Чужая жена (СИ)

34. Демид

Слава богу, менты приехали быстро, а следом и скорая. Ольгу допрашивали опера, я сидел в карете на перевязке. Пустяковая царапина, а столько крови…

— Повезло вам, мужчина, — говорит врач, накладывая стерильную повязку. — Чуть левее, и прямо в сердце…

— Я везучий парень, знаете ли, — пытаюсь шутить. — Вон, в какие руки заботливые попал.

Костяшки на руках медики обработали тоже. От госпитализации я отказался. Какая, на хуй, больница, если Оля в таком состоянии? Стоит, трясётся, как листик на ветру, двух слов сказать не может зубы клацают. Я накинул на неё свою куртку, но её всё равно колотит. Не куртка должна её успокаивать, а я, но я всё ещё в скорой.

— У вас есть успокоительное? — спрашиваю у врача, который, наконец, заканчивает меня перевязывать.

— Для вас?

— Для моей девушки, — киваю в открытую дверь скорой на улицу.

— Вообще, не положено… — мямлит женщина.

— Я заплачу.

— Не в этом дело… — смотрит на Олю, потом на меня. — Хорошо, позовите свою девушку, — сжалилась врач.

Я выхожу из скорой, забираю ненадолго Олю у оперов. Она изо всех сил упирается, не хочет заходить в карету, потому что в ней лежит Андрей. Ему тоже уже оказали помощь, он в наручниках, но он в сознании, именно это и пугает мою девочку.

— Оль, пожалуйста! — прошу я. — Ради меня!

Это срабатывает, и ей вкалывают что-то внутривенно. Обнимаю Олю здоровой рукой и больше не отпускаю. Она жмётся ко мне, пытаясь спрятаться от всего мира, но без неё с преступлением не разобраться, и она это понимает. И я понимаю, поэтому сердце разрывается оттого, что ей приходится переживать дальше.

Опера заканчивают у озера, после этого скорая вместе с бандитом уезжает, а мы забираем труп Джека и едем в мой домик. Олю уже не шокирует известие о том, что её драгоценности спёрли, она перестаёт плакать, просто отвечает на вопросы оперативника. Наверное, успокоительное подействовало.

У нас снимают отпечатки пальцев, потом у перепуганной до смерти Татьяны и Павла Кузьмича. Этот ад длится до полуночи. После всех допросов и манипуляций полиция уезжает. Можно выдохнуть, но не могу.

Татьяна греет для нас с Олей ужин, но я совершенно не чувствую голода. Совсем ничего не чувствую. Будто бы всё, что произошло, что происходит сейчас, случилось не со мной, не с нами.

— Увези меня отсюда, Демид! Увези! — со слезами на глазах просит Оля.

Согласен, тут опасно оставаться, по крайней мере, пока не поймали подельника Андрея. Я вызываю водителя и велю Оле собираться.

Отлучаюсь на полчаса из дома, чтобы похоронить Джека и сделать звонок одной шишке ментовской. Несмотря на поздний час, полковник берёт трубку и заверяет меня, что лично проследит за ходом следствия. Остальное зависит от полиции, больше я ничего не могу сделать в данной ситуации.

Павел Кузьмич помогает выкопать для Джека яму во дворе под деревом и закопать ещё не окоченевший труп собаки.

Жалко пса. Хороший был друг. Защитник. Можно сказать, я ему обязан жизнью Оли.

На месте Джека могла оказаться она. Осознание этого продирается ко мне, будто через вату, врывается, как цунами, бьёт прямо в сердце. Я едва не потерял её, господи!

Меня накрывает паникой и злостью. Я же говорил ей сидеть дома? Предупреждал, чтобы не шлялась без меня нигде? Связалась с какими-то ублюдками и даже мне не сказала. Что мне ещё сделать, чтобы докопаться до её крошечного мозга? Умереть?

Драгоценности меня почти не волнуют. Найдут — хорошо, не найдут — не мои проблемы. Сколько можно? Пусть о них плачет хозяйка. Как пришли, так и ушли.

Отлупить её по заднице? Ну, реально?

Слова о том, что Оля меня любит, кажутся бесконечно слащавыми. Она просто испугалась, что я вкачу ей пиздячек, устрою скандал, вот и ляпнула не подумав, чтобы избежать ссоры.

Я ещё не выдернул её из одной жопы, а она уже влезла в другую. Просто поразительно! Может, и не выйдет у меня ей помочь? Может, мне это не по силам? Я был готов с ней нянчиться, но…

— Демид, я готова! — окликнула меня Оля с крыльца. В руках она держала сумку, будто бы была намерена свалить отсюда, хоть пешком.

— А ужин?

Отхожу от сырого бугра земли, иду к ней. Ей надо поесть и мне надо поесть. И успокоиться.

За столом мы молчим, каждый уйдя в свои мысли. Оля на меня почти не смотрит. А если и смотрит, то как запуганный зверёк. Простреленное плечо начинает адски ныть, так что я уже не могу думать ни о чём, как о своём ранении.

Мне хочется стукнуть кулаком по столу и наорать на Ольгу, но разве я могу? Я устал. Боже, как же я устал…

И я беру себя в руки, потому что должен. Потому что Оля глупая девочка, а я мужик. И несу за неё ответственность. Именно я, а не кто-то ещё и даже не она сама.

Приезжает водитель, и Оля бежит к машине вперёд меня. Мы быстро прощаемся с Павлом Кузьмичём и Татьяной. Я приказываю им запереться за нами и глядеть в оба.

По дороге в город Оля засыпает. Я прижимаю её к себе, морщась от боли в плече, и меня отпускает. Смотрю на нежные, юные черты лица девушки, а из меня вышибает слёзы. Она красива, как ангел, чёрт бы её побрал!

Мне становится страшно оттого, что могло бы с ней случиться, если бы я внезапно не нагрянул в гости. Если бы не моя тоска по ней, если бы я не соскучился и не примчался без предупреждения, этот маньяк изнасиловал бы Олю и убил, пока его подельник шмонал дом. А если бы я предупредил Олю, что приеду, она бы просто никуда не пошла. Она же просила предупреждать её…

Это я виноват в том, что случилось. Только я один. Я не должен был оставлять её одну, не должен был вообще привозить её в этот дом, как заключённую. Это я затеял весь этот цирк с принуждением, пытаясь самому себе что-то доказать.

Это было мелочно и низко. Я вспоминаю, сколько Оля вытерпела от меня за это время, и мне становится противно от себя самого. Пусть она и меркантильна, но такого всё равно не заслужила.

Оля спит так крепко, что мне не хочется её будить. Ей нужно поспать, обязательно нужно. Она такая слабая и хрупкая, что сон ей просто необходим. Беру её на руки. Она почти ничего не весит, но боль в плече заставляет меня стиснуть зубы. Водитель помогает с сумкой Оли и придерживает мне двери.

Кладу девушку на свою кровать, отпускаю водителя и сажусь на корточки вглядываясь в любимое лицо. Здесь она должна быть, а не где-то ещё. Её место рядом со мной.