Цусима — знамение конца русской истории. Скрываемые причины общеизвестных событий. Военно-историческое расследование. Том I

История. Ее цепь и смысл

О времени циклическом и линейном

Следует с некоторым удивлением отметить, что понятие цели и смысла или хотя бы просто направленности исторического процесса чуждо подавляющему большинству прошедших свою историческую жизнь народов и цивилизаций. Для языческих цивилизаций характерно вообще циклическое время, хорошо знакомое и нам по 60-ти и 12-летним циклам розовых собак и огненных кабанов. О циклах же говорят и всем известные знаки Зодиака.

Линейное же время околонаучных моделей исторического процесса, как марксистская и генетически близкая ей либерально-буржуазная, является по сути бессмысленным временем искусственно распрямленного цикла, ведущего из никуда плохо известного и плохо понятого прошлого в дурную бесконечность весьма гипотетического, но якобы богатого материальными ценностями будущего. Либеральная модель добавляет к этому еще так называемые права человека, позволяющие удачливому индивидууму достойно пользоваться означенными ценностями.

Чем закончилась в 1991 году реализация первой из этих моделей на одной шестой земной суши, известно и в дальнейших комментариях не нуждается. Что касается второй, расцветшей махровым цветом с того же самого достопамятного года, как единственно приемлемой и политкорректной для будущего глобализованного человечества, то вполне исчерпывающе ее духовная суть и смысл характеризуются сказанными в конце XIX века словами великого русского мыслителя Константина Леонтьева:

«…Не ужасно ли и не обидно ли было бы думать, что Моисей входил на Синай, что эллины строили свои изящные Акрополи, римляне вели свои Пунические войны, что гениальный красавец Александр[7] в пернатом каком-нибудь шлеме переходил Граник и бился под Арбеллами, что апостолы проповедовали, мученики страдали, поэты пели, живописцы писали и рыцари блистали на турнирах для того только, чтобы французский, немецкий или русский буржуа в безобразной и комической своей одежде благодушествовал бы “индивидуально” и “коллективно” на развалинах всего этого прошлого величия?..

Стыдно было бы за человечество, если бы этот подлый идеал всеобщей пользы, мелочного труда и позорной прозы восторжествовал бы навеки!..»

А что же потом?

К сказанному следует добавить, что все перечисленные циклические и линейные схемы исторического процесса практически ничего не говорят о посмертной участи человека. И уж, во всяком случае, не говорят о ней ничего хорошего. Душу даже самого хорошего человека, праведника, ожидали Аид и Шеол — греческий и ветхозаветный варианты ада, или колесо превращений — знаменитая сансара, для избавления от ужасов которой и был создан буддизм со своей нирваной, то есть обычной немудрящей смертью.

Куда было бедной душе деваться? А ведь если все оканчивается здесь и сейчас, или, хуже того, за гробом ждут одни неприятности, то жизнь действительно на редкость нелепая и бессмысленная штука. Недаром Достоевский сказал:

«Без высшей идеи не может существовать ни человек, ни нация. А высшая идея на земле лишь одна и именно — идея о бессмертии души человеческой, ибо все остальные “высшие” идеи жизни, которыми может быть жив человек, лишь из нее одной вытекают».

Вот почему свершившееся две тысячи лет назад воплощение второго лица Святой Троицы Бога Слова в совершенного человека Иисуса Христа произвело такое впечатление на уставшее ждать и надеяться человечество, что с момента Его рождения само время стало отсчитываться в разные стороны: до и после Рождества Христова.

Здесь и сейчас

В отличие от языческих верований, в основе которых лежит миф, повествующий о том, «что никогда не было, но всегда есть» (по меткому замечанию неоплатоника IV века Саллюстия), Христианство жестко связало себя с конкретным моментом мировой истории и постаралось всячески донести этот факт до сознания потомков.

Вслушаемся в торжественные слова «Римского мартирология»:

«В лето от сотворения мира 5199, от потопа 2957, от рождения Авраама 2015, от Моисея и исхода израильтян из Египта 1510, от коронования царя Давида 1032, в 65 седмицу пророчества Даниила, в 194 олимпиаду, в лето 752 от основания города Рима, в лето 42 правления Августа Октавия, когда по всей земле был мир, Иисус Христос, Вечный Бог и Сын Вечного Отца… вочеловечился от Девы Марии».

