Чужие миры

Око всевышнего (Рукопашная сказка)

Глава первая

1

В вечернюю тишину вплетались мерные удары гонга. Монастырь встречал закат. Малиново-красное солнце пряталось за отроги Сао-Зу — Великого Горного Хребта, увенчанного пушистыми снежными шапками. Лишь одна дорога вела к монастырю — южная, та, что поднималась снизу, из озерной долины. Никому еще не удавалось перевалить через хребет в этом месте, хотя несколько узких троп уводили высоко в горы. Бродили неуверенные слухи, передаваемые чуть слышным шепотом, будто одна из этих троп ведет сквозь Хребты к самому северному побережью, однако уже много лет никто не ходил за Сао-Зу и не приходил оттуда.

Монахи, собравшиеся на вечернее очищение, отбили положенное количество поклонов и разошлись по кельям-таутам. Ученики первого круга устало брели с поздних занятий, ситы-работники подметали узкие дорожки и тренировочные площадки. Скоро и они уйдут в свой таут — большую общую спальню рядом со зданием кухни. Только привратники в свете лучин будут вести неспешные ночные разговоры.

Монастырь затих, спрятавшись за неприступными стенами, высотой соперничавшими с горными соснами. Темнело; последние лучи солнца таяли в хрупкой свежести воздуха. Холодный ветер тянул с гор, принося дыхание вечного льда.

Путник появился на дороге вместе с первыми звездами. Он спешил; учащенно дыша, опираясь на длинный посох, изредка оглядываясь. Достиг ворот, трижды ударил тупым концом посоха в Круг Путника, чернеющий в центре правой створки.

На стене возник привратник, бесшумно, словно летучая мышь.

— Да будет благословенно имя Каома! — хрипло сказал путник, склонив голову и сделав ладонью ритуальный жест.

— Навеки будет! — почтительно отозвался привратник. — Что привело тебя в нашу обитель?

Ладонь его застыла у груди.

— Прошу крова и защиты.

Привратник кивнул:

— Не совершил ли ты зла и не спасаешься ли от справедливой кары Императора и гнева Каома? (Да будет благословенно имя его!)

— Руки и сердце мои чисты перед Императором и тем, кто Выше, хаат.

— Ворота монастыря всегда открыты для скитальцев, чистых перед тем, кто Выше! Входи, путник.

Правая створка неспешно приоткрылась, пропуская одинокого гостя.

Два монаха встретили его поклоном и застывшей перед грудью ладонью. Путник поклонился в ответ, стоя на отпечатке огромной пятерни у самых ворот; потом опустился на колени, отложив посох, и поцеловал священную землю монастыря.

Он не был здесь сорок семь лет.

— Голоден ли ты, путник? — спросил тот, кто разговаривал с ним со стены, одетый в зеленый плащ Наставника со знаком восьмого круга.

— Нет, хаат, хвала Всевышнему (легкий обоюдный поклон), добрые люди накормили меня в полдень.

Наставник снова кивнул.

— Брат Цхэ, отведи путника в гостевой таут.

Еще поклон, еще хвала Всевышнему, и у ворот опять стало безлюдно, а привратники возобновили свои ночные речи в неверном свете лучины.

Наутро странника отвели к Верховному Настоятелю.

Странник был стар. Седые усы и борода, седая голова, морщинистое лицо. Однако глаза его горели, словно у юного тигра, а мышцы полнились силой. Чем-то он походил на Настоятеля, только у того усы и борода были гораздо длиннее, а голову он, как и все в монастыре, брил наголо.

— Сатэ? — удивился и обрадовался Настоятель. Путника он хорошо знал, хотя виделись в последний раз они почти полвека назад.

Старик Сатэ поклонился сначала изображению Каома, потом Первому-в-храме и шести его теням-Настоятелям.

— Приветствую тебя, Бин, Первый-в-храме, и вас, Старшие!

Повинуясь жесту Верховного, один из слуг-учеников принес циновку и несколько подушек.

— Садись, Сатэ! И не зови нас Старшими, ведь ты равен нам, хранитель.

Сатэ присел.

— Разве пыль в придорожной канаве равна солнечному свету? Вы — слуги Каома, Старшие в монастыре, а я — одинокий старик, забытый всеми..

Чувствовалось, что подобные речи были всего лишь ритуалом.

— Недобрые вести принес тебе Сатэ, Первый-в-храме.

Выразительный взгляд — слуги покинули таут Верховного, осталась лишь семерка старших да путники. Двое Настоятелей стали у выхода.

— Я слушаю тебя, Сатэ-хранитель.

Странник неотрывно глядел Бину в глаза.

— Весна начинается, Первый-в-храме. Скоро равноденствие, не мне напоминать, что наступит год Тигра. Это будет год Тигра-воина.

— Я помню, Сатэ. Посланники Южного монастыря скоро выступят, ведомые братом нашим, Настоятелем Тао. Обряд будет исполнен.

Тигр приходил каждый двенадцатый год; однако Тигр-охотник ничего не менял в жизни монастырей. Раз в двадцать четыре года приходил Тигр-воин, и тогда весной либо Северный монастырь Каома, либо Южный (по очереди) отправляли друг другу посланников. Отбирались два молодых монаха, по одному от каждого монастыря, родившихся в год предыдущего Тигра-воина. Они уходили сразу после Турнира. Куда — знали немногие. Семеро Настоятелей каждого монастыря да десяток избранных. Возвращались монахи обычно летом; посланники-гости тотчас отбывали в свою обитель, и все повторялось спустя двадцать четыре года. И еще одно: молодые монахи-избранники, вернувшиеся в монастыри, впоследствии почти всегда становились Первыми-в-храме. Сорок восемь лет назад, когда Бину исполнилось всего двадцать четыре и был он молод и горяч, отправился он в путь вместе с Тао-южанином…

Бин вспомнил и едва заметно вздохнул. На лице его ничего не отразилось — ведь он давно уже не юноша-избранник, а Верховный Настоятель Северного монастыря Каома, Первый-в-храме.

— Клан Орла посягнул на одно из двенадцати Святых Мест.

В горах было землетрясение, и ход в тайник обнажился.

Бин нахмурил брови, не перебивая.

— Волею случая это оказалось именно двенадцатое Место. Око Каома едва не попало в руки Орлам.

Тени-Наставники зароптали. Такого не случалось со времени основания монастырей. Око всегда находилось в одном из двенадцати Мест, надежно укрытых от мирских глаз. В год Тигра-воина его переносили. Из первого Места во второе, в следующий раз — из второго в третье, и так далее. Око кочевало по кругу из века в век; монахи двух монастырей всегда находили силы его защитить.

Сатэ продолжал рассказ:

— Глупые Орлы тронули Око раньше срока — они, конечно, умерли, так и не успев поведать своим Верховным, куда перепрятали его. Остался лишь один свидетель, который знает, где сейчас Око. Орлы повсюду ищут его, но не найдут, если вовремя вмешаться.

— Кто он? — только теперь перебил Бин.

Сатэ прикрыл глаза и выдержал приличествующую паузу.

— Юноша-паломник с Архипелага.

— Островитянин? — Бин вскочил, сжав кулаки. — Великий Каома! Судьба мира в руках чужеземца!

Первый-в-храме быстро овладел собой и сел.

— Где он?

— В столице. Прячется и ждет сигнала. Моего сигнала.

— Что ты предлагаешь, Сатэ?

Старик погладил короткую бороду.

— Дай мне семерку избранников, и я приведу его сюда. Заодно и смену себе присмотрю. Надеюсь, что в этот раз избранники достойны… хм… тех юношей, что мечтали перенести Око с десятого Места на одиннадцатое сорок восемь лет назад.

Бин задумался.

— Хорошо, Сатэ. Только вот что: отсюда в Столицу семь дней пути, и из Южного монастыря — четыре. Ведите чужеземца в Южный и возвращайтесь со свитой брата нашего Тао.

Сатэ поразмыслил.

— Ты, как всегда, мудр, Первый-в-храме! Орлы вряд ли сумеют предвидеть это.

Бин поднес руку к груди:

— Мудр лишь Каома, мы же — жалкие слуги его, внемлющие мудрым советам.

Ритуальный поклон.

Хлопок в ладоши. Появился монах-слуга.

— Семерых избранников-до ко мне, младший.

Монах склонил голову и исчез.

— Кто будет первым, как думаешь? — спросил вдруг Сатэ.

Верховный пожал плечами:

— Все хороши. Хотя Даан Геш, пожалуй, покрепче остальных.

— Геш? Сын Линга?

— Да. Он уже Наставник, представь! Уже почти год.

— А прочие кто?

— Рут Ма, братья-близнецы Каати Ао Хито, Юл Ю, Сань Но и Лоот Зин.

Сатэ покачал головой:

— Никого не знаю. Ты о них никогда не писал.

Верховный нетерпеливо взглянул на громадные песочные часы, которые опрокидывали всего раз в сутки, в полдень.

— Как зовут чужеземца?

— Матурана, Старший.

— Матурана, — повторил Первый-в-храме, шевеля губами, словно пробовал непривычное имя на вкус. — Странные у них на Архипелаге имена.

Сатэ пожал плечами:

— Наверное, наши имена им тоже кажутся странными. Кстати, — Сатэ понизил голос почти до шепота, — он родился в год Тигра-воина. Двадцать четыре года назад.

Верховный неотрывно глядел на Сатэ, соображая, что это может означать.

В таут входили избранники в одеяниях монахов; один был в зеленом плаще без каймы. Единственное, что отличало их от остальных обитателей монастыря, — длинные волосы, собранные в пучок на затылке.

2

Два года назад, весной, Даану и еще шестерым монахам четвертого круга Старшие велели не брить более голов. Вопреки первому обычаю монахов Каома. В остальном их жизнь не изменилась. К исходу года Крысы Даан завершил четвертый круг, первым из своих сверстников. Настоятели предложили ему путь Наставника. Даан удивился: ведь он еще молод. Однако его мастерство позволяло ему стать в один ряд с Настоятелями, мастерами ши-тао. Выдержав экзамен (он сражался со Старшими!), Даан заслужил зеленый плащ и избрал свой кон: им стал шест. И принялся учить первый круг, вчерашних ситов-работников, приемам боя с шестом, не переставая, впрочем, совершенствоваться в пятом круге. Так прошел еще год; Даан успел привыкнуть, что младшие зовут его «учителем», хотя совсем недавно это его забавляло.

Приближался год Тигра. Монахи высших кругов вдруг стали часто появляться на тренировках пятого круга, которого достигли все «до» — лохматые, как прозвали их в монастыре. Иногда они вмешивались и показывали лохматым что-нибудь новое из своего богатейшего арсенала трюков и приемов. Лохматые прилежно запоминали, шлифуя новую технику.

Что-то назревало, Даан чувствовал это. Но что? Внешне он никак не выказывал своего нетерпения, ибо пятый круг есть пятый круг и многому Даана научил.

А потом всех лохматых вызвали к Первому-в-храме.

3

Мирская одежда казалась странной и непривычной. Даан то и дело глядел на себя и других, смеясь одними глазами. Было от чего! Сатэ не обращал на это веселье внимания, уверенный, что оно ненадолго.

Стены монастыря скоро растаяли вдали, и потянулась навстречу бесконечная дорога, ибо под двумя лунами бесконечны лишь две вещи: дороги и познание.

Какая она — Столица? Такой вопрос задавал себе каждый из семерых. С малых лет они почти ничего не видели, кроме монастыря, разве что горную деревушку в половине дня пути, куда, еще будучи ситами или монахами первого круга, часто наведывались за продуктами.

Уже на второй день одежда перестала казаться им чужой и неудобной.

В полдень зашли подкрепить силы в харчевню, притаившуюся на самом краю небольшого придорожного селения. Сатэ договорился с хозяином о плате и вернулся к рассевшейся за столом семерке лохматых.

За соседним столом поглощали рис и мясо двое бродяг из восточных провинций — серебристые рыбки, нашитые на левый рукав курток, свидетельствовали, что раньше эти двое были рыбаками.

Даан не переставал ломать голову над загадкой последних недель. Кто такой Сатэ? Его отлично знают Старшие. Сам Сатэ прекрасно знаком с нравами и обычаями монастыря. Но он не монах, это всякому видно! В том, что Сатэ мастер ши-тао, Даан не сомневался ни секунды. Пожалуй, по уровню старик принадлежал к Старшим. Но опять, опять: Сатэ не монах!

Куда ведет их этот таинственный старик? Первый-в-храме велел избранникам повиноваться ему так, словно он сам Каома.

С шумом и руганью в таверну вошли трое горожан; Даан отвлекся от своих мыслей.

— Эй, хозяин! Накорми нас, да поживее!

Проклятия так и сыпались из уст этих троих. Они ругали все: жизнь, смерть, погоду, дорогу, попутчиков, встречных, харчевню, ее посетителей, хозяина, его стряпню…

Монахи, мысленно воззвав к тому, кто Выше, продолжали обед. Однако от буйных незнакомцев это их не спасло.

— Эй, старик! — сказал вдруг один из них, высокий и плечистый. — Мне кажется, что я тебя знаю!

Сатэ смиренно опустил взор, не сказав ни слова.

— Точно! — Смирение старика подогрело вошедшего. — Ты должен мне пять монет, провалиться и не жить!

— Уважаемый, я впервые вас вижу и никогда в жизни не занимал ни у кого денег.

Спутники высокого засмеялись.

— Ты проиграл мне эти деньги в маджонг, старик! Ну, выкладывай долг, или я оборву твои седые усы!

Сатэ терпеливо изрек:

— Я не играю в маджонг, уважаемый. Только в го, но не на деньги.

Высокий презрительно сплюнул на пол.

— Ты смеешь перечить мне, дохлая медуза? По-твоему, я лжец?

Высокий лениво протянул руку, взял Сатэ за шиворот и поставил перед собой. На недостаток силы он, понятно, не жаловался.

— Это тебе для памяти, — сказал он и ударил Сатэ. Вернее, хотел ударить.

Старик неуловимо для глаза отклонился, и высокий лишь зачерпнул рукой пахнущий специями воздух таверны.

Разозленный неудачей горожанин провел серию быстрых ударов, но Сатэ без труда отбил их одной рукой.

— Ступайте своей дорогой, добрые люди, и не мешайте нам идти своей, — тихо сказал Сатэ.

Однако высокий не собирался отступать. Теперь он пустил в ход ноги.

«Старший не станет сражаться в нашем присутствии, — подумал Даан. — Вмешаться?»

Но его опередил Юл Ю. В мгновение ока он возник между Сатэ и высоким.

Блок, блок, увертка, блок, выпад, блок, захват, удар!

Высокий безжизненно рухнул на дощатый пол. Два его товарища вскочили и, недобро глядя на Юла и Сатэ, сделали шаг вперед. В руках их тускло заблестели ножи, тупые, как кора акации.

— Прошу вас, не делайте этого! — заголосил в углу хозяин.

Юл не двигался; Сатэ же вернулся к столу и сел на свое место. Даан хотел прийти на помощь Юлу, однако старик поймал его за руку.

— Сядь!

Даан повиновался. Тем временем двое с ножами напали на Юла. Сталь со свистом рассекала воздух: Юл мягко уклонялся, приседал, подпрыгивал, вертелся на месте. Вот один из нападавших словно бы случайно наткнулся на кулак Юла и опрокинулся на спину; второй сердито прыгнул, взмахнув ножом, но захрипел, потеряв дыхание и выронив оружие. Юл Ю выбросил ногу назад, не глядя, жестко, по-южному, окончательно свалил первого и молча вернулся за стол.

Когда они покидали харчевню, один из троицы пришел в себя и приподнял голову.

Сатэ и его спутники уже вышли на улицу, лишь Рут Ма задержался в дверях.

— Постигайте ши-тао! — сказал он с издевкой и последовал за остальными.

4

Столица встретила путников пестрыми улицами, яркими одеждами горожан, сдержанным непрекращающимся гомоном. Утро выдалось солнечное, высоко в небе темными молниями метались стрижи.

Сатэ вел монахов вдоль вереницы лавок, аптек, вдоль приземистых домишек зажиточных горожан, вдоль утопающих в зелени домов знати — в ту часть Столицы, где было много постоялых дворов и комнат для приезжих. Сатэ шел, не глядя по сторонам, опустив голову, словно боялся, что его узнают.

Хозяин гостиницы поклонился Сатэ:

— Здравствуйте, уважаемый Ани! Вам комнату?

Сатэ поклонился в ответ:

— Да, Ло. До завтра. Мне и моим молодым друзьям. Мы прибыли как раз к празднику.

Даан не особо удивился, когда хозяин назвал Сатэ другим именем. Им сказали — миссия держится в секрете. От всех, кроме Старших.

Несколько монет перекочевали от Сатэ к Ло; затем монахов проводили в комнаты.

Комнат было две. В каждой могли спать по четыре человека. Сатэ отозвал Юла, Даана и Сань Но и сказал, чтобы они располагались с ним; во второй остались братья Хито, Рут Ма и Лоот Зин.

После этого Сатэ ненадолго исчез. Хозяин Ло принес монахам прекрасного гиданского чаю.

Сатэ вернулся в другой одежде, одежде нищего, из тех, что тысячами наводняют большие города, прося подаяния, а также втихомолку воруя все, что плохо лежит.

— Слушайте меня, избранники! Я — Сатэ-Старший, но мало кто видел меня в стенах монастыря, ибо я покинул его сорок семь лет назад. С тех пор я больше не монах, однако подчиняюсь тому, кто Выше, и Верховному Настоятелю, Первому-в-храме. Наш поход в Столицу — лишь первый шаг на пути, который ждет одного из вас. Когда посланцы Южного монастыря войдут в нашу обитель, из вас семерых выберут наиболее достойного — вы знаете об этом. Зачем — поймете в свое время. А сейчас мы должны отыскать в городе одного человека.

Зовут его Матурана. Да, он чужеземец с Архипелага. Однако он связан с нами одной нитью, ибо тоже служит Каоме, да будет благословенно имя его!

Монахи привычно склонили головы. Сатэ продолжал:

— Он ваш ровесник. Найти его нетрудно, но клан Орла пытается опередить нас. Наша цель — незаметно увести его из Столицы в монастырь.

Теперь же отдохнем, ибо завтра нам многое предстоит…

Монахи удивленно моргнули: Сатэ вдруг перешел на язык жестов, один из тщательно оберегаемых секретов монастыря.

«Тихо! У стен бывают уши, и надо позволить ушам уйти…»

Даан подавил желание улыбнуться: шорох за дверью он услыхал давным-давно и дал знать Сатэ, но тот, не прерывая речи, показал, что и сам слышит.

Старик бесшумно переместился к маленькому окну. Молодежь загалдела, изображая непринужденную обстановку. Сатэ одобрительно кивнул.

Через некоторое время из дверей внизу выскользнул низенький человечек, пересек улицу и свернул за угол.

Сатэ знал, что там человечка ожидают двое людей из клана Орла.

Снова в ход пошел язык жестов.

Даан и Юл должны были пойти в точно такую же гостиницу, расположенную неподалеку, спросить заклинателя змей по имени Део и ожидать знака чужеземца — выброшенного в боковое окно панциря морской черепашки; дать ответ — особый поклон островитян Са — и уходить с чужеземцем в условленное место. Все предстояло сделать быстро и по возможности незаметно.

Братьям Хито выпало идти с Сатэ слоняться по городу и водить за собой соглядатаев-Орлов, скучающих сейчас под окнами.

Руту Ма и Лооту Зин Старший приказал побродить по округе и ввязаться в возможно большее число драк и ссор, нередко случающихся на улицах, но ни в коем случае никого не убивать и не калечить, а также уберечься от солдат императора и Надзора.

Рут и Лоот немало удивились: вмешиваться в драки монахам запрещалось тысячелетним кодексом. Запрещалось вообще применять ши-тао без крайней необходимости. Но Верховный приказал слушаться Сатэ, будто это сам Каома.

Сань Но должен был незаметно следовать за Дааном и Юлом, держаться в стороне и ни в коем случае ни во что не вмешиваться. При любом исходе Сань Но обязан узнать что стало с Матураной и где его найти. Еще Сатэ посоветовал не удивляться, если Сань увидит поблизости от себя совершенно седого человека в одеждах лекаря, который будет идти следом за Дааном и Юлом, — это друг.

Встречу назначили на южной окраине, у Двух Дорог. На закате. Сатэ подробно объяснил, как туда попасть; руки его так и мелькали.

Первыми комнаты покинули Рут и Лоот. Вполголоса переговариваясь, они пошли влево по улице. Один из соглядатаев ненавязчиво двинулся следом; остальные скрылись.

Настала очередь Сатэ и братьев Хито. За ними увязались все Орлы, кроме одного.

В это же время Даан и Юл, а чуть позже и Сань Но выбрались через окно крытой галереи на крышу соседнего дома, спустились во двор и, немного поплутав по переулкам, направились к указанной гостинице.

Минут через пять хозяин Ло задернул занавеси в комнате Сатэ. Оставшийся соглядатай спрятался в тени дома напротив, немного поглазел на круглые окна и уселся прямо на траву, привалившись спиной к теплым оструганным доскам.

5

На площади толпился народ. Трое бродячих артистов показывали свои трюки в центре живого кольца; зрители громко переговаривались, подбадривали их криками. Некоторые бросали на розовый булыжник мелкие монетки.

Рут с Лоотом долго глазели на представление; «хвост» — высокий длинноволосый парень в цветастом халате — крутился неподалеку. Солнце неумолимо ползло к зениту. Сатэ велел им не спешить.

Часа два спустя артисты закончили представление, собрали монетки, поклонились и исчезли в своем фургончике. Зрители остались довольны, зрелище не обмануло их ожиданий.

Лоот, не поворачивая головы, приглядывал за Орлом. Монахов учили видеть все вокруг, двигая только глазами.

— Отвязаться бы от него… — шепнул он напарнику.

— Сатэ ничего не говорил…

— Значит, не запрещал!

В этот миг один из многих торговцев-лоточников истошно завопил:

— Держи вора!!!

Щуплый немытый оборванец, прижимая к груди украденную брошь, кинулся наутек. Рут немедленно подставил ногу. Тут же нашлись добровольные ловцы-помощники; все скопом они навалились на покатившегося кубарем вора. Брошь отлетела в сторону, ее схватил кто-то из зевак. Лоточник, ругаясь, крича и взывая к справедливости, пробирался меж галдящих горожан. Его толкнули в спину, лоток выпал из рук, грошовые украшения дождем посыпались под ноги. Началась форменная свалка, кто-то кого-то бил, со всех сторон слышались проклятия, стоны и ругань.

Монахи, ограничившись несколькими тумаками особенно ретивым драчунам, выбрались из толпы.

— Бежим!

На площади как раз показались солдаты Надзора в серых мундирах, вооруженные дубинками и пиками.

Они кинулись узкой улочкой, ведущей в сторону императорского дворца. В жаркий полуденный час горожане старались не покидать домов: пили чай на открытых верандах, переговаривались с соседями, выглядывая в раскрытые окна.

«Хвост» показался в конце улицы. Монахи спрятались в коротком тупичке, прижимаясь к шершавой каменной стене. Топот преследователя звучал все ближе.

— Эй, что вам здесь нужно, бродяги?

Позади, у массивной, окованной железом двери стоял рослый горец-велш. Рут выразительно приложил палец к губам, но тот не желал успокаиваться.

— Проваливайте! — Горец злился, а это не предвещало ничего хорошего.

Дверь медленно отворилась, в проеме показалась молодая девушка. Голос ее был подобен журчанию горного ручья.

— В чем дело, Ман?

Золотых и серебряных украшений, сверкающих в свете дня драгоценных камней и жемчужин на ней было больше, чем звезд на летнем небе.

Ман ответить не успел: показался «хвост». Лоот, который стоял к Орлу ближе, не теряя ни секунды, напал на него.

Горец, мгновение поколебавшись, сжал в руке короткую палку и шагнул к Руту. Вздулись твердые, как дерево, мышцы. Монах стоял у него на пути и отступать не собирался.

Лоот наносил удары, уворачивался, отклонялся, прыгал; двигался он как мог быстро. Однако соглядатай оказался неплохим бойцом: выстроил грамотную защиту и тронуть себя не позволил. Он действительно был Орлом: пальцы его рук застыли согнутыми на манер когтей гордой птицы, прыжки были высоки, держался он прямо, не припадая к земле, как Змея или Леопард, но и не вытягиваясь в струну, как это делал бы Журавль. Лоот же придерживался классического стиля монахов Севера: кулаки сжаты, стойка полувысокая, удары в основном тычковые, а не рубящие.

Рут стал в оборонительную позицию, но первый же удар здоровяка-горца швырнул его на камни. Ман, конечно же, не новичок. Не зря он служил привратником, а заодно и телохранителем богатой горожанки. Палка глухо ударилась о гранит, но Рут проворно откатился в сторону.

— Послушайте, уважаемый! — скороговоркой выпалил он. — Мы не воры и не бродяги, не бейте нас, пожалуйста!

Горец еще раз ударил палкой и вновь промахнулся.

У Лоота дела шли получше: найдя слабину в обороне Орла, он методично развивал успех. Обойдя блок, сбил противнику дыхание неуловимым ударом из арсенала Старших и отправил беседовать с духами — минут на десять.

— Уходим, Рут! — сказал он, оборачиваясь.

Ловким финтом Рут ускользнул от палицы Мана, и монахи поспешили прочь.

Горец и девушка-хозяйка некоторое время глядели им вслед.

— Что делать с ним, госпожа? — указал Ман на неподвижного Орла.

— Он жив?

— Сейчас посмотрю…

6

После долго кружения по окрестным кварталам Даан и Юл добрались до указанной Сатэ гостиницы, соблюдая по дороге все меры предосторожности. Добрались без приключений. Слежки за собой они не заметили, лишь седой, как хребты Сао-Зу, незнакомец в желтом плаще императорского лекаря дважды попался навстречу, да иногда, оборачиваясь, видели вдалеке Сань Но, занятого чем-то посторонним: разговорами с лавочниками, ругней с разносчиком рыбы, разглядыванием девушек…

Все окна гостиницы были плотно занавешены; привратник отсутствовал, хотя двери остались полуоткрытыми.

В полутьме, царящей за дверью, слышалось размеренное дыхание спящего служителя.

— Эй, хозяин!

Спящий перестал сопеть и без излишней суетливости вежливо осведомился:

— Чем могу служить? Свободных комнат нет и не будет.

— Здесь ли живет заклинатель змей Део? Скажи, что друзья ждут его на улице, — сказал Даан со свистящим придыханием, характерным для солнцепоклонников юго-запада. — Мы не выносим тьмы.

Даан и Юл вышли наружу, не дожидаясь ответа хозяина. Да, впрочем, он и не ответил.

Перед домом Даан стал, как учил Сатэ, и внимательно присмотрелся к каждому из окон. Юл отошел в сторону, наблюдая, не проявляет ли кто излишнего любопытства. Вдалеке маячил желтый плащ, но это не в счет…

Спустя несколько минут штора в крайнем слева окне слабо шевельнулась и в уличную пыль шлепнулся небольшой, с орех-цу, панцирь морской черепашки. Два чужих непонятных иероглифа украшали выпуклые пластины.

Даан поклонился, приложив руку ко лбу, а потом к сердцу; отступил на восток и неторопливо пошел прочь. Юл последовал за ним.

Вскоре их догнал стройный юноша-островитянин, хрупкий, словно девушка. Сатэ сказал, что он ровесник «лохматых», но выглядел он много моложе двадцати четырех лет. Одежда и прическа ничем не отличались от общепринятых в стране Гор и Солнца.

— Здравствуйте! — негромко сказал чужеземец. — Я — Матурана.

Говорил он чисто, без малейшего акцента.

Даан не любил слабаков. А Матурана выглядел именно слабаком. Мозолей на кулаках нет, мышцы не выделяются, а значит, о ши-тао он не имеет ни малейшего представления.

Вздохнув, Даан вполголоса поздоровался, не сумев скрыть недовольства. Юл остался равнодушным.

Окраинами долго пробирались к Двум Дорогам, избегая людных площадей, опуская взгляд перед редкими прохожими. Лекарь и Сань Но «вели» их, прикрывая спереди и сзади. Солнце успело сползти к самому горизонту и покраснеть. Даан подумал, что Столица — очень большой город, гораздо больше, нежели он ожидал.

Туда же, еще ничего не ведая друг о друге, спешили и остальные: Рут Ма и Лоот Зин, сумевшие избавиться от слежки и до самого вечера толкавшиеся на празднике, Сатэ с братьями Хито, которым пришлось втроем отбиваться от семерых Орлов, а потом долго прятаться от солдат и беспощадного Надзора в припортовых кварталах.

Когда они встретились в условленном месте, выяснилось, что седовласый лекарь бесследно растворился в сгущающейся полутьме. Их стало девять: семеро избранников, Сатэ да юноша-островитянин.

А Орлы, оставшись ни с чем, зашлись, наверное, злобным клекотом.

Глава вторая

1

Шли всю ночь. Столица осталась за спинами, расцвеченная буйными огнями праздничного фейерверка. Пошли по правой дороге, потом перебрались на левую, спрятав следы на дне придорожного ручья. Сатэ перекинулся с Матураной несколькими фразами, но никто из монахов не знал языка Архипелага, поэтому смысл сказанного остался неясен. Островитянин шел легко, дышал размеренно, хотя все избранники решили, что скоро он станет жаловаться на усталость. Ничуть не бывало: тот шагал и шагал следом за Сатэ, поступь его оставалась такой же воздушной и пружинистой, как шаг тонконогой лани.

К утру устроили себе отдых в густых зарослях малины: по дорогам вполне могли шастать лазутчики Орлов. Сатэ надеялся, что следы достаточно запутаны, однако вдвойне осторожный вернее достигнет цели, чем единожды беспечный. Им же ничего не оставалось, кроме как достигнуть цели; в противном случае… Но об этом лучше не думать.

Рассвет застиг посланников Каома спящими; лишь Сатэ бодрствовал, искоса наблюдая за дорогой.

2

Гут Фо, глава клана Орла, гневно сжал кулаки.

— Что значит — исчезли? Вы Орлы или слепые мыши, годные только на корм дряхлым кошкам? Найти! Обшарить все дороги, весь лес к северу от Столицы! Не отыщете — что же… Вы знаете наш закон: оступившийся достоин лишь смерти.

Трое, стоящие перед Гутом, вздрогнули. Гут не шутил.

— Мы найдем их, господин…

— Надеюсь!

Приспешники Гута, низко кланяясь, вышли. Глава Орлов, мужчина лет сорока, высокий и крепкий, с длинными тонкими пальцами на мускулистых руках, длинной, черной как смоль косой, умным волевым лицом с глазами-щелочками, одетый в богатый халат без рукавов, штаны-баты и мягкие тапочки, сидел в широком кресле работы столичных мастеров. Внешне он оставался спокойным, но в душе бушевал смерч. Чужак, владеющий тайной, исчез так стремительно, что олухи-слуги ничего не заметили. Око Каома почти уже попало к нему в руки — и вот такая незадача.

Однако на этом неприятности не закончились. Вошел Той, правая рука и один из лучших учителей клана Орла. Вид он имел крайне озабоченный.

— Плохие новости, господин. Змея еще жива и подняла голову.

Гут вскочил. Невероятно! Больше семи лет он полагал, что клан Змеи уничтожен навсегда, последние учителя выслежены и убиты им, Тоем и еще двумя лучшими из Орлов, многовековому соперничеству пришел конец и клан Орла стал самым сильным и сплоченным. И вот…

— Говори!

— Трое моих лазутчиков нашли на юго-западных склонах Фын-Бая старую хижину. Вокруг много приспособлений для тренировок, почти все говорят о стиле Змеи. Парень, живущий там, уверяет, что поселился недавно и не понимает их предназначения. Его пытались схватить; сначала он использовал всеобщую технику ши-тао; потом, когда его прижали к скале, технику Змеи. Судя по словам уцелевшего — технику высочайшего уровня. Я ему верю: остальные двое убиты.

— Значит, один из учителей Змеи ускользнул тогда, в год Лошади. И воспитал ученика. Но где он сам?

Той развел руками:

— Похоже, ученик долгое время живет в хижине один. Не меньше года. Почему-то они с учителем расстались.

Гут хмурил брови. О Небо, все разом! Определенно, все ополчились на него.

— Займись этим, Той. Змея должна умереть. Вырви ей жало.

Той понимающе кивнул:

— Она умрет, господин.

В глазах его горела ненависть, холодная, как зима высоко в горах, а пальцы сами собой согнулись лапой орла, птицы отважной и беспощадной.

Гут снова остался один. Что еще принесет ему этот на редкость неудачный день?

3

Тин Пи по прозвищу Ихо, что значит «змея», шагал в сторону Столицы. Все его вещи умещались в маленькой котомке, подвешенной к гладкому посоху. В мелкой пыли оставались четкие следы, отмечая его путь.

Итак, все, о чем говорил Учитель, сбылось. Клан Орла выследил их. По крайней мере его, Ихо.

Давняя вражда кланов была ему непонятна. Он с детства пытался научиться ши-тао, но немногого достиг к двенадцати годам. Всеобщая техника ни для кого в стране не являлась секретом, и достигнуть тут особых высот было трудно. Платить за тренировки в школе Ихо не мог — не хватило бы денег. Да и пришлось бы переселяться в какой-нибудь большой город, что без денег опять же не удалось бы. Так и сидел он в своей деревне, пока невесть откуда не появился странного вида старик. Низкий, сутулый, в выцветшем синем балахоне, весь увешанный какими-то сумочками на ремнях, глиняными горшочками… Ихо не отказал ему в крове и скудной крестьянской пище. Старик, разделив с ним ужин, сразу же смастерил себе ложе: воткнул в земляной пол родительской хижины две палки, натянул меж них веревку в палец толщиной, немедленно улегся на нее, словно на циновку, и преспокойно захрапел, сняв свои горшочки…

Мальчишка сразу зауважал гостя, еще не зная, что ему впервые с тех пор, как умерли отец с матерью, улыбнулась непостоянная Судьба.

Наутро старик первым делом спросил, откуда такое прозвище — «змея»? Тин объяснил, что умеет разговаривать со змеями. Тот попросил показать и вытряхнул из полотняной сумочки здоровущую болотную гадюку. В пору было удивиться — зачем старик таскает с собой эту смертельно опасную змею, но Ихо только плечами пожал: уговорить пеструю гостью заползти назад в сумку не составило больших трудов. Тогда старик задал второй вопрос: как насчет ши-тао?

Ихо показал все, на что способен.

— Плохо, — вздохнул старик. — Попробуй вот так.

И показал как. Рука его изогнулась, до странности напомнив вставшую на хвост змею, да и движения у старика стали какие-то ужасно текучие, змеиные. Ихо попробовал повторить, и, конечно же, ничего не получилось. Но старик что-то в нем разглядел.

В общем, через неделю он покинул родную деревню вместе со стариком, которого теперь предстояло звать Учителем. Они забрались высоко в горы, в, такую глушь, что звери их совершенно перестали бояться. Старик учил Ихо одиннадцать лет, выжимая из подопечного все соки и порой заставляя себя ненавидеть… Результаты не замедлили сказаться: юноша быстро понял, что до сих пор, в сущности, ничего не умел. Упорства ему было не занимать, и он тренировался до умопомрачения, пока не опускались от усталости руки и не слипались глаза. Учителю же все казалось: ленится, мало работает. И гонял Ихо еще сильнее.

Однажды утром старик молча понаблюдал за разминкой своего ученика, немного «побеседовал» с ним в паре на зеленой лужайке у хижины, вздохнул и негромко сказал:

— Мне больше нечему тебя учить, парень. Остальное ты должен постичь сам, и тогда через много лет ты станешь великим бойцом. Если, конечно, будешь так же упорен, как в последние годы. Ступай. Помни: никогда и никому не говори, что знаешь технику Змеи. Используй ее лишь тогда, когда без этого останется только умереть. Прощай, Ихо. Ты был не самым плохим учеником.

Ихо вернулся в родную деревню, но там многое изменилось за одиннадцать лет, и понял, что его с ней уже почти ничего не связывает. Поскитавшись пару месяцев по округе, он вернулся к Учителю, но нашел хижину пустой, и пустовала она уже не первый день. Старик исчез и за полгода не объявился ни разу. Ихо остался в хижине, вспоминал Учителя и ждал, надеясь, что тот вернется.

Потом невесть откуда явились трое Орлов. Ихо всеми силами пытался избежать столкновения, но те оказались не в меру воинственно настроенными. И вдобавок неплохими бойцами. Всеобщего ши-тао, даже с поправкой на одиннадцать лет тренировок, не хватило. Когда не осталось выхода — применил стиль Змеи. Двоих уложил, но третий сумел ускользнуть.

Предстояло уйти отсюда — Ихо знал это. Клан Орла силен, как никогда, и везде у него найдутся глаза и уши. Лишь один враг ему пока не по зубам: монастыри Каома. Ихо собрался, постоял у хижины, вспоминая прошедшие годы, пролетевшие как один день, и двинулся на восток, в долину, навстречу рассвету и Судьбе.

