Cor ardens

КАНЦОНА I

Великий Колокол на богомолье

Тебя позвал… Тоской

Затрепетала вдруг нетерпеливой

И вырвалась душа в свое приволье

(На подвиг иль покой?)

Из ласковых оков любви ревнивой…

И вновь над темной нивой

Тебя я вижу сирою Церерой:

С печалию и верой

Зовешь ты дождь и солнце на поля,

Где пленный сев еще таит земля.

Провлекся год, с тех пор как недопетый

Был прерван вещий стих

Разлукою внезапной и смертельной.

Ты — родилась; а я в ночи, согретой

Зачатьем недр глухих,-

Я умер, семя нивы колыбельной,

Душой в себе раздельной,

С собой влачащей гроб того же тела,

Откуда отлетела

Желаний мощь. И ты скорбишь вдовой

Над озимью могилы роковой.

Мы шли вдвоем жнивьем осиротелым,

А рок уже стерег…

И ты сказала: «Облако находит,

И будет снег, и покрывалом белым

Застелет даль дорог,

И запоздалых в путь зима проводит.

Незваное приходит!

Благословен да будет день идущий,

Благословен не ждущий!

Благословен солнцеворот, и серп,

И поздней осени глухой ущерб!»

И саваном одели землю белым

Снега, и тучи — тьмой:

А ты горела на одре страдальном;

И мы с оплаканным, сгорелым телом

Пустились в путь зимой.

Но голос твой мне в пенье погребальном

Звучал псалмом венчальным:

Затем, что тех, кто на одной постели

Причастия хотели

Креста и Розы алой,— тайно двух

Венчали три: Вода, Огонь и Дух.

Наш первый хмель, преступный хмель свободы

Могильный Колизей

Благословил: там хищной и мятежной

Рекой смесились бешеные воды

Двух рухнувших страстей.

Но, в ревности о подвиге прилежной,

Волною агнца снежной

Мы юную лозу от вертограда,

Где ты была менада,

Обвив, надели новые венцы,

Как огненосцы Духа и жрецы.

И пламенем был дух, и духом пламя;

И красный твой костер

На свадьбе третьей брачным стал чертогом,

Где Гроздий Жнец побед последних знамя

Над нами распростер,-

И огненным и жертвенным залогом

Мы обручились с Богом,

Кто в Жизни — Смерть, и в Смерти — Воскресенье.

Был свет твое успенье;

И милый рот, сожженный, произнес:

«Свет светлый веет: родился Христос».

Недаром вновь душа затосковала:

Священней и властней

Великий Колокол на богомолье

Звал новую для нового начала,

Для цельных в Духе дней.

И ложью стало миру подневолье:

На Божие раздолье

Стремилась ты, вся улегчась, сгорая,

До детскости, до рая,-

И странницей ходила по лесам,

Верна земле — в тоске по небесам.

Одним огнем дышали мы, сгорая

И возгораясь вновь;

И быть двоим, как мы, одной вселенной,

Воскреснуть вместе, вместе умирая,

Мы нарекли: любовь.

Ее в земном познали мы нетленной…

Зачем же облик пленный

Оставлен сирым — по земле печальной

Идти до цели дальной?

Мой полон дух, и полны времена;

Но все не видно в горькой чаше дна.

А твердь всё глубже, полночь осиянней;

Лучистей и тесней

От новых звезд мирьяды к сердцу нитей

Бегут, поют; цветы благоуханней,

И Тайна все нежней,

И в Боге сокровенное открытей.

Единосущней, слитей

Душа с тобой, душа моей вселенной! ..

Зачем же вожделенный

Таится миг в ночи, храним судьбой,-

И днем я мертв, расторгнутый с тобой?

Дорогою воздушной

В обители незримой

Достигни, песнь, достигни, плач, родимой!

Скажи ей мой послушный,

Скажи мой нерушимый

Обет быть верным в ней ее Земле,

Пока причалит челн к моей скале

И узрим вместе, в пламенном просторе,

Стеклянное пред Ликом Агнца Море.

ЧИТАТЕЛЮ

Таит покров пощады тайну Божью:

Убил бы алчных утоленный голод,

Безумит постиженье… Пусть же молод

Забвеньем будет ветхий мир — и ложью!

И Смерти страх спасительною дрожью

Пусть учит нас, что в горнах неба — холод,

Чтоб не был дух твой, гость Земли, расколот

И путник не блуждал по придорожью.

И пусть сердца, замкнувшиеся скупо,

Не ведают, что Смерть — кровосмеситель,

Что имя Смерти — Чаша Круговая.

И пусть сердца, что ропщут, изнывая

Разлукою в тюрьме живого трупа,

Тебя нежданным встретят, Воскреситель!

1

Явила Смерть мне светлый облик свой

И голосом умильным говорила:

«Не в нектар ли, не в негу ль растворила

Я горечь солнц усладной синевой?

Зной жадных жал, яд желчи огневой

Не жалостью ль охладной умирила?

И жатвой новь я, жница, одарила,

И жар любви — мой дар душе живой.

Бессмертия томительное бремя

Не я ль сняла и вам дала взамен

Отрадных смен свершительное Время?

Узнай вождя творящих перемен,

Мой сев и плен, зиждительное племя,-

В ключарнице твоих темничных стен!»

2

И с гневом я Небесной прекословил:

«Когда б, о Смерть, была Любовь твой дар,

То и в огне бы лютом вечных кар,

Кто здесь любил, закон твой славословил.

Но если Рок сердец блаженный жар

Возмездием разлуки предусловил,-

Разлучница! иной, чем ты, готовил

Архитриклин кратэры брачных чар.

Бог-Эрос, жезл переломив коленом

И две судьбы в единый слиток слив,

Летит других вязать веселым веном.

А к тем, как тать, в венке седых олив,

Подходишь ты, и веешь тонким тленом,

И не покинешь их — не разделив».

3

Мне Смерть в ответ: «Клянусь твоим оболом,

Что ты мне дашь: не лгут уста мои.

Яд страстных жил в тебе — мои струи;

И бог-пчела язвит моим уколом.

Ты был един; но сам, своим расколом,

Звал Смерть в эдем исполненной любви.

Ты стал четой. Пожар поплыл в крови:

Томится пол, смеситься алчет с полом.

Но каждое лобзание тебя

В тебе самом, как мужа, утверждает;

И быть жрецом ты обречен, любя.

А жертвы месть убийцу побеждает…

Так страждет страсть, единое дробя.

Мой мирный меч любовь освобождает».

4

Сжал зубы гнев глухой, страшась проклясть

Все, кроме той, что все в себе вмещала.

А гнев мой речь свирельная прощала:

«Познай меня,— так пела Смерть,— я — страсть!

В восторгах ласк чья сладостная власть

Ко мне твое томленье обращала?

И мука нег, пророча, возвещала,

Что умереть — блаженнейшая часть,

На пире тел вы моего фиала,

Сплетенные, касались краем уст;

И ночь моя двоим уже зияла.

Но, выплеснув вино, держала пуст

Пред вами я кратэр. И жажды жала

Вонзались вновь… Пылал терновый куст».

5

«Злорадный страж, завистник-соглядатай!-

Воскликнул я.— О Смерть, скупой евнух!

Ты видела сладчайший трепет двух

И слышала, что в нас кричал глашатай

Последних правд,— восторг души, объятой

Огнем любви! Когда б, таясь, как дух,

Не тать была, а добрый ты пастух -

Твоих овец ты б увела, вожатый,

Не разлучив, в желанные врата!

И на одной застыли б мы постели,

Она и я, к устам прижав уста;

И на костре б одном сердца сгорели;

И две руки единого креста

В борении одном закостенели».

6

Мне Смерть в ответ: «Гляди: мой свет — палит,

Я — пламенник любви, Твоя Психея

Вперед, святой купели вожделея,

Порхнула в мой огонь. Он утолит

Желанье душ, которым Дух велит

Светить Земле, светясь и пламенея.

к родной ушла родная тень. Позднее

Расплавится твой слитый монолит.

Желай, и жди. Когда благословеньем

Моих олив благословен союз,

То вечность — верь — испытана мгновеньем.

Живых мне не дано расторгнуть уз,

Что жить должно, смеется над забвеньем,

В день третий я — вожатый в Эммаус».

7

Как мертвый угль, перекален раскалом,

Ожив, родит ковчежец солнц — алмаз,-

Слеза скупая канула из глаз

И в скляницу легла живым кристаллом,

И Гостья мне: «Любви творю наказ -

Дань слез твоих смесить в сосуде малом

С печалью той, что, светлым покрывалом

Одетая, здесь плакала не раз

Над тем, кто мертв и — как лагуна молом -

Закрыт от волн живых. Но как черна

Тюрьма корней, а цвет цветет над долом,

И все корней и цвета жизнь одна:

Так все ты с ней. Клянусь твоим оболом,

Что ты мне дашь: тебя возьмет она».

8

Сказала. Я — взглянул, и призрак милый

На миг блеснул, примнилось, надо мной,

Но, выпитый лазурной глубиной,

Прозрачности небесною могилой,

Истаял в свет, где семицветно-крылой

Невестою и Вечною Женой,

Цветя, манил в предел заповедной

Сад Радуги детей Земли унылой.