Саму вечность Бога и Христа слова эти с тяжеловатой выразительностью связывают с целым набором четких хронологических идентификаций.

Воплотившийся в Христе Логос — не низший или меньший бог, но «вся полнота Божества»^{4}. Воплощение Бога не допускает никаких аватар, перевоплощений и вечных возвращений. Отсюда значение, которое имеет для Христианства история, необратимость исторического времени, ценность исторического мгновения, даты, к которой прикреплено воплощение надвременного.

Священный историзм, присущий еще вере Ветхого Завета, находит свое высшее выражение в Христианстве. То, что, с точки зрения Христианства, дает времени смысл, внутреннее бытие и цель, входит в мир в конкретный момент времени, как Бог вошел в мир, и из этого момента вхождения структурно организует время: до Рождества Христова, после Рождества Христова.

Для христианского сознания циклическое время древних выпрямляется, превращается в прямую линию, «стрелу», устремленную в будущее. Отныне история приобретает смысл, в ней появляются цель, начало, центр и конец. Начало — Сотворение мира, центр — пришествие Христа, конец — Второе пришествие, Страшный Суд, Спасение, Жизнь Вечная.

Центр истории

В новой концепции времени вся история строится вокруг одной личности, являющейся ее центром, — вокруг Иисуса Христа. Первые стихи Евангелия от Иоанна говорят нам:

«Предвечно было Слово, и Слово было к Богу, и Бог был Словом. Слово было предвечно к Богу. Все Им сотворено, и ничто не существует вне Него»[8].

Христианство — вообще единственная религия, в которой Вселенная находится в Боге, а не Бог во Вселенной.

Словам Иоанна Богослова вторит Апостол Павел:

«Им создано все, что на небесах и что на земле, видимое и невидимое: престолы ли, господства ли, начальства ли, власти ли, — все Им и для Него создано. И Он есть прежде всего и все Им стоит. И Он есть глава тела Церкви; Он начаток, Первенец из мертвых, дабы иметь Ему во всем первенство: ибо благоугодно было Отцу, чтобы в Нем обитала всякая полнота, и чтобы Им примирить с Собою всё, умиротворив в Нем, Кровью креста Его, и земное и небесное»^{5}.

Трансцендентная же цель истории — «восстановить все во Христе», ибо «Ему надлежит царствовать»^{6}.

Ведь если царствует Господь, вместе с Ним царствуют благочестие, вера, верность, благополучие и свобода — блага по своей сути духовные, а не материальные! Если же Он не царствует, воцаряются неверие, неверность, предательство, упадок, гибель, рабство во всех формах, господство зла. И об этом также предупреждает Священное Писание: «Ибо народ и царства, которые не захотят служить Тебе, погибнут, и такие народы совершенно истребятся»^{7}.

Православная парадигма исторического процесса

Значит, позитивный смысл истории заключается в создании мирового порядка в соответствии с учением Христа, Его искупительным делом. Иными словами, в устроении на земле царства, которое «состояло бы в гармонии с Небесами», охватывало бы всех христиан и длилось бы до скончания времен.

Понятно также, что силы мирового зла ни на мгновение не оставят в покое это царство и его подданных, поскольку главной нематериальной движущей силой мировой истории было, есть и будет продвижение человеческими сообществами своей системы ценностей, духовное овладение миром на основе своей картины мироздания.

Поэтому суть исторического процесса и определяет борьба вселенского православного царства, «вселенского града» — удерживающего — с апостасийным «мировым сообществом» в той или иной его форме.

Таким образом, христианское понимание истории, согласное с реальными фактами исторического процесса, говорит нам, что:

у истории есть начальный центр — Воплощение, Крест, Воскресение, Троица;

у истории есть расцвет — вселенское христианское царство, империя, «вселенский град», удерживающий, противостоящий мировому злу;

и наконец, у истории будет предел, она придет к своему конечному центру тогда, когда «будет взят от среды удерживающий», когда число избранных станет полным, по окончанию великого отступления^{8}.

Такова в кратких словах православная парадигма, или иначе концепция или модель, всемирной истории.

Конец истории и великое отступление

Следует подчеркнуть, что Христианство — единственная религия, которая заранее и откровенно говорит уже в своих Священных Книгах о своем грядущем поражении в рамках земной истории.

Православие категорически отрицает саму возможность построения «земного рая», совершенного царства на непреображенной земле. Именно это отверг Господь в пустыне при искушении дьяволом как один из соблазнов.

