Чудовищные злодеяния финско-фашистских захватчиков на территории Карело-Финской ССР. Сборник документов и материалов

1. Показания пострадавших и очевидцев о зверствах финских захватчиков

Мы, нижеподписавшиеся, бойцы, политработники, представители мирного населения, составили настоящий акт о зверствах и издевательствах над мирным населением и пленными красноармейцами со стороны финских захватчиков.

8 декабря 1941 г. в местечке бараков ББК (Беломорско-Балтийского канала) финны выгнали на улицу всё мирное население, находящееся в бараках. Мужчин расспрашивали, где находится Красная Армия и сколько войск. Когда советские люди отказались дать сведения о наших частях, тогда финны на глазах жён и детей забрали мужчин из мирного населения, в том числе: Лобус Василия Иосифовича, рождения 1914 г., диспетчера пристани Медвежьегорск; Вербицкого Ивана Викентьевича, рождения 1916 г., слесаря механических мастерских местечка Пиндуши; Бажина Ивана и Третьяк, рабочих лесопункта Пиндушской судоверфи; Колбасовского, Гром Ф. Я., Бобкун И.

У всех забранных людей из гражданского населения и, кроме того, у четырёх красноармейцев финны забрали деньги, документы, карманные часы, сняли тёплую одежду и валенки, после чего всех расстреляли тут же на окраине посёлка.

Настоящий акт составили очевидцы расстрела и участники в похоронах расстрелянных.

От секр. Партбюро 24 СП Попов, от секр. КСМ 24 СП Махин, Погожильская, Гром

В бараки, расположенные между г. Повенец и деревней Габсельга, ворвались финны. В это время в нашем бараке находилось около 30 человек, в том числе 4 красноармейца. Красноармейцев и 16 человек местных жителей финны разули и вывели из барака. Не прошло и 15 минут, как мы услышали несколько залпов. Мы поняли, что финны расстреляли наших людей. Немедленно бросились в лес, откуда были слышны звуки выстрелов. Здесь лежала груда ещё не остывших трупов. Среди них лежали Третьяк Пётр, Колбасовский, Гром Ф., мой сын — Бобкун и многие другие, близкие нам и родные.

В Заонежском районе была зверски замучена, а затем расстреляна финнами секретарь сельской комсомольской организации и депутат Кузарандского сельсовета Мухина Татьяна Андреевна, 1921 года рождения. По данным, полученным от местного населения, установлены следующие обстоятельства убийства Мухиной.

Финские военные власти в Кузаранде много раз избивали на допросе Мухину, после чего бросали её в холодное помещение школы, служившее камерой предварительного заключения. Родных и знакомых к Мухиной не допускали. У школы была выставлена усиленная охрана. Во время одного из очередных допросов тов. Мухина вырвалась из рук финнов и хотела убежать, но уже на улице её смертельно ранили финские солдаты и снова бросили в камеру. Здесь вскоре раздалось несколько выстрелов, и Таня Мухина была убита.

Здравствуйте, дорогие друзья!

Представился мне случай отправить Вам партизанской почтой письмо. Не описать Вам, родные, всего того, что натворили в Ведлозерском районе финские гады. С самого начала полицейские, которых посадили финны в деревнях, начали грабить население, отбирать последние крохи. Повсеместно начался голод.

Но это было ещё только начало. В феврале 1942 г. всему населению в возрасте от 12 до 50 лет, не исключая и больных, приказали явиться в деревню Паннила. Когда все явились, то нас посадили в 4 закрытые машины. Куда везут — никто не знал. Везли долго. Потом оказалось, что всех — и стариков, и больных — финны решили заставить рыть окопы, строить разные укрепления. Жили здесь люди, как заключённые, в невыносимых условиях. Здесь, на этих работах, находилась и жительница дер. Паннила М. Петрова. Ей за 50 лет. Петрова тяжело заболела, и в один из дней она не смогла выйти на работу. Коменданту Паасонен сообщили о том, что Петровой нет на работе. Комендант взял резиновую дубинку и отправился учинять расправу над полумёртвой женщиной. Он вошёл в избу, снял шинель и начал избивать резиновой дубинкой беспомощную женщину. Он бил её до тех пор, пока из её груди не перестали вырываться стоны. А потом этот зверь бросил свою жертву и приказал, чтобы её вынесли в арестантскую. Много здесь людей замучено, загублено.

При советской власти жил хорошо, имел двух коров, тёлку, овец и поросёнка. А теперь у меня ничего нет, всё отобрали финны. Кошку — и ту пристрелили их солдаты. Никогда я не бывал наказан на своём веку, а у финнов я просидел 14 суток в «будке» в мае за ловлю рыбы в неуказанные часы и за пререкания с начальством. В связи с арестом дома у меня произвели обыск и отобрали 90 килограммов муки, которая была спрятана с приходом в Заонежье финнов.

^{20 июня 1942 г.}

(Подпись)

1943 г., 19 марта. Мы, нижеподписавшиеся, политрук Кубачёв А. С., техник-лейтенант Бережков А. Ф., старшина Братин Г. М., работница Рапица Е. А., составили настоящий акт о зверствах финских бандитов над работницей Вдовицыной А. П.

16 марта 1943 г. банда финнов, отступающая под ударами Красной Армии, зверски замучила работницу Вдовицыну Августину Павловну. Финны нанесли ей сквозные ножевые раны в левую грудь и грудную клетку. Голова была прострелена автоматной очередью. Нанесены ещё четыре пулевые раны в другие части тела. Финские изверги дошли до такого изуверства, что произвели выстрел в половой орган. Поиздевавшись над советской девушкой, финны бросили её труп у машины и окрылись.

(Подписи)

^{от Политовой Оли, 15 лет, и Политова Пети, 12 лет, проживающих в в посёлке бывшего лагеря № 7, в городе Петрозаводске}

Мы, Политовы Оля и Петя, жили в д. Пегрема, Заонежского района, Карело-Финской ССР, в семье. У нас были отец и мать. Они работали в колхозе им. Калинина — мать телятницей на ферме, а отец ловил для колхоза рыбу.

Осенью 1941 г. к нам в деревню пришли финны и начали отбирать хлеб у колхозников. У нас хлеб был закопан в землю и так замаскирован, что финны не могли бы скоро его найти. Наш хлеб не нашли, хотя искали вооружённые финские солдаты.

Во второй раз финские грабители пришли откапывать хлеб с собаками и оружием. Грозя пристрелить отца, они потребовали отдать им хлеб. Начали копать, и собаки нашли весь хлеб, и финны несколько раз ударили отца по лицу.

Хлеб финны вывезли, отобрав его с помощью собаки также и у других колхозников.

Женщины со слезами просили отдать хлеб для детей, а финны не дали и начали бить плетьми тех, кто подходил близко к сваленному в кучу хлебу.

Население получало от финнов муки по 200 граммов на человека, но мука была с опилками. Мы из этой муки варили кашу и, хоть невкусно, — ели.

В октябре мы с мамой пошли в другую деревню — в Ламбасручей — получать норму. Мы стояли в очереди, вдруг подошёл финн, начальник по лесному делу, и стал ругаться, зачем стоим в очереди, и погнал женщин на две стороны. Потом схватил нашу маму под руки и с лестницы выбросил на мёрзлую землю; мать без сознания лежала на земле, я начала плакать, а он наставил на меня револьвер. До лодки мать несли на носилках, а в барак она еле-еле дотащилась и сразу заболела. У неё болела грудь, и она обижалась, что колет в лёгких, — она ушиблась при падении на мёрзлую землю. Врачей не было близко, и поэтому матери помощи оказано не было. Когда мы пошли к начальнику-финну просить свезти мать в больницу, в Великую Губу, за 50 километров, он закричал, что «русской собаке нет у нас лошадей, умрёт — так и надо…»

Через две недели мама умерла, мы её схоронили.

А отец у нас ещё раньше матери умер. Умер он от истощения, потому что сильно голодал, так как кроме 200 граммов хлеба ничего финны не давали. Получать норму было трудно — приходилось переезжать через 2 озера, перетаскивать лодку через гору. Мы ослабли от голода и не могли ходить за нормой и по 2 недели жили без кусочка хлеба. За пять километров от нашей деревни была финская столовая; мы с отцом пошли в столовую, стали умолять накормить нас. Отцу было 62 года отроду, он обессилел и ходил с палочкой в руках. Его накормили. Он с жадностью съел супу-баланды и 3 комочка хлеба. После обеда мы пошли обратно; отец прошёл половину дороги и упал в снег. Я побежала домой сказать матери, с помощью других колхозников его довели до дома. Пролежав на печи 3 дня, отец умер.

Сейчас мы остались без отца и матери.

Мы видали, как финны издевались над советским народом.

Когда отобрали хлеб у Федоровой Марии Фёдоровны, то её и мужа так пороли плетью, что муж на второй день умер. Один финн держал, а другой порол на снегу лежащего Фёдорова, от чего Фёдоров так кричал, что мы все разбежались по домам.

Тут же пороли Овчинникова Михаила Егоровича Его вывели на озеро, в морозную погоду, приказали раздеться и пороли, пока не упадёт, а потом велели одеться. Через полчаса снова продолжалась порка, пока Овчинников не потерял сознания.

Когда у нас умерли мать и отец, мы пошли в деревню просить хлеба, по дороге патрули стали стрелять вслед, мы испугались и остановились, нас задержали и за то, что я самовольно пошла в деревню, сняли с меня пиджак и кофту, начали пороть, дали мне 14 плетей. Через неделю я снова пошла просить хлеба для братишки, меня снова задержали и снова дала 14 плетей.

Мы пошли в другую деревню просить хлеба; нас финны увезли в Великую Губу, посадили в холодную «будку», продержали 2 недели и отправили в Петрозаводск в 7-й лагерь, где мы и прожили до прихода Красной Армии.

Нас финны сделали сиротами, но мы теперь будем учиться и станем полезными людьми.

(Подписи)

Мы, нижеподписавшиеся, бойцы, сержанты и офицеры артиллерийского подразделения — капитан Глущенко Сергей Иванович, капитан Володин Пётр Макарович, младший лейтенант Иванов Александр Александрович, ефрейтор Лешенко Степан Маркович, сержант Бекоев Константин Сергеевич и ефрейтор Дейнега Иван Васильевич, составили настоящий акт о зверствах, которые творили финские бандиты над пленными красноармейцами и подростками — жителями селения Погран-Кондуши Карело-Финской ССР.

Придя в селение Погран-Кондуши с передовыми частями, мы обнаружили здесь шесть трупов пленных красноармейцев. Трупы были разбросаны финнами по селу. Возле одного дома лежали: младший лейтенант, младший сержант и один рядовой. У младшего лейтенанта финские палачи отрезали ухо, отрубили левую руку, изранили кинжалом голову, у младшего сержанта — выколот глаз, вывернута левая рука и правая нога, у рядового изрезана ножом правая рука и разбита топором или каким-то другим тяжёлым предметом голова. На окраине селения в кустах был найден труп сержанта. У него отрезано правое ухо, нос, отсечены руки. Два трупа красноармейцев найдены на дороге. Их тела также изрезаны кинжалами, исколоты штыками и залиты кровью.

Кроме того, в том же селении мы обнаружили пять трупов 15-16-летних подростков, которые, по словам жителей, вернулись в село, пытались укрыться от угона в Финляндию, но были пойманы и зверски убиты на глазах их родителей и односельчан.

Чувствуя приближение возмездия, финские разбойники с каждым днём всё более и более неистовствовали. Уподобляясь своим берлинским хозяевам, они зверски избивали женщин, стариков, детей, мучали и терзали пленных красноармейцев.

(Подписи)

^{Июль 1944 г.}

Дорогие товарищи из редакции!

Я очень прошу опубликовать это письмо, чтобы все наши бойцы узнали о героической комсомолке Насте Звездиной, погибшей от рук финских палачей.

Во время политической информации командир нашей батареи капитан Кузнецов взял в руки номер газеты «Правда» и начал читать статью «Героическая дочь советского народа». Дрожь пробежала по моему телу, когда я услышал:

«2 февраля 1943 г. после трёхмесячных жестоких пыток в оккупированном городе Олонце была убита комсомолка Анастасия Михайловна Звездина. Палачи перед казнью раздели её догола, вывели на мороз и после долгих истязаний расстреляли и бросили в яму».

Никогда я ещё так не волновался. Я попросил слово, встал и показал своим боевым товарищам фотографию, которую я всегда ношу с собой — фотографию Насти Звездиной. 18 октября 1940 г. мы прощались с ней в г. Олонце. Я уходил в Красную Армию.

На фотографии была её надпись: «На память Анатолию от Анастасии. Честно служи Советскому Союзу».

Я рассказал бойцам о Насте. Мы жили рядом и очень дружили. Это была девушка с кипучей энергией, комсомолка-активистка, лучшая ученица школы, прекрасный спортсмен, большая любительница литературы и музыки. Окончив школу, она пошла работать в районную газету, работала много и часто говорила мне:

— Как бы много мы ни работали — всё мало. Для родины нужно отдавать все свои силы, а может быть, придёт такая пора, и мы не пожалеем свою жизнь.

И вот сейчас мы узнали о трагедии в Олонце. Финские мерзавцы убили Настю.

Перед своей смертью Настя бросила в лицо палачам:

— Вы можете убить меня, но всех нас не убьёте. Наши придут! Да здравствует Сталин!

И мы пришли, мы идём дальше. Мы идём вперёд и на штыках своих несём мщение и смерть лютому врагу.

Сержант А. Колесников

^{Красноармейская газета «В бой за родину»}

В 1942 г. оккупанты арестовали в селе Попран-Кондуши секретаря подпольного Олонецкого Райкома ЛКСМ Настю Звездину. В течение трёх месяцев они водили её на допрос, пытаясь вырвать признанье, но натолкнулись лишь на презрительное молчание девушки. Пытаясь сломить дух гордой и мужественной дочери карельского народа, финны приговорили Звездину к расстрелу, но сознательно задерживали исполнение приговора. Пытаясь усугубить мучения девушки, оккупанты разрешали её родным и знакомым приходить в камеру на свидание. Нужны были исключительное мужество и самообладание, чтобы не дать возможности палачам смеяться над слезами, над бессонными ночами в одиночестве.

Но 23-летняя подпольщица карелка Настя Звездина и в этих тяжёлых условиях не переставала чувствовать себя большевиком. 16 ноября 1942 г. она пишет подруге:

«Здравствуй, Лиза, дорогая! Не нахожу слов, чтобы отблагодарить тебя за ту заботу и помощь, которую оказываешь мне. Подобная помощь неоценима. На будущей неделе, вероятно, решится моя судьба. Что же, что будет, то будет, Пусть меня расстреляют, но ещё останутся сотни, тысячи, миллионы таких как я. Они отомстят за смерть и кровь моего народа. Да, отомстят. Не сомневайтесь, настанет такой день, и опять засияет солнце счастливой жизни. Ждите Красную Армию, она обязательно придёт. Ещё раз спасибо тебе за внимание ко мне. Ну, будь здорова, береги детей. Целую всех. Настя».

И в другом письме, к другой подруге: «Дни моей жизни сочтены — присуждена к расстрелу. Что ж, если смерть поглотит меня, я знаю, за что отдаю самое дорогое — жизнь свою. А когда знаешь это, тогда не страшно на смерть открытыми глазами смотреть… Так желаю тебе, Женя, долгой, долгой жизни… Желаю тебе сильной воли… С приветом, Настя».

После трёхмесячной пытки ожидания смерти финны назначили день расстрела.

И Настя поняла, как она должна умереть.

Когда солдаты подняли винтовки, когда позади уже зияла чёрная пасть могилы, девушка шагнула вперёд и крикнула: «Будьте вы прокляты, палачи! Стреляйте, всех не перестреляете!.. Прощай, моя родина!»

^{Из статьи «Школа мужества», напечатанной в газете «Комсомольская правда» за 17 августа 1944 г.}

Составлен комиссией под председательством т. Анхимова П. М. в составе членов: пред. РИКа Семёнова П. 3., капитана Батракова, учительницы Чаккиевой А. П. и зав. районным отделом здравоохранения Нечаевой В. С. в с. Пряжа, 20 сентября 1944 г.

Белофинские холопы Гитлера осенью 1941 г. временно захватили территорию Пряжинского района, сразу же ввели здесь каторжный режим для попадавших к ним советских военнопленных и мирных советских граждан. В районе была создана густая сеть концентрационных лагерей, тюрем и так называемых «будок», которые по существу представляли из себя сельскую тюрьму и были созданы почти в каждой деревне.

В лагерях, тюрьмах, «будках» белофинны творили гнусные преступления: избивали советских граждан, советских военнопленных, морили их голодом, всячески надругались над ними, убивали и расстреливали без всяких на то причин.

Советскую гражданку Фокину Александру, уроженку дер. Ялекка Сямозерского сельсовета, белофинны вместе с другими гражданами заставили сооружать оборонительные рубежи. Труд был непосильно тяжёлым, питание плохое. Фокина день ото дня теряла силы и не стала выполнять нормы. Белофинны её за это избивали и несколько раз инсценировали её расстрел. В результате избиений и пыток она сошла с ума.

15-летний подросток Попов из Вешкелиц Пряжинского района рассказал:

«Осенью 1942 г. белофинны ночью заставили меня одного поехать в другую деревню свезти какой-то груз. Ночь была тёмная дождливая. Дул сильный ветер. Я страшно боялся и не поехал. Утром пришли финские солдаты и стали бить меня розгами, топтать. Я потерял сознание… От этих побоев я потерял слух и получил увечье».

Не щадили белофинские палачи и советских детей. В школах их за малейшие шалости, за разговоры на русском языке жестоко избивали. В Пряжинской школе мальчика Загоскина Витю 7-летнего возраста, проживающего в с. Пряжа, учительница финка Кенне била по щекам за то, что он во время урока нагнулся под парту за карандашом.

Чунаева Николая 12-летнего возраста, проживающего в Пряже, и других его товарищей в школе за малейший проступок били розгами, таскали за уши и волосы, били по щекам. Особенно бесчеловечно относились к детям учительница финка и директор Пряжинской школы финн Роберт Аксола.

В Овятозерской школе финские учителя за малейший проступок советских детей заставляли прыгать на одной ноге по 30 раз и более на одном месте.

(Подписи)

^{от гражданина Кулешова Фёдора Ивановича, проживающего в с Пряжа, д. № 64}

Финско-фашистские захватчики, временно захватив территорию Пряжинского района, творили гнусные преступления над мирными советскими гражданами и советскими военнопленными. В дополнение к имеющимся у вас фактам гнусных злодеянии белофиннов заявляю вам ещё об одном их преступлении.

В деревне Сямозеро вместе с другими советскими гражданами белофинны мобилизовали на строительство оборонительных сооружений гражданку Фокину Александру. Труд был непосильно тяжёлый, питание плохое, отчего гражданка Фокина день ото дня теряла силы и, наконец, не стала выполнять нормы. За это белофинские изверги стали её подвергать жестоким телесным наказаниям и несколько раз инсценировали её расстрел. В результате всех этих пыток гражданка Фокина сошла с ума.

Это гнусное преступление финских холопов Гитлера широко известно всем гражданам деревни Сямозеро.

Гражданка Фокина уроженка Пряжинского района. Сямозерского сельсовета, из деревни Алекка.

(Подпись)

^{3 сентября 1944 г.}

С приходом финских бандитов на нашу советскую землю нас заставляли обрабатывать поля и сеять хлеб. Во время обмолота хлеба финны его забирали до единого зерна. За него они нам ничего не платили. Нам выдавали карточку на получение 7,5 килограммов хлеба в месяц, но фактически ничего не давали, карточки оставались неотоваренными.

За время оккупации финны не выдали нам ни одного метра мануфактуры или промтоваров, хотя карточки и выдавали. Меня, старика, взяли со всем трудоспособным населением села на работу по возведению укреплений по реке Свирь и продержали там больше года. Кормили нас очень плохо, давали на тяжёлых работах только по 400 граммов хлеба в день и больше ничего. А русским, находившимся с нами на возведении укреплений, давали хлеба ещё меньше — по 250 граммов в день. Русских финны особенно сильно ненавидели. Всю злобу свою они вымещали на русских, называли их собаками.

Люди на работах истощали. Свирепствовали болезни: тиф, грипп, дизентерия. Начальник работ постоянно ходил с резиновой дубинкой и за малейшую провинность или, по его мнению, слабую работу безжалостно избивал людей резиновой дубинкой.

На нашем участке в 4 километра работало 800 человек. Зимой в бумажных бараках, где мы жили, было грязно, скученно, больные и здоровые спали вместе. Находились мы всё время под охраной солдат, которые обращались с нами хуже, чем с каторжниками.

За малейшие проступки или, как финны называли, «слабую работу» нас не только избивали, но и сажали в карцер до 10 дней. Просидев в карцере несколько дней, человек обессилевал и валился с ног, а его опять гнали на работу.

На работах находились люди и старше меня, глубокие старики, — а мне уже тоже ведь 57 лет, — также и женщины, например мои соседки Гутеева Марина, Родионова Вера, Петухова Катя и подростки по 15–16 лет. Все они работали на этих каторжных работах наравне с мужчинами.

Перед уходом финны пытались нас угнать в Финляндию, но Красная Армия помешала им это сделать.

Тяжело вспоминать годы, прожитые в оккупации. Сердце сжимается от боли и ненависти, когда вспоминаешь, как издевались финские звери над русским народом.

Я выросла, училась и стала учительницей в советской стране. Хорошо жила. В школе учила детей, передавала им свои знания. В 1941 г. разразилась война. Наш Заонежский район оккупировали финны.

С трепетом и страхом смотрели мы, когда по улицам потащились их отряды. Фашистские порядки они ввели с первых дней. Начали с того, что стали отбирать у жителей весь хлеб, не оставляя им ни крошки.

— Хватит, полопали хлеба, — кричал начальник по снабжению Симола.

Отбирали не только хлеб. Забирали всё, что попадало на глаза и под руку.

Однажды к старушке Евдокии Катагоновой пришёл комендант Липасти. Катагонова лежала больная.

— Я знаю, что у тебя есть шуба, мне она нужна, — сказал он через переводчика. — Отдай её, я заплачу хлебом.

Старушка сказала, что шубу не может продать.

— Не продашь, так мы и даром возьмём. И Симола взял шубу.

Финны полезли в сарай, отыскали кожу, сбрую для лошади и унесли с собой. Такие грабежи они чинили всюду.

Отобрав весь хлеб, финны долгое время не давали людям ничего есть, а работать заставляли по 12 часов в сутки.

Все школы были закрыты. Чтобы прокормить себя, ребёнка и старого отца, я попросила дать мне какую-нибудь работу, но мне отказали в ней.

У меня была хорошая швейная машина. Однажды меня вызвали в штаб и приказали немедленно отвезти свою машину в Великую Губу.

Над советскими людьми финны измывались как хотели, называли нас собаками. Однажды, доведённые до отчаяния, мы пошли к коменданту просить хлеба. Вместо хлеба он схватил плётку и отхлестал нас до потери сознания.

Мы собирали мох, сушили, толкли и делали лепёшки. Из берёзовых опилок варили кашу, из соломы пекли хлеб.

Такая пища истощала организм, и люди умирали целыми семьями.

Голодной смертью погибла семья Калининых из деревни Есины, умерли Николай Лукин, Андрей Стафеев, Андрей Фепонов и многие другие. Большинство жителей деревни Типиницы умерло от голода.

Весной 1942 г. смертность в Яндомозере была настолько высокой, что не успевали выкапывать могилы. В деревне Усть-Яндома несколько умерших долгое время лежали непогребенными.

Финны глумились над голодными. Когда истощённые люди приходили просить хлеба, финны избивали их.

Колхозника Чуркина финны поставили на пахоту. 12 дней он работал без куска хлеба, падая от истощения.

— Дайте мне хоть немного рыбы, — попросил он у коменданта.

Комендант Липасти рассвирепел. Он схватил Чуркина за шиворот и столкнул со второго этажа. Затем он сбежал сам с лестницы и избил лежащего Чуркина до крови. Потом Чуркина отправили в концентрационный лагерь, где он и умер.

Пятидесятилетнего колхозника Макара Пименова финские звери превратили в шута. Как только голодный старик появлялся около комендатуры, его заставляли плясать, маршировать.

Обессилевший старик маршировал, а они хохотали. Как собаке, они выбрасывали старику кусок хлеба.

Так мы мучались больше двух лет. Мы жадно ждали того дня, когда Красная Армия освободит нас от финских мерзавцев.

Этот день пришёл. Сейчас мы снова свободны, снова можем жить и работать свободно.

Я приложу все свои силы, знания, чтобы вместе с другими возродить радостную, счастливую жизнь на освобождённой земле.

^{21 июля 1944 г.}

Когда финские мерзавцы ворвались в наше родное село Выгозеро, каждый из нас почувствовал, что погасло над нами солнце яркое, наступили чёрные, непроглядные ночи. Финны согнали всё население в одно место, а затем партиями стали под конвоем уводить в отдалённые, глухие места Заонежья. Но прежде чем отправить выгозерцов с их насиженных мест, финны учинили повальный грабёж. Они отбирали у колхозников хлеб, картофель, отбирали всё, что попадалось под руку — часы, одежду, мыло, одеколон.

Горе было тому, кто пытался что-либо спрятать от грабителей. Жителя села — Петрова заподозрили в укрытии зерна и избили не только самого Петрова, но и всех членов его семьи. Звери, они с особенным остервенением избивали беззащитных детишек.

Страшная судьба постигла А. Галанина, проживающего в деревне Белохино, что недалеко от нашего села. Его долго избивали финны, допытывались, куда он спрятал продукты питания. Только смерть прекратила мучения страдальца.

Я в числе других жителей села был отправлен в деревню Зажогино на дорожные работы.

Работать заставляли с восхода до захода солнца. Измученные, голодные, едва передвигая ноги, мы только поздним ночным часом возвращались в свои бараки. Кормили водой и мёрзлой картошкой, хлеба выдавали по 150 граммов на человека.

Побои в лагере устраивались ежедневно. Били всех, били по многу. Не раз, утираясь кровью, вставал с земли Котов и многие другие.

Однажды нам привезли заплесневевший хлеб — даже скоту его нельзя было дать. Кто-то об этом сказал финскому надсмотрщику. Он, глядя на жалобщика тупыми, идиотскими глазами, ответил: «Скот для нас дороже, поэтому мы и решили этот хлеб скормить вам».

Многие из нас от такого хлеба заболели, но никакой медицинской помощи мы не получили, а продолжали исполнять тяжёлую работу.

В редакцию газеты «Ленинское знамя» пришло письмо от старшего лейтенанта Маймескула. В своём письме старший лейтенант рассказывает о трагической гибели двух советских девушек, пытавшихся убежать от финских негодяев, угонявших их в рабство в Финляндию. У одной из убитых девушек — Александры Олькиной — красноармейцы нашли фотографию и письмо к матери, написанное ею из фашистского плена. Ниже мы публикуем эти большой силы человеческие документы.

В редакцию газеты «Ленинское знамя»

Уважаемые товарищи!

Я, старший лейтенант Маймескул, обращаюсь к вам с просьбой напечатать письма, которые посылаю вам. И если можно, поместите вместе с письмами фотографию девушки, которую я посылаю вместе с этим же письмом. Вы, может быть, не поймёте, зачем я вас об этом прошу. Постараюсь коротко изложить, что побудило меня направить в газету этот пакет.

13 июля 1944 г. я с группой красноармейцев разминировал шоссейную дорогу по маршруту деревня Вешкелицы-Игнойла и дальше. Дорога была сильно заминирована финскими противопехотными минами.

Девушка, фотографию которой я прошу вас поместить в газете, за два дня раньше проходила одна по этой дороге. Тогда по ней ещё никто не ходил и не ездил. И она подорвалась на мине. Ей оторвало правую ногу, девушка истекла кровью и в муках умерла. Мы похоронили её на 15 километре от дер. Вешкелицы и написали на доске её фамилию и имя: «Олькина Александра». Но откуда эта девушка — мы не могли узнать. Мы нашли у неё письма к матери, из которых сделали вывод, что её, как и многих других жителей Карело-Финской ССР, финские оккупанты угоняли в рабство в Финляндию. Александра Олькина сбежала и попала одна на эту заминированную дорогу.

Я вас прошу, товарищи, поместите её письма в вашу газету. Прочтите их, и вас охватит то же чувство, которое испытали мы на 15-м километре от Вешкелиц, где нами был обнаружен труп этой советской девушки. Каждый из нас поклялся у её могилы отомстить проклятым финским негодяям, укравшим лучшие молодые годы Александры Олькиной, погубившим многие тысячи наших братьев и сестёр. И если вы поместите её фотографию, может быть её увидят родные этой девушки, знакомые, придут на её могилу, возложат венок на неё и будут детям своим рассказывать, как мучилась и погибла Александра Олькина, не захотевшая стать пленницей финских фашистов.

На этой же дороге, на 13-м километре, в ту же ночь мы нашли ещё одну девушку. У неё была оторвана левая нога. Но она ещё дышала. Мы очень старались спасти ей жизнь. Мы перевязали ей ногу, обернули её в шинели, поили горячим чаем. Потом мы несли её на себе 10 километров, доставили в госпиталь. Ей сделали операцию, но измученный организм не выдержал, и она скончалась. У этой девушки был паспорт, выданный финнами. Если к вам кто-либо обратится из её родных или знакомых, можете им передать: её зовут Татьяна, 1926 г. рождения, белорусска по национальности. Фамилию разобрать не смогли. Всё было в крови.

Теперь, я думаю, вам станет ясно, почему мы решили написать вам обо всём этом и просить напечатать письма, найденные у Александры Олькиной, в вашей газете.

С приветом!

Старший лейтенант С. Маймескул

Дорогая моя мама!

Живём в дальних краях, живём в грязи, и поверь, моя дорогая мама, не придумать трудней нашей жизни, всего что переживаем мы тут. И поверь, дорогая мама, сколько слёз из наших глаз пролито. Не знаю, что ждёт нас. Письмо это писано 23 июня. Гоняют нас с места на место. 18 июня уехали из Ямки в Шую, а 20 июня уже были в Виданах. И за это время сколько слёз пролито. Жизнь наша горькая, постылая. Не плачь же, мать моя родная, быть может встретимся с тобой!

5 июля 1944 года работали в деревне Проккойла, копали для финнов окопы, а вечером отправили нас с коровами в Вешкелицы. 6 июля нас отправили в Суоярви. Мы никак не хотели ехать, Вяпели (фельдфебель — ред.) показал наган, крикнул: «Не пойдёте — убью!». И мы пошли пешком и всю дорогу проплакали. Шестого июля ночевали, не знаю где. 7 июля, в Иванов день, весь день плакали. Не доходя Суоярви 5 километров, ночевали в лесу. Возле нас стоял патруль, и к нам не подпускал никого. И мы очень много плакали. Всё наше платье растеряно, остались голые. Где вы, наши родные, сейчас? У нас всё потеряно. Писала это письмо 7 июля, не доходя Суоярви, в лесу, под кустиком. Писала со слезами…

(На этом письмо обрывается).

^{Газета «Ленинское знамя» за 2 августа 1944 г.}

Страшные дни наступили, когда в наше село ворвались разбойники-финны. Как-то палачи узнали, что я был организатором колхоза, писал в газету и ездил в Москву. Арестовали, посадили в Космозерскую тюрьму. После допроса, на котором я ничего не сказал финскому офицеру, он приказал дать мне пять ударов резиновой дубинкой. Три удара я вынес и потерял сознание. Затем меня привезли в Петрозаводский лагерь № 2, на месяц в «будку» посадили.

На работы гоняли — камни ворочать и на себе возить их. Усталый, чуть замешкаешься, удары палок сыплются, солдат застрелить грозится.

В каждой тюрьме и в лагере, где мне приходилось бывать — в Космозере, Петрозаводске, Киндасове, — палачи нещадно избивали советских граждан без всякой вины, истребляли всякими способами. В Космозере каждую ночь выводили из камеры людей и больше они не возвращались. Иные солдаты хвастались, что стреляли по арестантам по 3–4 раза и если они не умирали, то закапывали их в яму живыми. В Киндасове часто практиковались такие наказания: зимой выводили голого человека на реку и обливали ледяной водой. Заболевшему в «больнице» давали какие-то таблетки, и человек умирал той же ночью. Пища — гнилая картошка, сгнившая падаль и заплесневелый хлеб.

