Цивилизации Сахары. Десять тысячелетий истории, культуры и торговли. 2-е изд.

Глава I АРХЕОЛОГИЧЕСКИЕ БОГАТСТВА

Благодаря десятилетним исследованиям и сопутствующим им открытиям французского школьного учителя Жана Малома, имя которого раньше не было известно археологам, история Южного Марокко отступила в прошлое на несколько тысячелетий и отсчитывается теперь с бронзового века.

Жан Малом преподавал в коллеже Сиди Мухаммед в Марракеше и был далек от археологии. С помощью специалистов он приобрел необходимые знания и опубликовал сообщения о своих открытиях в «Трудах филологического факультета Рабатского университета". Обнаруженные Ж. Маломом наскальные рисунки особенно ценны тем, что представляют собой произведения до сих пор совершенно неизвестного искусства.

В Марокко нет ни одной другой археологической находки, относящейся к этой эпохе. На рисунках изображены люди, а также животные, которых ныне нет в Марокко, слоны, быки, бумеранги, луки и стрелы, бронзовые алебарды и кинжалы, загадочные, по-видимому культовые, фигуры, двухколесные колесницы, похожие на, те, что были обнаружены в Ахаггаре и Тассили..

В целом собрание составило 3500 наскальных рисунков, выполненных на песчанике в горах Высокого Атласа, именно в Укаимедене, Джебель-Ягуре, Тизин-Тирлисте.

Ж. Малом провел большую работу: он не только сделал опись и зафиксировал место этих рисунков, но и тщательно воспроизвел их, перенося на кальку или фотографируя самые интересные. Затем он попытался расшифровать их и пришел к выводу, что алебарды на этих рисунках относятся к эпохе бронзы, так называемой «Западной Бронзовой II». Ж. Малом выявил также сходство с подобными же рисунками, обнаруженными в Испании, Португалии, Бретании, Ирландии и Шотландии. «Не рискуя совершить большую ошибку, — утверждает Ж. Малом, — эти алебарды, очевидно, можно отнести, пользуясь римским календарем, ко II тысячелетию до н. э., к периоду поздней бронзы." На некоторых рисунках явно изображены люди, принесенные в жертву; они повержены стрелами и кинжалами, но сами вооружены алебардами и кинжалами. В то время к люди воспроизведены очень неумело, животные выполнены в великолепной стилизованной манере.

Эти находки дают возможность составить представление о жизни людей 4 тыс. лет тому назад. У них было оружие: алебарды, треугольные бронзовые кинжалы, насаженные на деревянные рукоятки (иногда даже видны заклепки), луки со стрелами, бумеранги. Для выполнения рисунка они пользовались долотом, молотком и заостренными предметами.

У них были двухколесные колесницы с дышлом, запряженные лошадьми или быками. Они занимались охотой: на рисунках изображены животные из семейства кошек, слоны, антилопы… Некоторые рисунки, вероятно религиозного содержания, где большое место отводилось солнцу, были намеренно испорчены около тысячного года н. э., может быть, приверженцами ислама. Остается загадкой, из чего эти люди получали бронзу и где они ее обрабатывали. Ведь до сих пор не было найдено ни одного предмета из представленного и рисунках оружия; ни одной мастерской, ни одного месторождения руды. Горы все еще охраняют от нас свою тайну. В открытых в Атласе рисунках с изображением людей и животных проявляется сходство с наскальным искусством долины нижнего течения р. Дра и горных цепей Сарго, Сирвы и Бани начиная от Фигига и вплоть до Суса и Нуна. Это типичное для Севера наскальное искусство имеет продолжение далее на юге в виде значительной группы рисунков на скале Ханк. Как показывают работы Ж. Малома, в доисторический период горы Высокого Атласа не представляли собой непреодолимую преграду между caxaрскими цивилизациями и цивилизациями, существовавшими на равнинах Северной Африки.

В ходе двух научных экспедиций, в 1937 и 1950 гг., Одетта дю Пигодо и Мариан Сенон обнаружили и обследовали еще четыре стоянки с образцами наскального искусства; Эль-Хавейрра, Сиди-Бу-Лануар, Асса и Фум-эль-Хасан.

Фум-эль-Хасан со своими 114 рисунками представляет собой одну из самых значительных и самых разнообразных стоянок этого района. В его окрестностях в изобилии найдены первобытные орудия из тесаного или полированного камня, палеолитические и неолитические пластины, грубые рубила, тяжелые топоры, пластины с зазубринами, скребки, резцы, наконечники стрел, миниатюрные рыболовные крючки из кремня.

Фум-эль-Хасан, или Таманарт, который можно назвать «музеем наскального искусства», расположен на южной оконечности Таггунатин-н-Тиршта, у подножия северного склона Бани.

Реализм изображения силуэтов на твердом гладком песчанике окружающих скал, а также проявившаяся в них фантазия, мастерство, а подчас и изящество штриха заслуженно делают эти рисунки произведениями искусства.

Трудно определить возраст этих рисунков. По мнению Р. Вофрея, наскальное искусство Северо-Западной Африки не выходит за пределы неолита. Т. Моно и Р. Моин делят их на три группы:

1) самая древняя (период с 5000 до 2000 г. до н. э.) — в нее входят те рисунки, на которых изображены хорошо исполненные, подчас стилизованные силуэты людей и животных; к концу этого периода сокращается число крупных представителей фауны, что свидетельствует о начавшемся наступлении пустыни;

2) вторая группа (период II тысячелетия до н. э.) — охотник начинает заниматься скотоводством, и теперь в его рисунках первое место занимают животные, сам пастух наг, но вооружен луком и стрелами;

3) третья группа (I тысячелетие до н. э.) — появляется лошадь; изображение человека стилизованно и принимает форму песочных часов, его голова увенчана перьями, он вооружен круглым щитом, дротиком, широким коротким ножом; он ездит не верхом на лошади, а на колесницах, которые изображены схематически — дышло, ось и два колеса. Этот период заканчивается около 100 г. н, э., с появлением на рисунках всадников и верблюда. Последние рисунки отличаются примитивным и грубым исполнением.

Эпоха расцвета наскального искусства широко представлена в Фум-эль-Хасане 12 слонами, пятью носорогами, одним буйволом, жирафом, свиньей, страусом, обнаженным танцующим человеком, четырьмя топорами, восемью двухколесными колесницами, декоративным орнаментом, покрывающим большую площадь, множеством антилоп и быков. Размер этих фигур колеблется от 18 до 95 см, а высота не превышает 30–40 см. Все они, без исключения, ориентированы на юг, лишь иногда слегка наклонены к востоку или западу. Поскольку художники были охотниками, они старались склонить на свою сторону удачу и часто изображали дичь пронзенной в такие жизненно важные органы, как сердце, печень, почки; иногда жертва изображалась идущей по наколотой точками дороге к ловушке виде концентрических кругов. Эти люди рисовали свой скот с большим животом и выменем, т. е. таким, каким хотели бы его видеть.

Среди менее древних рисунков особый интерес представляют колесницы, ибо они означают, что между Берберией и странами Черной Африки существовали давнишние связи. Эти схематические рисунки, выполненные посредством простого накалывания, наводят нас на мысль, что путешественники набрасывали их наспех, как будто делая зарубки, чтобы легче найти обратную дорогу или указать ее другим путешественникам. Это уже не художественные или магические произведения, а всего лишь путевые знаки, выбитые у слияний уэдов, в запутанных проходах через горные массивы или на скалистых вершинах, одиноко возвышающихся среди однообразных рогов, где так легко заблудиться.

Р. Мани установил трассу западного маршрута таких колесниц: начиная от Фигига (ущелье Зенага) 142 колесницы располагаются вдоль дороги, которая проходит через Тауз, Фум-эль-Хасан, Земмор, Адрар-Тмар, Тагант, Дар-Тишит, Валату и заканчивается в Мали, в Тондиа, близ Гундама.

К югу от Атласа, в районе, расположенном перед Марокканской Сахарой, встречается множество могильных курганов. Большие некрополи в виде курганов были обнаружены в восточной части этого района: это Фум ар-Рджам на юго-западе и Эрфуд на северо-востоке.

Эти захоронения имеют многочисленные аналогии. Они представляют собой постройки различных размеров из необожженного кирпича в форме усеченного конуса. Внутри каждой постройки находится погребальное помещение, сделанное из неотесанных плит, расположенных горизонтальными рядами и образующих незавершенный свод. Прямоугольное отверстие свода закрывалось каменной плитой.

Как и Эрфуде, так и в Фум ар-Рджаме захоронения были чаще всего не индивидуальными, а общими и насчитывали до пяти-шести скелетов, почти всегда в согнутом положении. Наиболее явное различие между этими двумя могильными группами заключается в том, что погребальные камеры в Фум ар-Рджаме возведены на земле, тогда как в Эрфуде для них выкапывали яму и закрывали их плитой на уровне почвы.

Курган представляет собой простой способ захоронений, который характерен для обществ с простейшей цивилизацией; возможно, этот способ обуславливался наличием твердых грунтов, в которых трудно копать могилы.

В конусообразных курганах трудно обнаружить какие-либо характерные особенности, позволившие различить их или сгруппировать по типу, отнести к какому-то определенному народу или установить время их возведения. Размеры курганов колеблются от 2 до 12 м в диаметре. Они бывают закругленными, остроконечными или имеют форму кратера и всегда выложены из плохо обработанных и необожженных камней. Нередко в погребальной камере со стороны боковой стенки кургана проделывается окошко, рядом с которым отводится место для подношений мертвым. Иногда несколько курганов связаны между собой тропинкой.

Внутри эти памятники не имеют ничего характерного. В большинстве случаев здесь находится погребальная четырехугольная или овальная камера, чаще возведенная на поверхности земли. Главная ось погребальных камер в основном направлена с северо-запада на юго-восток, причем головой покойник лежал к востоку, где также располагалось окошко и место для подношений, если таковое имелось. Что касается скелетов, обнаруженных в могилах то в большинстве случаев они оказывались в более или менее сагнутом положении.

Большинство известных погребальных курганов в Северной Африке — семейные захоронения, где покоятся останки нескольких человек; индивидуальные могилы распространены не столь широко.

Погребальные предметы находят очень редко и в небольшом количестве, да и в этих случаях они не представляют собой художественной ценности. К тому же часто они нетипичны и не позволяют сделать выводы относительно их точного возраста.

Возможно, что в Египте, и особенно в Нубии, некоторые курганы относятся к давним эпохам и восходят даже ко II тысячелетию до н. э., однако в целом курганы Северной Африки и Сахары не очень древние. Найденные в них монеты указывают, что они служили владельцам в конце карфагенской эпохи (III в. до н. э.), в нумидийскую эпоху (III вв. до н. э.), а также в римскую эпоху. Захоронения в форме кургана использовались, возможно, вплоть до исламизации различных областей.

Данные, которыми мы располагаем в настоящее время, слишком неточны, чтобы на их основании решить, кто строил курганы в Северной Африке, в том числе курганы в Фум ар-Рджаме: оседлые жители, такие, как земледельцы-огородники предсахарских оазисов, черные или, может быть, негроидные; кочевники, возможно берберы, население неоднородное и плохо поддающееся идентификации, которое обычно относят к белой расе; оседлые и кочевники, совместно или последовательно пользовавшиеся одной и той же территорией для погребений.

У нас нет ни текстов, ни надписей, ни погребальных предметов, мы не можем идентифицировать останки, но мы располагаем самими захоронениями, знаем их местонахождение и представляем, какое население живет там ныне. Фум ар-Рджам расположен на границе между земледельческой и скотоводческой зонами. Там проходили большие караванные пути, связывавшие Западный Магриб с Суданом. Некогда он был одним из важнейших пунктов, где встречались кочевники Сахары и оседлые жители оазисов; таковым он оставался до самого недавнего времени. По-видимому, самым древними оседлыми жителями здесь были черные, или негроиды, от которых и произошло то многочисленное чернокожее население, и сегодня живущее в оазисе Дра, на излучине этой реки и по ее верхнему течению. Подобное же население, по-видимому, продолжает населять все пальмовые рощи Южного Марокко. Большинство этих черных, или негроидов, говорит по-берберски, а те, кто имеет дело с арабскими племенами говорят также и по-арабски. С другой стороны, некоторые легенды сообщают, что в районе Дра в очень древние времена поселились евреи и образовали там мощное государство, которое впоследствии было ослаблено борьбой против христиан и затем погибло под натиском берберов-альморавидов (XI–XII века).

Наконец, в состав населения оазисов в области Дра входят берберы и арабы: одни уже осели здесь, другие все еще кочуют. Большинство из них, появилось здесь совсем недавно, а самые первые пришли всего лишь 200–300 лет назад.

Изучение местности, исследование и сопоставление данных о населении и захоронениях наводят нас на мысль, что некрополь в Фум ар-Рджаме принадлежит скорее древнему черному, или негроидному, населению нежели кочевым племенам, которые вряд ли бы выбрали это отдаленное место для возведения семейных некрополей.

Что же касается возможных связей этого населения с исламом, то, хотя мусульмане и использовали иногда подобный способ захоронения, древность погребений в Фум ар-Рджаме, ориентировка могил и скелетов, а также их согнутое положение, по-видимому, полностью исключают предположение, что эти курганы были когда-то возведены населением, подвергшимся исламизации.

Другой некрополь в предсахарском Марокко, а именно в Эрфуде, не отличается от некрополя в Фум ар-Рджаме ни своим расположением рядом с некогда обширными и процветающими оазисами, ни основными особенностями захоронений.

Глава II ТАФИЛАЛЕТ — МЕСТО ВСТРЕЧИ КАРАВАНОВ В МАРОККАНСКОЙ САХАРЕ

Тафилалет — обширная и плодородная область на краю Сахары. Она примечательна своим разнообразным населением, богатой историей и связанными с ней легендами. Эту область с пышно разросшимися пальмовыми рощами и окруженными зубчатыми стенами ксурами пересекает уэд Зиз. Тафилалет — ворота в Сахару, уже в течение многих веков главный перевалочный пункт для транссахарских караванов и меновой торговли.

Еще в период раннего средневековья между Марокко и Черной Африкой существовала оживленная торговля. Две большие дороги соединяли Марокко с Сенегалом и Нигером: одна из них проходила по прибрежной зоне Тизнит — Гулимин, другая через Тафилалет.

Последний был процветающей областью; современный живописный и оживленный базар на главной площади Эрфуда лишь жалкое подобие фундуков и караван-сараев прежних времен.

Это в равной метре относится к торговле и ремеслам, слава о которых в течение многих веков была известна далеко за пределами Магриба. Ныне от них сохранилось лишь искусство дубления козьих шкур с помощью коры тамариска. Выдубленная кожа — ее называют "филали", как и жителей этого района, — после искусной обработки идет на изготовление различных предметов: сумок, бумажников, бабушей, пуфов и т. п., составляющих одну из основных статей марокканского экспорта.

Другой основной источник доходов для жителей Тафилалета — разведение финиковых пальм. Оазисы, островками рассыпавшиеся вдоль уэда Зиз от высоких заснеженных гор Атласа до бескрайних песков Сахары, подобны очаровательным тихим гаваням, утопающим в зелени. Погонщикам караванов, изнуренным трудным бесконечным переходом через Сахару, пальмовые рощи Тафилалета, естественно, представляются земным раем.

В одном лишь районе Эрфуда растет около миллиона пальм, в тени их терпеливый крестьянин выращивает почти все продукты сельского хозяйства: фруктовые деревья, овощи, ячмень. Пальма приносит ему финики, которые больше всех прочих ценятся в Марокко благодаря разнообразию сортов и высоким вкусовым качествам. Финик — символ Тафилалета, и каждый год октябре в Эрфуде отмечают большой «праздник фиников».

Сиджильмасса, промежуточная стоянка купцов и паломников. Самые древние из известных нам исторических легенд, относящихся к Сиджильмассе, восходят к 140 г. хиджры (757 г.), когда был основам город. Сиджильмасса сразу же стала основным пунктом длинного торгового пути, который вел вдоль северной границы Берберии из Египта в Марокко. Его посещали даже купцы из Басры и Персии. В Сиджильмассе преобладало влияние Востока. В источниках Х в. отмечается сходство ее домов с постройками Йемена.

Сиджильмасса, основанная раньше Феса, стала вторым мусульманским городом Северной Африки после Кайруана, заложенного в 670 г. Он превратился в подлинный центр сахарской торговли Марокко, включившись в напряженную политическую, экономическую и религиозную деятельность. В течение трех веков Сиджильмасса была столицей обширного независимого государства, простиравшегося от гор Атласа до долины р. Дра. Купцы всех крупных городов Востока имели здесь свои конторы или торговые представительства.

Замечательного расцвета достигла в Сиджильмассе и культура в VIII–XI вв. Как и Фее, этот город был одним из центров, где на пути в Аравию собирались марокканские паломники; нередко они выбирали из числа его жителей начальника каравана, направлявшегося в Мекку.

Сиджильмасса была красивым городом, с великолепными храмами и богатыми зданиями учебных заведений.

В этой области, не считая деревень, было построено 3000 ксуров, из которых три пользовались особой известностью: Танегент, насчитывавший тысячу очагов; в 14 км от него — Татухасант, населенный чужеземными купцами, евреями, ремесленниками; и, наконец, Мамун, не менее обширный и многолюдный. Из-за, раздоров между жителями в каждом ксуре были своя партия и вождь. Одни нередко брались за оружие или засыпали оросительные каналы противника, и даже, случалось, рубили финиковые пальмы.

Часть доходов ксуров (подать, уплачиваемая евреями, прибыль от чеканки денег) изымалась вождем.

Остальная же предназначалась арабам. Каждый вождь чеканил золотые и серебряные монеты. Монетный двор начал действовать в Сиджильмассе после захвата его альморавидами в 447 г. хиджры (1055 г.).

Тафилалет (Сиджильмасса входила в его пределы) так процветал, что платил фатимидскому государству в Кайруане 400 тыс. динаров годового налога, т. е. половину того, что платила вся Северная Афркка. Ибн Баттута писал в XIV в., что каждый житель имел дом кирпича-сырца, сад и поле.

Из нескольких вырытых колодцев вода с помощью больших колес (нория) поступала по трубам по всему городу.

Сиджильмасса была расположена в центре плодородной, хорошо орошаемой равнины, где в изобилии выращивали самый нежный виноград. Очень хорошо росли и хлеба, один раз засеяв поле, урожай собирали три года подряд. Кроме того, вдоль уэда Зиз выращивали хлопок, римский и полевой тмин, а также хну, которой снабжали всю Северную Африку.

Некоторые арабские авторы сообщают, что в Тафилалете не было мух, что жители ели собак и больших ящериц, которых и сейчас еще здесь множество. Как и в настоящее время, большинство жителей страдало болезнью глаз из-за сильных песчаных бурь.

Женщины в Сиджильмассе умели прясть очень тонкую шерсть и ткать из нее великолепные ткани.

Вплоть до XII в. основным предметом экспорта в транссахарской торговле была соль, которую перевозили на верблюдах. Купцы брали с собой проводников, способных ориентироваться в пустыне по звездам и горам, и запасались продовольствием на шесть месяцев.

Прибыв в Гану, они обменивали соль на равное ей по весу количество золота; иногда плата золотом удваивалась или возрастала еще больше, в зависимости от того, сколько купцов приходило с караваном.

Позднее первое место в экспорте товаров заняли финики, в обмен на них из Судана привозили рабов, золотой песок, слоновую кость, черное дерево и кожу.

Один андалузский автор XII в. рассказывает, что «когда отправляешься из Сиджильмассы в Гану, в страну черных, то идешь два месяца по необитаемой пустыне».

Другой арабский автор XI в. сообщает, что правителю Сиджильмассы пришлась приложить немало усилий, чтобы навести порядок в пустыне и обеспечить безопасность транссахарокой торговли. После распада державы Альморавидов в XIII и XIV вв. торговлю с Суданом поддерживала уже не ослабевшая официальная власть, а частная инициатива. Возникли настоящие компании, и среди них самой известной стала компания, созданная братьями Маккари. Они прославились благодаря тому, что играли важную роль в коммерческих делах. Братья привели в порядок сахарские дороги, вырыли вдоль них холодцы и обеспечили купцам полную безопасность. Их дети основали общество, в которое каждый вкладывал все, что имел и зарабатывал, доходы же делились поровну. «Контора в Тлемсене направляла в Сахару пользовавшиеся спросом товары, а сахарская контора отправляла кожи, слоновую кость, кокосовые орехи и золотой песок. Контора в Сиджильмассе, подобно стрелке весов, оповещала их о повышении или о понижении цен в различных местах и путем переписки держала в курсе торговых переговоров и новостей. Благодаря этому их общее состояние росло, а их дела достигли значительного размаха".

Когда был завоеван Такрум и все принадлежавшие ему области, над судьбой и состоянием братьев Маккари нависла серьезная опасность, хотя двое братьев, живших в Валате, пытаясь защитить свое имущество, наняли даже солдат. Впоследствии им удалось договориться с королем; он принял их с почетом и позволил заниматься торговлей на всей территории страны. Принц Ибн Хаммун, впрочем, проявил себя превосходным администратором, заявив: «Если бы я не боялся совершить гнусное дело, я позволил бы жить в моей стране исключительно купцам, торгующим с Сахарой, ибо они увозят недорогие товары и привозят золотой песок — металл, которому все подвластно в этом мире; другие же купцы (напротив) вывозят наше золото и снабжают нас предметами, которые быстро снашиваются и исчезают, или заставляют нас менять наши привычки и развращают глупцов».

Братья Маккари не довольствовались тем, что стягивали в свои многочисленные конторы товары со всей Африки; помимо этого, они поставляли проводников и охрану купцам, пересекавшим пустыню.

В 1362 г. Сиджильмасса была опустошена кочевниками-арабами. Так начался ее упадок, а остальное довершили пески пустыни. Они засыпала сады, засорили оросительные каналы, разрушили здания и укрепления.

Султан Мулан Исмаил сделал попытку восстановить центр города, ему удалось отстроить касбу. Уже казалось, что Сиджильмасса вот-вот возродится, но в 1818 г берберы аит-атта спустились с гор Сарго, опустошил весь Тафилалет и нанесли его древней столице смертельный удар. Сиджильмасса не сумела противостоять этим всадникам, была разграблена и разрушена. Ей не суждено было больше подняться из руин; они сохранились до наших дней.

В XIX в. Соланж Боден писала: «В Тафилалете изготовляют хаики и знаменитые сафьяны, дубят козьи кожи и после окраски отправляют их в Фес. Тафилалет — торговый и заготовительный центр. Здесь два раза в год собираются купцы из Феса, долины Дра, Рифа и с горных массивов Атласа, отправляющие свои караваны в Судан. В Тафилалете встречаются караваны Северного Марокко. Караваны Тафилалета отправляются в путь с караванами из Рабата, Тетуана, Феса, Марракеша, Орана, Тлемсена и из некоторых пунктов Алжирской Сахары. Из Тафилалета они спускаются до района Эль-Аариб, граничащего с пустыней, а после Игидира оказываются на той же самой дороге, что и караваны, идущие из Могадора и уэда Нун. Их конечным пунктом является Томбукту.