В этом заключается главный водораздел между христианским и антихристианским пониманием смысла истории.

Совершенствование людьми своей земной временной жизни православие не только не запрещает, но даже настаивает на нем, вот только критерий совершенства здесь абсолютно определенный: облегчение достижения конечной цели этой временной жизни — вечной жизни в Царствии Божием.

Даже вселенское православное царство понимается Церковью только и единственно как создание государством оптимальных условий для спасения душ большинства верноподданных. Насколько это в силах земной власти.

Напротив, устремление к построению совершенного земного царства присутствует во всех антихристианских идеологиях.

И не суть важно, как мыслится в них установление земного рая:

- тоталитарной организацией труда и жизни человека, как в марксизме,

- свободным развитием научного прогресса, как в либерально-демократической модели, порожденной протестантизмом, или

- всемирной властью земного «мессии», как в талмудическом иудаизме. К такому же типу идеологий относятся и гитлеровский «тысячелетний рейх», и масонское «царство Астреи» с непременным построением «храма Соломона». Исходными же для всех них являются земные чаяния именно иудаизма, из-за которых иудеи отвергли Христа, и предпочитают ждать своего всемирного царя-«машиаха», что и является сутью талмудического иудаизма^{9}.

Так что, к нашему возможному сожалению, история закончится массовым всемирным отступлением от Христа и установлением антихристианского мирового порядка с мировым правительством во главе. Правда, ненадолго.

Глава этого правительства, при любом земном его титуловании, в Писании назван Антихристом. Признаки великого отступления приведены апостолом Павлом в письме к любимому ученику Тимофею:

«…В последние дни наступят времена тяжкие.

Люди будут любить только себя и деньги, будут хвастливы, заносчивы, грубы, непочтительны к родителям, неблагодарны. В душе у них не будет ничего святого.

Это будут люди бессердечные, безжалостные, клеветники, невоздержанные, жестокие, враги добра. Предатели, напыщенные наглецы, сластолюбцы не любящие Бога.

Имеющие иной раз вид благочестия, но силы и смысла его отрекшиеся»^{10}.

Не эти ли времена мы переживаем сейчас?

Четвертому же не быть

По мнению Отцов Церкви, Вселенским христианским царством, удерживающим силы всемирного зла и призванным хранить Христову Истину, является православная Римская империя. Мы знаем, что после падения Первого Рима, судьба удерживающего перешла ко Второму Риму — хранителю православной веры — Византии, а с 1441 года к последнему православному царству — Третьему Риму — Москве — Руси — России.

Четвертому же не быть.

Только в свете этого знания можно верно оценить и понять русскую историю, ее взлеты и падения. Это же знание поможет нам понять смысл и значение русской военной истории как непрерывной войны мирового сообщества с последним Римским царством. С последним удерживающим.

Иными словами — смысл мировой истории последних веков заключается в непрекращающейся войне мира сего с Россией.

Цель этой войны — уничтожение данной страны и ее народа и предотвращение любых попыток и тенденций к их реставрации^{11}.

Но сначала зададим себе вопрос, а что же такое война вообще? И какие формы может она принимать?

Война и формы ее. Явные и неявные

Лишить возможности сопротивляться

Война — это акт насилия, имеющий целью заставить противника выполнить нашу волю^{12}. Следовательно, цель войны — навязать свою волю противнику, лишить его возможности сопротивляться.

Информация и политика

Опираясь на это классическое определение Клаузевица, отметим, что война против любого государства совершенно не обязательно должна носить характер активных боевых действий с участием армии и флота. Такой войне всегда предшествует сбор информации, например о том, как можно нарушить взаимодействие государственных учреждений, как могут быть ослаблены промышленность и сельское хозяйство предполагаемого объекта будущей агрессии.

Неоценимым для врагов государства является знание, каким образом поставить правительство этого государства в затруднительное положение.

Каких союзников навязать для ослабления монолитной военной мощи страны и какими обязательствами связать ее с ними. Обязательствами по виду абсолютно естественными, безобидными и взаимовыгодными, пагубность которых для страны довольно быстро вскрывается только при начале военных действий.

Такую форму ведения военных действий можно было бы назвать войной политической. Политическая война обычно требует для своего воплощения большего времени, чем все остальные формы ведения войны.

