Чужой в незнакомом городе

Спина мадам Шатэн

Муж ее отправился в Бейрут. Ясно, что нормальный артист не полетит к богу на рога — в Бейрут с медикаментами и одеялами для якобы не имеющих оных, бейрутских детей. Дело это, — развозка мешков, — впору скромным служащим «Красного креста». Вдохновенному Анакреону, каким ее муж всегда себя представлял, что же мешки-то таскать. Если исключить дипломатов (эти вынуждены жить в некомфортабельной стране поневоле, служба…), отправляющиеся в гиблые для западного человека широты индивидумы обыкновенно ищут прибыли. Нет — нет, не какой-нибудь вульгарной, денежной, ту следует искать в здании Биржи, но особый. Отвозя аборигенам ненужный в Париже хлам, как-то: состарившиеся медикаменты, старые одеяла, свитера, куртки, полотенца или мясо, пролежавшее год в морозильниках, отважные сорви-головы возвращаются в CRN.

Что такое CRN? О, CRN стоит всех сокровищ мира, камрады! О CRN грезят, за него дерутся в муках, среди страстей и крови лучшие люди планеты. Его невозможно потрогать руками или лизнуть языком, но на нашей планете, тот кто имеет CRN даже лишь только десять процентов, может сделать миллионы щелчком пальцев. Небрежно. Он может добиться любой должности. Любой женщины. CRN — изобретено разумеется, американцами, и расшифровывается как «Coefficient of Recognition of the Name» — степень известности имени. Вы думаете Президент Соединенных Штатов Америки имеет 100% CRN? Ну нет! Даже Джизус Крайст не имеет ста. Никто не имеет ста. У Президента Картера был CRN 33%. У Фараона Рейгана — 46%: Голивудские супер-актеры и супер-актрисы обходятся кто двадцатью двумя, кто семнадцатью.

У ее мужа Жан Шатэн коэффициента вообще не было. Ну может быть легчайший, местный, только в пределах Франции, какие-нибудь жидкие франко-проценты. Потому, найдя себе в опасной близости к пятидесяти годам, певец Жан Шатэн полетел в неудобном транспортном самолете, в спину ему врезались ящики с аспирином; по ногам ударили сумки с телеоборудованием, устремился на Восток, добывать себе CRN. Его агент сумел договориться с другом лицейских лет — Президентом Антэнн-В[9], и тот послал в Бейрут экип из трех человек (все трое алжирские арабы), снимать подвиги Жана Шатэна на бейрутской земле, где CRN валяется под ногами и пропитывает воздух.

В начале все шло хорошо. Люди его агента подсуетились, — собрали в аэропорту небольшую кучку детей. Дети femmes de menages[10] из нескольких неэвакуировавшихся посольств арабских стран, дети горничных из отеля, — набралось с полсотни душ. (Вообще-то умный телеэкип[11] может представить пятерых как толпу в пять тысяч, если он умный телеэкип.) Жан Шатэн, вдохновенный, изможденное лицо, (седая шевелюра, кожаная куртка, платок вокруг горла, — раздал детям комплекты, — каждому коробочку с аспирином и одеяло. Мы увидели его в Париже, в Новостях Антэнн-В в течение пяти минут. (Президент Антэнн-В не только сидел в одном классе с агентом Жана Шатэна, его дочь была замужем за сыном брата Жана Шатэна). Комментарий трогательный и красивый, однако уступал визуальному имиджу. Певец Жан Шатэн, вложив одеяло в руки маленькой крошки с серьгами виде полумесяца, прижал ребенка к щеке, и из глаза певца выкатилась слеза. В его краткой, взволнованной речи, хорошо отрепетированной до того как стать исполнителем хрипловатых монотонных баллад, Жан Шатэн был актером, прозвучали «solidarity», «care», «aid»[12], — все трогательные слова, что звучат обыкновенно в таких случаях. Закончи речь, Жан Шатэн взял гитару. Гитара его звучала в Бейруте (увы, я должен это констатировать), так же бездарно, как и в Париже. В нескольких вечерних газетах появились фотографии «Певец Жан Шатэн раздает детям Бейрута…» — плечо кожаной куртки Шатэна, нос, пятно глаза…