О Матерь-Твердь! Невеста-Смерть! Прейду

И я порог и вспомню, вспоминая.

Сказала Ты: «иди!» — и Ты: «приду».

Ты — Дверь Любви, и Ты — любовь родная!

Единой я — в Тебе, единой, жду.

Тесна любви единой грань земная…

9

И в духе был восхищен я вослед

Ушедшей в свет от сей юдоли скудной.

Блуждали мы в долине изумрудной -

И слышим весть внезапную: «конь блед».

Вот бледный конь; и на коне побед,

Навстречу нам, с холмов, тропой безлюдной,

Путь медленный склоняет всадник чудный;

И покрывалом бледным он одет.

И бледный лик сверкнул нам и угрозой

Красы неизреченной сердце сжег…

Был Ангел он — иль Дева?.. С алой розой

В руке, он ехал… И у наших ног

Упала роза… Призрак реял мимо…

Так вяжет Смерть сердца нерасторжимо.

СЕСТИНА

ВЕНОК СОНЕТОВ

«Мы — два грозой зажженные ствола…»

Мы — два грозой зажженные ствола,

Два пламени палуночного бора;

Мы — два в ночи летящих метеора,

Одной судьбы двужалая стрела.

Мы — два коня, чьи держит удила

Одна рука,— одна язвит их шпора;

Два ока мы единственного взора,

Мечты одной два трепетных крыла.

Мы — двух теней скорбящая чета

Над мрамором божественного гроба,

Где древняя почиет Kpacoтa.

Единых тайн двугласные ycтa,

Себе самим мы Сфинкс единый оба.

Мы — две руки единого кpecтa.

«Кормчие Звезды» («Любовь»)

Мы — два грозой зажженные ствола,

Два светоча занявшейся дубравы:

Отмечены избраньем страшной славы,

Горим… Кровь жил,— кипя, бежит смола.

Из влажных недр Земля нас родила.

Зеленые подъемля к Солнцу главы,

Шумели мы, приветно-величавы;

Текла с ветвей смарагдовая мгла.

Тоску Земли вещали мы лазури,

Дреме корней — бессонных высей бури;

Из орлих туч ужалил нас перун.

И, Матери предав лобзанье Тора,

Стоим, сплетясь с вещуньею вещун,-

Два пламени полуночного бора.

Два пламени полуночного бора,

Горим одни,— но весь займется лес,

Застонет весь: «B огне, в огне воскрес!» -

Заголосит… Мы запевалы хора.

Мы, рдяных врат двустолпная опора,

Клубим багрец разодранных завес:

Чей циркуль нас поставил, чей отвес

Колоннами пурпурного собора?

Который гром о нас проговорил?

И свет какой в нас хлынул из затвора?

И наш пожар чье солнце предварил?

Каких побед мы гимн поем, Девора?

Мы — в буре вопль двух вспыхнувших ветрил;

Мы — два в ночи летящих метеора.

Мы — два в ночи летящих метеора,

Сев дальних солнц в глухую новь племен;

Мы — клич с горы двух веющих знамен,

Два трубача воинственного сбора;

И вам, волхвы всезвездного дозора,-

Два толмача неведомых имен

Того, чей путь, вняв медный гул времен,

Усладой роз устлать горит Аврора.

Нам Колокол Великий прозвучал

В отгулах сфер; и вихрь один помчал

Два знаменья свершительного чуда.

Так мы летим (из наших нимбов мгла

Пьет лала кровь и сладость изумруда) -

Одной судьбы двужалая стрела.

Одной судьбы двужалая стрела

Над бездной бег расколотый стремила,

Пока двух дуг любовь не преломила

В скрещении лучистого угла.

И молнии доколь не родила

Тоска двух сил — одну земля кормила,

Другую туч глухая мгла томила -

До ярых нег змеиного узла.

Чья власть, одна, слиянных нас надмила -

Двусветлый дар струит, чтоб темь пила,-

Двух сплавленных, чтоб света не затмила?

И чья рука волшебный луч жезла

Четой эхидн сплетенных окаймила?

И двух коней одержит удила?

Одна рука одержит удила

Двух скакунов. Однем браздам покорны,

Мы разожгли горящих грудей горны

И напрягли крылатые тела.

Два молнию похитивших орла,

Два ворона единой вещей Норны,

Чрез горный лед и пламенные терны

Мы рок несем единый, два посла.

Один взнуздал наездник-демон коней

И, веселясь неистовой погоней,

То на двоих стопами, прям, стоит,-

То, разъяря в нас пыл и ревность спора,

На одного насядет — и язвит,

Единая, двоих и бесит шпора.

Единая двух коней колет шпора;

В нас волит, нас единый гонит дух,

Как свист бича, безумит жадный слух

Немая весть двойного приговора…

Земную грань порыва и простора

Так рок один обрек измерить двух.

Когда ж овцу на плечи взял пастух -

Другой ли быть далече без призора?

Нет, в овчий двор приидет и она -

И, сирая, благого Криофора

На кроткие возляжет рамена.

Уж даль видна святого кругозора

За облаком разлук двоим одна:

Два ока мы единственного взора.

Два ока мы единственного взора;

И если свет, нам брезживший, был тьма,

И — слепоты единой два бельма,-

И — нищеты единой два позора,-

Бредя в лучах, не зрели мы убора

Нетленных слав окрест,— одна тюрьма

Была двоим усталых вежд дрема

Под кущами единого Фавора.

Но ты во храм сияющий вошла;

А я один остался у притвора,

В кромешной тьме… И нет в устах укора,-

Но вс тобой светла моя хвала!

Одних Осанн мы два согласных xopa;

Мечты одной два трепетных крыла.

Мечты одной два трепетных крыла

И два плеча одной склоненной выи,

Мы понесли восторги огневые,

Всю боль земли и всю пронзенность зла.

В одном ярме, упорных два вола,

Мы плуг влекли чрез целины живые,

Доколь в страду и полдни полевые

Единого, щадя, не отпрягла

Хозяина прилежная забота.

Так двум была работой красота

Единая, как медь двойного сота.

И тению единого креста

Одних молитв слияли два полета

Мы, двух теней скорбящая чета.

Мы — двух теней скорбящая чета

Над сном теней Сновидца грезы сонной…

И снится нам: меж спящих благовонный

Мы алавастр несем к ногам Христа.

И спит народ, и стража у креста,

И пьян дремой предсмертной пригвожденный.

Но, преклонив к нам облик изможденный:

«В иные взят,— так молвит он,— места,

По Ком тоской болеете вы оба,

И не найдет для новых, горших мук

Умершего земли мятежной злоба.

Воскресшего не сдержит темный круг…»

И вот стоим, не разнимая рук,

Над мрамором божественного гроба.

Над мрамором божественного гроба

Стоим, склонясь: отверст святой ковчег,

Белеющий, как непорочный снег

Крылами вьюг разрытого сугроба

На высотах, где светов мать — Ниоба

Одела в лед свой каменный ночлег…

Отверст — и пуст. Лишь алых роз побег

Цветет в гробу. Глядим, дивяся, оба:

Ваяньями гробница увита,-

Всю Вакх заткал снаружи гроздьев силой

И стае птиц их отдал светлокрылой.

И знаем: плоть земли — гробница та…

Невеста, нам предстала ты могилой,

Где древняя почиет красота!

Где древняя почиет красота,

Ты, Дионис, гостей родной чужбины

Скрестил пути и праздновал гостины!

Из трех судеб разлукой отнята

Одна была. Два сорванных листа

Ты, сочетав, умчал в свои быстрины.

Трех прях прельстил и выпрял три судьбины,

Тобой благих явилась правота!

И, как пяте ответствует пята,

Когда один в священном пляшет круге

Иль звезд-сестер вращается чета,-

Исполнилась нецельных полнота!

И стали два святынь единых слуги,

Единых тайн двугласные уста.

Единых тайн двугласные уста,

Мы бросили довременное семя

В твои бразды, беременное Время,-

Иакха сев для вечери Христа;

И рдяных роз к подюжию Креста

Рассыпали пылающее бремя.

Так в пляске мы на лобной выси темя,

На страшные в венках взошли места.

Безвестная сердца слияла Кана;

Но крестная зияла в розах рана,

И страстный путь нам подвиг был страстной -

И духом плоть, и плотью дух — до гроба,

Где, сросшись вновь, как с корнем цвет родной,

Себе самим мы Сфинкс единый оба.

Себе самим мы Сфинкс единый оба,

Свой делим лик, закон свершая свой,-

Как жизнь и смерть. Мой свет и пламень твой

Кромешная не погребла чащоба.

Я был твой свет, ты — пламень мой. Утроба

Сырой земли дохнула: огневой

Росток угас… Я жадною листвой,

Змеясь, горю; ты светишь мной из гроба.

Ты ныне — свет; я твой пожар простер,

Пусть пали в прах зеленые первины

И в пепл истлел страстных дерев костер:

Впервые мы крылаты и едины,

Как огнь-глагол синайского куста;

Мы — две руки единого креста.