Формы воздействия неявные

К неявной форме военных действий против данной страны, протекающих в мирное время, можно отнести различные формы давления или влияния на правительство страны, вынуждающие его к принятию под тем или иным предлогом решений, ослабляющих боеготовность вооруженных сил и страны в целом. Например, не выделять средства на разведку и контрразведку, на строительство флота и перевооружение армии, на развитие фундаментальной науки и образования.

При этом влияние или давление на государственных деятелей любого ранга с целью склонить их к принятию решения вредоносного для страны, но желательного или угодного какой-либо партии, религиозной организации или иному человеческому сообществу внутри страны или вне нее, совершенно необязательно может и должно проводиться в прямой форме.

Чаще всего, особенно в истории России, бывало так, что в разных сферах государственной деятельности принимались по тем или иным причинам и поводам нормативные акты, внешне совершенно не связанные между собой и взятые в отдельности не представлявшие для страны какой-либо реальной угрозы. Но все вместе они создавали условия, при которых принятие все того же решения оказывалось единственно правильным и возможным при всей его вредоносности для страны. Фактически русское правительство ставилось перед необходимостью выбирать из всех зол меньшее. Тем не менее выбираемое им зло оставалось злом, и ни чем иным, для страны.

Не самым значительным, но известным и ярким примером такого зла является решение о мобилизации русских вооруженных сил в июле 1914 года.

Отдел кадров во всемирном масштабе

Понятно, что при наличии такой «заинтересованной» организации — религиозной, партийной или иной — в ее состав в обязательном порядке должно входить «учреждение», занимающееся «подбором и расстановкой кадров» в руководстве страны, против которой ведется война, тайная или явная[9].

Говоря попросту — отдел кадров. Кадров, сейчас обычно именуемых «агентами влияния». Отдел кадров этот имеет сетевую структуру, поскольку очевидно, что эта организация должна иметь возможность оказывать сходное влияние на правительство не одной, а нескольких стран. На все фигуры разыгрываемой ею шахматной партии. Желательно во всемирном масштабе.

Утрата мировоззрения или коррекция его

Но это все действия или величины, говоря языком математическим, второго порядка малости. В основе же всего лежит духовно-нравственная диверсия или, иными словами, «идеологическая война». Задача этой формы войны -лишить общество, или по крайней мере его правящий класс, той идеологии, которая делает народ монолитным и четко распознающим как сами группы, враждебные данному народу, так и долгосрочные планы этих групп.

Утрата правящим классом такого мировоззрения или коррекция его позволяет как вербовать из его представителей «агентов влияния», так и превращать их в объекты внешнего манипулирования, даже не ставя их об этом в известность.

Идеологией, мировоззрением и мироощущением, создавшим Российскую Империю и делавшим ее непобедимой, пока Империя была верна ему, было Православие.

Поэтому враждебной для Православной страны можно считать любую идеологию, которая не признает Православие основным фактором, определяющим внешнюю и внутреннюю политику. Идеологию, которая ставит неправославные взгляды если и не выше Православия, то уж, во всяком случае, никак не ниже.

Православие — это что?

Поскольку большинство наших современников не имеет, в сущности, должного понятия о Православии, его роли в прошлой и настоящей истории России, скажем максимально просто и сжато об этом «идеологическом аспекте» объявленных и необъявленных войн против нашей страны.

Православие — это учение Христа в изложении и истолковании Святых Апостолов и Отцов Семи Вселенских Соборов. Не искаженное никакими последующими дополнениями и модификациями.

Православие — неразрушимое сочетание Священного Писания (Евангелия, Деяний и Посланий Апостолов, Откровения Святого Иоанна Богослова) и Священного Предания — истолкования Священного Писания Апостолами, Мужами Апостольскими и Святыми Отцами.

Церковь, свято и неизменно хранящая Православие, именуется Православной. Таковой с 1054 года и до настоящего времени является только и исключительно Восточная Христианская Церковь, и называемая поэтому просто «Церковью Православной» или «Православной Церковью». Именно к этой Церкви обращены ясные и непреложные слова Господа: «Созижду Церковь Мою, и врата адова не одолеют ей» (Мф. 16:18), именно об этой Церкви Апостол Павел торжественно свидетельствует: «Церковь Бога Живаго — столп и утверждение истины» (1 Тим. 3:15).