Как правило, караваны состоят из 800–400 верблюдов и множества мулов; они отправляются в путь два раза в год: весной и в начале осени. Чтобы дойти до Томбукту, караванам достаточно шести недель, а там они остаются не дольше двух недель. Рассказы, услышанные в Могадоре относительно Томбукту от мавров, совершивших это путешествие, наводят на мысль, что его славе в равной мере способствовали как его отдаленность, делающая этот город желанной целью для караванов, преодолевших длинный и изнурительный путь, так и его предназначение — пункт хранения изделий и товаров из Судана.

Караваны увозят на юг большое количество соли, бабуши, хлопчатобумажные и шелковые ткани, ханки, индиго, сурьму, свинец, финики. А оттуда они доставляют черных рабов, индиго, слоновую кость, страусовые перья, синюю бумажную материю и золотой песок. Караваны везут с собой продовольствие, а вода встречается на их пути везде, кроме одного четырехдневного перехода. Затем Тафилалет сбывает в Марокко все эти товары и свои собственные ремесленные изделия: ковры, шерстяные ткани, козьи кожи и хну, которая очень высоко там ценится. Черные жители юга никогда не приезжают в Тафилалет, а ждут прибытия караванов, чтобы обменяться товарами».

Снаряжение больших караванов Транссахарскне связи между Северной и Черной Афикой существуют уже в течение нескольких тысячелетий, однако лишь с приходом арабов возник настоящий класс торговцев и «профессиональных» проводников караванов, а постоянная торговля достигла международного размаха.

Купцы прибывали с севера — из Феса, Тлемсена, Туниса, Трипопи, Каира, — где они производили все необходимые закупки. В городах юга, которые арабо-берберы основали в пограничной с Сахарой полосе, купцы учредили настоящие справочные службы, информировавшие их о наиболее ходких товарах, существующей конкуренции, экспортных ценах, политическом положении и стабильности суданского рынка, а также о наиболее приемлемом маршруте в Северную Африку и т. д.

Подобная информация играла столь важную роль, что в некоторых торговых компаниях, например у братьев Маккари, один из компаньонов занимался только подобной деятельностью.

Такие города Северной Сахары, как Сиджильмасса, Уаргла, Зуила, Гадамес и т. д., превратились в громадные склады для хранения товаров, предназначенных для вывоза в Черную Африку. В эти города со всех сторон стекались купцы, чтобы продать свои товары коммерсантам, занимавшимся транссахарской торговлей, или чтобы самим принять участие в этом трудном, но доходном путешествии.

Одни североафриканские купцы, специализировавшиеся на этой торговле, например купцы из Агмата (Марокканская Caxapa), либо сами совершали это путешествие, либо полагались на своих слуг или доверенных рабов. Другие же, подобно братьям Маккари из Тлемсена, имели постоянных корреспондентов и представителей в Тлемсене, Сиджильмассе и Уаргле. Последнне покупали или нанимали у кочевых племен и необходимое количество верблюдов и откармливали их, готовя к переходу через Сахару. Здесь докупались товары в соответствии с заказами информаторов, приобреталось продовольствие и наполнялись водой герба (бурдюки из козьей шкуры), без которых в пути не обойтись. Для сопровождения и охраны каравана набирали людей из сахарских племен, умевших кормить и поить дромадеров, нагружать и разгружать их и в случае необходимости лечить.

Проводник каравана, выбирался из тех кочевников, чью территорию караван пересекал. На начальнике каравана лежала трудная обязанность: определив сумму расходов, распределить их соразмерно весу и стоимости грузов. Он обладал необходимым авторитетом для поддержания порядка, назначал время отправки и прибытия каравана, определял места остановок и т. п. Позднее, к XIX в. эти правила были смягчены. В 1830 г. отмечалась «либерализация» подобной системы на переходе Томбукту — Тафилалет: единоначалия больше не существовало, каждый погонщик был хозяином своих верблюдов, непосредственно отвечавшим за груз.

Некоторые племена, такие, как месуфа, почти полностью владели монополией, распространявшейся на отдельные транссахарские маршруты, во всяком случае на те, что вели из Сиджильмассы в Мали и Мавританию. Их называли «хозяевами дорог», и купцы платили им пошлину. В XIV в. люди, путешествовавшие между Сиджильмассой и Валатой, сообщали, что начальник каравана был из племени месуфа и что рабы, добывавшие соль в Тегаззе, принадлежали этому племени, которое поставляло также проводников. Жители Валаты и те, что выходили с водой навстречу караванам, и именитые граждане этого города, являвшегося перевалочным пунктом, — все были месуфа. Прекрасный и разумный пример племенной организации и использования торговли, при котором все доходы идут членам одного и того же рода.

Караван мог состоять из нескольких сотен и даже тысяч верблюдов: это зависело исключительно от того, какое количество верблюдов удавалось напоить водой из колодцев, встречавшихся на пути. Средневековые караваны были очень большими, потому что, только объединившись, их участники могли противостоять нападениям кочевников.

По климатическим условиям переходы осуществлялись почти всегда зимой. В конце зимы, когда становилось слишком жарко, караван, совершив послеполуденную молитву, пускался в путь и шел всю ночь до самого утра.

Караванам приходилось уплачивать пошлины при отправлении из северных сахарских городов, при пересечении территории племен кочевников и при прибытии в торговые города юга. На обратном пути они имели право на защиту тех властей и вождей, которым заплатили пошлину. Это, однако, не исключало возможности набегов враждебных племен, особенно туарегов, нападавших на караваны и грабивших их. Именно их набеги способствовали тому, что начиная с Х в. была заброшена древняя дорога из Египта в Гану, а позднее караваны стали обходить стороной горы Ахаггара.

После двух- или даже трехмесячного путешествия караваны попадали в южные города, где и ожидали конца зимнего периода, чтобы отправиться назад, в Магриб или в Египет, но теперь они были уже более легкими, если только не приходилось забирать с собой рабов или паломников.

Некоторые этапы торговли солью и золотом. В тринадцати днях пути на юг от Сиджльмассы, в Туате, в средние века насчитывалось более 200 деревень. Самый восточный из этих ксуров назывался Таментит — многолюдный поселок, служивший местом остановки для караванов, направлявшихся из Магриба в Мали. В начале XV в. Таментит был республикой, управлявшейся джемаа — советом знатных граждан и шейхом.

Среди населения было немало евреев, которые здесь мирно жили, пользуясь покровительством многих из этих знатных граждан, причем каждый защищал своих «клиентов». При их же посредничестве происходила торговля. В 1492 г. этой мирной жизни пришел конец.

Приверженец суфизма, Мухаммед ибн Абд ал-Карим ал-Магили, выведенный из душевного равновесия превратностями ислама в Испании, начал проповедовать «священную войну» против сахарских евреев. В Таментите и в Сиджильмассе, в Тафилалете и в Судане евреи, не принявшие ислам, были перебиты. Таментит продолжал свою торговую деятельность.

Туат, находившийся в 20–25 днях пути верхом от различных мусульманских государств Африки — Феса, Туниса, Томбукту, Тлемсена, — был крупным центром Западной Лфрики. Арабские караваны, прибывавшие с побережья с грузом пшеницы и ячменя, а из Египта с бесконечными вереницами верблюдов и скота, встречались здесь с караванами, доставлявшими золотой песок из Томбукту и соль в брусках из Тегаззы. Способ добычи каменной соли в Сахаре не изменился: в Тауденни, вместо Тегаззы ставшим центром добычи соли, пласты соли разрезаются на бруски размером один локоть на три, похожие на большие плиты белого мрамора, прорезанного серыми жилками. На них ставят клеймо владельца, пишут имена мусульманских святых, украшают рисунками, обвязывают узкими кожаными ремнями и в таком виде подвешивают попарно на спину верблюда.

Большим спросом пользовалась у чернокожего населения также медь. Ее ввозили из Византии через Александрию — Триполи — Тунис — Сеуту в слитках, брусках, тонких пластинах или в виде проволоки; начиная с XII в. медь была одним из основных грузов генуэзских кораблей, а в XVI в. венецианцы загружают ею свои галеры, направлявшиеся в Черную Африку.

Африканцы давали за медь золотой песок или растительное масло, по ценности почти не уступавшее овечьему, хотя его получали из дерева карите. Медь служила также деньгами: на медные пластинки покупали мясо и топливо; за бруски и слитки получали рабов или пшеницу.

Арабы знали, что по ту сторону Сахары, в стране, которую называли Гана, много золота. В IX в, первые мусульманские торговцы обосновались в Аудагосте, конечном пункте транссахарской дороги из Марокко, а также в Гане.

Развитие торговых отношений между севером и югом через пустыню немедленно привело к резкому подъему добычи драгоценного металла в рудниках Галам-Бамбук. Добыча золота производилась примерно в течение семи веков, в среднем по девять тонн чистого золота в год. До XVI в. вся транссахарская торговля зиждилась на золоте, арабы подчинили Западную Африку своему культурному и религиозному влиянию именно для того, чтобы получать это золото.

Нынешние Мавритания и Мали превратились в их «Дальний запад», и они беспрестанно бороздили его в обоих направлениях с караванами верблюдов и рабов.

Аудагост представлял собой главный рынок по продаже золота на юге Сахары; здесь за все расплачивались золотым песком; слитки золота в этом городе были лучшего качества, чем в любой другой стране мира. В Северную Африку оно вывозилось очищенным или вытянутым в крученую проволоку. Арабы севера ценили золото не меньше, чем чернокожие жители юга соль. Недаром в городах Сахеля соль, доставлявшаяся караванами с севера, продавалась на вес золота. Царь Ганы и его народ владели значительными богатствами.

Конские попоны, отделка щитов и мечей, драгоценности, которыми были украшены волосы принцев крови, все, вплоть до ошейников и бубенчиков их собак, было изготовлено из массивного золота! Золотой песок находился в стране в свободном обращении, но все самородки принадлежали царю. В средние века Тадмекка была, по-видимому, первым городом в Западной Африке, где начали чеканку денег.

Внешняя торговля золотом Ганы и Мали с Северной Африкой проходила в четырех различных направлениях, но главная дорога по-прежнему вела через Мавританию на Саджильмаасу, куда суданское золото «прибывало целыми караванами». Прежде чем грузить золото на верблюдов, его превращали либо в слитки, либо в украшения, либо в крученую проволоку, либо в динары. Золотой песок перевозился только от места добычи до рынка сбыта на вывоз. Купцам вообще запрещалось приближаться к золотым рудникам; по царскому указу, одни лишь торговцы-вангара имели право хранить и перевозить необработанный металл.

Достигнув больших торговых центров Сахеля, золото переходило из рук черных, занимавшихся перевозкой грузов, в руки тех арабо-берберов или других средиземноморских жителей, которые специализировались на транссахарской торговле и на импорте-экспорте.

Мошенничество и обман не были редкостью. В Гане, Аудагосте, Томбукту, Валате, Тадмекке, Гао и в других местах в контакте с торговцами, вывозившими золото, работали весовщики и ювелиры; в их обязанность входило засвидетельствовать получение золота, взвесить его и подготовить для перевозки через Сахару в слитках, монетах или драгоценностях. В процессе очистки металла потеря равнялась примерно 8 %. Поэтому цены на очищенное золото были выше. B Валате контроль за торговлей суданским золотом монополизировали евреи. Когда все операции по покупке и oбработке золота заканчивались, его упаковывали в "герба" и нагружали на верблюдов. Каждое животное перевозило в среднем 127,5 кг золота.

Аудагост — самый древний центр караванной торговли — в течение трех веков служил отправным пунктом караванов в Сиджильмаасу. В числе прочих товаров из Марокко сюда доставлялись красная медь, шерстяные одежды, тюрбаны, стеклянные бусы, связки дров, москательные товары, духи, финики и каури. Каури — раковины с Мальдивских остров в Индийском океане. Когда-то очень давно их завезли в Африку, и они сразу же стали играть здесь роль денег.

Сиджильмасса была одним из тех пунктов, откуда раковины попадали в Судан. В средние века почти во всех торговых городах Южной Сахары сделки проводились при помощи каури. Некоторые купцы богатели на том, что ввозили каури с востока через Марокко. Согласно ал-Омари, в XIVb. в Мали, Томбукту и Гао за один золотой динар давали 1150 каури.

В Аудагосте медь и марокканские ткани обменивались на золотой песок, серую амбру и на щиты из шкуры антилопы мохор (туареги Ахаггара и в наше время пользуются подобными щитами). Суммы оборотов достигали порою огромных размеров. Ибн Хаукал видел на руках одного бербера, жителя Аудагоста, расписку купца из Сиджильмассы на 40 тысяч динаров, что равно примерно миллиону новых франков!

Начиная с XI в. дорога из Сиджильмассы заканчивалась уже не в Аудагосте, а в Мали. Его жители также разбогатели на торговле с другими суданскими городами, куда они перепродавали товары, ввозимые из Северной Африки. Город был заселен множеством ремесленников и купцов различных национальностей.

Отношения с христианскими странами Конец Х в. совпал с ослаблением мусульманских держав в Африке и в Испании; их флот уже не господствовал на море. В это же время начались военные походы христиан на Сардинию и Сицилию. Итальянские республики и княжества воспользовались этим для восстановления своего влияния в бассейне Средиземного моря и для обеспечения безопасной торговли с Магрибом. Генуя, Пиза, Папский престол, Венеция усиленно действовали в этом направлении. Спустя некоторое время между мусульманами и христианами были заключены официальные договоры о торговле и мореплавании.

Ал-Бакри и Идриси рассказывают об обмене, который в то время совершался в портах Тунис, Бужи, Мелилья, Сеута, Танжер, Сале и др. Шерсть, кожи, кораллы, сушеные фрукты, мед, воск, скот, рабы, зерно служили главными предметами вывоза для обмена на европейские ткани, скобяные товары и оружие.

Ранее заключенные договоры возобновлялись, как правило, на прежних условиях: взимание таможенной пошлины в размере 10 %; совершение сделок только в указанных городах с таможенными конторами; определение прав каждой стороны беспристрастно в случае кораблекрушения, банкротства и т. п., а также права юрисдикции, обязательного для обеих сторон (так, ответчику почти всегда удавалось добиться от истца согласия на разбор дела в суде с судьями-соотечественниками); правила исполнения консульских обязанностей; права христиан в их фундуках; наконец, борьба обеих сторон с пиратством.

Каждую страну представлял консул, который пользовался правом юрисдикции и административной властью над своими гражданами. Мастерские и конторы одной страны располагались всегда рядом; там же находились часовня и кладбище, а также дом консула с помещением для приемов, с секретарями и охраной.

Это была нейтральная территория или, скорее, частичка родины, где ее подданные жили своей политической и религиозной жизнью.

В течение XIII в. страны Южной Европы заключили несколько договоров с новыми берберскими династиями, в основном на условиях, указанных выше.

К концу XIII в. связи между христианскими странами Средиземноморья и мусульманской Африкой стали ослабевать. В следующем веке этот процесс усугубился из-за непрекращающихся войн между берберскими правителями и последующей анархии, а также из-за кризиса политической власти в таких отдаленных городах, как Триполи, Бужи и др. Тем не менее отношения между Европой и Африкой не прекращались и в течение XIV в. были заключены новые договоры.

В XIV в. берберы ввозили: соколов и других ловчих птиц, резное дерево, деревянную утварь, медь, олово, железо, сталь, золото, серебро, драгоценности; оружие, копья, кольчуги, панцири, каски и т. п.; скобяные, галантерейные товары; изделия из стекла, бумагу различных сортов; лаки, мастики, краски; ткани и сукна из Бургундии, Лангедока, Флоренции, Англии; шелк и бархат; злаки, пряности, духи, москательные товары, вина; суда и снасти.

На вывоз шли: рабы-мусульмане, основным рынком их продажи являлась Генуя; лошади, соленая рыба, всевозможные кожи и шкуры, дубильная кора (для красителей); соль, сахар, воск, мед, злаки, оливковое масло, сушеные фрукты; ткани, ковры, шерсть, хлопок; плетеные изделия, металлы, оружие; кораллы и бакалейные товары.

Таможенная служба представляла собой один из главных институтов берберского государственного аппарата. Ее руководителями, имевшими как юридические, так и административные права, часто были принцы крови. Требовалось немало опыта м осторожности, чтобы поддерживать права государства, не притесняя при этом купцов, и улаживать всевозможные конфликты между мусульманами и подданными различных стран.

В XV в., воспользовавшись ослаблением республик Пизы и Генуи, Венеция возглавила торговлю с берберами и заключила с ними один из последних дошедших до нас договоров (1456 г.).

Флоренция, завоевав Пизу и купив Порто-Венере у Генуи, стала, в свою очередь, морской державой и заняла вскоре второе место в мире. Договор 1423 г. с Тунисом, поставил ее в один ряд с другими государствами. В 1455 г. новый акт уравнял старые права генуэзцев с правами Флоренции.

В первой половине XV в. Арагон продолжал поддерживать хорошие отношения с берберами, возникшие с давних времен. Барселоне удалось даже получить у Хафсидов права на добычу кораллов.

В это же время начала набирать силу и французская торговля. Франция поняла, какую выгоду она может получить от обмена с Востоком, и Монпелье и Нарбонна стали центром этих операций.

Соперничество и войны между европейскими странами, очевидно, оказали пагубное воздействие на торговые отношения христианских стран Средиземноморья с Африкой. Тем не менее в начале XVI в. генуэзские купцы все еще держали своих торговых представителей в Боне, Тунисе, Триполи, а также в Сеуте и других портах Магриба. В Колло они грузили на корабли кожи и воск, в Сторе — зерно, в Боне — масло и повсюду — сукно.

Глава III ЛЮДИ и ГОРОДА ДОЛИНЫ ДРА

Джебель-Сарго — горный массив, протянувшийся более чем на 100 км; от Высокого Атласа его отделяет р. Дадес, а от Антиатласа — среднее течение р. Дра.

Это неприступная естественная крепость, над которой вздымаются ввысь черные скалистые пики, достигающие 2375 м в высоту. Никому и никогда не удавалось победить людей аит-атта в их цитадели. В Бугафере, охраняющем подступы к этому дикому району, стоит небольшой одинокий памятник. Он был воздвигнут в честь капитана Бурназеле, французского офицера и чиновника, который 23 февраля 1933 г. пал в безуспешной попытке «усмирить» этих кочевников, свободных испокон веков.

На остроконечных вершинах массива Сарго люди аит-атта построили крепости, которые окружены естественными укреплениями из раскаленных мелких камней, затрудняющих доступ даже верблюдам. Здесь в случае опасности, грозящей извне, они хранят урожай садов и пальмовых рощ. Духовная столица аит-атта — Игхерм-Амердар, где знать вершит суд над вассальными племенами. Здесь все недвижно и сурово. Ландшафт изрезан хаотичным перемежением пестрых гор и пересохших уэдов. Черные вулканические осыпи и вертикальные утесы отливают металлическим блеском. Ни единому растению не удается пустить здесь ростки: солнце сжигает всё, повсюду царят покой и тишина. Лишь иногда за холмиком или в выемке прячутся редкие группы пальм, которые кажутся нереальными. Кроны у них часто желтые, видно, что они погибают от жажды. Но на заре или в сумерках этот дикий пейзаж, где после Аллаха неограниченными хозяевами чувствуют себя люди атта, окрашивается в самые разнообразные цвета.

Кажется, что его оживляет небо. Поражает контраст между высокими оголенными склонами гор и зеленым, благоухающим ковром, расстилающимся у подножия Джебель-Сарго, на котором тут и там высятся укрепленные поселения аит-атта. Здесь природа возвращает все то, в чем она отказала другим местам: пение птиц, прохладу вод, травы и пальмы, успокаивающую тень миндальных, фиговых и абрикосовых деревьев.

Западная цивилизация совершенно не проникла в жизнь аит-атта. Она не вступала на караванные тропы, ведущие в Джебель-Сарго, не открывала массивных ворот ксуров. Почти не изменились освященные традицией обычаи и украшения женщин, приковывающие к себе взгляд. Берберская архитектура Марокко — живая история очень древнего и простого общества. Каждая касба, укрепленный поселок, ксур с гордостью демонстрируют высокие стены и башни из высушенного кирпича. Чувствуется, что они представляют собой государство в государстве, маленькую общину, которая живет и всегда жила замкнуто, полагаясь исключительно на собственные силы. Жителей этих маленьких «берберских республик» связывает солидарность и кровные узы. Проникнув внутрь такого маленького городка, видишь все то, из чего складывается их неяркая свободная жизнь: мечеть, площадь, где собирается маленький базар, немногочисленные лавочки, несколько ремесленных мастерских, школа, где изучают Коран, дом для приезжих.

В пальмовой роще у подножия Джебель-Сарго работают только бывшие рабы. У аит-атта все еще, много чернокожих крепостных. В районе Туруга они живут в отведенном для них ксуре в нескольких километрах от города, который населяют их хозяева-берберы. Ни один чернокожий ребенок, ни одна харратинка из этого подобия «гетто» не осмелились бы пройти внутрь крепостной стены Туруга. Их место в поселке либо в пальмовой роще, где они, главным образом женщины, занимаются сельским хозяйством.

В экономическом плане положение черного крепостного мало чем отличается от положения любого сельскохозяйственного рабочего. Он получает такое же вознаграждение, т. е. пятую часть урожая. Он может оставить своего хозяина и ксур, когда это ему заблагорассудится, и отправиться на поиски работы в большие города на севере страны или даже во Францию. Большинство, однако, предпочитает свою участь неизвестности, ожидавшей бы их в подобного рода предприятии. Состояние крайнего невежества, в котором они пребывают, и безденежье также способствуют тому, что они боятся остаться без надежной крыши над головой и пропитания, боятся покинуть свой мирок, единственно известный им с самого рождения, с его традициями, праздниками, друзьями и покровителями.

Большой общий праздник для них — тот день, когда они отправляются к аит-атта за своей долей ячменя и фиников. Мужчины и женщины поют и танцуют всю ночь. Их самый любимый танец — тауна: женщины в темно-синей одежде становятся в круг и играют на тамбуринах и цимбалах. А мужчины под этот аккомпанемент прыгают внутри круга.

