О доброжелателях
Перед резидентурой ЦРУ в Москве в 1970-1990-е годы или в любое другое время, когда мы там находились, стояла задача быть готовыми использовать любые возможности, которые могли появиться, будь то доброволец, как Адольф Толкачёв, или другие, которыми мы смогли бы воспользоваться в то время. То есть эту задачу можно описать как «ожидание удобного случая» и затем «использование благоприятной возможности».
О советской разведке и контрразведке
Вы знаете, что в 80-е годы, когда я непосредственно стал принимать участие в советских операциях, у нас было достаточно большое и абсолютно ясное понимание того, кто есть кто, и достаточно много мы знали о них лично, так же как размер и функции всех отделов внутри Первого и Второго главных управлений КГБ. Они были ориентированы на Америку, на Соединенные Штаты.
Мы получали практически всю эту (разведывательную) информацию от почти постоянного потока офицеров КГБ, которые попадали в наше поле зрения и либо работали на нас некоторое время на месте, либо перешли на сторону Соединенных Штатов и получили при этом новые документы. Мы знали, кто наши противники. Возможно, немного лучше, чем наш враг знал нас.
У вас существовали несколько разных отделов внутри КГБ. Во Втором главном управлении — контрразведка — в мое время руководителем был генерал Рэм Сергеевич Красильников и под его началом служил Валентин Клименко. Управлением «К» Первого главного управления руководили несколько человек, включая Леонида Никитенко, а затем — ряд других. Мы знали их и кем они были.
Мы знали достаточно много о том, что среднестатистический сотрудник КГБ, который перешел на нашу сторону, мог знать. Я не думаю, что мы знали числа. Можно было сказать: «Это фактическое число того-то во время этого и этого».
Управление «Т» Первого главного управления КГБ, которое занималось хищением технологий из западных стран, было очень большим. Но его размеры постоянно менялись, то увеличиваясь, то уменьшаясь. Таким образом, у нас было достаточно понимания о том, кого мы могли привлечь, что представлял собой наш главный противник и кто был главным врагом КГБ. Этим противником (для КГБ) были мы.
Вы убедились, что это были два главных соперника в очень большой драме под названием «холодная война».
О противостоянии ЦРУ и КГБ и о предательствах
Если вникать в контекст отношений между КГБ и ЦРУ, то там не было места для провала, не было места для совершения ошибок. Я бы сказал, что в основном обе стороны были оптимально подготовлены для разведывательной деятельности. И одна была так же хороша, как и другая. Доля правды заключается в том, что мы почти никогда не теряли агента из-за неаккуратности или ошибки. Мы теряли его, только если нас предавали, а они теряли кого-то, если предавали их.
Вы не можете бороться с предательством, вы можете бороться с умением. Вы можете иметь дело с методами работы разведки и иметь нулевой показатель недоработок. Но вы не можете что-то сделать с предательством.
Время «застоя» в ЦРУ
Это было очень сложное время в ЦРУ. Я уже работал там, но я еще не занимал высоких должностей, чтобы чувствовать всю полноту напряженности из-за данной проблемы. Люди, которые были против Джеймса Энглтона, называли эту проблему его убеждением в том, что это «Чудовищный заговор», то есть что КГБ был на самом деле даже еще более компетентным, чем в действительности (а его уровень был очень высоким), и что у него был «Чудовищный тайный сговор» для того, чтобы всем манипулировать.
Существовало убеждение, что мы не можем вербовать русских. Это слишком большое упрощение, но мы не могли привлекать кого-то из КГБ, все было под их контролем. И, таким образом, люди просто усмиряли свой пыл и занимались другими делами.
Это был период, когда у нас не было большого количества активных операций, в целом это было время простоя. Все поменялось в 80-е годы, когда мы снова вернулись к нашей работе против КГБ. Политика видоизменялась немного более последовательно, но ряд начальников американской контрразведки и отдела Советского Союза и стран Восточной Европы в Оперативном управлении ЦРУ решили, что нужно быть более агрессивными. А Энглтон уже ушел со сцены и был в то время достаточно сильно дискредитирован. Таким образом, люди вернулись к работе.
Я бы сказал, что это начало происходить в эпоху Уильяма Колби, когда он был директором ЦРУ. Но я бы не хотел сосредотачиваться на личностях, потому что я не хочу этого делать.
О Бартоне Ли Гербере, резиденте ЦРУ в Москве (1980–1982) и об операции «Пролог» (в ФСБ — операция «Фантом»)
Думаю, что я бы не стал вдаваться в детали «правил Гербера». Я не готов описывать «правила Бартона Гербера», могу только сказать, что он был одним из самых глубокомысленных руководителей в Москве в то время. Но одно из «правил Гербера», которое впоследствии вызывало у нас небольшое удивление, заключалось в том, что КГБ никогда бы не дразнил нас одним из своих собственных офицеров. Они никогда бы не взяли настоящего сотрудника КГБ для того, чтобы поставить его перед носом у ЦРУ для вербовки. Это всегда был кто-то, кто непосредственно там не работал и у кого не было прямой связи с КГБ. Поэтому впоследствии, когда мы проводили операцию «Пролог» с Сашей Жомовым, это был первый случай, когда такое правило не было соблюдено.
Операция «Пролог» заключалась в том, что начальник американского отдела Второго главного управления КГБ Александр Жомов встретился с одним из наших начальников в поезде, направлявшемся в то время в Ленинград, и предложил свои услуги. Эта операция проверялась и перепроверялась почти еженедельно. Тогда я был начальником отдела Советского Союза и стран Восточной Европы, и на каждом важном этапе данной операции я звонил своей специальной команде по этому поводу и спрашивал: «Что мы думаем?» И мы голосовали по поводу того, была ли эта полезная операция или она контролировалась КГБ. И это было почти как американские выборы: 49/51 %, 51/49 %. То есть у нас никогда не было полной уверенности, что она контролировалась КГБ или что все было в порядке.
И мое решение было следующее: «Хорошо, даже если мы потеряем здесь, давайте сделаем это». И, таким образом, мы уже все знали наверняка, когда Жомов не появился в Прибалтике.
О генерале Рэме Красильникове, начальнике первого (американского) отдела Второго главного управления КГБ СССР
Рэм Красильников был в то время начальником американского отдела Второго главного управления КГБ. И он был замечательным, очень, очень вдумчивым, очень грамотным и профессиональным разведчиком. Я познакомился с ним в период последних лет своей работы в ЦРУ. И даже после того как я ушел из ЦРУ и уже писал книгу под названием «Главный противник», я встречался с ним несколько раз. Он и его жена Нинель стали для меня почти что друзьями. Это было очень, очень странное время.
Во время моей последней встречи с ним, когда он все еще работал в КГБ, он дал мне вот это. Он сказал: «Милтон, ты думаешь, что это такое? Что это для тебя олицетворяет?» И я ответил: «Рэм, понятия не имею, что это. Ты мне расскажешь!» И он сказал мне, что это сделано инженерами в Санкт-Петербурге (это был красивый изогнутый кусок хромированного прута). И он сказал: «Это значит, что вы можете нас согнуть, но вы не можете нас сломать». Я подумал, что спустя годы это будет представлять ценность, поскольку только мыслящий парень, который любит Баха, Чайковского и всю эту прекрасную классику, мог бы подумать о чем-то таком.
Его имя Рэм — Революция, Энгельс, Маркс — одно из тех странных революционных имен, которыми называли детей его поколения. Его жену назвали Нинель. Она — очаровательная женщина. Это «Ленин», произнесенный наоборот, и это еще одно из тех причудливых революционных имен того поколения. Но это не значит, что он не был очень глубоким человеком.
Я считаю, что демонизация своих противников только ослабляет твой собственный подход к ним. Я нахожу, что большинство американцев и большинство людей хотят демонизировать своих соперников по существу, чтобы лишить их любой возможности быть человечными. И я всегда говорил людям, которые работали на меня, что когда сотрудник КГБ приходит домой, собака вьется вокруг него и машет хвостом, он может слушать превосходную, более сложную музыку, чем станете слушать вы, он мог прочитать больше произведений Элизабет Баррет Браунинг и Роберта Браунинга, чем когда-либо вы. Таким был Красильников.
Красильников сказал мне: «Мне больше нравится Элизабет Баррет Браунинг, чем Роберт Браунинг». Я знаю немногих американцев в мире разведки, которые могли бы понять, что он мог под этим подразумевать. Таким образом, я всегда пытался убедиться, что я понимаю человечность каждого противника, который у меня был, независимо от того, где он находился. А я был во многих странах мира. Я думаю что понимание этой стороны русских помогло нам, когда мы находились в завершающей фазе этого сражения.
Об агенте ЦРУ Адольфе Толкачёве
Тот момент, когда он (Толкачёв) начал предлагать свою помощь, несколько предшествовал моему появлению. Я думаю, что это частично было отражением той полемики. Каждый раз, когда кто-нибудь похожий на него приходил к нам в Москве, в Вашингтоне начинались дискуссии «Это провокация? Или это искренне?» В конечном итоге, мы набрались смелости и установили с ним контакт. Остальное становится историей.
Адольф Толкачёв был «шпионом на миллиард долларов». Вы не можете себе представить ценность его информации в отношении нашей способности производить самолеты, авиационную радиоэлектронику и системы вооружения. Мы стали способны противостоять всему, что мог произвести Советский Союз в течение следующих 20–30—40 лет. Это была крупная сделка.
С ним многие годы обходились очень осторожно в Москве, в самых сложных условиях. И он был скомпрометирован только тогда, когда произошло предательство внутри ЦРУ. Это случилось не из-за того, что очень компетентное Второе главное управление, следовавшее за нами по всей Москве, поймало нас при установлении контакта с Адольфом Толкачёвым. Это произошло, потому что наша собственная система предала его.
И даже когда он уже был казнен (я вернулся спустя годы после его казни и возглавил отдел Советского Союза в ЦРУ), я все еще передавал разведывательные донесения, которыми он нас снабжал. Обработка информации занимала более длительное время, настолько специализированной она была. Даже годы спустя после своей смерти он все еще производил ее. Оценка этой полезной информации происходила не в ЦРУ. Это были люди, напрямую связанные с американскими авиационными системами вооружения. Именно они проводили оценку этой информации.
Он был очень неоднозначным парнем. Я думаю, что, делая это, работая в специальном конструкторском бюро, он не был уважаем в своем сообществе. А приход к нам позволил ему стать кем-то, что, я полагаю, поняла бы великая русская душа. Вроде как супермен среди людей, который стремился к более высокому, чем у них, уровню. И я считаю, что это дало ему то чувство, которое он никогда ранее в своей жизни не испытывал. Его действия сделали из него супермена. А это был очень грамотный парень. И мотивация подобного рода, полагаю, закономерна. Или из-за понимания, что он делает что-то столь колоссальное, так как у него не было сомнений в том, какую ценность эта информация представляла для другой стороны. Без сомнения.
Почему кто-то совершает один из самых противоречивых поступков, которые, возможно, существуют в его культуре? Обычно это ОН. Обычно это делают мужчины.
О генерале ПГУ КГБ СССР Леониде Шебаршине
Но одним из самых обаятельных людей из КГБ, кого я знал очень хорошо, был Леонид Шебаршин. Он в действительности стал председателем КГБ на один день, но он был очень известной фигурой. У нас с ним были долгие разговоры во время наших поездок по Москве-реке.
Однажды мы разговаривали о следующем: «Почему? Какие, по Вашему мнению, причины такого поведения (шпионаж)?»
«Существует две вещи», — ответил он. — «Первая — старая русская пословица: “Чужая душа — потемки”». (Говорит по-русски: «Чужая душа — потемки».)
Хорошо. «Чужая душа — потемки». Согласен, это существенная причина, и ее важно понимать.
Но потом он написал мне записку. Он сказал: «Мотивации. Люди движимы местью, алчностью, страстью, деньгами, гневом».
Это похоже на ноты в музыке в различных комбинациях, а эти комбинации бесконечны. Но любая комбинация дает мотивацию. Поэтому, если Вы спросите меня «Что такое мотивация?» Я отвечу: это бесконечное море возможностей, которых не меньше, чем в бесконечном море возможностей для сочинения музыкального произведения. И в таком отношении это похоже на то, когда кто-то делает что-то столь неприемлемое в своей культуре, как шпионаж в пользу главного врага.
То есть да, деньги, месть (значительная причина), сильная страсть, может быть, злость, гнев и жажда мести играют там свою роль.
О работе резидентур в Москве и Вашингтоне
80-е годы стали завершающей фазой этого соперничества между ЦРУ и КГБ как части холодной войны. Я имею в виду, что оно продолжается, но не как элемент холодной войны, враждебных взаимоотношений между Москвой и Вашингтоном. Московская резидентура была там, потому что она была нам там нужна. КГБ и ГРУ имели свои резидентуры в Вашингтоне. И мы ждали такой возможности, как Толкачёв, или какой бы то ни было. И это все, что я делал. Там происходило множество других вещей в рамках схватки, которую мы называем холодной войной.
Каждая резидентура хорошо выполняла свою работу, конечно, у нас были успехи в Москве, но у них был, вы знаете, Виктор Черкашин в Вашингтоне — великолепный оперативный сотрудник резидентуры и разведчик. У него был Эймс.
О победителе в холодной войне
Мы тоже получали тяжелые, сильные удары в это же время. Кто выиграл эту борьбу между США и Советским Союзом в 80-е годы? Только история покажет это. Но Советский Союз исчез, а мы нет. КГБ в реальности, в этой форме, распался на отдельные элементы. Это могло поменяться. Но я не говорю: «Мы победили, мы победили». Я говорю: «Ну что ж, мы не проиграли».
Я дам вам возможность сделать вывод о том, кто одержал победу.