4

Спустя четыре ночи монахи-северяне впервые в жизни ступили за ворота Южного монастыря. Здесь все было очень похоже на родную обитель и вместе с тем разительно отличалось.

Клан Орла зря шарил в Столице и прочесывал дороги: беглецы ушли от соглядатаев, не оставив ни единого следа.

Изнуренные длинными переходами, избранники проспали двое суток и большую часть третьих в гостевых таутах, поднимаясь только изредка. Сатэ пропадал в покоях Первого-в-храме. Матурана был единожды вызван к Верховным, после чего не расставался с избранниками Севера.

Южане относились к ним без вражды, но с заметной ревностью. Вековое соперничество монастырей впитывалось в кровь каждого монаха, переступившего черту третьего круга. До этого что мощные атлетичные южане, что сухие да жилистые северяне были еще неумелыми и неуклюжими учениками без плащей. Слово Верховного оградило избранников Севера от нападок, однако оценивающие взгляды они ловили на себе даже во сне.

Словно во сне прошла и дорога из Южного монастыря в Северный. Орлы, конечно, следили за процессией, но у них достало благоразумия не показываться.

Лишь в стенах родного Храма Даан Геш позволил себе расслабиться. Знакомые лица Высших, улыбки братьев-наставников, кутающихся в зеленые плащи, почтительные поклоны учеников… Напряжение последних двух недель постепенно проходило. Он даже потренировался пару дней.

А потом Верховные объявили о начале Турнира. Ситы и младшие монахи вылизали всю обитель до блеска. Главный таут украсили алыми и желтыми вымпелами с изображением Солнца и серебристыми — с полукружиями двух лун.

Ворсистые ковры устлали арену. Монахи-зрители расположились ближе к выходу; Верховные — Бин и Тао — на возвышении в глубине таута, рядом с возвышением — шестеро теней-Наставников Севера и трое приехавших южан.

По правую руку Верховных в ряд сидели семеро избранников Севера — Даан Геш, Юл Ю, Сань Но, Каат и Ао Хито, Рут Ма и Лоот Зин. Серебристые одежды Гор отливали холодным сиянием. Напротив них застыли в золотых одеждах семеро парней-южан.

Даан не знал их имен, не знал он и кто будет его первым соперником. И кто вторым, если, конечно, у него будет больше одного соперника…

Обряд. Древнее, как сами монастыри, слово. Раз в двадцать четыре года сходятся на Турнире по семь лучших бойцов, чтоб выявить двух сильнейших. Двух, а не одного. Почему? Последние события убедили Даана, что Турнир — лишь ступенька к чему-то более значительному, хотя до сих пор он воспринимал Турнир лишь как состязание, которое не дает победителям почти ничего, кроме почета да алой каймы на плаще.

Он настраивался на поединок. Бин и Тао сказали приветственное слово, зрители загалдели, предвкушая волнующее зрелище, и вот уже Цхэ-хаат вызывает на арену первую пару. Даан напрягся, но первым вызвали Сань Но.

Двое застыли друг против друга — золото и серебро, долина и горы, день и ночь, Солнце и луны…

Соперник выглядел повнушительнее Сань Но. Впрочем, с первых же секунд Даан отметил, что южанину недостает настоящей скорости. Южане вообще не любили скорость, уповая более на точность и мощь. Их статичные стойки казались странными, хотя и внушали определенный трепет.

Сань Но как истый северянин атаковал на предельной скорости; удар следовал за ударом. Южанин, застыв, парировал их едва заметными движениями кистей и колен. Вот и он нанес удар — резкий, исполненный гранитной сокрушительной мощи. Сань Но увернулся, пытаясь сбить соперника с ног нижним «хвостом дарка». Безуспешно: южанин стоял, как скала. Еще некоторое время избранники танцевали на арене, так и не сумев одолеть друг друга.

— Время! — сказал Цхэ, взмахнув полосатой лентой.

Следующим на ковер взошел Ао Хито. И снова ни один из сражавшихся не добился перевеса.

Не повезло Лооту Зин: под конец схватки он попался на ловкий маневр южанина, пропустил удар в грудь и рухнул на арену. Уходил он низко понурив голову под возмущенный ропот зрителей-северян и ликование трех десятков гостей-южан.

Зато Юл Ю тут же восстановил равновесие: его соперник даже уйти сам не смог, и его унесли ситы под восторженный рев болельщиков.

Рут Ма с трудом отбился от великолепного бойца-южанина по имени Су То, но время схватки выдержал до сигнала Цхэ с честью и ушел с гордо поднятой головой. Его приветствовали даже немногочисленные южане из свиты Тао.

Каат Хито на равных завершил свой бой с самым высоким из южан. Страсти накалились.

Настал черед Даана. Его соперник, поводя плечами, вышел в центр арены. Был он невысок, коренаст и низколоб.

— Начинайте!

И снова золото против серебра, Север против Юга…

Крепыш, не раздумывая, атаковал: его удар пробил бы, наверное, винную бочку. Рука чуть-чуть завалилась влево. Даан зафиксировал это в памяти.

Удары сыпались на него один за другим, приходилось уклоняться, падать, вставать, садиться на шпагат, вновь вставать; ответить пока не удавалось. Каждый раз крепыш уводил ударную руку (или ногу) немного влево, словно боялся, что Даан его зацепит встречным.

Не зря боялся: улучив момент, Даан рванулся в ближний, отвел руку южанина еще дальше влево, сблокировал удар колена коленом же, полуобернулся и…

Не ударил. Кулак его застыл у самого виска южанина.

— Стоп! — сказал Цхэ, и Даан увидел, как улыбается Бин, Первый-в-храме. Видит Каома, он сражался достойно!

Перед вторыми поединками осталось по пять избранников с каждой стороны. Перед третьими и последними — всего по два. У северян — Юл Ю и Даан, у южан — Су То и первый соперник Сань Но. Сам Сань Но покинул арену со слезами на глазах: он ни в чем не уступил перед этим высокому южанину, но Настоятели выбирают только двоих…

Последние две схватки увенчали турнир. Юл Ю и Су То долго вынуждали зрителей замирать и вскакивать с мест, а сигнал Цхэ застал их во встречных блоках. Даан, собранный и заведенный до предела, напротив, быстро и красиво разделался со своим оппонентом: пресек «ступню Каома» встречный ударом кулака и, пока ошеломленный южанин пытался сохранить равновесие и удержать горизонт, свалил его заурядным «хвостом дарка».

Опомнился Даан, лишь когда Цхэ повязал ему на шею полосатую ленту и велел стать на колени перед Верховными. Он скосил глаза: рядом с такой же лентой на шее преклонил колени Су То — южанин.

Все ясно. Они — победители. Что же, Су То — достойный боец, Даан уже жалел, что не сможет встретиться с ним на арене. Впрочем, время покажет.

А вот Юла жалко. Он ведь не проиграл, хотя и не победил. Кто знает, что случилось бы, если с Су То довелось бы встретиться ему, Даану?

5

Когда поздним вечером зрители удалились после остальных поединков, не имеющих отношения к избранникам и Обряду, унеся с собой шум, споры и веселье, в тауте остались только Верховные, тени-Настоятели из обоих монастырей, Даан и Су То, снова поставленные на колени, и Сатэ.

Встал Вин, Первый-в-храме Севера.

— Вы постигли многие тайны ши-тао, младшие. Вы оказались лучшими среди избранников-до. Но это не значит, что отныне вам предстоит жить за ладонью Каома. Нет: испытание только началось.

Даан и Су То еще долго показывали Высшим, на что способны. По команде они ломали каменные плиты, пробивали толстые доски, доставали в прыжке высоко висящие кувшины, сражались с Наставниками последнего круга, ходили с завязанными глазами по слабо натянутому шнуру, отвечали на тысячи вопросов…

Даан видел, что ровесник-южанин делает все по-своему, немного иначе, чем северяне, но справляется не хуже.

Испытание закончилось далеко за полночь. Избранников отправили спать, так ничего толком и не объяснив.

— Они вполне достойны, брат Бин! — удовлетворенно сказал Тао-южанин. — Ничуть не хуже тех парней, что побывали на их месте сорок восемь лет назад…

Бин усмехнулся. Он все помнил: тогда на этом же месте в этом же тауте стояли, преклонив колени перед тогдашними Верховными, они с Тао, и легкий ветер, врывающийся в таут, шевелил свисающие с шей полосатые ленты победителей.

Сатэ-хранитель привел Матурану. Юноша приветствовал Настоятелей по обычаю монастырей. Его уже несколько раз выслушивали, но до сих пор не решили, какую роль сыграет он в исполнении Обряда.

Сатэ предлагал послать его с избранниками. Настоятели вежливо сомневались: надо ли? Хранитель отыскал в библиотеке старые записи, из которых явствовало, что много циклов назад островитянин (кстати, родившийся в год Тигра-воина) помогал монахам исполнить Обряд. Это вынудило Настоятелей задуматься и еще раз все взвесить. В конце концов решили подвергнуть испытанию и Матурану.

Бин хмурился. Не нравился ему Матурана. Хрупок, нежен, словно девушка. Мужчина должен быть сильным.

— Готов ли ты служить Каоме, чужеземец?

— Да, Высший. Я служу ему всю свою недолгую жизнь.

Ритуальная татуировка паутинилась на его левом плече, это давно проверили. На островах Архипелага встречались общины, поклоняющиеся Каоме, в монастырях прекрасно знали это. Изредка появлялись островитяне-паломники и всякий раз находили кров и пищу в обители монахов.

— Постигал ли ты ши-тао?

— Нет, Высший, это ваше искусство, и нам оно неведомо.

И это было правдой. Архипелаг воспитал свое учение и свои стили единоборств. Но ведь любой стиль требует силы и тренировки. А что Матурана? Ни одной рельефной мышцы.

— Как же ты защитишь себя в трудную минуту?

Островитянин прижал ладонь к груди:

— Над всем властен Каома, и если ему угодно будет сохранить мою ничтожную жизнь, я останусь невредим.

— Каома любит сильных.

Матурана покорно склонил голову.

— Докажи, чужеземец, свою силу. Видишь эту черепицу? Разбей ее.

Юноша поднял на Бина твердый на удивление взгляд.

— Я не умею разбивать камни, Высший. Разве это поможет справиться с недругами?

Бин поморщился. Такой попутчик будет избранникам только обузой.

— Хорошо. Тогда попробуй защититься от человека. Брат Фын!

Один из теней-Настоятелей, невысокий монах, глава кона меча, встал и поклонился Верховным. Но Матурана виновато отступил.

— Мне нельзя сражаться, Высшие, если нет угрозы жизни. Учитель говорил о любви ко всем, в том числе и к врагу, а не о ненависти. Он запрещал пускать в ход силу.

На Архипелаге Учителем звали главу общины.

— Оставим это, брат Бин, — подал голос безмолвствовавший Тао-южанин.

«Чужак совсем не так прост, как пытается показаться. Может быть, он слаб телом, но наверняка силен духом».

— Он умен и смекалист; думаю, избранники сумеют защитить его в случае нужды. А нет — пусть пеняет на себя и своего Учителя. Пусть идет!

Бин поразмыслил.

— Ладно, брат Тао! Пусть. Ступай, чужеземец! Ты пойдешь с избранниками. Сатэ очень хвалил тебя, так не подведи же его!

Сатэ вздохнул с облегчением. Последний козырь не понадобился, Матурану допустили к Обряду и так.

Хранитель не хотел без нужды раскрывать истинную сущность островитянина даже Первым-в-храме. Удивительно еще, как монахи не обратили внимания на главную татуировку, что украшала левое предплечье.

Матурана поклонился и покинул таут. Несколько минут все Настоятели молчали.

— До рассвета, братья. Завтрашний день станет первым днем Обряда. Воззовем к Каоме, дабы хранил он наших посланников.

Все на несколько мгновений склонились и направились к выходу.

— Сатэ! — окликнул Бин. — Подобрал ли ты себе нового Хранителя?

Старик обернулся.

— Да, Высший. Мне нужен Юл Ю.

Бин кивнул и проворчал:

— Зачем ты называешь меня Высшим?

Собственно, он и не сомневался в выборе Сатэ. Сорок восемь лет назад в последних схватках Турнира Сатэ сошелся с Тао, и никто не уступил в том поединке. А Бин сумел одолеть бойца-южанина, ныне — Хранителя Седьмого Места. Выбрали тогда Бина как победителя и, конечно же, Тао. А ведь случись все наоборот, будь соперником Бина Тао, а не второй южанин… Сатэ бы с ним тоже справился… Кто знает, не стоял бы сейчас Сатэ в плаще Первого-в-храме, а Бин не был бы Хранителем? Кто знает, кроме Каома?

Бин не возразил:

— Юл Ю твой, Сатэ-Хранитель.

Тот отвесил благодарственный поклон, воздал хвалу тому, кто Выше, и удалился.

Ночь вползала в таут: Цхэ гасил светильники.

6

Даан, Су То и Матурана покинули монастырь на рассвете. Верховные в последнем напутствии сказали две вещи: надеяться только на себя и не пренебрегать случайностями.

Теперь они могли положиться лишь на собственные силы. Невыполненный Обряд означал все, что угодно, вплоть до конца Мира. Впервые ощутив на своих плечах такую ответственность, посланники надолго погрузились в размышления. Их путь лежал на северо-запад, в горы, к южным склонам Фын-Бая.

Монастырь растаял в неверной дымке высокогорья. Можно забыть о его существовании, пока Око Каома не будет доставлено в Первое Место, в долину Утан.

Когда не подозревающих ничего худого Орлов настигла мучительная и неотвратимая смерть оттого, что они коснулись Ока, Матурана-пленник перепилил путы о выступ камня и оставил тайное убежище враждебного клана, прижимая к груди котомку со святыней. Он, рожденный в год Тигра-воина, мог без вреда ненадолго прикоснуться к ней, но лишь весной и лишь в год Тигра-воина, в год Обряда, когда могучая пульсация божественных сил пригасала и Око готовилось к смене Места. Око не могло долго существовать вне одного из Мест — слишком многие силы перекрещивались на нем, чтобы Мир уцелел. Давным-давно хранители отыскали такие точки, где необузданная мощь Каома нейтрализовалась энергией всего Мира. Но недолго: всего двадцать четыре года. По истечении этого срока Месту необходим долгий отдых, чтобы вновь накопить энергию Мира. В чем и состояла суть Обряда — удерживать в равновесии небесные и земные силы, дабы человеческий род имел где жить, воздавая хвалу тому, кто Выше, глядящему единственным Оком, что навсегда осталось внизу, среди людей.

К концу двадцать четвертого года, к весне все того же года Тигра-воина, Место так выдыхалось и слабело, что даже присмиревшее Око выплескивало наружу потоки своей мощи. Землетрясения и бури становились особенно сильными и свирепыми и случались в эту пору гораздо чаще, чем обычно.

Сейчас же Орлы утащили Око из двенадцатого Места на склонах Фын-Бая. Матурана спрятал его, но ничем не сдерживаемая сила святыни с каждым днем все сильнее сотрясала горы. Бураны и снегопады бушевали на отрогах Сао-Зу. У посланников оставалось совсем мало времени.

В первый день они перевалили через отрог Пе. Огромный диск заходящего Солнца висел над горами, словно перезревший плод южных деревьев. Сытный ужин и крепкий сон восстановили молодые силы, и, когда Солнце нехотя выползло из-за пиков на востоке, все трое были готовы к новому переходу. В первый день посланники не разговаривали друг с другом, погруженные в собственные мысли. С утра пришли новые, прогнавшие озабоченность. В конце концов они не мальчики. Монахи пятого круга, и если им доверена такая миссия, значит, она им по плечу.

Молчание нарушил Су То — южанин.

— Эй, чужеземец, только ты знаешь, где спрятано Око. Мне кажется, что это несправедливо. Тебя направили с нами, а не нас с тобой. Все решать должны мы с Дааном.

Матурана, весь вчерашний день прошагавший в двух шагах впереди монахов, так что тем волей-неволей приходилось следовать избранному им пути, согласно кивнул:

— Я и не думал оспаривать ваше первенство. Но как я расскажу вам о тайнике? Для этого нужно прийти на место. Знаете озеро Десяти Гротов?

Дан знал, хотя ни разу не видел его и не приближался ближе чем на недельный переход. Оно значилось на картах, издревле изучаемых монахами, одинокое горное озеро, походившее на петушиный гребень.

— В Гротах? — хмыкнул Су То. — Надежно. Сам-то хоть отыщешь его вновь?

Матурана всем видом показал, что на глупые вопросы отвечать не собирается; впрочем, Су То и не ждал ответа.

— Ладно, пошли, — проворчал Даан. — Но не вздумай хитрить, чужак.

В голосе его звенел вечный лед.

«Не наткнулись бы на Око Орлы, пока мы идем к озеру. Наверняка в тех местах шныряют десятки их лазутчиков», — подумал северянин. Он не ошибался: лазутчиков хватало и здесь. За троицей именно в этот момент наблюдали две пары любопытных глаз. С двух сторон…

Посланники спускались в узкое ущелье за отрогом Пе, укутанное плотной утренней тенью. Внизу, параллельно отрогу, тянулась старая тропа. Если, выйдя из каменных врат ущелья, свернуть влево, то тропа спустя день-другой (смотря как быстро идти) сольется с Северо-западным трактом, ведущим в Столицу. Если же свернуть вправо и следовать тропе, она взберется высоко на южный склон Фын-Бая. Туда и стремились монахи с чужаком-островитян и ном. Озеро Десяти Гротов лизало свое скалистое ложе, зажатое в узкой котловине на полпути к снегам.

Матурана снова очутился на шаг или два впереди Даана и Су То, но Даану с самого начала было все равно, где тот идет, а Су То на этот раз не высказывал недовольства.

Матурана, уныло уставившись в дорожную пыль, вдруг тихо предупредил, не отрывая глаз от земли:

— Справа выше по склону кто-то есть. Только не поворачивайте головы, пусть думает, что мы его не видим…

Даан скосил глаза, насколько это было возможно, но никого не разглядел.

— Ты уверен?

— Я заметил, как он перебегал от камня к камню. Прячется, значит, что-то замышляет.

В словах Матураны имелся известный резон.

Подал голос Су То:

— Да и слева какой-то человек… Даже не прячется. Стоит, смотрит.

Матурана замер, Даан и Су — тоже. Человек слева остался недвижим, а тот, что справа, неожиданно вынырнул из-за скалы шагах в семидесяти выше по склону. Уверенно прыгая по камням, он приблизился.

— Куда шагаете, путники? — осведомился он тоном человека, который имеет право спрашивать.

— В Шатан, город за Фын-Баем, — твердо ответил Даан. На самом деле их цель лежала неизмеримо ближе.

— Что же ведет вас туда? — Незнакомец был не в меру любопытен.

— Дорога, — ушел от ответа Даан. — А тебя что вынуждает расспрашивать мирных путников?

— Любознательность, — парировал незнакомец. — Вы монахи?

Даан и Су То переглянулись; губы их тронула усмешка.

— Монахи вроде бы бреют головы. Или я не прав? — спросил Даан.

Незнакомец тоже усмехнулся, но как-то недобро. Потом процедил сквозь редкие зубы:

— Не всегда… Бывают исключения…

Даан пожал плечами. Незнакомец начал ему надоедать. Наверное, это человек из клана Орла. А их Высшие велели остерегаться. Даан размышлял, как от Орла поделикатнее отделаться, но вдруг тот впился взглядом куда-то за спины путников, издал невнятное восклицание, опрометью пересек дорогу и устремился вниз по склону, опережая даже потревоженные им же камни.

Все оглянулись — вдалеке кто-то, вооруженный шестом, сражался со вторым соглядатаем. Прежде чем успел вмешаться недавний собеседник, человек с шестом уложил противника на камни, подхватил котомку и был таков. Скоро он скрылся в зарослях, покрывающих склон ниже дороги.

Монахи снова переглянулись и продолжили путь. Теперь Матурана шагал немного позади них.

7

Наутро после Турнира, когда двое избранников и их добровольный помощник покинули монастырь, Сатэ нашел в дальнем тауте Юла. Тот был мрачен, словно безлунная ночь. Старик молча сел рядом с ним.

Солнце успело заметно подняться, прежде чем он заговорил:

— Сорок восемь лет назад я провел три поединка на Турнире. Дважды я одолел соперников-южан, третьего — не сумел. Но и он меня не одолел. Знаешь, кто это был?

Юл Ю впервые взглянул на Сатэ.

— Кто?

Старик вздохнул:

— Тао, Первый-в-храме Юга. Поэтому полосатая лента так и не обвила мою шею.

— Она досталась Бину, Первому-в-храме Севера, не так ли?

— Ты догадлив, Юл.

Глубокий вздох прозвучал в повисшей тишине.

— Я так надеялся исполнить Обряд! До последней минуты.

Голос Юла полнился горечью.

— За этим я и пришел, — невозмутимо изрек Сатэ. — Слишком это важное дело, чтобы поручить лишь двоим. Или троим, как случилось на этот раз и как случалось раньше.

Юл вскинулся, словно вспугнутый олень. Сатэ продолжал:

— Почему, как ты считаешь, с Дааном и Су То отправили чужеземца а не тебя, скажем? Ведь ты, по мнению Высших, стоишь большего, нежели чужеземец.

Юл молча внимал, жадно, как изголодавшийся путник, добравшийся до таверны.

— Собери всех до-безутешных. Южан тоже. Высшие ждут вас. Знайте: Обряд вершат многие люди, и у каждого своя, известная задолго до начала роль. Настал черед и вам узнать свои роли.

Сатэ встал и бесшумно покинул таут. Юл еще несколько секунд оставался недвижим. В эту секунду он понял, что значит «родиться заново». Хотелось вскочить и бегом броситься на поиски товарищей-неудачников. Но он неторопливо встал и так же неторопливо направился к выходу.

Глава третья

1

Деревня была захудалая, Даан даже назвал бы ее болезненной. Хотя и большая. Люди одеты в невообразимые лохмотья, в глазах нездоровый блеск. Су То презрительно оттопырил губу — в цветущих долинах юга не найти таких убогих лачуг и таких грязных улиц, хотя нельзя сказать, что абсолютно все живут там счастливо и богато. Даан только вздыхал: где-то в глубинах памяти шевельнулось воспоминание о такой же захудалой деревеньке, грязной улице и убогой лачуге, именуемой некогда домом. Лишь островитянин остался невозмутим.

Довольно быстро удалось договориться о пище. Правда, хозяева ничего, кроме рисовых шариков и воды, не смогли предложить, но монахи не из тех, кто привередничает. Медная монета повергла крестьян в немое изумление; путники тут же поспешили убраться. Чувствовался в воздухе какой-то скрытый подвох.

Чутье не подвело: едва вышли на улицу, вспугивая облезлых кур, их окликнули.

Пятеро. Неторопливо ступая, стали полукругом. Четверо невысокие и кряжистые, видимо, из местных, пятый — стройный парень в халате с вышитыми орлами на полах. От него за много шагов веяло Столицей.

— Спешим, слуги Каома?

Говорил высокий. Понятно, главарь.

— Тебе-то что? — процедил Су То как мог неприветливо. Он готов был взорваться.

Даан предупредительно опустил ладонь ему на плечо: не нарывайся, мол! Су То насупился.

Матурана тем временем отступил на несколько шагов в сторону и сделал вид, что происходящее его не касается.

Высокий медлил с ответом, криво улыбаясь в жиденькие усы.

— Злимся, монахи…

Су То нетерпеливо шагнул вперед, но на пути у него моментально выросли двое кряжистых. Один тотчас же оказался в дорожной пыли, ибо южанин шутить не собирался; второй усердно пытался достать Су То.

Краем глаза Даан заметил, что двое оставшихся без дела потихоньку приближаются к Матуране и тот в ужасе пятится.

«Надо выручать», — решил Даан и метнулся туда, но путь ему преградил высокий, приняв боевую стойку Орла.

Даан, не раздумывая, вступил в поединок. С минуту слышалось только шлепанье ног в пыли да громкое дыхание. Ну, еще иногда глухой звук удара. Кряжистые оказались крепкими бойцами, но и только. Даан и Су-южанин же были монахами пятого круга. Высокий, пожалуй, равнялся им по мастерству, но монахов-то было двое…

Вскоре из Орла вышибли дух; из четверых местных дух вышибли еще раньше. Даан и Су То, довольные собой, переглянулись; Матурана, переминаясь с ноги на ногу, стоял поодаль.

Су То обратился к Даану:

— Выбрали же нам попутчика…

Презрения в его голосе было больше, чем снегов на склонах Сао-Зу.

Даан промолчал. Матурана не понравился ему с самого начала, но сейчас не время выяснять симпатии. Потом. Когда они исполнят Обряд.

— Надо уходить… — хрипло сказал островитянин. Наверное, сердце у него сейчас колотилось, словно он полдня без передышки бегал по горным тропинкам.

— Здесь могут еще оставаться Орлы… Они нас ждали, это же ясно…

Даан огляделся. Великий Каома! Он прав, этот слабак-чужеземец. Они-то с Су То упиваются собственной победой, забыв обо всем, когда нужно спешить. Наверняка десятки глаз видели, что произошло на деревенской улице, и десятки уст готовы поведать это пытливым ушам.

Первый вывод: они раскрыли себя. Орлам известно, что Даан и Су — монахи. Скорее всего известно и то, зачем они здесь, в горах.

И второй: хоть Матурана и слабак, его, похоже, трудно сбить с толку. Посему он ценен для их миссии. Даан не считал себя глупцом, но все больше склонялся к мысли, что в сообразительности и уме с Матураной ни ему, ни Су То нечего и тягаться.

Мудрые всегда знают, что делают. Поэтому островитянин и с ними. А оспаривать решения Высших молодым монахам пока еще рано.

Все это Даан прокрутил в голове на бегу. И собирался поделиться с выводами с Су, как только предоставится такая возможность.

Деревня осталась далеко позади, погони вроде бы не намечалось. По крайней мере немедленно. Бегущие перешли на шаг.

Матурана дышал теперь более спокойно и ровно, чем тогда, сразу после драки. Даан нашел это весьма странным и объяснить не сумел.

От озера Десяти Гротов путников отделял всего день ходьбы.

Они часто оглядывались, ожидая появления погони, путали следы, свернув с дороги в заросли молодых сосен, но ни в этот день, ни в следующий Орлы так и не вышли из злополучной деревни. Хотя их там насчитывалось больше десятка — сильных и умелых бойцов, верных слуг главы клана — Гута Фо. И заданием их было как раз схватить монахов и чужеземца.

Но на то имелись свои причины.

2

Той стоял перед господином навытяжку, содрогаясь в душе. Да и как не содрогаться? Новости, которые предстояло сообщить Гуту Фо, приятными никак не назовешь.

Монахи-посланники и чужак-островитянин улизнули, поколотив Хти-ястреба и его болванов-учеников, а остальных, ожидавших в деревне, вообще непонятно кто поколотил. Известно только, что нападавших было много и что исчезли они так же внезапно, как и появились. И ведь пострадали далеко не худшие из бойцов клана!

Вдобавок мальчишка, владеющий стилем Змеи, одолел еще одного Орла, да так убедительно, что тот долго будет отлеживаться. Правда, Змея использовала шест… Но разве это оправдание для хорошего бойца?

Той набрал в легкие побольше воздуха и принялся рассказывать господину невеселые новости. Схожее ощущение Той испытывал дважды в жизни: когда ринулся головой вниз со скалы в холодные воды По-Тхоя и когда столкнулся в джунглях юго-запада со взрослым тигром. Нос к носу.

Предыдущие два раза ему посчастливилось выжить.

Повезло ему и сегодня. Наверняка Гут Фо гневался, но на спокойном лице его не отразилось ничего. Впрочем, не зря он стал главой самого могущественного клана — без великолепного владения собой это никак не удалось бы. Боец такого класса просто обязан прекрасно владеть собой.

Гут Фо задумался. Случайно ли нападение на пост в деревне? Неясно. Впрочем, по-любому лучше выждать, а когда монахи и их спутник с Архипелага возьмут Око из тайника, вот тут и навалиться достаточными силами… Похоже, что десяток олухов, даже хорошо овладевших ши-тао в стиле Орла, — силы недостаточные. Надо еще и голову иметь на плечах.

Кстати: Око, похоже, убивает неосторожных. Придется поручить нести его полным болванам, чтобы людей зря не терять.

Что до мальчишки-Змеи, Гут не сомневался: рано или поздно попадется. Он еще не в том возрасте, чтобы заводить учеников, а ветвь без боковых побегов легко перерубить с одного замаха.

Гут отдал распоряжения, и Той поспешно удалился из покоев господина. Стало легче, но ощущение ходьбы по краю пропасти долго не покидало его, второго в клане.

3

Ихо шел напрямую через лес, взбираясь на склон, не особо крутой, но и не тот, который назвали бы пологим. Иногда приходилось пользоваться и руками, упираться в плотную землю.

Лазутчики Орлов наводнили местность. Сначала Ихо решил, что это про его душу. Даже когда дежурившие у дороги Орлы пристали к трем случайным путникам (тогда он еще считал их случайными), не усомнился в том, что стал целью наиболее могущественного клана в Империи. Назло всем уложил зазевавшегося соглядатая и хотел уходить на юго-восток, к дороге на Столицу.

Дальнейшее показало, что Орлы охотятся не только на него. Едва удалившись от места схватки с неосторожным стражем, Ихо почуял пробирающихся в стороне от дороги людей. Он не видел их: птицы подсказали, что кто-то движется, укрываясь в зарослях.

Ихо взглянул: оказалось, что обнаружил он одиннадцать человек в серых балахонах горцев-пилигримов. Шли они тихо и быстро, как заправские следопыты.

«Такие же пилигримы, как я — князь», — понял Ихо. Сам не зная зачем, двинулся следом.

Вскоре он обратил внимание на странную вещь: птицы, умолкавшие, когда «пилигримы» и Ихо проходили внизу, долго не подавали голос, даже когда вся компания удалялась на приличное расстояние. Только трещотки-цон предательски стрекотали где-то позади.

Ихо ушел в сторону и залег у корней вывороченной ели. Ждать пришлось совсем недолго, Ихо не успел бы и трубки выкурить, если бы курил. Мимо торопливо протрусили еще двое в балахонах, почему-то отставшие от основной группы.

На всякий случай Ихо выждал некоторое время, но теперь птицы там, откуда пришел он и остальные, вели себя совершенно спокойно, а две пестрые цон, перепархивая с дерева на дерево, сопровождали отставших «пилигримов».

Стараясь не шуметь по пустякам, Ихо двинулся за вереницей торопливых странников.

Потом произошло побоище в деревне — иным словом он не смог назвать события следующего часа. Орлам изрядно перепало, этому стоило порадоваться. Сначала троица, которую он прежде встречал на верхней дороге, разделалась с пятеркой под предводительством одного из Орлов — Ихо уже сталкивался с ним и знал, что зовут его Хти-ястреб. Впрочем, если быть точным, сражались только двое, но как сражались! Ихо затаил дыхание от восхищения. Третий, похожий на подростка, остался стоять в стороне. После этого троица в спешке покинула деревню, направившись дальше на северо-запад. Оставшиеся Орлы явно намеревались броситься в погоню, но тут словно тени возникли горцы-пилигримы…

Ихо стал сильным бойцом, поучившись стилю Змеи у старого мастера. Но он не мог поручиться, что сумеет одолеть любого из этих горцев. Оставалось только порадоваться, что его смертельные враги — Орлы — не вызывают симпатий и у незнакомцев. Хотя к Орлам трудно испытывать дружеские чувства. Вставшие на путь зла становятся всеобщими врагами.

Исчезли серые балахоны быстро и слаженно. Только что добивали растерянных соглядатаев и вдруг, повинуясь незаметному со стороны сигналу, стремительно отступили, растворились, как туман под Солнцем.

Ихо поразмыслил и уполз в заросли, так и оставшись незамеченным. Ничто в этом мире не держало его и не привязывало к какому-либо месту. Он решил последовать за троицей, ибо враги Орлов — друзья одинокой Змее.

Горцев-пилигримов Ихо больше не встречал. Зато на следующий день подслушал разговор двух Орлов-дозорных у глубокого ущелья. Именно здесь он впервые узнал об озере Десяти Гротов и о вещи, которую с трепетом в голосе называли «Око Каома». И что трое умельцев, рвущихся к озеру, — монахи. Желание встретиться с ними возросло, ведь Ихо знал, что в монастырях чтут боевые искусства и слуги Каома достигли немалых высот. А поучиться чему-нибудь новому в ши-тао он всегда был готов.

Чем выше поднимались в горы проскользнувшие мимо дозора путники, тем труднее становилось за ними следить. Сначала лес превратился в кустарник и заросли стланика, потом пошли луга, а вскоре вокруг громоздились лишь неприступные скалы да коварные осыпи.

Ихо решил сократить путь: знал одну неприметную тропу. Может быть, получится успеть к Гротам первым. Всегда ведь удобнее наблюдать за представлением, заранее заняв лучшие места.

Обогнув гранитную скалу, похожую на склонившегося медведя, Ихо остановился. Было тихо, только ветер пел в горах. Темной риской на фоне неба парил вдалеке беркут. Воздух, свежий и прохладный, как и всегда на высоте, полнил грудь пьянящей пронзительной волной.

«И чего меня вечно тянет в Столицу? — сам себе удивился Ихо. — Век бы жил здесь, на Фын-Бае…»

Отыскав чуть заметные впадины на скале, Ихо стал ловко карабкаться по отвесному камню, цепляясь за трещины, за малейшие неровности. Что-что, а взбираться по внешне гладким и неприступным стенам он прекрасно умел.

Прошло совсем немного времени, и он уже стоял на покатой спине «медведя». Отсюда начиналась секретная тропа, уводившая в узкую и неглубокую расщелину. Ихо бросил последний взгляд со скалы: мир, позолоченный закатным Солнцем, расстилался у самых ног, и он на мгновение ощутил себя властелином Мира.

Малую луну уже можно было разглядеть; пройдет около часа, и взойдет большая — желтая и ноздреватая, словно ломоть сыра, в отличие от малой, ослепительно белой, без малейшего пятнышка. Пока она еще виднелась тусклым серпиком, но едва сядет Солнце, она засияет и осветит мир, словно дивный фонарь Каома.

В горах темнеет быстро; Ихо, размеренно дыша, пробирался по расщелине. Скалы по бокам казались стенами причудливых замков. Каменное крошево, за долгие ленивые годы вылущенное с этих стен, негромко хрустело под ногами. Ихо шел в основном на ощупь — плотная тень застилала дорогу. Где-то далеко уныло пел сверчок, одинокий, как пиратский парусник в прибрежных водах. Здесь не водились цикады, неисчислимые на равнинах, — слишком высоко и прохладно.

Расщелина стала шире, стены разошлись, и Ихо оказался в обширной горной котловине. На противоположном ее краю зиял вход в пещеру, пронизывающую скалу насквозь, об этом рассказывал Учитель несколько лет назад. Преодолев путь под землей, можно было выйти прямо к озеру Десяти Гротов.

Стало совсем темно; малая луна ярко освещала небо над головой, но в котловине парил неверный и зыбкий полумрак. Ихо, ступая мягко и неслышно, пробирался ко входу в подземелье, где намеревался заночевать.

Размытые фигуры, шевелящиеся у входа, он заметил, лишь подойдя практически вплотную.

Сначала Ихо решил, что это горцы-пилигримы, узрев бесформенные одеяния. Но тут же понял, что ошибается: неизвестные кутались не в балахоны, а скорее в длинные плащи с невероятно узким капюшоном.

Ихо упал на землю и затаился, но зря — несколько сгорбленных фигур тут же возникли совсем рядом. Двигались они, мягко покачиваясь из стороны в сторону.

Секундой позже Ихо осознал, что это вообще не люди. По крайней мере люди не его расы.

Луна светила в спину, поэтому он мог разглядеть лица тех, кто застыл перед ним.

Кожа у них тускло поблескивала в неверном свете, носы и подбородки начисто отсутствовали, равно как и какая бы то ни было растительность. Глаза, лишенные век, круглые, как монеты, и взгляд, тяжкий, словно гранит. И вместе с тем лица острые, с покатыми лбами и резко очерченными скулами.

Ихо похолодел. Наги! Люди-змеи! Те, что хозяйничают под землей. Старинные предания рассказывали об этих странных существах, живших многие сотни лет под горами, но последние несколько веков никто о них не слыхал. Ихо считал их такими же сказочными созданиями, как, скажем, драконов или великанов, и не мог даже предположить, что столкнется с ними наяву.

Ужас сковал его крепче, чем железные цепи.

Нагов было четверо. Плавно, словно влекомые ветром пушинки, они окружили его.

И тут Ихо внезапно ощутил себя сильным, как никогда. Пришли спокойствие и уверенность, а ужас он загнал внутрь себя и запер на огромный замок. Сдаваться просто так — ну уж нет, не на того напали!