Все, кому приходилось путешествовать по югу Марокко, хранят незабываемое воспоминание о Загоре и о долине уэда Дра в ее нижнем течении. Действительно, от Агдзы до Мхамиды, между почти девственными отрогами Джебель-Сарго и подступающими к Сахаре скалами Джебель-Бани современный турист открывает для себя то же волшебное и таинственное Марокко, которое очаровывало путешественника с давних времен, несмотря на то, что в Загоре оборудована взлетная площадка, а большой отель Марокканской национальной службы туризма распахнул перед приезжими двери… Однако Загора — это еще не вся область, а ведь очень часто плохо осведомленный или не располагающий временем путешественник пользуется только этим основным маршрутом. Тем самым он теряет возможность познакомиться с прекрасными берберскими городами, подобно драгоценным камням вставленным в оправу из пальмовых рощ — Тамгрутом и Несратом.

В свой первый приезд в Тамгрут я увидел, как среди восхитительной пальмовой рощи подобно миражу внезапно возник прекрасный город, окруженный мощными зубчатыми стенами, внутри которых сверкали и переливались белоснежные минареты и покрытые синими изразцами крыши дворцов и мечетей. Вид этого города и его архитектура не имели ничего общего ни с суровыми берберскими касбами, ни с глинобитными деревнями в областях Дра и Тафилалет.

Дети, купавшиеся в уэде, журчавшем среди пальм, со смехом и криками проводили меня в город. По обеим сторонам длинных и узких улиц стояли высокие строения с богато отделанными входами. По улицам проходили женщины с янтарными ожерельями и серебряными браслетами. Они оживляли площадь, где прибывшие с караванами торговцы раскладывали на земле ковры, покрывала из разноцветной шерсти и шелковые ткани из Марракеша.

Дети подвели мою лошадь к дому каида, который приветствовал меня словами:

— Добро пожаловать в мой дом.

Вскоре, вытянувшись на бархатных подушках, я наслаждался традиционным чаем, заваренным с мятой.

Хозяин поведал мне, что Тамгруту удалось сохранить неизменным свой облик только благодаря тому, что ни один чужеземец никогда не правил им и не жил в нем.

Даже французы, которые в течение 20 лет сохраняли контроль над этой областью, не имели своего наместника в этом городе. После получения независимости ни освободительная армия, ни королевская марокканская армия не держали в Тамгруте гарнизона. Гражданская власть, которой официально облечен главный каид в Загоре, фактически осуществляется лицами, избираемыми местным населением в соответствии с берберскими обычаями и традициями. Одна из основных причин духовной и политической неприкосновенности, которой пользуется этот город, заключается в том, что здесь находится большая завийя (высшая мусульманская школа, основанная одним из религиозных братств).

После того как были разрушены Семара и Сахарский университет, основанный Ма ал-Айнином, она стала самой известной в Марокканской Сахаре. Сюда направляются ученики из самых отдаленных областей Атласа и Южного Марокка, чтобы слушать знаменитых учителей литературного арабского языка, теологии, истории ислама, морали и коранического права.

Во время увлекательной прогулки по городу каид представил меня этим учителям. Каждый мулла находился в окружении нескольких десятков студентов, одетых в коричневую джеллабу, которые, сидя вокруг него на циновках, благоговейно слушали наставления своего учителя или хором повторяли отрывки из лежащих у них на коленях книг.

Декан медресе, который сам был учеником и последователем Ма ал-Айнина, согласился показать мне сокровища школы. Перед нами раскрылась тяжелая дверь, и ученый старец провел нас в большую библиотеку, где, покрытые пылью веков, казалось, спали горы рукописей, пергаментных свитков, посланий, книг в богатых кожаных переплетах. Свыше 40 тыс. сочинений было собраны в зале, которого еще не касался взгляд неверного.

На каждой странице Корана огромных размеров золотом запечатлены священные стихи. Юридические трактаты, относящиеся к первым векам хиджры, и берберские тексты по обычному праву — гордость этого религиозного братства, спасшего их от жажды разрушения, владеющей человечеством, — были заботливо перевязаны ремнями, отделанными серебром.

Каид прервал мое молчание, предложив войти в куббу, где покоится прах святого, покровителя города.

Этот небольшой мавзолей — чудо магрибинского искусства: мозаичный пол, стены, завешанные полотнищами и коврами, вытканными и окрашенными вручную; покрытые резьбой и золотыми украшениями сводчатые потолки покоятся на колоннах, обшитых красным деревом с резными арабесками. Каждый год здесь собираются паломники всех берберских племен юга.

На маленькой улочке, где пахло древесными опилками и жареным барашком, каид показал мне мастерские горшечников. Ремесленники, сидя на земле, на том самом месте, где, вероятно, сидели еще их отцы и деды, мнут глину, придавая ей форму, и раскрашивают изделия, делая все это вручную. Затем изготовленные подсвечники, амфоры, масляные лампы и безделушки — верблюды в миниатюре — они обжигают на костре из пальмовых ветвей.

Мы приближались к большой мечети, когда из крытого прохода с пением появилась толпа молодых мужчин и женщин, размахивающих пальмовыми ветками.

— Они празднуют окончание учебы одного из учеников медресе, который только что получил титул муллы — объяснил мне каид и пригласил последовать за толпой.

В центре кортежа на белой лошади ехал молодой человек, чье лицо было скрыто под белым покрывалом. Лошадь вел под уздцы его друг, раскачивавший в правой руке курильницу, из которой распространялся пряный дым ароматических снадобий, окутавший всадника и наполнивший благоуханием всю улицу. Впереди, смешавшись с девушками, одетыми в лучшие наряды голубого и белого цвета и увешанными украшениями, направляли картеж два бывших ученика, размахивавших высоко поднятым — выше пальм — марокканским национальным флагом. Все остановились перед могилой марабута; молодой человек сошел с лошади и, откинув покрывало, поцеловал надгробный камень.

«Да благословит тебя и твоих детей милосердный Аллах и наш святой Мулаи Афиз, покровитель Тамгрута, и да ведет тебя по правильному пути свет всемогущего до самой твоей смерти», — пожелали юноше его соотечественники на берберском языке; тем самым они приветствовали в его лице преемственность духовной традиции, которой на протяжении многих веков славился их город.

Мусульманское гостеприимство известно всем, и хотя всего несколько часов назад я был для всех чужим и незнакомым, меня пригласили за праздничный стол в дом получившего диплом юноши, как если бы я был одним из его близких. Когда вместе с каидом я вошел внутрь городского жилища, передо мной предстал скрытый от посторонних глаз образ жизни этого необычного города.

Проходя по улице мимо похожих друг на друга домов Тамгрута с массивными фасадами и маленькими закрытыми дверьми, невозможно себе представить всю прелесть их внутренних помещений, где в парадных залах выставлены оригинальные произведения чисто берберского ремесленного искусства. Все эти изделия из дерева, металла, шерсти и кожи являются отражением ослепительного африканского солнца и жизнерадостности его жителей. Нигде не видно открытого пола, шум шагов, смягченный бабушами, которые мы надели у входа взамен своей обуви, тонул в восхитительных коврах из козьей и верблюжьей шерсти.

В народной легенде говорится, что однажды аист уронил во двор марокканского дома кусочек ковра из Малой Азии и с этого дня женщины ткут такие ковры, похожие на сады. В их красках и рисунках нашел свое воплощение изысканный и утонченный образ этого берберского, но уже не принадлежащего Сахаре края. Здесь есть и охра, напоминающая пересохшие русла уэдов, и башни касб, и зелень пальмовых рощ, и коричневый цвет палаток кочевников, и белизна снегов Атласа и бирюза южного неба.

К вечеру двор заполнили танцовщицы и музыканты, которые до поздней ночи представляли нам эргис. Этот исступленный танец, исполняемый одетыми в белое женщинами, которые под быструю и непрекращающуюся ритмическую дробь барабанов постепенно впадают в состояние, похожее на транс.

Километрах в тридцати к югу от Тамгрута, на берегу уэда Дра, находится еще один берберский город Несрат, такой же свободолюбивый. Его история связана с людьми аит-атта.

От Тамгруга путь к нему лежит вдоль долины Дра через укрепленные деревни Айт-Седрат, Айт-Зери и Феруата до живописного ущелья Таккат-н-Тлектаут, которое служит естественными воротами в область, населенную лектава, также принадлежащую фит-атта.

Лектава (от 3,5 до 4 тыс. очагов, 74 деревни) живут в домах, в хижинах из пальмовых веток или в палатках из верблюжьей либо козьей шерсти.

Население это весьма неоднородно. Среди них есть шерифы (шеффа), марабуты, арабы, берберы санхаджа (главным образом аит-атта), евреи, черные берберы или харратины, и чернокожие рабы. Страна, где обитают лектава, без сомнения, самая богатая во всей долине нижнего течения Дра. Рассказывают об одном марабуте, владеющем 16 тыс. пальмовых деревьев.

Область эта плодородна, так как большинство ее земель орошается. В прошлом она процветала благодаря своему исключительно выгодному географическому положению: она лежит у ворот Марокко, на дороге, ведущей из Томбукту прямо в Марракеш. Здесь проходили караваны, доставлявшие из Судана амбру, мускус, золотой песок, рабов и соль; на таможне, которая в конце XVI в. стояла на границе «Империи шерифов» и охранялась 200 всадниками и 300 аркебузьерами, они платили пошлину.

Эта плодородная область почти никогда не чувствовала себя в безопасности: действительно, на востоке и на западе над ней возвышаются отроги Антиатласа, тогда как на юге, со стороны пустыни, она не защищена ничем. Подобно своим соседним областям, она становилась добычей кочевников, пасущих свои стада вдоль алжиромарокканской границы. Однако оседлые жители Дра часто брали реванш: большинству кочевых племен не удавалось устоять перед очарованием оазисов, так что они нередко оставляли свои кочевья и селились в этой долине. Кочевников становилось меньше, они теряли боевые качества и в конце концов сами становились добычей других кочевников, которые появлялись здесь после них. Этим обстоятельством объясняется как раздробленность социальных групп, которым захватчики не оставляли времени на создание подлинных государств, так и смешение различных этнических элементов в составе населения. Начиная с XIX в. аит-атта сделались почти единоличными хозяевами в долине Дра, придя на смену арабам-макил и берберам зената и санхаджа.

Подобно всем остальным берберским племенам, Несрат отчасти живет по своим собственным древним обычаям (в каждом ксуре — свой обычай) и отчасти по кораническому праву. Обычаи записаны и вручены на хранение нотариусу. Кади и юристы при нем следят за выполнением коранического закона: их приглашают на совет общины — джемаа, когда там возникает спорное дело. Кади получает от племени земли и пальмовые рощи, которые поступают в собственность мечети. Кроме того, когда обращаются к его услугам, он каждый раз получает вознаграждение, впрочем довольно умеренное.

"Дом племени", в который ведет единственная дверь, делится на две части. Первая занимает восемь помещений на первом этаже, где хранится ячмень, принадлежащий всему городу, и четыре помещения на втором этаже для хранения фиников. Вторая состоит из одной большой комнаты, предназначенной для приема гостей. Кроме того, племени принадлежат и некоторые строения, разбросанные по ксуру. Они служат конюшнями, где приезжие держат своих верховых животных, седла и дорожные вещи, а также пристанищем для бедных путников. Все эти здания находятся в распоряжении лица, носящего титул хогаддем. Он устанавливает очередность, следуя которой жители принимают гостей; у него хранятся ключи от «Дома племени», он же отвечает за все, что там собрано.

В городе имеются две мечети: «Большая мечеть» с минаретом, похожим на минарет в Тамгруте, откуда муэдзин созывает правоверных на молитву, и «Малая мечеть», построенная по обычному образцу мечетей в ксурах.

Для обучения детей построена школа, медресе. Вторая школа предназначена для дополнительных занятий, а также для собраний.

За всеми этими учреждениями закреплено значительное имущество (дома, земли, пальмовые деревья), которое позволяет их содержать. Совет общины управляет этим имуществом через амина (казначея) обеих мечетей, он же и назначает его. Амин нанимает для обработки земель сельскохозяйственных рабочих, по общему обычаю имеющих право на пятую часть урожая.

На доходы от имущества амин покупает масло, свечи, циновки для отправленная служб; он, производит нужные выплаты, в том числе платежи муэдзину. Говорят, что город не счел нужным определять содержание самому амину, потому что «ему принадлежит все».

В кcype почитают мощи трех святых: Сиди Мухаммеда бен Али, мкам, или святилище, которого находится между уэдом и ксуром; Сиди Хамва Али (святилище у ворот Несрата) и Сиди Хассина, кубба которого находится на содержании у общественной казны.

Несрат — вассал племени аит-сфул. Его организация традиционна для всей конфедерации племен аит-атта: им управляет верховный вождь (амгар), назначаемый на один год, совместно с советом (джемаа) знатных людей племени. Кроме того, при этих лицах состоит особый чиновник — амгар л'ар, в обязанности которого входит поддержание повседневной связи племени с его вассалами. Если этот чиновник считает нужным, он приглашает себе в помощь нескольких людей аит-сфул из числа тех, кто слывет хорошим советчиком. Такой совет является временным, и не имеет специального названия.

До полученная независимости Марокко в Несрате по случаю выбора покровителя происходила любопытная церемония, о которой с грустью вспоминают аит-атта.

Совет приносил «жертву» (дебиха, тигерси) у ворот ксура или у входа в дуар (группы палаток по семейному признаку) того племени, у которого просили защиты. Резали барана и делали подношение деньгами совету знати. Кроме того, Несрат преподнес своим покровителям участок земли; на нем в свое время был построен небольшой ксур, где еще и сегодня живут аит-сфул и генанма. Став покровителями какого-либо города, аит-атта обязывались — все это естественно до получения страной, независимости — защищать его от набегов других кочевников. За это покровительство они получали 1/4 часть урожая, собираемого жителями города, и 1/20 часть урожая марабутов.

Beрховный совет драва (жителей области Дра) решает совместно с джемаа аит-сфул все важные дела и разбирает спорные земельные вопросы между жителями города и их покровителями. Джемма ал-амма, как и амгар л'ар, разбирает мелкие межплеменные конфликты; наконец, каждый житель Дра имеет своего собственного покровителя; непосредственно ему он платит заранее оговоренную пошлину, а тот, в свою очередь, отвечает за земли своего вассала. Дважды в год, после сбора урожаев ячменя и фиников, созывается общее собрание совета города и джемаа аит-сфул.

Территория, принадлежащая жителям ксура, на которую распространяется покровительство кочевников, делится на столько участков, сколько у последних существует фракций. Амгар аит-сфул вручает каждой фракции своего племени по палке. Затем он вызывает одного из своих братьев и, произнося название участка земли, велит ему выбрать одну из палок. Таким образом вся территория распределяется сначала между фракциями, а затем и между, палатками, для того чтобы покровители и вассалы лично познакомились друг с другом.

Джемаа ал-амма следит за выплатой пошлины покровителям. Напротив, если кто-нибудь из жителей Дра замечает пропажу своего имущества, он обращается с этим к амгар л'ару. Тогда собирается совет из представителей всех подразделений аит-сфул. Все отправляются в Несрат, где их принимают либо в «Доме племени», либо у ворот ксура — это зависит от того, приглашают ли их на обед или только на переговоры. Дело разбирается, и, если слова вассала подтверждаются, покровителя обязывают возместить пострадавшему потери.

Описанная нами организация была свойственна всем большим ксурам области, населенной лектава, вплоть до получения Марокко независимости. В мелких деревнях она несколько упрощена, там отсутствует джемаа ал-амма. Кроме того, немногочисленные оседлые аит-атта этой области чаще всего живут отдельно, в своих ксурах. Правда, некоторые аит-атта живут вместе с драва. В этих случаях советы у них смешанные, однако амгар обязательно избирается из числа аит-атта. Наконец, в тех городах, где еще живут евреи, как, например, в Бени-Хайюн и в Бени-Сбих, имеется своя особая джемаа, а у каждого дома свой покровитель, выбираемый по собственному усмотрению.

В общественной жизни области Дра прослеживаются многочисленные аналогии с тем, что можно наблюдать в других оазисах Северной Сахары, где живут харратины, в частности в Тафилалете; в Сауре, в Туате, — на востоке; в Тиссинте, в Татте и в Акке, — на западе. По-видимому, постоянные вторжения в эти оазисы, их экономическая роль в жизни кочевников, необходимость обороняться от набегов последних привели к аналогичным результатам. Городской характер образа жизни племени аит-атта, безусловно, самое большое его отличие от соседних групп берберов в Антиатласе или в Высоком Атласе, которые разбросаны по деревням или палаточным лагерям, не имеющим четко выраженного индивидуального характера. Напротив, в пальмовых рощах ни одно небольшое государственное образование, отгородившееся крепостными стенами, не могло бы существовать без развития традиционных институтов, которые здесь, бесспорно, достигают своего совершенства. Это привело к сплочению племени благодаря чему его не смогли полностью уничтожить воинственные элементы, навязывавшие ему свою власть.

С этой точки зрения особый инерес представляют южные районы области Дра, где между жителями ксуров и кочевниками существует тесное плодотворное сотрудничество. В других местностях прежние покровители утвердились в своих завоеваниях, превратив харратинов в настоящих крепостных, либо продолжали кочевать по пустыне, по-прежнему каждый год продавая деревне обязательство не совершать грабежей на её территории, правда не всегда в точности выполняя его.

Здесь же, в частности в Несрате напротив, создается впечатление, что земля одновременно принадлежит людям драва и кочевникам аит-атта. И те и другие имеют свои права и свои обязанности. Первые обрабатывают землю, занимаются торговлей и ремеслами.

Вторые пасут стада, сопровождают караваны и покровительствуют жителям ксуров за умеренное вазнаграждение. И в конце концов начинает казаться, что в этом оазисе, столь разнородном по составу населения, каждый нашел свое место в обществе, которое в итоге достигло определенного устойчивого состояния.

Без сомнения, этот успех объясняется сплоченностью, которую вот уже два века удается поддерживать племенам аит-атта. Благодаря ей даже в настоящее время авторитет аит-атта обеспечивает им бесспорное главенство.

Уэд Дра непосредственно к югу от Несрата описывает дугу и теперь прямо направляется и океану, до которого остается еще 800 км. Последний маленький оазис области Лектава, который он орошает на своем пути, называется Мхамид. Отсюда первые песчаные дюны вводят путешественника уже на бескрайние просторы Западной Сахары, во владения «синих людей».

В долине Дра почти все ювелиры — евреи, хотя до сих пор точно не установлено, когда они здесь поселились.

Рукопись XII в. из Дадеса дает право предположить, что они обитали здесь уже около тысячи лет.

По мнению французского африканиста Жака Менье, эта рукопись подтверждает, что в первые века нашей эры в области Дра установилось господство евреев и что позднее его сменило мощное христианское государство. По-видимому, именно в Загоре евреи одержали свою первую победу над коренными жителями, берберами, власть над которыми они удерживали вплоть до прихода Альморавидов. Вопрос о происхождении евреев решить нелегко. Может быть, они из тех ливийских племен, которые в пуническую, римскую и византийскую эпохи населяли Центральную Сахару.

Мне представился случай поближе познакомиться с еврейскими общинами Южного Марокко, когда я приехал туда на праздник мулуд (день рождения пророка Мухаммеда). Направляясь на верблюжью ярмарку в оазис Асса на берегу уэда Дра, я проследовал вдоль алжиромарокканской границы по Западной Сахаре. По совету раввина в Сале, я оставался в пальмовой роще в Акке в области Бани.

Квартал Меллах отличался от остальной части этого берберского ксура тем, что на его улочках встречаешь евреев. Здесь же, в небольших, темных лавочках, они делают украшения. Меня с первого взгляда поразила белизна их кожи, правильные черты лица и изящество всего внешнего облика. От евреев, живущих в городах Северной Африки, они отличается тем, что носят берберскую одежду. Головные уборы, одежда и драгоценности женщин отличаются богатством. Я сам видел, что именно они изготовляют шелковые, а также расшитые и расписные бумажные ткани, диадемы с рубинами, серебряные подвески, и серьги, кольца и амулеты из чеканного золота, тяжелые бусы из серой амбры.

Я несколько часов простоял перед лавкой четырех ювелиров в квартале Меллах в Акке, восхищенный настолько, что позабыл о рекомендательном письме, которое нес к местному раввину. Этот старик, чей простой дом служит синагогой, предложил мне и сопровождавшему меня каиду-берберу чай с мятой. Раввин — духовный глава не только Меллаха в Акке, но и двух других общин, расположенных в оазисе Татта и в Таманарте и насчитывающих около ста человек. В этой общине говорят по-арабски, по-берберски (диалект ташелхит, на еврейском жаргоне — таллосунт). Большинство занимается всевозможными ремеслами, в основном ювелирным, но некоторые на протяжении нескольких поколений производят финиковую водку (стийя). Она готовится в общем погребе. Когда я вошел туда, мне показалось, что я попал в склеп, так там было мрачно и холодно. Способ изготовления стийи весьма элементарен.

К печи посредством полого тростника присоединяют глиняный кувшин.

Я долго беседовал с раввином. Он рассказал мне, что его единоверцы очень благочестивы и добросовестно соблюдают все иудейские обычаи. Ежегодно вся община совершает паломничество к могиле Рабби Исахара, который якобы высек чудодейственный источник в Джебель-Вани. Здешний фольклор — единственный в своем роде и очень интересен: во время праздника пурим женщины танцуют под аккомпанемент песен. Надев белую одежду и повязав голову красным платком, они выстраиваются в один ряд. Две-три женщины постарше играют на тамбурине. Время от времени одна из женщин выходит из ряда и делает несколько шагов вокруг другой; отклонившись назад, вытянув руки вперед, хлопают в ладоши, продолжая танцевать. Этот танец известен только в Акке.

Вечером того же дня я ужинал у раввина, нам прислуживала его жена.

— Видите ли, — рассказывал он мне, — мы самые древние евреи на юге. Долгим и трудным был переход наших предков, бежавших из Палестины, захваченной Навуходоносором. Им единственным удалось спастись после разрушения храма и избежать плена в Вавилоне. Они происходили из племени Эфраима. Наши праотцы испытали еще более ужасные страдания, чем те, что народ Израиля претерпел на Синае на пути к земле обетованной. Они бродили по Сахаре десятки лет, бездомные и несчастные, мучимые жаждой, преследуемые свирепыми аборигенами. Достигнув океана, они поселились в пещерах. Спустя несколько веков появился еврейский город. который назвали Малый Иерусалим (нынешний Ифран в Южном Марокко), ибо они построили его по образу и подобию оставленного города. Они поместили в новую синагогу Талмуд и священные предметы, спасенные из храма Соломона. На пергаментных-свитках Раввины записывали все дни рождения и смерти, дабы община всегда могла знать о происхождении своих соплеменников. Но три века тому назад вступивший в Ифран берберский царь сжег город и всех находившихся там евреев. Синагога была разграблена и разрушена. И на этот раз лишь нескольким евреям удалось спастись, унести с собой немногие свитки с записью законов и гражданского состояния и найти пристанище здесь, в оазисах уэда Дра. Наши мертвые и мученики остались там, близ Ифрана, покинутые всеми среди камней, обвеваемых ветром. Но если вы туда оправитесь, то увидите старые разбитые плиты, на которых высечены слова. Этим надписям две тысячи лет…

Некоторые из наших предков, спасшихся из Ифрана, начали разрабатывать большой серебряный рудник в 13 км отсюда. Они богатели, а их нравы становились все более свободными. Они любили деньги больше Бога, позабыв о законах Талмуда; их сердца стали более жестокими, чем у жителей Содома. И Бог уготовил им ту же участь: однажды город был сожжен, а все жители погибли в огне. С тех пор это место считается проклятым, и никто не осмеливается вернуться на серебряный рудник, даже мусульмане.