О сотрудниках ЦРУ в Москве
Я не буду говорить о каждом из них. Во многом их следует рассматривать как чрезвычайно героических сотрудников в Управлении. Даже несколько женщин, которых Вы не назвали, были там. Но это люди, которые были вынуждены принимать очень, очень важные решения собственными силами, как только они попадали в Москву, пытаясь уйти от слежки КГБ, чтобы пойти и что-то сделать. Они могли нарваться на засаду, подвергнуться потенциально опасному аресту и затем попасть в подвалы Лубянки. Но каждый из тех людей, которых Вы упомянули, совершил действительно достаточно героические поступки в Москве.
Точно так же, как выясняется, у КГБ были люди в Вашингтоне, которые делали схожие вещи. Снова, возвращаясь к Виктору Черкашину и к тому урону, который нанес нам Олдрич Эймс в Москве. И, возможно, другие.
Это было ошеломляюще. Я имею в виду, что мы потеряли всех тех людей в 1985 году. Но, как я уже сказал, я не буду переходить на личности. Те сотрудники, работавшие в Москве в более ранний период, когда они оставались на сверхсрочную службу, проделали великолепную работу.
О самом ценном для ЦРУ агенте
Это, возможно, должен быть Толкачёв, цена… из-за пользы его информации, которую она дает сегодня. То, что он сделал, продолжает оказывать влияние и сегодня. Потому что летательные аппараты, на которых мы вылетаем против самолетов, произведенных в России (на которых кто только не летает в мире, будь то в Сирии или где-либо еще), уступают им. Потому что мы знаем все об их системах вооружения. И мы знаем, как справляться с некоторыми из них. Системы «обнаружения и поражения целей в нижней полусфере».
Да, я имею в виду, что, как только вы точно знаете, в каком направлении движутся конструкторские бюро, работающие для советской истребительной авиации, то вы уже можете что-то предполагать. Они собираются повернуть направо, вы поворачиваете налево. Да, его вклад гигантский. Вот почему его называют «шпионом на миллиард долларов».
О личных качествах сотрудников разведки и о себе
Я разговаривал в те годы, когда был молодым, и в течение 30 лет в разведке со многими старыми ветеранами. И обычно описание того, кто будет хорошо работать в разведке, содержало несколько разных качеств, но всегда пару общих мест. Одно заключается в том, что потенциальный сотрудник разведки должен быть немного романтичным. Потом он должен обладать умственными способностями, которые демонстрируют желание верить почти во все. То есть я не говорю, что вы должны быть безнадежными романтиками, но вам лучше быть немного романтичными.
И потом у вас должна быть «охота к перемене мест». Я имею в виду, что мы вот сидим здесь в Остине, в Техасе, и кто-то может сказать: «Зачем мне когда-либо уезжать из Остина?» Ну, вы знаете, вы хотите перейти через этот холм и продолжить путь через следующий холм. И это качество разведчика, а еще желание усердно трудиться, чтобы сделать это.
И вам, возможно, следует любить людей. Вы также должны, я думаю, понимать, что даже ваш противник имеет чувство гуманности, на которое вы должны обращать внимание, не проявлять слабость по отношению к настоящим злодеям.
И я не говорю только о столкновении между русскими и американцами. Но о любом противнике. Когда я поступил на работу (а я четыре года до этого служил в ВВС и учился в университете, был в аспирантуре, преподавал), мне было легко принять решение, когда сотрудники ЦРУ пришли ко мне и спросили: «Вас бы это заинтересовало?» И я ответил: «Конечно, заинтересовало бы». Потому что я подумал: «Хорошо, я собираюсь стать научным работником и остаться в университетском кампусе на всю свою жизнь. Боже правый, нет!» Вот почему я сказал: «Конечно, я сделаю это». И потом [звук вылетевшей из бутылки пробки] прошло 30 лет.
О предателях
Это самый сложный вопрос из всех, на который каждая сторона легче всего найдет ответ. Олдрич Эймс был мерзкий и жадный изменник. Конец истории. Спросите Виктора Ивановича Черкашина, что он думает об Олдриче Эймсе. Вы можете получить другой ответ. Гордиевский, я очень хорошо знаю, был очень принципиальным парнем. Но спросите его коллег по КГБ. Шпион, который приходит к тебе, — герой. Это подобно тому, когда борец за мою свободу для вас — террорист. А борец за вашу независимость — террорист для меня. Это всегда некая точка зрения.
То есть, вы понимаете, я знаю всех людей, о которых Вы говорите. Или знал их. И это именно так, как я уже сказал. Я выношу свое оценочное суждение. Но не забывайте, что в этой стране, Америке, с самых ранних лет предательство было для нас очень важным обстоятельством.
Первое, о чем мы узнаем, это предательство Иисуса Иудой. И потом в школе, когда вы еще очень молоды, вы узнаете, что был предатель по имени Бенедикт Арнольд, живший во времена Американской революции. Еще до того как нам исполнилось 10 лет, мы уже знаем об Иуде Искариоте и Бенедикте Арнольде, о которых нам рассказывают. То есть у нас есть представление о предательстве.
Я часто замечал, обсуждая это с моими визави из КГБ, когда я был начальником Отдела, что они воспринимали перебежчиков со своей стороны на нашу сторону не столь истерично, как мы оценивали наших. У нас был почти что нервный срыв, когда Эдвард Ли Ховард исчез и уехал в Ленинград из Хельсинки. А когда мы узнали о деятельности Эймса, ЦРУ почти слетело с катушек. А после этого появились [Гарольд] Николсон и Роберт Ханссен. Эти события навредили нам эмоционально больше, чем КГБ.
Сотрудники КГБ сказали бы: «Чужая душа — потемки».
Леонид Никитенко однажды спросил: «Почему все эти люди, которые перешли на вашу сторону, самые лучшие, у них красные дипломы? Они были лучшими в Школе Андропова. Зачем они это делают?» Но он говорил не с тем чувством, которое испытывали мы, узнав о предательстве Олдрича Эймса. В этом и разница.
Вы знаете, история Толкачёва как раз об этом, захватывающая. Это все о тех мотивациях. Он обрел уважение. А Красильников сказал мне: «Когда мы арестовали Толкачёва, он стал прихрамывать и обмяк». Они раздели его и провели быстрый осмотр, поскольку они опасались, что у него была при себе таблетка с цианидом или что-то еще, чтобы убить себя. И он сказал: «Как только мы доставили его на Лубянку…»
Хорошо, я подписал для вас свою книгу. Возьмите с собой. Краснознаменный институт имени Андропова получает экземпляр «Главного противника» об истории борьбы между ЦРУ и КГБ, потому что это было потрясающее время.
Сейчас, вы знаете, между Москвой и Вашингтоном другие отношения. И мы теперь знаем друг о друге больше. Говоря по правде, я думаю, что будет уже легче уступать друг другу. Никто из нас не хочет опять делать это и попасть в ту же ситуацию снова. Это все из-за дурацких оплошностей с каждой стороны и частично из-за того, что мы действительно давили слишком сильно, приближая НАТО к вашей границе.
Эти кирпичи моя жена подобрала в Восточном Берлине после падения Стены. Я думаю, что они были частью… остались от обломков времен Второй мировой войны. Она любит кирпичи со всего мира. И вот что эти два из себя представляют. Знак, который действительно висел у них в Берлине. Все на русском, английском, французском и немецком. Вы видите, что шрифт надписи на немецком здесь самый маленький. Когда французы, американцы, британцы и русские были в той или иной степени ответственны за Берлин. На нем написано: «Вы покидаете американский сектор». То есть это частичка истории.
Милтон Бирден поступил на службу в ЦРУ в 1964 году. В качестве сотрудника резидентур служил в Гонконге и Швейцарии, затем был резидентом ЦРУ в Нигерии, Судане и Германии. В 1986–1989 годах в Пакистане руководил программой тайных операций ЦРУ по консолидации моджахедов, поддержке афганского сопротивления. Под его непосредственным руководством происходили снабжение афганских боевиков изделиями ПЗРК «Стингер» и их обучение пользованием этим видом вооружения, что в конечном итоге привело к значительным потерям советских Военно-воздушных сил. Бирден с 1989 года по 1992 год возглавлял отдел по Советскому Союзу и странам Восточной Европы Оперативного директората ЦРУ.
Если читатель помнит, в первой книге «Записок контрразведчика» я рассказал о своих встречах с Бирденом. Мое знакомство с ним произошло в 1991 году, уже после августовских событий в Москве, когда в ноябре впервые в истории взаимоотношений ЦРУ и КГБ наша делегация к тому времени уже раздробленного КГБ СССР, сформированная из представителей общесоюзной, российской контрразведки и Службы внешней разведки, посетила по приглашению американской стороны с официальным визитом Вашингтон.
Там состоялись переговоры в штаб-квартирах ЦРУ и ФБР. Американскую делегацию на переговорах возглавлял Милтон Бирден, который в то время руководил всеми операциям ЦРУ против СССР. Делегацию принимали исполнявший в то время обязанности директора ЦРУ Ричард Керр и руководитель Оперативного директората ЦРУ Томас Тветтен. По приглашению Бирдена мы побывали на организованном им приеме у него дома.
Зимой 1992 год произошел ответный визит в Москву американской делегации, во главе которой был Милтон Бирден.
Наша последняя кратковременная встреча состоялась в Тель-Авиве в Израиле, где с 2000 по 2004 год я проходил службу в качестве официального представителя ФСБ, находясь на дипломатической должности советника в посольстве Российской Федерации. В 2003 году Бирден с краткосрочным визитом по линии контакта с разведкой «Моссад» побывал в Израиле и разыскал меня в Тель-Авиве. Мы встретились буквально на несколько минут в отеле «Хилтон», где Милтон вручил мне книгу «Белый тюльпан» о событиях в Афганистане с дарственной надписью.
Если у читателя имеется представление о стереотипе американца, то Бирден — это типичный янки. Он достаточно высокий мужчина плотного телосложения, слегка полноватый, но достаточно стройный и подтянутый, исключительно уверенный в себе. Внешне весьма доброжелателен, но собеседника держит как бы на расстоянии, пытаясь донести до него, что его позиция по обсуждаемому вопросу безупречна и не подлежит сомнению.
Занимаемая им высокая должность в иерархической системе ЦРУ и осознание им этого даже его внешнему виду придают властность и уверенность в непогрешимости того, о чем он говорит или что он делает. Безусловно, в манере его поведения преобладает комплекс «американского превосходства», но осуждать его за это вряд ли стоит, так как этот комплекс типичен для всей американской нации и впитывается в сознание с молоком матери.
Он исключительно профессионально разбирается во внешнеполитических вопросах, придерживаясь при этом традиционных американских позиций. В его высоких профессиональных качествах сомневаться на приходится, ибо такое подразделение ЦРУ, как в прошлом Советский отдел, а затем отдел по Советскому Союзу и странам Восточной Европы, с моей точки зрения, может возглавлять только профессионал, как говорится, с большой буквы. До Бирдена этот отдел возглавлял Бартон Ли Гербер, у которого Бирден был заместителем.
В то время, еще до нашего знакомства, я не знал о роли Бирдена в событиях в Афганистане и организации именно им снабжения моджахедов изделиями ПЗРК «Стингер», что само по себе повлияло на ход войны и исход афганских событий. Да, он способствовал моджахедам в борьбе с советскими Вооруженными силами, но он был частью механизма американской администрации и делал свое дело как представитель ЦРУ в регионе честно, профессионально и ответственно в рамках той политики, которую проводили США в Афганистане.
Также чрезвычайно ответственно он многие годы, как высококлассный профессионал, успешно нес в ЦРУ службу на различных постах и в различных странах, что, если не вдаваться в политику, с профессиональной точки зрения безусловно заслуживает уважения.
Нельзя бороться с противником, не уважая его профессиональные навыки и качества, иначе вы обречены на поражение. Уверенность с собственных силах — это прекрасное качество, но и от противника следует ожидать, что он не менее, если не более вас, искусен, трудолюбив, хитроумен, обладает многогранным оперативным опытом и чутьем, прекрасными организаторскими способностями, хитростью, возможно, жестокостью и многими другими качествами профессионального разведчика, которые необходимо учитывать контрразведчику при противоборстве с противником.
Бирден, рассуждая об основных задачах московской резидентуры ЦРУ, правдиво рассказал, что главными направлениями в ее работе были ожидание появления в поле зрения ЦРУ инициативников (доброжелателей) вроде Толкачёва и организация работы с ними, что полностью совпадает с нашим знанием о противнике. В своем интервью Милтон Бирден, называя нас врагами, обрисовал весьма прискорбную для нас картину осведомленности ЦРУ о структуре и личном составе разведки и контрразведки КГБ и, как бы между прочим, уточнил, что эта информация была получена ЦРУ от перебежчиков, невозвращенцев и контактов из числа офицеров КГБ.
Вместе с тем американец весьма уважительно говорит о советской контрразведке в целом и ее ярком представителе генерале Рэме Красильникове. С Красильниковым, с которым он встречался многократно, у него действительно сложились очень уважительные отношения, о чем он много раз упоминал в своих различных интервью.
При наших с ним личных встречах он также всегда объективно и уважительно, как и следует профессионалу, отзывался об операциях российской контрразведки против ЦРУ, понимая, что каждый из нас, и ЦРУ, и КГБ, делают свое дело, и если все сделано исключительно профессионально, то это безусловно достойно уважения. Много теплых слов сказано им также и о генерале разведки Шебаршине.
Что касается операции «Пролог», в которую контрразведка втянула ЦРУ, то Бирден, заявляя о доверии к нашей подставе временами лишь на 50 %, опять же прав, так как всегда надо исходить из того, что доброжелатель, который предложил свои услуги противнику, может быть специально подготовлен для подставы. И только многолетнее сотрудничество, многократно подтвержденное достоверностью и ценностью информации от доброжелателя, позволяет разведке частично или полностью снять свои сомнения, как, например, это было с агентами ЦРУ Огородником, Поляковым и Толкачёвым.
