Глава 16. Разведенец

Небольшую заметку о неожиданном разводе Фрэнка мне принесла Минни, влетевшая как фурия с торжествующим криком: «Ага!!» – и хлоп ее мне на стол.

Я прочитала три раза и посмотрела на Минни, которую беспорядочно носило по комнате, пока наконец не забросило на диван, с которого опять сорвало и пригнало к моему столу, о который она оперлась одной рукой, чтобы склониться ко мне и второй потрясать в опасной близости от моего носа.

– Ты видишь?!

– Что, Минни?!

– Катерина, тебе было сказано! Но ты закопала свою простодушную голову в песок, и теперь если и откопаешь ее назад, то от этого хитроумного дьявола тебе не спастись! Считай – ты у него в кармане!

– Минни, здесь только напечатано, что развод был осуществлен по обоюдному согласию сторон.

– А между строк?! – с нажимом проговорила Минни.

Я еще раз уставилась на заметку, осторожно разглаживая ее пальцами, которыми потом потерла переносицу, но между строк по-Минниному у меня совсем ничего не хотелось читаться.

Минни поняла это без лишних слов. Лицо ее страдальчески сморщилось, приблизилось к моему растерянному, поцеловало в лоб и поплыло к дверям, где качнулось в последнем сострадательном недоумении из стороны в сторону и пропало.

Но что же делать? А может быть ему сейчас очень плохо? Он же любит ее! Та-ак, когда я его видела в последний раз? Сегодня его не было, это точно, вчера тоже; позавчера у меня был отгул, который он мне дал накануне, заскочив в большой спешке в контору; и вид у него в тот момент был необычный, как сейчас стало ясно, чрезвычайно взволнованный, судя по галстуку, съехавшему набок. Я собиралась сказать ему об этом, но не успела, он уже уехал. А если хорошенько вспомнить поглубже тому назад, то, безусловно, с ним и тогда было не все благополучно.

Взять хотя бы тот дикий случай с Линдой.

Делать мне было нечего, зубрить тоже надоело. Я вышла к Линде спросить ее про кофе и пирожные. С минуту поколебавшись, она согласилась. Мы выпили и поболтали, потом она с беспокойством взглянула на пухлую папку. Я предложила поделить ее на двоих. Она обрадованно кивнула. Работа закипела. Я отстучала последнюю строку.

Пробежав напечатанное взглядом, Линда рассказала, куда это надо отнести.

Джим Робинс из финансового отдела забрал свои бумаги и вызвался проводить меня в оставшиеся отделы, ему было по пути.

Мы вошли в лифт, чтобы спуститься на первый этаж, но где-то между третьим и вторым внезапно прочно застряли. Когда лифт наконец поехал, остановился и открылся, мы этого уже не ожидали и не заметили, хотя прошло немало времени с начала нашего заточения. Нам было не до этого. Джим продолжал травить анекдоты, а я, уцепившись одной рукой за него, чтобы не сползти, второй придерживала колики в животе, чтобы не разорваться от смеха.

Видя такое дело, Фрэнк как всегда, не мешкая, пришел на помощь. Он оторвал меня от Джима и хорошенько встряхнул в воздухе.

Мне сделалось значительно легче, я уже почти могла контролировать себя, правда, то, что Джим куда-то исчез, я обнаружила в отделе поставок. А окончательно от подхихикивания освободилась через пятнадцать минут, увидав Линду.

Она размазывала по щекам стекающую тушь и отказывалась говорить, но мне удалось немного вытянуть из нее:

оказывается, она не должна была безответственно перекладывать свою работу на других; если такое повторится, ее уволят.

Фрэнк сидел за столом с таким угрожающе-злым выражением на лице, что, оробев, я застыла возле закрытой двери, вдруг вспомнив, что почти такое же свирепое выражение было у него, когда он с Патриком расправлялся.

– Фрэнк, – неуверенно начала я. – Линда не перекладывала. Это я напросилась.