Неизвестно, насколько повысился CRN ее мужа за эти пять минут в восемь часов вечера на Антэнн-В, пять минут наполненные раздачей аспирина с одеялами и дерганием струн. На мой взгляд, вся их затея удалась бы эффективнее, если бы они выбрали другую группу детей. Те, которых мы увидели, были слишком пухлощекие и веселые. Изможденность Жана Шатэна, его средиземноморская мрачная уксусность кожи и взгляда (maigre-vinaigre[13]… Я предполагаю, что мрачна брюнетистость большинства французских мужчин объясняется многолетним воздействием красного вина на их внутренности), резко контрастировала с откормленными щечками и двойными подбородками девочек и гаврошей Бейрута. Впечатление было такое, что эти дети принесли Жану Шатэну одеяла и аспирин, дабы он согрелся, — бедняга maigrichon[14], и остановил лихорадку аспирином… Трудно судить, что бы случилось с CRN Жана Шатэна, каких цифр он достиг бы, если бы поездка развивалась нормальным образом. Однако она неожиданно развилась ненормальным. Через сутки, в восемь вечера следующего дня Антэнн-В объявила, что Жан Шатэн исчез из отеля.

Сознаюсь, в начале я подумал, что это подстроенный паблисити трюк. «Га-га-га, — смеялись мы с моим соседом по лестничной площадке, старым прокуренным коммунистом Аленом Ратье, и вышучивали исчезновение. — Кому на хуй нужен бездарный певец…» Вернется, загулял с девочками. Жена коллеги Алена по РТТ[15] убирает у Шатэнов квартиру, так что мы с Аленом знаем: игнорируя жену, любит Жан Шатэн молоденьких пёзд. У оставшихся в Ливане немногих иностранцев у всех тонкие нервы. Сколько раз уже подымали там панику из-за ничего. Из-за того что майор войск ООН задержался в постели горячей «ханум» и не явился спать в свой режимент. Из-за того, что журналист запил в горах с командиром христианской милиции, а другой журналист накурился гашиша до полусмерти с командиром шиитской милиции в тех же горах, но в соседней долине… «Долины у них там, как у нас улицы. Мы с тобой, представь, Эдуар, — предположим, — христиане, держим нашу долину — рю дэ Тюренн, а шииты — держат рю Вьель дю Тампль», — объяснил мне Ален. Похохотав, мы разошлись[16]. Он, надвинув кепочку на брови, стал спускаться с нашей горы в нашу долину. Четыре пустые бутылки «Бьен Веню» в корзинке.

Однако Жан Шатэн не появился в отеле и через сутки. И еще через сутки не появился. Прибывший вместе с ним в Бейрут телеэкип Антэнн-В ввиду исчезновения объекта передал в Париж несколько пейзажных зарисовок бейрутских развалин со следами пуль, дал нам рассмотреть подробно, что лежит на лотках уличных торговцев, продемонстрировал несколько плачущих неизвестно по какому поводу женщин. Но «зиро» Жана Шатэна. Как и не было певца.

Потом пришла эта кассета. Жан Шатэн на фоне портрета имама Хомейни, знамя исламской организации «Фу дэ Дье»[17] по правую руку. «Франсэ, франсэз, мсье ле Президент, мсье Премьер Министр…» Голос певца звучал глухо, потерял привычную хриплость. Не то его лишили любимых сигарет «Житан», не то любимого аперитива, но голос был неузнаваемым.

«Хм, — Ален Ратье вынул из угла рта окурок, что бывает с ним крайне редко. — Мэк похудел, но выглядит свежее.» И высказал предположение, что «Фу дэ Дье», как и подобает исламской организации, алкоголя у себя не держат. Потому впервые за полстолетия, Жан Шатэн не проглотил и капли алкоголя в целую неделю.