Очень интересны его рассуждения о мотивах предательства, роли предателей в спецслужбах и уроне, наносимом ими каждой из противоборствующих сторон. Насколько уважительно Бирден отзывается об изменнике нашей родины, особо ценном для ЦРУ агенте из числа советских граждан Адольфе Толкачёва и его «вкладе» в обеспечение оборонной безопасности Соединенных Штатов Америки в ущерб интересам Советского Союза, настолько же с ненавистью он упоминает своего соотечественника Олдрича Эймса, внесшего весьма весомый вклад в разгром агентурной сети ЦРУ в СССР.
Что касается победителя в холодной войне, то я разделяю позицию Милтона Бирдена: Советский Союз прекратил свое существование — это объективная реальность, а КГБ действительно был раздроблен на части и как единая структура перестал существовать. Но здесь Бирден рассуждает в основном не как политик, а как представитель американского разведывательного сообщества. И я также согласен с ним, что в противостоянии КГБ и ЦРУ, а именно эта тема для нас представляет первостепенный интерес, однозначного победителя не было и нет. На одном, первоначальном, этапе ЦРУ, безусловно, переиграло КГБ, создав из изменников и инициативников целую агентурную сеть в СССР, но затем, на последующем этапе, эта сеть была разгромлена советской контрразведкой.
Интервью Бирдена честное, профессиональное и достаточно доброжелательное по отношению к Главному для США противнику — к российским спецслужбам.
Работа в разведке, вербовка источников, опасность двойных агентов, риск провала — эти загадочные и притягательные атрибуты мира спецслужб, с одной стороны, знакомы практически всем по книгам и фильмам, но, с другой, так и остаются тайной для большинства «простых смертных». Бывший старший сотрудник ЦРУ с почти 30-летним опытом работы в разведке Джон Сайфер поделился со «славянским Сакраменто» некоторыми секретами мира шпионажа.
Джон Сайфер вышел в отставку только в 2014 году. До этого он служил в ЦРУ: вначале в качестве аналитика, затем — оперативника и даже начальника станции (на сленге российских спецслужб — «резидента») в нескольких странах, включая Индию, Россию и Балканские государства. Сегодня ветеран признается: большую часть своей карьеры он не мог говорить о подлинном месте своей работы даже ближайшим друзьям. После выхода на пенсию такое право у него появилось — правда, со строгими оговорками и правилами, о чем допустимо и недопустимо говорить публично. «Я могу в общем называть регионы, в которых был начальником станции или заместителем начальника, и общие направления деятельности, но до сих пор не называю некоторые конкретные места. Также нам строго-настрого запрещено называть наши источники, особенно в таких странах, как Россия. Я не могу называть людей, которые рисковали жизнью, шпионя ради нас в чрезвычайно опасных местах, хотя я могу говорить в общих чертах о той работе, которую мы делали там», — предупреждает Джон.
Ветеран ЦРУ уверяет, что, вопреки широко распространенным конспирологическим теориям и страхам того, что американские разведслужбы могут быть вовлечены в какую-то «грязную» работу внутри страны, на практике Агентство ограничено многочисленными законами и юристами и обязано считаться в своей работе с другими правительственными институтами. Работа за рубежом также ограничена многочисленными бюрократическими правилами. «Мы должны были документировать все, что мы делаем, и посылать отчеты в головной офис, включая описание всего, что помогало нам во время операций. Да, конечно, мы работали “на земле”, мы встречались с необычайно интересными людьми, собирали разведданные, и все же “офисная” часть работы занимала очень большую часть времени. Правда в том, что даже если вы прекрасно работаете “в полях”, добываете важную информацию, выстраиваете контакты, но не умеете делать бюрократическую часть работы и все записывать, вы не станете успешным разведчиком», — сообщает ветеран ЦРУ.
По словам Джона Сайфера, даже работа начальника станции не освобождает офицера от обязанностей самому работать «на улице» и взаимодействовать с источниками, особенно если речь идет о небольшой стране с маленьким штатом сотрудников. Однако в случае работы в большой стране от руководителя американской «резидентуры» требуются в первую очередь лидерские навыки: планирование встреч, руководство работой оперативников и т. д. «Конечно, в большинстве случаев начальник станции в курсе ключевых операций и особо ценных агентов. Важно понимать, что агенты с риском для себя передают ценную информацию американскому правительству. Они крадут эту информацию, идут на предательство собственной страны. В случае провала им грозит тюрьма, потеря работы, а в некоторых странах — смертная казнь. Каждый раз перед встречей с таким человеком вы должны тщательно готовиться, взвешивать все риски, постоянно обращать внимание на возможную слежку местных спецслужб. Из-за одной ошибки можно навсегда потерять агента. Поэтому в сферу деятельности начальника станции входит в том числе работа с молодыми и менее опытными офицерами. Мы расспрашиваем их об агентах, которых они курируют, проверяем их знание города и улиц. Таким образом, даже если вы занимаете высший уровень, вам следует вникать в детали конкретных операций. В то же время от вас требуется общее руководство работой станции, поддержание отношений с послом и другими сотрудниками посольства», — поясняет Джон.
Интересно, что работа начальника станции зачастую несет в себе намного меньше секретности, чем это обычно принято в разведке. Такой человек часто бывает известен местной контрразведке, а в ряде стран он может открыто прийти в местные спецслужбы и объявить, что является начальником станции ЦРУ. Разумеется, это не исключает, что в его штате могут работать люди под прикрытием, неизвестные контрразведке страны пребывания. «Особенно это касается враждебной территории вроде Москвы, где мы были под наблюдением все время, и в наших квартирах была установлена прослушка. Здесь очень важно было поддерживать “легенду”. К примеру, если вы выступаете под прикрытием культурного атташе, важно учитывать, что в посольстве работает значительная часть персонала из местных граждан, которые могут быть связаны с локальными спецслужбами. Вполне возможно, что предыдущий, реальный культурный атташе не так тщательно беспокоился о безопасности, и вы можете выдать себя просто своим поведением. Очень важно, чтобы ваше поведение было самым типичным для вашей роли», — советует бывший разведчик.
Джон Сайфер предупреждает: даже тщательно разработанное прикрытие не является гарантией защиты от местной контрразведки. «В качестве примера можно привести классический случай Олега Пеньковского. Для работы с ним привлекли жену британского офицера разведки. Они обменивались секретной информацией в тот момент, когда она угощала своих детей конфетами на улице. Казалось, что это было идеальным прикрытием. Однако британцы не знали, что россиянам была известна связь этого офицера и его жены с английской разведкой. Они полагались на прикрытие, но в итоге оно не сработало», — рассказывает Джон.
Именно поэтому разведчики разрабатывают специальный маршрут, предназначенный для отслеживания и сбрасывания «хвоста». Настоящему шпиону следует проводить свои операции, только если он уверен, что полностью оторвался от слежки (на языке разведки, стал «черным»). При этом современные технические устройства вроде GPS и прочих гаджетов, скорее, мешают этому процессу, так как слишком легко отслеживаются электронно. «Может быть, вы помните арест американца, которого российские спецслужбы обвиняли в шпионаже в пользу США. В газетах были опубликованы вещи, оказавшиеся при нем в момент ареста: бумажная карта и другие устаревшие приспособления. Многие журналисты удивлялись, что в наше время у разведчика нет даже сотового телефона и других девайсов. Но любую электронику очень легко отследить, и такой откат назад может быть самым безопасным способом», — поясняет ветеран ЦРУ.
Еще одно важное искусство разведчика — понять, что пришедший в ЦРУ человек не является «двойным агентом» — обманной операцией противника. «Важно проверить, что эти люди — действительно те, за кого себя выдают, что они действительно обладают тем доступом, о котором говорят, и что они не будут использованы против нас как часть обманной стратегии. Это включает в себя и работу многих аналитиков. Яркие примеры — это Куба и Восточная Германия времен холодной войны, коммунистические полицейские государства. Оглядываясь назад, можно сказать, что большинство людей, с которыми мы встречались, если не все они либо были изначально подосланы к нам, либо впоследствии стали контролироваться местными службами. Они снабжали нас дезинформацией, старались направить в ложное русло», — вспоминает Джон.
Еще опаснее было сталкиваться с двойными агентами в борьбе с терроризмом, когда многие уверяли, что помогут ближе подобраться к бен Ладену. По словам Джона, бывали случаи, когда такие агенты не были проверены надлежащим образом и продолжали работать на «Аль-Каиду», делая вид, что шпионят для США. «В итоге во время ключевой встречи в Афганистане прогремел взрыв бомбы, убившей большое количество наших офицеров. С другой стороны, какое количество потенциально ценных источников мы отвергли лишь потому, что боялись столкнуться с очередной фальшивкой! Это же справедливо и для работы в Москве. Бывало, что люди предлагали нам информацию, которая выглядела настолько важной, что если бы мы решали отвергнуть ее, это означало бы, что русские выиграли, что их обманные операции заставляют нас бояться источников. В итоге мы порой решали рискнуть», — делится бывший офицер разведки.
Джон Сайфер вспоминает другой известный пример из истории холодной войны: советского инженера Адольфа Толкачёва. «ЦРУ несколько раз отвергало его предложения, но ему было настолько важно причинить максимальный вред системе, что он возвращался вновь и вновь. Но скольким людям мы отказывали, и они никогда уже не возвращались», — сетует ветеран.
Еще одной больной темой нашего времени стали постоянные обвинения со стороны Трампа и его команды в отношении ЦРУ и других американских институтов в «политизации» и создании некого «глубинного государства». Джон Сайфер уверяет: сотрудники ЦРУ и ФБР работают на свою страну, а не на какую-либо политическую партию. «Мы работали вместе с другими офицерами так долго, что они стали близки мне, как семья. Тем не менее я не имел никакого представления об их политических взглядах и о том, принадлежат ли они к какой-либо партии», — поясняет экс-разведчик.
В том, что касается знаменитого досье бывшего британского разведчика Кристофера Стила, Джон Сайфер подчеркивает: очень многие люди восприняли его серьезно, а сам Крис Стил имеет репутацию достойного доверия специалиста и профессионала высокого уровня. «Кроме того, его досье полностью отражает стиль того, как россияне работают против иностранцев: постоянная слежка, компромат и т. д. Самое сложное здесь — проверить надежность источника, понять, почему он работает на нас, должны ли мы доверять его информации. Досье Стила со ссылками на источники выглядит как классический профессиональный отчет разведки, и сейчас еще предстоит большая работа по проверке отдельных частей информации другими источниками. Профессиональные расследователи должны проверить историю поездок, телефонных переговоров и т. д. В этом находится достаточно изначальной информации, которую можно проверять в дальнейшем. Даже ФБР сочли этот текст настолько серьезным, что сами стали работать со Стилом», — напоминает Джон Сайфер.
По-моему, очень интересное интервью, как говорится, от первого лица, раскрывающее «кухню» работы и самого резидента ЦРУ, и оперативного состава резидентуры, его подчиненных. На моей памяти впервые сотрудник ЦРУ, работавший в Москве, рассказывает в общих чертах о московской резидентуре и о ее руководителе. Делает он это как бы мазками, по отдельным аспектам ее деятельности, но тем, кто умеет читать между строк, многое понятно и лежит на поверхности. Прежде всего, он выделяет как само собой разумеющийся принцип строжайшей секретности во всем, что касается резидентуры ЦРУ.
Немаловажны и бюрократические каноны отчетности резидентуры по всем вопросам, связанным как с пребыванием в стране, контактам в посольстве, так и в разведывательной работе, то есть и бумаготворчество американцам отнюдь не чуждо. Лидерские качества руководителя и такие стороны его личности, как умение вникать в повседневные дела резидентуры, своевременно вносить необходимые коррективы в детали предстоящих операций, лично участвовать в планировании разведывательных мероприятий и главное — чувство ответственности, — вот те составляющие успеха, которые считали ключевыми бывший руководитель московской резидентуры ЦРУ.
Сайфер подчеркивает важность поддержания легенды прикрытия разведчика как внутри посольства, так и за его пределами, ну и, конечно, тщательность подготовки операций по связи с агентами, как он говорит, «работы на улице». Основополагающий принцип успешной «работы на улице» с агентом, констатирует Сайфер, предполагает исключительно самостоятельное принятие разведчиком решения о начале такой операции при стопроцентной гарантии отсутствия за ним контроля со стороны наружного наблюдения КГБ и праве разведчика сойти с проверочного маршрута на любом из его этапов и «свернуть» операцию при малейшем подозрении на присутствие поблизости наружного наблюдения.
Несмотря на то что высказанные Сайфером в интервью суждения о руководителе и его месте в составе резидентуры носят общий характер, они, тем не менее, дают наглядное представление о том, что такое резидентура, о механизме ее работы, ее руководителе. В своем интервью Сайфер упоминает Кристофера Стила, досье которого легло в основу антитрамповской кампании в США. Стил более двадцати лет проработал в разведывательной службе Великобритании МИ-6, занимаясь в основном Россией. В 90-х годах он на протяжении трех лет в качестве резидента шпионил в Москве под дипломатическим прикрытием. В период с 2006 по 2009 год он руководил российским отделом в штаб-квартире МИ-6 в Лондоне.
Весной 2016 года маленькая исследовательская фирма «Орбис Бизнес Интеллидженс» (Orbis Business Intelligence), созданная Стилом (и его партнером) в 2009 году после его ухода из британской секретной службы МИ-6, дала согласие провести в интересах оппозиции президенту США расследование «таинственных» связей Трампа с Россией.
