Цифровой журнал «Компьютерра» № 192

BlackBerry всё Евгений Золотов

Опубликовано 24 сентября 2013

«Когда умирают тираны, в первый момент наступает замешательство: возможно ли это, неужто и они состоят из смертных молекул?»

Это сказано про человека, не про компанию. Но именно эти слова приходят на ум, когда узнаёшь о продаже ли Nokia «Майкрософту» или о случившемся сегодня ночью. А минувшей ночью BlackBerry, в беззаботном прошлом известная под именем Research In Motion, приказала долго жить: дано согласие на предложение группы частных инвесторов продаться за смешные 9 долларов на акцию или, что то же самое, чуть меньше чем за $5 млрд.

Были ли Nokia и BlackBerry тиранами? О, были, безусловно! Мне не довелось пользоваться «ежевикой» повседневно, но «Нокии» в её лучших формах я напробовался вдосталь — и пусть не дадут соврать знатоки, там есть о чём вспомнить: своя — улучшенная, а потому несовместимая! — Java, свой гигантский убогий разъём для наушников и «зарядки», тупое нежелание хотя бы выглянуть за уютный обжитой мирок мобильных телефонов, прислушаться к пользователям. Всё это поставило крест на компании, ещё недавно правившей миром простых мобильников.

С BlackBerry всё в точности так же, разве что вместо финского упрямства работала канадская гордость, а место сотовых телефонов занимали интернет-ориентированные мобильные устройства. BlackBerry, тупо «ставившая» на клавиатуру, не желала замечать происходящего вокруг, пользователь существовал для неё только в форме покупателя, единственным разрешённым действием которого было извлечение бабла из казавшегося бездонным кармана. Сегодня мы наблюдаем закономерный финал.

Шесть лет назад они правили мобильным миром, буквально. Сорокапроцентная доля мирового рынка мобильников у Nokia, почти четверть рынка смартфонов-коммуникаторов у RIM (и половина самого ценного, самого денежного делового сегмента Северной Америки): они не боялись ни чёрта, ни бога, полагая, что так будет всегда. И когда с началом второго десятилетия почва стала уходить из-под ног, не верили всё равно, как не верил и почти никто из обывателей. Мне довелось проследить падение RIM практически целиком, от первых тревожных звоночков в 2011-м, когда её потеснил из Америки iPhone («Куда движется RIM и сколько ей отпущено?»), через первую панику, когда взбунтовавшаяся «команда» отправила за борт сначала одного, а потом и второго капитана («Сколько осталось в баках RIM?»), и до сегодняшнего утра, когда в летописи некогда богатейшей технологической компании Канады фактически поставлена точка.

Факты просты. BlackBerry/RIM, в лучшие времена стоившая под восемьдесят миллиардов долларов США, дала формальное согласие на выкуп себя всего за $4,7 млрд группе частных инвесторов, возглавляемой Fairfax Financial Holdings Ltd. (канадский страховщик) и лично её CEO Премом Ватсой. Сюрпризом это не стало. Ещё в августе BlackBerry была официально выставлена на продажу и имя Ватсы (крупнейшего акционера RIM, до того сидевшего в совете директоров компании и сдавшего пост, чтобы устранить последнее препятствие к сделке) фигурировало в списке возможных покупателей (см. «До свидания, BlackBerry, и — прощай?»). Сюрпризом стала сумма.

Независимую оценку провели давно, но до последнего момента никто не верил, что самый успешный высокотехнологический игрок Канады, обладатель умопомрачительного патентного портфеля (как-никак, своими руками заложил фундамент беспроводных персональных коммуникаций!), уйдёт за такую смешную сумму. Увы, худшее подтвердилось: продаваемая дешевле даже рыночной стоимости (бумаги BlacBberry ещё на днях шли на бирже почти по $11), меньше чем за одну пятую своих годовых продаж, словно отживший век хлам, BlackBerry стала самым дешёвым продуктом в своей весовой категории на рынке высоких технологий за все времена. Ведь и $4,7 млрд — только лишь номинал: у компании накоплено налички и ценных бумаг на $2,8 млрд, так что фактически её продают меньше чем за два миллиарда.