После показа кассеты впервые предстала перед нами она. Его жена. Никто до этого во всей Франции, я думаю, даже и не подозревал, что у него есть жена. Да и вообще, что людям делать больше нечего, интересоваться плохоизвестным певцом. Мы с Аленом знали его жизнь лучше других, изнутри, благодаря коллеге из РТТ. Случайно.

Жена его, обещающая стать вдовой («Фу дэ Дье», сказал Жан Шатэн, угрохают его, если Франция немедленно не прекратит поставь оружия Ираку) оказалась маленькой некрасивой мадам с испуганным лицом и двумя резкими, спускающимися от носа ко рту морщинами. Грязные, или просто-напросто жиденькие волосы собраны сзади в пучок. «Большое горе, — сказала она, — постигло нашу семью. (Показали семью, — двух жопастых подростков, мальчика и девочку, и собаку.) Мои дети остались без отца. Я обращаюсь к Правительству Президенту лично с просьбой матери и жены. Сделайте все возможное, мсье, чтобы муж и отец вернулся в семью…» Голос ее задрожал. )

«Как вы себе представляете вмешательство Правительства в освобождение вашего мужа?» — спросил комментатор. '

«Франция должна прекратить поставку оружия Ираку», — сказала она просто.

Комментатор, тронутый ее простотой, заметил однако: «Вы безусловно знаете, мадам Шатэн, что Францию связывает с Ираком многолетнее сотрудничество и союзничество. Разорвать дружбу с государством ради…» — он замялся.

«… ради того чтобы вернуть детям отца», — подсказала она так скорбно и выигрышно и красиво, без фальши, что я понял — вот женщина на моих глазах сейчас выдула одним махом отличный CRN. Так вздымают высоко к лимиту могучие легкие ковбоев уровень аппарата для измерения объема грудной клетки на американских сельскохозяйственных выставках. Она сделала себе мгновенно CRN, какого ее муж не смог добиться за двадцать с лишним лет дерганья струн. «Star is born»[18]. Алена Ратье, увы, не было рядом, и некому было засвидетельствовать, что я отметил новую телезвезду в первое же ее появление на экране.

Не только я заметил рождение звезды. Назавтра все утренние газеты опубликовали ее фото. Скорбное треугольником личико размером с кулачок, пучочек волос, покатые плечи под кожаной курткой. «Ради того чтобы вернуть детям отца!» кричали заголовки «Фигаро» и «Ле Монд». Обыкновенно расходящиеся во взглядах и правые и левые газеты одинаково влюбились в мадам Шатэн с ее обезоруживающей новой формулой французской внешней политики. «Мяч находится на поле Правительства. Мы ждем от Правительства ответа.» — заключили эдиториалисты. Ни одна газета не обвинила ее муженька Жана Шатэна в детской безответственности. Ни один журналист не задумался над вопросом, зачем Шатэн поперся в Бейрут, где в свое время погибли десятки французских солдат и откуда благоразумно убралось французское посольство. В Бейрут, где никто не знает, какой CRN у Жана Шатэна. «Фу дэ Дье» скорее всего по наводке людей отмечающих паспорта в аэропорту захватила Шатэна, думая что захватывают большого человека, Элвиса Престли французской песни, что французское правительство не устоит, сломается под напором общественного мнения.

Скептики, мы с Аленом Ратье, всовывая ключи в замочные скважины дверей, обернулись, посовещались и пришли к выводу, что абсурдно ожидать, чтобы французское правительство сменило свою внешнюю политику ради освобождения от «бесплатного курса лечения алкоголизма», как ехидно выразился Ален, шевеля окурком, третьестепенного певца. Звезды телевидения ярко вспыхивают, но мгновенно угасают. Мы решили, что супруги Шатэн, их дети и собака скоро исчезнут, убитые еще более свежими звездами.

