Цифровой журнал «Компьютерра» № 14

Василий Щепетнёв: Самостоятельный поступок Василий Щепетнев

На днях я совершил самостоятельный поступок. Ничего особенного, в один ряд с признанием культурной автономии Гвазды островом Незнамогдемском не поставишь, но всё же. Купил посудомойную жидкость, но не ту, которой пользовался десять лет кряду, а другую. Купил и купил, кажется, о чем тут говорить, тем более – писать. Добро бы обзавелся посудомойной машиной со встроенным коммуникатором, или коммуникатором с функцией посудомойной машины, тогда...

Но посудомойная машина и на кухню мою не влезет, и семья моя невелика, пару-тройку тарелок можно руками обработать. Есть, конечно, прогрессисты-профессионалы, у них для открывания консервов один гаджет, хлеб порезать – другой, сахар в чае размешать – третий, яйцо всмятку сварить – четвертый, вкрутую – пятый, но я до подобных высот пока не добрался. К тому же перебои с электричеством случаются. Сейчас-то ничего, а будь я человек гаджетный (если есть бюджетники, то есть и гаджетники), то сидел бы с немытой посудой перед закупоренной банкой шпрот, прихлёбывая несладкий чай.

Нет, где можно обойтись без прогресса, стараюсь обойтись.

Проба нового посудомойного средства подтвердила то, в чем я был уверен априорно: все они одинаковы. Действительно, Особо Мощная Формула Очистки Посуды От Всего – зачем она, даже если допустить, что подобное свойство есть истина? Основной недостаток всех посудомойных растворов заключается в том, что они не обладают последействием. После каждой трапезы посуду необходимо мыть наново, какое бы крутое средство не применялось. А чтобы от окрошки или картофельного пюре посуда покрылась дюймовым слоем жирного полония – это вряд ли. Достаточно обыкновенной воды и несколько миллиграммов банального ПАВ, чтобы довести поверхность тарелки до приемлемых кондиций, остальное – от лукавого.

Но вся беда в том, что я и прежде прекрасно сознавал сомнительность преимуществ дорогого посудомоя перед дешёвым, а всё равно брал дорогой. Что, сейчас, наконец, поумнел? Оно бы и хорошо, лучше поздно, чем посмертно, но чувствую, что причина моего поступка иная, не имеющая никакого отношения ни к моему уму, ни к моей воле.

Старое дорогое средство перестали рекламировать, только и всего! И в отсутствии мудрых указаний рекламы, взявшей на себя роль кормчего, я и стал думать. Не раньше!

Большая часть людей внушаема. Тверди им, что сережка в ноздре – это круто, тверди упорно, часто, настойчиво, и считай, дело сделано, можно открывать ноздревые салоны и закупать тонны сверкающей бижутерии. Думаю, что при достаточной настойчивости (которая, понятно, требует средств, и средств немалых) можно убедить миллионы людей, что ампутировать мизинец – тоже круто. Да что мизинец: скопцы успешно пропагандировали иссечение куда более важных органов. Дар ли внушения у них был, или ещё что, но даже тюремное заключение не являлось преградой для агитации и пропаганды скопчества. Известны случаи, когда арестант убеждал принять «малую печать» своих тюремщиков – и не одного-двух, а дюжину. Почти всех.

Но это вершины манипуляции сознанием, товар штучный, а потому доступный не каждому. А хорошо бы послать такого скопца в Давос, на встречу Большой Восьмерки... Да хотя бы в нашу Думу!

Увы, скопец ныне пошел мелкий. А если крупный, то настолько умный – не подступишься. Даже не узнаешь, что скопец. Может их там, в Думе, как собак окрест свалки.

Но что это я все о скопцах, да скопцах? Верно, вчера оперу слушал, вот и навеяло...

Если нельзя взять качеством, стоит нажать на количество. Оно надежнее. Качество то ли есть, то ли нет, а количество всегда посчитать можно. Неважно, какие актеры участвуют в рекламе, какие тексты они произносят. Главное, как часто реклама встает перед глазами. Самый прекрасный оскароносец проиграет Лене Голубкову, если последний будет являться сто раз на дню, а оскароносец – раз в сто дней. Да что оскароносец... Когда считались местами, какая власть первая, какая вторая, какая шестая – то лукавили. Власть у нас одна, имя ей – реклама. Если с утра до ночи твердить, что жить стало лучше, жить стало веселее – большинство поверит. Повторенье – мать внушенья. Если, наоборот, кричать, что всё пропало, так больше жить нельзя, нужно срочно нажитое отдать дяде, а самому начать новую жизнь с нуля – и этому поверит общественно значимая часть населения.

После утоления физиологического минимума уже неважно, как вы живете. Важно, как вам рекламируют вашу жизнь. Пейте томатный сок! Летайте самолетами «Аэрофлота»! Голосуйте за нерушимый блок партийцев и беспартийцев!

Пили. Летали. Голосовали. И ничего, были довольны. Если реклама отличная, человек счастлив и в ЖБТ (жилище барачного типа), если нет, ему и в пентхаузе тошно. Самый тоскливый фильм реклама превращает в шедевр, большую ножку делает маленькой, мошенника объявляет гением, преступника – героем. И наоборот. Книгу не читал, но скажу – дерьмо! Американцев видел только на экране, но знаю – злобные корыстные идиоты!

Реклама – соль прогресса. Не будь рекламы, люди до сих пор вместо йогурта пили бы простоквашу.

Другое дело, что соли нужно в меру. В застенках порой пытают селедкой: дают соленую рыбину, а то и две, а воды не дают. Человек вроде и чувствует подвох, а все равно ест. А потом приходит час расплаты. Подписывается все, что предложат. На Ленина покушался он, атомными секретами торговал тоже он, а уж Стабфонд умыкнул – это, гражданин начальник, между щами, для тренировки пальцев. И что мило: ни синяков, ни выбитых зубов, все чисто, тихо, гуманно. Правда, для такой пытки нужно, как минимум, иметь селёдку, но на худой конец её заменят рыбные палочки.

