Узники высоты
Хозяева поднебесья
1
Клауд шумно вспорхнул, взрезал острыми крыльями воздух и канул вниз, за третью кромку. Браслет он упрямо сжимал в массивном клюве.
Сначала ло Вим колебался: глянуть ли за край, или сразу же искать подходящий клен. Раз клауд сунулся вниз — значит рядом плывет еще один Лист. Решил для начала взглянуть, тем более что совсем недалеко, сразу за второй кромкой, росло несколько кленов с шикарными семенами-крыльями.
Так и есть: чуть ниже, метрах в ста к солнцу, величаво парил Лист. Гигантское зеленое блюдце пятикилометрового диаметра. Молодой, лет двадцати. Значит, пока необитаемый. Красное оперение клауда мелькало за второй кромкой; ло Вим отполз от края и бросился к клену. Выбрал крылья, перерубил мечом мясистый стебель, захлестнул упряжь на семенах и просунул руки под истертые кожаные лямки. Теперь он походил на птицу, раскинувшую рыжие чешуйчатые крылья, или на гигантскую стрекозу. У третьей кромки он поймал ветер, взошел на рыхлый полузасохший вал и шагнул за край, в пустоту. Тугие воздушные струи заставили крылья петь; пьянящая радость полета охватила ло Вима, как всегда, он заложил несколько крутых виражей, не в силах выразить восторг иным способом.
Однако клауд мог удрать. Ло Вим чуть двинул крыльями и заскользил к новому Листу.
Сел он за первой кромкой, мягко спружинив ногами. На мясистой плотной поверхности Листа выступил зеленоватый сок.
Клауд, нахохлившись, сидел на верхушке молоденькой пихты и глупо таращился на ло Вима.
Стрела тихо легла на тетиву.
На этот раз ло Вим не промахнулся: клауд, пронзенный насквозь, неловко свалился на толстую хвойную подушку; верхушка пихты так и осталась изогнутой.
Теперь можно было не торопиться. Освободив упряжь, ло Вим бережно уложил ее в заплечную сумку; отыскал поблизости полость и бросил в клейкое густо-зеленое месиво крылья-семена: пусть здесь вырастет клен. Вытер меч и лишь после этого подошел к поверженному воришке-клауду. Первым делом браслет: с трудом разжав клюв, ло Вим наконец коснулся магической вещи. Изжелта-тусклый металл приятно холодил пальцы. Тончайшая вязь, работа древних мастеров… А какие камни!
Браслет он завернул в чистую тряпицу и заботливо уложил на самое дно сумки. Теперь стрела: зачем бросать зря? Поддев ножом, освободил ее, оттер загустевшую кровь и сунул в колчан, а тушку клауда спровадил в полость вслед за семенами клена. Там жадно забулькало: Лист любил мясо, ло Вим тоже любил мясо, но клауда стал бы есть только в очень голодное время, а сейчас, хвала Высоте, пищи на Листах хватало, благо лето. Северная зима сей год выдалась мягкая, да еще Лист не летал в этот раз к полюсу — чем не жизнь? Вот еще бы южную переждать так же…
Солнце плыло к горизонту точно на западе — стояла самая середина лета. Скоро точка заката станет смещаться к югу, а день и ночь будут укорачиваться, пока Солнце вовсе не перестанет прятаться за горизонтом. Впрочем, как и подниматься над ним: будет маячить багровым полукругом, выставив из-за края Мира крутой бок, и будут висеть долгие сумерки южной зимы. А потом Солнце неспешно колыхнется у точки Юга, оставив над горизонтом всего четверть диска, а потом подрастет. Пока в первый раз не спрячется, совсем ненадолго. А еще позже Мир и Высота снова вспомнят, что такое ночь.
Так было на экваторе, где обычно парили Листы. Но на полюсах, ло Вим знал, все совершенно иначе. Полгода туда вообще не приходит Свет. Потом розовый краешек светила осторожно выглядывает из-за горизонта, словно желает удостовериться: нет ли чего страшного? И начинает Солнце кружить, постепенно поднимаясь. А потом оторвется от горизонта, взберется по спирали выше и выше и застынет в зените. Повисит неподвижно — и так же по спирали спустится, чтобы скрыться на полгода. Чудно там на полюсах.
Ло Вим полюса не любил. Полгода мрак и холод, полгода жара — и беспощадные потоки света. Иное дело экватор: день-ночь, зима-лето-зима, всего в меру — и тепла, и прохлады, и тьмы, и Солнца. Не зря Листы почти всегда парят здесь. Кому охота жариться? О холоде речи нет: на ночной полюс Листы не летали никогда.
А вот дневной приходилось видеть: каждый Лист раз в два — четыре года спешил туда, чтобы соединиться с другими в сплошной многокилометровый ковер. Нелетающая и непарящая живность в это время кочевала с Листа на Лист, ветер разносил споры и семена, молодые Листы отделялись от материнских и уходили в самостоятельный полет. Да и люди обычно переселялись на новый, свежий и полный сил Лист именно в эту пору, давая возможность прежнему отдохнуть и восстановиться, ибо жить бесконечно на одном и том же Листе нельзя, ведь он кормит и поит людей, а значит, отдает им часть своей жизни. Люди никогда не задерживались на Листах дольше срока: зачем губить свой летающий Дом?
Лист, приютивший клан ло Вима, нависал чуть не над самой головой. Снизу ясно виделись молодые побеги. Выпуклое тело, похожее на тяжкое зеленое облако, казалось необъяснимо уместным здесь, в небе.
Ветер гнал оба Листа вдоль побережья Кольцевого Океана, опоясавшего Мир по экватору. Ничто не предвещало перемены погоды, Листы так и будут лететь вместе, изредка меняя высоту и сближаясь. А раз так, можно и поохотиться. Проверив оружие, ло Вим быстро зашагал в глубь Листа, решив не спешить с возвращением.
Пихты и секвойи становились все выше — в два-три человеческих роста. Поверхность Листа устилал пожелтевший ковер из плотно слежавшейся хвои и сухих веток. Под ногами шныряли джары — крупные, с ладонь, короеды. Миграция у них, что ли? Обычно их вот так запросто не встретишь.
Ло Вим шагал к лиственной зоне. Деревья росли на Листах всегда одинаково: у полуиссохшего черенка («кормы») — лиственные: платаны, клены, акации, браки. На «носу» — хвойные: пихты, веши, секвойи, сосны. Конечно, одиночные деревья попадались и в чужой зоне, но довольно редко. Только клены, дающие людям крылья, встречались чаще остальных, особенно между второй и первой кромками. Неудивительно: ведь все, имеющие крылья, садились именно здесь, между кромками, и бросали семена в ближайшую полость. А клен — дерево неприхотливое, да и Листы их любят…
«Хорошо бы добыть зубра…» — думал ло Вим на ходу. Хотелось обрадовать клан и Семью достойной добычей. Клыкастые и коварные хищники беспощадно истреблялись на обитаемых Листах; добыть же зубра на стороне считалось доблестью.
Торопливо убрался с дороги желтый барсук, поедавший ягоды вики. Свистали в ветвях пересмешники. Доносился дробный перестук дятлов-кочевников. Лист, несмотря на молодость, кишел живностью.
До полян, обычных на границе хвойной и лиственной зон, взгляд охотника не встретил ничего достойного стрелы или клинка. Оставалось надеяться на лиственную: дичи там, как правило, больше. Травоядные держались ее из-за богатого подлеска, хищники — из-за травоядных. Да и вообще на корме жизни всегда больше, чем на носу.
Ло Вим вышел на поляну; лучи Солнца косо падали на овальную проплешину и после лесного сумрака были нестерпимо ярки. Густая трава, взросшая на зеленом теле Листа, разостлалась пушистым ковром. Табунок оленей рванулся с поляны в чащу. Ло Вим улыбнулся: наверное, до темноты успеет добыть ужин для всего клана.
На хоженную тропинку он набрел, пересекая следующую поляну. Вряд ли зверью по силам протоптать такую. Значит, здесь кто-то живет? Абсурд. Обитай здесь чей-нибудь клан, ло Вим давно бы уже встретил следы человеческой деятельности. Оставалось почти невероятное — отшельник. Много лет ло Вим и клан логвита Анта не слышали об отшельниках. Большинство, особенно молодежь, считали, что их и не было никогда.
Ло Вим замер, глядя на тропинку и погрузившись в размышления. Но ненадолго.
Потому что…
…что-то гибкое и тяжелое обрушилось на него со спины. Бок и правое плечо пронзила острая боль. Тело сработало само: левая рука молниеносно сомкнулась на рукояти кинжала и вспорола бок нападавшему.
Зубр — а это был именно зубр, — взревев, метнулся в сторону. От толчка ло Вим упал. По плечу и раненому боку струил горячий кровавый поток. Оскалив белоснежные клыки, зверь готовился к новому прыжку. Зубки у него были ого-го, не зря же его нарекли зубром…
Собрав в тугой комок волю и остатки сил, ло Вим поднялся на колени, кинжал ткнул в землю, отметив место, и, шипя, извлек меч. Было это ужасно неудобно, однако ло Вим забыл об удобстве — дело коснулось жизни, и думать было некогда. Бой — время мудрости рук.
Зубру тоже досталось: алое пятно расползалось по боку, кровь струила сквозь густую желтоватую шерсть.
Медленно-медленно ло Вим поднялся и осторожно попятился к деревьям. Зубр, рыча, надвигался — неумолимый и не знающий пощады.
Когда шершавый ствол акации встретил спину ло Вима, уверенность вернулась. Теперь сзади он защищен, а впереди меч. Давай же, зубр, отведай холодной стали! Посмотрим, так ли ты силен!
Зубр бросил гибкое тело навстречу ло Виму. Выставив меч чуть наискось, охотник принял смрадную тушу на клинок и рухнул, не устояв под тяжестью зверя. Боль влилась в тело, пот обжег глаза, а после — гулкий удар сотряс затылок, мир поплыл и померк…
Очнулся он далеко за полночь. Тусклыми фонариками мерцали звезды. В висках гулким ритмом отдавался пульс. Ло Вим застонал, ощупал затылок, еле касаясь кончиками пальцев, — боль тотчас запустила ржавые когти в свежую рану, липкую от запекшейся крови. Позади на траве валялось сухое бревно — должно быть, ствол граба, ибо подобной твердостью больше ни одно дерево, растущее на Листах, не обладало. Об него-то ло Вим и ударился, падая навзничь…
Рядом скорчился мертвый зубр, нанизанный на меч. Кривые, как луны, когти пропахали в теле Листа глубокие борозды, выворотив траву вместе с корнями; борозды полнились твердеющим соком.
Сцепив зубы, ло Вим заставил себя встать и найти силы для того, чтобы вытащить окровавленный меч из зубра и вытереть его пучком травы. После оставалось только рухнуть рядом с мертвым хищником и погрузиться в черное безмолвие накатившего сна.
Засыпая, ло Вим подумал, что запах зубра, даже мертвого, отпугнет всех любителей поживиться раненым человеком.
Вторично сознание вернулось к ло Виму уже днем. Он лежал на опушке, вжавшись в щель между двумя платанами и стволом упавшего граба. Над тушей зубра вилось облако зеленых мясных мух, а в траве шныряли мыши-падальщики. Несколько певчих сов, отяжелевших от ночной трапезы, устроились на нижних ветвях платанов.
Голова еще болела, однако общее состояние стало вполне терпимым. Ло Вим встал, неловко припав на затекшую ногу. Меч он, оказывается, все это время сжимал в руке.
«Да, — подумал он сердито, — поохотился, нечего сказать…»
Прихрамывая, он побрел сквозь лес в направлении края. Назойливая мысль, появившаяся вдруг и неуловимая теперь: о чем-то он подумал ночью… О чем-то важном. Но о чем?
Достиг первой кромки, перешагнул через упругий зеленый валик. Где там клены? Ага, вон, целых три. С семенами.
Только приладив упряжь, ло Вим удосужился заглянуть за край.
Листа рядом не было. ЕГО ЛИСТА НЕ БЫЛО.
«Что за чушь?» — опешил ло Вим. Этого просто не могло случиться. Листы парили рядом уже с неделю, после недолгого шторма. Погода не менялась, устойчивый западный ветер влек летающие чаши вдоль Кольцевого Океана с одинаковой скоростью и почти на одной высоте.
Теперь молодой Лист летел один, затерявшись в ничем не нарушаемой небесной голубизне.
«Звезды! — вспомнил ло Вим. — Еще ночью я видел звезды и не заметил на фоне неба своего Листа!»
Именно эта мысль — подспудное наблюдение охотника — терзала его последний час. Выходит, Лист пропал еще ночью.
Стараясь не паниковать, ло Вим брел вдоль третьей кромки, выбирая место, где можно глянуть вниз. В конце концов, родной Лист просто мог опуститься пониже, или теперешнее пристанище — взмыть. Маловероятно, конечно, но еще менее вероятным представлялось беспричинное исчезновение громадного Листа.
Глянув за край, ло Вим вовсе обомлел. Никакого Листа внизу он, конечно, не увидел, зато вместо далекой морской поверхности, кое-где подернутой светлыми черточками пенных барашков, совсем рядом проплывали горы. Лист летел неправдоподобно низко, едва не задевая за самые высокие пики, и, кажется, летел он быстрее ветра, что уж совсем ни в какую полость не лезло.
