Опубликовано 13 августа 2013
Дорогие друзья, данным материалом мы хотим открыть на «Компьютерре» серию бесед Дмитрия Завалишина (известного разработчика, старинного друга «Компьютерры» и просто DZ) с известными, успешными и интересными разработчиками России. Именно бесед, а не интервью. Первый собеседник — Давид Ян.
Дмитрий Завалишин. В последнее время меня не покидает ощущение, что большинство молодых людей в России (и я говорю в первую очередь о программистах и «стартаперах») смотрят на все окружающие их вещи как на некое благо, которое было даровано богами Америки — Google, Apple, Microsoft… Кажется, эти компании занимаются «магией», которая выше нашего понимания; а всё, что можем мы, — это просто пользоваться результатами «волшебства» — купить планшет или новую версию лицензионного ПО. Между «я» и тем, «что вокруг меня», появилась огромная дистанция. Нам сложно поверить, что такие вещи, как поисковик Google или новое поколение смартфонов от Apple, сделаны такими же, как и мы, людьми — талантливыми разработчиками, которые хотели изменить мир к лучшему и трудились не покладая рук.
Книги о Стиве Джобсе, конечно, замечательно популяризируют технологическое предпринимательство. Но все же Джобс остается богом — а не студентом, бросившим занятия в Калифорнийском университете в Беркли, чтобы со своим новым коллегой из Hewlett-Packard сделать персональный компьютер и выйти конкурировать с известнейшими софтверными разработчиками.
Возможно, незнание «человеческих» историй основателей крупных ИТ-компаний приводит к тому, что стартапы запускают люди, которые лет двадцать программировали в небольшой фирме и вдруг внезапно осознали себя бизнесменами. Конечно, из таких историй ничего по-настоящему прорывного не вырастет…
Давид, а ты ведь изначально растил ABBYY Lingvo как бизнес — купил один из самых полных на тот момент словарей, отдал основную разработку на аутсорс…
Программисты в стартапах берут на себя роль менеджеров, наверное, от неизбежности: хороших управленцев мало, а руководить жизнью бизнеса все-таки кому-то нужно. (Хотя кто тогда будет программировать? :-) ) Но в нашем случае всё было несколько иначе. Мне сразу стало понятно, что программированием должен заниматься человек, который это умеет делать лучше меня. Давид Ян. На самом деле программированием я тоже чуть-чуть занимался. (Смеется.) Это была наша первая в ABBYY программа для внутренней автоматизации на Paradox. Ещё я написал теговую спецификацию к словарю (впоследствии она стала основой нашего языка для разметки словарных статей — DSL, Dictionary Specification Language). Но в целом ты прав, я в разработку никогда не лез. Но аутсорсом разработку Lingvo назвать нельзя ни в коем случае. Это было партнерство — одна компания, одна команда. Мы сразу условились, что моя задача – это нахождение денег, клиентов и подрядчиков по словарным базам, а задачей Александра Москалёва было написать собственно программу, и качество Lingvo — это стопроцентно его заслуга. В более поздних версиях Lingvo и FineReader я участвовал в разработке интерфейсной части, старался смотреть на продукт глазами пользователя. Внутри разработческой компании должны быть люди, которые находятся на стороне клиента больше, чем на стороне разработчика: это важный фактор успешности бизнеса.
Вначале мы с Сашей хотели просто заработать по пять тысяч рублей на переводе бумажного словаря в электронную форму — и, довольные (при стипендии в 55 рублей такие деньги казались огромными), разойтись. Но оказалось, что даже вдвоем реализовать этот проект крайне сложно. Нужно было не только разработать собственно программу для ПК, но также найти финансирование под создание контента, а затем — людей, которые подготовят этот самый электронный контент по нашей спецификации, исправить все ошибки, выпустить документацию, упаковку… и в конце концов кому-то этот контент продать. Про реализацию такого проекта в одиночку не могло быть и речи… Повторю, даже вдвоём это было предельно сложно. Сегодня я не очень понимаю, как нам удалось всё это сделать за девять месяцев :-).
Д. З. Получается, ваша логика была такая: «Это неподъёмно — значит, мы нанимаем много людей, а я разработкой продукта сам детально не занимаюсь»?
Д. Я. Это сегодня в ABBYY работает 2 000 человек и офисы в 14 странах… А в 1989 году «много людей» — это Саша Москалёв и я. Саша один в первые полтора года заменял десятерых: аналитика, интерфейс-дизайнера, графического дизайнера, архитектора, инженеров по базе данных, оболочке, резидентной программе, инсталятору, системе защиты, тестера, выпускающего QA инженера и пр.
Мы понимали, что нужно писать резидентную программу, которая позволила бы сделать словарь, «всплывающий» поверх окон Word или Excel и показывающий на экране перевод. TSR-программирование, надо сказать, тогда казалось чем-то фантастичным: эта техника толком нигде не была описана, книжек о ней почти не было (помню, первые из них появились в Доме научно-технической книги на Ленинском проспекте), знания передавались фактически из уст в уста.
Д. З. Резидентное программирование всегда было «на грани фола»: формально ведь этим заниматься было нельзя, по спецификациям MS DOS это было запрещено. Только некоторые инструменты внутри операционной системы позволяли резидентным программам переключать на себя обработку прерываний — и эти механизмы не были нигде задокументированы, их опытным путём обнаруживали отдельные люди. Я лично хорошо помню, что мы, наблюдая за работой таких «гуру», часто слышали просьбу: «А теперь, пожалуйста, отвернитесь». Всё было именно на таком уровне неизвестности. И достичь того, чтобы резидентные программы работали «без запинки», было действительно чем-то из области фантастики.