По условиям договора, «Орбис» выступала в качестве субподрядчика и работала на частную аналитическую фирму из Вашингтона «Фьюжн Джи-пи-эс» (Fusion GPS). Та, в свою очередь, действовала в рамках договора с юридической фирмой «Перкинс Куи» (Perkins Coie), которая представляла предвыборный штаб Хиллари Клинтон и Национальный комитет Демократической партии. Якобы лишь спустя несколько месяцев после подписания договора Кристофер узнал, что его исследования по этой цепочке финансируются штабом Хиллари Клинтон и Национальным комитетом Демократической партии США. Досье английского разведчика Кристофера Стила, проплаченное Демократической партией США, легло в основу скандальных расследований, прокурорского и ФБР, предполагаемых контактов окружения Трампа с представителями России.
ЦРУ о безличной связи
Связь, не требующая встреч «лицом к лицу», использовалась в тех случаях, когда риск личных контактов был крайне высоким или они были невозможны. Безличные связи не позволяли агенту и куратору быть замеченными в одно и то же время в одном и том же месте. На начальной стадии вербовки агента личные встречи были необходимы, но они прекращались, когда отношения между агентом и куратором принимали скрытый характер. В районах с высокой активностью контрразведки переход к безличной связи был необходим для обеспечения безопасности агента.
Безличные связи с использованием тайников либо электронных устройств давали преимущества и для агентов, и для кураторов, поскольку контрразведке было сложно обнаружить такие операции. Когда задействуется тайник, агенту не требуются электронные устройства, но куратор тратит больше времени на выявление возможного наружного наблюдения, прежде чем оказаться в месте расположения тайника. Электронный обмен информацией устраняет необходимость длительной проверки на наличие слежки, но спецтехника может не сработать, как это случалось в первые годы ее использования.
Другим недостатком безличной связи было отсутствие возможности у куратора лично оценить эмоциональное и физическое состояние агента. Кроме того, канал безличной связи мог быть случайно или умышленно нарушен, даже перехвачен. Наиболее распространенными и безопасными формами безличной связи считались тайники.
ЦРУ о тайниковых операциях и тайниковых контейнерах
Тайники позволяли агенту и куратору обмениваться письмами, документами, кассетами с фотопленкой, деньгами, инструкциями и заданиями без прямого контакта. «Короткие тайники» оставлялись ненадолго и требовали быстрой выемки и агентом, и куратором.
Места для тайников выбирались в районах, где агент и куратор могли находиться по своим повседневным делам. Для тайников использовались общественные места от парков до лестничных клеток, гаражей, лифтов и телефонных будок. Выбор места тайника зависел от страны, в которой проводились операции, и обстоятельств жизни агента. Идеальный тайник должен был иметь точное описание расположения, которое передавалось агенту, а также обладать условиями быстрого доступа к нему как для агента, так и для куратора. Место расположения тайника должно обеспечивать конфиденциальность, невозможность постороннего наблюдения в момент закладки и выемки материалов. И, наконец, место должно быть выбрано там, где и куратор, и агент могли находиться, не вызывая подозрения.
Тайник — наиболее предпочтительное средство безличной связи в опасных регионах, таких как Москва. Тайник отделяет агента и куратора по времени, но опасен тем, что пакет остается без присмотра в непредсказуемых условиях. Его может найти случайный прохожий, он может пострадать от каких-нибудь климатических катаклизмов, например внезапного снегопада. Закладка тайника может вызвать подозрения прохожих, как и выемка из него контейнера.
В московской резидентуре имелась возможность изготовить небольшие контейнеры для тайников из ткани, кожи, дерева или обрезков водосточных/водопроводных труб. В ход шли рабочие рукавицы, куски пластиковых шлангов и даже картонные коробки из-под молока или сока.
В Лаборатории тайниковых контейнеров ЦРУ в Вашингтоне первоначально тайниковые контейнеры изготовлялись из веток деревьев. Древесина выдалбливалась, и туда вставлялся металлический контейнер таким образом, чтобы для любого постороннего взгляда это выглядело как кусок дерева.
Затем тайниковые контейнеры улучшили и стали выпускать в различных формах, в том числе в виде камней и старых консервных банок.
Такие тайниковые контейнеры для двустороннего обмена между агентом и офицером-куратором можно было оставить в общедоступном месте на заранее известном расстоянии от дорожного указателя дороги или шоссе. Тайниковые контейнеры всегда должны были гармонировать с окружающей обстановкой и не встраивались в ценные предметы, чтобы не привлекать лишнего внимания. Наоборот: чем более отталкивающий вид имеет тайниковый контейнер, тем выше его оперативное качество. Предмет с пятнами масла или нефти, торчащий из стены электрический кабель с оголенными проводами, грязные бинты или другие медицинские изделия, а также экскременты животных вряд ли будут подобраны случайным прохожим. Труп животного также является универсальным и эффективным камуфляжем для тайникового контейнера.
Во время холодной войны предметы с внутренними полостями, такие как мебель и автомобили, использовались в оперативных мероприятиях — в них прятали предметы, людей, из них осуществляли незаметную «выброску» разведчиков. Камуфляж создавал иллюзию того, что предмет, используемый в качестве тайникового контейнера, не имеет никакого отношения к оперативной работе.
Некоторые тайниковые контейнеры предназначены исключительно для сокрытия и использования с их помощью агентами шпионского оборудования, например сокрытие фото- или видеоаппаратуры в авторучках, тюбиках губной помады, брелоках для ключей, механических бритвах. Другие тайниковые контейнеры с секретными полостями предназначены для хранения материалов, например атташе-кейсы с двойным дном, книги с тайниками в обложке, электролампы и статуэтки с полостями внутри и т. д.
Для провоза через границу шпионских инструкций и шифровальных блокнотов изготовлялись одноразовые контейнеры в виде различных сувениров, фигурок святых, макетов исторических зданий, копий скульптур и других неразборных предметов, которые было необходимо только сломать, чтобы извлечь содержимое.
В период холодной войны ЦРУ провели более 140 операций по скрытой транспортировке людей. Для этого создавались специальные тайники в форме коробок и полостей внутри автомобилей для поддержания жизнедеятельности невозвращенцев или перебежчиков. В специальной охлаждаемой коробке человек весом до 110 кг и ростом до 2 м мог пробыть около восьми часов. Некоторые контейнеры содержали пакеты для мочеиспускания, впитывающие губки, еду, воду, пакеты со льдом и даже вентиляторы. Время использования таких контейнеров ограничивалось запасом кислорода.
ЦРУ о сигнальных операциях
Сигнальные операции применяются для обмена условными сообщениями между куратором и агентом. Некоторые типы сигналов сообщают о начале или об успешном окончании операции и, как правило, связаны с конкретным местом встречи или тайником. Сигналы, как правило, располагаются в общественных местах, вдали от фактического места тайника, и ставятся таким образом, чтобы агент, куратор или другой офицер разведки проходили мимо них своими обычными ежедневными маршрутами. Часто это уличные указатели, телефонные столбы, опоры моста и почтовые ящики.
Визуальные сигналы «ставятся» с помощью почтовых марок, белой клейкой ленты, изоленты, цветных кнопок, наклеек и мелков, помады и даже смятых пачек сигарет. Банка кока-колы в качестве сигнала могла быть очень эффективной, так как она хорошо видна из проезжающей мимо автомашины, автобуса или без труда могла быть замечена пешеходом. Наклеенная лента или цветная кнопка, отметка мелом или другим предметом служили сигналом опасности или инициировали начало операции побега. Хотя сигнальный знак, нанесенный мелом, виден всем, его значение неизвестно никому, кроме агента и куратора. Обычно после закладки материалов в тайник ставится сигнал «тайник загружен». Человек, собирающийся произвести выемку тайника, должен подтвердить получение сигнала, прежде чем отправиться к месту тайника. После выемки должен быть поставлен сигнал, сообщающий, что материалы, извлеченные из тайника, находятся в безопасности и операция завершена. Отсутствие оговоренных заранее сигналов указывало на проблемы и предупреждало агента и куратора о том, что следует держаться подальше от места тайника.
Еще одним способом установки сигнала была, например, «автостоянка», когда использовался автомобиль либо припаркованный в определенном месте, либо повернутый на стоянке в заранее оговоренную сторону. Применялся и «оконный» сигнал, когда створки окна, шторы или жалюзи были открыты, частично открыты или закрыты. Несмотря на контроль спецслужб, для безопасной передачи и приема сигналов иногда применялась система городской телефонной сети.
Сигнал «тихий вызов», или «глухой телефон», принимался агентом в заранее определенное время. Вызывающий, используя телефон-автомат в неприметном месте, ничего не говорил в трубку, но оставался на линии определенное количество секунд до отбоя. Тщательное выполнение такой операции и редкое использование «тихого телефонного вызова» практически не оставляли контрразведке шансов на расшифровку сигнала.
Безличный обмен сигналами проводился с использованием почтовой связи, телеграфа, газет, радиопередач, а также Интернета и телефона. Внутри общедоступных систем коммуникаций сигналы скрытой связи смешивались с миллиардами ежедневных телефонных звонков, писем, открыток, телеграмм, газетных объявлений, сообщений электронной почты и т. д.
Когда требовалась личная встреча, применялся прием «опознавательный признак» в качестве безопасного закодированного сигнала от агента куратору. Как правило, агенту давалось задание явиться на оживленный перекресток в заранее оговоренные дату и время в одежде определенного цвета, что было сигналом для куратора, но ничего не говорило контрразведке, даже если агент был под наблюдением. Любой сотрудник, осведомленный об операции, мог наблюдать на расстоянии за появлением в установленное время «правильно» одетого человека.
ЦРУ о почтовом канале связи
Одним из основных классических методов скрытой связи было обычное письмо с бытовым текстом, которое содержало тайнопись. Смешанные с миллионами почтовых отправлений, письма-прикрытия, содержащие тайнопись, с описанием каникул и семейных новостей практически не могли быть обнаружены. Агенты американской разведки из всех стран мира, включая СССР, посылали письма в Европу и в США на специальные адреса, которым ЦРУ присвоило маркировку «АА».
КГБ тщательно следил за исходящей и входящей в СССР почтой, и советские цензоры хорошо знали о методах тайнописи и просматривали как почту иностранцев, так и своих граждан. Но поскольку КГБ не мог открывать, читать и проверять каждое письмо, в ЦРУ предположили, что советская цензура должна иметь свои правила. И чтобы узнать эти правила и обойти их, сотрудники Отдела технического обеспечения ЦРУ решили понять систему отсева, по которой изымались и отмечались подозрительные письма.
У ЦРУ было много вопросов: кто и где принимал решение о направлении подозрительного письма офицеру-химику КГБ, почему письмо откладывалось в сторону, по каким признакам оно отбиралось из потока корреспонденции? Технические сотрудники ЦРУ в те годы направили по почте сотни писем-тестов и в СССР, и из него с бесконечными вариациями дат и времени отправки, районов, страны предназначения, типа письма или открытки. Также варьировались печатные и рукописные письма. Исследования продолжались в течение нескольких лет с письмами на разных языках, разных размеров и стилей. Письма посылали и из США на восточноевропейские и российские адреса, а также из Советского Союза в Европу и в США на специальные адреса, которым ЦРУ присвоило маркировку «АА». Многие адреса «АА» принадлежали обычным гражданам, завербованным ЦРУ с единственной целью — получать почту от неизвестного им отправителя.
После прибытия почты получатель звонил по номеру, это было сигналом для ЦРУ о доставке письма. Письмо привозили в Отдел технического обеспечения для экспертизы и оценки. Конверты рассматривались на ярком экране в поисках маркировок, отпечатков пальцев и определения методов вскрытия, так же как и следов химикатов, которые, возможно, использовались КГБ, чтобы проверить письмо на наличие тайнописи. Маленькие детали, такие как расположение отпечатков пальца по периметру бумаги, давали сведения о тщательности исследования письма.
Один из работников группы зондирования рассказывал, что он ездил в Ленинград, а затем в Прагу, только чтобы проследить за временем почтового транзита. По его словам, открытку, например, получили через два дня, запечатанные посылки шли около двух недель.
И в ЦРУ начали понимать, как различные страны осуществляют цензуру По результатам многолетних исследований техническими специалистами были даны рекомендации в Советский отдел ЦРУ, какие методы и из каких городов использовать для отправки тайнописных сообщений. Исследование советской почтовой системы показало, что аполитичное, безобидной сообщение от американского туриста на открытке или письме, отправленное в США, привлекло бы внимание всего лишь советских цензоров. А открытка или письмо от советского гражданина, отправленное за границу, гарантированно бы вызвало серьезное подозрение со стороны КГБ.
Была достигнута договоренность с американскими чиновниками, работающими в Европе, о том, что во время визитов в Советский Союз они всякий раз будут покупать конверты и открытки с достопримечательностями — с видами, например, Эрмитажа, Кремля, Красной площади. Затем открытки посылали в Лэнгли, где сотрудники ЦРУ заполняли их стандартными текстами путешествующих по СССР туристов. Открытки затем возвращались в СССР и закладывались в тайник агенту для использования в соответствии с новым планом агентурной связи. Открытки и письма посылались на западные адреса, где получатель, когда прибывала эта почта, связывался с ЦРУ, используя «чистый» телефонный номер.
ЦРУ о защите безличной связи
Безличная связь обеспечивалась средствами тайнописи (специальные чернила, копировальная бумага, микроточки) и шифрованием тайнописных сообщений, направляемых по почтовому каналу кураторами агентам и агентами в разведцентр. Сообщения, передаваемые через тайник в письменном виде, также защищались тайнописью и шифрами.