Ло Вим долго глядел вниз. Горы скоро сменились унылым каменистым плато со свежими разломами — должно быть, недавно буйствовало сильное землетрясение. Дней пять назад, не больше. Побеги бумбака только-только проклюнулись из щелей, бросив на коричневую кору еще не остывшей земли свежую зеленую пелену.
Здесь же паслась большая стая крыс-оборотней. Еще вчера поди друг друга жрали, пока бумбак не пророс. Так и будут пастись да плодиться до следующего землетрясения. Бумбак сгорит в озерах лавы — он ведь всегда в низинах растет — а уцелевшие крысы вновь примутся жрать сородичей, которые послабей, и ждать, когда все ненадолго утихнет и вырастет бумбак.
Насколько ло Вим знал, внизу из животных ухитрялись выжить лишь крысы, а из растений — пяток разновидностей бумбака, отличающиеся лишь размерами да формой листьев. Вся остальная жизнь давно переселилась на Листы, не выдержав бешеного ритма Нижнего Мира. Наводнения, извержения вулканов, землетрясения, бури — все это наваливалось на Мир и постоянно меняло его до неузнаваемости. Где вчера текла река, назавтра могли вздыбиться горы. Где зеленел скорый на рост бумбак, воцарялась голая выжженная пустыня. Неизменными оставались лишь Кольцевой Океан и Листы, парящие над всеми бедами и катаклизмами. Бури, тайфуны и смерчи бушевали где-то внизу, а над Миром был лишь вечный ветер да летающие чаши, надежный людской приют.
Ло Вим угрюмо брел к знакомой поляне. Похоже, судьбе угодно сделать его отшельником. Неужто они и впрямь выживают? Не верилось. Как можно жить без клана? Без логвита, без Отцов, без Семьи? Зачем тогда жить?
По правде говоря, ло Вим недолюбливал свой клан. И логвита Анта. Они совершили самое страшное, что случалось на Листах: изгнали человека. Самое страшное, исключая лишь смерть. Человеком этим был отец ло Вима, личность загадочная и скрытная, хранитель старого браслета…
Однако ло Вим предпочитал не лучшее окружение одиночеству. Какие ни есть, а все ж люди…
Говорят, всех, презревших Веру и Закон, кланы изгоняли. Случалось это очень редко. Вины отца ло Вим не понимал — что плохого в старом браслете? Да и самому ло Виму успели несколько раз указать на его меч. Дескать, больно искусно сработан. Пока удавалось отговориться.
Еще рассказывают, что изгнанники стараются сбиваться в группы по десятку-полтора, обживают подходящий Лист и нападают на все кланы без разбору. Чушь, наверное, изгоняют-то их без оружия. Ло Вим ни разу не был свидетелем нападения изгнанников. Вот битвы между кланами — это пожалуйста, это дело обычное…
Настроения не подняла даже жареная зубрятина. Вяло дожевав мясо, ло Вим спрятал остатки в котомку, закусил корешком вузы и пошел ладить жилище.
Времени это занимало не то чтобы много, однако приходилось долго готовиться. Сок агавы — раз (не меньше трех бурдюков), полость найти подходящую — два, подождать, пока выйдет ядовитый газ, — три, и еще следить, чтобы в полость первыми не влезли шмели.
Агава нашлась сразу, шагах в двадцати от поляны. Старая, толстая, истекающая соком. Поверхность Листа вокруг нее пожухла и сморщилась, покрывшись твердой стекловидной коркой. Два надреза под сучками — и вот уже густой маслянистый сок тонкой струйкой стекает в подвешенный бурдюк. Вскоре отыскалась и подходящая полость — наполненный газом пузырь в теле Листа. Благодаря тысячам полостей многотонные Листы и обрели способность летать. Одновременно они служили Листам желудками: все, что туда попадало, усваивалось без остатка, за исключением лишь семян. Семена Лист выталкивал за пределы полости, где они благополучно прорастали. Вскрытая полость затягивалась в считанные минуты: взмахнул мечом, бросил что хотел и иди себе, много газа все равно не улетучится. Но если плеснуть на края надреза сока агавы, они затвердеют на глазах. Тогда газ выйдет без остатка. Если все так и бросить, Лист нарастит поверх остекленевшего куска новый живой слой, и постепенно полость вновь заполнится газом. Если же облить соком всю полость — и стены внутри, и сверху вокруг щели-надреза, получится отличное жилище. Натаскать туда веток, мха, покрыть плащом — логвитское ложе, год можно проспать!
Отточенный меч вспорол зеленую мясистую массу; ло Вим тотчас же нацедил целую лужу сока агавы, обойдя надрез по кругу несколько раз. Сок быстро впитывался в тело Листа; подставив бурдюк под новую струйку, ло Вим задумчиво глядел на быстро стекленеющее пятно.
Газ выходил из полости минут десять. Когда зыбкое марево над трещиной рассеялось, бурдюк как раз наполнился вторично. Ло Вим взялся за меч, вырубая правильный ход. Листу было больно, он знал, но знал он и то, что людская жизнь — всегда чья-нибудь боль. Лист простит, как прощал не раз и ло Виму, и всем людям Мира, ибо без людей Листам достанет иной боли.
К вечеру ло Вим опрыскал соком все свое жилище; выждал еще час, чтобы мертвые ткани Листа окончательно затвердели, устроил себе постель из пахучих пихтовых лап и выбрался наружу, преисполненный гордости за свою работу. Отдраил потускневший меч, подкрепил силы мясом зубра и уселся спиной к развесистому платану, стоящему поодаль от других деревьев, созерцать звезды в просветы между ветвями, шуршащими на ветру.
Ло Вим любил звезды. Казалось, это далекие костры на небесных Листах, тех, что летают выше Солнца. Смотрит ли оттуда хоть кто-нибудь на тусклую звездочку в ином небе — костер у жилища ло Вима?
А как там клан? Как Семья?
Одиночество гнетет людей, вселяя тоску и неуверенность. Ло Вим неотрывно глядел ввысь; а ветер все шелестел в кронах, и это было странно и непривычно: значит, Лист действительно обгонял ветер.
Два дня ло Вим отдыхал, отъедался и залечивал рану целебными травами. Внизу тянулась бесконечная равнина — теперь Лист летел перпендикулярно ветру и все так же низко. Тушу зубра пришлось скормить соседней полости — начала портиться. Первая же охотничья вылазка завершилась вполне успешно: ло Вим подстрелил двух куропатов, причем вернул обе стрелы. Больше заняться было нечем. Он послонялся по Листу, распугивая зверье, и вернулся к жилищу. Должно быть, зубр здесь обитал лишь один, а других опасных хищников на том же Листе обыкновенно не водилось.
Еще через день ло Вим, отчаявшись узреть в небе чей-нибудь Лист, надел крылья и взмыл над своим летающим пристанищем. Боковой ветер подхватил его, вознеся к самому Солнцу; Мир чернел внизу, беспокойный и меняющийся, подернутый легкой дымкой, и лишь один Лист видел ло Вим из поднебесья — тот, где провел последние дни.
Он метался над Миром, едва не теряя Лист из виду, но только равнина, Солнце и ветер разделяли его одиночество. Обессиленный, ло Вим едва дотянул до Листа вечером, не стал даже есть. Заполз в жилище, как барсук в нору, и забылся тревожным сном одиночки, отбившегося от стада.
2
Наутро ло Вим, злой и невыспавшийся, отправился на охоту. Куропаты так и шныряли в подлеске, подстрелить парочку ничего не стоило.
Отойдя от центра Листа, ло Вим ощутил нечто странное. Лес стал иным, нежели раньше, но уловить изменение никак не удавалось.
Стало вроде бы теплее. Ло Вим распустил верхний шнурок ворота, взял лук на изготовку…
И услышал голоса. Кто-то переговаривался за кромками. Крылья принесли на его пристанище людей!
До кромок было недалеко. Убрав лук за спину, ло Вим пополз вперед, змеей огибая стволы деревьев. Вот и первая кромка, твердый полувысохший нарост, знак близкого края. Голоса доносились из-за нее. Перевалившись через кромку, ло Вим припал к Листу, как жук-джар: растопырив руки и ноги, елозил телом по глянцевой поверхности, усеянной хвоинками и бурой трухой, отнятой ветром У кромок. Деревьев здесь почти не росло.
Вторая кромка — а голоса все еще далеки. Ло Вим скользнул за нее и замер у одинокого клена, странно наклоненного к центру Листа. Да и поверхность что-то круче к краю, чем обычно…
Получалось, что голоса звучат за третьей кромкой. Лист там, что ли? Или парят на чешуйчатых крыльях ло-охотники?
Осторожно и неторопливо, как мудрый ящер-варан, ло Вим достиг третьей и последней кромки, края парящего блюдца. Выглянул и обомлел.
Лист покоился на поверхности Мира. Покинул свою извечную обитель — Высоту — и опустился на каменистую твердь, которую всегда избегал!!
Ло Вим даже приподнялся, чтобы получше рассмотреть раскинувшуюся перед ним плоть равнины, близкую и оттого непривычную. Голоса враз смолкли. Теперь ло Вим увидел тех, кто говорил. Двое в черных плащах, стоящие на камнях, словно на Листе. Они смотрели на ло Вима. Вряд ли это предвещало что-нибудь хорошее.
— Эй, гляди! Кто это там?
Незнакомцы обнажили мечи и бросились к Листу. Впрочем, на него так просто не вскарабкаешься: третью кромку от поверхности Мира отделяло локтей семьдесят — восемьдесят.
Однако черные плащи, похоже, придерживались другого мнения — иначе зачем такая спешка? Ло Вим решил убраться подобру-поздорову; вскочил на ноги и припустил в лес, перепрыгивая через валики кромок.
Дальше началась чертовщина. Чуть левее ло Вима вдруг сама собой открылась полость, и из нее, разбрызгивая нежно зеленый сок, вырвались незнакомцы. Даже скорее не полость, a словно бы узкий канал в теле Листа. Получалось, что они прошли сквозь Лист, а ло Вим отродясь о таком не слыхивал.
— Стой, охотник!
Бежать уже не имело смысла. Ло Вим замер, взявшись за меч.
Незнакомцы приблизились. Были они невысоки, коренасты и совсем безбороды. И мечи у них отличались от обычных — подлиннее и поуже, с витыми украшенными вязью гардами. А на руках — браслеты. Точно такие же, как и тот, что хранил род ло Вима.
Ло Вим тупо уставился на браслеты. Он-то был убежден, что владеет одним-единственным!
— Бросай меч! Иначе — смерть!
Ло Вим меч, конечно, не бросил. Еще чего — отступают лишь трусы, а его никто не осмелился бы назвать трусом.
— А-хоуи!
Со звоном сшиблись мечи. Мешала незажившая рана. Черные плащи оказались опытными бойцами: ло Вим скоро был прижат к стволу падуба и отчаянно защищался. Меч тяжелел с каждым взмахом.
Однако и противники уставали. Один отступил, второй поминутно отирал со лба обильный пот. Наземная духота навалилась на Лист, привычный к свежим ветрам высот.
Третьего незнакомца, подкравшегося сзади, ло Вим в пылу схватки не заметил. Поэтому и был сбит с ног коварным ударом. А потом на голову его пала тяжелая рукоять меча, и ло Вим отключился.
Очнувшись, он обнаружил себя привязанным к столбу. Голова побаливала, но гораздо меньше, чем можно было ожидать.
Перед ним с полупустым бурдюком воды стоял коренастый черноволосый юноша; чуть в стороне на резном деревянном кресле восседал совершенно седой старец. Вокруг толпились человек сорок, все одинаково приземистые, широкоплечие, все в черных плащах. Лишь старик выделялся белыми, как утренние облака, одеждами и косматой седой бородой. У остальных не было даже усов.
Новая порция воды вылилась на макушку ло Вима, окончательно прояснив сознание.
— Кто ты, человек? — властно спросил старик.
Ло Виму скрывать было нечего: он свободный представитель свободного народа.
— Я — ло Вим, охотник из клана логвита Анта.
— Что ты делал на чужом Листе?
— Охотился.
Старец тяжело встал, опираясь на вычурные подлокотники.
— Не лги, охотник. Откуда у тебя это?
Он протянул вперед раскрытую ладонь со знакомым браслетом. В стороне валялась беззастенчиво выпотрошенная сумка.
— Говори, ибо найдешь смерть в непокорности!
Смерть глупая и бессмысленная — последнее, что стал бы искать настоящий охотник. Медленно, очень медленно ло Вим поднял взгляд с браслета на белобородого старца.
— А почему ты думаешь, что достоин знать правду?
В глазах старика полыхнуло пламя, но ло Вим понял, что неожиданно отыскал нужные слова.
— Удан! Зама!
К старику мигом приблизились два черных плаща. Повинуясь властному жесту, они вскинули левые руки: запястье каждого охватывал витой желтоватый браслет, украшенный драгоценными камнями.
— Смотри, охотник. Такой браслет носит каждый из нас. Сотни лет мы собирали потерянных хранителей по дальним чашам. Этот, — он указал на браслет ло Вима, — последний. Сорок четвертый. Клауды искали его двести шестьдесят лет.