Д. Я. Сейчас мы продолжаем заниматься «магией» — только теперь в иной плоскости. Теперь эта «ворожба» посвящена поиску способов вычленить факты из естественного языка.
Д. З. Есть мнение, что такой подход, как «интерлингва» (вычленение смысла из фразы на одном языке, а затем перевод этой мысли на другой язык), в принципе неправилен. Как относиться к таким суждениям? Я знаю много людей, которые идеально владеют двумя иностранными языками (или языками программирования): они используют именно технику интерлингвистики. Но ведь семантика — это всегда сумма коммуникации в данный момент и коммуникативного опыта. А у программы такого опыта нет…
Д. Я. В разных культурах существует большая часть пересекающихся языково независимых понятий, которые укладываются в определённую иерархию. Существует множество академических исследований и проектов по этому поводу, а коммерческих попыток свести все понятия языка к универсальному дереву понятий и использовать его совместно с синтаксисом языка и статистикой не было.
Фактически это иерархия с собранными в ней сущностями, между которыми есть отношения близости. Одни из них — родительские, другие — дочерние; это деление образует основную структуру. Если наполнить основную «ёлку» иерархии массой существующих в языке семантических классов, то любой новый класс сможет занять чёткое место в этой системе. Качество «пристраивания» нового элемента при этом определяется минимумом новых связей, которые будут необходимы, чтобы покрыть все возможности применения этого концепта в реальном мире. Скажем, для концепта «зрелость» соседствующими элементами будут «зрелый»/«незрелый», «зелёный»/«перезрелый», «гнилой» и так далее.
То есть в системе заложены главным образом связи между понятиями смысловой близости. Кстати, в нашей команде работают люди, мыслящие на нескольких языках; с ними мы пытаемся анализировать параллельные тексты. При этом мы стараемся вычленить из этой естественной формы языка все наблюдаемые семантические классы, отнести наиболее конкретные из них на более низкие уровни, более общие — на верхние ступени иерархии. Например, семантический класс «средство передвижения» расположен выше классов «наземный транспорт», «воздушный транспорт» и «другой транспорт». Конечно, выстраивание таких цепочек — творческий процесс. Скажем, есть множество возможностей для встраивания в иерархию омонимов: «тополь» — это ведь и растение, и средство вооружения. Собственно говоря, из-за большого числа значений каждого слова в системе семантических категорий так много горизонтальных связей.
В целом работа системы включает ряд сложных этапов: лексико-морфологический анализ, грубый и точные синтаксический анализ, семантический анализ, синтаксический синтез, синтез линейного порядка и, наконец, морфологический синтез. Не буду вдаваться в подробности, и без того очевидно, что задача очень сложная — и именно потому очень многие считают интерлингвистические подходы невозможными…
Д. З. Но ведь это — как спор математиков и инженеров: первым решение кажется всегда недостижимым, вторые — уверены, что найдут реальное решение, которое выполнит задачу на 99%.
Д. Я. В прикладной лингвистике действительно много «подводных камней». Например, появляются новые семантические концепты; то, какими они будут, никогда нельзя предсказать. Скажем, концепт «социальная сеть»: раньше только на каком-то высочайшем уровне абстракции его можно было сопоставить с концептом «средство общения», сегодня же в этом сочетании — вполне конкретный смысл.
Мы уверены, что, обработав таким способом критическое число параллельных текстов на двух языках, мы «устаканим» иерархии. Сейчас над этим работает команда из трёхсот человек; в общей сложности в такой масштабный проект компания ABBYY вложила уже более $70 млн.
Д. З. ABBYY развивает бизнес в двух направлениях — распознавание документов и перевод текстов. Смерть рынка OCR — наверное, вопрос 5–10 лет, а на глобальном рынке услуг перевода и лингвистических технологий вас ждёт Google. Нет ощущения, что впереди у ABBYY — бетонная стена?
Д. Я. Для нас уже давно вся эта сложная работа по созданию формализованных описаний различных языков — не самоцель; мы видим конкретные перспективы применения продуктов на основе этих технологий на рынке. И «Гугл» на самом деле семантика и лингвистика пока мало интересуют: здесь пока для него не слишком денежный рынок.
Начиная в 1995 году проект, мы поставили цель — создать один из лучших машинных переводчиков, способный помочь специалистам переводить большее количество текстов за счёт редактирования результатов машинного перевода, а не путём перевода всего текста целиком.
Рынок перевода уже сегодня оценивается в $20 млрд, а в ближайшем будущем для группы из 10 языков (в основном агнлоцентричных) он вырастет вдвое.
Но параллельно в процессе работы мы открывали новые направления монетизации нашей технологии, в частности в области понимания, поиска и анализа текстовой информации. Именно эта область для нас коммерчески целесообразна сегодня — и мы планируем активно заниматься ей. Но и о переводе мы не забываем. Здесь важно сказать, что с технологической точки зрения машинный перевод является чуть ли не вершиной искусственного интеллекта; получить очень хороший перевод — действительно сложная задача.