И он стал Змеей. Гибкой, холодной, расчетливой. Руки обрели самостоятельную жизнь, и любого врага встретили бы ядовитое жало и стальные мускулы.

Но наги тоже во многом оставались змеями. А змея никогда не причинит вреда другой змее.

Фигуры в плащах вдруг расступились, освобождая путь; один наг сделал медленный, но понятный жест — проходи!

Ихо выпрямился. Наги пропускали его! Признали своим!

Что же, он не собирается ни с кем враждовать, тем более с теми, с кем и делить-то нечего… Им — тьма и мрачные подземелья, людям — Солнце и зовущий простор.

Поклонившись, он скользнул мимо согбенных фигур; один из нагов, тот самый, что подавал знак, мягко взял его за руку. Ихо напрягся, готовый защищаться, но тот всего лишь вложил ему в ладонь какую-то вещицу, прохладную, шершавую и текучую на ощупь. Рука у нага была чешуйчатая, сухая и холодная.

Снова поклонившись, Ихо зашагал прочь. У входа в подземелье встретились еще двое нагов; жестами они дали понять, что не станут мешать человеку. Ихо торопливо миновал их. Ночевать в этом месте расхотелось, несмотря на подчеркнутое миролюбие нагов. Решил идти через тьму сколько удастся. Собрался зажечь факел, которых много заготовили местные люди еще в прошлом веке, — целый штабель смолистых веток, прошедших специальную пропитку, хранился прямо у входа в пещеру.

Когда Ихо разжал ладонь, подарок нагов засветился тусклым синеватым огнем. К этому времени, поглощенный желанием поскорее уйти, он совершенно забыл о подарке.

Это оказался медальон в виде крошечной змейки на тончайшей ажурной цепочке. Свет исходил от медальона. Несколько мгновений Ихо рассматривал диковинный амулет, потом надел на шею, с трудом протиснув голову в отверстие, рассчитанное на змеиные головы нагов. Медальон тут же погас, зато Ихо с немалым удивлением обнаружил, что факел ему теперь совершенно ни к чему: он видел во мраке, словно кошка. Точнее, даже не видел, а чувствовал мрак, ощущал все живое, от летучих мышей под сводами до паучков в трещинах на стенах, отличал холодный камень от воздуха в проходе. Ощущал так, как, наверное, ощущают мир змеи, как ощутили его присутствие наги там, перед пещерой. Это было странно и вместе с тем — захватывающе.

Поразмыслив, Ихо не стал возиться с факелом, надеясь, что новая способность не пропадет так же внезапно, как появилась. Он быстро зашагал в глубь горы, прикидывая, что принесет ему неожиданная милость нагов, существ из легенды.

Над Миром вставала большая луна, но глазами Ихо этого не видел.

4

Вид на озеро Десяти Гротов открылся посланникам Каома незадолго до полудня на следующий день после схватки в деревне. Накануне вечером Матурана ухитрился изловить горного рябчика, и монахи вкусно поужинали. Ночью по очереди пришлось дежурить, но все дышало спокойствием, и ничего так и не произошло. Утром, едва рассвело, продолжили путь.

И вот первая цель их миссии — Гроты.

— Недурно, — оценил Су То, стоя на обрыве. — Никогда не думал, что горные озера выглядят столь живописно.

Конечно, ему, жителю плоских южных равнин, странно видеть подобные пейзажи.

— Пошли, — проворчал Даан. — После полюбуешься. Веди, Матурана.

Чужеземец направился вправо, где можно было без риска для жизни спуститься со скалы и подойти к воде. Спуск не занял много времени; обогнув озеро, они приблизились к первому гроту. Даан заглянул внутрь: причудливой расцветки сосульки украшали свод. Из полутьмы доносился гулкий стук падающих капель.

Матурана остановился у четвертого справа грота.

— Здесь, — сказал он и принялся снимать одежду.

Даан вопросительно поднял брови.

— Придется искупаться. Вход в тайник — под водой.

«Блестяще, — оценил Даан. — Попробуй отыщи его, если не знаешь, в чем дело…»

Он тоже стал раздеваться; Су То уже стянул куртку и почти стянул рубаху.

— Постой, — обратился к нему Матурана. — Тебе, Су, лучше остаться и покараулить, пока мы с Дааном возьмем Око.

Су рассердился:

— Что-то ты раскомандовался, чужеземец! Твое дело — выполнять наши приказы и помалкивать. Ясно? Я решил пойти и пойду, и ты меня не остановишь!

Матурана пожал плечами:

— Хорошо. Иди. А я посижу тут, — и он равнодушно опустился на горку одежды.

Су понял, что его оставили в дураках, и гневно сжал кулаки. Даан поймал его занесенную руку.

— Не глупи, Су! Он ведь дело предлагает. Сунемся туда втроем, а нас тут подкараулят. Кому хуже? Прошу тебя, делай, как он говорит. Ради нашей цели.

Су То вырвал руку и одернул рубаху. Он продолжал сердиться, но сдержал себя и подчинился голосу разума.

— Ладно… Я остаюсь.

Даан благодарно сжал ему плечо. Видит Каома, монаху-северянину достался прекрасный попутчик!

Матурана тут же встал и кивнул Даану:

— Идем.

Ни одна мышца не дрогнула на его лице — Даан боялся, что насмешка на лице островитянина еще больше озлобит Су То.

Они вошли в грот. По центру его плескалась темная вода, лишь у стен оставалась узкая полоска камня. По ней-то посланники и шли.

Отыскав только ему известную примету, Матурана обернулся к Даану.

Оба были полностью обнажены. По сравнению с чужеземцем Даан выглядел богом. Значительно шире в плечах, сильный и тренированный, с мощной мускулатурой. Матурана же был тощ, как монастырский кот, хотя и подтянут. Мышцы совершенно не выделялись на его теле — ни на руках, ни на груди…

Зато Даан разглядел целых четыре татуировки; понятна была лишь одна, ритуальная, на левом плече. Кроме нее, Матурану украшали изображения змеи, кусающей свой хвост, под левым соском; летучей мыши — под правым; а на левом локте, опустив нос книзу, шел по следу палевый волк.

— Ныряем здесь, — сказал островитянин. — Я найду ход, потом прыгнешь ты. Ход узкий и довольно длинный, по нему придется плыть. Лучше спиной вниз, а рукой ощупывать камень сверху. Скоро почувствуешь пустоту — это крохотная пещерка. Станет мало воздуха, можешь там отдышаться. А сразу за ней, локтях в десяти, наш грот. Понял?

Даан кивнул.

Матурана скользнул в воду. Движения у него были ловкие и экономные, как у выдры. Нырнул раз, другой.

— Здесь, — сказал он, в очередной раз показываясь. — Готов?

Даан снова кивнул!

— Давай. — Голова Матураны исчезла без малейшего всплеска.

Даан подошел к нужному месту, несколько раз глубоко вздохнул и прыгнул. Вода была до жути холодная, даже дух захватило. Точно в указанном месте в каменной стене грота нашлась круглая дыра. Перевернувшись лицом кверху, Даан заработал ногами; одновременно вытянул руку, нащупал склизкий свод похожего на трубу тоннеля.

Вокруг царила полнейшая тьма, Даан плыл и удивлялся: в жизни не предполагал, что его занесет в подобное место.

Вот и обещанная Матураной пещерка, но воздуха в легких еще достаточно. Вперед!

Спустя несколько секунд рука его вновь провалилась в пустоту, и Даан высунул голову из воды. Фыркнул. Отдышался.

С каменного уступа уже тянул ладонь Матурана:

— Выбирайся!

Вода крупными каплями стекала с обнаженных тел. Вопреки ожиданиям в пещере доставало света, чтобы осмотреться. Даан повертел головой.

Крохотный каменный мешок. Стены покрыты изломами, трещинами. Уже знакомые сосульки, свисающие сверху, и точно такие же, но поднимающиеся с пола. Словно зубы исполинского дракона…

— Пришли, Даан. Гляди…

Матурана сунул руки в одну из трещин, змеящуюся на стене, и Даан Геш, избранник Северного монастыря, впервые увидел Око Каома.

Оно слабо мерцало и пульсировало на ладонях чужеземца, похожее на небольшую морскую раковину.

«Скорее напоминает ухо, чем глаз», — растерянно подумал монах.

— Возьми, подержи его. — Матурана протянул Око Даану.

Тот принял магическую вещь и зажмурился. Все силы Мира втекали ему в ладони и через ноги уходили в тело Земли. Он стал всем и ничем — под Солнцем и обеими лунами. Око жгло руки и доставляло неизъяснимое наслаждение, полнило Даана несказанной мощью и верой в собственные силы. Миг и вечность. Свет и тьма. Жар и холод.

Даан не помнил, сколько простоял, зажмурившись и слившись с Оком. Из транса его вывело легкое прикосновение Матураны.

— Пора! Су То заждался уже…

Даан открыл глаза. Островитянин вытащил из той же трещины истлевшие лохмотья, в которых с трудом угадывалась походная сумка.

— Гм! Сгорела. Придется нести в руках.

Даан зачем-то заглянул в трещину — камень слабо светился в месте, где ранее покоилось Око, и даже на расстоянии чувствовалось исходящее от него тепло.

— Ты хорошо плаваешь? — спросил Матурана. — Может быть, лучше я его возьму?

Даан одной рукой крепко сжал Око, другой махнул в сторону воды:

— Не волнуйся! Уж я-то его не потеряю…

Матурана серьезно кивнул и пошел к подводному тоннелю.

Назад плыть было заметно труднее, Даан с удивлением обнаружил легкое встречное течение, но справился с ним без особого труда. Даже с одной свободной рукой.

Когда он вынырнул перед самым выходом из грота, Матурана сидел на корточках прямо над головой, прижимая к губам палец.

Даан, собиравшийся громко фыркнуть, проглотил звук и притих, не вынимая Око из-под воды.

— Я гляну, как там Су, — прошептал Матурана и прокрался к выходу. Даан остался сидеть в ледяном хрустале озера. Тело покрылось крупными пупырышками, а пальцы ног совсем закоченели. Только рука, державшая святыню, ощущала приятное тепло.

Матурана быстро вернулся и помог выбраться на сушу. Глаза, успевшие отвыкнуть от яркого дневного света, резануло при выходе из грота. Су То нетерпеливо топтался у сброшенной одежды.

Даан понял, что должен сделать.

— Держи, брат…

Су принял Око обеими руками, а Даан с Матураной, даже не обсохнув, оделись.

Первая цель достигнута: Око у них. Теперь предстоит путь через всю страну, на юго-восточное побережье, в долину Утан. Око всегда переносили в наиболее удаленное от предыдущего место.

Су все еще стоял с закрытыми глазами, когда Матурана приблизился к нему с походной сумкой и слегка потряс, опустив руку на плечо.

Замечтавшийся южанин пришел в себя. Огляделся, бережно опустил Око в подставленную сумку. Даан готов был поспорить, что Су То очень неохотно расстался с ним, ибо сам познал притягательную силу древней реликвии совсем недавно.

— Нести Око лучше по очереди и передавать друг другу как можно чаще, — сказал Матурана. — Иначе и обжечься недолго…

Даан знал это — долго выносить тесную близость с глазом бога не смог бы никто.

— Первым понесу я, — тоном, не допускающим возражений, заявил Су. Но никто и не подумал возразить.

Они отошли от гротов всего на двести шагов, когда у единственного спуска в котловину показались люди. Много — десятка три.

— Проклятие! — вырвалось у Матураны. — Это Орлы!

Даан и Су То замерли. Южанин прижимал сумку с Оком к груди.

— Нам не отбиться, — негромко сказал Даан. — Что будем делать?

Орлы уже спускались к озеру.

— Отходим к гротам! — решил Матурана. — Там настоящий лабиринт, авось запутаем их и ускользнем!

На этот раз даже Су То подчинился без колебаний.

Чтобы беглецы не сбежали, Орлы разделились и стали огибать озеро с двух сторон.

Даан с отчаянием окинул взглядом отвесные кручи. Спасения ждать было неоткуда. Враги приближались, стали различимы даже довольные ухмылки на лицах.

Монахи и островитянин подбегали к первому гроту; неожиданно сверху, с крохотного уступа над разверзнутым зевом подземелья соскочил ладный парень, совсем не похожий на Орлов. Но Даан не стал его разглядывать: сразу напал.

Парень сжался, руки его, изогнувшись, отвели удары, а прямая, как клинок меча, и такая же твердая ладонь скользнула вплотную к руке Даана и легонько ткнула под ребра.

— Змея? — узнал Даан. — Ладно…

Даан, как и все монахи, знакомился со стилем Змеи еще в третьем круге обучения. Он принял низкую стойку, правая рука взметнулась, словно кобра, вставшая на хвост; левая застыла перед грудью, подпирая локоть правой.

Парень раскрыл рот, собираясь что-то сказать, однако Даан снова напал на него. Удар ядовитого жала пришелся в пустоту, руки монаха непостижимым образом переплелись с руками незнакомца. Даан дернулся назад, но поздно: одной рукой тот блокировал обе руки Даана, вторая изготовилась к удару, и что-то подсказывало монаху, что этот удар станет последним.

Но противник почему-то не стал атаковать. Даан, опомнившись, немедленно вывернулся с помощью трюка, не имеющего ничего общего со стилем Змеи (не зря наставники из Высших посещали занятия до-лохматых), и нанес несколько сокрушительных тычков, увы, вновь пришедшихся в пустоту.

— Да подожди ты! — воскликнул парень, уворачиваясь от новых атак Даана. — Я не враг! Змея не помогает Орлам!

Даан остановился. Действительно, кланы Змеи и Орла издавна смертельно враждовали.

— Я могу увести вас. Поспешим, если не желаете неравной схватки.

— Зачем тебе это нужно? — хрипло спросил Су То.

Парень ответил без раздумий:

— Никогда не откажусь от соблазна насолить Орлам!

Матурана коротко выдохнул:

— Веди! Да побыстрее!

И они кинулись вслед за неожиданным союзником. Тот повел их во второй справа грот.

— Здесь темно, — предупредил он. — Возьмемся за руки, я знаю дорогу.

Матурана протянул незнакомцу руку; следом шел Су То, повесив сумку с Оком на шею; замкнул цепочку Даан.

— Как твое имя? — спросил посланник-северянин.

— Тин Пи. Но все называют меня Ихо, Змея.

Даан сокрушенно вздохнул:

— Кажется, ты владеешь стилем Змеи лучше, чем любой из монахов. Даже лучше, чем Настоятели.

Ихо не ответил.

Скоро стало совсем темно, для всех, кроме владеющего магическим медальоном проводника. Толстый слой пыли, устилающий путь, сглатывал звуки шагов.

Орлы тем временем подоспели ко входу в грот. Той отрывисто отдавал приказания. Немедленно зажгли факелы, и погоня возобновилась.

Той нетерпеливо потирал руки: неожиданно предоставилась возможность одним махом выполнить оба задания господина — и Оком завладеть, и пленить мальчишку-Змею. Наконец-то удача повернулась к клану лицом.

Огонь помог Орлам — они быстро нагоняли слепых беглецов, даже Ихо, ориентирующийся в кромешной тьме, не смог ускорить их передвижение. Гортанные выкрики Орлов звучали все ближе..

И вдруг впереди зажегся тусклый свет. Иссиня-лиловый, мертвенный. Су То издал сдавленное восклицание.

Поперек подземного хода, там, где вправо и влево ответвлялись такие же коридоры, стояли несколько людей в плащах с очень узкими капюшонами. Каждый держал в руке нечто вроде факела, на кончике которого и горел тот самый синий огонь. Точнее, даже не огонь: вместо живой пляски пламени во тьме светились неподвижные искры, такие же неподвижные, как звезды, только звезды обыкновенно мерцают, а эти точки испускали ровный немигающий поток синего света.

— Не бойтесь, это наги, — сказал Ихо самым обыденным тоном и потащил ошеломленных путников вперед, прямо на фигуры в плащах. Едва они приблизились, шеренга нагов дрогнула, образовав проход, а когда они миновали немую стражу, наги снова сомкнули ряд. Даан оглянулся. Недвижимые фигуры человеко-змей внушали смутный страх, и почему-то пришла уверенность, что Орлам тут нипочем не пройти.

Словно в подтверждение, Ихо перешел на шаг.

— Ну, все. Можно уже не спешить.

Позади зазвучали панические вопли; скоро все стихло. Орлы, вероятно, предпочли спешно отступить, превратившись из преследователей в беглецов. До самого выхода под открытое небо монахи, островитянин и Ихо никого не встретили, даже нагов.

Су То вспомнил зловещие фигуры с синими факелами, и его передернуло. Есть моменты, когда самый храбрый человек поддается страху.

— Во имя Каома! Как тебе удалось договориться с этими жуткими созданиями?

Ихо нахмурился:

— Ну, Змея я или нет?

Они опережали Орлов на день, что было весьма неплохо.

Глава четвертая

1

Даан все удивлялся, как быстро темнеет весной. Казалось, совсем недавно Солнце еще висело над горами, даже не успев как следует покраснеть, и вот уже валится на мир дремотный полог ночи. В лесу, как выяснилось, темнело еще быстрее.

Но леса скоро остались позади, как и Фын-Бай; теперь путь лежал через обширные плоскогорья, простирающиеся к северо-западу от Столицы. В горах посланникам удалось остаться незамеченными, хотя незримое присутствие Орлов чувствовали все. Приходилось быть настороже каждую секунду, даже во сне.

Око передавали друг другу каждые два-три часа. Лишь Ихо оставался непосвященным в секретную миссию, хотя тоже мог прикоснуться к святыне, ибо родился в год Тигра-воина двадцать четыре весны назад. Но он и не стремился что-либо выведать и никогда не задавал лишних вопросов. Просто присоединился к посланникам, заявив, что им некоторое время по пути. Но Око он ни разу не нес. Остальные трое приняли на себя удар божественных сил. Если невзрачная на вид сумка задерживалась на плече подольше, сразу чувствовалось, как магическая вещь начинает высасывать энергию, и тогда постепенно наваливалась смертельная усталость.

Ощущение близкой опасности вкупе с грузом ответственности примирило даже Су То с Матураной. Южанин имел обыкновение придираться к чужеземцу по любому поводу, а чаще вовсе без всякого повода. К удивлению Даана, Матурана безропотно сносил все придирки. Сам Даан держал свою неприязнь при себе, ибо считал главным исполнение Обряда, а не мелкие дрязги, совершенно в пути неуместные. Впрочем, чужеземец показал себя с самой лучшей стороны: большой опыт путешествий и завидное знание местности сильно упростили задачу монахов. Последнее сильно удивляло Даана. Чужак знает его родную страну неизмеримо лучше! Парадокс. Хотя странного тут было совсем немного: монахи очень редко покидают обитель, а паломники только и делают, что бродят взад-вперед по Империи, от гор до океана.

Теперь на пути чаще попадались деревни и небольшие городки. Прохлада высокогорья сменилась ласковым теплом равнины, а наступавшая с юга весна заставила цвести все, что только могло цвести.

В городок, очередной на пути к Утану, они вошли затемно. Миновав лачуги бедноты, ютящиеся на окраине, попали на главную улицу, единственную, где все без исключения дома были каменными. Городок спал, лишь изредка из-за плотных занавесей наружу просачивался вкрадчивый свет ночников.

Даан поправил висящую на плече сумку. Плечо ныло. Глянул направо, налево. Куда идти, в какие двери стучаться?

— Чуть дальше есть таверна, там можно снять комнату на ночь, если не скупиться, — сказал Матурана. В который раз он словно угадывал мысли Даана, давал ответы на еще не заданные вопросы. Колдун он, что ли?

— А деньги есть у кого-нибудь? — поинтересовался Ихо. — Боюсь, я уже забыл, как выглядят монеты, так давно они мне не отягощали карман…

Су То фыркнул. Он совсем не одобрял тот факт, что теперь их стало четверо, хоть Ихо вовсе не осложнял им жизнь. Молчал Су лишь благодаря Даану, напомнившему, что Высшие велели не пренебрегать случайностями и что Ихо однажды уже отменно послужил Всевышнему.

Они шагали по улице, пока Матурана жестом не остановил всех.

— Пришли. Наверное, будет лучше, если мы с Ихо пойдем в таверну и договоримся о ночлеге, а заодно и проверим, все ли здесь спокойно, вы же подождете нашего знака где-нибудь в тени.

Даан согласно кивнул:

— Хорошо, чужеземец. Будь осмотрителен.

— И об ужине не забудь! — буркнул вослед вечно недовольный Су То.

Матурана кивнул и поманил Ихо за собой.

Не прошло и десяти минут, как все четверо сидели в чистенькой тесной комнатушке над главным залом таверны и уплетали холодное мясо с лепешками, запивая остывшим соком ло-чуну. Судя по лучезарной улыбке хозяина, невзирая на поздний час мгновенно устроившего и свободную комнату, и неплохой ужин, Матурана напомнил ему, как выглядят монеты.

Насытившись, усталые путники заперлись, задули светильник и провалились в глубокий освежающий сон. Даан опустил сумку с Оком на циновку рядом с собой и Су; уже засыпая, он разглядел, что рука южанина сомкнулась на видавшем виды кожаном ремешке у самой застежки.

Никто из них не услыхал слабого скрипа двери, донесшегося снизу. Таверна имела два выхода: на улицу и во двор. Мальчик-слуга неслышно выскользнул из дома и канул в густую темноту, царящую во дворе. Вскоре после этого погас светильник и в комнате хозяина.

Ночью Су То внезапно проснулся: ему показалось, что кто-то прикоснулся к драгоценной сумке. Он приоткрыл глаза, напрягшись, словно тигр перед броском.

Над ним склонился Матурана. Сияние малой луны, проникая в комнату сквозь пыльное стекло окна, освещало лицо островитянина.

Су То вскинулся, согнув руку так, чтобы можно было и защититься, и ударить.

— Что нужно?

Его шепот никого не разбудил.

Су полагал, что Матурана, застигнутый врасплох, растеряется. Ну, хотя бы вздрогнет. Ничуть не бывало: лицо его осталось бесстрастным.

— Ты меня звал?

Южанин чуть потянул за ремень сумки, сразу ощутив приятную тяжесть Ока, скрытого под толстой материей. Это успокоило.

— Никого я не звал!

Матурана внимательно, словно видел Су впервые, уставился ему в глаза.

— Странно. Мне показалось, что ты меня звал.

Су почуял неладное, но, поскольку Око было на месте, счел полезным все замять, притвориться спящим и выждать. Мало ли что задумал этот чужак! Появился шанс вывести его на чистую воду.

— Нечего наедаться на ночь глядя! Мерещится потом всякое… — обронил он сердито. И улегся, не выпуская сумки. Матурана сокрушенно вздохнул и тоже улегся.

Су То ждал напрасно: до самого утра ничего больше так и не произошло.

Зато после восхода Солнца события закрутились самым неожиданным образом.

Сначала все шло как нельзя лучше: путники по очереди умылись в фонтане во дворе, выпили чаю и слегка закусили, убрав остатки завтрака в корзинку с едой, приготовленную в дорогу. Даан поблагодарил хозяина, но тот неожиданно отмахнулся, избегая смотреть четверке в глаза. Тут Даан и почувствовал, что не все в порядке.

Не успели они выйти на улицу, хозяин исчез, прислуга тоже, зато везде появились Орлы: и у комнаты, которую они только что покинули, и на лестнице, и в зале, и даже на улице — Даан выглянул в окно.

Положение казалось безвыходным: Орлов было слишком много, чтобы отбиться в не особенно просторном месте, а уйти им просто не дадут. Тем не менее Даан и Су То изготовились к обороне.

Вперед вышел предводитель Орлов; из угодившей в ловушку четверки его имя знал только Матурана: Орла звали Той.

— Эй, вы двое! Нам нужны лишь монахи, поэтому можете убираться!

Матурана, словно только этого и ждал, засеменил к Тою, бестолково прижимая к груди корзинку с припасами и подобострастно кланяясь:

— Спасибо, господин, спасибо!

Из корзинки косо торчали зеленые перья лука, свертки с жареными цыплятами.

— А ты чего ждешь? — сердито обратился Той к Ихо.

Тот насупился, оглянувшись на монахов.

— Я с ними!

И стал в боевую стойку.

— Ну, ладно, змееныш!

На самом деле Той вовсе не собирался отпускать ни Матурану, ни Ихо. Он стремился лишь разделить путников, чтобы схватить их без излишних осложнений. Но Ихо уперся, Той на секунду забыл о Матуране, и тот беспрепятственно покинул таверну. Когда предводитель Орлов осознал свой промах, было уже поздно: Матурана удрал. Но он не слишком расстроился, чужеземец не являлся важной фигурой. Господин велел добыть Око, пленить монахов и уничтожить Змею. Все это почти исполнено — так какое ему дело до трусливого островитянина, бросившего своих товарищей в беде?

— Взять их!

Орлы скопом кинулись в атаку. Схватки не вышло: получая многочисленные удары, нападающие висли на руках противников и скрутили их за счет простого численного превосходства. Не прошло и двух минут, как все трое были крепко связаны.

Шестеро Орлов недвижимо валялись на выскобленном полу.

Той, криво усмехаясь, приблизился к Су То, у которого через плечо висела сумка с Оком Каома.

— Вот и все, мои юные друзья. Кажется, ваш поход досрочно завершился.

Су То глядел на него с ненавистью, Даан — холодно, но спокойно. Ихо вообще не глядел — закрыв глаза, погрузился в себя.

— Лао! — резко приказал Той одному из своих подручных. — Возьми то, что в сумке у этого полумертвого южанина.

Лао торопливо приблизился к плененным и полез в сумку. Су То напрягся изо всех оставшихся сил, но тщетно: веревки еще глубже вгрызлись в тело. Два дюжих стража крепче сдавили его плечи и запястья.

— Ну-ну, не трепыхайся…

Голос Тоя звучал насмешливо.

Су То впал в отчаяние. Они не оправдали доверия Высших и не уберегли тысячелетнюю реликвию. Им нет прощения — даже смерть ничего не искупит.

Крик Тоя, преисполненный злобы и досады, вернул его с небес на землю. Су широко распахнул глаза, несказанно удивленный.

Лao извлек из сумки круглую фарфоровую вазу, расписанную оранжевыми драконами. Вазу, а не Око Всевышнего!

— Искать! Искать островитянина с корзиной! — заорал Той, щедро Отпуская пинки своим людям. — Шевелитесь, мерзкие твари!!!

Ихо, словно забыв, что его пленили смертельные враги, хохотал самым издевательским образом.

И тут в голове Су То что-то щелкнуло: ночью он проснулся не ДО того, как Матурана пошарил в сумке, а ПОСЛЕ того. Око к моменту пробуждения Су уже было спрятано в корзинке с пищей. Матурана нарочно его разбудил. Но зачем? На чьей стороне он играет?

Рассерженные Орлы метались по городку.

2

Монахов и Ихо привязали к столбам-опорам в просторной комнате-тауте одного из домов, принадлежавшего какому-то богатому купцу. Трое приставленных к ним стражников играли в маджонг, усевшись невдалеке за стол. Орлы исчезли, прочесав весь городок. Наверное, прочесывали округу.

Су То гадал, что на уме у Матураны? Чужеземец оставался их единственной надеждой.

Час истекал за часом, близился вечер, стала донимать жажда. Охранники все так же дулись в маджонг, не обращая на пленников ни малейшего внимания.

Островитянина первым заметил Даан. Троицу привязали так, что все глядели в разные стороны: Су То — на двери, Ихо — в угол и в окно, Даан — в сторону веранды, отделенной от таута невысокой, по пояс, перегородкой.

Матурана легко перемахнул через перила веранды и спрятался за столбом-опорой.

Даан с облегчением убедился, что не ошибся в нем, ибо не верил, что островитянин просто сбежит. Теперь, если ему посчастливится освободить хотя бы одного из пленников, можно надеяться на успех.

Удостоверившись, что охранников всего трое, Матурана, более не кроясь, прыгнул через перегородку. Игроки оторвались от костей.

— Эй! Вы только поглядите — удача сама плывет к нам в руки. Все его ищут, а он вот где: сам пришел!

Стражи, уверенные в легкой добыче, встали из-за стола. Матурана шагнул вперед и замер.

Даан затаил дыхание: как же слабый и неловкий чужеземец справится с тройкой крепких Орлов? Надо было незаметно перерезать путы Даану, Су То или хотя бы Ихо… И пока освобожденный занимался бы стражниками, Матурана смог бы развязать остальных…

Ихо изо всех сил скашивал глаза, пытаясь увидеть, что происходит; Су То оставалось лишь гадать насчет этого да вслушиваться, потому что события разворачивались точно у него за спиной, а пошевелиться он мог не более чем муха, угодившая в паучьи тенета.

Зато Даан видел все. Один из стражников, лениво поигрывая ножом, подошел вплотную к Матуране; двое других остались у стола.

— Привет, заморыш. Давай я тебя свяжу. Даже бить не стану, по крайней мере сильно.

Матурана покачал головой, показывая, что не согласен:

— Нет. Лучше развяжи вот их.

Стражник заржал, обернувшись к приятелям:

— Слыхали? Может, впрямь развяжем?

Приятели тоже заржали. И тогда стражник резко ударил Матурану свободной рукой. Матурана упал на пол…

Стоп!!! Даан выпучил глаза. Это стражник упал, а не Матурана!

Поверженный и сам не понял, как очутился на полу. Проклятие! Этот заморыш еще и брыкается.

Охранник замахнулся ножом.

На этот раз Даан кое-что заметил. Матурана мягко поймал Орла за руку, сделал округлое плавное движение, теперь уже на пару с охранником, шагнул чуть в сторону…

Стражник, нелепо вывернув руку, врезался лицом в каменный пол, словно начисто забыл о равновесии. Матурана стоял вполоборота к нему, вытянув обе руки перед собой. Нож был уже у него.

Даан ничего не понял.

Тут опомнились двое оставшихся охранников — они разом кинулись на островитянина, но тот вдруг крутнулся на месте, и они проскочили мимо, даже не задев его. Едва Матурана оказался за спинами Противников, он схватил одного за локоть. Стражника развернула собственная инерция; второй снова кинулся на Матурану, с другой стороны, но лишь наткнулся на первого.

Это напоминало больше пляску, чем драку. Матурана грациозно вышагивал, держа стражника уже не за локоть, а за кисть, и прикрывался им от второго. Второй пыхтел, пытаясь, обойти напарника и добраться наконец до Матураны, но везде натыкался на своего приятеля, совершенно очумевшего. Первому казалось, что он вот-вот упадет, однако он все не падал, Матурана водил его за руку, как козла на поводке.

Потом локоть первого вдруг непостижимым образом совместился с физиономией второго, и тот безжизненно рухнул на пол, заливая все вокруг себя кровью; а первый неожиданно задрал ноги и с размаху опрокинулся.

Теперь Матурана недвижимо застыл. Руки он вытянул в стороны под разными углами.

Даан наконец снова обрел способность дышать. Он не видел объяснения всему произошедшему.

Матурана скользнул к нему, на ходу доставая нож. Опали осточертевшие за день путы.

— Освободи остальных, а я гляну, все ли тихо, — сказал Матурана, передавая Даану трофейный кинжал.

Все было тихо; трое стражников, не шевелясь, валялись на полу. Настала пора покидать этот негостеприимный город.

— Где Око?

— В корзинке.

— А корзинка?

— В кустах у дороги. Пошли!

Как-то незаметно Матурана стал командовать, и невозможно было ему не подчиниться.

По-настоящему Даан успокоился, лишь когда они вернули святыню в сумку и поручили ее Су То, а сами под покровом темноты направились к югу.

Матурана сказал, что там река.

3

Мутные воды разлившейся по весне Кухэ несли утлый челнок, сработанный из древесной коры. Даану казалось, что челнок вот-вот развалится, но хрупкая посудина, ведомая твердой рукой Матураны, рассекала пологую волну и неслась на юго-восток, к океану. Они едва втиснулись в этот челнок вчетвером, а потом боялись двинуться, потому что вода едва не переливалась через борт. Но зато они удалялись от злополучного городка неизмеримо быстрее, чем пешком.

Матурана был мрачен, остальные, наоборот, радовались, что опасность и плен позади, а Око спасено.

Под вечер пристали к берегу. Лес подступал почти к самой воде, оставляя лишь узкую, кое-где поросшую травой полоску. Хвойные деревья здесь уже практически не росли — путники забрались далеко к югу от хребтов Сао-Зу, — попадались в основном дубы и гигантские тэ-платаны.

Су То вытащил челнок на сушу и спрятал его в густых зарослях кустарника. Матурана, утомившийся за полдня непрерывной гребли, принялся ломать ветки себе на постель, но Даан остановил его:

— Подожди, островитянин. Сначала ты покажешь свое искусство.

Матурана нахмурился; Ихо и Су, заинтересованные, приблизились.

— Я видел, как ты расправился со стражниками Орлов. Но ничего не понял. Это не ши-тао, верно?

Чужеземец, видимо, настроился играть в молчанку. Он отвернулся и вновь стал готовить себе ложе.

— От меня так просто не отделаешься! — Даан начинал злиться. — Защищайся!

Он справедливо решил, что, если напасть на Матурану, тому ничего больше не останется, как применить свое умение.

Удар пришелся в пустоту; не встретив препятствия, Даан на секунду потерял равновесие, а Матурана вдобавок легонько подтолкнул его. Этого оказалось достаточно — монах рухнул на еще не готовую постель. Ихо засмеялся.

Даан тоже улыбнулся. Первое, что он усвоил: Матурана использует энергию противника в собственных целях. Выходило, что Даан сам себя уложил, а Матурана лишь не препятствовал этому. Ну, может, чуть-чуть помог, толкнул легонечко. Обыкновенно таким толчком даже ребенка с места не сдвинешь.

Кардинально иной подход. Прямо противоположный привычному. Там, где Даан поставил бы жесткий блок, затратив столько же сил, сколько и нападавший, Матурана ограничился едва заметным движением руки.

Новый удар, но уже такой, чтобы не потерять равновесие в случае промаха. На этот раз Матурана просто уклонился.

— Прекрати, Даан. Я не хочу с тобой сражаться.

— Да ладно! Мы ведь не всерьез. Как на тренировке: ты показываешь новый трюк, а я учусь.

Матурана ловко ушел от очередного выпада.

— Не надо, Даан. Нельзя вступать в единоборство, если нет угрозы жизни. Я и так сегодня чересчур много дрался. А ты предлагаешь снова нарушить заповедь, не замолив прежние прегрешения.

Вмешался Су То:

— Что ты лопочешь, чужеземец? Тебе нужна угроза жизни? Получай же!

Если Даан бил хоть и сильно, но в безопасные места, то южанин атаковал всерьез, на поражение.

Но и его удары не достигли цели. Матурана чуть повернулся, поймал Су То за руку, поднырнул под нее, снова полуобернулся…

Теперь Су То стоял, нелепо выгнувшись. Островитянин легонечко нажал на его согнутую в локте руку, как на рычаг. И южанин мешком повалился на землю.

Матурана застыл над ним, чуть присев. Руки по-прежнему протягивал вперед, словно собирался еще не раз нажать на невидимый рычаг. Пока Су То падал, можно было без труда нанести три, а то и больше смертельных удара, таких же, какой нанес Су То первым. Но чужеземец даже не двинулся.

И тогда Даан впервые увидел сердитого Матурану.

— Послушайте, костоломы, именующие себя слугами Каома! Будь у вас хоть капелька ума, я бы поговорил с вами. Но поскольку вы умеете только дрыгать ногами и крушить все вокруг и не даете себе труда хоть немного поразмыслить, позвольте мне исполнить Обряд. Не мешайте хотя бы, если уж не помогаете!

Даан устыдился. Действительно, чем-то не тем они с Су То заняты. Обряд, Обряд прежде всего!

Вдруг явственно представились укоризненные лица Высших.

Су То угрюмо встал. Матурану он больше не трогал, но Даан догадывался, что творится у него на душе. Самолюбивый южанин дважды посрамлен тем, кого он считал слабаком и недоумком, а южане такого не прощают.

Вздохнув, Даан побрел готовить себе ложе. В кустах раздавался треск: это Ихо, беззаботный; как всегда, ломал ветки.

4

Несколько дней Матурана молчал, словно рыба. Вечером неизменно садился, подогнув ноги под себя, лицом к заходящему Солнцу и надолго застывал, отрешившись от всего окружающего. Даан не беспокоил его, памятуя о внезапной вспышке ярости. Ихо всем видом показывал, что его дело — сторона и ссориться он ни с кем не намерен. Ни с монахами, ни с островитянином. Лишь Су То затаил обиду. Желание приструнить чужака и поставить его на место переполняло южанина, однако пока не представлялось удобного случая. Но главным он считал все же исполнение Обряда.

Когда вышли на широкий тракт, ведущий в Столицу, стали попадаться многочисленные путники, пешие и конные; все спешили, словно это последний день их жизни. В город направлялось больше народу, чем покидало его. Путь по людным местам был связан с определенным риском; но и напасть на посланников открыто никто не отважился бы.