Ло Вим пристально глядел на левую руку старца — никакого браслета там не было. Перехватив взгляд, старик усмехнулся и мягко подтянул свободный белый рукав. Только не левый, а правый.
Его браслет был куда шире и красивее; у ло Вима даже дыхание перехватило от такого зрелища.
— Ты хранитель? — спросил старик.
Ло Вим покачал головой.
— Хранителем был мой отец. Но его изгнали восемь лет назад.
— Он успел сказать тебе Слово?
Узрев в глазах ло Вима недоумение, старик вздохнул:
— Значит, не успел…
По его команде черные плащи перерезали стягивающие ло Вима веревки. Охотник стоял всего несколько секунд, потом рухнул, прямой и негнущийся, как столб. Старик поморщился:
— Людская кровь… Помогите ему!
Ло Вима некоторое время массировали сильные и умелые руки черных плащей, возвращая жизнь онемевшему телу.
— Твой клан преследует носителей древнего знания?
Вопрос прозвучал почти утвердительно.
Ло Вим грустно кивнул. Когда логвит Ант узнал о браслете, отца едва не зарубили в первые же минуты. Правда, стражи ничего не нашли, и последовало лишь изгнание. Ло Вим видел из-за второй кромки, как отец, поймав ветер, ссутулился под рыжими крыльями и навсегда канул за край. Тогда ло Вим снова плакал, совсем как ребенок, хотя не знал слез уже много лет. А сколько ему перепало за меч! Стражи исходили злобой при виде ажурной гарды и мерцающего клинка. Логвит Ант уже несколько раз намекал, что изделиям древних не место в этом Мире…
Наверное, на Листах скоро вовсе не останется вещей, сработанных древними мастерами, ведь почти все кланы похожи на клан Анта. Ло Вим других не знал, иначе уже давно сбежал бы. Как ни тянуло к Семье и клану, браслет властвовал над ним с куда большей силой. И еще… Сбежать… Еще…
Пробуждение было подобно удару грома. Ло Вим стоял на коленях; в глаза ему пристально глядел седовласый старец. Зрачок в зрачок. Ло Вим потерялся где-то во взгляде старика, а тот проник глубоко в ло Вима, завладел мыслями, поселился в желаниях и надеждах.
Ло Вим съежился, почувствовав, что перестает быть самим собой. Но в тот же миг старец исчез из его сознания, оставив после себя странную пустоту и холод. Внутри словно сквозил зимний ветер.
— Ты готов, Хранитель?
— К чему?
Ло Вим с трудом встал. Тело было странно свежим, но не в меру тяжелым. От вязкого воздуха Низа кружилась голова.
— Готов ли ты служить Высоте?
Ло Вим непонимающе воззрился на старика, спрашивающего в общем-то даже не у него, а у черных плащей.
— Готов ли подчинить себе браслет и стать последним из нас, замкнув круг посвященных?
— Готов, Мастер! — нестройным хором откликнулись черные плащи.
Ло Вим затравленно озирался, а невысокие люди в одеждах ночи, взявшие его в кольцо, пристально уставились на растерянного охотника.
Глаза у них были зеленые, как Листы.
— Тогда слушай Слово, Хранитель!
Это звучало как песня.
— …мы, парящие в Высоте, дети Листов, держим время за руку!
— …храни последнюю нить, протянутую из вчера в завтра!
— Хранитель станет хозяином, и Солнце склонит перед ним голову, и Мир помашет ладонью, и звезды лягут под ноги!
— …храни и будь сильным; нет напрасной смерти, есть напрасная жизнь! Храни, и придут те, кого ждешь!
— Храни, и станешь рядом с ними!
— Звени, Высота!
Ло Вим осознал вдруг, что на плечи его накинут черный плащ. День клонился к вечеру — в памяти зиял обидный провал, а голова полнилась звоном, словно его опоили дурманом.
«…последнюю нить, протянутую из вчера в завтра…»
Его вели под руки. Вроде бы к Листу. Потом каким-то узким ходом; ло Вим запомнил только полутьму да скользкую поверхность под ногами.
«…нет напрасной смерти, есть напрасная жизнь…»
Лист, хвойная зона, поляна, еще поляна. Большая полость. Похоже, главная полость. Ого…
«…держим время за руку…»
Черные плащи заняли места вокруг полости, соблюдая правильные интервалы. Полость вскрыли кривым мечом, потемневшим от времени. Гарды на нем, похоже, никогда не было. Но ло Вим удивился другому: вскрывать главную полость?
«…Мир помашет ладонью…»
Запел ветер — Лист набирал высоту. Вопреки случившемуся он все-таки взлетел. При вскрытой главной полости.
На руки ло Виму набросили гибкие плетеные веревки. Или желтоватые браслеты? Нет, все же просто веревки. Двое черных растянули его, словно пойманного зубра. В полости клокотал сок; в ноздри лез приторный запах.
«…храни, и станешь рядом с ними…»
Ло Вим закричал отболи. Белобородый старик тем же кривым мечом полоснул его поперек груди, рассек куртку и задел кожу. Брызнула кровь.
— Готов ли ты, Хранитель? - изменившимся голосом спросил старик. Глаза его вновь принялись буравить сознание ло Вима, царапая память и вгрызаясь в мысли. Кровь все текла; один из черных плащей собрал немного в долбленую деревянную чашу и выплеснул в полость. Потом кровью вымазали браслет.
Было больно. Ло Вим обмяк, по-настоящему испугавшись; не падал он лишь благодаря веревкам. Старик все больше походил на безумца: размахивал мечом, что-то бормотал, а свежий ветер высоты развевал ослепительно белые одежды.
— Звени, Высота!
И тогда ло Вим понял, что его сейчас убьют. Принесут в жертву непонятным силам, которым поклоняются черные плащи и которые олицетворяет свихнувшийся седой старик. В это не хотелось верить, это казалось нереальным. Чушь, бред, вздор! За что? Он ведь сохранил драгоценный браслет, прятал от глупых стражей… Вот… Вот…
Кривой меч со свистом рассек ветер, вгрызся в трепещущую плоть, вновь обагрившись кровью. Голова ло Вима отделилась от тела и сама упала в разверзнутую полость. В остекленевших глазах застыло равнодушное небо.
Черные плащи отвязали от безвольных рук ненужные уже веревки, сбросили то, что еще совсем недавно было ло Вимом, в полость; туда же швырнули и окровавленный браслет.
— Звени, Высота!!
3
Высота звенела. Звенела могучим ветром, хозяином поднебесья, звенела потоками жаркого света, звенела живой силой свободы. ОН чувствовал ветер грудью. Зеленой тугой плотью. Чуткой тканью Листа. ОН хотел потрогать ветер руками и не мог: рук не было. Было округлое блюдцеобразное тело и смутные ощущения деревьев, едва доносящиеся сверху. Разбираться в них ОН еще толком не научился. Мир маячил внизу, гремел и плевался лавой, бессильный и потому злой. ОН летел навстречу осени.
ОН танцевал в воздушных потоках, огромный и недосягаемый, храня в себе великую тайну — кусочек древнего металла и знания комочка жалкой плоти, именуемой некогда человеком. Лист усвоил без остатка и плоть, и знания, став не просто Листом, но ИМ. В недрах главной полости, в складках черного плаща зрело продолговатое тело, имеющее ноги, чтобы ходить, имеющее руки, чтобы держать меч, имеющее голову, чтобы видеть и доступное общему разуму, чтобы действовать сообща. ОН бережно хранил еще нерожденное дитя, ибо перестал быть просто Листом и просто Человеком. ОН готовился влиться в ряды уже прошедших через это, влиться последним и замкнуть круг посвященных. Влиться и зазвенеть вместе с Высотой.
И тогда зазвенит весь Мир.
Ялта — Киев — Николаев, 1992
1
Клауд шумно вспорхнул, взрезал острыми крыльями воздух и канул вниз, за третью кромку. Браслет он упрямо сжимал в массивном клюве.
Сначала ло Вим колебался: глянуть ли за край, или сразу же искать подходящий клен. Раз клауд сунулся вниз — значит рядом плывет еще один Лист. Решил для начала взглянуть, тем более что совсем недалеко, сразу за второй кромкой, росло несколько кленов с шикарными семенами-крыльями.
Так и есть: чуть ниже, метрах в ста к солнцу, величаво парил Лист. Гигантское зеленое блюдце пятикилометрового диаметра. Молодой, лет двадцати. Значит, пока необитаемый. Красное оперение клауда мелькало за второй кромкой; ло Вим отполз от края и бросился к клену. Выбрал крылья, перерубил мечом мясистый стебель, захлестнул упряжь на семенах и просунул руки под истертые кожаные лямки. Теперь он походил на птицу, раскинувшую рыжие чешуйчатые крылья, или на гигантскую стрекозу. У третьей кромки он поймал ветер, взошел на рыхлый полузасохший вал и шагнул за край, в пустоту. Тугие воздушные струи заставили крылья петь; пьянящая радость полета охватила ло Вима, как всегда, он заложил несколько крутых виражей, не в силах выразить восторг иным способом.
Однако клауд мог удрать. Ло Вим чуть двинул крыльями и заскользил к новому Листу.
Сел он за первой кромкой, мягко спружинив ногами. На мясистой плотной поверхности Листа выступил зеленоватый сок.
Клауд, нахохлившись, сидел на верхушке молоденькой пихты и глупо таращился на ло Вима.
Стрела тихо легла на тетиву.
На этот раз ло Вим не промахнулся: клауд, пронзенный насквозь, неловко свалился на толстую хвойную подушку; верхушка пихты так и осталась изогнутой.
Теперь можно было не торопиться. Освободив упряжь, ло Вим бережно уложил ее в заплечную сумку; отыскал поблизости полость и бросил в клейкое густо-зеленое месиво крылья-семена: пусть здесь вырастет клен. Вытер меч и лишь после этого подошел к поверженному воришке-клауду. Первым делом браслет: с трудом разжав клюв, ло Вим наконец коснулся магической вещи. Изжелта-тусклый металл приятно холодил пальцы. Тончайшая вязь, работа древних мастеров… А какие камни!
Браслет он завернул в чистую тряпицу и заботливо уложил на самое дно сумки. Теперь стрела: зачем бросать зря? Поддев ножом, освободил ее, оттер загустевшую кровь и сунул в колчан, а тушку клауда спровадил в полость вслед за семенами клена. Там жадно забулькало: Лист любил мясо, ло Вим тоже любил мясо, но клауда стал бы есть только в очень голодное время, а сейчас, хвала Высоте, пищи на Листах хватало, благо лето. Северная зима сей год выдалась мягкая, да еще Лист не летал в этот раз к полюсу — чем не жизнь? Вот еще бы южную переждать так же…
Солнце плыло к горизонту точно на западе — стояла самая середина лета. Скоро точка заката станет смещаться к югу, а день и ночь будут укорачиваться, пока Солнце вовсе не перестанет прятаться за горизонтом. Впрочем, как и подниматься над ним: будет маячить багровым полукругом, выставив из-за края Мира крутой бок, и будут висеть долгие сумерки южной зимы. А потом Солнце неспешно колыхнется у точки Юга, оставив над горизонтом всего четверть диска, а потом подрастет. Пока в первый раз не спрячется, совсем ненадолго. А еще позже Мир и Высота снова вспомнят, что такое ночь.
Так было на экваторе, где обычно парили Листы. Но на полюсах, ло Вим знал, все совершенно иначе. Полгода туда вообще не приходит Свет. Потом розовый краешек светила осторожно выглядывает из-за горизонта, словно желает удостовериться: нет ли чего страшного? И начинает Солнце кружить, постепенно поднимаясь. А потом оторвется от горизонта, взберется по спирали выше и выше и застынет в зените. Повисит неподвижно — и так же по спирали спустится, чтобы скрыться на полгода. Чудно там на полюсах.
Ло Вим полюса не любил. Полгода мрак и холод, полгода жара — и беспощадные потоки света. Иное дело экватор: день-ночь, зима-лето-зима, всего в меру — и тепла, и прохлады, и тьмы, и Солнца. Не зря Листы почти всегда парят здесь. Кому охота жариться? О холоде речи нет: на ночной полюс Листы не летали никогда.
А вот дневной приходилось видеть: каждый Лист раз в два — четыре года спешил туда, чтобы соединиться с другими в сплошной многокилометровый ковер. Нелетающая и непарящая живность в это время кочевала с Листа на Лист, ветер разносил споры и семена, молодые Листы отделялись от материнских и уходили в самостоятельный полет. Да и люди обычно переселялись на новый, свежий и полный сил Лист именно в эту пору, давая возможность прежнему отдохнуть и восстановиться, ибо жить бесконечно на одном и том же Листе нельзя, ведь он кормит и поит людей, а значит, отдает им часть своей жизни. Люди никогда не задерживались на Листах дольше срока: зачем губить свой летающий Дом?
Лист, приютивший клан ло Вима, нависал чуть не над самой головой. Снизу ясно виделись молодые побеги. Выпуклое тело, похожее на тяжкое зеленое облако, казалось необъяснимо уместным здесь, в небе.
Ветер гнал оба Листа вдоль побережья Кольцевого Океана, опоясавшего Мир по экватору. Ничто не предвещало перемены погоды, Листы так и будут лететь вместе, изредка меняя высоту и сближаясь. А раз так, можно и поохотиться. Проверив оружие, ло Вим быстро зашагал в глубь Листа, решив не спешить с возвращением.