Например, то, что мы научились вычленять факты из текстов и проводить анализ документов, выводит нас на рынок «умного» корпоративного поиска. В качестве иллюстрации: в США огромное количество судебных процессов между крупными компаниями, в рамках которых каждая из сторон должна предоставить всю внутреннюю электронную переписку, всю документацию по бизнесу — в электронном виде. Наша система может производить анализ всего этого массива текстовой информации — и выводить юристам и экспертам лишь конкретные результаты. Только этот рынок уже на сегодняшний момент оценивается в несколько миллиардов долларов.
Д. З. Речь идет о семантическом поиске?
Д. Я. По сути, да. Адвокаты и прокуроры пока ищут в судебной документации важные факты, основываясь на key words search либо на поиске с учётом синонимов. Это неэффективно: с одной стороны, точность результатов поиска низка (основаная причина — многозначность слов) с другой — очень многие действительно важные вещи просто пропускаются.
Мы готовы предложить намного более эффективную альтернативу. Скажем, адвокат берёт текст искового заявления и просит нашу систему найти судебные разбирательства, схожие по предмету иска. То есть мы можем автоматизировать процесс поиска прецедента, на котором базируется вся англосаксонская правовая система. Другая сфера применения — патентный анализ, где количество заявок и выданных свидетельств о правах интеллектуальной собственности растёт бешеными темпами. И тому подобное.
Д. З. Очевидно, что следующий шаг вхождения таких технологий в жизнь — диалог с клиентом в семантических терминах. А для этого нужна публичная поисковая система. Вы хотите двигаться в этом направлении?
Д. Я. Мы всегда развивали ABBYY как технологическую компанию — больше были ориентированы на предоставление рынку базовых платформ, которые уже наши партнёры «упаковывали» бы в конкретные продукты. Такая стратегия открывает перед бизнесом огромные возможности масштабирования. Да, конечно, у нас есть свои продукты, но если появляется кто-то, кто хочет сделать конкурентные решения на основе наших технологий, — мы, скорее всего, «подвинемся». Это модель во многом схожа с тем, как работают дистрибьюторы: ведь вендор не выходит на один рынок со своими реселлерами…
Пока от партнерской модели из лидеров рынка отказывается разве что Apple: на данном этапе компания преуспела, но я думаю, что это временно. Если в ближайшие 5–10 лет Apple не станет технологически открытой корпорацией — она просто не сможет сдержать натиск Google, Samsung и Microsoft.
Д. З. Apple сейчас начинает лицензировать технологию Apple AirPlay: разве это не первый шаг к открытости? И, вообще говоря, может быть, модель Apple верна? Ведь Open innovation приводит к тому, что новые технологии начинают «допиливать» множество разработчиков — которые не чувствуют давления со стороны стандарта. В итоге на выходе (и это сейчас видно в ситуации c Android-приложениями) — масса плохих реализаций одной хорошей технологии.
Д. Я. Чтобы уйти от конкретных имен игроков рынка, я скажу, что истина, как всегда, посередине. Это как антагонизм демократического и тоталитарного политических режимов. Закрытый подход Apple очень похож на победу тоталитарного коммунизма в Сингапуре: премьер-министр Сингапура Ли Куан Ю доказал всем, что жесткими авторитарными методами можно вывести нищую страну без природных ресурсов из руин, избавиться от наркомафии и коррупции. Но я не уверен, что такое политическое устройство может быть успешным на очень долгое время. Весь мир ведь понимает, что если сейчас власти Сингапура не переведут страну к одной из форм управляемой демократии – государство может рухнуть.
На другом полюсе — естественное развитие рынка, «дикий» капитализм, где демократические инструменты развиваются стихийно. В каких-то странах это работает, в каких-то народ голосует за популистские реформы, что приводит к бегству капитала и сильных управленцев (почитайте недавнюю историю дефолта города Детройта, а также историю про кризис на юге Европы). Уверен, что истина, как и везде, — в противостоянии этих явлений. Экосистема Apple должна грамотно становиться более открытой, экосистема Android должна грамотно становиться более закрытой.
Еще пример. Цинь Шихуан-ди, китайский император III века до н.э., объединил отдельные провинции Китая, дал отпор кочевникам, построил Великую Китайскую стену и фактически создал единое государство Китая. Но одновременно он казнил тысячи людей, сжёг все книги в государстве, потому что считал: если в них написано то, о чём говорит он сам, — они не нужны, а если они противоречат тому, о чём говорит он, то не нужны тем более. Считать ли Цинь Шихуан-ди (или Ивана Грозного, с которым проводят параллели) однозначно положительными героями мировой истории? Вопрос чрезвычайно сложный. Они создавали великие государства, но убивали миллионы. Слава богу, что «технологические тираны» и «технологические религиозные лидеры», к которым можно отнести Джобса, никого не убивали. И в этом смысле я уверен, что появление Apple и Стива Джобса — огромное счастье для человечества, хотя я сам не причисляю себя к фанатикам Apple. Великие технологические лидеры действительно умеют мобилизовать все доступные ресурсы и «зажечь» своими идеями людей, пусть и навязав им фантастичный миф, — и это, несомненно, приводит к качественному скачку в развитии общества.