Они и микробов убивают!

К оглавлению

Кивино гнездо: Высокочастотные тайны Берд Киви

В понедельник 19 апреля сотрудники американского ФБР арестовали в Нью-Йорке молодого и успешного программиста, работавшего в области финансового трейдинга. Арестованного зовут Самартх Агравал (Samarth Agrawal), сейчас ему 26 лет, а родом он из Индии. За решеткой же бедолага оказался, согласно предъявленным ему прокуратурой обвинениям, за кражу чрезвычайно ценных кодов программ, разработанных и применяемых одним из крупнейших банков Франции, Societe Generale, для автоматических высокочастотных торгов на бирже.

Меньше года назад, в июле 2009, здесь же, на Манхэттене, началось очень похожее судебное разбирательство с другим финансовым программистом, выходцем из России Сергеем Алейниковым. Которому предъявлены практически те же самые обвинения, только пострадавшая от кражи программ сторона другая — финансовая группа Goldman Sachs, являющаяся ведущим трейдером нью-йоркской фондовой биржи.

В деталях двух этих криминальных историй прослеживается на редкость много сходных черт, как бы намекающих на некую «систему» в совершении подобных преступлений. Но в то же время имеются и некоторые существенные отличия — словно щели, пропускающие немного света на ту весьма закрытую от посторонних область, которой традиционно является высокочастотный биржевой трейдинг. Иначе говоря, если аккуратно сопоставить два этих очень похожих сюжета с кражей кодов, то можно кое-что узнать о тех тайнах, что старательно пытаются скрывать крупнейшие финансовые структуры.

Начать этот «двойной портрет» естественно с карьеры обвиняемых. Самартх Агравал был принят на работу в нью-йоркское представительство Societe Generale в марте 2007 года, где поначалу служил в качестве рядового «квонта», т.е. специалиста по количественному анализу рынка в составе HFTG или Группы высокочастотного трейдинга (high-frequency trading group). Спустя два года, в апреле 2009-го, способного сотрудника повысили в должности до «трейдера», однако в ноябре того же года Агравал объявил, что увольняется из компании.

Сергей Алейников живёт в США последние лет двадцать и примерно на полтора десятка лет старше Агравала. Поэтому по карьерной лестнице он поднялся повыше и по состоянию на весну 2009 занимал в Goldman Sachs пост главы аналогичного подразделения высокочастотных торгов, где трейдингом занимаются программы-роботы. К этому времени новая чикагская компания Teza Technologies, специализирующаяся на весьма прибыльном высокочастотном трейдинге, переманила ценного специалиста к себе, предложив ему в три раза большую зарплату. Так что в мае 2009 Алейников из Goldman Sachs уволился.

Спокойного и тихого перехода, однако, не получилось. Служба безопасности Goldman Sachs зафиксировала, что при своем уходе Алейников выкачал с серверов фирмы около 32 мегабайт сжатых исходных кодов трейдинговых программ, зашифровал их криптографической утилитой, а затем переправил на внешний файлообменный сайт, расположенный где-то в Германии. После чего Алейников уничтожил на сервере Goldman Sachs как собранный им архив, так и зашифровавшую его программу. Или, другими словами, предоставил службе безопасности все признаки промышленного шпионажа — сбор и похищение конфиденциальной информации компании, сопровождаемые очевидной попыткой заметания следов содеянного... Озаботившись кражей своих секретов, Goldman Sachs обратилась в ФБР, и в июле 2009, когда Сергей Алейников отправился к новому месту работы, в аэропорту он был арестован. Так что вместо Чикаго элитный программист оказался в нью-йоркской тюрьме предварительного заключения по обвинению в краже коммерческих секретов.

Нынешняя история Самартха Агравала очень похожа на алейниковскую, но с той разницей, что по условиям контракта с Societe Generale он не мог работать в компании аналогичного профиля по крайней мере в течение полугода после увольнения. Да и меры безопасности, защищающие конфиденциальные данные фирмы, во французском банке были существенно строже — по крайней мере, для сотрудников уровня Агравала. В частности, для защиты исходных кодов практикуется разбиение программы на множество отдельных, меньшего размера блоков, с раздельным ограничением доступа к ним только для тех сотрудников, которым это непосредственно необходимо по работе. Кроме того, файлы с исходными кодами программ невозможно не только переправить куда-то на внешний сервер, но и скопировать в запоминающее устройство типа USB-флэшки или портативного жесткого диска.

Все это, впрочем, отнюдь не остановило Агравала. По данным следствия, начиная с июня 2009 — примерно через два месяца после того, как он был повышен до поста трейдера и получил доступ к алгоритмам трейдинга в отдельных блоках секретного кода — программист начал делать копии программ. Сначала он накапливал тексты в виде документов Microsoft Word, а затем выводил их принтером в бумажные распечатки. При этом с принтером Агравал работал по субботам, не проинформировав — как обязан — никого из руководства о том, что был в офисе в выходные дни. Более того, в материалах следствия даже фигурируют видеозаписи от камер наблюдения, зафиксировавшие, как программист складывает выведенные листинги в свой рюкзак. А на квартире у Агравала при аресте и обыске были обнаружены стопки папок с кодами распечатанных программ.

Единственное, что здесь осталось пока неясным, это когда именно служба безопасности Societe Generale выявила факты многократного хищения кодов и почему с арестом тянули так долго — фактически полгода и вплоть до последнего дня. В понедельник 19 апреля, когда арестовали Агравала, он собирался подписать окончательные бумаги о поступлении на работу в компанию Tower Capital Research, специализирующуюся, понятное дело, на компьютерном трейдинге и инвестиционных стратегиях.

Как и в случае с Алейниковым, на предварительном судебном слушании по делу Агравала прокуратура очень настаивала, чтобы обвиняемого содержали под арестом на все время следствия, не выпуская его на свободу под залог. И вот на этом этапе пока что отмечено самое значительное различие в делах вокруг предполагаемых преступлений Алейникова и Агравала.