У городских ворот дежурил большой отряд императорской гвардии. Всех приходящих досматривал средних лет офицер, чересчур серьезный и важный на вид. Когда наступил черед монахов предстать перед ним, Даан заволновался: офицер задавал всем массу каверзных вопросов, на первый взгляд совершенно ненужных.

— Куда направляетесь? — надменно осведомился он.

Матурана легонько подтолкнул открывшего было рот Даана и ответил сразу за всех:

— В монастырь, господин. Мы — паломники с Архипелага.

Офицер подозрительно поглядел на них.

— Что-то не больно вы похожи на жителей островов.

Исподлобья глядя прямо в глаза Матуране, он произнес несколько слов на наречии Архипелага; даже монахи и Ихо поняли, что этим языком он владеет еле-еле.

Матурана коротко ответил по-своему, четко выговаривая каждое слово, потом преувеличенно горестно вздохнул:

— Судьба милостива к сильным. К таким, как вы, господин. Нам она улыбается редко.

Подобревший от лести офицер глянул на путников уже без прежнего недоверия: ну чем могут угрожать огромному городу четверо бродяг, к тому же прекрасно сознающих, что они не более чем бродяги?

— Зачем тогда заходить в Столицу? Обошли бы стороной.

— О-о! — протянул Матурана мечтательно. — Мы хотели взглянуть на этот сказочный город и его счастливцев-жителей. Хотя бы одним глазком! Императорский дворец, говорят, настоящее чудо. Молва о нем дошла до самых дальних краев.

— Глупцы! К дворцу вас и близко не подпустят.

— Может быть, хоть издали повезет его увидеть. И потом, у нас закончилась еда.

— За еду надо платить, — сказал офицер, почему-то оживившись. — У вас есть чем?

— Заработаем, господин. Но для вас… — Матурана многозначительно умолк и незаметно сунул офицеру монетку.

— Гм… Ну, что же, — прогудел офицер несколько фальшиво. — Полагаю, нет ничего худого в том, чтобы на Архипелаге лишний раз убедились в великолепии нашей Столицы и нашей несравненной мощи. Поглядите на все, а потом расскажете дома о том, сколь велик этот город и его правители. Пропустить их!

Два рослых солдата освободили проход, и путники ступили под широкую арку северных ворот.

Даан только головой покачал. В прошлый раз Сатэ провел семерых монахов в Столицу, даже не взглянув на начальника стражи, и тот не посмел и пикнуть.

Столица вобрала в себя путников, невообразимый бурлящий муравейник.

Су То знал город не лучше Даана: большую часть жизни он провел в Южном монастыре. Ихо тоже оказался здесь впервые. Оставалось надеяться на Матурану — в который раз. Даан не переставал поражаться чужеземцу. Его послали в помощь монахам-избранникам, на деле же выходило, что заправлял миссией именно он, а монахи лишь помогали. Да и то только тогда, когда требовалась грубая сила.

Миновав грязные окраинные кварталы, четверка ступила в пределы Кольца Площадей. Здесь никогда не бывало безлюдно, Кольцо — это вечный неумолкающий рынок. Сотни и тысячи мелких лавчонок, аптек, харчевен, полчища торговцев-лоточников, повозки крестьян, груженные мешками с рисом, овощами, фруктами, тушками битой птицы, низкие бочки на скрипучих колесах, полные живой рыбы и креветок, тучные южане, продающие съедобных собак, несъедобных собак, собак для охраны, собак для боев, собак для поиска и еще собак одно-небо-знает-для-чего, и, конечно, толпы, несметные толпы покупателей — горожан и приезжих. Шум и гомон не стихали ни на секунду. Кто-то на все лады расхваливал привезенный товар, кто-то азартно торговался, кто-то жалобно причитал, видимо, обманутый или обворованный, а у столба-тэкая кого-то нещадно били.

Даан, более-менее готовый ко всему этому с прошлого раза, и тот враз растерялся в этом бурлящем котле, покрепче сжав сумку с Оком. О Су То и Ихо вовсе говорить не приходилось, Матурана же, напротив, чувствовал себя здесь как дельфин в море.

Он вел спутников за собой, прямо через торговые ряды, небрежно отмахиваясь от особо настырных продавцов, расталкивая нагловатую шпану и умело лавируя в толпе почтенных горожан.

— Эй, чужеземец! — окликнул его Су То. — Мы, кажется, намеревались купить еды.

Матурана застыл, потом терпеливо обернулся.

— Я помню, не волнуйся. Купим. Только не здесь — это место для столичных толстосумов.

Су То со вздохом поднял руки, предоставляя островитянину полную свободу. Впрочем, что ему еще оставалось?

Наконец они пересекли площадь и свернули в узенький переулочек. Шероховатый камень стен легонько царапал плечи. Откуда-то тянуло дымом и жаренным со специями мясом, орал прямо над головами полоумный петух, да вкрадчиво шелестели бамбуковые завесы на дверях.

Матурана еще несколько раз сворачивал. Как он ориентировался в подобном лабиринте — оставалось загадкой. Даан просто шел следом, отчаявшись что-либо понять.

Однако вскоре Даан догадался: в этом квартале живут выходцы с Архипелага. То и дело слышалась их непонятная речь. Некоторые обменивались с Матураной короткими фразами, а сморщенный старичок, сидевший на пороге приземистого домика, о чем-то серьезно спросил у Даана.

— Не понимаю, — покачал головой монах, надеясь, что повторят по-бодхайски, но старичок вновь застыл, словно мумия.

— Он спрашивает, не ты ли его пропавший сын, — пояснил, не оборачиваясь, Матурана. — Он у всех это спрашивает. Уже сорок лет.

Даан оглянулся. Старик тоскливо глядел в пустоту.

Наконец Матурана толкнул скрипучую деревянную дверь с изображением цветущей на фоне гор вишни, и путники оказались в тесном внутреннем дворике. Где-то тихо журчала вода.

— Сюда, — указал островитянин на очередную дверь. Вошли.

В помещении, выстланном циновками, стоял тяжелый канцелярский стол, пара табуретов и низкие деревянные нары, покрытые цветастыми одеялами. Матурана выгнал из смежной комнаты каких-то развеселых девиц и ненадолго исчез. Вернулся он с подносом, уставленным разнообразной снедью; следом вошел мужчина, в котором нетрудно было распознать соотечественника Матураны. Мужчина принес кувшин с холодным соком ло-чуну.

— Это мои спутники, — представил вполголоса Матурана. — Даан Геш, Су То и Тин Пи. Поприветствуйте главу общины — Басагурена.

Монахи и Ихо склонились в почтительном ритуальном поклоне.

— Наверное, вы проголодались, — сказал Басагурен приветливо. — Поговорим немного позже. Я покину вас ненадолго, а вы тем временем подкрепите свои силы.

Басагурен с достоинством склонил голову, как и подобает старшему, и вышел.

Поданные кушанья тоже несли явную печать Архипелага. Они были странными, но невкусными их не назвали бы ни монахи, ни Ихо.

Когда все четверо насытились, Матурана соизволил кое-что объяснить. Даан обрадовался, опасаясь новой вспышки раздражения от Су То.

— Это — район Фахардо, здесь живут мои соотечественники. Эдакая страна в стране, уголок, где действуют нравы и обычаи Архипелага, поэтому принимайте все как есть и ничему не удивляйтесь. Я привел вас сюда не зря: во-первых, мы здесь в полной безопасности, хотя Орлы и знают наше местонахождение…

— Откуда? — сердито перебил Су То.

Матурана мягко ответил:

— Они следовали за нами, едва мы миновали стражу у ворот. Неужели ты не заметил?

Су То промолчал. Оглядываться ему как-то не приходило в голову. Да и что можно разглядеть в толпе?

Даан тоже не заметил слежки и сейчас несколько растерялся, ощутив слабость перед могучим кланом. В самом деле, против них чуть ли не весь мир, каждую секунду приходится быть настороже, но врагов так много, что всех заметить просто не успеваешь…

А Ихо дважды замечал Орлов, но полагал, что те не видят путников. Очевидно, он ошибался.

Тем временем Матурана продолжал:

— У нас есть шанс прибиться к одному из торговых караванов, следующих на юг, раствориться в толпе погонщиков и стражей. Так за нами труднее будет уследить, да и небольшая передышка нам не помешает.

— Какая передышка? — взорвался Су То. — Мы и так опаздываем. Не крути, чужеземец!

Матурана терпеливо объяснил:

— Не злись, Су. Отдыхая, мы будем неуклонно приближаться к Утану. Какая разница — пройти весь путь пешком и в одиночестве или проехать его в повозке вместе с большим караваном?

Даан не сразу оценил идею островитянина. Ведь если они наймутся в богатый, а значит, большой караван, Орлам будет во сто крат труднее. Любое нападение на человека из каравана, даже на самого захудалого далата или погонщика, расценивается как нападение на весь караван, а это сотни людей, многие из которых получают деньги за его охрану, а многие являются владельцами товаров, повозок, лошадей, верблюдов и буйволов, запасов еды, и, следовательно, потеряют деньги в случае удачного нападения. За свой карман и свои жизни каждый будет сражаться, как тигр. Матурана в очередной раз преподал им урок находчивости и расчета.

— Я попросил Басагурена разузнать, не идут ли в ближайшее время на юг или юго-восток большие караваны. Сейчас весна, пора торговая, очень может быть, что нам повезет.

Даан кивнул.

«Интересно, — подумал он, — как справлялись с Обрядом монахи прошлого? Вдвоем, без всезнайки-чужеземца? Бин и Тао, например?»

Но за ними не охотился могучий клан Орла. Два путника с сумкой могли заинтересовать разве что мелких грабителей, отирающихся у дорог, но у подобного сброда одолеть избранников Каома шансов попросту не было.

Басагурен вернулся довольно скоро.

— Могу обрадовать вас, молодые люди. Завтра выступает караван Лун Гу, направляющийся в Даоден, но вряд ли вы успеете наняться, слишком поздно. А через четыре дня в Токин уйдет другой, его хозяйка — Дон Хи. Сюда попасть больше надежды.

— Даоден ближе к Утану, чем Токин, — заметил Су То. — Жаль.

Матурана пожал плечами:

— Ненамного. Но все же попытаемся наняться к Лун Гу.

По лицу Басагурена легко было угадать, что в такой исход он верит слабо.

— Пойдем, я напишу рекомендательное письмо.

Обернувшись, Матурана взглянул на монахов.

— Решайте, кто пойдет со мной, кто останется здесь с Оком.

— Останешься, Су? — спросил Даан без нажима.

Су То кивнул: он всегда предпочитал находиться поближе к святыне.

— Останусь. Лучше рядом с ним буду именно я. — Рука южанина погладила Око, упрятанное в невзрачную полотняную сумку.

Даан обрадовался: отправившись вместе с островитянином, Су То наверняка постоянно бы во все вмешивался и задирал его, а сейчас внимание к себе привлекать нежелательно. Пусть остается, Даан не станет ссориться с Матураной. День ото дня он все больше уважал чужеземца.

— А мне что делать? — спросил, прищурившись, Ихо. — Здесь ждать?

Даан развел руками:

— Как хочешь. Ты ничем не связан, хотя почему-то помогаешь нам.

— Тогда я пойду с вами. Много раз я собирался в Столицу и вот наконец попал сюда. Не сидеть же взаперти?

— Ладно, — кивнул Даан, вопросительно глянув на Матурану. Тот, похоже, не возражал.

— Тогда не будем терять времени. Мы постараемся вернуться побыстрее, Су.

Южанин молча вскинул руку.

Снова Даан со спутниками окунулись в непривычную городскую суету. Казалось, что жителям Столицы больше нравится сновать по улицам и площадям, чем сидеть дома. Впрочем, Даан удивился бы, узнай он, что большая часть горожан находилась сейчас именно в многочисленных домах и внутренних двориках.

Как и полагал Басагурен, в караван Лун Гу уже набрали всех, кто требовался в пути. Седовласый управляющий богатого столичного торговца внимательно прочел письмо, прикрыл глаза, потом извинился и сказал, что, к сожалению, не может нанять людей дополнительно, а те, кто уже нанят, рекомендованы не менее уважаемыми людьми, нежели Басагурен. Вот если бы денька на два-три раньше… Все, что мог сделать управляющий, это посоветовать обратиться к людям Дон Хи — там еще оставался шанс получить работу.

Матурана вежливо поблагодарил и вместе с друзьями покинул дом Лун Гу. Приходилось надеяться на вторую возможность, хотя Матурана немного опасался женского своенравия, совершенно, непредсказуемого.

Дон Хи жила совсем недалеко: через площадь, ближе к императорскому дворцу. Узкая улочка ответвилась от округлого простора очередного мини-рынка. Короткие тупички, как правило заканчивающиеся крепкой дверью, часто обитой листовым железом, открывались справа и слева.

— Здесь! — сказал Матурана, взглянув на вычерченные на стене иероглифы.

Со двора доносился приглушенный гомон.

Островитянин приблизился к двери и громко постучал. Почти тотчас же дверь бесшумно отворилась, в проеме возник рослый привратник.

— По поводу работы? — осведомился он.

— Да, уважаемый, — поклонился Матурана.

Даан несколько удивился: кланяться привратнику? И называть его уважаемым?

— Проходите. Управляющий там, — привратник неопределенно взмахнул рукой, затворяя дверь. На этот раз она глухо звякнула — кованое железо подало голос.

«М-да… — Даан рассеянно оглядел дверь. — Такую и тараном не сразу разобьешь. Крепостные ворота прямо, только поменьше…»

Матурана, кивая встречным, прошел в глубь двора, где в тени раскорячился необъятный стол, желтоватый от множества бумаг. За столом восседали несколько человек. По двору беспрерывно сновали люди с печатью озабоченности на лицах.

Ихо и Даан, озираясь, следовали за островитянином; наконец все трое присоединились к нескольким бедолагам, мающимся у стола в ожидании, пока кто-нибудь обратит на них внимание. На их глазах пожилого трудягу наняли логонщиком, выдали ему какую-то записку и отослали в один из постоялых дворов в Кольце Площадей, где формировали караван. Это заметно приободрило ожидающих.

Некоторое время чиновник, который ведал наймом, шептался с сидящими по соседству коллегами, потом обратился к Мату ране:

— Вам что?

Островитянин с легким поклоном протянул письмо Басагурена. Около минуты чиновник читал, шевеля губами.

— А… Община… Ладно. Что вы умеете делать? Погонщики и работники-далаты нам, пожалуй, уже не нужны, учтите.

Матурана не задумался ни на секунду:

— Мои друзья более всего пригодятся в охране.

Чиновник с недоверием прищурился:

— В охране? Туда берут только самых доверенных. Впрочем, рекомендация у вас отменная, и я уверен, что она подлинная. Эй, Ман! — крикнул чиновник, повысив голос.

Появился давешний привратник. Держался он так, словно выше него здесь стояла только хозяйка.

— Вот, предлагают себя в охрану. Рекомендованы Басагуреном из островной общины. Что скажешь?

Ман придирчиво оглядел всех троих. При виде Матураны он поморщился.

— Поглядим, на что вы способны. Ты, — указал он на Даана. — Физиономия у тебя какая-то знакомая…

Даан изготовился к защите, Ман напал. Он не стремился ударить монаха, просто раз за разом ставил того в трудное положение и глядел, как тому удается выкручиваться. Бойцом Ман был на редкость искусным и Даан мгновенно взмок.

— Прекрасно, — оценил привратник, останавливаясь. — Этот годится. Теперь ты, — вызвал он Ихо.

Тот медленно приблизился.

Даан, восстанавливая дыхание, наблюдал. Ихо тоже держался неплохо, причем технику Змеи он совершенно не использовал. Видно было, что ему трудно.

— Сойдет, — удовлетворенно мурлыкнул Ман. Дышал он на удивление ровно. — Не знаю, как ты дерешься обычно, но того, что ты показал, — достаточно.

Ихо молча поклонился, в душе изумившись. Привратник понял, что всеобщая техника — лишь маскировка, что свои главные козыри Ихо показывать не пожелал. Непростой, однако, этот привратник…

Ман повернулся к Матуране, и Даан затаил дыхание — сейчас он увидит чужеземца с его непонятной техникой в деле!

Но монах был жестоко разочарован.

— Я не стремлюсь в охрану. Мое место скорее среди проводников. Ведь ни один караванщик не откажется от знающего проводника.

— Проводник? — Ман недоверчиво склонил голову набок. — Не похож ты на проводника. Кто ты такой? Если тебе известны дороги на юг, почему я тебя вижу впервые? По-моему, ты лжешь. Никакой ты не проводник.

Чиновник, криво улыбаясь, барабанил пальцами по столу. Он наблюдал за происходящим с таким явным удовольствием, что казалось: еще чуть-чуть — и он засветится.

— Испытай меня, — предложил Матурана невозмутимо.

— Как? Отвезти на юг, бросить в степи и глядеть, куда ты пойдешь? — осведомился Ман ехидно. — Впрочем, ладно. Если ты такой прожженный бродяга-следопыт, угадай, откуда я родом.

— Ман — это настоящее имя или найденное? — неожиданно спросил Матурана.

— Настоящее.

— Значит, западный Го Дун-Бай, долина Вел Ши.

Ман несказанно удивился:

— Верно, во имя Каома! Я велш. Хм… Хорошо, скажи: сколько селений лежит между холмами Четырех ветров и Бодхайской грядой?

— Ни одного, — Ответил Матурана не задумываясь. — Там озера.

Ман, пристально глядя на островитянина, приблизился и медленно-медленно взял его за левую руку.

— Да, — сказал Матурана непонятно к чему.

Горец-велш на мгновение замер, потом рывком приподнял рукав свободной рубахи чужеземца. Даан успел краем глаза заметить цветную татуировку: идущего по следу волка.

— Великий Каома! Ты — Идущий-по-Следу?

— Я же сказал: да, — спокойно подтвердил Матурана.

Привратник выглядел растерянным.

— Я уж думал, что вас совсем не осталось… Но ты ведь слишком молод!

— Даже император когда-то был молодым, — невозмутимо заметил Матурана.

Даан не знал, кто это — Идущие-по-Следу. Никогда раньше о них не слыхал.

Чиновник, так и не сообразивший, что к чему, встрепенулся:

— Ну так как, Ман? Ты берешь их?

Ман горячо всплеснул руками, как это умеют горцы, и сразу все стало ясно.

— Конечно! Сегодня удачный день, Лю! У нас теперь лучший из проводников, сейчас о таких и мечтать не смеют! Да и эти двое нашей охране не чета, разве что Поон с ними сравниться может.

Матурана поднял ладонь.

— Еще одно, уважаемый, — обратился он к Ману. — Нас на самом деле четверо. Ручаюсь, что наш отсутствующий товарищ не разочарует начальника охраны. Он не менее хорош, чем Даан или Тин Пи.

— Да-да, — вставил Лю-чиновник. — Басагурен в письме рекомендует четверых.

Ман оживленно закивал:

— Отлично! Четвертый — твой соотечественник или бодхаец?

— Бодхаец-южанин.

Привратник расплылся в улыбке:

— Сегодня нам определенно везет. Мы ведь идем на юг. Вы наняты. Впиши их, Лю. Давай-давай, не сиди, словно дон на ветке. А я пока обрадую хозяйку.

Ман направился к дому, но вдруг застыл на полушаге и вновь смерил взглядом Даана.

— Все-таки знакомая у тебя физиономия. И дерешься ты знакомо. Но я никак не вспомню…

Даан был уверен, что горец ошибается: не могли они встречаться прежде.

Матурана толковал с Лю о плате, Ихо, позевывая, глазел по сторонам, Даан размышлял, почему это хозяйка должна радоваться еще трем охранникам и одному проводнику, и тут из дома вышла красивая молодая женщина, одетая не хуже императрицы.

«Дон Хи, — понял монах. — Богато живет…»

В запасе оставалось целых три дня.

Глава пятая

1

— Если он такой ценный проводник, почему же тогда Лун Гу его упустил? — спросил Су То. Голос его не предвещал ничего хорошего.

Даан терпеливо пояснил:

— Никто не знал, что он — Идущий-по-Следу. Лун Гу тоже не знал.

— Сказали бы Лун Гу, пошли бы в Даоден, — отрезал Су То. — Крутит что-то твой дружок-чужеземец.

Даан на секунду задумался. Известная логика в словах южанина имелась. Но почему-то Даан был уверен, что Матурана ничего не сказал бы и Ману, если бы тот сам не догадался.

— Зря кипятишься, Су. Матурана уже не раз доказал верность Обряду.

— Тогда почему он все скрывает от нас? Ведет своими путями, решает все сам. Мы ему не нужны, это же ясно! Его интересует лишь Око, а оно может интересовать только нас, избранников Каома. Он опасен, Даан, не будь слепцом. Ихо тоже появился — вроде бы случайно. А я уверен: он с чужеземцем заодно.

— Да успокойся ты, Су. Они же нам помогают! Было время убедиться в этом.

Су не сдавался:

— Теперь еще оказывается, что чужеземец — Идущий-по-Следу. Но кто они — Идущие? Ты знаешь?

— Нет.

— И я не знаю. Кто может ручаться, что они с Орлами не заодно? Никто.

Даан устало прикрыл глаза, а когда снова открыл их, в комнате стоял Басагурен, бесстрастно глядя на монахов. Даан машинально поднялся, отдавая дань уважения старшему; Су То нехотя последовал его примеру.

— Уважаемый, — обратился к нему Даан, — кто такие Идущие-по-Следу? Вы можете нам рассказать?

Басагурен долго глядел на монахов, потом отрицательно покачал головой и вышел за дверь. Даже если он что-нибудь и знал, с монахами знанием не поделился.

Даан огорчился. Басагурен был соотечественником Матураны, а значит, у Су То появился лишний повод злиться на островитян.

— Давай уйдем, — тихо предложил Су То. — Безо всяких караванов. Сами. Видит Каома, так спокойнее.

Даан вдруг понял, что отговорить южанина ему не удастся. Поэтому он и не пытался. Только устало опустился на застеленные нары.

Тревога — она будет его спутником до самой долины Утан. Лишь в этом Даан нисколько не сомневался. Прочие изгибы будущего крылись в тумане еще не наступивших дней.

2

— Госпожа, — обратился к Дон Хи горец-велш, — я должен вам кое-что рассказать.

Хозяйка, лежа на цветастых шелковых подушках, читала желтоватый свиток, недавно присланный управляющим. Она давно усвоила: все, что считает необходимым сообщить верный Ман, действительно заслуживает внимания. Поэтому свиток был незамедлительно отложен в сторону.

— Слушаю тебя, Ман.

— Это касается нанятых сегодня в караван новичков — проводника и трех охранников.

Дон Хи насторожилась:

— Ты не уверен в новом проводнике?

Горец протянул руку, выставив ладонь вперед:

— Нет, госпожа, проводнику я как раз верю больше, чем себе, и на то есть веские причины. Беспокоит меня один из новых охранников.

— Продолжай, — велела Дон Хи.

— Он отменный боец, госпожа, — задумчиво протянул горец. — Боюсь — лучший в охране.

— Даже лучше Поона? — перебила хозяйка.

— Может быть.

— Даже лучше тебя?

Ман помедлил с ответом.

— Ему недостает опыта. Я с ним справлюсь.

— Это все?

— Я как раз подхожу к самому главному. Помните, как двое бродяг поколотили у наших ворот человека из клана Орла?

Хозяйка кивнула — такое случалось не каждый день. Глава клана Гут Фо тогда прислал ей богатые подарки и рассыпался в благодарностях за то, что о его человеке позаботились в доме Дон Хи. Мало кто в столице мог похвастать, что заслужил благодарность Гута Фо.

— Этот новенький дерется точь-в-точь как те бродяги. У них одна и та же техника. И мне известна эта техника. Ею пользуются лишь монахи Северного монастыря.

Дон Хи возразила:

— Но ведь и у тех двоих, и у сегодняшнего длинные волосы! Они не могут быть монахами.

Ман развел руками:

— В монастырях не обучают посторонних. По крайней мере до такого уровня, как у этих. Кстати, полагаю, что четвертый круг они все уже прошли и успели изрядно продвинуться в пятом, а это не меньше двенадцати лет Постижения. Чтобы стать такими мастерами, нужно тренироваться с детства. И именно в монастыре.

— Ну хорошо. Однако чем это может угрожать каравану?

— Я не удивлюсь, если они не в ладах с кланом Орла.

Как обычно, Ман предоставил хозяйке самой делать выводы. Дон Хи задумалась. Гута Фо она недолюбливала, его подручных тоже, но Орлы имели огромное влияние и в Столице, и в других уголках Империи. Трения с кланом были крайне нежелательны. Впрочем, Ман все же нанял этого странного юношу, значит, скорее всего все обойдется.

— Ты говорил об этом кому-нибудь?

— Нет, госпожа.

Дон Хи ожидала именно такого ответа.

— Присматривай за ними. За всеми новичками, — сказала хозяйка и потянулась к отложенному свитку.

Ман сдержанно поклонился и вышел.

3

Уйти решили под утро. Ихо и Матурана вернулись из города поздно и сразу же улеглись, даже не поужинав. Монахи легли раньше, чтобы поспать хотя бы несколько часов.

Рано утром Даан и Су То встали и тихо-тихо, боясь потревожить Матурану и Ихо, вышли во дворик. Там было ненамного светлее, чем в комнатах: до восхода оставалось еще не менее получаса. Сумку со святыней нес Су То.

Квартал еще спал, как и весь город. Только где-то за Кольцом Площадей слышался далекий стук кузнечного молота, наверное, из квартала мастеровых; Работа там велась даже ночами.

Утренняя прохлада приятно щекотала кожу. Даан поежился. Ему совсем не хотелось уходить, оставлять непостижимого чужеземца и спокойного Ихо, ведь эти двое прекрасно послужили Всевышнему. Почему так настроен против них его спутник-южанин? Даан не понимал. Ну, пусть Матурана и Ихо не монахи. Ну и что с того? Великий Каома не видит разницы между торговцем и воином — перед его взором равны все смертные. Каждому воздастся за его поступки, а не за принадлежность к какому-либо сословию.

Калитку, ведущую на улицу, заперли еще вчера вечером. Су То ловко вскарабкался на каменную стену и огляделся — ни души. Он призывно махнул Даану и мягко прыгнул со стены.

Немного поплутав извилистыми улочками, они вышли к Кольцу Площадей. Рынок тоже еще спал: торговцы на все лады храпели, расположившись на телегах с товаром, на мешках, на прилавках, а то и просто на булыжнике, подстелив всего лишь тонкие циновки. Откуда-то из-под повозок лениво брехнула собака, отрабатывая хлеб сторожа, но, убедившись, что прохожие вовсе не покушаются на хозяйский скарб, тут же затихла.

Дорогу к городским воротам Даан отыскал без труда. Собственно, тут заблудиться умудрился бы только крот: широкая улица убегала от рынка к северной стене. Вообще-то монахам нужно было на юг, но они боялись не найти прохода через Столицу. А путь к северным воротам они запомнили вчера.

Одинокий страж дремал, опираясь на копье. Из привратницкой доносился могучий храп. Монахи хотели проскочить незаметно, но страж проснулся, едва они приблизились.

— Эй! Куда претесь в такую рань?

— В горы, — осторожно ответил Даан. — На Фын-Бай. Мы там живем…

— Что в мешке? — раздраженно перебил привратник.

— Еда. Припасы…

— Покажите.

Сказали это повелительным, не терпящим возражений тоном.

Даан не успел и слова вымолвить; Су То покорно взялся за сумку с Оком, приблизился к стражу и выключил его едва заметным движением локтя.

Даан подхватил обмякшее тело, чтоб доспехи не загремели, ударившись о булыжную мостовую.

Опустив привратника без малейшего шума, Даан выпрямился. Су То возился с запором.

— А, семь драконов… Заперто.

— Брось, Су. Некогда.

Даан кошкой взлетел по воротам на остроконечный гребень.

Спустя минуту они уже припустили прочь от городской стены. Солнце вот-вот должно было взойти, восток порозовел, первые птицы подали голос.

Оставляя Столицу справа, монахи направились на юг, к далекой еще долине Утан.

4

Той вошел к Гуту Фо, пытаясь не утратить невозмутимость. Глава клана Орла читал бессмертный трактат Моона Гая, переплетенный в скрипящую кожу. Он не пошевелился и не поднял глаз от страницы.

— Что скажешь, Той?

Гут Фо говорил ровным и бесстрастным голосом.

— Рано утром монахи бросили чужеземца и Змею в островной общине и покинули город! Они вышли через северные ворота, но направились на юг, мимо стен. Я выслал за ними слежку.

— Слежку? — Гут Фо стремительно встал. Полами дорогого халата прогулялась едва заметная волна; шелк искрился, отражая утреннее солнце. — Их давно пора схватить, Той! Я сам не понимаю, почему терплю твое бездействие. Сколько ты будешь огорчать меня? Жалкие четверо щенков против самого могучего клана в Империи — и мы не можем с ними справиться! Я недоволен, Той, крайне недоволен. Не поискать ли мне нового помощника?

Той побледнел. Но возразил: все же он был смелым человеком.

— Хозяин, вы прекрасно знаете, что это не просто молодые несмышленыши. И островитянин с ними не просто островитянин. И четвертый — не мальчишка-неумеха, а Змея, и умелая Змея. К тому же нам не везло.

Гут Фо фыркнул. Гнев его отступил вглубь, лицо вновь стало спокойным.

— Не везло! Не может же вам все время не везти — на небе что-то перевернулось бы. Действуй, Той, и постарайся не разочаровать меня на этот раз.

Той поклонился:

— Постараюсь, господин.

Он вышел из покоев Гута Фо, надеясь, что удача наконец-то соизволит улыбнуться ему.

5

Матурана проснулся рано с неясным чувством тревоги. Он не сразу понял, что в комнате с ним находится только Ихо, но когда заметил исчезновение монахов, не удивился. Он давно ждал чего-то подобного. Удивляло, что Су То терпел так долго. В том, что зачинщик расставания именно Су То, а не Даан, Матурана не сомневался ни секунды. Южане есть южане, они не терпят, когда им утирают нос.

Караван выступал через два дня на третий. Значит, у Матураны было чуть более двух суток на поиски и сутки на возвращение. Оставив Ихо досыпать в комнате, островитянин выскользнул во двор.

Квартал просыпался; Матурану в общине хорошо знали, поэтому он сразу принялся за расспросы: не видел ли кто, как уходили его спутники-бодхайцы, южанин и горец? В городе ничего невозможно скрыть, Матурана еще раз в этом убедился. Четвертый по счету соотечественник поведал, что видел, как незадолго до рассвета Су То и Даан отправились к Кольцу Площадей, в сторону северных ворот. И вели себя так, словно намеревались оставить свое отбытие в тайне.

У ворот Матурана заметил усиленную стражу. Это могло быть связано с монахами, если они утром прошли через пост при помощи силы. Короткие расспросы утвердили его в этой мысли: кто-то утром оглушил стражника, но ворота не тронул. Даже карманы бесчувственного солдата не удосужился обшарить, а там было чем поживиться. Но почему Даан и Су направились к северным воротам? Неужели они не прямиком в сторону Утана?

Поразмыслив, Матурана предположил, что они побоялись заблудиться в незнакомом городе и пошли уже известной дорогой. Вскоре он утвердился и в этой мысли: следы монахов, найденные без особого труда, вели вдоль городских стен и почти сразу отклонились к югу. Матурана вздохнул. Взрослые ведь люди эти монахи, но ведут себя, словно капризные дети. И как таким можно поручать Обряд? Определенно, пора менять устоявшийся порядок вещей. Обычаи предков, конечно, надо чтить, но, когда они начинают мешать жизни, их приходится менять. Монастыри слишком уж цепляются за прошлое.

Еще через тысячу шагов Матурана убедился, что не он один идет по следу монахов. За ними спешил отряд в полтора десятка человек, и Матурана понял, что это, конечно же, Орлы. Больше некому.

Он взглянул вперед. Виднелся южный тракт, к которому направлялись монахи; по нему неторопливо тянулись путники — пешие и конные. Хватало и повозок, запряженных буйволами или лошадьми. Вокруг раскинулись возделанные поля, там и сям на них маячили конические крестьянские шляпы. Сетуя на капризы судьбы, Матурана поспешил по следу.

Монахов угораздило уйти в самый неподходящий момент. Островитянин прекрасно сознавал, что незамеченными они могут дойти только до столицы, а дальше любопытных ушей и глаз на их долю хватит до самого Утана. Поэтому он и стремился пристать к каравану. И сейчас, когда это почти удалось, монахи исчезают. Великий Каома, как теперь глядеть в глаза Басагурену? Ведь Басагурен помог и с письмом, и вообще. Получается, что Матурана подвел его. И всю общину подвел. Потому что договор под двумя лунами ценился превыше всего. Да и как иначе? Как тогда можно вести дела? Как торговать?

Если Матурана не вернет монахов до отхода каравана, в столичной общине, да и во всех остальных, можно больше не появляться. С ним даже не заговорят: он нарушил уговор. Обещал и не выполнил обещание.

Вскоре следы вывели на дорогу и растворились, затоптанные всеми, кто прошел здесь позже. Оставалось внимательнее следить за обочинами, чтобы не прозевать место, где монахи или Орлы свернут с дороги.

На одинокого путника без поклажи смотрели без удивления — мало ли людей спешит по делам помимо торговых? Может, это вестник. Или беглый. Тогда вообще лучше держаться от него подальше. Матурана стремительно шагал по укатанной дороге, обгонял повозки и пешеходов, уступал дорогу всадникам, мимоходом кланялся вельможам, чтоб не вздумали прицепиться. Этим только дай повод. Тем более, Матурана чужеземец. Могут пристать просто от дорожной скуки.

Вскоре Матурана заметил Орлов. Десяток крепких ребят трусили по дороге, еще четверо по обочинам. Двое по левой, двое по правой. Видно, тоже приглядывались к следам.

Опустив голову, чтоб труднее было разглядеть его лицо, Матурана поспешил вперед.

6

Когда Ихо приподнял голову и осмотрелся, солнце уже успело изрядно подняться. В комнате для гостей, кроме Ихо, никого не было; из глубины дома доносился жизнерадостный щебет вчерашних развеселых девиц.

Ихо встал и вышел во двор, к фонтану. Что же, если монахам и островитянину нравится играть во взрослые игры и думать, будто Ихо слепец и ничего не замечает, — пусть думают. Пусть исполняют свой Обряд, несут Око Каома самостоятельно. Ихо не в обиде. Просто будет рядом с ними, и все. Пока есть пара свободных дней до отправления каравана, он побродит по Столице, поглазеет на городскую жизнь. Когда еще доведется сюда попасть?

Ихо с наслаждением умылся; вода была холодная, совсем как в горных источниках. Потом его зазвал пожилой островитянин в соседний двор и накормил странной едой Архипелага. Блюда были иные, чем вчера, но столь же вкусные. Островитянин плохо говорил по-бодхайски, объясняться пришлось в основном жестами. Поблагодарив за угощение, Ихо показал, что собирается в город. Хозяин кивнул и, указав на Солнце, на запад и на блюдо с едой, легонько хлопнул по столу.

Ихо догадался, что его приглашают на ужин, и благодарно потряс руку островитянина.

Потом он отправился бродить. Решил, что главное — получше запоминать дорогу, и зашагал по узкой, похожей на ущелье улочке.

Вскоре кварталы островной общины остались позади, а перед глазами открылся рынок Кольца Площадей. Ихо влился в толпу, стараясь никого не толкнуть. На призывы настойчивых торговцев он только улыбался; предлагали ему что угодно — от жареных креветок до длинных низок жемчужных бус. Не видя заинтересованности, торговцы отвязывались и подступали к новым прохожим. Повозки с товарами стояли без всякого порядка, как придется, приходилось меж них лавировать, огибая группы людей. Прямо на булыжной мостовой играли в маджонг, Ихо тоже схватили за рукав и предложили сыграть. Он отказался, широко улыбаясь. Но мальчишка лет двенадцати настойчиво подталкивал его к играющим. Ихо мягко отстранил зазывалу, и рядом тотчас выросли двое парней постарше.

— Эй, ты зачем обижаешь моего брата? — неожиданно радушным голосом сказал тот, что на вид казался покрепче. Ихо усмехнулся и направился в сторону, собираясь просто уйти. Но там тоже стояли двое и нехорошо ухмылялись. Этим было далеко до радушия первого, от них веяло желанием подраться, и желательно всем против одного. Ихо вздохнул. Потом предельно скучным голосом обратился к радушному:

— Послушай, заботливый брат. Я не играю в маджонг, и у меня нет денег, которые можно отнять. Поэтому угомони своих подпевал и ищи жертву побогаче.

За спину ему скользнули сразу двое, Ихо прервал речь и переместился в сторону; теперь справа его защищала низкая повозка, груженная корзинами с виноградом.

