Цифровой журнал «Компьютерра» № 194

Гексагональные карты счастья Сергей Голубицкий

Опубликовано 07 октября 2013

Наш «Битый Пиксель» сегодня построен на игре интуиции. Что замечательно, поскольку у каждого читателя появится простор для экспериментов с собственным шестым чувством.

На выходных моё внимание привлекло исследование, проведённое недавно Оксфордским институтом интернета (бывает же такое!) и озаглавленное «Internet Population and Penetration» («Населённость и степень проникновения интернета»). На основании данных, предоставленных аналитическим агентством Alexa, была составлена цветовая картограмма (choropleth map), которая дает визуальное представление того, как распределяется территориальная популярность порталов.

Иными словами, цвета на картограмме отражают портал, который пользуется самой большой популярностью в том или ином государстве. Данные получаются из «комбинации среднего количества ежедневных уникальных посетителей сайта и количества просмотренных страниц данного сайта посетителями из определенной страны на протяжении истекшего месяца». Вся информация на картограмме, составленной Оксфордским институтом интернета, представлена по состоянию на 12 августа 2013 года.

Весьма характерный момент: исследователи представили картограмму в двух видах — классическом гексагональном и как стилизацию под историческую карту в духе Age Of Empires (публикация исследования так и озаглавлена: «Age of Internet Empires»). Поначалу я не понял, к чему такие странности, однако быстро вспомнил про Тони Бьюзена с его интеллект-картами и успокоился: экстравагантная визуализация многократно усиливает восприятие информации и стимулирует аналитические способности. Как бы там ни было, я в очередной раз убедился, что рациональное неизменно одерживает верх над эстетическим в моих ИТ-экзерсисах (в том смысле, что мне более наглядной и информативной кажется гексагональная картограмма).

Итак, вот эта визуализация. Историческая стилизация:

(Кликните на изображении для полного размера.)

И гексагональный sci-art:

Сначала — голая статистика, которая углубит визуальное восприятие информации:(Кликните на изображении для полного размера.)

— Google является самым популярным порталом в Европе, Северной Америке, Бразилии, Индии, Юго-Восточной Азии (кроме Филиппин) и в Австралии с Новой Зеландией; — Facebook доминирует во всей Латинской Америке, Северной (арабской) Африке и остальных арабских странах, кроме Саудовской Аравии, в Норвегии (единственной стране из всей Западной Европы!), в Пакистане, на Филиппинах; — Baidu правит бал в Китае и Корее; — Yahoo! покорил Японию; — «Яндекс» — пахан России; — «ВКонтакте» похитил сердце Белоруссии; — Mail.Ru захватил Казахстан.

Не знаю, как вас, но меня эта информация заворожила с первого взгляда, поскольку на уровне интуиции сразу же подтолкнула к социокультурным и расовым вольностям, до которых падок до невозможности. Прежде чем поделиться этими вольностями, ещё немного цифр.

Несмотря на то что Facebook визуально составляет Google серьезную конкуренцию, в количественном выражении никакой конкуренции не наблюдается: Google притягивает к себе более 1 миллиарда человек, Baidu — более полумиллиарда, а в 50 странах, находящихся под властью Facebook, проживает лишь 280 миллионов пользователей интернета.

Какие же мысли посетили меня при разглядывании карты зависимостей современного человечества?

Соображение первое: мир делится на три глобальных категории, в зависимости от того, какой импульс превалирует у пользователей в той или иной стране. Категории эти — рациональная доминанта, эмоциональная доминанта и изоляционная доминанта. Сейчас поясню, что я имею ввиду.

В предельно обобщенном представлении Google — это инструмент для поиска в интернете. Поиск — это всегда проявление индивидуального волевого импульса: во-первых, нужно представлять хотя бы в общих чертах, что ты хочешь найти (а не ждать, что тебе посоветуют, подскажут, подтолкнут к выбору); во-вторых, нужно обладать определённым уровнем смелости, активности и независимости (чтобы не побояться выйти один на один с пустой поисковой строкой); в-третьих, приоритет самостоятельного поиска над рекомендациями знакомых, друзей, соседей и т. п. требует преимущественно рационального взгляда на жизнь.

Исходя из сказанного, моя интуиция мне подсказывает, что у народов в странах, выбравших поисковую систему Google, над всеми остальными доминирует рациональное начало. Есть и ещё один нюанс, который я раскрою и поясню в следующем параграфе.

Две больших территории — Россия и Китай (Южная Корея included) — выбрали «Яндекс» и Baidu. Здесь два характерных момента. Во-первых, и то и другое — это точно такие же поисковые системы, поэтому всё сказанное выше про рациональную доминанту остаётся в силе, однако к этому прибавляется ещё и изоляционный импульс, потому что русские и китайцы предпочли Google собственные — национальные! — поисковые системы. Это весьма и весьма показательный момент. Импульс изоляции должен быть чрезвычайно сильно выражен в национальном сознании, чтобы в эпоху тотального культурного и цивилизационного экуменизма оказать предпочтение своему собственному поисковику. «Мы другие! Мы особые! Мы сами по себе!» — вот три столпа, которые определяют подсознательные импульсы русских и китайских людей.

Наконец, Facebook. Это социальная сеть со всеми вытекающими из этого обстоятельства странностями: во-первых, оказанное ей предпочтение свидетельствует об однозначном доминировании тела над душой, общения над творчеством, эмоций над разумом. Во-вторых, соцсеть как источник информации — это просто хрестоматийный пример сознания ведомого, а не ведущего. Это Инь в дистиллированном виде. Со всем культурологическим шлейфом атрибутов, сопутствующих женскому началу: чувства повелевает разумом, тёмное управляет светлым, мягкое — твёрдым, жар — холодом, мирное решение берет верх над конфронтацией и т. д. Кто предпочитает общение в социальной сети (женский акт!) волевому импульсу самостоятельного поиска (мужской акт!)? Те нетизаны, которые озабочены не поиском информации (знания, новых навыков, полезных в практическом отношении сведений), а общением (дружбой, теплом родственной привязанности, обменом сплетнями, слухами, пересудами). Эмоциональная доминанта — это женское начало, а страны, в которых правит балом Facebook, — женские страны.

А теперь возвращаемся к нашей карте счастья и цифрам статистики. Рациональный мир — это англо-саксонская цивилизация, Западная Европа, и две нации из стран BRIC, наиболее активно взявшие курс на интеграцию в мировую систему технологических ценностей (промышленное производство, высокие технологии и т. д.), — Индия и Бразилия. Отсутствие изоляционной доминанты в примере с Индией объясняется легко и просто: во-первых, у страны нет собственной поисковой системы, во-вторых, эта система ей ни чему, потому что все говорят по-английски, в-третьих, пятитысячелетняя индийская цивилизация находится на таком заоблачном уровне духовного развития, что любая форма национальной изоляции будет ощущаться не иначе, как страшная деградация и цивилизационный регресс.

С Baidu и «Яндексом» тоже всё ясно: нации, едва-едва выскочившие из коммунистического лепрозория, одной ногой продолжают стоять в изоляционистском комплексе неполноценности, поэтому очевидно пасуют перед натиском «чужого», «инородного», «иноземного» и непременно «враждебного» внешнего мира, который безусловно символизирует Google.

Очень забавные мысли пришли мне в голову в контексте казахского, белорусского и японского недоразумений. С первыми двумя всё понятно: территории эти чувствуют себя оторванными от центра исторического притяжения (России), поэтому ностальгируют, подчеркивая собственную культурную и цивилизационную несамодостаточность выбором совершенно маргинальных эпицентров — «ВКонтакте» и Mail.Ru.

C Японией интересней. Yahoo! вышел на первое место по популярности в Стране восходящего солнца, потому что американская компания на заре интернета создала очень успешное совместное предприятие с Softbank — Yahoo! Japan. Однако это обстоятельство не затушёвывает главного: портал Yahoo! — это центр притяжения гибридного толка, поскольку он совмещает свободу индивидуального поиска (как в Google, «Яндексе», Baidu) с пассивным началом структурированного каталога (близкого к социальной сети тем, что в нем для пользователей источники информации заботливой рукой раскладывают по полочкам-рекомендациям). Япония, отдавшая предпочтение поисковому каталогу, — это символы Ян и Инь в чистом виде! Соединение двух начал — женского и мужского — в одном флаконе, исполненное ритуализированным до состояния патологического невроза обществом, к тому же ещё и травмированным Новейшей Историей, сокрушившей его имперские и военные амбиции.

Видите, сколько всего интересного можно почерпнуть из одной картограммы :-)...

К оглавлению

Была докторская, станет любительская: о двух степенях защиты в науке Дмитрий Вибе

Опубликовано 13 октября 2013

Представление о том, что служащих разного рода надлежит сортировать по рангам, весьма распространено. Продвигаясь по лестнице чинов и званий, индивидуум не только приобретает разнообразные служебные бонусы, но и повышает свой вес в глазах окружающих. Все знают, что педагог высшей категории выше педагога первой категории, народный артист выше заслуженного, полковник выше майора, тайный советник выше коллежского асессора.

В науке одним из основных инструментов ранжирования является система учёных степеней, включающая две квалификационные ступеньки — кандидата и доктора наук. Степень кандидата присуждается человеку, доказавшему свою способность работать в науке и получившему при этом некие новые научные результаты. Степени доктора удостаивается человек, работы которого складываются уже не просто в научный результат, но в некое более ёмкое научное достижение. И даже люди, далёкие от науки, знают, что доктор (в среднем) круче кандидата.

Я использую слово «некие», потому что мнения о составе научного результата и научного достижения могут разниться. Именно из-за необходимости решения этой проблемы присуждение учёных степеней, в отличие от учёных званий (профессора, доцента), не производится по совокупности заслуг. Чтобы получить степень, необходимо пройти процедуру, которая включает в себя сдачу кандидатских экзаменов (естественно, только для получения степени кандидата), подготовку «кирпича», то есть текста диссертации, оформленного по определённым правилам, и — самое главное — защиту. Защита состоит в выступлении перед диссертационным советом, по ходу которого соискатель рассказывает о своих результатах и отвечает на замечания оппонентов. Затем совет голосованием определяет, достоин соискатель соответствующей степени или нет.