Вообще, сделка ещё не парафирована, и в следующие полтора месяца может найтись другой, более щедрый покупатель, равно как и всплыть существенные обстоятельства, которые помешают продаже. Но ни в то ни в другое опять-таки никто не верит. Ведь покупателя Торстен Хайнс и Ко., заручившиеся помощью авторитетных консультантов (JP Morgan Chase и др.), ищут не неделю и даже не месяц, а больше года. Естественно, мы знаем об этом только по слухам, но иного не приходится и ожидать, потому что в мире большого бизнеса действует простое жёсткое правило: если вы узнали о сделке до её заключения — значит, она не состоится (иначе говоря, секретность абсолютная). Кроме того, о привлекательности BlackBerry для покупателей, о вере в неё хорошо говорит и такой факт: среди инвесторов, собранных Ватсом, отсутствует Майк Лазаридис — основатель RIM, владеющий примерно 5% акций компании. Похоже, даже Лазаридис счёл предложенную цену достойной и теперь с удовольствием обналичит накопления.

Ключевой фигурой в судьбе Blackberry теперь становится 63-летний Ватса. Его называют «канадским Баффетом» за жёсткий, авторитарный стиль ведения дел: он всегда следует собственному видению, не слушая никого и ничего не боясь, — и, действуя таким образом, весьма успешно прошёл через бурные «нулевые», в частности, нажив миллиарды на кризисе конца десятилетия. С точки зрения канадских властей, он идеальная кандидатура на роль нового хозяина «Ежевики», поскольку BlackBerry была и остаётся национальной иконой и иностранцам её вряд ли бы отдали. Но что намерен делать он? Означает ли его приход конец истории BlackBerry? И да, и нет.

Для обывателей BlackBerry отныне не существует. В пятницу компания заявила, что намерена уйти из гиперконкурентного консьюмерского сегмента и сосредоточиться на сегменте деловом: бизнесе, госучреждениях, военных организациях и т. п. Это в точности совпадает с планом Ватсы. Таким образом, для делового мира BlackBerry не исчезнет. Но давайте начистоту: что такого умеет «ежевика», чего не могут Android и iOS? Есть ли смысл вашей компании, вашему работодателю цепляться за прошлое?

Ну и не откажите себе в удовольствии оглянуться. Мобильный ландшафт изменился неузнаваемо! Гиганты прошлого — Palm, Motorola, Nokia, Blackberry — остались только торговыми марками. На очереди новые имена, новые технологии, новые надежды. Нам ли печалиться?

Цитата в начале взята из книги «Берлин, май 1945: записки военного переводчика» Елены Ржевской.

К оглавлению

Страсти по «Айфону»: за что давятся в очередях в магазины Apple? Евгений Золотов

Опубликовано 23 сентября 2013

Невнятный процессор, отсутствие заметных изменений, не считая разве золотистого цвета, меньший, чем у конкурентов, экран и сравнительно высокая цена ($649 без контракта с оператором) — ничто из этого не смутило выстроившихся в длиннющие очереди за новым «Айфоном» в пятницу с утра. Можете смеяться, но именно окраска «под золото» (говорят, особенно любимая в Азии) и стала главной приманкой: золотистенькие расхватали быстрее всего, не осталось даже на «онлайн», и решивших отовариться непосредственно на сайте Apple честно предупреждали, что их покупку отправят не раньше октября. Штаты, Китай, все одиннадцать стран, где запустили 5s и 5c (России в их числе пока нет, мы стартуем в начале октября), продемонстрировали одинаковый стопроцентный «аншлаг»: 5s распродан повсеместно, 5c так же повсеместно остался на прилавках скучать.

Если статистику по предзаказам «пластмассового» 5c, который только и можно было предзаказать, Apple публиковать не стала (как полагают, чтобы не выставить себя в невыгодном свете на фоне рекордных прошлогодних результатов), данные о первых трёх днях продаж 5s будут опубликованы наверняка. Аналитики уверенно обещают минимум шесть миллионов проданных экземпляров, что на миллион больше рекорда iPhone 5. Но кое-кто, опираясь в том числе на исследование очередей возле Apple-сторов (а эту очередь теперь да, исследуют!), осмеливается предположить и семь, и даже восемь миллионов сбытых 5s.