Д. З. Чтобы не продолжать дальше политическую дискуссию, верну тебя к ABBY. Все твои задачи, Давид, на уровне постановки кажутся почти фантастическими. Мне кажется, что вот такого желания изменить мир и не хватает сегодняшним стартапам…
Д. Я. Честно говоря, я не думаю, что в нашем мире мало людей, готовых мыслить глобально. Ко мне, например, приезжала команда предпринимателей из Питера, владельцы бара на Крестовском Open bar. Ребята которые хотят полностью изменить привычный для нас формат проведения досуга — и планируют в течение 25 лет не меньше тысячи заведений своего бренда по всему миру. В чем «фишка»? они придумали бар, который открывается только на три месяца в году — зато программа, еда, развлечения лучше в разы, чем во многих петербургских кафе.
Другие мои знакомые развивают стартап в Кремниевой долине — новую модель рекламы в интернете. Это настолько большой размах грядущих перемен, что я пытался их сосватать Ричарду Брэнсону: только он поймет полет их фантазии…
Д. З.. Это всё здорово, но пирамиду Маслоу никто не отменял. Позиция «Я хочу изменить мир» всегда присуща тем, кто более или менее встал на ноги и может позволить себе «креативить», вместо того чтобы думать о куске хлеба…
Д. Я. Это, конечно, правильно; но практика показывает обратное. «Яндекс», ABBYY, Google — все эти компании рождались, чтобы воплотить мечты разработчиков, — а уже потом основатели понимали, что находятся на пороге чего-то большого.
Надо сказать, что это желание изменить мир с того момента так и не покидает меня. Я ручаюсь, что мы доведём наши технологии в области лингвистики до того уровня, когда каждый второй холодильник, сходящий с конвейера, будет оснащен нашей системой — и сможет разговаривать с человеком на естественном языке. По нашим прикидкам, это случится через 5–7 лет. Я говорю не о командных системах, которыми оснащены смартфоны или бытовая техника (как сейчас), а об искусственном интеллекте, способном вести вполне разумную беседу — например, подсказать рецепт из продуктов на полках холодильной камеры или поделиться анекдотом. Я уверен, что это изменит парадигму отношений человека и компьютера, к которой мы привыкли сегодня.
Д. З. Американцы любят слово «friction», которым в том числе обозначают степень «сцепления» мечты с реальностью. Проблема проектов, которые меняют мир, — в том, что они слишком оторваны от действительности. Если стартапер находит способ решить проблемы нынешнего дня — да, его бизнес живёт. Если он задумывает что-то более глобальное, не привязанное к спросу в данный момент времени, — компании нужен большой «прыжок» в будущее, а это требует серьёзных денег…
Д. Я. Гай Кавасаки во всех своих пособиях говорит: думайте глобально — действуйте локально. Да, ты действительно должен воодушевлять своих первых сотрудников, подстёгивать мечтами себя самого и людей вокруг — но ты должен видеть, как твоя идея распадается на несколько более мелких, привязанных к сиюминутным потребностям людей. Если стартап начинает сразу решать глобальные задачи — он никогда не доживет до точки безубыточности. По сути, «действовать локально» в мантре Кавасаки означает не бояться решать нишевые проблемы, но делать это безупречно! Перед инвестором ты можешь сколько угодно рассказывать о своей идее завтрашнего дня. Тебя услышат, твоей задумкой и планами будут восхищаться — но чтобы воплотить эту историю, тебе для начала нужно сделать «пробу» на десяти клиентах, которые заплатят тебе сегодня. Почему-то сегодня стартапы не хотят осчастливливать небольшое количество пользователей — хотя на самых первых этапах это абсолютно правильная стратегия. Во-первых, это точка входа на рынок, во-вторых — возможность проверить востребованность будущего продукта. Таким образом, компания получит пул реальных клиентов, на потребности которых стартап сможет ориентироваться в течение всего своего пути. При этом не забывая о своей большой мечте.
Как-то интуитивно правильно шёл этим путём Джобс. Он сделал AppleI, затем Apple II и Apple III — и можно было уже ничего нового не придумывать, а развивать бизнес исключительно на Apple Computer. Но Джобс хотел сделать Apple Lisa и Macintosh: это была его мечта. И ведь он пришёл к небольшой группе разработчиков Macintosh, в старый офис Apple на Стивенс Крик, и сказал им: не думайте о цене, просто сделайте компьютер своей мечты. И так в Apple появился Mac, который впоследствии произвел настоящий прорыв. Собственно, так Джобс и двигался — от продукта к продукту, — и каждая его разработка революционизировала.
Д. З. Раз так, то можно ли воспитать в человеке пассионарность?
Д. Я. Джобс на встрече со студентами Стэнфорда попросил поднять руку вначале тех, кто употреблял LCD, затем — тех, кто до сих пор девственник. Давайте вспомним, как он придерживался принципов дзэн-буддизма и баухауса, постоянно ездил в Индию. Я думаю, что люди, которые толкают науку и бизнес вперед, в определённой степени безумны — в хорошем смысле, конечно. Можно ли этому научить? Вряд ли.