Мы — две руки единого креста;

На древо мук воздвигнутого Змия

Два древние крыла, два огневые.

Как чешуя текучих риз чиста!..

Как темная скрижаль была проста!

Дар тесных двух колец — ах, не в морские

Пурпурные струи! — огня стихия,

Бог-дух, в твои мы бросили уста!-

Да золото заветное расплавит

И сплавит вновь — Любовь, чье царство славит

Дубравы стон и пылкая смола!..

Бог-дух, тебе, земли креститель рдяный,

Излили сок медвяный, полднем пьяный,

Мы, два грозой зажженные ствола.

PROOEMION[24]

Был Оrа — Sempre тайный наш обет,

Слиянных воль блаженная верига:

Мы сплавили из Вечности и Мига

Златые звенья неразрывных лет.

Под землю цепь ушла, и силы нет

В тебе, Любовь, лелеемого ига

Тюремщица и узница,— для сдвига

Глубоких глыб, где твой подспудный свет.

Но не вотще в свинец того затвора,

Что плоть твою унес в могильный мрак,

Я врезал сталью наш заветный знак.

В одно кольцо сольются кольца скоро,

И с Вечностью запретный Мигу брак

Свершится. «Sempre, слышишь?»-«Слышу. Оra».

1 «Покорствуя благим определеньям…»

Покорствуя благим определеньям,

Усладой роз устлали мы порог,

Положенный меж наших двух дорог:

Моей — к ночным, твоей — к дневным селеньям.

Но если ты, склонясь к моим томленьям,

Меня вела — и я не изнемог,

И свет, слепец, тобою видеть мог:

Являйся мне, послушная моленьям,

С кропильницей в сомкнувшихся руках,

Чуть зримая за тонким покрывалом,

Вся — звездный путь в прозрачных облаках,-

И помавай над путником усталым,

Над жаждущим, влачащимся в песках,

Охладных пальм легчайшим опахалом!

2 «Я видел: путь чертя крутой дугой…»

Я видел: путь чертя крутой дугой,

Четой летим в эфире лебединой:

С уступа гор — в нагорье за долиной -

Так две стрелы спускает лук тугой.

И черен был, как ночь, из нас единый;

Как снег белел с ним свившийся другой:

Не змия ль брак с голубкою благой

Сплетенных шей являл изгиб змеиный?

И видел я, что с каждым взмахом крыл

Меняли цвет, деляся светом, оба;

И черный бел, и белый черен был.

И понял я, что Матери утроба,

Как семя нив, любви лелеет пыл

И что двоих не делит тайна гроба.

3 «Над глетчером, лохматым и изрытым…»

Над глетчером, лохматым и изрытым,

Мы набрели в скалах на водоем.

Георгий ли святой прошиб копьем

Кору ключей? Но некий конь копытом

Ударил тут; и след все зрим… В забытом,

Отшедшая, убежище своем

Мы вновь сошлись,— вновь счастливы вдвоем

В святилище, завесой туч укрытом!

В венке циан, припала ты на грудь…

Чрез миг — сквозила в облаке, венчальный

Целуя перстень и завет прощальный

Шепча: «Любить — мы будем! Не забудь!..»

И, тая,— тайный знак знаменовала,

Как будто сердцу сердце отдавала.

4 «Пустынных крипт и многостолпных скиний…»

Пустынных крипт и многостолпных скиний

Я обходил невиданный дедал.

Лазоревых и малахитных зал,

Как ствольный бор, толпился сумрак синий.

Сафир густел, и млел смарагд павлиний

В глубокой мгле воздушных покрывал,

Какими день подземный одевал

Упоры глыб, мемфисских плит старинней.

Дикирий и трикирий в двух руках

Подъемля, ты предстала мне при входе

В мерцавший сад — как месяц в облаках -

В когорте дев, покорных воеводе.

Вскричала: «Myrias, arma!..»[25] Блеск свечей

Разлился вкруг, и звякнул звон мечей.

5 «Когда бы отрок смуглый и нагой…»

Когда бы отрок смуглый и нагой,

С крылами мощными, с тугим колчаном,

Не подпирал усильем неустанным

Мне локоть левый, и рукой другой

Не на твоей висел руке благой

Я тяжким телом,— как над океаном

Могли бы вместе мы к заветным странам

Эфирный путь одной чертить дугой,

Подруга-вождь? Но, в заревой купели

Прозрачных лон, уже растет кристалл,

Уж над волной зубцы его зардели.

Он островерхим островом предстал.

Доступны осиянные вершины…

В заливах слышен оклик лебединый.

6 «Есть нежный лимб в глубоком лоне рая…»

Есть нежный лимб в глубоком лоне рая,

Марииной одеян пеленой,

Елей любви, двух душ сосуд двойной

Наполнивший до их земного края,

Блаженно там горит, не умирая,

Лелеемый живой голубизной

Воздушных скал. Там, с ласковой волной

Святых морей лазурию играя,

Сафирный свод таит теней четы,

Залог колец обретшие в просторе

Божественной, бездонной полноты.

Разлуки там пережитое горе

Утешилось… Туда уводишь ты

Мой зрящий дух чрез пламенное море.

7 «И там войти в твое живое лоно…»

И там войти в твое живое лоно,

В воскресшее, любовь моя могла.

В нем розою дышала и цвела

Твоя любовь, и рдела благовонно.

И было, как ночной эфир, бездонно

Твоих святынь объятие. Пчела

Из розы мед полуденный пила

И реяла над сладостной влюбленно.

По телу кровь глухой волной огня

Клубила пурпур мглы благоуханной;

А в глубине лазури осиянной

Пчела вилась крылатым диском дня.

Хмелело солнце розой несказанной…

Ты в солнце недр явила мне — меня.

8 «Лазурь меня покровом обняла…»

«Лазурь меня покровом обняла:

Уснула я в лазури несказанной

И в белизне проснулась осиянной».

— «Дай мне покров, который ты сняла».

«Тебе довлеет,— Госпожа рекла,-

Через плечо мой шарф голуботканный:

С ним рыцарь мой ты будешь, мой избранный!»-

И голубым мне грудь перевила.

То было над слепительной стремниной:

Не снег сиял, а нежный, снежный пух.

Не белая гора несла нас двух -

В алмазах реял облик голубиный…

Внизу землей небесною блистал

Лазурной чаши сладостный кристалл.

9 «И вновь Конь Бледный зрим и Всадник Бледный…»

И вновь Конь Бледный зрим и Всадник Бледный…

Вкруг — мглой растет готическою храм…

Твой голубой, Мария, фимиам

Хранительно овеял взор мой бедный…

У алтаря, в лазури неисследной,

С рыданьем Ты, к пронзенным пав ногам:

«Помилуй,— молишь,— сад, где жил Адам!

Он вытоптан подковой всепобедной!,.»

И та, чей свет ведет пути мои,

Чьим пламенем душа моя сгорает,

С торжественной нисходит солеи;

Коню дары колосьев простирает;

И бледной гривы мертвые струи -

О, диво! — роз багрянцем убирает…

РО3Ы

Пора сказать: я выпил жизнь до дна,

Что пенилась улыбками в кристалле;

И ты стоишь в пустом и гулком зале,

Где сто зеркал, и в темных ста — одна.

Иным вином душа моя хмельна.

Дворец в огнях, и пир еще в начале;

Моих гостей — в вуали и в забрале -

Невидим лик и поступь не слышна,

Я буду пить, и томное похмелье

Не на земле заутра ждет меня,

А в храмовом прохладном подземелье.

Я буду петь, из тонкого огня

И звездных слез свивая ожерелье -

Мой дар тебе для свадебного дня.

Не ты ль поведала подругам пчелам,

Где цвет растет и что таит, любимый?

С каких лугов слетелся рой незримый

И золотом звенит окрест веселым?

Мед, гостьи Божьи, по весенним долам

Вы в улей собираете родимый!

Мой стебль иссох, и вяну я, палимый

Лучами знойными на камне голом.

А пчелы мне: «Едва живое жало

Вонзится в никлый венчик, брызнет влага,

И расцветешь ты сладостно и ало.

Мы росного изроем кладезь блага»…

И ближе льнет жужжащих ласк угроза…

Цвети же, сердце, жертвенная роза!

С порога на порог преодолений

Я восхожу; но вс не одолен

Мой змеевидный корень — смертный плен

Земных к тебе, небесной, вожделений.

И в облаке пурпуровых томлений

Твой недоступный образ мне явлен

Во мгле пещер, чей вход запечатлен

Сезаму нег и милости молений.

То девою покрытой и немой,

То благосклонно-траурной супругой

Тебя встречает страстный вызов мой.

И поцелуй уж обменен с подругой…

Но челн скользит с песков мечты кормой,

Подмыт волной зеленой и упругой.

СНЕГА

На свой утес из буйственных пучин

Ты пламенем пловца манила, Геро!

Вздымалась тускло-пенно, стлалась серо

Седая муть. Маяк пылал один.