Пихты и секвойи становились все выше — в два-три человеческих роста. Поверхность Листа устилал пожелтевший ковер из плотно слежавшейся хвои и сухих веток. Под ногами шныряли джары — крупные, с ладонь, короеды. Миграция у них, что ли? Обычно их вот так запросто не встретишь.
Ло Вим шагал к лиственной зоне. Деревья росли на Листах всегда одинаково: у полуиссохшего черенка («кормы») — лиственные: платаны, клены, акации, браки. На «носу» — хвойные: пихты, веши, секвойи, сосны. Конечно, одиночные деревья попадались и в чужой зоне, но довольно редко. Только клены, дающие людям крылья, встречались чаще остальных, особенно между второй и первой кромками. Неудивительно: ведь все, имеющие крылья, садились именно здесь, между кромками, и бросали семена в ближайшую полость. А клен — дерево неприхотливое, да и Листы их любят…
«Хорошо бы добыть зубра…» — думал ло Вим на ходу. Хотелось обрадовать клан и Семью достойной добычей. Клыкастые и коварные хищники беспощадно истреблялись на обитаемых Листах; добыть же зубра на стороне считалось доблестью.
Торопливо убрался с дороги желтый барсук, поедавший ягоды вики. Свистали в ветвях пересмешники. Доносился дробный перестук дятлов-кочевников. Лист, несмотря на молодость, кишел живностью.
До полян, обычных на границе хвойной и лиственной зон, взгляд охотника не встретил ничего достойного стрелы или клинка. Оставалось надеяться на лиственную: дичи там, как правило, больше. Травоядные держались ее из-за богатого подлеска, хищники — из-за травоядных. Да и вообще на корме жизни всегда больше, чем на носу.
Ло Вим вышел на поляну; лучи Солнца косо падали на овальную проплешину и после лесного сумрака были нестерпимо ярки. Густая трава, взросшая на зеленом теле Листа, разостлалась пушистым ковром. Табунок оленей рванулся с поляны в чащу. Ло Вим улыбнулся: наверное, до темноты успеет добыть ужин для всего клана.
На хоженную тропинку он набрел, пересекая следующую поляну. Вряд ли зверью по силам протоптать такую. Значит, здесь кто-то живет? Абсурд. Обитай здесь чей-нибудь клан, ло Вим давно бы уже встретил следы человеческой деятельности. Оставалось почти невероятное — отшельник. Много лет ло Вим и клан логвита Анта не слышали об отшельниках. Большинство, особенно молодежь, считали, что их и не было никогда.
Ло Вим замер, глядя на тропинку и погрузившись в размышления. Но ненадолго.
Потому что…
…что-то гибкое и тяжелое обрушилось на него со спины. Бок и правое плечо пронзила острая боль. Тело сработало само: левая рука молниеносно сомкнулась на рукояти кинжала и вспорола бок нападавшему.
Зубр — а это был именно зубр, — взревев, метнулся в сторону. От толчка ло Вим упал. По плечу и раненому боку струил горячий кровавый поток. Оскалив белоснежные клыки, зверь готовился к новому прыжку. Зубки у него были ого-го, не зря же его нарекли зубром…
Собрав в тугой комок волю и остатки сил, ло Вим поднялся на колени, кинжал ткнул в землю, отметив место, и, шипя, извлек меч. Было это ужасно неудобно, однако ло Вим забыл об удобстве — дело коснулось жизни, и думать было некогда. Бой — время мудрости рук.
Зубру тоже досталось: алое пятно расползалось по боку, кровь струила сквозь густую желтоватую шерсть.
Медленно-медленно ло Вим поднялся и осторожно попятился к деревьям. Зубр, рыча, надвигался — неумолимый и не знающий пощады.
Когда шершавый ствол акации встретил спину ло Вима, уверенность вернулась. Теперь сзади он защищен, а впереди меч. Давай же, зубр, отведай холодной стали! Посмотрим, так ли ты силен!
Зубр бросил гибкое тело навстречу ло Виму. Выставив меч чуть наискось, охотник принял смрадную тушу на клинок и рухнул, не устояв под тяжестью зверя. Боль влилась в тело, пот обжег глаза, а после — гулкий удар сотряс затылок, мир поплыл и померк…
Очнулся он далеко за полночь. Тусклыми фонариками мерцали звезды. В висках гулким ритмом отдавался пульс. Ло Вим застонал, ощупал затылок, еле касаясь кончиками пальцев, — боль тотчас запустила ржавые когти в свежую рану, липкую от запекшейся крови. Позади на траве валялось сухое бревно — должно быть, ствол граба, ибо подобной твердостью больше ни одно дерево, растущее на Листах, не обладало. Об него-то ло Вим и ударился, падая навзничь…
Рядом скорчился мертвый зубр, нанизанный на меч. Кривые, как луны, когти пропахали в теле Листа глубокие борозды, выворотив траву вместе с корнями; борозды полнились твердеющим соком.
Сцепив зубы, ло Вим заставил себя встать и найти силы для того, чтобы вытащить окровавленный меч из зубра и вытереть его пучком травы. После оставалось только рухнуть рядом с мертвым хищником и погрузиться в черное безмолвие накатившего сна.
Засыпая, ло Вим подумал, что запах зубра, даже мертвого, отпугнет всех любителей поживиться раненым человеком.
Вторично сознание вернулось к ло Виму уже днем. Он лежал на опушке, вжавшись в щель между двумя платанами и стволом упавшего граба. Над тушей зубра вилось облако зеленых мясных мух, а в траве шныряли мыши-падальщики. Несколько певчих сов, отяжелевших от ночной трапезы, устроились на нижних ветвях платанов.
Голова еще болела, однако общее состояние стало вполне терпимым. Ло Вим встал, неловко припав на затекшую ногу. Меч он, оказывается, все это время сжимал в руке.
«Да, — подумал он сердито, — поохотился, нечего сказать…»
Прихрамывая, он побрел сквозь лес в направлении края. Назойливая мысль, появившаяся вдруг и неуловимая теперь: о чем-то он подумал ночью… О чем-то важном. Но о чем?
Достиг первой кромки, перешагнул через упругий зеленый валик. Где там клены? Ага, вон, целых три. С семенами.
Только приладив упряжь, ло Вим удосужился заглянуть за край.
Листа рядом не было. ЕГО ЛИСТА НЕ БЫЛО.
«Что за чушь?» — опешил ло Вим. Этого просто не могло случиться. Листы парили рядом уже с неделю, после недолгого шторма. Погода не менялась, устойчивый западный ветер влек летающие чаши вдоль Кольцевого Океана с одинаковой скоростью и почти на одной высоте.
Теперь молодой Лист летел один, затерявшись в ничем не нарушаемой небесной голубизне.
«Звезды! — вспомнил ло Вим. — Еще ночью я видел звезды и не заметил на фоне неба своего Листа!»
Именно эта мысль — подспудное наблюдение охотника — терзала его последний час. Выходит, Лист пропал еще ночью.
Стараясь не паниковать, ло Вим брел вдоль третьей кромки, выбирая место, где можно глянуть вниз. В конце концов, родной Лист просто мог опуститься пониже, или теперешнее пристанище — взмыть. Маловероятно, конечно, но еще менее вероятным представлялось беспричинное исчезновение громадного Листа.
Глянув за край, ло Вим вовсе обомлел. Никакого Листа внизу он, конечно, не увидел, зато вместо далекой морской поверхности, кое-где подернутой светлыми черточками пенных барашков, совсем рядом проплывали горы. Лист летел неправдоподобно низко, едва не задевая за самые высокие пики, и, кажется, летел он быстрее ветра, что уж совсем ни в какую полость не лезло.
Ло Вим долго глядел вниз. Горы скоро сменились унылым каменистым плато со свежими разломами — должно быть, недавно буйствовало сильное землетрясение. Дней пять назад, не больше. Побеги бумбака только-только проклюнулись из щелей, бросив на коричневую кору еще не остывшей земли свежую зеленую пелену.
Здесь же паслась большая стая крыс-оборотней. Еще вчера поди друг друга жрали, пока бумбак не пророс. Так и будут пастись да плодиться до следующего землетрясения. Бумбак сгорит в озерах лавы — он ведь всегда в низинах растет — а уцелевшие крысы вновь примутся жрать сородичей, которые послабей, и ждать, когда все ненадолго утихнет и вырастет бумбак.
Насколько ло Вим знал, внизу из животных ухитрялись выжить лишь крысы, а из растений — пяток разновидностей бумбака, отличающиеся лишь размерами да формой листьев. Вся остальная жизнь давно переселилась на Листы, не выдержав бешеного ритма Нижнего Мира. Наводнения, извержения вулканов, землетрясения, бури — все это наваливалось на Мир и постоянно меняло его до неузнаваемости. Где вчера текла река, назавтра могли вздыбиться горы. Где зеленел скорый на рост бумбак, воцарялась голая выжженная пустыня. Неизменными оставались лишь Кольцевой Океан и Листы, парящие над всеми бедами и катаклизмами. Бури, тайфуны и смерчи бушевали где-то внизу, а над Миром был лишь вечный ветер да летающие чаши, надежный людской приют.
Ло Вим угрюмо брел к знакомой поляне. Похоже, судьбе угодно сделать его отшельником. Неужто они и впрямь выживают? Не верилось. Как можно жить без клана? Без логвита, без Отцов, без Семьи? Зачем тогда жить?
По правде говоря, ло Вим недолюбливал свой клан. И логвита Анта. Они совершили самое страшное, что случалось на Листах: изгнали человека. Самое страшное, исключая лишь смерть. Человеком этим был отец ло Вима, личность загадочная и скрытная, хранитель старого браслета…
Однако ло Вим предпочитал не лучшее окружение одиночеству. Какие ни есть, а все ж люди…
Говорят, всех, презревших Веру и Закон, кланы изгоняли. Случалось это очень редко. Вины отца ло Вим не понимал — что плохого в старом браслете? Да и самому ло Виму успели несколько раз указать на его меч. Дескать, больно искусно сработан. Пока удавалось отговориться.
Еще рассказывают, что изгнанники стараются сбиваться в группы по десятку-полтора, обживают подходящий Лист и нападают на все кланы без разбору. Чушь, наверное, изгоняют-то их без оружия. Ло Вим ни разу не был свидетелем нападения изгнанников. Вот битвы между кланами — это пожалуйста, это дело обычное…
Настроения не подняла даже жареная зубрятина. Вяло дожевав мясо, ло Вим спрятал остатки в котомку, закусил корешком вузы и пошел ладить жилище.
Времени это занимало не то чтобы много, однако приходилось долго готовиться. Сок агавы — раз (не меньше трех бурдюков), полость найти подходящую — два, подождать, пока выйдет ядовитый газ, — три, и еще следить, чтобы в полость первыми не влезли шмели.
Агава нашлась сразу, шагах в двадцати от поляны. Старая, толстая, истекающая соком. Поверхность Листа вокруг нее пожухла и сморщилась, покрывшись твердой стекловидной коркой. Два надреза под сучками — и вот уже густой маслянистый сок тонкой струйкой стекает в подвешенный бурдюк. Вскоре отыскалась и подходящая полость — наполненный газом пузырь в теле Листа. Благодаря тысячам полостей многотонные Листы и обрели способность летать. Одновременно они служили Листам желудками: все, что туда попадало, усваивалось без остатка, за исключением лишь семян. Семена Лист выталкивал за пределы полости, где они благополучно прорастали. Вскрытая полость затягивалась в считанные минуты: взмахнул мечом, бросил что хотел и иди себе, много газа все равно не улетучится. Но если плеснуть на края надреза сока агавы, они затвердеют на глазах. Тогда газ выйдет без остатка. Если все так и бросить, Лист нарастит поверх остекленевшего куска новый живой слой, и постепенно полость вновь заполнится газом. Если же облить соком всю полость — и стены внутри, и сверху вокруг щели-надреза, получится отличное жилище. Натаскать туда веток, мха, покрыть плащом — логвитское ложе, год можно проспать!
Отточенный меч вспорол зеленую мясистую массу; ло Вим тотчас же нацедил целую лужу сока агавы, обойдя надрез по кругу несколько раз. Сок быстро впитывался в тело Листа; подставив бурдюк под новую струйку, ло Вим задумчиво глядел на быстро стекленеющее пятно.
Газ выходил из полости минут десять. Когда зыбкое марево над трещиной рассеялось, бурдюк как раз наполнился вторично. Ло Вим взялся за меч, вырубая правильный ход. Листу было больно, он знал, но знал он и то, что людская жизнь — всегда чья-нибудь боль. Лист простит, как прощал не раз и ло Виму, и всем людям Мира, ибо без людей Листам достанет иной боли.
К вечеру ло Вим опрыскал соком все свое жилище; выждал еще час, чтобы мертвые ткани Листа окончательно затвердели, устроил себе постель из пахучих пихтовых лап и выбрался наружу, преисполненный гордости за свою работу. Отдраил потускневший меч, подкрепил силы мясом зубра и уселся спиной к развесистому платану, стоящему поодаль от других деревьев, созерцать звезды в просветы между ветвями, шуршащими на ветру.