Д. З. Но ведь есть люди, которые разрабатывают продукты, решают небольшие проблемы (и это важно) — и тоже зарабатывают очень хорошие деньги на рынке хайтека. И нужно ли совершать волшебство, чтобы стать долларовым миллионером? Мне кажется, что такой подход не менее верен — при всей своей неамбициозности. По крайней мере это точно лучше, чем пытаться «продать идею», которая в принципе не может быть продана…
Д. Я. Знаете, есть такая известная метафора всей жизни инновационного бизнеса. Молодые люди подходят к краю пропасти, прыгают, а за время полета пытаются сконструировать самолёт, чтобы выжить. Самое страшное, если у них всё получится, но в последний момент они поймут, что сконструировали не самолёт, а паровоз…
Опубликовано 16 августа 2013
Помните, о чём говорила общественность год назад — в августе 2012-го? Главной темой, конечно, был суд над Pussy Riot, однако речь не о нём, а о слухах, предшествовавших презентации iPhone 5. Выпуск новых «Айфонов» — штука цикличная, и вот снова настаёт то время, когда любители продуктов Apple могут делать ставки или загадывать желания.
В прошлый раз гадания были очень плодотворными: почти всё удалось узнать заранее, включая точное разрешение экрана и характеристики начинки. Имелись настоящие фотографии корпуса, нового коннектора и даже наушников. Если бы не очередное поколение плееров iPod и некоторые малозначительные детали, касающиеся iOS, то руководители Apple не показали бы на сцене вообще ничего нового.
В этом году к середине августа в прессе начала всплывать предполагаемая дата следующей презентации Apple — 10 сентября. iPhone 5 показывали двенадцатого, так что в эту информацию не сложно поверить. Официального подтверждения стоит ждать ближе к началу сентября: Apple рассылает приглашения прессе максимум за две недели до события.
Пока же можно разобраться со слухами — хотя бы затем, чтобы потом оценить достоверность. На этот раз все ждут, что Apple наконец-то раскачается на расширение модельной линейки и выпустит второй iPhone — в пластиковом корпусе, с прошлогодним процессором и по более демократичной цене. Ему пророчат название iPhone 5С, где C будет означать слово color — «цвет» (а вовсе не cheap, «дешёвый»). В таком случае пластмассовые корпуса будут иметь разные цветовые варианты — примерно как нынешние «Айподы».
Напрашивается, правда, вопрос о том, почему Apple не сделала младшую модель iPhone раньше: почему нужно было ждать пять–шесть лет? Тут есть как факты, так и догадки. Факт заключается в том, что Apple не перестаёт выпускать предыдущую модель телефона, сделав новую. Мало того, даже предпредыдущая иногда продолжает сходить с конвейера. Сейчас, например, ещё можно купить iPhone 4 с 8 гигабайтами флэш-памяти по цене от $450 (15 тысяч рублей в русском Apple Store).
Логично предположить, что Apple хотела бы избавиться от этого старья с несоответствующим iPhone 5 соотношением сторон экрана и несовременным коннектором. В качестве доказательства можно вспомнить, что четвёртое поколение iPad было выпущено в том же 2012 году, что и третье, именно с этой целью — сменить коннектор на Lightning. В пользу выпуска второй модели говорят и другие факторы: в отличие от микросхем, остальные компоненты телефонов год от года дешевеют не так сильно — и, соответственно, реши Тим Кук выпускать уценённый прошлогодний iPhone 5, на его производство придётся тратить те же материалы, что и на следующий. Выходит, что младшую модель можно удешевлять сильнее, чем прошлогоднюю, и при этом поддерживать в ней более современные стандарты.
Остаётся два важных вопроса — сколько же будет стоить «дешёвый» iPhone и как Apple собирается дифференцировать старшую модель. Угадать точную цену сложнее всего. К примеру, аналитик Горас Дидью приводит статистику цен на другие модели iPhone и делает вывод, что 5C будет стоить $500, как сейчас iPhone 4S, и, продолжая его ценовую траекторию, подешевеет до $450 к концу года.
Джон Грубер — автор известного блога Daring Fireball, пишущего про Apple, предполагает более низкую цену — $350–400 за модель с минимальным количеством памяти (16 ГБ). Считает он просто: берёт разницу между iPad с модулем 3G и без него ($130) и прибавляет к цене шестнадцатигигабайтного iPod touch ($230). Блог MacRumors цитирует отчёт аналитика компании Piper Jaffray, где прогнозируется ещё меньшая цена — $300. Однако на чём основаны эти оптимистичные расчёты, не говорится.
О старшей модели слухов на этот раз намного меньше обычного, но они есть. Японскому магазину запчастей Moumantai якобы удалось завладеть лотками для сим-карт от предполагаемого iPhone 5S. Лотки примечательны тем, что окрашены не в чёрный и белый цвета, как сейчас, а в серый и золотисто-бронзовый.
Из этого были сделаны выводы о том, что вместо чёрной и белой вариаций телефона будут серая, белая и золотистая. Хочется воскликнуть: «Ну наконец-то в Apple есть фокус-группа из цыган! Давно пора!» Но, во-первых, не стоит торопиться судить по одной некачественной фотографии, во-вторых — есть сомнения, что любителей золотых «Айфонов» удовлетворит какая-то там позолота.
Более серьёзная и достойная обсуждения подробность — слух о том, что в кнопку «Домой» iPhone 5S будет встроен биометрический датчик, распознающий отпечаток пальца. Основанием для такого предсказания стало прошлогоднее приобретение Apple компании AuthenTec, разрабатывающей биометрические сенсоры. Сумма сделки — $356 млн. Ничего из ряда вон выходящего, но достаточно много для Apple, предпочитающей скупать маленькие фирмочки. Скорее всего, такая сделка означает, что технология AuthenTec пригодится в каком-то из продуктов Apple.