Защита любой степени сопряжена с довольно большими затратами времени, нервов и средств. В последнем случае я имею в виду не подкуп совета, а более технические расходы — печать и переплёт диссертации, печать и рассылку автореферата, прочие мелочи, способные сложиться в осязаемую сумму, которую соискателю где-то возместят, а где-то и нет. Но деньги — дело наживное, а вот потраченное время вернуть нельзя, да и нервные клетки, как гласит народная молва, не восстанавливаются. Поэтому отношение к защитам в сообществе неоднозначное. Точнее, если защита кандидатской диссертации ещё воспринимается как необходимая обуза, то убедить человека защитить докторскую бывает значительно сложнее.

И потому уже довольно давно, практически с того самого момента, как нам разрешили рассуждать, в сообществе бродит мысль о том, что вторую защиту можно было бы отменить. В самом деле, кандидат — это человек, который только начинает свой путь в науке. Он может быть очень хорошим, но пока малоизвестным специалистом. И если у него возникает необходимость продемонстрировать где-то квалификацию, ему гораздо удобнее помахать в воздухе корочками, чем каждый раз доказывать свои знания и умения. Но зачем нужна степень доктора? Человек, в активе у которого есть как-тонаучное достижение, уже и так должен быть известен коллегам. Ему нет нужды ещё подтверждать репутацию.

Кроме того, защита кандидатской требует меньших усилий и приходится (при нормальном развитии карьеры) на тот жизненный период, когда человек ещё не слишком обременён дополнительными делами. У состоявшегося же учёного появляются обязанности по организации науки, он преподаёт, руководит аспирантами, в конце концов, участвует не в одном, а в нескольких научных проектах. Ему и так есть чем заняться, помимо написания текста, который прочтут несколько человек, и есть где потрепать нервы, помимо выступления перед диссертационным советом.

Проблема в том, что наша научно-организационная система выстроена с учётом наличия двух степеней защиты. Есть должности, занимать которые может только доктор наук, есть обязанности, выполнять которые может только доктор наук. Хочется, например, продвинуть человека по карьерной лестнице — просто для того, чтобы он получал больше денег. Ан нет, нельзя, он не защитился! Поэтому часто люди, способные защитить докторскую, но не делающие этого, становятся объектом давления со стороны руководства, и вместо часовой нервотрёпки на защите человек получает её же, но растянутую на годы. Отсюда популярный научный анекдот о преимуществе поминок по сравнению с послезащитным банкетом: на поминках никто не спрашивает: «А ты когда?»

Выход ясен: освободить учёных от ненужного груза! И лёд, кажется, тронулся: Высшая аттестационная комиссия на днях организовала опрос «О целесообразности перехода к одноуровневой системе аттестации научных и научно-педагогических работников». В обсуждениях народ как будто бы больше склоняется к тому, чтобы оставить только кандидатов (возможно, назвав их по-другому), ибо степень доктора есть безусловное зло. Но мне всё-таки хочется попытаться высказать менее поляризованную точку зрения, которая состоит в следующем: учёные степени (и звания) не являются сугубо внутренним делом научного сообщества.

Один из самых популярных доводов против двухуровневой системы звучит так: «Дополнительная степень — дополнительная возможность для жуликов обзавестись фальшивыми корочками». Но обилие подделок как раз и доказывает нужность докторской степени. Тот, кто с этим не согласен, пусть приведёт пример подделки чего-нибудь ненужного и малоценного. Вы когда-нибудь слышали о поддельных десятикопеечных монетах?

Почему люди идут на липовые защиты? Потому что быть доктором престижно! Несмотря ни на что, несмотря на весь разброд и развал, все ещё престижно! И этот престиж не закладывался в статус доктора, он возник сам собой и оказался настолько прочен, что не исчез даже за десятилетия, отделяющие нас от счастливых времён нашей науки. Кому люди со стороны поверят больше — кандидату или доктору? Кого охотнее пригласят в качестве эксперта — кандидата или доктора? Спросите у «простого» человека, какая научная организация мощнее — та, в которой 20% докторов, или та, в которой таковых 5%? Естественно, подобный критерий может не отражать реального соотношения, но это не означает, что критерии для внешней оценки вообще не нужны. Если докторская степень в качестве меры компетентности специалиста не устраивает, её нужно не отменять, а заменять другим общественно понятным критерием, после чего старый отпадёт сам собой.

Разумеется, конкретному кандидату не хочется лишний раз заморачиваться с защитой, поскольку персонально ему это не надо. Лишние обязанности? Ему и без них хорошо. Прибавка к зарплате? Он с грантов имеет больше, занимаясь исключительно наукой. Но сложилось так, что докторская степень, необходимость которой внутри сообщества сомнительна, по-прежнему авторитетна вне сообщества. И общественный престиж науки у нас не настолько высок, чтобы можно было позволить себе вот так запросто отказаться от одного из элементов этого престижа. Позвольте напомнить, что была у нас в стране научная организация, которая не беспокоилась о мнении людей со стороны. И что? Её расформировали, а народ и не заметил.

Есть ещё один довод против докторов: в Штатах их нет, и как там всё замечательно! Но, во-первых, наши успехи в научной конкуренции со Штатами приходятся на эпоху расцвета докторской степени, а не на эпоху её упадка. Во-вторых, отсутствие официальной второй степени не означает, что в США нет многоуровневой системы аттестации. Она иначе называется и иначе организована, но нельзя сказать, что человек, получивший степень PhD, после этого до пенсии свободен от всех забот, кроме научных. Вообще, есть подозрение, что докторская степень — не основная проблема нашей науки. Если её отменить, автоматически копии штатовской науки не получится. Если уж есть стремление ориентироваться на американскую систему, её нужно заимствовать целиком. Желательно — вместе с объёмом финансирования.

К оглавлению

Новая ниша рекламы: спешите делать добро! Василий Щепетнёв

Опубликовано 13 октября 2013

Странный сон я увидел на днях. То есть сам сон вполне рядовой, про трудовые будни российского врача, но каждые десять минут он перебивался рекламой. А реклама ничего себе так. Помню, мыло рекламировали для шпионов: мол, тот, кто регулярно моет руки этим мылом, никогда не оставляет отпечатков пальцев, а потому может работать без перчаток. Практично, удобно — и микробов тоже убивает.

Другой бы смолчал: сами знаете, как относятся к тем, кому в голову транслируют видения инопланетяне, госбезопасность, вредные соседи или вот рекламные агентства. А я делюсь, уповая на то, что писательский сон не обязательно включать в историю болезни. Писатели — они такие… со странностями, но практически безвредные. Особенно фантасты. Однако проснулся, подумал и понял: какие перспективы открываются, какие рынки! Включать рекламу в сновидения граждан — это посильнее «Девушки и Смерти» товарища Горького! Думается мне, данная идея воплотится в данную же реальность прежде, чем в данной реальности человек высадится на Марс. Потому что выгода от рекламы в сновидениях колоссальна, а на что способна человеческая мысль ради трехсот процентов прибыли, известно давно. Это от Марса выгода неочевидна, а от рекламы добра — в смысле материальной выгоды — завались! Вёдрами собирать можно, мешками!

Хотя, конечно, не всё следует измерять коммерческой прибылью. В палате мер и весов есть и другие эталоны. Государства ведь можно и так делить — на государства коммерции и государства власти. В чистом виде ни те ни другие, вероятно, не существуют, но в коммерческом государстве во власть идут ради того, чтобы набить мошну (правящему классу, инициативной группе, наконец, а правильнее — сначала себе любимому), а в государстве власти деньги третьестепенны, главное — возможность принимать и отменять законы, казнить и миловать, объявлять или прекращать войны, как получится. Обладая подобной властью, на костюмы, парфюмы и даже женщин внимание человек из громовержцев-олимпийцев обращает незначительное. Чуть-чуть. На ходу перекусил — и довольно. Побежал дальше вершить судьбы леса и щепок. А деньги... что деньги? Деньгами власть не заменишь. Десять лет без права переписки не хочешь? Значит, через не хочу получишь. С конфискацией, само собой. И где твои двадцать два заграничных костюма и сто двенадцать пар шёлковых носков, гражданин Ягода? Что носки, девятнадцать револьверов зря пропали…

Символом несокрушимости, главного стержня, духовной скрепы Советского Союза я выбрал бы не танк, не межконтинентальную ракету, даже не ватную телогрейку. На почётное место я бы поставил репродуктор проводного радио. Можно из девяностых годов, в виде расписной доски, а лучше бы простенький, из тридцатых: чёрная тарелка, и ничего лишнего.

Один народ, одно радио, одна идея. И радио, стоящее в центре, — хребет. Та самая скрепа, которой сегодня отчаянно не хватает.

Ну да, газеты. Пресса как главный проводник политики партии. Не чтение от скуки. Но у газет был недостаток: их было много. Я выписываю «Гудок», сосед справа — «Известия», сосед слева — «Пионерскую правду». Тулово, ясно, у газет одно, но головы разные, что допускает разномыслие в принципе. Пусть не политическое, а только вкусовое: кому нравятся огурцы («Сельская жизнь»), а кому — игра в лапту («Советский спорт»). Нехорошо. Причина газетной разноголосицы — приверженность традиции. Привыкли с буржуазных времён к тому, что газет должно быть несколько. Помните, как писал о газетах Чапек?

«Читатель любит свою газету. Это видно хотя бы по тому, что у нас газеты по большей части называют уменьшительными названиями; и недаром же говорят “моя газета”. Не говорят ведь “Я покупаю свои слойки” или “свои шнурки для ботинок” — но каждый покупает «свою газету», и это свидетельствует о личных и тесных связях. Есть люди, которые не верят даже прогнозам погоды государственного метеорологического института, если не прочтут их в своей газете». Было, было…

К тому же немало людей власти и сами не прочь были иметь «свою» газету (не в буржуазно-читательском смысле), и детей хотели пристроить по линии властителей дум, вот и получилась с виду мощнейшая машина агитпропа, а посмотришь в волшебные очки — гидра гидрой! А гидры, известно, рано или поздно да отплатят за тепло и ласку.

Главная ошибка советской власти, на мой взгляд, и состояла в том, что требовали политического единства, но допускали разномыслия в пустяках — в покрое одежды, в цвете губной помады, в высоте каблука. Недооценили коммерческого потенциала разновкусья. Для единства народа разнообразие в моделях обуви столь же опасно, сколь и разнообразие политических течений. Даже ещё опасней: политикой занимается куда меньше людей, нежели хождением по улицам в обутом виде, особенно при недоступности личных автомобилей. Нужно было держать линию: газета — только «Правда», колбаса — только «Чайная», пиво — только «Жигулевское», одеколон — только «Тройной», одежда — только форменная... и так далее. А сырокопчёная колбаса, коньяк «Арарат» и кальсоны шелковые, заграничные, сорок три единицы, — исключительно дома, при зашторенных окнах, по особому списку для особо ценных людей, живущих в особых поселениях. Каждые три года список пересматривать. Кого нужно — вносить, кого нужно — выносить. С конфискацией, разумеется.