В случае с русским программистом компания Goldman Sachs в несколько опрометчивых формулировках проинформировала прокуратуру относительно серьёзности содеянного преступления. Соответственно, обвинитель прокуратуры в суде заявил, что выпускать на свободу столь опасного преступника никак нельзя, поскольку украденное им программное обеспечение для автоматических торгов на бирже «при неправильном использовании» позволяет манипулировать финансовыми рынками и даже вызвать их обрушивание.

Суд, однако, не внял доводам обвинения и не стал приравнивать Алейникова к социально опасным преступникам вроде убийц-рецидивистов, выпустив его из-под ареста под солидный залог 750000 долларов. Зато нашумевшее в прессе дело с заявлением о неких секретных программах, позволяющих манипулировать финансовыми рынками, вызвало сильный интерес в Конгрессе США. По настоянию ряда конгрессменов, SEC, т.е. государственная комиссия по ценным бумагам и биржам, получила задание как следует разобраться с тем, на что же реально способны эти могучие программы-роботы для автоматического высокочастотного трейдинга.

Никаких откровений, впрочем, затеянное расследование SEC не принесло. Представителям же Goldman Sachs пришлось заметно напрячься, чтобы как-то замять свое неудачное выступление, а в сильно затянувшихся (и продолжающихся поныне) судебных разбирательствах по делу Алейникова этот неосторожный аргумент больше уже не всплывает.

В деле с Агравалом обвинение пошло по существенно иной траектории. Прокуратура не стала напирать на степень социальной опасности преступления, а просто всячески подчеркнула, что практически все заработанные деньги (около 150000 долларов) обвиняемый переправил в Индию, где живут его родители, в США при подобных обстоятельствах шансы его трудоустройства по специальности ничтожны, а потому очень велика вероятность того, что выйдя на свободу под залог Агравал просто тут же уедет из страны. Подобные аргументы судья счел убедительными, так что индийца оставили за решеткой.

Как показало долгое дело Алейникова, в интерпретации обвиняемых подобные истории выглядят далеко не так просто и однозначно, как это представляет пострадавшая сторона. К декабрю 2009, например, по результатам затянувшегося разбирательства создавалось впечатление, что инициированное Goldman Sachs дело вообще практически развалилось. С началом года, впрочем, нью-йоркская прокуратура собрала силы и доводы для новой атаки, однако их хватило лишь для очередного переноса слушаний на осень.

Аналогично, Самартх Агравал и его адвокат сейчас столь же решительно настроены доказать ошибочность выдвинутых против программиста обвинений. Однако данное дело находится лишь в самой начальной стадии, так что никаких разъясняющих подробностей со стороны обвиняемого пока не представлено. Появятся ли здесь в дальнейшем какие-либо подробности о тайнах высокочастотного биржевого трейдинга, пока никто не знает. Но нередко именно в судебных тяжбах появляется возможность услышать что-то новое и любопытное обо всей этой кухне.

К оглавлению

Кафедра Ваннаха: Вулканы, дирижабли, компьютеры Ваннах Михаил

Наверное, у многих из тех, кто читает эти строки, есть знакомые, застревавшие в аэропортах в ходе недавней отмены полетов над Европой. Событие это вызвало большой общественный резонанс. Чуть ли не каждое СМИ отреагировало на него, причем чаще всего глубокими философскими размышлениями о ничтожестве человека и дел его перед величием природы. Особенно рьяно упражнялись в этом те, кто перед этом стенал о глобальном потеплении, а ещё раньше ламентировал об озоновой дыре.

Зазвучали призывы отказаться от реактивной авиации. Самые рьяные предложили вернуть в небо дирижабли. Нет, не по принципу Козьмы Пруткова, советовавшего и при железных дорогах сохранять двуколку (в качестве «нишевого» транспортного средства дирижабли выпускаются и ныне). Нет, в качестве дешёвого и экологичного транспорта, не зависящего, к тому же, от туч пепла, выброшенных разгулявшимся исландским вулканом с непроизносимым названием. Любопытно, что делали это, кажется всерьёз, искренне полагая, что вот раньше дирижабли были плохие, на горючем водороде в бодрюше, мешках из кишок, а ныне, заполнив майлар инертным гелием, мы воспарим в небеса на халяву, не тратя керосина на создание полётной силы...

Идеи эти не новы. Ещё в советский период какой-нибудь популярный журнал периодически публиковал проект возрожденного дирижабля с картинкой на обложке. После чего преподаватель аэродинамики, брезгливо держа журнал двумя пальцами вызывал к доске самую усидчивую барышню и путём наводящих вопросов заставлял аудиторию осознать, почему таким проектам так и суждено остаться проектами. Оставим за скобками то, что проходит по ведомству авиаторов, коэффициентами лобового и бортового сопротивлений, и то, что американские флотские дирижабли USS Akron и USS Macon, прославленные своими катастрофами, были наполнены гелием. Ограничимся лишь профильными ИТ, а именно – авионикой. Цифровой электронной начинкой современного авиалайнера. Вещью весьма недешёвой, но крайне необходимой, если мы хотим не только бодро взлетать, но и надёжно садиться.