Биометрический датчик в кнопке «Домой» — логичное предположение: это не менее надёжно, чем нынешний четырёхзначный PIN-код, которым можно защитить свой телефон, зато намного удобнее. Представьте: хозяину будет достаточно взять телефон в руки и нажать кнопку, чтобы снять защиту.
И последний известный штришок касается камеры: вьетнамский сайт Tinh te пустил слух о двенадцатимегапиксельном сенсоре, который откроет возможность снимать со скоростью 120 к/с и получать эффект замедленного движения. Кроме того, некий китайский поставщик успел засветить в интернете стеклянные вставки для задника iPhone 5S, на которых виден двойной разрез для (предположительно) двойной вспышки. Ни тот ни другой источник информации нельзя назвать особенно надёжным, но очередное улучшение камеры — вполне логичный ход для Apple.
Если всё просуммировать, то получается, что у iPhone 5S будет такой же тонкий металлический корпус, как и у iPhone 5, более быстрый процессор, то же количество оперативной памяти, больший, чем у 5C, объём флеш-памяти (к примеру, 32, 64 или 128 ГБ против 8 или 16 у 5С) и одна из лучших камер на рынке. iPhone 5C — примерно на $250 дешевле, в разноцветных пластмассовых корпусах на миллиметр–два толще, чем 5S, с более скромной камерой и прошлогодней версией электронной начинки.
Вроде бы оба предложения кажутся по-своему привлекательными. Младшая модель вряд ли отберёт значительную долю продаж у старшей, зато ей в Apple смогут заменить iPhone 4 и 4S и привлечь покупателей, которые хотят iPhone, но платить за телефон премиум-класса пока не готовы.
А вот кто почти наверняка останется недоволен — это любители сенсаций. Им можно порекомендовать уже сейчас начинать готовить остроумные твиты о том, что при цене в $400 iPhone 5С не сможет конкурировать с самыми дешёвыми моделями на Android, а в 5S нет ничего такого, чего ещё не разгадали пронырливые блогеры.
Опубликовано 16 августа 2013
В списке айтишных чудес есть одно, превосходящее любые другие своими размерами. Это Windows XP. Бывшая популярнейшей операционной системой для PC на протяжении большей части XXI века, она вроде бы начала уступать Windows 7 два года назад: наблюдатели, хоть и давая разные цифры, сходились тогда во мнении, что кривая, изображающая процентную долю XP, свалилась в штопор, тогда как кривая для «Семёрки» столь же стремительно набирала высоту (см. «Десятилетие XP»). Однако ещё годом позже ситуация выровнялась. Сегодня разные исследователи по-прежнему озвучивают разные цифры: StatCounter оценивает долю XP в 20 процентов с копейками, а «Семёрки» — в 52 процента; NetApplications (методике которой лично я доверяю больше) говорит о 32 и 38% соответственно. Но те и другие опять-таки сходятся в одном: с середины прошлого года и по настоящее время рынок операционных систем для PC переживает стагнацию, так что доли участников за это время принципиально не изменились.
С чем связан внезапный застой, догадаться не трудно: новые персональные компьютеры расходятся беспрецедентно плохо (см. «PC харкает кровью»). Но для нас сейчас важнее другой факт. Система двенадцатилетней давности необъяснимым образом продолжает играть вторую по важности роль на мировой компьютерной сцене! Она управляет каждой третьей–пятой персоналкой на земле и, кажется, совершенно игнорирует скорое полное окончание поддержки. Ведь уже в апреле 2014-го Microsoft обещает прекратить выпуск заплаток для XP. Прекратить совсем!
Считая по головам, на произвол судьбы будут брошены от трёхсот миллионов до полумиллиарда пользователей. Конечно, не во всех регионах планеты ситуация одинакова. Наибольший удельный вес XP имеет в Китае: там она до сих пор числится в абсолютных лидерах, обслуживая примерно три четверти компьютерного парка. Но и Запад проблеме подвержен тоже. Даже в наиболее экономически благополучных зонах вроде США XP управляет каждой шестой персоналкой. Различия между теми и другими больше не численные, а качественные: если в Китае XP трудится главным образом на десктопах, на Западе, предположительно, она стала рабочей лошадкой, тянущей встраиваемые и специальные системы — вроде цифровых киосков, банкоматов, кассовых аппаратов, кино-, мед-, авиаоборудования и прочего подобного.
Использование в невидимых невооружённому глазу местах по крайней мере отчасти объясняет её загадочную, алогичную популярность. Ведь — давайте честно! — никто не знает доподлинно, отчего айтишный мир так упрямо не желает с XP расставаться. Банкоматы и им подобные системы замкнуты на себя, они могут работать без апгрейда и апдейтов годами и десятилетиями (Diebold оценивает долю XP-банкоматов в Штатах в 75%, а до того подавляющее большинство таких машин работало под OS/2: ничего себе прыжок, правда?), и это обстоятельство, по-видимому, определяет «любовь» Запада. А для цепляющихся за XP на десктопах, очевидно, важны приемлемые скорость работы и функционал (в том числе на старом железе).