Ло Вим любил звезды. Казалось, это далекие костры на небесных Листах, тех, что летают выше Солнца. Смотрит ли оттуда хоть кто-нибудь на тусклую звездочку в ином небе — костер у жилища ло Вима?
А как там клан? Как Семья?
Одиночество гнетет людей, вселяя тоску и неуверенность. Ло Вим неотрывно глядел ввысь; а ветер все шелестел в кронах, и это было странно и непривычно: значит, Лист действительно обгонял ветер.
Два дня ло Вим отдыхал, отъедался и залечивал рану целебными травами. Внизу тянулась бесконечная равнина — теперь Лист летел перпендикулярно ветру и все так же низко. Тушу зубра пришлось скормить соседней полости — начала портиться. Первая же охотничья вылазка завершилась вполне успешно: ло Вим подстрелил двух куропатов, причем вернул обе стрелы. Больше заняться было нечем. Он послонялся по Листу, распугивая зверье, и вернулся к жилищу. Должно быть, зубр здесь обитал лишь один, а других опасных хищников на том же Листе обыкновенно не водилось.
Еще через день ло Вим, отчаявшись узреть в небе чей-нибудь Лист, надел крылья и взмыл над своим летающим пристанищем. Боковой ветер подхватил его, вознеся к самому Солнцу; Мир чернел внизу, беспокойный и меняющийся, подернутый легкой дымкой, и лишь один Лист видел ло Вим из поднебесья — тот, где провел последние дни.
Он метался над Миром, едва не теряя Лист из виду, но только равнина, Солнце и ветер разделяли его одиночество. Обессиленный, ло Вим едва дотянул до Листа вечером, не стал даже есть. Заполз в жилище, как барсук в нору, и забылся тревожным сном одиночки, отбившегося от стада.
2
Наутро ло Вим, злой и невыспавшийся, отправился на охоту. Куропаты так и шныряли в подлеске, подстрелить парочку ничего не стоило.
Отойдя от центра Листа, ло Вим ощутил нечто странное. Лес стал иным, нежели раньше, но уловить изменение никак не удавалось.
Стало вроде бы теплее. Ло Вим распустил верхний шнурок ворота, взял лук на изготовку…
И услышал голоса. Кто-то переговаривался за кромками. Крылья принесли на его пристанище людей!
До кромок было недалеко. Убрав лук за спину, ло Вим пополз вперед, змеей огибая стволы деревьев. Вот и первая кромка, твердый полувысохший нарост, знак близкого края. Голоса доносились из-за нее. Перевалившись через кромку, ло Вим припал к Листу, как жук-джар: растопырив руки и ноги, елозил телом по глянцевой поверхности, усеянной хвоинками и бурой трухой, отнятой ветром У кромок. Деревьев здесь почти не росло.
Вторая кромка — а голоса все еще далеки. Ло Вим скользнул за нее и замер у одинокого клена, странно наклоненного к центру Листа. Да и поверхность что-то круче к краю, чем обычно…
Получалось, что голоса звучат за третьей кромкой. Лист там, что ли? Или парят на чешуйчатых крыльях ло-охотники?
Осторожно и неторопливо, как мудрый ящер-варан, ло Вим достиг третьей и последней кромки, края парящего блюдца. Выглянул и обомлел.
Лист покоился на поверхности Мира. Покинул свою извечную обитель — Высоту — и опустился на каменистую твердь, которую всегда избегал!!
Ло Вим даже приподнялся, чтобы получше рассмотреть раскинувшуюся перед ним плоть равнины, близкую и оттого непривычную. Голоса враз смолкли. Теперь ло Вим увидел тех, кто говорил. Двое в черных плащах, стоящие на камнях, словно на Листе. Они смотрели на ло Вима. Вряд ли это предвещало что-нибудь хорошее.
— Эй, гляди! Кто это там?
Незнакомцы обнажили мечи и бросились к Листу. Впрочем, на него так просто не вскарабкаешься: третью кромку от поверхности Мира отделяло локтей семьдесят — восемьдесят.
Однако черные плащи, похоже, придерживались другого мнения — иначе зачем такая спешка? Ло Вим решил убраться подобру-поздорову; вскочил на ноги и припустил в лес, перепрыгивая через валики кромок.
Дальше началась чертовщина. Чуть левее ло Вима вдруг сама собой открылась полость, и из нее, разбрызгивая нежно зеленый сок, вырвались незнакомцы. Даже скорее не полость, a словно бы узкий канал в теле Листа. Получалось, что они прошли сквозь Лист, а ло Вим отродясь о таком не слыхивал.
— Стой, охотник!
Бежать уже не имело смысла. Ло Вим замер, взявшись за меч.
Незнакомцы приблизились. Были они невысоки, коренасты и совсем безбороды. И мечи у них отличались от обычных — подлиннее и поуже, с витыми украшенными вязью гардами. А на руках — браслеты. Точно такие же, как и тот, что хранил род ло Вима.
Ло Вим тупо уставился на браслеты. Он-то был убежден, что владеет одним-единственным!
— Бросай меч! Иначе — смерть!
Ло Вим меч, конечно, не бросил. Еще чего — отступают лишь трусы, а его никто не осмелился бы назвать трусом.
— А-хоуи!
Со звоном сшиблись мечи. Мешала незажившая рана. Черные плащи оказались опытными бойцами: ло Вим скоро был прижат к стволу падуба и отчаянно защищался. Меч тяжелел с каждым взмахом.
Однако и противники уставали. Один отступил, второй поминутно отирал со лба обильный пот. Наземная духота навалилась на Лист, привычный к свежим ветрам высот.
Третьего незнакомца, подкравшегося сзади, ло Вим в пылу схватки не заметил. Поэтому и был сбит с ног коварным ударом. А потом на голову его пала тяжелая рукоять меча, и ло Вим отключился.
Очнувшись, он обнаружил себя привязанным к столбу. Голова побаливала, но гораздо меньше, чем можно было ожидать.
Перед ним с полупустым бурдюком воды стоял коренастый черноволосый юноша; чуть в стороне на резном деревянном кресле восседал совершенно седой старец. Вокруг толпились человек сорок, все одинаково приземистые, широкоплечие, все в черных плащах. Лишь старик выделялся белыми, как утренние облака, одеждами и косматой седой бородой. У остальных не было даже усов.
Новая порция воды вылилась на макушку ло Вима, окончательно прояснив сознание.
— Кто ты, человек? — властно спросил старик.
Ло Виму скрывать было нечего: он свободный представитель свободного народа.
— Я — ло Вим, охотник из клана логвита Анта.
— Что ты делал на чужом Листе?
— Охотился.
Старец тяжело встал, опираясь на вычурные подлокотники.
— Не лги, охотник. Откуда у тебя это?
Он протянул вперед раскрытую ладонь со знакомым браслетом. В стороне валялась беззастенчиво выпотрошенная сумка.
— Говори, ибо найдешь смерть в непокорности!
Смерть глупая и бессмысленная — последнее, что стал бы искать настоящий охотник. Медленно, очень медленно ло Вим поднял взгляд с браслета на белобородого старца.
— А почему ты думаешь, что достоин знать правду?
В глазах старика полыхнуло пламя, но ло Вим понял, что неожиданно отыскал нужные слова.
— Удан! Зама!
К старику мигом приблизились два черных плаща. Повинуясь властному жесту, они вскинули левые руки: запястье каждого охватывал витой желтоватый браслет, украшенный драгоценными камнями.
— Смотри, охотник. Такой браслет носит каждый из нас. Сотни лет мы собирали потерянных хранителей по дальним чашам. Этот, — он указал на браслет ло Вима, — последний. Сорок четвертый. Клауды искали его двести шестьдесят лет.
Ло Вим пристально глядел на левую руку старца — никакого браслета там не было. Перехватив взгляд, старик усмехнулся и мягко подтянул свободный белый рукав. Только не левый, а правый.
Его браслет был куда шире и красивее; у ло Вима даже дыхание перехватило от такого зрелища.
— Ты хранитель? — спросил старик.
Ло Вим покачал головой.
— Хранителем был мой отец. Но его изгнали восемь лет назад.
— Он успел сказать тебе Слово?
Узрев в глазах ло Вима недоумение, старик вздохнул:
— Значит, не успел…
По его команде черные плащи перерезали стягивающие ло Вима веревки. Охотник стоял всего несколько секунд, потом рухнул, прямой и негнущийся, как столб. Старик поморщился:
— Людская кровь… Помогите ему!
Ло Вима некоторое время массировали сильные и умелые руки черных плащей, возвращая жизнь онемевшему телу.
— Твой клан преследует носителей древнего знания?
Вопрос прозвучал почти утвердительно.
Ло Вим грустно кивнул. Когда логвит Ант узнал о браслете, отца едва не зарубили в первые же минуты. Правда, стражи ничего не нашли, и последовало лишь изгнание. Ло Вим видел из-за второй кромки, как отец, поймав ветер, ссутулился под рыжими крыльями и навсегда канул за край. Тогда ло Вим снова плакал, совсем как ребенок, хотя не знал слез уже много лет. А сколько ему перепало за меч! Стражи исходили злобой при виде ажурной гарды и мерцающего клинка. Логвит Ант уже несколько раз намекал, что изделиям древних не место в этом Мире…
Наверное, на Листах скоро вовсе не останется вещей, сработанных древними мастерами, ведь почти все кланы похожи на клан Анта. Ло Вим других не знал, иначе уже давно сбежал бы. Как ни тянуло к Семье и клану, браслет властвовал над ним с куда большей силой. И еще… Сбежать… Еще…
Пробуждение было подобно удару грома. Ло Вим стоял на коленях; в глаза ему пристально глядел седовласый старец. Зрачок в зрачок. Ло Вим потерялся где-то во взгляде старика, а тот проник глубоко в ло Вима, завладел мыслями, поселился в желаниях и надеждах.
Ло Вим съежился, почувствовав, что перестает быть самим собой. Но в тот же миг старец исчез из его сознания, оставив после себя странную пустоту и холод. Внутри словно сквозил зимний ветер.
— Ты готов, Хранитель?
— К чему?
Ло Вим с трудом встал. Тело было странно свежим, но не в меру тяжелым. От вязкого воздуха Низа кружилась голова.
— Готов ли ты служить Высоте?
Ло Вим непонимающе воззрился на старика, спрашивающего в общем-то даже не у него, а у черных плащей.
— Готов ли подчинить себе браслет и стать последним из нас, замкнув круг посвященных?
— Готов, Мастер! — нестройным хором откликнулись черные плащи.
Ло Вим затравленно озирался, а невысокие люди в одеждах ночи, взявшие его в кольцо, пристально уставились на растерянного охотника.
Глаза у них были зеленые, как Листы.
— Тогда слушай Слово, Хранитель!
Это звучало как песня.
— …мы, парящие в Высоте, дети Листов, держим время за руку!
— …храни последнюю нить, протянутую из вчера в завтра!
— Хранитель станет хозяином, и Солнце склонит перед ним голову, и Мир помашет ладонью, и звезды лягут под ноги!
— …храни и будь сильным; нет напрасной смерти, есть напрасная жизнь! Храни, и придут те, кого ждешь!
— Храни, и станешь рядом с ними!
— Звени, Высота!
Ло Вим осознал вдруг, что на плечи его накинут черный плащ. День клонился к вечеру — в памяти зиял обидный провал, а голова полнилась звоном, словно его опоили дурманом.
«…последнюю нить, протянутую из вчера в завтра…»
Его вели под руки. Вроде бы к Листу. Потом каким-то узким ходом; ло Вим запомнил только полутьму да скользкую поверхность под ногами.
«…нет напрасной смерти, есть напрасная жизнь…»
Лист, хвойная зона, поляна, еще поляна. Большая полость. Похоже, главная полость. Ого…
«…держим время за руку…»
Черные плащи заняли места вокруг полости, соблюдая правильные интервалы. Полость вскрыли кривым мечом, потемневшим от времени. Гарды на нем, похоже, никогда не было. Но ло Вим удивился другому: вскрывать главную полость?
«…Мир помашет ладонью…»
Запел ветер — Лист набирал высоту. Вопреки случившемуся он все-таки взлетел. При вскрытой главной полости.
На руки ло Виму набросили гибкие плетеные веревки. Или желтоватые браслеты? Нет, все же просто веревки. Двое черных растянули его, словно пойманного зубра. В полости клокотал сок; в ноздри лез приторный запах.
«…храни, и станешь рядом с ними…»
Ло Вим закричал отболи. Белобородый старик тем же кривым мечом полоснул его поперек груди, рассек куртку и задел кожу. Брызнула кровь.
— Готов ли ты, Хранитель? - изменившимся голосом спросил старик. Глаза его вновь принялись буравить сознание ло Вима, царапая память и вгрызаясь в мысли. Кровь все текла; один из черных плащей собрал немного в долбленую деревянную чашу и выплеснул в полость. Потом кровью вымазали браслет.
Было больно. Ло Вим обмяк, по-настоящему испугавшись; не падал он лишь благодаря веревкам. Старик все больше походил на безумца: размахивал мечом, что-то бормотал, а свежий ветер высоты развевал ослепительно белые одежды.
— Звени, Высота!