Именно эта Церковь славна по праву тем, что спасает верных своих от заслуженной ими по неизбежной человеческой греховности гибели — вечной смерти. Ведет спасаемых тернистым и узким путем в Царство Небесное. Понятно, что любое, самое незначительное уклонение от этого пути делает Церковь не спасающей, а губящей души своих прихожан. Подобно тому как незначительное отклонение корабля от курса, особенно в начале долгого плавания, приводит его не в порт назначения, а в совсем иное место.

«Церковь», уклонившаяся от спасительного пути Православия, его канонов и догматов, становится тем самым еретической, а по сути перестает быть Церковью Христовой, «столпом и утверждением Истины».

Православие вопреки внедренному бытующему мнению — отнюдь не субъективная вера, «одна из многих», а, по словам современного мыслителя, область точного знания об истинном устройстве мира, небесного и земного, и о смысле мировых событий. Не владея этим знанием невозможно не только смысл войн и революций постичь, но даже сводку ежедневных новостей толком понять. Нынче русского человека, лишенного защиты Православия, обманет не только сатана — сатана на большинство из нас и сил тратить не станет, — любого диктора с телевидения хватит.

«Наша единственная сила в Православии, и, утрачивая Его, мы становимся… презреннейшими из людей, ничтожнее всех ничтожностей Европы. Удивительно: каждый, кого видишь из Православных: мужик, купец, священник или хоть наш брат, “образованный”, несокрушим перед всеми “Европами”. Но как только нет веры — непременно оказывается слепым, ничтожнейшим, всемирным холуем»^{13}.

Очень сиюминутные слова. И сказавший их знал, о чем говорит. Путь от главы «Народной воли» до без лести преданного Царю и России православно-монархического мыслителя и публициста последнего царствования не даром дался Льву Тихомирову.

Единственное в мире

Русская идея спасения

Единственным государством в мире, ставившим высшей целью своего существования служение Истине Христовой, хранение Православия, а значит и охранение Вселенной, с 1441 и до 1917 года была Православная Российская Империя. Третья, высшая и последняя ступень совершенствования вселенской империи. Третий Рим.

Само Крещение русского народа в 988 году Святым Равноапостольным Князем Владимиром было воспринято нами как приобщение Руси к вселенской Истине, данной Богом всему человечеству. Как переход из царства принудительного закона в Царство Свободы и Благодати.

Таков был уже первоначальный смысл русской идеи.

Когда Русь в 1441 году, еще до окончательного падения Константинополя, осознала себя стержневым Царством истории, русская идея окончательно обрела форму спасения не только своего народа, но и спасения как можно большего числа народов. Вопрос о спасении может возникнуть при условии, что существует реальная опасность гибели. Русская идея спасения родилась из острого ощущения смерти и ее преодоления — со Христом и во Христе.

Русская идея спасения не носила, не носит и не может носить — по своей сути! — какой-либо национальной исключительности. Русская идея есть предостережение человеку о ложных путях жизнеустройства, губительных для него и мира.

Православный русский человек исходит из того, что Россия не вне его, она в нем самом, в его сердце. Только преображая, спасая себя, он может преобразить, спасти Россию, а с ней и остальной мир.

Русская идея — это идея сохранения, преображения и спасения человека. Человека как индивидуального существа — личности, так и человека как рода — Родины и Человечества. В конечном итоге — спасения и преображения всего мира. Именно сохранение, преображение и спасение человека, человечества и всего мира составляет триединый смысл русской идеи.

В этом историософский смысл успешного расширения Православной Российской Империи, включавшей в себя на равных основах все новые и новые племена и делавшей доступным для них добровольное приобщение к Православию.

Даже те народы, из населявших Российскую Империю, которые были чужды Православию, ценили Россию и Православие. Как потому, что постепенно многим из них делалась очевидной его — Православия — истинность, так и потому, что им удобно и спокойно было жить в Православной России. Империя защищала их от врагов внешних и пресекала внутренние усобицы.

Даже в 1938 году немецкий философ Вальтер Шубарт еще мог сказать: «Русские имеют самую глубокую, по сути, и всеобъемлющую национальную идею — идею спасения человечества»^{14}.[10]

Такова природа геополитического чуда России в виде ее огромности на карте мира: Бог дал эту территорию должной земной власти, возвысив эту власть для выполнения ее вселенской спасительной миссии^{15}.