Всё это в общем было известно и раньше, но за последний год появилась ещё одна, третья версия, объясняющая живучесть Windows XP. Суть: все, кто мог обновиться, это сделали, а оставшиеся считают апдейт и апгрейд либо слишком дорогими (порядок расходов тут, кстати, не секрет; Microsoft сама объясняет партнёрам, сколько тратит среднестатистическое рабочее место на переезд с XP на более свежие версии Windows: около 200 долларов), либо ненужным (поскольку потеряли интерес к PC и это их последняя персоналка; они уже обзавелись смартфонами и планшетами и не станут обновлять замещаемый ими компьютер).
Таким образом, третья группа из кандидатов на обновление исключается. Но, к сожалению, и первым, и вторым съехать с Windows XP будет тоже не просто. Бизнесу перевезти компьютерное хозяйство на новую ОС за полгода нереально (расходы тут растут прямо пропорционально скорости миграции). Эксперты рекомендуют срочно начать изоляцию устаревших систем, ограждая их от сети или, что лучше, вовсе помещая XP-комплексы в виртуальные машины, дабы оградить от внешних рисков не потеряв функционала, — но и этот рецепт, увы, недёшев. Что же до рядовых пользователей, довольствующихся XP сегодня, то — поскольку «Восьмёрка» уже очевидно не «зажглась» — для них и год спустя XP останется функционально и финансово самым приемлемым вариантом.
В результате апрель (и май, и июнь) следующего года мы встретим примерно с теми же пропорциями: XP по-прежнему будет управлять в среднем каждой четвёртой персоналкой на Земле. Разве что окончание поддержки даст толчок некоторым уникальным явлениям, которые кое-кто, обобщая, называет «XP-апокалипсисом».
Сценарий этого «конца света» тоже давно написан. Поскольку ни благополучный Запад, ни бедняцкий Китай не смогут излечиться от XP-зависимости, мир уже к следующему лету получит несколько сот миллионов машин, управляемых системой, для которой более не выпускаются security-апдейты. Попросту говоря, открывающиеся «дыры» не будут латать. И всплеск вирусных эпидемий, спам-рассылок, рост интенсивности DDoS-атак, кибермошенничества — это меньшее, на что стоит рассчитывать. Не все эксперты согласны считать последствия катастрофическими — ведь, в конце концов, не каждая XP-персоналка даже подключена к Сети. Но в любом случае это большая идея для бизнеса, причём пригодная и для тех, кто намерен XP защищать, и для тех, кто собирается искать в ней уязвимости.
Что касается первых, они будут нужны, поскольку кто-то должен поддерживать эти сотни миллионов компьютеров, лечить их от вирусов, защищать от интернет-атак, решать проблемы совместимости. Что до вторых, то спрос на их услуги предопределён простым фактом: уже сегодня за хорошую уязвимость нулевого дня для Windows XP можно выручить свыше ста тысяч долларов, когда же Microsoft «отключит» XP от аппарата жизнеобеспечения, цены взлетят ещё выше (кто-то ждёт двукратного роста, кто-то — десятикратного), ведь патчить дыры будет некому.
Конечно, настанет день, когда доля Windows XP ссохнется до незаметных нескольких процентов (сегодня в таком состоянии пребывает Vista). Банки уйдут на «Восьмёрку» или Linux, подталкиваемые штрафами за использование неподдерживаемой ОС. Магазины поменяют избившиеся кассовые аппараты под XP на дешёвые современные андроидовские. Бедные китайцы, очарованные блеском мобильных тачскринов, просто выставят запылившиеся PC на помойку.
Вопрос, на который никто не может дать точного ответа уже несколько лет, лишь в том, когда это случится. Есть идеи?
Опубликовано 14 августа 2013
Обозреватель New York Post Терри Кинэн с некоторым недоумением пишет («Russian bear rises with Putin»), что экономика России стала крупнейшей в Европе и заняла, по мнению Всемирного банка, пятое место в мире. Изобилие природных ресурсов, энергетическая независимость (первый производитель нефти на планете, а США — первый импортёр), сбалансированный бюджет с госдолгом менее 10% и безработица — «завидные» 5,4%. А рождаемость (важный интегральный показатель настроений общества) в России превысила американскую.
Даже в глухом Нечерноземье у свежепокрытых синтетической черепицей домов ярко покрашенные штакетники и наличники. В палисадничках — цветники. Знакомый фермер ворчит, что в селе решением схода запретили держать скотину, и ему пришлось установить на лугу вагончик и обнести пастбище электрическим забором (электронный пастух — непременный атрибут советских выставок детского технического творчества, который никогда нельзя было увидеть в работе)…
Предоставив заокеанским журналистам судить, насколько успешно правительство «on his way to his goal of restoring Russia to superpower status», отметим, что никогда — минимум за последнюю сотню лет -– население страны не обладало такими суммами денег на руках. (Массовое строительство заводов и объектов инфраструктуры происходило при весьма скромных доходах населения.) Но для того, чтобы конвертировать деньги в уровень жизни, их хорошо бы потратить выгодно. А с этим у нас в стране не слишком хорошо: стоит сравнить розничные цены и ассортимент с зарубежными — и выкладки экономистов Всемирного банка становятся довольно сомнительными…
Но покупкам в розничной сети существует реальная и привлекательная альтернатива. Электронная коммерция, она же интернет-торговля. Давайте же посмотрим, как обстоят дела с ней в нашей стране. Для этого сопоставим данные от нескольких вполне авторитетных источников.
