Чужая игра

Киллер

Я был в ужасе.

Крохотный комочек благоразумия совершенно исчез во всепоглощающем мандраже, обрушившемся на меня словно горный сель.

Выбиваясь из последних сил, задыхаясь и тщетно взывая о помощи неизвестно к кому, я несся в середине бурного потока непонятно куда и без надежды за что-нибудь зацепиться.

Я испугался встречи с семьей.

Как часто я представлял этот момент, и с каким спокойствием и умиротворением я засыпал, так и не досмотрев свой бесконечный «семейный» сериал, вызванный к жизни разгулявшейся фантазией. И вот теперь все позади, а я едва не шарахаюсь в сторону, когда меня обнимает жена.

Я не узнавал жену и сына!

Это было так страшно, что хотелось удариться лбом о стенку, чтобы вернуть мозги на полагающееся им место. Уж лучше вообще размазать их по камням, чем быть полупридурком.

По ночам я лежал рядом с женой неподвижный как колода, и едва не бездыханный до тех пор, пока она не засыпала.

А затем тихо вставал, шел в спальню сына и ложился прямо на коврик возле его кроватки.

Едва начинал брезжить рассвет и принималась ворочаться, просыпаясь, Ольга, я вскакивал на ноги и опрометью бросался заниматься по хозяйству.

Но самыми тяжкими были минуты близости.

Все мое естество противилось тому насилию, что я совершал над собой каждый раз, когда просто был обязан ответить на ласки жены.

И когда дело доходило до самого главного, я едва не медитировал в постели, лишь бы выполнить свой супружеский долг.

Наверное, Ольга чувствовала мое состояние, но старалась не подавать виду.

Она была ровна в обращении, ласкова, не назойлива — даже в постели — и очень находчиво выходила из неловких положений, в которых я оказывался гораздо чаще, чем мог представить в своих самых мрачных предположениях.

Иногда мне казалось, что Ольга изучает меня, как подопытного кролика.

Все как в научных экспериментах по психологии, о чем я читал в каком-то журнале во время плавания из Пирея в Новороссийск: вопрос — реакция — ответ; если ответ положительный — на сколько баллов; отрицательный — больше не повторяются даже варианты вопроса, а иногда и тема снимается.

И в конце концов вопросы задаются только по высшей отметке шкалы положительности, реакция — соответственная, а ответ можно угадать заранее.

Однако если с женой у меня был всего лишь большой напряг, то с сыном я чувствовал себя и вовсе скверно — мальчик стал немым.

Ольга мне рассказала, что во время эвакуации из Непала — когда пришло известие о моей гибели — они пробирались через джунгли, чтобы добраться незамеченными до железнодорожной станции.

Я не мог не отдать ей должное — решение было мудрым и своевременным. Она каким-то шестым чувством поняла, что меня просто убили и скоро может наступить ее очередь.

Чтобы спасти сына, Ольга не мешкая собрала свои скудные пожитки и задолго до рассвета покинула дом, купленный для нее неизвестным человеком, почти не говорившим по-русски.

Беда случилась почти у самой станции, возле небольшой деревеньки. Их приютил на ночь деревенский пастух.

Утром он проводил Ольгу с сыном к началу самой короткой тропы, ведущей на станцию, и уже было повернул обратно, как на него набросился тигр-людоед. Он растерзал бедного гуркха прямо на глазах мальчика, находившегося в пяти шагах от места трагедии.

Старый хромой хищник, как потом оказалось, уже не раз совершал подобные разбойничьи набеги на окрестные деревеньки и даже на саму станцию, совершенно не опасаясь ни охотников, ни пышущих паром чудовищ, бегающих по железным рельсам.

Он уже не мог охотиться на быстроногую дичь, был всегда голоден, а потому убивал все живое, что встречалось ему на пути.

Однако ни сына, ни жену тигр не тронул — представители его породы очень редко убивают без надобности. Зверь удовлетворился одним пастухом, которого уволок в глубь джунглей.

С тех пор Андрейка перестал разговаривать. Он дичился всего, а в особенности незнакомых людей.

Увы, я для него пока был чужим…

Как только я ни изощрялся, чтобы заинтересовать его, растопить лед холодной отчужденности. Он смотрел на меня затравленным зверьком, а я чувствовал, как мое сердце кроится на куски: ведь это я, я виноват в том, что так случилось! Я и моя проклятая «профессия».