Одноразовые шифроблокноты были теоретически невскрываемой системой шифрования. Они состояли из нескольких страниц со случайным набором цифр, разбитым на пятизначные группы, и изготавливалось только два экземпляра таких блокнотов: один для агента, который передавался ему через тайник, другой для куратора.
Одним из видов скрытой связи были односторонние голосовые радиопередачи, принимавшиеся на обычный коротковолновый приемник и передаваемые для агента в определенные дни и время на только ему одному известной частоте. Передачи, которые принимал агент, а затем расшифровывал, состояли из ряда цифр, объединенных в группы по пять, и велись мужскими или женскими голосами. Тексты могли читаться на любом языке и повторяться через несколько часов или дней на той же или уже другой частоте.
ЦРУ о ближней радиосвязи
Безопасность работы с агентурой в СССР всегда была наиболее актуальной для ЦРУ. Для проведения высококонспиративных контактов с особо ценными агентами требовались устройства, позволявшие ЦРУ быстро и надежно общаться с агентом с минимальным риском его расшифровки.
С середины 1970-х годов внутри Советского Союза стала применяться ближняя агентурная радиосвязь, известная в ЦРУ как SRAC, что практически явилось технической революцией в области агентурной разведки. Ближняя радиосвязь позволяла агенту и куратору обмениваться информацией без необходимости личной встречи или закладки тайника, за которыми могла наблюдать контрразведка.
Приборы этой системы ближней радиосвязи в ЦРУ получили кодовое наименование BUSTER и применялись для радиообмена короткими зашифрованными сообщениями в несколько сотен символов менее чем за пять секунд между двумя специальными приемопередатчиками.
Агент размещал свой блок прибора в кармане верхней одежды и «выстреливал» свое сообщение в заранее установленных местах в любое время дня и ночи. Ему не нужно было знать, где находится приемник, который мог располагаться в посольстве, в квартире сотрудника ЦРУ, в его автомашине, портфеле или дамской сумочке разведчицы.
Это специальное устройство работало как быстродействующий передатчик. Имея размер около 15x7x2,5 см и вес не более 230 г, оно было достаточно маленьким, чтобы можно было легко спрятать его в кармане пальто. Прибор имел крошечный дисплей для показа одной цифры или буквы русского алфавита и клавиатуру не более 4 см2.
Чтобы загрузить в передатчик сообщение, агент сначала преобразовывал текст в шифр, используя одноразовый шифро-блокнот. Затем набирал зашифрованный текст на клавиатуре по одному символу с учетом того, что прибор мог хранить в памяти до 1500 знаков. После того как данные были загружены, агент выходил на прогулку с передатчиком в кармане и, находясь в пределах 300 м от приемника, нажимал кнопку «Передача». Приемник имел размеры около 22x28x13 см и обычно находился на одном из подоконников в квартирах, где жили сотрудники ЦРУ, или внутри их припаркованных автомобилей.
Таким прибором был снабжен агент ЦРУ Поляков (генерал ГРУ) еще во время работы в Индии, затем уже более совершенный прибор был передан ему и в Москве. BUSTER стал техническим прорывом и, возможно, представлял собой первый в мире прибор для автоматического обмена текстовыми сообщениями. Расстояние защищало передатчик и приемник от идентификации, в то время как радиопередачи и шифрование защищали непосредственно связь. С помощью этого прибора агент и офицер-куратор связывались в режиме реального времени, прибор обеспечивал анонимность и безопасность агента. BUSTER предназначался не только для Полякова, но и для новых агентурных проектов.
Для успешной работы в Москве с прибором BUSTER резидентура ЦРУ провела комплекс разноплановых подготовительных мероприятий. Например, надо было определить, откуда агент мог безопасно для себя вести радиопередачу. Чтобы определить это, оперативно-технический сотрудник резидентуры ЦРУ посылал кодированные сигналы в различных районах города, пытаясь выявить конкретные точки на местности, подходящие для передачи и находящиеся неподалеку от оперативных квартир сотрудников ЦРУ.
Чтобы не привлекать внимания КГБ к этой работе, она была разделена среди всего персонала резидентуры. Проводилось скрытое фотографирование улиц в районе квартир ЦРУ с целью подбора подходящих для устойчивой радиосвязи мест. Оперативно-технический сотрудник резидентуры проявлял фотографии улиц и районов, а затем сравнивал их со спутниковой картой, присланной из штаб-квартиры ЦРУ. Рассчитывались расстояния, углы и учитывались мешающие радиосвязи строения, расположенные между приемными станциями и позициями агента. После этого была подготовлена окончательная карта с отмеченными пригодными для сеансов радиосвязи местами. Когда карта была полностью готова, ее с инструкциями передавали агенту через тайник.
Наиболее активно этот способ связи использовался для обмена информацией с агентом ЦРУ Поляковым. Более усовершенствованная модель прибора передавалась и агенту ЦРУ Адольфу Толкачёву для проведения и с ним аналогичных операций по использованию ближней радиосвязи.
Использование аппаратуры BUSTER «победило» русскую службу наружного наблюдения, сотрудники которой не могли заранее знать, где именно агент и куратор будут обмениваться радиосообщениями. Приборы ближней радиосвязи были одними из первых образцов оперативной техники для обмена текстовыми сообщениями. Лишь в 1990-е годы на рынке бытовой техники появились цифровые пейджеры для приема сообщений, затем в них добавили функцию передачи. Позже и мобильные телефоны оснастили функцией обмена текстовыми сообщениями, и ближняя связь перестала быть уникальным способом безличных контактов между двумя людьми, но в варианте мобильных телефонов она уязвима для контрразведки, если не соблюдать строгие требования конспирации.
ЦРУ об истории создания спутниковой радиосвязи
В конце 1960-х годов ЦРУ впервые реализовало на практике программу BIRDBOOK. Идея заключалась в том, чтобы агент с небольшого телефона посылал направленный зашифрованный информационный сигнал на орбитальный спутник, который, в свою очередь, ретранслировал его в место приема. В этой системе связи агент мог получать и передавать разведывательную информацию, находясь внутри своей страны и без личного контакта с сотрудником ЦРУ. Но, как показала практика, оперативное использование системы BIRDBOOK было связано с рядом ограничений. У агентов было всего 5–7 минут в качестве «окна для выстреливания» информации на движущийся по орбите спутник. Успех связи также зависел от прямой видимости в направлении передачи, а также от точной ориентации и расположения передающей антенны. Несколько позднее система была переориентирована на спутники, «висящие» на геостационарной орбите, но контрразведка СССР узнала о новой системе связи и разработала средства для перехвата сигнала и пеленгации места расположения агента, тем самым в 1983 году скомпрометировав эту систему безличной связи. Несмотря на это, технология BIRDBOOK показала, что спутники, обработка сигналов и технические компоненты могут быть интегрированы в систему скрытой связи на большие расстояния.
В последующие два десятилетия новые поколения государственных и коммерческих спутников увеличили зоны обслуживания и сделали более совершенной обработку сигналов, что в результате позволило применять передатчики малой мощности. За десять лет до появления спутниковых телефонов ЦРУ в кооперации с промышленностью и государственными ведомствами создала аналогичные системы скрытой связи для ограниченного числа особо важных агентов ЦРУ.
Безличная связь с использованием тайниковых контейнеров и различных сигналов — как их описывают американцы — известна нам уже десятки лет, и наши представления о ней не отличаются оттого, как это трактуется экспертами ЦРУ. В процессе оперативных мероприятий по контролю за американскими разведчиками, в ходе оперативных игр и следственных действий по разоблаченным агентам ЦРУ нами добывались контейнеры в виде грязных масляных тряпок, носков, пакетов из-под молока, деревянных веток и брусков. Затем ЦРУ в массовом порядке перешло на пластиковые контейнеры, выглядевшие как куски угля, кирпичи, но чаще — как камни неправильной формы в виде булыжников совершенно различных размеров — от камешков с кулачок до больших и даже очень больших валунов.
Через тайниковые контейнеры агентура получала крупные и не очень денежные средства, шифровальные блокноты, инструкции по организации конспиративной связи, средства тайнописи, заготовленные за границей письма для последующего направления их с невидимыми текстами за границу, драгоценности, элементы спецтехники, задания по сбору интересующей ЦРУ информации, письма с оценкой проделанной работы, чистые кассеты для фототехники и другие элементы шпионского оборудования.
Сигнальные операции ЦРУ неотделимы от тайниковых операций и личных встреч, но они могут носить и самостоятельный характер. Например, в нашей практике графические сигналы иной раз обозначали, что агент год назад успешно возвратился после длительной загранкомандировки, не находится под контролем КГБ и готов приступить к работе в Москве.
Очень интересен материал, посвященный почтовому каналу. ЦРУ приложило немало усилий по выяснению для себя особенностей почтовых отправлений и условий прохождения почты в Советском Союзе. Американцы организовали серьезные исследования, практически задействовав для этого значительные силы и средства. Они, как на карусели, перемещались туда и обратно, чередовали почтовые отправления из СССР за рубеж, преимущественно в США, с бросками корреспонденции из-за границы в нашу страну, меняли адреса и внешний вид корреспонденции и почерк исполнителей, а затем все подвергали тщательному анализу.
И действительно, после анализа полученных в результате многолетних исследований данных техническими специалистами ЦРУ были даны конкретные рекомендации оперативным подразделениям, каким образом использовать почтовый канал в СССР. В итоге всем завербованным ЦРУ агентам, в каком бы регионе нашей страны они ни проживали, рекомендовалось приезжать в Москву и направлять шпионскую корреспонденцию в виде писем-прикрытий, содержащих тайнопись, в США или другие страны дальнего зарубежья только из центральной части города, то есть оттуда, где обычно бывает много иностранцев.
Передававшиеся через тайники все письма-прикрытия, предназначенные для отправления агентами из СССР за границу, изготавливались в ЦРУ на английском языке и имитировали переписку иностранных туристов, путешествовавших по СССР.
Письма из ЦРУ на домашние адреса агентов в СССР, содержащие тайнопись, изготавливались в ЦРУ на русском языке и с соблюдение мер предосторожности опускались разведчиками посольской резидентуры в московские почтовые ящики.
Если говорить о средствах защиты безличной связи, здесь, прежде всего, речь следует вести о запрете для агентов передавать в разведцентр по почтовому каналу или через тайники информацию в незашифрованном виде, которая должна была быть нанесена на бумажный носитель обязательно с применением средств тайнописи. Многолистные одноразовые шифро-блокноты для каждого агента всегда были сугубо индивидуальными и состояли из столбцов пятизначных, случайным образом скомпонованных групп. Странички шифроблокнотов были исполнены из быстрорастворимой в воде бумаги, что обеспечивало эффективность их уничтожения.
В лабораториях ЦРУ многие годы экспериментировали с различными видами тайнописи, основными критериями для которых являлись ее стойкость и удобство для агента ее и проявления, и нанесения. Чаще всего в качестве средств тайнописи агентам передавались таблетки для ее проявления/нанесения и тайнописная копирка для подготовки сообщений. Одно время направлявшиеся в адрес агента по почте тайнописные сообщения ЦРУ для их проявления следовало подвергнуть тепловому воздействию, но затем стали применяться «водные процедуры» — агентам предписывалось опустить письмо на короткое время в воду.
Ближняя радиосвязь — наименее уязвимое средство коммуникаций между разведчиком и агентом. Наличие всего лишь двух экземпляров аппаратуры для обмена информацией и незначительные расстояния между приемником и передатчиком делают использование ближней радиосвязи идеальным средством шпионажа.
Мы были осведомлены в том, что ЦРУ проводит такие операции в Москве, в частности осуществляются радиовыстрелы на здание посольства США из проезжающих автомашин или троллейбусов, на жилые дома, где проживали исключительно иностранцы, на стоящие без пассажиров автомашины с дипломатическими номерами, принадлежащие посольству США, в которых находились дамские сумочки или рюкзаки. Фиксировались аналогичные операции с одного берега водоема на другой или внутри закрытых помещений ангарного типа. Нами проводились мероприятия по изучению условий прохождения в городе таких сигналов и выявлению конкретных мест, удобных и пригодных для ближней радиосвязи, но перехватить в то время, в 80-е годы прошлого столетия, такие боевые операции ЦРУ и идентифицировать источники радиоизлучений не представлялось возможным.
Посольская резидентура ЦРУ активно изучала в «полевых условиях» использование спутниковой радиосвязи между агентом и разведцентром для дальнейшего применения в Москве. Но пробные сеансы связи из парковых зон Москвы с помощью радиопередатчика, изготовленного по технологии BIRDBOOK, на «висевшие» на геостационарных орбитах ИСЗ «Морисат» были своевременно зафиксированы и идентифицированы радиоконтрразведкой КГБ.
После серьезной подготовительной работы в 1983 году контрразведка осуществила операцию по захвату с поличным заместителя резидента ЦРУ в Москве Ричарда Осборна и его жены в Филевском парке Москвы, где разведчики в очередной раз совершали пробные сеансы связи. Аппаратура была изъята, а сам разведчик объявлен персоной нон грата. Таким образом КГБ удалось скомпрометировать саму идею использования ЦРУ в шпионских целях спутниковой связи в условиях Москвы.
ЦРУ о контроле наружного наблюдения КГБ
КГБ, как показали события, не был в курсе всех технических возможностей американцев по перехвату и контролю радиопередач службы наружного наблюдения во время ареста Марты Петерсон (1977 год). Разработка обнаруженного КГБ у Марты Петерсон радиоприемника с кодовым названием SRR-100 началась в ЦРУ в первой половине 1970-х годов, после того как офицер-техник ЦРУ в Москве перехватил радиопереговоры КГБ на ранее выявленных частотах и сопоставил переговоры с перемещением американского персонала. После этого резидентура ЦРУ в Москве организовала серию выездов своих оперативников по заранее запланированным маршрутам, чтобы расшифровать радиопереговоры наружного наблюдения КГБ. Настраивая свои радиоприемники, сотрудникам ЦРУ удалось идентифицировать сигналы и сделать записи радиопередач, а затем отпечатать на принтере картину размещения частот КГБ.