Сын мой Михаил, не выдержав издевательств финских бандитов, решил перебежать через Онежское озеро, к своим. Достал у сестры лыжи. Полдороги прошёл благополучно, но потом финны его заметили, догнали и схватили. Сидел долго в тюрьме, а потом угнали в Финляндию. Жив ли он — не знаю. Дочь, давшую ему лыжи, тоже засудили, оставив 4 детей без присмотра.

Тяжело — было в тюрьме и лагерях, но не лучше жилось и оставшимся в селе. Финны у всех отобрали коров и запасы хлеба. Почти весь скот перебили и сожрали. Полицейские и солдаты обшарили все дома, отобрали сначала кольца, часы, шёлковые платья, туфли, потом принялись за мебель, бельё, полотенца. А под конец в прибрежных деревнях в домах разорили крыши, полы, потолки, двери, окна, совсем жить негде стало. Мою семью 7 раз заставляли переезжать с места на место, Такая доля была у всех советских людей.

Спасибо Красной Армии, что нас от смерти лютой, неминуемой избавила. Мы ещё отблагодарим свою армию, хотя и не легко колхоз снова поднимать, было у нас в «Красном загорянине» 110 коров, теперь только 3, было лошадей 60, осталось 4, поля бурьяном заросли. Силушки не пожалеем, а колхоз на ноги поставим. Всё будет хорошо, как до войны, и даже лучше. Мы сталинское слово знаем, и как он, отец, учит, — сделаем.

^{Заонежский район, колхоз «Красный загорянин»}

Два с половиной года хозяйничания финских захватчиков в Заонежье были для нас оплошным кошмаром. Как только эти ползучие гады пришли к нам, начались аресты, избиения и расстрелы людей, вся вина которых состояла в том, что они были русские, советские.

В первые дни оккупации я был посажен в тюрьму, а затем отправлен в лагерь. Меня обвинили в сочувствии партизанам. Часто избивали, морили голодом, даже воды не давали, запугивали расстрелом. В лагере каждый день умирало несколько человек.

Нас четверо братьев Федосковых, и все крепко пострадали. Младшего, Ивана (теперь ему 18 лет) несколько раз избивали, сажали в одиночную камеру «будку» за отказ от работы и неподчинение финнам. До потери сознания много раз был бит Василий, но он всё равно им не покорился. Григория, потерявшего руку в боях с белофиннами в 1940 году, били до полусмерти, изрезали лицо. Товарищи привели его в чувство и отвезли в больницу. Когда об этом узнали финны, они увезли Григория из больницы, и дальнейшая судьба его неизвестна.

Дмитрий Федосков

^{дер. Красная Сельга Заонежского района}

2. Показания солдат и офицеров финской армии и свидетельства финско-фашистской и иностранной печати

Финский разбой официально подтверждается докладной запиской финского офицера «просвещения» 6 армейского корпуса за № 569 от 28.8.1941 г., в которой говорится:

«Солдаты забирали из сараев готовое сено… Весенние посевы, и особенно овёс, уничтожали и скармливали лошадям. Во многих местах солдаты портили дорогие и дефицитные рыболовные снасти… Из мелкой утвари солдаты забирали небольшие иконы, медные образа и прочие вещи. Забирали у семей корову и последнюю курицу».

Солдаты финской армии грабили всё, что попадало под руку, и всё, что видели их воровские глаза.

Из дневника лейтенанта Нуклер:

Солдату Теуво Хууско пишет его брат Укко А. Хууско:

Лётчик Риппиля похвалялся в письме перед своей невестой:

Солдат 101 финского пехотного полка Аарнэ Энсио Мойланен рассказал:

Пленный солдат Раялампи заявил:

Пленный солдат 5 егерского батальона Вильё Суутари показывает:

Январской ночью 3942 г. финский батальон, проникший в наш глубокий тыл, находился в боевой готовности. 500 финских солдат и офицеров окружили советский посёлок Майгуба, в котором не было ни одного взрослого мужчины. Посёлок спал мирным сном.

В этот час состоялся сбор командиров взводов финского батальона: убийцы готовились к расправе со своими жертвами.

«Другие взводы» поступали именно так, как им предписывало финское командование. Посёлок был объят пламенем. Стоны и плач женщин и детей не были слышны — всё заглушали взрывы гранат, грохот обрушивающихся домов.

Солдат Хуго Юссила из 985 противовоздушной роты, взятый в плен 1 июля 1942 г., показал:

Солдат Паули Кивеля из 5 пехотного полка, взятый в плен 8 апреля 1943 г., показал:

Солдат Лео Тойвонен из 3 пехотной бригады, взятый в плен 8 апреля 1943 г., показал:

Капрал Эско Хелстен из 15 отдельного сапёрного батальона, взятый в плен 25 марта 1943 г., показал:

Солдат Эйно Хусу из 21 отдельного батальона, взятый в плен 26 февраля 1943 г, показал:

Солдат Эркки Хейсканен из 3 пехотной бригады, взятый в плен 15 сентября 1942 г., показал:

Пленный финский солдат Суло Иоганнес Ахо из 2 отдельного батальона береговой обороны рассказал:

В найденном у капрала Унто Пуккила письме от друга из Хельсинки есть такие строчки:

Перебежчик младший сержант финской армии Юхо Перяясви, комендант Военного Управления Восточной Карелией в деревне Толвуя Заонежского района, 27 июня 1944 г. рассказал:

Военнопленный 2-й роты отдельного финского батальона младший сержант Илмари Вийтала, захваченный в плен 4 июля 1944 г., показал:

От Мартти Пелтомяки, солдата 1-й роты ПВО ППК 9293 Домашний адрес: Мери-Карвиа, Юликюля, Финляндия.

«Я служил в 1-й роте противовоздушной обороны Служа в Петрозаводске в концлагере № 2, я видел однажды, как заключённых избивали резиновой палкой, одного до потери сознания. Двое мужчин сбежали, их задержали около Свири. Одного из них били до тех пор, пока тот не потерял сознание. Я лично видел это. Из окна комнаты, где мы находились в охране, хорошо видно было место, где производились избиения. В избиении в первую очередь участвовал начальник лагеря. По его приказаниям били заключённых. Начальником лагеря служил лейтенант Тимо Салаваара. В избиении участвовал также фельдфебель лагеря и старшина.

Избиение происходило в комнате конторы на столе. Наказываемого держали за ноги и за голову и били по спине. Таких случаев было 2–3 ежедневно». 12 июля 1944 г.

Командованию Красной Армии по просьбе солдата 1-й роты ПВО Урхо Ансели Юссила написал солдат Мартти Пелтомяки:

Перед нами объёмистая папка приказов и распоряжений полевого начальника Ламбасручейского участка Александра Пернанен.

Этот начальник, именовавший себя иногда управляющим, по существу являлся новоиспечённым помещиком. В его полновластном подчинении находились деревни Ламбасручей, Леликозеро, Мижостров, Пегрема, Селецкая, Карасоверо, Мунозеро и Красная Сельга Заонежского района.

Пернанен ретиво исполнял все приказания «Военного Управления Восточной Карелией», выжимая из населения все соки, исправно отправляя награбленное в Финляндию. Это он с резиновой дубинкой в руке обходил дома ламбасручейских крестьян, заставляя их выгонять со двора последнюю овцу, тыча под нос бумажку:

«Всем владельцам коров и прочего мелкого скота не позднее 15 июня 1942 г. передать свой окот общине».

Это он писал приказы старостам:

«Овец всех остричь и шерсть привезти в Ламбасручей».

«Весь урожай намолотить и сдать зерно в магазин»

«Всем лошадям отрезать хвосты до 30 октября и волосы привезти в земельный отдел».

«Теперь же соберите и положите в общую яму картошку от каждого домхозяина…».

«Сразу же прислать в Ламбасручей все сырые кожи разного вида».

«Всех овец, баранов, ягнят 18.05.1943 г. согнать в Космозеро. Оттуда будут отправлены далее».

В приказе районного начальника Заонежского полуострова от 15 июня 1943 г. говорится:

«…старше 10 лет дети обязаны принимать участие по заготовке сена. Каждый должен заготовить сена самое малое 2000 килограммов».

Финны угоняли молодых юношей и девушек на каторжные работы в Финляндию, разрушали семьи, отрывали детей от родителей, матерей от детей. Вот документы:

Финские власти всю колхозную собственность, сельскохозяйственный инвентарь, скот, хлеб и другое, объявили военными трофеями.

Директива Олонецкого Окружного Штаба Военного Управления Восточной Карелией от 8 декабря 1941 г. № 150 гласит:

«Захваченную чужую собственность — сельхозмашины, инвентарь и другое имущество, а также домашний скот, следует учесть и объявить трофеями. Если же упомянутые выше трофеи частями не учтены, то сбор и учёт их производят центральные сборочные пункты или должностные лица Управления».

В приказе по Управлению районом Шуньга говорится:

«Населению объявить, что в связи с военным положением у местного населения реквизируется зерно и фураж, которые они получили при распределении колхозных доходов. Местному населению оставить запас зерна только на три месяца. Все излишки зерна и фуража сдаются местному начальнику».

Стокгольмское издательство «Тиденс» издало в 1943 г. книгу датского писателя и военного корреспондента Херсхольт Гансена «По следам войны», содержащую впечатления автора от поездки во временно оккупированные финнами районы Советской Карелии. Автор книги, несмотря на свою дружбу с белофиннами, не смог скрыть своего удивления по поводу замечательных достижений народа Карелии в экономическом и культурном развитии при советской власти, В то же время автор вынужден признать факты варварского разрушения культурных ценностей и бесцеремонного ограбления населения оккупированных районов Карелии финскими захватчиками. Ниже мы приводим отдельные отрывки из книги Гансена «По следам войны».

«Рассматриваемую с точки зрения войны Карелию, — пишет Гансен, — можно описать, как совокупность опустошённых и невозделанных полей, сожжённых сёл и разбомблённых городов. Финский артиллерийский огонь превратил целые кварталы в развалины, а оставшийся после отступления русских инвентарь уничтожался отчасти из страха перед минами, отчасти в отчаянии и страсти разрушения и отчасти увозился и используется теперь финской армией».

«…3а последние месяцы финская армия захватила лишь очень ограниченное количество пленных. С ранеными пленными большей частью расправа весьма короткая. Это подтверждают сами финские солдаты.

Прибыв в Гамла-Карлебю, я увидел закрытый товарный вагон, где находилось около 20 более или менее серьёзно раненных русских пленных. Вагон пришёл за день до этого, но никто не подумал и не нашёл времени заняться ранеными. В течение недели они были в пути и лежали на полу в грязном вагоне, обезумевшие от боли и дрожащие в лихорадке. Первая помощь им не была оказана до погрузки их в вагон и отправки. Разумеется, в таких условиях большинство тяжело и средне раненных русских умирает до оказания им помощи».

Описывая состояние лагеря для военнопленных, автор указывает: «Самое ужасное впечатление производят инвалиды, которые за недостатком госпиталей были переправлены сюда, где их поместили в отдельном бараке. Их разместили на деревянных нарах, по 4 ряда друг над другом с расстоянием от каждого меньше метра. Каждый инвалид занимал площадь самое большее в 2 квадратных метра. Из-за недостатка места пленные не могли сидеть выпрямившись, а упирались головами в верхние нары… Какой смысл держать инвалидов в подобном состоянии? Эти условия несравнимы с теми, какие существуют для преступников в цивилизованной стране.

…В Парлампи, в лагере, были сотни живых, потерявших способность двигаться, сидевших в согнутой позе, как крысы, одетые в старые тряпки, в крошечной зловонной комнате, недостаточно отапливаемой при 25 градусах мороза.

…Офицер заметил на марше (в лагере С.), что один из пленных надвинул шапку на ухо, чтобы защититься от холода. Офицер строго крикнул ему: «Поднять шапку!». Где разумное объяснение того, почему человек должен обязательно мёрзнуть, если у него есть собственная шапка?

Число пленных, заболевших, особенно туберкулёзом, катастрофически велико. Фактически все болезни вызваны недостатком питания. Смертность в лагере очень высока. Кроме туберкулёза, очень распространена чесотка. Одежда заключённых военнопленных чрезвычайно жалка. Дело в том, что военную форму и сапоги, сохранившиеся в хорошем состоянии, у пленных отбирают и передают в финскую армию. Вместо превосходной военной одежды, пленные получают старую потрёпанную русскую форму, которую уже нельзя носить на фронте. Особенно трудно с обувью, можно видеть многих пленных на прогулке, обутых в тряпки или бумагу.

Пропаганда использует это, чтобы подчеркнуть, как плохо была экипирована Красная Армия. Публикуются снимки военнопленных. Я видел много русских пленных сразу после их пленения — их платье и вооружение были безупречны.

…Поведение населения оккупированных областей и его настроение, несомненно, сильно разочаровали официальную Финляндию, ибо она ждала, что финскую армию встретят как освободительницу… Не население Дальней Карелии хочет «присоединиться», а, напротив, известные чисто финские круги в самой Финляндии хотят этого тут населения Дальней Карелии.

Мы имели случай видеть колхозы Карелии, где оставшееся на местах население было вынуждено жить на картошке и соли. От завоевателей не было возможности получить даже хлеба, хотя они и настаивали на том, что пришли в качестве освободителей. Я посетил семью, которой с момента оккупации нечего было есть, кроме того, что можно было выпросить, как милостыню, у солдат. Крестьяне отчаянно ругались, и, я думаю, едва ли нашёлся бы кто-либо, кто мог бы убедить их в том, что их освободили. Их запасы были конфискованы финской армией, у которой они были вынуждены просить милостыню».

Далее автор излагает свои наблюдения о городе Медвежьегорске: «Большая часть города, — пишет он, состоит или вернее состояла из старых плохоньких домов, которые всё же, как я узнал позднее, были сожжены финнами отчасти из страха перед минами, частью же потому, что в них легко могли скрыться саботажннки. Если исключить сравнительно большое количество деревянных домов, построенных ещё в старое время, Кархумяки (Медвежьегорск) производил впечатление расцветающего города. Жилые дома представляли собой большой комплекс каменных зданий, а общественные здания, как, например, санаторий и комбинат медицинских учреждений и городского Совета, были почти роскошны. За последние 10 лет население города почти удвоилось. Советское правительство находило время и возможность построить в отдалённых районах Дальней Карелии много больших зданий и поднять общественный уровень. В окрестностях Кархумяки (Медвежьегорск) расположены теплицы, оборудованные так хорошо, что им нет равных в Дании и Швеции, и большой отель в том же городе отнюдь не хуже отелей Гельсингфорса. В каком из городов Западной Европы на 15 000 жителей имеется здание собственного театра? Здесь, в Медвежьегорске, он есть, и вблизи него находится техническая школа, школа для детей, библиотека, маленький искусствоведческий музей, спортбаза».

«Я был удивлён, — продолжает автор, — колоссальной заботой Советского Союза по отношению к детям и молодёжи… На берегу Онеги я посетил лагерь для детей. Теперь он пуст, а раньше служил для зимнего и летнего пребывания комсомольцев и юных пионеров. Управление и устройство этого лагеря были таковы, что любой западно-европейский скаут позеленел бы от зависти.

В противоположность русским, допустившим уже с 1917 г. финский язык, финны оказались нетерпимыми и старались в малейших деталях как можно скорее добиться иллюзии «финизации».

Говоря о земледелии в Карелии, автор пишет: «Превосходство земледелия в Советской Карелии по сравнению с земледелием Восточной Финляндии очевидно. На общих началах владения землёй колхозники не только могли существовать, но существовали отлично».

Херсхольт Гансен приводит сравнительную таблицу урожайности по годам в Олонецком районе.

Книга заканчивается словами: «Систематически анализировать все отрасли промышленности Советской Карелии не представилось возможным. Но приведённые цифры убеждают в том, что последние 25 лет люди работали изо всех сил, и развитие гигантски шло вперёд.

Несомненно, было бы трудно найти другой пример столь быстрой индустриализации, как в Карелии, значение которой для Советского Союза и в некотором отношении и для мировой экономики всесторонне возросло. Отдалённые первобытные районы за Полярным кругом приобщились к цивилизации и вошли в контакт со всем остальным миром. Но здесь, как и во всех остальных областях, война принесла разрушения, регресс и вандализм».

3. В концентрационных лагерях для мирного советского населения

Не чернилами, а кровью советского народа, пролитой в финских лагерях и застенках, мы подписываем это письмо.

Мы требуем, чтобы смерть наших детей, матерей, отцов, братьев и сестёр, погребённых на берегах Онежского озера, была отомщена могучей Красной Армией.

Почти три года мы находились в плену у злодеев, возглавляемых финско-фашистскими палачами и садистами.

Почти три года мы были оцеплены двойной колючей проволокой, окружены тюремными вышками и охранялись вооружённым конвоем.

Нас морили голодом, избивали нагайками за малейшую провинность, нас топтали тяжёлыми солдатскими сапогами и травили, как бешеных собак.

Финские солдаты врывались по ночам в наши бараки и насиловали наших девушек и женщин. Особенно отличались на этом позорном поприще озверелые солдаты генерала Лагус. Эти лагусовцы стреляли в наших детей, убивали их только за то, что они пытались самовольно уходить в город, чтобы нищенствовать и выпрашивать у подворотен финских кухонь и казарм немного каши и сухарей.

В одном только Петрозаводске финны соорудили шесть лагерей, где в грязных, холодных бараках ютились 30 000 человек, повинных только в том, что в их жилах течёт кровь советских народов.

От голода, которым нас морили финны, от жестоких побоев, порки через мокрые пропитанные солью тряпки, — этих обычных методов финских тюремщиков, — в каждом лагере умирало в день по 20–25 заключённых. Живое свидетельство этому — братские могилы на Соломенском шоссе, в «Песках», где похоронены тысячи наших отцов, матерей и детей.

Школы были превращены в казармы, русские учебники сожжены. Библиотеки были закрыты, а русские книги вывезены в Финляндию. Финские власти грабили заключённых. Они заставляли нас выносить из занимаемых нами каморок лично нам принадлежащие вещи и отнимали одеяла, часы, чемоданы.

Особенно зверствовал в лагере № 2 комендант лейтенант Салаваара, беспощадно поровший заключённых и выгонявший плетьми на работу больных людей. За малейший проступок одного заключённого он лишал весь лагерь рациона. Управляющий хлебозаводом Раккала сажал людей в чаны с холодной водой на несколько часов. Нам хорошо запомнились финские палачи — комендант лагеря Вилье Лаакконен его подручный Пеухкуринен. В Подпорожье сержант Хейто выгонял больных, голодных людей в одной рубашке на снег. Подобными фактами была полна вся наша жизнь.

Для «правонарушителей», состоявших лреимущественно из детей, молодёжи и женщин, созданы были лагери специального назначения в Кутижме, Вилге, Киндасове, по своим условиям не уступавшие средневековым казематам. Здесь советских людей морили голодом, выгоняли на лесные работы зимой в рваных резиновых галошах на босую ногу. Здесь население лагерей питалось мышами, лягушками, дохлыми собаками. Здесь умирали тысячи пленных от кровавого поноса, тифозной горячки, от воспаления лёгких — без всякой врачебной помощи. Врач-зверь Колехмайне вместо лечения бил больных палками и кулаками, выгонял тифозно-больных на мороз и заставлял сгребать снег с крыш. Этот выродок с медицинским образованием изобрёл особый способ умерщвления больных — он вспрыскивал быстро действующий яд в нарывы больных, и последние умирали в ужасных судорогах.

Из 600 человек лагерников, пригнанных в Кутижму в начале 1942 г., в живых осталось и вернулось в петрозаводские лагери только 149 человек, большинство из которых либо на всю жизнь остались нетрудоспособными, либо умерли через короткий срок.

Нас никогда не называли по именам или фамилиям, мы числились под особым номером, и когда увозили на кладбище кого-нибудь, то говорили, что «увезён такой-то номер».

Для палачей фашистской Финляндии мы были не люди, а рабы, с нами поступали, как с рабами, били, морили голодом, плевали в лицо, стригли девушкам косы и не разрешали свободно ходить в церковь.

Церковную службу мы посещали только под надзором лагерного конвоя. Нам не разрешали хоронить своих родных и детей.

Финские фашисты относились с презрением к православной церкви.

За все эти годы кошмарного плена мы не встречали ни одного представителя Международного Красного Креста, финские палачи творили свою расправу над советскими людьми безнаказанно…

27 июня финские палачи под ударами Красной Армии начали уходить из Петрозаводска. В бешеной злобе, сжигая всё на своём пути, они взрывали мосты, поджигали электростанции, сжигали лесопильные заводы, фабрики и культурные учреждения. Взрывали большое количество строений и оставляли за собой оплошные пожарища. 29 июня 1944 г. в освещённый пламенем пожаров город явились советские краснофлотцы и освободили нас из лагерей и тюрем.

Мы понимаем задачи, стоящие в дачный момент перед нами Мы сделаем всё, чтобы возродить из пепла разрушенные фашизмом города.

Мы включаемся во всенародное социалистическое соревнование, чтобы быстрыми темпами восстановить наши заводы, мосты, электростанции, жилые дома, гостиницы, железные дороги, университет и библиотеки.

Спасибо Красной Армии, спасибо Верховному Главнокомандующему Маршалу Советского Союза товарищу Сталину!

^{Письмо подписали 146 человек бывших заключённых в лагерях г. Петрозаводска}

Корреспондент шведской газеты «Свенска дагбладет» в конце января 1944 г. рассказал о том, что он побывал в лагере военнопленных… женщин. «Впечатление было странным: мы увидели девочек, — пишет корреспондент. — Их глаза искрились от ненависти и возмущения». Корреспондент «Дагенс нюхетер» пишет о другом лагере, где «половина заключённых состояла из женщин и инвалидов». Он рассказывает, как тысячи советских людей умирали в лагерях от голода. В газете «Стокгольм тиднинген» рассказывается о телесных наказаниях, каким финны подвергают население лагерей, о порках и сечениях розгами.

Всё русское население оккупированных районов было принудительно свезено в город Петрозаводск и в другие районы и размещено в концентрационных лагерях. Заключению в концлагери подлежало не только взрослое трудоспособное население, но и женщины, старики и даже дети.

Семь лагерей находилось в черте города. Под них были отведены жилые кварталы, обнесённые колючей проволокой, охранявшиеся круглосуточно часовыми и собаками. Кроме того, несколько лагерей для русского населения были расположены в Петровском, Кондопожском и Прионежском районах Карело-Финской ССР.

Около 25 тыс русского населения, т. е. почти все, оказавшиеся на оккупированной территории, были загнаны в концентрационные лагери.

Из них около 60 процентов были старики, женщины и дети.

В черте города Петрозаводска эти лагери ло категориям и количеству содержавшихся в них советских граждан представляли из себя следующую картину:

Лагерь № 1 находился на южной окраине города. В нём содержалось около 1600 человек, главным образом, престарелых, так как в него были свезены не успевшие эвакуироваться из домов престарелых.

Лагерь № 2 размещался в жилых домах строительства «Северная точка», в нём находилось более 3000 советских людей. Этот лагерь считался «штрафным», так как сюда направляли особо «провинившихся» советских людей. Он славился своим жестоким режимом.

Лагерь № 3 находился в домах рабочего посёлка лыжной фабрики. В нём содержалось более 3000 советских граждан.

Лагерь № 4 размещался в жилых домах Онегзавода по улице Калинина. В нём имелось около 3000 человек.

Лагерь № 5 находился на территории рабочего посёлка Кировской железной дороги. Здесь содержалось около 7000–8000 советских граждан. Это был один из крупнейших концентрационных лагерей, расположенных в юроде.

Лагерем № 6 называлась территория посёлка «Перевалочная биржа», где в домах содержалось до 3500 советских людей.

Лагерь № 7 находился в жилых кварталах около «Перевалочной биржи». В нём содержалось 2000–3000 человек. В 1943 г. состав заключённых этого лагеря был расформирован и влит в лагери № 2 и 5.

Кроме городских концлагерей, финны организовали несколько концентрационных лагерей тюремного типа в деревнях Киндасово, Кутижма, Видлицы, Колвас-озеро, Святнаволок и посёлке Лососинное. В них в общей сложности содержалось свыше 3000 человек.

В лагери тюремного типа направлялись те, которые в чём-либо провинились и были на подозрении у оккупантов.

Наиболее «опасных преступников» финны сажали в Киндасовскую тюрьму, которая славилась исключительно жестоким режимом.

Для руководства лагерями и распределения рабо чей силы в них, при Военном Управлении Восточной Карелией было создано так называемое Управление Bocточно-Карельских переселенческих лагерей, которое возглавлял подполковник Рольф Шильд.

В концлагерях финны ввели режим, соблюдение которого имело целью истребление советского населения.

На работы советских людей выводили под конвоем. Работать заставляли не только трудоспособный, но и престарелых людей, и не достигших совершеннолетия подростков. Рабочий день длился по 12 часов и более. В первые два года оккупации труд заключённых почти не оплачивался. Питание в лагерях было плохое, и людей смерть косила пачками. Смертность в этот период достигала колоссальной цифры. Так например, в концлагере № 5 за один год из 8000 человек умерли от истощения и разных болезней около 2000, т е. 25 процентов всего состава.

Финские оккупанты широко применяли телесные наказания. За малейшие проступки советские люди подвергались жестоким избиениям резиновыми дубинками. В каждом лагере была учинена специальная должность палача, в обязанности которого входило истязание советских людей по приказу коменданта. Иногда финские изверги заставляли советских людей избивать друг друга.

Для получения нужных признаний арестованных пытали излюбленным методом пыток финнов являлось окутывание избитых до крови людей солёными простынями.

Финские оккупанты установили на всей захваченной ими территории К-Ф ССР дикий произвол. Об этом свидетельствуют следующие факты. Подросток Пименов из концлагеря № 2 был избит, а потом расстрелян. В лагере 5 12-летний мальчик Демёхин вышел за зону лагеря, пытаясь пройти в город и выпросить кусок хлеба. Он был замечен охранником и тут же у проволоки застрелен. Таких фактов установлено много.

Весь Петрозаводск финны превратили в застенок. Лишь незначительное количество населения, преимущественно финнов, карел и вепсов, имело право на проживание в городе без ограничений.

Пытаясь искусственно увеличить число якобы захваченных советских военнопленных, финские военные власти прибегали к наглой фальсификации. В 1943 г. из концлагерей, где содержались русские, были отобраны 75 человек мужчин призывного возраста и направлены в лагерь для военнопленных по улице Льва Толстого в г. Петрозаводске. Применяя издевательства и пытки, финские палачи добивались от мирных советских граждан заявления о том, что они якобы являются военнослужащими Красной Армии.

Таким путём финским извергам удалось сфабриковать показания на 19 человек (из 75), в которых эти люди «признали» свою службу в Красной Армии. В числе этих людей находятся никогда не служившие в Красной Армии: стрелочник Силкин, начальник станции Деревянка Власов и другие.

Справка составлена по рассказам очевидцев.

Н. Шитов, С. Сулимин

^{31 июля 1944 г.}

Тёмной и бесцветной была жизнь советских людей под ярмом финских поработителей. Захватчики сделали жизнь жителей деревни оплошной пыткой. Запрещалось всё: собираться группами, петь песни, ходить позже установленного часа.

Собрались как-то девушки и попытались запеть песню. Их немедленно окружила полиция и посадила в так называемую «будку». В этой будке перебывали буквально все жители деревни — от мала до велика, ибо малейшего повода было достаточно, чтобы посадить человека в эту «будку». Арестованным не давали ни есть, ни пить. И хорошо, если арест заканчивался через день-два.

Всех жителей деревни, не исключая и детей, финны заставляли работать в лесу, на заготовке дров. Нормы, установленные шюцкоровскими извергами, были непосильны не только для детей, но и для взрослых, ослабленных постоянным недоеданием, болезнями и побоями. Тем не менее, малейшее недовыполнение нормы каралось избиением советских людей. Неоднократно подвергался побоям и Женя Мекшин, 11 лет, который обязан был за неделю заготовить 20 кубометров дров.

С ужасом вспоминают жители дни, проведённые ими в концлагерях в Петрозаводске. Через это чистилище прошли почти все жители деревни. Но далеко не все остались после этой каторги живыми, а ещё меньше вернулось оттуда домой.

Особых поводов для отправки советских людей в петрозаводские концлагери не искали. Достаточно было одному из членов семьи не понравиться любому «полицаю», как вся семья отправлялась в концлагери. Именно таким образом попала в лагерь семья Зинаиды Лавруковой, состоявшая из 7 человек, вместе с маленькими детьми, семья Вакуловой — 5 человек и другие.

Техника отправки была очень проста. Семье, отправляемой на каторгу, объявляли, что она переселяется на новое место жительства. Приказывалось все ценные вещи запаковывать (их финны «доставят» на новое место жительства), разрешалось с собой брать только на 3 дня продуктов. Как только семья была погружена, вещи направлялись, но, конечно, не вслед за ней, а на финские склады.

Такова была финская система ограбления советских людей.

Очевидцы рассказывали о том, что творилось в одном из Петрозаводских лагерей, как жили те люди, которых финны загоняли в лагери:

Петрозаводский лагерь № 2 размещён в помещениях бывшей «Северной точки». Лагерь кругом обнесён колючей проволокой, выставлена охрана. Население лагеря содержится в жутких антисанитарных условиях. Спят на полу без всякой подстилки. Медицинской помощи не оказывается. На работу выгоняют обессилевших и разутых людей. Население лагеря обречено на голодное вымирание. С людьми обращаются, как со скотом, запрягают их в упряжки и возят тяжести, избивают. От побоев, голода и изнурительного труда в неделю умирало до 20 человек. Хоронили их по средам и воскресеньям.

Осенью 1941 г. советского гражданина по имени Иван финский солдат избил пряжкой ремня до такой степени, что тот не мог встать.

В январе 1942 г. женщину Ширяеву Анастасию Ивановну избили за то, что она выехала рано за водою. Побои ей были нанесены публично. При этом финские солдаты посматривали друг на друга и от удовольсгвия смеялись.

В апреле 1942 г. Наумов Лаврентий Иванович попросил разрешения сходить в больницу за получением медицинской помощи. Вместо помощи, финский солдат Паули и начальник лагеря нанесли ему побои железной тростью, после чего Наумов сошёл с ума.

^{Опубликовано в газете «Ленинское знамя»}

2 июля 1944 г. Акт составили жители деревни Ёрш-Наволок Пряжинского района, находившиеся в финском плену в концлагере № 2. В лагере находилось в заключении около 3 тыс. мирных советских жителей: мужчин, женщин, стариков и детей. В лагерь финны сгоняли всех без разбора — и дряхлых стариков, и старух, и матерей с грудными детьми.

В лагере жили все вместе в общих бараках в ужасных антисанитарных условиях, за оградой из колючей проволоки в три метра высотой и из двух-трёх рядов кольев. Здесь находились здоровые, больные и уже умершие с голоду. Работающим в сутки выдавали по 250 граммов муки и больше ничего.

В лагере свирепствовали заразные болезни — тиф, дизентерия. От болезней умирало по 70 человек в день. В поисках пищи мы весной извлекали из-под снега убитых зимой и осенью собак и кошек, у которых кожа облезла, мясо было с червями, и мы их ели. Многие из заключённых в поисках пищи охотились за крысами и лягушками. Некоторым удавалось воровать из ясель финских лошадей картофельную шелуху, но за это жестоко избивали.

На наших глазах одного пленного за то, что он полез за отбросами картофеля, финн ударил рукояткой пистолета и в двух местах проломил ему голову, после чего застрелил. Финн приказал снять с убитого русского лохмотья, но, когда начали стаскивать с него одежду, пленный зашевелился — он был ещё жив. Тогда финн вторично стал стрелять в негр.

Финны нас часто избивали резиновыми дубинками. Так двух женщин они убили насмерть. Ершова Николая привязали к столу и били резиновыми палками до тех пор, пока он не умер. Фёдорова Сергея Александровича финские изверги избили до потери сознания. Юношу Пименова, 17 лет, избили до потери сознания. После побоев Пименов пытался бежать под проволоку, но его заметили и пристрелили.