Пока удерживающий

В России в отличие от Европы духовное, а не материальное и не денежное, содержание жизни было всегда определяющим. И это осталось русской особенностью навсегда.

У русского народа с обретением Православия сформировалось сознание себя как народа, удерживающего Вселенную, и это сознание сохранялось у него до утраты им Православия[11]. Еще в первой половине XIX века на пути всемирного отступления и мировой революции железной преградой стояла православная самодержавная Россия. Лучшие русские умы, как Тютчев, Константин Леонтьев, Достоевский и многие иные, провидчески говорили, что от исхода вселенской борьбы между этими силами зависит вся религиозная и политическая будущность человечества.

Случилось так, что быстро материализирующийся и дехристианизирующийся европеец к концу столетия стал неспособен даже на то самопожертвование, которое требовала от него революция, и революционный энтузиазм все больше стал перемещаться в Россию, паразитируя иногда на русском максимализме в его неприятии любого зла. Внутренний враг добавился к врагу внешнему. Направлялись все эти силы из одного духовного центра.

По словам Святого Патриарха Тихона, сказанным в том самом 1917 году: «…таинственная, но страшная по своим действиям сила ополчилась на Крест Господа Иисуса Христа. Всемирная могущественная антихристианская организация активно стремится опутать весь мир и устремляется на Православную Русь»^{16}.

И все же до самой революции 1917 года Российская Империя, Россия, со всеми своими несовершенствами и грехами, истинными и мнимыми — эта Россия самим своим нежеланием отречься от заложенного в основу ее государственного и вселенского бытия смысла охранителя Веры и мироздания все еще была «удерживающим».

«“Удерживающий” — это тот, кто не отступает от истины, когда весь мир уже от нее отрекся»^{17}.

Да и до настоящего времени в русских людях, иногда помимо их произволения, сохранились черты, препятствующие приходу Антихриста в мир.

Таким образом, даже остатки разгромленного и утратившего единое самосознание русского народа являются пока удерживающим фактором по отношению к мировому злу и уж, во всяком случае, препоной на пути его, сильно ему мешающей, а потому подлежащей уничтожению всеми возможными способами.

Чем и определяется дальнейшая судьба русского народа. Наша судьба. Если в последние свои дни не вернемся к Православию.

Недаром еще в августе достопамятного 1991 года главный американский «спец» по России, известный русофоб Збигнев Бжезинский, сказал: «После падения коммунизма у “демократии” остался один враг — Православная Церковь».

За души человеческие

Сокровенные смысл и цель

Православная парадигма истории говорит нам, что при всем разнообразии технических средств и форм ведения прямых и непрямых военных действий, от тактического до планетарного масштабов, все войны велись и ведутся независимо от воли воюющих, не ради территориальных, имущественных, научных или иных приобретений. Очень часто, как известно, затраты на войну не окупаются результатами победы.

Все обозначенные внешние выгоды служат прикрытием сокровенного смысла и цели войны: войны за души человеческие.

Только ради этого князь мира сего идет на любые затраты. Жертвует самыми преданными из обольщенных им людьми и народами. Чтобы погубить тех, кто еще не соблазнен.

Две парадигмы

Обману и прельщению способствует то, что парадоксальным образом только две парадигмы истории позволяют понимать адекватно происходящие в мире процессы и воздействовать на них в желательном — для понимающего -направлении.

Эти две парадигмы диаметрально противоположны: православная и последовательно антихристианская. Находясь на православных позициях, видишь все ухищрения сатаны и имеешь, по крайней мере внутреннюю, возможность противостоять им. А стоя на позициях последовательного отрицания Православия, видишь и понимаешь всю гениальность врага рода человеческого и всячески сознательно содействуешь ему. Понимая при этом смысл выполняемых тобой действий.

Тайна беззакония

Сейчас многим становится понятно, что законы частных наук — физики, механики, химии, биологии и иных — не отражают истинную жизнь Вселенной и человечества, являясь, если так можно выразиться, внешними вторичными законами. Определяющими же, основополагающими законами являются законы духовно-нравственные.

А по этим законам любой человек, отвращающийся по тем или иным причинам от Православия, от Христа, независимо от своего произволения оказывается на стороне противников Бога и Его Творения, оказывается сторонником антихриста, а стало быть, врагом Православия[12].

Об этом же сказали еще Апостолы Иоанн и Павел, предупредив:

«Настал последний час! Вы слышали, что должен прийти Антихрист. Так вот, теперь появилось уже много антихристов, из чего мы узнаем, что это последний час»^{18}.