И тогда ло Вим понял, что его сейчас убьют. Принесут в жертву непонятным силам, которым поклоняются черные плащи и которые олицетворяет свихнувшийся седой старик. В это не хотелось верить, это казалось нереальным. Чушь, бред, вздор! За что? Он ведь сохранил драгоценный браслет, прятал от глупых стражей… Вот… Вот…
Кривой меч со свистом рассек ветер, вгрызся в трепещущую плоть, вновь обагрившись кровью. Голова ло Вима отделилась от тела и сама упала в разверзнутую полость. В остекленевших глазах застыло равнодушное небо.
Черные плащи отвязали от безвольных рук ненужные уже веревки, сбросили то, что еще совсем недавно было ло Вимом, в полость; туда же швырнули и окровавленный браслет.
— Звени, Высота!!
3
Высота звенела. Звенела могучим ветром, хозяином поднебесья, звенела потоками жаркого света, звенела живой силой свободы. ОН чувствовал ветер грудью. Зеленой тугой плотью. Чуткой тканью Листа. ОН хотел потрогать ветер руками и не мог: рук не было. Было округлое блюдцеобразное тело и смутные ощущения деревьев, едва доносящиеся сверху. Разбираться в них ОН еще толком не научился. Мир маячил внизу, гремел и плевался лавой, бессильный и потому злой. ОН летел навстречу осени.
ОН танцевал в воздушных потоках, огромный и недосягаемый, храня в себе великую тайну — кусочек древнего металла и знания комочка жалкой плоти, именуемой некогда человеком. Лист усвоил без остатка и плоть, и знания, став не просто Листом, но ИМ. В недрах главной полости, в складках черного плаща зрело продолговатое тело, имеющее ноги, чтобы ходить, имеющее руки, чтобы держать меч, имеющее голову, чтобы видеть и доступное общему разуму, чтобы действовать сообща. ОН бережно хранил еще нерожденное дитя, ибо перестал быть просто Листом и просто Человеком. ОН готовился влиться в ряды уже прошедших через это, влиться последним и замкнуть круг посвященных. Влиться и зазвенеть вместе с Высотой.
И тогда зазвенит весь Мир.
Ялта — Киев — Николаев, 1992
Трель певчей совы
Буря отнесла Листы далеко на юг, посвирепствовала напоследок и бессильно опала над обширными плоскогорьями. Хает, два дня не покидавший жилища, наконец смог выйти и вдохнуть свежего воздуха. Не отравленного зловонными вулканическими газами дыхания бури, а настоящего, холодного, как ночь, воздуха Высоты. Ветер улегся; в этих широтах такое случалось. Вдоль Кольцевого Океана, то бишь в экваториальной области, свежий воздушный поток почти никогда не утихал, а бури задевали те места лишь краями. В средних же широтах полное спокойствие чередовалось с чудовищными ветрами, отголосками катаклизмов Нижнего Мира.
За эти два дня Лист охладился и сильно потерял высоту. Обычно зеленые чаши парили в четырех — шести километрах от поверхности; теперь же пристанище Хаста отделяло от Низа неполных два. Впрочем, впереди не менее недели спокойной солнечной погоды, и Лист, конечно, взберется повыше. Хорошо еще, что не на север отнесло — там сейчас зима…
Солнце описывало круги в безоблачном небе, то спускаясь пониже к горизонту, то поднимаясь, но, пройдя лишь полпути к зениту, заваливалось в сторону и начинало сползать вниз.
Хает, как и все на Листах, знал, что на самом деле это не круги, а медленно сужающаяся спираль. Придет час — и Солнце застынет в одной точке небосвода, но кто знает, куда к этому времени отнесут Лист прихотливые ветры Высоты? Если ближе к экватору, солнце станет висеть невысоко над горизонтом, если к полюсу — тогда где-то рядом с зенитом. Может статься, что Лист окажется за экватором, в северном полушарии. В этом случае светило вовсе спрячется за горизонт и наступит ночь, достаточно долгая, чтобы деревья сбросили листву, а многие звери залегли в готовую каждое мгновение прерваться спячку.
Почти все время, пока бушевала стихия и Лист трепало, словно пушинку, Хает дремал в дальнем жилище. Пробудившись, он не услышал скрипа веш и сосен, а из-за шкуры зубра, висящей у входа, пробивались желтые солнечные лучики. Хает потянулся, отгоняя остатки сна, и встал на колени.
Снаружи донеслась трель певчей совы — чередование нежного свиста, щелчков и скрипа. Хает выскочил наружу, словно за ним гнался рассвирепевший зубр.
У него была причина ненавидеть певчих сов.
Тогда он был еще ло Хастом — охотником клана логвита Стипо. Клан уже лет пять обитал на огромном старом Листе, жизнь в котором медленно угасала. Люди не особо волновались по этому поводу: угасать она будет еще лет тридцать, но давно уже решили при первом же удобном случае покинуть стареющий исполин, который дал людям щедрый и безопасный приют. К полюсам во время экваториальных зим он уже много лет не летал, и об участии в Большом Переселении не могло быть и речи. Оставалось надеяться только на крылья. Ждали, когда рядом окажется подходящий незанятый Лист.
Л о Хает со своим неразлучным другом ло Гри долго и без особого успеха охотился в хвойной зоне. Под вечер их сморило у третьей кромки. Ло Гри подстрелил куропата, ло Хает — двух зайцев, но этого было слишком мало для опытных охотников. Не должен же клан голодать!
И тогда прозвучала призывная трель певчей совы. Ло Хает приподнял голову: над бурым валиком кромки мелькнуло несколько крылатых силуэтов.
Совы стремительными серыми молниями ныряли вниз, за край.
«Внизу Лист!» — понял ло Хает. Не станут же совы от нечего делать шнырять вдали от зеленых чаш!
Ло-добытчики никогда не упускали случая поохотиться на соседнем Листе. А теперь еще и новое пристанище приходилось подыскивать. Упряжь захлестнулась на семенах клена, ветер упруго толкнулся в крылья и подставил тугой бок: летите, жители Поднебесья! Ло Хает и ло Гри по широкой дуге скользили к зеленоватой громаде парящего чуть ниже Листа. Стайка певчих сов уже успела затеряться в зарослях у первой кромки — птицам не нужно планировать, как людям, птичьи крылья несут без оглядки на ветер.
Тело зеленой чаши спружинило под ногами ло Хаста, сок забрызгал мягкие кожаные сапоги. В тридцати шагах левее опустился ло Гри. Им даже не пришлось договариваться: много раз они охотились на чужих Листах.
Сверкнул меч, вспарывая ближайшую полость, крылья зашуршали о стены и погрузились в темную жижу. Вскинув руку, ло Хает сунул упряжь в сумку-заплечник и, перепрыгивая через валики кромок, устремился в лес. Ло Гри, все еще возившийся с упряжью, отсалютовал ему.
Ло Хает не видел, как его приятель сложил упряжь, повертел головой в поисках полости (ближайшая виднелась в доброй полусотне шагов), нагнулся и поднял крылья. В тот же миг коварный порыв ветра из-за края вырвал их из рук и отнес к первым деревьям. Ло Гри насупился, но тут же увидел двух оленей. Рука сама потянулась к луку и колчану, но олени, почуяв неладное, оттянулись в глубь леса. Охотник в ло Гри победил: крылья так и остались лежать на опушке, а он с головой углубился в преследование.
Очень скоро он вернулся с тушей оленя на плечах. Деловито посвистывая, разделал тушу, уложил мясо и шкуру в специальный кожаный мешок и намертво закрепил на себе. Еще раньше огляделся, но кленов поблизости не нашлось, и ло Гри захлестнул упряжь на своих же крыльях. Он рассчитывал доставить добычу клану и побыстрее вернуться: вдруг ло Хасту понадобится помощь? Тяжело нагруженный охотник ступил на третью кромку и шагнул в пустоту. Крылья запели в унисон с ветром; поймав восходящий поток, ло Гри вписался в плавную спираль, взмывая над Листом, который покинул, и одновременно приближаясь к своему.
Обратно он так и не вылетел. Логвит Стипо созвал нескольких ло-охотников в главную полость кшана, и до позднего вечера ло Гри оставался на совете. А ночью Листы разнесло вольными ветрами Высот.
Ло Хает к вечеру подстрелил косулю, а перед этим — четырех куропатов. Вполне пристойная добыча. Правда, преследуя косулю, он долго кружил у границы хвойной и лиственной зон и потерял много времени. Он был убежден, что ло Гри давно отправился домой с добычей, ведь клан не должен ждать, голод враг людям.
Бросив добычу за первой кромкой, ло Хает с наслаждением выпрямился, созерцая свой родной Лист, исполинской громадой нависавший над ним. С кромок рыжими хлопьями сыпалась невесомая труха..
Ну, где там клен, дающий крылья? Ло Хает огляделся, высматривая взрослое дерево, семена которого подарили людям возможность летать.
Странно, но у кромок охотник не заметил ни одного клена. Обычно здесь их росло больше, чем где бы то ни было: семена-крылья прорастали у полостей, куда опускали их ло-охотники.
Л о Хает пошел вдоль кромки, всматриваясь в зеленые силуэты деревьев. Веши, пихты, секвойи… Но нет кленов.
Вдалеке запела сова, сзывая сородичей на трапезу. Ло Хает насупился. Счастливые птицы! Им никогда не приходится искать подходящий клен, ведь крылья всегда у них за спиной. Да и не нужно им никуда возвращаться — у сов нет кланов и все равно им, где жить.
Скоро Солнце достигло нижней точки над горизонтом. Дома, наверное, пируют. Ло Гри удивляется: где застрял его верный товарищ?
Ло Хает вздохнул. Он успел отшагать уже добрых пять километров вдоль кромок. Судя по видимым размерам Листа, оставалось еще километров тридцать пять — сорок, и тогда охотник замкнет круг, вернется в точку, откуда вышел. И по-прежнему ни одного клена! Прямо наваждение какое-то…
Пройдя еще немного, ло Хает замедлил шаг. Его одолевал голод, а значит, скоро одолеет и усталость. Нужно вернуться к добыче и подкрепить силы, а тогда уж приниматься за поиски. Видимо, на этом Листе клены — редкость.
Если они здесь вообще есть.
Когда он подходил к месту, где оставил тушку косули и пушистые комочки куропатов, вверх взвилась вспугнутая стая певчих сов. Летели они тяжело, словно изрядно поужинали, на лету обмениваясь мелодичными трелями.
Ло Хает приближался. О Небо!!! Вот куда совы слетались пировать!
От куропатов остались только перья, от косули — окровавленный костяк с ошметками мяса у суставов. Вид у мяса был весьма неаппетитный. Певчие совы сожрали всю его добычу вместе со шкурой.
Изрыгая проклятия, ло Хает схватился за лук и метнулся к опушке, где несколько десятков сов расселись на нижних ветвях веши.
— Мерзкие твари!
Совы лениво снялись и лениво потянулись в глубь леса. Ло Хает послал им вслед стрелу и бессильно опустился на колени. Ярость постепенно схлынула.
Что же происходит? Он, опытный ло-охотник, позволил гневу управлять собой. Растерялся, как мальчишка, бросил добычу, не укрыв ее… Стрелу зря потерял…
Скоро ло Хасту удалось восстановить в себе спокойствие. Он встал, прошел к лесу и пошарил под деревьями. Стрела, к счастью, не сломалась — завязла в плотной слежавшейся хвое, прочертив хорошо заметную неглубокую борозду. Ло Хает сунул стрелу в колчан и потянулся за ножом.
Первым делом — подкрепить силы.
Сломал сухую вешу, разжег костер, срезал с несчастной косули еще пригодные в пищу кусочки мяса и нанизал их на струганные палочки. Испек над угольями. Достал из сумки лепешку.
Утолив голод, ло Хает сразу почувствовал себя много лучше. Бог с ней, с добычей. Надо искать клен.
Проклятые совы! Ло Хает представил, как вернется с пустыми руками, как будут хихикать женщины и презрительно коситься удачливые ло-охотники. «Слыхали? У ло Хаста совы отняли добычу!» Тяжелый вздох сам вырвался из груди.
Затоптал остатки костра, подхватил сумку и устремился в лиственную зону. Может, хоть в чаще найдется желанное дерево с семенами-крыльями. Солнце уже карабкалось вверх, стало немного светлее. Хорошо, что лето: очень долго ло Хает не увидит ночи. Удобнее.
Очень быстро он понял, что на этом Листе просто нет кленов. Совсем. Невероятно, но так. Охотник обошел чашу по периметру вдоль кромок — ни одного. И в лиственной зоне тоже. Акаций, браков, граба — сколько угодно. Даже парочка дубов встретилась, весьма редких на Листах. Кленов же — ни одного.
Солнце замкнуло в небе три круга, прежде чем он это понял. Странный Лист ко времени прозрения взмыл, нагретый спокойным светилом, километра натри с половиной. Родной Лист еще виднелся далеко внизу у самого горизонта, старые Листы высоко не летают. Эх, сейчас бы крылья! Ринуться в эту зовущую бездну, ощутить плотные токи воздушных струй, поймать ветер и заскользить туда, к крохотной зеленой точке на границе Мира и Неба, к исполинской чаше, где ждет клан, братья-охотники, логвит, Семья…
Оставалась одна надежда: ло Гри, обеспокоенный отсутствием друга, вернется.
Но почему не вернулся до сих пор? Времени прошло достаточно.