Финские живодёры заставляли работать с 5 до 24-х часов даже старух и детей. Терёшкину Екатерину Алексеевну и детей: Терёшкину Екатерину Захаровну, 16 лет, и Соккоева Ивана, 12 лет, заставляли работать на пилке дров. У Пелевиной Евгении Ивановны с голоду умерло двое детей. В семье Богдановых из 7 человек умерло с голоду пятеро. Также умерли с голоду Иванов Алексей, 17 лет, Максимов Михаил, 26 лет. У Терёшкиной Екатерины Алексеевны с голоду умерло двое детей — Евгений, 4 лет, и Лидия, 1,5 года. Нас было 600 человек. За 11 дней из 600 человек осталось в живых только 140, остальные 460 умерли с голоду.

В лагере умирало с голоду так много людей, что их не успевали хоронить. Ребятишек финны заставляли рыть большие ямы, в которые сваливали трупы советских людей, умерших с голоду и от побоев, по 40–50 человек в яму. За два года нашего пребывания в лагере нам не выдали ничего из одежды, в силу чего все обносились и ходили в лохмотьях. Многие не выдержали голода, пыток и побоев и кончали самоубийством. Белов Александр Петрович, 69 лет, не выдержал жуткого кошмара в лагерях, достал где-то иода и отравился. Перед уходом из деревни финны предупредили: «Кто не уедет в Финляндию — всех расстреляем». Мы бежали в лес и там жили до прихода Красной Армии.

Жители селения Ёрш-Наволок:

Фёдоров Сергей Алексеевич, Тихонович Иван Александрович, Тимонин Павел Александрович, Герасимов Варфоломей Иванович, Соккоев Иван Тимофеевич, Терёшкина Екатерина Алексеевна, Пелевина Евгения Ивановна, Соккоев Иван Иванович, Терёшкина Екатерина Захаровна.

Под этим эпиграфом следует заголовок: «Сочинения в лагере в 1942 г.» и записи, продиктованные сердцем измученной пленницы:

«Этот день был тосклив и печален, этот день запал в память мою. Никогда я его не забуду. Мы остались у финнов в плену. Я не в силах всего описать. Но как из дому выгнали, буду всегда помнить.

Что творилось тогда — я не знаю, отправляли тогда в лагери. Меня притащили в финскую контору, и людей не одна уж тут сотня была. Собрались с детьми и с возами, много было страданья и слёз.

Дом родной, рыдая и плача, мы оставили, и в неволю уехать пришлось. Страшная жизнь началась в лагерях — всё исчезло: и веселье, и радость, и счастье. Остались мученья одни»…

Я, как и многие другие русские люди, вместе с двумя малолетними детьми была заключена в концлагерь № 2 г. Петрозаводска.

Много лишений пришлось претерпеть мне и моим детям от финских бандитов. Для того чтобы как-нибудь прокормиться, в 1943 г. я брала на стороне бельё для стирки, так как за эту работу мне платили продуктами. Тем занималась и моя подруга Богданова. Однажды мы закончили стирку партии белья, но никак не могли передать его клиентам, так как за проволочное ограждение лагеря никого не выпускали. Тогда мы, я и Богданова, решили полезть за проволоку. Нам это удалось, мы отнесли бельё; за что получили по куску хлеба. В лагерь также пришли незамеченными. Однако кто-то нас выдал, и мы были посажены в «будку». «Будка» — это холодное помещение, которое никогда не топилось, в нём снег падал в разбитые окна.

Продержали нас в «будке» 15 суток, кормили, когда вздумается, что сталось с нашими детьми — мы не знали. Один раз мы услышали, как ребёнок Богдановой с истерическими воплями звал мать. По истечении 15 суток к нам в «будку» зашёл переводчик с тремя вооружёнными солдатами и объявил, что мы обе осуждены на расстрел и завтра а 12 часов приговор будет приведён в пополнение. По лагерю тогда было расклеено объявление, что Галашева и Богданова за самовольный уход из лагеря в такое-то время будут расстреляны.

В назначенный день нас в сопровождении конвоя повели к штабу. Пришёл и финский поп. Помучив нас ещё некоторое время, нам объявили, что по указанию свыше приговор отменяется и заменяется вечной каторгой.

После этой процедуры нас снова заперли в «будку», где мы в общей сложности просидели 60 дней.

Виновником всего этого я считаю коменданта лагеря Салаваара.

С первых дней оккупации я была заключена в концлагерь № 2. Я знаю хорошо финский язык и, видимо, поэтому была назначена писарем в штабе.

С самого начала в лагере выдавали людям лишь 300 граммов хлеба с какой-то несъедобной примесью и больше ничего, если не считать крох вонючей колбасы, которую даже самые голодные люди не могли есть.

Вскоре в лагере началась смертность на почве истощения, причём финские лекари неизменно ставили диагноз — водянка. Люди, ещё остававшиеся в живых, ходили как скелеты, с неимоверно большими, раздутыми животами и отёкшими ногами. Почти никакой врачебной помощи не оказывалось, да и она бы не помогла, так как единственное, что требовалось людям — это улучшить питание.

Те, кто уже не мог передвигаться, оставались лежать тут же в бараке и умирали на глазах своих родственников. Затем приходили возчики и отвозили труп на кладбище. Сопровождать покойника родственникам запрещалось. Кладбище находилось где-то в районе «Песков».

Я, как писарь штаба, могу назвать сравнительно точную цифру людей, умерших в лагере № 2 за один год существования лагеря. Из 1500 человек, содержавшихся в лагере, умерло 300.

Высокий процент смертности являлся результатом не только полуголодного существования, но и непосильной работы. Финны заставляли работать всех — маленьких детей от 7 лет и старше, беременных женщин, глубоких стариков и больных.

За малейший проступок оккупанты жестоко наказывали. Для того чтобы пожизненно упрятать человека в тюрьму, достаточно было одной резолюции начальника штаба Военного Управления Восточной Карелией генерал-майора Араюри.

Так например, за его подписью была прислана в лагерь № 2 бумажка о заключении в тюрьму невинных советских женщин Галашевой и Богдановой. Араюри также потворствовал применению в лагерях розог, пыток и т. п.

Его непосредственным подручным в злодеяниях по лагерю № 2 являлся комендант лагеря лейтенант Салаваара, который с особым садизмом расправлялся с советскими людьми и не гнушался лично избивать маленьких детей.

В конце сентября 1941 года наша баржа, на которой я эвакуировался из г. Петрозаводска, была захвачена финнами.

С этого времени я из свободного советского человека превратился в «лагерника», в «пленного».

Всех нас, захваченных на барже, финны направили в город Петрозаводск. Там нас стали постепенно рассортировывать по концентрационным лагерям, организованным в черте города.

Военными властями был издан приказ о том, чтобы все мужчины в возрасте от 16 до 50 лет явились с зимними вещами к коменданту. Не дожидаясь приказа, полицейские хватали людей на улицах и направляли в лагери. 20 октября был схвачен и я, и помещён в концлагерь № 2.

Вначале в лагере нас было только 200 мужчин. Потом количество населения в лагере увеличилось, так как туда заключили русских людей из захваченных финнами районов Ленинградской области.

Единственным признаком для водворения в концлагерь советских людей была их принадлежность к русской национальности. В лагерь помещали не только взрослое трудоспособное население, но и глубоких стариков, и грудных детей, и детишек, не имеющих родителей. Лишь бы было доказано, что они являются русскими.

К лету 1942 года количество людей в лагере № 2 достигло 1500 человек.

Установленный в лагере режим был жестоким. Все «лагерники», как нас официально называли, получали по 300 граммов хлеба, состоящего больше чем на половину из несъедобных примесей. Иногда давали по нескольку граммов порченой колбасы или других продуктов.

Рабочий день в лагере длился с 6 часов утра и до 8 часов вечера, причём вечерняя работа, производившаяся в зоне лагеря, носила чисто издевательский характер. Нас заставляли производить совершенно бессмысленную работу. Мы перетаскивали с места на место тяжёлые камни, переносили с места на место изгородь и т. п. Бесцельность этой работы была настолько очевидна, что люди шли на её выполнение с ужасом.

От непосильной каторжной работы и голода в лагере в 1942 году началась повальная смертность. Диагноз был один и тот же — истощение.

За один год от истощения в нашем лагере умерло свыше 300 человек, что составляет более 20 процентов от общего количества людей, заключённых в лагерь.

Режим истребления советских людей был введён палачом в роли коменданта лагеря, офицером финской армии лейтенантом Тимо Салаваара и его заместителем сержантом Вейкко Линдхольд.

Салаваара лично избивал до полусмерти советских людей за малейшие проступки. Каждому финскому солдату из охраны лагеря разрешалось избивать людей по собственному усмотрению.

Салаваара организовал «будку», т. е. карцер, представляющий из себя холодное, неотапливаемое помещение, куда зимой проникал снег. Сюда людей по «приговору» Салаваара заточали на срок от 3 до 60 дней.

В лагере имели место вопиющие случаи издевательств над советскими людьми.

31 декабря 1941 года из лагеря было увезено около 40 мужчин, которые подозревались в том, что они являются советскими военнослужащими. Никаких документальных оснований, подкрепляющих эти подозрения, не было.

Всех 40 человек поместили в лагерь военнопленных на улице Льва Толстого в г. Петрозаводске. Чтобы добиться признаний, их всех по очереди финны подвергали страшным истязаниям и пыткам. По истечении 2-х недель, часть людей направили обратно в лагерь № 2, а часть бесследно исчезла.

На работы в лагере гнали всех без исключения, больных и здоровых, женщин и детей. Тех, кто не подчинялся, жестоко избивали.

Финскому солдату показалось, что рабочий Калкасов Георгий слишком медленно идёт на утренний развод. Он набросился на Калкасова и избил его рукояткой пистолета.

Финские захватчики вели себя в оккупированном ими г. Петрозаводске, как отпетые бандиты и головорезы.

Характерный по своей жестокости случай произошёл летом 1943 года с гражданкой Яркоевой Надеждой, 35 лет, матерью 4-х детей.

Сама Яркоева жила в городе. С группой женщин в 5 человек она проходила мимо проволочных заграждений у концентрационного лагеря № 4. Одна из женщин обронила ключ и начала его искать. Часовой, находившийся около колючей проволоки, окрикнул её и приказал отойти от заграждений.

Женщины, бросив искать ключ, послушались часового, и пошли в направлении, которое он им указал.

Не прошли женщины и 100 метров, как вдруг раздался выстрел, и прямым попаданием в спину Яркоева была убита наповал.

Зверское и ничем не оправданное убийство этой женщины произвело огромное впечатление на всех жителей Петрозаводска. Её похороны походили на демонстрацию.

^{18 июля 1944 г.}

До начала военных действий я работал на Кировской железной дороге в качестве дежурного станции Пяжиева Сельга. Когда противник подошёл близко к станции, мы, находившиеся там железнодорожники, были отрезаны и 10 октября 1941 г. захвачены финнами и размещены по концентрационным лагерям. Лично я был помещён в лагерь № 2 для гражданских пленных.

Спустя полтора-два месяца несколько мужчин призывного возраста, в том числе и меня, финские власти вызвали и направили в другой лагерь. Куда и зачем — я не знал. Из различных лагерей собрали нас примерно 75 мужчин. Позднее выяснилось, что направили в лагерь военнопленных, который помещался в г. Петрозаводске на ул. Льва Толстого. Здесь начались допросы, цель которых сводилась к тому, чтобы добиться от нас признания в том, что мы не мирные граждане, а советские военнослужащие.

Лично меня допрашивал офицер финской армии, фамилии которого я не знаю.

Меня привели к нему, и он стал задавать мне вопросы: «какое у меня было оружие», «куда я дел оружие», «в какой воинской части я служил» и др.

Я объяснил, что не являюсь военнослужащим, а работаю на железнодорожном транспорте, в воинских частях не служил и никакого оружия не имел.

Офицер требовал, чтобы я назвался военнопленным. Я категорически отказался отвечать. Тогда офицер предложил мне встать и выйти на середину комнаты а сам стал натягивать резиновые перчатки. Вначале я не понял, в чём дело. Вдруг он подскочил ко мне и стал наносить мне по лицу один удар за другим. Избив меня, офицер спросил, намерен ли я сознаться. Я вновь отказался.

Тогда офицер написал протокол допроса, в котором было написано, что я сознаюсь, что являюсь военнопленным и имел при себе оружие. Я отказался подписать этот сфабрикованный протокол, заявив, что ничего подобного я ему не говорил. Тогда офицер написал другой протокол, в котором было сказано, что я хотя и не военнопленный, но имел при себе «наган». Я отказался подписать и этот протокол, объяснив, что никакого оружия у меня не было.

Офицер продолжал настаивать и одновременно интересовался, кто ещё из железнодорожников имел оружие. Я заявил, что нам, железнодорожникам, оружия не выдавали и поэтому назвать таких людей я не могу.

Офицер приказал мне снять валенки и чулки, а сам, вытащив из горящей плиты накалённый прут толщиной в палец, стал прижигать мне голые пятки. Несмотря на неимоверные мучения, лопавшиеся на теле пузыри, я упорно стоял на своём, — что я не военнопленный.

Офицер, повидимому, наслаждался моими мучениями и после каждого прикладывания раскалённого докрасна прута к телу спрашивал, сознаюсь я или нет.

Пытка раскалённым железом продолжалась более 10 минут.

Видя, что я упорствую, офицер придумал ещё одну пытку. Он заставил меня подойти к горящей плите и нагнуть голову, предупредив, что если я по счёту «три» не сознаюсь, он меня пристрелит: «Для вас, собак, пули не жалко», — сказал мне офицер.

Я выполнил всё, что мне велел офицер, однако он не выстрелил.

Видя, что ему ничего не добиться, офицер составил протокол, что военнопленным я не являюсь, который я охотно подписал. После пыток я 20 суток находился в лагере для военнопленных.

^{18 июля 1944 г.}

^{от учителя Старцева Николая Александровича, год рождения 1910, проживающего в настоящее время в г. Петрозаводске по Полярной улице в доме 97}

В начале октября 1941 г. финны захватили в плен почти всё население с. Косельга, Вознесенского района, в том числе граждан, эвакуированных из других мест. Я, инвалид, вместе со своей престарелой матерью и больной сестрой оказался в плену. Всё население села было выгнано из домов и всем было предложено ехать в г. Петрозаводск. Те, которые не желали покинуть своего насиженного крова, пристреливались на месте, и трупы убитых долгое время лежали в канавах. На утеху пьяных солдат и офицеров оставили несколько молодых девушек, под видом работы в прачечных.

У меня одну корову отобрали на месте, а другую, которую сестра привела в Петрозаводск, отобрали у неё с рук. После этого сестра с горя заболела и после продолжительной болезни умерла в концентрационном лагере. Через неделю мучительной голодной смертью скончалась моя мать. Нужно сказать, что финны, заключив население в концентрационные лагери, под двойную колючую проволоку, отобрали у него всё продовольствие, продукты, хлеб, скот. Ежедневно у всех приезжающих производили обыск и отбирали всё продовольствие и ценное имущество. При этом никакая мольба населения о пощаде (оставить хотя бы для голодных детей несколько фунтов крупы) не принималась во внимание. Матерей, которые были настойчивы, финны били, отгоняли прочь от котомок.

Так, население сразу было поставлено на голодный паёк. Начался голод и связанные с ним последствия. Женщины, малые и старые, с опухшими ногами, ходили с корзинами, шатаясь от ветра, рвали крапиву и траву, в надежде хоть этим утолить муки голода.

Когда травы уже не было, то искали в помойках прогнившие кости, перемалывали на муку и ели. Более ловкие приноравливались бить из рогаток ворон. Крысы, кошки и собаки — все были съедены. Как следствие всего этого, начались эпидемии и массовая смертность. Гробовщики не успевали делать гробы. В наскоро сколоченных ящиках трупы умерших сваливались в сарай, откуда по 30–40 гробов (два раза в неделю) вывозились на кладбище «Пески». Так и я похоронил свою мать и сестру.

Нельзя выделить личные обиды и притеснения от общего страдания народа в концентрационных лагерях. Вот почему я остановлюсь ещё на системе пыток и издевательств, практикуемых финнами. Всякое общение с лагерниками было запрещено под страхом расстрела. Были сделаны вышки высотой 8-10 метров, куда запирали провинившегося. Они были устроены так, что человек насквозь промораживался сквозящим, морозным ветром. Люди, которые выходили оттуда, навсегда теряли здоровье и умирали от простуды. Пороли и запирали в «будку» за самые незначительные проступки. Маленький 3-4-летний ребёнок случайно вышел за проволоку, — финн приводит ребёнка к матери и тут же бьёт и ребёнка и мать кулаками и плёткой. Старуха-мать ушла через проволоку в другой лагерь, чтобы увидеть своих детей, её поймали и, не считаясь с возрастом, раздели догола, избили до полусмерти. Эта старушка так и не увидела своих детей, она умерла. Беременная женщина вышла в город, изверги узнали об этом, пришли в комнату и тут же избили её. В результате лёгкие были отбиты, и она вскоре после этого умерла. К сожалению, фамилии этих мучеников я не запомнил. Финский врач избивал обессилевших и больных людей. Избивали здесь особым способом. Накладывали солёную тряпку, и палач методически, точно бил в одно место. Один гражданин принёс откуда-то две буханки хлеба и каши. Финны заставили его сразу съесть всё это, выпить два ведра воды, после чего выпороли.

Больше всего финские изверги издевались над нашими детьми. Редкий мальчик и девочка не пороты. Их пороли и в одиночку, и группами по 20–30 человек. Стоны истязуемых разносились далеко за пределы лагеря. После такой пытки человек не мог ни лечь, ни сесть в течение ряда дней. Ученика Гераськина в лагере № 6 избили палкой, после чего свезли в штаб и там дали ещё 15 плёток.

У меня на родине финны сожгли дом. Я сейчас совершенно раздет — не имею ни одежды, ни обуви, — всё сожжено в парилках.

(Подпись)

Ещё в те дни, когда в Петрозаводске хозяйничали финские мерзавцы, до нас доходили сведения о муках советских людей, заключённых в концлагерях. Сейчас мы беседуем с людьми, пережившими этот ужас. Подтверждая всё, что уже было рассказано о петрозаводских лагерях смерти, освобождённые жители приводят новые факты издевательств финнов над русскими людьми. И эти рассказы звучат как грозное обвинение финским палачам, которые понесут возмездие за все их злодеяния.

В течение тридцати трёх месяцев все русские жители Петрозаводска, включая и детей, располагались в семи концентрационных лагерях, обнесённых высоким забором из колючей проволоки. Выход из лагеря без разрешения начальства карался расстрелом. Люди выходили отсюда только под конвоем. Их водили на каторжную работу.

Вот сидит группа бывших лагерников. Среди них Клавдия Шарикова. Она начинает рассказ:

«Много, много натерпелись мы. Обо всём и в три дня не расскажешь, и в десять дней. Про своё горе мы складывали песни. Мы пели их потихоньку».

Нам сейчас ещё трудно подсчитать число жертв финских преступников. Но некоторое представление об этом можно составить, если прочесть один документ. Это сообщение начальника лагеря № 3 о результатах отправки партии заключённых на лесозаготовки у станции Кутижма. В сообщении значится, что из всей партии в 571 человек вернулось в лагерь только 175. Остальные списаны «как естественная убыль». Они погибли от истощения и непосильной работы.

О своём горе, о мучениях своих односельчан, которых загоняли в петрозаводские и другие лагери, — рассказывает с дрожью в голосе старый русский человек, Александр Петрович Назуков.

«Худо жилось, так худо, что и вспомнить-то страшно. Вся деревня наша перебывала в лагерях. Все! И молодой, крепкий народ, и мы — старики, и даже младенцы. Так и выселяли в эти лагери целыми семьями. Так и жили мы за колючей проволокой в 2 ряда. Лагерь, куда меня изверги загнали, был в районе Онегзавода. Там заставляли работать. Там была каторга. Вот поглядите на меня — стар я. Очень стар. Да финнам всё равно: заставляли меня чугун грузить на платформы. Тащишь, бывало, этот чугун по настилу — ноги дрожат, подкашиваются. Только и думаешь — упаду, и, как гробовой крышкой, придавит меня этот самый чугун.

Тут, конечно, дело не только в летах. До финнов у меня силёнка была, дай бог молодому! Но в лагере голодом изморили. Ведь как нас кормили! Двести граммов бурды какой-то на день и всё. Даже воду, и ту только в указанный час пить можно было. Пухли люди, живыми покойниками на глазах становились, умирали без счёта. Почитай, пять с половиной тысяч в том лагере на Онегзаводе было нас, а за три месяца умерло полторы тысячи, и всё больше от голода.

Бывало, идёшь мимо того места, где финская солдатская команда побывала, найдёшь там застывшие ошмётки каши, вонючая она, а ешь… Голод до всего доводит.

Да что говорить! Вот слушайте страшную правду, которую я вам скажу. Мы крыс всех поели и собак тоже, старые кожи все съели. Скребли их и варили, получался студень тёмный, липкий, глядеть на него страшно.

Анна Яковлевна Коренухина, бывшая обитательница барака № 32 в лагере № 2, рассказывает о нечеловеческом режиме, установленном финнами для советских людей,

«Однажды наши малолетние детишки случайно вышли за ограду, когда людей отправляли на работу. Это заметил комендант. Он загнал детишек обратно, а в наказание приказал всем женщинам и девушкам нашего барака, — а их было свыше 30, - наголо остричь волосы. Вот, видите, они и посейчас ещё не отросли.

Собаки-финны после этого даже следили за тем, чтобы все были стриженые. Чуть подрастёт волос — снова стрижка начинается».

«Каждый день нас по любому поводу пороли, избивали до полусмерти. Порка стала обыденным явлением, — продолжает Анна Яковлевна. — Розги применялись по отношению к взрослым и к детям». «Чуть что не так, замешкался на работе, или допустил какое-нибудь нарушение «порядка» — сразу розги, — рассказывает Григорий Харитонов. — Всех нас пересекли финские ироды. Вот у меня на спине 30 ударов палкой отмечено. Били так, что кожа чёрной стала. А за что? Не проявил, мол, усердия в работе. Начальник нашего лагеря № 2 лейтенант Салаваара — зверь лютый. Он лично избивал нас резиновой дубинкой».

В лагере № 3 царил лейтенант Каллио. Душегуб ввёл в лагере должность палача, которую с усердием исполнял финн Вейкко Ламберг. Этот подлец придумал специальный способ издевательства над советскими людьми. Он садился «провинившемуся» на голову, вытаскивал из бочки с солёной водой тряпку, накладывал эту мокрую просолённую тряпку на тело мученика и изо всех сил избивал его плёткой. Это был его метод, и он хвастал им, подлец.

Шестидесятивосьмилетняя Анастасия Дмитриевна Парфёнова из лагеря № 3 рассказывает со слезами на глазах:

«Была в нашем лагере 24-летняя Надежда Андреевна Максимова. Уж над ней издевались, страшно вспомнить. Вот однажды вышла она из лагеря — хотела Двум своим ребятишкам (они тоже в лагере были) еды какой-либо достать. Поймали её изверги и на глазах у детей расстреляли.

Да, вот ещё насчёт этой семьи. У Нади отец был в этом же лагере, Андрей Николаевич Костин. Он страдал от голода и непосильного труда. Однажды, когда выгоняли нас на работу, он не поднялся. Посмотрели мы на него, а он мёртвый лежит.

Били нас каждый день по всякому поводу. Если, например, из барака уйдёт кто, — всех избивали. По 25–50 плёток давали. А били, сволочи, изо всех сил. Марию Карпову так избили, что она хоть и осталась жива, да на всю жизнь инвалид».

Записали со слов граждан, освобождённых из финской неволи: майор А. Плющ, майор И. Адов, лейтенант А. Кондратович

^{5 июля 1944 г.}

^{от гражданина Арсентьева Павла Арсеньевича, 1897 г. рождения, проживающего в Петрозаводске, пос. № 3 (быв. лагерь № 3)}

Живя в лагерях у финнов, я подвергался 3 раза порке за побег и за невыход на работу. За малейшие проступки финны избивали ни в чём неповинных людей до потери сознания. Так, осенью 1942 года я пробыл в казарме вечером свыше установленного времени 1 час. В казарму вошёл финский солдат, он увидел меня. Я сумел убежать из казармы домой. Он не узнал меня. Утром живущие в нашем доме женщины назвали мою фамилию. Вечером на проверке начальник лагеря лейтенант Арви Малмиваара предложил мне выйти вперёд, лечь на скамейку, где мне дали 10 ударов резиновыми розгами. Я потерял сознание, а очнувшись, почувствовал, что всё тело ноет.

Во время порки присутствовало около 200 человек. Пребывание в лагере унесло у меня полжизни. Сейчас часто болею.

Я был неоднократно свидетелем порок ни в чём неповинных людей, которых терзали заведующий подсобным хозяйством Вильговских лесоразработок Лаакконен и заведующий складом этих же разработок.

^{От Акимова Виктора Фёдоровича, проживающего в посёлке № 6}

Я работал в лагерном штабе один месяц. В штаб меня назначил работать комендант. Что первым мне бросилось в глаза в штабе, это избиение наших людей плетьми. Сам майор каждый раз, когда патруль приводил ребят из города, брал плётку для расправы. Стукнет один раз по столу плёткой, спрашивает: «Зачем был в городе?» Мальчик обычно со слезами отвечает: «Ходил за хлебом». Тогда майор приказывал: «Снимай штаны!» И, положив ребёнка на стол, порол до тех пор, пока тот не скажет три раза, что больше в город не пойдёт. Подобные расправы практиковались почти каждый день. Били не только маленьких, били и взрослых, но били крепче.

Это было в 1941 г. 8 сентября захватили нас финны в лесу, привели в деревню и разогнали по домам. Что нам говорили — мы ничего не понимали, потом стали говорить с нами через переводчиков. Началась наша жизнь в плену. Через несколько дней привезли в нашу деревню много народа, тоже захваченных в плен. Тут, конечно, образовались у них штабы, полиция, которая сразу прекратила хождение в соседние деревни, и даже по своей деревне разрешалось ходить только с 6 часов утра до 7 часов вечера. Потом, спустя месяц, пошёл слух, что всех живущих в нашей деревне Усланка будут увозить неизвестно куда. Ну, дождались и этой участи, когда пришли злые варвары, приказали через 30 минут быть на дороге, а куда повезут — неизвестно, только говорили, что в «каупункиин»[2] и мы покинули свои родные дома. Вывезли нас 29 октября и привезли в г. Петрозаводск. Определили по лагерям. Я очутился в 4-м лагере. Утром встали, видим — обносят наши дома колючей проволокой, а кругом стали ходить вооружённые патрули. За водой и дровами ходим под надзором патруля, а кто сумел уйти под проволоку, того били плётками и сажали в «будку» на несколько дней. Вот таким путём протекала лагерная жизнь. Люди от недоедания, расстройства, заболеваний стали пухнуть и умирать. Еженедельно вывозили до 40 гробов на кладбище. С января 1942 г. начали людей отправлять на лесозаготовки. Самая «примерная» была Кутижма, в которой я находился 6 месяцев. Много людей привезли сюда с упадком сил, но на это финны не обращали ни малейшего внимания. Без медицинской помощи люди от избиений палача-врача умирали. Был такой случай в нашей бригаде с Доршаковым Василием. Он был уроженец Подпорожского района, д. Мятусово. Его конвоир забил почти до смерти, я с товарищами не успел донести его до барака, по дороге он умер. И таких случаев было много. Ещё мужчина, тоже из Подпорожского района, дер. Осиевщина, Филатов Дмитрий Степанович, работал бригадиром, — из его бригады хотели ребята уйти к своим, так за это его избили и посадили в «будку». После этого он заболел и через некоторое время умер. Таких случаев не перечесть. Паразит-врач выгонял всех больных на улицу, выстраивал в строй и начинал командовать: раз-два, — а кто не мог отделить ног от земли, того начинал бить палкой. Так он и меня ударил в висок, я тут же упал без памяти, хорошо что товарищи затащили на койку. Это было в июне, 5 числа. Потом этого палача назначили в командировку в Финляндию, а нас, больных, отправили чуть живыми в лагерь. В лагере я пролежал 2 месяца. Лечил меня русский врач Парфёнов Василий Арсентьевич, от которого многие получали помощь.

^{Проживает в г. Петрозаводске, Лососинская наб., д. № 27}

16 сентября 1941 г. я эвакуировалась из рабочего посёлка Свирь-3 в Ровскую судостроительную верфь. Через несколько дней (24–25 сентября) в Ровское пришли финны. Финны вламывались в дома, приставали к женщинам, издевались над ними. В первых числах декабря 1941 г. финские власти объявили, чтобы русское население собралось для отправки, но куда именно — не сказали. Три дня мы добирались до железнодорожной станции Свирь. В пути мы останавливались в нетопленных холодных зданиях. Мой ребёнок всё время был на морозе. На ст. Свирь нас погрузили в товарные вагоны — туда набили народа до отказа, так, что негде было сидеть. До Петрозаводска мы ехали 8 суток. У одной женщины, Галины Беловой, умер грудной ребёнок. Она похоронила его в снегу. В дороге финны продуктов не давали.

В Петрозаводске нас направили в лагерь № 4, обнесённый колючей проволокой. Меня с семьёй сестры (всего 8 человек) поместили в маленькой каморке. Продукты, холст и другие вещи, которые наши люди привезли с собой, финны сразу же после прибытия в лагерь отобрали. В лагере от плохого питания (мы ели крапиву, трупы собак, прошлогодний гнилой картофель) развилась большая смертность.

В нашем бараке № 12 проживала семья Беловых из 7 человек. За одну неделю у них умерло пятеро (мать и 4 детей). Весной 1942 г. весь лагерь поголовно переболел цынгой, а дети корью. У меня от кори умер ребёнок. В бараках было холодно, на полу постоянно лежал иней. Дрова для лагеря мы возили на себе.

Еженедельно в нашем лагере умирало по 25 человек. Хоронили покойников так: из подростков, находящихся в лагере, была составлена бригада, которая рыла могилы (под присмотром финского патруля). Гробы накладывались в ямы штабелями, и яма зарывалась лишь тогда, когда она была доверху наполнена гробами (25–30 гробов). Кладбище «Пески» находилось по Соломенскому шоссе, в 5–6 км от лагеря № 4.

Лагерь № 4 находился по улице Калинина. В 1942 г. большинство заключённых нашего лагеря было отправлено на лесозаготовки, а остальных, и меня в том числе, перевели в лагерь № 6. 4 июля 1944 г.

Левкин Александр Петрович, 1925 г. рождения, уроженец Ленинградской области, Подпорожского района, дер. Павловская, проживающий в г. Петрозаводске, посёлок № 1, барак № 3, рассказал о том, как жили советские люди в плену у финнов.

«Наш район захватили немецко-финские захватчики. Финнами был взят в плен и я, как военнопленный, хотя я никогда не был военнослужащим. Меня направили в концентрационный лагерь, который финны называли лагерем «советских военнопленных», тогда как в них не было ни одного военнослужащего Красной Армии, а находилось лишь мирное население.

Лагерь, в который меня заключили, находился в г. Петрозаводске и значился под № 5. В этом лагере я пробыл с 23 ноября 1941 г. до 29 июня 1944 г., т. е. до того момента, когда Красная Армия освободила г. Петрозаводск, а вместе с тем и всех советских граждан, заключённых финнами в лагери.

Режим в лагере был зверским. Подъём в 6 часов утра, в 7 часов все должны быть на разводе у ворот лагеря, откуда пленных бригадами под конвоем направляли на различные работы.

С работы мы возвращались в 5 часов и до 8 часов вечера занимались уборкой лагеря.

В 9 часов вечера всякое хождение по лагерю специальными приказами строго воспрещалось, и асе должны были находиться на своих местах, воспрещалось также переходить из одной комнаты в другую.

Запугивание, побои и расстрелы были излюбленными методами финских правителей для поддержания заведённого ими порядка в лагерях.

За опоздание на работы — били, не явишься вовремя в лагерь — побои и карцер, задумаешь протестовать против произвола лагерного руководства — опять побои и карцер, а чаще расстрел на месте.