И твой Леандр, как некий исполин,

Зыбь рассекал кипящего кратэра,-

Дабы порхнуть из мглы, как эфемера,

В багрец твоих распахнутых купин.

Зачем же ныне, цели достигая,

Несменно-близким близкий видя брег,-

Я должен плыть, все плыть, изнемогая,

А светоч вдаль стремит багряный бег?..

И влагу ль раздвигает плоть нагая?-

Ее ль сковал, как кипень белый, снег?

Оснежены сквозных ворот затворы;

Сугробы за оградою железной,

Нетронуты, лежат в ночи беззвездной.

Вернись, пришлец, в доступные просторы!

Немых надежд куда подъемлешь взоры,

Желаний зорких вызов бесполезный?

Живые сны весны твоей любезной

Толпой подруг ушли за тенью Коры.

Невестины уборы не увянут,

Что в розовый вплетала дева локон;

Но мир лелеет луг нетленный ныне.

И красоту в недвижимой святыне

Спасает Смерть — доколе не проглянут

Родные лица из отверстых окон.

Е le stelle migliori acquistan forza.

Petrarca1

Мощь новую приемлют надо мной

Благие звезды, и весны Господней

Пророчат близость. Зорче и свободней

Душа скользит над пленностью земной.

Волнуются под снежной пеленой

Цветущей тайной перси Преисподней…

Но сиротливей никнут и безродней

Кресты кладбищ под вьюгой ледяной.

Родился Бог. Вершится в вышних Слава,

И «Мир земле» расслышан в глубинах;

Но косных стуж окрест сильна держава.

Нисходит ночь. Не в звездных письменах

Ищи звезды. Склонися над могилой:

Сквозит полнощным Солнцем облик милой.

ГАЗЭЛЫ О РОЗЕ

Славит меч багряной славой Роза;

Расцветает в битве правой Роза.

В тридевятом, невидимом царстве

Пленена густой дубравой Роза.

За вратами из литого злата,

За шелковою заставой Роза.

Не в твердыне те врата, не в тыне:

Нитью откана лукавой Роза.

В лютых дебрях, под заклятьем крепким,

У Змеи тысячеглавой Роза.

Знаменуйте, мученики, латы:

Льва зовет на пир кровавый Роза.

Всем Армения богата, Роза!

Но пышней тиар и злата Роза.

Много в древней храмов островерхих;

Но священней Арарата — Роза.

Принесли твой свет от Суристана

Дэвы до ключей Эвфрата, Роза;

И до двери Тигра от Персиды

Пери — негу аромата, Роза.

Ты в канун сияешь Вардавара

До восхода от заката, Роза.

В Вардавар Мессии, на Фаворе,

Расцвела, в Эдем подъята, Роза.

«Tы — Роза, и я — Роза».

Кандиотская песня

Ты меж юношами Крита — роза;

Я меж дев зовусь Харита-Роза.

Мы, что два куста, светвились в купу:

Белой алая увита роза.

Аль — прохожий скажет — садоводом

К белой алая привита роза?

Белый куст, ты рой пчелиный кроешь!

Как уста, моя раскрыта роза.

Жальте пчелы! Отомщу не жалом:

Кровью солнца ядовита роза.

Мною вспыхнет, что бледнее млела

Скатных зерен маргарита, роза!

Что — любовь? Поведай, лира!— Роза.

От Зенита до Надира — Роза.

Молодая мужа ревновала -

К деве-лилии, Кашмира роза.

И завяла… Так вверяет в бурю

Лепестки крылам эфира роза.

Легкой пташкой в рай впорхнула, к дэвам.

«В дом вернись,— ей вестник мира,— Роза!»

У дверей, под кипарисом юным,

Зацвела, зардела сиро — роза.

Милый обоняет: негу нарда,

Негу льет родного мира роза.

Жизнью дышащей родного тела

Напояет сон зефира роза.

Плачет он — узнал подругу… Тело

Странниц-душ в юдоли мира — роза,

Вся над башней звездочета Роза;

Пчел рои поит без счета Роза.

Но таит заимфом дымно-рдяным

Царские в Эдем ворота Роза,

Заронила к трем волхвам, в три улья,

Райский мед святого сота Роза.

Расцвела в садах царевых, долу,

У священного кивота Роза.

Из пурпурных недр явила чудо

Голубиного возлета Роза.

В твердь глядят волхвы: звездою новой

Славит ночь солнцеворота Роза.

Упоена и в неге тонет роза;

А соловей поет и стонет, роза,

В сплетенье кущ, тобой благоуханных,

Пока восточных гор не тронет Роза.

Усыплена волшебным обаяньем,

Колеблет лень и стебель клонит роза;

А царь певцов поет — и под наитьем

Предутренним росу уронит роза.

О женихе поет он, о влюбленном…

Лелеет плен и чар не гонит роза:

В бездонных снах, с кольцом любви забвенной,

Обет одной любви хоронит роза.

Страж последнего порога — Роза.

Дверь невестина чертога — Роза.

Разомкнутся с тяжким стоном цепи;

Но твое мерило строго, Роза.

Меж столпов, меж адамантных, рдеет

И струит дыханье Бога — Роза.

«Вся я здесь благоухаю,— молвит,-

Да уснет земли тревога»,— Роза.

Девам; «Белоогненного,— молвит,-

Узрите Единорога»,— Роза.

Женам: «Совершилось!— молвит.— Вскоре

Полная луна двурога»,— Роза.

Юношам: «C главы кто даст мне локон,

На земле возможет много»,— Роза,

«C паладином на полнощной страже

Обменю кольцо залога, Роза».

Странники любви, с терпеньем ждите:

Верная в пути подмога — Роза,

Расцветет и воспарит над стеблем,

Вождь вам алый и дорога,— Роза.

СОН МАТЕРИ-ПУСТЫНИ Духовный стих

В оны веки, пред тем как родиться

От Пречистой Господу Исусу,

Сон приснился Матери-Пустыне.

Спит Пустыня в раздолье широком,

По лесочкам кудри разметала.

Раскинулась по степям зеленым;

Ноги моет ей синее море,

На устах алеют ясны зори,

И снится Пустыне, будто вырос

Розов цветик у нее из сердца;

А с поднебесья рука простерлась,

Будто с кореньем цвет вырывает.

Обливалась Матерь алой кровью,

Лежит вся в крови и горько тужит,

Не о боли, о цвете жалеет.

Упадал тут с лазорева неба

Лазоревый камень, бирюзовый;

Западал в белы груди, до сердца,

И залег тяжелый в самом сердце.

Тяготит камень грудь, распирает;

Свою душеньку зовет Пустыня,

Воздыхает смертным воздыханьем:

«Войди мне в сердце, малое чадо,

В мое сердце, в лазоревый камень;

А уж тело мое каменеет».

Пошла душа в лазоревый камень,

А входит в лазоревое небо,

В голубые, светлые чертоги.

Алеется в чертоге последнем,

Ровно солнце, престол светозарный;

Стоит чаша на святом престоле,

А над чашей кружит белый голубь,

Держит голубь розов цвет червленый.

Хочет крикнуть душа Мать-Пустыню,

А она тут сама у престола,

Облаченная в белую ризу;

«Днесь я,— молвит,— не Мать, а Невеста».

И горлицей душа к ней прильнула.

ТРИ ГРОБА

Высоки трех гор вершины,

Глубоки три ямовины;

На горах три домовины.

На горе ли поднебесной

Сам лежит Отец Небесный;

Что пониже ли гробница -

В ней Небесная Царица;

По пригорью недалече

Третий гроб — Иван-Предтечи.

Где Мария почивает,

Алый розан расцветает,

Лепесточки распускает,

Голубочка выпускает.

Голубь-Птица воспорхнула,

Матерь Божья воздохнула.

«Выйди, Отче Вседержитель!

Солетай, Иван-Креститель!

Родился земле Спаситель».

АТЛАНТИДА

Лежит под Океаном

Нетленная страна.

А древле, за туманом,

Над темным Океаном,

Незримая, она,

Как остров сокровенный

Колдуньи Калипсо,

Цвела в красе надменной;

И мимо сокровенной

Катилось колесо

Слепого Солнцебога,

И мимо боги шли…

Но, взмыв с колонн чертога

В долинах Солнцебога,

Вы, лебеди, нашли

Тот край волшебной славы,

Весь в куревах чудес,-

Вскричали, величавы,

И пали снегом славы

Из зелени небес.

Что рдеет подо мглами?

Вы сердце той земли

Похитили, и пламя,

Окутанное мглами,

За море унесли.

И розой этот пламень

Вселенной с неба дан;

А остров, мертвый камень,

Отдав небесный пламень,

Нисходит в Океан.

Но живы властелины

Подводной глубины,

И ждут глухой судьбины

Живые властелины,

И сроки сочтены.

Храните розу, братья!

Придет возмездья срок,

И рушатся заклятья.

Достойнейшему, братья,

Присудит розу рок.

Изыдет облак воев

За сердцем древних стран:

Из яростных прибоев

Полки воскресших воев

Извергнет Океан.

Лелейте розу свято:

О сердце мира суд!..

Чу, лебеди заката,

Вещающие свято,

Вечерний клич несут.

