Чужие грехи

Глава 13

К тому времени как Джеймс возвратился к своему обшарпанному трейлеру, автомобиля Мартина уже и след простыл. Джеймс намеренно отсутствовал так долго; он хотел, чтобы даже Энни Сазерленд, по возможности, выветрился. Тогда ему будет легче сосредоточиться на своей задаче.

Вечерело, солнце клонилось к закату, и кусачая осенняя прохлада, спускающаяся ночью на пустыню, уже вступала в свои права, когда Джеймс быстро и четко отомкнул все замки на тяжелой бронированной двери трейлера. Затем, толкнув дверь, вошел.

Внутри было темно и безмолвно. Кто-то оставил включенной одну лампу, но она едва-едва рассеивала мрак. Прикрыв за собой дверь, Джеймс бесшумно извлек пистолет.

Он сразу понял, что не один. Звериное чутье, благодаря которому он до сих пор оставался в живых, не подвело его и на этот раз. Кто-то подстерегал его в темноте, и ни одно из возможных объяснений его не устраивало.

Быть может, Энни укатила в машине Мартина, оставив самого его здесь. Либо они уехали вдвоем, но кто-то выследил Мартина, и теперь подкарауливал здесь, в засаде. Кто-то, хотевший заставить Джеймса навеки замолчать.

Этот вариант устроил бы Джеймс более всех остальных. Не то, чтобы он хотел умереть — смерть была ему безразлична. Но зато у него просто руки чесались выпустить кому-нибудь кишки. Сейчас он испытал бы от этого удовольствие.

Но оставалась и третья возможность, самая неприемлемая. Мартин мог не взять с собой Энни. Либо Энни сама отказалась поехать с ним.

Мало чего в жизни боялся Джеймс Маккинли и мало кто мог его испугать. Однако Энни Сазерленд обладала этой способностью. Прав был Мартин — она делала его уязвимым. Джеймс предпочел бы встретиться лицом к лицу с дюжиной отборных людей Кэрью, или даже поехать в Ирландию, нежели, войдя в спальню, увидеть Энни Сазерленд.

И он вошел туда, держа пистолет наизготовку. Энни лежала в постели совершенно неподвижно; над простыней виднелась лишь копна волос.

Джеймс уже проверил все уголки, где мог затаиться враг. Кроме Энни, в трейлере не было ни души. Хотя пока Джеймс ещё не знал, жива ли сама Энни.

Он бесшумно продвинулся к кровати, шаря глазами по волосам Энни — не окровавлены ли они? И принюхивался, пытаясь уловить запах смерти. Энни по-прежнему лежала, не шелохнувшись, и Джеймс, приблизившись к ней вплотную, рывком стянул простыню с её лица.

Энни раскрыла глаза и, заморгав, уставилась на него; холодный ствол пистолета едва не прикасался к её щеке.

— Вы меня застрелите, Джеймс? — спросила она чуть охрипшим голосом.

Маккинли и сам задавал себе этот вопрос.

— Возможно, так было бы лучше, — ответил он, убирая пистолет. — Где Мартин?

— Думаю, что возвращается в Вашингтон.

— Без тебя?

— Как видите. Я не захотела с ним ехать.

— Не верю. Мартин не из тех людей, которым можно так легко отказать. Когда надо, он умеет быть жестким и способен настоять на своем.

— Вы тоже.

Что-то в голосе Энни насторожило его. Присев на краешек кровати, Джеймс с мрачным удовлетворением заметил, что Энни отползла от него подальше. И попытался понять, чего она страшится? Секса? Или смерти?

— И что наговорил тебе Мартин? Какой лапши на уши навесил? Ты слишком доверчива. Всегда такой была. Уин мог заставить тебя поверить чему угодно. Что, интересно, сказал тебе Мартин, чтобы убедить тебя остаться?

— Он ни в чем меня не убеждал. Просто смирился с тем, что я с ним не поеду. В отличие от некоторых, которые меня недооценивают, он знает цену моему упрямству.

— Это я тебя недооцениваю?