В 1943 г. я был отпущен в город и не смог вовремя вернуться в лагерь. На следующий день я заболел и по разрешению врача не вышел на работу. За мной пришли два финна, избили меня резиновыми палками и на 12 суток посадили в холодный карцер. Гражданку Майорову Анну финны избили за то, что она вздумала протестовать против произвола старосты лагеря, систематически обворовывавшего заключённых при выдаче продовольственного пайка.

За ту или иную «провинность» одного отвечали все жильцы барака, где жил «провинившийся».

Когда заключённый в лагерь Кулаков Александр, 14 лет, пытался выйти из лагеря в город для приобретения продуктов и был задержан, то за это все жильцы дома № 20 лагеря № 5 были оставлены на 4 дня без питания.

В лагере царили произвол и грабёж. Все лучшие вещи заключённых финны и их пособники отобрали себе.

В лагере была установлена мизерная норма продовольственного снабжения: давали на день по 300 граммов хлеба с примесью древесной муки, иногда 15 граммов сахара и изредка 50 граммов конины.

Но и эта норма не доходила до заключённого, так как старшины бараков, которые ведали распределением продуктов, всячески обкрадывали заключённых.

Доведённое до крайнего истощения, население лагерей вынуждено было различными путями добывать себе дополнительное питание, за что жестоко наказывалось финнами.

Однажды мы с мальчиком Демёхиным Сашей вышли из лагеря, нашли немного продуктов и принесли их.

Наше отсутствие было замечено начальником лагеря, и нас вызвали в комендатуру на допрос.

При допросе офицер Мойланен, периодически, через каждые 5-10 минут, избивал меня резиновой палкой, внутри которой находился железный прут.

После допроса нас, раздетых, бросили в холодный карцер, где было 18–20 градусов холода. После того, как мы пробыли в карцере 6 часов, к нам пришёл финн Вейкко и, избив снова резиновой палкой, отпустил в барак.

Всего мне за это время было нанесено 43 сильных удара.

Демёхин Саша при вторичной попытке выйти из лагеря с той же целью без всякого предупреждения был убит финским солдатом.

Мне известен и такой случай, когда истощённые от недоедания и непосильной работы 5 человек заключённых в лагере посёлка Вилга решили бежать из финского плена, но были задержаны, доставлены обратно в лагерь и прогнаны сквозь строй.

Один из пяти пытавшихся бежать, подросток лет 15, не выдержав избиения, укусил лейтенанта за палец. Тогда лейтенант схватил подростка за горло, бросил в сторону, а один из солдат тут же пристрелил его из винтовки. Лейтенант же заявил, что такая участь грозит и остальным четырём заключённым.

^{18 июля 1944 г.}

^{г. Петрозаводск.}

1 июля 1944 г., дер. Полдыки, Пряжинского района, Карело-Финской ССР. Мы, нижеподписавшиеся, колхозники колхоза «Объединённый труд», Согинского сельсовета, Подпорожского района, Ленинградской области, Данчуков Михаил Афанасьевич, Корчин Степан Андреевич, Титов Александр Гаврилович, составили настоящий акт о нижеследующем: при оккупации финнами колхоза «Объединённый труд», Согинского сельсовета, Подпорожского района, Ленинградской области, по распоряжению финского коменданта гарнизона 25 ноября 1941 г. все колхозники Согинского сельсовета, по национальности русские, были отправлены в концлагерь № 5, находившийся в г. Петрозаводске (бывший железнодорожный городок). Всего из Согинского сельсовета направлено в лагерь 105 семей. При направлении в лагерь всё имущество и скот у колхозников финны изъяли. Всего финны забрали 80 лошадей, 130 голов крупного рогатого скота, более 200 овец, более 110 свиней, птицу и всё личное имущество колхозников.

Колхозникам при направлении в лагерь разрешалось взять только постельное бельё и на несколько дней хлеба.

В лагере № 5 105 семей из колхоза «Объединённый труд» находились с 25 ноября 1941 г. по 10 мая 1943 г. и жили в ужасных условиях. Люди размещались в маленьких комнатах по 12–20 человек, получали на день лишь по 200 граммов муки для болтушки.

Финны систематически издевались и избивали русских, находившихся в лагерях. Колхозника Титова А. Г. били шомполами, колхозника Данчукова М. и его жену — палками. В результате жутких условий жизни, в лагере № 5 из 8000 человек умерло более 3000 человек. В иные дни в лагере умирало по 20–25 человек, причём трупы умерших убирались не ежедневно, а через 2–3 дня. В мае 1943 г. часть семей Согинского сельсовета из лагеря финны направили в Пряжинский район на заготовку леса. Так, из дер. Полдыки было направлено 32 семьи.

(Подписи)

В лагерях советских пленных финны кормили плохо, хлеба давали по 350 граммов на день и мяса — конины по 50 граммов на 7 дней. Детишки в лагерях умирали от голода.

В то время хоронили умерших в лагере советских пленных по 3 раза в неделю: в понедельник, среду и пятницу. И в каждый раз в покойницкой наваливались костры умерших людей.

Желая помочь плачущим от голода сестрёнкам и братишкам и убивавшийся с горя матерям, подростки Саша Демёхин, 12 лет, Ваня Коновалов и Лёня Кутоев тайком уходили из лагеря в город. В финских столовых они выпрашивали у работавших советских людей остатки каши или кусочки хлеба и приносили домой.

22 октября 1942 г. ребята при возвращении в лагерь были замечены финскими часовыми в тот момент, когда они подползали под колючую проволоку. Солдаты подняли стрельбу в детей. Палачам удалось тяжело ранить Сашу Демёхина. Ваня Коновалов и Лёня Кутоев были на 5 суток заперты в холодную «будку».

Раненого Демёхина финские изверги направили в больницу. В больнице перед смертью Саша рассказал матери, что выпрошенные им для братишек и сестрёнок галеты находятся в кармане. В страшных мучениях в ту же ночь Саша скончался.

Демёхина Меланья Михайловна, Демёхин Павел Иванович.

14-летний Коновалов Иван, уроженец Ленинградской обл., Подпорожского района, дер. Медведица, рассказал:

«Вместе с родителями я был в плену у финнов, в лагере № 5. Однажды я договорился со своими товарищами: Демёхиным Александром и Кутоевым Лёней перелезть через проволочное заграждение и уйти в военный городок, чтобы достать сколько-нибудь хлеба или галет для родителей, так как они в то время сидели голодными. Такое же положение было и у моих товарищей. Через проволоку мы перелезли, и нас не заметили, а когда возвращались обратно, то нас обнаружил финский солдат Микко и открыл стрельбу. Я сейчас не помню, сколько он сделал выстрелов, но одна пуля попала в грудь Демёхину Саше. К месту, где упал Саша, прибежали другие финские солдаты, и меня с Кутоевым задержали и увели в карцер, а Сашу Демёхина увезли в больницу, где он и умер. Меня и Кутоева вызвал к себе начальник лагеря — лейтенант и бил нас палкой, а солдат Микко дёргал меня за ухо. В карцере мы сидели 5 суток, и вместе с нами сидело ещё много мальчиков и мужчин, фамилий которых я не знаю».

Гражданка Савина Дарья Васильевна, 1888 г. рождения, уроженка Карело-Финской ССР, Заонежского района, деревни Сельга, рассказывает: «Свободное хождение было ограничено даже в зоне лагеря. Охрана была усиленная, финны действовали по строгим инструкциям, запрещали подходить на близкое расстояние к проволочному заграждению. За это угрожал расстрел, как за попытку к бегству. В 1943 г. фашистский охранник Тойвола избил моего сына Захарьева Сергея Яковлевича. От сильныхI побоев мой сын лишился слуха и несколько дней болел, не мог двинуться с места. Тот же Тойвола избил подростка Евгения, сына Савельевой Татьяны, за то, что тот, измучившись на работе, сел отдыхать. Избиение мужчин и подростков было массовым явлением.

Пленные советские граждане получали нищенский паёк продуктов. В 1942-43 гг. нам выдавали на человека в день по 300 граммов хлеба ив муки с древесной примесью и 50 граммов гнилой колбасы на при дня. Люди истощали так, что не могли передвигать ног, а работать всё равно заставляли.

В лагере была массовая смертность. О количестве умерших можно судить даже по тому, что, согласно инструкции, вывоз умерших на кладбище производился два раза в неделю. Вывозили по 20–25 гробов за один раз и хоронили в общую могилу-траншею по 3–4 гроба».

Гюбиев Фёдор Иванович, 1911 г. рождения, уроженец Пряжинского района, с. Пряжа, Карело-Финской ССР рассказывает:

«Во время оккупации финские войска творили неслыханные зверства. Финские палачи упражнялись в меткости стрельбы по живым целям — по детям, подросткам и женщинам. Я с семьёй проживал за оградой лагеря в Петрозаводске и в 1943 году лишился двоих детей. 29 февраля 1944 года мои дети, мальчик и девочка, были на улице, и финский душегуб выстрелом из винтовки из окна своего дома убил их. Этот фашистский выродок не стоял на посту, а, блаженствуя дома в своей квартире, упражнялся в меткости стрельбы».

Калкасов Николай Николаевич, 1927 г. рождения, уроженец дер. Петрозеро, Гоморовского сельсовета, Подпорожского района, Ленинградской области, рассказал:

«Финская администрация лагеря № 5 в городе Петрозаводске, в особенности сержант финской армии Вейкко Ламберг, издевались над советскими людьми. Часто людей вызывали в штаб лагеря и избивали. Меня в штаб лагеря вызывали три раза и очень сильно избивали.

Первый раз это было в феврале 1943 г. Я пошёл в город, чтобы там купить хлеба. Дорогой меня поймали солдаты из охраны лагеря, привели в штаб находящийся у зоны проволочного заграждения лагеря. В штабе меня избил сержант финской армии Вейкко Ламберг ударами плётки — я получил 25 ударов, а после избиения меня посадили на 4 суток в «будку».

Второй раз — в марте 1943 г. — меня вызвал в штаб лагеря сержант Вейкко Ламберг и избил меня кулаками по лицу. Лицо у меня было всё изуродовано, опухло, и я даже не мог есть. После этого меня на 5 суток посадили в «будку».

Третий раз — в октябре 1943 г. — я с группой советских граждан возвращался е работы в лагерь. Дорогой мне захотелось итти впереди, и я обогнал несколько человек. За это меня отправили в штаб лагеря, где сержант Вейкко Ламберг с переводчиком Бакалкж Петром Герасимовичем меня избили до потери сознания. После этого избиения меня домой принесли, и я трое суток не мог ни сидеть, ни ходить».

Смирнов А. А., уроженец Ленинградской области, Подпорожского района, дер. Киссиево, рассказал:

«В лагере администрация и подчинённая ей охрана творили полный произвол над пленными советскими людьми. Люди содержались в антисанитарных условиях. Ввиду неимоверной скученности, завелись у всех вши, людей морили голодом, били палками и плётками и чинили над ними разные издевательства.

Я был очевидцем, когда финский солдат Лехтинен избил, абсолютно ни за что, одного старика. Лехтинен избивал его палкой так, что палка сломалась от ударов».

Остроумов Пётр Спиридонович, 1922 г. рождения, уроженец Калининской области, г. Великие Луки, находился в концлагерях № 5 и 1 в г. Петрозаводске — неоднократно сам подвергался избиениям и был очевидцем избиения других. Он рассказал:

«От повседневного недоедания я был сильно истощён и, чтобы не умереть с голода, вынужден был продавать свои вещи для приобретения продуктов. Узнав про это, комендант лагеря, майор финской армии, приказал подвергнуть меня экзекуции. 1 декабря 1943 г. будочник-капрал финской армии и капрал Тойвола исполнили это приказание, нанеся мне 60 ударов резиновой палкой. Экзекуция происходила на глазах Амосова Дмитрия Петровича, Каликина Иосифа Фёдоровича и Федотова Алексея.

Копосова Василия финские палачи избили за то, что он имел спрятанный фотоаппарат.

Гоголев Василий был избит за то, что передал за проволоку своим знакомым личные вещи для приобретения продуктов.

Финские изверги пороли розгами матерей, дети которых, играя, забегали за лагерную ограду.

В 1943 г. за оградой лагеря № 6 были убиты двое детей, которые шли по тропинке, идущей рядом с оградой лагеря.

В Чрезвычайную Государственную Комиссию по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников

^{от учительницы Лукиной Капитолины Ефимовны, проживающей в Петрозаводске по ул. Перевалочной в доме № 17.}

В 1941 году 18 сентября в с. Остречины, Ленинградской обл., Вознесенского района, пришли фашистские изверги-финны. Они начали издеваться над мирными советскими людьми. Жителей Остречин эвакуировали в г. Петрозаводск и посадили в концентрационные лагери, обнесённые колючей проволокой.

Условия жизни в лагерях были ужасные. Но мне в лагере пришлось жить недолго. Скоро всю молодёжь угнали на лесозаготовки, вместе со всеми уехала и я в Орзегу. Нас увезли от родителей, сказав, что увозят на 3 недели. Но продержали нас там не 3 недели, а 3 года. Сообщения с родными не было никакого. Условия были ещё хуже, чем в концлагерях. Многие люди болели от голода и тяжёлой принудительной работы. Больных увозили в лагерь, где они и умирали.

Был случай, когда один финский патруль, который караулил рабочих на бирже, выстрелил из винтовки прямо в девушку Марусю, которая тут же упала. Он её застрелил ни за что. Мёртвую Марусю привезли в лагерь.

За невыход на работу сажали в будку и били плётками, через солёную тряпку. За невыполнение нормы не давали хлеба.

Несмотря на все издевательства со стороны финнов, рабочие лесозаготовок не боялись их. Они через проволоку тайно уходили в лагери, чтобы проведать своих больных родителей. У меня в лагере осталась мать и 13-летний брат. Мать в скором времени заболела, и эта весть дошла до меня. Я, конечно, не страшась финских патрулей, тайно пошла в лагерь через проволоку, чтобы проведать её. Я пришла поздно вечером и ушла рано утром. Виделась с ней только одну ночь. Мать болела от голода. Брат мой Юра тогда пошёл из лагеря в город, чтобы достать там матери кусок хлеба. Но его поймали финские патрули и стали просить сигарет или же денег, — обещая его отпустить. Какие у него могли быть деньги на выкуп? Не получив от него ничего, они свели его в штаб. Отобрали у него последний кусок хлеба, посадили в холодную «будку» на 4 суток Стояли трескучие морозы. Ему к тому же дали 15 розг. Несмотря на всё это, он всё равно ходил в город и, таким образом, спас мать от смерти. В «будке» зато сидел не один раз, и плётками били его тоже нередко.

Как-то однажды приходит к нам финн Петтери Вийнанен для того, чтобы взять моего брата в «будку». Все мои попытки освободить его от мучений были напрасны, также были напрасны горючие слёзы матери. Его посадили на 15 суток за тот же несчастный кусок хлеба.

Да, нет слов описать тяжёлую жизнь и издевательства со стороны зверского врага. 19 июля 1944 г.

(Подпись)

Шестой лагерь заключённых помещался на окраине г. Петрозаводска на Перевалочно-лесной бирже. Он состоял из 139 домов. Территория лагеря была обнесена колючей проволокой, высотой до 2 м. Внутри этого лагеря находился исправительный лагерь, состоявший из трёх домов №№ 128, 129, 130. Этот исправительный лагерь был обнесён двумя рядами колючей проволоки и забором. Внутри лагеря на ночь выпускалась собака. В исправительный лагерь заключали «провинившихся», т. е. тех, кто пытался противоречить финнам, за попытки побега, за уход в город (в этом «провинились», главным образом, ребята лет 10–12). Подходить остальным заключённым к исправительному лагерю строго запрещалось, разговаривать с заключёнными также было нельзя. Попытки передать заключённым хлеб карались заключением в исправительный лагерь. Одну женщину за это ранили финны из ружья.

К моменту прихода Красной Армии в Петрозаводском лагере № 6 находилось до 3500 человек, согнанных со Свири, из Заонежья и других районов.

С самого начала существования лагеря (1941 г.) в нём развилась большая смертность из-за цынги, недоедания. Заключённые в большинстве пухли от голода. Ежедневно умирало по 10–15 человек. В общей сложности в лагере умерло свыше тысячи человек.

На неделю выдавали 40 граммов мяса. Заключённые питались крапивой, убивали собак, кошек, крыс, ловили лягушек. Заключённых отправляли под охраной на лесозаготовки, на очищение городских улиц. Среди этих людей были учителя и врачи. За малейшее нарушение лагерного режима финны подвергали заключённых порке резиновыми плётками, сажали в холодный карцер. Заключённым платили по 2–3 марки в день. Цены стояли такие: хлеб — 50 марок килограмм, спички — одна марка коробка. Причём, купить хлеб можно было потихоньку только у финских солдат, которые спекулировали своим пайком.

Начальник лагеря майор Куурема сам неоднократно избивал заключённых резиновой плёткой. После избиения он всегда ходил довольный и улыбался, говоря: «Немного руки болят, русских наказывал» (он говорил по-русски).

Мы работали в лагере в качестве писарей.

В воскресенье, 18 июня, придя на работу, мы увидели, что все документы, списки заключённых и т. п., были финнами сожжены.

Начальник лагеря майор Куурема и солдаты 20–21 июня начали распродавать своё и казённое имущество. Продавали и вещи, украденные с вещевых военных складов. Майор продавал папиросы (он запрашивал по 150–200 марок за пачку), грязное бельё и т. д. Были случаи грабежа. Один солдат остановил мальчика, шедшего из города с продуктами отобрал все продукты и прогнал мальчика обратно.

(Подписи)

Дорогие товарищи бойцы!

Мы не видели нашего папу три года. Мы сидели за проволокой и не могли выйти на улицу. Финские солдаты очень крепко били тех, кто перелезал за проволоку. Если заметит патруль, то сразу же стреляет. В нашем лагере был мальчик Шура Версаков. Пуля поранила ему голову, а стрелял в него финн за то, что Шура хотел искупаться.

В первый год нашей жизни при финнах здесь умерла мама, и мы остались одни. Финны не давали нам никаких продуктов, и мы всегда ходили голодные; ели, что дадут нам лагерники.

Финны наказывали русских детей резиновой плёткой. Они сильно избили Лёшу Васинова потому, что он ходил в город просить хлеба. Лёша быстро вернулся, но они всё равно узнали про это, и один солдат, которого звали палачом, бил его. Вся спина у Лёши была синяя. Потом ребята еле дотащили его до дома.

Мы все боялись палача.

Было очень трудно жить. Но вот мы узнали, что подошли русские. Патруль ушёл от нашего лагеря. Кругом в городе мы услышали взрывы. Это финны взрывали разные дома. В наш лагерь они привезли бензин и хотели сжечь лагерь, но не успели, так и убежали. Утром мы увидели, что подходят пароходы с красными флагами. Мы сразу догадались, что это русские, побежали на пристань и стали спрашивать про папу. Мы всё время ждали его и всех вас.

Теперь мы знаем, что вы никогда не пустите сюда финнов и никогда больше не будет колючей проволоки.

Спасибо вам, дорогие бойцы и командиры, за то, что вы освободили нас и что мы увидели нашего лапу.

Володя Кузьмин, Аскольд Кузьмин

^{Июль 1944 г. Петрозаводск}

^{от гр-ки Гужевой Евдокии Платоновны}

Я, Гужева Евдокия Платоновна, родилась в 1903 году, проживаю в настоящее время в посёлке № 6, в доме № 41, кв. № 2. Прошу Вас разобрать мою жалобу.

Находясь в плену, я была врачом освобождена от работы по болезни. 4 октября 1943 года меня вызывают в штаб, а я не знала, зачем меня туда вызывают, я думала, что пришёл мне денежный перевод от сына, который находился на работе в Подпорожье. И вот, придя в штаб, я спросила Вяппеля о переводе, и он спросил у меня мою фамилию. А за одним столом с Вяппеля сидел сержант.

В то время, когда Вяппеля искал мою фамилию в списке, в кабинет вошёл начальник, который распределял людей на работы. Он сказал сержанту, что я не вышла на работу. Тогда сержант схватил плётку. Увидав плётку, я испугалась и побежала вон из кабинета, а сержант за мной вслед и, нагнав меня в коридоре, схватил за плечи и бросил об пол. Это я хорошо помню, а дальше не помню, что со мной было, так как я лежала на полу, потеряв сознание. Придя в сознание, я увидела, что меня уже подняли и повели в больницу. Когда врач осмотрел меня, то признал действительно больной.

В этот момент, когда меня сержант бросил об пол, я ушибла позвоночный столб, чем я страдаю и в настоящее время.

Прошу разобрать мою жалобу.

К сему: Гужева Евдокия.

В ноябре 1941 года в железнодорожный посёлок ст. Петрозаводск, Кировской железной дороги, финны привезли первых 200 мирных русских граждан, захваченных на территории Карело-Финской ССР. После непрерывным потоком подвозили других пленных. В январе 1942 года в лагере насчитывалось 8403 человека, все жилые помещения были густо набиты людьми, дети и женщины валялись на полу и не только в комнатах, но и в кухнях, коридорах, на лестницах.

Сразу же посёлок был часто обнесён колючей проволокой и пленным под страхом смерти было запрещено выходить за проволоку без разрешения начальства.

Начальником лагеря был лейтенант Яакко Луккаринен (исключительный развратник), его помощниками — Салми и палач Вейкко Ламберг.

Впоследствии, с апреля 1943 года начальником лагеря был лейтенант Каллио.

Старшиной лагеря был изменник Люботинский Виктор Адамович. Этот проходимец только что до войны отбыл срок наказания по статье 58-й Уголовного Кодекса и жил в Остречинах, Вознесенского района, Ленинградской области.

С первого дня в лагере кормили по жёстким нормам, все без исключения — дети и взрослые — получали хлеба по 300 граммов на день. Как правило, хлеб не взвешивали, выдавали «на-глазок». Мяса — гнилой конины — давали по 50 граммов на неделю.

Трудоспособных мужчин отправляли по этапу на лесозаготовки в Кутижму и Вилгу, Орзегу, Деревянное и Ровское, где люди подвергались исключительным пыткам и жили в очень тяжёлых условиях.

По приказу штаба лагеря было объявлено, что если кто-нибудь выйдет за черту лагеря, то весь дом, в котором проживает виновный, будет лишён нормы на 4 дня. Так например, мальчик 12 лет из дома № 4 подполз под проволоку и был замечен; мальчика посадили в «будку», выпороли, а все живущие в 4-м доме 4 дня сидели без хлеба и продуктов. Несмотря на слёзы голодных детей, закон выдерживался крепко.

Жители 26, 42 и 44 домов тоже из-за желания ребят проникнуть за проволоку жили без нормы 4 дня.

Пороли людей за то, что они не во-время являлись на работу утром. Гришину Петру и Тебрякову Андрею дали финны в холодной «будке» по 25 плетей.

Бандит Луккаринен не брезговал сам заниматься мордобитием. Однажды он избил кулаками до крови Павлова Ивана.

Для массовой расправы приезжала в лагерь городская полиция.

Плетьми стегали всех, кто подходил к проволоке, и даже тех, кто просто попадал на глаза начальству.

От плохих условий жизни, от грязи, плохого питания (к муке подмешивались опилки и в ней заводились черви, мясо и колбаса тоже были с червями), в январе 1943 года в лагере вспыхнула эпидемия сыпного тифа, и 8 месяцев в лагере был карантин.

За всё время существования лагеря (с ноября 1941 года по июнь 1944 года) в лагере умерло около 3000 человек, и в основном от голода, непосильных условии труда, от заразных болезней.

Пугалом для живущих в лагере был врач по прозвищу «бог». Этот «бог» бил направо и налево как работников больницы в лагере, так и больных. Если «бог» обнаруживал в квартире грязь или вшей, то бил нещадно чем придётся и давал приказ снять волосы немедленно.

Тяжелобольные ещё больше простуживались от того, что до прихода «бога» на полтора часа в палатах открывались окна и двери, чтобы не чувствовался спёртый воздух.

Сотрудники больницы и заключённые прятались от этого врача, чтобы избежать избиений.

Коновалов Игнатий Ефимович, Громов Иван Ефимович

_{19 июля 1944 г.}

^{г. Петрозаводск}

18 сентября 1941 года в 5 часов вечера нашу местность заняли финны.

С первых же дней своего прихода они стали угнетать и грабить мирное население: резали скот, уничтожали огороды, разрушали строения, грабили личное имущество. Забирали у населения съестное, а детей оставляли голодными. 22 сентября 1941 года у меня угнали и зарезали 7-месячного поросёнка и пригрозили, чтобы я никому не жаловалась, иначе буду наказана по закону военного времени.

С 1 декабря начали население эвакуировать. Б колод и вьюгу, при 35–40 градусах мороза, женщины с малолетними детьми должны были итти пешком. Финны врывались в дома по 3–4 человека, пьяные, разрывали вещи и лучшее уносили. 2 декабря 1941 года ворвались 3 финна в мою квартиру, унесли 3 пары валенок. 4 декабря заявились снова и опять забрали лучшее мужское бельё, да ещё избили сестру.

14 декабря в 7 часов вечера выгнали жителей из квартир эвакуироваться. Мы просили оставить нас до утра, за это один изверг ударил мою 66-летнюю мать прикладом. 15 декабря нас выгнали из деревни, отобрав скот, выдав какую-то фальшивую бумажку. Везли в холодных вагонах 2 суток без света и воды, привезли в г. Петрозаводск и загнали в концлагери.

В первый год этой жизни погибли тысячи людей от рук палачей.

А. Федосеева

_{18 июля 1944 г.}

^{г. Петрозаводск}

Коломенский Алексей Прокофьевич, 1895 г. рождения, уроженец Ленинградской области, Подпорожского района, дер. Пертозеро, содержался с 1 декабря 3941 г. по 28 июня 1944 г, в концентрационном лагере № 5 в г. Петрозаводске. В этот лагерь финны пригоняли по этапу мужчин, женщин, стариков и детей из Вознесенского и Подпорожского районов Ленинградской области, а также из районов Карело-Финской ССР.

А. Коломенский показал:

«Заключённые работали от темна до темна на самых разнообразных трудоёмких работах, на холоде и в воде. Кормили нас скудной пищей из отбросов. Ослабевших, опухших от недоедания людей финны из охраны лагеря избивали.

В лагере находилось свыше 7000 заключённых, и жилые бараки были переполнены до невозможности. В результате созданных финскими властями невыносимых условий, жесточайшего лагерного режима, на почве сильного истощения в лагере имела место большая смертность. По моим записям в личном блокноте, далеко неполным, общее число умерших значится около 2000 человек. Работая возчиком, я вывозил из лагеря умерших на кладбище «Пески», расположенное в 5-ти километрах от города Петрозаводска. По моим записям, в мае 1942 г. умерло 170 человек, в июне — 171, в июле — 164, в августе — 152, всего с мая по 31 декабря 1942 г. умерло в нашем лагере 1014 человек. В начале 1942 г. в этом лагере было около 7,5 тысячи человек, а к моменту освобождения нас Красной Армией оставалось 4,5 тысячи.

Трупы умерших вывозили из лагеря на подводах и зарывали в общую могилу — траншею в «Песках». Родственников допускали для похорон только под конвоем. Администрация лагеря состояла из самых отъявленных головорезов, которые самым безжалостным образом издевались над людьми. В лагере была камера (карцер), куда сажали пленников и там избивали плётками и палками.

^{от учительницы Крыловой Марии Фёдоровны, проживающей в Петрозаводске по ул. Полярной в доме № 93}

В 1941 году 13 ноября пришли к нам в дер. Конда, Заонежского района, Сенногубского сельсовета, изверги-финны.

Наша семья состояла из 5 человек: матери — 55 лет, двух сестёр и моей дочери, родившейся 19 октября 1941 года. Отец сумел переправиться к своим. Муж мой, Крьшов Семён Васильевич, в рядах Красной Армии.

Финны с первых же дней прихода начали производить обыски в домах жителей и отбирать хлеб. К нам несколько раз приходили по 8-10 человек вооружённых финнов и в доме перевёртывали всё вверх дном, ругались, грозили наказаниями, требуя хлеба.

Проклятые изверги рылись даже в люльке моей малютки-дочери.

Когда они узнали, что я учительница, то несколько раз допрашивали, а потом с ехидством смеялись над тем, что мне давали по 200 граммов овса и то не каждый день.

16 января 1942 года всех жителей нашей деревни выгнали из домов и увезли в Петрозаводский лагерь № 6. Почти все наши вещи остались дома, так как финны их не разрешили взять. И всё добро, что наживали мы и наши родители и деды, разграблено злодеями-финнами. Они же, проклятые, позднее сожгли и дом наш.

Страшной была наша жизнь за колючей проволокой в лагере. Сестру сразу же отправили в лес, откуда она вернулась потом сильно больной. Мне приходилось выполнять различную работу, хотя я еле носила ноги по земле. Копала ямы под помойки и уборные, пилила дрова, копала могилы на кладбище, копала канавы, разделывала целину — вот основная моя работа в лагере до зимы 1943 года.

Финны всячески старались увеличить смертность среди заключённых в лагере. Ярким примером тому служат выдуманные ими вошебойки-парилки. В маленькую клетку загоняли по 20–30 человек, не считаясь с полом, возрастом и здоровьем, нагоняли о ней температуру чуть не до 100 градусов, а затем людей выгоняли на холод.

Моя дочь Гертруда несколько раз была при смерти после этих парилок.

Один раз я отказалась было нести её в парилку, так как у неё была высокая температура. Тогда пришли два финна и погнали нас палками. После этого моя малютка болела 7 месяцев.

Теперь мы свободны. Большое спасибо Красной Армии, вырвавшей нас из-под гнёта оккупантов.

(Подпись)

^{от гражданок Боковой и Воронцовой, Посёлок № 6, д. 107/98.}

Среди финнов в лагере № 6 особенно отличались изверги майор Куурема, капрал Тойвола и капрал Нюрос. Эти изверги фашистские издевались над русским народом.

К числу издевательств относится поголовное снятие волос и избиения. Были избиты плётками: Колосов Василий (летом 1942 года в августе), Жвынов Сергей, Савин Сергей, Ощуков, Москалёва Клавдия. Кроме этих, ещё сотни людей из лагеря были брошены в «будку» и избиты злодеями до потери сознания. Избивали и детей. Очень мало есть детей, которые не испробовали финской плётки с железным наконечником, не сидели в «будке». Кондаков Владимир был избит плётками 4 раза, выпороты Пашов Владимир, Сысоев Владимир, Фокин Василий, Стафеев Александр, Семенков Михаил, Савельев Евгений.

В мае 1944 года все школьники были посажены в «будку». В течение целой недели дети партиями уводились поочерёдно в «будку», где их пороли плётками. А дело было в том, что кто-то из детей бросил камнем в финский патруль.

(Подписи)

Дмитричева Екатерина Михайловна, уроженка Пензенской области, Телегинского района, дер. Михайловка, проживающая в г. Петрозаводске, в посёлке № 1, а доме № 1, рассказала:

«В начале Отечественной войны я после оборонных работ уехала в Заонежский район Карело-Финской ССР, где и попала в плен к финнам.

В начале февраля 1942 г. финны привезли нас в концлагерь № 6 в г. Петрозаводск, а позднее направили работать на станцию Орзега и оттуда в Деревянное и «Пески».

Работая в Орзеге и «Песках», я часто наблюдала, как финны издевались над мирным советским населением, заключённым в лагери.

Так, например, в лагере «Пески» голодный мальчик Петя без разрешения начальника лагеря зашёл в палатку финских солдат, чтобы попросить кусок хлеба. Находившийся в это время в палатке начальник лагеря выстрелом из пистолета убил мальчика.

Финские мерзавцы избивали в лагерях мужчин, ребят и девушек за то, что те заходили друг к другу в барак или ходили в палатки финских солдат за подаянием.

Особенно выделялся жестокостью начальник лагеря № 6 майор финской армии (фамилии его не знаю).

Население лагеря в 1942 г. мёрло от голода. Покойников финны вывозили два раза в неделю. Каждый день в лагере умирало до 10 человек.

Мой отец Дмитричев Михаил Фёдорович умер в это время. И финны не разрешили мне похоронить отца. Знаю, что он зарыт в «Песках», на кладбище, где похоронены тысячи советских Граждан».