У дверей магазинов Apple творилось настоящее безумие. От Токио до Лос-Анджелеса, от Нью-Йорка до Парижа очереди занимали за полночь, а кое-где (на Пятой авеню, к примеру) аж за две недели, — и покупки первым «местам» уже традиционно оплачивали спонсоры, надень только футболку с рекламой!

Очереди растягивались на целые кварталы, в них легко насчитывали сотни человек, а на той же Пятой авеню оказалось почти полторы тысячи. Так что, когда двери распахнулись, повсеместно действовал совковый принцип «по две штуки в руки» (5c давали по десяти). Чтобы обойти это досадное ограничение, люди пускались во все тяжкие. Один предприимчивый господин из Лос-Анджелеса не поленился нанять сотню лиц без определённого места жительства и привезти их на автобусах, пообещав по сорок баксов за каждый купленный «Айфон». Им, правда, двигала постыдная жажда наживы (пытался тут же перепродавать телефоны соседям по очереди сзади), так что он несправедливо легко отделался: когда афера вскрылась, отпуск товара бомжам прекратили, и те собрались порвать «благодетеля» на сувениры; его спасла полиция.

А вот те, кто в справедливом возмущении бил лицо внедрившимся в очередь без очереди, встретили утро в полицейских участках: хулиганка! В любом случае весь запас козырных золотистых 5s был распродан в первый же час, а чёрных и белых... о, простите, белых с серебром и космическо-серых — вскоре после.

Первыми отчитались о своих впечатлениях любители ковыряться «во внутренностях». 5s и его менее удачливый сородич кого-нибудьбыли разобраны по винтикам, но ничего неожиданного там не обнаружилось. Процессор A7, как и предполагалось, произведён «заклятым другом» в лице Samsung (Apple никак не соберётся поменять его на менее ершистого), «спортивный сопроцессор» M7 основан на спецификациях ARM Cortex-M3 (ниша сверхэкономичных чипов, куда только что вторглась Intel, см. «Спасут ли Intel субатомные технологии») и тоже производится на стороне, пальцевый сенсор основан на наработках фирмы AuthenTec, которую Apple приобрела в прошлом году.

Короче говоря, сюрпризов не отыскалось (интересное начнётся, когда вскроют A7), и даже перепроверка скорости в целом ничего не дала: 5s действительно оказался почти вдвое быстрей iPhone 5 на общих тестах (причём, похоже, 32-битных) и чуть более быстрым на графических.

Теперь новому «Айфону» предстоит самое тяжёлое испытание — первый месяц в руках и карманах простых пользователей. Именно на этом этапе всплывают самые грубые недоработки в телефонах Apple: вспомните антенну модели 4, аккумулятор 4s или многочисленные «нормальности» «Пятёрки». Нынче главный претендент на скандальную славу — пальцевый сенсор Touch ID. «Взломать» который (в смысле — обойти, обмануть и т. п.) пока не удалось, но конкурс с краудфандинговым призом уже объявлен. И лучше бы ему не обмануть ожиданий покупателей, потому что тучи сгущаются и без того.

Во-первых, правозащитникам и разного рода активистам не совсем ясно, как именно Apple намерена обращаться с собранными отпечатками. Оговорки, что, мол, данные хранятся в зашифрованном виде только на конкретном телефоне, недостаточно: ведь есть ещё правовые нюансы — например, относительно того, как эти данные могут быть получены правоохранительными органами, без разрешения суда или с таковым.

Во-вторых, далеко не все работодатели готовы позволить своим сотрудникам пользоваться на рабочем месте мобильным устройством, которое отпирается таким непроверенным, способом как отпечаток пальца. Точнее, способ-то проверенный, но конкретная его реализация может быть слаба. Плюс к тому — пароли принято менять регулярно, а тут вдруг до публики, раньше знавшей о биометрии только по продукции Голливуда, начинает доходить главное неудобство биометрической идентификации: если украденный пароль можно поменять, «украденные пальчики» можно разве что отрубить — всё равно больше не пригодятся!

Впрочем, и без Touch ID любопытными найдено уже как минимум два простых способа воспользоваться ресурсами iPhone 5s без снятия блокировки. Не стану описывать их подробно (вот и вот ссылки на понятные видеоинструкции), скажу только, что с их помощью, не зная пароля и не имея слепка с пальца, можно звонить с чужого «Айфона», смотреть и отправлять в соцсети фотографии и прочие документы. И это, конечно, скажется на эффективности ещё одной революционной фишки, реализованной в iOS 7, — антиворовской функции Activation Lock.