На свежем, от 9 августа 2013 года графике от SearchLaboratory.com мы видим, что объём интернет-торговли в нашей стране оценён в 4 миллиарда фунтов стерлингов. (Курс его, грубо говоря, 51 рубль или 1,5 доллара.) А вот согласно Euromonitor International, объём отечественной электронной коммерции — примерно 10,5 миллиарда долларов. По результатам же оценок, выполненных inFOLIO Research Group, объём рынка сетевой коммерции в России достиг в 2012 году 325 миллиардов рублей, что хорошо сходится с данными от Euromonitor International, и заметно выше цифр, использованных SearchLaboratory. Но, впрочем, разброс цифр по электронной коммерции лежит примерно в таком же интервале, как и тот, где «гуляют» оценки объёма отечественного ИТ-рынка. И нам важны не абсолюты, а сопоставления цифр. И вот тут-то мы видим, что хотя российская экономика и крупнейшая в Европе, но в киберкоммерческом пространстве ей особо хвастаться нечем. Втрое уступая итальянским 12 миллиардам; более, чем вшестеро – германским 25 миллиардам фунтов. Далеко впереди лидер электронно-торговой Европы – Соединенное Королевство с 58 миллиардами. Передовик же планетарный – США, 174 миллиарда…
А вот выше мы видим поразительно интересные цифры, вычисленные SearchLaboratory. Это годовой объём электронных покупок, приходящихся в различных странах на одного пользователя интернета. И вот тут-то мы наблюдаем довольно грустную картину. Средний рунетчик купил самым рентабельным способом (даже правительственная «Российская газета» говорит о достоинствах цифровых связей между онлайн-торговцами и дешёвой производственной базой в Китае) товаров всего лишь на 63 фунта.
Это, конечно, почти втрое больше, чем отоварились средние индус с китайцем, но в 18 (цифра прописью — восемнадцать!) раз меньше, чем лидирующий в списке (отсюда и фунты) британец. В 16 раз меньше, чем житель лояльного доминиона — Австралии. В одиннадцать раз, чем жители мятежных британских колоний, янки — с их повальной автомобилизацией и очень удобными торговыми центрами с огромными парковками, искусство делать выгодные покупки в которых американец впитывает с молоком матери… Более чем в девять раз меньше француза — а наши соотечественницы из среднего класса устремляются именно в Галлию за покупками. Почти в девять раз меньше, чем житель очень небольшой Японии.
Интернет-продажи составили у нас лишь, по различным оценкам, от 1,6% до 2% ВВП — по сравнению с Великобританией и США, где составляют до 10% ВВП; это крайне мало… И ещё раз бросим взгляд на график сверху: очень мал у нас объём интернет-покупок на пользователя.
Но числу обитателей рунета прочат стабильный и заметный рост. И график выше от SearchLaboratory, содержащий прогнозы по ряду стран. И графики ниже, от «Яндекса», с разбивкой по регионам, где показывается, что численность российского сегмента сети стабильно росла, и как она распределена в зависимости от типа населённых пунктов.
Хотя, как мы видим, между регионами сохраняется весьма высокое «цифровое неравенство»… Которое, как остаётся надеяться, будет преодолеваться.
Во всяком случае данные, использованные SearchLaboratory, предсказывают весьма высокий рост доли населения России, имеющего доступ к сети. С 2011 до 2013 года она должна увеличиться с 43 до 72%, что весьма оптимистично.
И рост объёмов интернет-торговли в нашей стране предсказывается значительный. И на графике выше, и по оценкам inFOLIO Research Group: «При сохранении существующих темпов роста к 2017 году рынок перешагнёт планку в 500 млрд руб., а к 2020-му — 650 млрд».
Более чем вдвое!
Так что — перейдём к выводам. У населения России есть внушительное количество денег. У него есть потребность в недорогих и удобных покупках. Россия куда плотнее покрыта сетью, чем Бразилия… А бразильский пользователь интернета делает покупок на сумму в два с половиной раза большую, чем наш соотечественник. Но ведь для нас куда актуальней опыт Австралии — развитой страны с преимущественно сырьевым экспортом и с расстояниями, сравнимыми только с нашими! А житель края кенгуру делает сетевых покупок на сумму в шестнадцать раз большую, чем в наших медвежьих углах! Ну хорошо, учтём, что ВВП на душу австралийца (по паритету покупательной способности, тому показателю, что позволяет Всемирному банку ставить Россию на первое место в Европе) — 44 462 «международных» доллара, а россиянина – только 23 549. Но и тогда отечественной интернет-коммерции вполне можно подрасти раз в восемь, а не вдвое!
И вот тут-то на сцену должны выйти воля и предпринимательская инициатива. Может быть, стоит воспользоваться сочетанием недостатков офлайновой торговли с развитием коммуникаций онлайновых, сетевых, для того чтобы придать электронной коммерции ускорение, позволяющее обогнать цифры самых оптимистических прогнозов. Ведь нужны лишь организация да достаточно простые технические средства вроде почтовых терминалов, о которых мы рассказывали в прошлый раз. И развитая электронная коммерция, возникшая благодаря ИТ-отрасли, вполне может создать новую волну спроса на товары и услуги информационных технологий. А бабушки в деревнях смогут получать у почтоматов банку краски и пакет семян так же привычно, как они ныне читают прогноз погоды в смартфоне…
В статье использована инфографика от Global E-Commerce Opportunities и «Яндекса».