Как мне было тяжело…

Но я не сдавался.

Я пытался мастерить для него игрушки, даже иногда что-то получалось, баловал сладостями (их привозили в спецзону по первому моему требованию), читал на ночь сказки…

Мне иногда казалось, что временами он и матери сторонится.

Единственным живым существом в доме, к кому Андрейка относился с трепетной любовью, была канарейка.

Ее принес Ливенцов — кто-то из временных жителей зоны уезжал, и бедная пичуга оставалась бесхозной.

Впрочем, в этом городке, похоже, все были временные.

Каждый имел свое «жизненное пространство» вокруг коттеджа, за пределы которого не выходил никогда. В гости друг к другу никто не набивался, а при редких случайных встречах, так сказать, в «приграничной полосе» все торопились показать спину.

Я тоже не был исключением.

Так прошло десять дней.

Я понимал, что «сюрприз» Абросимов преподнес не за красивые глазки. И знал — мне не отвертеться от его предложения.

Каким бы оно ни было…

Ведь ставкой в нашей игре была моя семья. А на что способны спецслужбы, если им очень понадобится довести операцию до логического завершения, я уже видел в Греции.

Поэтому насчет выбора «быть или не быть» у меня иллюзий не возникало. Я должен смириться со своей участью и постараться выполнить задание без сучка и задоринки.

Наверное, я мог бы уйти из зоны. Даже с семьей, хотя это было очень опасно. И очень непросто.

Пришлось бы брать в заложники Абросимова и генерала, который был здесь главным. Правда, его я не видел, но нечаянно подслушал разговор врача и Пестряги, регулярно навещавших выздоравливающего Андрейку.

Оказалось, что в городке есть вертолетная площадка. Но «вертушка» находилась в личном распоряжении шефа спецзоны, генерал-майора, которого собеседники называли Абреком.

Я так и не понял, что это — имя или кличка.

И все равно даже такой вариант в случае идеального исполнения не мог гарантировать полной безопасности семьи.

Ведь не исключено, что вокруг зоны были еще и защитные пояса, где командовали другие люди. И они могли спокойно наплевать на жизни своих коллег-заложников, исполняя приказ вышестоящего начальства, без пропуска и пароля выход из городка возможен только вперед ногами в цинковом гробу.

А в том, что спецзона была засекречена по максимуму, я уже убедился.

Иногда я вспоминал Анну. Чаще всего ночью, лежа рядом с женой.

И в такие моменты мне становилось так стыдно, что я благодарил благословенную темноту, скрывавшую мой виноватый вид.

Но все равно эти воспоминания были для меня приятны и вызывали какую-то легкую и сладостную тоску…

Абросимов приехал в понедельник. По его озабоченному и усталому виду я понял — пора.

— Да, нужно принимать решение, Карасев, — твердо сказал полковник.

Мы были одни; Ольга и Андрейка пошли прогуляться.

Я ответил ему тяжелым, сумрачным взглядом. Не было у меня доверия к Абросимову — и все тут. Внутри у него притаилось что-то гаденькое, ненастоящее… Про таких говорят — человек с двойным дном.

— Ваши родные здесь в полной безопасности, — продолжал Абросимов, напрочь проигнорировав мое настроение, — хорошо обеспечены и могут находиться в городке сколько угодно. Ничего необычного в этом нет — так живут семьи многих офицеров в отдаленных гарнизонах. Вы поступаете к нам в качестве вольнонаемного с выплатой жалованья и премиальных. Все чин чинарем.

— Не очень в это верится… — буркнул я независимо.

— Уж поверьте. Прошлое забыто и стерто, получите новые документы и легенду. А там…

— Только не нужно рассказывать мне, что будет потом. Я не настолько наивен, чтобы не знать, чем может все обернуться.

— Все зависит от вас.

— Опять двадцать пять. Ничего от меня не зависит. Так же, как и от вас. Но про меня ладно, а вот семья…

— С семьей будет все в порядке. Даю слово офицера.

Слово офицера… Я едва не рассмеялся ему прямо в лицо. У тебя, сволочь, даже документы фальшивые, не говоря уже о твоих сладких речах, попахивающих смертью.