Глава IV «ДАЛЬНИЙ ЗАПАД» САХАРЫ

Западная часть Сахары, которая выходит на берег Атлантического океана, все еще остается одной из наименее изученных областей; здесь редко встретишь путников. В свое время она была поделена между Марокко, Испанией и Мавританией. Правда, за время моих неоднократных поездок туда я убедился, что ее границы, которые на географических картах нанесены в виде прямых и перпендикулярных линий, имеют исключительно политическое значение и ни в коей мере не соответствуют природным и этническим рубежам. Западную Сахару можно разделить на отдельные области, только следуя ее природным особенностям, как это делает местное население.

К концу плейстоцена Западная Сахара была намного влажней, чем в наше время, и, вероятно, уэды бы круглый год наполнены водой. Так, Сегиет-эль-Хамра (Рио-де-Оро), должно быть, в те времена представляла собой многоводную реку, как, впрочем, и уэд Дра. Высыхание и нынешняя орографическая структура явились следствием серьезных изменений, происшедших в третичный период, в конце которого Западная Сахара уже приобрела известное нам теперь геологическое строение.

Там, где вулканическая деятельность была особенно сильна, поверхность земли причудливо изрезана неправильными складками, вздыблена скалами и остаточными породами, так называемыми гельбами. Кроме того, повсеместно встречаются гара, глинистые островки, оседающие в регах и образующие закрытые впадины.

Их дно устлано мелкой древовидной растительностью, питательной средой для нее служит суглинок. Такие впадины часто используют под посевы.

Строение хамады в известной мере единообразно начиная от синклинали Тиндуфа вплоть до Сегиет-эль-Хамры. Ее каменистые плато занимают всю территорию между уэдом Дра, верхним течением Сегиет-эль-Хамра и массивом Земмур. Их склоны довольно плодородны, там растут главным образом акации, ююба и камедные деревья, плоды которых — темен (род фиников) — высоко ценятся кочевниками. Хамада состоит из белого мергеля с многочисленными участками известняка.

Поверхность плато усеяна кварцевым кремнем. Почва очень сухая, вода встречается редко. Тем не менее на юге хамады расположено несколько небольших озер, откуда берут начало ручейки, которые, сливаясь, образуют р. Сегиет-эль-Хамра.

Возвышающиеся среди Большого Эрга холмы красных и черных гранитных пород, с растущими кое-где между ними кустарниками и акациями, дают весьма неровный вид всей области Земмура, где в центре поднимается горный массив.

Спуститься к океану можно по течению р. Сегиет-эль-Хамры. От Земмура до побережья приблизительно 400 км. Этот уэд второй по величине после Дра в Западной Сахаре наполнен водой несколько месяцев в году. В переводе с арабского Сегиет-эль-Хамра означает «красная река»; этот цвет ей придает глинистая земля, устилающая дно реки. Ее ширина в среднем равняется 70 м, хотя на некоторых местах зона ее орошения превышает километр.

К югу от Сегиет-эль-Хамры начинается территория Рио-де-Оро. Здешний пейзаж — это степная и песчаная пустыня, окаймленная дюнами, цвет и форма которых постоянно меняются в зависимости от интенсивности песчаных бурь. Особенно много песка в районе мыса Бохадор; его движущаяся поверхность щетинится остроконечными скалами и крупными глыбами песчаника, упавшими с утесов, разрушенных действием ветровой эрозии, и поражающими своими фантастическими силуэтами цилиндрической или конической формы. От малейшего дуновения ветра тонкий и легкий песок поднимается плотной стеной или закручивается вихрями. Эта разновидность сахарских торнадо метет песок по Рио-де-Оро в течение восьми месяцев в году.

Между мысом Бохадор и Вилья-Сиснерос океанское побережье покрыто волнами довольно низких дюн, среди которых тут и там высятся утесы, так называемые джерфы. Воды у этого побережья очень богаты рыбой.

К юго-востоку от берега океана местность постепенно поднимается к покрытому песком плоскогорью из кремниево-слюдяных пород с выступающими кое-где странного вида утесами, напоминающими по форме пирамиды, колонны или обелиски. Еще через 200 км поверхность пустыни начинают бороздить овраги. В уэдах и небольших впадинах задерживается вода после зимних дождей. Кочевники, разбивающие на зиму стоянки в этом районе, используют эти годные для обработки впадины, где обычно снимают урожай ячменя.

К востоку от степных зон, образующих полосу Сахеля в Рио-де-Оро, по которой проходила испано-мавританская граница, простирается самая страшная пустыня — Тирис. Однако после краткого сезона дождей даже она покрывается низкорослой растительностью, привлекающей зайцев, газелей, антилоп и страусов. Здесь на них охотятся мавры. В 1963 г. в «Африканских записках» Дакарского университета появилось сообщение, что француз Жан-Клод Оже, путешествовавший в одиночку в Тирисе, встретил здесь мальчика-дикаря, жившего среди газелей, подобно Маугли Р. Киплинга, которого вырастила волчья стая.

Однажды на утренней заре Оже заметил человеческое существо с длинными темными волосами, которое прыжками мчалось с необыкновенной скоростью вместе со стадом быстроногих белых газелей. Путешественник пошел по следам, оставленным стадом, и ясно увидел среди отпечатков копыт следы ног человека. Они привели его к маленькому оазису, заросшему кустами высохшими пальмами.

За одним из кустов прятался мальчик ростом примерно 1 м 60 см; у него была смуглая кожа и черные волосы, но не вьющиеся, как у большинства мавров.

Испугавшись, он убежал и скрылся в чаще.

Ж.-К. Оже разбил лагерь неподалеку от оазиса и в последующие дни неоднократно имел возможность наблюдать за мальчиком-газелью. Через десять дней у путешественника кончились продукты и он вынужден был снять лагерь и отправиться в населенные места.

С тех пор это открытие не подтвердилось ни одним новым сообщением; тем не менее этот рассказ является одним из редчайших свидетельств очевидца о жизни человека среди диких животных.

Западная Сахара служила последним и самым южным прибежищем кроманьонского человека, отступавшего перед новым наступлением ледников на Западную Европу в период мадлена. Здесь были найдены многочисленные остатки мадленской каменной индустрии, в том числе оружие: наконечники стрел, кремневые копья.

Затем одна негроидная цивилизация, пришедшая из Западной Африки, наложилась на другую (о чем свидетельствуют неолитические стоянки, где были обнаружены ручные топоры и зернотерки) и смешалась с нею, дав начало народу кочевников и пастухов. Этот народ жил здесь в течение тысячелетий, вплоть до появления берберов.

Первобытные жители Западной Сахары помимо отдельных предметов своей индустрии оставили множество наскальных рисунков, большинство которых все еще ждет своего исследователя. Тем не меньшее на основе этих доисторических данных оказалось возможным провести интересные сравнения между первобытными жителями Сахары и первым слоем древних аборигенов Канарских островов, выявившие поразительное антропологическое сходство.

На островках скал Глейбат-Тарарат среди пустыни Тирис на трех различных террасах обнаружены остатки жилищ. Это небольшие пещеры, в которых были найдены осколки керамики и куски тесаного кремня.

У подножия возвышенности обнаружены маленькие цистерны для воды в форме усеченного конуса глубиной от 50 до 80 см и с диаметром отверстия свыше 20 см. Курганы конической формы были обнаружены близ колодца Мааталлах в Глейбат-Масдате, расположенном на одной из возвышенностей Адрар-Сотуфа, недалеко от караванной тропы Ааргуб — Тишла. Там найдены также развалины древних каменных построек, а скалы испещрены выполненными техникой накалывания петроглифами, на которых изображены человек, бык и пальма — обобщенный образ оазиса (ныне исчезнувшего). В этой же группе наскальных рисунков находятся изображения двухколесных колесниц (в каждом колесе по четыре спицы) с возницей, вооруженным дротиком. Колесница запряжена двумя лошадьми и еще какими-то двумя неизвестными животными. На других петроглифах представлены за работой быки с вьючным седлом. Во всей Сахаре это самая западная, хотя и наименее известная, из стоянок с наскальной живописью, где обнаружены знаменитые колесницы, запряженные лошадьми. Несколько тысячелетий тому назад Адрар-Сотуф, без сомнения, был плодородной областью, где в течение долгого времени жили люди. До сих пор у нас нет доказательств того, что гараманты распространились так далеко на запад, но эти наскальные рисунки, возможно, свидетельствуют об их влиянии.

Собственно исторический период Западной Сахары начинается с приходом туда первых кочевников с верблюдами из Ливийской Сахары и из Северной Африки. По времени он соответствует римской эпохе, в течение которой многие берберские племена оказались оттесненными в глубь Сахары, где они предпочитали вести свободную, хотя и бедную, полную опасностей жизнь кочевников. Расцвету интенсивной караванной торговли в это же время способствовало появление в Сахаре верблюда, вывезенного из Месопотамии и Персии.

Следовательно, начиная с III в. н. э. берберы зената и санхаджа распространились по всей Западной Сахаре, до Сенегала и Судана. Продвигаясь вперед, рыли колодцы, сажали финиковые пальмы, создавали в оазисах очаги оседлости. Еще и теперь основная часть населения, которая обрабатывает оазисы и гара, ведет свое происхождение непосредственно от зената.

Затем дважды в страну вторгались арабы, в результате чего между утонченными и образованными пришельцами и примитивными скотоводами-берберами начался процесс духовного, политического и в меньшей степени этнического объединения. На этой основе через несколько веков сложилось арабо-берберское население Сахары, которое сохранило от своего берберского прошлого некоторые нравы, общественную структуру, обычаи, но заимствовало у арабов язык, письменность, религию и частично культуру.

Арабо-берберские жители Сахары часто втягивались в серьезные религиозные распри, нередко раздиравшие мусульманский мир и положившие начало еретическим и раскольническим сектам, основным выражением которых стал хариджизм. Они также принимали участие почти во всех раздорах соперничающих кланов, оспаривавших власть в Марокко и претендовавших на престол.

Когда лемтуна, т. е. берберы, носящие лисам, основали династию Альморавидов, в Западной Сахаре была произведена религиозная реформа, объединившая все арабо-берберские племена Южного Марокко в конфедерацию. В XI в. в период упадка Альморавидов, предшествовавшего приходу к власти Меринидов, эта конфедерация, где большинство принадлежало племенам лемтуна, гезула, макил, бени-хилал, бени-сулейм и бени-хассан, распалась. Входившие в ее состав племена рассеялись по Сахаре. Из этой волны на поверхность всплыли три крупных объединения кочевников, которые и поныне существуют в Западной Сахаре. Это текна, регейбат и мавры.

С этих пор история текна и мавров сливается с историей «Империи шерифов» и продолжается вплоть до вмешательства в дела Марокко европейских стран в начале нашего века.

Регейбат (в единственном числе региби) ведут свое происхождение от известного марабута Мулан Абдесса-лама бен Мешиша, жившего в Центральной Сахаре в первые годы хиджры. Однако на генеалогическом древе регейбат место их исторического предка занимает скорее не он, а Сиди Ахмед Региби, который первым покинул район Туата и отправился в долину Дра. Позднее его сын добрался уже до Сегиет-эль-Хамры. О продвижении регейбат в сторону Западной Сахары свидетельствуют развалины древней касбы — одного из редчайших памятников большого сооружения, построенного этими кочевниками. Развалины расположены в 100 км к северо-востоку от Семары вдоль уэда Кесат, притока Сегиет-эль-Хамры. Местные жители называют ее Касба Хансы.

Когда первые регейбат проникли в Западную Сахару, могущественные арабские племена бени-хассан, а позднее и улед-делим оказали им сопротивление. Чтобы не иметь столкновений с местным населением и избежать неминуемых распрей с соседями, регейбат купили всю территорию уэда Дра и Сегиет-эль-Хамры до Земмура, Тирис и Адрар-Сотуфа включительно. Они оставались полновластными хозяевами этой территории вплоть до франко-испанской колонизации, длительное время оказывая ей отчаянное сопротивление.

К северу же от Дра начиная с XVIII в. регейбат были данниками аит-джаббаш, которые входят в группу племен текла. В виде дани регейбат ежегодно отдавали племени аит-джаббаш 15 дромадеров. Таким образом, лишь одному племени текла удалось взять верх над регейбат.

В 1895 г., одерживая одну победу за другой, продолжая покупать земли, регейбат, завяв Тиндуф, достигли наибольшего распространения и вершины своего могущества. А в начале нашего века воинственный пыл «синих людей» полностью обратился к «священной войне», в то время как арабские племена одно за другим подчинялись французам.

Изучая колониальную историю последних пятидесяти лет в Западной Сахаре, с удивлением отмечаешь, что европейским войскам, предпринимавшим различные военные операции с целью захвата и "умиротворения", никогда не удавалось до конца подчинить воинственные племена регейбат, даже после того как сами туареги сложили оружие. Одной из главных причин такого положения явилось то обстоятельство, что в конце прошлого века все племена Западной Сахары пробудила и взбудоражила проповедь эмира Ма ал-Айнина, известного марабута и военачальника. Он основал могущественную секту и своим призывом к «священной войне" против захватчиков зажег народ. Этот великолепный проповедник, теолог и юрист оказывал на жителей Сахары столь большое влияние, что добился полной духовной и политической власти над ними, которая, как говорят, перешла к членам его семьи и их потомкам.

Семья Ма ал-Айнина, кочующая неподалеку от ал-Айюна, окружена ореолом святости и пользуется моральным превосходством, добровольно признанным всеми племенами текна, регейбат и мавров.

Чтобы лучше представить себе жизнь и деяния этого аскета-кочевника, вернемся к 1830 г. Это необходимо еще и потому, что в биографии Ма ал-Айнина присутствуют те основные элементы, с помощью которых можно восстановить в их исторической последовательности развитие и упадок священного города Семара, который слишком часто африканисты и путешественники-энтузиасты без всякого основания называют таинственным.

В 1247 г. хиджры у известного марабута племени санхис Мухаммеда Фадель бен Мамина родился сын.

Его назвали Ма ал-Айнин, что в переводе с арабского означает «вода глаз». С раннего возраста он посвятил себя теологии и, будучи еще совсем молодым, начал проповедовать возврат к религиозной ортодоксальности, к чистым истокам ислама. Он приобрел множество последователей, особенно в районе города Шингетти, духовного центра Мавритании. В это же время два его брата, Саад Бу и Сиди ад-Джер, разъезжали по Рио-де-Оро и Судану, где они с тем же жаром, что и Ма ал-Айнин, выступали с подобной проповедью перед кочевниками.

Когда Ма ал-Айнину минуло 16 лет, отец отправил его в паломничество в Мекку. По возвращении из Аравии он был привлечен славой университета в Тиндуфе.

Там преподавал ученый Мухаммед Мулуд, а Коран читал марабут Ульд бен Ламет. Ма ал-Айкин начал посещать этот сахарский университет, а затем вновь вернулся к кочевой жизни между уэдом Дра и Адраром.

Он основал со своими приверженцами общину «Ахл Берик Аллах» и с еще большим рвением продолжал свои проповеди. В 1865 г. Ма ал-Айнин женился на арабской девушке из племени аразийцев и разбил свой лагерь близ уэда Сегиет-эль-Хамра. В 1871 г. он впервые построил для себя каменный дом, очень скромный. Посередине находился двор, одно помещение было отведено для хранения зерна, в другом размещались телохранители и слуги.

По прибытии в Земмур в 1899 г. Ма ал-Айнин сразу же начал решительно действовать. Он давно вынашивал мечту основать в Западной Сахаре новый город, где можно было бы устроить стоянку караванов или большой рынок для всей Сахары, т. е. перевалочный пункт в торговле между Марокко и Мавританией. Он сообщил о своем замысле султану Марракеша, который, воодушевившись этой идеей, пообещал поставить для ее осуществления весь необходимый строительный материал. Мужество и упорство Ма ал-Айнина достойны тем большего восхищения, что местные условия совершенно не подходили для его планов.

Ма ал-Айнин зафрахтовал у султана множество мелких судов для перевозки строительных материалов из Агадира к устью Сегиет-эль-Хамры. Для строительства касбы он пригласил из Феса, Тетуана и Танжера инженеров, архитекторов, художников, каменщиков и землекопов. Из Могадора были выписаны мозаичные украшения. За рекордное время Ма ал-Айнину удалось открыть дорогу, соединяющую Тафраут, где выгружали материалы, с местом, выбранным для закладки города.

Все работы возглавил самый известный марокканский архитектор ал-Хадж Али ал-Удж. Непрерывная цепь караванов из тысяч и тысяч мулов и верблюдов, загруженных гранитными глыбами, мраморными платами, кирпичом, балками и водой, преодолевала путь в оба конца длиною 250 км за пять дней.

Одновременно с возведением первых строительных площадок рылись колодцы и оросительные каналы по системе фоггара для садов будущего города. Так шейх доказал возможность создания искусственного оазиса с использованием исключительно подземных вод. Не успело начаться строительство, как уже были открыты в торжественной обстановке 50 колодцев и посажены тысячи финиковых пальм, доставленных из цветущих оазисов Южного Марокко.

Новый город, как по волшебству возникший из песков Сахары, получил имя Семара.

Его касба состояла из 18 зданий, построенных в арабо-магрибинском стиле и окруженных мощной крепостной стеной. Личная резиденция Ма ал-Айнина находилась в самом центре. Это был большой зал под огромным куполом. Посреди зала возвышался помост, на который шейх поднимался по случаю торжественной церемоний или приемов. К этому залу примыкал крытый двор, большой банкетный зал, комната для рабов, кладовая, кухня. Внутренняя лестница вела на женскую половину и на плоскую крышу дома. Нечто вроде галереи с колоннами предшествовало покоям шейха, где находились большая ванная комната и хаммам (баня), крытая куполом. В заднем крыле располагались склады и помещения, где жили слуги к рабы.

Снаружи широкий проход вел в стойла для коз и верблюдов. Здесь же были устроены подземелья, где содержались узники.

В окружающей касбу крепостной стене было проделано пять ворот: на юге — стрельчатые Баб Хейен, достаточно высокие, чтобы пропускать дромадеров, несущих крытые носилки с женами Ма ал-Айнина; на востоке — Баб аш-Шерг, на западе — Баб Сахель, и те и другие со стрельчатыми арками; на севере одни ворота предназначались для знатных лиц и вождей племен, посещавших шейха, другие же отводились исключительно для прохода правоверных в мечеть, которая была построена в северо-восточной части города.

Ма ал-Айнину хотелось, чтобы храм был самым грандиозным сооружением в Сахаре, но именно из-за этого ему так и не удалось его закончить: он распорядился возвести центральный неф из 81 аркады и облицевать все колонны плитами из полированного камня.

Касба, в свою очередь, являлась центром более крупного городского поселения. Все его здания были выполнены с учетом удовлетворения потребностей большого общесахарского рынка. Как во всех мединах, здесь были базарные площади; один квартал отводился для купцов, а целая улица предназначалась для торговцев духами и экзотическими благовониями, главными покупательницами которых были жены кочевников.

Ма ал-Айнин никогда не забывал о своем происхождении, о том, чему его научила жизнь в пустыне. Вот почему он счел необходимым построить в Семаре зернохранилище и огромный резервуар для воды. Говоря современным языком, в Семаре сложился настоящий потребительский кооператив. Все кочевые племена добровольно вносили в него свой вклад натурой и получали определенную долю от ее продажи. Одинокие кочевники и проезжие путешественники находили ночлег в специально построенном доме.

Племена улед-делим и тахелат добились у шейха права собственности на один городской квартал, где бы их люди могли беспрепятственно располагаться, прибывая на рынок или проходя через город с караваном.

Ма ал-Айнин распорядился также построить дома для учеников и бесплатно содержать там любого юношу из любого сахарского племени, пришедшего в Семару слушать его проповеди. Он учредил центр по изучению Корана и коранических наук, которым сам руководил. Из-под его пера вышли многочисленные научные труды на арабском языке. К сожалению, все эти ценные рукописи, представлявшие собой толстые тома, были утеряны и лишь какая-то часть из этих работ была устно передана учениками шейха марабутам некоторых племен в Рио-де-Оро.

Авторитет Семары был признан по всей Сахаре. Повсюду говорили об этой новой столице в песчаных дюнах; ее слава затмила славу Тиндуфа и даже Томбукту, ибо в Семаре встречались кочевники, погонщики караванов, купцы, а кроме того, велик был приток сюда правоверных, особенно молодежи, привлеченной мудростью и святостью Ма ал-Айнина. Многочисленные последователи шейха образовали позднее особую касту учеников-талмидов, которая заняла на иерархической лестнице города вторую ступень непосредственно после «очень правоверных» воинов шейха — «синих людей», Однако этому городу не суждено было долго существовать, блеск его оказался эфемерным. В 1913 г. карательный отряд полковника Муре, мстя за поражение, которое он потерпел в пустыне при столкновении с непокорными регейбат, достиг Семары и сжег ее. Семара не оправилась после этого разгрома: от нее остались одни руины, отданные во власть ветра и песка.

За три года до того как французы захватили всю Мавританию, Ма ал-Айнину удалось скрыться в Тизните, так что он не присутствовал при трагическом конце своего города.

Его сын ал-Агдаф продолжил дело отца. В течение последующих 30 лет он являлся официальным представителем халифата Тетуана в Марокканской Сахаре, находившейся под испанским протекторатом. Но он никогда не забывал о признательности, которую его отец питал к султану Мулан Хассану, оказавшему ал-Айнину помощь и по-братски принявшему его во время трагических событий последних лет его жизни.

Без малого через 50 лет ал-Агдаф во главе своих подданных отправился на север, чтобы принести клятву верности королю Марокко Мухаммеду V бен Юсефу, внуку Мулан Хассана.

В 1936 г. Семара была окончательно занята испанскими войсками. От ее прежнего блеска не осталось ничего, весь город лежит в развалинах. Нынешний путешественник увидит в Семаре лишь выщербленные стены, остатки крепостных ворот, несколько колонн, обломки купола главной мечети да отдельные группы пальм.