С радио — иное. Радио пошло в массы аккурат при советской власти. И поначалу дело делалось замечательное. Радио требованию единомыслия соответствовало полностью. Одно на всех, оно приводило народ к единому знаменателю. Или числителю. С утра до полуночи бормотало оно в коммунальном жилищном пространстве, и слушай его, не слушай — одно. Уж если капля и камень точит, то каково мозгам? Богатый — плохо, вещизм — опасная болезнь, Запад — расположение разлагающегося Ада, интеллигенция — прослойка, пролетарий — гегемон. Рекламы практически не было, была антиреклама, призывающая не покупать на деньги, а, напротив, деньги хоронить (при выпадении стыдливой гласной — хранить) в сберегательных кассах. Сколько их там полегло, безвестных тысяч? А каждая тысяча — год самоограничения во всём.

Ах да, ещё был удивительный призыв летать самолетами «Аэрофлота», но это, я полагаю, для иностранцев: чтобы не думали, что у нас по старинке на мётлах левитируют.

Когда все на одной волне, жизнь если не приятна, то понятна. Что дорогого стоит.

Недаром те немногочисленные эфирные радиоприёмники, что появились у населения к концу тридцатых годов, с началом войны велено было сдать Куда Следует. Поняли: разноголосица вредна и опасна. Только проводное радио сплачивает население в нацию.

Появление трёхпрограммного вещания ознаменовало начало конца. Не хватило политической воли запретить и эфирные приёмники. Понадеялись на глушилки, на то, что ночью, когда утверждённые диапазоны 31, 41 и 49 метров обеспечивают наиболее качественный приём, люди спят. Да при чём здесь «Голос Америки» и прочие бибиси, когда любая передача на непонятном языке, передача, в которой звучит танго или рок-н-ролл либо комментатор частит сквозь рёв торсиды, включает в мозгах такую картинку, какую и тысяча дипломированных пропагандистов не заглушит.

Да и какие дипломы у пропагандистов, что они видели, что читали, что могли противопоставить Лолите Торрес или Робертино Лоретти? «Блокнот агитатора»? Уже смешно…

Горный камнепад тем и характерен, что в движении ширится, набирает массу. Перестройка подтачивала советскую власть не публикациями Солженицына, отнюдь. Публикациями Солженицына она власть скорее укрепляла: сидите смирно, а то и вас туда, в ГУЛАГ… А вот реклама — реклама била нерасчётливо, по площадям, но именно такая стрельба и поразила советское сознание. Начали вроде бы с пустяка — вместо обычных часов на экране появились часы с надписью «Оливетти», потом рекламировали удобрения, а там и понеслось со склонов: прокладки, тампоны, сникерсы, водка, водка, водка…

И рухнула дамба, не нашлось мальчика, заткнувшего собой протечку.

Так что сны мои — это всего лишь следующий этап раскрепощения сознания. Отпусти мне природа лет хотя бы тридцать, а лучше пятьдесят, не бессильной старости, а бодрости, ясности ума и твёрдости духа — глядишь, и я бы — благодаря рекламе во сне — стал вполне коммерческим человеком.

К оглавлению

Голубятня: Корзина с «Ролексами» Сергей Голубицкий

Опубликовано 12 октября 2013

Сегодня хочу поделиться с читателями впечатлениями о фильме французского режиссёра Жан-Жака Анно «Чёрное золото» (Or Noir, 2011). Фильм этот достоин долгой памяти по целому ряду соображений: во-первых, у него увлекательнейший сюжет; во-вторых, игра актеров блистательна, а исполнителя роли принца Ауда — Тахара Рахима — я даже склонен причислить к пантеону гениальных лицедеев; в-третьих, концепт национальной идеи, представленный в «Чёрном золоте», на мой взгляд, является не просто самым привлекательным из всех, какие мне известны, но ещё и самым удачным в плане художественного воплощения. Неслабый такой набор достоинств, не правда ли? Хорошо бы теперь его оправдать :-).

Начнем с режиссёра. Жан-Жак Анно — один из самых загадочных режиссеров в истории мирового кинематографа. Загадочных и не реализовавших в полной мере свои таланты. Анно 70 лет, и он снял только 12 картин.

Картины бесконечно разные и неоднозначные. Дебют Анно — «Чёрное и белое в цвете» (La Victoire en chantant, 1976), с ходу получивший «Оскара» за лучший фильм на иностранном языке, сразу же расставил точки над i в отношениях режиссёра с родной (французской) и европейской цивилизацией: сарказм и чёрный юмор — самая мягкая его оценка реальности.

«Имя розы» (Der Name der Rose, 1986) — отчаянная попытка реабилитировать культуру и историю на безнадёжном материале псевдохудожественного голема Умберто Эко.

«Враг у ворот» (Enemy at the Gates, 2001): Жан-Жак Анно вырывается из культурного и цивилизационного контекста, сталкивая его, в частности, с русской историей. В результате этого столкновения мы получаем едва ли не единственный адекватный западный фильм о Великой Отечественной войне и Сталинградской битве.

«Его Величество Минор» (Sa Majesté Minor, 2007, дичайшее по неадекватности погонялово в российском прокате «Миллион лет до нашей эры 2»): режиссёр продолжил своё отдаление от современной западной культуры и в конце концов добился конфронтации. Из-за запредельной эротичности видеоряда, граничащей с порнографией и перверсией, французская (равно как и американская, и европейская — в целом) критика поверглась сначала в шок, затем в ярость, а под конец — в истерику. На IMDB рейтинг фильма 4,2 (лично для меня — достаточный повод, чтобы посмотреть картину и получить удовольствие!).

«Чёрное золото» (Or Noir, 2011) — последний фильм Жан-Жака Анно, который во многих отношениях можно считать одной из форм его творческого завещания. Если бы художник так и остановился на отрицании истории, культуры и цивилизации, если бы сарказм и эротические фантазии так и остались единственными созидательными импульсами его наследия, мы бы получили еще одно трагическое наследие в мировом искусстве. Жан-Жак Анно, похоже, нашёл свой идеал — причём точно там же где его нашёл и великий Антуан де Сент-Экзюпери: в арабской цивилизации.

«Чёрному золоту» я благодарен уже за то, что после его просмотра разделил восхищение моего самого любимого писателя на чисто визуальном и осязаемом уровне. На арабские сюжеты было снято множество фильмов, но ни один из них так и не сумел раскрыть тайну этой величественной цивилизации. Жан-Жаку Анно это удалось с блеском.

«Это для Вас! У меня точно такие же: они сделаны в стране, которая называется Швейцария!»

В основу фильма положен роман швейцарского писателя Ганса Рюша «Великая жажда» (1957), в котором действие развивается в 30-е годы на Аравийском полуострове, в период обнаружения на нём нефти. Позволю себе изложить фабулу фильма, ибо она никоим образом не раскрывает содержания и тем более не содержит в себе спойлеров, поскольку настоящее действие в «Чёрном золоте» развивается не на уровне внешних событий, а на уровне духовного и психологического возвышения принца Ауды.

Два аравийских эмира ведут затяжную борьбу за спорный участок пустыни, получивший название Жёлтого Коридора. Эмир Амар (роль исполняет Марк Стронг), объединивший северные племена Аравии, терпит поражение от эмира Нессиба (Антонио Бандерас), возглавлявшего южные племена, и по условиям перемирия отдает двух своих сыновей — Ауда (Тахар Рахим) и Салеха (Акин Гази) — на воспитание Нессибу, делая их по сути заложниками мира. По условиям договора Жёлтый Коридор становится «ничьей землей», полосой отчуждения, разделяющей два царства.

Девятнадцать лет спустя в Жёлтом Коридоре появляется геолого-разведочная экспедиция американской компании Texan Oil и находит на этом участке огромные залежи нефти. Эмир Амар не даёт американцам разрешения на добычу нефти, зато эмир Нессиб «впадает в искушение богатством» и даёт добро на начало разработок, нарушив тем самым главное условие мирного договора.

Что произойдет дальше, зритель узнает, посмотрев самостоятельно картину; мы же займёмся самым ценным для меня в «Чёрном золоте» — арабской национальной идеей, которую Жан-Жак Анно вывел на уровень универсального идеала и гармонии, иллюстрирующего, с одной стороны, практическое воплощение нравственного императива, о котором мечтал Иммануил Кант, а с другой стороны — возродив идеал Меры, который лежал в основе представлений древнегреческой цивилизации о совершенстве (погружение в «Sa Majesté Minor» не прошло даром :-) ).

В «Чёрном золоте» представлены два импульса арабского национального сознания: Материального Прагматизма (воплощён в эмире Нессибе) и Духовной Традиции (эмир Амар). Сюжет развивается как раз из столкновения этих импульсов и их противостояния. Жан-Жак Анно воплощает эту конфронтацию очень тонко и грамотно, почти не совершая ошибок.

Пример тонкого понимания фактуры: сцена с нападением одного из племён на американских геологов, мотивированным якобы тем, что они — «неверные». Перед нами расхожий миф западной цивилизации, которая всех чешет под свою гребёнку. Режиссёр «Чёрного золота» на уровне блестящей интуиции восстанавливает историческую справедливость, заставляя эмира вмешаться и не допустить погрома.

Неприязнь на почве религиозной «неверности» — лишь эксцесс дремучей необразованной народной массы, которому арабская цивилизация никогда не давала развития. Цивилизация эта на протяжении всей истории человечества являла собой образец религиозной и идеологической терпимости. Выжигание инакомыслия калёным железом — это как раз привилегия христианства. Арабы никогда никого не притесняли по вопросам вероисповедания: ни в Иберии, ни в Индустане. И Жан-Жак Анно едва ли не первым в кинематографе восстановил историческую справедливость.

Полюс материального прагматизма символизируется в «Чёрном золоте» сценой, где эмир Нессиб раздаёт почетным гостям на свадьбе дочери часы «Ролекс», которые достаёт из большущей коробки. Полюс Духовной Традиции — это сцены из жизни царства Амара, в котором запрещены медицина, электричество, техника и прочие блага западной цивилизации, которые, по мысли эмира Амара, совращают человека с благородного пути истины и познания, прельщая ложной ценностью денег.