Упаковки с радиоприемниками SRR-100 были достаточно маленькими, чтобы можно было спрятать их под верхней одеждой. Офицер мог фиксировать время в случае необходимости, нажимая особую кнопку, когда он выходил на улицу, затем пять минут спустя и когда поворачивал за угол. Анализ расположений офицеров в городе был сопоставлен с радиопереговорами наружного наблюдения, чтобы определить, когда и за кем была слежка и какая частота при этом использовалась.
Через некоторое время была составлена картина интенсивности и типа слежки, с которой сталкивались американцы, а также представление о том, как КГБ координировал свои усилия. Так появилась модель определения стандартной процедуры КГБ и был проведен детальный анализ типов поведения американцев, которые привлекают к себе внимание КГБ. Перехват показал, что в радиопереговорах КГБ было совсем не много комбинаций терминов и чисел. Например, произносимое в эфир число «двадцать один» означало, что «объект в моем поле зрения», в то время как другие кодовые выражения обозначали определенных людей или их действия. Короткие радиопереговоры и даже отдельные слова могли указывать на слежку, в то время как продолжительная тишина в эфире являлась надежным признаком ее отсутствия.
ЦРУ обнаружило, что служба наружного наблюдения может следовать за объектом, разбившись на несколько бригад. Одна бригада вела наблюдение открыто и даже демонстративно, в то время как вторая бригада действовала противоположным образом. Иногда сотрудники службы наружного наблюдения использовали переодевание, чтобы избежать расшифровки, иногда меняли цвет и модели автомобилей.
Наблюдение могло быть организовано со стационарных постов, расположенных в жилых домах или учреждениях. Существовали «теплые комнаты», обогреваемые в зимние месяцы, где свободные от слежки сотрудники наружного наблюдения могли переодеться и где находилась резервная группа офицеров. Это означало, что наружное наблюдение могло появится или исчезнуть практически в любое время. Главным условием для проведения оперативного мероприятия ЦРУ было уверенное определение того, кто и когда был свободен от слежки хотя бы на короткий период.
Теперь для того чтобы использовать результаты радиоперехвата, оперативно-технической службе ЦРУ необходимо было сконструировать закамуфлированное скрытое устройство радиоперехвата — так появился радиоприемник SRR-100. Первые модели SRR-100 могли контролировать только одну частоту. Затем появился двухканальный кварцевый приемник, а вслед за ним было сконструировано многоканальное устройство радиоперехвата, чтобы держать под контролем все известные частоты радиосвязи службы наружного наблюдения КГБ. Сканирующий приемник БЯК-100 сделали достаточно маленьким, чтобы его можно было носить скрытно под одеждой и зимой и летом, не привлекая к нему внимания.
Для обеспечения скрытного использования прибора ученые сконструировали «индукционную петлю», которая размещалась вокруг шеи под одеждой и соединялась с приемником, висевшим на плечевом ремне под мышкой. Петля служила антенной для приемника перехвата частот наружного наблюдения КГБ и одновременно работала как передающая антенна для крохотного приемника наушника, размещавшегося в ухе. Для маскировки наушника на основе фотографий ушей оперативных сотрудников изготавливались силиконовые уши. Каждый оперативный сотрудник ЦРУ получал по два комплекта ушей, окрашенных в его индивидуальный цвет кожи, — два для правого и два для левого уха.
Сотрудникам московской резидентуры пришлось вооружиться терпением, чтобы изучать обстановку неделями и месяцами, подготавливая основу для планирования и проведения мероприятий. В итоге американцы научились не только контролировать наличие наружного наблюдения, но и идентифицировать местоположение и действия бригад. Теперь оперативный сотрудник мог, двигаясь по улице, контролировать радиопереговоры КГБ и точно знать, действительно ли он под наблюдением.
Главный вывод, который американцы для себя сделали, — система слежки КГБ несовершенна, и, даже находясь под наблюдением, они иногда могли исчезать ненадолго, не вызывая беспокойства «наружки». Например, оперативник, одетый как типичный советский гражданин, мог без труда смешаться с толпой на несколько минут, а затем снова появиться в поле зрения наружного наблюдения. Но для таких опасных маневров оперативный сотрудник должен был двигаться по заранее отработанному маршруту так, чтобы короткое исчезновение служба наружного наблюдения сочла собственным недосмотром.
«Чистая щель» и глубокие прикрытия
Операция «Чистая щель» — детище Бартона Ли Гербера, возглавлявшего резидентуру ЦРУ в Москве с 1980 по 1982 год. Гербер обратил внимание, что его офицеры практически лишены возможности покидать здание посольства незамеченными. Каждый раз за ними следовали сотрудники КГБ. Зато несколько человек, занимавших невысокие посты в Госдепартаменте, могли ходить, куда им вздумается. Одна из причин, почему КГБ всегда знал за кем следить, заключалась в том, что сотрудники Управления, будучи старшими офицерами, уже успели послужить где-то за рубежом, при этом нередко занимаясь вербовкой советских граждан. У КГБ имелись на них толстенные досье еще до их приезда в Москву.
Гербер решил, что новичка с Фермы (учебный Центр ЦРУ), никогда не бывшего за границей, будет вычислить намного сложнее, особенно если он будет занят полный рабочий день в Госдепартаменте и ему прикажут избегать помещения резидентуры ЦРУ в посольстве США в Москве. В довершение ко всему о нем будут знать лишь коллеги из Управления и сам посол. Использовать же его станут только при крайней необходимости — когда шефу резидентуры понадобится, чтобы кто-то покинул посольство без «хвоста».
Начальство отнеслось к предложению Гербера со скепсисом. Они не желали посылать в Москву новичков. Более того, им была ненавистна сама мысль о том, что сотрудник ЦРУ будет работать полный рабочий день на Госдепартамент. Однако в результате Гербер одержал победу, и в конце 1981 года в Москву был направлен офицер в соответствии с проектом «Чистая щель».
В начале 1982 года московская резидентура начала менять традиционную тактику работы оперативных сотрудников, предполагавшую отработку всех деталей операций. Стал реализовываться план Гербера. Для этого резидентуре потребовались новые люди — «глубоко законспирированные» оперативники, находящиеся полностью вне поля зрения КГБ. Им следовало оставаться «невидимками» на протяжении всего времени службы. Нужного эффекта предполагалось добиться, определив этих сотрудников на незначительные должности с таким ежедневным расписанием, которое не могло привлечь внимания КГБ.
У большинства оперативников ЦРУ было какое-то прикрытие. Они могли быть в ранге дипломатов или военных атташе, но при этом они проводили много времени в резидентуре и занимались оперативной работой. «Глубоко законспирированным» оперативникам, напротив, следовало держаться от резидентуры на расстоянии. Им там не полагалось своих столов, они не могли печатать там отчеты и участвовать в важных и оживленных обсуждениях в кабинете Гербера.
Несмотря на высокие ставки и постоянный риск, это должны были быть новоизбранные сотрудники ЦРУ, для которых это было первое задание и которых агенты КГБ не могли прежде видеть ни в одной точке мира. Ради конспирации им следовало появляться в резидентуре очень редко и очень ненадолго, заходя через отдельный вход. Резидентура намеревалась поддерживать с ними связь, используя тайники, растворимую в воде бумагу и посредников. Все эти неудобства перевешивало одно большое преимущество: такие сотрудники могли избежать слежки.
Операции под «глубоким прикрытием» начались в Москве лишь после продолжительной подготовки и бюрократических препирательств в Вашингтоне. ЦРУ нужно было договориться с другими ведомствами, прежде всего с Госдепартаментом, о «чистых вакансиях» — должностях, которые прежде не использовались разведкой. ЦРУ и Госдепартамент как ведомства часто конфликтовали. Дипломаты традиционно возмущались присутствием среди них шпионов, и в Госдепартаменте терпеть не могли отдавать ЦРУ драгоценные заграничные ставки. Информация о тех, кто будет работать под «глубоким прикрытием», была доступна очень узкому кругу лиц, куда входили посол и шеф резидентуры.
Первого «глубоко законспирированного» сотрудника штаб-квартира отправила на дипломатическую учебу, чтобы он выглядел как обычный работник Госдепартамента (речь идет о Роберте Моррисе). Он приехал в Москву летом 1981 года, и после нескольких месяцев подготовки Гербер решил опробовать с ним новую схему. 15 февраля 1982 года Гербер направил Морриса на встречу с Толкачёвым, которая завершилась удачно.
Так, «глубокое прикрытие» стало главным методом оперативной работы ЦРУ в Москве. Законспирированные сотрудники дистанцировались и от резидентуры, и от агентов. Они работали в одиночку, со сверхнапряжением и риском.
Роберт Моррис был одним из лучших на учебных курсах ЦРУ. Он приехал в Москву с портфелем-дипломатом, по документам он был всего лишь чиновником Госдепартамента и стал неприметным административным служащим, необходимым в посольстве. Эту роль он выполнял со всем усердием, но прибыл ради другой. Моррис стал вторым глубоко законспирированным сотрудником московской резидентуры.
После того как Моррис несколько месяцев старательно занимался своей бюрократической работой, КГБ клюнул на его легенду и потерял к нему интерес.
Перед каждой встречей с Толкачёвым и Гуилшер, и Рольф по многу часов планировали ее в резидентуре.
Но что касается Морриса, то он, как глубоко законспирированный разведчик, был предоставлен сам себе. Набросав свой маршрут ухода от слежки, он должен был передать его в резидентуру, используя грубое подобие тайника. Обычно он писал на быстро растворимой бумаге и оставлял листок в каком-нибудь укромном месте, например прикреплял магнитом к огнетушителю в коридоре посольства, откуда его забирал другой оперработник. Таким же способом он получал ответ из резидентуры. Когда предстояла операция, Моррис через потайную дверь приходил в резидентуру для короткого инструктажа, не более чем на 10–15 минут. Он запоминал инструкции и, если передача была замаскирована под кирпич или деревяшку, клал ее в свой дипломат, унося к себе в посольский офис, где было полно советских сотрудников. Там он плотно сидел на месте, не спуская глаз с дипломата, пока не наступал конец рабочего дня.
Ему почти ничего не перепадало отдуха товарищества, царившего в московской резидентуре. Ему не надо было писать письма или инструкции агентам. Он не готовил им передачи. Он просто доставлял их. Идеальный курьер — вот какова была его роль.
КГБ не обращал внимания на Морриса, месяцами перемещавшегося по Москве и закладывавшего тайники для различных операций резидентуры. Поскольку его прикрытием была работа чиновника Госдепартамента, он не носил с собой радиосканер, который помогал прослушивать переговоры КГБ: было бы слишком трудно объяснить наличие у него такого аппарата, если бы его на чем-то поймали. Не имея радио, Моррису приходилось судить о наличии слежки, опираясь только на собственный инстинкт и наблюдательность.
Как-то раз вечером весной 1983 года он был особенно занят. Он проявил невероятную ловкость, заложив сразу два тайника в разных концах города и нигде не попав в поле зрения КГБ. Но ему приходилось контролировать каждое свое слово и каждый жест. Он чувствовал себя изолированным, и у него не было возможности расслабиться. Верный своей легенде, он и дома не мог ни о чем говорить, хотя его жена участвовала в большинстве его вечерних вылазок.
«Джек из коробочки»
Офицеры московской резидентуры ЦРУ, ответственные за мероприятия, проанализировали тактику ведения наружного наблюдения в Москве и пришли к выводу: во время слежки бывают моменты, когда автомобиль выходит из поля зрения бригады наружного наблюдения и пассажир может надолго (или ненадолго) выйти. И если его силуэт в окне автомобиля останется неизменным, бригада наблюдения ничего не заметит. Таким образом оперативный офицер мог бы уйти от слежки.
Метод «выброски» из автомобиля был одним из основных методов шпионажа, и для решения этой проблемы Оперативно-технической службе ЦРУ нужно было создать муляж-двойник пассажира автомобиля, находящегося под наблюдением.
Два молодых инженера Службы получили задание посетить магазин интимных товаров на Четырнадцатой улице в Вашингтоне. Там инженеры осмотрели товары для сексуальных развлечений и нашли то, что нужно: три надувные секс-куклы, пригодные для создания муляжа пассажира. Основным требованием для нового специального изделия было то, чтобы куклы надувались быстро и сидели прямо. Такой фиктивный пассажир должен был появиться за доли секунды после того, как оперативник покинет автомобиль, например при повороте автомобиля за угол.
Техники решили, что для быстрого надувания манекена потребуется что-то вроде контейнера со сжатым воздухом. Первое тестирование показало, что манекены рвутся при быстром надувании — швы расходились от сильного давления воздуха. Куклы продолжали рваться даже с укрепленными швами, изготовленные из других материалов и с меньшим давлением воздуха. Надутые манекены сидели криво и были не похожи на живого пассажира. Когда манекен наконец удалось усадить так, как нужно, за счет медленного поддува, начал шипеть клапан.
Последующий контроль качества кукол от разных изготовителей показал, что все манекены не выдерживали быстрого надува. После серии неудач разработчики проекта стали искать более изящное решение. Так ли было необходимо создавать манекен, который был бы как живой? Обычно бригада наружного наблюдения следовала сзади или впереди. Редко когда слежка велась «бампер в бампер». Может быть, трехмерный манекен и не требовался? А что, если обойтись двумерным туловищем с трехмерной головой?
