

Лягушан: я п-прежнму в прду.

ДеваМолчальница: Я встретила его на танцах в клубе. Он танцевал со мной. У меня нет голоса, но ему нравилось, как я танцую, хотя каждый шаг отдавался болью в моих ногах. Он уговорил родителей, чтобы они позволили мне ночевать на диване в их гостиной. Мы с ним добрые друзья, но, конечно же, мне хочется большего.

Медведочеловек: конечно.

ДеваМолчальница: Мы с ним катаемся на яхте и долго гуляем, уходя далеко от дома.

Медведочеловек: Понятное дело. Теперь ты можешь ходить.

ДеваМолчальница: Но мне это дорого достается. У меня сильно кровоточат ноги, но я стараюсь не показывать виду, чтобы не расстроить его. Я очень люблю его, хотя он и называет меня заторможенной.

Мистер Андерсон: Заторможенной?

Нью-Йоркское Чудовище: Ну и паршивец! Ты ведь не заторможенная!

ДеваМолчальница: Я неправильно выразилась… Конечно, надо было написать «немой». Он не считает меня глупой.

Нью-Йоркское Чудовище: Мне все равно это не нравится.

ДеваМолчальница: Пока все идет хорошо. Извините, что столько говорю о себе. Как дела у других?

Медведочеловек: Ты теперь спишь на диване. Я сплю на подстилке!

Лягушан: у мня безнаджно пргаю да вс кдато не туда.

Нью-Йоркское Чудовище: Понятно. Подождем дальнейшего развития событий.