Очень сложная организация группы регейбат-н-ахель (включающая клиентов племени, клиентов ахеля религиозные братства, политические кланы и т. д.), скрыта от поверхностного наблюдателя. Основа поселения — фриг, состоящий из нескольких палаток. Во влажный сезон племя распадается, а в засушливый палатки собираются вокруг колодцев и численность поселений увеличивается.

Овцы должны пить по крайней мере один раз в четыре дня, так что они не могут удаляться от колодцев.

Верблюды же, напротив, зимой способны не пить в течение четырех месяцев, если они пасутся на хорошем пастбище. Однако начиная с апреля они нуждаются в водопое один раз в три дня: племена собираются к колодцам и нередко вынуждены очищать их от песка, Зимой основная часть животных может далеко уходить от лагеря (на 100 км), но молочные верблюдицы всегда остаются поблизости.

Скот распределяется справедливо: каждый член племени владеет 4 — 10 верблюдами и сотней коз. В общем племенам Западной Сахары принадлежит более 100 тыс. овец.

Доход обеспечивается продажей шерсти; женщины ткут из нее ткань, которая идет на изготовление палаток. На базаре в Эль-Айюне килограмм козьей шерсти стоит 50 песет. Готовая палатка — на эту работу уходит 7 дней — стоит столько же, сколько вьючный верблюд, т. е. примерно 2500 песет. Веревки изготовляются из шерсти или из шкуры верблюда, ведра и почти вся кухонная утварь — из кожи.

Земледелие примитивное. В плодородных оазисах, занятых оседлыми общинами (в долинах Дра и Сегиет-эль-Хамра), харратины выращивают фруктовые сады; они обрабатывают землю плугом. Плуг, запряженный верблюдами, сделан из цельного куска дерева и снабжен железным лемехом. Сеют пшеницу и ячмень, сажают кое-какие овощи. В этой части Сахары финиковых пальм не очень много. Две плантации в Семаре и в Эль-Айюне — самые крупные, потому что орошаются водой Сегиет-эль-Хамры, — насчитывают не более 500 деревьев.

При крупных объединениях племен кочевников и кое-где в населенных пунктах живут ремесленники, которых называют маалемин ал-джадин. С помощью простейших орудий из металла, кости или дерева они изготовляют серебряные и золотые филигранные украшения и седла для верблюдов. В вышивках и орнаментах преобладают геометрические рисунки и арабески, которые ведут, по-видимому, начало от старинного арабо-андалузского искусства. Жены этих ремесленников занимаются главным образом дублением кож с применением сахарских трав тамат и себаджа. Из дубленых кож делают торбы для сбора зерна и сосуды для воды.

Кожи красят и наносят на них рисунки ножом и пером, затем из них шьют покрывала для седел или небольшие сумки для продуктов.

Из внешнего мира кочевники получают хлопчатобумажные и шерстяные ткани, мясо, растительное масло, сахар, чай и свечи.

Люди текна ведут оживленную караванную торговлю через Сахару. Их караваны выходят с больших северных рынков, например из Гулимина и Тиндуфа, груженные чаем, сахаром, тканями, коврами, оружием и солью. Эти товары предназначаются жителям Судана и Сенегала, которые посещают мавританский рынок в Адраре. Путь в оба конца занимает около двух месяцев.

Вторая ось караванной торговли проходит по маршруту Тиндуф — Шегга — Тауденни — Томбукту. Эти караваны перевозят промышленные изделия и доставляют верблюдов с севера на юг. Они привозят из Судана хлопчатобумажные ткани, необработанные кожи, всевозможный мелкий товар, пряности, благовония и ладан. Все это путешествие занимает три месяца. Подобные торговые поездки совершаются один или два раза в год.

В возвышенных областях страны текна происходят главные верблюжьи ярмарки, причем июльская ярмарка в Гулимине и ярмарка в Ассе по случаю мулуда пользуются известностью во всей Западной Сахаре.

В последние годы кочевники из Рио-де-Оро стекаются на рынке в Эль-Айюне и в Вилья-Сиснерос, что закупить в основном фабричные товары с Канарских островов, более дешевые здесь, чем на рынках Марокко и Мавритании.

По древней традиции, регейбат-л-гуасем (кочующие на востоке, тогда как регейбат-сахель живут вблизи Атлантического побережья) занимались обменом с Марокко, где закупали продовольственные товары и ткани, а продавали скот, шерсть, и соль, добытую в Себхе-Тиндуфа. Гулимин всегда служил крупным рынком по продаже верблюдов в Западной Сахаре, и в частности, верблюдов, принадлежащих людям регейбат.

За неделю там продавали в среднем 500 животных.

В Алжире торговля сводилась к покупке ковров в Джебель-Амур и к продаже небольшого числа верблюдов на рынках Туата, а иногда и Гурары.

Но из-за плохих отношений с марокканской группой аит-усса регейбат не ориентируются больше на Марокко.

Стараясь восполнить отсутствие марокканских рынков, алжирские власти попытались перестроить торговлю: центры по управлению кочевниками Сахары приступили к продаже привозных товаров в местах крупных скоплений их палаток, близ ад-Хайайния и в уэде Эль-Хамра. С другой стороны, чтобы направить продажу скота на восток, они организовали ярмарку в Бу-Бернусе, к северо-востоку от Игиди, но торги там были скромные. Более значительный поток намечается в сторону Туата: несколько сот верблюдов ежемесячно.

Трудности, которые регейбат испытывают в торговле, в известной мере компенсируются появлением новых ресурсов. Правда, разработка железной руды в Гара-Джебилет пока еще находится в проекте, и в настоящее время лишь проводятся опыты, которые позволят судить о том, справятся ли люди регейбат с этим трудом. Но администрация Сахарского Запада выплачивала ежегодно 150 тыс. франков тем регейбат, которые заняты на стройках, в центрах по управлению кочевниками Сахары и на военной службе.

Как правило, каждое племя регейбат состоит из нескольких фракций, которые вместе передвигаются, разбивают палатки и сообща владеют стадами верблюдов и дромадеров. Фракция, в свою очередь, объединяет несколько семей, каждая владеет палаткой и скотом, одной или несколькими верблюдицами и дромадерами, в зависимости от того, к какому классу эта семья принадлежит.

Кочевники не имеют никаких оседлых занятий, не умеют обрабатывать землю; если же кто-нибудь в виде исключения и займется земледелием неподалеку от лагеря, урожай становится собственностью всех членов племени.

Любая кочевая семья имеет право выдвигать на выборах кандидатом на должность вождя фракции своего старшего члена, правда при условии, что он не является уже главой семьи. На этих выборах прежде всего учитываются такие качества кандидата, как храбрость, благородство, набожность, красноречие и ум.

Вожди фракций образуют совет, который вершит судьбами племени. Совет избирает самого уважаемого, почтенного и мудрого из числа своих членов на должность верховного вождя. Однако вождь племени имеет лишь чисто символические полномочия; он не может принимать решения и действовать по собственному усмотрению без одобрения совета, сосредоточившего в своих руках законодательную и исполнительную власть. Вождь племени возглавляет только заседания совета, обсуждающие текущие дела. В остальных случаях обращаются либо к марабуту, либо к какому-нибудь ученому б особенно если спор касается юридических вопросов.

Избранный верховный вождь обязан в совершенстве знать урф, настоящий кодекс Сахары по моральным и общественным вопросам. Он передавался от поколения к поколению, сначала устно (в самые древние времена), а затем его записали на арабском языке при Маал-Айнине.

Коран, эта непременная и неотъемлемая основа любого мусульманского законодательства, лишь частично отражается в статьях урфа, которые веками вырабатывались здесь и теперь как нельзя лучше приспособлены к жизни кочевников пустыни. Тем не менее Коран весьма широко определяет гражданское право, особенно право наследования, а также уголовное, где закон о возмездии все еще сохраняет свою силу (хотя и не в таких жестоких формах, как, например, в Саудовской Аравии).

В Рио-де-Оро виновный может избежать возмездия, откупившись крупной суммой денег. Однако, если преступление серьезно: убийство отца или матери, брата или жены, — оно всегда карается смертью, помилование невозможно. Другие убийства также караются смертью, если только семья убитого не согласится принять "выкуп за кровь». За непреднамеренное убийство эта цена равна 100 верблюдам и 500 песетам. Если потерпевший потерял руку, то виновный расплачивается ампутацией собственной руки и штрафом в 250 песет. Потеря глаза оплачивается 50 верблюдами и 500 песетами, если жертвой был мужчина, и 25 верблюдами и 500 песетами, если женщина. Потеря уха возмещается одной рабыней, а легкие ранения, нанесенные каким-либо тупым предметом, — верблюдами. Воровство всегда карается возвратом украденного предмета с добавлением ero четырехкратной стоимости.

При супружеской измене мужчина имеет право наказать неверную жену кнутом, запереть ее на три дня и даже отказаться от нее. Кроме того, если женщину застанут на месте прелюбодеяния, члены племени могут забросать ее камнями. В некоторых племенах супружеская неверность считается самым тяжким проступком против морали и целостности семьи как племенной ячейки; поэтому известны случаи, когда народ требовал от совета вынесения смертного приговора обоим супругам.

Со всеми доносами и жалобами обращаются в совет, который судит и выносит приговоры. Если виновный нанес ущерб двум различным племенам, он предстает перед объединенным заседанием обоих советов, которое выступает в роли верховного суда. Если мнения советов расходятся и их невозможно привести к соглашению, то как к последней инстанции обращаются к авторитету святой семьи Ма ал-Айнина. Ее авторитет — последнее средство, в том числе и для обвиняемого, которым пользуются всякий раз, когда решается вопрос совести или если вынесение приговора налагает слишком большую ответственность на простой совет кочевников. Эту инстанцию можно сравнить с кассационным судом.

Живут кочевники в райме, четырехугольной, легко разбираемой палатке, сшитой из козьих или овечьих шкур. Как правило, она имеет в ширину от 4 до 6 м, хотя отдельные палатки племенных вождей или очень богатых кочевников достигают порою 12 м. В чисто арабских племенах, таких, как улед-далим, сторона палатки, где находится вход, всегда откинута. В племенах регейбат и текна вход в палатку, расположенный всегда с восточной стороны, закрывают шкуры. Внутри палатка разделена на две половины: левая отведена мужу, правая — жене. Мужчина на своей половине расстилает покрывала и ковры, на которых спит, а также держит седло своего боевого и верхового верблюда, оружие и кожаную суму с запасами продуктов. Женщина раскладывает свою одежду, свое седло, бурдюки для воды, домашнюю утварь, с помощью которой она мелет зерно, толчет финики, режет мясо и разделывает продукты для варки, а также медные подносы, на которых подают еду, металлические или глиняные котлы для приготовления пищи. Столовая посуда почти всегда деревянная.

Молоко от надоя верблюдиц хранятся в сосудах, сшитых из шкур. Кислое козье молоко, которым кочевник обычно утоляет жажду, подносят гостям в деревянных чашках. Женщины пользуются гербой (бурдюком из козьей шкуры, целиком снятой с животного) для приготовления, масла; небольшое количество масла хранится в отдельной гербе для смазывания волос. Наконец, к имуществу женщин относится медный или фарфоровый чайник для заварки чая, небольшой молоток, которым они колют сахар, треножник для нагревания воды и стаканы. Все это нередко хранится в деревянном ящике с искусной отделкой.

Квадрат земли, на котором стоит палатка, покрывается циновкой, сплетенной женщинами.

Питаются кочевники почти так же, как туареги мавры, разве что в этой части Сахары у некоторых племен больше скота, и поэтому у них в рационе больше мяса. Подобно туарегам, они питаются также сушеными или толчеными финиками, привезенными из пальмовых рощ долины Дра и из Южного Алжира. Фогра (фракция регейбат) покупают их на базарах в Табель-бале и в Агадир-Тисинте, а просо ввозят из Сенегала и Судана, рис и кускус — из Марокко. Единственные продукты местного производства — это молоко, мясо, ячмень в небольших количествах и соль, добываемая на дне сахарских себх. Хлебные лепешки из пшенично-ячменной или кукурузной муки пекут на раскаленной пластине.

Одежду, как правило, шьют либо из белой материи — привилегия марабутов, ученых и высших должностных лиц, либо из синей. Человек закутывается почти целиком в эту джеллабу, оставляя лишь глаза, часто подкрашенные зеленым порошком. Именно благодаря этой одежде, а также индиго, которой они пользуются для окраски тела, кочевников Западной Сахары издавна называют «синими людьми».

Женщины любят употреблять благовонные эссенции, привозимые с рынков Мавритании; часто красят; волосы, глаза, кисти рук, ступни ног.

Мальчики ходят голыми до обряда обрезания, а девочки до 7–8 лет. В племенах регейбат ребенку дают имя через неделю после рождения. Для этого берут три одинаковые деревянные палочки и на каждой пишут имя близкого родственника младенца. Затем палочки подносят матери, которая наугад вытаскивает одну: написанное на ней имя и присваивается ребенку.

Обрезание мальчикам делают в возрасте 5 лет. Операция совершается в присутствии членов семьи, друзей, а нередко и всего племени, особенно если ребенок принадлежит к знатной семье. Тубиб, или врач племени, производит обрезание с помощью ножниц, после чего ребенку предписывается мясная диета до тех пор, пока его рана не зарубцуется.

С момента выздоровления мальчик переходит под власть отца. Отец сажает его на спину верблюда и учит обращаться с оружием: копьем, мечом и кинжалом.

В 12 или 13 лет мальчик надевает покрывало. Отныне он уже не будет открывать лицо в присутствии чужих людей. В это же время он получает от отца разрешение посещать женщин.

Браки намечаются семьями будущих супругов за несколько лет до свадьбы. Однако, если впоследствии молодые не понравятся друг другу, они вольны отказаться от брака, что совершенно невозможно у оседлых мусульман.

Женщина пользуется здесь большой свободой. Еще девочкой она учится читать и писать по-арабски, посещая уроки вместе со своими братьями. Она исполняет те же религиозные обряды, что и мужчины, и, подобно им, в минуты досуга перебирает четки или монотонно читает Коран.

Влияние традиций сахарских берберов на людей регейбат прослеживается и в том, что моногамия у них почти всеобщее явление, хотя мусульманский закон разрешает полигамию. В браки вступают преимущественно члены одного племени. Вот почему в семье Ма ал-Айнина угрожает кровосмешение, так велика ее боязнь неравных браков с людьми, не принадлежащими к ветви великого шейха.

Когда семья решает женить молодого человека, ее члены направляются в палатку, где живет семья девушки. Там, зная о предстоящем визите, уже заранее готовят большой прием, на котором обязательно угощают козлятиной или верблюжатиной, чаем и сладостями. Семья юноши приносит подарки, чаше всего ткани, духи, сахар и чай. Как только семьи договариваются относительно свадебной церемонии и условий брака, в палатку девушки приглашается марабут. Он приступает к чтению фатихи (первая сура Корана), скрепляющей брачный договор. Снаружи друзья и соседи ждут окончания ее, после чего начинается всеобщее веселье, все поют и танцуют. Тут же, до того как родители юноши покидают палатку невесты, объявляют о дне свадьбы.

Свадебные торжества длятся семь дней, в них принимает участие весь лагерь. Один танец сменяет другой, а игры не прекращаются ни днем ни ночью. Семья новобрачной готовит угощение для торжественных приемов. Супруги не имеют права вступать в брачные отношения до конца праздника. У кочевников разрешен развод, хотя он случается здесь реже, чем у арабов севера. Вопреки мусульманскому обычаю женщина вправе требовать развод, когда она этого захочет, и может вступить в новый брак через три месяца. Если у нее есть дети, отец либо обязан их содержать, либо имеет право оставить их у себя.

В Рио-де-Оро члены семьи не носят траур. В течение трех дней друзья и знакомые посещают родственников умершего и приносят им подарки. Палатку, в которой лежал усопший, разбирают, и отныне никто не живет на этом месте.

Лечением всегда занимается тубиб, которому нередко известны снадобья из трав, дающие поразительные результаты. Сахарские тубибы не являются ни обманщиками, ни знахарями, им присущ определенный профессионализм. Из болезней здесь распространены туберкулез, оспа, желтуха, рахит, астма и венерические болезни.

Кочевники Западной Сахары любят общие игры, которые устраиваются по случаю праздников, церемоний, спортивных выступлений или просто развлечения ради. Рассмотрим наиболее распространенные из них.

Ат-талватт. Каждой команде отводится площадка.

Затем члены команд разбрасывают на своем поле камни. Задача заключается в том, чтобы проникнуть на чужое поле и похитить камни, в то же время защищая свое поле от противника.

Ад-дакдса. На земле расставляют в ряд ярко раскрашенные яйца и стараются издали попасть в них камнями.

Аг-туд. Интересная игра для искусных всадников Она представляет собой нечто вроде конной игры в мяч.

Ад-дебела. На земле чертится круг, в котором размещается вся команда. Ее противники становятся снаружи и хватают за руки тех, кто находится внутри.

Игроки обеих команд стараются перетянуть друг друга на свою сторону. Если игрок, находящийся в круге, переступает черту, его команда проигрывает; если же удается захватить игрока из команды, стоящей за кругом, то проигрывает последняя.

В племени улед-тидрарин (которое кочует в пустыне Тирис, в Рио-де-Оро) год обильного урожая празднуют игрой эротического характера. Молодые люди — юноши и девушки — собираются за пределами лагеря, в пустыне. Они встают в два ряда, на некотором расстоянии друг от друга. Один юноша выходит из ряда и кладет посередине сахар, чай, духи и другие подарки, которые обычно нравятся женщинам. Тогда из вереницы подруг выступает девушка. Сделав несколько шагов вперед, она раздевается и нагишом бежит к подаркам.

Затем другие юноши по очереди также кладут свои подарки. Эта церемония продолжается до тех пор, пока не превращается в настоящую вакханалию.

Танцы и музыка относятся к числу любимых развлечений кочевников. Танец является привилегией женщин, как правило, он сводится к выступлению одной-единственной танцовщицы в кругу мужчин. Черные, рабы, слуги и данники не могут принимать участие в танцах свободных жителей Сахары. У них есть собственные песни и танцы, которые приносят с собой в пустыню отголосок жизни саванны и девственного леса. Чернокожие пользуются двумя инструментами: гангой (род барабана, в который бьют двумя изогнутыми палочками) и кастаньетами. Самый популярный танец в Рио-де-Оро — эрги. Его танцуют под звуки тебала и гидры.

Это два барабана, один с двойной мембраной, в которую бьют ладонью и кончиками пальцев, второй — с более тонкой мембраной, в которую женщины бьют палочками. Ардин, десятиструнная арфа — ее одной стороной упирают в землю, а другой — в правое плечо, и тидинит, разновидность четырехструнной лютни, похожей на амзад туарегов, — также очень характерные инструменты. Флейта — неразлучный спутник каждого кочевника, перегоняющего стадо.

Песня занимает большое место повсюду в Западной Сахаре, но ее композиция и тема меняются в зависимости от автора и сюжета. Песни погонщиков караванов и воинственные песни исполняются одним мужским голосом без всякого музыкального сопровождения.

Любовные и прощальные песни — двумя голосами. Религиозные песнопения либо песни, исполняемые во время походов или работы, часто поются хором под аккомпанемент целого оркестра из барабанов, железных трубочек и хлопанья в ладоши. Некоторые берберские песни, низкие и сильные, похожи на песни Атласа и даже Ахаггара, тогда как в песнях на диалекте хассанийя, звучащих повсюду в Рио-де-Оро, отражается душа кочевника "Дальнего запада". Ислам принес в Сахару много эпических и религиозных поэм, которые остались без изменений в течение веков; и сегодня не редкость услышать даже на литературном арабском языке песни, восходящие к поэтам и героям первых лет хиджры. Каждый паломник, возвратившись из Мекки, рассказывал своим соплеменникам обо всем, что видел слышал на Востоке. С тех пор мало что изменилось в сахарском фольклоре: песни и музыка по-прежнему занимают первое место в проявлениях мистицизма и мышлении кочевников.

Глава V МАВРЫ АДРАРА

Мавритания как политическая единица занимает территорию вдвое больше Франции, но ее население едва достигает 800 тыс., причем 90 % из них кочевники.

Если с точки зрения географии Исламская Республика Мавритания не очень отличается от других государств Сахары, относящихся к Черной Африке, таких, как Мали, Нигер и Чад, то мавры, составляющие подавляющее большинство ее жителей, придают ей в этническом, социальном и культурном отношении разительное сходство с Магрибом.

Страна разделена на 22 "округа" — провинции; их населяют племена, объединяющие многочисленные фракции, кланы, связанные узами родства благодаря общим предкам. Каждая фракция состоит из нескольких семей, живущих в лагерях и образующих костяк страны. Лагерь возглавляет вождь, настоящий "отец семейства". Власть над племенем и фракцией принадлежит шейху, которому помогает, как и повсюду в Сахаре, совет знати, джемаа. Иногда ради общих интересов несколько племен объединялись, образовывая эмираты, как это было в Адраре, Трарзе и Таганте до провозглашения республики.

Мавры делятся на несколько классов: воины и марабуты — правящие классы; данники и различные касты.

Племена воинов — арабского происхождения (маакил). Они считаются знатными, хотя порою их предки и не были в числе знатных арабских племен, а сами они лишь позднее сделались воинами. В конечном счете в этой сахарской стране подлинное место вооруженного мужчины определяет его отвага. Племена воинов, для которых в прежние времена единственным источником существования был грабеж, находили поддержку у племен марабутов и за это оказывали им покровительство.

Племена марабутов, или толба, почти все берберского происхождения. Если же они ведут свое начало от арабов, то это значит, что в свое время их предки сменили оружие на Коран. Они учатся и обучают, занимаются торговлей и скотоводством. Марабуты — самые богатые и многочисленные племена; это благодаря им прославился мавританский город Шингетти, седьмое священное место, упомянутое в исламе.

Данники — их называют зенага или лахма — обычно берберского происхождения; они разводят стада для марабутов или воинов и платят им хорму — подушную подать и гафер — налог за все племя. Следует, однако, отметить, что это общественное деление не было неизменным: на протяжении веков происходили явления мутации, так что племена марабутов, или данников, иногда переходили в разряд воинов, как это было с улед-бу-сба.

Наряду с данной общественной иерархией существует племенная. Ниже данников располагаются цветные харратины, которые, как и в остальной Сахаре, либо бывшие раабы, либо потомки древних племен коренных чернокожих жителей. Они живут на всех кочевых стоянках и в оазисах и используются в качестве пастухов, земледельцев или сборщиков камеди.