Так вот, авионика дирижабля должна быть как минимум не проще и не дешевле авионики реактивного лайнера. Она же ведь решает те же самые навигационные задачи и задачи управления летательным аппаратом. Плюс это усложняется из того, что дирижабль имеет гигантское боковое сечение и куда меньшую жесткость чем аэроплан – это усложнит алгоритмы управления, удорожит программное обеспечение, его разработку, отладку и сопровождение. Дирижаблю не нужны взлетные полосы, ему достаточно причальных мачт? (См. советский фильм «Гиперболоид инженера Гарина»...) Ага. Только задачу подведения гигантского корабля, реагирующего на любой порыв ветра, к этой мачте простенькой не назовешь. Нет сомнений, при достаточном количестве датчиков и при достаточной процессорной мощности она вполне алгоритмизируема. Только похоже, что оказаться она может почище задач автоматизированной посадки отечественного «Бурана» и новомодного американского челнока X-37B, на который мы ещё поглядим, как он сядет на автомате... А из этого следует, что авионика дирижабля будет, скорее всего, ещё более дорогой, чем у авиалайнера. А летает дирижабль много медленней, чем самолет. Рейс длится куда дольше. И, следовательно, амортизация (экономисты к этому термину придерутся, но видимо он будет достаточно понятен...) на очень дорогое оборудование составит в высшей степени кругленькую сумму. Которая, скорее всего, с лихвой сожрёт предполагаемую экономию на керосине – во всяком случае, во времена второго топливного кризиса конца семидесятых, расчёты показывали именно это... Свидетельство – то, что дирижабли остаются очень узкоспециализированным видом продукции. (Коляски-то для катания молодожёнов на лошадках кто-то выпускает...)

Возможный рост стоимости энергии, который резко задерёт затраты на керосин, и сделает дирижабли рентабельными? А электроника для своего производства тоже требует энергии. И разработчики (в последние время, даже индийские) на работу на машинах ездят...

Экономия на взлетных полосах? Так дирижаблю, хоть изредка, надо зайти в эллинг. Военное применение? Так даже DARPA свернула проект транспортного дирижабля, способного перевозить до 1000 тонн военных грузов в любую точку планеты. (Предоставим автору военной фантастики Федору Березину описать эффект от попадания старой доброй С-200 в такой воздушный корабль, как каждая картечина БЧ будет дырявить на своем пути баллонеты, и как гигантское сооружение начнет опускаться к земле, все меньше и меньше напоминающей пух...)

Короче говоря, нет возврата в пещеры – нас слишком много. И нет опасений за судьбы реактивной авиации. Не такие уж неженки газотурбинные двигатели, в ряде случаев они прекрасно работают в пыли и тучах песка. Где? Да в вертолетах, для которых такие режимы являются штатными. Сегодня многие забывают, что из 110 тысяч этих машин, произведенных в ХХ веке, тридцать тысяч было выпущено в нашей стране. Общая наработка движков ТВ2-117, стоявших на работягах Ми-8, превысила сто миллионов моточасов. ТВ3-117, приводившие в действие штурмовые Ми-24, накрутили шестнадцать миллионов моточасов. И никакого закона природы, запрещающего сделать двигатели лайнеров не менее устойчивыми к облакам пепла, не существует. Дело лишь в экономической целесообразности.

А вот она, скорее всего, покажет, что решение проблемы стоит поискать в области информации. В сфере знания. Взрыв-то вулкана был довольно мелкий, «на единичку», по шкале вулканологов. В воздух вылетело меньше кубического километра вещества (правда, насколько меньше – наука умалчивает). А этого явно недостаточно, чтобы сделать воздух над значительной частью Европы непригодным для полетов. Дело – в незнании. Незнании того, как движутся вулканические облака. Где и на каких высотах они локализованы...

Современные локаторы такой информации не дают. Но явно существуют диапазоны электромагнитного спектра, которые покажут такую пыль в подробностях. Да, возможно генерация сигналов в таком спектре будет связана с трудностями, преодоление которых связано с некоторыми затратами. («Компьютерра» регулярно рассказывает об освоении электроникой новых частот.) Которые будут вряд ли больше, чем потери от всеобщей отмены полетов. А могут дать интересные бонусы – скажем видимость аэропланов-stealth: вряд ли конструкторы Spirit и Raptor, синтезируя формы планеров своих машин, закладывали в программы частоты, на которых радары сейчас не работают.

Будет ещё проблема. Трассы, обходящие облака пепла, могут быть сложнее в навигации, требовать изменения курсов и высот. Это задача тоже решаемая, хотя требующая усложнения авионики и наземных систем управления воздушным движением. В первую очередь – их программного обеспечения. Надо вложиться в ИТ, и это будет дешевле, чем терять деньги на дезорганизации воздушного транспорта. И всегда надо помнить, что цивилизация – дорога с односторонним движением. Назад по ней вернуться можно только по принципу «мамочка, роди меня обратно», который любой психоаналитик растолкует, как пожелание укрыться сырой землей.

К оглавлению

Василий Щепетнёв: Срок годности Василий Щепетнев

На последней странице книги, там, где публикуют выходные данные, я прочитал: «санитарно-эпидемиологическое заключение № 77.99.02.953.Д.000577.02.04 от 03.02.2004 г.»

Прочитал – и почувствовал себя в мире Брэдбери. Нервно оглянулся: не подкрадывается ли ко мне Механический Пес.

Нет. Только Афочка.

Я, разумеется, понимаю, что книгоиздательство – дело ответственное и на самотек пущено быть никак не может. То краской ядовитой страницы пропитают, прецеденты имеются, то шрифт подберут такой, что прочитаешь и ослепнешь, то поля недостаточно узкие оставят – да мало ли уловок, которыми, дай волю, воспользуются вредители, враги народа, кулаки и недобитые белогвардейцы. Помню, какие книги встречались в ранние девяностые: не успеешь прочитать – рассыпалась. А шрифт: буква на букве сидит, интерлиньяж мизерный, кегль берилупный. Оно, положим, и сейчас попадается что-нибудь вроде «Вся Чарская в одном томе», но все же спокойнее знать, что книга прошла экспертизу специалистов и здоровью повредить не сможет. А то ведь, неровен час, один прочитает книгу, другой, третий – и разразится эпидемия с непредсказуемыми последствиями. Но если эпидемиологи дают «добро» – любимый город может спать спокойно.

Но кое-что коллеги из санитарно-эпидемиологической службы не доглядели.

Срок годности!

Арбузы и яйца, крупа и макароны, шампуни и кремы, колбаса и пиво – все имеет срок годности. А печатная продукция – нет. Смешно! Смешно и близоруко!