Если помните, некоторое время назад в Соединённых Штатах на Apple, Google и других вендоров, занимающихся мобильными устройствами, здорово надавила полиция и законодатели — потребовав сделать хоть что-нибудь для обуздания захлестнувшей Америку (да и все развитые страны) волны телефонных краж (см. «Ваш телефон самоуничтожится через три, две, одну...»). Apple сделала. Activation Lock запрещает отключение функции Find My iPhone (связь с утерянным или украденным аппаратом), удаление данных с устройства и нормальное его использование без ввода идентификатора Apple ID и соответствующего пароля. Мелочь, а приятно: полицейские управления нескольких крупных городов в США уже официально (!) рекомендовали владельцам мобильных устройств Apple обновиться до iOS 7.

Тут, правда, пользователей поджидает другая засада. Если слабости в Touch ID ещё только ищут, слабости апдейта с iOS 6 до iOS 7 уже выявлены: на старых моделях «Айфонов» и «Айпадов» седьмая версия iOS вызывает множество неприятных эффектов — от слишком быстрого разряда батареи и «тормозов» до исчезновения «ретинового» лоска на экранах сверхвысокого разрешения. Таким образом, уже сейчас сформировалось своеобразное лобби противников апдейта. Apple, вероятно, предвидя такой эффект, даже добавила в App Store новую функцию: теперь те, кто не пожелал обновлять iOS, при попытке установить какое-либо приложение получат предложение поставить последнюю версию желаемой программы, поддерживающую имеющуюся у пользователя версию операционной системы. Что наверняка приведёт к новой волне жалоб: ведь ошибки в старых программах, естественно, вряд ли кто-то станет исправлять.

Подводя итог первым трём дням iPhone 5s на прилавке, аналитики сходятся на том, что по крайней мере ещё год Apple будет играть важную роль в глобальном мобильном сумасшествии. Да, её доля в сегменте смартфонов упала до рекордного минимума (в лучшем случае каждый седьмой продаваемый теперь смартфон произведён Apple), но если считать по головам, то продаёт она как никогда много — по тридцать с лишком миллионов «Айфонов» ежеквартально. О том, сколь ценен этот результат для компьютерной компании, можно судить хотя бы словам руководителя одного из её злейших конкурентов.

Знаете, о чём больше всего жалеет ставший теперь очень откровенным Стив Балмер — человек, которого кормят персоналки и «Офис»? Что в начале «нулевых» не уделил телефонам достаточно внимания!

В статье использованы фотографии Metro.co.uk, NYPost, Yahoo! News.

К оглавлению

Права, смежные с фашизмом Михаил Ваннах

Опубликовано 23 сентября 2013

Те формы права копирования (Copyright) и авторского права, которые мы рассматривали в прошлых материалах этой серии («Искать информацию», «Право автора», «Деньги автора»), были порождены техническими достижениями середины XV века, а именно винтовым печатным прессом и рассыпным шрифтом. Именно они решили проблему дешёвого тиражирования текстовой информации. И именно на неё, на текстовую информацию, ориентировались законодатели, вводя copyright в интересах цензуры (Мария Кровавая и Филипп II), а потом устанавливая авторское право (статут Анны), позволяющее заработать немного денег отставным политтехнологам вроде Дефо и декана Свифта… С гравюрами было хуже. Качество гравюр — тот критерий, который позволял безошибочно определить подлинные издания от подделок: фотокопировальных станков, позволяющих скопировать клише, не было; при воспроизведении графики печатнику приходилось решать проблему «динамического диапазона», воспроизведения штрихов разной толщины, для каждого из которых была бы оптимальна своя плотность краски (приходилось искать компромисс, эдакий Парето-оптимум, что получалось не у всех). Гениальные гравюры Гойи «Бедствия войны» исполнены в технике акватинта, смахивающей на изготовление радиолюбителями печатных плат и требовавшей для тиражирования не меньше искусства, чем для создания оригинала…