Наверное, Ихо пришлось бы драться, не появись в этот момент солдаты Надзора. Игроки в маджонг и зрители тотчас отвлеклись от назревавшей ссоры; Ихо не стал ждать — обогнул телегу и торопливо зашагал прочь.

Рынок на площадях тянулся навстречу. Стараясь обходить стороной места, где играли в маджонг и лайан, Ихо брел, поглядывая по сторонам. Находиться в центре толпы было очень непривычно, но забавно. Ихо привыкал к новому ощущению.

Потом он вспомнил первый день, когда за ним и монахами следили Орлы, и, спохватившись, стал часто оглядываться.

Как выяснилось, не зря. Довольно скоро он обратил внимание на высокого парня в халате, лицо которого показалось ему знакомым. Он вроде бы и не обращал внимания на Ихо, рассматривал товары, перебрасывался словами с продавцами, смеялся их шуточкам. Но все время держался неподалеку.

Ихо его вспомнил: с ним пришлось сразиться у отрога Пе, незадолго до встречи с монахами и Матураной. Тогда Ихо обошелся всеобщей техникой и шестом. Обойдется ли сейчас? Кто знает, может, он и не один. В родных горах Ихо легко ушел бы от соглядатаев, скрылся в каком-нибудь ущелье или в зарослях. А здесь, в городе, преимущество было на стороне Орлов.

Ихо отошел за цветастую палатку торговца рыбой и осторожно выглянул: парень подозрительно глядел в его сторону. Но Ихо, похоже, не видел. Вытягивал шею, вертел головой. Потом стал делать лихорадочные знаки кому-то невидимому перед левым рядом.

«Уходить нужно», — подумал Ихо. Связываться с Орлами в непривычно шумном городе совсем не хотелось. Он осторожно выглянул из-за палатки, но в пестрой толпе выделить второго соглядатая не смог. Да и как его выделишь? Удивительно, что Ихо узнал первого в такой толчее. Это Матурана мастак обнаруживать слежку и, наверное, уходить от нее. А Ихо привык к безлюдью долин Фын-Бая…

Второго Орла он заметил, едва отошел от рыбной палатки. Высокий, как и все Орлы, горожанин, почему-то не в халате, а в обычных батах и светлой рубахе. Он глядел на Ихо в упор, словно пытался просверлить того взглядом. На секунду замешкавшись, Ихо толкнул проходящего мимо парня прямо на Орла, а сам метнулся в сторону. Через толпу Приходилось продираться, как сквозь густой кустарник. Сквозь кустарник было даже легче. Но далеко Ихо не ушел, он завяз в сразу же насторожившейся массе завсегдатаев рынка, а Орлы пронизывали ее будто нож масло. Вмиг Ихо был окружен, и первый Орел напал на него. Ихо отшатнулся и встал в стойку.

Противников было четверо, всеобщей техники хватило всего лишь на несколько мгновений, а потом пришлось отражать резкие удары и выпады нитью кобры. Орлы словно обрадовались и насели с удвоенной силой. Ихо почувствовал, что долго не продержится. Он приседал и льнул к земле, потому что Орлы предпочитали высокие стойки и удары на верхнем уровне, но это все равно не спасало. Уже несколько ударов пришлось не отводить, а принимать. Еще минута, и Ихо пропустил подсечку, едва успев увернуться от мощного добивающего сверху.

Зрители, образовавшие плотную стену вокруг стычки, не вмешивались — Орлов в Столице побаивались. Нечего было и надеяться на чью-нибудь помощь. Из последних сил отбиваясь, Ихо выискивал щель в плотных рядах людей, а там придется уповать только на везение.

Но помощь вопреки ожиданиям пришла.

Двое невысоких гибких парней, в халатах, как и Орлы, но не в красноватых, а в светлых, вдруг прорвали живое кольцо на площади и сбили с ног двух Орлов, встав рядом с Ихо. Тот молча отбивался от четвертого.

Оба нежданных помощника использовали технику Змеи, но их манера сильно отличалась от стиля, которому обучался Ихо. Они меньше работали ногами, но зато движения рук получались куда сложнее, чем привык Ихо. Кроме того, они прекрасно работали в паре, действуя как единый организм, четверорукий, четырехглазый… Легендарный Тан Дао, да и только…

Один застыл, изобразив правой рукой змею, вставшую на хвост; на его полусогнутые ноги, прямо на колени, вскочил второй, оттолкнулся и прыгнул, быстрый как тень. Два пальца вытянутой руки поразили одного из Орлов в грудь, и противник упал.

Тем временем Ихо расправился со вторым, тем самым, кого уже победил с помощью шеста совсем недавно. Трое против четверых — это не то что в одиночку…

Уцелевшие Орлы переглянулись; один из них громко свистнул. Тотчас за их спинами встали несколько человек. Ихо пересчитал — семь. Среди них оказался и недавний любитель маджонга, тот, что заступался за своего малолетнего брата. Он тоже узнал Ихо и радостно шагнул вперед.

— Ты вздумал удрать от нас? Ха! От нас еще никто не удирал…

Больше он ничего не успел добавить — Змея нанесла удар в шею. Парень осел на булыжную мостовую, словно пустой джутовый мешок. Подмога оказалась похлипче, чем Орлы из первой четверки, вот те действительно были мастера. А эти — просто уличные шалопаи. Даже Ихо это понял. Положив троих подряд, Змеям удалось вырваться за пределы кольца. При этом полег еще один из настоящих Орлов, Ихо только порадовался.

Потом был долгий бег по улицам, сначала по людным, а позже — по кривым закоулкам ремесленных кварталов. Ихо не понимал, гонится ли кто-нибудь за ними. Голова гудела, в первые минуты стычки с Орлами ему здорово досталось, и сейчас Ихо соображал туго.

Его провели в узкие сводчатые ворота; на стене рядом с воротами умелой рукой была нарисована желто-зеленая змея, свившаяся кольцами. За воротами открылся просторный двор, давно не метенный. В деревянных обломках у стен с трудом угадывались приспособления для тренировок. Кто-то их крушил без разбора, и происходило это очень давно — дух запустения прочно обосновался в этом месте. В окнах низенького, похожего на таут домика отсутствовали стекла, мебель тоже была сломана, и везде лежал толстый слой пыли.

Один из незнакомцев пропустил Ихо в дверь, огляделся и скользнул следом. Второй прошел внутрь еще раньше.

— Ты из клана Змеи? — жестко спросил тот, что казался постарше.

Ихо покачал головой:

— Нет. Я одиночка.

Он хотел добавить, что Учитель, вероятно, принадлежал к этому клану, но вовремя прикусил язык. Ведь старик, заменивший ему родителей, предупреждал: никому никогда не говорить о владении запретной техникой.

— Кто тебя учил? — последовал новый вопрос, но Ихо лишь слегка улыбнулся в ответ.

— Брось, Хон, он ничего не скажет, — перебил второй. — И будет прав.

Хон пристально взглянул на Ихо и вздохнул:

— Ладно. Не хочешь — не говори, мы не станем тебя донимать расспросами. Только знай: мы — твои друзья. И когда встретишь своего Учителя, обязательно скажи ему: клан Южной Кобры еще жив. Пусть приходит к нам, Орлы сильны только в Столице и на севере.

— Ладно, — сказал Ихо.

— Мы сегодня уходим из города. Если хочешь — пойдем с нами. Тебе будут рады.

Ихо очень хотелось последовать за новыми знакомыми, потому что их техника заворожила его и вновь проснулось желание научиться чему-нибудь новому. Но он отрицательно развел руками:

— Нет, не могу. Я нанят на работу. И меня ждут друзья, которым я должен помочь.

— Ясно, — кивнул Хон. — Если обещал…

— Расскажите, как вас найти, — перебил его Ихо. — Я приду, обязательно приду. Как только смогу.

— Знаешь город Сай Хэ? На южном побережье?

Ихо не знал.

— Это недалеко от Токина. Спросишь. А в городе, — Хон улыбнулся, — ищи изображение кобры.

— Понятно, — отозвался Ихо. — Обещаю, что приду.

— Меня зовут Хон То, моего брата — Чон. Если хочешь, назови свое имя.

— Мое имя — Тин Пи, но все зовут меня просто Ихо.

Хон снова широко улыбнулся:

— Слыхал? И с таким прозвищем он пытается скрываться!

Тихий смех нарушил тишину покинутого дома.

— Нам пора идти.

— Постойте. — Ихо поморщился, взявшись за ноющий бок. — Где мы находимся? Как мне отыскать дорогу к островной общине?

Хон, казалось, удивился:

— Островная община? Что ты там забыл?

— Один из моих друзей родом с Архипелага. В общине мы скрывались от Орлов.

— Твои друзья тоже недолюбливают Орлов? Впрочем, чему удивляться? Мы выбираем друзей среди подобных себе… А находимся мы в старой школе клана Змеи, разоренной Орлами почти сорок лет назад. Если ты выйдешь из ворот и свернешь налево, вскоре окажешься у Кольца Площадей. Сверни еще раз налево и выйдешь как раз к кварталам общины. Но будь осторожен, не попадись Орлам снова…

— Давай его проведем, — предложил Чон брату. — Боковыми улицами. Мы ведь никуда не опаздываем.

— Правильно, — согласился Хон. — Давай. Я и сам об этом подумал.

Он выглянул во двор — все было тихо. Троица неслышно покинула школу и направилась к Кольцу Площадей.

— Ты здорово работаешь ногами, — похвалил Хон. — А вот техника рук какая-то странная. Но вообще мы удивлены. Давно не встречали такого крепкого бойца в стиле Змеи, да еще совсем незнакомого.

— А что, есть и другие? — оживился Ихо.

Хон подтвердил:

— Есть. И много.

Ихо на секунду остановился. На сознание словно накатила щемящая волна, и вдруг он понял, что бесцельное существование последних лет закончилось. Жизнь вновь обретала смысл — искать себе подобных. Таких, как Учитель.

Ведь помогать монахам и Матуране он стал оттого, что нашелся общий враг. Если бы не исчез Учитель, Ихо вряд ли прибился к ним.

До общины он добрался ближе к вечеру, простившись с братьями на пустынной улочке.

— Сай Хэ, — прошептал он. — Недалеко от Токина…

И побрел к знакомому островитянину ужинать, потому что ни монахов, ни Матураны в комнате не нашел.

7

Влажными тропками, что тянулись вдоль оросительных канавок, монахи вышли к южному тракту. Несмотря на ранний час, на тракте было людно. Даан взглянул на Су То. Путник как путник, не отличишь от остальных.

— Ну что, Су? Рискнем? Или пойдем скрытно?

Южанин насупился. Раньше подобные вопросы просто и естественно решал Матурана, теперь же приходилось выбирать самому. Это оказалось не так просто, как представлялось вначале. Боязнь ошибки вдруг вселилась в Су То, а раздражение и неприязнь к чужеземцу вспыхнули с новой силой. Даже оставшись в Столице, он умудрялся доставлять Су То неприятности!

— Решай сам, — буркнул он неприветливо.

Даан только вздохнул. Как бы не пришлось жалеть об этом уходе, подумал он с внезапным унынием.

— Рискнем! — решительно сказал Даан вслух и ступил на гладкие булыжники тракта. Су То последовал за ним, поправив сумку с Оком на плече.

И они зашагали на юг размеренной поступью опытных ходоков. Обгоняли неторопливо ползущие телеги со скарбом, товарами, овощами. Спешили убраться с пути стремительно скачущих всадников. Провожали взглядами колесницы вельмож. И терпеливо втаптывали минуты и часы в рыжую дорожную пыль.

Наверное, точно так же они бы шли вместе с караваном, но тогда в душе не нашлось бы места тревоге. Даан мимоходом глазел по сторонам: жизнь крестьянских равнин была ему, монаху-северянину, в диковинку. Су То тоже вертел головой, даром что южанин.

Смутное беспокойство Даан ощутил ближе к полудню. Словно кто-то пристально смотрел ему в спину. Многим знакомо это чувство: вроде бы нет никаких причин тревожиться, однако оно гложет и гложет, и не раз, доверившись ему, потом приходилось радоваться. Даан стал часто озираться, опасаясь слежки, но как отыскать слежку на тракте, где все двигаются потоком, рекой? Понятно, всех, кто идет навстречу, можно не принимать во внимание. Но как выделить излишне любопытных среди попутчиков? Не те ли сумрачные люди на скрипучей повозке под тентом? Нет, не похоже, они и на дорогу-то не смотрят, полностью доверившись двойке исхудавших лошадей, что понуро плелись, цокая подковами по булыжнику. Или вон те шумные парни в одинаковых чёрных балахонах… Хотя это наверняка студенты. Интересно, что позвало их в путь? Может, они не городские и отправились домой, когда случился перерыв в учебе? Даан слыхал, что в школах есть перерывы. Даже слово специальное ему когда-то называли, обозначающее отдых для студентов. Даан порылся в памяти, и нужное слово, как всегда, быстро отыскалось. Каникулы. Точно.

Даан отвлекся от разглядывания студентов, едва не налетев на медленно тащившегося старика в каких-то невообразимых лохмотьях вместо одежды.

— Эй! — устало сказал старик с сильным акцентом Архипелага. — Осторожнее!

— Простите, уважаемый, — смутился Даан. — Я не хотел вас толкнуть…

— Когда идешь по дороге, смотреть нужно вперед, а не за спину! — назидательно сказал старик, указывая пальцем в сторону, куда надлежало смотреть.

— Да-да, конечно, — поспешил согласиться Даан. — Простите еще раз.

Монахи обогнали старика. Су То недовольно проворчал:

— Чего ты извиняешься перед каждым бродягой…

Даан промолчал. Не хотелось заводиться. Насколько помнилось, раньше извинений Даан никому не приносил, ни бродягам, ни вельможам. Тем не менее он не стал возражать спутнику. Как ему объяснишь, что… Даан не мог подыскать нужные слова.

В общем, не похож был этот старик на простого бродягу. Балахон его только напоминал одежду бродяг: Даан заметил, что балахон был чистым. Где вы встретите бродягу в чистой одежде? И вообще старик выглядел ухоженным: борода подстрижена, башмаки вполне крепкие, даже ногти на руках чистые — Даан и это успел отметить.

Даан перестал оглядываться.

— Су… — сказал он поморщившись. — У тебя нет чувства, что за нами идут?

Южанин набычился и негромко спросил:

— И тебе тоже показалось? Я не хотел попусту беспокоить тебя, раз ничего особенного не заметил, но в спину нам пялятся — это точно.

Теперь Даан не сомневался. Если и Су То почувствовал слежку, за ними действительно наблюдают. Монахи пятого круга привыкли доверять чутью.

— Давай сойдем с тракта, — предложил Даан. — Словно решили отдохнуть.

— Тогда нужно дойти до какой-нибудь придорожной харчевни. Или хотя бы до простого родника.

— А они есть по пути?

Су То пожал плечами:

— Должны быть.

Даан поразмыслил. Таким способом они, конечно, могут выявить соглядатаев, но удастся ли избавиться от них? Впрочем, их еще нужно выявить. Этим для начала и стоило заняться.

Но харчевен вдоль дороги, как назло, долго не попадалось. Не видели они и просто отдыхающих путников, поэтому шли и шли дальше, невольно ускоряя шаги.

Около полудня Су То не выдержал:

— Великий Каома! Так мы приведем их прямо к первому Месту, в Утан. Давай задержимся здесь — гляди, вон кто-то отдыхает.

Невдалеке и впрямь виднелось несколько повозок; вокруг них хлопотали торговцы-шаны. Тянуло дымом и запахом готовящейся пищи.

Су То, не дожидаясь ответа Даана, повернул к ним. После истертых тысячами ног булыжников тракта земля показалась мягкой и податливой, как ноябрьский снег. Даан последовал за южанином.

Торговцы при их виде оставили хлопоты и подозрительно воззрились на непрошеных гостей. Наверное, здесь водилось немало охотников пополнить дорожные сумы за счет других.

— День добрый, почтенные! — миролюбиво сказал Даан, приблизившись. — Легок ли был ваш путь? Удачны ли сделки?

Один из шанов, грузный мужчина в возрасте, с трудом маскируя неприветливость в голосе, осведомился:

— Что тебе за дело до нашей торговли? Ступайте своей дорогой и не лезьте к нам. Не то…

Шан не стал уточнять что именно произойдет если монахи не уйдут, но, наверное, он хотел сказать, что им не поздоровится.

— Не думайте, что мы лихие люди, — сказал Даан невозмутимо. — Мы мирные путники, просто у нас закончилась вода. Нет ли здесь поблизости источника?

Шан недоверчиво смерил их взглядом. Потом обернулся и негромко позвал одного из своих спутников:

— Гаат! Налей им воды.

Невзрачный паренек, весь какой-то затравленный и помятый, мигом принес большую чашу. Даан с наслаждением выцедил половину и передал ее Су То. А сам тем временем поглядел на тракт.

Прямо напротив них стояла повозка, вокруг нее сгрудились человек двадцать. Похоже, у повозки что-то стряслось с передними колесами. Хозяева, громко причитая, суетились, зеваки наперебой давали советы.

Су То вернул чашу Гаату и негромко, чтоб слышал один Даан, сказал:

— Это они и есть. Не владельцы повозки, а зрители. И повозку сломали они — вон те двое, в красных халатах. Я видел.

Красные халаты. Цвет клана Орла. Даан вздохнул. Неужели снова придется от них отбиваться?

Соглядатаев насчитывалось десятка с полтора. Многовато.

— Напились? — поинтересовался из-за спин шан-предводитель. Даан спохватился и обернулся к нему.

— Да, уважаемый. Спасибо.

— К чему мне твоя благодарность? — пожал плечами собеседник. — Лучше будет, если вы пойдете своей дорогой.

Даан заметил, что он тоже с тревогой приглядывается к Орлам на тракте. Боится, что ли?

— Пойдем, — шепнул Даану Су То. — Теперь мы знаем, кого опасаться.

Поклонившись торговцам, они пошли к тракту, но не к месту, где застряла злополучная повозка, а немного южнее. Орлы тотчас утратили интерес к ремонту и рассыпались: часть побежала к месту, где Даан и Су намеревались выйти на тракт, часть осталась у повозки, часть направилась прямо к монахам.

Даан замер. Все. Стычки не избежать. Как не вовремя они пустились в самостоятельный путь! Матурана и Ихо — бойцы не из слабых, хоть островитянин и сражался исключительно редко. Если бы их было четверо — появился бы шанс против полутора десятков Орлов. Вдвоем же отбиться скорее всего не удастся.

Впрочем, если бы их было четверо, и Орлов бы послали больше. В который раз Даан позавидовал дальновидности Матураны: пойди они с караваном, чихали бы сейчас и на сотню Орлов.

Но увы, окрестности Столицы — не северные горы. Даан, чувствовавший себя уверенно только в горах, понял, что просчитался. Пошел на поводу у Су То, и вот результат. На удивление скорый.

Су То тоже остановился, поудобнее перевешивая сумку с Оком. Выглядел он спокойным. Интересно, жалеет он об уходе или нет?

Орлы приближались. С двух сторон. Даан обернулся, прикидывая, сумеют ли они уйти прочь от тракта. До самого горизонта простирались крестьянские поля. Плоская, как стол, равнина не могла укрыть и средних размеров собаку, не говоря уже о людях.

Оставалось уповать на собственные силы и на добрую волю всемогущего Каома.

Первые Орлы оказались совсем рядом, и Даан с головой погрузился в схватку. Мышцы слаженно заработали, а кулаки и ступни затянули старую песню смерти.

Даан заранее настроился на поединок со многими, поэтому с некоторым удивлением отметил, что ему противостоят лишь двое. Правда, оба очень искусные, Даану приходилось весьма туго. Расслабив внимание, он разглядел, что у них появились неожиданные союзники. На Орлов, оставшихся на тракте, насели хозяева сломанной повозки. А совсем рядом с монахами возник недавно встреченный на дороге старик, притворявшийся бродягой. Тот самый, которого Даан едва не сшиб с ног. Рядом с ним бестолково топтались шестеро — целых шестеро! — Орлов, а еще двое неподвижно валялись на земле. Су То сражался с одним и явно побеждал, потому что его противник лишь с трудом отбивался и все время отступал к тракту.

Осознав, что все поворачивается не в их пользу, Орлы перегруппировались. Рассыпались, как стая воробьев, и взяли троицу в кольцо.

Даан, Су То и старик оказались рядом.

Архипелаг. Снова Архипелаг — Даан подумал, что острова вдруг стали слишком сильно чувствоваться здесь, в самом центре Бодхайской Империи. Старик ведь сражался совсем как Матурана, не ударами, а увертками и бросками.

На дороге Орлов положили — Даан с удивлением разглядел у повозки черные балахоны студентов. И еще с той стороны спешил не кто иной, как Матурана, и лицо его было сердитым до невозможности.

Орлы разом напали. Даан сбил одного, Су То сцепился со вторым, а с остальными быстро и невероятно красиво справился старик. Все естество Даана протестовало и говорило, что так не сражаются, но тем не менее Орлы, скопом кинувшиеся на старика, почти все промахнулись; двое из них странным образом крутнулись, потеряли равновесие и упали. Прежде чем они достигли земли, старик коротко коснулся их руками. Результат — у одного сломанная шея, а у второго, похоже, ключица. Следующая атака — еще двое валятся на землю.

И все сразу закончилось. Орлы проиграли схватку со стариком.

— Великий Каома! — сказал потрясенный Даан. Старик, без сомнения, великий мастер. Равный Высшим, равный даже Верховным Настоятелям — Бину и Тао. — Как это называется, уважаемый? Это ведь не ши-тао?

Старик, снова ставший мирным и на вид совершенно безобидным, с интересом поглядел на Даана.

— Верно. Это не ши-тао. Это айдзу-то-домэ. Тебе понравилось?

— Очень! — честно признал Даан.

Тут подоспел Матурана. Гневно глянув на монахов, он не удостоил их даже словом. Зато низко поклонился старику:

— Здравствуйте, Учитель!

Даан и Су То даже рты приоткрыли от изумления. Чудеса продолжали вязаться в причудливый узор, и тона Архипелага проступали в нем все отчетливее.

Самостоятельный поход незадачливых монахов выдался Совсем коротким — неполных восемь часов.

Глава шестая

1

Караван полз по предрассветному городу, словно диковинная змея. Десятки повозок, вьючные лошади, буйволы, верблюды и даже два невесть откуда взявшихся яка. Далаты и погонщики шагали по улицам, перебрасываясь короткими фразами: поход только начался, и настроение у всех было приподнятое. Стражи, проводники и торговый люд отсиживались под тентами. Только всадники из конной охраны носились вдоль вереницы повозок и вьючных верблюдов, наблюдая, чтоб никто не отстал. А то совсем недавно какие-то шутники в Чжуне нанялись в караван погонщиками и спустя семь минут после отхода от постоялого двора завернули пару повозок в боковые улочки и этого никто не заметил! Даже хозяин, ехавший у соседа под тентом. Повозки потом нашли в припортовых кварталах, пустые, конечно же. Груз ковров работы мастеров Архипелага растворился в многолюдном городе без следа. Над несчастным торговцем коврами смеялся весь Бодхай.

Даан сонно таращился на подернутые утренними сумерками улицы Столицы. Рядом дремал Су То, вновь завладевший сумкой с Оком. Ихо, зевая, возился за спинами Матураны и начальника легкой охраны Поона. Последние дни перед выходом Ихо большей частью отлеживался после стычки с Орлами в Кольце Площадей.

Больше всего Даана беспокоил Су То. Южанин выглядел невозмутимым и равнодушным, но Даан подозревал, что он много чего высказал бы Матуране при случае, и поэтому старался не оставлять их наедине.

Из южных ворот караван вышел одновременно с рассветом. Багровый диск Солнца всплыл над горизонтом и с каждой минутой становился все более ослепительным. Под тентами сразу стало светло, полумрак рассеялся, уступая место народившемуся дню. Даан уныло глядел на тракт, по которому они с Су То проходили несколько дней назад. До сих пор, вспоминая это, Даан чувствовал себя неловко. Особенно перед Матураной. Впрочем, островитянин не сказал монахам ни единого слова, не бросил ни одного упрека. Но Даан знал, что Матурана сердится. Да и как не сердиться: от до-избранников, которые пуще всего должны беспокоиться о благополучном исполнении Обряда, последнее время больше помех, чем помощи. Получалось, что практически все, что было сделано для исполнения Обряда, — заслуга в основном Матураны. Спрашивается: зачем ему лишние хлопоты? Зачем терпит он рядом с собой нерадивых монахов?

Даан готов был сгореть со стыда.

Он даже узнал то самое место, где стояла телега, сломанная Орлами. Конечно, никаких следов недавней стычки не сохранилось, слишком много людей прошло здесь с тех пор и слишком много повозок прогрохотало колесами по старому булыжнику.

Пока у легкой охраны дела не было. Да и не предвиделось: вооруженные стражи бдили и в пути, и на стоянках, легкая же охрана вмешивалась только при нападении на караван. Даану, Су То и Ихо даже мечей не дали, хотя практически все, кто попал в подчинение к Поону, получили оружие. Матурана вскоре после того, как покинули Столицу, выпрыгнул из повозки и убежал в голову каравана. Там же большей частью пропадал и Ман, горец-велш.

На второй день мощенная булыжником дорога кончилась. Остались позади возделанные поля и небольшие крестьянские деревушки. На пути каравана раскинулись бескрайние южные степи, где гонял облака пыли ничем не сдерживаемый ветер. Далеко на юго-западе лежали могучие горные хребты и Крыша Мира — Сагарматха, но отсюда горы не разглядел бы и взмывший в прозрачную высь орел. Там, на юге, всего в дне пути от океанского побережья, раскинулась неприметная долина Утан, скрытая от чужих глаз среди пологих холмов песчаного взморья. Но караван не дойдет до нее. Свернет задолго до того, как холмы можно будет различить в белесой приморской дымке.

Тянулась навстречу плоская, как пол в тауте, равнина, тянулись одинаковые дни. Караван медленно, но упорно, словно влекущий непосильный вес муравей, продвигался вперед. Днем Даан и Су То тряслись в повозке Поона, вечером сидели у костра и слушали разговоры и песни далатов и погонщиков. В караване собрался люд из самых разных мест — и горцы, и горожане, и жители восточного побережья. Темы для разговоров не исчерпаются до самого Токина, цели каравана, ведь Бодхай велик и его уголки непохожи друг на друга, а человеческой любознательности нет предела. Монахи, мало что повидавшие в жизни, жадно слушали эти вечерние рассказы.

Будни ежедневных переходов были до того однообразны, что Даан всерьез засомневался: а нужно ли нанимать столько охранников? Казалось, что в сердце степей напасть на караван просто некому. Впрочем, пусть все так и течет: меньше хлопот, Око целее, Утан ближе… Честно говоря, Даан уже устал от постоянного груза ответственности. Требовали отдыха измочаленные нервы. Ежесекундное ожидание подвоха утомило даже железную волю монаха.

На восьмой день проводники остановили караван раньше обычного. До заката оставалось еще немало времени. Даан выглянул из повозки: в голове каравана собрались человек сорок, о чем-то ожесточенно спорящих. Даан покосился на Су То — тот дремал вполглаза, по обыкновению. Ихо еще с утра ушел к Матуране.

Рывком вскинув тело в воздух, Даан выпрыгнул из повозки. Легкие облачка пыли поднялись у его ног и, клубясь, медленно поплыли на восток, хотя ветра совершенно не чувствовалось. Из-под тентов выглядывали купцы и далаты, озабоченно глядя на небо и туманный горизонт справа, на западе. Даан тоже поглядел: небо, как обычно в весеннюю пору, было прозрачным и бездонным. Горизонт выглядел как всегда, разве что на западе он был несколько темнее, чем на севере или, скажем, юге.

Матурана и Ман стояли рядом с караванщиками. Ман что-то негромко втолковывал вену, главному среди них. Остальные просто слушали, не смея вмешаться. Тут же, чуть в стороне, Даан заметил Ихо и приблизился к нему.

— Что стряслось? — спросил он негромко.

Ихо так же негромко ответил:

— Проводники всполошились… Говорят — погода портится.

Даан с удивлением взглянул на безобидно голубое небо без единой тучки.

— Гм… Что-то незаметно. Мне по крайней мере.

— Матурана сказал, что степь — не горы. Тут все иначе. Знаешь, я ему верю…

«Конечно! — подумал Даан. — Уж Матуране-то можно верить…»

— А чем нам помешает плохая погода? — сказал он вслух. — Дождь каравану не помеха, разве что дорогу развезет… Но все равно надолго это задержать не может.

Однако Ихо озабоченно покачал головой:

— Дождь что… Буря, похоже, надвигается, а что такое буря в степи — недавно рассказывали. Слыхал?

Даан слыхал. Рассказ особого доверия не вызвал, но впечатление произвел. Казалось невероятным, что ветер способен вытворять все, что ему приписывали. В горах ветер — тоже не подарок… А здесь ему нет препятствий. Да и проводники наверняка знают, что говорят и что делают.

Повозки расположили кольцом, покрепче привязав тенты к деревянным стойкам; животных ввели внутрь кольца, под защиту возникшей стены на колесах. Далаты скрепляли повозки между собой, вбивали в слежавшуюся землю длинные колья. Даан только головой качал, глядя на эти приготовления. Неужели буря так страшна? Хотя ему ли судить?

Небо на западе стремительно потемнело, солнце валилось в лиловую тучу, наползающую на степь. Далаты забегали быстрее, стараясь завершить все приготовления до ветра. Кони и буйволы беспокойно топтались, подавали голос, словно жаловались судьбе; наверное, тревога людей передалась и им. А может, они просто чуяли надвигающийся шторм. Верблюды и оба яка, наоборот, оставались спокойными, словно ничего не происходило, а они находятся в родных стойлах.

Туча уже заняла полнеба; вскоре налетел первый порыв ветра — резкий, неприятный, несущий мельчайший песок. Швырнув его в лицо людям, ветер торжествующе взвыл.

Даан отступил к повозке Поона и забрался под колышущийся тент. Ихо, пригибая голову, последовал за ним. В уютном сумраке повозки завывание ветра казалось не таким зловещим. Су То сонно что-то проворчал и вновь затих.

«Здоров же он спать!» — подумал Даан. Впрочем, сам он тоже спал последние дни много: грех не воспользоваться подвернувшейся передышкой.

Караван, вцепившись в сухую землю южной степи, подставил буре защищенный бок. Повозка скрипела, как стая саранчи, и заметно раскачивалась. В самый разгар бури под тент забрался Матурана. Волосы его были взъерошены ветром.

— Ух! — сказал он, отряхивая с одежды песок. — На день, не меньше. Отсыпайтесь, слуги Каома…

Су То недовольно взглянул на него: в повозке коротали непогоду несколько стражей, подчиненных Поона, и сам Поон. Но Матурана ничем не рисковал, ибо все живущие под двумя лунами могли считать себя слугами Каома.

— Мы и так уже от сна опухли, — вздохнул Ихо.

— Если хочешь, — лениво сказал Поон, — назначу тебя в ночную стражу.

— У меня меча нет, — ответил Ихо.

Поон ухмыльнулся:

— Ничего! Ман говорит, ты и с шестом неплохо управляешься…

«А Ман-то откуда это знает? — удивился Ихо. — Или Матурана разболтал?»

Впрочем, если островитянин рассказал велшу что-нибудь о навыках нанятых людей, значит, без этого не обойтись.

— Кстати, — продолжал Поон. — Неплохо бы поглядеть, на что вы способны. Ман считает, что вы сильнее моих людей.

— Ман ошибается, — вмешался Матурана. Голос его звучал лениво и равнодушно.

Су То приподнялся на локтях, от него так и расползалась волна негодования, но, столкнувшись с металлическим взглядом Даана, Су проглотил готовое сорваться с языка возражение и лишь тяжко вздохнул.

Поон отмахнулся от Матураны, словно от назойливой мухи:

— Да о тебе и речи нет, чужеземец! Я спрашиваю о людях из моей охраны, а не о проводниках! Проводники и не обязаны быть бойцами, так что помалкивай…

— Мы, конечно, не ровня тебе, Поон, — придав голосу максимально уважительный тон, сказал Даан. — Но, поверь, тоже кое-что умеем. Не зря же Ман нас нанял?

Поон кивнул:

— Это правда. Ман не стал бы нанимать неумех. Какую технику вы используете?

— Всеобщую. — Даан неопределенно пожал плечами.

Несколько мгновений Поон колебался.

— Кажется, ты не сказал всей правды. Всеобщей техники маловато для настоящего бойца. Особенно для отобранного Маном.

— Ты проницателен, — уклонился от прямого ответа Даан. — Но настоящий боец не станет попусту раскрывать свои секреты. Даже на словах.

— Вот поэтому я и хотел поглядеть на вас в деле.

— Спохватился, — буркнул Су То. — Который день уже в пути…

— Ничего. — Поон ничуть не смутился. — Каома учит не торопиться.

— Каома учит все исполнять в срок, — машинально поправил Даан. Потом подумал, что отменное знание Учения может выдать в нем монаха. Хотя Учение постигают все, каждый в той мере, которая отпущена ему свыше. Вдруг Даан ревностный последователь Учения?

— Верно! — согласился Поон. — Вот буря утихнет, пока снимемся — как раз успею на вас взглянуть.

И он откинулся на вытертую шкуру. Ветер затянул унылую песню непогоды, повозка раскачивалась, как живая, и скрипела.

Даан подумал, что не зря вспомнил о сроках: у них оставалось не так уж много времени. Скоро мощь того, кто Выше, вновь наполнит Око, и прикосновение к нему станет смертельным. И если они не успеют доставить Око к первому Месту, мир окажется у края бездонной пропасти.

2

Непогода бушевала всю ночь. Лишь к вечеру следующего дня порывы ветра начали слабеть, а жалобный скрип повозок стал заметно тише. Да и сами они больше не раскачивались, будто лодки на волнах. Отоспавшиеся люди оживились, тут и там из-под тентов выглядывали, щурясь, пытливые лица. Даан тоже выглянул. Небо посветлело, хотя песка в воздухе носилось еще предостаточно. Ветер уже не сбивал с ног; кое-где из повозок выбрались далаты и бродили, громко перекликаясь и постукивая сапогами по колесам.

— Эй, просыпайтесь! — Даан пихнул Су То и Ихо. — Сейчас, наверное, сниматься начнем.

Ихо недовольно заворочался:

— Какое сниматься? Вечер скоро. До утра никто не сдвинется.

Даан вздохнул и выпрыгнул на жесткий песок. Ветер еще не совсем унялся, швырнул в лицо горсть колючего песка и негромко взвыл. Даан выругался.

В тот же момент он споткнулся о тело мертвого далата-работника. Багровая лужа не успела еще засохнуть и потемнеть. Даан замер, спиной почувствовав опасность.

В тот же миг на него напали. Сразу двое. Оба по самые глаза закутанные в облегающие серые балахоны пустынников. На коротких мечах виднелись свежие кровавые потеки. Даан уклонился, сшиб одного из напавших и подобрал меч.

Справа от него зазвенело железо: кто-то из стражей рубился, невидимый, за повозкой.

Когда Даан прикончил и второго пустынника, Поон, Ихо и Су То выбрались из-под тента на шум и сейчас недоуменно глядели на трупы.

— Нападение! — прошипел Поон и дважды громко свистнул. Это был знак для охраны. А потом в круг повозок ворвалась целая орда пустынников. Даан заметил, как Су То поднял короткий меч и шагнул навстречу серой лавине. Еще оставалось время встать рядом с ним.

Когда Даан очнулся от сна битвы, мышцы ныли, требуя отдыха. Меч, руки и одежда были в крови — большей частью в чужой. Су То он потерял в поднявшейся суматохе; несколько раз он видел Ихо и Матурану; кажется, оба были целы, но присмотреться времени не оставалось. Почти всех пустынников перебили; из стражников уцелела лишь половина. Погибли также несколько купцов, с десяток погонщиков и далатов. Караван отбился.

Вен с помощниками, храня на лицах печать озабоченности, обошли стоянку. Ман и начальники охраны молча следовали за ними. Был выставлен кольцевой дозор; Ман лично проверил вооружение каждого стражника. Понятно, сегодня никуда уже караван не двинется.

Монахи и Ихо присели на песчаный бугорок, наметенный бурей у колеса повозки. Спустя несколько минут к ним присоединился Матурана. Су То взглянул на него, по обыкновению, неприязненно. В битве он чужеземца не видел.

— Что скажешь, островитянин? — спросил его Даан.

Матурана, казалось, не слышал вопроса.

— Кто пойдет со мной? Надо прочесать окрестности до темноты.

Все трое с готовностью приподнялись, потом обменялись быстрыми взглядами.

— Су, останься с Оком, — попросил Даан спокойно. — А я схожу.

Как обычно, это сработало. Южанин соглашался на все, лишь бы Око оставалось у него. Даан удовлетворенно вздохнул, хотя он устал после битвы с пустынниками, а сейчас предстояло несколько часов тыняться среди податливых песков и, возможно, снова сражаться.

— А я? — спросил Ихо.

Матурана колебался всего мгновение.