Фрэнк метнул злобный взгляд в мою сторону.

– Она плачет, – еще неувереннее произнесла я.

– Ей с Робинсоном это пойдет на пользу! – прогремел Фрэнк.

– А разве и он? – я растерялась.

– Надеюсь, ему больше не придет охота развлекаться с тобой!

– Но мы же в лифте застряли.

– Засранец не должен был там находиться! Это касается и тебя! Если ты забыла, я тебе напомню, черт побери, где твое место! Твое место рядом со мной – за той дверью!

– Но тебя же не было.

– Это ничего не меняет!

– Знаешь, ты кто? Ты грубиян, Фрэнк Ловайс!

Я удалилась, громко хлопнув указанной дверью, за которой с полчаса раздумывала: за какие грехи я вынуждена это терпеть. Выходило, что виной всему непривычно толстый конверт в конце недели, который в другом месте мне бы не достался. Если бы я была одна, то ни секунды бы не раздумывала, но на моем попечении был Денни, поэтому я не могла решиться и дотянула до появления Фрэнка. Но когда он вошел, я утвердилась в принятом решении: если он сейчас же не извинится, то чихать мне на его конверты.

Не знаю: почувствовал ли он эту критическую минуту, или так случайно сошлось? Но он кашлянул и сказал:

– Похоже, я был недостаточно сдержан.

Я оскорбление помалкиваю.

– Это из-за черной полосы. Я продолжаю оскорбленно помалкивать.

– Прости, Рыжая. Я сожалею. Я медленно поворачиваю к нему голову и нахожу, что он как будто бы в самом деле раскаялся, по крайней мере выглядит он необычайно расстроенным, я его никогда таким не видела. И когда он с надеждой спросил:

– Мир?

Я безотчетно поспешно киваю. Мы оба с нескрываемым облегчением вздыхаем и отправляемся обедать, время уже подошло.

А между тем вот когда надо было призадуматься! Он же мне ясно намекал на черную полосу! Но я пропустила это мимо тщеславных ушей, теша свою гордыню! А человек-то уже начал страдать и нуждался в дружеском совете и участии. И не получил их! В результате – все потерял и пропал. Ну, где он сейчас? Пьет или спит? Из-за чего они развелись? Теперь и спросить неудобно! Вот, говорил я тебе, а ты ноль внимания, а сейчас, чего же, лезешь, когда все кончено до обоюдного несогласия сторон? И нечем оправдаться! Но сидеть сложа руки тоже нельзя. Может, Денни порасспросить?

На мое счастье он был в гараже, где что-то старательно откручивал от старенького «харлея-дэвидсона».

– Что-то Фрэнка давно не видно, – сказала я, издалека приступая к делу.

–Угу.

– Может, он заболел?

– Не-а.

– Каждый может заболеть.

– Он не каждый.

– Почему ты уверен?

– Ему не до того сейчас.

– А до чего?

– Стариков поехал умасливать. Они, должно быть, его уже выпороли.

– За что?

– Много будешь знать – скоро состаришься.

– А все-таки?

– Отцепись.

– Денни, ты мне брат?

– Брат, но все равно отцепись. Я корешей по четным числам не закладываю, приходите завтра, мэм.

– Он развелся.

– Ну вот, сама знаешь, зачем спрашиваешь?

– Страдает наверное! – вздохнула я.

– Кто?

– Фрэнк.

– Эк сказанула! Ну зачем бы это ему понадобилось, когда кругом полным-полно разных милашек, от которых он должен был добровольно отказываться. Один раз всего не удержали, к счастью, жена подоспела. Однако битья посуды не последовало. Он, ясное дело, одурел от такого подарка и кинулся за ней оправдываться, вертать привычное рабство назад. А она ни в какую, велела адвокатам подать на развод. Но теперь-то он, должно быть, вошел в разум и радуется, как оголтелый, нежданному освобождению.