_{17 июля 1944 г.}

^{г. Петрозаводск.}

^{от Пантюхина Н. Р., начальника Карело-Финского телеграфного агентства, и Шварёва А. Б., сотрудника редакции газеты «Ленинское знамя»}

16 июля 1944 г. мы посетили кладбище, расположенное в пяти километрах от города Петрозаводска по Соломенскому шоссе. Это кладбище, как сообщили местные жители, было седьмым лагерем, лагерем смерти. Кладбище усеяно многочисленными крестами.

Пелагея Ивановна Фирсанова, находившаяся в плену в лагере № 3, рассказала: «Я похоронила на этом кладбище 9 человек родных. Все они умерли в лагере № 3. Мне посчастливилось присутствовать на похоронах мужа. Я видела много гробов. Их клали, как дрова. Если оказывалось среди больших гробов место, подыскивали маленький гробик. Всего на этом кладбище похоронено не менее 9 тысяч человек».

Александра Алексеевна Филанова, почти три года пробывшая в шестом лагере и похоронившая троих своих малолетних детей, а также мать и сестру, рассказала: «Оккупанты разрешали присутствовать при погребении только родным, заключённым в одном лагере. Узнав о болезни своей матери, находившейся в соседнем, пятом лагере, я попросила разрешить свидание с ней, но мне было отказано. Мать умерла, но мне не разрешили присутствовать на её похоронах. Установить теперь, где могила моей матери, невозможно, так как гробы укладывались в огромные могилы. Гробы устанавливались в три-четыре ряда, большие вниз, маленькие наверх».

В дни оккупации города Петрозаводска финны установили для советских людей, попавших в плен, каторжные условия жизни. Люди умирали от голода, непосильного труда, от эпидемических заболеваний. Об этом свидетельствуют многие простые, но глубоковолнующие надписи, сделанные родными и близкими на крестах могил безвременно ушедших близких:

Эти строки посвящены пленной Ирине Евдокимовой. В день смерти ей исполнился год. На могиле Л. 3. Шанной оставлена следующая надпись: «Веку ей было 41 год, скончалась 1942 г. 13 июня, 5-й лагерь пленных. Кто сирот нас приголубит, милая наша мама». Последние слова были написаны очевидно детьми-сиротами.

«В 6 лагере, — рассказывает Парасковья Анушкина, — у заключённой Котлиной Александры был 13-летний сын. Котлина умирала от голода, сын решил раздобыть для неё кусок хлеба. Он пробрался под проволоку, но его заметил часовой и без предупреждения выстрелил в него разрывной пулей. Мальчик упал с распоротым животом. 2 часа без помощи валялся ребёнок возле проволоки, пока не умер».

На кладбище похоронено очень много детей в возрасте от 1 года до 4-х лет. Это видно по сохранившимся надписям.

Парасковья Ивановна Шилова из дер. Курьеницы, Кижского сельсовета, Заонежского района, рассказала:

«За колючей проволокой в петрозаводских лагерях сидели почти все жители деревни Курьеницы. На моих глазах умерло более 150 односельчан. В живых остались только я и моя соседка. Среди умерших были дети, женщины, старики».

В день посещения кладбища — 16 июля 1944 г. — мы видели много детей, женщин, которые разыскивали могилы своих родственников, мы слышали стоны и плачи, от которых, казалось, земля стонала. Всё рассказанное сообщили нам люди, находившиеся на кладбище.

Г. Петрозаводск, 20–22 июля 1944 г. Комиссия под Председательством депутата Верховного Совета СССР тов. Дильденкина Н. А. и членов: представителя Петрозаводского университета тов. Базанова и председателя Чрезвычайной Государственной Комиссии тов. Макарова В. Н., с участием судебно-медицинской экспертизы в составе: главного судебно-медицинского эксперта Карельского фронта майора медицинской службы Петропавловского В. Н., главного патолога Карельского фронта подполковника медицинской службы доктора медицинских наук Ариель М. В., судебно-медицинского эксперта Н-ской армии, майора медицинской службы Яковлева В. В., армейского патолога-анатома капитана медицинской службы Виленсон Б. А., помощника главного судебно-медицинского эксперта Карельского фронта старшего лейтенанта медицинской службы Борисова И. Н. и лейтенанта медицинской службы Комаровой В. Г., произвела исследование трупов пленных и советских гражданских лиц, бывших заключённых в финско-фашистских концентрационных лагерях г. Петрозаводска, захороненных на кладбище «Пески» в 6 км от Петрозаводска.

Комиссия, обследовав кладбище «Пески», обнаружила 39 групповых могил, из них: 2 могилы длиною по 100 м, 3 могилы — по 72 м, 3 могилы — по 70 м, 2 могилы — по 68 м, 1 могила — 65 м, 2 могилы — по 60 м, 1 могила — 48 м, 4 могилы — по 32 м, 3 могилы — по 25 М, 3 могилы — по 21 м, 4 могилы — по 20 м, 1 могила — 20 м, 1 могила — 15 м и 10 могил — по 12 м; все они имеют ширину в 2,5–3 м. Помимо этого, на кладбище «Пески» обнаружены одиночные могилы. Большинство могил представляют из себя сплошные холмы, шириною до 3 м и длиною в несколько десятков метров. На могильных холмах имеется большое количество беспорядочно расставленных крестов с надписями на русском языке. Многие надписи указывают, что умершие погибли в финском плену. Такого же характера имеются надписи на могилах детей в возрасте от 1 до 5 лет. При раскопке могил установлено, что трупы хоронились в деревянных гробах. Гробы расставлены в могилах параллельно и располагаются в 3–4 ряда. На площади могильного холма размерами 2,5 × 9,5 м зарыто 35 гробов. Слой земли до верхнего гроба не более 30–40 см. Количество крестов и надписей не соответствует количеству гробов. Так, в 5 ряду от восточной стороны под двумя крестами и тремя дощечками с указанием фамилий похороненных обнаружено 18 гробов, из которых 5 детских и 13 взрослых. В западном конце кладбища обнаружен ров размерами 2,5 × 9,5 м и глубиной 1,2 м. В одном конце ров заполнен гробами и засыпан тонким слоем земли.

Всего на кладбище «Пески» эксгумировано 137 трупов. Трупные изменения указывают, что погребение производилось около 2 лет назад. Из общего количества эксгумированных трупов: мужчин — 41, женщин — 55, детей — 35, не установлен пол — 6. По возрастному составу группы эксгумированных распределяются следующим образом: детей от 1 до 5 лет — 22, от 5 до 20 лет — 12, от 20 до 50 лет — 62, свыше 50 лет — 37. Возраст не установлен в 4 случаях. Посмертное изменение трупов шло по типу образования жировоска. Хорошо выраженный жировоск был обнаружен в 7 случаях. Плохо выражен в 32 и отсутствие жировоска в 98 случаях.

Кладбище военнопленных лагеря Томицы расположено в 300 км от бараков в лесу. На кладбище имеется 3 параллельных ряда крестов общим количеством 335. На крестах имеются надписи латинским шрифтом указывающие имя, отчество и фамилию погребённого и номер военнопленного. На некоторых крестах имеется лишь только номер. Грунт кладбища крупнокаменистый, подпочвенная вода обнаружена на глубине 50–55 см.

Обнаружены кости человеческих скелетов, частично покрытые чёрной дегтеобразной массой. Кости расположены беспорядочно, местами у черепов обнаружены кости бедра. Местами кости покрыты слоем грязной соломы. Остатков гробов и одежды не обнаружено. При осмотре черепов в одном случае обнаружены два дефекта, один, расположенный на 2 см вправо от затылочного бугра, имеет округлую форму, размером 0.8 × 1,1 см. От этого дефекта расходятся трещины в теменных костях, идущие в стороны по направлению к височным костям. В чешуе левой височной кости имеется дефект неправильной звездчатой формы, размером 2 × 2 см. Края костных дефектов желтовато-серого цвета покрыты землёй.

Кладбище Соломенского кирпичного завода расположено влево от дороги, ведущей на этот завод из Петрозаводска, в 1,5 км от заводского посёлка.

Могила, в которой производились раскопки, указана гр. Когочевым С. Д., который рассказал, что зимой 1942 г., когда он приезжал сюда для похорон трупов, умерших в лагерях, он видел, что советские военнопленные под конвоем финских солдат хоронили умерших в лагерях военнопленных. По словам Когачева, военнопленные были резко истощены. Имели место случаи, когда военнопленные, рывшие могилы, падали, и тогда их закапывали вместе с трупами.

При вскрытии могилы обнаружено, что на глубине 40 см от поверхности находятся в беспорядке кости человеческих скелетов. Каких-либо остатков гробов или одежды в могиле не обнаружено. Один труп лежал лицом кверху с раскинутыми руками и ногами и был одет в красноармейскую шинель и одежду летнего военного образца и обут в красноармейские ботинки. В карманах шинели обнаружены полуистлевшие документы, перочинный нож и два запала от ручных гра нат. При осмотре трупа в левой височной области обнаружен перелом костей черепа, обломки костей вдавлены внутрь. От этого участка отходят трещины в направлениях к орбите, затылочной и теменной костям. На двух черепах, в которых отсутствовали резцы, имеется отлом альвеолярных отростков. Края надломов на челюсти грязно-зелёного цвета, покрыты землёй. На одной из обнаруженных лопаток краевой перелом лолулунной формы. Размер дефекта на внутренней поверхности 0,9 см, на наружной — 0,8 см. Отломки костей по краям дефекта зеленовато-жёлтого цвета, покрыты землёй.

На основании произведённого судебно-медицинского исследования эксгумированных трупов приходим к следующему выводу.

На кладбище «Пески» гробы зарывались в общую, заранее подготовленную могилу, которая заполнялась постепенно по мере накопления умерших. Гробы располагались в 3–4 ряда. Большинство умерших относится к молодому и среднему возрасту. Судя по тому, что трупы находились в одинаковых почвенных условиях, способствующих образованию жировоска, а явления жировоска выражены лишь в небольшом количестве трупов и то в слабой степени, считаем, что причиной смерти абсолютного большинства погребённых являлось истощение.

Примерно одинаковый характер изменения и способ погребения указывает на массовую смертность, имевшую место среди пленных советских граждан. Количество крестов и других отметок на могилах не соответствует количеству погребённых, а именно — количество трупов значительно больше.

На кладбище Томицы погребение производилось беспорядочно, на глубину 0,5 м. В некоторых могилах, помеченных крестами, вовсе не обнаружено остатков трупов, между тем как в других местах количество обнаруженных трупов превышает количество крестов. Массовость погребения, относящаяся примерно к одному и тому же времени, указывает на большую смертность среди советских военнопленных, заключённых в лагери финско-фашистскими оккупационными властями. Отмеченное выше сквозное повреждение черепа является огнестрельным. Входное отверстие расположено в затылочной области, выходное — в левой височной. Повреждение относится к разряду безусловно смертельных и нанесено оно, судя по размерам входного отверстия, из оружия калибра 9 мм.

Погребение советских военнопленных на кладбище Соломенского кирпичного завода производилось также беспорядочно. Трупы хоронились без гробов и без одежды, кроме одного, находившегося поверх костей в верхней части могилы. Повреждение черепа, обнаруженное у трупа, одетого в шинель, является следствием удара тупым предметом в область левого виска, Этот удар, сопровождавшийся значительным повреждением костей черепной коробки, является безусловно смертельным.

Краевой перелом лопатки является следствием огнестрельного ранения, причём пуля вошла со стороны задней поверхности лопатки. Ход пулевого канала ввиду полного разрушения мягких тканей и расчленения костей скелета установить невозможно. Обнаруженные на двух черепах переломы альвеолярных отростков верхних челюстей, соответствующие отсутствующим передним зубам, указывают на то, что они (переломы) явились следствием сильных ударов тупым предметом в эту область.

Таким образом, комиссия устанавливает:

1. Массовую смертность среди советских военнопленных и гражданского населения, заключённого финскими оккупационными властями в концентрационные лагери.

2. Причиной смерти военнопленных и гражданского населения в огромном большинстве случаев являлось истощение.

3. В лагерях имели место побои и случаи убийств военнопленных огнестрельным и холодным оружием.

4. Погребение производилось беспорядочно, а военнопленные хоронились без гробов и без одежды.

(Подписи)

^{от Арбузовой Зинаиды Алексеевны, прожинающей по ул. Володарского, дом 14, кв. 2, работающей в парикмахерской на ул. Герцена}

Я родилась в 1897 г. в г. Петрозаводске. В плен к финнам я попала в 1941 г. Финны заставили меня работать в парикмахерской в качестве прачки. Парикмахером у нас работала финка по имени Импи. В 1942 г. она получила разрешение на несколько дней съездить в Финляндию к родным. Накануне её поездки вечером пропала вся дневная выручка парикмахерской — 400 марок. Парикмахерша заявила в полицию. Вскоре явился полицейский и потребовал, чтобы я отдала деньги, так как финка заявила, что деньги украла я.

Как доказать свою правоту, я не знала. Я просила обыскать меня и уверяла, что не брала денег. Меня увели в полицию. На допросах всячески издевались, оскорбляли. Переводчик два раза ударил по лицу. Называли воровкой. Никакие уверения в том, что я не виновата, не действовали. Мне не верили.

После допроса меня перевели в тюрьму, где я пробыла 13 дней — с 30 июня по 13 июля 1942 г.

Через 4 дня меня снова вызвали на допрос, называли сволочью, били резиновыми плётками, пока я не потеряла сознания. После порки меня на 2 часа бросили в холодную комнату, а потом увели обратно в тюрьму. Так продолжалось 3 раза: приводили, пороли, бросали в холодную комнату. Когда меня повели на допрос в 3-й раз, то женщины, соседки по заключению, научили меня кричать сильней во время порки, так как это может подействовать на их нервы. Я так и сделала, от боля стала кричать. Тогда финн, который порол, выхватил резиновую дубинку и 4 раза ударил меня но спине. Во время 3-го допроса меня наначальник полиции ударил по лицу линейкой. После допросов меня сфотографировали 3 раза — прямо и два снимка в профиль, сняли отпечатки пальцев и отпустили домой.

Деньги, наверное, украла сама Импи, а мне приштось поплатиться 13-дневным пребыванием в тюрьме и выдержать 3 порки. Когда я сидела в тюрьме, со мной в камере находилась старушка лет 70, Тиккоева Наталья, из Кондопожского района.

Бабушка возвращалась с допросов, еле-еле держась на ногах. Над ней издевались в полиции и пороли. Однажды я видела у неё вырванную прядь седых волос на лбу, под которой запеклась кровь. Она мне сказала, что финны на допросе её таскали за волосы и вырвали у неё волосы.

Старушка Тиккоева не выдержала издевательств финских злодеев и умерла. Тиккоевой было до этого объявлено решение — заключение в тюрьму на 6 лет.

В тюрьме находились также муж и жена из той же деревни, откуда была бабушка Тиккоева, — Хроболовы. Хроболова Анна была ещё до заключения в тюрьму больна психически, временами она начинала без причины смеяться и разговаривать, как ребёнок. Попав в тюрьму, Хроболова испытала все «прелести» финского допроса и заболела окончательно. Когда после допросов Хроболова приходила в тюрьму, она лежала несколько дней в углу, едва поворачиваясь с боку на бок.

Мы попросили прислать врача, чтобы осмотреть больную Хроболову, но надзиратели финны только улыбались.

Когда я уходила из тюрьмы, больная Хроболова осталась там.

(Подпись)

То, о чём говорится в сообщении Чрезвычайной Государственной Комиссии, я видел собственными глазами.

Моя судьба сложилась так, что я очутился на территории, захваченной финнами, и в течение трёх лет находился в финской неволе,

Перед войной я работал на одном предприятии в Вознесенском районе, Ленинградской области. В сентябре 1941 года этот район захватили финны. Нас, русских рабочих, сначала держали под полицейским надзором. Потом стали перебрасывать из лагеря в лагерь. Долгое время мы находились в д. Вилга, в 18 километрах от Петрозаводска.

Ночью нас держали за колючей проволокой, а на день угоняли на лесозаготовки. Работали мы с раннего утра до позднего вечера, а кормили нас скудной пищей. От голода и непосильного труда люди доходили до отчаяния, часами рылись в помойках в поисках остатков пищи, ели отбросы, умирали с голоду.

Я знал некоего Смирнова который в поисках пищи зашёл в барак, где жили финские конвоиры. Там он подобрал банку с какими-то остатками, похожими на масло, и принёс в помещение, где жил. Это видела одна служанка, которая жила в казарме, и рассказала финнам.

Вечером к нам пришли финны, а с ними и служанка. Нас немедленно построили. «Вот он», — сказала служанка, указав на Смирнова. Финны вывели Смирнова и здесь же расстреляли.

Случаев, когда финны расстреливали ни в чём неповинных русских людей, было много. На моих глазах финны расстреляли двух 17-летних юношей за попытку к бегству из лагеря, 18-летнюю русскую девушку они выпороли перед строем за то, что она пожаловалась на то, что ей при получении супа в котелок бросили мыло.

В мае 1942 года я и ещё 6 товарищей совершили побег из лагеря. Но нас поймали и посадили в тюрьму, где я просидел больше года. Тут я видел такие кошмары, которые трудно вообразить. Изнурительный труд, голод, холод, изуверское обращение тюремной прислуги с заключёнными, частые расстрелы, — всё это было обычным явлением тюремной жизни. Двоих русских финны расстреляли только за то, что они сорвали брюкву и съели.

Красноармеец А. Левченко

_{Газета «За родину»}

^{от 24 августа 1944 г.}

^{от граждан Смелкова Бориса и Мартынова Григория}

Немецко-финские захватчики зверствовали над советскими людьми и на Вилговских лесозаготовках, где я работал.

Помню, был такой случай, когда одного мальчика расстреляли по приказанию лейтенанта Арви Мальмиваара за то, что он убежал с Вилговских лесоразработок в г. Петрозаводск к родным. Когда мальчика вернули обратно в Вилговский лагерь, то по приказу лейтенанта был выстроен весь лагерь — 300 человек русских. Финны привели из будки мальчика. Когда принесли скамью, то мальчика заставили раздеться догола, повалили на скамью и дали ему 10 розог. После наказания мальчик засмеялся. Это увидел лейтенант Арви Мальмиваара. Он схватил его за шею и перед всем строем русских людей ударил кулаком. Мальчик упал без сознания. Потом по приказу этого же лейтенанта финские палачи сделали три выстрела в грудь мальчика в ynop.

Финские палачи расстреляли также Пустовалова Петра.

Палачи Лаакконен, Боронеус, Салминен и Кетола на Вилговских лесоразработках избивали русских людей за малейшие проступки до полусмерти.

(Подписи)

^{от гражданина Каурова П. Т.}

Весной 1942 года меня из концентрационного лагеря № 4 в Петрозаводске выслали в концлагерь лесопункта Вилга. Здесь нас, лагерников, собралось около 300 человек мужчин и женщин. Лесопункт обтянут проволокой в 10 рядов, охрана военная.

Не описываю звериных расправ финских бандитов с взрослыми, — хочу рассказать лишь о зверском убийстве двух детей.

Первое убийство произошло так:

Мальчик Пётр Пелепенов, 15 лет, задумал повидаться с родными и сбежал, но был пойман и возвращён в Вилгу.

Построили всех заключённых в 2 шеренги. Мальчика вывели перед строем, и офицер-лейтенант (начальник лесопункта) Арви Мальмиваара набросился на мальчика и начал его избивать, затем схватил за горло и душил до тех пор, пока Петя не потерял сознания и не упал на землю.

Тогда офицер-убийца приказал конвоиру-солдату застрелить мальчика, который и был убит палачом 3 выстрелами из винтовки.

Вторым был убит юноша лет 16–17, Пётр Пустовалов, который сбежал в лес и в течение недели скрывался вблизи лагеря в старом ДОТе.

Пустовалова привели на площадку избитого до полусмерти и после речи бандита Мальмиваара (через переводчика) сбили с ног и застрелили одним выстрелом в голову.

Все эти зверские расправы с ребятами произошли, на глазах всего населения лесопункта.

(Подпись)

^{от гражданина Анисимова Н. Д., год рождения 1902, проживающего в посёлке № 6 дом 107 (в настоящее время работает в Горстройтресте электромонтёром)}

Дело было так: 28 ноября 1941 года финны эвакуировали меня, мою жену и 6 детей (малолетних) в г. Петрозаводск, в лагерь № 4. Прожил я там недолго. Меня направили в Кутижму на лесозаготовки.

За короткий срок — 1 месяц — в этом лагере из 940 пленных погибло 120 человек. Нам тоже предстояло умереть. Бараки грязные, вшей на нарах столько, что невозможно спать. И к тому же холод такой, что невозможно было забыться. Спали на голых досках.

Я решил бежать. Подыскал себе товарища — Анатолия Богданова, и с ним в тот же вечер мы сбежали обратно в Петрозаводский лагерь. Здесь нас задержали и повезли в штаб. В штабе нас крепко били, после чего отправили в тюрьму. В тюрьме нас так избили, что кровь текла по лицу.

В тюрьме стало ещё хуже. Окна все были забиты досками. Через 2 дня приносили по кусочку хлеба да котелок воды. Кидали также немного дров и опять закрывали. Только на 5-е сутки утром нас выпустили и прямо голодных погнали копать могилы своим лагерникам, которых тогда умерло очень много. Через неделю меня направили на лесозаготовки в посёлок Вилгу.

Как я узнал потом, через 2 дня после нашего побега сбежали с Кутижмы ещё двое: мой братан Анисимов Иван и другой товарищ. Их поймали на дороге, привезли обратно и так избили, что мой братан Анисимов Иван умер.

Послали меня, как провинившегося, и ещё 5 товарищей делать мост через реку, по которому финны ходили обедать в столовую. Нам нужно было поставить 4 козла на средине реки. Переводчик-финн (фамилии его не помню) мне говорит: «Ну, вредная собака, раздевайся». Я не знаю, что и делать, — вода холодная, и надо итти голому в воду. Пока я мешкал, он меня палкой так ударил по спине, что я прямо в одежде вскочил в воду. Взял козёл и стал ставить. Так в холодной воде и работал.

Однажды послали меня делать стойки для дров. Работал я до обеда, не отдыхая, а потом увидел знакомого пилостава и стал с ним разговаривать. Вдруг откуда ни возьмись начальник, финн Лесконен. Как начал он меня бить палкой при народе. Так избил, что я упал. Он выхватил револьвер и кричит: «Застрелю, если не будешь работать». Я сказал ему, что всё время работал, только хотел немного отдохнуть. Он схватил палку и принялся вновь меня бить и гнал так до места, где я работал.

(Подпись)

В первые дни войны я работал на Свири. Нас окружили лахтари и всё мирное население погнали к линии железной дороги. Здесь были женщины и дети. Вещи у нас отобрали, посёлок и даже заборы сожгли. Нас привезли в Подпорожье, загнали в тюрьму, а лотом под усиленным конвоем погнали в Усланку. В Усланке разместили по домам, в которых не было возможности сидеть даже на полу. Люди были голодны, но если женщина или ребёнок просили чего-нибудь поесть, то в ответ получали удары кулаком или резиновой плетью.

Так жили месяц. Потом стали нас отправлять в Петрозаводск. Грузили в товарные вагоны, загаженные конским помётом, набивая их доотказа: «Так теплее будет», — говорили финские негодяи. Везли до Петрозаводска более суток. Выглядывать из окон категорически запрещалось, — стреляли.

Нас привезли в Петрозаводск и разместили в концлагерь, обнесённый колючей проволокой. Подходить к проволоке на расстояние двух метров было нельзя — расстреливали. Один мальчик 9 лет и девочка 7 лет за одну только попытку подойти к проволоке были убиты из винтовки. Мужчин сразу отправили на лесозаготовки. Мне пришлось быть в лагере № 56 (Кутижма), Я на своей спине вынес всю тяжесть фашистского гнёта. Если не выполнишь норму, то на первый раз финны выдавали полпайка, т. е. 60 граммов хлеба и поллитра баланды — супа из гнилого мёрзлого турнепса, на второй раз — полпайка и 25 плетей, на третий раз — полпайка, 25 плетей и холодный карцер на 3 суток с выгоном на работу.

Если больной обращался за помощью, то получал удары палкой или зуботычину. У одного моего товарища болели уши. Он обратился за медпомощью. Когда он пришёл на медпункт, ему велели наклониться. Как только он нагнулся, врач со всего размаха ударил его бутылкой по голове. Бутылка разбилась вдребезги. Больной умер. Таких фактов много. Меня грозили расстрелять, а потом расстрел заменили 100 плетями в две руки, т. е. били с двух сторон, по очереди. За малейшую провинность били плетьми, прикладами. За время моего пребывания в концлагере Кутижма, с 21 февраля по 10 июля 1942 г., из 560 человек погибло 380.

Мучения наши кончились. Красная Армия вырвала нас из неволи. Я от всего сердца приношу благодарность Красной Армии и даю обещание не жалеть ни сил, ни жизни во имя нашей родины.

А. Федотов

^{14 июля 1944 г.}

Работал я приёмщиком сплавконторы. 13 ноября 1941 г. утром на караван судов, эвакуируемый из Медвежьегорска в местечко Шала, пришли финские солдаты. Они стали обыскивать советских людей, находящихся на судах, отбирать личные вещи. Они заявили, что ценности, находящиеся на судах, принадлежат им. В числе других ценностей в караване находилось 2 баржи муки, одна баржа с аппаратурой связи и пишущими машинками, несколько барж с обувью, одеждой и т. д.

Капитана парохода «Металлист» Онегина финские солдаты вывели на берег. Больше на пароход он не возвращался и, по словам финских солдат, был расстрелян.

В этот день вечером я решил бежать, но провалился в майну. Меня заметили охранники, схватили и повели в штаб. Здесь по приказанию финского офицера (фамилии его я не знаю) меня избили прикладами винтовок и кулаками, вышибли мне зубы. Потом меня посадили в караульное помещение, где я находился до 27 ноября.

27 ноября меня с группой других русских, арестованных финнами на караване, перевезли в Петрозаводск и поместили в лагерь № 5. Здесь меня и других заключённых заставили обнести наш лагерь колючей проволокой. Я сильно ослабел и работать не мог. За это меня неоднократно избивали финны рукояткой револьвера по лицу.

Потом нас отправили на железнодорожную станцию Кутижма, где находились русские военнопленные, которых финны, по словам военнопленных, отправляли в Кондопогу. Среди военнопленных были больные, которые не могли двигаться. Финны по распоряжению своего офицера вынесли больных на улицу. Мороз доходил до 30 градусов. На другой день я увидел ямы, наполненные трупами русских военнопленных, замёрзших ночью.

В Кутижме я пробыл до 27 марта 1943 г. 14 месяцев мы работали на лесоразработках. Сильно истощённых от голода людей финны заставляли заготавливать с корня: мужчин 2,5 куб. м, женщин 2 куб. м.

Ежедневный рацион состоял: утром из 150 граммов хлеба, а вечером из 1 литра отвара неочищенного картофеля или турнепса.

В бане не были по 4 месяца, белья не сменяли. Света в бараках не было. Спали мы на нарах вповалку, все во вшах.

Всего в Кутижме в лагере находилось 530 человек (на 10 февраля 1942 г.). К 17 июня 1942 г. осталось в живых только 127 человек — остальные умерли от голода и жестоких побоев за невыполнение нормы.

В июне 1942 г. я убежал из лагеря, но был пойман и отправлен снова в Кутижму. Мне дали 70 ударов резиновой плетью и поставили под строгий надзор. Меня поставили работать под начальством одного финна, который меня избивал, и в результате я получил тяжёлое увечье.

От голода и вшивости в Кутижемском лагере вспыхнула эпидемия сыпного тифа, я заболел тоже. В Кутижму финны привезли передвижную деревянную баню, куда отправили и меня с температурой в 40,4 градуса. Я потерял сознание и очнулся на 15-й день в бараке. Разбитая ступня нестерпимо болела, вся почернела. Финские врачи заявили, что ногу надо ампутировать. Леченья никакого не было, и я 1,5 месяца лежал без всякой помощи. Затем меня отправили в лагерь № 6 для операции. Операцию сделали в помещении лагеря № б, отняв мне ногу выше колена.

В лагере № 6 я находился с 2S марта по 10 июля 1943 г., после чего меня снова отправили в лагерь № 5 в Петрозаводск, где я и пробыл до освобождения Петрозаводска Красной Армией.

(Подпись)

^{от Новикова Ивана Петровича, проживающего в г. Петрозаводске, в посёлке № 5, и работающего в Беломорско-Онежском пароходстве в качестве oпeратора}

В плен к финнам я попал в д. Сяргозеро, Винницкого района, Ленинградской области. Вместе с другими советскими людьми, попавшими в плен, меня привезли в г. Петрозаводск и поместили в лагерь № 5.

В феврале 1942 г. нас, в количестве до 200 человек, направили на лесозаготовки в Кутижму. Условия на лесозаготовках были исключительно тяжёлыми. Утром поднимали в 5 часов, в 7 часов давали баланду из мёрзлого немытого турнепса и воды и 250 граммов хлеба на день, взвешивая на глазок. Второй раз давали пищу после работы, часов в 6 вечера. Обед выдавали таким образом, что всем приходилось стоять в очереди по 2 часа. Некоторые рабочие не могли есть гадкой баланды, но порядок был такой, что пока все не явятся в очередь, то не начинали выдачу, поэтому приходилось стоять всем. Горячую баланду давали 2 раза в день. Обед, как правило, давали без хлеба.

В бараках в грязи и холоде спалось плохо. Обогревались мы тесно прижавшись друг к другу. В тесноте людей ели клопы и вши.

За невыполнение нормы лишались половины пайка.

Я работал на лесозаготовках с февраля 1942 г. до сентября 1943 г. За это время меня бессчётное число раз били и пороли.

В первый раз меня били в июле 1942 г. за то, что финны узнали о нашем решении бежать из лагеря. Финн по имени Эйно, работавший в охране лагеря, вызвал меня в будку, обыскал и нашёл компас. Меня спрашивали — с кем я собирался бежать, три финна били меня кулаками. Побьют, затем допрашивают. Потом меня вывели на улицу и стали допрашивать другого товарища. За попытку бежать мы отсидели в будке и получили по 75 плетей. Пороли три человека сразу. В холодной «будке» сидели до утра, а утром уходили на работу, иначе опять невыполнение плана и опять наказание.

После этого нам присвоили название «каркури» (беглецы). Нас часто били, все, кто хотел, начиная от охранника и кончая бригадиром.

Однажды меня били за то, что в костре, который я сложил, оказалось одно полено длиннее других на сантиметр. В другой раз за то, что некрасиво сложил костёр. Били и без всяких причин.

Я потерял счёт тому, сколько раз меня били.

Через месяц в лагере началась эпидемия. Люди истощали и дошли до такого состояния, что едва передвигались. Некоторых рабочих обратно из леса в барак привозили товарищи на санях. Умерли, придя с работы, Кутичин Семён, Феопентьев Василий и другие. Из боязни не выполнить нормы, люди, полуживые, шли на работу и, возвратившись в барак, умирали. Через 5 месяцев финны вынуждены были изголодавшихся людей вывезти из лагеря. Тогда умерли Ложкии Иван, Люсихин и др.

В сентябре я тоже опух от голода. Меня вместе с другими больными вернули в лагерь № 5.

За время моего пребывания на лесозаготовках в Кутижме из 500 человек умерло около 300 человек.

(Подпись)

Кутижма — лагерь для русских пленных в 42 км от Петрозаводска. С этим местом у всех, побывавших здесь, связаны самые мрачные воспоминания.

«Отправляют в Кутижму»!

Кровь леденеет при этом известии. Не было хуже наказания, чем быть отправленным в этот лагерь. Всё, что пришлось перенести в течение 10 месяцев пребывания в особо строгом втором лагере, тускнеет перед застенками Кутижмы. Самый отбор бригад, отправляемых сюда, производился варварским способом.

День. Все взрослые мужчины отправлены в город. Оставшиеся в лагере старики, дети, подростки, женщины работают внутри лагеря по очистке ям, уборных, подвозке дров. В обеденный перерыв финны выгоняют всех вo двор, хватают первых попавшихся 40 человек и говорят им, что они завтра будут отправлены на другую работу. Куда, на какую работу — не объясняют ни сами палачи, ни их прислужники — переводчики и нарядчики. Всякий вопрос о роде предстоящих работ, заявления о болезни, препятствующей выполнять тяжёлые физические работы, вызывают крики, ругань, мордобой. В бригаду попали больные, полуслепые старики, дети, подростки 12–14 лет.