Поначалу так и случилось. Мадам Шатэн продолжали еще приглашать на мелкие каналы, где она неизменно произносила фразу: «Ради того чтобы вернуть детям отца». Однако новая вспышка активности «Фу дэ Дье» отвлекла нас от семьи Шатэн. «Фу…» украли сразу же двух французских граждан, один был назван «дипломатом», другой — «исследователем SNRS», засняли их подобно Шатэну, на фоне Имама и их видео-упражнения были продемонстрированы по Антэнн-В. Мы с Аленом отметили, что «Фу» научились обращаться с камерой. Внимание прессы естественно переместилось на свежие, сразу две свежие жертвы. У «дипломата» и «исследователя» тоже были жены и собаки, но мы с Аленом пришли к выводу, что они уступают мадам Шатэн во всем. Очевидно у нее был специальный талант — выглядеть очень жертвой,

Одновременно «Фу дэ Дье», очевидно имевшие какие-то просьбы к советскому правительству, захватили в том же Бейруте четверых русских. Может быть потому, что русские отказались просить что-либо у своего правительства глядя в видеокамеру, или же по причине того, что «Фу» терпели французов, но не выносили русских, «фу» застрелили одного русского для примера. КГБ равнодушно украло родственника лидера «Фу дэ Дье» в горах. Отрезав родственнику секс, люди КГБ затолкали секс ему в рот и родственник был застрелен пулей в лоб. Труп был выброшен на бейрутской улице. (То-есть на мужской вопрос последовал мужской ответ). На следующий день трое советских были доставлены на то место, откуда их взяли. Чистенькие и живые. «Русские еще более „фу“ чем „фу дэ Дье“», заметил Ален. Но был вынужден согласиться, что подобное нецивилизованное поведение эффективно в условиях Бейрута. «Надеюсь, что русские вначале убили его, а уж потом занялись его сексом», добавил Ален.

Франция стала забывать мадам Шатэн. Однажды, включив теле, я остолбенел. Мадам Шатэн в окружении бородатых разбойников с автоматами давала интервью в лобби разрушенного отеля в Бейруте. Она сидела в своей кожанке, безплечая, постное личико, никакого мэйкапа, только платочек прибавился, на диване вместе со зверюгами в хаки-куртках, и к ней тянули микрофоны все оказавшиеся в этот момент в Бейруте журналисты. Она сказала (голос грустный и вдовий), что ищет прямых контактов с «Фу дэ Дье», у которых у самих наверняка есть дети, и они не могут, как ей кажется, остаться равнодушны к плачу детей, ожидающих отца. Что она отчаялась дождаться конкретных мер от Правительства и потому вот, одев мусульманский платочек, прилетела в Бейрут. Средства ее выражения были намеренно скудны, как рацион питания рядового гражданина в период войны, но эта кажущаяся бедность образов: дети, жена, отец Дье, Фу дэ Дье, — действовала безотказно. Фу дэ Дье в этот раз выглядели гуманнее нашего правительства, раз они согласились встретиться с нею через посредников и даже согласились передать Шатэну письма от детей. У телезрителей, у меня сладко заныло сердце, в момент когда камера отклонилась как бы случайно от цели — лица мадам Шатэн, и в кадр попал автомат Калашникова, его держал на колене, дулом вверх, — сосед мадам Шатэн. Покончив с автоматом, камера облизала большой нос и шоколадные очи шиита из организации «Амаль», «Амалевцы» взялись охранять мадам Шатэн во время пребывания ее в Бейруте. У нашего правительства — его средства понимания мира и работы с миром, — секретарши, циркуляры, письма, ординаторы, заседания, а у этих ребят из «Амаль», — инстинкт, и только… Потому они раньше поняли, кто такая Шанталь Шатэн. И решили к ней примкнуть, Потому что, когда ты примыкаешь к сильному человеку раньше других, то тебе достаются всякие выгоды. Какие? Я уверен, что они понятия не имели какие, но как мудрые восточные люди, следуя инстинкту перешли на сторону некрасивой женщины в платочке и кожанке. Многие люди занимают в этом мире не свои места. Только случайно выяснились способности мадам Шатэн. В нормальных обстоятельствах у мадам не было доступа на теле.