— Пошли.

Степь, совсем недавно выглядевшая цветущей и беззаботной, теперь больше походила на бесплодные пустыни запада. Ветер нанес целые барханчики песка, волнистые, словно подернутый рябью океан. Травы прижались к почве, изогнув высохшие стебли, а те, что не сумели зацепиться корнями, унесло в пыльную даль. Даан знал, что первый же дождь смоет рыжий налет песка с плодородных степных земель, трава вновь зазеленеет и встанет в полный рост, и будут в зарослях шнырять увальни-бэхи, жирующие до следующей бури.

«Все, все под двумя лунами колеблется от жизни к смерти и опять к жизни. Мир непостоянен, и непостоянна воля того, кто Выше. Мы не можем уклониться от качания этого маятника, иногда только удается его чуть задержать. Да и то, когда он освободится и ускорится — шатаемся от поднятого им ветра…»

Даан не заметил, как караван исчез за горизонтом. Их окружила вылизанная бурей степь. Песок и сухие стебли хрустели под ногами. Матурана присматривался к волнистому рыжему налету, словно ожидал разглядеть следы злодеев-пустынников. Но ничто не нарушало правильную поверхность, песчинка к песчинке составлявшую мертвые волны.

— Ты знаешь, что за люди на нас напали? — спросил Ихо островитянина. Он даже не сомневался, что ответ Матуране известен. И он не ошибся.

— Знаю. Это люди Поющих Песков. Живут они далеко на юго-западе, за озерами и Бодхайской грядой.

— Что же привело их сюда? — удивился Ихо. Он краем уха слышал об этих кочевниках, берущих дань с каждого проходящего каравана. Но так далеко на восток их власть не распространялась.

— Наш караван. Точнее, мы четверо… и известная тебе ноша.

Ихо настороженно покосился на Даана, но монах сам с интересом прислушивался. Вот будь здесь Су То — он бы не потерпел, когда посторонние много рассуждают об Оке Каома.

— Неужели они тоже мечтают завладеть святыней? — спросил с недоверием Ихо. — Я думал, Обряд держится в строгом секрете…

— Нет. Они даже не знают что именно мы несем. Скорее всего их наняли Орлы. Ничего не объясняя. Поэтому они и забрались в чужие земли.

— А здешние бродяги, — поинтересовался Даан, — напасть могут?

Матурана на ходу пожал плечами:

— Вообще-то им заплачено. Но у Миина Кана в своре тоже сущие головорезы. Если Орлы предложат им больше, нападут.

Даан покачал головой. Дела! Оказывается, пустынные земли давно поделены, и хозяйничающие на них разбойники берут мзду за право прохода. Наверное, немалую. Неужели торговля приносит такие барыши, что хватает и на откуп от этих ненасытных?

Вскоре Матурана остановился, пристально вглядываясь в слабые росчерки на песке. Здесь прошли скорее всего незадолго до того, как буря утихла, но уже позже самого страшного времени. Даан и Ихо тоже уставились под ноги, но видели лишь неясные оплывшие вмятины, заметные, только если долго их высматривать. Матурана же так и зыркал по сторонам, словно книгу читал.

— Понятно, — сказал он некоторое время спустя. — Они долго следовали за нами. А перед бурей прятались от людей Миина. Значит, с Миином стоит поговорить.

Даан переглянулся с Ихо. То, что Матурана прочел на песке, для них осталось тайной за семью печатями. Поражаться способностям чужеземца уже не было сил. И ведь он ровесник и монахам, и Ихо, а насколько больше знает об окружающем мире! И это он еще в чужой земле. А дома? — тут же возникал невольный вопрос. У себя дома он наверняка чувствует себя еще увереннее…

Спустя час или полтора их окликнули. Матурана петлял по степи, словно кого-то выискивал. Собственно, Даан сразу понял, что он ищет того самого Миина Кана. Или его подручных.

Перед путниками словно из-под земли возникли трое закутанных в такие же, как и у пустынников, балахоны, только не серые, а буро-зеленые. Рук их, скрытых под одеждой, Даан не разглядел, но не сомневался, что каждый сжимает какое-нибудь оружие.

Матурана заговорил с ними на полупонятном диалекте, то и дело вкрапляя целые реплики из жаргона столичной шпаны. Даан понимал его плохо; Ихо — с пятого на десятое. Но общий смысл Ихо все же уловил.

— Они знают о нападении, — шепнул он Даану. — Спрашивают, много ли наших погибло.

Даан исподлобья взглянул на Ихо, словно удивлялся, что тот понимает странно исковерканные фразы.

— Требуют доплатить за охрану… — продолжал переводить Ихо.

Матурана спокойно возразил, а когда один из троих потянул из складок балахона меч, добавил короткую хлесткую фразу. Вспыльчивый обернулся и свистнул; появился четвертый, ведя под уздцы низкорослых мохноногих лошадок. Матурана и двое степняков вскочили в кожаные седла, причем островитянин скользнул на круп лошадки так ловко, что невольно подумалось, будто он всю жизнь только и занимался, что шатался верхом по окрестным степям.

— Я к Миину загляну, — негромко сказал он Даану. — Вернусь затемно. Передай Ману, что все будет улажено. Караван во-он там, держите закат за правым плечом и скоро выйдете.

— Удачи, — спокойно пожелал Даан и направился к каравану. Здесь не задают лишних вопросов и ничему не удивляются — понял он. Ихо молча последовал за ним. Он ведь тоже был из понятливых.

Кольцо повозок они разглядели вдали, когда начали сгущаться сумерки.

3

Матурана вернулся ночью. Малая луна отсветила свое и склонилась к югу; а над Миром вставала большая, желтая, как сыр, в ноздреватых разводах пятен.

Вернулся он не один, а в окружении дюжины диковатого вида степняков-подручных Миина Кана. Ни на кого не глядя, все соскочили с коней и направились к повозке вена. Даан заметил, что у Матураны руки схвачены за спиной жгутом из жил быка-сона. Как чужеземец умудрялся при этом скакать на коне и не падать — осталось загадкой. Лицо у него хранило печать безразличия, но Даан сразу понял — произошло нечто непредвиденное.

Буквально через несколько минут у повозки Поона возник запыхавшийся страж:

— Даан Геш, Су То и Тин Пи — немедленно к вену!

Монахи переглянулись, а начальник легкой стражи недовольно нахмурился:

— С каких это пор моими людьми распоряжается вен? Его дело — вести караван.

Страж виновато развел руками:

— Что-то стряслось, не иначе, Высший. Эти, — он недовольно повел бровями в сторону центральных повозок, — в балахонах, оружием так и бряцают…

Поон не ответил, просто выскочил в темноту южной ночи вместе с троицей. Звезды тускло мерцали на угольном развороте неба, их свет скрадывался желтым сиянием большой луны. Меж стоящих кольцом повозок шелестели, пожирая высохшую траву, костры, вокруг которых расселся караванный люд. Не слышалось обычных вечерних разговоров, все настороженно молчали. Сначала буря, потом пустынники, теперь еще кто-то…

Под тентом вена было светло и просторно; натянутые шкуры впитывали копоть горящих светильников. Вен с напряженным лицом сидел перед наспех собранным угощением. Рядом развалился на подушках один из пришлых. Остальные, разбившись на две группы, устроились поближе ко входу: Ман и несколько купцов из тех, что побогаче, да пяток степняков, недвусмысленно обнаживших мечи. Матурана на коленях стоял перед веном.

— И ты нанял их, Ман! Этих пройдох! — выговаривал велшу первый караванщик. — Как ты мог!

— Их рекомендовал Басагурен, — холодно отозвался Ман.

— Наверное, письма были поддельные! — продолжал сокрушаться вен, косясь на предводителя степняков.

— Письма были настоящие. — Голос Мана остался ровным и бесстрастным. — И нам не в чем упрекнуть этих людей. Они честно выполняют свои обязанности, и нареканий от Поона я не слышал.

Вен всплеснул руками, как показалось Даану — преувеличенно горестно.

— Из-за них у каравана трудности! Я вынужден буду требовать компенсации с островной общины и поставлю в известность госпожу Дон Хи…

— Госпожу Дон Хи я поставлю в известность сам. А что до трудностей — мне неизвестны претензии клана Гута Фо к этим путникам. И мне нет до этого дела. Пусть забирают всех четверых, если хотят, но дополнительно платить Дон Хи за проход по этим землям не будет.

Вен с готовностью обернулся к предводителю степняков, слушавшему без единого звука, но, несомненно, с живейшим вниманием.

— Ну, уважаемый? Что скажет хозяин степей на это предложение?

Видимо, Орлы посулили степнякам денег за задержку каравана. И теперь Миин торговался, пытаясь понять: какой куш больше? Тот, что можно содрать с испуганных караванщиков, или же предлагаемый Орлами? Вен, конечно, рад был избавиться от трех охранников и проводника и не платить при этом ни гроша.

Предводитель пришлых не спешил. Пожевав губами для пущей важности, он гнусаво объявил:

— Хозяин подумает. Мы забираем эту четверку с собой. А вам не советую сниматься с места, а то, знаете ли, в степи всякое случается…

Он поднялся. Даан перехватил его взгляд, устремленный на сумку, висящую на боку Су То. У Даана похолодело внутри. Что он знал об Оке?

Монахов и Ихо крепко взяли за локти и вытолкнули из-под тента. Су То тут же, не разбираясь, положил ближайшего степняка неуловимым «ударом грома», но когда у горла южанина оказался кривой, острый, словно зуб дарка, нож, осталось только замереть. Даан даже этого не успел: клинок уперся ему между лопаток. А из освещенного пузыря повозки на это смотрели удовлетворенный вен и бесстрастный горец-велш. Когда монахов утихомирили, из повозки выпихнули и островитянина.

Потом была недолгая скачка через степь. Руки Даана, Су То, Ихо и Матураны привязали к стременам, и они вынуждены были изо всех сил нестись рядом с резвыми степными лошадками. В темноте недолго было сломать или вывихнуть ногу, но всадникам на это было глубоко наплевать.

К стоянке Миина Кана они прибыли совершенно измотанными. Су То судорожно сжимал сумку с Оком, готовый умереть за нее, но умереть ему не дали. Огрели по затылку древком тулана и отобрали святыню. Даан смотрел на это чужими глазами. На что надеяться? На чудо?

Матурана отчужденно уставился в пустоту. Бородатый и толстый предводитель степняков, скаля неровные желтые зубы, принял сумку из рук одного из своих прихвостней и вынул Око Каома.

Даан даже дышать перестал. Миин взял Око голыми руками!

Дыхание вернулось, когда все степняки из своры Миина, сбившись в тесную толпу, стали передавать друг другу Око. Ненадолго, всего на несколько секунд. Они словно приносили какую-то клятву, хотя Даан не слышал ни единого слова. Но надежда тут же вернулась к нему: ведь касаться святыни могут только родившиеся весной в год Тигра-воина. Остальные люди умрут, прикоснувшись к ней. Не сразу, но неизбежно умрут. Степняки этого явно не знали. А значит, монахи, Ихо и чужеземец скоро останутся со связанными руками среди трупов. Если только степняки не убьют их раньше.

Даан обернулся к Матуране — едва заметная улыбка тронула уста островитянина. Он, конечно же, все понял.

Вершителей Обряда, связав попарно, оставили коротать ночь рядом с лошадьми. Запах пота и навоза впечатался в ноздри, но четверо измученных пленников скоро перестали его замечать. Миин явно не собирался говорить с ними, по крайней мере до наступления утра. А до утра Око успеет раздавить здоровье нечестивцев мощью небес и тверди.

Засыпая, Даан разглядел на фоне заходящей луны странно знакомый силуэт. Пригнувшись, человек скользнул во тьму, растворился в густой ночи. Даан готов был поклясться: с этим человеком он встречался, и притом недавно. Однако вспомнить его не мог, сколько ни напрягал память.

Тяжелый сон овладел им, как цунами прибрежной деревушкой.

Разбудил Даана луч солнца, что нагло ломился в глаза, не успевшие привыкнуть к свету. Был полдень. Пленников никто не удосужился разбудить. Некормленые лошади беспокойно топтались рядом. Даан пошевелился, потревожив Су То, к которому был привязан колючей просмоленной веревкой. Небось степняки отобрали ее у какого-нибудь торговца снастями, направлявшегося в один из южных портов… Су То тихо зашипел от боли. Волосы его слиплись от запекшейся крови, Даан видел это. Если скосить глаза, можно было разглядеть даже разбитое лицо южанина. Досталось ему вчера…

— Попробуем встать? — спросил Даан. Су То молча кивнул, забывая, что обращен к товарищу боком и тот может и не увидеть. Но Даан увидел.

С третьей попытки им удалось кое-как подняться и даже, пошатываясь, некоторое время простоять. Но путы и затекшие от долгой неподвижности мышцы не позволили простоять долго — они упали на колючие стебли степной травы, припорошенной рыжим песком, следом недавней бури. Впрочем, того, что Даан успел заметить, было достаточно.

Трое степняков недвижимо валялись у походного шатра, и сразу было ясно, что они мертвы. Либо на шаг от смерти. Око опалило их дыханием божественных сил, а выдержать такое могли лишь избранные.

Рядом закряхтел Ихо; Матурана не издал ни звука, хотя Даан понял, что чужеземец давно не спит. Безучастно вперившись в пустоту, он застыл, как каменный идол у ворот Храма. Даже выражение глаз такое же, словно глядит он внутрь себя, а не перед собой.

— Скоро Око убьет всех, — хрипло сказал Даан и закашлялся. — Кто нас тогда развяжет?

Матурана не ответил. Зато отозвался Су То:

— Попробуй ослабить веревки у меня на руках.

И легонько коснулся одеревеневших ладоней Даана пальцами. Даан попробовал. Получалось плохо, руки совсем не слушались.

«Проклятие! — подумал он. — Когда перемрут люди Миина, мы останемся одни посреди степи, совершенно беспомощные. Нас сожрут шакалы, если раньше не убьет жажда».

Без воды можно выдержать дня три. Это при том, что почти сутки как они не пили и жажда уже дает о себе знать. Вот-вот начнут докучать голод и Солнце. Точнее, Солнце уже начало: пекло немилосердно, и спрятаться от него шансов не было. Негде. Разве что в шатер Миина, но там скоро такая вонь стоять будет, что лучше уж Солнце…

Из шатра донесся болезненный стон. Колыхая кожаный занавес у входа, один из степняков силился выйти наружу.

Ноги едва несли его; шатаясь, он выпутался из скрипящих складок, сделал несколько неверных шагов и рухнул лицом в землю. Жизнь уходила из него медленно и мучительно, но у осквернившего святыню быстро не осталось сил даже на то, чтобы стонать. Даан внутренне содрогнулся. Не приведи Каома к такой смерти!

К вечеру жажда стала нестерпимой. Попытки развязать или хотя бы ослабить путы ни к чему не привели — веревки стягивали запястья и лодыжки так же надежно, как и ночью. Ничего не вышло и из затеи доползти до шатра и поискать воду. Вдвоем Даан и Су То сумели лишь немного сдвинуться с места около лошадей, совершенно при этом обессилев. Солнце нещадно жгло непокрытые головы, вытягивало из пленников последнюю влагу. Лишь когда оно склонилось к горизонту, стало полегче, хотя духота казалась нестерпимой. Бунтовало иссохшее горло, а губы вдруг стали чужими и бесчувственными. Даан где-то в глубине души поражался: совершенно не замечаешь роли воды, если удается пить каждый день. Но стоит часов тридцать остаться без питья, и даже думать ни о чем другом не получается…

Несколько раз в шатре раздавались тихие стоны. Невозможно было определить — стонет это один человек, или же смерть настигает степняков по очереди, и стонут они перед последним шагом в этом мире — шагом за порог.

Удивительно, но степные лошадки покорно стояли у вбитого в землю кола, служившего коновязью, хотя нетрудно было понять, что жажда докучает и им. Пленники погружались в тяжелую, полную болезненного бреда ночь, с ужасом думая о завтрашнем дне, когда снова встанет Солнце.

Во второй день они парами доползли до шатра, ободравшись до крови, но внутрь протиснуться так и не сумели. Ни Даан с Су То, ни Ихо с Матураной. Голод, потерзав их, отступил, зато жажда едва не сводила с ума. Стоны в шатре прекратились. Последний из людей Миина, наверное, рожденный в год Тигра-воина, но не весной, и поэтому продержавшийся дольше всех, медленно уполз в степь. Сколько ни звал Ихо, чего ни сулил и чем ни угрожал — он остался безмолвен. Даже не посмотрел в сторону пленников.

Ночью Даану снова померещилась знакомая фигура. Наверное, начинался бред. Впрочем, посреди ночи Ихо тоже стал кого-то звать, но крики его умирали в темноте, и ни намека на ответ не прозвучало. Но Даан теперь не знал, что и думать. В самом деле, не мог же привидеться знакомый незнакомец одновременно двоим? Впрочем, в их положении, пожалуй, мог и всем четверым.

Утром Даан очнулся от короткого прикосновения к лицу. С трудом разлепив веки, он увидел склонившегося над собой мужчину в пропыленной дорожной одежде. В руке пришелец держал плоский кувшин. Даан вперился в него взглядом — была ли внутри вода? Мужчина вынул затычку из узкого носика и поднес кувшин ко рту Даана.

Никогда еще вода не казалась такой вкусной, хотя на самом деле она отдавала тиной и была слишком теплой. Хотелось пить еще и еще, но Даан подумал о спутниках и после нескольких добрых глотков с неохотой оторвался от живительного сосуда.

Незнакомец невозмутимо напоил всех четверых и лишь после этого перерезал веревки на запястьях пленников.

— Ман сказал, что караван вам незачем догонять. Удачи.

После этого он развернулся и неторопливо ушел в степь, ни разу не взглянув себе за спину.

Даан поднялся и на непослушных ногах побрел к шатру. Су То, разминая затекшие руки, шел рядом. Отбросив кожаный занавес, монахи вошли внутрь и сразу увидели Око: оно покоилось на ковре, перед мертвым Миином Каном. Тут же рядом валялась и сумка Су То; только сейчас Даан обратил внимание, что она изрядно обветшала и вытерлась. На швах торчали непослушные выбившиеся нити, обожженные на кончиках.

Глядя на Су То, вернувшего Око в сумку, а сумку — на плечо, невозможно было не улыбнуться, настолько южанин выглядел счастливым. Даже синяки и корка запекшейся крови во всклокоченных волосах казались чем-то несущественным и пустячным.

Потом они нашли мех с водой и напились до свинцовой тяжести в желудках. Хотелось пить еще, впрок, но больше в них скорее всего не влезло бы. Потом напоили оживившихся лошадей, Ихо даже насыпал им зерна из притороченных к седлам мешков. Нашлась пища и людям: Даан принес несколько лент копченого мяса и головку козьего сыра. Они отошли подальше в сторону от стойбища степняков, чтобы дух смерти, витающий у шатра, не мешал.

К полудню вершители Обряда почувствовали себя настолько лучше, что решили немедленно трогаться в путь. Вскочив на неприкаянно топчущихся лошадей, они отправились на юг по старой караванной тропе. Матурана снова вел монахов, а Ихо молча следовал за остальными. Что-то неуловимо изменилось в отношениях между ними. Во всяком случае, Даан чувствовал, что стал другим после этих дней и ночей в сердце степи. И никогда не стать ему прежним — старательным монахом, знающим о мире за стенами обители лишь понаслышке.

Свободные лошади увязались следом и мерно топотали позади, а навстречу распахивалась необъятная степь, надевшая на этот раз приветливое лицо. Но четверо в седлах знали, как легко она меняет лица, и теперь были готовы ко всему.

4

В который раз Той замер на мгновение перед дверью в покои Гута Фо. Глубоко вдохнул и вошел, словно окунулся в холодный горный поток.

Гут Фо резко обернулся и, будто не замечая помощника, провел быструю серию ударов, от простого «среднего когтя» до «дыхания Бога-Хти». Той невольно залюбовался: техника главы клана была совершенна, как тристишия Гая.

Завершив серию и очистив дыхание, Гут Фо открыл глаза и набросил халат на широкие плечи.

Той молча ждал, пока хозяин обратит на него внимание. А тот словно в размышления погрузился: застыл на полпути к креслу, с сомнением покачал головой. Потом все же сел и холодно воззрился на Тоя.

— Что же помешало тебе на этот раз, верный мой помощник?

Той еще раз прокрутил в голове загодя подготовленные фразы.

— Пока неясно, хозяин. От клана Поющих Песков караван отбился собственными силами, и не скажу, что охрана сильно при этом утруждала себя. Я не верил в эту затею с самого начала, если вы помните.

Гут кивнул: он действительно помнил.

— А что же пройдоха Миин? Ты достаточно заплатил ему?

— Конечно, хозяин. Заплачено ему сполна, и дошла весть, что Миин захватил святыню. Но от него никто не явился в условленное место — боюсь, стряслось нечто непредвиденное.

Гут проявил следы заинтересованности:

— Ты хочешь сказать, что он затеял собственную игру?

Той пожал плечами:

— Не исключено. Я навел справки — его люди не пришли за обычной данью сразу в несколько мест. Такого еще не случалось. С тех самых пор, как Миин зарезал Черного Бада и занял его место.

Гут побарабанил пальцами по гнутому подлокотнику. Потом встал.

— Готовь своих людей, Той. Едем к Миину. Пора показать всем этим гордецам, кто на самом деле хозяин.

В дверь осторожно стукнул мальчик-слуга.

— Гонец к мастеру Тою! — сказал он ломающимся подростковым голосом.

Той вскочил, испрашивая разрешения идти, но Гут Фо коротко рубанул ладонью пахнущий благовониями воздух:

— Пусть идет сюда!

Тотчас слуга ввел гонца — пыльного юношу с печальными, навыкате, глазами горцев-станов. Юноша поклонился и, не дожидаясь команды, обратился к Тою:

— Миина Кана нашли. И его, и всех его подручных. В степи. Мертвых. Раковины с ними нет, лошадей тоже кто-то увел. По следу отправились люди Хти.

Гут Фо исподлобья взглянул на Тоя:

— Едем! Немедленно!

Той поклонился и, жестом отсылая гонца, вышел вслед за ним в полутьму коридора.

Глава седьмая

1

Утан был теперь совсем близок. К завершению Обряда Су То оживился, Даан же чувствовал только пустоту в душе — он слишком устал. Впал в обычное молчаливое оцепенение Матурана, и только Ихо сохранил остатки любопытства и живо вертел головой, разглядывая прибрежные скалы. За ними тяжело ворочался океан, доселе невиданный монахами. Даан узрел его именно таким, каким описывали монастырские свитки, — похожим на реку, но лишь с одним берегом. И еще Даан знал, что океанскую воду нельзя пить.

Четверка мохноногих лошадок неторопливым шагом продвигалась на запад вдоль берега. Берег был высокий; кое-где он круто обрывался в воду, кое-где громоздились причудливые скалы, вылизанные океаном, кое-где удалось бы, пожалуй, спуститься к волнам, прыгая с камня на камень. Где-то недалеко в таких же скалах пряталось Первое Место. Цель их похода.

Лошадки без седоков следовали чуть сзади. Иногда они отставали настолько, что совсем пропадали из виду, но всегда догоняли четверых всадников. Их не гнали — зачем? Пусть идут, если хотят. Вдруг что-нибудь случится с какой-нибудь из верховых, всегда можно будет пересесть на другую. Да и следы не четырех, а полутора десятков коней могли сбить с толку преследователей. Правда, насчет этого не обольщался даже Даан, не говоря уж о Матуране: любой следопыт без труда отличит следы лошади с седоком от следов свободной.

Когда впереди показались щетинистые горбы поросших лесом холмов, Матурана натянул поводья. Холмы, смыкаясь в неровную цепь, опоясывали небольшую уютную долину.

— Дошли? — осторожно спросил Ихо.

Матурана проворчал:

— А разве мы уже там?

Ихо пожал плечами и вздохнул.

Матурана вновь тронул лошадку, а Даан, взглянув на пыльную землю, различил едва заметную тропу, что вела как раз к холмам.

Священное место пряталось за холмами, в крохотной долине. Где-то в прибрежных скалах, изобиловавших гротами.

«Неужели Орлы потеряли наш след? — подумал Даан с надеждой. — Закончить бы все, сдать Око хранителям — и отоспаться. С чистой совестью, не вздрагивая ночью от каждого шороха…»

Но чутье подсказывало: так просто все не закончится. Орлы наверняка готовят финальный подвох, ведь это их последний шанс. Упустят — придется ждать двадцать четыре года.

И совершенно непоследовательно Даан подумал, что сейчас, в эти самые дни, родились те, кому вершить следующий Обряд. Двое (или трое) младенцев, которым предстоит стать сначала монахами, потом — избранниками-до, победить на Турнире… А третий — скорее всего островитянин — будет постигать секреты странного искусства, зовущегося айдзу-то-домэ… Но сперва они — Даан, Су То, Матурана и Ихо (что бы там ни говорил южанин, Ихо тоже помогает исполнять Обряд) — должны донести Око до священного Места в долине, чтобы Мир не рухнул, как домик из костяшек маджонга. И чтобы были эти двадцать четыре года — время, за которое сегодняшние младенцы успели бы повзрослеть.

Холмы ползли навстречу, словно огромные ленивые черепахи. Даан глянул налево — плоское полотно моря увеличивалось в размерах по мере того, как они поднимались. Холмы из степи казались низкими, но стоило глянуть на далекую полосу прибоя, как сразу чувствовался перепад высоты. Тот, кто вырос у отрогов Сао-Зу, умел чувствовать высоту.

Четверо всадников упрямо карабкались на морщинистый купол. «Наверное, скоро нас перехватят хранители Места, — подумал Даан. — Не могут же они нас не встретить?»

Мысль неожиданно подбодрила — до сих пор как-то не приходило в голову, что у первого Места вершителей Обряда станет больше, а значит, не так страшны будут недруги. Даан тут же поделился ею с Матураной; глаза Су То сузились еще сильнее, а Ихо откровенно обрадовался. Островитянин же вместо ответа молча протянул руку к северу. Даан ударил пятками в упругие теплые бока, заставляя лошадь развернуться.

Вереница черных точек ползла по степи к холмам, за которыми пряталась долина Утан. Хранителям не мешало бы поторопиться…

Они рванулись к вершине, несясь по едва намеченной тропинке. Миг, и долина открылась им во всей красе — густо заросший зеленью островок свежести в сухих приморских степях; серые зубы скал, торчащие там и сям из зелени; и словно обрамление этой драгоценности — неровное кольцо пологих, сросшихся боками холмов.

Поток теплого солоноватого ветра захлестнул их на лысой макушке горы. Здесь Матурана вдруг придержал коня и крикнул:

— Стойте!

Монахи и Ихо послушно натянули поводья. Это уже стало привычкой — слушаться Матурану. Они сначала повиновались, а потом уж начинали соображать: зачем, собственно?

Два десятка всадников поднимались на холм по северному склону. Островитянин неотрывно глядел на них.

— В чем дело? — сердито осведомился Су То. — Не лучше ли поспешить вниз? В долину?

— Там Место, — тихо сказал Матурана. — Нельзя выдать его.

— Но у нас Око, — возразил Даан. — Разве оно не важнее?

Островитянин побледнел. Покусывая губу, он нерешительно переводил взгляд с буйных зарослей в долине на приближающихся всадников. Впервые Даан видел растерянного Матурану.

«А почему я сразу решил, что эти всадники — враги нам?» — подумал Даан чуть погодя. Надежды на лучшее вдруг шевельнулись у него в груди, но это были пустые надежды: прошло совсем немного времени, и он разглядел, что всадники облачены в красные халаты Орлов.

— Нам некуда идти, — наконец подал голос Матурана. — Похоже, наступает главный час Обряда. Либо мы выстоим, либо…

Он недоговорил.

Даан рывком соскочил с невысокой степной лошадки. В нем проснулась решимость.

— Спешивайтесь! Спиной к спине! В конце концов, нас не так-то легко взять, клянусь Всевышним!

Они прыгнули на вылизанную солеными ветрами землю. Спустя несколько минут всадники в красном окружили их. Предводитель Орлов мрачно поглядел на замершую в оборонительных стойках четверку, встряхнул длинной черной косой и обернулся к соседу справа:

— Это и есть те самые щенки, что водили тебя за нос целых два месяца, Той?

В голосе его слышался нескрываемый сарказм. Той лишь развел руками. Предводитель склонил голову:

— Что ж… Посмотрим, устоят ли они против тебя. Иди и возьми Око!

Даан почувствовал, как вздрогнул собрат-южанин при этих словах. Орлы все знали о Святыне двух монастырей!

Четверка вершителей Обряда теснее сдвинула спины. Будь что будет, но взять их будет очень непросто!

Той неторопливо приблизился; критически оглядел всех четверых. Потом медленно указал пальцем на Ихо со словами:

— Сначала ты, змееныш!

Но Ихо лишь оскалился в ответ:

— Подходи сам, курица щипаная! Или боишься?

Той усмехнулся. Он явно был не из тех, кто заводится от оскорблений. Хитрость не удалась, что ж, поищем иные пути, — ясно читалось на его лице. Спешить ему вроде некуда…

Надтреснутый старческий голос прозвучал словно гром среди безоблачного неба:

— Эй, почтенный! Погоди. В чем виноваты эти юноши? Может, я смогу помочь, если они не могут?

Той, не поворачивая головы, замер.

— Это еще кто?

Похоже, Той ждал реакции главаря, но тот, сложив руки на груди, с интересом воззрился на происходящее. Даан скосил взгляд, пытаясь увидеть обладателя надтреснутого голоса. И увидел знакомого старика — Учителя Матураны. Того самого, что уже помог им однажды на южном тракте. Ветер шевелил его немыслимые одежды. Даан повеселел: старик стоил десятка Орлов!

Предводителю красных халатов что-то шепнули на ухо. Наверное, об этом самом старике.

— Ты — Урдинаран? — спросил хозяин Орлов жестко.

Старик островитянин кивнул.

— А ты, не иначе, Гут Фо, глава клана Орла. Я не ошибся?

Гут Фо гордо вскинул голову:

— Не ошибся, чужеземец. Думаю, лучше тебе убраться восвояси. На свой любимый Архипелаг, например. Как тебе такая мысль?

Старик со вздохом развел руками:

— Не могу же я бросить своего ученика в беде! Сам посуди…

Гут Фо мгновение поразмыслил.

— Каома с ним! Забирай своего ученика и катись. Чужеземцев не тронем, хотя должен заметить, что твой воспитанник доставил моим людям немало головной боли!

Урдинаран улыбнулся, и морщинки сеткой разбежались вокруг его глаз.

— Плохо ты знаешь моих воспитанников, Гут! Он не уйдет, я уверен…

— Тогда воззови ко Всевышнему! — прервал его Гут Фо, давая знак Тою. Той плавно перетек в боевую стойку.

Но тут вдруг мешком повалился на землю один из Орлов в кольце и к Урдинарану молча направился почтенного возраста бодхаец в выцветшем фын-байском широкополом халате. По дороге его пытался схватить за одежду один из Орлов помоложе, но старик ссутулился еще сильнее, руки его на миг превратились в пару гибких змей, и Орел отпрянул, словно перед ним и впрямь возникла ядовитая тварь. Старик замер рядом с Урдинараном.

— Учитель! — воскликнул Ихо ликующе и тут же осекся. Ведь вокруг Орлы! Враждебный клан…

— Великий Каома! — изумился Гут Фо. — Сегодня положительно удачный день. Змея приползла защитить змееныша. Что ж, не придется тебя искать по всей Империи. Спасибо, что пришел.

Гут Фо оглянулся на присмиревших в кольце подручных.

— А вы что вылупились, бездельники? Два человека приблизились к нам неизвестно откуда, а вы даже не шевельнулись!

Свирепо скрипнув зубами, Гут Фо вновь перенес внимание на стариков, островитянина и Змею. Похоже, со Змеей он собирался сразиться сам.

— Ай-яй-яй, — укоризненно протянул кто-то из-за спин притихших Орлов, что, оглядевшись, вновь принялись наблюдать за происходящим. — Что творится под двумя лунами! Молодые здоровые люди угрожают почтенным старцам! И даже собираются на них напасть! Ну-ка, поглядим, может, трех старцев вам одолеть будет сложнее.

Даан скосил глаза на голос. И увидел не кого иного, как седовласого Сатэ, человека-загадку. Улыбка шире растянула лицо молодого монаха. Сатэ! Он владеет ши-тао не хуже Высших!

А за спиной Сатэ чернели балахоны студентов. И что-то подсказывало Даану: никакие это не студенты. Кто? Он пока не знал.

Повинуясь едва уловимому знаку Гута, десяток Орлов метнулся к Сатэ и его спутникам. Однако старик прошел сквозь шеренгу атакующих играючи, словно раскаленный нож сквозь масло, и встал рядом с Урдинараном и Учителем Ихо. «Студенты» же ловко отбили быструю атаку Орлов и быстро разорвали неровное кольцо, что окружало по-прежнему жмущуюся спина к спине четверку.

— Ну и ну! — протянул Су То и дернулся было на помощь черным балахонам, но его остановил Сатэ:

— Куда? Может, пора подумать о завершении Обряда?

Су То замер, сжав сумку с Оком. Даан встрепенулся, с опаской покосившись на Гута Фо, Тоя и остальных Орлов-главарей. Неужели вот так и позволят уйти?

— У водопада вас ждут Хранители Первого Места, — сказал Сатэ жестко и властно. — Ступайте!

Одновременно с яростным кличем атакующего Орла Даан, локоть к локтю с Су То, рванулся в долину. Он успел заметить, что на пути Гута Фо и Тоя возникли Урдинаран, старик-Змея, Ихо, Матурана, еще кто-то, а потом в ушах засвистел ветер, а ноги без устали понесли их с южанином вниз, навстречу плотной зелени и шороху водопада. Мысли мелькали, как деревца вдоль тропы.

Конечно, Обряд — слишком важное дело, чтобы поручать его лишь двоим неопытным монахам. Или, как в этот раз, четверым — двум монахам, островитянину и бродяге из сильно поредевшего клана Змеи. Конечно, их сопровождали невидимые помощники, не показываясь на глаза и, похоже, стараясь выручать лишь в последний момент, если вспомнить дни в жаркой степи и неутолимую жажду!.. И Даан даже догадывался, кто именно сопровождал их: перед самым уходом с вершины холма он узнал одного из «студентов». Это был Юл Ю, давний приятель, бок о бок с которым он шагал в монастыре по тропе Постижения.

Двое, сжимая в руках потертую походную сумку, мчались к древней тайне бодхайских монастырей — одному из двенадцати Мест, способных сдержать мощь того, кто Выше.

2

Хранитель был стар, как Сатэ, или Бин, или Тао. Или Учителя Ихо и Матураны. Из-под низко надвинутого капюшона смотрели многомудрые глаза, какие бывают только у стариков, до конца дней сохранивших острый ум и ясную память.

Он стоял на влажных камнях, а рядом с высоты валились сверкающие струи, заставляя оживать зыбкую горбатую радугу.

Даан и Су То, перейдя на шаг, приблизились.

— Да будет благословенно имя Каома! — неожиданно густым басом произнес старик и поднес правую ладонь к груди.

— Навеки будет! — хором отозвались монахи, кланяясь. Су То осторожно запустил руки в сумку и извлек Око на свет дня.

Похожая на морскую раковину святыня уже ощутила мощь свежего Места. Даан давно почувствовал себя легче. Повинуясь древнему ритуалу, оба монаха сплели руки, по-прежнему держа Око перед собой. А потом и Хранитель коснулся ладонями Святыни, позволяя тому, кто Выше, узнать себя.

Око вдруг налилось красным и будто бы потяжелело. Даан поборол жгучее желание отдернуть руки. Но ладони сами собой доверили тяжесть Святыни Хранителю и оторвались от Ока. Вместе с ладонями Су То. Теперь Око держал Хранитель Первого Места. Один из участников Турнира, в котором победили Бин и Тао-южанин сорок восемь лет назад. Один из неудачников, проигравший второй свой поединок Сатэ, который, в свою очередь, не сумел в третьем одолеть Тао…

Даан вдруг ясно понял: всего избранников-до четырнадцать. С самого начала. Двое — победители — переносят Око в новое Место. А остальные становятся Хранителями. Сатэ — Хранитель. И Юлу Ю предстоит стать Хранителем. Но прежде они ведут победителей через всю страну, от Места к Месту. Скрытно, чтобы те не заподозрили опеку и каждую опасность, каждую преграду преодолевали, полагаясь лишь на собственные силы. Наверное, чаще всего будущим Хранителям так и не приходилось вмешиваться; двое же избранников так и оставались в полной уверенности, что исполнили Обряд без чьей-либо помощи. А правду узнавали только со временем.

Интересно, понял ли это Су То?

Низкий тягучий голос стек откуда-то сверху, и на миг на небе бледными монетками стали видны обе луны.

— Х-х-х-а-а-о-о-м-м-м-мммм…

Тот, кто Выше, благодарил за исполненный Обряд.