И сразу появилась идея альтернативной фигуры из дерева, металла или пластмассы, которая должна быстро «выскакивать» на месте пассажира. Был сделан макет, который позволил обойтись без резиновых кукол, воздушных насосов и постоянных поездок в секс-шопы. Эта новая спецтехника получила название «Джек из коробочки» (Jack-in-the-Box) — иначе ее еще называли «Черт из табакерки», сокращенно JBL.
В окончательном варианте изделие помещалось в портфеле среднего размера на пассажирском месте. Никакой предварительной установки не требовалось. Водитель одной рукой открывал портфель, и JBL немедленно занимал свое место. Когда пассажир должен был вернуться обратно в автомобиль, JBL одной рукой убирался в портфель, который скидывали с сиденья на пол.
К началу зимы 1982 года ЦРУ на некоторое время потеряло контакт с Толкачёвым. Пять назначенных встреч были пропущены, офицеры резидентуры, посылавшиеся на контакте Толкачёвым, не смогли оторваться от слежки. Встреча была крайне необходима, и ее должен был провести новый куратор Толкачёва Билл Планкерт, прибывший в Москву под прикрытием второго секретаря политического отдела посольства США летом 1982 года.
Вечером 7 декабря четыре нарядных человека, договорившиеся накануне по телефону, стоявшему на контроле КГБ, отпраздновать день рождения, выехали из посольства. За рулем автомобиля находился резидент ЦРУ в Москве Бартон Ли Гербер, рядом с ним на пассажирском сиденье расположился Планкерт, сзади были их жены, причем на коленях у жены резидента была большая коробка с тортом, в которой и находился «Джек из коробочки». До этого дня это хитроумное устройство ни разу в Москве не использовалось.
Пока машина колесила по Москве, Планкерт снял американскую верхнюю одежду и сложил ее в небольшую хозяйственную сумку. Затем он надел полнолицевую маску и очки, что сделало его похожим на русского старика. Когда он был готов, машина повернула за угол. Резидент приостановил автомобиль с помощью ручного тормоза, чтобы не включились задние огни. Планкерт распахнул дверцу и выскочил. В то же мгновение жена резидента поставила торт на переднее сиденье, где до этого ехал Планкерт, а жена Планкерта потянулась вперед и нажала рычаг. С громким хлопком верхняя часть торта раскрылась, выбросив наружу голову и торс. Машина продолжала движение дальше.
Планкерт успел сделать несколько шагов по тротуару, когда из-за угла выехала машина слежки. Сотрудники наружного наблюдения увидели на тротуаре медленно бредущего старика, и они продолжили слежку, догоняя преследуемый автомобиль посольства США, не подозревая о том, что в автомобиле осталось лишь три человека.
Подмена личности как театр одного актера
Персональный контакт с Толкачёвым, инициативно предложившим свои услуги американской разведке, действительно начался с театра. 5 марта 1978 года, через пять дней после того как Толкачёв передал очередной пакет резиденту ЦРУ Хэттавею, заместитель резидента Джон Гуилшер с женой Екатериной (ее в посольстве ласково называли Киса) направились в Большой театр на балет «Анна Каренина».
Они разместились в ложе для дипломатов, вместе с ними в ложе была и служащая посольства из числа граждан СССР Галина Муравьева. В первом же антракте, как только дали свет, Гуилшер быстро покинул ложу и, выйдя из театра, из заранее подобранного им телефона-автомата установил первичный контакт с Толкачёвым, сообщив ему, что все его письма получены и что с ним свяжутся в ближайшее время. Галина попыталась вместе с Джоном Гуилшером также покинуть ложу, но Киса под благовидным предлогом ее удержала, создав тем самым условия для мужа остаться вне контроля.
12 мая 1980 года Гуилшер первый раз «перевоплотился», тщательно загримировавшись, прежде чем покинуть здание посольства США. Американцы исходили из того, что КГБ, хотя и тщательно проверял всех сотрудников посольства США, не мог установить наблюдение за каждым. Так, КГБ не следил за теми, кого считал обычными служащими, не связанными с разведкой. И сотрудник ЦРУ мог загримироваться под одного из тех работников посольства, кем КГБ не интересовался, и выйти с территории посольства, не привлекая внимания.
Трюк сработал, и Гуилшер покинул посольство неузнанным. Этим трюком заместитель резидента ЦРУ в Москве Джон Гуилшер пользовался неоднократно.
Очередная уловка ускользнуть от КГБ выглядела следующим образом. Гуилшер предупредил советские власти, что планирует ненадолго выехать из страны. Он, следуя плану, вылетел из Москвы, но вернулся раньше, чем предупреждал. Он надеялся встретиться с Толкачёвым до того, как КГБ поймет, что он уже здесь. Однако когда Гуилшер проходил паспортный контроль, он заметил, что ему уделяют слишком пристальное внимание, и решил не проводить встречу.
Сотруднику ЦРУ Дэвиду Рольфу ни разу не пришлось срывать встречу с Толкачёвым благодаря разработанной московской резидентурой уникальной технике маскировки и подмены личности, позволявшей ему регулярно уходить от слежки.
Перед встречей Рольф с женой демонстративно приходили как бы на вечеринку на квартиру заместителя резидента по оперативной технике, который, что было известно КГБ, никогда не проводил тайниковых операций. Там Рольф маскировался так, что становился неотличим от хозяина квартиры. У того была длинная лохматая шевелюра. Рольф надевал парик с такой же шевелюрой. У технаря была длинная борода — Рольф приклеивал такую же. Хозяин квартиры помогал Рольфу приладить и закрепить маскировку, а затем снабжал его сканером радиочастот, антенной и наушником, чтобы отслеживать переговоры КГБ на улице. После этого Рольф выходил в город вместе с другим техническим специалистом — заместителем человека, внешность которого он только что позаимствовал. Поездив по городу в течение часа на микроавтобусе «Фольксваген» и убедившись в отсутствии слежки, Рольф снова менял маскировку (снимал парик и бороду), чтобы сойти за обычного советского рабочего.
Выезжая из посольства в гриме, Рольф преследовал только одну цель — обман: ему надо было ни в коем случае не привлечь к себе внимание КГБ. Последующие два часа он шел сложным проверочным маршрутом по московским улицам, прежде чем выйти в район встречи с Толкачёвым. На этой пешей части маршрута он вел себя более открыто, почти дразня своих противников. Он пытался выманить КГБ из засады — менял городской транспорт, заходил в магазин, фойе театра, где изучал афиши, приобрел билеты на спектакль, побывал в комиссионном магазине. Незадолго до назначенного времени встречи Рольф вошел в жилой дом, взобрался по лестнице на последний этаж и стал ждать и слушать, не идет ли кто-либо за ним. Главной его задачей было раствориться, стать «невидимым» для наблюдения и убедиться, что он «чистый». Это были два часа изматывающего напряжения. А тем временем его жена и заместитель резидента по технике молча сидели в квартире, чтобы слуховые контролеры КГБ не могли заметить, что на самом деле заместитель резидента по технике все это время оставался дома.
В 1980 году, когда Лэнгли поручило резиденту ЦРУ в Москве Хэттавею предупредить агента «Федору» (сотрудника СВР КГБ Кулака) об утечке в прессу информации, указывающей на принадлежность «Федоры» к агентуре американской разведки, Хэттавей в очередной раз использовал «подмену личности». Чтобы гарантированно уйти от наблюдения, он «позаимствовал» внешность у своей секретарши, которая раз в неделю вместе с мужем ездила кататься на коньках. Хэттавей воспользовался ее одеждой, загримировался под нее, надел лицевую маску, взял коньки и сел в автомашину, за рулем которой был муж его секретарши. Милицейская охрана у ворот посольства подмены не заметила. Как только машина отъехала достаточно далеко от посольства, Хэттавей сорвал маску, некоторые средства маскировки и выскочил из машины.
Он несколько часов петлял по городу, пытаясь обнаружить слежку. У него с собой был фотоаппарат, так как он планировал предложить Кулаку эвакуацию из СССР, для чего ему были нужны свежие фотографии «Федоры». Убедившись в отсутствии наружного наблюдения, Хэттавей пришел по адресу проживания Кулака, поднялся по ступенькам дома, чтобы позвонить в квартиру «Федоры», но ему преградила путь дежурная консьержка, и он был вынужден прекратить операцию.
На следующий день Хэттавей повторил попытку выйти на контакт с «Федорой», и ему удалось переговорить с ним по телефону, но Кулак от тайной эвакуации из СССР отказался. Связь с ним была навсегда прекращена.
Выявлению наружного наблюдения со стороны контрразведки КГБ московская резидентура ЦРУ всегда придавала первостепенное значение. Ведь только полная уверенность в отсутствии слежки служила основой для принятия американским разведчиком решения о начале операции по закладке тайника или выходе на место личной встречи с агентом. Но личного опыта выявления наружного наблюдения и отрыва от слежки для ЦРУ, как оказалось, было недостаточно. На помощь пришла спецтехника.
Эксперты ЦРУ достаточно откровенно рассказали об истории создания прибора, отвечавшего их потребностям организации персонального контроля в городе за бригадами наружного наблюдения. История создания американцами прибора БЯК-100, позволившего разведчикам ЦРУ контролировать работу в эфире бригад наружного наблюдения КГБ, весьма примечательна.
Оставим на усмотрение технических специалистов, насколько сложно было создать такой сканирующий прибор, поговорим о другом. Разведчиками резидентуры, «технарями» и аналитиками был проделан, несомненно, большой объем кропотливой работы по внесению ясности для себя, как работает в Москве наружное наблюдение и какой аппаратурой вооружены его сотрудники.
Мы, безусловно, фиксировали и контролировали длительные многочасовые и внешне бесцельные поездки разведчиков по Москве и в одиночку, и несколькими офицерами ЦРУ на своих автомобилях в разные стороны города, но твердый и окончательный вывод о предназначении тех поездок нами в то время сделан не был. До задержания Марты Петерсон контрразведка действительно не держала в руках подобного прибора и не располагала его техническими характеристиками. Заполучив приемную станцию SRR-100 и определив, какую частоту она контролировала, российскими техническими специалистами были приняты меры по замене собственных рабочих частот, добавлению других дополнительных рабочих частот, зашифровке переговоров бригад наружного наблюдения.
И американцы, в свою очередь, пошли на совершенствование своей техники, создав сканирующие варианты перехвата работы в эфире на разных частотах приборов сотрудников наружного наблюдения КГБ. Безусловно, наличие у разведчиков резидентуры приборов SRR-100 серьезно затруднило работу, пришлось искать новые варианты организации наружного наблюдения, маневрируя силами и средствами.
Если говорить о личных встречах, то их идеология и описание американцами полностью совпадают с представлением контрразведки о них. Мы всегда исходили из того, что личные встречи разведчика с агентом необходимы при всех обстоятельствах, какими бы сложными ни были условия оперативной обстановки в стране пребывания. Через тайник невозможно решить такие вопросы, как личное знакомство с агентом, выяснение его морального и психологического состояния, поддержка в трудных ситуациях, передача ему спецтехники или громоздких посылок по просьбе агента (книги, журналы, предметы экипировки), продолжение его обучения и т. д. И именно в процессе проведения личных встреч с агентами в Москве в 80-е годы были задержаны с поличным сотрудники посольской резидентуры ЦРУ Питер Богатыр, Луис Томас, Пол Стомбаух, Майкл Селлерс и Эрик Сайтс.
«Отец-основатель» операции «Чистая щель» Бартон Ли Гербер был моим персональным подопечным, и я вел его разработку с 1980 по 1982 год, присвоив ему рабочий псевдоним «Гебхард». По странному стечению обстоятельств в 1982 году его заменил новый резидент — Карл Гебхардт, фамилия которого отличалась от псевдонима Гербера всего лишь на одну последнюю букву «т». Гербер прослужил в ЦРУ 39 лет, и основным направлением его безусловно плодотворной деятельности были разведывательные операции против Советского Союза и бывших стран Варшавского договора.
По словам Милтона Бирдена, Гербер очень гордился тем, что при нем Советский отдел ЦРУ имел больше высокопоставленных советских агентов, чем когда-либо за всю историю существования ЦРУ. Бирден на советском направлении в ЦРУ был заместителем Гербера и хорошо знал, что жизнь его шефа никогда не была легкой. Гербер ему рассказывал, как еще юношей (его детство проходило в Колумбусе, штат Огайо) во время Второй мировой войны он следил за продвижением войск союзников по военным картам в местных газетах, которые в качестве разносчика доставлял подписчикам. Он заинтересовался мировой политикой и надеялся отличиться в следующей войне. Но поскольку крупные войны, как он высчитал, случались нечасто, один раз на протяжении жизни поколения, Гербер осознал, что достигнет зрелости лишь в мирное время и не сможет принять участие в боевых действиях.
В этих условиях карьера на тайном фронте холодной войны и сдерживания советской угрозы стала для него привлекательной альтернативой. Гербер сам финансировал свое образование в колледже штата Мичиган, работая в ночную смену на автомобильном заводе, и каждый вечер ездил на другой конец города в университетский городок, чтобы готовиться к зачетам. После окончания колледжа он отслужил в армии и поступил в ЦРУ.
Гербер был женат, но детей не имел. Его жена также работала в ЦРУ. Она хорошо понимала требования, которые предъявляет к человеку работа в Управлении, и этим способствовала его карьере. Как и многие другие жены работников ЦРУ, она часто принимала участие в оперативных мероприятиях, которые проводили ее муж и его агенты.
Гербер был в авангарде нового поколения разведчиков, начинавших преобразовывать ЦРУ в профессиональную разведывательную службу, и одним из первых прошел оперативную закалку за «железным занавесом». До приезда в Москву он возглавлял резидентуры ЦРУ в Софии и Белграде. После Москвы Гербер в течение восьми лет руководил подразделением ЦРУ по Советскому Союзу и странам Восточной Европы.