В Западной Сахаре, человек с черной кожей имеет мало шансов быть свободным и жить подобно арабам или берберам. Различные национальные конституции, например в Мавритании, официально признают его полноправным гражданином, однако в действительности при современном состоянии сахарской племенной организации, он живет под покровительством хозяина-мавра. Плоды его труда, да и он сам, принадлежат хозяину, который в качестве компенсации предоставляет ему пищу и жилье. Прежде даже бывали случаи, когда хозяин, стараясь сохранить физические силы своих рабов, кастрировал их. Положение раба было наследственным. Основное занятие харратинов у мавров — присмотр за скотом и обработка клочков плодородной земли в гара и в оазисах. Это обеспечивает им довольно свободный образ жизни.

Когда харратины женятся, право на их сыновей принадлежит хозяину матери, который волен распоряжаться ими и даже их продать, если ему это заблагорассудится. Нередко девушки-рабыни уходят рожать в пустыню и там сразу же убивают своих детей. Этот вид детоубийства не осуждается в сахарском обществе; он признает за матерью-рабыней «право» освобождаться подобным образом от обременительных последствий своего сожительства. Законный брак между рабом и рабыней не может состояться без обоюдного согласия их хозяев. Получив разрешение на брак, харратин должен дать хозяину своей будущей жены десять коз; одну из них хозяин дарит молодоженам для свадебного ужина. Из-за того что дети харратинов становились рабами хозяина их матери, женщина ценилась дороже, чем мужчина: девушка-рабыня стоила на рынке в три раза больше, чем юноша.

После харратинов следуют гриоты, нечто вроде трубадуров, не пользующиеся большим уважением и, как правило, заключающие браки только между собой. Далее идут кузнецы, с которыми остальные мавры обращаются как с париями. Тем не менее гриоты и кузнецы в большинстве своем белые.

К этому достаточно сложному по своему составу обществу принадлежат еще три группы. Первая — немади, живущие на востоке Мавритании недалеко от колодца Немади, к северу от Тиджикджи. Эти не слишком набожные белые люди охотятся с собаками либо на антилоп в дюнах, либо — это касается южных кланов — на диких свиней, либо на любую другую дичь, которая водится в Сахеле. Немади — независимое племя, смешивается с другими племенами только в тех случаях, когда мужчина этого племени обратит внимание на чужую девушку. Вторую группу образуют азарзис, которые трудятся на соляных разработках. Наконец, третья группа — рыбаки, состоящие из двух небольших племен — имраген и шнагла.

Имраген кочуют по побережью между Нуакшотом и Вилья-Сиснерос. В социальном отношении они образуют в обществе мавров особый класс, занимая промежуточное положение между абидами (крепостными) и вассалами. Имраген вынуждены жить на Атлантическом побережье, так как существуют за счет океана. Кроме того, они обязаны платить большую дань рыбой (хорма) своим хозяевам-маврам, несмотря на то что до получения Мавританией независимости последние не защищали их от грабительских набегов кочевников. Хорма взимается исключительно в период рыбной ловли и отменяется с началом мертвого сезона (с марта по сентябрь) или во время бурь. Эта подать равняется десятой доли улова в тех случаях, когда представитель племени воинов, покровительствующего рыбакам, лично наблюдает за работой имраген. Там же, где племя воинов получает от рыбаков причитающуюся ему хорму один или два раза в год, она состоит из сушеной рыбы (от 50 до 100 штук), растительного масла (от 1 до 10 л), рыбных икринок (от 24 до 50 шт,). Племени имраген покровительствуют племена мавров улед-бу-сба и абель-граа. Те немногочисленные лодки, которыми владеют имраген, в основном находятся близ Порт-Этьен-на и Вилья-Сиснерос. Обычно же они забрасывают сеть, входя в воду и держа ее по двое с каждой стороны.

Шнагла (в переводе с берберского означает «гарпунеры») насчитывают около ста человек. Они платят дань племени улед-делим, хотя утверждают, что представляют собой их отдельную фракцию. Шнагла кочуют, разбивая палатки, между Вилья-Сиснерос и устьем уэда Дра. Их положение гораздо лучше, чем имраген. Они ловят рыбу с помощью сетей, удочек и гарпунов, собирают серую амбру кашалотов в устье Дра и меняют ее на продукты и промышленные товары у людей текла на юге Марокко. Кроме того, они обменивают найденные вещи с лодок и кораблей, потерпевших крушение у негостеприимных берегов Рио-де-Оро. Орудия рыбной ловли у шнагла столь же примитивны, как и у имраген. Сети плетутся из волокон растения Aristiuda pungens, а грузилами служат шары из обожженной глины. Шнагла подбирают пробковые поплавки, брошенные на берегу другими рыбаками, рыболовные крючки куют сами вручную, а гарпуны делают из тростника. Они имеют несколько весельных лодок, но никогда не решаются уходить на них далеко от берега, опасаясь прибоя у бара (мелководье), который может опрокинуть лодки или бросить их на рифы.

На рифах и на плавающих деревянных щепках они ищут морских уточек, из-за формы и цвета прозванных в народе «пальцами негра». Шнагла добывают и едят крабов, морских раков, ракушки, устриц, каракатиц, съедобных улиток, осьминогов, морских ежей. Стараясь разнообразить свой рацион, я тех местах, где, иногда идет дождь, они выращивают немного ячменя и кукурузы: высевают несколько горстей зерна и уходят, а урожай собирают лишь когда снова оказываются в этой местности. Шнагла разводят в небольших количествах коз и верблюдов и водят их за собой.

В Мавритании поезда и автобусы до сих пор не заменили верблюдов, а небоскребы не вытеснили палатки: время и расстояния задерживают материальное и духовное развитие страны. В таких районах, как Адрар и Восточный Ход, сумела сохраниться высокая культура ученых-мавров; в этих местах веет былым величием Альморавидов.

Историк ал-Бакри в своем «Описании Северной Африки» рассказывает о древней крепости Азуги, построенной в большой пальмовой роще в Мавританском Адрaрe. По его словам, она была подлинной столицей альморавидских султанов до завоевания ими Марокко и Испании. На ее долю выпал, очевидно, лишь кратковременный блеск, ибо с конца XII в. она уже не упоминается в исторических хрониках. Главными городами Адрара называют Уаддан и Шингетти.

Благодаря сведениям, полученным от специалиста по первобытной истории и археолога Раймона Мони, который исследовал эту местность в 1953 г., мне удалось обнаружить неподалеку от пышной и богатой источниками пальмовой рощи, в 15 км к северо-западу от Атара, развалины. Здесь и находилась альморавидская крепость. Для этой поездки по труднопроходимой местности (как и для последующих поездок по Адрару) командующий округом предоставил в мое распоряжение машину с высокой проходимостью и унтер-офицера, уроженца этих мест. Ему были знакомы здесь все закоулки и обитатели палаток. Он стал для меня товарищем, проводником, шофером, переводчиком и преданным информатором. Перед тем как нам расстаться, он угостил меня чаем в своем скромном жилище и преподнес сувенир — расшитый мешочек из слегка окрашенной верблюжьей кожи, предназначавшийся для хранения чайных принадлежностей в пути. Я знал, что это был самый красивый и дорогой предмет из его вещей, но, чтобы не обидеть щедрого и гостеприимного хозяина, принял подарок и был тронут до глубины души.

По караванной трапе в Азуги не добраться, разве что сделав крюк через Фум-Шар, где, кстати, можно попробовать великолепные дыни, выросшие на земле Сахары. Дети угостят вас ими прямо в саду, лишь бы вы прокатили их на машине! Нам повстречались десятки почти голых ребятишек с ранцами через плечо наподобие берберской сумы, пешком отмерявших многие километры до школы в Атаре.

Выбранный нами маршрут привел нас к первому ряду скалистых утесов: шаг за шагом на протяжении почти трех километров нам приходилось расчищать дорогу, заваленную камнями. Зато с высоты хребта перед нами открылся вид, вознаградивший нас за все труды: с одной стороны Атар и его оазис, над которыми с востока нависает розовато-лиловая стена Адрара; с другой — желтые дюны и черные базальтовые скалы мертвой долины, а у наших ног — пальмовые рощи, откуда закутанные в покрывало мужчины некогда отправились на завоевание Запада.

Ал-Бакри писал об этих людях лемтуна, потомках Химьяра, что они прячут лицо под покрывалом и «не умеют ни обрабатывать землю, ни засевать ее. В их стадах заключается все их богатство, их пища состоит из мяса и молока, и они совсем не ели бы хлеба, если бы им не дарили муку купцы, прибывающие из мусульманских стран или из стран чернокожих». В это описании легко узнать кочевников-мавров наших дней, самых прямых потомков лемтуна.

Эти «люди под покрывалом» точно соблюдают предписания Корана, особенно те из них, которые более всего соответствуют их темпераменту. Это прежде всего долг, повелевающий вести «священную войну». Они не дают покоя своим соседям, неграм-анимистам. Во племени лемтуна Яхья бен Ибрахим, возвращаясь 1050 г. из паломничества в Мекку, остановился в Кайруане и повстречал там знаменитого марокканско теолога ал-Фаси. Эта-то встреча и решила будущую судьбу Альморавидов.

— Мы ничего не знаем! — воскликнул Яхья. — Пойдем со мной в пустыню, обучи моих лемтуна! Не чувствуя склонности к подобного рода деятельности, ал-Фаси порекомендовал вместо себя одного и своих учеников, Абдаллах бен Ясина. Прибыв в пустыню, Ясин постарался вразумить распущенных и грубых лемтуна, но все было напрасно. Тогда он решил построить нечто вроде монастыря, где монахи (мурраби-тун, переводимое как марабут — этимология имени Альморавиды) должны были соблюдать суровую дисциплину, чтобы «очиститься». Вскоре число приверженцев Ясина возросло, а с ним и его слава. Он решил воспитывать монахов как воинов, и очень скоро у него собралась армия из 30 тыс. монахов-солдат, готовых отправиться на завоевания. В 1053 г. Ясин снарядил свою первую военную экспедицию, увенчавшуюся успехом, в Тифилалет, Марокко и Гану.

После смерти Ясина в 1059 г. светскую власть Альморавидов осуществляли два вождя, Ташфин и Бубакр.

Последнему были поручены военные операции в Сахаре, где ему сопутствовала удача. Он занял даже город в еврейском государстве — Медину-эль-Килаб. Ташфин, «суровый, справедливый и святой», основал лагерь, который вскоре стал известен как город Марракеш. Его строили 20 тыс. черных рабов; лагерь быстро превратился в город с крепостными укреплениями и мечетью, а затем стал столицей. Ташфин сделался властителе провинций Фес, Уджда, Оран, а позднее Алжира. Именно в это время к нему стали поступать настойчивые просьбы о помощи со стороны мусульманских правителей в Испании, отражавших первые удары Реконкисты.

В 1084 г. король Омар обратился к Ташфину как к единственному человеку, способному отразить натиск христиан. Однако Ташфин отказался сражаться против короля Альфонса VI, не желая покидать Марракеш, где он наслаждался славой, счастьем и почетом. Тем временем правитель Севильи Мухаммед уже был не в состоянии предотвратить вторжение христиан. Он обратился к своим соседям, правителям Гренады, Альмерии и Бадахоса, обещав им помощь Ташфина. Однако все эти монархи бурно запротестовали, настолько они боялись появления его свирепых людей на богатых равнинах Андалузии.

Опасались они и того, как бы Ташфин не навязал им своей деспотической власти.

Со своей стороны, Ташфин задумался: разве не достиг он вершины своего могущества? Но ведь речь идет об Испании! При одном упоминании о ней в его вообржении вставала страна оникса и порфира, мускуса и расшитого шелка, богатых ковров и рабов… Не в силах совладать с соблазном, он согласился выступить против Альфонса VI. В 1086 г. Ташфин со своей армией погрузился на суда и прибыл в Альхесирас, откуда сразу же двинулся на Бадахос. Вскоре рвавшиеся в бой мусульманские войска встретились лицом к лицу с войсками христиан. Мусульманские эмиссары предстали перед Альфонсом Vl и заявили ему:

— Нам сказали, что ты хотел бы иметь корабли, чтобы перенести войну в нашу страну. Ташфин, повелитель мусульман, решил избавить тебя от трудностей, и Аллах привел его к тебе, чтобы сбить твою гордость и высокомерие. Не желаешь ли ты обратиться в веру ислама? Не желаешь ли ты произнести фатиху, формулу обращения в новую веру, признать, что нет бога, кроме Аллаха, и что Мухаммед пророк его? Или ты предпочитаешь платить дань? Или во что бы то ни стало хочешь сразиться?

Король Альфонс пожал плечами;

— Я нападу на вас в понедельник.

Дело происходило в четверг. Ташфин был слишком хитер, чтобы попасть в ловушку, и на заре следующего дня король Альфонс встретился с войсками неприятеля, готовыми к бою. Вскоре на равнине Заллака выросла пирамида из 40 тыс. отрубленных голов. Униженный поражением, Альфонс VI обратился за помощью к королю Франции Филиппу I.

На этот раз Ташфин не ограничился только военными победами. Он решил навязать мусульманской Испании религиозно-политические порядки Альморавидов, установив там — к собственной выгоде — единство ислама. В 1090 г. правителя Гренады заковали в кандалы и выслали из страны. Одновременно из города исчезли поэты, астрологи и ученые; их сочли еретиками, опасными для государства.

Год спустя Ташфин овладел Кордовой, затем Рондой и Севильей. Мухаммед был сослан. Потом пали Сарагоса и Валенсия. Упоенный своим могуществом, Ташфин послал войска даже на Балеарские острова, жители которых сдались без боя.

Но на этом завоевания мусульман закончились. Сначала пришлось сражаться против знаменитого и непобедимого Сида Кампеадора, а затем — и это было труднее всего — против соблазнов андалузской жизни. После смерти Ташфина Альморавиды предались роскоши и тем самым ускорили свое падение. Познав славу, они были вынуждены в дальнейшем вернуться в пустыню к своим стадам. Династия Альморавидов просуществовала лишь 92 года и насчитывала всего 6 правителей.

Последний из них, Исхак, был обезглавлен Абд ал-Мумином, первым правителем династии Альмохадов, выходцев из среды оседлых берберов Антиатласа.

Держава Альморавидов распалась. Теперь ветра Сахары засыпают песком следы их походов. Что осталось от Азуги, их древней столицы? Почти ничего, нынешнее население Адрара о ней и не знает. Крепостная стена, сложенная из необожженных кирпичей, в виде квадрата (каждая стена длиной 100 м), наполовину погребена под песком. Наибольший интерес для археолога представляют 20 прямоугольных бастионов, которые усиливают эту стену с внешней стороны. Они представляют собой самый ранний образец военной архитектуры Альморавидов (еще один обнаружен при недавних раскопках в Марракеше, в крепости Юсуфа бен Ташфина, построенной в 1062 г.).

Раймон Мони справедливо замечает, что крепостная стена в Азуги времен Альморавидов, как и развалины берберского города Аудагост, — самая старая мусульманская постройка в Мавритании.

Несмотря на тщательные поиски, мне не удалось найти в пальмовой роще другие постройки, относящиеся к той же эпохе. Я обнаружил лишь множество отесанных камней, часть которых, по всей вероятности, осталась от разрушенных домов. Теперь они разбросаны в "тикитах", круглых соломенных хижинах, где время от времени находят приют либо пастухи, перегоняющие стада верблюдов, либо люди, которые приходят в Атар собирать финики.

Вернувшись из Азуги, я сразу же отправился в противоположном направлении в поисках более древних археологических стоянок, относящихся к забытому периоду истории Мавританского Адрара. Точнее говоря, речь теперь пойдет о первобытной истории, ибо я имею в виду наскальную живопись доисламской эпохи, которая неизвестна современным маврам.

В начале 1949 г. экспедиция А. Вилье, а в марте 1951 г, экспедиция Р. Декейзера и А. Вилье обнаружили две доисторические стоянки с наскальной живописью, расположенные в долине уэда Сегелил, неподалеку от пальмовой рощи Хамдун в 25 км к югу от Атара. Наибольший интерес представляет та, что находится на левом берегу, на вершине нависшего над уэдом склона, покрытого обломками, но ниже уровня площадки, по которой проходит тропа. Это укрытие под скалой глубиной 4 м, подход к которому теперь затруднен из-за нагромождения мелких камней. Росписи довольно сильно пострадали от времени. На них изображены главным образом животные, напоминающие быков с горбом и с изогнутыми рогами, один муфлон и какие-то антропоморфные фигуры, которые не удалось идентифицировать, из-за того что они плохо сохранились.

Тем не менее Раймон Мони считает, что эти персонажи можно связать с таинственными бафурами, населявшими Адрар до появления берберов лемтуна. Это те самые бафуры, свирепые язычники-великаны, которые, согласно местным легендам, жили на месте современного Шингетти, обрабатывая поля и разводя скот, но не имея представления о финиковой пальме. Ее будто бы посадили люди лемтуна, изгнавшие бафуров из Адрapa и основавшие затем город Абуэйр в четырех км от современного Шингетти. Они заложили великолепную пальмовую рощу, которая ныне является «жемчужиной Уарана».

Надо сказать, что в Адраре бафурам приписывают все развалины, наскальные надписи, а также постройки, возведенные не мусульманами и не французами, о возрасте и происхождении которых ничего не известно.

Главная проблема заключается в том, чтобы определить, было ли это исчезнувшее доисламское население «черным», пришедшим с юга, или «белым» — с севера.

Существует множество противоречивых легенд. Возможно, что это были евреи из Суса, гетулы из Марокканской Сахары римской эпохи, фульбе, чернокожие сараколе или суданцы. Пока вопрос остается открытым.

Атар, крупный центр караванной торговли на транссахарской трассе Касабланка — Дакар, большой рынок, который на Сахарском Юге пришел на смену знаменитым рынкам в Валате и Томбукту. В настоящее время он задыхается из-за того, что закрыта марокканская граница. Атар страдает больше, чем остальные города Мавритании.

Его великолепные верблюды и красиво выделанные шкуры находили раньше сбыт в Гулимине и на других рынках Южного Марокко. Теперь многочисленные мавританские купцы, ведущие свои дела в этом крупном центре Адрара, с нетерпением ждут, когда на дороге, ведущей с севера, вновь покажутся колонны грузовиков, везущие изделия марокканских ремесленников: ковры, медные чеканные подносы, серебряные чайные сервизы, кожаные пуфы и ткани. Не следует забывать, что кочевники-мавры занимаются почти исключительно скотоводством, а ремесленные и промышленные товары поступают к ним от их великого северного соседа. Остановимся на основах мавританской экономики.

Мавры владеют приблизительно 100 тыс. верблюдов, 250 тыс. голов крупного рогатого скота, 2 млн. овец, 4 тыс. лошадей и свыше 50 тыс. ослов! Разведение таких огромных стад дает маврам возможность продавать в большом количестве масло, шкуры овец и коз, бычьи и верблюжьи кожи. Основная часть этих товаров всегда продавалась на рынках Южного Марокко и в меньших количествах — в Черной Африке. Рощи Адрара, Таганта, Хода и Ассаба, насчитывающие около 250 тыс. финиковых пальм (это немного), ежегодно дают от 3 до 4 тыс. т фиников. Их почти целиком потребляют местные жители, и уж во всяком случае в самой Мавритании. Большие насаждения камедных деревьев (Acacia Verek) дают 3 тыс. т камеди в год. На этом дереве листья появляются летом, а цветы осенью; семена его стручков — великолепный корм для верблюдов. Кроме того, кочевники используют камедь в медицинских целях: для очищения желчного пузыря, кишечника, желудка и для лечения желтухи. Прежде, в голодные годы, камедь прожигали, затем толкли и ели, смешав с маслом и сахаром.

Мавританским кочевникам приходится ежегодно приобретать у оседлых жителей побережий Южного Марокко или Сенегала по крайней мере 50 тыс. т проса, большое количество риса, пшеницы, ячменя, а также сахар и чай, которые они охотно потребляют. Правда, после провозглашения республики зеленый чай сюда доставляется непосредственно из Китая.

Красивый красный ковер, вышитые валики вдоль стен, белый серебряный чайник с набором разноцветных стаканчиков, медные подносы с огромным количество еды… вокруг сидят одетые в белое женщины, члены Женского союза Атара. Я получил приглашение на этот вечер.

В мусульманской стране мне редко доводилось вести такой свободный и откровенный разговор с женщинами, в большинстве своем замужними, как в Атаре… Речь шла о новой жизни и проблемах, возникших в результате эмансипации женщин. Это тем более знаменательно, что мавританки Адрара живут в седьмом святом, месте ислама, и следовательно находящемся в плену строгих религиозных и моральных традиций.

Моя хозяйка — супруга мэра города, активного члена Народной партии, который в тот вечер отсутствовал.

Несмотря на непредвиденный отъезд, он не закрыл двери своего дома и не отменил обед, устроенный женщинами в честь иностранного журналиста.

Две разные представительницы современной Мавритании предстали передо мною одновременно — председатель Союза и его генеральный секретарь. Первая дышала воздухом новой жизни; вторая же, закутанная в величественную малафу (просторное верхнее одеяние), была скована традициями и обычаями. Председатель, молодая и живая женщина, работала медицинской сестрой в больнице Атара. Она развелась с мужем и одна растила сына, которого обожала. Она говорила по-французски, но всем сердцем была предана арабской культуре и с нетерпением ждала открытия северных границ, чтобы познакомиться со «своими арабскими сестрами» в Марокко, Алжире и Тунисе. Она остро «чувствовала» личные, сердечные проблемы, волнующие молодых девушек. В противоположность ей секретарь говорила только по-арабски; она была старше и не решалась выражать свое мнение по вопросам, которые так или иначе касались двух запретных тем: мужчин и религии. Одна принадлежала чуть вырисовывающемуся будущему, другая прошлому.

Первая, глядя прямо мне в глаза, совершенно непринужденно отвечала на все мои вопросы, даже самые нескромные. Она требовала для всех мусульманских девушек без исключения права самой выбирать себе буущего супруга и отказывать тому, кого выбрали без ее согласия родители. Она утверждала, что слишком многие мусульмане-мужчины не желают признавать, что, подобно всем остальным женщинам на свете, их женщины тоже любят и страдают и что положение общественного неравенства, распространяющееся на область чувств (сюда же относится полигамия) с полным подчинением мужчине, в наше время невыносимо для мусульманки.

Следует признать, что обусловленное обычаями поведение мавританок по отношению к мужчинам в своему племени всегда было гораздо более свободным, нежели арабок-мусульманок в городах Северной Африки.

Подобно женщинам у туарегов, мавританка соблюдает почти все религиозные предписания ислама: постится во время рамадана, читает молитвы, учит Коран. Но она никогда не носила покрывала и довольно свободно разговаривает с мужчинами, даже если они не принадлежат к ее семье. Практически мавританка пользуется полной свободой в своих действиях. В частности, если женщина принадлежит к кочевому пламени, палатка в гораздо большей степени её владение, нежели мужа.