Но технологии развивались — и к концу XIX столетия начали позволять передавать звук, записывать звук и изображение… Ну, фотография, дагеротипы и мокрый коллоидный процесс интереса для тиражирования поначалу не представляли: отпечаток делать было долго и дорого. То же и с фонографом: тиражирование было слишком сложно — восковой валик золотился с помощью токов высокой частоты, а потом покрывался гальванопластической медью. С этого «негатива» делались восковые (тяжёлые, непрочные и дающие слабый звук) или целлулоидные (вносящие большие искажения) копии. Но потом цилиндрическую поверхность валика с механической звукозаписью отобразили на плоскость диска, пластинки… Повысили линейность записи, подняв динамический диапазон (Берлинер, 1888).

Создали процесс фоногравюры — переноса звука, записанного на воске сапфиром, через металлические матрицы, с которых осуществлялась печать (вспомним пресс Гутенберга). Подобрали материал для пластинок — смесь шеллака с баритом, каолином и кремнозёмом, — допускающий до тысячи воспроизведений с одной пластинки, но быстро тупящий патефонные иглы (примерно так, как песок и грязь на шкуре зверя тупят хороший нож из современной стали). Звукозаписи уделяли место на своих страницах великие писатели («Полигимния для Ганса Кастропа»). В 1920-е годы в США было в ходу более 100 миллионов граммофонных пластинок…

Но на музыкальном рынке бал правили исполнители. Царственный бас Шаляпина. Бархатный тенор Карузо, первым из великих певцов сохранившего большую часть своего репертуара в грамзаписях. Ну а производители записей играли сугубо служебную роль — эдакие творцы музыкальных консервов; жестянки с тушёнкой по сравнению с искусством Haute cuisine. Им приходилось продвигать свои лейблы с помощью картинок с симпатичной собачкой…

А на дворе была индустриальная эпоха. Время массового производства, формирования массового спроса: это определялось тогдашней технологией, позволявшей массово создавать однородную и довольно медленно меняющуюся продукцию. И бизнес не мог зависеть от индивидуальностей, ярких и своевольных… Возникло желание защитить интересы именно тех, кто тиражировал тогдашнюю мультимедию. А рынок, как мы видели выше, был уже вполне объёмным и денежным (скажем, в России 1912 года в грамзаписи работал капитал в 7 миллионов, дававший годовой оборот в 20 миллионов полноценных золотых рублей).

И в это время как раз бушевали революционные бури, охватившие планету после Первой мировой. Музыканты, ранее игравшие в кабачках, где теперь крутили граммофон, теряли работу и требовали свою долю в доходах от продаж пластинок. (Благо они всё же изнашивались механически, и бесконечного звуковоспроизведения, которое даёт цифра, не происходило…) Вероятно, певцы и скрипачи делали то же, что и современные писатели: считали, сколько раз их тексты скачали с файлообменника (продали пластинок), и умножали эту сумму на розничную цену книги (чаевые за исполнение «Санта-Лючии» для подгулявшего моряка). На сторону музыкантов встала International Labour Organization, Международная организация труда, созданная Версальским договором, и имевшая своей целью снятие социального напряжения реформистским, «лейбористским» путём.

Но такой путь противостояния большевизму (а это главное содержание работы МОТ) был не единственным. На сцену вышла «открытая террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов финансового капитала». Это говорил Георгий Димитров, но даже коммунисты не могут быть неправы во всём… А прекрасный писатель Алексей Толстой, современник и очевидец формирования этих движений, характеризовал фашизм как диктатуру тяжёлой промышленности. Тяжёлой, обратим внимание; эра-то была индустриальная, прибавочную стоимость создавали заводы. (Да и большевистская модель — искусство народу, а творцу паёк — народному артисту №1 Шаляпину не взглянулась, и он убыл из России.) Сами же фашисты, пришедшие к власти в Италии в 1923 году, любили говорить о «корпоративном государстве». Ну и понятно, что тут на первом месте должны были стоять корпорации, а не гениальный Карузо…