Прежде, рассказывали родители, придешь в школу, сядешь за парту, а учительница и скажет: раскройте учебник на странице тридцать пять и вымарайте портреты врагов народа Анфертьева, Нефдотьева и Ошеверова, а также все упоминания о них в тексте. Вот и вымарывали, старались, даже языки от напряжения высовывали. Ведь вымарать следовало так, чтобы не задеть другие портреты, а пуще – двух вечнобессмертных, Владимира и Иосифа. Так урок и проходил. А на следующий урок, глядишь, опять кого-нибудь вымарывать задавали. Потом пришел черед Иосифа, вымарывание обрело общенародный размах – города, каналы, памятники. Один Владимир стоял неколебимо, но сколь веревочке не виться...

Так вот, срок годности на книги отчасти исправит сложившуюся традицию вымарывания. Книги будут выбрасывать, сжигать или просто пускать под нож не из идеологических соображений, что и не всегда удобно, особенно перед другими державами, и затратно, сколько ж контролёров нужно. Нет, узнав, что просроченная книга опасна для здоровья, сам книговладелец отнесет её в пункт приема токсичных отходов. Ещё и деньги за утилизацию заплатит. Иначе, как понимаете, на него наложат штраф, и вовсе не тайная полиция, а работники санитарно-эпидемиологических служб, что, опять же, в плане престижа страны предпочтительнее.

А то вдруг кто-нибудь со слабым иммунитетом возьмет и вычитает в просроченных книгах что-нибудь крайне нездоровое. Мол, недра есть общенародное достояние, тиранов следует свергать и всё такое. Прочитает и заразится. Начнет тайные общества создавать, народ баламутить, бомбистов готовить. Конечно, у нас тиранов нет и быть не может, нефть тоже вот-вот кончится, чего затеваться, а все-таки лучше бы потенциальные источники эпидемии подвергнуть профилактической дезинфекции.

Тут и неполитическая составляющая велика: как заставить человека купить товар, в данном случае книгу, если у него этих книг дома целая полка? Но если сказать, что твои книги, брат, того, протухли, слышишь, какой дух от них тяжелый – он их выбросит и сразу же побежит за новыми, свежими, полезными.

"У вас какое издание «Каштанки»? Ах, восемьдесят первого года? И как вы не боитесь держать дома подобную рухлядь? Я вот недавно купила свеженький, только из типографии, томик – прелесть! Или у вас, извините, денег нет? Сегодня книга старая, завтра машину не обновили, послезавтра мобильник не поменяли – так в нищету и впадают... А нищета – штука в эпидемиологическом отношении опасная. Можно заразиться. Прощайте, с вами мы впредь незнакомы, и пусть ваш Ваня не звонит моей Мане!"

Закон о сроках годности печатной продукции и полиграфическую отрасль поддержит, и книготорговлю, и людям пишущим кое-что перепадет. Всё практично, всё гигиенично, и не нужно никаких Механических Псов.

Хватит и обыкновенных.

К оглавлению

Кивино гнездо: Шпион в кармане Берд Киви

На прошедшей в Бостоне, США, конференции по инфобезопасности SOURCE Boston 2010 один из самых интересных докладов был посвящен уязвимостям сетей мобильной телефонной связи.

Два калифорнийских исследователя, Дон Бейли (Don Bailey) из компании iSec Partners и независимый консультант Ник ДеПетрилло (Nick DePetrillo) с подробностями рассказали о том, как при наличии определённых технических навыков и знаний об известных слабостях в инфраструктуре сетей GSM можно осуществлять весьма продвинутые шпионские операции — не совершая при этом ничего противозаконного, вроде краж конфиденциальной информации или взлома паролей защиты.

Суммируя суть доклада Бейли и ДеПетрилло, можно сказать, что исследователям удалось вполне легальными, в общем-то, методами собирать в сети, а затем сопоставлять такое количество данных, которых достаточно для того, чтобы узнавать номера мобильных телефонов интересующих их «объектов», после чего по этим номерам вычислять и отслеживать местоположение или перемещения их владельцев, прослушивать их голосовую почту и контролировать их телефонные контакты. Обычно подобные действия принято именовать шпионажем, однако в данном случае все операции по сбору информации проводятся пассивно и на основе тех же стандартных сетевых запросов, что обеспечивают гладкую работу всей системы.

Суть используемых слабостей в инфраструктуре GSM (да и CDMA тоже, по свидетельству исследователей, просто сети GSM попали в изучение первыми) сводится к тому, что при рождении массовых систем мобильной цифровой связи их инфраструктуру создавали такие телекоммуникационные компании, которые либо контролировались государством, либо принадлежали крупнейшим корпорациям. Иначе говоря, это были доверявшие друг другу стороны с общими интересами, вследствие чего многие базовые протоколы реализованы в сети так, что проходящая в каналах служебная информация по умолчанию предполагается сугубо внутренней. И коль скоро она не предназначалась для внешних пользователей, то и защитных мер вроде аутентификации сторон в служебных каналах GSM обычно нет.

Однако за долгие годы эксплуатации первоначально жесткая ситуация с доступом к служебным данным постепенно менялась. Из-за таких технологий, как офисные АТС или VoIP-сервисы в интернете, провайдером телефонных услуг смог становиться практически кто угодно. Иначе говоря, значительная доля служебной информации в цифровых телефонных сетях стала сравнительно легкодоступной для внешних запросов. Целью которых может быть отнюдь не только качественная связь, но и шпионаж за абонентами. Что, собственно, и продемонстрировала исследовательская работа Бейли и ДеПетрилло, состоящая из нескольких последовательных этапов.

Первая часть их исследования сводится к получению телефонного номера интересующего шпионов человека из доступной для запросов базы данных провайдера, где номера телефонов привязаны к именам их владельцев для работы сервиса Caller ID или «идентификация абонента». Эта информация у телефонных провайдеров не то чтобы «общедоступна», но и не засекречена. То есть для тех, кто понимает, что надо делать, при наличии времени и достаточно умеренной суммы денег на методичную последовательность звонков, есть возможность добыть все нужные номера.