Она почти никогда не соглашается принять под свой тент вторую жену, а если мавр и может легко ее отвергнуть, то она тоже вольна потребовать развода и вновь выйти замуж.

Частым стал теперь и отказ мавританской девушки выйти замуж за человека, которого ее родители с детства предназначали ей в мужья, руководствуясь при этом выгодой или чувством симпатии к другой семье того же класса и той же общественной касты. Хотя в Мавритании не было форм матриархата, существующих у туарегов Ахаггара, женщины здесь всегда принимали активное участие в событиях и жизни своего народа.

Рассказывают, что, когда враги нападали на лагерь, женщины разводили в воде хну и поливали этой красной жидкостью из своих калебас тех, кто струсил в бою, дабы обречь их на публичное презрение.

Одно из самых забавных исторических свидетельств о свободе нравов мавританских женщин дошло до нас благодаря путевым заметкам магрибинского географа Ибн Баттуты, который пересек Мавританию, направляясь из Сиджильмассы в Томбукту. Остановившись в Валате, он записал: «Жизнь этого народа удивительна, а его нравы причудливы. Мужчины вовсе не ревнуют своих жен. Никого из них не называют именем его отца, а каждый связывает свое происхождение с дядей с стороны матери. Наследство получают сыновья сестры покойного, а не его собственные дети. Подобный обычай я наблюдал только в Индии у неверных Малабара. Тем не менее эти люди месуфа — мусульмане; они прилежно читают все молитвы, предписанные религиозным законом, изучают юриспруденцию, теологию и учат наизусть Коран. Женщины-месуфа не испытывают чувства стыдливости в присутствии мужчин и не закрывают лица; однако они никогда не пропускают часа молитвы.

Если кто-либо захочет жениться на женщине-месуфа, он не встречает трудностей, но жена здесь не уезжает со своим мужем; если даже она и согласится, ее не пустит семья. В этой стране женщины могут иметь друзей и приятелей из числа чужих мужчин, т. е. не родственников. Мужчины, со своей стороны, также заводят подружек среди женщин из других семей. Часто случается, что хозяин, возвратившись домой, застает свою жену ее приятелем; он не осуждает такое поведение».

С чувством юмора и почти в журналистской манере Ибн Баттута рассказывает там же еще две забавные истории, касающиеся свободы нравов мавританской женщины, которая не переставала удивлять и возмущать правоверного мусульманина с севера.

«Однажды я вошел к судье Иуалатена (Валаты), предварительно постучав и получив разрешение, и увидел его с очень молодой и необыкновенно красивой женщиной. Я почувствовал неловкость и хотел было выйти, но женщина, даже не покраснев от смущения, стала весело смеяться над моим замешательством. Судья сказал мне:

— Зачем тебе уходить? Эта женщина — моя подруга.

Я удивился поведению этих людей. Тем более что судья — законовед, паломник. Я даже узнал, что он испросил у султана разрешение совершить в этом году паломничество в Мекку в сопровождении своей подруги! Интересно, та ли эта женщина или уже другая? Но повелитель не дал ему своего согласия».

«Я отправился к Месуфиту Абу Мухаммеду Йандекану, тому самому, с которым мы вместе прибыли в Йуалатен. Он сидел на ковре, а посреди помещения под балдахином находилось ложе; на нем рядом с посторонним мужчиной сидела его жена и вела с ним беседу. Я спросил Абу Мухаммеда:

— Кто эта женщина?

— Это моя супруга, — ответил он.

— А кем приходится ей тот, кто сидит рядом с ней?

— Это ее друг.

— Неужели ты доволен таким положением вещей, ты, который жил в нашей стране и знаешь предписания божественного закона?

— Общение женщин с мужчинами у нас выглядит прилично и вполне благопристойно: оно не вызывает никаких подозрений. Впрочем, наши женщины совсем не такие, как в ваших краях.

Я был удивлен его глупостью, ушел и больше никогда к нему не приходил. Он не раз приглашал меня к себе, но я всегда отказывался».

Итак, если по языку и религии мавританские женщины принадлежат к арабскому миру, то по своему духу и традициям они остались берберками. Поэтому их эмансипация может произойти гораздо раньше, нежели в Марокко или Алжире, хотя, это звучит парадоксально.

Первое доказательство этому я получил, познакомившись с уже проведенными мероприятиями и с планами на будущее Союза мавританских женщин, отделения которого теперь имеются почти во всех населенных, пунктах этой огромной страны. Союз — это прежде всего школа, где женщины изучают французский и арабский языки, чтобы слушать радио, читать газеты и писать письма. Действительно, самые передовые женщины, подобно принимавшим меня в Атаре, прекрасно понимают, что мавританки пока еще не готовы занять свое место в семье и в новом обществе, и прежде всего должным образом воспитывать детей — будущее поколение страны. Они не смогут справиться с этой задачей, если сами не будут посещать школу и не получат образование. Поэтому школьное обучение для девочек входит первым пунктом в женскую программу, которая, надо сказать, пользуется поддержкой властей. Сотрудники — французы и тунисцы, — занятые в системе народного просвещения, откликнулись на призыв Союза мавританских женщин организовать как можно больше учебных заведений, предназначенных для женщин.

В сфере практического обучения принятые меры дали очень хорошие результаты. В Атаре многие уже посещают великолепную школу, где их учат шить, вышивать и, ткать, обучают домоводству (вязанию, уходу за детьми). Раз в неделю Союз созывает собрание, где ставятся и свободно дискутируются все местные и общие вопросы, интересующие женщин. Однако главное, чем по праву гордится Союз, это «Дом матери и ребенка», действующий в Нуакшоте с июня 1961 г. Этот центр, осуществляющий охрану материнства и младенчества, помогает бесплатно всем женщинам без исключения, будь то кочевники или оседлые. Грудным детям обеспечивается уход, а молодые матери получают необходимые советы.

В Атаре начинается караванная тропа, по которой верблюды и изредка вездеходы направляются в Шингеттии Уаддан.

Из Атара плоскогорье Адрар представляется непреодолимым естественным препятствием, бесконечной стеной, которая преграждает доступ в священный город Шингетти. Однако, в 50 км к северо-востоку от Атара тропа внезапно прокладывает себе путь по каменистой осыпи через столообразные скалы Дхар-Адрара. В различное время суток их крутые склоны меняют свой цвет, становясь то черными и желтыми, то красными и розовато лиловыми. Этот хаотический, напоминающий лунный, скалистый пейзаж Сахары можно сравнить лишь с мрачной красотой массива Aхаггар. Это ущелье Амоджар. После 20 км головокружительного зигзагообразного подъема тропа наконец выводит на плоскогорье. А там снова каменистая пустыня, где кочевники ставят свои коричневые палатки.

Здесь часто встречаешь длинные цепочки верблюдов, груженных брусками соли, — прямых и последних наследников древних трангсахарских караванов. Как и в прежние времена, когда верблюд был «кораблем пустыни», перевозившим товары из одного порта Великой пустыни в другой, караванам, чтобы пересечь Центральную Мавританию и доставить соль из Себхи-Ид-жиль на рынки Таганта или Хода, требуется два месяца.

Соль добывается в центральной части Себхи-Ид-жиль, протянувшейся на 80 км в длину и на 10 км в ширину. В соленосном слое чередуются каменная соль и глина. Мавры добывают соль только в тех местах, где она выходит на поверхность. Запасы соли этого громадного мавританского месторождения практически неисчерпаемы, добыча ее здесь ведется уже почти тысячу лет.

Бруски соли, в среднем имеющие длину 1 м 50 см, ширину — 40 в толщину 15 см, весят от 25 до 40 кг. Обычно на одного верблюда грузят четыре бруска, но мне встречались и такие сильные животные, которые переносили по десять штук. Прежде, как утверждают некоторые арабские авторы, местные рудокопы добывали за год до 60 тыс. брусков, а артель из шести человек могла обработать 120 брусков в день. Эти цифры, по-видимому, преувеличены, даже если предположить, что караваны с солью несколько веков назад были гораздо многочисленнее наших (в наши дни добывают около 15 тыс. брусков в год, т. е. 650–700 т; этот груз могут перевезти 3500 верблюдов). Диего Гомеш, португальский историк XV в., упоминает о караванах из 400–500 и более верблюдов, которые растягивались на километры по дюнам Уаддана. Они за месяц проходили путь от Уаддана до Валаты, а оттуда за 14 дней добирались до Томбукту. Правители таких сильных держав, как Гана, а позднее Мали, давали за соль больше золота, чем за любой другой товар.

Маршрут караванов с солью почти не изменился: от Себхи-Иджиль в Адрар, а затем в Тишит. Однако в наши дни караваны тянутся мимо Уаддана. Погонщикам караванов с солью купцы платят натурой: один брусок с каждого верблюда. На рынке стоимость соли возрастает более чем вдвое. В прежние времена купцы продавали в Томбукту весь груз вместе с верблюдами. Караванная тропа из Адрара спускается к пересохшим уэдам, идет вдоль движущихся дюн, обвеваемых ветром, пересекает пастбища со стадами верблюдов, минует стоянки кочевников, где женщины ткут большие тенты и сбивают масло. Наконец через 300 км, слова зеленый мираж, появляется большая пальмовая роща Уаддана с возвышающимся над ней песочного цвет ксуром.

По мере того как караван приближается к первым улочкам, которые, прилепившись к скале, поднимаются от зеленых садом к квадратному минарету старой мечети, замечаешь, что почти все дома этой древней столицы транссахарской торговли лежат в развалинах: из 3 тыс. домов осталось только 400. Дома задуманы и построены так, чтобы иметь возможность обороняться в случае осады или нападения на город. Возведенные из необожженного кирпича, украшенные строгим геометрическим орнаментом в мавританском стиле, они образуют лабиринты улочек и крытых переходов. Миновав эту необычную касбу, мы добираемся до мечети, минарет которой выдержан в той же суровой манере, что и остальные постройки: массивная квадратная башня, служившая одновременно и укрепленной сторожевой вышкой. Во дворе мечети, в глинобитной нише имам ревниво хранит десяток старинных рукописных книг, три из которых — по кораническому праву — составлены женщинами.

В одном старом доме Мустафа ульд Хетта, вождь марабутского племени идауль ал-бадж, провел нас в темную, пыльную комнату, где вдоль стен было нагромождено более 80 томов.

В этой сахарской библиотеке, подобно настоящему семейному достоянию, переходящему от отца к сыну, хранится знаменитая рукопись XIII в. по истории и географии. Она находилась прежде в Ассабе, куда попала через двоюродных братьев вождя, которые в поисках пастбищ пришли туда со своими стадами. Не так давно Мустафа ульд Хетта совершил путешествие: пересек пустыню, забрал рукопись и вернулся с ней в Уаддан.

Это один из редких документов, относящихся к эпохе расцвета транссахарской торговли. В нем говорится об интенсивности обмена между Мавританией, Томбукту, Северной Африкой, Египтом и даже далеким Йеменом, также о том, что неутомимые мавританские караванщики совершали длинные переходы через всю Сахару, перевозя соль и верблюжьи шкуры. Богатые средиземноморские купцы платили за эти товары шелком и золотом. Перед дальней дорогой погонщики разрезали верблюжьи шкуры на большие квадраты, в которые заворачивали бруски соли. В этой же рукописи сообщается, что между Уадданом и Томбукту существовали многочисленные города, ныне полностью исчезнувшие, где караваны обязательно останавливались. Уаддан, говорится в ней, был главным торговым центром Мавритании, Томбукту — Судана, Сиджильмасса — Марокко, а Тлемсен — Алжира.

В остальных рукописях марабутского вождя в Уаддане рассматриваются вопросы религии, юриспруденции, арабской грамматики и астрономии. История Уаддана передается устно из поколения в поколение, а немногочисленные приезжие узнают ее от знатных жителей города.

Нам рассказали, что в древности эту страну населяли бафуры. Бафур, говорится в легенде, великан, живший во времена Бубакра. Хотя он и притворился, что принял ислам, но был убит родными братьями и похоронен в Тик-Лаббе, в долине Уаддана, недалеко от пальмовой рощи. В те отдаленные времена самого города Уаддана еще не было, а на его месте стояли три деревни, враждовавшие между собой. Однажды три мусульманина-паломника по пути из Мекки пришли в Адрар. Они написали три письма и закопали их в землю — одно на месте Уаддана, второе — на месте Шингегти, а последнее — на месте Атара. Через год мусульмане вернулись, чтобы вырыть их. Но письма, оставленные в Атаре и Шингетти, уничтожили вода и песок, так что осталось лишь письмо, закопанное на месте Уаддана. Тогда они решили сообща основать здесь новый город и заселить его жителями двух деревень, Лексер и Тегхербейат, которые пришли в упадок.

Основание арабского Уаддана датируется приблизительно 542 г. хиджры (1147 г.). Первым правителем города стал один из трех его основателей, ал-Хадж Али, который происходил из могущественного племени химьяра и, согласно легенде, был племянником халифа Бубакра бен Омара. Уаддан очень скоро начал процветать, и его расцвет длился пять веков. Город насчитывал, согласно одной из сохранившихся в мечети рукописей, более 1115 домов; в каждом доме жили по две семьи, а на улице — до сорока ученых.

Но черные рабы восстали и начали войну с арабо-берберами. Последние вышли из нее победителями, но Уаддан стал отныне клониться к упадку. Постепенно все купцы-евреи покинули город и переселились в Южное Марокко (по всей вероятности, к уэду Нун). Их примеру последовали и другие торговцы, и через 300 лет заброшенный всеми Уаддан был предан забвению.

Нынешнее население Уаддана забыло о доходных и опасных операциях прежних лет. Оно довольствуется тем, что выращивает просо, пшеницу и ячмень, собирает превосходные финики в роще, разводит овец и верблюдов. Жители Уаддана сами строят свои хижины из камней, собранных в эрге, и из банко, добытого на окружающих возвышенностях, Шингетти, напоминающий сегодня деревню, построенную из необожженного кирпича посреди дюн Уарана, которые, кажется, вот-вот поглотят ее, был подлинной столицей Мавритании. В культурном и религиозном отношении он — символ всей мавританской цивилизации: ведь то, что мы называем Мавританией, известно всему мусульманскому миру исключительно под именем Шингетти.

И здесь образованные старики хранят в своих домах большую часть тех рукописей, которые до французской оккупации составляли славу библиотеки коранического университета Шингетти. Вообще говоря, частные библиотеки находятся в плохом состоянии: многие старые сочинения разорваны, покрыты пылью, изъедены насекомыми или разрознены. Самая древняя из этих драгоценных рукописей — теологический труд. Его составил и сам записал в 480 г. хиджры (1087 г.) Абу Хилаль ал-Аскари. Среди самых замечательных рукописей, хранящихся в частных собраниях этого священного города, находятся два Корана. В знак особой милости старый имам мечети по просьбе ответственного за «Дом молодежи» показал мне один из них. Эта восточная рукопись была художественно оформлена Мухаммедом бен Абу-л-Кайим ал-Кавваль ат-Тебризи (из города Тавриза в Иранском Азербайджане). Она известна под названием «Бу айн сафра», что означает «Желтоглазая».

Странное название объясняется тем, что рукопись украшена золотым кругом, на котором кади Шингетти Бен Ахмед Махмуд заставлял клясться свидетелей. Этот Коран принадлежит теперь его внуку Ахмеду ульд Махмуду.

Второй замечательный Коран принадлежит Дженнахи ульд Мухаммеду Абдаллаху. Ее переплет сделан из двойного слоя кожи. Отправляясь в паломничество в Мекку и опасаясь нападения бандитов, шейх ульд Хаббут спрятал золотые монеты в подкладке переплета, так как знал, что грабители никогда не похищают арабские книги из боязни осквернить Коран.

В настоящее время центр арабского образования и высокой исламской культуры переместился в Бутилимит, в 400 км к юго-западу от Шингетти. Традиции мавританской культуры продолжает Национальный институт высших исламских исследований, основанный в мае 1961 г. Образованием маленьких мавров руководят марабуты. Дети обучаются с пятилетнего возраста.

Сначала они усваивают азбуку, а затем им начинают преподавать Коран, стихи которого заучиваются наизусть, а часто и переписываются для упражнений в орфографии. Затем программой предусматривается художественная каллиграфия, теология, мусульманское право и мистика. Предметами обучения являются также история пророка, арабский язык на материале избранной поэзии, грамматика, морфология, арифметика, риторика, логика, медицина, астрономия и астрология.

Ученики в основном работают над текстами, составленными мавританскими учеными и образованными людьми в XII, XIII и XIV вв. хиджры, которые считаются «золотыми веками» мавританской культуры. Арабских сочинений, авторами которых были мавры, насчитывается свыше 2 тыс.; среди наиболее выдающихся работ следует назвать труды по медицине, принадлежащие перу Ауфа, и по истории — Мухаммеда ал-Йедали.

Было бы, однако, заблуждением предполагать, что молодым маврам Адрара безразлична современная эпоха, к которой мавританское общество тоже придет со временем. Школу Шингетти посещают 250 учащихся, в их числе 50 девочек — самый высокий процент во всей Мавритании!

Мы присутствовали в Шингетти на народных празднествах по случаю годовщины независимости: скачки на верблюдах, берберские и негритянские песни и танцы.

Сотни детей, одетых в синюю бубу, с выбритой, по сахарской моде, головой, на которой оставлена единственная прядь волос, пели национальный гимн и читали свои стихи. Затем глава местной молодежи обратился к знати, вождям кланов и ко всем представителям старого мавританского общества, которые сидели на ступеньках здания военного поста. Он начал объяснять им, какие следует решить задачи, чтобы превратить Мавританию в новое государство.

Между Адраром и Мали под песками Уаддана, Дхара и Хода, подобно скелетам погибших верблюдов, покоятся развалины древних городов, в которых в средние века делали остановку караваны с солью и золотом. Вдоль этой тропы (Азенгим) были вырыты колодцы, ныне засыпанные песком. Я безуспешно пытался пройти по ней. И в наши дни только караваны отваживаются на этот рискованный переход до Тишита и Валаты. Безусловно, только мавританские караваны с солью еще сохраняют верность древней транссахарской дороге.

На карты этих районов нанесены кое-какие названия, но они отображают только те географические понятия и растительный мир, которые встретились погонщикам верблюдов на их пути, а между этими трассами располагаются обширные «белые пятна». Людей здесь нет из-за отсутствия воды. Лишь некоторые охотники-немади рискуют посещать эти земли, раскаленные днем и довольно холодные ночью. Они охотятся здесь с гончими на газелей, а потом продают копченое мясо кочевникам и погонщикам караванов.

Каравану, чтобы покрыть расстояние в 1300 км по тропе Азентим, требуется 45 дней. В конце пути на склоне сурового утеса красного цвета появляется причудливый город. Это Валата — «берег вечности».

В XVI в. город процветал, но потом его славу затмил Томбукту. Однако в течение пяти, веков Валата оставалась конечным пунктом транссахарской караванной дороги из Марокко в Черную Африку, проходящей через Западную Сахару.

Валата — это старый, полностью огороженный ксур, построенный из банко на юго-востоке Мавритании в 200 км от Тишита, в 500 км от Томбукту и в 100 км от Немы, нынешнего административного центра района.

Из Немы в Валату ведет «проезжая» дорога, но, чтобы преодолеть некоторые участки, необходим вездеход.

Нагретый за день песок рассыпается, машина «чихает», и под ее колеса то и дело нужно подкладывать перфорированные листы. Из-за плохого состояния этой дороги приходится совершать объезд через плоскогорье Дхар. Правда, на подъеме и спуске эта дорога, высеченная в скале, больше походит на предназначенную для великанов лестницу, чем на автомобильную дорогу.

Валата построена ярусами на скалистом утесе в Дхарм и, таким образом, господствует над обширной открытой местностью, где у двух колодцев собираются караваны. По мере того как поднимаешься к городу, перед взором постепенно открывается вся долина, протянувшаяся на десятки километров. Существуют такие места, где «дует дух». Валата относится к их числу.

Местность эта поражает своими просторами.

Валата славится своеобразной архитектурой — домами в несколько этажей с зажатыми между ними узкими улочками. Массивный, строгий внешний вид этих зданий нередко контрастирует с роскошным внутренним убранством двора и жилых помещений. По обе стороны дверей главного входа, которые открываются на улицу, сложены каменные скамейки. Здесь собираются мужчины поговорить о своих делах, обменяться новостями или поспорить. К дверям ведут две или три ступеньки; прямоугольный проем дверей обрамлен широкими лепными карнизами. По обеим сторонам от входа находятся два камня для омовения, вделанные в стену.

На красном фоне стен выделяются лепные украшения и узоры, нанесенные белой краской и оттененные красной охрой. Однако раскраска обходилась довольно дорого и от нее пришлось отказаться, оставив только лепку.

Дома Валаты украшены особым узором как снаружи, так и внутри. Пожалуй, лишь несколько старых женщин, принадлежащих к чернокожей части населения (бывшие пленники), умеют сегодня выполнять этот традиционный узор. Они выводят его, окуная палец в цветные грунты. На стену, покрытую красной глиной, наносятся рисунки белой глиной, иногда с добавлением нескольких мазков желтого цвета; синий индиго также используется внутри белых рисунков или для выведения небольших отдельных узоров. Стены домов со стороны двора особенно богаты украшениями, главным образом вокруг дверей. Иногда, правда, расписан и вход с улицы, по скромнее. Что касается окон или слуховых окошек, то их немного и они обведены простой широкой рамкой белого цвета. Роспись домов в Халате, как снаружи, так и внутри, выполнена почти исключительно волнистыми линиями, что придает им большую живость.

Валату основали в 1240 г. соникке, после того как их родной город — Гану — захватили малинке. В свою очередь, Валата тоже была покорена, но, несмотря на это, быстро разрослась и разбогатела. Она служила начальным пунктом транссахарской караванной дороги, по которой Судан обменивал золото, слоновую кость, рабов, ароматические вещества на каменную соль из Сахары и на изделия с севера: кожи, ковры, злаки, финики, которые продавались купцами из Сиджильмассы.

В результате этого с самого начала Валата испытала сильное влияние Магриба, усилившееся с принятием ислама.

Несмотря на то что ислам очень рано пересек Сахару — в VII в. вместе с миссионерами, отделившимися от войска Укбы бен Нафи, затем с эмиром Абу Бекром и его Альморавидами, — сонинке и берберы месуфа, обосновавшись в Валате, вновь вернулись к прежней, языческой вере. Но в XV в. из Марокко явился новый проповедник — шейх Сиди-Ахмед ал-Кунти, прозванный ал-Веккаи, "Слезливый": его глаза постоянно слезились, с того дня когда он пропустил утреннюю молитву. Отправляясь в третий раз в паломничество в Мекку, ал-Беккаи решил зайти в Валату, чтобы вернуть ее жителей в лоно ортодоксальной мусульманской веры, и остался там до конца своих дней. Умер он в 1504 г. в возрасте более ста лет. До сих пор благочестивые люди каждую пятницу поднимаются к его могиле, расположенной выше города. Шейх Сиди-Ахмед ал-Бек-каи и его сын шейх Сиди Омар были первыми, кто посвятил себя исламизации Сахары и Африки к югу от нее. Их миссионерская деятельность, школы, политический авторитет привлеклм в Валату многочисленных ученых и студентов из Магриба, Египта и даже Багдада. Однако опасный соперник Томбукту мало-помалу переманил к себе и ученых и студентов. В XVIII в.