Как сочно выразился Ален Ратье, я вызвал его на площадку обменяться мнениями, — «она крепко врезала правительству по яйцам». И мы оба сошлись во мнениях, — старый коммунист и я, — мадам Шатэн наслаждается телевниманием. Не так, знаете, глупо хихикает от удовольствия, но наслаждается, как привыкшая к суровой сдержанной жизни монахиня наслаждается оргией. В интервью из Бейрута нам впервые сообщили профессию мадам Шатэн. Она оказалась инспектором министерства финансов. Стало ясно, что постность физиономии у нее профессиональная привычка. Вы видели буйно-красивых и рвущих поводья женщин-кобылиц в бухгалтериях или в министерствах финансов? Мы с Аленом Ратье не видели.

Пятьдесят пять миллионов следили теперь за историей Шатэнов. И время от времени подключались пятьдесят шесть в United Kingdom и еще шестьдесят в Republique Federal Allernagne. Не считая всяких мелких стран, — где пять, где шесть миллионов, так что сотни две миллионов знали о проблемах Шатэнов. Вот это CRN: Ален и я, мы выпили три бутылки «Божоле», оспаривая цифры. Ален считал, что мадам Шатэн достигла всех 70%, я, куда более осторожный, предположил, что она добралась до 40%.

«На »Часе Правды»[19]— четыре вопроса Премьер-Министру прямо или косвенно касались «Французского заложника», так его теперь все чаще стали называть, — Жана Шатэна. Перед каждым выпуском «Новостей» Антэнн-В появлялся теперь большой портрет певца с цифрой под ним. Цифра указывала количество дней, проведенных им в плену, 149….187…. Шаталь Шатэн появлялась теперь на всех без исключения программах. Истина интуитивно постигнутая шиитами «Амаля» раньше всех, наконец была постигнута и лидерами политических партий во Франции, — эта женщина обладала способностью вызывать всеобщее универсальное сочувствие. Ей не нужно было притворяться miserable[20], она всегда была miserable и может быть еще более miserable была она, когда Жан Шатэн пел свои козлиные мелодии на земле Франции, а не сидел на строгой безалкогольной диэте в бейрутском подвале.

«Ты понимаешь, Эдуар, — сказал Ален, посасывая давно потухший окурок, без посасывания окурка он не мог размышлять, не получалось, — не ему сочувствуют массы, но ей. Не он главный в этой истории. Она. Мадам. Она выглядит так хуево… Низкорослая, зубы желтые, морщины, волосы немытые, вестон обшарпанный, какие-то ботики, такие моя покойная grande-mere не одела бы, до того убоги… Никто ей не завидует. Даже самый захудалый обитатель демократии. Ее всем жалко. Вот где секрет. А на Жана Шатэна массам положить.»

В демократии Президент обязан прислушиваться к процессам, происходящим в обществе. Президент пригласил мадам Шатэн на завтрак. Новообразованная non-profit организация «Общество защиты Жана Шатэна» повесила над Сеной, прикрепив их к сваям моста Александра III-го, два больших портрета Жана Шатэна. Бизнэсмэн Бернар Тапи нанял на двое суток дирижабль, провезший в небе над Францией лозунг «Свободу Жану Шатэну!» Под давлением общественности представитель министерства Иностранных дел был вынужден приоткрыть один угол таинственности, обыкновенно прикрывающей деятельность его министерства. «Мы ведем с представителями „Фу дэ Дье“ переговоры по освобождению Жана Шатэна. Есть надежда на то что „Французский Заложник“ может быть будет праздновать Рождество в кругу семьи.» В ответ на упрек журналиста «Жюрналь дэ Диманш» что правительство отступило таким образом от своего собственно: принципа — «Никаких переговоров с террористами!», представитель министерства строго заметил: «Соображения гуманитарного порядка как это и следовало ожидать от администрации с такими сильными гуманистическими традициями, каковой является французская администрация, заставили нас предпочесть принцип „вернуть детям отца“, — строгому соблюдению международных обязательств. Вы не можете обвинить правительство в такого рода слабости.»