Только в вагонах мы поняли, что везут в Кутшкму, слава о которой ещё раньше распространялась по лагерям. До прибытия первой партии гражданских пленных, здесь работали 250 военнопленных, из которых более 100 человек скончалось от истощения и побоев.

Двое из нашей партии в 40 человек (это было в феврале 1942 г.), узнав о месте назначения, на ходу поезда выбросились из вагона в окно: «Лучше сейчас погибнуть, чем ехать живому на верную смерть».

Наконец, Кутижма. Три мрачных низких барака, огороженных колючей проволокой, расположены среди леса в болотистой местности. В бараках темно, грязно, душно от дыхания набитых доотказа людей, от непросыхающей обуви и одежды. На низких нарах на каждого приходится так мало места, что можно лежать только на боку; сырое пальто служит подушкой, постелью, одеялом. Во всём огромном бараке две малюсеньких печурки, около которых в очередь толпятся десятки людей, развешивают сырую одежду, обувь, бельё, прожаривают бесчисленных вшей, варят вонючую похлёбку из отбросов выгребной ямы. Болеют люди десятками. Мизерный кусок хлеба и несколько ложек жидкой мучной похлёбки не могут удовлетворить истомлённого изголодавшегося взрослого человека. Большая часть пленных весь суточный паёк съедала сразу в момент выдачи и до другого утра питалась одной водой. Такие люди с 6 часов утра выгонялись за 3–4 и даже за 5 км в лес на заготовку дров, где и работали, увязая по колено в снегу.

Неудивительно, что возвращаясь с работы, люди падали на дороге, не в силах добрести до барака. А невыполнение нормы выработки, малейшее опоздание и пр. влекли за собой уменьшение пайка до половины, палки, плети. Можно ли ожидать хорошей выработки, когда нередко в паре работали ребёнок 13–14 лет и больной старик 60 с лишним лет, или человек, никогда не работавший в лесу?

Люди болели и умирали, как мухи.

Врачебная помощь? Да, был врач — по-фински, а по меткому выражению русских — палач. Били пленных сержанты, не расстававшиеся с плетью и палкой, издевались переводчики, но дальше всех их пошёл палач-врач, этот представитель финской пресловуто-цивилизованной интеллигенции. Этот полупомешанный садист ежечасно врывался в тот или иной барак и избивал десятки людей. Рукоприкладство, палки, вывёртывание рук, ног, сталкивание больных с высоты — вот средства и способы «лечения» этого эскулапа. Он состязался в избиении с палачами каземата («будки»). Стон истязуемых в больничном застенке слышался чаще и громче. Боясь заявлять о болезни, больные с трудом плелись на работу и падали по дороге. Из партии в 40 человек через два месяца возвратились, в город 18 человек тяжело больными. Из последующей партии в 100 человек, по словам т. Корсакова из второго лагеря, половина умерла на месте в Кутижме и семь человек умерли сразу по возвращении в городской лагерь. Молодёжь делала десятки попыток к бегству. В Кутижме их ожидала верная смерть, а потому люди, не боясь плетей, холодного карцера, пули бежали, надеясь, что удастся попасть в другой лагерь, где условия были сравнительно легче.

Учитель Мятусовской неполной средней школы Подпорожского района, Ленинградской области Александр Кузнецов

^{Проживает в г. Петрозаводске, ул. Кузьмина, д. № 33}

10 марта 1942 г. нас из концлагеря № 2 (Северная точка) отправили на ст. Кутижма.

В лагере помещалось в небольшом бараке 200–220 человек. Пища наша состояла из полугнилого картофеля, не вымытого и не очищенного, и хлеба — 200–250 граммов, но при условии, если выполнил норму; если же не выполнил, то «пайка» не получаешь и, кроме того, бьют тебя палками. В нашем лагере Кутижма умерло с 10/III по 13/ VII — 440 человек, а оставшихся 160 человек полуживыми привезли в Петрозаводск. Из этих 160 человек потом ещё половина умерла, потому что до такого состояния довели людей власти лагеря. Особенно отличался фельдшер финн-палач Лехтинен, который вместо медпомощи избивал нас, русских, до полусмерти. На моих глазах 4 апреля 1942 г. замучили моего двоюродного брата Романова Владимира, 26 лет. После него замучены также Сенькин Иван Владимирович, 39 лет, и Иван Андреевич Анисимов, 18 лет, из деревни Кезо-Ручей, Подпорожского района.

Я сам вернулся из Кутижмы 13 июля и до 23 сентября не мог встать с постели.

В лагере были общие нары, постельных принадлежностей не было, спали мы в том, что было на себе, поэтому от грязи, тесноты и голода нас одолели вши и блохи.

Ввиду плохого питания приходилось есть всякую дрянь: старые кости, падаль, крыс. Поэтому в лагере и была большая смертность.

После выполнения основного урока в лесу, вечером нас выгоняли ещё на корчёвку пней и корней и уборку камня, а другой раз работали до 12 часов ночи. В 5 часов утра подъём на новую работу. И так приходилось полуголодным работать по 18–20 часов в сутки.

Страшную историю рассказал Иван Трофимович Лебедев, освобождённый из Петрозаводского лагеря № 5.

«Привезли нас на лесные работы в Кутижму. Идём мы, бывало, длинной колонной, то один упадёт, то другой. Финны заставляли нас поднимать своих товарищей и подпирать их палками. А того, кто и с палкой на ногах не стоит, того заживо хоронили. Такое приказание дал начальник по нашим работам, финский палач лейтенант Мяенпя.

— Живой тот, кто работает, — говорил он, — а кто на ногах не стоит — значит мёртвый.

Так изверги похоронили нашего товарища Ромашова, он дышал ещё, а они его в землю закопали. Много было таких случаев. А сказать ничего нельзя — в ответ палка, а то и пуля».

^{от гражданки Кюршевой Надежды Васильевны, год рождения 1918, русская, медсестра}

В плену я очень много видела и об этом я хочу здесь рассказать.

В плен я попала 25 сентября 1941 г. в Ленинградской области, Вознесенский район, д. Ровское; отсюда нас эвакуировали финны в Петрозаводские лагери. Из лагеря нас увезли в Кутижму на лесные Разработки, где я прожила 22 месяца.

В Кутижме до нас был лагерь военнопленных, и первые 5 часов мы были шесте с военнопленными Они оборванные, голодные, грязные, жили в сырых тёмных и холодных помещениях. На моих глазах избили одного военнопленного плётками до бессознательного состояния и выбросили на улицу, на снег возле барака. Когда он, отлежавшись в снегу, пришёл в себя, его посадили в «будку».

Нас было в первый год в Кутижемском лагере 580 человек, в том числе 26 женщин. Я работала в столовой поваром, несмотря на то, что являюсь медицинским работником. Но все мы использовались не по назначению.

Кормили нас очень плохо. Нас заставляли суп варить из нечищенного картофеля и крапивы.

Но голодные люди ели и не разбирали.

От этого супа многие страдали желудочными заболеваниями, но медицинская помощь им не оказывалась.

Правда, был финский врач Колехмайнен, но вместо оказания медицинской помощи он избивал больных, пришедших к нему на осмотр. Рабочие, работая в лесу, должны были выполнять норму — ежедневно дать по три кубометра. И никому никакой пощады не было; был приказ такой: кто не выполнил нормы — тот получает хлеба не 150 граммов, а только лишь 75.

Люди от недоедания стали ещё больше слабеть, не могли ходить, но если обращались к финскому врачу за помощью, то получали побои.

Однажды в больнице я была свидетельницей такого факта. Пришёл больной, жалуется на головную боль и общую слабость. Доктор взял больного за волосы и начал его бить головой о печку, бил до потери сознания и вытолкнул, наконец, за дверь в коридор. Окровавленного мужчину из коридора унесли товарищи в свою секцию. Приходит другой больной, молодой парень лет 20, тоже жалуется на общую слабость и отказывается в этот день итти на работу. Доктор Колехмайнен подаёт ему 20 каких-то таблеток и заставляет его тут же принять их сразу все. Через 15–20 минут больной умер. Вообще этот врач не лечил, а избивал без жалости всех без исключения — как мужчин, так и женщин. Он ненавидел, презирал русских людей, называл нас: «русская сатана».

Мне было очень тяжело смотреть на людей, умирающих от голода и от побоев, но помощи им оказать я не могла никакой.

Однажды я обожгла руку. Мне пришлось итти на перевязку.

После перевязки приходит к нам в барак начальник, вызывает меня и говорит, что меня надо посадить в «будку». В «будке» я сидела, хотя у меня была температура 38,2 град. «Будка» представляла собой грязное, тёмное, холодное помещение. Сидела я трое суток.

Когда меня выпустили из «будки», то начальник лагеря приказал дать мне 15 плетей (плётка эта длинная толстая резиновая, внутри неё находилась проволока, скрученная в конце). Пришли два палача, Арола и Аалто, которые избивали людей и больше ничем не занимались. Присутствовали ещё начальник лагеря Маенпя и переводчик. Приказали мне раздеться, подали табуретку, я легла через табуретку, меня начали бить. Били так: сделают один удар, пройдёт одна минута, сделают второй; так я получила 15 ударов. Когда я встала и оделась, то у меня вырвалось слово «спасибо». За это мне ещё 10 плёток дали, я с трудом дошла до барака и трое суток пролежала в постели.

Второй случай. Читая финскую газету на русском языке «Северное слово», я оказала, что здесь нет ни одного процента правды — всё ложь. Мне дали 8 плёток.

Однажды лейтенант лагеря Кутижмы швед Лундел избил Костю Фёдорова через мокрую солёную тряпку. Костя Фёдоров был раздет, положен на стол, на его тело положили мокрую, солёную тряпку, всех лагерников выстроили вокруг стола для того, чтобы они смотрели, как будут избивать их товарища. Били толстыми берёзовыми прутами.

В лагере начала свирепствовать эпидемия тифа, и многие умирали, так как помощи медицинской не было.

Стали в баню нас гонять через день, жар в бане нагоняли страшный и держали нас в ней по 45 минут, несмотря на то, что некоторые люди были с температурой, были и сердечно больные.

Когда кончился карантин, нас отправили обратно в Петрозаводск работать на биржу и поместили в третьем лагере. Из 550 человек приехали обратно 150 чел. Остальные умерли в Кутижме от голода и побоев.

В Кутижме есть братская могила, где похоронено 300 человек. Хоронили без гробов.

(Подпись)

^{7 июля 1944 г.}

Гагарина Вера Алексеевна, уроженка Лодейнопольского района, Ленинградской области, проживавшая в доме № 16 по ул. Льва Толстого в г. Петрозаводске, поведала о своей жизни в финской неволе следующее:

«В октябре 1942 г. меня как «неблагонадёжную», финны посадили в Киндасовский концентрационный лагерь, где я и находилась по день освобождения нас Красной Армией. Лагерь, где я сидела, был в деревне Киндасово, в семи крестьянских домах, обнесённых забором из колючей проволоки. В лагере содержалось до 200 человек мирных советских граждан.

В основном это были «политически опасные люди и подозрительные». В лагере люди размещались скученно, особенно мужчины. Так, в комнате площадью в 40–50 квадратных метров помещалось более 30 человек. В бараках всегда стояла грязь и зловоние. Питались скверно, суп варили для заключённых из гнилой колбасы, кишащей червями. Когда же эта колбаса представляла из себя сплошную массу червей и её давать нам даже финны не решались и выбрасывали, то заключённые подбирали эту колбасу и ели, за что получали наказание от коменданта лагеря, сержанта Вихола.

Заключённые выполняли непосильную работу на лесозаготовках. Кто не мог работать, того били, лишали и без того скудного пайка. В лагере был жесточайший режим. Над советскими людьми финны издевались, били и расстреливали за малейшую «провинность».

Когда в лагере появлялся начальник лагеря, капитан Тойвонен, то все пленные смотрели за каждым его шагом, куда он идёт и кого ведёт на пункт избиения. Тойвонен при каждом посещении избивал от 5 до 10 человек. Стоны истязуемых людей, их крики были слышны по всему лагерю. Помнится такой случай. На поле работали пленные, туда приехал капитан Тойвонен на лошади. Очевидно ему показалось, что люди плохо работают, тогда он снял плётку, дал лошади шпоры и начал на скаку бить без разбора голодных и измученных людей.

Юноша Палагин, будучи голодным, попытался сорвать на гряде и съесть одну-две репы. Его заметил сержант Ковала. Он поставил Палагина к телефонному столбу и стал его расстреливать. Вначале выстрелил несколько раз мимо, а потом убил Палагина наповал, на глазах у всех пленных.

Вот ещё случай: пленный Осипов, будучи больным, не мог вернуться домой. Он лёг в траву и уснул. Сержант Ковала нашёл его спящим и тут же спящего убил. Пленные Васильев и Иванов попытались уйти из лагеря, Ковала их обоих расстрелял без следствия и суда. Таких фактов самосуда в лагере было очень много.

Начальник лагеря капитан Тойвонен, его помощники Вихола и Ковала чинили неслыханные зверства над советскими мирными гражданами, заключёнными в Киндасовский лагерь».

^{18 июля 1944 г.}

Егорова Александра Ивановна, уроженка Ведлозерского района Карело-Финской СCP, проживавшая в доме № 30 б по Большой Подгорной улице в г. Петрозаводске, рассказала:

«В 1941 г. я не могла своевременно эвакуироваться и оказалась на оккупированной финнами территории К-Ф ССР. Финские оккупанты бросили меня в тюрьму, как «политически неблагонадёжную». С ноября 1942 г. по 24 июня 1944 г. меня держали в Киндасовской тюрьме. В Киндасовской тюрьме в это время находилось до 300 человек. Люди размещались скученно, в камерах всегда была непролазная грязь и невыносимое зловоние. Камеры кишели клопами и вшами. Кормили нас очень плохо, а работать заставляли на лесозаготовках по 10–12 часов в сутки. Если человек был серьёзно болен, то с этим не считались и выгоняли на работу.

Охранники Козала, Сихвонен били больных людей палками, при этом кричали: «Вот вам здесь лекарство». Издевательства и избиения заключённых были любимым занятием всей охраны тюрьмы. Я была очевидцем, как за попытку совершить побег били заключённых советских людей Матвеева и Жданова до потери сознания, обливали холодной водой и вновь били. После такого избиения Матвеев и Жданов в течение двух недель не могли подняться с коек. Не проходило дня, чтобы кого-нибудь из заключённых не били. Особыми зверствами и изощрёнными пытками отличались начальник тюрьмы капитан Тойвонен и его помощники сержант Ковала и Сихвонен, которые не только избивали заключённых, но без следствия и суда расстреливали невинных советских граждан, брошенных в тюрьму»

^{19 июля 1944 г.}

Козырева Наталья Петровна, уроженка Калининской области, Оленинского района, дер. Сидорово, проживающая в г. Петрозаводске, посёлок № 1, рассказала о своей жизни в финском плену следующее:

«В 1941 г. при оккупации г. Петрозаводска финскими войсками, я, Козырева, была взята в плен и заключена в концлагерь № 2, который был организован финскими захватчиками для мирных советских граждан.

Режим в лагере финны установили суровый. После 7 часов вечера воспрещалось ходить даже из комнаты в комнату. Виновных в нарушении этого приказа подвергали телесным наказаниям Так, за то, что я однажды засиделась немного дольше 7 часов у знакомой в другой комнате, комендант лагеря, финн по имени Паули, избил меня резиновой плёткой с привязанной на конце гайкой.

Подобные случая избиения часто имели место в лагере.

Населению, находившемуся в лагере, финны выдавали на день 200 граммов хлеба, да и то с различными примесями, и иногда немного мяса или порченых овощей В этом случае уменьшалась норма выдачи хлеба.

Доведённая голодом до страшного истощения, я вынуждена была употребить в пищу мясо собаки.

Финские оккупанты, чтобы скрыть факты голода среди населения лагерей, объявили мой поступок умышленным преступлением, направленным против порядка, установленного финскими властями. После избиения я, без всякого суда и следствия, была брошена в 1942 г. в Киндасовскую тюрьму.

В тюрьме я просидела 1 год 11 месяцев.

Режим в тюрьме был установлен ещё более невыносимый, чем в лагере. Кормили здесь ещё хуже, а работать заставляли больше.

Заключённые, в поисках пищи, рылись в помойке, ловили и ели лягушек. Некоторые заключённые, чтобы вырваться из этого ада, калечили себя. Но и это не помогало.

Так, заключённая Хорошева Анастасия, 25 лет, желая как-нибудь вырваться из тюрьмы, разрубила себе топором руку, но в больницу её не направили, а, сделав перевязку, опять направили на работу.

Одного мужчину, лет 58–60, который совершенно обессилел и не мог работать, финны в лесу избили палками и затравили собакой. На следующие сутки этот заключённый умер».

^{13 июля 1944 г.}

Тарасова Евдокия Васильевна, уроженка Петровского района, Карело-Финской ССР, проживавшая в доме № 30 б по Большой Подгорной ул. в г. Петрозаводске, рассказала о том, как обращались финские захватчики с советскими людьми в лагерях.

«Я, — говорит Тарасова, — как «подозрительная и неблагонадёжная» личность, была арестована финскими властями и брошена в Петрозаводскую тюрьму, а затем в Киндасовскую тюрьму, где и находилась до дня освобождения нас Красной Армией. Мне хочется рассказать о тех невыносимых условиях и произволе, который царил в Киндасовской тюрьме. Киндасовская тюрьма разделена на мужское и женское отделение. В них обоих находилось в среднем 300 человек заключённых советских граждан. Заключённые были размещены очень скученно, в камерах в 15–18 кв. м помещалось по 10–12 человек, а иногда и более. Рабочий день в тюрьме длился 10–12 часов, причём финская администрация тюрьмы выгоняла всех на работы, в том числе и больных. Если же заключённый обращался за медицинской помощью к тюремному санитару Пораярви (врача в тюрьме не было), то он вместо помощи выгонял больных из кабинета, а иногда «лечил» их палкой и кулаками. Питание заключённых в тюрьме было скверное. Суп варили из неочищенной картошки и гнилой колбасы. Давали ещё мучную или ржаную кашу, кипяток и 300 граммов хлеба. Большинство заключённых настолько отощали, что не могли двигаться.

В Киндасовской тюрьме над заключёнными зверски издевались, били их за каждый проступок. Например, за то, что во время полевых работ голодные заключённые брали что-либо из овощей, финны подвергали советских людей жестоким избиениям до потери сознания. Так были избиты заключённые Гагарин, Фокин, Жданов, женщины Егорова, Артемьева и другие».

^{от гражданина Денисова Петра Григорьевича}

Финны загнали меня в лагерь № 2. В начале в лагере нам выдавали паёк по 300 граммов хлеба на 2 суток. Люди голодали. Несколько заключённых не выдержали и ушли в город, в их числе был Пиминов с Голиковки. Вскоре Пиминова вернули обратно в лагерь военные полицейские и посадили в «будку», где уже находились и другие арестованные. Стояли морозы. В «будке» же не было стёкол.

Пиминов обратился к переводчику, прося перевести в тёплое помещение. Переводчик ответил: «Скоро согреем». Вскоре пришёл комендант лагеря с сержантом и несколькими солдатами, с Пиминова сняли верхнюю одежду и начали его избивать. Били до тех пор, пока Пиминов не упал в обморок. Когда он очнулся, его вновь стали бить. Пиминова били до тех пор, пока он не перестал шевелиться. Уставшие финские изверги вновь пытались привести свою жертву в чувство, оказалось, что Пиминов уже мёртв. Стремясь скрыть своё преступление, финские палачи сколотили ящик, положили туда труп Пиминова и, вызвав конюха Онкоева, Ульянова Алексея и Иванова, ночью тайком отвезли труп на кладбище и зарыли. Таким же образом были умерщвлены ещё 2 заключённых.

Зверские расправы не остановили однако голодных людей, За хлебом ушёл Василий Мишкоев с товарищами. Мишкоева также поймали, отобрали у него хлеб и избили до полусмерти. Волоком затащив Мишкоева в барак, финны его оставили до утра. На второй день он был взят снова и избит ещё более жестоко. После побоев Мишкоев три недели не мог передвигаться.

Однажды из лагеря в город ушли девушки Демченко Зоя и Праведникова Надя. Когда они возвратились, то комендант лагеря лейтенант Салаваара их так избил, что девушки не могли встать с постели целых две недели.

Режим в лагере № 2 был зверский. В 6 часов утра даётся звонок на работу. Если кто только не успел выскочить, то в барак вбегали два солдата Сало и Пааво (фамилии не помню) — они давали одну-две очереди из автомата. С верхних нар людей гнали резиновыми палками, так что те вылетали с нар голые.

Особо зверствовали финские изверги в Киндасовской тюрьме, куда я попал «за пропаганду». Припоминаю из жизни в тюрьме такие факты.

Однажды заключённый Палагин, идя с работы, выдернул репу. Он тут же на глазах всех рабочих был убит помощником коменданта Ковала.

Заключённый Осипов работал на заготовке дров в лесу. При возвращении он заблудился. Его вышел искать с собакой помощник коменданта Ковала. Встретив Осипова у лагеря, Ковала отвёл его с дороги и пристрелил.

Заключённый Васильев, десятки paз избитый тем же Ковала, в конце концов не мог больше выносить своей участи и решил бежать в Петрозаводск, чтобы искать защиты у финских властей, но Ковала его задержал в Пряже. Ковала ехал на велосипеде, а Васильева гнал перед собой бегом 12 километров. Когда Васильев, измученный, пошёл шагом, то Ковала обозлился, отвёл его с дороги и пристрелил. Нам же было объявлено, что Васильев убит при попытке к бегству.

Не было заключённого в лагере, которого бы Ковала не бил несколько раз. Больше всех попадало от Ковала Иванову Сергею, Виноградову Сергею, Никитину, Булыгину, Пушкоеву, Бирюкову Павлу, Илькину, Крохину, Полякову, Грекулову Михаилу, Андреанову Дмитрию и Нечаеву. Бирюкова и Грекулова Ковала, как правило, после каждого развода избивал. Так повторялось ежедневно.

Финские палачи избивали также женщин и детей. Коссовой Валентине было дано 50 плетей, 14-летнему Полякову Николаю — 10 плетей. Босых, полураздетых пленных финны сгоняли на утренний развод, несмотря на то, что мороз иногда доходил до 30 град. и выше. Здесь людей выдерживали до 30 минут. На ремонт дороги выгонялись исключительно босые.

Все вышеуказанные факты зверств и издевательств подтвердят все, кто жил в лагере.

Все товарищи знают, что комендант, сержант Вихола, зверски избивал и грабил заключённых. Вихола, узнав, что заключённый имеет деньги, немедленно выводил его в сарай или на чердак и там начинал стращать. «Давай сюда деньги!», — требовал Вихола, приставляя наган к виску заключённого. Он зверски избивал людей, если денег не оказывалось.

По словам лагерников, Вихола был зверь, а не человек. Провинившихся он оставлял без хлеба целыми днями и очень часто. Если же считал, что на работе бригада плохо работала, то он лишал людей не только хлеба, но даже супа. Люди при нём ели мышей, крыс, траву.

(Подпись)

^{26 июля 1944 г.}

Мы — живые свидетели, пострадавшие от того режима пыток и издевательств, который был введён финнами в оккупированных районах Карело-Финской ССР. Мы почти три года провели в концентрационных лагерях — в Петрозаводском лагере № 2, Видлицком и Киндасовском.

В начале 1942 г. мы находились во втором Петрозаводском лагере. В этом лагере мы всю зиму возили на себе дрова с озера; хлеба получали мало, голодали. Зато финны и их прислужники жили хорошо, пользуясь нашими трудами.

В Видлицком лагере, куда нас перевели из Петрозаводска, режим был ещё суровее. Поместили нас в барак, в котором были выбиты стёкла, сломана печь, в стенах щели; ветер свободно «гулял» по нашему жилищу. Если человек заболевал, его всё равно гнали на работу, беспощадно избивая.

Однажды мы пришли на работу. Среди нас был инженер Драгун. Вдруг появились полицейские, схватили его, отвели на несколько шагов в сторону и на наших глазах расстреляли. За что его убили — для нас было неизвестно.

Вскоре расстреляли Чехонина Ивана и ещё нескольких молодых ребят.

Хуже Киндасовского лагеря трудно было что-либо придумать. Рядом с ним за рекой расположена тюрьма. Капитан тюрьмы всегда разъезжал верхом на лошади с плетью в руке. Если он видел, что кто-либо из нас разогнул спину, то налетал на него и нещадно бил плетью.

Однажды он велел всем работающим снять рубашки и бил нас по голому телу, по очереди, проезжая на лошади взад и вперёд вдоль шеренги людей с обнажёнными спинами. Особенно невзлюбил почему-то он железнодорожника Бирюкова. Как бы тот ни работал, удары плетью сыпались на несчастного почти беспрерывно.

Комендантом лагеря был финн Вихола. Мы его звали «Волком». Да он и по наружному виду и по своим делам таким был. Вместе с капитаном и переводчиком они устраивали поголовные избиения людей.

Били резиновыми плетьми с наконечниками, свитыми из проволоки. Такая плеть сразу же рассекала тело до крови. Били нас и перед работой, и перед сном, и во время работы, многих забивали до полусмерти.

Летом 1943 г. Фёдоров её вышел на работу, так как он был совсем раздет и бос, у него сильно опухли ноги. Вихола приказал его наказать. Трое часовых выволокли его из барака, били его дубинкой, топтали подкованными сапогами, потом бросили его в канаву и не разрешали никому подходить близко.

Вихола приказал не давать Александру Иванову хлеба. Иванов отказался выйти на работу. Вихола долго бил его. Иванов весь в крови, с искажённым от боли лицом, кричал: «Скоро вам, гады, конец!» Иванова куда-то унесли.

А Васильев Иван решил однажды итти с жалобой на порядки в лагере в Петрозаводск. Его поймали в Пряже. Комендант всю дорогу от Пряжи до лагеря гнал впереди себя Васильева, избивая его плёткой и уже измученного, еле живого, расстрелял около лагеря.

Не описать всех мук и издевательств. Настрадавшийся народ предъявит полный счёт финским извергам за муки и издевательства над советскими людьми.

Клавдия Квашнина, Александра Худякова

Бежавший из финского плена 17-летний советский гражданин, уроженец города Лодейное поле, Ленинградской области, Плескачёв Алексей Иванович рассказывает:

«В лагере для советских граждан в селе Ильинском советских людей подвергают пыткам, издевательствам и расстрелам. На моих глазах финны ножом распороли живот одной женщине. Она упала, истекая кровью. Одного мужчину лет 30 финны вытащили из барака и тут же расстреляли за то, что он болен и не может итти работать. Когда изголодавшиеся женщины просили хлеба, финны бросали несколько хлебных корок, а затем избивали ногами и плетьми тех, кто пытался поднять эти отбросы. Ежедневно в Ильинском лагере умирало от голода и пыток по 10–12 человек. Как-то один мальчик лет 8–9 подошёл к офицеру с просьбой налить немного бензина для лампы. Офицер выхватил из рук мальчика бутылку и ударом бутылки по голове убил ребёнка насмерть. Финские солдаты и офицеры насилуют советских девушек и женщин, находящихся в лагере».

Мы, нижеподписавшиеся: председатель комиссии капитан Саков А. Е., члены комиссии: майор медслужбы Овчаренко Н. П., советские граждане, бывшие заключённые в концлагере, Тихонович А. М., Калинин А. М., Кузнецов К. Н., Анискевич К., Дедешин Н. И., составили настоящий акт о чудовищных зверствах белофиннов над мирным населением.

Советские люди были согнаны в концентрационные лагери. В отдельном концентрационном лагере № 8 (совхоз «Ильинский») было заключено около 700 человек советских граждан, из которых 70 % погибли от голодной смерти, побоев и издевательств. Лагерь был обнесён высоким забором из колючей проволоки. В нём был установлен кошмарный режим. За ворота лагеря никого не выпускали, а кто осмеливался выйти, того финские палачи расстреливали без предупреждения.

Советские люди, находившиеся в лагере, работали по 16 часов в сутки, получая 100–125 граммов хлеба в день, а деньгами трудоспособный мужчина получал столько, что нехватало на две коробки спичек.

Финны выгоняли на работу детей и нетрудоспособных стариков, а тех, кто не мог работать, финны избивали до смерти. Так был замучен 70-летний старик Анискевич Ю. Ю., Якубовский С. И., Смоленский И. и много других. Анискевич М. И. по беременности не могла выйти на работу, за что и была избита финнами до полусмерти. Это вызвало у неё преждевременные роды с последующими тяжёлыми осложнениями. Подобных случаев много. Ежедневно на протяжении всех лет оккупации в дождь, вьюгу, мороз всё население лагеря выгоняли на работу, несмотря на то, что большинство из них не имело тёплой одежды и обуви.

Советские люди обмораживали ноги, руки, уши, 35 % жителей лагеря имели обмораживания II–III степени. Многие из них от этого погибли. Так было с уроженцем Подпорожского района, дер. Погра Волковым Н. М., Голубь, Ворониной Еленой, Лавровой Валей и др.

За невыполнение приказаний палачей, а то и просто без всякой причины, жители лагеря подвергались телесным наказаниям — избиениям плетью со свинцовым наконечником. Наказаниям плетью подвергались даже дети, например, Шевчин Пётр, — 7 лет, Бальцевич М., - 11 лет, Маковская Катя, — 9 лет.

В лагере были специально назначены финскими властями палачи: Лаури Ахтинен, Лохикоски Микко, Ипатти Алексей — они избивали и расстреливали людей, которых администрация лагеря подозревала в намерении обежать из лагеря, или тех, кто говорил, что Красная Армия освободит захваченную финнами советскую территорию. Расстреливали без следствия и суда. Так был расстрелян инженер-прораб технического участка Свирь-3 Елисеев В. С. Его отвели на 50 метров от лагеря, заставили вырыть яму для себя, а потом расстреляли. Выстрел произвёл Эркконен. Так же поступили финские палачи с гражданином Инженеровым П. Ф. - жителем г. Ленинграда, Двадцатовым Семёном — уроженцем Новосибирской области и десятками других.

Многие не выдерживали адского режима в концлагере и кончали жизнь самоубийством. Учитель Кондушской начальной школы, Лодейнопольского района, Шамарин Н. О. не вынес издевательств финнов и покончил жизнь самоубийством. В письме жене перед смертью, он пишет: «Жизнь такая тяжёлая, что перенести все эти мучения не в моих силах».

Финские изверги применяли к советским гражданам средневековые пытки, сажали в карцер, морили голодом.

В лагере советские люди умирали от болезней. Медпомощи не было. 26 июня 1944 г. за несколько часов до прихода Красной Армии в лагере были зверски замучены граждане: Кабачников Владимир, Порфиненко И. К., Голубев Н., Ларионов А., Сахаров Анатолий — все в возрасте от 17 до 19 лет.

Медицинской экспертизой установлено, что указанные лица подвергались перед смертью нечеловеческим пыткам. Садистами нанесено много ранений при помощи ножа-финки: обрезаны уши, нос, нанесены ранения в голову, грудь и другие места. И только потом они были расстреляны.

(Подписи)

^{от бывших заключённых в лагере № 8}

После того как финские войска захватили сёла и деревни Олонецкого района Карело-Финской ССР, они создали в районе, прилегающем к Ильинскому лесозаводу, 3 концентрационных лагеря, куда заключили более 2 тысяч советских граждан, русских по национальности. Финские военные власти назвали эти лагери переселенческими; но в действительности это были концентрационные лагери, в которых был установлен варварский режим. Мирные граждане — женщины, дети и старики — находились здесь на положении военнопленных.

Вот какие порядки были установлены в лагере № 8. Весь лагерь был обнесён колючей проволокой, а часовые имели приказ открывать огонь по каждому, кто попытается выйти за пределы лагеря. Хождение по лагерю разрешалось только до 9 часов вечера.