Хранитель с Оком в руках величаво развернулся и шагнул прямо в водопад, враз промокнув до нитки. Даан и Су То тотчас двинулись следом.

Вода была холодна до сбившегося дыхания, но никто не издал ни звука. По ту сторону искрящихся струй в мокром камне чернела узкая щель. Рядом стояли двое: крепыш-мужчина лет пятидесяти и Сань Но в черном студенческом балахоне; правые ладони их застыли перед грудью. Даан встретился взглядом с Сань Но — тот был суров и серьезен, но как бы глубоко он ни прятал радость, она все равно находила выход наружу.

«Новый Хранитель, — понял Даан. — Остальные наверху утихомиривают Орлов, а он, конечно, призван Обрядом…»

Старик торжественно передал Око крепышу; тот, подержав его в руках, вручил Сань Но.

— Х-х-х-а-а-о-о-м-м-м-мммм…

Водопад глушил звуки, но голос того, кто Выше, проникал всюду.

Не замечая текущих по лицу и одежде шустрых струек ледяной воды, Даан внимал действу. Его роль завершилась, теперь он стал просто наблюдателем. Как и Су То.

Сань Но тем временем поднял Око над головой и ступил в черноту хода. Неверный красноватый свет тотчас полился у него из-под ладоней, обволок студенческий балахон и замерцал в полумраке небольшого грота. Сань Но уходил в глубину, к плоскому, похожему на языческий алтарь куску какого-то самоцвета. Сияние Ока дробилось на отдельные искорки, отражаясь от алтаря.

Оба старых хранителя вошли в грот следом за Сань Но, потом настала очередь монахов. На камнях оставались темные потеки от мокрой одежды.

Сань Но бережно, словно драгоценную вазу, опустил Око на алтарь; тотчас вокруг Святыни вспыхнул белый светящийся круг.

— Х-х-х-а-а-о-о-м-м-м-мммм…

Красноватое сияние блекло. Око Каома снова стало недоступным: даже Хранители не смогут его тронуть целых двадцать четыре года. До весны ближайшего года Тигра-воина. Точнее, тронуть-то смогут, а вот выжить после этого — нет. Око обратит в пепел любого, кто дерзнет нарушить его покой.

— Мы исполнили Обряд… — громко сказал старейший из хранителей Места. — Воздадим же хвалу тому, кто Выше, за то, что не покидал нас в эти нелегкие дни…

И опустился на колени перед Оком Каома. Остальные опустились секундой позже. Включая монахов-избранников. Точнее, теперь уже избранников в прошлом.

Когда Даан и Су То вновь вышли в безумие весеннего дня, перенеся новое купание под ледяным потоком, их ждали Бин и Тао. Первые-в-храме. Они сидели на тонких походных циновках, пили крепкий гиданский чай из расписанных дарками пиал и неспешно беседовали.

Даан оробел. Сразу вспомнились все те глупости, что успели натворить они с Су То во время исполнения Обряда. Если бы не Матурана… Сцепив зубы, Даан заставил себя подойти и поклониться, не забывая воздать хвалу имени Каома. Рядом тенью скользил Су То. Даже непривычно было видеть его с пустой сумкой на боку.

Верховные прервали беседу, едва молодые монахи приблизились на несколько шагов и склонились в почтительном приветствии. К удивлению Даана, Бин и Тао встали, опустив пиалы с недопитым чаем на циновку, и столь же почтительно поклонились в ответ. Им, едва продвинувшимся в пятом круге! Даан даже растерялся.

Выпрямившись, Бин, Первый-в-храме Севера, заговорил. Длинная седая его борода заколыхалась в такт речи.

— Поздравляю вас, избранники! Вы сумели завершить то, ради чего стоят под Солнцем и двумя лунами наши монастыри. Не скажу, что вы всегда поступали наиболее разумно, но никто из вас не трусил и всеми силами приближал эту минуту, когда можно спокойно вздохнуть и воздать хвалу тому, кто Выше. Мы, Верховные, благодарим вас за это, как благодарит весь Мир.

И Верховные снова поклонились. А Су То легонько съездил Даана по боку, намекая, что нужно ответить подобающими моменту словами.

— Мы старались, Высшие… — чужим голосом выдавил Даан. — И рады, что не обманули ваших ожиданий. По правде говоря, нам очень сильно помогли чужеземец островитянин и юноша из клана Змей. Наверное, стоит поблагодарить и их…

Су То, конечно же, упрямо насупился, а Бин согласно кивнул:

— Им воздадут должное, не беспокойтесь. А сейчас, — Верховный взглянул на вершину холма, — поспешим, нас ждут.

Бин, Тао, а затем и Даан с Су То поклонились Первому Месту, принявшему бремя божественных сил, Хранителям и зашагали вверх по тропинке.

И впервые за много дней Даан почувствовал облегчение. Потому что постоянно быть в ответе за благополучие Мира под силу лишь богам. Люди же нуждаются в отдыхе, потому что даже самый сильный рано или поздно устанет.

3

Даан так и не понял, что же произошло с Орлами. Когда Верховные поднялись на вершину, там остались только Матурана и Ихо со своими Учителями, Сатэ, одиннадцать новоиспеченных Хранителей в черных студенческих одеждах и несколько Хранителей постарше. Даана и Су То все встретили ритуальным поклоном. Ни тел Орлов, ни их лошадей Даан так и не увидел. Но сомневался, что их отпустили: слишком близко подобрались они к древней тайне, и слишком темны были их намерения. Видимо, дальнейшее было уже давно обговорено: маленьких степных лошадок избавили от скудных припасов и отпустили в безбрежье степи. Только Ихо и его сутулый Учитель оставили себе пару, потому что направлялись в Сай Хэ, что недалеко от Токина. Ведь там ждал дружественный клан — клан Южной Кобры. Их поблагодарили за верность Всевышнему, напомнили, что в любом из монастырей Змею всегда ждет кров и стол, и пожелали легкой дороги. Даан простился с Ихо с искренним сожалением, потому что успел привыкнуть к его молчаливой поддержке и умеющей терпеть натуре. Даже Су То, нетерпимый к чужакам, сдержанно похлопал его по плечу. Двое — Учитель и ученик — скользнули в седла и направили лошадей на закат.

Матурана и старик островитянин уходили на восточное побережье. Может быть, там они намеревались сесть на корабль и отбыть на Архипелаг, а может, и нет. Идущий-по-следу никогда не раскрывает своих планов, об этом Даан давно уже догадался. Матуране он пожал руку.

— Прощай, Матурана. Я не знаю, кто ты и что тобой двигало… но если бы не ты — не уверен, что мы дошли бы.

— Дошли бы, — проворчал Су То. И добавил: — Я тоже прощаюсь, чужеземец. Готов признать, что ты изо всех сил вел нас к сегодняшнему дню, но это не значит, что я стал лучше к тебе относиться. Тем не менее я желаю тебе удачи. Надеюсь, что мы больше никогда не встретимся…

— Встретимся, — возразил Матурана. — Ведь ты когда-нибудь станешь. Первым-в-храме Юга. А пути еще не раз приведут меня в обитель монахов. Может, ты станешь к тому времени не таким упрямым.

Рук они друг другу не подали, ограничились легкими кивками.

Даан повернулся к Урдинарану:

— Удачи и вам, почтенный! Дважды вы нам помогли. И мне очень понравилось ваше искусство… хоть Матурана и тщательно скрывал его.

— Тебе еще предоставится шанс с ним познакомиться, — проскрипел островитянин. У него снова возник сильный акцент, который куда-то пропадал во время препирательств с Орлами.

Чужеземцы стали спускаться по восточному склону холма.

Ну а монахов звали хребты Сао-Зу. Даже южан — того требовал обычай. Удачное исполнение Обряда всегда завершалось шумным праздником в одном из монастырей. В этот раз праздновать предстояло в Северном. Вереница путников потянулась в степь, и никто посторонний не понял бы, что среди них оба Верховных Настоятеля. Они увидели бы только нескольких старцев в окружении мужчин помоложе.

Даан вспомнил слова Матураны: «Тебе ведь предстоит стать Первым-в-храме»… Он сказал это Су То, а значит, это касалось и Даана. Сначала, конечно, Верховным станет Рат Шу, сорокавосьмилетний монах двенадцатого круга, тот, что исполнил Обряд в прошлый раз. Даану же предстоит еще много лет Постижения. Но смотреть на него все равно теперь станут как на Следующего-за-Первым.

«Интересно, это трудно — быть Верховным Настоятелем?» — подумал он. И тут же понял, что очень скоро придется взвалить на плечи ношу потяжелее той, от которой счастливо избавился сегодня. Ношу, которая — воистину! — под силу лишь богам.

И он новыми глазами поглядел на Бина и Тао. Потому что никогда раньше не задумывался: каково было им последние два месяца?

— На Сао-Зу шапки таять начали, — улыбнулся задумавшемуся другу Юл Ю. Оказывается, он шагал рядом, шурша студенческим одеянием. — Лето.

И Даан улыбнулся в ответ, вспоминая привычные снега горных пиков и свежий воздух высот. Вспоминая здесь, в знойных южных степях. Шагая в туманное завтра и навстречу встающей малой луне. И еще понял, что никогда уже не вернется былая безмятежность.

А Каома — по-прежнему — глядел в Мир единственным Оком.

Опускался вечер. Первый спокойный вечер вне стен родного монастыря.

4

Ман отнял ото лба ладонь, которой заслонялся от солнца.

— Разошлись, — зачем-то сказал Поон. — И что дальше?

Горец невозмутимо поправил уздечку.

— Едем.

— За кем?

— За островитянами. Мне ведь нужен проводник, а не монах, верно?

Поон вздохнул:

— Они и вправду бойцы не чета моим… Кто же знал, что они монахи?

Ман фыркнул и вскочил в седло.

Начальник охраны медлил.

— Все равно не пойму — что они здесь делали? Так далеко от монастырей? И при чем здесь чужеземцы?

Горец-велш снисходительно поглядел на Поона:

— Хочешь совет, Поон? Забудь обо всем, что видел. И никогда никому не рассказывай. Чтобы не разделить судьбу… Ну, ты понял, да?

Поон поежился:

— Легко сказать, забудь…

Он прыжком оседлал своего коня и натянул поводья.

— И-и-э-ххх! Ладно, поехали за твоим драгоценным проводником…

Ман не ответил. Он думал, как быстро Матурана засечет их у себя на хвосте. Вряд ли позже темноты — в этом он был уверен.

Холмы снова обезлюдели. Вероятно, надолго. Еле слышный стук копыт быстро затих на востоке. Мир же обрел равновесие еще на четверть века. Небольшой срок, не правда ли?

Монастырь Эстебан Бланкес

Не могу сказать, что ранее я никогда не слыхал об этом монастыре. Во всяком случае, название тихо дремало у меня где-то на задворках памяти. Но я точно знал, что прежде никогда не видел этих стен, хотя исходил Картахену вдоль и поперек еще в юношеском возрасте.

Моя профессия обязывает знать все. Тем более — город.

Но все же я с удивлением отметил, что нахожусь здесь впервые.

Дальнее предместье, сущая глушь. Косая лощина меж двух холмов — кому пришло в голову строить монастырь в лощине? Обычно подобные постройки возводятся на вершинах холмов, на пригорках. На возвышениях, одним словом.

Еще тогда я подумал, что это необычный монастырь.

Он был отделен от города большим, похожим на гигантский лишай пустырем. Пыльные куры рылись в кучах мусора, на кур охотились жирные черные крысы. На крыс — худые бродячие коты. На котов — стаи облезлых псов, злющих и трусливых одновременно. Я не удивлюсь, если местные жители скажут мне, что у них пропадают младенцы из хижин.

По-моему, это не просто псы. Не просто бродячие собаки. Это — гнусные твари, отпрыски отвратительных волкособачьих свадеб. Они не сторонятся людей, как настоящие волки. И страшны в стае, как бывают страшны только обладатели серых шкур и ненасытных глоток.

Я машинально потрогал перевязь с метательными ножами под легким летним плащом. От стаи, пожалуй, в одиночку не отбиться. Может быть, вот она — разгадка? И монастырь тут, собственно, ни при чем. Стая. Их просто растерзала местная стая. Позабыв ненадолго о страхе перед человеком.

Я вздохнул и, решительно взбивая сапогами пыль, двинулся к стенам по извилистой тропинке, что вилась меж мусорных куч. Туда, где виднелись массивные монастырские ворота.

Чем ближе я подходил, тем тягостнее становилось у меня на душе. Хотя особых причин тому я не усмотрел — возможно, на меня действовал дух запустения, отпечаток которого с приближением к монастырю чувствовался все сильнее. А может, повлияла мрачная архитектура монастыря. Замшелые головы числом семь возносились к праздничному небу, но не становились от близости к небу менее мрачными. Наоборот, небо над монастырем начинало казаться мрачным, несмотря на яркость и голубизну. Головы храма, увенчанные круглыми шапками с алонсовскими крестами на куполах, все были разного размера. И еще создавалось впечатление, что они строились в разное время, потому что камень, из которого они были сложены, имел разные оттенки. Головы повыше и на более, толстых башнях — потемнее. Которые поскромнее — светлые, словно время еще не успело оставить на них темную накипь промелькнувших лет. На самой высокой голове под самым куполом виднелись выложенные из несколько более светлого камня слова: Эстебан Бланкес. На второй по высоте — Карлос Диего Лараззабал. На остальных тоже все еще можно было разобрать чьи-то имена — имена, неподвластные времени. Интересно, что это были за люди?

Лавируя в море мусора, я вплотную приблизился к воротам. Они были массивны и ветхи, как рукописные экземпляры Завета. Только поразительная стойкость римской лиственницы к гниению позволила им дожить до сегодняшнего дня — дерево оказалось долговечнее железа. Петли и запоры проржавели и искрошились, а ворота остались относительно целыми, хотя на внешней стороне створок рыжели ископаемые разводы поколений и поколений южного лишайника.

Левая створка сорвалась с умершей верхней петли и лежала нижней кромкой прямо на земле, вросши в нее на несколько пядей. Косая щель между покосившейся левой и относительно ровно стоящей правой сплошь была затянута сивой паутиной; в паутине танцевали на ветерке иссохшие мумии мелких насекомых.

М-да. Сюда давно никто не приходил. Впрочем, разве это единственный путь внутрь? Высокий монастырский забор тоже мог пострадать. Кто сказал, что Сантьяго Торрес и Фернандо Камараса прошли именно в ворота, а не в какой-нибудь давний пролом?

Я бы не удивился, если бы выяснилось, что они сюда прилетели. На воздушном шаре, например, или на помеле, позаимствованном у одной из сотен картахенских ведьм.

Улыбка еле-еле коснулась моих губ. Наверное, от мыслей о ведьмах.

Но почему-то страшно не хотелось нырять в щель между створками, и, смею вас заверить, вовсе не из-за паутины.

Что-то удерживало меня от приближения к монастырскому храму. Что-то такое, чему люди до сих пор не нашли разумного объяснения. Инстинкт. Чутье. Предвидение.

Но моя профессия как раз и заключается в том, чтобы нарушать инстинкты и идти вперед вопреки предвидениям.

Впрочем, осторожность тоже является частью моей профессии. Трусливая умная осторожность. Частью и залогом успеха.

Кому нужен мертвый сыскарь?

Никому. Только объекту сыска.

Поколебавшись, я все же решил сначала обойти монастырь по периметру. Снаружи забора.

Замшелые (а точнее — покрытые лишайником) стены охватывали монастырское подворье неровным кольцом; кольцо имело два характерных выступа около скитских башен. Грубо вытесанные блоки, наверное, еще в незапамятные времена привезли из каменоломен севернее Картахены. Теперь там прибежище дикого зверья. Дикого и одичавшего.

Замкнув кольцо, я с непонятным разочарованием убедился, что стены вокруг монастыря нигде не повреждены, и если Торрес и Камараса приходили сюда, они воспользовались именно воротами. Недавние мысли о воздушном шаре и ведьмином помеле — это лишь нервная шутка, не надо удивляться…

Паукам достаточно двух-трех дней, чтобы затянуть щель своими тенетами. Ну, возьмем для простоты неделю, паутина между створками ворот явно не первый день кормит хозяев и служит проклятием местным мошкам.

Торрес исчез полтора месяца назад. Камараса — чуть менее двух недель.

Они вполне могли войти на монастырское подворье и покинуть его тоже могли, так что паутина ни о чем не говорит.

Ладно. Надо и мне входить.

Или не надо?

Я замер перед створками. Что-то не пускало меня внутрь. Предчувствие. Или страх.

Не знаю.

Я долго стоял, не решаясь нарушить целостность паутины; пот липкими струйками стекал по лицу, по шее, по спине, и мне неудержимо захотелось содрать с себя пропыленный плащ.

«Это не предчувствие, — подумал я с некоторым унынием. — Это страх, Мануэль Мартин Веласкес. Обычный страх, который тебе трудно пересилить».

А вдруг — не обычный? Никто в Картахене не осмелился бы назвать меня трусом. А если и осмелился бы — это была бы неправда. Но сейчас я ничего не мог с собой поделать.

Легкий шорох за спиной вернул меня к действительности; рука незаметно скользнула под плащом к перевязи, и прохладный металл ножа мгновенно придал мне уверенности.

Медленно-медленно я обернулся, ожидая новых звуков, но за спиной было тихо.

Собака. Или волкособака — тощий длинноногий зверь с голодным ненавидящим взглядом глядел на меня из-за мусорной кучи. Из пасти его свисало что-то похожее на грязный лоскут.

Я мягким движением выпростал руку из-под плаща. Если собака всего одна — она мне не страшна.

Мое движение спугнуло эту тварь, она как-то неловко, бочком отпрыгнула от кучи. Я опять шевельнулся, и собака пустилась наутек, поджав тонкий, почти крысиный хвост. Добычу свою она уронила, и непохоже, чтобы сильно жалела об этом.

С минуту я провожал ее взглядом, пока пегая спина не потерялась на фоне пестрых отбросов городской свалки.

Свалка рядом с заброшенным монастырем — странное место, не правда ли? Не оттого ли покинули эту обитель монахи — последователи Эстебана Бланкеса, что рядом стала неудержимо разрастаться вонючая свалка? Этот печальный, но закономерный итог человеческого существования?

Везде, куда приходит человек, вскоре начинают возникать свалки и мусорные кучи.

Оставив в дорожной пыли отпечатки сапог, я дошел до места, где недавно стояла собака. Почему-то мне захотелось взглянуть, что же она жевала перед тем, как испугаться меня.

Действительно, тряпка. Грязная и, по-моему, недавно изрядно намокшая. Вряд ли от собачьей слюны. Я брезгливо расправил этот лоскут носком сапога — под темными наслоениями угадывалась плотная ткань, похожая на материал летнего плаща или куртки. Ткань простая, без рисунка; лоскут был неровно оборван и в нескольких местах продырявлен. Причем это не были следы уколов шпагой или ножом. Ничего общего это не имело и с собачьими зубами — такие треугольные рваные дыры остаются, только если ненароком зацепиться полой плаща за что-нибудь острое и, не заметив этого, рвануть. Хрясь! И готова дыра, проклятие ленивого холостяка. И с дырой ходить стыдно, и зашивать неохота.

Я сокрушенно вздохнул. Ну не люблю я чинить одежду, с детства не люблю, хотя приходится очень часто. Не люблю, несмотря на то что мать моя была швеей, и хорошей швеей. Отбоя не знала от заказчиков. Благодаря ее неплохим заработкам я и не стал подзаборной шпаной, как большинство сверстников, а получил кое-какое образование.

На нашей улице читать умеют три человека. Один из них — я.

А может, оттого я и не выношу вида иголки с ниткой, что насмотрелся этого вдоволь еще в детстве и теперь от одного вида портняжных ножниц меня воротит? Не знаю…

Кстати, о портняжных ножницах. Жену одного моего клиента убили такими. Если вздумаете кого-нибудь прирезать — никогда не пользуйтесь портняжными ножницами. В особенности если вы брезгливы, как я.

Плюнув напоследок на неизвестно чем привлекшую внимание бродячей собаки тряпку, я уже собрался вернуться к воротам монастыря, как вдруг внимание мое привлекло пятно подозрительно правильных очертаний. С самого краешка, рядом с оборванной кромкой.

Я присел.

А ведь это не пятно! Это вышивка, почти погребенная под слоем грязи. Вышивка в форме букв. Причем не с лица, а с изнанки ткани.

Две буквы. «Ф» и «К».

Я замер. «Ф» и «К». Это может означать, например, «Фиеста Кастилья» — есть такая гостиница в Картахене. Для богачей и знати, меня туда даже на порог не пустят. Особенно благоухающего после посещения окрестностей монастыря Эстебан Бланкес. Лакеи и служки «Фиесты Кастильи» вполне могут носить одежду с гостиничным знаком.

Но это также может означать и «Фернандо Камараса». И тогда цена этой вонючей реликвии наверняка сильно возрастет.

Я полез под плащ и достал специально припасенный для подобных находок холщовый мешок. Кое-как затолкав внезапно подорожавшую тряпку внутрь, я подвесил мешок к боку и прикрыл плащом.

До ножей слева теперь трудно добраться, ну да ладно. Пока неприятностей не предвидится.

Я вернулся к воротам, полный решимости наскоро осмотреть монастырское подворье, заглянуть в кельи, скитские башни и в храм и тащиться к Сальвадору Камараса, почтенному дядюшке пропавшего восемнадцатилетнего обормота.

От ворот меня отделяло не более пятнадцати шагов. Почему-то с каждым шагом от моей решимости оставалось все меньше и меньше, и завершилось все тем, что я снова застыл перед воротами и обнаружил, что дальше идти просто не могу.

Не могу.

Не знаю почему.

Меня прошиб пот. Чертовщина какая-то! Такое впечатление, что меня просто не пускают внутрь! Но кто? И каким образом?

Без толку потоптавшись еще пяток минут, я решил убираться отсюда подобру-поздорову. Наверное, это снова какое-нибудь предчувствие. А я стараюсь им доверять.

Пойду к Сальвадору, суну ему под нос сегодняшнюю находку, он скорее всего на меня наорет, обзовет каким-нибудь нехорошим словом и вытолкает взашей за ворота. Потом, правда, меня нагонит его Дворецкий (приблизительно напротив рынка Эдмундо Флорес), пятидесятилетний отставной матрос, обладатель потрясающих баков, зычного голоса и неистребимой тяги к крепкому рому. Он хлопнет меня по плечу, басом скажет, что хозяин извиняется за вспыльчивость, просит продолжать поиски, и вручит ежедневные четыре монеты. Потом многозначительно кашлянет и выжидающе уставится куда-то в сторону. И мы пойдем с ним в ближайший матросский кабачок, где и останется одна из монет, будем пить ром, дворецкий будет вспоминать былое, а я слушать и тоскливо ожидать внезапного озарения. Ну а вечером я притащусь, покачиваясь, словно под ногами у меня не булыжная мостовая, а палуба галеона, домой, велю Генису согреть воды, с наслаждением вымоюсь и рухну спать. А наутро все начнется сначала.

Как выяснилось, я ошибся. Сальвадор на меня не наорал и не выгнал. Но об этом — чуть ниже.

Для меня все это началось двенадцать дней назад. Спустя сутки после исчезновения Фернандо Камараса, племянника Сальвадора Камараса. А Сальвадор Камараса — ни много ни мало — дож Картахены и глава торговой гильдии.

К тому моменту я занимался, как сам считал, совершенно заурядным делом — разыскивал некоего Сантьяго Торреса, мелкого купчишку, задолжавшего небольшие деньги коллегии Альфонсо Баройя. Баройя вовсе не собирался прижимать Торреса к ногтю, наоборот — его коллегия поддерживала торговлю маслом и благовониями, и Торрес был одним из распространителей, причем не из худших. Альфонсо Баройя интересовало, куда подевался его мелкий партнер? Вероятно, Торрес имел устоявшуюся сеть сбыта, и Баройя не хотел ее терять.

Так или иначе, Альфонсо Баройя поручил своему помощнику отыскать пропавшего купчишку, а помощник, не долго думая, нанял меня за полмонеты в день. Поскольку иных предложений повыгоднее у меня не было и не ожидалось, я взялся.

В Картахене, конечно, часто пропадают люди, как и в любом достаточно большом городе. Вряд ли их всех начинают разыскивать — во всяком случае, вояки городского магистрата этим не занимаются, предпочитая выколачивать налоги у рыночных завсегдатаев. Да и заметит ли кто-нибудь исчезновение какого-нибудь бродяжки? А если и заметит — хоть кого-нибудь это взволнует?

Другое дело — более заметная публика. Когда пропал Фернандо Камараса, об этом мгновенно узнал весь город.

Я к тому моменту ни на шаг не продвинулся в поисках Сантьяго Торреса, хотя сумел более или менее внятно установить, чем он занимался в утро перед исчезновением. Ничего такого он не делал, за что можно было бы ухватиться. Как назло.

И вдруг в мою берлогу пожаловал Сальвадор Камараса, собственной персоной. Я опешил. Дож Картахены — у меня в гостях?

Слава Богу, надолго он там не задержался, а то я сгорел бы со стыда.

Я уже говорил, что не очень люблю чинить одежду? Так вот, убирать в своей берлоге я тоже не очень люблю, а Гениса к себе просто не пускаю.

Ну, в общем, дож посулил мне четыре монеты в день, лишь бы я отыскал его дражайшего племянника, которому только недавно стукнуло восемнадцать. В этом возрасте у многих молодых людей в голове заводится всякая блажь. К тому же тронуть племянника дожа вряд ли посмели бы и местные головорезы, и головорезы пришлые. Скорее всего, думал я, парня обуяла жажда странствий, и он околачивается где-нибудь в порту. Хуже, если ему уже удалось пробраться на какой-нибудь корабль и он ныне находится далеко в море. Но Фернандо не видели всего лишь три дня, и я прекрасно понимал, что выяснить, отходили последнее время из Картахены какие-нибудь корабли или не отходили, будет проще простого.

А возможно, все еще тривиальнее. Ушел парень в запой в каком-нибудь кабачке и благополучно валяется под столом. Впрочем, нет, племянник ведь дожа. Любой кабатчик Картахены счел бы своим долгом доставить его домой после первой же отключки.

В конце концов он мог связаться с какой-нибудь девицей, а в этом возрасте можно провести в постели неделю, и не надоест.

И оставался мизерный шанс, что беднягу действительно убили, если он пьяный возвращался домой. Мизерный, потому что в затрапезный кабак приятель дожа не пойдет, а в центре нечасто ошивается всякая шваль с ножами за пазухой.

В общем, я понадеялся, что быстренько отыщу Фернандо, получу оговоренное вознаграждение и преспокойно вернусь к поискам Сантьяго Торреса, пока помощнику Альфонсо Баройя не надоест платить мне по полмонеты в день. Случай с Торресом казался мне куда более безнадежным.

Понадеялся я зря. Начал я, как обычно, с шатания по городу, разговоров с уличными торговцами, с мальчишками (между прочим — ценнейший источник информации!), расспросов — словом, с рутины. Стал прокручивать путь Фернандо Камараса с момента, когда он ступил за ворота дядюшкиного дома.

К вечеру я установил, что Фернандо и близко не подходил к порту. Непохоже и чтобы он заворачивал в кабаки — по крайней мере в центре, в приличествующие его положению великовозрастного бездельника-богача. Сначала он слонялся по рыночной площади и, видимо, кого-то поджидал. Потом в компании некоего седобородого («Бородища — до колен!» — сказал мне десятилетний Хосе) мужчины пошел в направлении собора Санта-Розалины. Этот бородач, вероятно, был португальцем, потому что Хосе сказал, что он вместо «с» все время произносил «ш», а «о» — скорее как «оу».

Про португальца, понятно, вывод сделал я, а не Хосе.

В собор эта парочка заходить не стала, и следующий свидетель видел Фернандо спустя некоторое время выходящим из библиотеки Ксавьера Унсуе.

Тут я насторожился: Сантьяго Торреса перед исчезновением тоже видели около библиотеки! Правда, непонятно было, заходил он туда или нет.

В тот день я ничего больше выяснить не сумел, а на следующий оказалось, что старый книгочей Унсуе тоже исчез.

Мне сразу же перестала нравиться эта история. То есть не подумайте, конечно, что я радуюсь, когда бесследно пропадают люди и поэтому я получал аж четыре монеты в день. Просто до сих пор я считал, что случаи эти — неизбежная дань хаотичному року. Теперь же мне казалось, что за этими исчезновениями стоит что-то на редкость нехорошее.

Сальвадор Камараса, по-моему, преисполнился самых мрачных предчувствий. Я слышал, он послал солдат и они прочесали все побережье у Картахены. Обнаружили четыре трупа, выброшенных морем, но тела Фернандо среди них не было. Я на всякий случай поинтересовался, нет ли среди утопленников также Сантьяго Торреса или книгочея Ксавьера Унсуе. Оказалось — нет.

Почти неделю я тщетно шастал по трущобам Картахены в надежде отыскать какие-нибудь следы Фернандо — его одежду, нательный крест (оказалось, у Камараса кресты особые, фамильные), нож его, наконец. Да что угодно.

А потом мне сказали, что Ксавьер Унсуе вернулся и как ни в чем не бывало открыл свою библиотеку.

Вот такого поворота я, признаться, совершенно не ожидал.

Ясно, что я помчался в эту библиотеку, обгоняя собственные мысли.

Конечно, старый книгочей знал всех своих посетителей наперечет — в Картахене не так-то много людей, умеющих читать. А желающих читать — и того меньше. Я, например, у Ксавьера Унсуе был третий раз в жизни. И снова вовсе не затем, чтоб почитать какую-нибудь книгу.

Да, и Сантьяго Торрес, и молодой Камараса захаживали к книгочею, и уже довольно давно. Заходили они в библиотеку и в дни своих исчезновений. Ни на что не надеясь, я поинтересовался: какие же книги они читали в роковые для себя дни?

Разные, сказал книгочей. Совершенно разные. Торрес — трактат какого-то древнего агностика с непроизносимым именем, а молодой Камараса — «Гнев Кальдерона» Алехандро Кальво Сиквенца. Ну, конечно же, что еще может читать восемнадцатилетний юноша, как не героические эпопеи, доверху наполненные звоном стали, пушечной пальбой и треском мушкетов? Я сам когда-то с удовольствием прочел «Гнев Кальдерона», только не у Ксавьера Унсуе, а при соборе Санта-Розалины. Священник, помнится, поглядел на меня осуждающе, когда взгляд мой упал на эту книгу, — по-моему, он ожидал, что я попрошу что-нибудь богословское. Но к книге допустил, потому что умеющий читать сын портнихи не казался ему настолько потерянным человеком, насколько, без сомнения, казались мои уличные приятели, которые читать не умели.

Итак, книги разные, сказал книгочей. Но кое-что общее у них все же есть.

Я насторожился.

Что?

Обе книги, пояснил книгочей, в свое время принадлежали ныне заброшенному монастырю Эстебан Бланкес. У Ксавьера Унсуе много книг оттуда. Они все стоят на отдельной полке.

И я почувствовал след. Печенкой, позвоночником — думайте что хотите. Я даже задышал чаще, как гончая на лесной тропе.

Но дело не совсем в этих книгах и не в их принадлежности, продолжал старик. Дело в другой книге, которую он сам уже начинает бояться. Да что там начинает — Ксавьер Унсуе боится ее, боится давно и прочно. Эта книга тоже стоит на упомянутой полке.

Ее никто и никогда не просит почитать. Но тем не менее ее периодически касаются чьи-то руки.

Ксавьер Унсуе не имеет привычки подглядывать за своими читателями, и они, как правило, остаются предоставленными самим себе в просторном зале библиотеки. Без сомнения, они вполне могут встать и выбрать другую книгу, если взятая непосредственно у хозяина им вдруг не понравится. И без сомнения, они это делают.

Беда в том, что люди, которых вдруг начинают интересовать книги с этой полки, иногда пропадают.

Не знаю почему, но после этих слов книгочея я едва не примерз к полу. Именно тогда я впервые ощутил чью-то злую волю — ту самую, что не пускала меня сегодня за ворота монастыря.

И как часто пропадают, поинтересовался я, с трудом ворочая языком.

Редко. За пятьдесят четыре года, с того самого момента, когда монастырь Эстебан Бланкес был покинут, а книги из монастырской библиотеки были проданы, пропало двенадцать человек. Включая Торреса и Камараса, спросил я. Да, включая. Правда, раньше между подобными случаями проходили годы, и лишь в последний раз исчезновения разделили всего две недели. А в предпоследний? Два года. Два года назад пропал иностранец, Вернер Шпреедихт. Точно так же бесследно, как и его девять предшественников. И что же, все эти несчастные читали книги из монастыря? Нет, не все, сказал Унсуе. При нем — не все. Но, без сомнения, все двенадцать прикасались к той самой роковой книге. С чего это он взял? Да с того хотя бы, что книга эта всякий раз пропадала вместе с читателями.

Тут я, наверное, глупо захлопал глазами, потому что ничего не понял.

— Я думаю, — сказал Ксавьер Унсуе, — что они забирали книгу с собой. Когда это случилось в первый раз, я даже не заметил пропажи. Книгу принес мне блаженный Хуан Сантаелена, потому что знал: у меня в доме много разных книг, и надеялся, что еще одна меня обрадует, а сам он получит свое пиво. Хуан нашел книгу в монастыре. Точнее даже — в храме монастыря, у самого входа.

Когда спустя одиннадцать лет пропал Габриэль Роберто Мартинес, поэт из Веракруса, я вдруг вспомнил об этой книге. И убедился, что ее снова нет на полке. Я нашел Хуана Сантаелену и спросил, не желает ли он еще пива? В общем, он вторично принес мне эту книгу из монастырского храма, а заодно сообщил, что поэта там не встретил.

Хуан приносил мне эту книгу еще трижды, пока не умер — от старости или от болезни.

С тех пор я нанимаю для похода в монастырь какого-нибудь бродягу. Я ни разу не ошибся. Книга всякий раз оказывается там. А сейчас она где — там или здесь, спросил я. Голос у меня почему-то все время норовил сорваться. Уже здесь, сказал Унсуе. А кто-нибудь из прежних пропащих потом находился? Живым ли, мертвым ли? Нет, ответил Ксавьер Унсуе. Ни разу. Все, кто имеет дело с этой книгой, исчезают без следа, а сама она неизменно отыскивается в монастырском храме. Обычно — просто лежащей на пыльном полу. Почему же, спросил я, с Хуаном Сантаеленой и остальными наемниками ничего плохого не происходило (я даже слегка порадовался собственной догадливости)? Он и ведь тоже прикасались к этой книге и, возможно, даже раскрывали ее.

Унсуе усмехнулся.

Блаженный Хуан Сантаелена не умел читать, объяснил книгочей. И наемников книгочей всегда специально подбирал заведомо неграмотных.

И тогда я набрался храбрости и попросил:

— Покажи мне эту книгу, Ксавьер Унсуе. Надеюсь, что мне не придется жалеть о своих словах…

Книгочей не стал отказываться, как я опасался. Но он сразу предупредил, что трогать книгу не станет. Он никогда в жизни не касался этой книги, даже в самый первый раз, когда еще ничего не подозревал. И он советует мне хорошенько подумать, прежде чем брать ее с полки и усаживаться за огромный читальный стол.

Я подумал. И чуть не пошел на попятную. Но все же сумел себя пересилить.

Это было вчера.

А книга, кстати, называлась «Око бездны». Что-то философское. Имени автора на страницах я так и не отыскал. Даже на титульной.

Когда я уходил, Ксавьер Унсуе глядел на меня, словно на приговоренного к смерти.

Сальвадор Камараса меня не выгнал и не наорал даже. Он сумрачно поглядел на едва различимые под грязью буквы. И велел служанке принести какой-нибудь из плащей пропавшего племянника.

В общем, это была метка Фернандо Камараса.

— Глядите, сеньор, — сказала служанка, печально глядя на меня и протягивая вывернутый наизнанку плащ. — Вот такая же метка. Я сама ее вышивала. Я всегда вышивала на одежде молодого сеньора его инициалы.

Наверное, она любила этого непутевого парня.

— Всегда? — спросил я зачем-то. — А читать-то ты хоть умеешь, а, мастерица?

— Да, сеньор. И читать, и писать. Правда, не очень хорошо…

Я заткнулся. М-да. Странные нравы в доме дожа Картахены. Грамотные служанки — сроду я не видел грамотных служанок.

Впрочем, дети портних тоже редко бывают грамотными…

Я честно поведал насупленному Сальвадору все, кроме странной и мистической истории с книгой. Рассказал о стаях голодных собак, хозяйничающих на свалке. Рассказал, что этот лоскут — единственное, что мне удалось отыскать, да и то случайно. И вскользь заметил, что мне не нравится монастырь на отшибе — надо бы туда наведаться с ротой солдат и пошарить по скитам, по кельям. В храм заглянуть — там наверняка имеется чердак, вон какой свод высоченный.