Оба полюса трагикомичны, поскольку не позволяют нации реализовать полностью свой потенциал и обрекают её на заведомо подчинённое и приниженное положение. Снятие этого противоречия происходит в образе принца Ауда, который символизирует собой будущее аравийской цивилизации (вернее — государственности и национальной идеологии). Важна, однако, не сама позиция Ауда («Лично я не против иностранцев: я думаю, они могут нам что-то показать, и мы можем их многому научить»), а бытовая роль принца. Изначально (а в душе — до самого конца!) он был книжником! Хранителем книг, библиотекарем, учёным, близоруким очкариком, которого судьба превратила в воина, соединив тем самым два великих качества арабской цивилизации — предельную пассионарность и не менее предельное почитание духовности и знания.

То, как это реализовано с чисто художественной точки зрения в фильме Жана-Жака Анно, заслуживает наивысшей оценки. Конечно, заслуга в данном случае просто обязана быть разделена между режиссёром и актёром: Тахар Рахим в роли принца Ауда умопомрачителен. В какие-то моменты ловишь себя на мысли, что сам не раздумывая встал бы и пошел за таким Повелителем куда угодно, полагаясь исключительно на его оценку мира и ситуации.

Однако — магия искусства в действии.

К оглавлению

Рождение нового стиля из трагедии персонализации (по мотивам книги Эли Паризера) Сергей Голубицкий

Опубликовано 11 октября 2013

Формально свой добровольный исход из «Фейсбука» я объяснил нежеланием предоставлять предприятию Марека Цукерберга право на безвозмездное использование моего контента в коммерческих целях. Право это оговорено в «Пользовательском соглашении», которое я, разумеется, не читал в момент открытия аккаунта.

По трезвом размышлении понял, что возмущение вызвала не столько сомнительная справедливость сделки (мы тебе — право общаться с друзьями, родным и близкими, ты нам — право использовать всё, что ты ни выложишь на своей странице, для извлечения прибыли), сколько ни на минуту не покидавшее меня ощущения подопытного кролика. Цукерберг внимательно наблюдает за каждым моим шагом, за каждой моей фотографией, за каждой репликой, а затем пытается навязать мне то, что, как ему кажется, мне нужно, — либо можно мне впарить: непонятно откуда выкопанных кандидатов в «друзья», непонятно каким образом подобранные, отсортированные и отфильтрованные посты в ленте новостей, равно как и совершенно никчемные для меня приложения, игрушки, музыкальные пожелания, «любопытные факты» и т. п.

Цукерберг здесь, разумеется, не оригинален: точно такую же вакханалию услужливых «подсказок» и «рекомендаций» мы наблюдаем сегодня в интернете повсеместно — и на Amazon.com, и в Ozon.ru, и на Price.ru, и — едва ли не в первую очередь — на Google.com. Отличие в том, что на Google.com можно отключить хотя бы формально «Живой поиск» и «Историю поиска», которая якобы дает более точные результаты, а на «Фейсбуке» отключить ничего нельзя в принципе: Невидимое Око Саурона преследует тебя всегда и везде.

И тут мне повезло. Добрый мой приятель, философ Кирилл Мартынов мгновенно откликнулся на мои стоны в «Твиттере» и рекомендовал для упорядочивания переживаний и мыслей почитать книгу Эли Паризера «The Filter Bubble: What the Internet is Hiding from You».

Поскольку чукча давно писатель, а не читатель, море замечательной литературы проходит мимо меня. Книга Паризера — не исключение, и я очень сожалею, что познакомился с ней лишь сегодня: она бы наверняка сэкономила мне множество велосипедов.

Ну да лучше поздно, чем никогда. В свою очередь, настоятельнейшим образом рекомендую «Пузырь фильтров» всем читателям, которые хотели бы в первом приближении осмыслить самую суть виртуального мира, где волею судьбы мы все поселились и живём. Книга была переведена в 2012 году на русский язык и вышла в издательстве «Альпина Бизнес Букс» под названием «За стеной фильтров. Что интернет скрывает от вас».

На мой взгляд, «Пузырь фильтров» — работа эпохальная. Именно благодаря выведению на передний план дискуссии системообразующей основы современного интернета — процесса так называемой персонализации. Другое дело, что книга сильно затянута, и для изложения всех ее идей от первой до последней хватило бы 10 страниц (а не 300).

Ещё один важный момент для понимания: выводы, которые делает Эли Паризер из своего открытия, не выдерживают никакой критики. Они глубоко ошибочны, и это обстоятельство снискало автору заслуженное обвинение в алармизме. Паризер бьёт в набат из-за того, что яйца выеденного не стоит. Мне эта эйфория автора ох как близка и понятна, поскольку я сам такой же: идея меня захватывает и с каждой минутой увеличивается и увеличивается в своей значимости до тех пор, пока не обретёт окончательно гипертрофированной формы и не заслонит (а чаще — вообще подменит) собой реальности.

Прежде чем объяснить, в чём ошибся Паризер, а также дать позитивный импульс для осмысления его идей, позволю себе изложить синопсис книги.

В середине 90-х годов краеугольным камнем философии ИТ, рождённой утопическими амбициями по учреждению нового Города Солнца в виртуальном пространстве интернета, стал поиск Relevance, релевантности информационного контекста и возможности создания на этой основе правильной (справедливой, полезной и т. д.) иерархии этих контекстов для каждого индивида. Интернет на заре своего становления рассматривался как пространство, в котором все люди смогут объединиться для вершения добрых дел, совместного созидания полезных продуктов и в конечной инстанции создания общества, основанного на единственной справедливой форме демократии.

Поиск релевантности очень быстро привёл к созданию специальных технических алгоритмов (personalized recommendations у Amazon.com, click signals у Google.com), которые отслеживали пользовательское поведение в интернете (какой линк предпочёл в списке результатов поиска, какую книгу выбрал и купил, на каком контекстном баннере кликнул, какую рецензию продукта оценил высшим баллом и т. д.), и на основании анализа этого поведения деформировали огромные потоки информации таким образом, чтобы они максимально точно и адекватно (по мнению этих алгоритмов) соответствовали запросам и потребностям каждого конкретного пользователя.

То, что изначально задумывалось как благо, способное объединить людей по интересам (потребностям, вкусам, амбициям, политическим взглядам и т. п.), превратилось в результате постоянной работы персонализирующих алгоритмов в фактор глобального разобщения: сколько пользователей интернета, столько дискретных информационных пространств, подогнанных машинами под индивидуальные запросы и никак между собой не пересекающихся.

Эти индивидуализированные пространства Эли Паризер и определил как «Пузырь фильтров», поскольку каждый из нетизанов обречён на виртуальное существование в замкнутом, оторванном даже от виртуальной реальности пузыре.

На практическом уровне это проявляется в том, что один и тот же информационный портал будет выглядеть по-разному для разных пользователей сети. Точно так же один и тот же запрос, сделанный в поисковой системе, будет выдавать разные результаты. Эли Паризер дает замечательную иллюстрацию того, как выглядят «Пузыри фильтров»: запрос «British Petroleum», сделанный в Google, выдал одному его приятелю исключительно финансовую отчётность и технические новости, а другому — только лишь сообщения о судебных разбирательствах, связанных с экологической катастрофой в Мексиканском заливе.

То обстоятельство, что «Пузырь фильтров» интенсивно используется всеми интернет-компаниям для коммерческой эксплуатации пользователей (подсовывая им индивидуально подобранную рекламу), по мысли Эли Паризера, не так ужасно, как разобщение людей и — самое страшное! — деструкция креативных импульсов. Для того чтобы человек мог созидать, ему, помимо свободы, требуется постоянная конфронтация с оппонентами, с мнением, противоречащим его собственному. «Пузырь фильтров» лишает нас этой возможности, поскольку выбрасывает (отфильтровывает) из информационного потока всё, что, по мнению компьютерного алгоритма, пользователю не должно понравиться, вызовет у него неприятие и т. п.

Таковы вкратце основные положения книги Эли Паризера. Всё остальное в ней — это детальные описания конкретных процессов персонализации, которые реализовывались в интернете с момента основания Amazon.com и Google.com и до наших дней.

Начну сразу с критики. Вся оценочная составляющая теории «Пузырей фильтров» несостоятельна по одной единственной (но сокрушительной) причине: Эли Паризер исходит из приоритета и признания абсолютной ценности свободы и творчества. Проблема, однако, в том, что приоритет и ценность этих концептов существует исключительно в либертарианском сознании. Для 99% обыкновенных людей ни то ни другое не входит даже в первую десятку насущных потребностей.

Да, конечно, понятие свободы давно мифологизировано, и потому любому обывателю с детства вбили в голову представление о необходимости быть свободным и великой ценности этого состояния. При этом, правда, забыли сказать, что никакой свободы в реальной жизни этого обывателя никогда не будет даже отдалённо, потому что он рожден несвободным, растет несвободным и таким же и умрёт. Причем количество его зависимостей и несвобод столь велико, что бессмысленно даже браться за перечисление (от родительского контроля до государственных машин подавления, юридической системы, денежных отношений, социальной и классовой иерархии, полового неравенства и т. д. до бесконечности).

Понятию творчества не так повезло, как свободе, поэтому обыватель, слава богу, о нём не задумывается: творчество ему не нужно для счастливого, сытого и беззаботного существования. Гораздо важнее найти доходный заработок или ремесло.

Из всего сказанного я делаю вывод, что «Пузырь фильтров» — это не зло, а благо для подавляющего числа обитателей интернета. Для 99% нетизанов возможность купить «самую нужную и полезную вещь», о которой «всю жизнь мечтал, но не догадывался о её существовании», равно как и жесткий отбор новостей, отсеивающий всё, что может вызывать у нас неприятные ощущения (хосписы, бойни, нищета, голод, старость в богадельне, апартаменты в ящике под мостом), гораздо важнее условий, стимулирующих творчество и реализующих иллюзию свободы.

Для меня в книге Эли Паризера несопоставимо более ценной, чем кликушество вокруг «Пузыря фильтров», оказалось обстоятельство, косвенно вытекающее из этой теории. Ценно оно потому, что натолкнуло на оригинальную мысль, обладающую для меня лично огромным потенциалом именно что творческого развития.

Косвенное обстоятельство, вытекающее из «Пузыря фильтров», на мой взгляд, — это констатация абсолютной невозможности в наше время генерировать оппозиционную (нонконформистскую) идею в принципе! В том смысле, что сегодня любая идея хороша, и всё упирается лишь в контекст, порождённый тем самым «Пузырем фильтров».

Отрицание еврейского холокоста в годы Второй мировой войны — это фронда? 20 лет назад — несомненно. Сегодня — не фронда даже отдалённо. Потому что в информационном контексте пользователей, разделяющих взгляды исторического ревизионизма, это отрицание давно уже является банальностью. Существует множество дискретных сред и дискретных информационных контекстов, в которых пожирание крыс и тараканов, жертвоприношение кошек и собак, инцест, педерастия, некрофилия (всё что угодно!) не являются фрондой и не кажутся конфронтацией здравому смыслу.

«Пузырь фильтров» за 15 лет интенсивной работы создал такое обилие дискретных информационных пространств, что релятивизировал абсолютно все идеи, какие только витают в мире.

Это — косвенный вывод, который я извлек для себя из книги Эли Паризера. А теперь самое для меня ценное — утилизация этого вывода.

Если вы заявитесь в сообщество (любое, пусть даже виртуальное) правоверных евреев и начнете в нём уточнять число погибших евреев в годы Второй мировой войны, на вас посмотрят либо как на тролля (в виртуальном сообществе), либо как на идиота и провокатора (в риаллайфе). Почему? Потому что вы нарушаете самое важное в системе социальных коммуникаций — правила уместности и ритуалы.

Что такое «правила уместности и ритуалы»? Это хрестоматийное определение стиля! Любое нарушение норм, продиктованных конкретным информационным контекстом, является нарушением стиля. А это — недопустимо: ни в социальном (эпатаж!), ни в творческом (троллизм!) отношении.

Создается парадоксальная ситуация. С одной стороны, выдерживать ограничения, созданные для индивидуального контекста «Пузырем фильтров», — это бесконечная пошлость, и в самом деле разрушающая само понятие креатива. С другой стороны — прямое привнесение в индивидуальный контекст идеи, которую этот контекст отторгает, — это моветон похлеще первого.

Где же выход? Собственно говоря, в этом и заключена моя главная мысль, навеянная прочтением книги Эли Паризера: выход (вернее — творческая задача) заключается в инфильтрации оппозиционных данному информационному контексту идей таким образом, чтобы эти идеи не воспринимались как враждебные и оппозиционные.

Каким образом это возможно? Только через выбор адекватной формы! Нужно изыскивать такие способы подачи идеи, создавать для нее такие контекстуальные и художественные формы, которые позволили бы данному информационному контексту принять вашу априорно оппозиционную идею хотя бы на рассмотрение. И вот мы уже присутствуем при рождении нового стиля!

Для чего это делать? Именно для того, о чем ратовал Эли Паризер: для преодоления убогости контекстов, построенных исключительно на «лайках» и приятной и конформной информации.

P.S. Щепотка антиномии: на кой черт вы сдались со своими камуфлированными идеологическими диверсиями обывателю, добровольно позволившему завернуть себя в кокон «Пузыря фильтров»? Бьюсь об заклад, что вы ему не нужны :-). Другое дело, что мы не обязаны спрашивать этого обывателя о том, что ему нравится или не нравится. Человек, добровольно отказавшийся от свободы и творчества, автоматически делегировал себя в ряды ведомого стада. Со всеми вытекающими из этого выбора социальными последствиями.

К оглавлению

Twitter: мы в такие шагали дали, что не очень-то и дойдёшь! Сергей Голубицкий

Опубликовано 10 октября 2013

Сегодня мы снова возвращаемся к теме IPO компании Twitter. Не только потому, что после моей реплики от 16 сентября («Twitter — младшая сестра-дурнушка ») произошли важные события, в корне изменившие ситуацию и её оценку, но и потому что это IPO реально задаёт вектор для развития финансовых рынков и деловых стратегий ИТ-сектора в долгосрочной перспективе (10–20 лет). В отличие, кстати, от скоротечного балагана, который мы наблюдаем вокруг противостояния ослов и слонов в конгрессе и провинциальной дежавю-инсталляции под названием «Ужастик дефолта по государственным долговым обязательствам»!

«Младшую сестру-дурнушку» я написал под впечатлением совершенно неадекватного анонса грядущего выхода на биржу, который компания Twitter в игривой форме сделала в собственной ленте.

Подача в Комиссию по ценным бумагам и биржам (SEC) так называемой формы S-1 носила закрытый характер, поэтому ничего более или менее определённого на тот момент (середина сентября) сказать было невозможно. В столь странном пиар-ходе я усмотрел неуверенность Twitter в правильности выбора биржевого сценария для развития компании. Неуверенность эта, на мой взгляд, вытекала из весьма неоднозначных перспектив монетизации социальной сети за счёт мобильной рекламы.

Анализ покупки MoPub, компании, разработавшей единую платформу для консолидации различных форм мобильной рекламы, лишь укрепил мою уверенность в том, что у Twitter очень сомнительные перспективы для монетизации своей площадки.

текст биржевой заявки Twitter (Form S-1), и взорам желающих открылись такие глубины и дали, что дух захватывало. Заявка получилась большая (164 страницы с приложениями) и хоть с картинками, но уж очень техническая, поэтому, дабы не заставлять читателей повторять мой личный подвиг, сделаю выжимку ключевых моментов, которые позволяют нам оценить событие в совершенно ином ключе. Скажу также, что, ознакомившись с дюжиной аналитических заметок по поводу формы S-1 Twitter, я не нашел ни в одной из них акцента, который мне лично показался главным. Тем полезнее окажется для читателей дальнейшее чтение.

Первая сенсация, которая бросается в глаза, — это официальная констатация убыточности компании Twitter. Об этой убыточности все догадывались, однако частный статус и закрытый характер бухгалтерской отчётности не позволял аналитикам делать достоверные выводы. Многие, кстати, надеялись, что доходы компании чуть ли не в два раза выше того, что оказалось на самом деле, равно как и размер убытков.

Полмиллиарда твитов, которыми обмениваются 200 с гаком миллионов пользователей социальной сети, принесли компании в последнем завершившемся финансовом году $317 млн. Прогноз на 2013 год — $600 млн.

Основной (по крайней мере анонсированный в заявке) источник доходов Twitter — это мобильная реклама (как раньше и предполагалось). Всякий раз, когда пользователь обновляет свою ленту, Twitter получает $0,0008 (8 сотых одного цента). Цифра для ориентира: за последний квартал пользователи обновляли свою ленту 170 миллиардов раз.

Характерно, что большая часть этих денег поступает от американских пользователей социальной сети (у Twitter 49,2 млн подписчиков в США и 169 млн — в остальных частях света). За каждую тысячу обновлений ленты американскими пользователями Twitter получает $2,17, а иностранными — $0,30.

Итак, $600 млн дохода. А какова прибыль? По итогам последнего завершенного финансового года (2012) Twitter понесёт убыток $79 млн. Прогноз на 2013 год — убыток в $140 млн. Иными словами, компания постоянно убыточная (многие догадывались, но не в таких объёмах).

Утешением для потенциальных инвесторов в IPO, назначенное предварительно на ноябрь 2013 года, должна служить динамика денежных потоков: доходы растут быстрее, чем увеличиваются убытки (в смысле, что пара 600 — 317 лучше, чем 140 — 79). Насколько это может утешить, зависит от веры инвестора в светлое будущее технологий.

Теперь — детали первичного предложения, очень, между прочим, необычные. Компания Twitter оценивает себя в $10 млрд и выставляет на биржу лишь 1/10 своих акций, то есть 1 миллиард штук. Это — первое разительное отличие IPO Twitter от всех ИТ-предшественников вроде Groupon, Netflix, Facebook и проч.

Второе отличие — доля собственности, находящейся в руках учредителей и первых частых инвесторов компании. У генерального директора Ричарда Костоло всего 1,6% акций Twitter (7,5 млн штук), у президента подразделения Global Revenue Адама Бейна — 0,4% (1,7 млн).

Ключевая фигура Twitter — Ивен Уильямс, который был соучредителем компании, однако давно отошёл от дел, не принимает участия в текущей работе и числится рядовым директором. Уильямс контролирует 12% акций компании Twitter.

Чтобы понять, насколько случай Twitter складывается «не по понятиям», принятым в ИТ-тусовке, достаточно одного сравнения: доля, которую оттяпал себе Марек Цукерберг перед выходом на биржу, — 28%. Это больше, чем акций у всех учредителей Twitter вместе взятых.

Попробуем теперь оценить привлекательность IPO Twitter для инвесторов, а также перспективы компании на выход к рентабельности. Разумеется, первичное предложение убыточной компании — это не самое великое счастье. Впрочем, ничего оригинального в этом тоже нет. Amazon вышла на биржу в 1997 году, а первую прибыль показала только в 2001-м!

Более свежий аналог: пресловутая Tesla, акции которой попали в котировочный лист NASDAQ в июне 2010 года, указав в форме S-1 убыток в $56 млн, затем использовала собранные на бирже деньги для блестящего развития и вышла на прибыль весной 2013 года. Кстати, невиданный спурт акций TSLA (рост — 400%), который мы наблюдаем с мая, — это как раз результат выхода бухгалтерской отчётности компании из перманентно красной зоны.

Есть в покупке убыточных IPO и ещё одна — чисто трейдинговая — привлекательность. Это так называемое короткое сжатие («short squeeze»). Именно оно обеспечивает тот самый взрывной рост ценных бумаг, который мы наблюдаем сегодня на бирже (GameStop, Herbalife, Netflix, Safeway, Tesla и т. п.). Этой увлекательной теме мы посвятим «Битый Пиксель» в грядущий понедельник.

И всё же, и всё же. Как бы ни были привлекательны рассуждения о гипотетическом росте доходов и технических биржевых трюках, компания, из года в год демонстрирующая убыток (пусть даже этот убыток и увеличивается медленнее доходов), обязана держать в рукаве что-то более фундаментальное. Что-то, что способно оказать на инвесторов неизгладимое впечатление.

Речь сейчас идет о серьёзных инвесторах, а не об армии безбашенных идиотов, которые, прослышав о форме S-1, поданной Twitter в SEC, тут же кинулись скупать акции совершенно посторонней компании (NASDAQ: TWTRQ). Идиотам удалось всего за несколько часов поднять котировки этого безнадёжного «мусора» на 1 800 процентов!

Как бы там ни было, но в заявке S-1 Twitter есть фундаментальная изюмина, которая радикально меняет представление о перспективах этой компании. Когда я прочитал об огромных убытках Twitter, меня сразу заинтересовал источник издержек. Невозможно же $140 млн потратить на 1 800 человек, состоящих в штате компании. Куда уходят деньги?

И вот он — момент истины: львиная доля расходов Twitter приходится на НИОКР! В 2010 году — $29 млн (при суммарном годовом доходе $28 млн!), в 2011-м — $80 млн (при доходе $106 млн), в 2012-м — $119 млн (доход — $316 млн), в первом полугодии 2013-го — уже $112 млн (доход — $253 млн).

Только вдумайтесь в эту цифру: «Твиттер» начинал с того, что тратил на исследовательские работы больше, чем вообще зарабатывал, а сегодня эта цифра составляет умопомрачительные 44% от доходов! У подобных пропорций не только нет аналогов, но и вообще непонятно, какими такими уникальными научными разработками занимается компания?

Думаете, Twitter тратит $119 млн за 6 месяцев на развитие трафика мобильной рекламы? Всякое в жизни бывает, поэтому не будем исключать и это безумие. Однако что-то мне подсказывает, что разрабатывается совершенно другой продукт. И совершенно другой товар. Тот товар, на котором компания и собирается зарабатывать деньги в будущем.

У меня нет никакой конкретной информации (кроме здравого смысла и интуиции), поэтому ничего утверждать с уверенностью не стану. Лишь выдвину предположение: чудо-товар Twitter, который три года подряд оттягивает на себя львиную долю выручки, связан каким-то. образом с аналитической ценностью пользовательского трафика, находящегося в распоряжении компании

Ценностью не политической и идеологической (оставим монополию на этот морок АНБ!), а сугубо коммерческой и связанной с так называемыми фильтрами персонализации.

И здесь мы плавно и элегантно выходим на головокружительную тему, которую я запланировал для завтрашнего «Битого Пикселя». Речь у нас пойдет о «Filter Bubbles» Эли Паризера, формировании замкнутых индивидуальных дискретных пользовательских пространств, а также о коммерческих аспектах тотального сбора, обработки и анализа частной информации, которыми последние 15 лет занимаются все социальные сети и коммерческие онлайн-структуры без исключения.

К оглавлению

Всемирный забег университетов, сезон-2013/2014 Михаил Ваннах

Опубликовано 09 октября 2013

Когда-то, в годы расцвета индустриальной эпохи, германские металлурги умели оценивать объёмы мартеновской стали, которую произведёт та или иная страна. Они брали содержание металлического лома в шихте; тогда нормальной была цифра в 60%. Брали время, за которое свежевыплавленная сталь превратится в лом и пойдёт в мартены. Смотрели, сколько стали в стране производилось три десятка лет назад, и могли заглянуть в будущее… (Подробнее об этой методике можно прочесть в мемуарах «О науке и жизни» члена-корреспондента АН СССР В. С. Емельянова, одного из создателей отечественной тяжёлой индустрии.) Но это — минувшая индустриальная эпоха. А теперь, в эру информационную, кардинально важными для экономики являются иные ресурсы.

Зададим простой вопрос: почему Россия сумела создать национальные поисковые, почтовые системы, свои социальные сети? («Стратегический поисковик, стратегическая почта и стратегическая соцсеть») Одним из вариантов ответа (и одним из необходимых условий существования), бесспорно, будет уровень образования их создателей. И предпринимателей, и специалистов.

Система высшего образования в нашей стране была заложена в Российской империи, на конец девятнадцатого века имевшей девять университетов и пять «общенациональных» — были ещё и «ведомственные» — высших технических учебных заведений. (Впрочем, университеты Харьковский, Святого Владимира, Варшавский и Юрьевский, равно как и Харьковский практический технологический институт с Рижским политехническим институтом, находились за рубежами страны.) Потом был советский модернизационный проект, с очень неплохим общим уровнем преподавания точных и естественных наук, нужных для тяжёлой и оборонной индустрии. А затем были известные реформы и потрясения… В каком же состоянии находится отечественное высшее образование сейчас? Ведь то, что было оценено многомиллиардными IPO российских интернет-компаний, представляет собой косвенную монетизацию достижений былой системы высшего образования.

Единственный способ оценить это — обратиться к международным рейтингам. Другого способа в глобализованном мире нет: даже профессиональные патриоты предпочитают германские машины, а лечиться ездят в швейцарские клиники. И одним из общепринятых университетских рейтингов является The Times Higher Education, и сейчас как раз представлен рейтинг за 2013–2014 годы. Посмотрим же на него внимательнее. Составляет его лондонский журнал Times Higher Education (THE), специализирующийся на проблемах высшего образования. Информационную поддержку рейтингу оказывает медиакомпания Thomson Reuters. В существующем формате рейтинг формируется ежегодно, начиная с осени 2010-го. Университеты оцениваются по интегральному показателю, в котором «взвешиваются» качество образования, международная оценка, исследовательская работа, инновации и цитируемость.

И вот — свежий рейтинг. Смотрим — и ищем российские названия. Увы, в первых двух сотнях рейтинга Times Higher Education World University Ranking 2013–2014 их нет. Как, впрочем, не было и в рейтинге прошлого года. Московский государственный университет имени Ломоносова найдётся лишь в диапазоне от 226-го до 250-го места. В компании сразу с двумя вузами Каталонии, Барселонским и Барселонским автономным университетами, с университетами Сан-Пауло, Пенджаба и Витватерсранда: Бразилия, Индия и Южная Африка ведь наши соседки по BRICS. (О том, что Пекинский университет находится на сорок пятом месте, а КНР есть та самая «Си» в BRICS, скромно умолчим…)

Но это — сравнение географическое. А как обстоит с хронологическим? В прошлом году МГУ находился в диапазоне 201–225. За год снизились оценки его учебной деятельности и оценки исследовательской деятельности. Немного подросли его международная оценка, оценка инновационной деятельности и почти в полтора раза — цитируемость… Впрочем, ещё годом раньше место МГУ вообще было в конце третьей сотни, в диапазоне 276–300, когда и учебная деятельность, и цитируемость оценивались драматически ниже…

Мы так подробно остановились на МГУ, потому что он — единственный из университетов Российской Федерации в «списке 400» сезона-2013/2014. Кроме него, из наследия Российской империи — СССР там присутствует Тартуский университет, ранее упомянутый как Юрьевский. Fuimus Troes, fuit Illium — впрочем, преподавание классических языков пресекли ещё большевики…

А в рейтинге прошлого года в этом диапазоне мы могли видеть Московский инженерно-физический институт.

Причём сделанные англичанами оценки ММИБа по одному из параметров — цитируемости — как мы видим, имеют даже более высокое значение, нежели у абсолютно заслуженно находящегося во главе всемирного списка Калифорнийского технологического. 100% у МИФИ и 99,8% у Калтеха. Но это — исключение, которое подтверждает правило. В этом году МИФИ в «список 400» не попал…

Так что ситуацию иначе как угрожающей назвать нельзя. Образование — ценнейший ресурс информационного общества. А в стране, по сути дела, имеется единственный полноценный университет… Нет, образование на точных и естественнонаучных факультетах он даёт все ещё прекрасное и бесплатное. (У двоих друзей дети этим летом защитили докторские в европейских университетах из первой сотни; дипломы о высшем образовании они получали в МГУ.) Но это опять исключение из правила. Один университет на восьмую часть обитаемой суши. И тот съехавший на четверть сотни позиций за год… Представьте себе, из погружающейся в полуденную сиесту Каталонии по соседству сразу два университета, а из России — только один. А ведь в Испании есть не только Каталония, и в списке THE присутствуют не только университеты Барселоны. И Италия, находящаяся в экономическом кризисе, представлена там довольно широко. И у соседей по BRICS дела обстоят лучше, чем у России, — особенно у Китая и Индии… (Мы тут не смотрим на США с их экономическим доминированием и на Британию, извлекающую пользу из культурного доминирования английского языка.)

Впрочем, есть ещё рейтинг репутаций университетов 2013 года: тут у МГУ дела обстоят лучше, пятидесятая позиция. Но репутация — материя, в отличие от исследований и цитирования, скользкая… А в списке пятидесяти лучших инженерных и технологических вузов планеты за 2012–2013 годы нет ни одного российского.

Так что дела в сфере высшего образования в нашей стране обстоят весьма печально. На мировом уровне работает единственный университет, оценки которого не просто волатильны, а имеют тенденцию к снижению… То есть унаследованный ресурс в значительной степени уже израсходован, и быстро восстановить его не получится. Точно так же, как мартенам был нужен металл, выпущенный десятилетия назад, так и профессорским кафедрам нужны те аспиранты, которые не пришли на них в девяностые. (Можно вспомнить популярный в отечественной оборонке анекдот, что даже девять женщин не родят ребёнка за месяц…) Так что кадровые потери образования будут сказываться ещё очень долго. С неизбежным влиянием на экономику всей страны. А оптимизм может придавать лишь прошлогодний показатель цитирования МИФИ!

К оглавлению

«НормаСахар» как образец креативной ИТ-бизнес-модели Сергей Голубицкий

Опубликовано 09 октября 2013

Сегодня хочу рассказать об очень интересном онлайн-проекте, который реализуется на стыке информационных технологий, медицины и нетрадиционных схем финансирования. Соединение в одном флаконе столь разнообразных направлений рождает, на мой взгляд, очень перспективную модель для развития ИТ-бизнеса в обозримом будущем, поскольку «междусобойные» схемы, похоже, себя уже исчерпали.

В 1990 году я изменил филологической науке (после защиты диссертации я работал в Институте мировой литературы АН СССР) и подался в предпринимательство. Волею судьбы мой американский партнер в СП занимался фармакологией и медицинским оборудованием — обстоятельство, навсегда соединившее в моём сознании необходимость зарабатывать деньги с общественной пользой.

Наша компания покупала в американских больницах бывшее в употреблении медицинское оборудование и стоматологические установки, восстанавливала его в московской мастерской (в основном речь шла о замене блока питания со 110 на 220 вольт) и продавала российским клиникам за одну десятую цены нового оборудования. Реально одну десятую: новый стоматологический кабинет стоил около $20 тыс., восстановленный нами — $2 тыс. Разлетались как пирожки.

Схема такой монетизации успешно работала несколько лет, а затем развалилась под нажимом «русского бизнеса»: закупается самое дорогое, новейшее, с иголочки медицинское оборудование под выделенные государством средства в обмен на откат, доходящий до половины контрактной цены. Против лома, что называется, нет приема, поэтому пришлось расстаться с американцами и переключиться на производство газированных напитков.

Обсуждать «русскую схему» не имеет смысла: сегодня она жива и здорова, потому что в нашей стране вечна. Однако никакого отношения к бизнесу не имеет, поскольку задействует совершенно иные социальные локомоции: умение правильно жениться, умение строить правильную карьеру в молодежных и партийных организациях, умение заводить нужные знакомства и т. п. Во всём этом я полнейший профан, поэтому ничего дельного читателям сказать не смогу.

Бизнес-модель молодого врача-эндокринолога Александра Подгребельного заинтересовала меня в первую очередь своей необычной схемой монетизации. Я, конечно, понимаю, что «Купи дешевле — продай дороже» либо «Сделай что-то своими руками и продай» являются универсальными и вечными двигателями бизнеса, однако именно эта универсальность и вечность превращает традиционные схемы монетизации в чрезвычайно сложную для успешной реализации модель предпринимательства.

То же относится и к чисто «доильным» схемам, популярным в отечестве: запусти проект и всеми правдами и неправдами попытайся подцепить его под какую угодно государственную программу финансирования. Штука замечательная, однако очень сомнительная в практическом отношении. Для того чтобы «доить» постоянно, одной удачи и случайного везения недостаточно: нужны «крепкие связи», которые возвращают нас к выше помянутой «русской схеме». В противном случае никакого бизнеса не построишь: даже если повезёт один раз и получишь грант (госзаказ), повторить успех вряд ли получится.

Бизнес-модель «НормаСахар» оригинальна именно идеями монетизации. В схеме их две, и обе не имеют никакого отношения ко всем традиционным подходам, которые я только что вскользь помянул.



Познакомился я с доктором Подгребельным летом (он прислал мне письмо по электронной почте с критикой технических ляпов в моем «Битом Пикселе» «Барнаби Джек и ствол без дыма»). Александр помянул в письме о своих диабетических проектах, которые, как вы догадываетесь, не могли меня не заинтересовать по медицинским соображениям. Я просмотрел сайты, очень заинтересовался стройностью бизнес-конструкций, хотя в тот момент ещё не знал о самом главном — коммерческом потенциале этих деловых начинаний, который как раз и обусловлен оригинальными схемами монетизации.

В сентябре мы с Александром встретились в Москве, побеседовали — и вот теперь с удовольствием делюсь полученным опытом с читателями.



Для начала пара слов о том, что такое «НормаСахар». Это автоматизированная система онлайн-слежения за состоянием больных диабетом, которая позволяет не только мониторить уровень глюкозы в крови и в полуавтоматическом режиме рекомендовать дозы инсулина, необходимые для компенсации заболевания, но и организует удаленные врачебные консультации.

Первое, что бросается в глаза: проект «НормаСахар» открыт как бы с обеих сторон — и для пациентов, и для профессиональных медиков. Первые получают уникальную возможность держать свой недуг в оптимально компенсированном состоянии. Вторые — оказывать врачебную помощь и при этом зарабатывать деньги.

Выглядит это следующим образом. Страдающий диабетом человек бесплатно регистрируется в системе «НормаСахар» на портале и скачивает мобильное приложение для любой платформы (iOS, Android, Windows Phone). Далее он заполняет опросный лист, вопросы в котором напоминают первичный прием у эндокринолога, а также вводит основные параметры инсулиновой и (или) медикаментозной терапии, которой он уже пользуется в настоящее время.

Делается это один раз: всё дальнейшее отслеживание вашего состояния происходит динамически в полуавтоматическом режиме. Вы лишь ведёте дневник самонаблюдения, фиксируя в мобильном приложении в реальном времени уровни сахара в крови, количество съеденных углеводов, количество введённого болюсного инсулина и ряд других параметров.

Программа на основании анализа введённых пользователем данных опять же в режиме реального времени и с учётом индивидуального набора коэффициентов рассчитывает размер болюса инсулина, который нужно ввести в настоящий момент времени, чтобы утилизировать то количество углеводов, которое вы собираетесь съесть. При этом калькулятор болюса инсулина учитывает активный инсулин, оставшийся в вашем организме от предыдущих инъекций, учитывает физическую нагрузку и работает таким образом, чтобы предотвратить развитие гипогликемических состояний, то есть — «не переколоть» и «не недоколоть» инсулин, а чётко рассчитать именно ту дозу препарата, которая нужна вам в данный момент времени. Калькулятор болюса инсулина работает как с мобильного приложения «НормаСахара», так и через веб-интерфейс на сервере «НормаСахара».



Далее начинается самое интересное. Вся эта информация, постоянно обновляемая в реальном времени, транслируется на сервер и аккумулируется в базе данных, привязанной к вашему индивидуальному аккаунту. Эту информацию вы можете использовать сами, но — главное! — ее использует врач-консультант, которому вы можете задать вопрос прямо из своего мобильного приложения НормаСахар.

Здесь включается обратная составляющая проекта. Врачи-эндокринологи, зарегистрированные в системе и принимающие участие в работе «НормаСахара», скачивают на свои смартфоны собственное мобильное приложение (оно называется «НормаСахар Доктор»), с помощью которого они постоянно взаимодействуют со своими пациентами: отвечают на заданные в рамках консультации вопросы, анализируют динамически изменяемые показатели в базе данных пациента и — самое важное! — по результатам анализа и консультаций меняет индивидуальные коэффициенты и настройки калькулятора инсулинового болюса для того, чтобы максимально оптимизировать калькуляции для каждого конкретного больного.

 Такова модель «НормаСахар» в общих чертах. Разумеется, Александр Подгребельный ничего особенного здесь не придумал: подобные сервисы уже не первый год пользуются огромной популярностью в Соединённых Штатах и странах Западной Европы (за последнее не ручаюсь, но про американские аналоги мне Александр точно рассказывал). Заслуга доктора Подгребельного, однако, в том, что он не просто первым реализовал эту жизненно важную для общества социально-медицинскую услугу в нашей стране, но и организовал техническое обеспечение проекта по единственно верному сценарию, который я бы условно определил как «подход Apple».

Загляните на досуге в App Store или Google Play и потестируйте любые медицинские приложения. Подавляющее большинство этих приложений сделано программистами по собственной инициативе, поэтому выглядят они совершенно чудовищно. Вне всякой критики. Иначе и быть не может, потому что токарь не должен создавать космические корабли. Токарь должен вытачивать детали по переданным ему чертежам. Больше ничего.

Программист — это пролетарская профессия. Как токарь. Как слесарь. Как водопроводчик. Нравится ли это нам или нет. Единственное, что может хорошо сделать программист сам по себе, — это смастерить инструмент для собственных нужд. То есть — создать что-то компьютерное и для компьютеров же пригодное: утилиту для дефрагментации жесткого диска, антивирус, конвертор видео- и аудиоформатов и т. п. Ничего хорошего за пределами своей собственной профессиональной епархии программист сделать не может. И слава богу. Не его это забота.

«Подход Apple» заключается в том, что люди, понимающие в дизайне, маркетинге и бизнесе, приходят к программисту и говорят: «Сделай то-то и то-то! Так-то и так-то! И не дай бог тебе отклониться на микрон от поставленной задачи». Программисты, находящиеся в штате Apple, выполняют задания — и в результате мы получаем продукты, которые пользуются бешеной популярностью у тех, для кого они создаются, — у рядовых потребителей. Разумеется, профессиональным программистам и гикам эта продукция не нравится, однако тот факт, что один только «Айфон» приносит Apple больше денег, чем абсолютно ВСЕ хардверные и софтверные продукты Microsoft, для меня является истиной в конечной инстанции.

 Точно по такой же модели создавалось техническое обеспечение проекта «НормаСахар»: врачи подходили к программистам и говорили: «Нужно написать программу, которая будет выполнять то-то и то-то, выглядеть именно так и никак иначе, а данные должны сводиться в таблицу такого вида, какой удобен для нас, врачей, потому что нам с этими таблицами работать и нам анализировать данные».

В результате мы получили совершенно уникальные мобильные приложения. В прямом смысле слова: у них нет аналогов. Александр Подгребельный специально сделал акцент во время демонстрации на виде динамически обновляемых таблиц в приложении «НормаСахар Доктор», где все нужные для анализа данные представлены в одном окне и сведены так, как это только бывает удобно для врача-эндокринолога. Аналоги, представленные на рынке, выводят данные по-программерски и перректально — в нескольких таблицах и разрозненных представлениях.

Теперь самое главное — какова монетизация проекта «НормаСахар»? Сегодня программа совершенно бесплатна для пользователей во всех своих функциональных аспектах, за исключением индивидуальных докторских консультаций. Для врачей это тоже пока единственный источник заработка. С учётом того, что стоимость этих консультаций много ниже того, что приходится платить при походе к эндокринологу в «риаллайфе», пользователей пока что такой расклад дел устраивает.



Подобная ситуация временна, считает Александр Подгребельный. Свой проект он видит полностью бесплатным для конечного пользователя. В том числе и в аспекте индивидуальных консультаций. «Неужели поможет финансировать проект государство?» — осеняет меня наивная мысль. «Полно вам бредить», — не сказал, но наверняка подумал Подгребельный. Какое к черту государство?! К «НормаСахару» некуда прикрутить «русскую схему» — значит, государству это не интересно.

Монетизация проекта светит из тех мест, которые даже в голову неспециалисту прийти не могут: от страховых компаний! Знаете, сколько людей страдает от диабета в России? 12 миллионов 600 тысяч человек! Это только те, у кого он выявлен. По мировому опыту можно сказать, что выявлена лишь четвертая часть. Остальные ходят с зашкаливающим сахаром в крови и даже не догадываются о процессах, которые тихо разрушают их организм. Всего в мире от диабета страдает 230 миллионов человек. К 2025 году, по прогнозам ВОЗ, число больных удвоится. В 2030 году диабетиков будет уже полмиллиарда.

Использование систем мониторинга и коррекции в реальном времени, подобных «НормаСахар», по многочисленным исследованиям, позволяет добиться качественного снижения уровня опасных осложнений этого заболевания (инфаркты, инсульты, нефропатия, гангрена нижних конечностей и т. п.). КАЧЕСТВЕННОГО! Для страхового бизнеса экономия в мировом масштабе выражается в миллиардах, если не в триллионах долларов. Можете себе представить меру заинтересованности страховщиков в развитии проектов, подобных «НормаСахару»?

В Соединённых Штатах все аналогичные проекты субсидируются полностью страховыми компаниями. Знаете, сколько они платят разработчикам за каждого пользователя, который ведет дневник самонаблюдения в рамках программы? $100 в месяц!

Сколько в России больных диабетом? 12,6 миллионов? По $100? 1,26 млрд долларов в месяц? Это и есть теоретический потенциал бизнеса. И такова роскошная схема его финансирования.

Зачем страховым компаниям тратить такие деньги? Затем, что, когда их клиенты свалятся от инсульта или инфаркта из-за некомпенсированного диабета, сотней долларов на лечение уже не отделаешься. И даже тысячью не отделаешься. Если клиент вообще выживет. Для ориентира: суммарный объём индивидуальных страховых полисов жизни в США сегодня составляет $12 трлн.

К оглавлению

Голубятня: Мутное чудо Moshi и новое поколение видеорегистраторов Сергей Голубицкий

Опубликовано 08 октября 2013

Сегодня в «Голубятне» адский меланж из железа, потому как лавина новых откровений, обновлённых версий, проведённых тестов, прослушанных пресс-конференций, подаренных боксов и личных приобретений совершенно не поспевает за несчастным форматом: один-единственный день в неделю, отпущенный на святое! Вот и приходится плодить то, чего органически не выношу: all-in-one и all-included. Как бы там ни было, деваться некуда, а обходить молчанием достойнейшие артефакты ИТ-религии — форменное преступление.

Начну с моего нового ноутбука. Вернее, не начну, а завершу, потому что о Macbook Pro Retina отписал уже изрядно и не хватает лишь заключительных штрихов. Штрих, собственно говоря, один — выход из затруднительной ситуации с экраном.

Очень часто решения Великих Монстров ИТ-«железа» повергают меня в глубокое недоумение. Скажем: как может Samsung выпускать флагманский смартфон с запредельным техническими характеристиками и уникальным экраном, вставленным в корпус из дешёвейшего пластика?! Почему провинциально-островная HTC несуразность подобных решений понимает, а имперско-чаебольная Samsung даже не догадывается об абсурдности подобных сочетаний?

Впрочем, про «не догадывается» я, как водится, опять погорячился, потому что прекрасно догадывается, раз выпускает уже четвертую инкарнацию успешной линейки Galaxy S в жлобской пластмасске, притом что возмущенные вопли эстетов-перфекционистов стали раздаваться уже на второй день после появления SGS1 на прилавках в июне 2010 года. На самом деле Samsung замечательно обо всем догадывается, но ещё лучше умеет считать. И его арифметика подсказывает: клепать флагман в пластиковом корпусе выгоднее. Потно в эстетическом отношении, но все равно выгодно.

Если думаете, что Apple далеко ушла от своего Андрогина, то ошибаетесь. В контексте моего нового ноутбука недоуменный вопрос звучит так: «Как можно додуматься сделать экран с феноменальным разрешением 2880×1800 глянцевым?!" Кто надоумил Надкусана на такое паскудство? Впрочем, как и в случае с Samsung, вопрос риторический: надоумили бабки!

Apple впихивает glossy screens в свой флагманский ноутбук точно по той же причине, по которой уничтожила пакет нелинейного видеомонтажа для профессионалов Final Cut, превратив его в пошлое убожество «iMovie на стероидах». 20-пудовая мещанская горилла, снимающая на свои говнозеркалки видеоклипы про посиделки с шашлыками, требовала, шоб было проще и удобнее, но при этом и с понтозакосом под крутых профи. Для этой щедро башляющей гориллы и угробил Надкусан профессиональную программу с неподъемной для гориллы учебной курвой.

Та же самая щедро башляющая горилла массового рынка требует, чтобы на экране все красочки были яркими и блестящими, шоб глаз вырывало аки ярморочный сарафан. Такие сияющие красочки возможны только на глянцевых экранах, поэтому они и используются во всех ноутбуках Apple. На потребу народных масс, так сказать. То обстоятельство, что любой человек, хотя бы раз попробовавший работать на единственно правильных — матовых — экранах, пожелает вернуться на glossy screen только под страхом кары небесной, Надкусана мало волнует. Эстеты хреновы могут идти лесом, мы глубоко народная компания!

Короче говоря, все меня радовало в Macbook Pro Retina, кроме одного — жуткого блестящего экрана. Естественно, что с первого же дня я озадачился избавлением от этой напасти, поскольку давно уже прознал о существовании чудо-пленок, превращающих любой неприлично глянцевый экран в полноценно матовый.

Искать долго не пришлось, потому что линейке Macbook Pro Retina очень повезло: о ней позаботились калифорнийские мастера из компании Moshi, пользующейся репутацией профессионалов высшей пробы в сфере защитной продукции самого разного толка — чехлов, кейсов, защитных плёнок и т. п. Не будем, конечно, строить иллюзий: реальных производителей чего бы то ни было в штате Калифорния давно уже днём с огнём не сыскать. Moshi не исключение — и, подобно своему партнеру Apple, компания всё тащит из Китая, однако делает это бескомпромиссно, отбирая товар самого отменного качества.

Защитные плёнки легендарны и, как я убедился на личном опыте, полностью оправдывают свою немалую цену. Скажем, матовая плёнка для Macbook Pro Retina 15" Moshi iVisor Pro стоит $39 в родном магазине — и 2 190 рублей в русском Apple Store (самая низкая цена в Москве: у остальных продавал — под 3 тысячи).

Цена, согласитесь, запредельная для плёнки (причём и та и другая), однако перед нами тот редкий случай, когда цена не просто оправдана, а ещё и рождает чувство глубокого морального удовлетворения. Вот уж никогда бы не подумал!

Начнём с того, что Moshi iVisor Pro — самая простая для наклеивания пленка, какая только попадалась в руки. А попадалась не одна сотня. Благодаря какой-то непостижимой на уровне бытового мышления технологии пленка Moshi никогда не оставляет воздушных пузырей. Признаюсь, прочитав гордую надпись на коробке о стопроцентной гарантии bubble-free, я не поверил ни секунды и по привычке внутренне приготовился к часовой пытке, которая ассоциируется с наклеиванием защитных плёнок. В данном случае ожидал ужаса — с учётом гигантской площади экрана.

Весь процесс наклеивания Moshi iVisor Pro занял ровно 1 минуту: 40 секунд протирал экран, 15 секунд освобождал пленку от протектора, 5 секунд накладывал на экран. Именно что накладывал, потому что ни о каком наклеивании речи не идет: Moshi iVisor Pro просто присасывается к поверхности экрана под воздействием непонятных сил.

Предлагаю несколько фотографий для сравнения. Так выглядят экраны Glossy (обычный Macbook Pro 15") и Glossy с наклеенной плёнкой Moshi iVisor Pro в погашенном состоянии:

Это глянцевый экран Macbook Pro 15»:

Это матовый экран Retina с Moshi iVisor Pro:

Разница столь колоссальна, что не удержался и снял маленький видеоклип, который передает чудо матовой плёнки гораздо эффектнее фотографий:

Ну что ж, хватит о плёнках и ноутбуках: переходим к другому железу. Предлагаю вниманию читателей два видеообзора новых автомобильных регистраторов от российских брендов, которые я постоянно отслеживаю. Объединяет эти «железки» одно важное обстоятельство: они фиксируют переход рынка на новое качество. Скажем, если ещё год назад мой эталонный видеорегистратор Fuho Avita разделывал в пух и прах всех конкурентов даже в своем ценовом диапазоне (10 тысяч рублей), то сегодня этот же самый эталон проиграл с разгромным счётом на испытаниях видеорегистраторов нового поколения из бюджетного класса!

Невероятно, но факт: новая оптика, адаптированная гаджетами, в половину цены от топ-класса двухлетней давности, качественнее во всех отношениях. Она и чувствительнее, и контрастнее, и светосила больше, и угол обзора шире. Не говоря уже о формфакторе регистраторов нового поколения: они чуть ли не в два раза компактнее, при этом ещё и снабжены аккумулятором, который обеспечивает до получаса автономной записи.

Первый видеорегистратор, о котором идёт речь в какой-товидеообзоре — Lexand LR-5100. Цена — 4 180 рублей. За это мы получаем 3-мегапиксельную камеру Full HD, 2,7-дюймовый экран, аккумулятор на 450 мАч, 4 Гб и фантастический угол обзора в 140 градусов! Качество картинки просто невероятное. Посмотрите обзор и убедитесь сами.

Второй видеорегистратор — AdvoCam-FD2 Mini-GPS. Цена 4 480 рублей (привожу минимум у продавцов в Москве). 2-мегапиксельная камера Full HD, 500 мАч аккумулятор, угол обзора 120 градусов (на тестовой записи вы увидите, что это несколько превышает возможности оптики, потому что эффект «рыбьего глаза» выходит побольше, чем у Lexand LR-5100 с его 140 градусами), полуторадюймовый экран, карточка MicroSD на 4 Гб в комплекте, а также внешний (супероригинальная конструкция: встроен в крепление!) GPS-датчик, который работает на порядок быстрее и точнее, чем любые встроенные решения.

AdvoCam-FD2 Mini-GPS порадовал меня вдвойне, поскольку в сравнении с испытанной минувшим летом FD1 новый видеорегистратор смотрится как «Ролл-Ройс» рядом с «Трабантом». Впрочем, вы сами сейчас это увидите.

Всё на сегодня. На прощание очень хочется анонсировать «железную» составляющую следующей недели (делаю это с хитрым умыслом, дабы повысить уровень ответственности перед читателем: раз обещал — придётся заставить себя замонтировать клипы в срок). Нас ждёт большая линейка смартфонов Vobis Highscreen: это Alpha R, Alpha Ice, Alpha Rage и Boost 2. Все они очень разные, каждый со своей изюминой, а буквально на днях появившийся в продаже Highscreen Boost 2 сносит воображение: увеличили экран с 4,3 до 5 дюймов, повысили разрешение до 1280×720, навесили четыре ядра (Qualcomm 8225Q), расширили память, но самое главное — добавили в комплект второй аккумулятор. Если помните, то в первом «Бусте» была установлена супербатарея на 4 169 мАч. Теперь же в штатной комплектации есть аккумулятор на 3 000 и на 6 000 мАч! Полагаю, хватит для автономного кругосветного путешествия.

Как всё это хозяйство выглядит, мы и узнаем на следующей неделе.

К оглавлению