В лагере в момент освобождения территории советскими войсками находились 471 человек, из них мужчин 64, женщин — 208, детей от грудного возраста до 16 лет — 199. Все заключённые в лагере находились в исключительно тяжёлых условиях. Паёк, который выдавался заключённым, состоял из 150–300 граммов сухих чёрных галет, испечённых из овсяных и других отбросов, и из порции жидкого супа-баланды. Иногда выдавалась так называемая «колбаса», сделанная из мясных, главным образом, конских отбросов, с примесью крупы. Колбаса всегда давалась заплесневелой, с признаками начавшегося гниения, с червями.

И, как ни голодны были заключённые, они часто выбрасывали эту колбасу на помойку.

Пленных изнуряли непосильной работой — по 12–14 часов в сутки на лесоразработках. Финны заставляли работать детей. 14-летние девочки Анкудинова Зина, Старченко Ася, Дегтярёва Лида и многие другие направлялись в лес и должны были ежедневно разделать по три кубометра дров на двоих. В течение трёх лет финские власти не дали ни одному заключённому пары сапог или какой-либо одежды, однако, требовали, чтобы в любую погоду заключённые ежедневно выходили на работу. Это приводило к массовым случаям обмораживания.

Советская учительница Л. Г. Позик зимой 1942 г. вместе с 19-ю заключёнными была послана в лес для прокладки дороги. Никаких инструментов им не дали, и им пришлось протаптывать дорогу ногами. Позик отморозила руки и ноги и попросила разрешения на час раньше уйти с работы. Её отпустили, а в тот же день вечером её вызвали в комендатуру лагеря, раздели, повалили на пол и нанесли 24 удара резиновой дубинкой.

В комендатуре существовал целый набор различных плетей: из толстой квадратной резины и круглые, набитые песком. Избиения были обычным явлением. Жестоко, до полусмерти избивали заключённых мужчин, если они говорили на улице с заключённой женщиной. Е. К. Зарецкая — 43 лет — мать троих детей, получила 30 ударов плетью по приказу коменданта за то, что её дочь нашла на дороге хлеб, уроненный с финской машины. Пострадавшая рассказывает: «Меня положили на скамейку, подняли юбку и стали бить. Два солдата держали голову и ноги, а комендант бил. В результате избиения я временно потеряла зрение».

Кроме индивидуальных, производились массовые порки.

В сентябре 1943 г. группа женщин пошла из лагеря в село Тукса для поисков на перекопанных полях остатков картошки. По возвращении в лагерь, в комендатуре, по распоряжению младшего сержанта Касимяки, были избиты плетьми 24 женщины. Били их так: приказали снять верхнюю одежду, лечь на скамью, и избивали. Так были избиты Татьяна Денисевич, Евдокия Поташева, Татьяна Мухина — 17 лет, Александра Мухина — 15 лет, беременная Сержантова Анастасия и др. По всему лагерю разносились душераздирающие крики. Тела истязуемых были в чёрных кровоподтёках.

После избиения они были лишены половины недельного пайка. Заключённые подвергались и другим издевательствам. В марте 1944 г. финны придумали новое наказание. За невыполнение непосильных заданий, или, как формулировали финские палачи «за плохую работу», были наголо острижены А. Поташева, Т. Корзина, О. Туманова, А. Воронина и девушки Л. Сажинова, В. Никифорова, А. Смирнова и др.

Финские власти не заботились о санитарных условиях — за всё время заключённые получили по 150 граммов мыла.

Финские палачи вели регистрацию всех производимых экзекуций с указанием фамилии наказанного, количества нанесённых ударов, но перед отступлением они все эти материалы сожгли.

Во всех этих преступлениях непосредственно виновны: капрал Мяенпя, солдат Эдвард Юлиманкола, младший сержант Матти Еливуони, младший сержант Тюко Касимяки, лейтенант Керри, солдат Лаури Лехтинен, Алексей Ипатти, фельдфебель Микко Лохикоски.

Бывшие заключённые лагеря на территории совхоза № 8: Е. И. Васина, М. И. Кутова, Е. Г. Косточка, А. Н. Фёдорова, Е. Я. Васина

^{1 июля 1944 г.}

11 июля 1944 года. Мы, нижеподписавшиеся, гвардии майор Рюма Н. А., майор Коркжов Е. Е., капитан Мелентьев Л. И., капитан Бурд 3. И. и старший лейтенант Гагарин И. И., составили настоящий акт о нижеследующем:

При занятии нашими войсками деревни Кангозеро нами был обнаружен концлагерь для советских военнопленных. За густой сетью колючей проволоки, обмотанной вокруг большого дома, высотой в 2,5 метра томилось до 150 узников.

В помещении тюремного типа, специально подготовленном для военнопленных, насчитывалось восемь общих камер с двухъярусными нарами.

Кроме наружной колючей проволоки, обнесённой вокруг дома-тюрьмы, каждое окно было вдобавок ещё обнесено проволокой.

Бросается в глаза полная антисанитария, грязь. Людей здесь содержали в тесноте, в темноте. Финны редко выпускали заключённых из душных камер. Около дома имеется дорожка. По ней выводили пленных на минутную прогулку.

В километре от этой деревни, на самом берегу реки Шуи, маннергеймовцы устроили концентрационный лагерь для мирного населения. Вокруг всей территории этого лагеря в два ряда насажена колючая проволока полутораметровой высоты. По всем признакам, режим в этой тюрьме мало чем отличался от соседней. Окна отдельных камер тоже были дополнительно опутаны колючей проволокой.

В этом, так называемом, «трудовом лагере» финны держали не менее 200 человек.

Финские оккупанты постарались замести все следы своих злодеяний. Они вывезли всё имущество, которое здесь было, а людей заблаговременно угнали в Финляндию.

(Подписи)

На окраине Олонца раскинулось огромное кладбище, бесконечные ряды могил. Здесь похоронены русские военнопленные и мирные жители Олонца. Мы проходим мимо этих могил, читаем имена наших людей: Лунёв, Иванов, Самойлов, Волдин, Иванов Сергей. Здесь похоронены комсомолка Звездина и учительница Филиппова. Финны три месяца мучили их, а потом вывели на кладбище, раздели донага и расстреляли. Только в первых рядах могил мы видим имена. Дальше идут номера — 177, 460, 3800, 5279…

По свидетельству жителей Олонца, только в одном Ильинском отделении этого лагеря, где томились 700 советских граждан, 70 процентов погибло ОТ голодной смерти, побоев, издевательств.

Финские палачи рационализировали своё преступное дело и перестали писать фамилии погибших в фашистском плену советских людей. Тюремщики стали клеймить их могилы номерами, как клеймят они номерными бирками живых рабов. Ежедневно на кладбище приносили двадцать-тридцать, а зачастую и сорок гробов. Их несли, понурив головы, одетые в рубища пленники. По измождённым лицам живых стекали слёзы. И многие живые завидовали мёртвым. Безвестная могила лучше, чем финский лагерь.

Лагерь. О нём с ужасом вспоминают жители Олонца. Серые бараки, окна без стёкол, а некоторые и без рам, обтянутые решёткой из колючей проволоки На стенах заключённые оставили надписи: «Да здравствует 1 мая!», «Да здравствует советская власть!».

Мрачные бараки обнесены высокой стеной колючей проволоки. Голый двор. Кругом кучи гниющего мусора — рассадники заразы.

Только в трёх таких лагерях Олонецкого района находилось до 4 тысяч советских людей. При установленном в лагерях 16-18-часовом рабочем дне комендант выдавал заключённым 125 граммов эрзац-хлеба. Работали все — и старики, и дети. Голодные, изнурённые, они обязаны были ежедневно ходить много километров до места работы, таскать на себе брёвна и огромные глыбы гранита. Того, кто, обессилев, не мог работать, избивали палками. Так был забит насмерть 70-летний старик Анискевич. У лагерников не было тёплой одежды и обуви, тт. Волков, Голубь, Воронина, Лаврова и другие отморозили ноги и руки и вскоре умерли.

Особенно изощрялись лахтари в своих издевательствах над русскими и украинцами. Они заставляли их выполнять самые тяжёлые работы, зимой отбирали у них обувь, морили голодом.

Финские мерзавцы заражали русских людей сыпным тифом. В лагере был сыпнотифозный изолятор. Сюда лахтари бросали десятки здоровых людей, затем снова переводили их в общие бараки.

За малейшее нарушение приказов лагерники подвергались телесным наказаниям. Их били плетью со свинцовым наконечником. Такой плетью фашисты избивали и детей. Всех, заподозренных в политических разговорах, финны расстреливали без суда. Так был расстрелян инженер Елисеев. Его отвели за 60 метров от лагеря и заставили вырыть себе могилу.

Учитель Кондушской школы, томившийся в лагере, не вынес мучений и покончил жизнь самоубийством.

Перед уходом из Олонецкого района финские палачи зверски замучили юношей Анатолия Сахарова, Алексея Ларионова, Владимира Кабачникова, Николая Голубева и 15-летнего Ивана Порфиненко. Эти советские юноши были исколоты ножами и всем им бандиты перерезали горло.

Уцелевших узников финны угнали с собой. Жители Олонца рассказывают, что, уходя, заключённые кричали: «Передайте нашим, что мы ещё живы, пусть торопятся».

Майор А. Плющ, капитан Я. Клевин

_{Газета «В бой за родину»}

^{от 8 июля 1944 г.}

Записано со слов П. М. Кононовой

Записано со слов Надежды Егоровой

4. Сожжение и разрушение городов и деревень в оккупированных районах Карело-Финской ССР

В результате разгрома Красной Армией немецко-финских оккупантов и освобождения от захватчиков г. Петрозаводска — столицы Карело-Финской ССР — выявились огромные разрушения, грабежи и злодеяния, причинённые немецко-финскими холопами Гитлера промышленности, городскому хозяйству, культурным учреждениям и населению г. Петрозаводска.

Основанный в 1703 г. Петром I на западном берегу Онежского озера красивейший северный русский город Петрозаводск разросся, стал неузнаваемым за годы Советской власти. В 1940 г. он был объявлен столицей союзной Карело-Финской ССР.

За 3 года оккупации г. Петрозаводск опустошён немецко-финскими захватчиками, превращён в город застенков и концентрационных лагерей.

Зная финских извергов по их кровавым злодеяниям ещё в годы гражданской войны, население г. Петрозаводска, насчитывавшего к началу войны свыше 75 тысяч человек, в июле-сентябре 1941 г. заблаговременно эвакуировалось в восточные области Союза ССР, и в городе осталось ко дню оккупации лишь несколько сот человек. Всё имущество населения, предприятий и организаций, за исключением некоторой части оборудования и взятой с собой гражданами небольшой части одежды и обуви, осталось в городе.

Немецко-финские захватчики вторглись в г. Петрозаводск 2 октября 1941 г. и предали грабежу и разрушению всё, что оставалось в городе. Вскоре в го-рол было пригнано городское население, эвакуированное в Заонежский и Шелтозерский районы и попавшее там в руки финских варваров. Насильно также были перевезены в город десятки тысяч женщин, детей и стариков со Свири — из Вознесенского, Подпорожского и других районов. Всё это население было размещено в шести концентрационных лагерях, за двумя рядами колючей проволоки. Советские люди были освобождены из лагерей только с приходом Красной Армии 28 июня 1944 г.

Фашистские мерзавцы за время оккупации г. Петрозаводска полностью уничтожили всю промышленность города, нанесли крупнейшие разрушения Петрозаводскому железнодорожному узлу, полностью уничтожили предприятия, сооружения и флот Беломорско-Онежского Госпароходства, разрушили до основания все предприятия связи.

Уходя из Петрозаводска под напором Красной Армии, финские холопы Гитлера взорвали, сожгли и разрушили все 7 электростанций города, три плотины, фидерную подстанцию, трансформаторные киоски, нанесли серьёзные повреждения электросетевому хозяйству, ценное электрооборудование вывезли в Финляндию, а то, что не могли вывезти — разбили, взорвали и привели в полную негодность. Таким образом город фашистскими варварами на продолжительное время был оставлен без света.

Особенно большие разрушения финские захватчики сделали на старейшем Онежском (б. Александровском) машиностроительном и металлургическом заводе. Всё огромное хозяйство завода, создававшееся на протяжении нескольких веков и особенно за годы советской власти, уничтожено, взорвано, приведено в полную негодность: разрушены все цехи, электростанция, плотина, большинство жилого заводского фонда и другие подсобные предприятия.

Фашистские мерзавцы перед уходом из города эшелонами вывозили с завода в Финляндию металл, оборудование, металлические конструкции, материалы, разобрали мартеновские печи и вывезли огнеупорный кирпич.

Разрушена финскими захватчиками до основания крупнейшая в Союзе Петрозаводская лыжная фабрика, выпускавшая до войны свыше 500 тысяч первоклассного качества лыж, сожжены 6-рамный лесопильный завод с биржей пиломатериалов в селе Соломенном и 2-рамный лесозавод в городе, уничтожены ликерноводочный, пивоваренный заводы, холодильник, типография им. Анохина, взорваны подводные сооружения и часть цехов нового судостроительного завода, разрушено большинство предприятий местной промышленности и промысловой кооперации. Из хлебозавода и других оставшихся предприятий финнами вывезено в Финляндию ценное оборудование и агрегаты.

Огромные разрушения нанесены финскими захватчиками Петрозаводскому железнодорожному узлу: уничтожены паровозное депо, водокачка, электростанция, взорваны все мосты, переходы, стрелки, разрушена значительная часть жилого фонда.

Полностью уничтожено всё хозяйство Беломорско-Онежского Госпроходства: пристань, вокзал, склады, служебные и жилые здания, взорван и затоплен весь флот в составе 21 судна самоходного и 10 судов несамоходного флота, — всё это финскими мерзавцами проделано в последние дни перед отступлением из г. Петрозаводска, на глазах у местных жителей.

Также полностью уничтожены все предприятия связи в городе: почта, телеграф, телефон, подземные сооружения и кабели. Подверглись значительному разрушению воздушная сеть и вводы в дома (повреждены на 50–70 %).

Немецко-финские захватчики, наряду с уничтожением промышленности города, причинили огромные разрушения городскому хозяйству Петрозаводска.

Сожжена до основания Северная гостиница на 100 номеров со всем оборудованием.

Жилой фонд города финскими оккупантами на протяжении 3-х лет систематически уничтожался: по предварительному подсчёту в городе уничтожено свыше 485 домов, из них не менее 50 каменных, целые районы — Набережный, Центральный, Зарецкий — опустошены, десятки тысяч человек городского населения остались без крова. Ряд домов каменных и деревянных, незатронутых огнём, фашистские грабители разобрали и вывезли, например, разобран новый 4-этажный каменный дом Судостроительного завода, весь кирпич с него вывезен, разобраны и вывезены многие деревянные дома и т. д. Жилой фонд на окраинах был превращён в лагери, уплотнён до крайней степени, не ремонтировался, изношен и повреждён, финские мерзавцы, располагая свободным жилфондом в городе превратили ряд домов в гаражи, бани, разрушив тем самым дома граждан.

Имущество эвакуированного населения разграблено, повреждено или уничтожено.

Из коммунальных предприяти1 разрушены полностью две городские бани и разобрана недостроенная третья, уничтожена городская прачечная, взорваны все мосты в городе. Сожжён полностью Гостиный двор с 50 магазинами.

Город Петрозаводск до Отечественной войны являлся крупным научным и культурным центром Карело-Финской ССР.

В городе были памятники Петру I, В. И. Ленину и С. М Кирову, на пр. Карла Маркса стоял домик с мемориальной надписью: «Здесь жил поэт Г. Р. Державин».

Из научных и культурных учреждений в Петрозаводске находились Карело-Финский Государственный университет, Учительский институт, Научно-исследовательский институт культуры, Публичная библиотека, Государственный музей, два педагогических училища, техникумы: индустриальный, лесной, железнодорожный, кооперативный, медицинский, автодорожный; ремесленные училища, школы ФЗО, 22 средних, неполных средних и начальных школы, десятки детских садов, яслей, лечебных заведений, Дом народного творчества, Госфилармония, музыкальное училище, Дворец пионеров, Государственные финские и русские театры, несколько кинотеатров, клубов и других культурных учреждений.

Фашистские варвары разрушили до основания большинство этих учреждений и памятников.

Сожжены: Государственный университет, Институт культуры, Публичная библиотека, Государственная филармония, Дворец пионеров, финский театр, музыкальное училище, два здания педучилища, индустриальный техникум, 5 средних и начальных школ, 9 детсадов, ряд детяслей, физиотерапевтическая лечебница, санпропускник, психоневрологический диспансер, кинотеатр, клуб Онегзавода. Сожжён домик, где жил поэт Державин, снесены памятники В. И. Ленину и С. М. Кирову, разграблен Государственный музей и все остальные культурные учреждения.

Финские грабители, оккупировав г. Петрозаводск, собрали со всей оккупированной территории Карело-Финской ССР литературу в здание Университета, отобрали лучшие произведения художественной и научной литературы и увезли их в Финляндию, остатки литературы свалили в сырые подвалы и привели в негодность. Когда вся ценная литература и богатое учебное оборудование были вывезены в Финляндию, 10 декабря 1942 г. Университет был финнами подожжён.

Финские наёмники не только грабили и уничтожали культурные ценности — они в то же время издевались над культурным наследием карело-финского народа. Так, при осмотре Государственного музея были обнаружены манекены ободранными и разложенными в срамных позах.

Горе-завоеватели, стремясь увековечить своё недолговременное господство над Советской Карелией переименовали большинство улиц и площадей города, присвоив им финские названия.

Они пошли ещё дальше и имели наглость переименовать город, насчитывавший свыше двухсот сорока лет своего существования, город, основанный преобразователем России Петром I и названный Петрозаводском, — они дали ему название «Энислинна» («Онежский замок»).

Председатель Петрозаводской Городской Комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-финских захватчиков, депутат Верховного Совета Союза ССР И. Дильденкин.

Члены комиссии: В. Макаров, И. Данилов, Г. Степанов

_{5 июля 1944 г.}

^{г. Петрозаводск}

Мы, нижеподписавшиеся, заместитель председателя Госплана Карело-Финской ССР Данилов Иван Алексеевич, представитель Петрозаводского городского Совета депутатов трудящихся Завьялов Константин Константинович и представитель воинской части, полевая почта 48767, подполковник Чубук Иван Фёдорович составили настоящий акт 2 июля 1944 г.

Нами осмотрен Онежский машиностроительный завод в г. Петрозаводске, причём обнаружено следующее:

Завод, построенный в 1774 г., реконструированный в годы сталинских пятилеток по последнему слову техники, крупнейшее промышленное предприятие Карело-Финской ССР общесоюзного значения, имевший до двадцати цехов, полностью разрушен финскими фашистскими оккупационными властями. Все цеха уничтожены, оборудование, механизмы, конструкции вывезены в Финляндию. Электростанция и плотина взорваны финнами при их бегстве из города. Жилому фонду Онежского завода нанесён огромный ущерб — сожжено до 50 % заводских жилых построек. Имущество домов разграблено до основания. В чём и подписываемся.

(Подписи)

7 июля 1944 г. мы, нижеподписавшиеся, Королёв Вячеслав Константинович — Заместитель Народного комиссара лесной промышленности Карело-Финской ССР, Лаврентьев Степан Петрович — начальник центральной бухгалтерии Наркомлеса Карело-Финской ССР, Юшкевич Александра Фёдоровна — начальник административно-хозяйственного отдела Наркомлеса Карело-Финской ССР, составили настоящий акт об ущербе, причинённом немецко-фашистскими захватчиками и их сообщниками предприятиям и объединениям Народного Комиссариата лесной промышленности Карело-Финской ССР, находящимся в г. Петрозаводске и посёлке Соломенном:

1. Петрозаводская лыжная фабрика полностью разрушена.

2. Жилой фонд Петрозаводской лыжной фабрики, состоящий из деревянных домов, разрушен на 50 %.

3. Соломенский 6-рамный лесопильный завод полностью разрушен.

4. Склады сырья и готовой продукции Соломенского лесопильного завода уничтожены и расхищены полностью.

5. Жилой фонд Соломенского лесопильного завода, состоящий из деревянных домов, разрушен на 50 %.

6. Жилой фонд треста «Южкареллес», находящийся в г. Петрозаводске, разрушен на 25 %.

7. Жилой фонд треста «Карелдрев» разрушен на 80 %.

8. Инвентарь и оборудование, находившиеся в жилых домах, полностью расхищены.

9. Материальные склады треста «Южкареллес» уничтожены полностью, вместе с находившимися в них техническими материалами.

(Подписи)

1944 г., июля 6 дня. Мы, нижеподписавшиеся, комиссия в составе: начальника Управления полиграфической промышленности при СНК К-Ф ССР Яковлева Г. Ф., технического директора типографии имени Анохина Евсеева П. И., главного бухгалтера Тегозерской типографии Кириковой М. А., рабочей-печатницы типографии имени Анохина Акимовой К. и наборщицы Тегозерской типографии Павловой М. П., составили настоящий акт в том, что по прибытии в г. Петрозаводск после освобождения города от немецко-финских захватчиков нами выявлен следующий ущерб, причинённый немецко-финскими захватчиками полиграфической промышленности.

До начала военных действий типография имени Анохина в г. Петрозаводске имела: 1) основное здание типографии площадью 15 390 кв. м, 2) здание цинкографии площадью 2006 кв. м, 3) здание детсада и столовой общей площадью 1710 кв. м, 4) проходную контору — 48 кв. м, 5) склад для бумаги — 750 куб. м, 6) бензохранилище, 7) жилой дом по улице Куйбышева.

Типография имела следующее полиграфическое оборудование: ротационных машин — 2, плоскопечатных машин — 4, линотипов — 5, фальцевальную машину — 1, американок — 5, резальных машин — 2, прессов позолотных — 2, прессов обжимных — 3, биговку — 1, перфировку — 1, проволокошвеек — 2 и др., шрифта — 20 160 кг, автомашин — 3, кроме того, много вспомогательных материалов, топлива, запасных частей и хозинвентаря.

Все вышеперечисленные здания, оборудование, шрифт, транспорт, хозинвентарь, материалы сожжены и разграблены немецко-финскими захватчиками.

(Подписи)

Город Петрозаводск, Карело-Финской ССР, 1944 г., июля 7 дня. Мы, нижеподписавшиеся, начальник Петрозаводского районного энергетического управления ГЭУ при Совнаркоме К-Ф ССР Спиров М. Д., главный бухгалтер Харламова А. Н., старший электромонтёр Соловьёв К. А., электромонтёр Антикайнен Т. В., слесарь Лысков К. Н. составили настоящий акт о разрушении финско-фашистскими захватчиками энергетического хозяйства г. Петрозаводска.

Энергетическое хозяйство г. Петрозаводска до момента временной оккупации финско-фашистскими захватчиками состояло из 3 гидроэлектростанций, 1 дизельной электростанции, 2 паротурбинных электростанций, 2 электромеханических мастерских, 2 энерголабораторий, 2 биржевых механизированных складов, электросетевого хозяйства, состоявшего из 2 фидерных подстанций, высоковольтных и низковольтных электролиний и трансформаторных киосков, с установленными силовыми понижающими трансформаторами, складскими сооружениями, гаражами и т. д.

Гидроэлектростанция № 1 взорвана и сожжена. Всё оборудование уничтожено и может быть лишь частично использовано как металлический лом. Металлическая водонапорная труба изрешечена осколками и пулями, регулирующее щитовое устройство водосбрасывающего канала взорвано, 3 каркасных склада и красный уголок сожжены, насосная полностью демонтирована, насос и электромотор вывезены.

Гидроэлектростанция № 2 разрушена финнами. В двух местах взорваны плотина и водосброс, генератор и возбудитель выведены совершенно из строя, пусковое и регулирующее устройство не имеет электроизмерительных приборов, рубильников и ошиновки. новки. Восстановление электростанции требует больших капиталовложений.

По гидростанции, расположенной на территории Онегзавода, причинён следующий ущерб. У гидротурбин сняты и взорваны подшипники. Два генератора общей мощностью в 450 квт с возбудителями взорваны и выведены из строя, 2 силовых трансформатора, обшей мощностью в 600 квт, выведены из строя. Электроизмерительные приборы главного распределительного устройства частично сняты и вывезены, а оставшиеся перебиты. Гидросооружение выведено из строя. Железобетонная приёмная часть водонапорной трубы взорвана и требует капитального восстановления. Взорвано сооружение щитового регулирующего перекрытия на водосбрасывающем канале и т. д.

По дизельной электростанции. Один дизель мощностью в 100 квт, с генератором той же мощности, демонтирован и вывезен, один дизель в 100 квт находится в полуразобранном состоянии и не имеет отдельных ответственных частей. Генератор в 100 квт вывезен. Дизель 200 HP находится в нерабочем состоянии и требует восстановительного ремонта, генератор в 150 квт вывезен. Распредустройство полностью демонтировано и вывезено, электромоторы вывезены. Оборудование насосной полностью демонтировано и вывезено, воздушная линия полностью демонтирована. Станция выведена из строя, требует больших капиталовложений и нового оборудования.

По электростанции № 5. Всё оборудование и сооружения взорваны и уничтожены огнём.

Соломенская ГЭС № 1 взорвана и уничтожена огнём, часть оборудования демонтирована и вывезена, часть приведена в полную негодность. Восстановление электростанции требует больших капиталовложений, оборудования, материалов.

Фидерная подстанция взорвана и уничтожена огнём. Большая часть оборудования и аппаратуры демонтирована и вывезена, оставшееся уничтожено так, что восстановление невозможно. Требуется новое строительство и монтаж.

Электросиловое хозяйство города во время оккупации на 50 % демонтировано. Как оборудование, так и материалы вывезены. Сетевое хозяйство требует капитального восстановления, 17 трансформаторов взорваны и прострелены.

(Подписи)

1944 г., июля 6 дня. Мы, нижеподписавшиеся: комиссия в составе начальника 2-го отделения движения Михайлова Н. М., начальника жилищного отдела Кировской железной дороги Климова И. И, начальника 2-го паровозного отделения Дмитриева А. И., начальника службы пути Харитонова С. Ф., зам. начальника ОРС-2 Бирюкова, прокурора 2-го участка Иванченко представителя Петрозаводского горсовета Зимовой, составили настоящий акт о разрушениях, причинённых финско-фашистскими захватчиками железнодорожному узлу станции Петрозаводск.

По службе движения. Станционное здание разрушено на 50 %, в пассажирском здании полностью выбиты стёкла, поломаны оконные переплёты, нарушена внутренняя штукатурка; на станционных путях подорвано семь стрелочных переводов, два пути, деревянный перрон и металлический переходный мост.

По паровозной службе. Полностью разрушены: цех промывки паровозов на три стойла (6 паровозов) с пристроенной к нему автоматной мастерской, цех подъёмки на два стойла (2 паровоза) и 2 стойла прилегающего к нему верхнего депо, с одной стороны, и, с другой, часть цеха металлического, помещение колеснотокарного станка, котельная с 2 паровыми котлами. Полуразрушены цех электросварки и карбидная. Поворотный круг взорван и в эксплоатацию непригоден.

По электросиловому хозяйству. Взорваны: котельная с 2 котлами, дизельная, машинное отделение, градерная для охлаждения конденсата отработанного пара; трансформаторная будка в депо разрушена.

По водоснабжению. Водокачка — каменное здание на двойное оборудование — взорвана. Вертикальный котёл Шухова Н = 35 кв. м подорван, насос Варетингтонэ, производительностью P=110 куб. м/час, разрушен полностью, горизонтальный котёл Н = 100 кв. м требует капитального ремонта со сменой всего комплекта труб. Водонапорные переключения в шахте, здания с арматурой разрушены. Каменное водоёмное здание на 2 бака на 250 куб. м разрушено полностью.

По службе пути. Взорван мост через реку Неглинку, уничтожено здание общежития путейских рабочих, повреждены дистанционные мастерские, помещение конторы дистанции пути, два путейских здания. Оборудование дистанционных мастерских уничтожено.

По связи. Уничтожена частично линия местной связи, выкопано и вывезено 4 км кабеля, разоборудованы зарядно-разрядные щиты, уничтожено 60 % аккумуляторов, устройства сигнализации приведены в негодность.

По вагонному хозяйству полностью уничтожено кирпичное здание вагонного депо.

(Подписи)

1 июля 1944 г., г. Петрозаводск, К-Ф ССР. Мы, нижеподписавшиеся, зам. начальника Беломорско-Онежского пароходства Миронов Леонид Николаевич, начальник пристани Петрозаводск Кутузов Михаил Филиппович, механик связи пароходства Беляев Николай Сергеевич, произвели предварительное расследование ущерба, нанесённого немецко-финскими захватчиками Беломорско-Онежскому пароходству, причём установили следующее:

Всё хозяйство пароходства и пристани Петрозаводск уничтожено немецко-финскими захватчиками, за исключением одного жилого дома по улице Урицкого, который был превращён в тюрьму и вследствие этого приведён в антисанитарное состояние и требует капитального ремонта.

Уничтожены совершенно: двухэтажное здание Беломорско-Онежского пароходства, двухэтажное здание Управления пристани, пассажирский вокзал, пассажирский и грузовой причалы, один жилой дом и два общежития грузчиков, один большой склад и все служебно-вспомогательные помещения.

Взорваны и потоплены 21 самоходное судно, сожжены и разломаны 10 судов несамоходного флота.

(Подписи)

1944 г. 5 июля, Петрозаводск. Мы, нижеподписавшиеся, начальник УСО Республиканского Комитета по делам физкультуры и спорта при СНК К-Ф ССР Булыгин С. В., ответственный секретарь совета ДСО «Динамо» Урюпин А. А. и председатель городского Комитета физкультуры и спорта Ковчинская А. К., составили настоящий акт о следующем:

Финско-фашистскими захватчиками за время оккупации уничтожены: Дом республиканского комитета по делам физкультуры и спорта при СНК К-Ф ССР; водная станция ДСО «Динамо» с гребным, парусным и моторным флотом; два магазина «Динамо»; два гимнастических зала; стадион ДСО «Динамо» с инвентарём.

(Подписи)

1944 г., 4 июля. Мы, нижеподписавшиеся, заведующий Петрозаводским горздравотделом Цаль Наум Давидович, главный врач хирургической лечебницы Баранов Василий Александрович, государственный санитарный инспектор Кухмала Анна Георгиевна, составили настоящий акт о том, что после освобождения города Петрозаводска oт финских захватчиков установлены следующие разрушения финнами лечебно-санитарных учреждений, служебных и жилых домов Петрозаводского горздравотдела.

Разрушены полностью: физио-терапевтическая лечебница на 45 коек и физио-терапевтическая амбулатория с пропускной способностью 200 человек в день; механизированная прачечная на 2 тыс. кг белья в сутки; психоневрологический диспансер; санитарный пропускник с пропускной способностью 1 тысяча человек в сутки; пароформалиновая дезинфекционная камера на 100 комплектов; автогараж на 4 машины.

Уничтожены здание центральной аптеки и два здания главного аптекоуправления; разрушены ясли на 170 коек.

Отделение городской больницы на 50 коек превращено в сапожную мастерскую, отделение городской больницы на 60 коек превращено в общежитие.

Разрушено здание Наркомата здравоохранения в 14 комнат, а также склад и гараж Наркомздрава на 2 машины.

(Подписи)

1944 года, июля 6 дня, составлен настоящий акт главным инженером Управления Уполнаркомсвязи при СНК К-Ф ССР Андреевым Л. Я., начальником инспекторской группы Управления Уполнаркомсвязи Юшковым Ф. А., начальником Петрозаводской конторы связи Линник В. А. в нижеследующем:

Финские банды, ворвавшиеся в октябре 1941 года в столицу Карело-Финской Республики г. Петрозаводск и хозяйничавшие в городе по 28 июня 1944 года, произвели в городе громадные разрушения. Особенно сильным разрушениям подверглись сооружения связи.

Финны взорвали трёхэтажное каменное здание дома связи, в котором размещались Главный почтамт, Центральный телеграф, ручная и автоматическая телефонные станции, междугородняя станция и радиокомитет.