По словам ДеПетрилло, они использовали свободное ПО для офисной АТС, чтобы имитировать запрос Caller ID, и автоматические телефонные звонки самим себе, чтобы вынудить систему к запуску просмотра базы на предмет интересующего их имени. Возвращаемая из базы провайдера информация фиксировалась и привязывалась к телефонным номерам в базе данных Caller ID. Такими запросами исследователи обработали сети нескольких городов, выудив из баз провайдеров многие тысячи записей. По оценкам ДеПетрилло, написанная ими программа путем нескольких последовательных проходов-итераций в принципе за несколько недель может собрать базу данных на абонентов всех мобильных телефонов в США. Причем, как говорит прорабатывавший этот вопрос Бейли, с формальной точки зрения подобные действия не являются ни противозаконными, ни даже нарушением условий эксплуатации системы.

Следующий важный этап «операции» — это сопоставление установленного телефонного номера с географическим местоположением телефона. Базовый протокол SS7 (Signaling System #7) позволяет маршрутизировать звонки по всей планете, а для того, чтобы разные сети могли перенаправлять соединение от одной к другой, используется единая база данных под названием HLR (от Home Location Register, т.е. «реестр собственных абонентов» ), где фиксируются данные о географическом местоположении номеров. Каждый конкретный телефон зарегистрирован прежде всего в центрах мобильной коммутации (MSC) конкретно того региона, где находится, но одновременно все такие данные загружаются и в главный реестр.

В принципе, предполагается, что только лишь провайдеры связи имеют доступ к реестру местоположений. Однако в Европе с некоторых пор появились небольшие компании, нашедшие себе нишу в том, что за сравнительно скромную, но постоянную плату предоставляют подписчикам онлайновый доступ к данным HLR со служебной информацией об абонентах сети. Обычно такие данные интересуют корпорации, использующие их для целевого продвижения, скажем, новых товаров и услуг, либо для прочих маркетинговых инициатив.

Иначе говоря, имеется вполне легальный способ доступа к базе HLR, и не так давно германский исследователь Тобиас Энгель (Tobias Engel) продемонстрировал эффективный метод «Определения местоположения мобильных телефонов используя Сигнальную Систему #7» (так назывался его доклад на ССС-2008, хакерском конгрессе «Хаос-Клуба» в Берлине).

Используя исследование Энгеля в качестве отправной точки, Бейли и ДеПетрилло разработали программу для динамического отображения информации из HLR (о центрах мобильной коммутации и координатах-идентификаторах мачт) на информацию о Caller ID — чтобы определять, в каком городе и даже (если город большой) в какой именно его части находится телефон в любой заданный момент времени. Иначе говоря, если известен телефонный номер человека, то можно незримо отслеживать все его геолокационные данные и географические перемещения в масштабе планеты.

Кроме того, в исследовании Бейли и ДеПетрилло имеется третий важный этап — получение доступа к сообщениям голосовой почты для номера жертвы, а также и всех прочих телефонов, связывающихся с этим номером. Для этого используется известная система SlyDial (дословно «хитрый набор»), которая делает два почти одновременных звонка на телефон жертвы, один из которых прерывается ещё до того, как на него ответят, а второй идет непосредственно в голосовую почту из-за предыдущего звонка. Благодаря этому трюку звонящий попадает сразу в ящик голосовой почты, где может не только прослушивать оставленные сообщения, но и получать доступ к номерам тех, кто сообщения оставил. Тот же самый процесс хитрого набора номера повторяется против этих абонентов, добавляя пассивному атакующему массу дополнительной информации к уже имеющимся разведданным о главной цели атаки и о людях окружения.

Как говорят Бейли и ДеПетрилло, в принципе, они связывались с несколькими телефонными провайдерами и предоставляли им информацию о том, что злоумышленникам извне доступны многие из тех данных, которые по умолчанию полагаются предназначенными лишь для внутреннего использования. Однако, как сообщили исследователям американские провайдеры GSM, руки их здесь «тесно связаны». Ибо продемонстрированные хакерами атаки основаны на тех правилах, по которым работают все сети GSM по всему миру. Для обеспечения совместимости сетей и гладкой маршрутизации даже самые крупные провайдеры должны предоставлять подобного рода информацию всем прочим провайдерам.

На вопрос же к самим хакерам о том, что могут сделать в этой ситуации непосредственно пользователи мобильных телефонов для своей защиты, Дон Бейли выразился примерно так: «Просто надо быть в курсе тех угроз, которые несёт в себе сотовый телефон».

К оглавлению

Кафедра Ваннаха: Война и мир в киберпространстве Ваннах Михаил

Наша страна занимает 12,65% населённой суши. А агрессивного трафика она порождает, по оценкам компании Akamai, целых 13%. И это при том, что население наше составляет лишь пару процентиков от планетарного... Не так уж плохо, значит, у нас и с интернетизацией, и с компьютерной грамотностью, и, самое главное, с агрессивностью! Но вот что же такое — агрессивность в сети? И как же можно определить в киберпространстве состояние войны и состояние мира?

Прежде всего, определим само понятие «мир». В старину-то всё было просто и понятно. Идеологи тоталитарных войн, вроде Людендорфа ценили мир, как состояние, необходимое для подготовки к большой войне. Но это было раньше. В индустриальную эпоху, во времена цветения национализмов. А нынче-то всё другое, глобализация, информатизация, Организация Объединенных Наций, международные тусовки, учиняемые интернациональной бюрократией. Но вот даже «Википедия», тезаурус нашего политкорректного времени, определяет мир как отсутствие открытых военных конфликтов. «Открытых» — запомним это! И запомним, что общепринятого позитивного определения мира нет, дефиниция вводится через апофатику, через то, чем он не является...