Следовавший за выступлением представителя министерства комментарий мадам Шатэн был полон словесного удовольствия по поводу, того, что детям будет возвращен отец, однако никогда не улыбающееся личико мадам Шатэн показалось нам с Аленом желтее и несчастливее, чем обычно.

«Ален! — воскликнул я, мы сидели перед его теле, — я все понял об этой даме. Она не хочет освобождения этого говнюка, ее мужа. Может быть вначале, когда только ввязалась в эту историю, хотела, но сейчас — не хочет. Вот что! О ней тотчас забудут, перестанут приглашать на теле, и из звезды телевидения, в какую она превратилась за эти 269 дней, пока ее муженек сидит в бейрутском подвале или ливанских горах, она превратится опять в некрасивую, средних лет Золушку министерства финансов. И это ей невыносимо.»

Ален отметил с восхищением, что я очень malin[21], хотя и не настолько malin, как Селин (Ален с большим основанием может считаться членом «селиновской» партии, чем ФКП, он поклоняется Селину как идолу), и согласился, что скорее всего так и обстоит дело. И что он надеется, что «Фу дэ Дье» не выпустят так просто ее «emmerdeur»[22] мужа. Потому как ему, Алену, мадам Шатэн кажется работящей, хорошей женщиной, которая тянет на себе груз семьи, пока ее «con»[23] — муж воображает себя певцом и актером. Пусть она попользуется еще чуть-чуть популярностью. «В конце-концов, Эдуард, она ни у кого не отнимает travail[24], имеет лишь известность в чистом виде…»

«Чистого CRN не бывает», возразил я. «Она может сейчас сняться, если захочет, в каком угодно паблисити, ей заплатят гигантские деньги…»

«Это betise[25], Эдуард, — рассердился Ален неожиданно. — В каком паблисити она может сняться? С ее физиономией?»

В любом. Вплоть до паблисити, прославляющем. качество «Миражей». Почему нет? Она в платочке стоит у колеса, и текст что-нибудь вроде… Дабы защитить вашу семью от потери отца, вашей стране нужен такой самолет как «Мираж»… Я видел в Соединенных Штатах однажды в газетах: оружейный магазин рекламировал свои револьверы и митральезы оригинальным образом: цифра годового страхования, четырехзначная, жирно перечеркнута и надпись гласит: «Наш Смит энд Вэссон застрахуют вашу жизнь куда вернее и за куда меньшую сумму!» А, Ален! Мадам Шатэн может рекламировать митральез, предположим: «Если бы у моего мужа, когда его автомобиль остановили на авеню Абдель Насэр похитители, оказалась в руках эта митральез, „Фу дэ Дье“ не смогли бы захватить его!»

Ален сказал, что мое мнение о том, что все человечество состоит из salopes[26] — ошибочно, что не отдельные индивидуумы гнилые, как я себе это представляю, но общественная система гнилая. Система подлая, а нс массы. Я презрительно ухмыльнулся, но спорить не стал, ибо как продемонстрировал опыт, наши с ним споры ведут к ссорам. Встречаясь после ссоры на лестнице, мы несколько дней не здороваемся.

«Фу дэ Дье» не выпустили певца, но прислали новую кассету. Великолепного качества. Забыв о своем предыдущем требовании, чтобы Франция прекратила поставки оружия Ираку, они теперь возжелали выпуска из тюрьмы пяти родственников шефа своей организации и публичного извинения Франции перед этими пятью. Жан Шатэн беспокойно зачитал требования «Фу дэ Дье», издал несколько всхлипываний, посмотрел на нас с Аленом умоляюще и сложил перед собой руки самым натуральным исламским образом.