Но я сдержался. И сказал:

— Слово к делу не пришьешь. Вы ведь не всесильны. Ситуация может измениться в любой день или час.

— Может, — неохотно согласился Абросимов. — Но мы постараемся минимизировать всякие неожиданности.

— Я требую гарантий.

— Что вы подразумеваете под понятием «гарантии»?

— Я хочу увезти жену и сына подальше отсюда.

— То есть за рубеж?

— Хотя бы…

— Нет.

— Тогда не важно куда. Лишь бы как можно дальше отсюда. И чтобы об их местонахождении знал лишь я один.

— Ни в коем случае, — отрезал Абросимов. — Так не пойдет. Надеюсь, вам не нужно объяснять почему.

— Вы очень рискуете, полковник… — глухо сказал я, пытаясь унять приступ злобы. — Я не люблю, когда меня держат на коротком поводке. Можете не сомневаться — я выполню все, что вы прикажете. Но мне будет гораздо спокойней, если семья окажется вне вашего поля зрения. Игра должна идти на равных и без дураков.

— Вы мне угрожаете? — Абросимов налился кровью.

— Предупреждаю.

— Карасев, вы забываетесь! Здесь командую парадом я, и никто иной. И будет так, как я решил.

— Я не военный человек. И чувство субординации мне незнакомо. Поэтому не нужно наступать мне на горло. Если, конечно, вы ждете от меня эффективной работы.

— Все это верно. Но в ваших требованиях упущен из виду один важный момент — вы не рядовой гражданин и тем более не офицер разведки. Вы преступник, осужденный к высшей мере. И мы даем вам шанс искупить свою вину. Вместо того, чтобы отправить в распоряжение расстрельной команды. Так кто должен требовать гарантий?

— Вы рискуете… — Я закусил удила. — Я и впрямь не вправе что-либо требовать. Но не дай вам бог попытаться обмануть меня!

— В теории обман всего лишь несовпадение мнений по одному и тому же поводу.

— Это голая казуистика.

— Пусть так. Но вы можете быть спокойны — с головы Ольги и мальчика даже волос не упадет. Могу поклясться чем угодно.

— Ваши клятвы что дождь в пустыне. Закончился, и вновь одни сухие пески. Мне это знакомо…

— У меня нет причин вас обманывать.

— К вам в голову не заглянешь.

— Верно. Придется, Карасев, принять все на веру.

— Наверное, придется…

— Все остальное — в ваших руках.

— Еще бы. Мне это так знакомо… насчет моих рук… А что касается вашей трактовки «теории» обмана, то лучше бы она не подтвердилась на практике. По крайней мере, в нашем конкретном случае.

— Будем стараться вместе. У вас задание настолько ответственное и опасное — скрывать не буду, — что ни о каких подвохах с нашей стороны просто не может быть и речи.

— Вы хотите сказать, что только дурак рубит сук, на котором сидит?

— Что-то в этом роде… Так вы согласны?

— А у меня есть альтернатива?

— Значит, договорились. — Абросимов смотрел на меня угрюмо, жестко и с некоторым сомнением.

— И учтите — мы на вас очень надеемся.

— Я польщен.

Полковник сделал вид, что не понял мой сарказм. Он сказал:

— Фамилию и имя мы вам оставили те же, что и в ваших нынешних документах, — Алексей Листопадов…

— Пусть будет так, — согласился я с полным безразличием.

— Только мы более тщательно поработали над некоторыми моментами биографии, — продолжал он невозмутимо. — У вас на подготовку к внедрению есть еще неделя.

— К внедрению?

— Именно. Теперь уже можно открыть карты: вы должны проникнуть в охранное подразделение «Витас-банка».

— Всего лишь…

Я был несколько разочарован и в то же время почувствовал облегчение — слава богу, что не нужно выезжать за границу.

И главное — пока не нужно никого убивать.

— Напрасно радуетесь. Задание очень опасное. При попытке внедрения мы уже потеряли двух человек. И смею вас уверить, не самых худших.

— Значит, плохо готовили операцию.

— Не исключено… — Полковник поиграл желваками. — Но теперь мы постарались учесть все, что только возможно.

— От нелепых случайностей не застрахован никто.

— Это верно….

— Но если профи дали маху, то как я смогу выполнить задание? Ведь ваших академий я не заканчивал.