И вот Confederazione Generale Fascista dell’Industria Italiana — Всеобщая фашистская конфедерация итальянской промышленности — в 1933 году созвала в Риме конференцию компаний граммофонной записи. И именно под крылом Бенито Муссолини была сформирована International Federation of the Phonographic Industry (IFPI) — Международная федерация звукозаписывающей индустрии. Поселившись в Швейцарии, она начала активно лоббировать интересы своей отрасли промышленности. И вскоре добилась успеха. В 1936 году австрийский Urheberrecht, Закон об авторском праве, устанавливает смежные права (Verwandte Schutzrechte), дающие производителям звукозаписей монополию на конкретное произведение, аналогичную той, что пользуются его создатели. Причём проделавший это политический режим Австрии — правительство канцлера Шушнига — был очень забавен; он возник в результате победы в вооружённых столкновениях 1934 году тех, кто ориентировался на итальянский фашизм, над теми, кто предпочитал германский национал-социализм. (Как там Вильям наш Шекспир — A plague on both your houses…) Так что Австрия образца 1936 года шла строго в кильватере фашистского Рима, который в 1941 году обогатил правовую сокровищницу человечества понятием «примыкающих прав», сформулировав «Положения, относящиеся к примыкающим правам при соблюдении авторского права».

С фашизмом вскоре было покончено; как там у Светлова: «Я, убивший тебя под Моздоком…»… Но дело, затеянное Конференцией фашистских промышленников, жило и крепло. В 1961-м принимается Римская конвенция, предоставившая звукозаписывающим компаниям те же права, что ранее имели авторы… Это поразительно важное событие: право на получение доходов отделяется от творящей личности (певца и музыканта) и переходит в руки производителей звукозаписей. Конечно — на тогдашнем технологическом уровне (будет время, посмотрите по ссылке, как подробно расписаны средства хранения и передачи информации). Демократическая Европа (большая часть которой дисциплинированно трудилась двумя десятилетиями ранее на выпившего крысиный яд герра Гитлера) завершила дело, начатое чиновниками повешенного за ноги Муссолини, и передала документ на хранение в ООН (под флагом которой за десять лет до того шла война против Северной Кореи). Внёс свой вклад в общее дело и хитрющий, сумевший не поссориться с атлантическими державами диктатор Салазар: конференция IFPI 1950 года собиралась в Португалии.

Принятие Римской конвенции прошло малозаметно: всё же это индустриальная эпоха, когда тиражирование и трансляции были аналоговыми, магнитные записи с граммофонного диска, ставшего медленным и виниловым, делали (на скорости 19 сантиметров в секунду) разве что в СССР, сберегая пластинку Beatles ценой в месячную зарплату… И охрана прав как-то соотносилась с вложениями в оборудование, необходимое для записи и тиражирования — сугубо индустриальных процессов. Но теперь всё изменилось. Звук, видео — всё это цифра, которая копируется и передаётся без потерь качества, с колоссальной скоростью и с минимальными издержками. Да и то, для чего раньше была нужна звукозаписывающая студия, делает нынче пакет на не очень мощном компьютере (часто с открытым кодом). То есть технологическая база принципиально изменилась. А права — остались сформированными индустриальной эпохой. Даже уже эпохой фашизма, которую выдающийся германский историк Э. Нольте отнёс к периоду между двумя мировыми войнами.

Это порождает очень забавные явления. Вот, например, свеженькая новость: в Испании теперь, разместив на своём ресурсе ссылку на нелегальный контент, можно получить шесть лет тюрьмы. Гуманное европейское законодательство столько даёт убийцам и педофилам… Да и, кстати, как проверять легальность того, что выложено в Сеть? Вроде это публичное пространство. Ничья территория. И значит, по всем нормам Римского права, трактующим право на находку (inventio thesauri), таковая должна принадлежать нашедшему. Ведь киберпространство ничьё, и inventio thesauri accession, право собственника земли, неприменимо: остаётся только inventio thesauri occupatio, право «находчика»… И найти в сетевую эру информацию и дать на неё ссылку — это ж явно не то преступное намерение, с которым некто в индустриальную эпоху воровал бы мастер-запись из студии, строил пиратский завод. Но наследники Франко, еще одного фашиста, пережившего май 1945-го, норовят дать за несколько нажатий мышью шесть лет… По законам, инспирированным совсем иным состоянием технологий и давно миновавшим состоянием общества. Справедливо ли это? И что в сфере права должно соответствовать нынешней мощи информационных технологий?

К оглавлению