Гербер был педантичным, нелюдимым и глубоко религиозным человеком. Его любимыми темами разговоров были обсуждения результатов бейсбольных матчей и события за рубежом. Стены его кабинета и в Лэнгли, и в московской резидентуре были украшены фотографиями волков. Волки были его страстью. На карточках с обратным адресом, которые он прикреплял к письмам личного характера, были напечатаны их изображения. Волчьи морды красовались и на его галстуке. Он читал про волков книги, во время отпуска ездил в заповедники, чтобы изучать волчьи повадки, восхищался их хитростью, смелостью и жизнестойкостью.
В 1995 году Гербер вышел в отставку, был награжден тремя высшими ведомственными наградами ЦРУ. «Глубокие прикрытия» — это «детище» Гербера. Будучи однажды у него в гостях в московской квартире, мог ли я тогда подумать, что передо мной человек, который полностью изменит почерк работы посольской резидентуры в Москве на все последующие годы? Интересно, а подумал ли в то время Гербер о том, что он принимал на своей квартире в качестве гостя оперработника КГБ, своего персонального разработчика?
За Гербера я ответить не смогу, но о себе скажу определенно — все 80-е годы мы не просто чувствовали, но и были уверены, что почерк работы московской резидентуры кардинально изменился, но что родоначальником этих изменений был лично Гербер, мы, конечно, не имели представления. К знанию о существовании «глубоких прикрытий» мы пришли сами путем анализа и сопоставления имевшихся в нашем распоряжении материалов.
Простой пример. Все до одного известные нам, документально и достоверно установленные сотрудники резидентуры находятся под контролем, и именно в это время происходит личная встреча с агентом, или звонок агенту по телефону, или закладывается для него контейнер в тайник, который мы контролируем, или у нас на глазах изымается передача от агента в резидентуру, но кто же исполнитель этих операций?
Несколько выводов напрашивались сами собой:
— это или некачественный контроль силами наружного наблюдения за посольством и резидентурой;
— или слабое знание нами персонала резидентуры;
— или хитроумные уловки разведчиков, о которых мы не осведомлены;
— или же это работают сотрудники ЦРУ, вычислить которых обычными методами не представляется возможным в силу их глубокой зашифровки и линии поведения в посольстве, не позволявшей обратить на них внимание как на сотрудников ЦРУ.
Все эти версии прорабатывались одновременно, но самый весомый вклад в распознание уловок ЦРУ по введению КГБ в заблуждение относительно своих оперативных мероприятий и обнаружение наличия глубоких прикрытий внутри посольства США в Москве внесли наши оперативные игры.
Помимо прочих мероприятий, именно оперативные игры позволили вскрыть некоторые механизмы проведения резидентурой операций на каналах связи со своей агентурой и нащупать, определить ряд разведчиков глубокого прикрытия. Но вся сложность заключается в том, что выставление за таким разведчиком наружного наблюдения привело бы к неминуемой расшифровке нашей осведомленности о его принадлежности к ЦРУ, так как сотрудники наружного наблюдения не невидимки и им просто невозможно сохранить конспирацию, если разведчик на автотранспорте, а затем пешком предпринимает серьезные, квалифицированные, а иной раз и дерзкие меры по выявлению слежки и отрыву от нее.
Это в современных условиях вся Москва увешана камерами фиксации обстановки в городе, на всех магистралях, трассах, маршрутах передвижения автотранспортных средств, всюду и везде организован фото- и видеоконтроль. А в 80—90-е годы прошлого столетия на вооружении КГБ и МВД камер слежения в городе вообще не было, и только человеческий фактор, то есть разведчики бригад наружного наблюдения, позволял худо-бедно отслеживать перемещения транспортных средств посольства США по Москве.
Что касается «Джека из коробочки», то, безусловно, надо отдать должное смекалке и выдумке технических специалистов ЦРУ. Как я сказал в одном из своих интервью, об этом изделии КГБ поведал Эдвард Ли Ховард, обучавшийся в США на Ферме (учебный центр ЦРУ) применению в последующем этого изобретения в Москве, а в книге Хоффмана «Шпион на миллиард долларов» подробно рассказано, как с помощью «Джека» сотрудник ЦРУ Уильям Планкерт «убегал» от наружного наблюдения для встреч с Толкачёвым.
В силу моих функциональных обязанностей все материалы наружного наблюдения за составом посольской резидентуры ЦРУ ежедневно докладывались мне, но не в одной из сводок наружного наблюдения не было указания на то, что разведчики ЦРУ использовали данное изделие, или хотя бы подозрения на это. Но это отнюдь не значит, что американцы не работали с «Джеком из коробочки», просто речь может идти о том, что они это делали чрезвычайно искусно и так, что наружное наблюдение ничего не замечало. К тому же чтобы это увидеть своими глазами, надо вплотную приблизиться к автомобилю разведчика, а это противоречит инструкциям в связи с неминуемой расшифровкой наблюдения.
Ну а операции по подмене личности просто достойны восхищения. Так ловко выдавать себя за «чистых» дипломатов или же и того лучше — за их жен или секретарш — это смело, отчаянно, иной раз безрассудно, но все для достижения главной цели — уйти из-под контроля КГБ. Невозможно сосчитать, сколько раз разные разведчики числились у нас находящимися дома или в посольстве, а затем неожиданно для всех они появлялись буквально из ниоткуда и возвращались домой как ни в чем не бывало. Мы ломали голову над тем, как это происходит, уповая в большинстве случаев на то, что разведчик незаметно на заднем сиденье был вывезен из посольства или из дома, а затем в укромном месте покинул автомобиль, но, как оказалось, была еще и подмена личности, которая теперь объяснила нам многое.
Как долго это длилось? Хороший вопрос! Ответ находим у самих американцев. Еще в 1980 году резидент ЦРУ в Москве Хэттавей, замаскировавшись под свою секретаршу, в ее обличии покинул посольство США для телефонного контакта с агентом «Федорой». В том же году сотрудник московской резидентуры Дэвид Рольф практически поставил на поток подобные операции с переодеванием и маскировкой под другого американца для организации личных встреч с Толкачёвым. Так же действовал разведчик ЦРУ Майкл Селлерс. В своем интервью он достаточно подробно описывает весь процесс маскировки и проверки перед встречей с Сергеем Воронцовым, состоявшейся в 1987 году.
Другой пример — летом 1983 года при выезде двух американок, якобы жен американских дипломатов, на автомобиле из жилого дома для иностранцев на Кутузовском проспекте под одну из них, как оказалось, был загримирован сотрудник ЦРУ, который после длительной проверочной поездки по Москве «этих двух дам» был опознан при покидании припаркованного у Битцевского лесопарка автомобиля как Луис Томас. Тем же летом Луис Томас был задержан советской контрразведкой за шпионскую деятельность и выдворен из СССР.
В 2015 году по каналам Центрального телевидения была продемонстрирована оперативная съемка ФСБ, где были запечатлены две американки, одна из которых после посещения дамского туалета в одном из московских кафе «превратилась» в сотрудника ЦРУ Тимоти Флэннигена. Так что, по большому счету, прошли десятилетия, но в Лэнгли продолжают готовить искусных исполнителей для «театра одного актера», и эти исполнители проходят до сих пор оперативную практику в Москве.
При знакомстве с откровениями американских исполнителей операций по подмене личности в интересах агентурной разведки, меня не покидало ощущение, что эти сотрудники ЦРУ испытывали восторг от своих собственных воспоминаний и рассказов, испытывали гордость за то, как они ловко вводили в заблуждение КГБ, под носом у контрразведки проводя шпионские операции, оставаясь при этом «невидимками». И я их прекрасно понимаю! Надо отдать им за это должное… да, они, безусловно, действовали в ущерб нашей стране, но осуждать профессионалов за то, что они очень ловко и качественно делали свою работу, неуместно и бессмысленно.
Уверен, вдумчивый читатель поймет, что то, о чем рассказали сотрудники ЦРУ, это лишь вершина айсберга, но об этой вершине ФСБ уже осведомлено, поэтому ущерба для ЦРУ в придании гласности некоторых методов своей работы нет. Основная же информация о том, как работает ЦРУ в настоящее время, сокрыта, как я полагаю, за семью печатями. Остается только догадываться, какие еще ухищрения имеются на вооружении ЦРУ в его борьбе против ФСБ. Но я уверен, что и ФСБ не стоит на месте, ведь любому действию всегда найдется противодействие, но каждая из сторон умеет хранить свои тайны…
Милтон Бирден, с 1989 по 1992 год возглавлял отдел по Советскому Союзу и странам Восточной Европы Оперативного директората ЦРУ
Бирден — резидент ЦРУ в Пакистане, 1978 год
Бирден (второй справа) в Лэнгли, Вашингтон, с российской делегацией, 1991 год
Бирден вместе с автором и Джоном Макгафеном, назначенным в тот год резидентом ЦРУ в Москву, на экскурсии в Кремле, 1992 год
Бирден в Культурном центре КГБ, 1992 год
Роберт Фултон, первый секретарь посольства, резидент ЦРУ в Москве в 1975–1977 гг.
Под его руководством проходили операции по связи с агентом ЦРУ Огородником. Через него Толкачёв несколько раз пытался установить связь с ЦРУ
Гарднер «Гэс» Хэттавей, первый секретарь посольства, резидент ЦРУ в Москве в 1977–1980 гг, на фоне посольства США, Именно он убедил Лэнгли в необходимости начать работать в Москве с Толкачёвым
Хэттавей в помещении посольства сразу после пожара. Для личного участия в оперативных мероприятиях покидал здание посольства в женской одежде в облике своей секретарши и неопознанным возвращался в диппредставительство, 1977 год
Хэттавей перед въездом в жилой дом иностранцев на Кутузовском проспекте. На его головном уборе — боевой советский Орден Красной Звезды
Бартон Ли Гербер, первый секретарь посольства (с супругой), руководитель московской резидентуры в 1980–1982 гг., автор долговременной операции «Чистая щель» по внедрению в резидентуру в Москве разведчиков под глубоким прикрытием
Роберт Моррис, атташе посольства США в Москве в 1982–1984 гг., наиболее успешный разведчик ЦРУ, действовавший в составе московской резидентуры под глубоким прикрытием. Специалист по тайниковым операциям и техническому мероприятию СК TAW.
Конференц-атташе посольства США, заместитель резидента ЦРУ Джон Гуилшер. Его в ЦРУ считали мастером перевоплощений. При выходе на личные встречи, Гуилшер перевоплощался из лощеного дипломата в смокинге, белоснежной рубашке и галстуке в «неряшливого советского работягу» от которого попахивало чесноком и водкой
Гуилшер в домашней обстановке
Сотрудник ЦРУ Дэвид Рольф, в первой своей командировке в 1979–1982 гг. — гражданский помощник атташе по вопросам обороны посольства США в Москве, успешно работал после Гуилшера с Толкачёвым.
В 1980 году организовал «исчезновение» из Москвы сотрудника КГБ Виктора Шеймова
Дэвид Рольф во второй командировке — советник по региональным вопросам посольства в 1991–1993 гг. в салоне самолета вместе с Полом Рэдмондом, руководителем контрразведывательного центра ЦРУ, и Милтоном Бирденом. На заднем плане — переводчик ЦРУ
Рольф, чтобы исчезнуть из здания посольства США, полностью менял свой внешний вид, принимая облик технического сотрудника резидентуры, за которым наружное наблюдение никогда не выставлялось
Сотрудник ЦРУ Луис Томас, атташе службы безопасности посольства США. В 1983 году захвачен с поличным на личной встрече с агентом (на снимке его заводят в здание КГБ). Для проведения операции ЦРУ СК TAW (замене техники съема информации с кабельной линии связи) покидал здание в женском платье под видом подружки жены сотрудника ЦРУ Рейнольдса
Офицер ЦРУ Олдрич Эймс, несколько лет сотрудничал с советской разведкой, был арестован ФБР, приговорен к пожизненному заключению
Спецгруппа ЦРУ, занимавшаяся поиском «крота» в Лэнгли, что в итоге привело к разоблачению Эймса как агента КГБ. Стоит крайний слева — руководитель группа Пол Рэдмонд, сидит рядом с ним Сэнди Граймс, курировавшая с позиций Центра агента ЦРУ Леонида Полещука
Сотрудник ЦРУ Эдвард Ли Ховард, в 1983 году был уволен со службы, бежал из США в Европу, а затем в СССР и стал сотрудничать с КГБ
Сотрудник ФБР Роберт Хансен, на территории США инициативно установил контакт с КГБ, несколько лет работал на советскую разведку. Был разоблачен ФБР в 2001 году и приговорен к пожизненному заключению
Сотрудник ЦРУ Джин Койл, второй секретарь секции закупки литературы в политическом отделе посольства. Последний из сотрудников резидентуры, участвовавший в операции СК TAW
Сотрудник ЦРУ Майкл Селларс, второй секретарь посольства США в Москве.
В 1977 году был задержан КГБ на личной встрече с агентом ЦРУ Воронцовым и выслан из страны
Резидент ЦРУ Майкл Сулик, советник по региональным вопросам посольства США в Москве в 1994–1996 гг. До ноября 2004 года — помощник заместителя главы ЦРУ. В сентябре 2007 года был назначен руководителем подразделения агентурной разведки ЦРУ
Джон Сайфер, сотрудник московской резидентуры в 1993–1995 гг.
Рольф Моуэтт-Ларрсен, сотрудник московской резидентуры в 1988–1991 гг., а затем в 1994 году исполнял обязанности заместителя резидента ЦРУ
Роберт Даннинберг,
в 1996-1998 гг. заместитель резидента ЦРУ в Москве, в 2004–2006 гг. — руководитель подразделения ЦРУ по Восточной Европе
Директор ЦРУ Майк Помпео. Январь 2018 г.