— Да, потому что плохо меня знаете. Можете запугивать меня сколько угодно, Джеймс, но только заранее предупреждаю: ничего у вас не выйдет. Я обратилась к вам, чтобы получить ответы на интересующие меня вопросы, и вы дали мне свое слово.

— Ты обратилась ко мне за отмщением.

— Возможно. Но только поначалу. Теперь я уже этого не хочу. Пожалуйста, Джеймс, умоляю вас.

Голос её смягчился; она и в самом деле молила его. Что ж, тем лучше.

— И ты хочешь узнать правду, даже если придется заплатить за неё жизнью?

Энни даже глазом не моргнула.

— Да.

Он решил попытать счастья ещё разок.

— Энни, ты даже не представляешь, в какую опасную игру ввязываешься. Все твои иллюзии рассыплются в пух и прах.

— Я уже давно не питаю на ваш счет никаких иллюзий.

— Речь идет не обо мне, а о твоем отце, — с плохо скрытым нетерпением поправил он. — О вашей спокойной и безмятежной жизни. Ты даже представить себе не можешь, что за всем этим кроется. И ты совершенно не знаешь меня. Что я за человек, и чем занимаюсь.

— А вы мне это скажете?

— Нет, черт побери!

— Ну и ладно. Мартин мне уже все рассказал.

Джеймс вытаращился на нее.

— Что именно?

— Чем вы зарабатываете на жизнь. Чем занимались по приказанию моего отца. По его словам, вас прозвали доктор Смерть. Почему?

— Потому что я быстро откликаюсь на вызов, скрупулезен и не причиняю боли. Вдобавок посещаю больных на дому. — Голос его был холоден как лед. — Что ещё рассказал тебе Мартин?

— Что вы с моим отцом проводили тайные операции. Он указывал на определенного человека, а вы… устраняли его. Остальные члены вашей организации были не в курсе происходящего, но потом, когда проведали об этом, вынесли решение о ликвидации моего папы.

— Что ж, звучит вполне логично, — признал Джеймс. — Правда, в таком случае я не понимаю, почему ты здесь. Ты уже все знаешь. Тебе известно, за что твоему отцу вынесли смертный приговор. Почему же ты не уехала с Мартином?

— Но ведь и вам, в таком случае, все известно. Мартин сказал, что на вас тоже идет охота. Почему же вы согласились отправиться сюда со мной? Почему не отослали меня прочь и не остались на своем острове? Так, по крайней мере, вы были в безопасности.

— Не совсем. За моим скальпом то и дело кого-то присылали. Причем всякий раз больше и больше.

— Это вы убили Мэри Маргарет Хэноувер?

— Это тебе тоже Мартин сказал? — Откинувшись на спинку софы, Джеймс пристально смотрел на Энни из-под полуприкрытых век. — Интересно, как он сам узнал об этом?

— А вас это не тронуло?

— Это моя профессия, — признал Джеймс. — Меня этому обучили. Я уже давно об этом не думаю. Я говорил тебе, что продал душу дьяволу, но ты не поверила. А ведь это правда.

— А… мой папа?

Энни была готова вот-вот расплакаться; глаза её подозрительно блестели, хотя голос звучал твердо. Джеймс даже на мгновение усомнился, стоит ли подвергать её такому испытанию. Затем решил, что все-таки не станет её щадить, ибо время лжи и притворства минуло безвозвратно.

— У него души не было изначально, — отчеканил он.

Вопреки его ожиданиям, Энни даже не вздрогнула.

— Кто убил его? — спросила она.

— Почему бы тебе не задать этот вопрос Мартину? На сей раз все карты, похоже, в его руках.

— А он сказал, что вы знаете. И ответите мне.

— На твоем месте, я бы лучше выкинул это из головы.

— Я не могу.

Джеймс встал и направился к кухне.

— Надеюсь, тебе удастся выйти живой из этой передряги, — бросил он через плечо.

— Я тоже надеюсь, — эхом откликнулась Энни.

Больше он к ней не подходил. Лежа на кровати, Энни внушала себе, что правильно поступила, высказав ему то, что думала. Несмотря на поздний час, сна у неё не было ни в одном глазу.