Вначале рискнем дать определение миру. А для этого вспомним, что все серьёзные вещи основываются на экономике. Знаете, даже «войны» на коммунальной кухне учиняют люди, которые могли бы быть добрыми соседями, живи каждый на своем хуторе. Так что мир должен быть связан с функционированием хозяйственного механизма. «Гражданский мир» в одной стране, отсутствие гражданской войны, бунтов и волнений, — с работой экономики в одной стране. Ну, а мир между странами — с функционированием хозяйства Ойкумены, Мир-экономики по определению современной теории государств Иммануила Валлерстайна.

Дело в том, что абсолютно автаркических государств не бывало почти никогда. Всегда имел место тот или иной межгосударственный обмен, внешняя торговля. И кто-то всегда из этой торговли получает максимальные выгоды. Именно за эту торговлю дрались в Пунических войнах Рим и Карфаген. Именно за эту торговлю в истории Европы Нового времени сражались Англия и Голландия, Британия и Франция... После Второй мировой на вершину планетарной пищевой пирамиды капиталистического мира, с 1991 года ставшей воистину глобальной, взобрались Соединенные Штаты. Именно они извлекают максимальную выгоду из функционирования мировой экономики. (Ну, смотрите — надувают пузырь деривативов, учиняют глобальный кризис, а доллар растёт. Печатают баксы акрами, раздают их почти бесплатно через ФРС — а доллар растёт... Разговоры местных барышень-экономистов о силе заокеанской экономики, основывающиеся на уютных скамеечках в национальных парках да бесплатных латринах на заправках, отнесём либо на дефицит фосфора в детском рационе, либо на материальную заинтересованность).

Так вот — попробуем в самом что ни на есть первом приближении определить мир как состояние, необходимое для стабильного функционирования экономики той зоны планеты, в которой он стоит. Вот, век девятнадцатый. Британия правит морями под бойкую песенку. И из этого правления, из непропорциональной доли в мировой (она же — морская) торговле, извлекает фантастические доходы для своего Сити. Угрозы она стремится парировать, ведет в Центральной Азии Большую игру с Россией. Но секрет могущества, Смерть Кащея, не там, не в сказочно богатой Индии, а на морях. Вот, готовы Просвещённые мореплаватели влезть в Гражданскую войну на стороне Конфедерации. А тут в Нью-Йорк и Сан-Франциско приходят эскадры адмиралов Лесовского и Попова. И британцы предпочитают невмешательство. Их флот был несопоставимо сильнее российского, но крейсерские эскадры под Андреевским флагом могли причинить ущерб морской торговле (а следовательно — и барышам Сити) более весомый ущерб, чем сумели достичь германские рейдеры в мировых войнах ХХ века. Тут поневоле начнёшь стремиться к миру.

Так что и ныне, мир — это состояние, работающее на того, кто больше всех заинтересован стабильном функционировании глобальной экономики. И именно он должен быть больше всего заинтересован в его поддержании. И именно со страны, находящейся на вершине планетарной пищевой пирамиды человечество должно требовать максимальных усилий (и максимальных расходов) на сохранение мира. Именно требовать, а не ждать. Иначе может получиться, как со Второй мировой. Экономическим содержанием её был переход власти на экономическом Олимпе от Британской империи к США. Наибольшие пропорциональные потери понесла Польша. Ну а народ России оказался вынужден драться на смерть для того, чтобы выжить и сохранить свободу.

Сегодня киберпространство весьма важно для мировой экономики — моря-то, за исключением проделок сомалийских пиратов, — свободны для плавания. Блага и удобства интернет-экономика приносит многим (во всяком случае, когда работает почта и «таможня дает добро»...), но вот большие деньги концентрируются во вполне определённых местах. Где заинтересованность в кибермире должна быть максимальной... А нас это должно интересовать только в той степени, в которой сие нам выгодно (ну, как после Крымской войны щелкнуть по носу Владычицу морей...). Борьба за всеобщее благо — если не воспринимать её как пропаганду интересов внешнего потребителя, а начнёшь сам в это верить, обычно кончается плохо...

И вот тут мы приходим к тому, что запомнили ранее. К тому, что военные действия, нарушающие мир, должны носить ОТКРЫТЫЙ характер. А вот с этим может быть весьма забавно — война, начатая даже без объявления, с атаки затемнённых миноносцев, к примеру, всегда являет себя сама. А как тут быть с действиями в киберпространстве? Как сепарировать их на враждебные и дружественные? Вот недавний теракт в московском метро. В Туле изобиловали сердечные приступы у людей, которые не могли дозвониться до близких. Можно подозревать, что совокупное по России сокращение численности жизни от такого эффекта окажется сравнимым с теми недожитыми человеко-годами, которые забрали террористки. Но сети-то мобильные рухнули не от атак — они упали из-за самого естественного и доброкачественного беспокойства за своих близких...

И дальше — вот чистый бизнес — падает сервер от слишком большого объёма запросов. И как тут делить DDoS-атаку недобросовестных конкурентов и ураганный рост интереса к какому-то ресурсу... (Нет, нет, не надо разъяснять как — вопрос риторичен!) Но факт налицо. В кибервойне роль криптовойны, а точнее криптоборьбы, борьбы скрытой, тайной, будет весьма велика. Всякие там «бранденбургские полки» да «зелёные береты» больше проходят по ведомству мифа и паники. А вот в киберпространстве борьба явно будет носить по преимуществу скрытый характер — попробуй, отдели любопытство (правда, почему-то массовое) юных хакеров к тому, что лежит на сервере DARPA, с инициативой государства... И это надо понимать. Прежде всего, чтобы суметь защитить СВОИ интересы.

К оглавлению

Василий Щепетнёв: Сокровища Нации Василий Щепетнев

Насколько духовные ценности неувядаемы? Как проверить, сохраняет ли свои качества то, что вызывало восхищение двести, сто или хотя бы пятьдесят лет назад? Говорить о непреходящем значении Великой Русской Литературы можно долго, вдохновенно, стихами и прозой, с руладами и без, но насколько это непреходящее значение соответствует действительному положению вещей, причем положению не абстрактному, рассчитанному статистиками по одним лишь им известным критериям, а тому, с которым каждый сталкивается ежедневно?