Ло Хает устроился на буром валике третьей кромки, и порывы ветра, всегда ощущающиеся у края, трепали его длинные вьющиеся волосы. Совсем рядом лежала пропасть, отделяющая Лист от Нижнего Мира.
Тройка певчих сов, едва не задев крыльями сухую кромку, скользнула в пустоту. Ло Хает проводил их злобным взглядом. Если бы не эти птицы, сидели бы сейчас они с ло Гри у костра или в хижине, пили бы эль или пиво после сытного обеда…
И тут ло Хасту пришла в голову совершенно очевидная мысль, ранее почему-то не приходившая.
Каким образом покинул этот Лист ло Гри?
Единственный способ — на тех же крыльях, на которых прилетел. Два-три часа в полости крылья еще выдерживали. Больше — крайне редко.
У охотника перехватило дыхание. Теперь-то уже поздно, его крылья расползлись, конечно, пораженные едким соком полости, но тогда, в первый день, когда совы позаботились о его добыче, крылья еще можно было спасти.
Ло Хает застонал от досады, отполз от края и бегом кинулся к месту их с ло Гри посадки. Вот и нужная полость со шрамом, затянувшимся несколько дней назад. Меч, чмокнув, пал на зеленое тело Листа. Охотник вскрыл наполненный легким газом пузырь трехметрового диаметра и отошел в сторону, тяжело дыша.
Дурманящая струя, невидимая глазу, ударила из полости, края живой зеленой плоти зашевелились, истекая густой жидкостью, готовые в несколько минут зарастить отверстие. Обливать его соком агавы, чтоб не затянулось, было некогда. Отдышавшись, ло Хает вновь взмахнул мечом. Отверстие увеличилось. Набрав в грудь побольше свежего воздуха, он глянул вниз.
От крыльев, конечно же, ничего не осталось. Лист усвоил их полностью, только темные пятна да бугристые натеки все той же вязкой жидкости остались в местах, где Лист втянул в плоть обнажившиеся семена клена. Их Лист, понятно, не переваривал, просто выталкивал за переделы полости, чтобы они могли без помех прорасти.
Ло Хает оторвался от дыры, прочищая легкие. Собственно, на другой исход надеяться и не приходилось.
Больше вскрытых недавно полостей ло Хает поблизости не обнаружил и немало этому удивился. Выходит, ло Гри оставил свои крылья просто на Листе, а потом вернулся и на них же улетел. Неужели он знал, что здесь не растут клены? Но почему же тогда не предупредил ло Хаста?
Он вернулся к уже затянувшейся полости с семенами клена, единственными на этом Листе. Пока дерево вырастет и начнет давать крылья, пройдет не менее пятнадцати лет. За эти годы Лист раза четыре наведается к одному из полюсов во время Солнцестояния, чтобы соединиться с тысячами других в гигантский летающий ковер. Только тогда, в дни Большого Переселения, ло Хает сможет покинуть негостеприимный Лист. Но найдет ли он на бескрайнем ковре из многих чаш свой клан? Не факт, что новое пристанище, куда клан, без сомнения, в ближайшее время переселится, устремится к полюсу в это же Солнцестояние. А шастать без конца по разным Листам в межсезонье, во-первых, долго, во-вторых и в-главных — весьма небезопасно. Враждебные кланы не тронут одиночку только во время Большого Переселения. Да и за изгнанника могут принять, а это почти верная смерть в любое время.
Но все же это хоть какой-то шанс; лучше ли просидеть остаток жизни на дурацком Листе без крыльев? Охотники не могут без крыльев, Небо — их дом, Высота — их стихия. Охотник-ло без полета все равно что дерево без плодов.
Ло Хает вспомнил певчих сов и в сердцах пожелал всему их крылатому роду никогда больше не подняться в Небо.
Издалека донеслась долгая трель, как показалось ло Хасту — возмущенная.
Он вздрогнул и вернулся к своим мыслям.
Лист наверняка лишь недавно летал к полюсу. Ло Хает не раз заглядывал за край, за третью кромку, и не заметил ни одного молодого побега. Так бывает лишь в первый год после Большого Переселения, когда юные Листы отделяются от материнских и с этих пор противостоят Высоте в одиночку.
Значит, впереди у него три-четыре года полного одиночества. Ну, в лучшем случае два. Если больше никого не занесет на этот проклятый Небесами Лист.
Или не вернется ло Гри.
Ведь должен же он вернуться за другом? Ло Хает обязательно вернулся бы, чего бы это ему ни стоило.
Он тяжело вздохнул. Постоял немного у кромки, слушая, как поет ветер Высот, и пошел готовить жилище, благо агавы, в отличие от кленов здесь встречались в изобилии.
А ветер пел неспроста. Поднявшийся еще выше, Лист угодил в быстрый и узкий поток воздуха, царящий на этой высоте, и полетел на восток, прочь от родного Листа ло Хаста, оставшегося ниже и по-прежнему неспешно дрейфовавшего на юго-запад.
С тех пор он не видел людей. Изредка на фоне небесной голубизны темнели силуэты далеких Листов, но все они величаво проплывали мимо. Однажды Хает разглядел даже крохотную точку, планировавшую к зеленой чаше, — счастливец, обладавший крыльями, возвращался домой. Но ни разу никто из охотников-ло даже не приблизился к Листу, так не любившему клены. За три года Хает стал совсем другим — хмурым, злым; но и более терпеливым, чем раньше. Теперь он мог часами наблюдать за муравьиной кучей где-нибудь в лесу или за дятлом, промышляющим жуков-джаров. Или, найдя удобное место у края, смотреть на Нижний Мир, проплывающий под Листом, непознанный и загадочный.
Раньше такое просто не пришло бы ему в голову.
Костры, дым которых на Высоте был виден издалека, никого не привели на помощь. Клен у разрубленной три года назад полости так и не пророс. Наверное, дело было в Листе: тот ненавидел клены так же сильно, как Хает ненавидел певчих сов.
Бывший охотник вполне благополучного клана и сам не мог понять причин своей ненависти. Однако за три года десятки взрослых птиц упали на Лист, пронзенные стрелами; сколько гнезд разорил он, убивая самку мечом, а яйца или беспомощных птенцов топча сапогами…
Он мстил совам за свое одиночество. Хотя сознавал, что в общем-то не совы виноваты в произошедшем, а нелепая случайность. И от этого становился только злее. Лист, за исключением нелюбви к кленам, ничем не отличался от других парящих над Миром чаш. Та же неподатливая зеленая плоть под ногами; трава, деревья, пустившие корни в эту плоть. На «корме» росли лиственные породы, на «носу» — хвойные. Как и везде, на любом Листе, и никогда еще люди Поднебесья не слыхали о другом положении вещей. Хватало и дичи — зайцев, косуль, куропатов, кабанов. Хает выследил и убил единственного на Листе волка; больше никого, кто посмел бы угрожать человеку, здесь не нашлось. На зайцев и куропатов охотилось почтенное семейство енотов; с ними Хает никогда не враждовал. Жизнь текла неторопливо и размеренно, и если бы не тоска по людям, Хает даже порадовался бы произошедшим в себе переменам. Он стал взрослее, что ли. Даже нет — мудрее. Теперь больше хотелось думать, чем действовать.
Еще через три года Хает осознал, что Лист никогда не летает на дневной полюс к Большому Переселению. Последняя надежда хоть когда-нибудь вернуться к людям рухнула, словно старая гнилая сосна во время бури. Воистину, он угодил на Лист, проклятый всеми ветрами Высот.
Совы все так же упорно гнездились на «носу» Листа, сколько Хает ни разорял их кладки. У каждой убитой совы он отсекал средний коготь левой лапы — самый мощный и длинный — и нанизывал на прочную нить. За несколько лет ожерелье стало внушительным с виду и весьма тяжелым. Хает вешал его у входа в жилище.
Лист парил меж Миром и Небом, цветущий и безмятежный, и никто со стороны не смог бы предположить, что здесь томится в одиночестве человек, бывший некогда ло-охотником.
День походил надень, как хвоинки на ветке сосны, ничто не нарушало ровного течения времени. До тех пор, пока Хает, преследуя косулю, не наткнулся в зарослях бумбака на совенка-пуховичка, вывалившегося из гнезда. Рядом на мягкой летней траве камнем застыло тело мертвой совы-матери. Отчего она погибла, Хает так и не понял.
Он нахмурился и потянулся за ножом. Снова совы! На этот раз они норовят отвлечь его от охоты.
Солнце отразилось от холодного железа, и глаза совенка, поймав этот отблеск, зажглись загадочным зеленым огнем. Клюв его раскрылся, выпуская на свободу крик — еще не трель взрослой птицы, но отчаянный призыв детеныша, мольбу о помощи и защите. Совенок прижался к неподвижному телу матери и тоже замер в наивной надежде остаться незамеченным. Только широкие листья бумбака величаво колыхались, точно диковинные зеленые руки.
Хает вздохнул. Никогда доселе он не давал пощады совам. А сейчас он вдруг узнал в испуганном и брошенном всеми птенце себя — одинокого и беззащитного в огромном и отнюдь не ласковом мире.
Одновременно Хает рассердился на себя за нелепую и непозволительную слабость. Ведь если бы не певчие совы, они с ло Гри наверняка так и не заметили бы этот злосчастный Лист.
Коротко выругавшись, Хает вернул нож в чехол, перешагнул через застывшего птенца и ринулся по следу косули, отгоняя прочь назойливые мысли.
Вечером, когда летнее Солнце достигло нижней точки на небосводе и стало снова подниматься, Хает готовил на огне мясо добытой косули, вновь и вновь вспоминая обреченного совенка. Не выжить этому комочку теплой плоти, ясно как день, что не выжить. И никто не поможет, ибо законы леса добры лишь к сильным.
Дважды Хает порывался встать и дважды, сцепив зубы, оставался на месте. Он не должен никому помогать. Кому суждено погибнуть — погибнет, потому что это закон. И не ему, Хасту-одиночке, нарушать законы жизни.
Но может быть, именно потому, что никто не даст себе труда нарушить закон, он и торчит седьмой год на ненормальном Листе? Один, как Солнце в Небе?
Да будь прокляты все законы! Все до единого!
Хает встал и торопливо зашагал к зарослям бумбака.
Совенок пушистым шариком сидел у ствола молодой пихты. С мертвой мамашей уже расправлялись шустрые мыши-падальщики и белые жуки.
Хает кашлянул, и мыши тотчас же исчезли в траве. Совенок вжался в кору пихты, сверкая глазищами. Если бы не глазищи, он стал бы совсем незаметным на фоне ствола. Хотя это вряд ли помогло бы: из чащи, колыхая листья бумбака, вытекла пестрая древесная змея. Длинная, почти шаг. Нахмурившись, Хает подобрал валежину и прогнал змею прочь.
Теперь назад пути не осталось: совенок уже считался съеденным, а однажды спасенного более не бросают Судьбе на забаву. Тем паче если он мал и беспомощен.
Спрятав кулак в рукав куртки, Хает опустился на колени перед совенком. Тот окаменел, не сводя глаз с человека. Медленно-медленно Хает протянул защищенную толстой шкурой зубра руку к птенцу, и тот, словно заранее обученный, браво шагнул навстречу и взгромоздился на предложенный насест, аккуратно сомкнув когти вокруг запястья. Хает затаил дыхание. Птенец несмело пискнул:
— Ски-и-ит!
Когти его прочно обхватили руку, но нигде не повредили куртки. Птенец словно подчеркивал, что доверяет человеку.
— Эх ты, желторотина! — усмехнулся Хает, вставая.
Птенец раскинул крылья, балансируя, но когти прочнее не сжал, хотя при желании мог легко пропороть и куртку, и руку Хаста под ней.
— Как, говоришь, тебя зовут? — обратился Хает к совенку, отведя руку далеко в сторону.
— Ски-и-ит!
— Скиит?
Птенец заворчал, будто разбуженный барсук.
— Пошли домой, Скиит, — сказал Хает и зашагал к жилищу, переполняемый невысказанной радостью.
Потом он долго кормил совенка кусочками сырого мяса; тот жадно глотал, закатывая глаза, Разговаривать с кем-нибудь живым было на удивление приятно, и впервые за несколько лет Хает не чувствовал себя одиноким.
Ло Гри бесшумно извлек из колчана стрелу и натянул тетиву. Наконечник из тусклого металла, казалось, обрел глаза; сейчас он глядел на жертву: крупную сову, дремлющую на толстом суку корявой веши.
С тихим свистом стрела метнулась вперед к ничего не подозревающей сове, вгрызлась в жаркую плоть, легко проткнув оперение и тонкую кожу. С хрустом ломая полые птичьи кости, окровавленный наконечник прошел сквозь тело и вышел наружу. Жизнь покинула беспечную птицу мгновенно: шурша ветками, сова мягко шлепнулась на прошлогоднюю хвою.
Ло Гри приблизился, вытащил стрелу, распластав тушку отточенным охотничьим ножом, тщательно вытер наконечник о пестрые совиные перья и вернул стрелу в колчан. Еще один взмах ножа — и средний коготь с левой лапы перестал принадлежать законной хозяйке. Острием ножа ло Гри проделал в когте небольшое отверстие и нанизал на тонкий шнурок, где болталось десятка два таких же кривых, словно серп луны, когтей.