Джеймс же смотрел по телевизору очередной выпуск новостей и пил текилу. Похоже, он вовсе не нуждался во сне, и это почему-то служило Энни слабым утешением. В Джеймсе оставалось все меньше и меньше человеческого — он напоминал ей некое мрачное порождение Тьмы, таинственное создание, лишенное души.

В конце концов она все-таки забылась тревожным сном. То и дело просыпалась в холодном поту, охваченная ужасом; она боялась, что Джеймс смотрит на нее, спящую. Но всякий раз, когда она открывала глаза, Джеймса поблизости не оказывалось. Наконец она сказала себе, что просто грезит, и крепко уснула.

Когда Энни проснулась снова, было уже светло, и Джеймс трогал её за плечо.

«Все, — вихрем промелькнуло в её мозгу, — на сей раз он меня убьет».

Но Джеймс только откинул в сторону простыни.

— Пора убираться отсюда, — процедил он. — У тебя пять минут на сборы.

— Куда мы едем?

— Искать ответ. А главное — подальше отсюда. Чтобы не попасться в лапы врага, девочка, нельзя подолгу засиживаться на одном и том же месте. Особенно, если кому-то — пусть даже одному-единственному человеку — оно уже известно.

— Но ведь Мартин ваш друг, — возразила она, ещё не полностью отойдя от сна. — Разве вы ему не доверяете?

— У меня нет друзей. И я никому не доверяю. Вставай и пошевеливайся, иначе мне придется бросить тебя здесь.

— Да, вы только повода и ждете, — проворчала себе под нос Энни, выбираясь из постели.

Она сказала это так тихо, что Джеймс не мог её слышать, и тем не менее он остановился, затем медленно повернулся и сказал:

— Вот именно. Так что лучше — не давай его. Не соблазняй меня.

Энни с грустью подумала, что, при всем желании, соблазнить Джеймса Маккинли не способна. Ей понадобилось меньше пяти минут на то, чтобы принять прохладный душ и облачиться в просторные джинсы и футболку. Когда она вышла из душа, ещё влажная, с мокрыми, падающими на спину волосами, Джеймс уже стоял у двери. Волосы его были перехвачены лентой на затылке, а под джинсовой курткой угадывались очертания пистолета.

Ни слова не сказав, он деловито расправился с замками.

— Вы чем-то напоминаете Мефистофеля, — неожиданно для себя самой сказала Энни.

— Только я куда опаснее, — последовал ответ.

Энни спорить не стала.

Несмотря на довольно ранний час, солнце уже припекало. Мимо трейлера прошмыгнула облезлая собачонка, а в оконце одного из соседних трейлеров дрогнула и дернулась занавеска.

— Ты как предпочитаешь — сзади или спереди? — спросил Джеймс.

Сердце Энни екнуло.

— В каком смысле? — дрожащим голосом осведомилась она.

— Ты достаточно миниатюрна, чтобы не мешать мне управлять мотоциклом, даже если сядешь впереди меня, — пояснил Джеймс. — Если хочешь, можем попробовать так.

— А в чем тут преимущество? — недоуменно спросила Энни. — Ведь я буду мешать вам.

— Верно, — согласился он, — но твоя спина — идеальная мишень.

Если он пытался её запугать, то на этот раз ему это почти удалось.

— Но если первым убьют вас, то мотоцикл разобьется, и погибнем мы оба, — рассудила Энни. — Я поеду сзади.

— Как угодно. Кстати, сегодня ты в лифчике?

— Да, — свирепо ответила Энни.

— Отлично.

Она вскарабкалась на сиденье мотоцикла позади Джеймса и, обхватив его обеими руками за талию, дала себе слово без необходимости не прижиматься.

Но необходимость возникла практически мгновенно. «Винсент» рванул с места, как резвый скакун, и Энни, испустив вздох отчаяния, прижалась лицом к крепкой спине Джеймса, вцепившись в его талию обеими руками.