Фейербах учил: «Те сомнения, которых не разрешает теория, разрешит тебе практика». Не будем верить и Фейербаху, мало ли что было верно в девятнадцатом веке. Давайте просто зайдём в книжный магазин, посмотрим на полки, а ещё лучше — спросим, на что народ тратит свои кровные — на Белинского и Гоголя, или на того же глупого милорда? Если нет поблизости магазина, или идти не хочется, или при виде продавца-консультанта вдруг робость нападает, можно просто набрать в поисковике «Рейтинг книжных продаж», посмотреть и убедиться: лидируют по-прежнему милорды с маркграфинями, причём с изрядным отрывом от Гоголя. Белинский же, похоже, просто сошёл с дистанции и теперь сидит на скамеечке, неодобрительно поглядывая на праздношатающихся обывателей.

Ладно, продажи – штука отчасти искусственная. Знакомый менеджер говорит, что продается лучше то, что рекламируется. Хочешь увеличить продажи «Милорда Португальского» – повесть три-четыре типовых плаката со стандартно-хвалебным текстом «Лидер продаж», «Сенсация сезона» «Лучший из лучших» и т.п. Понятно, что Николай Васильевич Гоголь на сенсацию сезона не тянет никак. Однако есть ещё школьная программа, и потому судьба его не столь печальна, как судьба тех, кто в школьную программу не попал.

Оставим магазины, посмотрим на собственные полки. И прикинем, что было прочитано за последнюю неделю, месяц и год. Только честно, мы ж не царю врать собираемся. Итоги, вероятно, будут у каждого свои, но можно с высокой степенью вероятности предположить: восемнадцатый век будет блистать отсутствием. Фонвизин, Карамзин, Крылов разве что. И то, если дети в школе учатся. Самому перечитывать «Недоросля» или «Письма русского путешественника» как-то недосуг. Хераскова же, Кантемира, Тредиаковского или Ломоносова сегодня откроют лишь отчаянные оригиналы.

Век девятнадцатый – может быть. Но, собственно, все читано уже не раз. Хорошему читателю девятнадцатого века хватит хорошо, если на год. Читателю запойному – на месяц (я намеренно ограничиваюсь русской литературой). Гоголь, Пушкин, Тургенев, Достоевский, Толстой, Гончаров, у каждого – томик, два, много четыре. Действительно, сегодня погружаться в «Обыкновенную историю» или «Бедных людей» станет не каждый. После десятой страницы подумаешь «Мне бы ваши заботы», да и закроешь «Обломова» надолго, если не навсегда. Разве что фильм хороший увидишь, ну тогда да, тогда захочется узнать, как там на самом деле было.

Получается, сокровищница наша – как золотой запас страны. Говорят, что велик, а попросишь свою долю – от ворот поворот.

Да и просить не особенно хочется. Не только потому, что не о нас написано (странно было бы требовать с господ Вельтмана и Загоскина писать о людях двадцать первого века, опыт Одоевского не в счёт, да и четыре тысячи триста тридцать восьмой год от рождества Христова неблизко), но и не для нас. Гоголь, верно, очень бы удивился, если бы ему сказали: твой читатель – Петрушка, пиши так, чтобы ему было интересно и весело. Пушкин так и на дуэль, поди, вызвал бы. Тот, кто сетует на падение интереса к чтению, должен помнить, что в распрекрасном девятнадцатом веке читали более-менее постоянно лишь люди сытого досуга, которых был один процент от населения, много пять, и то ближе к веку двадцатому.

Читаешь Толстого, читаешь Тургенева и постепенно начинаешь ощущать неудобство, словно за детским столиком сидишь или одежду с чужого плеча носишь. Все бы хорошо, да что-то нехорошо. Потом только сознаешь, что это «что-то» – наша реальность, в которой нужно трудиться. Человек без дела сегодня жалок и презираем. Иное – девятнадцатый век. Отсюда и неудобство.

Все герои девятнадцатого века величайшим несчастием почитают службу из нужды. Вглядитесь: несчастные Акакий Акакиевич и Макар Девушкин несчастны именно в силу того, что служба определяет их жизненные границы. Герои Тургенева и Толстого могут служить, но не ради пропитания, отнюдь нет. Положительные, правильные герои служат ради блага отечества, герои же отрицательные, плохиши – из карьерных побуждений. Но нет желания – и не служишь, а сидишь в имении, либо в городе. Труд, продуктивная деятельность представляется дьявольским наказанием, и нужда толкнет женщину на панель, как Соню Мармеладову, Катю Маслову или безымянную героиню Некрасова, но никак не в мастерскую. Ясно почему: панель есть горе, из которого можно восстать, мастерская – смерть окончательная. Правда, Чернышевский несчастных женщин гонит именно в швейную мастерскую, но так он поступает из принципа, а не из реальных соображений. Лесков в этих мастерских, равно как и в коммунах на справедливых началах, ничего хорошего не видит. Нет, идеал девятнадцатого века – это деревенька десятин на пятьсот, а лучше бы на пять тысяч. С соразмерным количеством крепостных. И пореформенная литература, как бы ни наряжалась она в народные одежды, есть плач по этому идеалу. Помилуйте, даже нигилисту Базарову Тургенев дает двадцать две души – они, понятно, покамест принадлежат родителям, так ведь он в семье единственный наследник. Шампанское по утрам такое наследство не обеспечит, но жить можно и без шампанского.

И потому во всех духовных исканиях героя века девятнадцатого наш современник, в большинстве своем крестьянский сын или внук, ощущает надуманность: то ли с жиру бесится, то ли бездельем мается, то ли просто лицемер. А хуже всего – дурак. Зачем с дураком знаться?

(продолжение следует)

К оглавлению