СОЛНЦЕВ ПЕРСТЕНЬ

Стань на край, где плещет море,

Оглянися на просторе:

Солнце ясное зашло,

Зори красные зажгло;

Справа месяц тонкорогий,

Топни по мели отлогой,

Влажной галькой веки тронь,

Гикни: «Гей ты, птица-конь,

Огнегривый, ветроногий!

Мчи меня прямой дорогой

Меж двух крыльев, на хребте,

К заповедной той черте,

Где небес дуга с землею

Золотой свита шлеею,

Где сошелся клином свет,-

Ничего за тыном нет,

В царской, бают, там палате,

Что ни вечер, солнце, в злате,

В яхонтах и в янтаре,

Умирает на костре.

В ночь другое ль народится,

Аль, ожив, помолодится,

Заиграет на юру,

Что сгорело ввечеру?

Я тебе седок не робкий:

Все, что солнечною тропкой

От межи и до межи,

Поизрыскал, окажи!»

Чу, по взморию дрожанье,

В гуле волн плескучих ржанье,

И окрай сырых песков -

Топ копыт и звон подков.

Светит месяц тонкорогий;

Прянет конь сереброногий,

Лебединые крыла,

Золочены удила,-

Пышут ноздри жарче горна.

За узду хватай проворно,

Прыгай на спину коню.

Конь промолвит: «Уроню

Я тебя, седок, над бездной,

Коль не скажешь: тверди звездной

Что богаче?» Молви: «Смерть,

Что над твердью держит твердь».

Загадает конь лукавей:

«Что горит зари кровавей?»

Молви; «Жаркая любовь,

Что по жилам гонит кровь».

Втретье спросит о причине,

Почему в своем притине

Солнце кажется темно,

Словно черное пятно.

Отвечай; «Затем, что солнце

Сквозь срединное оконце

Под землею свысока

Видит Солнце-двойника.

Солнце верхнее приметит,

Что во рву глубоком светит,

Вдруг ослепнет, и темно,

Словно черное пятно»,

«Три кольца — мои загадки,

Три стрелы — твои разгадки:

Вышли стрелы в три кольца,-

Три добычи у ловца!»-

Скажет конь: «Куда ж нам метить?

День догнать иль утро встретить?»-

Ты в ответ: «Лети, скакун,

На луга, где твой табун,

Где берет в хомут ретивых

Солнце коней огнегривых,

Отпрягая на покой

Мокрой пеною морской!»

И за рдяными зарями

Над вечерними морями

Конь помчится, полетит,

Только воздух засвистит.

В море волны так и ходят,

В небе звезды колобродят,

Реет темный Океан,

Рдеет маревом туман.

Там увидишь небылицы:

Вьются в радугах Жар-птицы,

В облаках висят сады,

Чисто золото — плоды,

А на пастбищах янтарных,

У потоков светозарных -

Коновязь и водопой.

Среброкрылою толпой

Кони пьют, а те пасутся,

Те далече вскачь несутся:

Конь за ними, в ясный дол…

Вдруг — до неба частокол,

Весь червонный, и литые

В нем ворота запертые;

Да калитка возле есть -

Колымаге впору влезть.

Конь проскочит той калиткой

И, как вкопанный, пред ниткой

Остановится, дрожа;

Залегла тропу межа.

Скакуну тут путь заказан,

Паутинкой перевязан.

«Слезь,— он взмолится,— с меня!

Отпусти в табун коня».

«Веретенушко, вертися!

Медь-тонинушка, крутися!

Закрутись да переймись!..»

Глядь — откуда ни возьмись -

Медяница, Нитка змейкой

Обернется и ищейкой

Вниз ползет, по ступеням,

Самоцветным тем камням.

Что ступень — то новый камень,

Новый камень — новый пламень,-

Пышных лестница гробов.

Триста шестьдесят столбов,

Все из золота литые,

Как огни перевитые,

Обступают круглый двор;

Тухнет на дворе костер,

И не черная пучина -

Посредине ямовина.

Слитками вокруг столбов

Блещет золото горбов,

Ощетиненных, как пилы

Золотые; на стропила

Перекинуты хвосты;

Тел извилистых жгуты,

Чешуи и перепоны

Словно жар горят: драконы,

Вниз главами, долу зев

(И во сне палит их гнев),

По столам висят узлами;

Не слюну точат, а пламя.

Сверху каждого столпа

Турьи в злате черепа,

Непомерны и рогаты,

Ярким каменьем богаты;

И на теменях голов

Триста шестьдесят орлов,

Златоперых и понурых,-

Спят, Дремою взоров хмурых

Не смежает лишь один,

Как ревнивый властелин

Царства сонного, и, зорок,

Острым оком дымный морок

Озирает, страж двора,

Ямовины и костра.

Красный двор, как печь, пылает,

И клубами облекает

Ямовину и костер

Златооблачный шатер.

Пред огнищем, на престоле,

О девичьей тужит доле,

Тризну Солнцеву творя,

Государыня-Заря.

Скажешь: разумом рехнулась!

Сине-алым обернулась

Покрывалом, как вдова.

Молвит таковы слова:

«Свет мой суженый! На то ли

Родилась я, чтоб неволи

Злу судьбину жить кляня?

Обманул ты, свет, меня!

Красну девицу в пустынном

Терему, за частым тыном,

В чародейном во плену,

Не замужнюю жену,

Не победную вдовицу,

Горемычную царицу,

Не ослушную рабу -

Схоронил ты, как в гробу.

Жду-пожду с утра до ночи,

Все повыглядела очи;

Сколько жду лихих годин,

Знает то жених один,

Как затопали подковы,

Да захлопали засовы,

Грудь стеснило, слепнет взор:

Свет мой суженый на двор!

Чуть отпряг коней усталых,

Впряг по стойлам застоялых,

На кладницу четверню

Разогнал и головню

В сруб горючий повергает,

Дуб трескучий возжигает

И невесту из огня

Кличет, горькую, меня.

Говорит: „Опять сгораю

И до срока умираю:

С новым жди меня венцом,

Солнцевым встречай кольцом.

Ты надень на перст заветный

Этот перстень самоцветный:

Встретишь с перстнем у ворот -

Станет мой солнцеворот.

Сбережешь залог прощальный,

Солнцев перстень обручальный,-

Будешь ты моей женой

Вечно царствовать со мной.

Та, что перстень обронила,

Вновь меня похоронила,

Вновь на срубе мне гореть…

Помни; с перстнем Солнце встреть!..“

Так сказал и в жерловину,

В ту глухую ямовину,

Потрясая головней,

Прянул с белой четверней.

Загудело по подвалам;

Я покрылась покрывалом,

Дева — вдовий чин творю,

Без огня в огне горю,

Ярым воском тихо таю

Да заплачки причитаю…

А взгляну вдруг на кольцо,

Вспомню милое лицо -

Света Божьего не взвижу,

Жениха возненавижу!

В персях как змею унять?

Грусть-печаль мою понять?

Много ль я его видала?

Аль всечасно поджидала?

Счет забыла я годин!

Раз ли было то один?

Аль и встарь он ворочался,

С милой перстнем обручался,

Обручался — пропадал,

Молодую покидал? -

И умом я не раскину,

И не вспомню всю кручину.

Знаю: он со мной не жил,

Расставался — не тужил.

Чую, где ты, царь, ночуешь;

Вижу, свет, где ты кочуешь:

Знать, другая у царя

Молодая есть Заря.

А коль за морем прилука,

Не постыла мне разлука,

Не хочу я ничего,

Ни колечка твоегo!»

Так сердечная тоскует,

Неразумная ревнует;

Сходит с красного двора

От потусклого костра.

Двор пониже у царицы,

У невестной есть вдовицы,

Где лазоревый дворец

Смотрит в синий студенец.

Змейка — вслед Змее последуй,

Входы, выходы разведай,

Вс доточно примечай;

За царицей невзначай

Стань, как жалобно застонет,

С белой рученьки уронит

Солнцев перстень в студенец.

Туг спускай стрелу, стрелец!

Из реки из Океана,

Что под маревом тумана

Кружным обошла путем

Средиземный окоем

Рыба — гостья не простая,

Одноглазка золотая,

В струйной зыби студенца,

Что ни вечер, ждет кольца.

Как царица перстень скинет,

Рот зубастый тать разинет,

Хвать — поймала перстенек.

Коловратный мчит поток

Рыбу к заводи проточной.

На окраине восточной

В те поры сойдет в моря

Государыня-Заря -

Уж не сирая вдовица,

А румяная девица,-

Тело нежное свежит,

Со звездою ворожит.

К Зорьке рыбка подплывает,

Рот зубастый разевает:

Вспыхнет полымем лицо

У девицы, как кольцо

Заиграет, залучится!

Им в купальне обручится,

Сядет на желты пески,

В алы рядится шелки,

Медны двери размыкает,

Из подземья выпускает

Белых коней на простор -

И, вперив на Солнце взор:

«Женихом тебя я чаю,

А кольца не примечаю,-

Молвит: — Что ж, мой светлый свет,

На тебе колечка нет?