Лишь когда Джеймс остановил мотоцикл напротив небольшого провинциального аэропорта, Энни поняла, что они снова очутились в Мексике. Она понятия не имела, когда и где они покинули Соединенные Штаты, но прекрасно понимала, что границу они пересекли нелегально. Соблюдение законов вообще не особо волновало Джеймса, а в последние дни Энни заметила, что и её это уже не слишком заботит. Первостепенная задача заключалась теперь в том, чтобы выжить.

В испанском Энни ни уха, ни рыла не смыслила — в дорогих частных школах, куда отдавал её Уин, преподавали латынь и французский. Поэтому из беглого обмена репликами между Джеймсом и служащими аэропорта она не поняла ни единого слова, а лишь молча позволила усадить себя на борт маленького самолетика, отчаянно пытаясь выкинуть из головы мысли об авиакатастрофах.

Разбежавшись по короткой полосе, самолетик взмыл в темнеющее небо. Джеймс сидел напротив, не раскрывая рта. Он лишь проводил взглядом быстро исчезающий внизу и вдали черный «винсент».

Энни закрыла глаза. Освещение в самолете было более чем скудное, да и смотреть-то было некуда. Тело её ныло от усталости, желудок подводило от голода. Она мечтала погрузиться в небытие, блаженное и безопасное, где никто её не найдет. И — сама не заметила, как уснула. Только спокойствия и безопасности не обрела. Ее мучили воспоминания о тех днях, вспоминать которые ей совершенно не хотелось.

Вернувшись домой поздним вечером в день Благодарения, Уин и словом не обмолвился с ней о Джеймсе. Устроившись напротив, Уин потягивал бренди и поносил на чем свет стоит непогоду, из-за которой так задержалось его возвращение из «Лос-Анджелеса». Джеймс и Энни чинно сидели на противоположных концах софы с бокалами в руках, время от время поддакивая ему или вставляя сочувственные реплики. Делая вид, что ничего не случилось, и Уин не застал их в более чем вызывающей позе.

Нет, Джеймс вовсе не терзался и не чувствовал себя провинившимся. Он держался настолько естественно и непринужденно, что Энни уже спрашивала себя, не померещилось ли ей столь неожиданное и мимолетное проявление слабости с его стороны.

Она слишком хорошо знала своего отца. Любила его без оглядки, но замечала его изучающий взгляд, который время от времени скользил по ней с Джеймсом. Но Уин так ничего и не сказал ей; ни после ухода Джеймса, отказавшегося переночевать в их огромном особняке, ни позже, хотя Энни долго и терпеливо ждала, что отец поднимет эту скользкую тему.

И за завтраком Уин не вспоминал об этом, и потом, до самого окончания праздничного уик-энда. Он держался, будто ровным счетом ничего не случилось.

Зато на следующий день, когда Джеймс заехал за ней, чтобы везти её в аэропорт, Энни поняла, что Уин не терял времени зря.

Шоссе, ведущее к Национальному аэропорту, было настолько запружено автомобилями, что некоторое время Джеймс сосредоточенно рулил, ни на мгновение не отрывая взгляда от дороги. Энни уже начала было думать, что, возможно, Джеймс сам вызвался отвезти её. Что он сам захотел побыть с ней, а вовсе не выполнял поручение Уина.

Погода улучшилась, лед растаял и, когда Джеймс, заехав на стоянку перед аэропортом, остановил машину и выключил зажигание, вовсю сияло солнце.

Энни уже потянулась было за своими сумками, лежавшими на заднем сиденье, когда Джеймс, перехватив её руку, развернул Энни лицом к себе.

— Нам нужно поговорить, — сказал он.

— О чем? — с замиранием сердца спросила Энни. Она уже знала ответ.

— Это желание Уина.

— Мне сейчас некогда, Джеймс, — сказала она, тщетно пытаясь высвободиться. — Я на самолет опоздаю.

— Самолет улетает только через полтора часа — у тебя ещё уйма времени.

— Я хочу пройти регистрацию пораньше.

Он пропустил её слова мимо ушей.

— Не трать время попусту, Энни. Выслушай то, что я хочу тебе сказать, и я тебя отпущу. Даже помогу тебе нести сумки.