«Ха-га, — осклабился Ален одним углом рта, другим зажимая окурок, — извинения арабы никогда не дождутся. За всю свою историю, Франция никогда ни перед кем не извинялась. Даже перед своими гражданами, не говоря уже о чужих. Какая хуйня!» — Он неодобрительно покачал седой головой. «Сидя в своих развалинах или горах, где они там сидят, эти „Фу дэ Дье“, Эдуард, они сделались действительно FOH»[27].

Правительство, как и предсказал Ален, ответило на появление отличной кассеты молчанием.

Шанталь Шатэн ответила на молчание правительства появлением в президиуме объединенного съезда оппозиционных партий. Ее приветствовали стоя! В момент ее выхода к трибуне для произнесения речи, двух журналистов сбили с ног, произошли серьезные беспорядки у входа в помещение, где происходил съезд, и в результате несколько человек были отправлены в госпиталь. «Я потеряла всякую надежду… У меня нет больше веры в то, что мой муж возвратится в семью, детям будет возвращен отец… при существующем правительстве… Я призываю всех матерей, всех у кого есть дети, для кого семья не пустое слово… голосовать за кандидатов оппозиции.»

И мадам Шатэн, скорбно сгорбив плечи, сошла с трибуны.

Она однако не вернулась, как того ожидали все телезрители Франции, на свое место за столом президиума, но сошла со сцены и по проходу стала удаляться из зала. Был ли этот трюк приготовлен или нет, но экип Антэнн-В (я и Ален отдаем Антэнн-В предпочтение) снял весь ее проход и выбежав вслед за нею на улицу проследовал вместе с нею до самого ее невзрачного автомобильчика. Только спина, но какая! Грустная сгорбленная спина, красноречивая спина, покатые плечи, хвостик волос с воткнутой в волосы невзрачной гребенкой. Четыре минуты без комментариев.

«Гениально! Жениаль!», вопил Ален, по-настоящему возбудившись. Для его пятидесяти шести лет и темперамента скептика, такое возбуждение, — вещь исключительно редкая. За три года соседства я его таким никогда не видел.

«Да, — согласился я. — Гениально! Чистая работа. Жульничество высшего класса! Половина „франсэз“[28], я предполагаю, расплакалась. И треть „франсэ“[29]… Или у мадам гениальный советник, или у нее самой редкостно гениальные мозги.»

«Ты монстр, Эдуард, правда…» — Ален поморщился. Все же зная его, я понял что он застеснялся своего энтузиазма. Правда и то, что среди кандидатов оппозиции, за каковых нас призывала голосовать мадам Шатэн, часть принадлежала к компартии Франции. Оправившись, свернув новую цигарку, он тихо задал вопрос, может быть самому себе: «Слушай, ты думаешь ее использовали?»

«Я знаю еще меньше тебя, Аленчик. Это ты — настоящий француз, я же — адаптированный…» Я называю его «Аленчик», всегда, когда не хочу с ним ссориться. Ему же нравится это «чик» приплюсованное к его имени. «Я так понимаю, Аленчик, и ее использовали, и она их использует. Разумеется лучше бы плохой певец вернулся во Францию, пусть ни жена, ни толстозадые дети в нем, на мой взгляд, не нуждаются. Тебе же лично мэк из РТТ говорил, что он „эммердэр“, что любит молоденьких девочек и что его отцовство заключалось в оплодотворении мадам Шатэн… Беспринципность же всей этой истории…»

«Да-да, Эдуар, — забормотал Ален, задымив, — история беспринципная.» — Кажется ему все еще было стыдно за свой энтузиазм… или сентиментальность.