Вот оно: надень заветный

Царский перстень самоцветный!

Выйдешь с перстнем из ворот -

Станет твой солнцеворот.

А дотоле, по неволе,

Голубое должен поле

Плугом огненным пахать,

До межи не отдыхать.

Уронил ты перстень в воду -

Потерял свою свободу.

Солнце красное, катись!

К милой с перстнем воротись!»

Солнце — в путь; но заклятое

То колечко золотое

Зорьке поздней выдает;

Зорька рыбке отдает;

Рыба влагою проточной

Мчит его к заре восточной;

А придверница Заря

Спросит перстень у царя,

Без того не помирится:

Так с начала дней творится,

Рыбьим ведовством заклят,

Солнца пленного возврат.

Слушай, кто умеет слушать!

Коль умыслил чары рушить,

Милой жизни не щади:

Каленою угоди

Рыбе в глаз! Орел бессонный

Из глазницы прободенной,

Молнией разрезав мглу,

Вырвет с яблоком стрелу.

Взмоет ввысь, но долу канет,

Смирный сядет, в очи глянет;

В остром клюве у орла

Каплет кровию стрела.

Рыба тут по-человечьи

Об обиде, об увечьи

Востомится, возгрустит

И всю правду возвестит:

«Глаз мой жаркий, глаз единый!

Вынул клюв тебя орлиный!

Вспыхнув, ясный свет истлел,

Красной кровью изомлел!

Кровь-руда! Куда ты таешь?

Где ты оком возблистаешь?

Кто тебя, мой свет, сберет,

Мне темницу отопрет?,.

Кто б ты ни был, меткий лучник,

С милым светом мой разлучник,

Глаз ты выткнул мой, один:

Ты мне ныне господин.

Что велишь, тебе содею,

Кознодею, чародею:

На роду судьбина зла

Мне написана была.

Вещей рыбы помни слово:

Что прошло, зачнется ль снова?

Три лежат тебе пути:

Выбирай, каким идти.

Если Солнцев перстень выдам,

Два пути ко двум обидам;

Если перстня не отдам,

К Солнцу путь отыщешь сам.

Путь один: коль перстень вынешь,

В глубь живою рыбу кинешь,-

Залетишь ты на орле

К порубежной той земле,

Где ключи зари восточной

Перед Солнцем в час урочный

Размыкают створы врат.

Будешь ей жених и брат,

Ненавистный, неизбежный;

Но красавицей мятежной

Овладеешь, и тебе

Покорится, как судьбе,

Самовластная царица,

И царева колесница,

И царева четверня

С мощью света и огня -

Все пойдет тебе в добычу

Так владыку возвеличу.

Солнце в темный склеп замкнешь;

Солнцем новый бег зачнешь.

Путь другой: как перстень вынешь,

Если мертвой рыбу кинешь -

Возвратишься на орле

К обитаемой земле.

Тень и мрак легли по долам;

Плач и стон стоят по селам:

Не минует ночи срок,

Не прояснится восток,

Солнцев перстень ты покажешь,

Чары темные развяжешь,

Мир собою озаришь

И под ноги покоришь.

Прослывешь в молве народа

Солнцем, гостем с небосвода

Будешь с перстнем царевать,

Свет давать и отымать,

Поклоняясь, будут люди

Мощь твою молить о чуде;

Солнцу, сшедшему царить,

Ладан сладостный курить.

Если мне кольцо оставишь,

Царской славой не прославишь

Темной участи своей;

Но лишь третий из путей

Жало чар моих потушит,

Волхвование разрушит:

Лишь тогда явит свой лик

Солнца зримого двойник -

На кого с притина Солнце

Сквозь срединное оконце

Глянув — слепнет, и темно,

Словно черное пятно.

Чтобы власть его восставить

И пути пред ним исправить,

Ты, доверившись орлу,

В светлый скит неси стрелу.

Есть двенадцать душ в пустыне;

О невидимой святыне

День и ночь подъемля труд,

Храм невидимый кладут.

Там, где быти мнят престолу,

Ты стрелу зелену долу,

Кровь мою земле предай

И росточка поджидай.

Процветет цветистой славой

Куст душистый, куст кровавый;

Всех цветней единый цвет,

Краше цвета в мире нет.

Цвет пылает, цвет алеет,

Ветерок его лелеет,-

Вдруг повеет — и легка,

Отделясь от стебелька,

Роза, сладостною тенью

По воздушному теченью,

Как дыханье сна, плывет,

За собой тебя зовет.

В Розе, темной и прозрачной,

Что сквозит, как перстень брачный?-

Не гляди, не вопрошай;

За вожатой поспешай

Через долы, через горы,

Недр земных в глухие норы;

Нежной спутнице внемли;

Весть заветную земли,

Странник темный, странник верный,

Ты неси во мрак пещерный!

В преисподнем гробе — рай…

Три судьбины: выбирай».

КОЛЫБЕЛЬНАЯ БАРКАРОЛА

В ладье крутолукой луна

Осенней лазурью плыла,

И трепет серебряных струн

Текучая влага влекла -

Порою… Порою, темна,

Глядела пустынная мгла

Под нашей ладьей в зеркала

Стесненных дворцами лагун.

Не руша старинного сна,

Нас гондола тихо несла

Под арками черных мостов;

И в узких каналах со дна

Глядела другая луна,

И шелестом мертвых листов

С кормою шепталась волна.

И Та, что в тебе и во мне

И розой меж нами цвела,

Сияла, как месяц, светла,

Порою в ночной вышине,

Порою в глубокой волне;

Таилась порою, и мгла,

Казалось, ее стерегла;

Порою лучилась, бела,

В небесном, воскресном огне.

АДРИАТИКА

Как встарь, Адриатика, ты

Валов белокосмые главы

Влачишь с исступленьем Агавы,

На тирсе зеленой мечты,

Несущей родную добычу,

До отмели грузно домчишь

И, ринув, победно вскричишь,

А берег ответствует кличу.

Молчанием,— кличу глубин,

Безумных извечным безумьем,

То вдруг онемелых раздумьем

Все вспомнивших, древних седин…

И хмурится меркнущий свод

Над влажною нивой змеиной,

Как прежде,— как тою годиной,

Как белый вело хоровод

Твое неизбывное горе

Пред нами… Две чайки тогда

Летели к тебе. Без следа

Одна утонула в просторе…

Другая… О Муза, молчи

О таинстве смерти и жизни,

Как свадебный факел на тризне,

Как звезды в ожившей ночи,

Как парус в дали, осветленной

Последним румянцем луча,

Что, розы небес расточа,

Скользнул над могилой зеленой…

БЕЛЬТ

С утра стучит и числит посох

Покорность верную шагов.

Уж остывает в тусклых росах

Истомный червленец лугов.

И чашу хладных вод Психея

К запекшимся несет устам;

И Веспер, слезно пламенея,

Зовет к покою и к звездам.

Но ты все та ж, душа, что встаре!

Гляжу на эти берега,

На море в розовом пожаре,

На усыпленные луга,

На смутные косматых елей

В бессонных сумерках шатры,-

Как через облако похмелий

Мы помним яркие пиры.

Гул ветра словно стон по елям

Протянутых воздушных струн

И белой ночью к плоским мелям

Бегущий с рокотом бурун.-

Не сбор ли дедов светлооких

Из крепкого заклепа рун,

Из волн глубоких, дней далеких -

Арконских тризн седой канун?

Где не с лампадой рудокопа

Читаем библию времен,

Где силлурийского потопа

Ил живоносный обнажен,-

Осталось в бытии что было -

Душа благую слышит весть,-

Окаменело и застыло,

Но в вечно сущем вечно есть.

Ни тьма, ни свет: сестры и брата

Волшебный брак… От их вины

Земля безумием объята,

Глаза небес отвращены.

Не хочет небо звездным блеском

Благословить нагих услад

И лишь цветы по перелескам

Лиловый расширяют взгляд.

Душа, прими и Север серый,

Где древле сладкая вода

Отмыла от гранитов шкеры

Безбрежным половодьем льда,

Растопленного новолетьем

Солнц медленных; где дух ветров

С водой и камнем входит третьим,

Как свой в семье, под хвойный кров.

До хмурых сосен, в сумрак бледный,

От светлых и сладимых струй -

Как люто змий взвился победный,

Огня летучий поцелуй!

Но глыбам обомшелым ведом

Сообщник стародавних чар,

Как родич-папоротник — дедам,

Почуявшим купальский жар.

В тебе ли все, что сердцу светит,

Таилось от начала дней,

И всем, душа, что взор отметит,

Себя ты познаешь верней?

Или, по знаменьям неложным

Гадая, «здесь моя любовь»,-

Ты в души посохом дорожным

Стучишься, входишь — ищешь вновь?

Цветет по зарослям прибрежным,

Что крадут моря янтари,

Шиповник цветом белоснежным,

То цветом крови иль зари.

И мнится: здесь живая Роза,

Моя, раскрылась! здесь цветет!..

И долго нежная заноза

Шипов любви не отдает.