Энни так и подмывало наговорить ему резкостей или даже наброситься на него с кулаками. Но она не могла — воспитание не позволяло. Вместо этого она со вздохом откинулась на спинку обтянутого мягкого кожей сиденья и промолвила:

— Хорошо. Что хотел Уин передать мне через вас?

Если Джеймсу и не понравилась форма, в которую Энни облекла эти слова, то вида он не показал. Как всегда, он прекрасно владел собой, держался спокойно и уверенно.

— Это была ошибка, Энни.

— Что именно? — нахмурилась она. — Мы ничего особенного не делали. Да, вы меня поцеловали. Ну и что из этого? Почти сразу вы обуздали свою животную страсть и взяли себя в руки, так моя репутация нисколько не пострадала. О чем беспокоиться-то?

— Именно это я и хотел тебе сказать. А также убедиться, что мы с тобой оба это понимаем.

— Что за этим поцелуем не было ничего особенного? Лично я ничего больше не помню. Возможно, конечно, что вы меня опоили, а потом надругались надо мной, воспользовавшись моей беспомощностью…

— Энни, замолчи, — терпеливо произнес Джеймс.

Энни и сама ужаснулась собственным словам. Никогда она ещё не говорила ни с кем так; и уж тем более — с мужчиной. С другой стороны, она крайне редко выходила из себя, а сейчас была вне себя от бешенства. Ей хотелось рвать и метать.

— Что вас беспокоит, Джеймс?

— Ты, Энни. Я знаю, что ты в меня влюблена…

— Ничего подобного! — с жаром запротестовала она.

— С той самой поры, когда тебе исполнилось девятнадцать, а я приехал в Мэн навестить вас с Уином.

— Чушь собачья, — отрывисто заявила Энни, которая никогда прежде так резко не выражалась. На самом деле она влюбилась в Джеймса на целый год раньше, но в то время ей лучше удавалось скрывать свои чувства.

— Хорошо, Энни, не будем спорить. Но заруби себе на носу — этому не бывать. Ни сейчас, ни когда-либо.

— Чему?

— В постель мы не ляжем.

— Почему? — растерянно спросила она.

Чувствовалось, что такого вопроса Джеймс не ожидал.

— Почему? — переспросил он, немного растерянно. — Да потому, что так нельзя. Потому что мы с тобой принадлежим к разным поколениям. Потому что я служу у твоего отца. Но главное — потому что я тебя не хочу. — Джеймс говорил с такой подкупающей, хотя и жестокой искренностью, что только слепая дура могла подумать, что он кривит душой.

Энни слепой дурой не была.

— Вы хотите сказать, что мой папа велел вам держаться от меня подальше?

— Если ты так считаешь, то, значит, плохо знаешь Уина. А меня не знаешь и вовсе.

— Вы хотите сказать, что можете ослушаться моего отца?

Джеймс вздохнул, устало и недовольно.

— Энни, я не собираюсь с тобой препираться. И у нас вообще нет предмета для обсуждения. Я, конечно, весьма польщен, но и только. В данное время у меня на уме совсем другая женщина, но даже, если бы её и не было, то я ещё не настолько оголодал, чтобы волочиться за студентками.

Уин привил ей хорошие манеры, научил быть всегда приветливой и спокойной, никогда не проявлять гнева или страсти. Он также воспитал в ней умение держать себя в руках. Однако Энни потребовалось сжать в кулак всю свою волю, чтобы заставить себя холодно улыбнуться. «Думай о Грейс Келли», — посоветовала она себе.

— Что ж, вы мне все растолковали, — сказала она. — Теперь, пожалуйста, отпустите меня, чтобы студентка могла вернуться в свой колледж.

Не мог он забыть, что до сих пор держал её за запястье. Однако вполне мог и не заметить, что машинально поглаживает её по руке большим пальцем. И это не ускользнуло от внимания Энни.

Джеймс выпустил её, помог выбраться из машины и, не обращая внимания на протесты Энни, сам понес её дорожную сумку к стойке регистрации. Энни, идя с ним рядом, постепенно закипала.

Даже после проверки багажа Джеймс с ней расстался.