Томбукту окончательно занял место Валаты.

В 1324 г. манса (царь) Мали Гонга Муса привез с собой в Йуалатен (Валату) андалузского поэта Абу Ис-хака ат-Туенджена и альмохадского эмира по имени ал-Мамер, который позднее поведал о своем путешествии в Судан. Вот что сообщает об этом великий историк Ибн Халдун в своем «Истории берберов»: «Манса Муса захотел возвести зал для приемов, солидно построенный и оштукатуренный; такие постройки были еще неизвестны в его стране. Абу Исхак, очень искусный во многих ремеслах, построил квадратный зал с куполом. В этом сооружении раскрылись все стороны его таланта. Покрыв зал штукатуркой и украсив арабесками ослепительных цветов, Абу Исхак превратил его в настоящее произведение искусства. Султан был очарован и в знак своего удовлетворения пожаловал андалузцу 12 тыс. мискалей (т. е. 1500 унций золотого песка)».

Должно быть, это сооружение поэта-архитектора из Гренады и положило начало настенным росписям в Валате. Можно себе представить, какое восхищение вызвали архитектура и отделка здания в суданском городе, построенном из грубого камня и глины, смешанной с соломой! Знать захотела строить дома по новой моде, и эта традиция осталась, переходя от одного здания к другому, хотя сам дворец султана уже давно исчез.

Росписи состоят из полдюжины очень простых элементов, которые могут бесконечно повторяться. Иногда это классические и универсальные идеограммы мужчин и женщин, изображенных вместе, друг против друга, преклонившими колени в молитвенной позе, образуют розетки, кресты или цепи. Иногда изображается отдельно то голова, то живот, а то и мужской половой орган в видо значка, очертанием напоминающего арабскую букву вав. Эти идеограммы присутствуют повсюду, в произведениях первобытного искусства — от Maс д'Азиля до Судана, от Инда до Маркизских островов. За год до паломничества мансы Мусы одно восточное посольство доставило султану Каира 11 бактрийских верблюдов с грузом из 700 штук монгольских тканей и ковров. Может быть, именно с этими восточными товарами, которые легко перевозить, эта символика достигла Валаты. Успех, уготованный ей здесь, был связан с образом жизни женщин. Культурные и торговые связи Валаты с Северной Африкой, присутствие в Валате представителя фесского султана и ученых мужей из Кайруана, Дамаска и Багдада способствовали строгому соблюдению в этом суданском городе мусульманских обычаев. В XIV в., например, затворничества женщин еще не существовало. Это видно из сообщения Ибн Баттуты, посла султана Абу Инана при дворе царя Мали, в котором он возмущается тем обстоятельством, что принимавшая его супруга одного знатного лица одновременно вела свободную беседу с другим посетителем, сидящим рядом с ней. Позднее мавританским женщинам, жившим по традициям кочевников, пришлось смириться с полигамией оседлых жителей. Вот этим-то пленницам и обязано своим необыкновенным развитием валатинское ремесло. Примечательно, что элементы сексуальной символики Валаты присущи только помещениям женщин и предметам, которыми они пользуются. Особенно много настенных украшений вокруг входа и в супружеской спальне. Известно, скаль велико значение наглядного изображения в магии. Супруге все должно было напоминать о ее главной обязанности — материнстве.

Валата, как говорят мавры, «померкла». Нет больше ни дворца мансы Мусы, ни мечети, построенной в XV в. шейхом Сиди-Ахмедом ал-Беккаи ал-Кунти. По единственной существующей дороге, которая ведет в Бамако, валатинцы отправляются торговать в Мали, Гвинею и даже в Нигерию. Не все возвращаются назад: многие остаются жить в Томбукту.

Глава VI ТОМБУКТУ — МЕСТО ВСТРЕЧИ ПИРОГИ И ВЕРБЛЮДА

Хотя Томбукту и перестал быть закрытым городом (наоборот; он стал более доступным, с тех пор как правительство Мали открыло там современный и весьма красивый аэропорт), он тем не менее сохранил достаточно много загадочного. Неся на себе отпечаток Востока, Томбукту, более чем любой другой город к югу от Сахары, производит впечатление магрибинского.

Это относится и к людям, и к природе, хотя его экономическая роль у ворот в пустыню уже не имеет былого значения, а сам он перестал служить громадным складом для стран на Нигере — на перекрестке караванных дорог, уходящих оттуда на север, северо-запад и восток. Не из-за какого другого города в Мали не было такого соперничества: им поочередно владели мандинго (1325–1433), туареги (1433–1591), Марокко (1591–1780), снова туареги (1780–1826), фульбе (1826–1862), в третий раз туареги (1863–1893), Франция (1893–1960) и, наконец, Мали, несмотря на вооруженные выступления туарегов, осаждавших ворота города вплоть до 1963 г.

Томбукту основали туареги в 1100 г. рядом с колодцем, заботу о котором поручили одной старой женщине по имени Букту. С тех пор эти истинные кочевники, прятавшие лицо, всегда считали, что город по праву принадлежит им, независимо от того, кто живет в нем в настоящее время. Славившийся своими университетами и процветающей торговлей, Томбукту получал самые что ни на есть экзотические прозвища: "Царица пустыни", «Ключ к Сахаре», «Жемчужина Судана». Один старый суданский летописец так определил торговое значение Томбукту на заре XIV в.: «Это место встречи пироги и верблюда». Под пирогой подразумевается область к югу от Тамбукту, Судан, т. е. плодородие и изобилие во всем.

Под верблюдом — вся Северная Африка, прежде всего Сахара, т. е. пустыня, но в то же время и драгоценные залежи каменной соли; затем арабские страны, Марокко, Алжир, Туат, Тунис, Триполитания; и, наконец, Европа, представленная складами с товарами в портах «варварских» государств. Как северу, так и югу требовался посредник при обмене, а также склад для хранения изделий — в этом и заключалась роль Томбукту.

Он служил звеном, соединяющим берберо-арабский мир и страну «черных», и превратился вскоре в конечный пункт, куда сходились все сахарские дороги.

Марокко стало основным клиентом Томбукту, так как было ближе других стран к Судану; Тиндуф, ас-Савира (Могадор), Марракеш, Фес, Тафилалет служили отправными пунктами караванов. На втором месте стоял Алжир. Но его связи осуществлялись через посредство Туата. В то же время Тунис и Триполи торговали с Томбукту при посредничестве Гадамеса.

Со Средиземноморского побережья отправлялись караваны, нагруженные тканями, в основном европейского производства. Кроме того, они везли оружие, порох, ножи, бумагу, ножницы, иголки, зеркала, шелк и мелкий жемчуг, употребляемый для вышивок, янтарь, кораллы, сердолик и крупный жемчуг для бус, пряности (в основном гвоздику), сахар, чай, кофе, финики, духи, табак (из Туата), чайники, чашки, табакерки, ковры, пояса, фески, готовую одежду (бурнусы, кафтаны, платья и т. п.). Но не все верблюды несли этот груз. На полпути к цели, в Тауденни, в 800 км к северу от Томбукту, караван принимал груз соли.

Даже сами жители пустыни, не избалованные жизнерадостными пейзажами, считают Тауденни одним из самых унылых мест на земле. Ни малейшей растительности, ни единого деревца вокруг. Воды мало, да и та соленая. Чтобы добраться до тени и набрать питьевой воды из колодца уэда Тели, требуется целый день пути.

Здесь нет даже земли для постройки домов, поэтому жилища и мечеть сложены из соляных блоков, крытых шкурами верблюдов. Город существует благодаря финикам, доставляемым караванами по пути из Марокко, и злакам и другому продовольствию, которое они оставляют здесь, возвращаясь из Мали. Тауденни со своими кочевниками-конвоирами и грузчиками из Марокко, Туата и Триполитании до сих пор остается третьим «клиентом» Томбукту.

В старых хрониках, написанных географами и путешественниками — с некоторыми из них можно ознакомиться в библиотеке, недавно организованной малийской администрацией в Тауденни, — описывается знаменитая торговля солью, которая ведется и по сей день.

Тонкий слой песка присыпает залежи, разработанные открытым способом; отчетливо видны наслоения пластов минерала. В зависимости, от характера слоя извлекаются более или менее толстые прямоугольные пластины соли размером 40 см на 1 м 20 см. Они напоминают большие плиты белого мрамора с серыми прожилками и красными пятнами. Когда пластины, или, как говорят в Судане, бруски, выносят из шахты, их помечают каким-нибудь отличительным значком А, О, +, — и т. п. В Томбукту брус украшают геометрическим орнаментом и пишут по-арабски имя шерифа, святого или какого-либо важного лица. Затем их обвязывают длинными и узкими ремнями из необработанной кожи, чтобы, в случае если брусок расколется, он не рассыпался. Метками на брусках и их упаковкой занимается специальная корпорация, назначающаяся каждый год. Больше всего ценятся самые толстые и самые белые бруски; меньше — со следами красноватых силикатов. Цены в Томбукту меняются в зависимости от степени безопасности в пустыне и в Судане. Продавая соль, торговец откалывает от бруска небольшие куски; ими же он пользуется и в дороге в качестве разменной монеты: очень часто суданец отказывается продавать продукты за каури, за деньги и даже за золото, тогда как кусок соли всегда делает его уступчивым.

Нагрузившись солью в Тауденни и заплатив один или несколько раз пошлину за проезд туарегам, под чьим контролем находятся дороги, караван прибывает в Томбукту, разумеется, если его не разграбят. В город он не входит — ведь его многочисленные верблюды очень бы затруднили городскую жизнь, — а размещается под его северными стенами в Абарадью, караванном пригороде. Здесь нет домов, а только шалаши из соломы и веток, обнесенные колючей оградой. Купцы, сопровождавшие караван, селятся в городе, а погонщики остаются в пригороде и разгружают верблюдов. Их водят на водопой к большим лужам, расположенным тут же, а пастбищем им служат соседние дюны, где эти неприхотливые животные щиплют верблюжью траву и другие невзрачные и, колючие растения.

От положения в Сахаре, с одной стороны, и процветания Судана — с другой, зависело количество и размер караванов. Большие караваны состоят, как правило, из 600 — 1 тыс. верблюдов и 300–500 человек, погонщиков и купцов. Они прибывают в основном в декабре — январе и в июле — августе. Мелкие караваны из 60 — 100 верблюдов приходят каждую неделю и в любое время года.

Груз судов на Нигере, подобно караванам в пустыне, делится на две части. Прежде всего, продукты питания и потребления, предназначенные для кочевых племен, городов Сахары и самого Томбукту: просо, рис, карите, маниока, земляные орехи, мед, тамаринд, горький перец, сухой лук, имбирь, табак (не столь высококачественный, как из Туата, но и не такой дорогой), калебасы, сушеная рыба, мыло, железо, сурьма, свинец, бумажная ткань, соломенные шляпы, циновки, глиняные кувшины и горшки и т. п. В этом перечне стоит уделить внимание бумажной ткани: несмотря на конкуренцию менее дорогих европейских тканей, она пользуется большим спросом благодаря своей необычайной носкости. Эта ткань широко применяется даже в берберских областях, где ей отдают предпочтение, если хотят сшить одежду, которая бы «послужила подольше».

Среди суданских дорогих тканей следует назвать полотнища очень тонкого хлопка из Кано, пропитанные индиго, с глянцем, наведенным колотушкой, и интересным металлическим блеском (из них заворачивают очень красивые чалмы); синие и белые хлопчатобумажные набедренные повязки из Сегу; белые покрывала из Массины; многоцветные ткани из Дуэнзы, Данди, Хумбури, ткани из страны ниафонке и хауса. Два последних сорта материи шерстяные.

Вторая часть грузов нигерийской флотилии включает товары, специально предназначенные для купцов из Марокко, Туата и Гадамеса: золото, слоновую кость, страусовые перья, невыделанную кожу, воск, ладан, цивет, индиго, камедь и т. п. Значительное место занимает золотой песок, а также золотые кольца, однако количество перевозимого золота трудно определить, так как такой негромоздкий товар легко скрыть.

Таким образом, торговля в Томбукту складывается из передвижений караванов из Сахары и судов по Нигеру. Обмен товарами совершенно необходим между столь различными областями, как Сахара и Судан: с верблюдов грузы переносят на корабли, с кораблей на верблюдов. Томбукту — место хранения товаров на границе между песчаными равнинами и обильно орошаемыми долинами, город складов и доков. Среди жителей Томбукту немало депозиторов, маклеров и домовладельцев.

Арабское изречение «гость — это подарок Бога» очень любят в Томбукту, где нет караван-сараев. В течение первых трех дней местный житель предоставляет бесплатный кров и стол чужеземному купцу. Владея несколькими домами (у некоторых домовладельцев их 10–15), он сдает один из них своему гостю начиная с четвертого дня. Эти постройки достаточно просторны, чтобы служить одновременно складом и жильем. Роль диатиги, или отдающего дом в наем, не ограничивается этим. Он снабжает приезжего сведениями о курсе цен дня, об изобилии или дефиците того или иного товара, оценивает возможного клиента; он же помогает гостю с покупками. Таким образом, к плате за сдачу помещения прибавляются барыши от различного рода посредничеств. Пользоваться этими услугами считается почти обязательным. Правда, в Томбукту имеются три базара, но там можно купить исключительно товары для каждодневного потребления. Настоящим торговым сделкам там не место. Их заключают в разных домах города, на которых нет ни вывесок, ни надписей.

Томбукту утратил свою прежнюю славу интеллектуальной столицы, Некогда он был родиной известных ученых и юристов, таких писателей, как Ахмед Баба (XVI в.) и Абдерахман Саади, автора Тарих ас-Судана (XVII в.); здесь вплоть до первой четверти XX в. пребывало много образованных людей и ученых, последним из которых был Баба Ширфи. Торговля в Западной Африке, шедшая через Сахару, в средние века имела исключительно важный аспект: помимо доставки продуктов питания и ремесленных изделий, лошадей и тканей, мелкого товара из стекла и каури арабские и берберские купцы и погонщики верблюдов в значительной степени способствовали, постоянному культурному обогащению негро-африканской цивилизации. Благодаря посредничеству арабов в Западную Африку, недосягаемую вплоть до VIII в., проникла средиземноморская культура, а также предметы материальной стороны жизни: костюмы, прически, оружие, мебель, и особенно книги, которые вызвали интеллектуальный и религиозный подъем всех стран к югу от Сахары. Транссахарские обмены сделали Томбукту начиная с XIV в. не только экономическим центром Сахеля, но и столицей науки. Этот город становится мозгом Судана, религиозным, научным и литературным центром областей, омываемых водами Нигера. «Соль прибывает с Севера, — говорится в одной суданской поговорке, — золото — с Юга, серебро из страны белых, но слова Божьи, научные и исторические труды, прекрасные сказки можно найти только в Томбукту».

Томбукту был не только важнейшим интеллектуальным центром Судана, но и одним из крупных научных центров всего исламского мира. Его университет — младший брат университетов Каира, Кордовы, Феса, Дамаска. Старинные рукописи не оставляют никаких сомнений на этот счет и позволяют восстановить в мельчайших подробностях все его прошлое. Мавры, фракция берберского народа, приняли религию своих победителей — арабов. Через живущих вдоль Атлантического побережья мавров ислам проник с IX в. в Черную Западную Африку. Но там, где появляется мусульманская религия, вводятся язык Корана и знания арабов, которые по представлению правоверного — проистекают из Корана, ибо священная книга содержит в себе все. Она направляет верования людей, регулирует их права, — это кодекс, где содержатся решения по всем вопросам. Из этого следует, что объяснять Коран — значит изучать религию, философию и законы. Даже грамматика и литература зависят от него.

Мавританские ученые и поэты из Испании нашли убежище в Томбукту и принесли с собой культуру Гренады и Кордовы. С караванами севера прибывали сюда вести о достижениях Феса, Марракеша и Туниса, а ежегодные паломничества в Мекку и Медину приобщили его к культуре Каира. Таким образом, Томбукту сумел лучше всех остальных городов воспользоваться завоеваниями арабского духа, собрать новые научные труды и составить самые полные библиотеки.

Часть населения посвятила себя духовному занятию; это факихи, или шейхи, как их называют старинные рукописи, марабуты — по-современному. Термин «факих» в узком смысле этого слова означает «юрист», тот, кто «знает право». Он интересен тем, что показывает: в основе научного развития лежало изучение правовых принципов, содержащихся в Коране. Однако я предпочитаю теремин «шейх» или «марабут», которые одновременно обозначают священнослужителя и ученого и тем самым лучше передают действительный характер суданского ученого.

Шейх — это ученый, который своей верой и преданностью исламу, усердием в исполнении обязанностей, налагаемых Кораном, углубленным знанием священных текстов, ученостью, добродетельной жизнью заслуживает быть примером для правоверных. Как правило, шейх принадлежал к благочестивой и образованной семье. Oт отца к сыну передавалась эта репутация; она поддерживалась паломничеством в святые места и учебой в известных арабских университетах. В нашем распоряжении имеются биографии нескольких сот ученых, которые почти все были родственниками по прямой или боковой линии. Эти семьи жили в Томбукту вокруг мечети Санкоре, образуя там университетский квартал наподобие Латинского. Они пользовались большим уважением как у великих мира сего, так и у народа. Ученые специализировались согласно своим склонностям.

Одни целиком отдавали себя культу, служению Богу и мечети. Другие занимались юриспруденцией и становились кади, или судьями. Наконец, многие посвящали себя преподаванию. Часто ученый выбирал две, а то и три специальности одновременно. И все занимались изящной словесностью и писали книги.

Среди прочих статей торговли Томбукту специализировался на продаже рукописей. «Книги, — писал Лев Африканский, — продаются там очень хорошо, так что от них получают больше дохода, чем от любого другого товара». Литература Испании и Марокко встречалась там с произведениями из Сирии и Багдада.

В независимом Мали Томбукту низведен до степени заурядной общины, и 15 июля 1959 r, в нем был учрежден муниципальный совет. Население города насчитывает 12 тыс. человек. Оно состоит из арабов Магриба и Триполитании, туарегов, белла, мавров кунта, берабиш и фульбе — все они кочуют, поэтому на протяжении года число их меняется. Оседлую часть населения представляют в основном сонгаи, габиби, арма (потомки марокканцев) и лалуджи (фракция арма, потомки испанских солдат паши Джудера).

До получения независимости снаряжением караванов занималась французская администрация. Караваны отправлялись два раза в год: в холодный сезон — в январе я в жаркий — в мае. Для защиты караванов от грабителей (чаще всего регейбат из Южного Марокко) их сопровождала охрана. Однако в последние годы обстановка изменилась и погонщики снаряжают караваны по своему усмотрению.

Что касается улучшения жизни горожан, то электрификация города уже завершена и разрабатывается проект подвода воды. Еще раньше были осуществлены следующие мероприятия: построены рынок и набережная в Кабаре, загон для скота, маленький рынок в Томбукту, установлено 40 насосов в городе, пробурено 26 колодцев в Азаваке за счет государства плюс десяток других, вырытых самими кочевниками, заасфальтирована дорога Томбукту — Кабара. Она имеет огромное значение для экономического развития «округа», в котором главным ресурсом является добыча каменной соли, доставка ее к месту погрузки в хорошем состоянии, т. е. целыми брусками, так как это обеспечит ее конкурентоспособность, особенно если она идет на экспорт.

Солярные копи в Тауденни, несмотря на архаические способы добычи, ежегодно выдают до 1800 т соли, что приблизительно оценивается в 75 млн. мал. фр. Невозможно переоценить выгоду от постройки этой дороги в рамках общего экономического развития Мали.

Подобно Мавритании, где караваны перевозят соль, Малайскую Сахару в наши дни все еще бороздят многочисленные караваны. Даже если они и не пересекают пустыню из конца в конец, они тем не менее покрывают большие расстояния в двух направлениях, выходя: 1) из Туата, 2) из Тауденни.

1. Из Туата через Уаллен прибывают верблюды, перевозящие финики, табак, местные покрывала и ткани.

Прибыв в Адрар-Ифорас, этот поток делится на две части: одна рассеивается по Адрару, другая продолжает свой путь в Томбукту.

Навстречу ему идут на север овцы и верблюды, предназначенные на убой, чтобы обеспечить оазисы мясом и жирами. В среднем число овец, перегоняемых ежегодно в Туат из Адрар-Ифараса или из Тамеоны, составляет 15 тыс. Перегон скота осуществляют небольшими партиями туареги Ифораса и арабы из Туата. Второй подобный же поток направляется параллельно первому в оазисы Тидикельта; в нем участвуют в основном туареги. Этот поток значительнее первого.

2. Соль отправляется из Тауденни по двум маршрутам, причем более оживленный тот, который идет в Томбукту через Арауан. Эта дорога ближе всех к древнему пути караванов с солью и золотом, шедших из Сиджильмассы. Второй поток направляется в Адрар-Ифорас и Кидаль, основной рынок в этом горном массиве, населенном туарегами.

На караванных дорогах в ежегодных перевозках занято свыше 20 тыс. верблюдов. Совсем как в средние века, товары, привезенные с севера, сосредоточиваются в «портах» Сахеля: Томбукту, Дире, Бурем и Гао, откуда они отправляются дальше либо по реке до Мопти, либо на верблюдах и вьючных быках в области Моси и Гурма. Соль из Тауденни расходится по всей излучине Нигера, а на запад вплоть до Немы. За ее пределами соль привозится уже не малийскими караванами из Тауденни, а мавританскими из Иджиля.

В Тауденни же доставляется небольшое количества овец (которых гонят главным образом туареги Адрар-Ифораса), масло, но в основном зерно и сушеное мясо, предназначенное для шахтеров и немногочисленных жителей, живущих в этой солончаковой, выглядящей неправдоподобно впадине, затерявшейся посреди самой бесплодной части Сахары, на полпути между Марокко и Томбукту. По официальным данным малийской статистики, продовольствие, рассчитанное на год и доставляемое на верблюдах из Тамбукту в Тауденни, состоит из 13 т риса, 8 т проса, 800 кг сушеного мяса; второй караван из Бурема перевозит примерно 6 т риса, 3 т масла и 3 т суженого мяса. С апреля по октябрь из-за изнуряющей жары Тауденни полностью отрезан от остального, мира: никто не решается пересечь Танезруфт в это время года.