ФЕОФИЛ И МАРИЯ Повесть в терцинах

Когда Христова церковь, как невеста

Пред свадьбой, убиралась в лепоту,

И риз неопалимых, что асбеста

Надежнее в день судный, чистоту

Стал каждый ткать, дабы во славе многой

Грядущему последовать Христу:

Обычай верных был — лептой убогой

Ему святить любовь земную в дар,

В супружестве искусом воли строгой

Порабощать плотских прельщений жар -

И, девство соблюдя на брачном ложе,

Таить в миру мирских плененье чар.

И вера та ж, и рвенье было то же

У юных двух; содружеством отцов

Помолвлены сызмлада,— «Вечный Боже,-

Молились оба,— ангельских венцов

Нам порознь не подъять; покрой же вместе

Двоих одною схимой чернецов».

И рассудилось вкупе им, невесте

И жениху, сходить в недальний скит

И тайный дать обет в священном месте.

В путь вышли рано. Белый зной томит.

Меж кипарисов, в ложе саркофага,

Окован гулким камнем, ключ гремит.

На мраморе печать Господня стяга

Среди крылатых гениев и лоз;

В янтарных отсветах дробится влага.

Над ней лик Девы и венок из роз.

Две горлицы по краю водоема

Плескаются. Поодаль стадо коз.

Как золотая сеть — над всем истома.

На две тропы тропа разделена,

Приведшая паломников из дома.

Молитвою немой поглощена

Мария. Феофил возносит Ave1.

Испить от светлых струй встает она.

Не сон ли сердца видят очи въяве?

Вспорхнули птицы… падают цветы:

Пред ним она — в живой и новой славе.

Не Ты ль убранством нежной красоты

Одела, Дева-Мать, его подругу?

Своим венком ее венчала Ты!

И юноше, как брату и супругу,

Она кладет на кудри свой убор…

Глубоко в очи глянули друг другу,

И новое прочел во взоре взор…

Склоняются, потупясь, на колена,

Но в сердце новый слышат приговор.

Псалмы лепечут… Прелестию плена

Греховного их мысль обольщена;

И тают словеса, как в море пена,

А помыслы, как темная волна,

Стремятся вдаль, мятежась и тоскуя,

И грудь унылой смутой стеснена.

Уж обменить не смеют поцелуя,

Пречистой робко розы отдают

И согласуют робко «Аллилуя».

И молча в путь, без отдыха, идут

Крутой тропой: зовет их скит нагорный,

Спасаемых спасительный приют.

Где над ущельем дуб нагнулся черный,

У врат пещеры старец предстоит

Немой чете, суду его покорной.

Им укрепиться пищею велит;

Пшеном и медом потчует янтарным

И влагой родниковою поит.

Когда ж молитвословьем благодарным

Скончали гости трапезу, медвян

Стал солнца низкий свет, и златозарным

Иконостасом, нежно осиян,

Простерся белый скит над синим долом;

И речь повел, кто был им свыше дан

В предстатели пред Божиим престолом,

Дабы, за них прияв ответ, елей

Пролить в их грудь, смятенную расколом.

«О чада!— говорил он.— Что милей

Отцу Любви, чем двух сердец слиянье?

Что пламени двусветлого светлей?

Пречистая Сама им одеянье

Соткет — единый свадебный виссон.

Единым будет их в раю сиянье.

Мужайтеся! Мимоидет, как сон,

Земная радость, и земная мука,

И неизбежная страда времен.

Зане, о дети, здесь любовь — разлука,

А там — союз; и за небесный плод

Болезненность земных родов — порука,

Идущих на закат иль на восход,

Не то же ль солнце вас догонит вскоре -

Иль поздно встретит, встав на небосвод?

Смесится ль кровь, замкнется ли в затворе

От милой плоти алчущая плоть -

Ах, суд один в двуликом приговоре!

Хотите ль смерти жало побороть -

Гасите жала огненные тела!

С крылатых плеч, как ветхая милоть,

Темница разделенья у предела,

Запретного очам, должна упасть:

Блажен, кого Христова плоть одела,

Но тот приемлет смерть, кто принял страсть;

Отяготела над его лучами

Сырой земли, родительницы, власть.

Разлучница таится за плечами

Супругов, обручившихся земле,

И сторожит их страстными ночами,

И похищает одного во мгле.

Кто в тленье сеет, в тленьи тот и в смраде

Прозябнуть должен. Мир лежит во зле.

Духовному в духовном вертограде

Зачатие от Слова суждено;

Но перстный да не мыслит о награде.

Не оживет, коль не умрет, зерно.

Земли лобзайте лоно! Ей вы милы,

Единого из вас возьмет оно,

Иль в смертный час, избегших льстивой силы,

Впервые сочетает, и вполне,-

Разлуку предваривших до могилы.

Свободны вы. В сердечной глубине

Ваш темный жребий. В эту ночь вигилью

Со мной творите. Весть придет во сне»,

И, с головой покрыв эпитрахилью

Трепещущих, наставник возгласил:

«Ты, кто слиял Израиля с Рахилью,

Дай смертным помощь благодатных сил,

Небесный Отче! Жертвенною кровью

Свой вертоград, Христе, Ты оросил:

Любовь их укрепи Твоей любовью

И жертве правой, Агнец, научи!

Склонись, о Дух Святый, ко славословью

Сердец горящих, и Твои лучи

Да оэарят путь верный ко спасенью

Стоящим у распутья в сей ночи.

Ты любящим, объятым смертной сенью,

Сам, Господи, благовестил обет:

Все приобщимся в теле воскресенью».

Заутра, чуть скользнул в апсиду свет,

Коленопреклоненных разбудила

Речь старца: «Дайте, чада, свой ответ».

Еще дремота нудит Феофила

Прильнуть челом ко льду старинных плит;

Но за руку Мария выводила

Его из тесной церкви. День пролит

С лазури в атриум; и розовеет,

В углу, колонны серый монолит.

Благоуханной свежестию веет

Нагорный воздух. Стая голубей,

Как снег в заре, по архитраву рдеет,

Слиян с их воркованьем блеск зыбей,

Лепечущих в ограде водоема,

Y ног Владычицы Семи Скорбей.

Там, на пустом дворе Господня дома,

Склонилася Мария на траву,

Как бы веленьем некиим влекома;

И, к росной зелени прижав главу,

Сырую землю так лобзала нежно,

Как будто мать узрела наяву,

За нею спутник, помолясь прилежно,

На луг поник и персть облобызал,

И встали вместе, глядя безмятежно

На старца взором светлым, И сказал

Монаху Феофил: «Дорогу, авва,

Всевышний нам согласно указал.

Его да будет слава и держава!

Приемлем на земле Его закон

И не умалим матернего права,

Я на молитве задремал, и сон

Мне снился дивный! Будто, голубые

Покинув воды, в зеркальный затон

Заплыли мы в ладье. Струи живые -

Бездонная прозрачность. Из челна

Цветы берем прибрежные. Мария -

Вдруг уронила розу. Глубина

Ее не отдает. И дале, дале

Тонула роза: нет затону дна.

Тонула — и росла в живом кристалле,

И светит солнцем алым из глубин.

Мария сходит, в белом покрывале,

В текучий блеск — достать небесный крин,

Как некий дух по лестнице эфирной,-

Всё дале, дале… Я в челне — один.

Глубоко подо мной, во мгле сафирной,

Как пурпур — солнце несказанных недр;

А сверху слышу пенье братьи клирной:

Прям на горе, стреми, ливанский кедр,

В лазурь широколиственные сени,

А корни — в ночь; и будь, как Матерь, щедр!

И голос, авва, твой: „Когда колени

Склонит Мария наземь, припади

К земле ты сам и смело на ступени,

Ведущие в чертог ее, сойди!

С ней браком сочетайся и могилой -

И солнце обретешь в ее груди“.

Тогда Мария молвила: „Всё милый

Тебе и за меня сказал. Аминь!“

Наутро сонный облак быстрой силой

Мой дух объял. Струился воздух, синь,-

И вод хрусталь синел. Девичьи руки

Ко мне тянулись. „Скинь же,— слышу,— скинь

Венок из роз,— возьми нарцисс разлуки -

Дай розы нам…“ — Роняла я с венка

За розой розу — усладить их муки.

Всё раздала…И, как свирель, звонка,

Мольба ребенка, мнится,— долетела:

„Дай мне со дна ту розу“… Глубока

Была вода. Но я ступить посмела

В эфир текучий; и по сонму вод

Всё дале, дале я — не шла, летела

За дивной розой. А она растет,

Живое солнце влажных недр. И мнится -

Спешить должна я: милый в лодке ждет.

Но рдяный свет алеет и дробится

В прозрачной влаге, и моя стопа

Невольно к очагу его стремится.

Что было после — как мне знать? Слепа,

Я обмерла у темного порога

Пречистой Розы. Кончилась тропа,

До двери доструилася чертога.

Лежала я на целинах земли,

Где Роза недоступная — у Бога.

Меня позвал ты… Отче, не могли

Мы вознестись к небесному воскрылью:

В союзе тел нам смерть приять вели».