— Вы что, боитесь, что я не улечу своим рейсом? — резко спросила Энни. — Обещаю, что не прибреду к вашим дверям, как заблудшая овечка.

— Я и сам это знаю, — пожал плечами Джеймс. — Но моя дражайшая мамочка наказала мне всегда провожать женщину до самых дверей, — сказал он с подчеркнутым техасским акцентом.

Энни с трудом удержалась, чтобы не наговорить ему колкостей. И они ждали вместе, сидя на жестких пластиковых сиденьях, окруженные горластыми детишками, озабоченными родителями и нетерпеливыми бизнесменами. Они сидели молча, ибо Энни решила презреть воспитание и не отказалась коротать время вежливой беседой ни о чем.

Наконец объявили посадку на её рейс. Она встала, и тут же поднялся и Джеймс, высокий, молчаливый и отчужденный. Он, казалось, постарел за каких-то несколько дней, и мысли его витали где-то вдалеке. Энни попыталась угадать, рад ли он, что наконец от неё избавился. И ещё спросила себя, стоит ли верить в то, что он ей наговорил.

А потом в нее вдруг вселился какой-то бес. Энни подняла на него глаза и улыбнулась почти весело.

— До свидания, дорогой, — пропела она ангельским голоском и, обняв Джеймса обеими руками за шею, пылко поцеловала его в губы.

Энни думала, что он проявит недовольство либо, сжав зубы, проигнорирует ее выходку. На худой конец — посмеется. О том, что произошло на самом деле, она и мечтать не смела.

Руки Джеймса обхватили Энни и стиснули, как клещи, в следующую секунду ее тело оказалось крепко прижатым к торсу Джеймса. Она даже не успела толком поцеловать его — прикосновение ее губ вызвало настоящую бурю. Каждой клеточкой своего тела она ощущала бушевавший в нем огонь, взрывную энергию мышц, кипящую страсть, захлестнувшее Джеймса звериное возбуждение. Энни казалось, что ее увлек и поглотил гигантский водоворот, завертел волчком вихрь всесокрушающего смерча. Она не могла даже шевельнуться, целиком отдаваясь этому безумному поцелую. Никогда в жизни она не испытывала ничего подобного. Руки Джеймса скользнули вниз по ее бедрам, он приподнял Энни, прижал к своим чреслам, и она сразу ощутила, насколько он возбужден, почувствовала, как волны неодолимого желания сотрясают его мощное тело.

Энни не замечала гула голосов вокруг, не слышала подбадривающих возгласов и даже аплодисментов. Лишь отдаленное эхо доносилось откуда-то со стороны. В эти минуты для нее на всем белом свете не осталось никого, кроме Джеймса — его губ, его рук, его тела…

Но внезапно он разжал объятия и отступил на несколько шагов, мгновенно разорвав их единство — и физическое, и духовное. Энни не знала, что ей делать — кричать ли на него, царапаться и молотить кулачками или умолять забрать ее с собой, увезти в машине, завести в какую-нибудь темную аллею, куда угодно…

Однако Джеймс наверняка и слушать ее не стал бы. Энни поняла это в тот миг, когда увидела его лицо — снова абсолютно непроницаемое. Лицо старого друга семьи, который не только в жизни к ней не прикасался, но и помыслов таких не имел.

И Энни не стала унижать себя бессмысленной мольбой. Собрав воедино остатки достоинства и чувства юмора, она заставила себя усмехнуться:

— Нам бы следовало чаще прощаться с вами, Джеймс.

Ответный взгляд его был суров и холоден, как северный ветер.

— В этой жизни я и без того уже прощался куда больше, чем следовало, — холодно заметил он и, повернувшись, зашагал прочь.

Ах, какие только мечты не вынашивала с тех пор Энни! В течение всего полета до Бостона ее согревали воспоминания об их прощальном поцелуе. И не только во время полета, но и потом, еще несколько недель, она не могла вспоминать о нем без мучительно сладостного трепета. И приближающееся Рождество ожидала поэтому со смешанным чувством тревоги и радости. На Рождество она приедет домой на целый месяц и сможет постоянно видеться с Джеймсом, поскольку он, потеряв собственную семью, всегда проводил рождественские праздники с ними. Энни твердо решила, что единственный раз в жизни ослушается отца, разрушит нелепые бастионы, которые возвел вокруг себя Джеймс, и насладится каждым мгновением их близости!