— Спасибо, — сказал Сальвадор с непонятной мне сдержанностью. — Остальные не сумели найти даже грязного лоскута. — И он выложил передо мной не четыре монеты, а целых двадцать.

— Вам спасибо, — пожав плечами, сказал я. Залпом допил предложенное вино и сгреб монеты в ладонь.

Честно говоря, я чувствовал себя не лучшим образом. Все-таки я замолчал большую и, похоже, очень важную часть рассказа. А я всегда старался делать свою работу хорошо. Но с другой стороны — как рассказать? На месте дожа я бы взашей вытолкал сыскаря, плетущего подобные байки, еще бы и батогами попотчевал.

Словом, все упиралось в единственный вопрос: а верю ли я сам? Верю ли Ксавьеру Унсуе и его невероятному рассказу?

Я думал об этом, возвращаясь домой. Всю дорогу.

Наутро вчерашние россказни старого книгочея уже казались мне чистейшим вздором. Ну, сами посудите — заброшенный монастырь, какая-то загадочная книга, пропавшие люди, ну прям чистейшей воды умбертоэковщина. К тому же трупов никто не видел. Да и стоит ли верить Ксавьеру Унсуе? Он слыл в Картахене человеком неглупым и образованным, но не следовало забывать и о его возрасте. Во всем городе вряд ли сыщется человек старше его. Кто знает, может быть, некогда ясный и цепкий ум стал с годами сдавать? И старый книгочей вдруг обнаружил себя живущим в мире призраков и потусторонних сил, которых никто, кроме него самого, не замечает?

В общем, не усидел я на месте, хотя намеревался отоспаться в своей берлоге и не вставать раньше полудня.

Первым делом я попытался отыскать наемника Унсуе — того самого, которого он якобы посылал в монастырь поискать беспокойную книгу. Это оказалось довольно трудным делом, и преуспел я только к обедне.

Аугустин Муньос — так звали моего героя. Был он малоросл, коренаст, волосат и вшив. Пришлось сморщить свой привередливый нос и некоторое время дышать сквозь зубы. Муньос принадлежал к той породе людей, которым неведомо понятие «завтра». Он жил текущей минутой, а там — хоть трава не расти. Обитал он в сложенном из хвороста шалаше за рынком Эдмундо Флорес, на обширном пустыре. Задворках торговых кварталов, на месте бывшего болотца. Люди посостоятельнее строиться здесь не пожелали — слишком топко, и этот пятачок посреди города облюбовали нищие, попрошайки, калеки — все те, кто познал лишь гримасы судьбы и уже не надеялся дождаться от этой капризной сеньоры приветливой улыбки.

Я знал, что живу небогато, но по сравнению с обитателями Муэрта Фолла я мог чувствовать себя королем. В кармане у меня позвякивало целых четырнадцать монет — наверное, больше, чем у всех обитателей пустыря, вместе взятых.

— Да, — сказал, а точнее, даже не сказал, а проскрипел Аугустин Муньос. Нечистая борода его зашевелилась, и я заметил под волосами розоватый шрам на горле. — Да, старый Ксавьер Унсуе посылал Муньоса к монастырю Эстебан Бланкес. И обещал за это целую горсть медяков. И не обманул, храни его дева Стефания! Аугустин Муньос много лет не пил столько пива сразу, сколько выпил пару дней назад с приятелями…

Мысли Муньоса вращались в основном вокруг пива, и мне стоило немалых трудов вытянуть из него рассказ о самом монастыре.

— Монастырь как монастырь, клянусь девой Стефанией, только безлюдный. Ворота покосились, паутина везде… В храме — пылищи-то, пылищи! Ей-ей, в Селеш Родригес столько пыли не бывает, даже в сезон ветров.

Книга лежала на нижней ступеньке лестницы, прямо в пыли. Что? На обложке? Нет, на обложке пыли не было… А-а-а! Муньос догадался! Если бы на обложке тоже лежала пыль, это означало бы, что книга забыта на лестнице давно, верно? Верно, клянусь девой Стефанией! Нет, Муньос не умеет читать, поэтому не открывал книги. Да ничего особенного не заметил, взял ее под мышку и поковылял к выходу. Нет, все было тихо, даже эхо там какое-то глухое, наверное, из-за пыли. Собаки? Как же, собак там полно, все такие злющие, ровно… ровно… ну, злые, словом. Но у Муньоса был с собой посох, так что собаки боялись приближаться.

Куда потом направился? Да прямо к дому Унсуе и направился. А потом в таверну «Карменчита», там пиво очень дешевое…

Итак, старый книгочей не лгал мне хотя бы в части своего рассказа. Я не видел ни одной причины, по которой Аугустин Муньос стал бы сочинять небылицы, да и вряд ли он был способен сочинить что-либо путное или хотя бы складное. Каждое его слово казалось мне правдой, наблюдением ничем не запятнанной бродячей души.

Аугустин Муньос действительно ходил на днях в монастырь Эстебан Бланкес и действительно принес оттуда какую-то книгу.

Какую-то. Вот это — единственный момент, который прояснить было невозможно. По словам Муньоса, книга была «такая, с закорючками на обложке и толстая, как каравай хлеба, клянусь девой Стефанией».

Ссыпав в подставленную коричневую ладонь Муньоса несколько мелких медяков, я покинул Муэрта Фолла, исполненный сомнений и растерянности.

Еще через некоторое время я переговорил с тремя стариками из припортовых кварталов (там почему-то много долгожителей). Все трое прекрасно помнили темную историю с исчезновением Вернера Шпреедихта — впрочем, я и сам помнил эту историю. Тогда даже бездельники из магистрата некоторое время бегали рысцой и пытались неуклюже выведать подробности пребывания немца в Картахене. Его так и не нашли, как, впрочем, и подробностей.

Один из стариков помнил даже давнее исчезновение рифмоплета из Веракруса — говорил, что целых четыре дня по Картахене расхаживали горластые глашатаи и зазывали знать послушать эту птицу в субботу вечером в гостиницу «Фиеста Кастилья». Кое-кто, говорят, пришел, да только самого рифмоплета в назначенный час разыскать не удалось; старик смутно помнил кое-какие отголоски этого скандала.

Все трое вспомнили и блаженного Хуана Сантаелену и в один голос показали, что умер тот в возрасте не то шестидесяти с чем-то лет, не то пятидесяти с чем-то. Умер тихо и мирно в хижине посреди Муэрта Фолла, упокой небо его невинную душу.

К вечеру из предместья, где был расположен монастырь Эстебан Бланкес, вернулись солдаты. Они обшарили весь пустырь, основательно разворошили свалку, словно грабители хозяйские перины в поисках спрятанных драгоценностей. Нашли останки убитого ножами подростка и труп старика, обглоданный собаками. Они исходили все монастырское подворье вдоль и поперек и не отыскали ничего, кроме пыли. Ничего солдаты не нашли и в кельях, и в скитских башнях, и в трапезной, и в зале храма, и в подземельях храма, и на чердаке храма.

Насчет подземелий, правда, солдаты выражались довольно расплывчато, и я понял, что особенно далеко никто не забирался. Сальвадор Камараса, говорят, имел бледный вид, когда выслушал доклад капитана, но не проронил ни слова.

Ну кто в здравом уме полезет глубоко в подземелья заброшенного монастыря?

Впрочем, пыль все равно рассказала следопытам, что ко входу в подземелья никто давным-давно не приближался. Зато совсем недавно кто-то шастал по храму. Двое людей прошли к лестнице на чердак и поднялись, а еще двое дошли только до лестницы, а затем вернулись и ушли прочь. Первые двое, по словам следопытов, с чердака не спускались. Чердак же остается совершенно пустым, и на нем следов никаких нет. Такое впечатление, что эти двое поднимаются по лестнице и на самом верху растворяются в воздухе.

Следопыты опознали в одной из цепочек следов отпечатки башмаков Фернандо Камараса.

Я думал надо всем этим весь вечер. Лежа одетым поверх постели и уставившись на огонек светильника.

Выходит, это вовсе не собаки. Выходит, стоило мне войти тогда в монастырский храм, и я сам бы все это рассмотрел и распутал. Но что же меня не пустило? Предчувствие?

Что за пугающая тайна прячется в этих древних стенах? Как она связана с книгой, зовущейся «Око бездны»? Что за странное, наконец, и зловещее название для философского трактата?

Во что ты вмешался, Мануэль Мартин Веласкес, сын портнихи и горе-сыскарь? Дыхание каких сил коснулось тебя?

Я снова и снова задавал себе этот вопрос и не заметил, как заснул. Во сне я видел книгу, она сама собой раскрывалась, но я никак не мог прочесть ни единого слова, буквы словно бы расплывались, а потом вдруг из глубины страницы отчетливо проступило чье-то молодое лицо, искаженное не то мукой, не то яростью, и я откуда-то знал, что это лицо поэта Габриэля Роберто Мартинеса, рожденного в Веракрусе и канувшего в небытие на окраине Картахены. Немота одолела меня, и я, не в силах задать вопрос, отчаянно жестикулировал, но Мартинес меня не замечал. А потом вдруг оказалось, что это лицо никакого не поэта, а старого книгочея Ксавьера Унсуе. Книгочей взглянул на меня и отчетливо произнес: «Зло приходит из бездны по грешные души. Покуда существует грех, зло будет приходить».

Я проснулся мокрый как мышь; в окно просачивалась зыбкая полутьма близкого рассвета. Светильник был погашен, и масло наполовину заполняло пузатый стеклянный сосуд.

Светильник не мог погаснуть, пока не выгорело все масло. Значит, кто-то его погасил. Не я же? А Генису запрещено входить в мою берлогу.

Пот прошиб меня вторично, и тут я понял, что ощущаю странный запах — тонкий и чуждый человеческому жилищу. Что-то замешенное на мускусе. Одеревенев от внезапного ужаса, я затаил дыхание; мне казалось, что в комнате я не один, что стоит лишь пошевелиться, и откуда-нибудь из темного угла вырвется нечто и…

Что — «и…» я никак не мог вообразить, и от этого отчаяние мое становилось лишь глубже.

Я успел много раз умереть и воскреснуть, пока тело мое перестало быть средоточием ледяных волн, гуляющих под кожей, а естество мое перестало быть комком полуживотного страха. Рассвет вливался в окна Картахены, и, к счастью, в мое окно он вливался тоже. Берлога моя была пуста — в том смысле, что никого и ничего постороннего в ней не появилось — и захламлена, как обычно. Только след странного запаха да неведомо как погасшая лампа.

«Зло приходит из бездны, — подумал я. — Клянусь девой Стефанией, как сказал бы Аугустин Муньос!»

Я вдруг понял, что частичка моей души принадлежит уже не одному мне. «Око бездны». Зло смотрит из бездны, и недавно оно углядело меня.

Холодная дрожь снова сотрясла мое тело.

Бог мой, да я так невесть чего навыдумываю! Прочь отсюда, прочь из четырех стен, на воздух, на улицу, под утреннее небо…

Я с грохотом ссыпался по лестнице, тревожа соседские сны, и с завистью подумал, что соседям наверняка снится что-нибудь приятное. Прохладный утренний ветерок и какая-то первозданная невинность нарождающегося дня ошеломили меня, и я застыл на булыжной мостовой напротив дома, в котором появился на свет и в котором вырос, словно увидел дом впервые. Восток розовел, и вразнобой щелкали птицы, встречая просыпающееся Солнце.

Если и осталась где-нибудь тьма, то разве что в виде осадка на задворках моей души.

Но я прекрасно знал, что тьма никогда не уходит бесследно и безвозвратно. Особенно из души.

Помощнику Альфонсо Баройя надоело платить мне по полмонеты в день спустя неделю. Что же, сказал я, никто не посмеет заявить, что Мануэль Мартин Веласкес не старался.

Никто и не заявил. Но Торреса мне можно было больше не искать. Как и Фернандо Камараса. Однако история эта все не шла у меня из головы. Ночные кошмары посещали меня еще дважды, но не такие леденящие, как в самый первый раз. Я мало-помалу обретал былое душевное равновесие, хотя что-то внутри меня все-таки переменилось, я это чувствовал.

Не могу сказать, чтобы меня тянуло к монастырю Эстебан Бланкес, но я поклялся, что при случае постараюсь распутать странную загадку с исчезновением людей.

Прошел год. Целый год. Я за это время отследил много неверных жен и мужей, отыскал немало украденных вещей и даже разобрался с убийством помощника Альфонсо Баройя — бедняга ненадолго пережил Сантьяго Торреса, но погиб безо всяких загадочных историй: его зарезали на рынке Эдмундо Флорес за горсть серебряных монет, которую он получил с распространителей масла за неделю торговли. Когда я поймал убийцу — заезжего гастролера из Борита-Фе, — чинуша, заправляющий магистратом, долго тряс мою руку и заверял, что попытается выбить мне регулярное жалованье. Я, естественно, не поверил и оказался совершенно прав. В общем, время шло.

Однажды вечером я обнаружил на своей улице прогуливающегося книгочея Ксавьера Унсуе. Он выглядел таким же старым, седым и бодрым, как и год назад. Только в глазах его появился какой-то нездоровый лихорадочный блеск.

— Веласкес! — воскликнул он, завидев меня. — Я полдня тебя дожидаюсь!

— Что нибудь случилось? — спросил я настороженно.

— Случилось, — мрачно сказал книгочей. — Мы можем где-нибудь поговорить?

— За углом есть вполне пристойная таверна.

— Пристойная? — фыркнул Унсуе, как показалось мне, с легким презрением. — В этом районе разве бывают пристойные заведения?

— Для этого квартала — вполне пристойная, — спокойно парировал я. — Там тебя гарантированно не зарежут в первую же минуту. К тому же там меня знают.

В «Маньяна» меня действительно знали. И даже могли накормить и напоить в кредит, если бывали трудности с монетой. Хорошо, что такие трудности последнее время случались все реже — я слыл удачливым и пронырливым сыскарем, и все больше людей обращались ко мне. Я, если честно, даже стал задумываться о более приличествующем жилье в более приличествующем квартале Картахены.

— Так что же стряслось? — спросил я, когда мы уселись за стол в самом дальнем углу таверны и пригубили первое пиво.

Старик поднял на меня испытующий взгляд. Снова заблестели его глаза, а в паутине глубоких морщин словно бы запутался немой вопрос.

— Скажи-ка, Веласкес, — спросил книгочей немного погодя. — С тобой никаких странностей не происходит? Ну, там, дурные сны или необъяснимые желания… наведаться к Эстебан Бланкес, например. Д?

Я задумался. Сны… Сны бывают, этого не скрыть. А вот необычных желаний я припомнить не смог. Впрочем, я понимал, о чем на самом деле спрашивает книгочей. Печать той самой книги. Он считает, что раз я открывал «Око бездны» — на меня легла некая зловещая печать. И якобы однажды я обнаружу, что не принадлежу сам себе.

— Нет, Ксавьер Унсуе, — ответил я, как мне показалось, вполне искренне. — Я не чувствую над собой проклятия. Что же касается дурных снов — так они всем периодически снятся. Даже праведникам. Это все, что ты хотел услышать?

Книгочей продолжал сверлить меня взглядом. Скорее всего он не поверил, что я ничего особенного в себе не замечаю. Потом угрюмо уставился в полупустую пивную кружку.

— Книгой снова заинтересовались, — сказал он тихо.

Я едва не подскочил на лавке. Неужели пришло время разгадать загадку книги и монастыря? Я ведь поклялся разгадать ее когда-нибудь. Правда, мне совершенно не верилось, что случай подвернется так скоро.

— Кто? — спросил я, подавляя в себе целую бурю противоречивых чувств.

— Рикардо Эчеберья. Студент.

— Как давно?

— Он ходит ко мне уже второй год. Сегодня утром я заметил, что он подходил к полке с монастырскими книгами.

— И это все? — протянул я с сомнением.

— Он дотрагивался до книги. Я видел. Возможно, даже не в первый раз.

— И что ты хочешь от меня?

— Проследи за ним, — шепотом попросил Унсуе. — Я так больше не могу.

— Не можешь чего? — жестко спросил я. — Не можешь молчать, когда твои читатели идут на смерть?

Унсуе враз стал казаться даже не старым — дряхлым.

— Раньше, выходит, мог? — продолжал я. — А, книгочей? Что это с тобой вдруг случилось?

Я понимал, что поступаю жестоко. Но остановиться не мог.

Некоторое время мы просидели в звенящем молчании. Наконец я слегка оттаял.

— Сколько у нас времени? У нас… и у него?

— Не знаю, — все еще шепотом ответил Унсуе. — Думаю, с неделю.

— Где он живет?

— В студенческом приходе Санта-Розалины, невдалеке от собора. Знаешь, где это?

— Знаю, — вздохнул я. — Как, говоришь, его зовут? Родриго Эчеберья?

— Рикардо. Рикардо Эчеберья, — поправил меня книгочей. Впрочем, я прекрасно запомнил имя и с первого раза. Я ведь сыскарь все-таки, а не выживший из ума нищий с Муэрта Фолла.

— Ладно, — отрезал я. — Я займусь этим. Постарайся никуда не отлучаться из своей норы, ты можешь мне понадобиться в любое время.

Я встал и бросил на стол медную монетку.

— И вот еще что, — добавил я несколько мягче. — Прости, что я был с тобой так резок, Ксавьер Унсуе…

Мне показалось, что от меня испуганно отшатнулось что-то огромное и темное. Словно заметило во мне нечто губительное для себя.

М-да. И это называется, я никаких странностей около себя не замечаю.

За неделю я изучил жизнь Рикардо Эчеберья буквально по часам. Чем занимается, куда и когда ходит, когда спит, когда ест — словом, все-все-все. Я не мог не заметить, что ведет он себя не совсем обычно — часто замирает на улицах, словно в задумчивости, а потом вдруг начинает недоуменно вертеть головой, словно не может понять, где находится и как здесь очутился. Знакомые его тоже отметили, что Рикардо последнее время стал рассеян и часто не замечает вопросов, с которыми к нему обращаются. Отец Гонсалио, который преподавал в Санта-Розалине философию, слово Господне и литературу, все это подтвердил и высказал предположение, что юноша просто устал.

Мне так не казалось. Друзей у Рикардо было немного, и, слава Богу, никто из них не знал о природе моих истинных занятий и интересов. Я что-то сочинил им о причинах, по которым якобы разыскиваю Рикардо, и едва успел отделаться от них и затеряться в толпе, когда сам Рикардо показался вдали на улице. Он брел повесив голову в сторону студенческого прихода; брел с северо-востока. Библиотека Ксавьера Унсуе находится именно там.

Я внимательно наблюдал за ним из-за палатки торговца свечами.

Вот на ком печать безысходности видна была с первого взгляда — такой вид бывает у неизлечимо больных.

Я впервые разглядывал Рикардо Эчеберья так близко.

Он миновал ворота прихода, рассеянно кивнул старику привратнику и, прижимая локтем небольшой сверток, направился ко входу в камчой.

Почти сразу же я заметил и Ксавьера Унсуе. Неуклюже пытаясь казаться незамеченным, он шел следом за Рикардо; при этом старый книгочей смешно вытягивал шею и старательно вертел головой. Я поспешил ему навстречу.

Меня он не заметил — я подождал, пока Унсуе пройдет мимо, и легонько дернул его за рукав.

Книгочей вздрогнул и обернулся. Затем облегченно выдохнул:

— Это ты, Веласкес! Как вовремя я на тебя наткнулся!

Я не стал уточнять, кто на кого наткнулся в действительности.

— Эчеберья взял книгу! «Око бездны» сейчас у него! Подумать только, я в первый раз заметил пропажу книги раньше, чем пропажу своего читателя…

Унсуе так исступленно и так громко шептал, что прохожие стали оборачиваться, я потянул его с площади прочь, в тихое место под оливками напротив собора.

— Думаешь, это знак, что он собирается направиться в Эстебан Бланкес? — спросил я, когда уверился, что посторонние уши нас не услышат.

Унсуе взглянул на меня, как на умалишенного.

— Конечно! Зачем еще ему книга?

Я пожал плечами:

— По-моему, в монастырь он мог бы и без книги отправиться. Что-то тут не так…

Книгочей сглотнул; кадык под дряблой кожей на горле дернулся, словно пытался вырваться на свободу.

— Не знаю. Все, кто приходит в Эстебан Бланкес без книги, ничего там не находят. Только пыль и запустение. Думаю, книга позволяет заглянуть туда, куда остальным смертным путь заказан.

— Заглянуть — и остаться там навеки? — саркастически хмыкнул я.

— Как знать, — задумчиво сказал Унсуе. — Возможно, заглянув, и мы не захотели бы вернуться в Картахену.

Я помолчал.

— Ладно, — вздохнул я. — Пойду его отговаривать…

Книгочей вцепился мне в руку:

— Нет!

Я удивленно замер.

— Почему — нет? Он же пропадет! Пропадет, как и все остальные!

Ксавьер Унсуе продолжал держать мой локоть с неожиданной для человека его возраста силой.

— За ним нужно проследить, Веласкес! Пойти в монастырь следом за ним и самим все увидеть. И понять.

Я задумался. В самом деле. Ну, отговорю я сейчас этого одержимого студента, хотя что-то заставляло меня усомниться в успешности подобной попытки. Найдутся ведь другие. Потом. Кто знает, в чьи руки попадет эта книга, когда старый Унсуе умрет?

Действительно, следует разобраться во всем. Я не верил, что книга открывает путь в некий аналог христианского рая, — тогда она не называлась бы «Око бездны» и не внушала бы трепет. И никто не сказал бы мне, что зло глядит из бездны, — даже во сне не сказал бы. Это злая книга. Иначе бы из-за нее не пропадали люди. Возможно, подсмотрев за Рикардо Эчеберья, я сумею понять, как зло опутывает людей и заманивает их в монастырь. И научусь разбивать его оковы.

И тут же взыграла во мне обычная людская мнительность.

Эй, Мануэль Мартин Веласкес! Очнись! Опомнись! Какое зло? Какие оковы? Не выдумывай ерунды и не бери на себя роль того, кто судит — что есть зло, что есть добро. Не твое это дело, ты ищи жуликов и неверных жен да дуй свое пиво в грязных тавернах. Бороться со злом — удел героев.

Да и как его представить и овеществить — зло? Что ты ожидаешь встретить в монастыре? Что или кого? Дьявола с колодой карт? Свору адовых псов, щелкающих зубами? Ты хоть знаешь, что такое настоящее зло?

Нет.

Тогда чего суешься?

Но ведь я поклялся.

Это не имеет значения.

А что тогда, черт побери, имеет значение под этим небом? Что? Серебряные монеты? Так я их уже получил. За ненайденного мною Фернандо Камараса. И за ненайденного мною Сантьяго Торреса. Если изменять собственным клятвам — как себя уважать впоследствии? И как жить, себя не уважая?

— Идет! — потормошил меня Ксавьер Унсуе. — Дева Стефания, он идет!

Я взглянул, стараясь подавить злость на самого себя. Рикардо Эчеберья с тем же свертком под мышкой решительно шагал через площадь прочь от ворот прихода. Шагал быстро и целеустремленно, направляясь вдоль по улице, ведущей к портовому спуску. Оттуда как раз удобно свернуть в сторону дальнего предместья, где расположен монастырь Эстебан Бланкес.

Все. Рассуждать нет времени. Пора действовать. Следить так следить.

И я двинулся следом за студентом. Ксавьер Унсуе остался стоять под оливками, хотя я полагал, что он отправится за мной.

По-моему, он испугался.

Я умею идти за человеком по улицам Картахены и оставаться при этом незаметным. Не спрашивайте как — словами этого не объяснишь, да и не люблю я выдавать свои секреты. Но за Рикардо Эчеберья смог бы прокрасться и полный дилетант: студент шел не оборачиваясь и совершенно не глядя по сторонам. Только иногда зыркал под ноги — но лениво и даже как-то нехотя — и снова, казалось, засыпал на ходу. Странно, но быстрая ходьба вовсе не развеивала впечатление о том, что этот незадачливый парень со свертком под мышкой на ходу дремлет. Наоборот, даже непонятным образом усиливала. Возможно, оттого, что у него двигались только ноги, корпус же и голова и прижатые к телу руки оставались в неподвижности, как у манекена в мастерской моей покойной мамаши.

Мы миновали поворот к порту; как я и ожидал, Эчеберья свернул направо и углубился в кварталы Тортоза Бенито — нескончаемые кривые улочки, двух- и трехэтажные домишки, кое-как слепленные из известняка, глухие заборы и пыльные ветви персиков и олив над заборами. За этими неприступными оградами то и дело взлаивали цепные псы — более удачливые родичи тех, что бродили вечно полуголодными по городской свалке около Эстебан Бланкес. Я иногда обгонял Эчеберья, торопливо минуя многочисленные боковые улочки, дожидался его и снова обгонял. Я кружил вокруг него, словно хищник вокруг ничего не подозревающей добычи.

И все время вспоминал, что пока еще могу его остановить.

К монастырю Эчеберья вышел даже раньше, чем я ожидал. Неутомимый ходок этот студент, а ведь сразу и не скажешь. Я устроился за высокой и наименее смердящей кучей — по-моему, вывезенным строительным мусором — и приготовился наблюдать.

Рикардо Эчеберья вышел из окраинного переулка и стал торопливо спускаться в лощину по извилистой тропе.

Солнце лишь мало-помалу клонилось к отдаленным мусорным кучам на дальнем краю лощины. Только бы этот студент не стал выжидать до ночи, подумал я с неясным напряжением. Торчать здесь в темноте? Нет уж, увольте. Не стану я находиться рядом с Эстебан Бланкес ночью и парню этому не позволю. Возьму за шкирку и отведу в приход, к таким же, как он, обормотам с ветром в голове.

Откуда появились собаки (или волкособаки), я заметить не успел. Просто несколько мусорных куч у тропинки вдруг оказались сплошь под лапами этих тварей. Их было много, десятки, и все они стояли вдоль тропы и молча глядели на Рикардо Эчеберья. Словно почетный караул на торжественном выходе короля в Эскуриале.

Впервые за последние час или два Эчеберья очнулся от своего непонятного оцепенения. Он завертел головой, оглядывая собачий караул, и крепче прижал к себе сверток.

Собаки молчали. Ни рыка, ни лая — могильное и оттого кажущееся зловещим молчание.

Противный и такой знакомый холодок прогулялся по моей спине — впервые за сегодня.

Эчеберья, как мне показалось, на дрожащих ногах шел мимо собак, и они тянулись к нему влажными носами, не издавая ни единого звука. Это было до жути неправильно, неестественно, невозможно — молчаливая стая. Холод, бездонный холод терзал мое тело.

Дыхание бездны.

Эчеберья скрылся за воротами. Собаки внутрь даже не пытались сунуться, покружили у щели и помалу потрусили куда-то в сторону.

Я проворно вскочил и тоже поспешил к воротам. Стая тотчас замерла, повернув головы в мою сторону, и мне вдруг показалось, что это не много существ, а одно — многоголовое и чужое.

Мороз стал злее, но не смог поколебать мою решимость.

Мануэль Мартин Веласкес не отступает от собственных обещаний… По крайней мере пытается в это верить.

Клочья потревоженной паутины шевелились на краях створок. Я разглядел впереди спину Рикардо Эчеберья — студент входил в храм. Меня он не замечал, по сторонам не глядел и ни разу за весь путь от Санта-Розалины не оглянулся.

Мягко и бесшумно я поспешил за ним.

У входа я прислушался — шаги студента раздавались внутри, но еле-еле. Мне казалось, что они должны были звучать громче.

Я заглянул — Эчеберья как раз приближался к лестнице на чердак.

Шаг. Еще шаг. И еще.

Вокруг было тихо и пусто, но это только сильнее било по нервам и подпускало холоду.

И вдруг, когда Эчеберья поднялся на пару ступенек к чердаку, а затем медленно-медленно развернул свой сверток и, словно завороженный колдовским сном, опустил книгу на камень лестницы, я ощутил: что-то мгновенно изменилось в монастыре.

Точнее, в храме.

Еще миг назад там, наверху, было пусто и пыльно.

Теперь — нет. Там появилось что-то. Точнее, не совсем так. Там исчезло все, что являлось просто чердаком над храмом Эстебан Бланкес. Теперь там возникло какое-то другое место, и в этом месте обитало нечто.

Не могу объяснить лучше.

Рикардо Эчеберья, по-прежнему сонный и покорный чужой воле, поднимался по ступеням. Мне мучительно захотелось окликнуть его, остановить, задержать, спасти. Я еще мог это сделать — лестница была достаточно длинная.

Но я промолчал.

И студент беспрепятственно поднялся на самый верх и ступил туда, где раньше был просто чердак, а теперь возникло то самое чужое место.

Не могу сказать, как долго я торчал у храмовых врат, пригвожденный к полу. Наверху было тихо.

А потом Рикардо Эчеберья закричал. Это не был вопль ужаса или испуга. Это был глас обреченности.

Я сам не заметил, как взлетел по лестнице на самый верх. Помню, я очень удивлялся, что сапоги не скользят, словно по льду. Говорят, что лед скользкий.

Все-таки это оставалось похожим на обыкновенный пыльный чердак, но только необъяснимым образом увеличившийся в сотни раз. Зыбкий свет сочился откуда-то сверху, был он слабым и неверным и скорее скрадывал, чем освещал.

Рикардо Эчеберья стоял на коленях чуть впереди меня, метрах в двадцати, и к нему по стылым камням ползло нечто. Нечто бесформенное, похожее на мешок или бурдюк. Оно было таким чужим, что даже не вызывало обычного страха. Оно само было страхом.

Злом из бездны.

Всхлип — всхлип, не крик — примерз у меня к гортани. Я окаменел. Стал таким же камнем, как свод храма, пол чердака. Как монастырские стены. Но я мог видеть — в отличие от настоящего камня.

Когда оно приблизилось к студенту, снаружи еле слышно взвыли собаки. Студент упал — оно стало наползать на него, словно чудовищная, безликая и бесчувственная амеба. И я буквально всем естеством ощутил, что студент исчезает, растворяется в окружающем, теряет сущность. Расстается с душой. Руки его безвольно дергались — слабо-слабо. Скребли камень.

Я не мог представить, что он чувствует. Но я точно знал — Рикардо Эчеберья страдает. Страдает так, что смертному вообразить это невозможно. А потом это бесформенное вдруг отрастило две словно бы руки — могучих и длинных — и стало мять Рикардо Эчеберья, будто пластилиновую куклу. Лепить из его плоти каменную статую. Не знаю, почему каменную, — возможно, потому, что в только что живом человеке не осталось ни капли тепла. Потому и пришло мне в голову такое сравнение.

Несколько выверенных движений — и кукла отброшена в сторону; она, нелепо разведя руки в стороны и изогнувшись, как от непереносимой боли, прыгает по полу и неожиданно встает на ноги. И застывает — это более не человек, это просто статуя, имя которой Боль и Страдание.

Отныне и навсегда.

Я откуда-то точно знал это — навсегда Боль и навсегда Страдание.

А секундой позже я заметил еще кое-что.

Эта статуя не была единственной на внезапно разросшемся чердаке храма Эстебан Бланкес. Их были сотни. А возможно, и тысячи — злу всегда хватает времени. Они стояли как лес, как застывшая толпа, каждый в своей позе, но все носили одно и то же имя.

Боль и Страдание навсегда.

А потом зло взглянуло на меня. Этот взгляд оказался холоднее, чем самый первый сон о бездне.

Я не помню, как оказался снаружи. И понятия не имею, почему бездна меня отпустила, а не превратила в одну из статуэток, замороженных и выпитых до донышка на самом краю вечности. Я валялся меж двух мусорных куч, прижимая к груди проклятую книгу, а мой сапог осторожно обнюхивала тощая черная собака.

Одежда была липкой — снаружи от грязи, изнутри от пота. Руки с книгой тряслись, несмотря на то что я прижимал их к телу. Небо полнилось звездами, чуть в стороне от Картахены висела едва выщербленная луна, заливая зыбким призрачным светом необъятный пустырь и монастырские стены, похожие на клок темноты, упавший с густо-фиолетового неба.

Эстебан Бланкес. Средоточие зла. Которое всегда возвращается, потому что мир полон таких людей, как ты, Мануэль Мартин Веласкес. Который вместо того, чтобы попытаться задержать одурманенного Рикардо Эчеберья, сумел лишь стать свидетелем его гибели. Даже нет, не гибели — гибель это просто шаг за край, в черноту.

Я вдруг остро понял, что такое рай. Не кущи и не пение ангелов, вовсе нет. Рай — это благо черноты, это шанс не превратиться в статую по имени Боль и Страдание, обреченную на вечность подле зла, а возможность просто исчезнуть во мраке.

Ты не дал этого шанса студенту, Мануэль Мартин Веласкес. И покуда существуют такие, как ты, — зло будет возвращаться.

Осознание этой простой истины отозвалось во мне судорожным всхлипом. И одновременно пришло знание. Не обращая внимания на близость собаки, я сел и раскрыл книгу. Сразу на нужной странице.

Ты не можешь прогнать зло. Но отогнать, отогнать на долгое время — можешь.

За жизнь всегда платят жизнью, Мануэль Мартин Веласкес. За страдание — страданием. За предательство — искуплением. Но плата никогда не бывает слишком высокой.

Отгони зло своим именем — отгони как можно на более долгий срок. Чем тверже останется твой дух во время короткого пути к монастырскому храму и крутой лестнице, тем дольше книга будет дремать на полке какого-нибудь книгочея. Пусть ноги слабеют и оскальзываются на мусоре, зато у тебя достанет сил ни разу не оглянуться и не замедлить шаг.

И пусть безмолвный собачий караул будет тому свидетелем — ты ни разу не оглянешься на этом пути.

Вскоре после рассвета через пустырь-свалку проковыляли два человека. Старый книгочей Ксавьер Унсуе и нищий, которого звали Аугустин Муньос. Они направлялись к монастырю.

— Что-то собак не видно, — озабоченно пробормотал книгочей. — Ты же говорил, что тут пропасть собак!

— Не видно, и к лучшему, клянусь девой Стефанией, — беспечно ответил Муньос, при каждом шаге вдавливая в мусор пятку отполированного сотнями рук посоха — обычной деревянной палки. — Никогда мне эти твари не нравились!

Аугустин Муньос предавался мечтам. О том, как он сейчас вынесет из этого странного, но ничуть не опасного места книгу, отдаст ее простофиле-книгочею, получит несколько монеток… А у «Карменчиты», где очень дешевое пиво, уже с нетерпением поджидают приятели по Муэрта Фолла…

Наконец виляющая тропинка привела их к обветшавшим воротам.

— Никого! — с отчетливым удовлетворением объявил Аугустин Муньос. — Я быстро! Да не трясись ты, я тут много раз бывал.

Книгочей неуверенно кивнул. Он до последней минуты надеялся, что по дороге встретит Веласкеса и Эчеберью. Он и сейчас еще продолжал надеяться.

Муньос скользнул в щель между створками и, постукивая посохом о вымощенное камнями монастырское подворье, поковылял ко входу в храм. Вход почему-то напомнил Ксавьеру Унсуе ненасытную пасть, Врата Ругиана из книги Айтора Вилларойя «Предел невозможного».

Книгочей вздрогнул от собственных мыслей. Слишком уж зловещим получилось сравнение. А потом он вдруг заметил: вид храма как-то неуловимо изменился. И старый камень поднимающихся к небу голов будто бы посветлел. И кресты вроде бы стали поблескивать на солнце.

Да и покрытые лишайником стены вдруг стали казаться чуть ли не празднично-нарядными.

Ксавьер Унсуе медленно-медленно, по-стариковски подволакивая ноги, вошел на монастырское подворье. К входу в храм он не стал приближаться. Почему-то его потянуло на зады, за храм, к дальней из скитских башен.

Он шел долго, недоверчиво прислушиваясь к собственным ощущениям. Под ногами сухо похрустывала мелкая каменная крошка.

За храмом Ксавьер Унсуе обернулся и еще раз поглядел на изменившееся сердце монастыря Эстебан Бланкес. На храм в центре подворья.

И вдруг понял, что изменилось.

Голов у храма теперь было не семь, а восемь. Маленькая, всего по пояс, башенка из кремового камня возносила на уровень человеческой груди такой же маленький купол, увенчанный алонсовским крестом. Отчего-то Ксавьеру Унсуе подумалось, что она очень похожа на молодой древесный побег, который со временем вырастет и потемнеет.

Но эта мысль мелькнула и исчезла, едва старый книгочей увидел под маленьким куполом ослепительно белую надпись — еще ослепительно белую, не успевшую потемнеть от времени, как на других, уже выросших головах храма Эстебан Бланкес.

Три слова. Имя.

Мануэль Мартин Веласкес.

— Эй, книгочей! — закричал от входа в храм Аугустин Муньос. — Ты где? Получай свою книгу!

Но Ксавьер Унсуе не услышал этого зова. Прижав руки к сердцу, он медленно осел на древние камни монастырского подворья и мертвыми невидящими глазами вперился в небо над окраиной Картахены.




Загрузка...