«… заключается в том на мой взгляд, что мадам Шатэн не может противостоять искушениям тщеславия. Оппозиционные партии не могут противостоять искушению использовать мадам Шатэн и ее тщеславие. Правительство упустило возможность использовать тщеславие мадам Шатэн и приобрело в ее лице могущественного врага… „Фу да Дье“, сидя в далеком Бейруте прекрасно разбираются однако в этом наборе тщеславий и дергая за нужные используют их для своих бейрутских целей. Но главная и первая беспринципность в цепи — визит Жана Шатэна в Бейрут. Кретин отправился в Бейрут не соображая, что он делает, движимый желанием поправить свою катящуюся под уклон карьеру. Если бы он был нашим шпионом на Ближнем Востоке, нашим солдатом… тогда стоило… тогда стоило бы за него драться. Но он прилетел в эту западню по дурости, преследуя личные корыстные цели. Появиться в новостях на теле благородным героем с одеялами желал — омолодить свой имидж. Вот пусть он один, сам и выпутывается! Почему он…как бы это выразиться… не возложит на свои плечи всю ответственность? Почему он, как подобает мужчине не сожмет зубы и не попытается сам расхлебать свою ситуацию? Ведь мы его в Бейрут не посылали. Почему Франция должна изменять своим союзникам и друзьям дабы заполучить в Париж этого ничтожного „con“? Он думал о Франции, отправляясь с никому не нужными одеялами в Бейрут, где только и ждут таких кретинов, где уже смеются над нами, над западными людьми… Какие немужчины, какие жалкие трусы эти западные люди, — так они думают…»

Ален все кивал, но в этот момент в нем проснулся коммунист. «Послушай, Эдуар… Это я тебе сказал, что он говнюк, Шатэн. И я повторяю, что он говнюк. Но умирать за Французскую Республику в восьмидесятые годы 20-го века, когда всем все равно, — удовольствие небольшое. Представь себе, он там сидит в подземелье, прикованный наручниками к радиатору, и готовясь умереть, представляет себе, как спускается теплый летний вечер на бульвар Сэнт-Жэрмэн… Как отправляются в рестораны пары, как к ночи разбредаются в постели с хорошенькими грудастыми девочками его более удачливые коллеги: Митчелл, Гинзбург, Джонни[30]…» «Но нет! — орет Шатэн. — Я не желаю умирать за Французскую республику в то время как другие за нее не умирают!»

«Зачем ему умирать за Французскую Республику, Ален? Пусть умрет за себя. Неужели ему не стыдно выглядеть перед всей страной жалким трусом — просителем, покорно читая написанный его тюремщиками текст. Да обыкновенный вор из тюрьмы Сантэ имеет больше гордости и чувства чести. Под прикрытием ядерного щита западные мужчины разучились быть мужчинами. А „Фу дэ Дье“ не разучились. Посмотри, как они себя ведут на наших процессах, Ален. Я не сочувствую их целям, но я сочувствую их поведению. Они, из слаборазвитых стран, еще дорожат своей честью. Они редко раскалываются. Ты видел, с каким презрением глядел Абдалла на своих судей?»

Через три недели оппозиция пришла к власти. Zondages[31]приписали это обстоятельство, как всегда, состоянию экономики. Мы с Аденом приписали эту победу спине мадам Шатэн. Телезритель голосовал за ее понурую спину жертвы. Сочувствуя ей и может быть отождествляя себя с нею.

Через еще два недели «Отаж Франсэ Жан Шатэн» был высажен на той же авеню Абдель Насэр в Бейруте, на которой его в свое время схватили. Через сутки Новый Премьер Министр встречал его в аэропорту Буржэ. Вместе с детьми Шатэна, собачкой и мадам Шатэн в кожаной куртке. Выглядела она ужасно. Может быть заболела. Впоследствии оказалось, что это было последнее появление мадам Шатэн перед телезрителями.

Через год, в РТТ, где Ален работает, ему сообщили, что Шатэны развелись. Но ни теле ни прессу это событие уже не заинтересовало.