Однако Джеймс так и не приехал к ним на Рождество — впервые за последние четырнадцать лет. Уин уклончиво объяснил, что Джеймс улетел по делам в Европу. Однако Энни не успела даже обвинить его во вмешательстве в ее личную жизнь, поскольку отец в тот же вечер представил ей Мартина Полсена.

Мартин оказался живым воплощением ее девичьих грез и мечтаний. Идеальный мужчина, он полностью удовлетворял ее в постели, никогда не пугал, ничего не требовал и в конце концов настолько очаровал, что Энни позабыла обо всем на свете.

Уже в июне они сочетались браком. На свадьбе присутствовал и Джеймс, который выглядел старше обычного и держался отчужденно. Как ни странно, Энни и не вспомнила, что еще недавно пылала к нему почти безумной страстью. Она даже разок станцевала с ним и сама подставила щеку для поздравительного поцелуя.

А три года спустя, когда гипнотический туман рассеялся, Энни поняла, что все это время прожила впустую. Уин сам помог ей оформить развод, избежав лишней шумихи. И Энни зажила одна, не оглядываясь на прошлое…

Однако сейчас, на борту маленького самолета, она не только оглядывалась, но старалась проникнуть в самые отдаленные уголки собственного сознания, чтобы хоть задним числом попытаться понять себя прежнюю. В очередной раз посмотрев на своего одетого во все черное спутника, который молча сидел рядом, она вспомнила одно его высказывание и, не удержавшись, выпалила:

— Вы говорили, что Уин слепил меня…

Джеймс повернулся к ней:

— Да, и ты сама это прекрасно знаешь.

— И еще вы сказали, что он лично подбирал для меня мужчин, — напомнила Энни. — Что вы под этим подразумевали, хотела бы я знать.

Джеймс пожал плечами и отвернулся.

— Я не могу судить о мотивах его поступков, — сдержанно произнес он.

— Можете! Вы, очевидно, хотели сказать, что он свел меня с Мартином, поскольку так ему было удобно?

— Это было и слепому видно.

— И папа хотел, чтобы я вышла за него замуж, да? Он все заранее рассчитал?

Джеймс снова посмотрел на нее, и Энни затаила дыхание. Она заранее догадывалась, какой последует ответ, и понимала, что жалеть ее Джеймс не собирается.

— Энни, твой отец всегда держал в своих руках все нити и никогда и ни в чем не полагался на случай. Он лично выбрал Мартина из числа своих многочисленных рекрутов, сам вымуштровал его, сделав таким, о каком ты всю жизнь мечтала, и приподнес тебе на серебряном блюдце. И ты проглотила наживку вместе с крючком и леской.

От Энни не ускользнула скрытая горечь в его голосе.

— Но зачем ему это понадобилось?

— Уин хотел, чтобы ты была от меня подальше, — спокойно пояснил Джеймс. — Он ведь лучше других знал твой характер. При всей внешней покладистости ты, когда тебе что-нибудь втемяшится в голову, становишься норовистой и неуправляемой.

— Но почему он выбрал именно Мартина? — недоумевала Энни. — Почему не вас?

— Потому что Мартином он мог управлять. Мартина он создал сам, по собственному подобию, и сделал идеальным карманным мужем для тебя. Мартин во многом на него походил. Я устраивал его куда меньше.

— Итак, папа устроил этот нелепый брак лишь из-за того, что опасался моего увлечения вами, — заключила Энни, стараясь подавить дрожь в голосе. Повсюду, куда ни копни, она сталкивалась с предательством. — Боже, какая глупость! Учитывая, что вы никогда не испытывали ко мне никаких чувств…

Джеймс снова повернул к ней голову. В глазах его заплясали огоньки. Он улыбнулся и в эту минуту почему-то напомнил Энни дикую кошку — ягуара или пантеру.

— Неужели? — насмешливо спросил он.