Пнув коченеющий комок сапогом, ло Гри прошептал:
— За ло Хаста, проклятая тварь! За друга…
Он убивал сов уже седьмой год.
Проснувшись, Хает первым делом взглянул на жердь у входа: совенок мирно дремал, вцепившись в морщинистую кору веши когтями. Вчера Хает приспособил этот нехитрый насест, решив, что птице удобнее отдыхать на ветке, нежели на полу. Рядом висело ожерелье из когтей убитых сов; Хает наткнулся на него взглядом. Вздрогнул. Но птенец не обращал на свидетельство смертей своих соплеменников никакого внимания.
Хает поднялся, подошел ко входу. Глазищи птенца распахнулись, сверкнули в полумраке жилой полости.
— С пробуждением! — бодро поздоровался Хает и неловко снял с сучка ожерелье, стараясь, чтобы совенок не увидел. Но тот внимательно, словно бы даже с интересом, наблюдал за человеком.
«Чего это я? — подумал Хает с недоумением. — Будто он понимает…»
Негромкий писк был ему ответом:
— Ски-ит!
«Надо его накормить…»
Хает взял лук и колчан со стрелами, подвесил к поясу меч, скорее по привычке, чем по необходимости, зафиксировал ножны на бедре, чтоб меч не мешал при ходьбе по лесу, велел совенку «сидеть тихо» и ушел в лес.
Ожерелье он выбросил в первую же полость без малейшего сожаления.
Охотник по-прежнему жил в нем, и даже не потому, что он отправлялся за добычей снова и снова: в клане охотник — опора, он заботится обо всех, кто остается в стойбище. Заботится и защищает. Последние годы Хасту не о ком было заботиться и некого защищать. Но его естество требовало защитить хоть кого-нибудь, помимо воли и событий, и отчасти поэтому возникали вспышки непонятной ярости.
Именно поэтому он не устоял и спас птенца от верной гибели. И еще Хает подумал, что, наверное, именно из-за этого люди и стали людьми: из-за потребности защищать и заботиться.
Лето текло, как Лист в воздушном потоке. Совенок на сытной кормежке быстро рос и набирался сил. Пух мало-помалу заменялся на пестрые перья взрослой птицы, крылья окрепли, постепенно Скиит стал перепархивать с места на место, а раньше ковылял на когтистых лапах. Взрослые совы почему-то перестали появляться вблизи жилища Хаста, а на «нос» Листа наведываться было незачем. Хает и не наведывался. Дичи хватало и совсем рядом, ни человек, ни совенок не голодали.
Старые знакомые еноты в очередной раз вывели потомство и ушли в глубь лиственной зоны. У границы зон, где обосновался Хает, развелось много куропатов, чуть ближе к «корме» держался табунок оленей. Их Хает без нужды не трогал, решив позволить пятнистым зверькам расплодиться.
Лист оставался верен основному потоку Высот: могучей воздушной реке, спутнику Кольцевого Океана. Чуть выше, в слое, где кишел легкий планктон, паслись киты — громадные продолговатые пузыри, свободно парящие над Миром. На гладких серых боках виднелись лоснящиеся шарики прилипал. Изредка вблизи Листа проплывали стайки высотных медуз — удивительно красивых созданий, похожих на невесомые текучие шлейфы. Они обитали в верхних уровнях атмосферы и в слой, где держались Листы, спускались очень редко. Как-то раз Хает наблюдал нападение трех молний на китенка — бедняга был проколот в несколько секунд, хищники вцепились в мякоть киля под брюхом и рухнули вместе с потерявшей способность летать жертвой прямо в волны Океана. Молнии были королями среди плотоядных: способные набирать воздух в специальную полость и с силой извергать его в любом направлении, они перемещались в потоках независимо от ветра с поразительной быстротой, а привычка нападать втроем — впятером позволяла умерщвлять даже взрослых китов.
Величаво скользили мимо корзинки наусов, прикрытые сверху полетным шаром. Хает готов был поклясться, что в корзинках кто-то копошится. Вполне возможно, что так же, как Листы приютили людей, нелетающих животных и деревья, и наусы пустили в свои корзинки какую-нибудь мелочь. Наусов часто сопровождали парочки воркующих альбатросов — птиц, совершенно утративших ноги. Они всю жизнь проводили в полете, даже спали, не переставая парить в потоках податливого воздуха. Хает смотрел на них с завистью: они никогда не расставались с крыльями.
А подняться в Небо хотелось все сильнее и сильнее. Набросить упряжь на гладкие семена клена, поймать ветер шероховатой плоскостью крыла и взмыть, подмяв восходящий поток, над Листом. Хает закрывал глаза и видел, как сосны и веши проваливаются вниз, казавшаяся необъятной чаша вдруг становится похожей на чайное блюдце и виднеется целиком чуть в стороне и внизу. И даже машет кто-то с поляны, машет рукой, приветствуя ло-охотника…
Хает вспомнил, как он учился летать; как тайком с ло Гри, подростком, еще не охотником, стянули по упряжи и поднялись в небо, впервые без ло-наставника. Как влетели по неопытности в стаю пираний, небольших существ, состоящих из зубастой пасти и летательного шарика, как еле сумели вырваться, сломав крылья о плоть вечно голодных хищников у самого Листа, и как вдвоем спасались на одной прилипале… Еле дотянули до кромки — еще немного, и их тела навечно остались бы на поверхности Низа, рухнув с пятикилометровой высоты…
Хает часто сидел у третьей кромки, наблюдая жизнь Высоты; раньше, во время жизни в клане, на это не хватало времени. Первые годы плена он сосредоточился на лесе, позже стал поглядывать и за кромки Листа. Скиит обыкновенно дремал на шелушащемся валике или пристраивался на ветке молодого деревца, если такое попадалось вблизи от края. Ближе к осени совенок начал летать, с каждым днем все увереннее и увереннее.
Хает привязался к пестрому птенцу, еще нескладному, как и все подростки, радовался его крепнущим крыльям и хитроумным проделкам; учил его садиться на руку, защищенную шкурой зубра; учил бить куропатов, пикируя на них с веток сосен, веш и грабов; учил не пожирать добычу тут же, а приносить ему, Хасту. Скиит оказался на редкость сообразительной птицей: обучался быстро и охотно и платил человеку завидной преданностью. Хает даже научил его приносить выпущенные стрелы. Натаскивал его Хает без особой цели: скорее от избытка свободного времени.
Пока вдруг не понял, что крылья совенка могут спасти его, бескрылого отшельника, в прошлом — охотника клана логвита Стипо.
К южной зиме Скиит привык к алой тряпице на лапе, больше не рвал висящую ленту с письменами и не позволял ей запутаться в ветвях, когда обосновывался на дереве.
Мысль Хаста была проста: если у него самого нет крыльев, почему бы не поставить на службу крылья Скиита? Если рядом окажется населенный Лист, совенок перелетит на него, найдет людей и позволит им прочесть послание на ленте. Любой клан обязательно поможет ему: кто-нибудь из охотников взмоет в Небо на двойных крыльях и оставит одну пару Хасту. А там уж он сам: найдет нормальный Лист, с кленами и отправится в долгий поиск родного клана. Придется основательно пошарить в Небе, его Лист может находиться где угодно, но перспектива бесконечных перелетов совсем не пугала его. По крайней мере это лучше, чем сидеть на странном Листе, отщепенце Высот, не имея возможности подняться в прозрачный воздушный поток.
Солнце застыло точно на юге, наполовину скрывшись за горизонтом; Луна успеет двадцать раз взойти и сесть, прежде чем оно вновь придет в движение. Глядя на половинку багрового диска, Хает гладил Скиита по клювастой голове.
— Мы еще взлетим вместе, птица… Крыло к крылу… И поохотимся на славу в теплых ветрах Высот…
К первым ночам Скиит безошибочно выполнял приказы Хаста. Ленту с лапы совенка Хает теперь не снимал. Дважды он посылал крылатого помощника на соседние Листы, но оба оказались необитаемыми. Оставалось терпеливо ждать.
Скиит, казалось, все понимал. С писком он взмывал над пристанищем Хаста и часами кружил, высматривая далекие Листы. Глаза у него были не в пример зорче человечьих. Хает еще сильнее привязался к спасенному птенцу, подкармливал лакомыми кусочками со своего стола, хотя Скиит давно уже охотился самостоятельно; иногда расчесывал отрастающие перья, а раз пришлось подрезать сломанный коготь. Впрочем, коготь быстро отрос и стерся на кончике, став таким же острым, как раньше.
Третий Лист высмотрел именно Скиит. Хает еще спал в жилой полости. Солнце давно взошло, ночь достигла к этому моменту всего трех часов. Весна была в самом разгаре: деревья меняли листву, зеленые побеги лезли из набухших почек, выталкивая прошлогодние листья. Совенок с пронзительным писком ворвался в полость, оглушительно хлопая крыльями. Хает сразу проснулся, но не сразу понял, что происходит. Когда же понял — со всех ног кинулся к краю, за совенком.
Недолгая пробежка через лес привела его почти точно на «нос»; Скиит, по-прежнему пищавший, сел на ветку коренастой, как и все деревья у края, веши.
Вдали и чуть ниже величаво парил Лист, явно обитаемый: Хает сразу различил столбики дыма, поднимающиеся вверх. Его, наверное, принесло позавчерашним штормом с севера, из-за Океана. Лист продолжал постепенно снижаться, охладившись в холодном штормовом потоке.
У Хаста перехватило дыхание.
— Ну, малыш…
Он подставил незащищенную руку, и Скиит преданно оседлал ее. Страшные кривые когти не оставили на коже ни единой царапины.
— Лети! Отыщи людей! Люди, Скиит! Люди!
Пестрая птица взмахнула крыльями и ринулась в прозрачную бездну. Маховые перья разошлись, и крылья стали похожи на человеческие руки с растопыренными пальцами. Совенок устремился к недалекому Листу, и Хасту показалось, что его не догнала бы даже молния.
— Скиит! — пискнул его пернатый друг, а потом защелкал и засвистал — впервые в жизни по-взрослому.
Хает еще долго слышал трели, постепенно утихающие, растворяющиеся в шепоте Высоты. Он сел на кромку и стал ждать, пристально уставившись на соседний Лист, так, что стали болеть и слезиться глаза.
Он ждал долго, Солнце прошло зенит и начало клониться к точке сегодняшнего заката, а он недвижимо сидел перед рыхлым валиком третьей кромки. Хотелось есть, но никакая сила не прогнала бы сейчас Хаста с его поста. Он ждал возвращения Скиита, не в силах поверить, что одиночество продлится и дальше. Шесть лет, даже больше — с него вполне хватит…
Крошечную точку, отделившуюся от Листа, Хает заметил сразу же. У него перехватило дыхание. Вглядываясь до рези в глазах, Хает почувствовал, как взмокли ладони.
Скоро не осталось сомнений: к Листу-отшельнику приближался человек на крыльях-семенах клена. Причем на двойных, это Хает понял по слабому изгибу лопастей на виражах.
Он стоял, еще не веря в спасение.
А когда человек приблизился, Хаст чуть не сполз с кромки на зеленое тело Листа: не узнать ло Гри было трудно. Друг, верный друг детства летел на выручку!
Хает почувствовал, как по щекам потекли слезы. Он замахал руками, и ло Гри, чуть наклонив крылья, заскользил прямо к нему.
Через минуту ло Гри сел и отстегнул упряжь; две пары намертво связанных крыльев легли между кромками. Хает… нет — снова ло Хает бросился к другу, растопырив для объятий руки.
Почему-то ло Гри молчал, хотя ло Хаст ждал бурных приветствий. Вскоре он понял почему.
Ло Гри расстегнул сумку и вынул оттуда пестрое тельце молодой певчей совы. С лапы свисала алая ленточка с письменами.
Ло Хает замер.
— Извини, — глухо сказал ло Гри. — Я ее убил…
Он опустил трупик Скиита у ног потерянного и найденного спустя шесть с половиной лет приятеля.
Ло Хаст склонился над враз ставшим жалким и безжизненным комочком плоти и окровавленных перьев. Было видно, куда вошла стрела, и еще ло Хает заметил, что на левой лапе не хватает самого длинного когтя.
— Скиит, дружище…
Потрясенный ло Хает поднял взгляд на ло Гри — на шее у того висело целое ожерелье из когтей.
Ло Гри, перехватив его взгляд, снял ожерелье и хмуро уставился под ноги.
— Если бы я не отрезал совам когти, я бы не увидел твоего послания… Я понимаю, что уже поздно и ничего не изменишь, но — поверь, друг, я мстил им за тебя…
Ло Хает словно завороженный встал с колен, приблизился к хмурому ло Гри и взял ожерелье у него из рук. Несколько секунд подержал в руках, а потом, размахнувшись, швырнул его за край.
Ло Гри покорно проводил ожерелье взглядом.
— Поклянись, — негромко попросил друга ло Хает, — поклянись, что больше никогда в жизни не убьешь певчую сову.
Ло Гри не колеблясь приложил руку к сердцу, но ни слова не успел произнести: знакомая трель донеслась с опушки, беспечная и радостная.
Хает, вновь ставший охотником, увидел, как ло Гри вздрогнул.
Николаев — Москва, 1994–1995
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги