Цивилизации Сахары. Десять тысячелетий истории, культуры и торговли. 2-е изд.

Глава 1. АРХЕОЛОГИЧЕСКИЕ БОГАТСТВА ЗАПАДНОЙ САХАРЫ

Слово Сахара вызывает в нашем воображении образ знойной пустыни, огромного песчаного океана, и чувство неутолимой жажды. А между тем из кабины самолета взору открываются высохшие долины, глубокими ущельями прорезавшие высокогорные плато и избороздившие равнины причудливым переплетением извилин, — одним словом, настоящая гидрографическая сеть, которой не хватает только воды.

Теперь все это хорошо изучено. По оставшимся следам можно определить климат, который существовал здесь много веков назад. В небольших озерках массивов Тассили, Ахаггара и Мавританского Адрара обнаружены рыбы и амфибии, на вершинах Тассили и Ахаггара встречается средиземноморская растительность: кипарисы, оливковые и фисташковые деревья. Все эти свидетельства существования такой Сахары, которая "некогда зеленела подобно Нормандии», естественно, должны были побудить ученых искать следы жизни человека в пустыне.

И действительно, внимание ученых и исследователей уже давно привлекали кремневые наконечники стрел, полированные каменные топоры, осколки древней керамики, которые чаще всего находили в долинах высохших рек. Более полувека назад, в 1909 г., появилось сообщение о том, что в Тассили обнаружены пещеры, расписанные полихромными фресками. В 1933 г. лейтенант Бренан открыл там десятки первобытных стоянок.

Наконец, в 1956 г. в трудных условиях чрезвычайно суровой природы сказочного Тассили Анри Лот занялся подробным изучением этих стоянок и описанием обнаруженных там предметов. Со стороны Джанета горный барьер Тассили могут преодолеть лишь небольшие караваны ословили мулов. Только эти вьючные животные способны одолеть тяжелые подъемы и нескончаемые переходы побазальтовым осыпям, крутым спускам, скоплениям острых и мелких камней, преграждающим дорогу к гигантским скалам внутри массива.

Путешественник должен тщательно подготовить груз для каравана, ведь в Тассили приходится везти с собой все необходимое: продукты, лагерное оборудование, топливо. Но всё это окупается тем чувством, которое испытывают мужественные путешественники после затраченных усилий, внезапно оказавшись перед величественной красотой наскальных росписей, этих людских посланий, выступающих из тьмы веков.

Настоящий исследователь не может ограничиться только эстетическим наслаждением, каким бы захватывающим оно ни было; это наслаждение обретает для него свой смысл лишь в строгих рамках научного изыскания. Изучение росписей Тассили относится к областям знаний, связанных с развитием человеческой истории и самого человека. Они, например, в значительной степени проясняют вопрос об общем культурном наследии бассейна Средиземноморья, о египетской цивилизации и о загадочной цивилизации гарамантов.

Росписи также проливают свет на историю народов, заселявших Северную Африку, и на все еще таинственное этническое происхождение таких групп, как беджа в Республике Судан, туареги и фульбе.

Пойдем же и мы в этот громадный «музей» в скалах. Его галереи, которые в течение тысячелетий не открывали взору человека творений его предков, представляют собой не что иное, как углубления в древнем песчанике. Под его неровной поверхностью, под скалами, находятся скрытые пещеры, и большинство росписей обнаружено именно там, так как пещеры защищали их от солнца и песчаных бурь.

О чем прежде всего говорят наскальные росписи? Они показывают всю очевидность того факта, который кажется немыслимым путешественнику, только что пересекшему выжженную солнцем пустыню: Сахара была некогда саванной, заселенной животными, принадлежавшими к богатой тропической фауне. Фрески передают всю историю Сахары начиная с периода, предшествующего неолиту. На основе двух тысяч росписей и рисунков одного лишь массива Тассили А. Лот выделил различные этапы в развитии этой цивилизации. Первый начинается с конца палеолита, за шесть или семь тысяч лет до нашей эры. Это "период охотников», или «буйвола». Вероятно, в те времена климат Сахары был влажным. Раньше других на камне появились небольшие схематические фигурки, отличительная особенность которых — круглая голова (эти изображения получили дальнейшее развитие, так что мы встречаем их позднее в пяти различных слоях). Затем появляются многоцветные росписи, изображающие животных. В течение первого периода, как показывает тщательное исследование деталей и особенно орнаментации на фигурах, население Сахары — и в этом состоит главный вывод — было бесспорно негроидным.

За этими фигурками последовали громоздкие изображения переходного периода, завершающие собой стадию круглоголовых людей. Самая большая фигура, так называемый «марсианский бог из Джаббарена», достигает примерно шести метров. Рисунок этих изображений стилизован. В конце переходного периода становится заметным египетское влияние, давшее впоследствии жизнь многим великолепным произведениям, таким, как удивительная танцовщица из Ауанрхета, «Белая дама Сахары», и целой серии изображений, найденных в Джаббарене и Сефаре, отличающихся типичными прическами и особой цветовой гаммой; сочетание голубовато-серого и белого цвета с ярко-красной охрой. Такое разнообразие красок у первобытных художников вызывает удивление, ибо обычно в их палитре присутствовала лишь красная охра и белая краска.

Но, оказывается, в Тассили на поверхность выходят сланцы, и художники, вероятно, растирали их в порошок, а также пользовались каолином. Затем краски смешивали с вяжущими веществами, куда входили, как показал анализ, козеин и, разумеется, камедь акации, которая была широко распространена в этом районе.

К эпохе неолита, начиная примерно с IV тысячелетия до н. э., относится второй период. В долинах появляются новые поселенцы, сильно отличающиеся от коренных жителей Сахары. Эти пришельцы — пастухи; они гнали перед собой огромные стада рогатого скота.

И теперь пещеры Тассили разрисованы уже фигурами людей и животных, рожденных совершенно иным вдохновением. Начинается "период скотоводов». По-видимому, о происхождении скотоводов можно говорить довольно уверенно. А. Лот отметил среди наскальных изображений весьма характерные египетские лодки. Очевидно, эти люди вступали прежде во взаимоотношения с египетской цивилизацией и, следовательно, пришли с Востока. Их живопись характеризуется абсолютно новым стилем: исчезли схематизм и символизм, люди и животные теперь как бы взяты прямо из жизни; их движения и формы свидетельствуют о бесспорной наблюдательности художников. Поражает гармоничное сочетание цветов; удается обнаружить даже зеленые, фиолетовые и синие тона. Должно быть, в то время стада быков находили здесь и сочную траву, и наполненные водой реки, и влажный климат. Действительно, на одной из фресок из Ауанрхета мы видим трех бегемотов, на которых охотятся люди, сидящие в пироге. Охотничьи, боевые и танцевальные сцены сменяют друг друга, их реалистическое исполнение лишено какого-либо религиозного или магического характера, вызваны они к жизни склонностью авторов к изображению повседневной жизни, любовью к искусству.

Около 1200 г. до н. э. наступает новый период, который, впрочем, скорее относится к истории, чем к доисторической эпохе, — «период лошади». На скальных поверхностях появляются изображения воинов на колесницах и всадников-гарамантов. Предполагается, что именно в эту эпоху ливийцы, ранее жившие лишь на севере Сахары, распространились на всю ее территорию. Только этот народ-завоеватель имел в своем распоряжении военные колесницы и, получив такое огромное военное преимущество, очень быстро распространил свое могущество почти до берегов Нигера. Очевидно, нет сомнения в том, что современные туареги очень отдаленные потомки гарамантов, чьи обычаи описал Геродот.

Всего за несколько десятилетий до нашей эры начинается «период верблюда». Условия существования в Сахаре к тому времени, должно быть, уже изменились: она, вероятно, находилась на пути превращения в пустыню, известную нам сегодня.

В районе Тассили обнаружено мало изображений двух последних периодов («лошади» и «верблюда»).

К третьему, периоду можно, пожалуй, отнести всего несколько военных колесниц. Возникает мысль, что удивительная история транссахарских связей и полная опасных приключений жизнь караванных троп, пересекающих пустыню и соединяющих две ее окраины — Северную и Черную Африку, по-настоящему начинается лишь с появлением колесниц гарамантов.

На юге Триполитании — в горах Бен-Гунеймах, в уэде Эль-Аджаль, в уэдах Бен-Хирам, Марсит и Эль Гериа, близ Убари, в узде Танезруфт — вся фауна Сахары, населявшая ее до превращения в пустыню, была запечатлена в камне.

Некоторые животные, например слоны, жирафы, страусы, изображены в натуральную величину. В других группах наблюдается почти гармоничное, можно сказать, умышленное чередование быков или миролюбивых баранов с ужасными крокодилами, газелей и антилоп — рычащими львами, буйволов (Bubalus antiquus) с длинными загнутыми рогами и опущенной вниз головой, как бы готовящихся к нападению, — с бегемотами, выходящими из воды.

Опираясь на эти живые, натуралистические изображения, которые, как это ни парадоксально, очень близки нам и нашему восприятию, и основываясь на обнаруженных костных останках, мы легко можем представить себе людей, животных и даже растительность той эпохи.

Кик мы видели, датировка двух первых слоев наскального искусства Сахары не вызывает сомнений. Самый древний содержит изображения окружавших человека травоядных и плотоядных животных; водятся они только там, где выпадают обильные дожди, а земля покрыта густой растительностью. Сахара могла напоминать нынешнюю Суданскую саванну только в последнем, дождливом периоде неолита. В Центральной Сахаре встречались обширные зеленеющие равнины, лесистые долины, кормившие стада жирафов, буйволов (которые сохранились в Египте), слонов, страусов, антилоп, а также множество пастухов и охотников. Верблюд еще не появился. Зато в уэдах, тогда наполненных круглый год водой, как в настоящих реках, жили бегемоты и крокодилы (последний уцелевший представитель этих земноводных не так давно обнаружен в Ахаггape в луже воды). Носороги населяли густые пальмовые рощи, которые омывались водами уэдов, там же бродили львы.

Засуха, поглощение влаги почвой высыхающей Сахары и усиление жары, должно быть, вынудили этих представителей четвертичной фауны покинуть Северную Африку и Сахару — подобно тому как они еще раньше оставили пределы Европы — и искать убежище в лесах и саваннах Центральной Африки, где почти все они обитают и по сей день. Условия их существования ухудшились лишь в период неолита: крупные травоядные исчезли одновременно с оскуднением растительности и только людям удавалось еще поддерживать жизнь на немногочисленных стоянках, разбитых там, где оставалось немного воды. Именно этим последним неолитическим жителям-кочевникам мы и обязаны наскальными рисунками второго периода, который продолжался вплоть до «периода верблюда». На смену охотникам на хищных зверей пришли пастухи-кочевники и воины, а каменные орудия были заменены луками и стрелами.

Примерно в тысяче километрах к востоку от Феззана (Феццана), в массиве Уэйнат, где сходятся границы трех государств — Ливии, Египта и Судана, — также обнаружено множество наскальных шедевров, сохранившихся вопреки тысячелетиям.

Итальянский натуралист граф Лудовико ди Капориакко, выполнявший в этом районе задание итальянского военного Географического института, сумел очень точно перенести на кальку сотни наскальных росписей, которые позднее исследовал и опубликовал специалист по первобытной истории Паоло Грациози.

Произведения наскального искусства имеются в Каркус ат-Талах и в Айн-Дава, в восточном и юго-западном районах Уэйната.

Близ колодца Айн-Дава нагромождения округленных и отполированных обломков скальной гранитной породы образовали углубления и расщелины, на стенках которых первобытные художники изобразили свою повседневную жизнь: оружие, одежду, всевозможные предметы и животных. Эти художники оставили нам более 40 плит с рисунками и около 30 сводов в скальных укрытиях, покрытых росписями.

В Джебель-Уэйнат также можно выделить два периода: один, преимущественно с зооморфными сюжетами четвертичной фауны, для которого характерен натуралистический стиль, напоминающий стиль Феззана; и второй, более поздний и более разнообразный, отличающийся схематизмом. Работая над фресками, художники использовали фиолетовую, розовую, светложелтую и белую краски, красно-коричневую глину, кирпично-красную охру, а также красный пурпур и охру. Речь идет о плоскостной окраске одноцветными пятнами, без чередования теней белого и черного цвета.

Здесь представлены исключительно домашние животные: быки и коровы, козы и антилопы. Люди почти всегда изображены в своих хижинах. По этим росписям довольно отчетливо прослеживается повседневная жизнь, племен протоберберских скотоводов. В шалашах видны предметы домашнего обихода, корзины и сосуды из обожженной глины. Намечены женские фигуры; одна из женщин держит за руку ребенка. Можно различить какие-то предметы, свешивающиеся с потолка хижины. Женщины, очевидно, носили только белую набедренную повязку или юбочку, но на их обнаженном теле имелось множество украшений: бусы и подвески на груди, вышитые пояса, браслеты на руках, коленях и щиколотках.

Мужчины, высокие, широкоплечие, мускулистые, неизменно вооруженные луком, бесспорно, обходились без одежды. У некоторых в густые волосы вставлено одно или несколько белых (страусовых) перьев.

Египетокий принц Кемаль ад-Дин обнаружил среди росписей в Каркус ат-Талах боевые сцены. Видны два ряда сражающихся бойцов. Один образуют пастухи-аборигены, защищающие свои стада от грабителей, пришедших из пустыни. Значит, эти люди не были кочевниками в полном смысле этого слова и Джебель-Уэйнат стал их центром полуоседлой жизни, достаточно процветающим, чтобы привлекать грабителей. Вероятно, пастухи были нубийцами, стоявшими на неолитической ступени развития, Если судить по их внешнему виду, по искусству, а также по принадлежавшим им предметам, они находились на более примитивном уровне, чем жители Феззана (Феццана), и, следовательно, жили либо раньше их, либо в то же время.

А. Брейль, занимавшийся истолкованием наскальных рисунков с изображением рогатого скота и быков в горах Уэйната, высказал мнение о том, что авторы значительной части этих рисунков переносят нас в энеолитическую эпоху Негада (7500–5000 гг. до и. э.). Действительно, чисто этнографические наблюдения над этнической группой, которой принадлежит авторство произведений наскального искусства Восточной Сахары, свидетельствуют о присутствии здесь элементов культурной фазы, схожей с культурой Феззана до прихода гарамантов и додинастического Египта, а именно фазы раннего энеолита, согласно хронологической классификации А. Море.

У нубийцев она продолжалась до «периода верблюда» и даже позже. Безусловно, нубийцы были людьми с темной кожей, почти негроидами. Трудно было бы воссоздать древнее население Нубии без помощи других археологических открытий в этой крайней восточной части Сахары, мало изученной даже в наши дни.

Еще в 1933 и 1935 гг. Лео Фробениус в составе экспедиции, которая сама по себе уже была большим подвигом, пересек всю Восточную, Египетскую и Суданскую Сахару между Джебель-Уэйнат и Красным морем. Он побывал в массиве Йерханд, в Гильф-эль-Кебире с уздами Хамра и Сора, в уэдах Анаг и Хусейн, в Золат-эль-Хамаде, а также в узде Хуар на крайнем юге Нубийской пустыни (на широте Эннеди). Он повсюду находил наскальную живопись и остатки древних неолитических жилищ, явно принадлежавших охотникам — авторам наскальных рисунков в Сахаре, а также протоберберским скотоводам, появившимся там позднее.

К несчастью, собранные экспедицией Л. Фробениуса материалы затерялись во время войны, и лишь в 1952 г. Университет во Франкфурте-на-Майне опубликовал кальки, снятые с наскальных рисунков и росписей.

Росписи размещаются в Йерханде (в 100 км к югу от Джебель-Уэйнат) и в уэде Сора, рисунки — в уэде Сора, уэде Хамра, в Абу-Балласе, Селиме, Бурге и Тюйюре, в уэде Анаг, уэде Хусейн и в Золат-эль-Хамаде. Открытие скоплений этих палеографических документов не только позволяет предположить, что подобные доисторические свидетельства рассеяны по всей Сахаре, но и дает возможность изучить отдельно обе фазы нубийского наскального искусства, которые в других местах смешаны.

Первые рисунки на камне, выполненные грубой гравировкой или нанесенные молотком, с изображением в натуральную величину представителей эфиопской фауны и схематизированных антропоморфных фигур, безусловно относятся к произведениям древних охотников. Изображения рогатого скота и домашних животных, а также бытовых сцен скорее всего работа пастухов-скотоводов, не без труда — о чем свидетельствуют — некоторые боевые сцены между двумя группами (укрытие в скалах в Каргур-Талх в Джебель-Уэйнат) — обосновавшихся в долинах и близ уэдов, уже занятых другими людьми. Эти рисунки относятся к тому же времени и стилю, что и рисунки в полине Нила, которые восходят к первым династиям фараонов. Росписи, как в Восточной Сахаре, так и в других ее районах, похожи на те, что были найдены в Восточной Испании. Действительно, в течение IV тысячелетия до н. э. Нубия оказалась тем перекрестком, где встретились народы, сыгравшие основную роль в миграциях в Сахаре в направлении с востока на запад. Из их среды, по-видимому, вышли и берберы. Эти народы — их называют еще кушитами, или хамитами, — очевидно, заселили Египет, прибыв туда в составе той волны, которая выдвинула Египет на историческую арену вместе с первыми династиями фараонов.

В 1903 г. Паоло Грациози, возвращаясь из научной экспедиции в Феззан, остановился в узде Марсит, неподалеку от мало известного местечка Майя-Диб. У подножия скалы, на краю Хамады-эль-Хамра, бил источник со свежей, прозрачной водой, поившей маленькую пальмовую рощу. Здесь никто не жил.

На небольшом расстоянии отсюда, среди обрушившихся известняковых глыб, почти засыпанных песком, П.Грациози обнаружил два нагромождения камней с выбитыми на них фигурами. Флорентийский ученый открыл здесь стоянку с наскальной живописью, восходившую к самой глубокой древности, и, что самое интересное, первое изображение животного с рогами в форме лиры и с эмблемой в виде шара между ними. Этот бык с солнечным диском напомнил ученому символическое изображение египетской богини Хатхор.

П. Грациози принялся разыскивать другие образцы, которые подтвердили бы его предположение, и был за это вознагражден. Годом раньше его коллеги, этнографы Чиприано и Мордини, пользуясь сообщениями, полученными от офицеров гарнизона в Браке, наткнулись на уэд, вдоль которого на расстоянии примерно 20 км по правой и левой стороне тянулись наскальные рисунки.

П. Грациози испытал точно такое же смешанное чувство недоверия и удивления, что и А. Лот, нашедший чудесные наскальные фрески Тассили. Рисунки были повсюду: на отдельных скалах, на скалистой кромке Хамады, под естественными сводами известняковых расщелин — нескончаемая художественная галерея, в которой представлены почти все образцы ныне угасшей сахарской фауны, существовавшие 10 тыс. лет назад.

И в этом «музее» доисторического искусства среди жирафов, львов, слонов, носорогов, антилоп, страусов, быков, коз, собак, лошадей и даже верблюдов-дромадеров П.Грациози нашел то, что страстно желал найти: изображение египетского бага Амона в облике барана с солнечным диском между рогами.

Относительно этого бога, чей оракул находился в оазисе Сива в пустыне, а храм в Тебессе в Верхнем Египте, берберологи и египтологи высказывали противоречивые предположения. Первые считают, что он ливийского происхождения, а вторые увязывают его с египетской мифологией, вместе с которой он якобы и проник в Ливию. Тем не менее доказано, что его культ был введен в Карфагене древними ливийцами, составлявшими, впрочем, большинство жителей столицы пунического государства.

В послевоенные годы были все основания опасаться, что сложные и не терпящие отлагательства экономические задачи, стоявшие перед молодым независимым ливийским государством, недолго, задержат научные изыскания в Сахаре. Однако благодаря интересу к культуре со стороны новых ливийских руководителей и творческому рвению молодого поколения итальянских африканистов были осуществлены экспедиции Фабрицио Мори в Феззан (Феццан), два лингвистических обследования Умберто Парадизи по берберскому языку, новые археологические раскопки неутомимого Паоло Грациози (а также моя более скромная этнологическая экспедиция в уэд Эль-Аджаль, эту «долину гробниц» в Феззане); возобновились раскопки в Лептис-Магна и в Сабрате, производившиеся археологами Джакомо Капуто, Вергара Каффарелли и Берточини.

Однако сейчас нас больше всего интересуют подробности и результаты исследований, относящиеся к экспедиции Ф. Мори. Горный массив Тадрарт-Акакус, где он со своими коллегами обнаружил громадный «музей» в скалах, возвышается к востоку от оазиса Гат на юго-западном склоне Феззана. Скалистый по своему строению, он изрыт множеством уэдов. С этими напоминающими лунный пейзаж долинами чередуются обширные плоскогорья, покрытые темным щебнем (серир), и горные складки различной высоты, образованные скальными породами девонского песчаника. Подобно двум другим доисторическим массивам Алжирской Сахары — Ахаггару и Тассили, — массив Акакус представлял идеальные условия для выпаса скота, а также для расселения и укрытия древних обитателей Сахары.

За семь лет методических научных изысканий в горах Акакуса Ф. Мори и его коллеги обнаружили и затем воспроизвели, сотни граффити и росписей. Все эти наскальные произведения отличались необыкновенной красотой, а некоторые приобрели особое значение для науки благодаря своему совершенно уникальному характеру — например, большая «лодка» с коленопреклоненными людьми и изображение мумий в вытянутом положении. В укрытии, где находилась эта фреска, итальянские ученые сделали свое главное открытие; из слоя, изобиловавшего остатками предметов древности — камнями, костями и керамическими изделиями, на свет извлекли завернутую в звериные шкуры высушенную мумию ребенка без внутренностей.

Эти останки сохранились достаточно хорошо и могли быть использованы для сравнительных антропологических исследований. Здесь же были обнаружены другие костные останки. Таким образом, в этом районе уэда Тешимат оказался настоящий доисторический некрополь Сахары. Самым распространенным способом захоронения в нем была, по-видимому, мумификация трупов, почти идентичная способу, практиковавшемуся у египтян.

Однако, согласно датировке, не вызывающей ныне сомнений, найденные в Акакусе останки ребенка восходят к гораздо более ранней эпохе, нежели первые династии фараонов. При изучении этой уникальной находки использовались следующие методы: морфологическое и антропометрическое описание, радиологическое и гистологическое исследования, химический анализ. Удалось установить, что ребенок имел негроидные черты и ему к моменту смерти было примерно 30 месяцев. Консервация тела не носила случайного характера. Об этом свидетельствуют две основные особенности мумии: 1) надрез внутренней стенки брюшной полости, очевидно с целью удаления внутренностей — от них не осталось никаких следов; 2) сильно изогнутое положение тела, которое ему не удалось бы придать без предварительного удаления внутренностей. Консервация была достигнута с помощью высушивания.

К интересным открытиям французской экспедиции А.Лота, частично изученным и проанализированным аббатом А.Брейлем, можно добавить, находки итальянцев в Акакусе, расширившие число известных уже материалов. В пещерах этих гор, служивших жильем первобытному человеку, превосходно сохранились росписи. Они представляют большой интерес как для изучения магических и религиозных верований, так и для исследования расовых признаков некоторых этнических групп.

Достоверно известно, что население Сахары начало уменьшаться в тот период, когда из-за наступавшей засухи скотоводам становилось все труднее пасти свои многочисленные стада. Покинув горы в центре Сахары, они отправились на поиски пастбищ в долинах больших рек. В наше время их потомками следует, вероятно, считать пастухов фульбе, сохранивших некоторые характерные черты белой расы, несмотря на частые смешанные браки с соседним чернокожим населением. Каковы были отношения между жителями Сахары и Египтом? И к какому времени они относятся? Удивительные аналогии, которые уже были замечены многими исследователями, не получат своего раскрытия до тех пор, пока не будет неопровержимо установлено, в каком хронологическом соотношении находятся различные этапы сахарского искусства с искусством додинастического и протодинастического Египта.

Какой же характер носили отношения между этими двумя культурами? Представляли ли они собой некое четкое явление, сопровождавшееся определенным этническим и культурным воздействием? Могло ли сахарское искусство, достигшее такого развития еще в эпоху, предшествующую первой египетской династии (ок. 3200 г. до н. э.), способствовать возникновению художественных форм, которые кажутся столь зрелыми уже в протодинастический период? Если гипотеза о том, что в Долину Нила внесли свой вклад инородные культуры, подтверждается громадными художественными различиями, существующими между произведениями додинастического и протодинастического Египта, тогда трудно не признать, что эти новые веяния поступали из Сахары, которую покидало население, гонимое усиливавшейся засухой.

Окончательные ответы на эти вопросы могли бы иметь тем большее значение, чем многочисленнее и неожиданнее были случаи культурной близости между этими регионами. Каждое новое открытие ставит перед нами новые проблемы, для которых в настоящее время можно найти лишь временные, предположительные решения.

Приступив к методической реконструкции цивилизации древнего Феззана, Паоло Грациози сосредоточил свое внимание на некоторых рисунках. Они изображали летящие колесницы, запряженные лошадьми и управлявшиеся воинами, вооруженными дротиками, луками и щитами. Стиль этих колесниц (такой тип в Сахаре больше не встречается) и особенно «летящий галоп» лошадей обнаруживает любопытное сходство с микенским искусством. Таким образом, возникло предположение о Средиземноморском происхождении гарамантов, древних обитателей Ливии; это предположение все еще не подтверждено, равно как и не разгадана тайна, откуда в Сахаре появились эгейские колесницы. Известно, что в 1700 г. до н. э. долину Нила захватили гиксосы, воевавшие на колесницах; но мы не знаем, распространились ли колесницы вскоре после этого дальше на запад и были ли они заимствованы ливийцами. Первый достоверный документ о существовании колесниц и лошадей в Ливии относятся к 1229 г. до н. э. Речь идет об одном тексте Мернептаха из Карнака, в котором говорится, что египтяне, разбив в сражении ливийского вождя и его сына, захватили 14 пар лошадей.

Однако нет никаких доказательств того, что боевые колесницы гарамантов попали в Сахару через Египет.

Скорее можно предположить что они — судя по средиземноморским, т. е. микенским, особенностям — оказались в Сахаре в связи с появлением «народов моря» (ахейцев, сардов, этрусков), когда они высадились между Киренаикой и дельтой Нила, предприняв неудачную попытку захватить Египет силой. Впрочем, известно, что местные ливийцы присоединились к пришельцам и сражались в их рядах. Потерпев поражение и покинув Египет, они, вполне естественно, привели в пустыню боевые колесницы и лошадей. Таким образом, следует говорить, по-видимому, не о заимствовании их у египтян, а наоборот, о заимствовании колесниц египтянами.

Между тем гараманты использовали колесницы и для сельскохозяйственных работ, и для перевозки людей, запрягая в них как лошадей, так и быков. Позднее они стали пользоваться только лошадьми и ездили на них верхом с легкостью превосходных наездников. Они пускались в галоп, не имея стремян и управляя животным лишь с помощью простой палочки. Кавалерия гарамантов славилась в древней Африке. На боевых колесницах, запряженных четверками лошадей, гараманты, вооруженные дротиками, по нескольку дней преследовали «эфиопов» вплоть до нагорьев Тибести и Аир.

Все ливийские племена переняли подобный способ ведения боя и транспортировки грузов, а в племенах зауэс, населявших территорию современного Туниса, на колесницах и верхом ездили даже женщины.

В 1938 г. П. Грациози обнаружил новые изображения колесниц в районе Масуда, правда довольно посредственные. Их авторы не теряли времени на соблюдение ортогональной проекции и перспективы. Для изображения колесниц они пользовались горизонтальной протекцией, как если бы смотрели на них сверху.

Колеса и сами лошади изображены в профиль, возница — в фас. Лошадей запрягали по четыре или по две, а иногда даже по одной, смотря по тому, какой была колесница.

В любом случае ее устройство передано очень схематично: ось, соединяющая два колеса с шестью спицами в каждом, и настил, от которого отходят два дышла, заканчивающиеся двойным ярмом на шее лошадей и напоминающие ярмо боевых колесниц Египта эпохи фараонов. Правит этим сооружением один человек, всегда стоя. На других рисунках колеса боевых колесниц имеют всего четыре спицы, а дышла соединены перекладиной — единственным ярмом для всей упряжки, но на настиле стоят два человека, возница и вооруженный воин.

Рядом с этими, наскальными рисунками гарамантов было обнаружено значительное количество надписей, выполненных древним ливийским письмом и современным письмом тифинаг. Берберолог Франческо Бегино, в свою очередь, несколько раз побывал в Феззане и скопировал там сотни надписей. Хотя этот любопытный геометрический алфавит уже известен, многочисленным современным лингвистам и дешифровщикам еще не удалось расшифровать язык надписей. Это тем более странно, что древний ливийский язык до сих пор остается живым: на нем еще и сегодня пишут туареги, хотя они пользуются весьма искаженной по сравнению с первоначальной формой.

Именно эту, дошедшую до нас, форму письменности и называют тифинаг.

Хотя среди надписей было обнаружено множество двуязычных (на ливийском и пуническом языках), которые изучаются сейчас во Франции, ни одно из сравнительных исследований еще не дало положительных результатов. Ф.Бегино, открывший 200 текстов, надеялся перевести древний ливийский язык с помощью берберского, но французский ученый-берберолог Андре Бассе убедительно опроверг его доводы. Те, кого увлекла эта историческая загадка, продолжают свои поиски ощупью. Некоторые из них, правда, присоединяются к мнению выдающегося английского дешифровальщика надписей А.Эванса, считающего, что древний ливийский язык восходит к древнекритскому.

В 1933 и 1934 годах экспедиция Итальянского географического общества, возглавляемая археологом Биаджио Паче и его посмощниками антропологом Серджио Серджи из Римского университета и археологом, инспектором музеев, Джакомо Капуто, начала в уэде Эль-Аджаль раскопки, получившие впоследствии большое значение. Этот уэд, длинной бороздой прорезающий центральную часть Феццана и ограниченный на севере дюнами Рамлы, а на юге Хамадой, находился, как полагают, в самом центре страны гарамантов.

На отрезке в 160 км итальянская экспедиция обнаружила самый большой некрополь во всей Африке, насчитывающий около 4500 могил. Раскопки велись из г. Джерма, сохранившего название древней столицы исчезнувшего царства гарамантов — Гарама.

Эти погребения во всех отношениях похожи на курганы, обнаруженные неподалеку от Гата и в Алжирской Центральной Сахаре, изучением которых занимался Т.Моно, Результаты археологической экспедиции в Феццане оказались поразительными. Постепенно обозначилась вся цивилизация гарамантов; ее похоронные обряды, ремесла, постройки, оружие, процветающая торговля. С.Серджи нашел и исследовал останки древних обитателей Сахары. Тем самым удалось вернуть этому до сих загадочному народу его этническую индивидуальность и определить место гарамантов среди населения древнего Средиземноморья.

В Феццане существует несколько видов захоронений: ямы, ящики, камеры с плоской крышей или с куполом. Все они засыпаны курганами различной формы, которые иногда ступенями поднимаются вверх.

Изучение могил показало, что гараманты хоронили умерших в согнутом положении; на восточной стороне могилы они воздвигали стелы либо в форме обелиска, либо в виде рогов, а перед ними ставили столы (mensae) с небольшими углублениями для ритуальных подношений пищи. Следует отметить необычную могилу в виде камеры, окруженной стеной, перед которой находится атриум. Все это вместе представляет собой погребальный храм под открытым небом, очевидно весьма почитавшийся.

Между культом мертвых, существовавшим у древних ливийцев, и погребальными обрядами в Египте в период неолита было также много общего. По сообщениям Геродота, насамоны сажали умирающих и в этом положении хоронили. Существовали также захоронения в глиняных кувшинах, причем череп отделяли от тела, а кости разбрасывали.

Насамоны, принося клятву, держали руку на могиле своих родных и божились «самыми уважаемыми людьми». Они спали там и молились предкам. А жители оазиса Ауджила укладывались спать на могилах, когда хотели услышать во сне пророчество.

Любопытно, что эти же обычаи сохраняются и у нынешних туарегов. Их женщины в праздничных нарядах отправляются к древним «могилам великанов», молятся духам Идебни, а затем ложатся спать, чтобы «узнать во сне о судьбе своих близких" Жители Ахаггара делают это ночью, а жители Аджера — днем. Отставший в пути туарег ложится спать у одной из таких могил и «видит» во сне, где находятся его товарищи.

Другие молятся и спят в круге, образованном камнями овальной формы, достигающем 25–45 м в диаметре и окруженном небольшими каменными курганами.

В царстве гарамантов у некоторых негроидных племен, обитавших в пещерах, старикам разрешалось жить только до шестидесяти лет. Когда наступал этот срок, человек должен был удавиться бычьим хвостом. Если же у него не хватало мужества, его под радостные крики и смех душили соплеменники. Напомним, что древние сарды тоже бросали в глубокие ямы своих стариков, достигших семидесяти лет.

Гараманты благородного происхождения с радостью встречали смерть родственника или друга, и его погребение отмечалось большой ритуальной трапезой.

Из некоторых могил гарамантов в уэде Эль-Аджаль было извлечено на всет множество костей животных, несомненно попавших сюда после погребальной трапезы.

В гробницах находили также домашнюю утварь: сосуды из прозрачного стекла с высеченным или нарисованным орнаментом; из гладкого или выпуклого цветного стекла; из обожженной глины, напоминающие керамику из Ареция. На амфорах для вина и масла и на их обломках видны пунические и ливийские знаки.

В Уаддане, в оазисе ад-Джофра, на вершине холма в октябре 1929 г. нашли клад, состоявший из небольших золотых предметов общим весом три килограмма.

Среди них 101 кольцо, 9 пряжек, 1 спираль, 4 браслета и 10 маленьких идолов, одиночных и парных. Некоторые идолы представляют собой рогатое бородатое божество. Оно напоминает изображение, которое около 1000 г. до н. э. появилось на изделиях, имевших хождение в бассейне Средиземного моря. Учитывая довольно примитивную технику выплавки золота, есть, очевидно, основание говорить о вещах, привезенных гарамантами из финикийских факторий на Ливийском побережье.

Благодаря этим личным предметам, найденным в могилах гарамантов, удалось восстановить ту атмосферу, в которой протекала их жизнь.

Гараманты были известны как грабители. Тацит рассказывает, что их воинственный пыл обращался не только против чернокожих. Хорошо зная дорогу к заливам Сирта, они совершали свои набеги и подобно саранче обрушивались на богатые финикийские и римские побережья, грабили и опустошали их.

У гарамантов существовал древний обычай предоставлять право убежища любому беглецу, не спрашивая его, откуда он и почему скрывается. Неудивительно, что пристанище в царстве гарамантов искали и солдаты, дезертировавшие из карфагенских и берберских войск, и бандиты, и беглые преступники. Они вливались в ряды гарамантов, совершавших грабительские набеги.

Все караванные пути, проходившие через Центральную Сахару и соединявшие берег Средиземного моря с Суданом, находились под контролем колесниц и кавалерии этих неукротимых воинов. Гарамантам удалось монополизировать значительную часть торговли экзотическими товарами, основными потребителями которых были Карфаген и Рим. Однако караваны, платившие им за проезд пошлину, они обеспечивали проводниками и охраной.

Основным занятием гарамантов было разведение крупного рогатого скота и овец; они вели пастушеский, полукочевой образ жизни и довольствовались небольшими палатками из шкур и переносными хижинами.

Такие же хижины составляли и их военные лагеря.

Благодаря тому что они легко разбирались и перевозились на вьючных животных, передвижения воинов-гарамантов были молниеносны, а действия внезапны.

Чтобы еще больше выиграть время, они нередко ставили на повозку целую хижину. Только мертвые получали право на постоянное и просторное жилье. Вот почему после гарамаитов остались монументальные некрополи, но нет никаких следов каменных городских поселений, если не считать невысоких построек в Гараме. Единственным местным видом ремесла было гончарное производство. Женщины изготовляли сосуды черного и красного цвета, украшая их линейным орнаментом. По форме и орнаменту эти сосуды удивительно сходны с теми, что изготовлялись в Восточном Средиземноморье в бронзовом веке (III тысячелетие до н. э.), известными главным образом по раскопкам на Крите, Мальте, в Сицилии, Сардинии, в жилищах и храмах, относящихся к той же эпохе.

Нравы гарамантов были чрезвычайно свободными.

Женщины похвалялись числом возлюбленных. Когда ребенок достигал определенного возраста, мужчины собирались и объявляли отцом того, на кого ребенок был больше похож. Тем не менее женщины пользовались немалым уважением, и эта форма матриархата была унаследована туарегами.

Женщины гарамантов одевались в красный плащ из козьей кожи, окаймленный бахромой. Он был перекинут на спину через правое плечо, а держала его металлическая застежка на левом плече. Эта примитивная одежда была усыпана множеством украшений из слоновой кости, золота, серебра. Обнаженные руки и шея также украшались браслетами из слоновой кости, серебра и меди, подвесками из раковин и цветных камешков, пластинками из панциря черепахи, а также бусами, сделанными из скорлупы страусовых яиц и стекляшек, привезенных с побережья из финикийских факторий и из Карфагена. В волосы женщины втыкали два-три белых или черных страусовых пера.

Мужчины носили лишь короткую тунику из шерсти или из шкур коз и антилоп. Волосы также украшали страусовыми перьями, а детородный орган защищали кожаным футляром.

Глава II САХАРА ВСТУПАЕТ В ИСТОРИЮ

Впервые сахарские народы начинают фигурировать в истории благодаря сведениям, оставленным нам Геродотом (V в. до н. э.) и Диодором Сицилийским (I в н. э.).

Послания, которые жители древней Сахары собственноручно запечатлели на скалах, сменились рассказами греческих и римских географов и историков о жизни и нравах этих ливийско-берберских кочевников, пасших скот по всей Сахаре — от Нила до Атлантического океана.

Около 1000 г. до н. э. Сахара постепенно начинает приобретать свой нынешний облик; от века к веку пустыня распространяется все дальше. Если греки, карфагеняне и римляне и делали попытки исследовать эти области, то о них тем не менее мало что стало известно; к тому же сообщения древних исследователей не всегда выглядят правдоподобными. Геродот оставил довольно точные сведения о ливийцах. Он указал путь из страны гарамантов в страну атлантов, рассказал о жилищах, сложенных из брусков соли, — способ, возможный лишь при чрезвычайно редко выпадающих осадках; описал форму этих жилищ, сохранявшуюся на протяжении долгого времени. Подробно рассказав о кочевниках-ливийцах, жителях побережья Средиземного моря, Геродот затем перешел к описанию обитателей "Ливии диких зверей», людей, живших в дюнах.

И здесь кончаются его сведения: «По ту сторону, — пишет он, я ничего больше не знаю, но рассказывают, что эта земля населена великанами, пигмеями, чудовищами. Никто не может побывать там, такая там стоит жара».

Карфаген прокладывает первую транссахарскую трассу Карфаген был первой средиземноморской державой, где поняли, что Сахара это не просто страна под палящим солнцем и ее жители вовсе не дикари. Не стремясь ни притеснять, ни подчинять их себе, Карфаген сумел сделать их союзниками, прельстив возможностью прибыльной регулярной транссахарской торговли.

Существовало, однако, ошибочное мнение, будто бы пунические купцы сами пересекали Сахару и бывали в Черной Африке. Но они не испытывали в этом никакой необходимости, не говоря уж о том, что в ту эпоху цивилизованным жителям Средиземноморья Сахара все еще представлялась неведомой страной, сулившей мало хорошего, во всяком случае, подобное путешествие могло длиться много месяцев и было бы весьма рискованным. Экзотические товары из стран Черной Африки доставляли на север континента длинные ливийские караваны, регулярно преодолевавшие 3 тыс. километров по пустыне. Разумеется, дорогу держали под своим контролем гараманты, которым путешественники каждый раз платили высокую пошлину. Интересно, что право взимания пошлин удерживалось туарегами вплоть до XX в.

Поток товаров из Черной Африки в Карфаген состоял главным образом из слоновой кости Судана и Нигера, золотого песка, карбункулов и изумрудов, страусовых перьев и яиц, а также чернокожих рабов. Последних захватывали во время набегов ливийско-берберские кочевники, которые приводили затем пленников на рынки севера.

Главным материковым центром зарождавшейся траносахарской торговли служил не сам город Карфаген, а нынешний ливийский оазис Гадамес, в 600 км югу от Триполи и от Лептис-Магна. Отсюда доставленные с юга товары было нетрудно переправлять во все ливийско-финикийские города побережья и в различные грузовые порты на пунической территории.

Самым оживленным начальным пунктом транссахарского караванного пути на Средиземном море был в то время Лептис, расположенный гораздо ближе к Феззану, чем Карфаген. Предназначенные для вывоза товары доставлялись прямо на большие пристани Лептиса и грузились на корабли, отправлявшиеся в Европу и на Ближний Восток.

И Гадамесе находились представители крупных карфагенских торговцев, которые принимали и оплачивали африканские товары. Часть из них обменивалась на соль, иберийскую медь, североафриканские гончарные изделия, финикийскую стеклянную посуду, этрусские вазы, расписные ткани, роскошную одежду и оружие.

Напротив, за грузы, прибывавшие из современного Мали, платили деньгами, чем и объясняются находки пунических монет в Мавритании и в других областях Гвинеи.

Суданское золото добывалось в горной области, которая разделяет долины Бажане и Нигера, граничит на севере с бассейном р. Тинкиссо и примыкает к последним отрогам вулканических массивов Фута-Джаллон и к сланцевым холмам плоскогорья страны мандинго.

Отроги Фута-Джаллон, господствующие над руслом Тинкиссо, представляют собой огромные каменистые плоскогорья, внезапно заканчивающиеся обрывистыми утесами, образованными из первичных вулканических пород. Древние жители этих мест обнаружили здесь богатые золотоносные жилы. Добывавшиеся ими самородки и золотой песок пополняли карфагенскую казну, проделав предварительно путь, проложенный колесницами гарамантов.

На месте этих разработок были найдены многочисленные неолитические мастерские и орудия труда для добычи руды, а также развалины укрепленных деревень, расположенных на труднодоступных возвышенностях, где 3 тыс. лет назад жили суданские рудокопы и металлурги.

Лейтенант Деплань, обследовавший в 1906 г. район Фута-Джаллон, обнаружил здесь гербовый щит своеобразный ритуальный знак жреца, приносящего в жертву животных. Эта эмблема, вырезанная над наличником двери одного из вождей седианке, воспроизводила изображение пунического божества. А в Тамба, древнем суданском городе на берегу р. Бажане, ему удалось получить от главы одной старинной семьи копию четырех текстов, написанных новопуническнми письменами и благоговейно хранящихся в качестве священного талисмана, оставленного предками.

Гражданский чиновник П. Гебхард продолжил раскопки, которые начал Деплаг на плоскогорье Тимбис, и среди тщательно отделанных неолитических орудий труда нашел керамический осколок с выдавленными на глине пуническими буквами; очевидно, это было официальное клеймо торгового дома из Карфагена, который ввозил керамику в Черную Африку.

На Ливийском побережье, где заканчивались транссахарские караванные дороги, было мало факторий Карфагена, но они процветали.

В Каракасе пунические купцы обменивали тунисское вино на лекарственное растение сильфиум, которое росло в Ливийской Сахаре и пользовалось большим спросом в метрополии.

Но самой процветающей и самой деятельной пунической колонией был Лептис, начальный пункт главной транссахарской трассы (гарамантской), называвшийся в римскую эпоху Лептис-Магна. Корабли «Королевы Средиземного моря» регулярно бросали в его гавани якоря. Здесь одновременно могли швартоваться 60 судов. Мощный маяк указывал путь лоцманам, а в случае опасности вход в порт перекрывался тяжелой цепью.

Этот ливийский порт, в котором выходцы из Финикии жили еще до основания Карфагена, быстро превратился из торговой фактории в большой афро-средиземноморский город, административный и экономических центр, ставший для Карфагена тем же, чем для греков была Кирена. По сравнению с Великим Лептисом Оэа и Сабрата выглядели небольшим приморскими поселениями. Глинобитные хижины и лачуги из пальмовых веток, сложенные сицилийскими и ливийскими рыбаками на месте нынешнего Триполи, сменялись через каких-нибудь сто километров дальше на восток храмами и дворцами с великолепными колоннами, длинными улицами и просторными площадями, по которым двигалась пестрая оживленная толпа: греки в изящных хламидах; финикийские и пунические купцы, одетые в длинные туники и остроконечные колпаки, с драгоценными кольцами на руках; курчавые ливийцы, явившиеся из пустыни, чьи странные одеяния из козьих шкур, окрашенных в красный цвет, придавали этой толпе чисто сахарский колорит.

В Лептисе можно было все продать и все купить.

Он стал чем-то вроде порто-франко, где контрабандные товары из греческой и египетской Киренаики свободно обменивались на «стандартные» изделия карфагенских ремесленников, шедшие вне всякой конкуренции. Большим спросом пользовались у эллинских купцов, в частности, драгоценные украшения, вышитые подушки и ковры, пурпур, которые изготовлялись в пунических мастерских, расположенных поблизости от Меринкса (о-в Джерба). Купцов с Востока привлекали в основном чернокожие рабы, которых гараманты доставляли связанными прямо в порт на колесницах, пересекавших Сахару.

Пути проникновения римлян в Сахару Караваны, перевозившие товары между побережьем Триполитании и центральными и западными африканскими областями, уже примерно в течение тысячелетий ходили по одним и тем же дорогам, там, где было больше истоников воды.

Во время военных походов на Фезанию (Феззан) римляне — им тогда еще не был известен верблюд — безусловно пользовались теми же дорогами, которые еще и сегодня ведут от побережья в глубь континента.

Проконсул Корнелий Бальб Младший в 19 г. до н. э. проследовал по дороге, которая начинается в Сабрате, проходит через Джебель-Нефуса, затем ведет в Гадамес (древний Сидамус), а оттуда пересекает в направлении с северо-запада на юго-восток Хамаду-эль-Хамру, затем спускается в Шати и через Рамлу в Мурзуке выходит в Джерму, к уэду Эль-Аджаль.

Легат Валерий Фест в 69 г. до н. э. проехал по центральной дороге, которая из Триполи или из Хомса спускается в Мизду (античное Мусти), затем пересекает Джебель-Гариан, проходит через Герия-эль-Гарбия, Табунию, Даэду, Эль-Баб и выходит в Шати, где и соединяется с западной дорогой.

Третья, восточная дорога, самая длинная, но и самая удобная и, следовательно, наиболее оживленная начинается в Триполи или в Хомсе, пересекает область Ирфелла, проходит через Бу-Нджем, через берберский оазис Сокна в Джофре, где кончаются караванные пути от заливов Сирта, и, преодолев Джебель-Сауда, также выходит к уэду Эль-Аджаль.

Возможно, именно этой дорогой воспользовался в правление Домициана легат Септимий Флакк, когда после победы, одержанной над насамонами, он пересек страну своих союзников — гарамантов и вошел в страну эфиопов.

Трасса этих трех основных путей проникновения римлян достаточно точно определяется в тех местах, где они создавали выдвинутые вперед военные посты, чтобы обеспечить безопасность сообщения, а именно в Гадамесе, Герия-эль-Гарбия, Бу-Нджеме. В Гадамесе — оазисе, где начинается караванная дорога, ведущая на юг и к Нигеру через Гат, сохранились многочисленные свидетельства римского владычества, в том числе надпись времен Александра Севера. Величественные развалины античных укреплений типа оппидум обнаружены также в Герия-эль-Гарбия и в Бу-Нджеме. Кроме этих остатков значительных римских памятников можно назвать лишь мавзолей к юго-востоку от Эль-Баба и мавзолей и римские могилы в Джерме.

Цель военных походов Рима в Сахару — захват владений в Африке вплоть до Нумидии и Мавритании.

После того как римская держава сломила сопротивление гарамантов, последним пришлось подчиниться. Но это же привело и к более важным последствиям: гараманты, подобно другим народам Северной Африки, соприкоснулись с римской цивилизацией.

Несколько римских купцов, находившихся под покровительством Рима — урны с их прахом обнаружены при раскопках, — добрались до Гарамы. Они развернули там торговлю и ввели такой образ жизни, который постепенно вызвал приток ремесленных изделий и Рима. В то же время под руководством купцов местные жители приобретали исключительную сноровку в строительном искусстве, до сих пор им не известном.

Образец таких построек обнаружили на Зинкекре, западном отроге раковины Гарамы. Стены этого сооружения построены из кирпичей, уложенных правильным рядами на фундаменте из отесанных камней, перемежающихся с огромными глыбами. Следы подобных построек угадываются и в оазисе Джерма. Специальная система укреплений превращает Зинкекру в настоящую крепость, естественные подступы перекрыты громадными оборонительными сооружениями, а склоны нависают над уэдом Эль-Аджаль.

В период господства в Северной Африке вандалов, преемников пришедшей в упадок Римской империи, гараманты вновь обрели полную независимость, так как воины с севера не рисковали углубляться в Великую пустыню… Гараманты сохранили непокорность и тогда, когда Северная Афрнка была завоевана византийскими императорами, теперь уже принявшими христианство. Больше того, гараманты объединились с другими ливийскими и берберскими племенами, чтобы сражаться с византийскими войсками. Эта война мало кому известна, хотя и запечатлена в эпической поэме "Иоанниды» римского писателя Кориппа. К сожалению, никто из современных литераторов или африканистов еще не взялся перевести и прокомментировать подлинную «Илиаду» североафриканской истории.

Лишь в 665 г. арабы под предводительством Укбы бен Нафи проникли в Центральную Сахару, заняли Гараму, обложили данью (350 рабов) и приступили к насильственной исламизации всего местного населения. Если приход арабов и означал конец эры гарамантов, то он тем не менее вызвал новый расцвет транссахарских связей, благодаря чему Магриб смог вписать самую увлекательную страницу в историю своих отношений с Черной Африкой.

Приход арабов и сфера распространения туарегов в своей монументальной работе «Туареги Ахаггара» Анри Лот рассматривает некоторые древние географические сведения, заимствованные из арабских источников.

Они свидетельствуют о том, что приход арабов в Северную Африку обогатил ее топонимику. При них страна принимает название Либуани, Лубия и Либия, а гараманты вообще не упоминаются; Гарама превращается в Джерму, ее население — в таварга, хэввара, тарака и, наконец, в тарга; со временем это слово примет форму «тарги», которая во множественном числе звучит как «туареги».

Из различных источников выявляется одно главное обстоятельство, а именно устойчивость границ государства туарегов. Как свидетельствуют наскальные рисунки «периода лошади», как подтверждает Птолемей и вслед за ним такие арабские авторы, как Ибн Хаукал, ал-Бакри, Идриси, Абу-л-Феда, Ибн Халдун, Лев Африканский, история знает одно-единственное сокращение сферы распространения «людей под покрывалом» после вторжения арабов. Кроме того, она отмечает отказ туарегов от прежних походов в Феззан и от своей древней столицы Гарама; перемещение некоторых племен; какие-то потрясения внутреннего порядка, приводившме к переходу того или иного племени из одно района в другой; удачи и поражения на южной границе при соприкосновении с державами Мали и Сонгай; приход в район Томбукту новых захватчиков, таких, к марокканцы и фульбе. Отметим при этом, что появление арабов в Западной Сахаре, приведшее к очень серьезным переменам в жизни берберских племен годдала, месуфа, санхаджа и других, и в частности к быстрой исламизации и арабизации, не нарушило целостности блока туарегов. Разве что к югу от Адрар-Ифорас поселились зената кунта и несколько племенных объединений того же происхождения, которые подверглись туарегизации и ныне живут к северу от Тахвы.

Территория туарегов в начале нашей эры, населенная ливийцами-гарамамтами и родственными племенами, не изменилась и к XIX в., когда здесь появляются первые европейцы. Историческая преемственность представляется даже гораздо более тесной, чем это предполагали до сих пор, под влиянием весьма смелых, но не доказанных лингвистических гипотез, приписывавших некоторым племенам азиатское или какое-то иное происхождение. По мере того как умножаются археологические находки и проясняется смысл текстов, всплывают малоизвестные факты. Существует не только географическое, но и культурное единство туарегов, несмотря на неизбежное влияние извне. Лингвистические исследования А. Бассе о территориальном распределении диалектов зената и туарегского лишь подтверждают эти предположения. Когда-нибудь социологам и географам придется высказать свое мнение о подобном явлении, нам же представляется, что оно безусловно связано с рельефом и природой этой страны. Факты кажутся относительно простыми. Вначале туареги занимали горные массивы на севере страны, которые вскоре, как только начались военные столкновения с египтянами, персами, греками и даже римлянами, превратились в неприступные крепости. Позднее либо рост населения, либо поиски новых пастбищ заставили туарегов установить свою власть сначала над массивом Адрар-И-форас, а затем над Аиром. Будучи пленниками Сахары и не имея возможности завоевать более богатые земли на северо-западе, они подчинились законам пустыни в рамках кочевого образа жизни, который они без сомнения вели во все времена. По мере того как наступала пустыня, туареги перемещались к югу в поисках лучших пастбищ. Разумеется, Нигер не мог не стать целью их экспансии и их естественной южной границей, ибо именно здесь выращивали зерно, которого так не хватало кочевникам, не знакомым с земледелием. С обоих флангов их защищала пустыня, так что продвижение к югу полностью зависело от военного превосходства туарегов, которым они, впрочем, обладали благодаря лошадям. И туареги действительно достигали Нигера. К XIV в., а быть может и раньше, первые пришельцы переправились через реку и обосновались на ее берегу в области Гурма, не переступив, однако, границы, определенной присутствием многочисленного чернокожего населения или слишком влажным и не подходящим для белых климатом.

Глава III ТУАРЕГИ АХАГГАРА

Ни один журналист, поэт или писатель не в состоянии передать то восхищение, которое испытывает путешественник, прибывший с севера, при виде гористого, похожего на лунный, пейзажа Ахаггара. Однако влекут в эту страну прежде всего живущие там загадочные туареги. Каждый раз, встречаясь с ними, так и представляешь себе, будто они только что прибыли с другой планеты или из эпохи, совершенно нам неведомой.

В пределах большого треугольника, образованного городами Гадамес, Томбукту и Агадес, встреча с туарегами не редкость. Их караваны осуществляют торговую связь между Северной Африкой и областями на реке Нигер. Но больше всех остальных остались верны своим тысячелетним традициям и образу жизни предков туареги, населяющие сказочные горы Ахаггара, Тассили и Аира. На территории, превышающей 1 млн. кв. км, которую пересекают полдюжины караванных троп, живут 250 тыс. кочевников-туарегов, единственных коренных жителей Центральной Сахары. Основные места их поселений почти не меняются с течение времени: Ин-Салах и Аулеф в Тадеманте; Ин-Экер, Си-лет, Иделес, Таманрассет в Ахаггаре, Полиньяк, Джанет и Гат в Тассили; Иферван и Агадес в Аире; Тахва в нигерийском Сахеле.

Туареги делятся на две большие, враждующие между собой группы: восточную, где доминируют племена кель-аир и кель-гресс, и западную, более многочисленную и лучше изученную, подчиняющуюся племенам юлемедден, кель-ахаггар, кель-аджер, ифорас и тенгеренгиф (прежние владыки Томбукту). Поскольку все лагеря кочевых туарегов более или менее похожи один на другой, а граница между восточными и западными племенами точно не определена, то различать их удается только по цвету палаток: у западных туарегов палатки черные и красные, у восточных — полосатые (белые, желтые и коричневые).

В большинстве своем туареги высокие, сухощавые и мускулистые, люди очень гордые и немногословные..

В тех случаях, когда им выказывают уважение, они проявляют себя довольно гостеприимными хозяевами, даже по отношению к чужеземцам. Однако туареги обидчивы и заносчивы. В их внешности сохранились ярко выраженные черты берберской расы, к которой, они принадлежат. Очень строгие племенные законы всегда запрещали туарегам — свободным воинам, принадлежащим к господствующей касте, — жениться на женщинах с черной кожей. Их традиции и язык остались неизменными; они ревниво охраняются и передаются из поколения в поколение.

Хотя туареги и привыкли уже к европейской рубашке с длинными рукавами, однако они охотнее продолжают заворачиваться в тонкий шерстяной хаик или в доккали — просторную тунику темно-синего цвета, которую носят поверх широких штанов, завязанных на лодыжке. Туареги не делают татуировки, не раскрашивают тела в отличие от своих слуг и чернокожих рабов. И только женщины, тоже заворачиваясь в длинные куски хлопчатобумажной ткани темно-фиолетового цвета и в легкие покрывала, продолжают согласно арабскому обычаю подкрашиваться хной. Туареги-мужчины и женщины — испытывают безудержную страсть к драгоценностям и разным украшениям. Воины привязывают их к единственной пряди волос, остающейся у них на голове после обязательной стрижки.

Серьги, браслеты, подвески, амулеты из серебра или рога, хранящиеся в кожаных мешочках с серебряной гравировкой, представляют собой живописный набор как воинов, так и женщин.

Но если не считать этих «эксцентрических» привычек, вся одежда туарегов приспособлена к той кочевой жизни, которую они ведут в пустыне. Длинные, удобные штаны, завязанные на лодыжке, как бы созданы для езды верхом; кожаный, обшитый белым холстом пояс стягивает талию; сандалии на широкой подошве и с загнутыми носами сделаны специально для ходьбы по песку и по каменистой почве, и, наконец, знаменитое покрывало-лисам — вот одежда, необходимая для жизни в пустыне.

Туарег не снимает свое синее или белое покрывало ни когда ложится спать, ни во время еды. Он лишь слегка отодвигает его, чтобы положить пищу в рот.

Покрывалом служит кусок ткани вроде шарфа длиной 1,5 м. Его наматывают вокруг головы и закрывают лицо до самых глаз. Покрывало очень хорошо защищает органы дыхания от песка пустыни, а лицо и голову от солнечных лучей.

Обычай мужчин-туарегов носить покрывало — единственный в своем роде в Африке — отображается во многих легендах, которыми мы обязаны главным образом богатому воображению арабов. На самом же деле его происхождение до сих пор остается неизвестным, и, поскольку ни финикийцы, ни египтяне, ни римляне не упоминают о нем, возможно, что, появление этого обычая датируется более поздним временем, чем грек римская эпоха. Некоторые этнографы высказывал предположение, что обычай носить покрывало — какой-то загадочный, магический обряд, очевидно, давно забытый. Он предписывал закрывать рот покрывалом; возможно, это было своего рода «табу», касающееся рта.

Tyaper не чувствует влечения к таким занятиям, как охота или скотоводство или тем более земледелие. Его инстинктивно тянет к войне; он, не задумываясь, нападет на любого, кто ему помешает. Теперь, правда, времена несколько изменились. Научные экспедиции — этнографические, геологические и альпинистские — пользуются услугами проводников-туарегов и могут без риска вступать на их территорию.

После второй мировой войны у туарегов осталось много магазинных винтовок, однако еще до 1950 г. французские власти их изъяли. Сейчас в Axarrape и в Тассили лишь изредка встречаются итальянские винтовки довоенного образца. Из-за нехватки огнестрельного оружия снова приобрело большое значение традиционное вооружение туарегов: длинное железное копье, меч с прямым клинком, кинжал, который носят в ножнах в левом рукаве, и большой прямоугольный щит из шкуры антилопы или верблюда.

Даже с таким примитивным оружием туарегам удалось завоевать уважение всего соседнего населения, основать могущественные государства и в течение долгого времени оказывать сопротивление арабам, суданцам и европейцам. Еще и сегодня они прибегают именно к этому оружию для урегулирования споров между племенами, т. е. в междоусобных войнах, столкновениях между царьками или вождями.

Нужно, однако, сказать, что туареги имеют свой рыцарский кодекс, в котором они очень четко проводят различие между войной (амджер) и грабежом (эджен).

Первое слово означает открытое сражение между племенами или объединениями племен, тогда как второе — кражу с помощью засад или неожиданных нападений.

Грабеж может сводиться к угону скота у одной или нескольких семей либо у соперничающего племени и обходится, как правило, без кровопролития, разве что хозяева пытаются защитить или отбить своих животных.

Инстинктивная жажда приключений толкает туарега на кражу не только коз, верблюдов и овец, но и драгоценностей, одежды и оружия, принадлежащих другим племенам. Еще недавно поселения суданских негров подвергались молниеносным нападениям грабителей, предпринимавшихся с целью захватить рабов. В то время как грабежи совершаются обычно летом, лучшим сезоном для войны считается, напротив, зима, время, когда легче найти пастбища для верблюдов и гораздо больше дичи в пустыне.

Как грабежи, так и войны подготавливаются и проводятся очень четко. На каждую операцию назначается верховный вождь, требующий полного повиновения. Он распределяет добычу, причем доля каждого воина устанавливается заранее, в ходе разработки плана нападения, и зависит от возложенной на него задачи.

В одной старой песне туарегов говорится: «Дай мне мехари, седло и шатер — и я буду счастлив».

Действительно, туарег проводит большую часть жизни верхом на верблюде, который дает ему возможность жить в пустыне и, если это необходимо, быстро передвигаться. Коричневый верблюд обеспечивает его молоком (шесть — восемь литров в день), мясом, шерстью, лекарствами (моча, например, используется как дезинфицирующее средство). Туарег перевозит на этом животном и свое имущество, ведь верблюд переносит до 250 кг груза.

Однако только мехари делает туарега счастливым и приносит ему ощущение свободы на просторах пустыни. Мехари, которые находили прежде применение в военных подразделениях французов в Сахаре, а также англичан и итальянцев, сделали грозными неожиданные атаки туарегов. Этот верблюд поистине их неразлучный спутник: хозяин часто бывает обязан ему жизнью. Нередко от мехари зависит, спасется ли туарег от преследования врагов, от песчаной бури, доберется ли вовремя до колодца с водой, сумеет ли убить резвую антилопу или газель.

На мехари туарег нагружает все, что ему может понадобиться в пути. В большую квадратную сумку из ярко окрашенной кожи, привязанную к седлу, он кладет еду, одежду, жевательный табак, смешанный с солью, бурдюки, наполненные маслом, пачки чая и и несколько кастрюлек для его приготовления.

Когда прозрачный и пылающий закатом горизонт возвещает о приближении ночи, туарег привязывает колышку веревочную уздечку (она прикреплена к железному кольцу в правой ноздре мехари), с помощь которой управляет животным; разбивает свою палатку, сшитую из шкур или вытканную из шерсти верблюда, овцы или муфлона, вносит внутрь сбрую и сумку, сооружает из трех камней очаг и зажигает перед палаткой огонь.

Пока на пустыню быстро опускаются холодные ночные тени, туарег садится на корточки перед огнем и пьет душистый чай. Часами он остается неподвижным, один перед девственной, необъятной природой. Молится ли он? Приходят ли к нему воспоминания? Страдает ли он от одиночества или наслаждается своей свободной жизнью?

При знакомстве с туарегами первое, что поражает больше всего, это частое использование ими христианского символа — креста. И верхушка седельной луки, и головка эфеса меча или кинжала имеют его форму.

Крестом же украшают сандалии (наил), и бурнус (шерстяной плащ), и щит; наконец, даже талисман из кусочка рога, который туарег носит на шее, сделан форме слегка намеченного треугольника, напоминающего этот христианский символ.

Туареги — мусульмане, однако еще и сегодня они сохраняют древние анимистические верования. Этнографы, конечно, были очень удивлены, встретив крест у туарегов, но не нашли никакого объяснения этому интересному явлению. Ученые полагают, что это отголоски христианской веры, которая была распространена Африке до мусульманского вторжения.

Несмотря на ислам, туареги верят в духов природы, потустороннюю жизнь и в, наваждения так же, как верили во времена грека Геродота и римлянина Помпония Мелы, судя по сообщениям последних. Туарег часто старается предугадать будущее; он опускается на колени на могилу своих предков и, погрузившись в раздумья, ожидает от них предсказаний.

Двор аменокала, «верховного вождя» — отголосок сказочного средневековья в самом сердце Сахары. Однако на первый взгляд он похож на обычный лагерь бедных кочевников пустыни и трудно представить себе, какие неожиданности здесь скрываются.

Шатер, где живет аменокал, самый обыкновенный и ничем особенным не выделяется, хотя сшит из сотни шкур и растянут на десятке кольев двухметровой высоты. Внутри он просторен; до 30 кв. м. Разбросанные в живописном беспорядке шкуры диких животных, ковры, холодное и огнестрельное оружие, щиты, огромная ступка для проса и фиников, седла, чересседельные мешки, бараньи рога, где хранят масло, и большой барабан — вот те предметы, которые находятся в шатре. Позади шатра в двух больших ямах хранятся запасы зерна: это царские хранилища. Чуть подальше — обширное, окруженное живой колючей изгородью пространство, царские конюшни, где содержатся самые красивые верблюды и мехари из стада, принадлежащего племени.

Однако больше ecero поражает контраст между столь скромной внешней обстановкой и царственной атмосферой, которой окружен аменокал. Он абсолютный монарх и вступает на престол согласно наследственному праву, по которому верховная власть после смерти аменокала переходит к его брату; при отсутствии родного брата — к двоюродному, а если таковых не имеется, к старшему сыну старшей сестры.

Главы знатных семей собираются на совет и утверждают кандидатуру нового аменокала. Затем последний принимает клятву на верность и подношения племен-вассалов в виде шкур, соли, зерна, масла, коз, верблюдов. Кроме того, все караваны, пересекающие территорию племени, обязаны платить натурой аменокалу пошлину за проезд, а еще недавно каждый воин должен был вносить подать своему вождю по 5 французских франков.

Знатные семьи также платят суверену дань, которую, впрочем, возмещают за счет своих вассалов.

Огромный барабан, находящийся в шатре аменокала, служит символом царского достоинства. Его сдержанная барабанная дробь слышна лишь по случаю начала войны, заключения мира да еще тогда, когда царь вершит правосудие.

Как у любого знатного воина, у аменокала есть свои оруженосцы, обычно чернокожие, которые носят за ним его длинное копье и большой прямоугольный щит.

Но даже все эти полномочия и почести не гарантируют аменокалу спокойную жизнь. Не говоря уж о набегах и сражениях с соперничающими группировками и племенами, а также с изгнанными инакомыслящи, царь, по традиции, будучи верховным военным вождем должен лично участвовать в этих сражениях. Совет знати может сместить аменокала, если он не способен повелевать или окажется не слишком храбрым. Аменокал обязан также вступать в поединок с членами царской семьи, претендующими на престол. Кроме того, нередко его положение зависит от воли или капризов придворных женщин, которые пользуются громадным влиянием на совет знати. Все это приводит к тому, что практически аменокал окружен бесконечными придворными интригами и, если хочет удержаться на троне, должен проявлять большую изворотливость. Добавим к этому, что монарх не может отдавать прямые распоряжения; они должны пройти через амраров, т. е. знатных советников, которые не всегда соблюдают его интересы.

Каста имохар, состоящая из самых богатых владельцев скота и зерна, — аристократический класс, в чьих руках была сосредоточена вся власть: за этими отборными воинами стоят их вассалы и слуги.

Наконец, очень важную роль у туарегов играет класс инислимен, т. е. святых людей, или марабутов пользующихся религиозной властью.

Когда я ехал по Центральной Сахаре в район Ахаггара, направляясь к Аиру, с машиной что-то случилось. Это заставило меня искать пристанища в лагере туарегов тайток, чьи козы и верблюды паслись и скудном пастбище на дне пересохшего уэда.

Я предложил аменокалу немного риса и чая. За это он принял меня от имени всего племени и отдал вмесе со мной «визит вежливости» всем своим соплеменникам, обходя палатку за палаткой. В небольшой естественной пещере, куда не удавалось пробиться даже яркому солнечному свету, сидели на корточках два человека. Они были без шеша (покрывала, которым закрывают лицо), с бритыми головами и что-то мастерили с помощь металлических инструментов.

Я заинтересовался их работой и хотел подойти поближе. Однако аменокал резко остановил меня, молча, но выразительно демонстрируя свое отвращение к этим «парням».

— Это всего лишь инеден, — добавил он на языке тамашек, — они приходят неизвестно откуда и, кроме того, прелюбодействуют с рабынями.

Затем он широким жестом пригласил меня в свой шатер. Там аменокал объяснил, что заинтересовавшие меня ремесленники-евреи из Ахаггара сопровождают племена туарегов. При его племени живут 14 таких ремесленников.

— Мои предки, — сказал вождь, — обращались с ними как с рабами, я же отношусь к ним как к свободным слугам. Они делают для меня вещи, которые мы сами не умеем делать, а живут на то, что получают от меня, и благодарят Аллаха всемилосердного.

На следующий день, пока мой шофер-шаамба пытался вызвать в машине желание продолжать путешествие, мне удалось немного — правда, незаметно, чтоб не обидеть хозяев, — понаблюдать за ремесленниками; одни стучали по наковальне, другие раскрашивали кожу. Я увидел, что эти столь презираемые люди весьма изобретательны. У них имелась сумка с набором небольших хитроумных металлических инструментов, которыми они ловко пользовались, нанося на кожу узор, а также для удаления зубов и, кажется, даже трепанации черепа. Они выполняют и роль парикмахеров племени. Как и в средневековой Европе, в современной Сахаре ее суеверные жители считают, что столь необычные способности идут от сверхъестественных и демонических сил — следовательно, этих людей надо опасаться и проклинать.

Ремесленники внушают своим хозяевам такой сильный ужас, что те при встрече уступают им дорогу и затыкают уши, чтобы не слышать их песен, причем мужчины боятся дурного глаза, а женщины бесплодия.

Инедены говорят на непонятном диалекте, который напоминает язык евреев Туата.

Нелегко определить происхождение инеденов. Может быть, они потомки тех ливийских племен, которые в пуническую, римскую и византийскую эпохи населяли Центральную Сахару и создали в пустыне подлинную цивилизацию. Генеалогия некоторых из них, возможно восходит к Моисею и к эпохе Книги бытия, где они фигурируют под именем лехабим, тогда как в Библии они названы лубим. Это имя в египетских надписях XIX династии засвидетельствовано в форме "лебу". Но были ли эти ливийцы палестинскими евреями, пленниками Египта, перебравшимися затем в страну гарамантов (нынешний Феззан), или же коренными жителями Сахары, принявшими иудаизм, сказать невозможно.

Привилегированная роль женщины. Если говорить о жизни женщин Сахары, то у туарегов она раскрывается с наиболее удивительной стороны, более нигде не принятой в мусульманском мире.

Чтобы понять роль женщины в туарегском обществе, следует прежде всего вспомнить, что, согласно легенде, этот народ происходит от знатной женщины по имени Тин Хинан, о которой написано много сказок и раманов. Но эта легендарная личность стала исторической после того, как неподалеку от Абелессы в кургане доисламской эпохи были найдены и идентифицированы ее останки. Оказалось, что «царица туарегов» действительно существовала. Ее образ вдохновил Пьера Бенуа на создание знаменитой «Антинои».

Гордые и очень красивые, наследницы Тин Хинан сохранили благородные и властные манеры, отличающие их от женщин других мусульманских стран. Став ныне полноправными гражданками молодой Алжирской республики, туарегские женщины остались такими же, как их описывал Лев Африканский: «Эти дамы весьма любезны в разговоре, они охотно подают вам руку…» Непринужденность женщин Сахары неизменно удивляла и удивляет арабов, как путешественников средневековья, так и чиновников молодой Алжирской республики, не привыкших к подобному поведению своих жен. Социальные институты туарегов защищают то привилегированное положение, которое занимает женщина в их обществе, а ее полная независимость, особенно до замужества, воспринимается мужчинами как нечто само собой разумеющееся. В противоположность остальному исламскому миру туареги вовсе не ставят себя выше своих жен, а относятся к ним с глубоким уважением и почтением…

Туарегская женщина самая свободная среди всех мусульманок (она пользуется даже большей свободой, чем многие европейские женщины, как я сам мог в том убедиться). Мужчина женится не для того, чтобы пользоваться своей женой как вещью, а чтобы создать семью и окружает ее заботами и любовью.

Так, например, женщина после родов расстается с мужем на сорок дней. Когда же она, возвращается, муж дарит жене новую одежду и сандалии, а также украшения, подчеркивая этим свое уважение к ней как к матери. Нужно сказать, что материнство пользуется у туарегов величайшим почетом.

Воспитание детей, как мальчиков, так и девочек, целиком доверяется матери, тем более что туарегские женщины образованнее мужчин. Действительно, почти все они умеют читать и писать на тифинаг — языке, близком к древнеливийскому и имеющему свой собственный алфавит. Тифинаг ныне употребляется только туарегами, но туареги-мужчины уже чаще пишут и говорят по-арабски в ущерб берберскому. Те же, кто знает только берберский язык, передают его на письме арабскими буквами. Таким образом, именно женщины — хранительницы языка предков — не позволили ему превратиться в мертвый язык.

Наблюдая за хлопотами женщин в туарегском лагере, выносишь определенное впечатление, что они более развиты и умны, чем мужчины… тем более что последние закутаны в покрывало, а женщины всегда ходят с открытым лицом. Как это ни забавно, но во время моих двух поездок в страну туарегов я ни разу не видел ни одного мужского лица, тогда как в общении с женщинами у меня не возникало никаких затруднений.

В этом сахарском обществе, полностью подчиненном обычаям, одна неожиданность сменяет другую: девочка пользуется всеми теми преимуществами, которые в остальных мусульманских странах предоставляют только мальчикам; к тому же она получает более полное образование. Женщины любовно и терпеливо передают ей множество практических навыков. Для начала она берет уроки кулинарии, впрочем весьма простые, а также знакомится с растительным миром Сахары, чтобы научиться отличать съедобные растения от ядовитых. Кроме того, ее учат шить, штопать, прясть козью шерсть, выделывать кожу, разбивать палатку, причесывать мужчин и женщин.

Позднее столь же заботливо зачинают заниматься культурным развитием девочки. Мать учит ее писать и читать на тифинаг, обучает Корану и молитвам, стихам и декламации и — что очень ценится в туарегском обществе — игре на амзаде, однострунной скрипке.

Этот музыкальный инструмент — опаснейшее «оружие» в руках туарегской женщины. С его помощью он заставляет слушателей любить ее, желать, добиваться приглашать, ухаживать за ней; но самое главное — он может умолять и карать. Действительно, муж или возлюбленный, который ведет себя не лучшим образом, не может избавиться от страха перед тем, что, вернувшись в свою палатку либо отправившись вечером на ахал, не услышит от жены или своей любимой возбуждающих звуков амзада. В свою очередь, надежда на то, что женщины сыграют для него на своей волшебной скрипке, пробуждает в нем мужество и чувство соперничества, делает послушным и ласковым в отношениях с ними. Такова власть музыки над сердцами тех, кого называют «грабителями пустыни».

Когда девочка достигает половой зрелости, отец устраивает в ее честь праздник и дарит одежду, полагающуюся молодой девушке.

Для туарегской семьи характерна личная свобода всех ее членов, чувство взаимного уважения и духовный союз. В ней скорее наблюдается сходство с европейской, нежели с классической мусульманской семьей.

Еще один важный момент, отражающий привилегированное положение туарегской женщины по сравнению с остальными мусульманами, заключается в том, что сахарская девушка имеет право сама по своему желанию выбрать себе спутника жизни, причем влюбленным позволено встречаться до свадьбы. Вопреки Корану обычай разрешает туарегской женщине отвергнуть своего мужа и потребовать развода с ним. Чтобы освободиться от брачных уз, женщине достаточно обвинить своего мужа в том, что он плохо с ней обращается, пренебрегает своими супружескими обязанностями, недостойно ведет себя или не уплатил приданого.

Туареги считают достаточно серьезной причиной для развода несходство характеров супругов. Однако надо сказать, что разводы нередко происходят по решению одной женщины, принятым ею против воли мужа.

Более того, чтобы не ждать три месяца — предписанного Кораном срока перед новым замужеством, женщина пользуется чрезвычайно удобным народным поверьем. К подножию дерева, в котором, мак говорят, живет добрый дух, она кладет подношения. Он "соблюдает» вместо нее воздержание в течение трех месяцев, она с легким сердцем возвращается к свободной жизни, т. е. к состоянию ахсри.

Даже самый характерный для туарегов обычай является одним из своеобразнейших проявлений свободы, которой пользуется женщина в этом обществе. Я имею в виду ахал. Так по-берберски называются посиделки, нечто вроде вечеринки туарегской молодежи (наши вечеринки не столь поэтичны, но более приличны), почти каждый вечер устраивающиеся женщинами, свободными от всяких семейных уз. Здесь поют, беседуют, играют на амзаде, сочиняют стихи и поэмы; на посиделках присутствуют молодые люди обоего пола.

Приглашение подростка принять участие в ахале расценивается как признание его мужчиной. Он готов любой ценой добиться этого приглашения. А чтобы выглядеть лучшим образом в любовных стихах и рассказах, прославляющих его персону, да еще вызвать заинтересованный или даже восхищенный взгляд одной из музыкантш, он готов один сражаться против целой армии руми (так туареги называют европейцев).

Ахал — один из пережитков древних языческих ливийских обрядов, не поддавшийся исламизации.

Если туарегская женщина желает понравиться мужчине, она становится весьма кокетливой и прибегает к различным эстетическим ухищрениям, которые, правда, европейцу кажутся спорными.

Понаблюдаем за туалетом молодой женщины, собирающейся в шатер, где происходит ахал. Она не носит шаровар, подобно арабке, а наматывает вокруг бедер длинную белую юбку и надевает очень яркую кофточку у или же закутывается в гандуру, нечто вроде длинной белой туники, закрывающей все тело.

Ноги она обувает в деревянные сабо или сандалии, которые держатся благодаря кожаным ремням и напоминают те, что носили еще римляне.

Затем она долго гримируется: наносит на лицо мелкие рисунки охрой, красит порошком индиго губы и десны, а чтобы придать взгляду большую выразительность, обводит глаза широкой синей полосой. Затем настает очередь волос, предмета самых тщательных забот. Сначала туарегская женщина чистит их песком или золой, затем, чтобы вернуть им блеск, смазывает прогорклым маслом и расчесывает каждую прядь.

И наконец, заплетает прелестные косички, искусно укладывая их вокруг головы, — каждая, кстати, делает это по-своему. У некоторых племен женщины покрывают головы цветными платками (или, нередко, широкополыми соломенными шляпами, защищающими от палящих лучей солнца).

Все женщины, от самой смиренной имрад (низшая общественная группа, класс пастухов) вплоть до гордой имохар (класс аристократии), украшают себя драгоценностями из массивного или чеканного серебра — перстнями, многочисленными браслетами, массивными кольцами в ушах, бусами с подвесками. Туареги никогда не носят золотых украшений. А. Лот объясняет это тем, что, по их мнению, золото развращает душу человека и приносит несчастье.

Среди украшений, переходящих от матери к дочери всегда имеется ожерелье, которое носят, почти все туарегские женщины. Это подвеска на серебряной чеканной цепочке в виде двух венков: один сделан из сине-черного и зеленого стекла, другой имеет овальную сердцевину из слоновой кости, обрамленную небольшими серебряными шестиугольниками. Туарегские женщины носят на шее различные амулеты «на счастье» и кожаный футляр, представляющий собой настоящую дамскую сумочку в миниатюре. Как ни удивительно, но в этом небольшом футляре помещаются маленькие ножницы, косметика, зеркало и кошелек с двумя отделениями, — один для табака (они его нюхают или жуют) а другой для денег.

Теперь пора отправляться на ахал. Он может происходить в любой палатке лагеря, но обязательно где-то вдалеке от родителей и пожилых людей, чтобы молодежь, которая относится к ним с должным почтением, не стесняла себя. Однако хозяйке ахала помогает подруга постарше; ей и поручается возглавить это собрание (мне так и хочется назвать его светским) и сдерживать пыл слишком шумных гостей.

Юноши племени приходят на ахал пешком, разодетые в лучшие наряды, щеголяя вышитыми поясами, красивым оружием, эфес и ножны которого инкрустированы, а клинок отделан чеканкой. Молодые люди и отдаленных племен, привлеченные славой юной красавицы либо искусством одной из музыкантш, решившие участвовать в ахале, прибывают на верблюдах. Он проделывают верхом не одну сотню километров по Сахаре и по горам, не давая себе отдыха ни днем ни ночью, питаясь толчеными финиками и… надеждой на успех.

В шатре на коврах удобно расположились молодые женщины со скрипками в руках. Каждая имеет одного или нескольких поклонников; они сидят, скрестив ноги, или полулежат, склонив голову к плечу музыкантши, чтобы лучше слышать музыку, ловя при этом сияющие и страстные взгляды предмета своего поклонения. Другие мечтательно смотрят вокруг и ждут поэтического вдохновения, чтобы сочинять стихи и серенады и посвящать их той, к которой стремится их душа. Третьи вглядываются в лица возможных соперников и стараются припомнить обидные для них подробности, касающиеся их отношения к девушкам, особенности поведения в повседневной жизни, в сражении, манеры одеваться и т. п. — и все это только для того, чтобы развенчать соперников в глазах красавицы.

Но самое интересное заключается в том, что эти словесные дуэли, где могут прозвучать самые сильные оскорбления, самые резкие обвинения, не кончаются ни драками, ни спорами, и даже не оставляют обиженных.

Таково рыцарское правило игры, принятое всеми ее участниками; в то же время никто из них не чувствует себя униженным, если потерпел поражение. Более того, соперники, не умеющие достойно отвечать и скрывать свою страсть или ревность или же повышающие голос и употребляющие грубые выражения, неуместные в подобной словесной перепалке, которая, несмотря ни на и что, носит почти дружеский характер, автоматически лишаются права участвовать во всех последующих ахалах.

Как бы то ни было, старшая женщина всегда следит за тем, чтобы не возникало нежелательных последствий, и налагает, если это нужно, небольшие штрафы на тех участников, кто переходит границы или забывает правила вежливости.

Что касается девушек, то своей музыкой, чаше всего сентиментальной, но порою и трогательной, они создают непринужденную и веселую обстановку. Юноши поощряют их возгласами «юю», неистово хлопают в ладоши и подпевают. Все чаще и чаще звуки амзада и пение прерываются взрывами смеха, шутками, выражениями восхищения и комплиментами в адрес музыкантш. Возбуждение достигает своего апогея, и мужчины начинают свободнее проявлять свои чувства: каждый принимается читать только что сочиненные им вирши, импровизировать, причем в стихах, имя девушки никогда не произносится, а только по намекам на какую-то деталь ее внешности или бытовую подробность можно догадаться, кому они адресованы. Женщины начинают покидать шатер, и каждая приглашает своего избранника следовать за ней подальше от посторонних взглядов.

Туарегская девушка никому, даже родителям, не обязана отчитываться за свое поведение, но после замужества она становится верной, преданной женой.

Туареги обладают особой настроенностью чувств и ума, что часто придает возвышенный характер их стихам и песням, не нарушая в то же время их непосредственности и свежести.

Однако специалисту, интересующемуся туарегской поэзией, придется нелегко, так как, не имея письменности, этот народ передает из поколения в поколение все свои произведения устно, через посредство все того же бессмертного ахала.

Я не останавливаюсь здесь на многочисленных стихах, созданных мужчинами и прославляющих воинские подвиги какого-либо отдельного героя или целого племени, смелость и выносливость верблюда; на эпических и романтических легендах об обманутой и безответной любви — все эти темы чаще, чем остальные, отражаются в творчестве кочевников.

Туарегские женщины и здесь, в области литературы, превосходят мужчин самобытностью и разнообразием, являясь наиболее красноречивыми выразителями мира жителей Сахары.

Эти стихи, воспевающие природу с ее ярким колоритом, небесные светила, животных, словом, все, из чего складывается среда, где рождаются, живут и умирают туареги, изумляют образным смыслом слов. Они приписывают любому предмету, который привлек взгляд и пробудил фантазию автора, человеческие, и даже личные, черты. Вершины гор Ахаггара, вода в источниках и колодцах, дающая туарегам жизнь, газели и шакалы, разделяющие эту с ними жизнь в знойной пустыне, верблюды, их верные друзья и неоценимые помощники, редкие кусты и редкая трава в бесплодных долинах, покрытых песком и камнем, — все это имеет свое название, свое лицо, свою душу и свою историю.

Романтически настроенные девушки превращают эту мертвую и бесплодную пустыню в живописную и сказочную страну; в их воображении она походит на сады Эдема.

Однако более всего туарегских поэтесс и музыкантш вдохновляет тема любви. Она вызывает к жизни каскады рифм — песни, просьбы, заклинания, сожаления; в них звучит мольба, они пылают страстью и полны мечтаний.

Что касается меня, то, побывав на ахале, я убедился, что человеческие переживания везде одинаковы. В 1952 г. я записал и перевел у туарегов тайток, несколько стихотворений, и среди них произведение одной девушки, любовь которой не находила ответа:

Свадебные церемонии у туарегов изобилуют древними обрядами. Они сменяют друг друга в течение недели, и лишь на восьмой день супруги действительно могут считать себя мужем и женой. Тем временем ставится новая палатка, готовая принять молодую пару; марабут совершает обряд бракосочетания, а одна из самых старых женщин племени произносит необходимые заклинания, изгоняющие из будущей супруги злых духов, которые могут помешать брачному союзу. Затем будущая супруга передает ей пару новых сандалий и входит к своему мужу в палатку. Но и после этого еще много дней продолжаются танцы под звуки флейт, барабанов и амзадов и не прекращаются достойные Пантагрюэля трапезы и состязания в мужестве и ловкости среди воинов племени, к которому принадлежат молодожены.

В замужестве туарегская женщина остается свободной и продолжает пользоваться большим уважением.

Вместе со своим мужем туарегская женщина принимает участие в мужских собраниях и советах, происходящих в палатках; она имеет право высказывать свое мнение по вопросам, касающимся ее семьи и всего племени. Больше того, к ее мнению прислушиваются. Нередко женщины прекращали ссоры и споры, встав между противниками, уже готовыми взяться за оружие.

Муж пользуется правом покарать, даже убить неверную жену, но и жена вольна развестись с ним. Для этого ей достаточно отправиться к дереву Maerua crassifolia и, сложив под ним ритуальные подношения, громко объявить соплеменникам о своем желании быть свободной. Такая свобода женщин, так же как и обычай, согласно которому муж обязан в течение года жить среди родственников жены, прежде чем увезти ее, восходят к древней форме матриархата.

Экономические перспективы Ахаггара. Уже французская оккупация привела к значительному сокращению традиционных источников, откуда туареги черпали средства к существованию. Колониальные власти отменили право туарегов взимать пошлины с караванов, проходящих через их территорию. Был положен также конец грабительским набегам, а ведь племени удавалось иногда продержаться в течение целого года только благодаря добыче.

Кроме того, постоянная опасность и угроза нападения со стороны туарегов привели к тому, что главный торговый путь между рынками Северного Алжира и странами, расположенными южнее Сахары, отклонился от Ахаггара. Потеряв в результате этого значительную часть своих доходов, туареги в начале нашего века наладили собственную транссахарскую торговлю. Не располагая местными ресурсами для обмена, они специализировались на перевозках соли, которую брали в Амадроре, северовосточнее Ахаггара, а затем продавали африканцам Сахеля. Это так называемая меновая торговля. За один груз соли давали четыре груза проса.

Караваны отправляются в Амадрор в апреле — мае, совершая за оба перехода путь в 600–800 км. Однако иногда это расстояние увеличивается до 1400–1600 км. На обратном пути туареги покупают в Аире седла, оружие, сандалии, сухие сыры и перепродают все это на базаре в Таманрассете.

Обычно караван насчитывает около сотни верблюдов, причем каждый четвертый или пятый верблюд несет груз соли (50–60 кг). Считают, что в этой торговле ежегодно занято от 3 до 4 тыс. верблюдов. Столь архаическая торговля возможна ныне лишь благодаря решению правительства, запретившему перевозить соль грузовиками и оставившему этот источник дохода кочевникам.

По возвращении домой туареги складывают просо в небольшие личные глинобитные хранилища. Просо здесь потребляется в огромных количествах. Поскольку сельскохозяйственные районы Ахаггара производят главным образам пшеницу и ячмень и мало проса, то местное население предпочитает продавать либо обменивать пшеницу. Поэтому следующий караванный поток увозит часть урожая пшеницы в Джанет, прежде всего в Тидикельт, где его обменивают на финики, из которых тут же, чтобы уменьшить вес груза, вынимают косточки.

Однако эта меновая торговля сейчас значительна сократилась, так как были проложены новые проезжие дороги. Перевозки же зерна и фиников грузовиками теперь не запрещены, а только несколько ограничены.

Итак, туарег помимо продуктов, которые ему дает скот, питается просом, выменивая его на соль, и финиками, получаемыми в обмен на пшеницу. Второй постоянный источник дохода туарегов Ахаггара — скотоводство. Действительно, все племена кель-ахаггарв совокупности владеют в настоящее время стадам из 10–12 тыс. верблюдов, а также огромным количеством черных коз, с трудом находящих себе скудное пропитание на крутых склонах массива и на дне высохших уэдов.

Именно коза, как и 3 тыс. лет назад, продолжает кормить потомков гарамантов. В среднем она ежедневно дает от одного до двух литров молока. Приблизительно половину его выпивают, а остальное перерабатывают либо в очень твердый сыр, годный для длительного хранения, либо в уди (мягкое масло), в которое — чтобы оно не портилось — добавляют какую-то сахарскую траву.

Почти все потребляемое туарегами мясо, сырое и высушенное на солнце, — конина.

Овцы пасутся рядом с лагерем под присмотром малолетних пастухов, но верблюдам пастбищ в Aхаггаре не хватает. Их стада, особенно в засушливые годы, гонят почти до Тамесны в Нигерийском Аире и до Адрар-Ифорас в Республике Мали.

И тогда мужчины на несколько месяцев оставляют лагерь. Вот почему путешественники, оказавшиеся в Ахаггаре, часто застают в туарегских палатках одних только женщин, детей и стариков. «Ковбои» же необъятных сахарских просторов до своего возвращения в лагерь проходят более тысячи километров.

Теперь, после получения независимости и раздела территории Сахары между молодыми государствами, туареги Ахаггара платят пошлину Республике Нигер, если они собираются пасти своих верблюдов в Аире, поскольку туареги кель-ахаггар стали отныне гражданами Алжирской Народной Демократической Республики, то в Нигере они иностранцы. А кроме того, для своих животных они берут воду из колодцев, пробуренных жителями Нигера, и пользуются пастбищами, которые по праву претендуют туареги Нигера.

Это положение еще больше усложнилось за последние года, так как поголовье скота туарегов Нигера значительно возросло. В то же время у кель-ахаггар давно вошло в привычку вообще не перегонять свой скот обратно в Ахаггар, а пасти его в Нигере, в районе Тамесны.

В независимом Алжире в некоторых долинах Ахаггара начали складываться земледельческие центры, где селятся бывшие чернокожие рабы. Чтобы добраться до воды под руслом уэдов, они оборудуют сложные гидравлические установки — фоггара. Эти земледельцы становятся настоящими испольщиками туарегов; при этом либо туарег за свой счет разводит фруктовый сад, снабжая земледельца орудиями труда, семенами и просом для пропитания и получая в обмен на это 4/5 урожая ячменя и пшеницы, либо арендатор сам добывает себе пропитание и семена; в этом случае он отдает хозяину-туарегу лишь половину снятого урожая.

Почти все обрабатываемые земли, занимающие всего несколько сот гектаров, расположены вокруг Атакора. Если бы и в других районах Ахаггара началось подобное освоение земель, пусть даже частичное и постепенное, то, возможно, в настоящее время чрезвычайно бедная экономика туарегов несколько улучшилась бы.

Ведь жизненный уровень этих легендарных воинов-кочевников один из самых низких на земном шаре! Туарег имеет в среднем 150 кг зерна или фиников и немногим более тысячи старых франков в год на все свои покупки, включая сахар и чай.

Что касается кустарного промысла, то и здесь экономические возможности Ахаггара чрезвычайно ограниченны. Не так давно алжирские власти организовали в Таманрассете небольшой ремесленный центр. Его цель — познакомить туристов с местными изделиями Ахаггара и в то же время повысить заинтересованность самих туарегов в подобного рода деятельности.

В настоящее время в племенах кель-ахаггар имеются две разновидности кустарных промыслов: семейное производство, которым заняты женщины в своих палатках, или слуги и мужчины, и профессиональное производство инеден.

Прежде женщины сами изготовляли почти всю деревянную и кое-какую плетеную хозяйственную утварь.

Ныне же образовалось два мощных торговых потока: первый идет с севера и связан с торговцами из Гардаи, Метлили; второй — с юга, из Агадеса, Тахвы, Зиндера.

Торговый обмен между Алжиром и Суданом привел к обратному потоку товаров из Судана в Алжир; отсюда теперь и идет снабжение племени кель-ахаггар предметами ремесленного производства, которыми они привыкли пользоваться.

У самих кель-ахаггар нет определенной отрасли, на которой они, могли бы специализироваться в кустарных промыслах, за исключением плетеных соломенных циновок, служащих ширмой перед палаткой. Туареги Нигера тоже плетут красивые циновки, но несколько иного вида.

Главное занятие женщин — обработка кожи. Дубленые кожи идут на изготовление бурдюков для воды и молока, мешков для продовольствия, уздечек для мехари, палаток, сандалий. Поскольку поголовье скота постоянно уменьшается, то кочевнику приходится покупать за деньги в других районах, где скота больше, предметы, которые служат украшением упряжи и дают удобства в шатре.

Если семейный кустарный промысел — это изготовление простых хозяйственных предметов, то не так обстоит дело у профессиональных ремесленников, инеден. Первоначально они изготовляли различное оружие: мечи, железные копья, дротики, кинжалы, щиты и продававших в Европу. С появлением огнестрельного оружия ремесленники перешли на производство ножей, употребляемых для жертвоприношения животных и для бритья. Кроме того, они делают и чинят всевозможные металлические предметы, необходимые в быту: мотыги, серпы, топоры…

Ремесленники изготовляют классические украшения туарегов: большую нагрудную подвеску треугольной формы, браслеты, кольца, серьги, коробочки для амулетов. Эти украшения сделаны из массивного серебра в виде пластинок или чеканки. Их геометрические рисунки обычно похожи один на другой.

Обработка дерева мало распространена из-за отсутствия подходящего материала. Большинство предметов домашнего обихода, в том числе ступки, блюда, ложки, постановляют торговцы из Судана. Кроме того, они теперь предлагают по доступным ценам и скобяной товар, который привлекает покупателей своей новизной.

Жены ремесленников заняты только дублением кожи, из которой плетут шнурки и шьют мешочки для амулетов, женские и седельные сумки, бумажники… Они прядут также козью шерсть и делают из нее веревки или парадные сбруи для мехари.

Поскольку женщины кочевников и сами очень искусно обрабатывают кожу, то они редко прибегают покупке предметов, изготовленных женами ремесленников. Их приобретает главным образом африканское население сельскохозяйственных районов, жители Таманрассета, торговцы, перепродающие их в своих лавках, и туристы.

Фактически предметы домашнего обихода в большинстве своем изготовляются не здесь. Вся жизнь туарегов, все их традиции и обычаи, типичные для скотоводов, связаны с Суданом, который благодаря своему климату, разнообразным ресурсам и большим городам остается для них главным полюсом притяжения.

Пользуясь покровительством властей, туареги долгое время продолжали вести свободную и беззаботную жизнь. Однако с исчезновением основных источников дохода — скота едва хватает, чтобы прокормиться, караванная торговля страдает от конкуренции грузовиков, в сельскохозяйственных центрах все труднее найти арендаторов для обработки земли — их положение меняется.

Но в то же время запросы туарега растут. В лавках Таманрассета он видит всевозможные новые для него предметы, вносящие изменения в его доселе скромную жизнь, и, естественно, хочет их приобрести.

Однако новые занятия уже стали уделом других слоев населения: жители Мзаба, владеющие грузовиками и лавками, монополизировали современную торговлю, более образованные арабы с севера страны заняли должности квалифицированных рабочих, шоферов, почтовых служащих… харратины устроились разнорабочими на стройки. То же самое пытаются делать и некоторые бывшие рабы туарегов, а это может лишить племена кель-ахаггар всех их пастухов, погонщиков караванов и слуг.

Чтобы остановить процесс хозяйственного упадка, были выдвинуты предложения, предусматривающие повышение низкой рентабельности скотоводства. Для этого необходимо в самом Ахаггаре иметь достаточное количество пастбищ, чтобы не перегонять верблюдов в Тамесну. Используя относительно частые скопления туч над Атакором, предполагается вызывать искусственные дожди. В свою очередь, обсерватория Таманрассета оборудовала в Атакоре сеть дождемеров, которая будет давать туарегам сведения о количестве осадков, что позволит упорядочить использование пастбищ. Все эти предположения находятся еще в стадии эксперимента, но они представляют большой интерес, поскольку не требуют слишком больших перемен образа жизни кочевников.

В Ахаггарe открыли для них школы, тем самым сделав первые шаги по пути организации там школьного обучении. К сожалению, это мероприятие оказалось слишком дорогостоящим, поскольку число детей школьного возраста не превышает десяти человек на одного учителя. Пока работают всего две школы для кочевников, одна в лагере аменокала, вторая — в Тамесне.

Школьное обучение перенесено главным образом в земледельческие центры.

Хотя на первый взгляд туареги кель-ахаггар по-прежнему остаются все теми же великолепными, воинственными и свободными кочевниками, на самом деле их образ жизни из-за происходящих глубоких перемен меняется.

Этническая группа туарегов утрачивает свою самобытность, ибо во внешних сношениях ее язык вытесняется арабским или французским; богатая эпическая поэзия уходит в прошлое вместе с войнами; наконец, туареги, не имеющие многочисленного потомства, становятся свидетелями увеличения численности харратинов и арабов, отличающихся более высокой рождаемостью, которые перебираются в Ахаггар. В целом «низшие» слои прежней иерархии Ахаггара начинают превосходить своих бывших хозяев по богатству и техническому оснащению.

Кроме того, кочевая жизнь, прежде представлявшая собой силу туарегов, становится причиной их отсталости, так как они с трудом приспосабливаются к оседлости и требованиям современной жизни.

Проблемы, связанные с туарегами Ахаггара, носят в некоторой степени еще и психологический характер благодаря складу мышления, типичному для кочевников; они большей частью остаются равнодушными к переменам, которые пришли в Сахару следом за технической революцией широким распространением цивилизации.

Глава IV ТУАРЕГИ ТАССИЛИН-АДЖЕРА

Путешественник, пересекающий Тассилин-Аджер севернее Джанета (между Форт-Гардель и Форт-Тарат), поражается необычайно дикому характеру окружающего пейзажа. Эта область представляет собой огромное плоскогорье, на котором природе, очевидно, вздумалось необузданно нагромоздить всевозможные рельефы. Обширные пространства плоских плит песчаника сменяются громадными глыбами сожженных солнцем скал. Их причудливые очертания вырисовываются на фоне неба лишенными жизни силуэтами, нередко напоминающими древние развалины. Наконец, в глубоких ущельях проложили свои обрывистые русла редкие уэды.

Тем неожиданнее выглядит на этом суровом фоне чудесный оазис Джанет, выросший на тассилинских песчаниках: это огромный цветущий букет среди обуглившихся гор.

Растительный мир Тассили в последнее время стал значительно беднее; этот процесс длился годами: на смену исчезающей зелени постепенно пришли какие-то тщедушные кусты, которые местные жители называют тальха. В то время как в районе Джанета появилась еще одна разновидность кустов с широкими листьями и белым соком, в Тассилин-Аджере постепенно исчезают последние экземпляры кипарисов. Однако не следует забывать об одном очень важном для сельского хозяйства Тассили факторе: это стихийная растительность, которая после ливней возникает в буквальном смысле слова из-под земли. Нельзя поэтому спорить, что почва Тассили неукоснительно враждебна растительному миру. На самом деле всюду, где есть источники воды и где земля обрабатывается, возможно земледелие. Доказательство этому — финиковые пальмы, огромное богатство Сахары в районах между Лагуатом, Гардаей, Уарглой, Форт-Флаттерс и Джанетом.

В оазисе Джанет насчитывается 57 тыс. пальм, из которых 58 тыс. плодоносят и дают в среднем по 30 кг фиников в год на каждую пальму, что приносит ежегодный урожай в 950 т.

И то же время возможности пальмовых рощ не ограничиваются тем, что получают от финиковых пальм; были сделаны попытки, удобрив известью слишком богатую кремнеземом почву, разводить в тени деревьев различные однолетние культуры. Так, в Джанете под пальмами рядом с пшеницей, ячменем и просом растут зеленый горошек, фасоль, помидоры, лук, капуста, картофель, сладкий перец, морковь, репа, салат и даже цветы.

Человек знает: ничто не должно пропадать там, где природа не слишком к нему щедра. Поэтому, подрезая пальмовые деревья, он преследует двойную цель: прежде всего, чтобы обеспечить постоянным кормом свои стада и тем самым дополнить то, что дает спорадически возникающая стихийная растительность, и затем использовать в качестве топлива ветки, которые он очищает от листьев, а потом сушит. Если срубают целое дерево, его ствол идет на оборудование колодцев или на плотницкие работы.

Население Тассили (помимо расовых различий между берберами, арабами и чернокожими) делится на две большие категории: кочевников и оседлых жителей.

Кочевое население как с физиологической, так и с социологической, психологической точек прения сумело приспособиться к этой враждебной всему живому среде. Действительно, несмотря на свою хрупкую внешность, кочевники отличаются крепким телосложением.

Их физиологическое строение и характерная для них худоба не случайный факт, а результат воздействия среды.

То же самое наблюдается и в плане психологическом, ибо изолированность кочевника приводит как бы к некоторому обособлению личности. Этой стороной нельзя пренебрегать теперь, когда встает вопрос об изменении положения кочевников или о включении их в рамки современного общества, в основе которого лежит необходимость труда и улучшения условий жизни.

Жилище кочевника также отражает его обособленность. До крайности упрощенное, оно состоит почти исключительно из переносных палаток, изготовленных из верблюжьей шерсти.

Оседлые жители, вышедшие из той социальной группы, которая в прошлом так долго находилась в зависимости от кочевников, — теперь строят, в частности в Джанете, небольшие глинобитные дома с плоскими крышами и узкими окнами. Их обстановка самая простейшая, но еще чаще она и вовсе отсутствует. Правда, дом служит хозяевам только в зимнее время. Летом им дает приют маленькая тростниковая хижина, поставления посреди пальмовой рощи.

Оседлое и кочевое население, исповедующее мусульманскую религию, относится к приезжим сдержанно может быть из-за того, что не желает усугублять свое стесненное положение, но это не делает их менее гостеприемными. К природным условиям, которые изолируют их от какого бы то ни было воздействия современной жизни, добавляется тот факт, что их язык, тамашек, не имеет ничего общего с другими языками Северной Африки.

Пища местных жителей невзыскательна: зто молоко, финики, иногда сушеное мясо муфлона, кускус…

Население оазисов питается в основном просом и сыром местного изготовления (ладджера). Овощей выращивают немного и продают их на месте. Правда, постепенно увеличивается количество сортов ранних овощей.

Больше всего распространены помидоры и картофель.

В качестве курьеза стоит заметить, что яйца здесь не употребляют в пищу, хотя при рациональном птицеводстве они могли бы значительно улучшить питание.

Способ ведения хозяйства регулируется обычаями. В Джанете семья обрабатывает землю, которая считается ее владением. Теоретически земля не принадлежит никому, она не покупается и не продается. Все домашние работы ведут женщины.

И все-таки кочевник приобщается к промышленному труду. Нефтедобывающие компании набрали много местных жителей для работы на нефтепромыслах в бассейне Полиньяк.

Хотя за последние годы поголовье скота несколько уменьшилось, предпринимаются попытки его постепенного, восстановления, сочетающиеся с мерами по развитию птицеводства в Джанете и в Ин-Аменасе.

Восстановление поголовья и сохранение пород скота требуют не только проведения определенной системы мероприятий; но и персонала, знающего методы разведения и сохранения домашних животных. Однако число специалистов весьма ограниченно. Для разрешения этой трудности в префектуре Оазисов намечено создать школу пастухов, выпускники который приобретут навыки по уходу за животными и сумеют делать им прививки при угрозе эпизоотии. Борьба с болезнями животных поможет жителям Сахары обеспечить себя мясом, тогда как его еще продолжают ввозить из соседних государств, расположенных южнее Сахары.

Дикая фауна представлена прежде всего муфлонами в Тассили и газелями в районе Амгида, Тарата и Полиньяка.

Торговля связана с большой подвижностью кочевников. Жители Аджера отправляются в соседние южные страны (Ливию, Нигер, Судан) и продают там финики и соль. Привезенные из Ливии чай, сахар, кофе обмениваются в Судане на овец, составляющих основу местного животноводства.

Отметим, что товары фабричного производства и консервы в торговом обороте встречаются нечасто, большие расстояния затрудняют их перевозку. Что касается изделий мелкого местного производства, кое-где из верблюжьей кожи изготовляются различные бытовые предметы. Из шерсти ткут джеллабы, либо, чаще, она представляет главную статью обмена на ткани, ввозимые из стран, лежащих к югу от Сахары.

Следует заметить, что возможности обмена по прежнему ограниченны, а объем меновой торговли невелик. Самое большее, о чем здесь можно говорить, это об обмене в рамках обычного натурального хозяйства, которое ни в коей мере не отвечает требованиям повышения жизненного уровня.

Даже в самые благоприятные годы возможности тассилийской почвы явно недостаточны для того, чтоб удовлетворить потребности населения. Собираемый земледельцами урожай фиников и зерновых минимален, а поголовье скота, как мы видели, незначительно.

Поэтому уже с очень давних пор местные жители получают дополнительное продовольствие частично в ливийском Феззане и в Нигере, частично в Тидикельте и в Ахаггаре. В сахарские районы независимого Алжира товары первой необходимости, доставляются теперь самолетами из столицы или на грузовиках из Уарглы.

Тем не менее кое-какие караваны, как и в старину, продолжают заниматься торговлей к Феззаном. С сентября по январь они направляются в районы Гата, Мурзука и Гатруна. Там кочевники покупают огромное количество фиников, а также немного зерна и растительного масла. Иногда они продают верблюдов приобретая взамен примерно 200 т зерен и фиников. Количество верблюдов, совершающих это путешествие с запада на восток, постоянно уменьшается — то ли из-за трудностей пути без воды и пастбищ, то ли из-за строгой таможенной проверки введенной алжирскими властями.

То же самое относится и к существующей издавна меновой торговле с Нигерам. В ней участвуют сейчас всего три племени туарегов Аджера: иссакаморен, имокарассен и кель-джанет.

Иссакаморен перевозят в Нигер соль из Ахаггара, имокарассен — финики из Эль-Барката а Джанета, а кель-джанет — часть своего урожая. В обмен на это они привозят в Тассили просо, а иногда и пшеницу из Иферуана, главного города Аира.

Что касается будущего меновой торговли, то положение туарегов Тассили не сулит им ничего хогошего: потребности жителей растут, в то время как местные ресурсы остаются на прежнем уровне, а поголовье верблюдов даже уменьшается. Остается надеяться, что асфальтированное шоссе, которое ныне прокладывается от Уарглы, в ближайшее время дойдет до Джанета, иначе эта огромная часть Алжирской Сахары не сможет выбраться из ужасающей нужды.

После нескончаемого перехода через Хамаду-эль-Хамру, которая в течение двух дней предстает перед путником в виде однообразного каменистого пространства, усеянного скелетами верблюдов, из первых дюн песчаного моря Большого Восточного Эрга внезапно всплывает берберский оазис Гадамес: красные дома с белыми зубцами стен, окруженные пышными пальмами. Это один из самых древних берберских оазисов, к тому же наиболее характерный для Ливийской части Сахары, и даже для всей пустыни в целом.

Внутри городских стен в прохладной полутьме переплетаются километры улочек. Их население — 2,5 тысячам сахарских жителей, предки которых под теми же сводами встречались с карфагенскими купцами и римскими легионерами.

Гадамес занимает исключительно выгодное положение. Он находится примерно на одинаковом расстоянии от Триполи, Габеса, Джермы и Уарглы. Долгое время Гадамес служил оживленным перевалочным пунктом на караванных путях. Этот оазис, питаемый водами внутреннего источника Айн-эль-Фрасс, известен со времен классической древности, когда он носил название Сидамус. Во все времена Гадамес жил за счет транссахарской торговли и оставался единственным оазисом Центральной Сахары, которому удалось сохранить зависимость от туарегов и объединиться с этими "всадниками пустыни" в свободный союз для перевозки товаров.

Таким образом, жители Гадамеса оказались самыми предприимчивыми людьми в Сахаре; их влияние на торговлю простиралось от Нигера до Средиземного моря, а в Тунисе они основали одну из богатейших колоний. До прихода в Сахару европейцев, вплоть до начала нашего века, торговцы из Гадамеса встречались на всех базарах — как в Судане, так и на побережье.

Жители Гадамеса берберы бени-уазит и бена-улид раньше враждовали друг с другом и жили в окруженных стенами кварталах, ворота которых запирались на ночь. Люди, жизнь которых проходила в рискованных путешествиях по Сахаре, добиравшиеся до самых отдаленных рынков Африки, не отваживались выходить на темные улочки соседнего квартала! Да и сегодня они решаются на это не без опасений.

На маленьких площадях в центре города жители Гадамеса все еще показывают приезжим столбы, к которым привязывали цепью темнокожих рабов — мужчин и женщин. Туареги захватывали их во время разбойничьих набегов на юге и продавали затем на рынке Гадамеса богатым триполитанским работорговцам или берберам, которые использовали рабов для обработки садов в оазисе. Ныне былое процветание, которому вынесли приговор законы, введенные европейцами, живет лишь в памяти сынов Сахары.

Лавочки базара в Гадамесе, выходящие на квадратную площадь, теперь торгуют только сандалиями, зерном, мясом верблюдов и газелей, высокими седлами для туарегских верблюдов, коврами и украшениями из чеканного серебра.

После исламизации Гадамеса, которая была настолько быстрой и радикальной, что его жители возносят сегодня молитвы в одной из самых древних мечетей мусульманского мира, жизнь города распалась на две сферы: мужскую и женскую. Женщины имеют право посещать подземные помещения для омовения лишь с шести до семи часов утра и с пяти до семи часов вечера, и остальное время они работают, прогуливаются, навещают друг друга на плоских крышах домов, кото-рые сообщаются между собой и остаются их неприкосновенным царством, пронизанным воздухом и солнцем.

На одной из крыш у женщин есть даже свой рынок.

Дома в Гадамесе чрезвычайно своеобразны. Снаружи они все выдержаны в стиле Ахаггара и окрашены светлой охрой, что прекрасно сочетается с естественной окраской Сахары и составляет контраст с ослепительно-белыми постройками остальных ксуров (укрепленных городов, замков) Северной Африки. Внутри дома общая комната, выполняющая одновременно роль гостиной и столовой, обставлена сундуками из крашеного дерева, устлана коврами и увешана по стенам множеством блестящих медных безделушек. Кстати, подобная обстановка больше нигде в оазисах Сахары не встречается. Узкая каменная лестница ведет, на второй этаж и на крышу.

Пройдя по лабиринту темных улочек и длинных сводчатых переходов к центру города, полного очарования и таинственности, оказываешься у небольшого зеркала воды бирюзового цвета, в котором отражаются пышно разросшиеся пальмы окружающих садов. Это источник Айн-эль-Фрасс, по преданию, начавший бить из-под копыт коня Укбы бен-Нафи, арабского завоевателя, который едва не погиб от жажды… На утренней заре и в сумерках закутанные в синее суданские служанки неслышными шагами спускаются по ступенькам к источнику и набирают из него воду в глиняные кувшины, которые относят своим хозяйкам-берберкам.

Когда же наступает ночь и на сахарском небосклоне появляется полная луна, она превращает поверхность этого источника в серебристую гладь сказочной красоты.

Вокруг города расположилось лагерем множество туарегов, которые здесь, в Гадамесе, ведут довольно любопытный и оригинальный образ жизни. Некоторое время назад эти "всадники пустыни» отказались от черных палаток кочевников, но не сменили свои кочевые жилища на дома оседлых жктелей. Одной из самых интересных сторон подобных попыток туарегов Ливийской пустыни перейти на полуоседлый образ жизни является тот факт, что они вернулись, по сути дела, к тем самым неолитическим жилищам, которые 4 тыс. лет тому назад давали приют первым сахарским жителям, как полагают, предкам туарегов. Только в Гадамесе можно воочию увидеть эти круглые или четырехугольные жилища, сложенные из камней и покрытые конической крышей из шкур. Повсюду в других местах Великой пустыни, вплоть до Канарских островов, об их существовании рассказывают лишь наскальные рисунки и древние тексты. Оживление в этот лагерь вносят женщины с гордой осанкой и дети: у каждого мальчика небольшой хохолок на бритой голове. Эти люди донесли из далекого прошлого и сохранили до наших дней не только свой язык, но и обычаи. Туареги из Гадамеса относятся к последним "людям под покрывалом», которые еще бегло пишут на берберском языке, пользуясь алфавитом тифинаг.

В семи километрах от Гадамеса проходит алжирская граница, в пятнадцати — находится крайняя точка тунисской границы, а за дюнами, соприкасающимися пальмовой рощей, тянется нефтепровод из Эджеле в Габес. В Гадамесе сосредоточены самые организованные полицейские силы; они же являются наиболее действенными во всей мусульманской Африке. Кадры полиции набраны исключительна из сахарского населения, а в пограничных частях служат как чернокожие солдаты, так и арабы. Они одеты в безукоризненное обмундирование, в их распоряжении скоростные вездеходы и мощные рации. Полиция держит под контролем караванные дороги и их перекрестки, колодцы и оазисы.

Внутренние области пустыни во всех направлениях патрулируют туареги верхом на своих верблюдах-мехари.

При их выносливости и знании Сахары они способны неделями оставаться в седле, поддерживая силы бурдюком воды и горстью фиников из сумки, привязанной к седлу драмадера. Командование этой полиции сосредоточено в руках высшего офицера, который непосредственно подчиняется только правительству в Триполи. Связь между всеми полицейскими постами в пустыне осуществляется регулярно через каждые полчаса и поддерживается непрерывно в течение 24 часов в сутки.

Оазис Гат образуют три деревни: Гат, Туинин и Тадрамет.

Главный центр состоит из девяти районов, причем население трех из них благородного происхождения, тогда как в шести остальных живут потомки берберов.

Жители знатных районов принадлежат к группе туарегов-аджер. Возможно, одни из них происходят от гарамантов, в то время как другие — потомки лемтуна, завоевавших Марокко и Испанию. Напротив, рабы (иковарен), получившие ныне свободу, все принадлежат к негроидной расе и в большинстве своем суданского происхождения. Их появление в Гате на службе у хозяев, закрывающих лицо покрывалом, восходит к далекой древности.

Отличительная особенность Гата заключается в том, что здесь издревле постоянно живут туареги. Это единственный город Центральной Сахары, городскую общину которого образуют эти "вечные кочевники».

До отмены рабства Гат был одним из самых процветающих городов Сахары. Как и в Мурзуке, работорговля составляла неистощимый источник его благосостояния и богатства. Теперь в Гате осталось всего 10 тыс. пальм, около сотни садов и 300 домов, где живет тысяча туарегов вместе со своими подданными. Сотни других, теперь мирных туарегов нередко разбивают палатки у подножия его крепостных стен.

Этот оазис лежит почти в центре обширной впадины, с юга и с запада ограниченной северным и восточным краем нагорья Тассили, с востока ее окаймляет неровная цепь гор Акакус, с севера — группа гор Индинен.

Значительная часть этой впадины засыпана песками.

Пригодную для обработки землю можно найти лишь у подножия небольших скалистых возвышенностей.

Недра оазиса изобилуют подпочвенной водой. Его территорию освежают и орошают сотни источников, а также артезианские колодцы, которые дают жизнь пышным садам, как, например, в Тумине. Вода источников собирается в бассейны, а оттуда по довольно глубоким каналам распределяется для орошения.

Сады Гата — маленькие уголки земного рая. Здесь повсюду растут цитрусовые, виноград, оливки, табак, пшеница, ячмень, овощи и сотни фруктовых деревьев, среди которых особенно много фиговых и гранатовых. В оазисе имеется всего две внушительные постройки: замок с четырьмя башнями и бывшая турецкая казарма. В городе, где все туарегское население занимается одновременно и торговлей и садоводством, сады обрабатывают рабочие (джеббада). В лавочках всегда кипит жизнь.

Строительством занимаются каменщики, выходцы из Туата. Они сооружают дома из высушенных на солнце кирпичей, которые скрепляют с помощью грязи. В этом районе в изобилии встречается белый пористый камень известняк. Куски известняка сваливают в яму и поджигают сложенные поверх них дрова; закончив обжиг, женщины толкут камни в ступах, полученный белый порошок разводят водой и пользуются им для побелки стен.

Кузнецы умеют обрабатывать железо, медь и латунь. Они выделывают серпы, заступы, клинки и ножи, кинжалы, молоты, щипцы для сахара, а также изготовляют висячие замки и запоры, которые невозможно взломать и прочные ключи к ним. Они делают кастрюли и кофейники и умеют даже обращаться с серебром, используя его для мелких украшений.

Столяры, работающие исключительно с пальмовым деревом и тамариском, изготовляют двери, полки для товаров и изредка кровати.

Скорняки шьют сандалии местного фасона и футляры для амулетов, не менее дюжины которых каждый житель Гата всегда носит на себе.

Для окраски шкур они пользуются красящим веществом, смешивая для этого листья хны (Lausonia Alha), кору некоторых видов тамариска и корни гидари (Rhusoxiantha). Женщины занимаются изготовлением плетеных изделий из пальмовых; листьев: циновок, корзин, подносов.

Помимо этих простых и утилитарных ремесленных работ туареги Гата не проявляют никаких художественных наклонностей и не имеют представления об архитектуре, скульптуре, живописи и керамике.

В своих домах туареги хранят оружие предков. Такуба — длинные, прямые, обоюдоострые, мечи с головкой эфеса в форме креста; кинжалы в ножнах из тонко выделанной кожи, которые привязывают к левой руке, метательные копья, сделанные целиком из железа и напоминающие римский дротик, деревянные копья ахейского стиля, луки и стрелы с наконечником в форме ромба и, наконец, большие прямоугольные щиты из шкур антилоп.

Туареги Гата утверждают, что союз туарегских племен ведет свое происхождение от легендарной прародительницы, пришедшей из Феззана (похоже, что речь идет о принцессе племени лемтуна). Тем не менее почти нет сомнений в том, что класс знати, ихаггарен, который соответствует классу имохар в Ахаггаре, произошел от знатного, или «белого» класса древних гарамантов. Таким образом, в настоящее время они, очевидно, самые прямые и, возможно, единственные потомки «пришельцев с моря», которые явились на своих колесницах и наслоились на неолитический ливийско-берберский элемент местного, пастушеского населения. Введя обработку металлов, письменность тифинаг и более совершенные формы ремесел, они возвели цивилизацию гарамантов на наивысшую ступень ее развития. Это они, вступая в браки с женщинами покоренных берберов, подняли их роль в сахарском обществе, где она, пройдя через века, сохранилась до нашего времени.

Возможно, что туареги даже доверяли отдельным выдающимся женщинам прерогативы царя или по крайней мере аменокала. Примером этого могла бы послужить Тин Хинан, знаменитая «царица туарегов», останки которой Рейгасс обнаружил в погребении доисламской эпохи в уэде Абалесса в Ахаггаре и которая, возможно, жила в IV в. н. э. Определенные аспекты материальной культуры, и среди них некоторые реминисценции периода гарамантов, почти идентичны у всех туарегских племен, будь то в Гате, Тассилин-Аджере, Ахаггаре, Аире или Адрар-Ифорасе.

Селение Туинин построено недавно; сто лет назад его еще не существовало. Как и все селения Феззана, оно делится на два квартала: Азар и Сорфа. Жители Туинина происходят из Туата, по, несмотря на это и невзирая на упорное соперничество, царящее во всех делах между ними и жителями Гата, считают себя как бы сородичами последних.

И наконец, Тадрамет — очень живописное поселение, в котором живут ремесленники — иковарен. Жизнь там бьет ключом.

Одну из ремесленных корпораций здесь составляют кузнецы, которые выдают себя за уроженцев Судана, хотя, судя по некоторым обычаям (например, ударяя по наковальне, они каждый раз называют имя Давида) их можно было бы отнести к евреям. Члены этой корпорации заключают между собой браки и образуют совершенно особую касту. Досуг они посвящают музыке.

Кузнецы из Тадрамета поставляют почти всех музыкантов, которые играют на традиционных религиозных празднествах и на свадьбах в Гате.

Второй, не менее значительный класс образуют кто дубит и выделывает кожу. Затем следуют горшечницы — женщины, весьма искусные в изготовлении глиняной посуды. Из поколения в поколение, от матери к старшей дочери передаются своеобразные орнаментальные рисунки.

Последнюю и самую презираемую в глазах туарегов аджер касту составляют мясники (зокаи). Они тоже принадлежат к черной расе и происходят от рабов. Помимо того что зокаи забивают животных и разрубают мясо на базаре, они выполняют и другие подневольные обязанности. В Эль-Баркате, например, трое закаи выступают в роли гонцов. Их прозвали "змеи" они снуют между двумя деревнями, нося при себе палки.

Закаи принимают участие во всех общественных и семейных праздниках наравне с шейхом деревни и его женой. Они организуют свадебные торжества, присутствуют на свадьбах и на церемонии обрезания, получая в качестве вознаграждения блюдо с кашей, хлеб и кусок мяса после каждого ритуального жертвоприношения и даже половой орган жертвенного барана, если только его не выбрасывают в пустыню. На похоронах закаи имеют право на двойную порцию фиников.

Километрах в двадцати от Гата находится его соперник — поселение Эль-Баркат, состоящее из двух деревень: Эссейен и Тинджарабент, разделенных расстоянием в 5 км. В то время как Тинджарабент — деревня, населенная крестьянами и ремесленниками и окруженная садами, полями ячменя и пшеницы и огородами, Эссейен — квадратная каменная крепость, напоминающая, возможно, тот римский укрепленный город, о котором упоминает Плиний, говоря о древней Рапсе.

Однако вернемся в Гат. На много километров к юго-западу от города простирается большой некрополь доисламского периода. Там возвышаются сотни курганов цилиндрической формы, сложенных из необожженного кирпича и поставленных над прямоугольной ямой. Эта яма, ориентированная с севера на юг, открывает доступ к колодцу, в который можно спуститься по маленькой лестнице. Колодец в глубине расширяется, образуя погребальную камеру. Еще и сегодня гадалки Гата укладываются спать на древних могилах, как это раньше делали насамоны и делают это нынешние жители оазиса Ауджила.

Перед похоронами братья или дядья покойного обмывают труп теплой водой, согретой на древесине алоэ, натирают его жиром, а также лубаном — благовонием, которое жгут наподобие ладана, — и розовой водой, привезенной с побережья. Рот, нос и уши затыкают ватой, чтобы туда не проникли злые духи. Затем труп облачают в тунику и белый бурнус. Наконец три профессиональные плакальщицы, принадлежащие к числу невольников, оглашая воздух причитаниями, сопровождают бренные останки, уложенные на носилки, вплоть до кладбища. Семья покойного устраивает для них и для могильщиков погребальную трапезу.

Институт вдов представляет здесь большой интерес.

Для вдовы в Гате траур заканчивается после четырех менструаций; в течение этого срока она не имеет права выходить из дому и причесываться. Каждую неделю она надевает рубашку покойного мужа. Кровь от четырех менструаций она собирает в келаль, глиняный сосуд, где обычно держат растительное масло и растопленный жир. Когда кончается установленный срок, вдова моется с ног до головы, сливает воду от мытья в келаль, обрезает волосы и бросает их в тот же горшок, причесывается и одевается во все новое. Затем она идет на кладбище, где разбивает о камни келаль.

Последнее по времени научное обследование в Феззане проведено французским этнографом Вивианой Пак. Позднее она опубликовала превосходную работу о космическом баране и его роли в социальных и территориальных связях населения Феззана. Мы заимствуем у нее некоторые из наблюдений, относящиеся к пережиткам в Гате древнего культа барана.

В этой части Ливийской Сахары баран продолжает играть в основном роль жертвенного животного. Во время больших праздников или по случаю прихода уважаемого гостя режут верблюда или барана, как это делается повсюду в мусульманской Африке, однако баран остается по преимуществу священным животным.

Мясник не имеет права резать барана на базаре в оазисах. Это единственное животное, которое считается чистым: его приносят в жертву во время праздника ал-Кебир, а также на свадьбах и торжествах по случаю дня рождения. В Гате перед свадьбой жених обязан преподнести в дар семье невесты одного или нескольких баранов сверх прочих подарков натурой.

Баран сохраняет все свое значение и в похоронных обрядах. В Гате семья покойного должна зарезать барана и разделить его с друзьями и родственниками во время большой погребальной трапезы, на которой гости выражают свои соболезнования и подносят родным усопшего дары по случаю похорон.

Баран непременно фигурирует на всех праздниках языческого ливийского происхождения, которые все еще отмечаются в Гате.

В прежние времена; когда в конце, марта солнце вступало в созвездие Овна, туареги праздновали пробуждение природы. Праздник весны, ныне запрещенный правительством, был также и первым днем, когда разрешалось есть бобы, сваренные в соленой воде, а мясо барана представляло при этом главное блюдо праздничной трапезы. В наши дни в Сахаре отмечается в его языческой форме — один-единственный праздник весны, он проходит в оазисе Сива и будет описан ниже.

Другой праздник, также языческого происхождения, отмечают самбани — члены религиозного братства рабов; в нем принимают участие все чернокожие, захваченные некогда туарегами во время их набегов. Весной, перед началом уборки урожая, они тоже режут барана.

Принесение барана в жертву подчинено точному ритуалу и четко определено традицией. Жертвоприношение совершает самый старый и уважаемый мужчина в общине.

Барана кладут головой к югу и режут его в ямке. Пропитанный кровью песок бросают в пустыню, подальше от деревни и от возделанной земли. Затем голову отделяют от туловища, которое сначала разрезают вдоль на две части; одна половина оказывается на восточной, другая на западной стороне. После этого каждая половина разрезается на две поперечные части, так чтобы один кусок лежал на южную, а другой на северную сторону. Каждая четвертая часть, в свою очередь, делится пополам, что составляет восемь кусков. Наконец все эти куски, в свою очередь, разрезают еще на шесть и получают в итоге 48. На праздник Ид ал-Кебир, по традиции, собираются вместе четыре семьи, которые делят между собой одного барана.

Голову, сердце, кишки и селезенку отдают либо рабу, который готовит ужин, либо какой-нибудь чернокожей женщине. Печень сначала делят пополам, а затем разрезают на мелкие кусочки, предназначенные главам семей. Очищенную от шерсти шкуру жарят на углях и едят. Половой орган рабыня бросает в поле, подальше от города. Шерсть покупает один из гостей и отдает своей жене, которая превращает ее в пряжу, а затем в ткань.

Ткачество является самым благородным занятием в Гате, приличествующим только туарегским женщинам.

Символически оно равнозначно пахоте и обозначается тем же самым словом — «тарата». В кочевом племени матери семейств выполняют традиционные рисунки на поясах, уборах для верблюдов, подушках и коврах. Но только оседлые жительницы Гата ткут плащи.

Мужской плащ ткут две женщины с помощью восьми палок, воткнутых в землю: четыре палки с одной стороны, три с другой и одна посередине. Между ними ткачихи натягивают семь уточных нитей, которые переносятся на вертикальный станок. Ткань кроят, а затем метят каждый из четырех углов семью рисунками из красной и зеленой шерсти. После этого плащ окрашивают в красный, белый или черный цвета — три основных, принятых для одежды в Гате. Мужчины одеваются в белое, только закрывающий лицо лисам темно-синею или черного цвета. Женщины благородного происхождения носят красную одежду, а рабы черную. Когда знатная женщина отправляется навестить свою подругу, она надевает одно на другое три или четыре платья.

Женщины уделяют много внимания прическе. Каждые две недели их причесывает профессиональная мастерица, которая переняла парикмахерское ремесло у своей матери. В Гате имеются четыре такие мастерицы. Волосы сначала смачивают грязью, растертой растительным маслом, в котором предварительно замачивают в толченом виде шесть различных благовонных растений (в том числе гвоздику).

Если речь идет о девочке, мастерица разделяет ее волосы на 48 прядей с помощью кинжала, подобно тому как разрезают барана. Сначала все волосы на голове делят на две половины: заднюю и переднюю. В свою очередь, на затылке их разбирают надвое и заплетают с каждой стороны в шесть свободно падающих кос. Спереди волосы тоже разбирают пополам и заплетают по три толстые косы, завязанные вместе и ниспадающие справа и слева. Каждая из этих шести толстых кос состоит из шести тоненьких косичек, туго заплетенных от корня до кончиков волос. На лоб девочки падает еще одна дополнительная коса, но она не относится к прическе, имеет другое, символическое значение.

Прическа девушки или взрослой женщины состоит из 24 кос. Когда в Феззане женщину выдают замуж, в первый день свадьбы ее причесывают как девочку, во второй как взрослую женщину. Пока женщина способна рожать, она не меняет прическу, затем форма прически уже не имеет значения.

Незамужние женщины раскрашивают лицо краской индиго, натирают щеки красной или желтой охрой, красят брови сурьмой, а ногти хной. Подобно мужчинам, туарегские женщины никогда не моются, полагая, что вода вызывает всякие болезни… Для стирки белья и одежды они пользуются либо белой глиной, либо стеблями растения из семейства лебедовых, которое называют таза. Их растирают в ступке, получая массу, пенящуюся в воде. Женщины любят себя украшать многочисленными и разнообразными безделушками, чей вес служит признаком класса, к которому принадлежит женщина.

В Гате языческие обряды продолжают сохраняться в таких обычаях, как сражения между девственницами, которые были в большом почете у авсеев времен гарамантов и отголосок которых дошел до нас в сообщениях Геродота. Раз в 30 лет эти народы чествовали Минерву. Во время праздника две группы девушек сражались друг с другом с помощью камней и палок. Те, то умирал от ран, не считались девственницами.

Вивиана Пак относится к числу тех немногих европейских этнографов, которым посчастливилось присутствовать на подобной церемонии. Она рассказывает ней так занимательно и подробно, что, принимая во внимание всю важность этого документа, нам остается лишь воспроизвести его дословно.

"На солончаковую равнину Тинджарабента, куда не могут спуститься духи, приходят собирать соль (27 числа месяца рамадана) все девственницы Гата и Эль-Барката. Они одеты в черные и белые платья, а на их груди перекрещиваются наподобие греческого пояса два шеша — белый и красный. Каждую группу девушек возглавляет старуха таменокальт, которая несет красное знамя войны. Рядом с ней идет вторая старуха аидин; в маске из белой глины, она несет на голове блюдо и лает по-собачьи. Собранную соль старухи продадут на базаре, но каждая девушка оставит себе по куску и будет его хранить весь год: считается, что эта соль, будучи растворенной в воде, приобретает целебные свойства. Каждая из двух групп имеет своего кузнеца, бьющего в барабан. Собрав достаточно соли и вооружившись палками, вырезанными из лимонного дерева (табарит), на которых красными, черными и белыми красками нарисованы ломанные линии, девственницы начинают воинственный танец инкутид. Затем обе группы во главе со своими таменокальт и аидин сближаются и становятся друг против друга. Девушки скандируют песню, ударяя в землю босыми ногами: два раза одной ногой, один раз другой, затем меняют ногу.

Они бьют друг друга коленями, задевают палками, скрещивая и разводя руки перед грудью. Эти жесты сопровождаются восклицаниями и попытками таменокальт отобрать у другой красное знамя, которое защищают „собака" и девственницы. Преимущество победившей группы выражается в том, что ее таменокальт проверяет девственность всех молодых участниц битвы, но, каков бы ни был результат ее проверки, всегда объявляется, что в деревне побежденного лагеря девственниц мало.

Естественно, что кади Гата запретил этот праздник, оставив его только на долю рабыня и иковарен. Тем не менее он устоял после 2500 лет всяческих потрясений.

Персонаж „собаки" при таменокальт наводит также на мысль о ритуальных греческих сражениях, которые сопровождались принесением в жертву разрубленных надвое собак, знаменовавшим победу нового года над старым. Возможно, сражения девственниц следует сопоставить и с другими состязаниями, которые происходят по случаю праздников ашура в память появления Ноя из ковчега, играющими в то же вовремя роль Нового года. В Гате праздник длится три дня. Вечером, на закате солнца, дети — мальчики и девочки — выходят на улицу, размахивая факелами из тюрзы (Calatropis procera), которыми они постукивают над головами прохожих, распевая при этом „Аллеле тюрза" („имеется тюрза"); ни дать ни взять просвещенные элевзинцы, разыгрывающие поиски Персефоны с двумя факелами, которыми пользовалась Деметра. Затем из дома выходят кузнецы, они бьют в барабаны, а за ними образуется процессия из мужчин и женщин, которые вместе обходят город через Тафраджет, Эзели, Баб-эль-Гир, по ходу обращения звезд. Участники процессии вооружены палками гранатового дерева длиной в три локтя (это дерево Деметры); при этом двоюродные братья наносят друг другу удары, то же делают и двоюродные сестры. По сторонам танцевальной процессии по двое дерутся между собой негры.

Для изготовления палок используются ветви большого гранатового дерева, причем выбираются нижние. Если у парня в саду нет граната, он идет за палкой в сад своего двоюродного брата, но обязательно в пределах своей деревни; немыслимо, чтобы кто-то направился за палкой из Туинина в Гат или в Эль-Баркат. Однако жители Туинина присоединяются к процессии в Гате, тогда как в Эль-Баркате формируется собственная процессия, которая обходит свой город вел за собственными кузнецами, И если жители Гата делают всего один круг, то в Эль-Баркате — семь кругов, что служит напоминанием о союзе между этими двумя городами».

Арабский автор ал-Хашаиши в своей работе "Путешествие в страну сенусийя через Триполитанию и области туарегов» называет семейство Ауналлах в числе самых известных родов, поселившихся в Гате в прошлом веке и занимавшихся караванной торговлей в Сахаре. Действительно, приход арабов не прервал караванную торговлю на древней дороге Триполитания — Нигер, а сам Гат, который ныне оказался в ряду незначительных сахарских поселений, играл, на ней роль поворотного пункта.

Мы познакомились с текстом письма, которое каид Абдеслам, член знаменитой торговой семьи Ауналлах, написал в 1943 г. французскому майору Брюлару в качестве ответа на его анкету о торговой деятельности в ливийском Феззане.

Направляясь в Триполи, караваны могли выбирать между дорогой, которая шла через Мурзук и Себху (по этой дороге теперь ездят на машинах, так как она асфальтирована на участке от Триполи до Себхи), и дорогой, которая уходила прямо на север вдоль алжирской границы и пролегала через Гадамес. От Гата до Нигера караваны продолжали путь, следуя по хорошо и известной трассе, которая, проходя через Аир и Агадес, заканчивалась на большом африканском рынке в Кано, на севере нынешней Нигерии.

От Гата в сторону Триполи караваны перевозили страусовые перья, благовония под названием "цивет», страусовый жир, шкуры, шкатулки из дубленого и paсписного мочевого пузыря верблюда для хранения духов и украшений, бивни слонов (ввоз слоновой кости продолжается и в наши дни), живых страусов, попугаев, золотые изделия, бабуши, сахарские сандалии и мужскую одежду, сшитую в Нигере.

У одних купцов в Триполи были компаньоны или друзья, которые по прибытии караванов брали на себя торговые переговоры. Другие же, напротив, сами непосредственно занимались всеми своими делами.

Продав товары, привезенные из Нигера, они обзаводились для собственных нужд коврами и одеждой, а для торговли в Нигере приобретали конские седла, все возможные духи, индийские и египетские сабли, такуба (знаменитые туарегские мечи с рукояткой в форме креста), бусы из дутого желтого стекла, браслеты, различные стеклянные изделия, медь в пластинах, чайники и стаканы для чая, шелковые нитки в катушках или мотках для вышивания гандур, сахар и чай, перкаль из белого хлопка, ткани синего цвета (выкрашенные краской индиго), простую и широкую бумажную материю, кисею для чалмы, муслин для головного покрывала, благовонную древесину алоэ, привезенную с Востока, хиосскую мастику, фасук (корень, которым окрашивают ткани в красный цвет), маленькие и большие зеркала (маленькие зеркала пришивали на одежду, и они пользовались очень большим спросом в Кано), штуки сукна, бурнусы, ковры из Мисураты, витые пояса ярких цветов, которые туареги носят через плечо. Прежде чем отправиться в путь, начальник каравана покупал также продовольствие на дорогу, в том числе кускус.

Караваны, пересекавшие Сахару через Гат, облагались, естественно, пошлиной за проезд, установленной «защитниками» — туарегами. Фактически ни одному каравану не удавалось пройти через Феззан или Аир, если он предварительно не налаживал связь с каким-либо туарегским племенем, Когда транссахарские купцы прибывали в Гат, их обязательно навещали посланцы племени, взявшего на себя обязанности их покровителей. Купцы должны были прежде всего кормить их утром жареной мукой, а вечером кускусом. Плата вносилась натурой: гандуры и чалмы для знати туарегов, медные подносы, зеркала и иголки для женщин.

Все в том же Гате, на большой площади Эшели, неподалеку от главной мечети, проходили переговоры о найме верблюдов для каравана на остаток пути. Практически Гат был центральным перевалочным пунктом для обоих транссахарских направлений, и именно там хозяева верблюдов отдавали свои «четвероногие корабли» внаем для перехода туда и обратно. Вплоть до конца XIX в. эти финансовые операции производились с помощью раковин каури, а не денежных знаков. Судя по текстам, за 3 тыс. этих раковин давали один ливийский реал. Стоимость же перевозки от Гата до Кано (или в обратном направлении) составляла от 30 до 100 тыс. каури.

Когда караван прибывал в Аир, его хозяева бы обязаны уплатить вторую пошлину туарегам Аира. Они требовали с каждого проходящего каравана по одной штуке ткани. Иферван, главный город Аира, являлся также контрольным торговым пунктом для караванов, направлявшихся из Кано в Гат и Триполи. Здесь у ливийских купцов были постоянные представители; эти доверенные «инспектора» заставляли распаковывать все товары, доставляемые караваном. Они тщательно переписывали все перевозимые предметы, вплоть до самых мелких, а затем уже разрешали каравану продолжать путь, одновременно вручив своему «патрону» составленный ими точный список товаров. Тюки перевязывали узкими кожаными ремнями, прикрепляли к ним этикетку с именем хозяина, а внутрь клали еще одну записку, где перечислялось содержимое тюка. Конвоир нес ответственность за товары вплоть до получения их владельцами, которые удерживали стоимость пропавшего предмета из жалованья, причитавшегося начальнику каравана.

Приход каравана в Гат был целым событием, при котором присутствовали все его жители. Купцы, ожидавшие товары, являлись в сопровождении секретаря.

Тот, осмотрев все тюки в караване и определив по этикеткам те, что принадлежали хозяину, записывал их количество, а также имя сопровождающего, которому они были доверены. Закончив осмотр каравана и найдя его в целости и сохранности, секретарь показывал каждому купцу предназначавшиеся ему тюки. Если на каком-либо из них не оказывалось этикетки, он распаковывал его в присутствии всего народа и читал положенную внутрь записку.

После того, как купцы отправляли свои товары на склад, секретарь собирал конвоиров для выплаты им причитающейся суммы, половину они получали деньгами, половину товарами.

На обратном пути из Нигера караванам снова приходилось платить туарегам. На этот раз они брали пошлину деньгами, тогда как женщины получали 8 кг пшеницы, перец, хну и деревянные ложки.

Глава V ТУАРЕГИ НИГЕРИЙСКОГО АИРА

Первые туареги, появившиеся в Аире, были, по-видимому, торговцами, которых привлекли в этот район превосходные пастбища. Хотя в общих чертах их история прослеживается довольно легко на протяжении целого тысячелетия, и при этом перечисляются их многочисленные вторжения, мы не в состоянии указать какие-либо точные даты тех или иных событий, так что общая историческая картина, известная нам, остается в целом очень фрагментарной. Она складывается, с одной стороны, из устных традиций, с другой — из исторических письменных источников.

Особое место среди них занимает «Хроника Агадеса»; она состоит из различных арабских рукописей, которые являются собственностью султана Агадеса. Он были опубликованы в переводах и в кратком изложении (Пальмером — в 1910, 1928, 1936 гг.; Юрвуа — в 1934 г.). Многие исследователи внесли свой вклад в разработку истории туарегов Аира (Барт — в 1857 г.; Родд — в 1926 и 1938 гг.; Пальмер — в 1936 г.; Юрвуа — в 1936 г.; Никола — в 1950 г.).

Начиная с VII в. крупные миграционные потоки берберов-скотоводов, включавшие две группы племен лемта и зарава, пересекали Сахару. Племена лемта обосновалась вокруг р. Нигер и положили начало державе Сонгаи. Племена зарева дошли до оз. Чад, где было создано государство Канем-Борну. К этому времени и в Аире появились другие племена, и там возникли новые государства. Одно из них известно под именем государства хауса Гобер, или Гобир, просуществовавшее до XII в.

Если великолепные пастбища Аира, возможно, были причиной первоначального вторжения туарегов, то позднее сюда, видимо, присоединился еще один фактор, именно приход в Северную Африку арабов-бедуинов бени-хилаль и бени-солейм. Эти кочевники заняли туарегские владения в Триполитании и в Феззане, что и привело к переселению туарегов на юг и в Аир.

Утверждают, что большие племена благородных туарегов из конфедерации кель-феруан, а именно настоящие кель-феруан (или ираваттан) и кель-азель, состоят в родстве через женщин, поскольку прародительницей кель-азель была женщина из племени кель-феруан.

Благородные кель-феруан иногда утверждают, что эта женщина вышла замуж за араба, которого они убили по ее же требованию. Однако существует и другая версия, более общего характера, согласно которой прародительницы обоих благородных племен вместе пришли из Ауджилы; с ними была еще третья сестра, которая положила начало племени ибердианен, Вот эта история.

Три сестры покинули свою родную страну Ауджилу верхом на трех верблюдах; однажды ночью, находясь не очень далеко от Ифервана, они все трое легли спать.

Старшая сестра по имени Сабена проснулась раньше других сестер и развязала путы принадлежавших им верблюдов, которые после этого ушли в пустыню. Поскольку верблюд был теперь только у Сабены, то, когда сестры прибыли в Иферван, она одна ехала верхом, а две младшие сестры шли пешком. В Иферване жил один очень могущественный человек по имени Азерер.

Он спросил у сестер, кто они такие. Сабена сказала, что одна из девушек была ее сестрой, хотя и не настоящей, а другая — ее вассалом. Вождь Азерер захотел жениться на Сабене, так как она сидела верхом на верблюде-самке и, следовательно, принадлежала к знатному роду. Сабена согласилась выйти за него замуж на том условии, что приданое будет заплачено землей.

Было решено, что она получит в приданное столько земли, сколько сумеет объехать на своем верблюде, не сделав ни одной остановки. Она выехала из Ифервана, и ее верблюд устал, только оказавшись рядом с Тагедуфатом, к югу от массива. Там Сабена сошла на землю и забросила свою палку далеко на юг; эта палка упала в колодец Тагедуфата. Таким образом, Сабена получила право на всю область от Ифервана на севере до колодца Тагедуфата, расположенного на равнинах юга. С тех пор эта обширная территория принадлежит потомкам Сабены, каковыми являются настоящие благородные кель-феруан, или ираваттан. Однако туареги этого племени утверждают, что с того времени они настолько расширили свои владения, что являются теперь подлинными хозяевами и области, лежащей к югу от массива вплоть до Рессавы, близ границы с Северной Нигерией.

Верховный вождь благородных кель-феруан владел единственным барабаном всей этой племенной группы. Он не расставался с ним даже в своих поездках и пользовался различными сигналами, созывая подданных. Говорят, что этим сигналам обязаны были повиноваться не только члены всех вассальных племен, но же благородные кель-азель. Барабан все еще находится в лагере вождей кель-феруан; он деревянный и обтянут кожей. Туареги верят, что барабан обладает магической силой. Вот почему, когда требовалось сменить на нем износившуюся кожу, человек, которому поручали это дело, должен был работать, не глядя на барабан из страха ослепнуть. По преданию, к барабану никогда не должна прикасаться туарегская женщина.

Положение рабов в Ахаггаре и в Аире, по-видимому, очень схоже. Пленные принадлежат своему хозяину: в наши дни они не могут больше служить предметом торговых сделок, но даже в доколониальную эпоху не в обычае было продавать пленных. Они передаются по наследству внутри одной семьи, и всего несколько лет назад было принято включать в приданое одну пленницу. С пленниками не всегда обращаются хорошо: например, за некоторые проступки, за которые благородные туареги обычно расплачиваются штрафом — домашними животными, может быть определено наказание по приказу вождей — бичевание. Однако их хозяин редко выступает в роли исполнителя подобного наказания. За все время своей жизни среди туарегов я, например, наблюдал всего два случая телесного наказания и оба раза в весьма смягченной форме.

Это объясняется тем, что у пленника, с которым плохо обращаются, всегда есть возможность сменить хозяина. Он пользуется для этого обычаем, который все еще в ходу в наши дни: когда пленник видит верхового верблюда, принадлежащего тому туарегу, к которому хочет перейти, то догоняет его и отрезает верблюду кончик уха. Тогда хозяин верблюда обязан вступить во владение пленником, а прежний уже не может вернуть его назад. Этот обычай некоторым покажется странным, на деле же это всего лишь символический акт, имеющий более глубокое значение. Действительно, отрезать ухо у верблюда, который принадлежит кому-то другому, значит нанести ему ущерб, но ведь за поступки своих пленных отвечает сам хозяин. Вследствие этого «виновный» пленник переходит в руки владельца верблюда в качестве «возмещения за ущерб», понесенный его животным. Потеря пленника наносит престижу туарега серьезный ypoн, тогда как для нового хозяина это большая честь. Поэтому он приветливо принимает пленника, дает ему одежду, верблюда и седло. Этот обычай приводит к превосходным отношениям между хозяином и пленником.

Кель-феруан говорят, что, если у них пленник хочет перейти к другому хозяину, он слегка царапает уxo одного из детей этого человека и после этого становится собственностью отца «раненого» ребенка.

Если же пленник попросту сбежал, хозяин может потребовать его возвращения. Однако в Ахаггаре возможно вмешательство в пользу пленного со стороны верховного вождя — аменокала, когда тому становится известно, что с пленным плохо обращались или же плохо его одевали. Подобные правила благоразумны и способствуют улучшению условий жизни пленников.

Лишь в исключительных обстоятельствах пленники едят вместе с хозяином. В обычное время они живут не в палатке, а под открытым небом, укрываясь лишь от ветра или солнца. В общем образ жизни туарегов мало чем отличается от жизни их пленников; последние носят почти такую же одежду и такие же украшения.

Пленники пользуются также оружием, а в прежние годы, когда угон верблюдов и война пополняли доходы туарегов, они нередко участвовали вместе со своими хозяевами в набегах и военных вылазках.

Если у туарегской семьи достаточно много пленных, их обычно загружают тяжелой домашней работой и охраной стад. В качестве пастухов пленники приобретают немалое влияние, ибо нередко они лучше самих туарегов умеют ухаживать за различными животными.

Когда забивают какое-либо животное, каждое из туарегских племен имеет право на определенный кусок туши: одно получает часть спины, другое сердце, третье печень. Пленникам обязаны отдавать шею, а в некоторых районах хвост и ноги.

Обычные правила наследования не распространяются на пленников. Если кто-то из них находится в хороших отношениях с хозяином, тот может постепенно передать ему некоторое количество коз. Пленник может распоряжаться ими по собственному усмотрению, например волен забить или продать. Но его дети не наследуют ни стада, ни какое-либо другое имущество отца. Все это после смерти пленника снова становится собственностью его хозяина. Пленные считаются как бы детьми хозяина, он — «отцом», а женщина, владеющая пленными, «матерью". Точно так же молодые пленные считаются как бы братьями и сестрами детей хозяина. Организацию системы рабства на основе семейной модели можно продемонстрировать на следующих примерах.

Если женится молодой пленник, то его хозяин в качестве «отца» обязан заплатить стоимость приданого, включающего несколько коз, обычно от трех до пяти.

Это приданное предназначается хозяину пленницы, с которой заключается брак. Если владелицей пленника является женщина, то она, подобно мужчине, обязана либо заплатить, либо принять приданое по случаю брака ее собственных пленников или пленниц. Когда пленный женится на пленнице, то та становится невесткой хозяина своего мужа.

Муж в семье туарегов-скотоводов остается в положении «отчима» (асдегал) для всех пленников, принадлежащих его жене, тогда как его жена является "мачехой» (аддегалт) для всех пленников мужа. Между этими фиктивными «родственниками» по браку существует установленный обычаем запрет, который, однако не соблюдается очень строго: так, например, мужчине не следует жениться на пленнице, принадлежащей его разведенной или покойной жене, точно так же как ему было бы неприлично жениться на своей падчерице.

Мужчине не запрещается жениться на собствевио пленнице, несмотря на то что она считается его «дочерью". Если он женится на одной из своих пленниц, то у туарегов Аира их дети не попадают в число ишерданен, или иборелитен, т. е. «метисов». Они имеют право называться чистокровными туарегами, или имаджерен.

Но если мужчина женится на пленнице, которая ему не принадлежит, дети от этого брака не считаются чистокровными туарегами. Следует, однако, добавить, что в туарегском обществе положение людей, не являющихся чистокровными туарегами по своему рождению, зависит в основном от их личных качеств: если человек умен, богат, щедр или если он марабут, все туареги выразят готовность установить с ним отношения «на равной ноге, даже если он имеет ярко выраженную негроидную внешность. Я не раз отмечал примеры подобного рода, а однажды повстречал кочевника с очень черной кожей, которого единодушно уважали все туареги, потому что ему случилось в один день зарезать семь собственных коз чтобы достойно принять гостей из других племен.

В туарегском обществе существуют своего рода классы и касты. Теоретически детям от смешанных браков между туарегами и пленными, по-видимому, относительно несложно считаться туарегами, поскольку социальное положение пленников отличается от положения подлинных каст «черной» расы.

Если пленная женщина вскормила грудью туарегскую девочку или вырастила ее как собственную дочь, её считают настоящей матерью ребенка. А если у этой женщины впоследствии появятся собственные дети, их будут рассматривать как братьев и сестер туарегской девочки. Когда позднее та выйдет замуж, ее муж станет настоящим зятем пленной кормилицы — «матери» и их отношения будут подчинены очень строгому запрету.

Тем не менее эта «мать» не имеет права наследовать (текашит) скот, оставшийся после смерти ее дочери.

Однако ей отдадут часть стада, называемую элхак. Что касается туарегской девочки, то она не получает наследства после своей пленной «матери» и не имеет права даже на часть ее животных. Так как пленники находятся на положении детей своих хозяев, они принадлежат не только к малым семьям и семейным группам, но и к племенам, и даже в некотором смысле к классам.

Агадес — город султанов Агадес, являющийся наряду с Томбукту и Валатой самым интересным городом в Южной Сахаре, теперь насчитывает всего от 4 до 5 тыс. жителей, в то время как Г. Барт застал там еще семитысячное население. Его извилистые улочки и живописный базар по-прежнему заполняют кочевники и туареги из Аира. Там их встречаешь на каждом шагу; своими оружием и одеждой они вносят оживление в этот пришедший в упадок город, напоминая о его былом великолепии.

В центре города на широкой площади находится базар. Потребительские товары представлены прежде всего солью, проделавшей сотни километров на спинах верблюдов и выставленной теперь перед покупателем в виде колонн с капителями; лекарствами, изготовленными из растений и каких-то странных порошков; яркими седлами для верблюдов, иногда тщательно отделанными и с обязательным украшением в виде туарегского креста; местной бижутерией — кстати, в соседнем квартале нетрудно увидеть, как ее изготовляют. Для этого достаточно пройти по извилистым улочкам, где ноги погружаются в песок, к лавочке ювелира, такой тесной, что войти туда можно только согнувшись. Устроившись кое-как прямо на земле, наблюдаешь за изготовлением кольца: его сначала отливают техникой «потерянного воска», затем чеканят, и если работа не отличается большой изысканностью, то это объясняется тем, инструменты ремесленников не менялись на протяжении многих веков. Кроме колец и подвесок здесь делают знаменитые агадесские кресты, подобные которым можно обнаружить даже у некоторых парижских ювелиров. Эти кресты распространены по всей Африке.

Среди памятников бурного и блестящего прошло следует отметить мечеть, сооружение которой восходит к XVI в. Она одна уцелела из числа трех зданий религиозного назначения, некогда существовавших в городе.

Мечеть целиком сложена из банко и состоит из ограды, образованной невысокими стенами, к которой примыкает несколько хижин, и красивого минарета высотой 27 м в форме сахарной головы, ощетинившейся колышками. Земляная лестница с истертыми ступеням внутри минарета ведет на самый верх, откуда открывается замечательный вид на город, уходящую в бесконечность равнину на юге и горы Аира, которые вырисовываются вдоль горизонта на севере. У подножия мечети видны развалины бывшего дворца султана, от которого ныне сохранились лишь обвалившиеся стены ограды да трехэтажное жилое здание с узкими окнами. Ещё одной архитектурной достопримечательностью является ансамбль домов, окружающих базарную площадь. Их сложенные из глины стены украшены рельефами на арабские мотивы и увенчаны плоскими крышами, огражденными ажурной сквозной балюстрадой.

Все султаны Агадеса, которых признавали туареги Аира, были чернокожими. Если верить легенде, то первый них, занявший престол в 1405 г., был рабом, привезенным из Константинополя туарегским посольством, которое ездило к византийскому императору с просьбой назначить одного из своих сыновей первым правителем Аира…

Султан Агадеса может жениться на туарегской женщине, но детей от этого союза никогда не провозглашают султанами. Действительно, чтобы султан оставался в стороне от ужасных распрей, которые раздирали различные туарегские племена, он не должен был находиться ни в малейшем родстве с какой бы то ни было группой туарегов. Его действительная власть над туарегами Аира весьма относительна, но он пользуется большим уважением и очень богат. Прежде султан взимал пошлину с товаров, провозимых через Агадес; он мог получать ее и с поступающей из Бильмы соли. Однако налог ему обязывались платить только подданные из негрского населения Агадеса и двух близлежащих деревень: Ин-Галь и Тиггидан-Тесем. Напротив, туареги Аира никогда не несли этой повинности. Следовательно, только чернокожие полностью подчинялись султану. Что касается туарегов, то они обращались к нему в спорных случаях как к судье и посреднику, но он не вмешивался в их внутренние дела и не пользовался никакой исполнительной властью.

Султана Агадеса избирали все вожди туарегских групп Аира, но не все они присутствовали на церемонии возведения его на престол. Эту церемонию описывает Г. Барт: «Из своих личных покоев во дворце султан входил в зал для публичных приемов. Там вожди племен итезен и кель-гресс просили его сесть на постель, оплетенную из прожилок пальмовых листьев и покрытую циновками, но ему не разрешалось поднять ноги и сесть на восточный манер до тех пор, пока ему этого не позволят вожди кель-уи…".

Группа кель-уи временами пользовалась очень большим политическим влиянием. Она состояла в основном из оседлых земледельцев, тогда как остальные упомянутые группы включали в себя главным образом скотоводов, кочевавших в более низких местах массива и на соседних равнинах.

Если туарегские племена Аира все еще живут в этом легендарном, древнем сахарском мире, который, как и для туарегов Ахаггара, является миром последних воинов — "всадников пустыни», то наибольшее число нигерийских туарегов обитает все же к югу и к западу от Агадеса. Их насчитывается более 200 тыс., и все они неизменно заняты кочевым скотоводческим хозяйством. В отличие от туарегов Аира эта группировка племен называемая кель-тамашек, образована прежним классом рабов (иклан), которые в настоящее время полностью освободились от власти своих прежних хозяев, благородных имаджерен. Они кочуют по огромной области Сахеля, составляющей 2/3 всей территории Республики Нигер. Эта переходная зона от Сахары к Суданской саванне, а также то место, где встречаются «белые» кочевники, пришедшие с севера, и чернокожие оседлые жители, сонгаи и хауса.

В этой же части Нигера туареги вступают в соприкосновение, а нередко и в соперничество из-за колодцев и пастбищ с другими неизменными кочевниками фульбе.

От туарегов севера иклан отличает то, что они ни в коей мере не считают труд позорным и, хотя не отказываются полностью от кочевой жизни, занимаются в Сахеле земледелием и торговлей. Урожай, который они собирают со своих небольших полей, наряду со скотоводством обеспечивают им значительно более высокий уровень жизни, чем тот, который мы наблюдали у туарегов Аира или Алжирской Сахары.

В лагере иклан трудятся все. Дети стерегут стадо, женщины занимаются всеми хозяйственными работами в палатке, а также доставкой воды и дров; мужчины сеют просо и сорго, пропалывают всходы и убирают урожай. В период между севом и уборкой урожая иклан возвращаются к кочевой жизни и гонят свои стада по огромной нигерийской бруссе в поисках хороших пастбищ. Собрав просо и продав ту часть урожая, которая идет на уплату налога и приобретение некоторых необходимых готовых товаров (циновки на постель, подушки, деревянные миски), они используют деньги, вырученные от продажи остального урожая, для приобретения нового скота.

В настоящее время скот в Нигере — главное богатство страны. Поголовье состоит в основном из зебу, которых обычно называют горбатыми быками. Собственно быков разводят лишь на берегах оз. Чад и в непосредственной близости от него.

Зебу в Нигере делятся на две породы: с длинными рогами, так называемые бороро, и с короткими рогами — сахельские зебу.

Бороро хорошо известны своим диким нравом. Их владельцы и пастухи — почти исключительно скотоводы фульбе. Это очень крупное животное — полтора и более метров до холки — достигает иногда веса 600 кг, у него рыже-красная шкура и огромные рога в форме лиры, белый матовый цвет которых резко выделяется на красноватом фоне шкуры и переходит постепенно на концах в светло- или темно-коричневый цвет.

Этот скот не боится переходов и постоянно передвигается под присмотром своих пастухов.

Сахельская порода средних размеров — от 1,15 до 1,20 м до холки, весит от 350 до 440 кг; ее окраска весьма разнообразна, либо однотонная, либо пегая (как, например, дикая разновидность в Азаваке), рога недлинные, загибающиеся кверху от короткого горизонтального основания. Она дает довольно много молока, а некоторые ее разновидности даже очень много. В то же время продуктивность этих животных говорит о том, что они принадлежат к хорошей мясной породе. Численность сахельских зебу колеблется. Сейчас их около 1600 тыс. голов, что составляет 45 % общего поголовья.

В стадах имеются и овцы, которые относятся к двум породам (причем от обеих получают шкуру, а не шерсть). Первая распространена у фульбе (с двумя ее разновидностями, белой, и черно-белой, у которых черная шерсть растет спереди), а вторая в Сахеле (известна также как туарегский баран).

Овцы первой породы принадлежат только фульбе. Это очень короткошерстные, крупные животные, горбоносые, с длинными ушами и длинными ногами, привыкшие к постоянным передвижениям. Они могут достигать хорошего веса — от 60 до 70 кг. Мясо у них вкусное, а шкура великолепно поддается обработке.

Овцы второй породы имеют более или менее длинную шерсть; они не такие горбоносые, со сравнительно короткими ушами, не столь крупные и меньшего веса (и среднем от 30 до 40 кг). В общем они ценятся гораздо ниже как с точки зрения качества мяса, так и шкуры. Эти овцы принадлежат главным образом туарегам и лучше, чем овцы фульбе, приспосабливаются к условиям северной части Сахеля.

Вместе с овцами пасутся козы двух пород. О первой мы скажем вкратце: это большая нескладная коза, с обвислыми ушами, разномастная, как правило дающая много молока и достигающая в живом весе до 30 кг.

Такие козы образуют значительные стада, пасущиеся (часто вперемежку с овцами) по всему обширному Сахелю.

О второй породе мы расскажем подробнее. Она известна в Нигерии как «коза из Кано или Сокото», а в Нигере была прозвана «рыжей козой из Маради». Эту коренастую козу среднего роста, с однотонной рыжей шерстью, со стоячими ушами легко отличить от ее сахельской родственницы. В массе своей такие козы принадлежат оседлому населению. У них помимо молочных и производительных качеств ценится прежде всего шкура, которая выступает в качестве товара на мировом рынке.

Верблюды распространены по всей территории. В целом местная порода отличается небольшим весом. Наиболее более крупные животные пасутся на востоке, в районе Манга.

Лошади в большинстве своем принадлежат арабско-берберским породам с примесью монгольской крови. Они невысоки (1,40 м) и в общем грубоваты.

Одним из основных, районов их разведения является область Нигера, где животные пасутся на участках, затапливаемых рекой во время разлива.

Ослы, встречающиеся более или менее повсеместно, принадлежат к тому классическому африканскому типу, который называют «бурико». Все они небольшого роста — от 80 до 90 см до холки, — чаще всего серого мышиного цвета, так что попытка выделить среди них местные породы оказалась бы бесполезной. В общем можно сказать, что при любых пастухах в любой местности животное всегда нераздельно связано с окружающей средой, являющейся для него основным источником корма, причем единственное существенное исключение делается для лошадей, которые получают дополнительный корм либо в виде собранной специально для них соломы, либо в виде проса.

Отгонное скотоводство (мы предпочитаем этот термин выражению «кочевое скотоводство», ибо он предполагает годовой цикл в определенных зонах скотопрогона, а это отражает истинное положение) становится обязательным, как только возрастает поголовье; это вызвано поисками как новых пастбищ, так и воды. При нынешних условиях скотоводство вряд ли могло бы обойтись без этого способа.

Пока идут дожди и пастбище покрыто зеленой травой — примерно в течение четырех месяцев из двенадцати, — корма вполне достаточно. Но как только трава высыхает, исчезает вода, появляются многочисленные стада (их тем больше, чем больше здесь было воды и чем меньше ее в других местах). Неизбежное следствие такого явления — отсутствие корма при большом скоплении животных. Но вода всегда имеет большее значение, чем корм.

Как исправить это положение? Видимо, следует создавать источники воды там, где есть корм.

Рытье глубоких колодцев хотя и внесло бы некоторое улучшение в сложившуюся обстановку, но оказалось бы все же недостаточной мерой, ибо натолкнулось бы на два главных препятствия. Одно из них экономического порядка — стоимость колодца в соотношении со стоимостью животных, которые будут им пользоваться; вторoe технического: подъем воды на поверхность превратился бы в настоящую каторгу для тех, кто будет ее выполнять вручную.

В оседлой зоне этот вопрос ставится несколько иначе. Оказавшись перед необходимостью отводить земли под сельскохозяйственные культуры, хозяева отгоняют скот на зимовку на север, и тем дальше, чем многочисленнее население.

Когда урожай собран и скот возвращается домой, он быстро съедает всю стерню, а затем наступает голод.

Приходится констатировать, что для кормовых культур земли совсем не остается. На наш взгляд, впрочем, именно в этом и состоит проблема объединения земледелия и скотоводства, причем это объединение нельзя рассматривать только как использование в земледелии животных, представляющих тягловую силу, и удобрения без всякой отдачи.

Нельзя забывать и многочисленных проблемах, возникающих в связи с санитарными условиями содержания скота, который, перестав перемещаться, не сможет избежать болезней. Все это не может не увеличивать трудности перехода от отгонного скотоводства к оседлому.

Переходя теперь от изучения естественной среды к методам, используемым скотоводами, следует отметить следующее:

1) возможность напоить и накормить скот — самая насущная забота тех скотоводов, которые перегоняют стада, стремясь обеспечить им необходимый минимум воды и корма. При этом, как мы уже видели, необходимость поить скот одерживает верх над необходимостью кормить его в тех случаях, когда то и другое невозможно совместить;

2) воспроизводство, которое происходит круглый год, скотоводы далеко не всегда оставляют на волю самих животных, как об этом обычно пишут. Они заботливо улучшают путем подбора породу самцов некоторых видов (лошадей и особенно верблюдов), руководствуясь не только их экстерьером, но и присущими им качествами. Этого нельзя в той степени сказать относительно второстепенных видов скота: овец, коз и ослов.

В социальном отношении скотоводы-туареги отличаются одной странной особенностью. Их стада никогда не являются коллективной собственностью, каждое животное принадлежит лично одному из мужчин и одной из женщин-иклан. В работе Э. Бернюса содержатся точные сведения о хозяйственной и общественной жизни этих туарегов. Значение скота в жизни иклан проявляется даже в приданом, которое чаще всего состоит из коз и овец, и иногда и из быков.

После свадьбы новобрачная переходит в лагерь своего мужа с палаткой и домашним скарбом. Она забирает с собой тех животных, которые ей принадлежат и тех, которых дает ей отец (тевет, или агнем). Иногда отец оставляет дочери и животных, полученных за нее в приданое, в противном случае она получает их после его смерти с добавлением полагающейся ей доли наследства. Таким образом, сразу же после замужества женщина становится хозяйкой небольшого стада. Она может увеличить его, если сумеет выручить достаточно денег от продажи на рынке проса, фонно, дров и прочих товаров. Таким образом, она владеет небольшим капиталом в отличие от женщины благородного происхождения, чьим стадом, распоряжается ее отец, или даже от женщины-имрад, у которой не может быть личных доходов. После смерти имущество покойного, по мусульманскому обычаю, распределяет марабут. Тем самым стадо подвергается опасности распылиться вследствие браков и смертей; важно поэтому заключать благоприятные брачные союзы, позволяющие не раздроблять этот капитал: таким средством признается брак между двоюродными братьями и сестрами.

На рынках можно наблюдать живописные сценки торговых сделок между молодыми туарегами и чернокожими. Они энергично торгуются, обмениваясь всевозможными товарами, которые нужны либо кочевникам, либо оседлым. Женщины-иклан могут предложить лишь просо и сорго, которое они выменивают на другие продукты или на готовые изделия.

Туареги кель-гресс из Мадавы и некоторые племена кель-аир снаряжают в октябре — ноябре каждого года большой караван из 20 тыс. верблюдов для перевозки проса и хлопчатобумажных тканей из Мадавы в оазис Бильма через Агадес. Они возвращаются с грузом примерно в 500 т. фиников, собранных в этой очаровательной пальмовой роще, которые затем продадут на хаусанских рынках Нигера.

Статьи обмена товарами с Ахаггаром не меняются: соль из Амадрора обменивается на просо и нигерийские ткани. Этот транссахарский товарообмен осуществляется двумя различными способами, в зависимости от того, торгуют ли туареги Ахаггара, владеющие соляными копями, или туареги Аира. Кель-aхаггар посылают туда на лето своих харратинов добывать соль. В октябре они перевозят ее до Тамесны, обширной равнины между Аиром и Адрар-Ифорасом, где постоянно кочуют крупные лагеря кель-ахаггар. Здесь они оставляют уставших животных, а на свежих верблюдах отправляются в Тахву или Зиндер. Соль и небольшое число молодых верблюдов, приведенных из Тамесны, обменивают на просо, на готовые европейские или местные изделия, в частности на кожаные сандалии из Тахвы и Агадеса, на невыделанную кожу из Зиндера и Нигерии, на седла и седельные сумки из Агадеса. Кель-ахаггар возвращаются к себе в январе, вновь сменив по дороге в Тамесну верблюдов.

Кель-аир отправляются в Ахаггар в ноябре с овцами и старыми жирными верблюдами, предназначенными для бойни в Таманрассете. На деньги, вырученные от продажи этих животных в Алжире, они приобретают соль, которую увозят в Аир. Там формируются новые караваны, отвозящие эту соль в Зиндер, где ее продают вместе со скотом. Возвращаются кель-аир с просом и готовыми изделиями.

Глава VI ИСПОЛЬЗОВАНИЕ РЕСУРСОВ САХАРЫ

Еще в XIX в. неоднократно предпринимались попытки, особенно во Французской Сахаре, применить теории сельскохозяйственного, а также экономического торгового развития к ее нетронутым пространствам, но все они приводили к плачевным результатам. В настоящее время неиспользуемая человеком Caxapa составляет треть всей Африки, равную площади Европы.

Она простирается с запада на восток от Атлантического океана до Красного моря на 5500 км и с севера на юг от Средиземного моря до Нигера на 1500 км.

Использовать ресурсы Сахары можно только в том случае, если сочетать следующие четыре фактора: создание оазисов и плодородных зон, для чего необходимо высадить финиковые пальмы, в тени которых смогут расти фруктовые деревья и различные экзотические растения, идущие на экспорт, и обеспечивающие значительный доход; орошение водой артезианских колодцев, число которых следует резко увеличить; затопление водой районов Сахары, расположенных ниже уровня моря, при помощи системы каналов на больших внутренних озерах, алжиро-тунисских шоттах; и, наконец, сооружение современных центров во внутренних районах пустыни, а также железных и шоссейных дорог через Сахару.

Почему же до сих пор все разработанные проекты не были осуществлены, хотя мы живем в век техники и механизации?

Возможности сельского хозяйства Любой план, предусматривающий использование ресурсов Сахары, наталкивается на то препятствие, которое существует вопреки общему мнению — весьма разнообразные географические условия. Каждая зона имеет свои климатические, геологические и орографические особенности, требующие отдельного анализа и оценки. Степи плоскогорий отличаются от граничащего с пустыней Сахеля; хамада, или каменистая пустыня, не имеет ничего общего с песчаным морем, которое образуют дюны; гара с их известняковыми террасами и твердыми, плоскими участками совершенно не похожи на пересохшие русла древних рек — уэды, или сухие бассейны — себхи с солончаковым дном.

К подобному географическому многообразию нужно добавить еще трудные атмосферные и гидрологические условия. Преобладающая часть растений, которая может расти на земле пустыни, никогда не сумела бы выдержать такую сильную засуху, с обжигающими ветрами (иногда перемещающими горы песка со скоростью более 100 км/час), с убийственными солнечными лучами и ночным холодом, приводящим к тому, что перепады температур в течение одних суток достигают 30'.

А как бы все это перенес человек, решивший поселиться в пригодных для использования районах Сахары?

Поэтому специалисты скептически относятся к появлению новых проектов создания во внутренних областях Сахары крупных поселений.

Проблема воды не менее сложна, чем проблема климата. Проводимая до сих пор система бурения и рытья артезианских колодцев — без всякой взаимосвязи их друг с другом — никогда не сможет удовлетворить потребности в воде подобных поселений. Выходящая на поверхность или доставаемая из этих колодцев вода может быстро иссякнуть, а, кроме того, высокий процент содержания в ней минеральных веществ способен нанести вред посевам: они перестанут давать урожай.

Вот почему пустынная флора, за исключением злаков и кактусов, не поддается искусственному оплодотворению.

Между тем в Сахаре достаточно воды, чтобы помочь человеку создать плодоносящие зеленые островки. Для этого необходимо вмешательство науки и современной техники с их рациональными и, в то же время радикальными методами.

Чтобы добиться эффективного и экстенсивного орошения, прежде всего требуется изучить подпочвенное стратипрафическое строение пустыни и определить наличие, уровень циркуляции и периметр стока водоносных слоев, а также происхождение подземных рек и направление их течения. Затем следует отвести все воды, принимая меры против их утечки как под землей, так и на ее поверхности. Для этого необходимо создать подземную сеть тоннелей (как это сделали феранцу в Туате), расположенных горизонтально даже на больших глубинах. Через каждые 10–15 м бурятся открытые вертикальные шахты цилиндрической формы для поднятия на поверхность вырытого грунта. И только при наличии подобной сети подземных каналов, разветвленной по всей Сахаре, можно рассматривать вопрос об использовании вод пустыни в сельскохозяйственных и промышленных целях.

Следует сказать, что местные жители, пользуясь примитивными средствами, уже прорыли в различных районах Сахары подобные тоннели, тянущиеся на много километров, например фоггары в Туате и в Тидикельте.

Для подачи воды с большой глубины было бы выгодно построить насосные станции, приводимые в движение ветром, как это предприняли израильтяне в пустыне Негев. Они построили две электростанции, работающие на ветровой энергии, близ Эйлата на Красном море и в Неби-Йоша в Галилее, и еще несколько прямо в голой пустыне. Электростанция в Эйлате снабжает электроэнергией даже общественные здания. Стоимость электростанции чрезвычайно низка; нет необходимости подвозить топливо и производить множество друг расходов.

Воды, поднятые из недр пустыни, имеют различные свойства, что зависит от геологической формации, в которой они протекают. В известняковых и глинистых осадочных отложениях, т. е. под хамадой и под высохшими руслами уэдов, вода мутная и солоноватая и поэтому требует очистки.

Там, где поверхностные воды сначала просачиваются в подземные слои, а затем благодаря тектоническим нарушениям снова поднимаются наверх, они становятся геотермальными с температурой от +20'С до +80'С.

В тех зонах, где почва образована путем измельчения кристаллических пород или железистых минералов, как это имеет место в гapa, нетрудно обнаружить на глубине 30–35 см горизонтальные трещины, заполненные пресной водой, которую можно использовать для орошения любых сельскохозяйственных культур.

В песчаных зонах, например под дюнами, и в пористых и рыхлых образованиях также можно обнаружить многочисленные источники прозрачной пресной воды..

Песок — естественный фильтр, полностью очищающий воду от любых посторонних примесей, а заодно и от всех бактерий.

В этой огромной пустыне на территории 2 млн. кв. км в 1960 г. было зарегистрировано всего 580 тысяч человек. Однако прирост этого населения определяется 2,5–2,7 % в год. Это происходит главным образом благодаря возвращению беженцев из Марокко и Туниса после завоевания Алжиром независимости, но также и потому, что специалисты, производившие перепись в 1960 г., занизили численность кочевников. Таким образом, население сахарских районов насчитывает почти 750 тыс. человек. Следует, впрочем, отметить, что это резкое увеличение численности населения произошло одновременно с переменами, последовавшими за началом нефтяных разработок и за крупным капитальным строительством.

Необходимо найти наиболее подходящее решение, но такое, чтобы преобразование этого общества не сопровождалось слишком большими потрясениями и, главное, чтобы жизненный уровень населения поддерживался по крайней мере в прежних пределах. По данным переписи 1960 г., активное население насчитывало 200 тыс. человек, что составляло 34 % обшей его численности.

В свою очередь, 58 % активного населения занято в сельском хозяйстве, остальное в других отраслях. Что касается социальной структуры, то 15 % населения работает по найму, в основном в качестве сезонных поденщиков, 24 % — феллахи, или собственники, 51 % — работники, участвующие в трудовых процессах в составе семьи, и 10 % — хамесы, т. е, издольщики, получающие 1/5 часть урожая. Квалификация сельскохозяйственных работников очень низка и 85 % их состава имеют случайные доходы. Лишь небольшое число рабочих-управляющих — почти все они входят в состав комитетов самоуправления — имеют твердую зарплату и постоянное место работы.

Положение сельского хозяйства Алжирской Сахары вплоть до настоящего времени определялось несколькими факторами, которые, следует признать решающими и для его будущего развития.

Климат является главным фактором, поскольку он неуправляем. С помощью применяемой человеком техники (орошение, защитные заслоны) его можно частично компенсировать, но изменить нельзя. Вот почему в первую очередь климат определяет сельскохозяйственное производство и возможности его развития. Осадки всегда распределяются неравномерно, что вызывает засуху.

Влажность в Сахаре незначительна. Сухость воздуха еще более усугубляет отсутствие достаточного количества влаги для растительности. Ветер увеличивает испарения, сушит и сжигает растения, кроме того, он перегоняет песок, который портит посадки и мешает работать. Температура имеет огромную амплитуду колебаний, которая может, достигать 60' в год (от — 10' до +50'С) и 40' в сутки, а иногда даже в течение нескольких часов (в 6 часов — 10'С, в 10 часов +30'С).

Интенсивность освещения настолько велика, что способна вызвать вегетативные расстройства или нарушить физиологическую деятельность некоторых растений.

Хотя на первый взгляд, все сахарские почвы кажутся более или менее похожими, на деле же они отличаются достаточно характерными особенностями. Совершенно ясно, что в засушливом климате, который господствует во всей Сахаре, физические явления оказывают решающее воздействие на все прочие, влияющие на образование той или иной почвы, причем фактор времени дополняет это воздействие. Особенно разрушающее действие производят ветры, к ним присоединяются колебания температуры и конденсация влаги по ночам все это способствует выветриванию скальных пород.

В Сахаре существуют такие сложные почвы как гара, предгорные почвы, чешуйчатые или хаотические аллюзии в Гире, останцы Тидикельта, почва Эль-Голеа и т. д. За исключением аллювиальных, которые здесь очень редки, остальные обрабатываемые почвы с точки зрения их структуры являются худосочными, попадающими в разряд песчано-тяжелосуглинистых почв. С химической точки зрения эти почвы бедны азотом и фосфорной кислотой и почти всегда лишены органических веществ.

Только земледелие в низких, заливаемых местах (дайя) не нуждается в орошении, но они составляют лишь небольшой процент всех обрабатываемых площадей. На всех же остальных полезных землях невозможно обойтись без орошения. Таким образом, источники воды и запасы водоносного слоя определяют всю сельскохозяйственную деятельность любого оазиса.

Для получения нормального урожая на гектар требуется в среднем 5 тыс. куб. м воды, т. е. 500 мм осадков в год. Однако в Сахаре вследствие содержания солей в воде, с одной стороны, и интенсивного испарения — с другой, в поверхностных слоях почвы откладываются соли, и поэтому, чтобы растворить и удалить их с орошаемых земель, приходится доставлять воды гораздо больше, чем это необходимо для нужд растений.

Стремясь использовать скудные ресурсы воды и почвы, сахарские земледельцы разработали «линейную» систему посадок вдоль уэдов и «точечную» — в оазисах.

В оазисах Тагаута оседлые жители веками пользуются колодцами с противовесом, тогда как кочевники, лишь недавно начавшие выращивать финиковые пальмы, довольствуются обычными, простыми колодцами. Кое-где подземную воду собирают и отводят по разветвленной сети фоггар, которых в Гураре имеется 340, в Туате — 531 и в Тидикельте — 64.

Фоггара — это сложное гидравлическое сооружение, с помощью целой системы подземных галерей осуществляющее сбор и подачу подземных вод. Над галереями на некотором расстоянии друг от друга устроены шахты для вентиляции и удаления выкопанной земли. Фоггара доставляет воду на уровень, слегка превосходящий уровень оазисов, и поэтому вода течет сама.

Наконец, в других районах, особенно в уэде Рир, необходимую для земледелия воду добывают из скважин с приличной глубины. К сожалению, много воды пропадает на пути от источника до орошаемых участков; ее можно было бы использовать с большей пользой.

Система землепользования до сих пор чрезвычайно сложна. Существует четыре категории земель: мельк, которая если не юридически, то фактически является частной собственностью и принадлежит исключительно белым, согласно глубоко укоренившемуся в обычаях принципу "траб ал-бейда", что значит «земля белых"

Эту землю обрабатывают для них харратины (бывшие черные рабы), которые получают за свою работу необходимый прожиточный минимум, а именно пятую часть урожая. Сейчас начинает развиваться другая форма отношений, нечто вроде сдачи в аренду. Владелец предоставляет земельный участок, семена и пальмовые саженцы, а хамес (издольщик) обязуется произвести посадки и обрабатывать участок в течение определенного срока; в конце этого срока он становится владельцем трети или половины этого участка.

Земли мельк почти повсюду раздроблены, так как делятся между наследниками; случается даже, что отдельные пальмы имеют несколько владельцев.

Земли арш не являются частными владениями. Они принадлежат племени, право же пользования этой землей передается тому, кто ее занимает и регулярно oбрабатывает. Больше того, обусловлено, что это право распространяется только на мужчин.

Земли хаббус связаны с пожалованием участков религиозному, благотворительному или общественному учреждению. Эти земли имеют три характерные особенности: они неотчуждаемы, неотъемлемы и неприкосновенны. Хаббусат (акт о пожаловании) со временем претерпел изменения и в настоящий момент чаще всего представляет собой не больше чем оговорку, юридический документ. Главной, если не единственной целью основателя хаббуса является стремление воспрепятствовать действию наследственного права.

Кроме земель хаббус, жалуемых какому-либо благотворительному учреждению. существуют хаббус — частные земли. Сейчас наблюдается тенденция к увеличению числа последних вследствие эмиграции населения.

К примеру, глава семьи, уезжая из оазиса, но собираясь вернуться, уступает свою землю в качестве хаббуса и тогда его семья не может продать эту землю в его отсутствие. Право пользования частным хаббусом передается по наследству, пока род не прекратится.

После получения независимости в Сахаре появились земли, отличающиеся от всех перечисленных выше всех, известных в мусульманском праве. Эти земли принадлежат социалистическому сектору и подчиняются особому уставу и самоуправлению. В сектор входят, с одной стороны, пальмовые плантации, принадлежавшие крупным европейским землевладельцам, с другой — земли колониальной администрации; в настоящее время все эти земли подчиняются Национальной службе сельскохозяйственной реформы.

Здесь возможны две разновидности земледелия: одна с использованием паводков, другая с помощью ирригации.

Система паводков заключается в следующем: после спада воды крестьянин или кочевник обрабатывает участок с помощью своих обычных орудий (лопаты, заступа, гадума и изредка плуга). Такой участок предназначается исключительно под зерновые. Из-за неравномерного выпадения дождей урожай, как правило, удается собрать один раз в три года. Следует отметить, что в большинстве случаев представление местного населения о сельскохозяйственном цикле весьма относительно.

Крестьянин обрабатывает землю по мере того, как спадает вода, а также когда находится для этого время, особенно если он скотовод-кочевник.

Обработка земли с применением орошения имеет различные формы: система бурбур (когда непосредственно к корням растений подводится подпочвенная вода); орошение на базе уэдов водами поверхностного стока, водами источников; использование подпочвенных вод с помощью простых колодцев, колодцев с противовесом, колодцев с блоком и животной тягой, фоггара и артезианских колодцев.

Финиковая пальма лучше других растений приспособлена к сахарским условиям, и не только потому, что она растет на любой почве и переносит среднюю засоленность, превышающую 12 г на литр, какую не способно выдержать почти ни одно другое растение. Она хорошо приспособилась к сахарскому климату, с его зноем и резким перепадом температур. Действительно, финиковую пальму не губит ни температура выше + 50'С, ни холод, доходящий до — 10'С. Время цветения для большинства ее видов приходится на период между 15 марта и 15 апреля. У этой пальмы мужские и женские цветы растут на разных деревьях, поэтому для получения положительных результатов опыления необходимо вмешательство человека.

Урожай снимают с июля до ноября. Различают два вида финиковых пальм: одни приносят плоды с тонким вкусом, сорт деглет-нур, отправляемый на экспорт, другие дают обычные финики.

Но человек пользуется не только плодами пальмы. Стволы пальм идут на поделки и на топливо, листья используются для покрытий различных хижин и для плетения, а из их волокон плетут мягкие изделия и вьют веревки. Сок служит для приготовления алкогольного напитка (лагми), и даже косточки идут на корм животным.

Наконец, тень, отбрасываемая пальмами, тоже приносит пользу: в Сахаре невозможно было бы разводить те культуры, которые растут под ее прикрытием. Поэтому в большинстве пальмовых рощ сельскохозяйственные культуры произрастают в три этажа: самые высокие финиковые пальмы, затем под ними — многочисленные виды фруктовых деревьев, и, наконец, однолетние травяные культуры (зерновые, овощи).

Основную часть остающейся площади засевают ячменем, и особенно мягкой пшеницей. Подобная система гораздо ближе к огородничеству, нежели к земледелию, поскольку земельные участки настолько малы, что порой едва достигают нескольких квадратных метров. Сев производят в октябре. Уход за посевами сводится лишь к поливу и нескольким прополкам. Один, или два раза приходится обрезать верхушки деревьев, что, впрочем, дает дополнительный корм мелкому скоту: козам, овцам и т. п.

Урожай снимают в марте — мае, выдергивая стебли из земли. Сорго и просо сеют в апреле — мае, а урожай собирают в октябре — ноябре, по мере созревания колосьев, стремясь тем самым уменьшить ущерб, наносимый птицами. Разведение овощей и фруктов необходимо, чтобы дополнить рацион жителей Сахары витаминами.

Как и в умеренной зоне, овощи выращивают в два сезона в зависимости от их сорта и вида: с октября по апрель и с апреля по октябрь. В основном выбирают простые культуры, которые хорошо переносят суровые климатические условия и, главное, не гибнут от избытка соли. Если почва или вода слишком соленые, приходится отказываться от разведения фасоли и клубники.

Артишоки, свекла, сельдерей, капуста, бобы и лук-порей — прихотливые растения; морковь, репа, репчатый лук, спаржа, кресс, помидоры более выносливы, но их вкус портится от высокого содержания соли. Очень выносливое растение виноград, он хорошо растет в большинстве оазисов; к сожалению, иногда его поражают болезни. Фиговые, абрикосовые и гранатовые деревья пользуются славой непритязательных и встречаются повсюду; реже выращивают цитрусовые и еще реже, особенно на севере, оливки, яблоки, персики и сливы.

В некоторых местах разводят такие промышленные культуры, как табак и хлопок (особенно в Суфе и в Туате).

Бичом для Сахары является нашествие саранчи, причем, по наблюдениям, появление этих насекомых происходит циклами, каждые восемь лет.

Большой ущерб причиняют птицы, особенно продовольственным культурам. Постоянные опустошения наносят также крысы и муравьи.

Немало в Сахаре и других врагов сельскохозяйственных культур, хотя эта область самая засушливая во всем мире. До сих пор практически ничего не было сделано для исправления подобного положения; с одной стороны, неизвестны предупредительные или репрессивные меры, а с другой — никто не заботится о введении более стойких видов сельскохозяйственных культур.

Упомянем, наконец, байюд — чрезвычайно опасную болезнь. Она представляет собой угрозу как для финиковых пальм, так и для всего сахарского сельского хозяйства. Байюд — это physariose пальмы. Около века назад эта болезнь втервые появилась в Марокко, где она уничтожила свыше 5 млн. пальм, тем самым полностью вычеркнув Марокко из списка стран — экспортеров фиников. С тех пор она медленно, но верно проникает в Алжирскую Сахару, а за последнее десятилетие этот прогресс ускорился в результате развития транспортных средств. Недавно байюд обнаружили уже в Метлили, рядом с зоной разведения пальм деглет-нур, оказавшихся наиболее восприимчивыми к этой болезни, против которой до сих пор не найдено никаких действенных средств. Если так будет продолжаться, это угрожает гибелью почти всей сельскохозяйственной продукции сахарских областей.

Если в Алжирской Сахаре существует место, полностью отвечающее манящему и несколько романтическому образу пустыни — как ее представляют себе туристы, — то эта, конечно, Суф. Никто из побывавших здесь не может избавиться от того волшебного впечатления, которое остается от огромного моря песка, простирающегося от Туггурта до тунисской границы. Среди этих гигантских золотых волн рассыпаны зерна оазисов, образующих настоящий архипелаг. Самый крупный живописный из них — Эль-Уэд, выделяющийся единственной в своем роде сахарской архитектурой. Крыши всех его построек имеют форму купола, и если посмотреть на город с высокой дюны, можно подумать, будто он построен из тысяч перевернутых яичных скорлупок.

Шум и оживление большого базара, располагающегося каждое утро на площади перед мечетью, не в силах нарушить — в отличие от всех других оазисов библейского и несколько таинственного покоя Эль-Уэда. Песок, тонким войлоком покрывающий все извилистые улочки, заглушает даже постукивание копыт ослов, безраздельных хозяев городского движения.

Чтобы насладиться свежестью пальмовых рощ, нужно только спуститься в огромную естественную впадину, в центре которой неутомимые и предусмотрительные жители несколько веков назад вырыли воронки, высадили рощицы деревьев, с трудом защищаемые от вечного нашествия песков. Таким образом, корни пальм непосредственно питаются подпочвенной водой. В качестве вознаграждения за эту тяжелую работу деревья приносят ежегодно по 40 кг фиников.

Их существование находится под постоянной угрозой, и, охраняя его, люди каждую ночь поднимают на своей спине со дна воронки корзины с песком. Это шествие ночных теней, освещаемое светом пальмовых факелов, придает фантастичность столь необычной и тяжелой работе.

Пальмовые рощи в Суфе принадлежат примерно 15 тыс. представителям древних племен ребайя, ведущим полукочевой образ жизни: полгода они обрабатывают их, а другие полгода кочуют со своими стадами по всему восточному по всему Восточному Эргу. Эти кочевники Сахары, некогда совершавшие героические деяния, упорно — продолжают скитаться по песчаному морю и не хотят перейти к оседлому образу жизни и выращивать новые огородные культуры, чтобы поднять свой жизненный уровень.

Их общественная организация — более прочная, чем у других племен Суфа — покоится прежде всего на кровных узах. Эта патриархальная система прослеживается на различных уровнях. Основной ячейкой является, разумеется, домохозяйство — «палатка». Она включает от шести до восьми человек, причем нередко вместе живут три поколения. Патриархальная семья объединяет определенное число домохозяйств, мужчины которых связаны родственными узами. Осенью эта семья располагается на стоянку в одном поселке, где оставляет на хранение запасы продовольствия и иногда живет продолжительное время.

Племя (арш) — более крупная единица, нежели патриархальная семья, но, по сути дела, оно носит тот же самый характер.

Племена ребайя также обнаруживают патриархальные черты. Они пользуются одним знаком для клеймения верблюдов, с некоторыми изменениями для каждого племени отдельно. 14 племен ребайя претендуют на общее происхождение, хотя на самом деле тесные генеалогические связи объединяют лишь некоторые из них.

Прочность племенной организации нередко обуславливается браками между близкими родственниками, т. е. патриархальной эндогамией. Другая особенность союза племен ребайя состоит в том, что их общественная жизнь продолжает подчиняться законам обычного, а не канонического права, как принято у всех оседлых племен. Поэтому вождь ребайя имеет весьма обширные полномочия и носит почетный титул шейх ал-Орф (знаток обычаев).

Кроме того, ребайя относятся к числу тех алжирских кочевников, которые в большей степени, чем остальные, оказались на обочине современного мира, точно так же как племена регейбат в Западной Сахаре. До получения независимости ничто не нарушало установившийся порядок их кочевой жизни и архаического общества.

Поскольку они остались в стороне от большой транссахарской торговли, то жизненный минимум им обеспечивает скотоводческое хозяйство и несколько пальмовых рощ. Вот почему еще и сегодня, несмотря на усилия алжирских властей повысить их жизненный уровень, т. е. привлечь к земледелию и к торговле, ребайя не участвуют в жизни Суфа. Тем не менее политические перемены все-таки коснулись и их, особенно на севере, где опустошения, произведенные войной, отразились, в частности, на поголовье скота и на пастбищах.

Здесь были созданы коммуны, охватывающие как кочевое население, так и жителей деревень; ребайя имеют своих представителей в муниципальных советах.

Некоторые из молодых ребайя жизни пастуха-кочевника предпочитают работу по найму. Небольшими группами они появляются в центрах, где ведутся какие-либо строительные или промышленные работы. Так, около сотни ребайя работают на нефтяных предприятиях; другие трудятся на стройках, проводимых в рамках общественных работ алжирским государством и Сахарской службой освоения земель. И первый признак подобного соприкосновения с нашим веком проявляется у кочевников Суфа в виде тех же новшеств, что и в других местах: в палатки, куда до сих пор доступ техническому прогрессу был закрыт, появляется транзисторный приемник.

Самые древние постройки в Сахаре — дома в ксурах, укрепленных поселках, где происходил симбиоз жителей оазисов с кочевниками. Они вырастали вдоль караванных дорог в самых плодородных долинах, образуя нечто вроде островов или архипелагов посреди пустыни, и поэтому служили перевалочными пунктами для погонщиков верблюдов и проводников караванов, которые здесь отдыхали и запасались продовольствием; здесь же находились склады, где кочевники всей округи хранили свои запасы, и сюда же все съезжались на базар. Земледельцы, торговцы, ремесленники давали этим городам жизнь, которая, кстати, была превосходно налажена. Кроме того, такие города играли важную религиозную роль.

Являясь желанной добычей для врагов, городам приходилось укрываться от них за укреплениями; последние хотя и выполняли свою роль, однако имели тот недостаток, что ограничивали дальнейшее увеличение селения. Поэтому в ксурах дома нависают друг над другом подобно черепице, занимая, таким образом очень небольшую площадь. Нередко вторые этажи домов соединяются над улочкой, на которой едва могут разойтись два человека.

К числу самых характерных особенностей жилищ этого типа относятся перенаселенность и антисанитарные условия, однако изменить подобное положение практически невозможно, пока город не выйдет за пределы своих укреплений.

В конце прошлого века, когда в Сахаре было покончено с грабежом, кочевники начали строить склады-зернохранилища, до тех пор располагавшиеся только внутри ксуров, рядом с палатками, которые разбивали на зиму. Некоторые высаживали даже пальмы и строили небольшие деревни в стороне от существующих центров. Поскольку все больше людей переходило на оседлое положение (практически это началось около 1920 г.), то вокруг «складов-зернохранилищ" постепенно начали вырастать настоящие дома. Вначале эти жилища, объединявшие семьи, отдельные племена и фракции племен, были разбросаны на обширной площади, на мало-помалу, с увеличением интенсивности строительства, они превращались в настоящие кварталы. Теперь же эти кварталы объединились и образовали поселки со школами, амбулаториями, мэриями, почтовыми отделениями и т. п.

Независимо от того, кто занимает данную область, кочевники или оседлые жители, совершенно очевидно, что устройство административных, технических, медицинских и тому подобных служб, а также строительство жилых кварталов способствуют развитию поселений городского типа. Известны случаи, когда на базе французской колонии возникали новые города, которые привлекали затем в этот район какое-то число семей извне, в частности торговцев. Жители ксуров, в свою очередь, если им удается решить земельный вопрос, все чаще пытаются селиться вне городских стен. Наконец, в последние годы создаются сельскохозяйственные центры, где дома строятся рядом со вновь освоенными орошаемыми площадями (с помощью Службы освоения земель).

Разумеется, подобная эволюция города сопровождается изменением типа самого жилища, особенно в пригородных поселениях. Но конечно никакая эволюция не может происходить в центрах, созданных как попало, а в ксурах изменение жилищ весьма затруднительно, чтобы не сказать невозможно.

Дома, построенные в последнее время, как правило, просторнее, фундаментальнее, чем прежние, в них больше воздуха, Они снабжены туалетом, душем, кухней, иногда даже окнами, выходящими и на улицу: жители Сахары воспользовались примером домов, построенных на европейский лад. Могут возразить, что это европейское влияние поверхностно; сказываются вековые традиции и особенно отсутствие средств, которые можно было бы вложить в подобного рода операции.

Естественно, трудно предугадать, в каком направлении будет изменяться тип дома в Сахаре, поэтому нам придется довольствоваться изложением тех принципов, которые представляются наиболее важными для осуществления эффективного строительства в этих районах. Совершенно неверно считать успехи в жилищном строительстве лишь дополнением к экономическому развитию или следствием повышения жизненного уровня.

На самом деле, правильная политика в этой области должна способствовать оптимальному осуществлению планов экономического развития, а следовательно, быть их составной частью. Она должна предусматривать людские ресурсы и рост производительности труда, а также распределение занятий населения применительно к хозяйственным функциям каждой провинции.

Последняя проблема заставляет нас помнить еще об одном важном принципе. Как это наблюдается в большинстве развивающихся стран, сельские районы по сравнению с городами находятся во всех отношения в невыгодном положении, что неизбежно приводит к тяжелым последствиям. Только плановое строительство может разрешить этот серьезный вопрос. Иными словами, необходимо предоставить в распоряжение крестьян орудий труда для обработки земель, а также обеспечить для них такие условия жизни в которых они могли бы наилучшим образом проявить себя. Это, между прочим, приостановит уход населения из деревень, его оседание в городах и разрастание бидонвиллей.

Однако, прежде чем приняться за осуществление кого бы то ни было проекта, необходимо учесть климатические условия сахарских областей.

Будучи страной контрастов, Сахара характеризуется высокой средней температурой, чрезвычайно небольшим количеством осадков и весьма незначительной влажностью. Как правило, местные жители предпочитают строить глинобитные дома, а камень, который труднее обрабатывать, предназначается для богатых домов и общественных зданий. Что касается способа покрытия кровли, то (за исключением Суфа, где в почете остается купол) больше всего распространена плоская крыша, остов которой составляют балки из пальмового дерева, или крешба.

Слой глины различной толщины обеспечивает ее теплоизоляцию.

Что можно сказать о самом жилище? В большинстве жалких сахарских ксуров оно окружено глинобитной стеной, за которой находится крытое помещение, где вся семья теснится зимой и в жаркие летние часы, и двор, где проводят остальное время и взрослые, и дети.

Люди привилегированные — а их немного — больше заботятся об удобствах. Их жилые помещения располагаются вокруг внутреннего двора, в доме всегда есть погреб и часто второй этаж.

Поскольку материалы с малой теплопроводностью отсутствуют, для обеспечения теплоизоляции возводят стены толщиной в метр и более. Благодаря этому в доме температура практически не изменяется в течении суток.

В мае, т. е. в начале лета, внутри таких домов температура держится около +25'С, как ночью, так и днем, когда в тени она поднимается уже до +40'С. Поэтому, войдя в дом, ощущаешь приятную прохладу. Зато в августе, когда жара уже пронизала насквозь всю толщу глины или камня, из которых сделаны стены домов, температура в них поднимается до +38'С и не спадает. В полдень еще кажется, что в доме относительно прохладно, так как в это время снаружи термометр показывает выше +45'С, но, когда наступает вечер, он напоминает внутренность печи. Жильцы покидают его и спят на крышах или в садах. И лишь в конце октября сахарский житель возвращается в свою спальню. Несмотря на подобные неудобства, методы строительства не менялись вплоть до последнего времени. Сами европейцы тоже возводили свои дома из глины или камня — вне зависимости от района.

Новые методы строительства появились в Колон-Бешаре, а позднее на стройках нефтяных компаний во время второй мировой войны. Во временных лагерях, разбиваемых вокруг буровой, нефтяники живут в небольших домиках. Их можно перевозить на грузовиках и тотчас же использовать.

Практически речь идет о контейнерах с превосходной тепловой изоляцией, своего рода «норвежских котелках», в которых искусственным путем, с помощью обогревателей и кондиционеров, поддерживается постоянная температура. Чтобы уменьшить вес этих домиков, их тонкие стенки делают из материалов, обеспечивающих хорошую изоляцию (пробка, стекловолокна, стиллит и т. п.).

Благодаря небольшому размеру такого домика — около 15 куб. м в нем можно очень быстро установить желаемый режим, а полученную температуру сохранять в течение продолжительного времени как зимой, так и летом, особенно если он оборудован тамбуром. Домики, которыми пользуются на нефтепромыслах в Тимимуне, имеют стенки толщиной 10 см. Внешняя сторона такой стенки обшита досками, затем идет алюминиевая бумага, слой пробковой коры, пустота, лист многослойной фанеры и, наконец, обшивки из древесноволокнистой плиты.

Совсем недавно конструкторам удалось создать еще более тонкие стенки, но с лучшей теплоизоляцией благодаря полистиролу, чей коэффициент проводимости равен 0,030.

Однако стоимость этих материалов все еще очень высока, так что инженерам нередко приходится довольствоваться менее эффективными образцами, прибегая к помощи более мощных кондиционеров.

Что касается военного строительства, то и в постоянных лагерях, и во временных казармах, которые приходилось в большой спешке возводить в незамиренных областях, здесь лучше всего зарекомендовали себя металлические бараки, так называемые "тропические павильоны Фильо», с двойной стенкой.

Внешняя стенка барака выполнена из стального листа толщиной 2 мм; внутренняя обшивка, состоящая из изолирующей волокнистой панели (коэффициент проводимости равен 0,07), устанавливается таким образом, что между обеими стенками образуется пустота 40 мм. В сахарских районах теплоизоляция усиливается благодаря слою стекловолокна, уложенному на изолирующую панель в промежутке между стенками. Стальной лист покрывают специальной краской, уменьшающей поглощение им света в дневное время, а ночью металлическая стенка, способная интенсивно отдавать тепло, очень быстро остывает и одновременно охлаждает воздух, находящийся между стенками.

Таким образом, смена температур происходит настолько быстро, что жара летом и холод зимой не распространяются на внутреннюю изолирующую панель, температура которой практически не изменяется.

Эффективность подобной системы усиливается за счет широкого выступающего навеса, предохраняющего окна, двери и стены от нагревания солнцем, а также чердачного фонаря, обеспечивающего необходимую вентиляцию кровли.

Эти бараки имеют большие преимущества, в том числе и такое важное, как уменьшенная потребность в кондиционерах, но из-за их высокой стоимости предпочтение все еще отдается деревянным или асбестоцементным домикам. Тем не менее опыт последних лет доказывает, что металлический вариант наиболее удачный и строительство в Сахаре следует развивать с учетом использования методов охлаждения, которое вызвано очень сильным излучением в местности со всегда ясным небом.

В городах, где цены на земельные участки растут день ото дня, площадь, занятая домами, не увеличивается, так как строительство вот уже несколько лет ориентируется на возведение многоэтажных домов, и в Колон-Бешаре, например, теперь высятся четырехэтажные здания. Подобное нововведение обеспечивает жильцам хорошую вентиляцию, спасая их от уличной пыли и зноя, исходящего от земли.