— Что и является изюминкой нашего замысла… — Абросимов хитро ухмыльнулся.

— И с чем ее есть, эту вашу изюминку? — спросил я. — В ваших делах я дуб дубом.

— В этом вся соль. Дело в том, что, к нашему несчастью, службу охраны возглавляет бывший сотрудник ГРУ. И его провести очень трудно.

— Если только в нем загвоздка…

— Мы думали над этим вопросом…

— И до чего додумались?

— Мы пришли к выводу, что, во-первых, ликвидировать начальника охраны не так просто…

— Ну, это как сказать… — Я криво осклабился. — Убить можно кого угодно. И где угодно.

— В этом вопросе с вами спорить трудно, — поддел меня Абросимов. — Вы большой практик…

— Не я один. В нашей стране заказные убийства случаются через день. Если не чаще. И совершаются они, между прочим, профессионалами. В большинстве случаев.

— Что вы хотите этим сказать?

— А то, что профи не растут в лесу, как грибы. Почти все они прошли школу армейских и прочих спецподразделений. Не так ли?

— Так, — вынужден был согласиться Абросимов. — Но мы отклонились от главной темы.

— Валяйте. Я весь внимание.

— Так вот, во-вторых, — на принадлежности Чона к профессионалам военной разведки и строится наш план.

— Значит, если я вас правильно понял, в «Витас-банке» мне не нужно будет использовать, скажем так, свой опыт ликвидатора? — спросил я с невольным душевным трепетом.

Неужели на этот раз повезло и мне не придется снова марать руки?!

— Скорее всего, нет.

— Тогда чем я должен заниматься?

Я немного приободрился и почувствовал себя уверенней.

— Для нас главное — достоверная информация из первых рук. Техническое оснащение операции будет на высшем уровне.

— В этом я не сомневаюсь. С вашими возможностями…

— А еще мы создадим под вас группу наружного наблюдения и поддержки.

— Нет! К черту вашу группу поддержки. Обойдусь.

— Но группа наружного наблюдения просто необходима!

— Зачем?

— Чтобы мы могли вовремя вмешаться, если что-то пойдет не по плану.

— Вы говорили, что Чон — ваш коллега. Не так ли? — спросил я.

— Да, так.

— И говорили, что его провести очень трудно. Тогда почему при подготовке плана операции вы как-то упустили из виду его высокий профессионализм? Вашу наружку он вычислит в два счета. Я в этом уверен.

— Мы будем вести наблюдение только с помощью технических средств, — сказал Абросимов.

— Ладно, не буду спорить. Что касается наблюдения, то это ваши дела. Но эти люди ни в коем случае не должны знать, кто я на самом деле.

— Разумно… — Абросимов посмотрел на меня с удивлением. — Я вас понимаю, сказал он задумчиво. — Но это может быть очень опасно…

— Как вам сказать… Может, да, а возможно, и нет. Просто я не хочу присоединиться раньше времени к компании ваших двух парней, которых могли просто сдать их коллеги, вольно или невольно.

— Мы проверяли всех причастных к обеспечению операции…

— Вы им заглядывали в мозги? — бесцеремонно перебил я полковника.

— Нет, но…

— Я не хочу больше дискутировать на эту тему. Кто еще, кроме вас, будет знать о моем внедрении?

— Только Ливенцов. И наш шеф.

— Это много.

— Я понимаю, но вам ведь нужен связник и доверенное лицо, потому как мне вообще нельзя сейчас даже голову высунуть — вмиг засекут.

— А шеф?

— Куда денешься… — Абросимов с огорчением развел руками. — От шефа многое зависит, — сказал он с невольным вздохом сожаления. — Попытаюсь держать язык за зубами, насколько это возможно.

— И на том спасибо.

— Мы уезжаем через два часа. Неделя на подготовку в нашем специальном центре — и вперед.

Я невольно вздрогнул.

Специальный центр… Уж не тот ли, где я был «куклой»?

Нет, только не туда!

— Что такое специальный центр? — спросил я с дрожью в голосе.

— Это такое место, где проверяется готовность сотрудника выполнить задание.

— Каким образом?

— Там мы уточняем детали предстоящего задания и проигрываем нестандартные ситуации, которые могут случиться в процессе работы.

— Где находится этот… специальный центр?