– Ты уверен?

– А то нет? Всякий бы на его месте радовался бы. Я так думаю: с этих пор он поостережется и не будет горячиться одевать новые тесные оковы, пока не помрет.

Вот, что в действительности оказалось с Фрэнком! Обычная история! А я же его предупреждала, что ни одна женщина этого долго не вынесет, так и случилось. И беспокоиться о нем незачем! Такие не пропадают.

И правда. Фрэнк отсутствовал только два дня, на третий явился, опоздав в контору на два часа.

– Как дела. Рыжая? – сказал он, усаживаясь в кресло рядом с моим столом.

– С разведенцами не здороваюсь! – предупредила я.

– Знаешь уже? Прекрасно!

– Ничего прекрасного! Ты горько пожалеешь о содеянном!

– Да я и сам не прочь надрать себе задницу. Одно утешает в этой скверной истории: Лорейн достойна лучшего мужа, ее можно поздравить.

– Ее да, но не тебя. Как ты собираешься жить дальше?

– Это вопрос! Подозреваю мне будет чертовски трудно смириться с моей потерей, однако если мне окажут моральную поддержку, может быть, я и справлюсь.

– На меня не рассчитывай! Я тебя предупреждала. Ты сам виноват!

– А кто здесь отрицает свою вину? Оступился. Потерял былую сноровку в заметании следов. А не кажется ли тебе, что я и пострадал больше всех? Жена меня бросила, не пожелав понять и простить. Старики…

– Выпороли?

– Если бы! И ты туда же! Не ожидал… Ты считаешь это по-христиански, когда все ополчаются против одного?

– Не все, твоя подруга, наверное, за тебя.

– Она не в счет как соучастница. Должен сказать, я не помню имени девицы.

– Вот! И на такую-то променял свою жену-умницу!

– Ты что глухая?! Не менял я никого! Просто не мог предвидеть, что Лорейн вернется на два дня раньше и не пожелает меня выслушать! Между прочим, это характеризует ее не с лучшей стороны и заставляет поставить под сомнение подлинность ее чувств, если она, ничтоже сумняшеся, бросила своего мужа из-за маленькой слабости. Ты мне покажи, кто безгрешен?! Если каждая жена последует ее примеру, у нас не останется супружеских пар! Сдается, Лорейн не видела во мне реального человека, а придумала черт знает какую ходульную фигуру! Это легче всего.

– Потому что сама идеальная?

– Похоже на то. Должен сказать, у меня волосы поседели!

– Ну-ка, покажи!

– Показывать, собственно, уже нечего. Я велел ликвидировать следы своих переживаний. Не хотел травмировать близких, полагая, что небезразличен им, но, по-видимому, ошибся. Они предпочли по-фарисейски отвернуться от оступившегося человека. Если так пойдет дальше, этот оступившийся еще подумает, а стоит ли тянуть земную лямку? И не исключено: ответ будет отрицательным!

Тут я и пошла на попятный. Никто бы на моем месте не удержался, включая его жену, случись ей это услышать от Фрэнка с неожиданными, запечалившимися глазами.

– Ладно, Фрэнк, я не стану от тебя отворачиваться, только с женой ты помирись, лучше ее никого нельзя и представить. Выжди немного, а потом съезди. Не будет же она на тебя долго сердиться.

– Я-то съезжу, о чем речь? Но, должен признать, Лорейн идеалистка по натуре и дьявольски принципиальна. Боюсь, мне не удастся уговорить ее.

Фрэнк так и сделал: ездил и писал к ней неоднократно, даже засылал медоточивых ходатаев, но, как он и думал, это ни к чему не привело. Она говорила что простила его, но жить с ним не станет. В конце концов мне это ее упорство со злопамятством начало сильно не нравиться. Конечно, я ее не порицала открыто, не мое это дело. Фрэнк тоже все реже заговаривал об этом грустном деле, пока оно окончательно не заглохло.

Загрузка...