Взорвали радиостанцию, мощностью 10 киловатт. Сожгли гараж связи на 10 машин, здание детского сада, двухэтажное здание Управления связи. Разобрали на кирпич двухэтажное здание склада Управления связи. Сожгли 10 жилых домов работников связи площадью в 5100 кв. метров. Взорвали все телефонные распределительные шкафы, колодцы и коробки. Повредили и вывели из строя 50 % телефонной подземной линии. Сняли и увезли телефонный кабель, кабельные ящики, значительное число кабелей перерублено и приведено в негодность. Более 70 % всей городской телефонной воздушной сети разрушено.

Разрушения носят характер тщательно продуманного и разработанного плана по полному уничтожению средств связи в городе.

(Подписи)

1944 года, 5 июля, мы, нижеподписавшиеся: член коллегии Наркомпроса К-Ф ССР Харлоев П. А., кандидат филологических наук профессор Карело-Финского Государственного университета Базанов В. Г., заведующий хозяйством Государственного университета Русанов И. И. и учительница 2-й средней школы г. Петрозаводска — бывшая студентка Карело-Финского Государственного университета — Менкина С. Н., составили настоящий акт о нижеследующем:

За время оккупации г. Петрозаводска финскими фашистскими властями нанесён серьёзный ущерб культурным учреждениям столицы Карело-Финской республики. Прекрасное четырёхэтажное каменное здание Государственного университета — гордость Карело-Финской республики — полностью разрушено (проспект Ленина, 89). Здание было построено в 1936 году, последние годы в Госуниверситете обучалось более двух тысяч студентов. Госуниверситет имел факультеты: историко-филологический, физико-математический, химико-биологический и геолого-географический. Университет проводил большую научную работу на территории Карело-Финской республики.

При Университете работал Учительский институт, была организована широкая система заочного образования.

С оккупацией города в Петрозаводск прибыли из Гельсингфорского университета доктора богословских наук Рейнвал и Сова и научный сотрудник Ниило Коуторо, которые собрали литературу с оккупированной территории Карело-Финской республики в здание Университета, отобрали лучшие произведения художественной и научной литературы и увезли в Финляндию, остатки литературы свалили в сырые подвалы, разбросали её, топтали и тем самым привели в негодность. Когда вся ценная литература и богатое учебное оборудование были вывезены в Финляндию, 10 декабря 1942 года этими, с позволения сказать, представителями «западно-европейской» культуры Университет был подожжён.

Явными поджигателями Университета были господа Рейнвал, Сова и Ниило Коуторо, которые являются ответственными за разрушение и уничтожение культурных ценностей г. Петрозаводска. Остатки стен здания Университета были разобраны, и кирпич вывезен частью в Финляндию и значительной частью — на строительство оборонительных сооружений по реке Свирь. Финские погромщики полностью разрушили Научно-исследовательский институт культуры и Государственную публичную библиотеку (угол пр. Карла Маркса и Пушкинской ул.) с количеством более двухсот тысяч томов. Уничтожены многочисленные записи от сказителей народа Карело-Финской республики. Разграблен музей, отдельные экспонаты его валяются в различных частях города в поломанном виде. Полностью сожжён дом крупнейшего русского поэта XVIII века Г. Р. Державина, сожжены два здания Дошкольного педагогического училища, разграблено всё оборудование Школьного педагогического училища, крупнейшего в республике, и многих техникумов города Петрозаводска: кооперативного, лесного, железнодорожного индустриального и других.

Разграблено оборудование большинства школ города и тридцати двух детских садов. Полностью сожжены и разрушены 3-я неполная средняя школа, 8-я и 11-я специальные, 15-я начальная и 9-я средняя школа. Финско-фашистские варвары нанесли огромный ущерб культурным учреждениям г. Петрозаводска.

(Подписи)

6 июля 1944 г. Мы, нижеподписавшиеся, представитель Государственного Карело-Финского университета кандидат филологических наук Базанов В. Г., зав. хозяйством Университета Русанов И. И. и работники Университета, бывшие в Петрозаводске в Университете во время финской оккупации, — юрист Дубинин М. Ф., столяр Тимофеев И. Ф. - составили настоящий акт о нижеследующем:

С 1 октября 1941 года здание Государственного Карело-Финского университета с полным оборудованием на 1500 студентов было занято представителями Хельсинкского финского университета под контролем военных властей.

В 3 часа ночи с 9 на 10 декабря 1942 года здание Университета было подожжено финнами. Пожаром уничтожено, в основном, всё здание, за исключением парадного входа с раздевальным залом и актового зала.

В 1943-44 гг. часть здания, объёмом в 11 520 куб. метров, была разобрана военными властями, причём кирпич и железо вывезены частью в Финляндию, частью на р. Свирь. Часть здания объёмом в 7488 куб. метров, хотя и не была разобрана, но настолько сильно пострадала от пожара, что к какому-либо использованию непригодна.

Таким образом финскими оккупационными властями причинён ущерб Государственному Карело-Финскому университету в следующем:

1. Стоимость сожжённого и разрушенного здания в 19 008 куб. метров по 11 руб. 60 коп. за 1 куб. метр, что составляет — 2 121 292 руб. 80 коп.

2. Стоимость полного оборудования на 1500 студентов по 1600 руб. на каждого, что равно 2 400 000 руб.

А всего на сумму 4 521 292 руб. 80 коп. О чём и составлен настоящий акт.

(Подписи)

Подтверждаю, что здание Государственного Карело-Финского университета в 1944 г. разбиралось финскими военными властями.

Кирпич и железо грузились в вагоны и отправлены, по сообщению финских солдат-железнодорожников, — частью в Финляндию, частью на р. Свирь для укрепления линии обороны.

Очевидец И. Русанов

^{6 июля 1944 г.}

Подтверждаю, что здание Государственного Карело-Финского университета сгорело ночью 10 декабря 1942 г.

Я, рабочий Университета, был на пожаре и принимал участие в вытаскивании имущества из горящего здания Университета.

Очевидец И. Тимофеев

^{6 июля 1944 г.}

Подтверждаю, что здание Государственного Карело-финского университета сгорело в ночь на 10 декабря 1942 г.

Я лично был на пожаре и вытаскивал имущество из горящего здания.

Очевидец Дубинин

^{6 июля 1944 г.}

Гусаров Василий Иванович, 1893 г. рождения, уроженец Ленинградской области, Мгинского района, дер. Гансырь, проживающий в г. Петрозаводске бывший заключённый в финском лагере № 2, рассказал:

«Мне известны факты разрушения государственного жилого фонда. Так, например, в 1943–1944 гг. по указаниям городских финских властей в районе бывшего 2 и 3 лагерей выведены из строя 4 кирпичных четырёхэтажных жилых здания, причём одно из них разрушено и снесено до основания, а в трёх домах сняты полностью: паровое отопление, канализация, водопровод, электросеть — и всё это, в том числе кухонные плиты и котлы из котельной, вывезено в Финляндию.

В районе 2-го лагеря финская администрация концлагеря до основания разрушила и снесла 7 жилых одноэтажных домов и 7 тесовых надстроек, гараж и кузницу.

Эти разрушения производились по прямому указанию помощника коменданта концлагеря № 2 Вейкко Линдхольд.

…В городе Петрозаводске в здании Государственного университета оккупантами создан был так называемый «склад военной добычи», где концентрировалась и обрабатывалась вся литература и документы, свозившиеся сюда из захваченных городов и районов К-Ф ССР и Ленинградской области.

Работа «склада военной добычи» направлялась специально созданным Управлением, во главе которого стоял капитан Хуттунен. Управление состояло из- следующих отделов:

1. Общий отдел — вся литература и документы, поступающие в «склад военной добычи» с оккупированной территории, первоначально направлялись в общий отдел, где она проходила сортировку и в последующем направлялась в другие отделы (по принадлежности) для дальнейшей обработки.

2. Академический отдел — концентрировал и обрабатывал различные энциклопедии, словари, религиозную литературу и пр.

3. Сельскохозяйственный отдел — сосредоточивал и обрабатывал всю литературу, относящуюся к сельскому хозяйству.

4. Архивный отдел — здесь концентрировались и обрабатывались все архивные документы.

5. Отдел финской литературы — этот отдел разделялся на два подотдела: а) литература, изданная в Финляндии; б) литература, изданная в СССР.

6. Отдел художественной литературы.

7. Отдел педагогики.

8. Медицинский отдел.

9. Биологический отдел.

10. Газетный отдел.

11. Отдел журналистики.

12. Рыбный отдел.

13. Лесной отдел.

14. Отдел торговли.

15. Отдел экономики и статистики.

16. Финансовый отдел.

Из сотрудников Управления «склада военной добычи» известны:

1. Начальник Управления капитан Хуттунен.

2. Военный чиновник Талдуман.

3. Доктор Хагман.

4. Сотрудник Управления Оя, финн, возраст около 30 л., бывш. офицер, в 1933 году разжалован за пьянство, в войну 1939-40 гг. находился в плену в Советском Союзе.

5. Делопроизводитель Управления прапорщик Клингер.

6. Зав. складом магистр Новакка.

Кроме перечисленных, в Управлении работало ещё несколько офицеров и женщина-финка в должности секретаря.

Заведующим архивным отделом работал доктор Рейнвал, его помощником — магистр Маттила, кроме того, в архивном отделе работали магистр Хаммала и магистр Виднес.

Для работы в «складе военной добычи» было привлечено 8 человек советских граждан, которые использовались, главным образом, на разборке и сортировке литературы.

Начатая финнами работа по обработке архивов закончена не была, однако из «склада военной добычи» было отправлено в ФИНЛЯНДИЮ 7–8 вагонов различной, самой ценной литературы и других документов.

^{Справка составлена по материалам расследовании, произведённого в июле 1944 г НКГБ К-Ф ССР}

7 июля 1944 года, мы, нижеподписавшиеся, члены комиссии в составе: председателя комиссии — председателя Медвежьегорского городского Совета депутатов трудящихся Гришина Фёдора Ивановича, членов комиссии Ястребова Андрея Яковлевича — секретаря Медвежьегорского Райкома КП(б), учительницы Ивановой Антонины Николаевны, врача Жилкиной Парасковьи Григорьевны, представителя Кировской железной дороги Бугачева Владимира Степановича, представителей командования Красной Армии майора Кирьян Кузьмы Григорьевича и майора Федосеева Николая Петровича, капитана госбезопасности Вдовина Павла Семёновича, жителей города Медвежьегорска Кармановой Натальи Павловны и Бровина Фёдора Васильевича, представителей воинской части № 21609 капитана Викторова Александра Александровича и красноармейца Григорьевского Василия Яковлевича, составили настоящий акт о разрушениях, причинённых городу Медвежьегорску Карело-Финской ССР немецко-финскими захватчиками в период временной оккупации его.

Медвежьегорск в предвоенные годы представлял собою крупный промышленный, культурный и благоустроенный город Карело-Финской ССР с населением в 13 тысяч человек. Жилой фонд города состоял из 812 новых каменных и деревянных зданий. Город был благоустроен, имелись водопровод, канализация, электроосвещение, радио, телефон, баня, прачечная и две гостиницы.

До оккупации в городе было много социально-культурных учреждений, в том числе: три новых каменных школы, клуб, театр, кино-театр, Дом обороны, шесть детских учреждений, две больницы, две поликлиники, два санатория — туберкулёзный и детский. Город имел развитую промышленность, в том числе крупные предприятия: четырехрамный лесопильный завод, мясокомбинат, мебельную фабрику, центральные механические мастерские и четырнадцать других средних и мелких предприятий.

6 декабря 1941 года немецко-финские захватчики ворвались в город Медвежьегорск и на протяжении двух с половиной лет систематически разрушали жилые дома, промышленные предприятия и социально-культурные учреждения города.

Из промышленных предприятий, учреждений и предприятий транспорта сожжены и разрушены: лесопильный четырехрамный завод, мебельная фабрика, выпускавшая до войны продукцию на 14 миллионов рублей в год, две электростанции, железнодорожное паровозное депо, центральные механические мастерские с оборудованием — 120 станками и литейным цехом. Разрушено хозяйство железнодорожного и водного транспорта: взорваны два больших железнодорожных моста, приведены в полную негодность путевое и стрелочное хозяйство, водоснабжение и связь. Сожжён водный вокзал, складское хозяйство водного транспорта, разрушена значительная часть причала.

Сожжены или взорваны 220 жилых домов, разрушены и приведены в негодное состояние 302 жилых дома. Сожжены: две школы, городской театр, Дом обороны, городской кино-театр, две поликлиники, детская больница, туберкулёзный санаторий, аптека, детский сад, детские ясли и две библиотеки.

В военном городке взорваны и сожжены четыре каменных и четыре деревянных дома.

Разрушены: пожарное депо, три водонасосных станции, телефонная и телеграфная станции, радиоузел, электросеть города. Сожжены: гостиница, рынок и 13 магазинов. Взорваны все пять мостов в черте города.

В совхозе «Вичка», расположенном в черте города, сожжены и разрушены три скотных двора на 350 голов скота, баня, три жилых дома на 64 квартиры, блочная теплица площадью в 0,5 га, парниковое хозяйство в 4000 рам, конюшня на 50 лошадей.

Немецко-финские захватчики планомерно и систематически на протяжении двух с половиной лет своего разбойничьего хозяйничанья разрушали город Медвежьегорск и превратили его в развалины.

(Подписи)

28 июня 1944 г. Мы, нижеподписавшиеся, майор Макаров Н. Г., капитан Леонидов И. Н. и красноармеец Маккоев Ф. И., составили настоящий акт о зверствах и злодеяниях финских захватчиков в деревне Остречье, Медвежьегорского района, Карело-Финской ССР.

26 июня 1044 г. ЧАСТИ Красной Армии освободили от финских захватчиков деревню Остречье. При этом установлено: до войны в деревне насчитывалось 18 жилых домов, в которых проживало 26 семей колхозников — колхоза «Медвежьегорский большевик». Колхоз имел 16 лошадей, 14 дойных коров и свыше 20 голов молодняка, 15 голов свиней, 100 штук кур, имелся сельскохозяйственный инвентарь. Кроме того, каждый колхозник имел корову, молодняк, по 3–4 овцы, свиней, кур и т. д. Колхоз и колхозники жили зажиточной жизнью. В деревне имелась сельская школа, в которой обучалось до 100 ребят деревень Остречье, Плакковары, Шарвары.

За время хозяйничания финские захватчики в деревне уничтожили 9 домов, разрушили школу. Оставшиеся дома полуразрушены и опустошены. Колхозное хозяйство финны полностью разграбили, а оставшихся в деревне Остречье колхозников угнали в Финляндию на каторгу.

Деревня представляет из себя пустырь. За чудовищные злодеяния, которые учинили в деревне Остречье финские мерзавцы, они должны понести суровую кару.

(Подписи)

30 июня 1944 года. Мы, нижеподписавшиеся, капитан Мелетьев Василий Иванович, рядовой Микшиев Василий Степанович и рядовой Ремшу Иван Фёдорович составили настоящий акт о разрушениях и уничтожениях, произведённых финскими захватчиками во временно оккупированной деревне Большая Сельга, Медвежьегорского района, Карело-Финской ССР.

До оккупации в деревне было 18 колхозных дворов, колхозный скотный двор и красный уголок.

Теперь советская колхозная деревня Большая Сельга перестала существовать, так как финские лахтари во время оккупации сожгли и уничтожили 14 дворов. Остальные 4 колхозных двора настолько разрушены, что непригодны к восстановлению.

(Подписи)

1944 года, 12 июля, мы, нижеподписавшиеся члены комиссии в составе: председателя комиссии — председателя Повенецкого поселкового Совета депутатов трудящихся Малашихиной Е. С, членов комиссии: секретаря Медвежьегорского райкома КП(б) К-Ф ССР Ястребова Андрея Яковлевича, председателя Медвежьегорского исполкома райсовета депутатов трудящихся Притчина Фёдора Матвеевича, представителей 155 попка: майора Никитина Василия, капитана Ерёмина Петра Павловича, бойца Амосова Ивана Кузьмича, представителей Управления Беломорско-Балтийского канала имени товарища Сталина: начальника техучастка Макарьева Евгения Ивановича, начальника 1-го шлюза Леонтьева Николая Кирилловича, начальника 2-го шлюза Сидорова Дмитрия Михайловича, жителя рабочего посёлка Повенец Романова Андрея Михайловича, уполномоченного РК Милиции Леонтьева Михаила Кирилловича, составили настоящий акт о разрушениях, причинённых немецко-финскими захватчиками рабочему посёлку Повенец, Медвежьегорского района, К-Ф ССР.

Повенец в предвоенные годы представлял собою крупный промышленный, культурный и благоустроенный рабочий посёлок с населением в 5000 человек. Жилой фонд рабочего посёлка состоял из 322 деревянных и каменных домов.

Посёлок был благоустроен: электроосвещен, радиофицирован, телефонизирован. Имелись: общественная баня, парикмахерская, дом для приезжающих, посёлок утопал в зелени, только одних берёз, тополей здесь насчитывалось до 1000 шт.; в посёлке были 2 летних сада.

До оккупации в Повенце имелось много социально-культурных учреждений, в том числе три школы, одна из них — средняя школа, на 500 учащихся, районный Дом культуры с кино-театром на 300 человек, клуб речников с кино-театром на 250 человек, музей Беломорско-Балтийского канала, 7 детских учреждений, ИЗ них 3 детдома; 2 больницы, одна ив них каменная на 100 коек, с оборудованными кабинетами (рентгеновский, зубоврачебный, солюкс, световые ванны, лаборатория и пр.), 2 поликлиники, 2 библиотеки с 50 000 книг.

В рабочем посёлке Повенец имелись крупные предприятия: сооружения Беломорско-Балтийского канала им. Сталина с семью шлюзами, судоремонтно-судостроительный завод, электростанция, технический участок, пристань со складскими постройками и др.

В посёлке находилась Повенецкая МТС со всеми постройками на усадьбе, колхоз «Искра» со всеми колхозными постройками и сельскохозяйственным инвентарём.

На территории Повенецкого поселкового Совета было расположено союзного значения хозяйство Пушсовхоз. При совхозе имелось большое тепличное и парниковое хозяйство.

На территории Повенца находился стационарный пионерский лагерь.

6 декабря 1941 года немецко-финские захватчики ворвались в рабочий посёлок Повенец и на протяжении двух с половиной лет систематически разрушали жилые дома, промышленные предприятия, социально-культурные учреждения рабочего посёлка.

В результате действий оккупантов рабочий посёлок Повенец полностью разрушен:

а) полностью уничтожены семь шлюзов Беломорско-Балтийского канала имени товарища Сталина, судоремонтно-судостроительный завод, электростанция, пристаньское хозяйство, сожжено водно-складское хозяйство;

б) разрушены 307 жилых зданий, приведены в негодное состояние остальные 15 домов; сожжены и взорваны 3 школы, районный Дом культуры, клуб речников, 2 больницы, 2 поликлиники, 2 библиотеки, здания Московского пионерского лагеря, все детские учреждения, 2 аптеки;

в) сожжён и взорван полностью весь военный городок, в том числе 4 каменных здания;

г) разрушены полностью 2 пожарных депо, 2 телефонных станции, одна из них с центральными батареями, все торговые магазины, взорваны 4 деревянных моста в черте посёлка;

д) полностью уничтожено хозяйство Пушсовхоза, разрушены все жилые дома, скотные дворы, тепличное и парниковое хозяйство, а также зверино-лушные постройки.

Полностью разрушено хозяйство МТС и колхоза «Искра».

(Подписи)

20 июня 1944 года. Мы, нижеподписавшиеся, майор Ермолаев Яков Романович, майор Серобаба Иван Иванович, капитан Мелентьев Василий Иванович, капитан юстиции Исаев Иван Григорьевич и красноармеец Цветков Георгин Константинович, составили настоящий акт о разрушениях, причинённых финскими захватчиками посёлку Масельская, Карело-Финской ССР.

Посёлок Масельская, построенный в годы Сталинских пятилеток, был одним из культурных рабочих посёлков на Севере. До войны в нём проживало свыше 5 тысяч жителей. В посёлке имелись: средняя школа, больница, со всем необходимым оборудованием, кинотеатр, городская баня, парикмахерская, парк культуры и отдыха с прекрасным сосновым бором, гостиница, универмаг, швейная мастерская, электростанция, водокачка, железнодорожный вокзал и депо, шпалопропиточный завод. В Масельской было свыше 115 жилых зданий для рабочих и служащих посёлка.

В результате хозяйничания и систематического варварского артиллерийского обстрела финнами, посёлок Масельская представляет сплошные руины. В нём сожжены и разрушены железнодорожный вокзал и депо, парк культуры и отдыха, школа, кино театр, детские ясли, больница и баня, водокачка и электростанция, шпалопропиточный завод и универмаг, швейная мастерская и гостиница.

Таким образом культурный социалистический посёлок полностью уничтожен финнами. За эти злодеяния финские мерзавцы должны понести суровое, справедливое наказание и материальную ответственность.

(Подписи)

7 июля 1944 года, город Кондопога, Карело-Финской ССР.

Комиссия в составе представителей от Красной Армии майора Растабарова Г. Г., от КОНДОПОЖСКОГО райкома КП(б) тт. Калинина Н. П. и Пантелеевой А. П., oт Кондопожского Райсовета депутатов трудящихся т. Афанасьева В. Ф., от райотдела НКВД — старшего лейтенанта Палкина М. Ф. и жителей города Кондопога Ершовой Серафимы и Алёхиной Зинаиды составила настоящий акт о разрушениях в городе Кондопога, произведённых финскими захватчиками за время оккупации ими города и в период отступления.

Финские захватчики ворвались в Кондопогу в конце октября 1941 г. и принялись грабить город: вывезли всё монтажное оборудование и щитовое хозяйство из Кондопожского целлюлозно-бумажного комбината, разграбили и вывезли имущество общественных организаций и мирных жителей, которое не было эвакуировано.

За время оккупации и в период отступления под ударами Красной Армии финские громилы уничтожили здания промышленных предприятий, учреждений и жилые дома.

Совершенно разрушен второй по мощности в Советском Союзе Кондопожский целлюлозно-бумажный комбинат. Разрушен пегматитовый завод, единственный в Советском Союзе. Уничтожены: хлебозавод, ГЭС, кирпичный завод, мебельная фабрика, райстройконтора, промышленные предприятия промсовета, шпаловый завод Леспромхоза со всем складским хозяйством. Финские оккупанты полностью уничтожили все культурные учреждения города — клуб бумажников, кинотеатр, детские ясли, детсад и т. д. Стёрты с лица земли здания: исполкома, райсовета, РК КП(б), НКВД и НКГБ, гостиницы, Госбанка, сельмага, городской пожарной команды и неполной средней школы. Уничтожены скульптуры вождей В. И. Ленина и И. В. Сталина у Дома культуры, около здания РК КП(б) и Сумастроя, сожжено до 250 жилых домов, принадлежащих бумкомбинату и населению.

При своём отступлении финские оккупанты взорвали все шоссейные и железнодорожные мосты через канал, мосты через реки Уницу, Лижму, Суну, канал ГЭС. Сожжены полностью с их рабочими посёлками и биржевым хозяйством Сумские и Уницкие лесозаводы.

Огромный ущерб финские оккупанты нанесли колхозному хозяйству района. Они стёрли с лица земли населённые пункты Тивдия, Лижма, Сопоха, ст. Лижма, ст. Кивач, дер. Янишполе, Андреев-Наволок и другие. Ущерб, нанесённый финскими временщиками нашей республике и мирным жителям в городе Кондопога, исчисляется в сотнях миллионов рублей.

(Подписи)

1944 года, 17 июля, гор. Олонец. Мы, нижеподписавшиеся, председатель Олонецкого исполкома Райсовета депутатов трудящихся Смирнов А. В., зам. председателя исполкома Герасимов Н. Ф., секретари райкома партии: Карахаев Н. Ф. и Бобков В. Н., составили настоящий акт об ущербе, нанесённом народному хозяйству Олонецкого района немецко-финскими захватчиками за время оккупации Олонецкого района.

Колхозы и колхозники ограблены финскими захватчиками. Только при отступлении из 6 колхозов района (им. Папанина, «Борьба», «Дружба», им. Егорова, им. Калинина, им. Крупской), угнано в Финляндию 147 лошадей, со сбруей и телегами, весь продуктивный скот, вывезены запасы овса, ржи, пшеницы, ячменя, гороха и т. д. По данным колхозников урожай колхозов в течение 3 лет на 80–85 % вывозился в Финляндию.

Так например, в колхозе «Искра», Туксинского сельсовета, в 1943 г. был собран урожай зерновых в 440 тонн. Финны выдали колхозникам за год по карточкам 72 тонны зерна, или 18 %, а остальное зерно вывезли в Финляндию. В колхозе им. Папанина, Олонецкого сельсовета, в 1943 г. собран урожай зерновых в 325 тонн. Выдано колхозникам в виде пайков за год 33 тонны зерна, остальное всё вывезено в Финляндию.

Имущество МТС района (мастерские с оборудованием, тракторы, сельскохозяйственные орудия) в большинстве увезены или уничтожены финнами.

Мелиоративная сеть на Олонецкой равнине, в которую Советским государством вложены до войны миллионы рублей, запущена до крайности.

Во главе большинства колхозов, расположенных на Олонецкой равнине, в период оккупации финские власти поставили начальников из лейтенантов и сержантов финской армии. Эти начальники широко практиковали избиения и аресты колхозников. Остальные же колхозы района финнами были распущены, а имущество их разграблено.

Ущерб:

По предприятиям района. Ильинский четырехрамный лесозавод полностью разрушен. При отступлении финны всё оборудование завода вывезли в Финляндию, а биржу пиломатериалов сожгли.

Запасы готовой продукции Олонецкого леспромхоза в количестве 400 тысяч плотных кубометров леса финны вывезли в Финляндию. Осталась в наличии в сплаве и на горе только 71 тысяча плотных кубометров леса, из них 57 тысяч кубометров дров и 14 тысяч кубометров деловой древесины. Предприятия Леспромхоза оккупанты разрушили. Уничтожен хлебозавод в г. Олонце. Разграблено и вывезено в Финляндию значительное количество орудий лова Ильинского рыбозавода и рыболовецких колхозов. Разрушены в значительной степени предприятия связи.

По социально-культурным учреждениям. В г. Олонце уничтожена средняя школа и детдом, клуб и школы в деревнях Видлице, Куйтежи, Тулоксе, Самбатукса. Имущество районных учреждений и больниц финскими захватчиками разграблено.

Уничтожено большинство магазинов и базы райпотребсоюза в г. Олонце и в г. Лодейное Поле.

При отступлении из района финские мерзавцы уничтожили все мосты, переправы и трубы по дорогам государственного, республиканского и местного значения.

Большие разрушения финны нанесли жилому фонду. Так, только в селе Самбатукса уничтожено 173 здания, в Обжанском сельсовете — свыше 100 дворов со всем имуществом.

При отступлении из Обжи финны выделили специальных факельщиков, которые ходили и поджигали дома.

Значительному разрушению подверглись также деревни Видлица, Тулокса, Торос-озеро и другие.

(Подписи)

3 июля 1944 года. Мы, нижеподписавшиеся, составили настоящий акт в том, что в карельской деревне Куйтежи, Олонецкого района, Карело-Финской ССР, финские захватчики перед уходом из деревни сожгли школу, 48 жилых домов, разграбили имущество жителей. Сжечь остальные дома финским злодеям помешал стремительный удар Красной Армии, финские изверги заминировали лесопильный завод и ряд жилых домов. Часть населения деревни угнали в Финляндию.

Настоящий акт подписали:

от местных жителей: Пётр Васильевич Исаев, Иван Андреевич Кондраков, Елизавета Васильевна Исаева;

от Красной Армии: гвардии капитан Караульник, гвардии капитан Федосеев, гвардии старший лейтенант Заяматкин, гвардии капитан медслужбы Гагарин.

22 июня 1944 года. Мы, нижеподписавшиеся, майор Серобаба Иван Иванович, капитан Мелентьев Василий Иванович, старший лейтенант Стёпин Николай Афанасьевич, рядовой Микшеев Василий Степанович, рядовой Ремшу Иван Фёдорович, составили настоящий акт о разрушениях, произведённых финскими захватчиками в посёлке Великая Губа Карело-Финской ССР в период временной его оккупации.

Посёлок Великая Губа состоял из 40 жилых домов. В годы советской власти в этом посёлке был построен шпалозавод, железнодорожный вокзал, хлебопекарня, водокачка и электростанция. Были также построены: клуб, школа, больница, библиотека, парикмахерская, изба-читальня и большое количество жилых домов для рабочих и служащих предприятий посёлка. Посёлок Великая Губа был связан веткой железной дороги с Кировской магистралью.

За период временного хозяйничания финские мерзавцы сожгли и уничтожили все жилые дома, предприятия и учреждения с их техникой и оборудованием.

Посёлок Великая Губа перестал существовать.

(Подписи)

АКТ

27 июля 1944 года. Мы, нижеподписавшиеся, майор юстиции Шульман, капитан Васильковский, капитан Гнилошкур, составили настоящий акт о следующем:

Финские бандиты, отступая из села Устье, близ озера Долгое, сожгли все государственные и колхозные постройки. Сожжены здания сельсовета, кооператива, три колхозных конюшни, два склада для удобрений, взорваны деревянный мост и плотина через реку, длиной в 25–30 метров, колхозная скотоферма на 40 голов скота, — а скот угнан в Финляндию.

(Подписи)

Конкретными виновниками порабощения советских людей, организаторами грабежей, произвола и зверств на временно оккупированной территории К-Ф ССР являются:

1. Командующий Военным Управлением Восточной Карелией подполковник В. А. Котилайнен.

2. Его помощник подполковник Густав Рагнар Нордстрем.

3. Начальник штаба Военного Управления Восточной Карелией подполковник Эйно Куусела.

4. Председатель совета — директор Рахикайнен.

5. Его заместитель — капитан Паул Мартин.

6. Учитель В. Кейхяс (Вокнаволок).

7. Директор Янне Раямаа (Вокнаволок).

8. Капитан Вилхо Тимонен (Ухта).

9. Лейтенант Микко Карвонен (Кестеньга).

10. Прапорщик Симо Аскала (Мунозеро).

11. Редактор Лассе Кунтиярви (Оланга).

12. Пастор Пааво Саариокоски (Кестеньга).

13. Капитан Паули Ипатти (Реболы).

14. Директор Юхо Маттинен (Вокнаволок).

15. Прапорщик Ниило Киркки (Ругозеро).

16. Полковник Урхо Койтто Сихвонен — Олонецкий округ.

17. Подполковник Вейкко Вясянен — Масельский округ (Реболы).

18. Подполковник Вильё Вейкко Палохеймо (Куусамо).

19. Комендант Заонежского округа Ронканен.

20. Комендант Петрозаводского концлагеря Валентин Микс.

21. Начальник лагеря Мустио Мармула.

22. Начальник Святозерского лагеря Ранталайнен.

23. Его помощник мл. сержант Полевой.

24. Пом. нач. Пряжинского лагеря — Ваалу.

Вся эта банда прислужников Гитлера в своих наглых действиях руководствовалась прямыми указаниями финской правящей клики.

За все зверства, издевательства и многочисленные факты злодеяний должны нести всю полноту ответственности следующие финские правители:

1. Начальник Военного Управления Восточной Карелией генерал-майор Араюри (который в июне 1942 г. сменил по этой должности полковника Котилайнен).

2. Начальник земельного отдела Военного Управления Восточной Карелией капитан Верис, в прошлом агроном.

3. Начальник штаба Военного Управления Северо-Восточной Карелией «Виена» — подполковник Палохеймо.

4. Начальник отдела кадров Военного Управления «Виена» лейтенант Пёсё.

5. Начальник земельного отдела Военного Управления «Виена» прапорщик Тийро.

6. Начальник отдела просвещения Военного Управления капитан Коскивирта.

7. Начальник Социального обеспечения майор Парвиайнен.

8. Начальник промышленного отдела лейтенант Койвистойнен.

9. Начальник ПВО Военного Управления Восточной Карелией капитан Ханкунен.

10. Редактор газеты «Вапаа Карьяла» — Тимонён.

11. Начальник Олонецкого округа полковник Урхо Сихвонен.

12. Комендант Заонежского округа Ронканен.

13. Начальник участка Ламбасручей Пернанен, агроном Арттула, десятник Пааволайнен, лейтенант полиции Иван Коверо и его помощник Август Пухакка.