— Зачем это вам? — удивился Абросимов.

— Нужно!

— Странное желание… — задумчиво сказал Абросимов, пристально изучая мое лицо. — Чтобы не сказать больше…

— Я должен знать!

— A-а, понятно, — наконец сообразил Абросимов. — Вам нужно было сразу сказать…

— Это тот самый?..

— Нет. Там, где вы были в роли «куклы», — учебный центр. А то место, где будете следующую неделю, скорее похоже на санаторий. В спеццентре можно хорошо отдохнуть, немного потренироваться, чтобы быть в форме, и убрать все нестыковки плана оперативных мероприятий.

Я облегченно вздохнул. И спросил:

— Скажите, а почему вы остановили свой выбор на мне?

— Это не секрет. Уже не секрет… — Он хитро улыбнулся. — Во-первых, ваше прошлое. Если вас и раскроют, то только лишь как киллера со стажем, который просто решил сменить свое амплуа.

— Мне от этого легче не будет…

— Верное замечание. Во-вторых, вы настолько хорошо держались на допросе, что я едва вам не поверил. Похоже, что даже при применении сильных психотропных средств вы каким-то образом можете управлять своими эмоциями. Здесь есть два варианта: или у вас очень сильная воля, или вы где-то прошли спецподготовку. Я прав?

— Трудно сказать… — Я пожал плечами. — Не забывайте, что у меня амнезия.

— Впрочем, это уже не суть важно. Главное, что вас расколоть не так просто. Конечно — и вам, уверен, это известно, — есть и другие методы ведения допросов, более жесткие и практически стопроцентно эффективные. Однако к ним обычно прибегают в крайнем случае, когда материал уже не представляет ценности и не важно, что с ним потом случится. Думаю, до этого во время выполнения задания не дойдет: или вы сами выкрутитесь, или мы поможем.

— Материал?..

— Не будем спорить о терминах, — резко отмахнулся Абросимов. — Это не имеет принципиального значения.

— Для кого как…

Абросимов посмотрел на меня долгим изучающим взглядом.

— Ну и в-третьих, — сказал он после небольшой паузы, — я теперь знаю, как вы работали в Непале и Греции…

— Даже так?

Я спокойно выдержал его взгляд, хотя так и не смог убрать с лица скептическое выражение.

— Может, мне и не все известно, — вынужден был согласиться Абросимов. — Но и тех сведений, что пополнили ваше досье, достаточно, чтобы сказать — да, именно такой человек нам и нужен. Убедительно?

— Вполне… — сдержанно ответил я.

А в уме простонал: будьте вы все прокляты!

Хотел бы я знать, чем отличается убийца самодеятельный или тот, который работает на мафию, от того, кто находится на государственной службе?

— И последнее: где находится «Витас-банк»? — спросил я, остывая.

Когда Абросимов ответил с совершенно безразличным видом, я едва не охнул от горячей волны, которая обожгла мою и так искалеченную память, — неужели?!

Об этом городе мне рассказывал Сидор. И уже тогда я вспомнил так много деталей, что даже удивился.

И позже, когда я сидел под замком, стоило мне закрыть глаза и прокрутить разговор с ним, туманная глыба города начинала приобретать ясные очертания: дома, улицы, скверы, коммунальная квартира, наполненная гулом до боли знакомых голосов, где, как мне казалось, я различал и собственный…

Наверное, это был мой родной город.

Так, по крайней мере, утверждал Сидор на основании наших прежних разговоров, когда я еще был в здравом уме и мы вместе, как он выразился, «совершали гастроль» в тех местах.

Я вдруг до горячечного зуда захотел как можно быстрее оказаться в той стороне.

Вдруг мне сказочно повезет и на родных мостовых я наконец отыщу свою загубленную в чужих землях память?

И еще одно кольнуло меня под сердце острым шилом: а ведь Абросимов знает, что меня связывает с этим городом.

Знает!

При моей амнезии оказаться там…

Что задумал этот козел? Несмотря на внешне респектабельный вид, у Абросимова была гнилая душонка. Я это понял сразу.

И чем дольше мне приходилось с ним общаться, тем больше крепла моя убежденность в том, что я в своих предположениях не ошибся.

Я ему до сих пор не верил ни на копейку, а теперь…

Сукин сын!