Вновь старец их одел эпитрахилью

И, разрешив грехи, благовестил

Готовиться к блаженному усилью

Бессмертной Вечери; сам причастил

Святых Даров и, бремя сняв печалей,

С благословеньем светлых отпустил.

Вина, веселий и своеначалий

И навиих гостин пришла пора -

Дни майской розы, праздники Розалий.

Несут невеста и жених с утра

На кладбище цветочные корзины;

Погасло солнце — хоровод, игра,

Семейный пир в венках. Уж в домовины

Живые шлют гостей, Приспел конец

Веснянкам, У невесты вечерины:

Идти заутра деве под венец.

Венцами две хмельных лозы согнуты

И белой повиты волной овец -

И в храме на чела легли, Задуты

Светильники; лишь в свадебный покой

Дан факел. Двери за четой примкнуты.

Какая мощь пахучая, какой

Избыток роз в опочивальне душной!

Желаний новых негой и тоской

Они болеют. Тению воздушной

Меж ними та, что накликал монах;

Но все равно душе, всему послушной,

Им кажется, что в дальних, ранних снах

Себя Мариею и Феофилом

Они встречали. В пурпурных волнах

Ведется ныне челн чужим кормилом.

Скупая грудь рассеклась и приют

Неведомым открыла, многим силам,

Друг друга знают, и не узнают;

Но тем жадней друг друга вожделеют,-

Как будто в них из брачной чаши пьют

Мирьяды разлученных душ… Хмелеют

Забвением и, вспоминая вновь

Любимый лик иль имя, веселеют

Разгадкой нежной. Но глухая кровь,

Как вал пучин, покроет их и смоет

С души безумной кроткую любовь,

И вдаль умчит, и на зыбях покоит,

Безликих, слитых с пеною морей;

То разлучит в две силы, то удвоит,

Смесив в одну то в яростных зверей

Их обратит, и гнев вдохнет в их голод,-

А запах роз все гуще, всё острей…

Так два венца ковал, свергаясь, молот.

Мария спит. Встал с ложа Феофил

И вышел в предрассветный, росный холод.

Кто мужеский состав в нем укрепил?

Впервые тело — плоть, и остов — кости,

А жилы — жизнь и радость новых сил.

Босой, идет, пути не видя, Гости

Скользят окрест в подземные дома…

И сам озрелся на родном погосте.

Как вырез — чащи кипарисной тьма

По золоту. Рассыпалась уныло

На мрамор ели темной бахрома.

Грудь замерла, и развернула крыла

Душа, о тех возжегшися мольбой,

За кем чертог свой Мать-Земля закрыла.

Пред ним — Мария, в дымке голубой,

И молвит, в белую одета столу

«Все розы разроняла я с тобой,

О Феофил! пусти за розой долу».

И сходит в голубеющий кристалл,

Разверзшийся по тайному глаголу.

Прозрачным взору сад могильный стал,

И просквозила персть — пучиной света

Зыбучего. На дне рубин блистал.

Святая роза Нового Завета -

Как Пасха красная ночных глубин,

Как светоч свадебный Господня лета!

Но меч златой восставший исполин

Меж ним и бездной розы простирает -

И Феофил в златом челне один…

Опомнился… Гробницы спят. Играет

На небе солнце… Сладостной тоской

И вещей болью сердце замирает.

Спешит из царства мертвых в мир людской:

Еще ли нежит мглою благовонной

Дрему любимой свадебный покой?

Еще ль… Напев он слышит похоронный,

Плач и смятенье в доме… Умерла…

Вы, розы, выпили дыханье сонной!

Свершилось. Громким голосом «Хвала

Владыке в вышних» — он воспел и с гимном

Из дома вышел, вышел из села.

Посхимился в скиту гостеприимном

Брат Феофил. Потом в пещерах скал

Уединенным затаился скимном.

Но и под спудом пламенник сверкал

Подвижнической славой. Некий инок

Отшельника сурового взыскал,

Что с князем мира долгий поединок

Вел в дебрях горных. В оную пору

Справлялись дни веселий и поминок,

Розалии весенние, в миру.

И пришлецу помог пустынножитель,

И дал ночлег близ кельи ввечеру.

Проснулся ночью темной посетитель,

Прислушался — мечта ль пленяет слух?

Канон созвучный огласил обитель.

Раздельно внемлет инок пенью двух.

Кто с мужеским глас женский согласует?

Жена ль в пещере — иль певучий дух?

Он знаменьем Христовым знаменует

Себя и мрак окрест. Чу, снова стих

Молитвенный два голоса связует…

И с отзвуком таинственным затих…

Но слышатся из недр глубокой кельи

Шаги, и речь, и тихий плач двоих…

Охвачен ужасом, в ночном ущельи

Тропу скользящим посохом чернец

Нащупать хочет. А за ним, в весельи

Ликующим, как благостный гонец,

Из каменного склепа гимн пасхальный

Доносится… Нисходит с круч беглец,

Сомнением смятенный, как опальный

Святынь изгнанник. Скорбь его томит,

Мятежный гнев и страх первоначальный.

Взыграло солнце. Жаркое, стремит

Свой путь к притину… В ложе саркофага,

Меж древних кипарисов, ключ гремит.

На гробе Агнец держит древко стяга

Среди крылатых гениев и лоз;

В янтарных отсветах дробится влага;

Над ней лик Девы и венок из роз.

Как золотая сеть над всем истома.

Молитвенно склоненный, даром слез

Утешен путник. К чаше водоема

Две горлицы слетелись… И долит

Усталого полуденная дрема.

Эфир безбрежно-голубой пролит

Пред сонными очами. Голос струнный

Ему воззреть и весть приять велит,

Два лика спящий видит. Схимник в юной

Красе — как солнце. Подле — лик жены

Из-под фаты мерцает славой лунной.

Пожаром роз они окружены,

И крест меж них горит лучами злата;

И в якорь их стопы водружены -

Из серебра, и меди, и агата.

И крестный корень — якорь; ствол же — меч;

Их разделяет лезвие булата,

И слышит спящий их двойную речь:

«Нас сочетавший нас и разлучает,

Пока на дно не может якорь лечь.

Но кто укоренился, обручает

С луною солнце. Ныне в глубинах

Златая цепь блаженных нас качает.

Когда ж в земных увязнет целинах

Двузубец тяжкий, меч мы приподымем:

Ладья златая ждет нас на волнах.

В Христовом теле плотью плоть обымем,

И будем меч один в ножнах однех,

И имя в Нем единое приимем.

Имеющий Невесту есть Жених.

Мариею и Феофилом в мире

Вы знали верных. Радуйтесь за них!»-

И потонули в сладостном эфире…

Лицом земли сквозит святая синь;

И в путь идет смиренный инок в мире.

Отцу Любви хвала в веках. Аминь.

ЭПИЛОГ EDEN1 [27]

О глубина любви, премудрости и силы,

Отец, Тебя забыли мы -

И сердцем суетным безжизненно унылы,

И свод над нами — свод тюрьмы.

И счастье нам — подвал скупого безучастья,

Иль дымных, душных чар обман;

В тебе ж, Отец живых, уже не черплем счастья,

О изобилья Океан!

Не знаем счастья мы, как невод, золотого,

Что, рыбарь, кинул Ты в эфир,-

Как стран полуденных прозрачность разлитого

Из нежных чаш на щедрый мир,

Где все цветы цветут и жизнь волнует недра,

Где с розой дружен кипарис

И пальмы столп нагой, и ствол ветвистый кедра

С орлами к солнцу вознеслись;

Где легких веяний лелеют растворенья

Рай незабывчивой души,

В чьем верном зеркале невинны все творенья,

Все первозданно хороши,

И зло — как над костром, разложенным в дубраве,

Свивается летучий дым,-

Вотще Твой лес мрачит в его зеленой славе,

Мечом гонимо голубым.

То счастье не на миг, не дар судеб и часа,

Оно недвижно и полно;

В нем дух растет, неся, как склоны Чимбораса,

Лед и лианы заодно,

То счастье — цельное, как в теле радость крови,

Что в сердце бьет Твоим ключом,

Отец, чтоб ринуться — Сыновней ток любови -

В сеть жил алеющим лучом.

То — Индия души, таинственно разверстой

Наитиям Души Одной,

Что с нею шепчется — зарей ли розоперстой

Иль двухнедельною луной

На пепле розовом, когда ее величье

Ревнует к полной славе дня,

Нагой ли бездною, разоблачась в обличье

Отвсюду зрящего огня.

И только грудь вздохнет: «Твоя да будет Воля»,

Отец, то счастье нам дано,

И клонится душа, Твой колос, ветром поля,

И наливается зерно.

И Сын рождается, и кротко волю нудит:

«Встань, жнец, и колос Мой пожни».

Так полночью глухой невесту голос будит…

Чу, хоры… и огни, огни!

Зане из Отчего (и в нас, как в небе) лона

Существенно родится Сын,

И отраженная мертва его икона

Над зыбью сумрачных пучин,

Где, одинокая, в кольце Левиафана,

Душа унылая пуста…

Но ты дыханием Отца благоуханна,

Душа невестная,— о радостная рана!

И Роза — колыбель Креста.