«Тайна беззакония уже в действии, только не совершится до сих пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь»^{19}.

События, которые мы будем рассматривать, можно без преувеличения считать одним из этапов воплощения упомянутой Апостолом Павлом «тайны беззакония».

Напомним, что вражда к Третьему Риму — последнему удерживающему -вызывалась и вызывается не материальными факторами, а имела и имеет духовные причины, а потому является не дискретной, прерывистой, а напротив, непрерывной, непрестанной, континуальной, как и война явная и тайная против России, являющаяся воплощением этой вражды.

Цель тех или иных событий легко познается по их результатам, которые во времени оказываются все ближе к окончательной цели. Современную эпоху многие характеризуют как предапокалипсическую или, во всяком случае, как эпоху тотального грехопадения.

Это говорит о том, что хотя окончательная цель деструктивных сил еще не достигнута, промежуточные этапы движения к ней совершаются «успешно» и четко свидетельствуют о ее характере.

В число этих этапов входят война 1904-1905 годов, Первая и Вторая мировые и иные войны нового и новейшего времени.

Разведка боем

Цусимское сражение, столетний юбилей которого выпал на 14/27 мая 2005 года, — эпизод войны Японии с Россией. Война эта именуется почему-то войной русско-японской, что по законам слововосприятия подразумевает инициативу враждебных действий со стороны России. Происхождение этого названия особенно любопытно на том фоне, что война Японии против Китая в 1894-1895 годах честно именуется японо-китайской войной.

Да и в самой России война 1904-1905 годов первоначально получила название войны японо-русской. Так, еще в начале 1904 года Обществом ревнителей военных знаний была выпущена очень информативная книга А.Н. Виноградского «Японо-Русская война. Причины войны, театр войны и средства сторон». И вплоть до окончания войны именно под этим названием Общество продолжало выпускать сборники статей и материалов, посвященные боевым действиям на Дальнем Востоке^{20}.

Огромное психологическое воздействие того или иного названия не подлежит сомнению. Достаточно представить себе вместо англо-бурской войны — войну бурско-английскую. То, что этот элементарный факт могли не понимать руководители отечественных Военного Министерства, Генерального Штаба и Министерства Иностранных Дел, представляется крайне маловероятным. Так что вошедшее в историю и историческую память название является первой из многих нераскрытых тайн японо-русской войны.

Сама же эта война — всего лишь эпизод непрекращающейся войны «мира сего» с Православной Империей. Конкретно этот эпизод вызван был к жизни тем, что врагам России представилось к этому времени уже посильным разрушить, сокрушить ее. В тот раз они еще просчитались, но их попытка оказалась весьма успешной разведкой боем. Именно в этом состоят истинные значение и смысл войны 1904-1905 годов.

Для возможно более полного ее освещения автор считает целесообразным и необходимым привлекать факты, не имеющие, на первый взгляд, отношения к этой войне. Поскольку ни написать, ни понять живую историю невозможно без учета характерологических и нравственных черт людей, ее творивших, автор, где может и знает, достаточно подробно описывает жизненный путь или приводит хотя бы краткие штрихи из биографий основных действующих лиц.

Но прежде всего следует сказать несколько слов о человеке, с именем которого связана вся рассматриваемая нами эпоха, воля и личность которого незримо присутствуют на всех страницах нашего исторического расследования, о последнем Императоре Российской Империи, оболганном и преданном современниками и до сих пор не понятом потомками, великом русском Государе Николае II Александровиче.

Февральская Цусима

Религиозной основой русского православного самодержавия, фактом своего существования обеспечивавшего подданным саму возможность жить по правде, было понимание и ощущение Государя и Царства как «удерживающего от свершения тайны беззакония».

Отражение Царя Небесного в царе земном, ответственном лишь перед Отцом Небесным, легло в основу мистического идеала Святой Руси.

Потому, говоря об истории России, невозможно уйти от разговора о роли в ней ее Государей. Особенно это касается последнего Императора России Николая Александровича, которого вот уже скоро сто лет обвиняют во всех случившихся с нами бедах. Причем с завидным единодушием обвиняют Царя как духовные потомки тех, кто все силы приложил к гибели исторической России, так и те, кто любит эту страну, воспринимает беды ее как факты личной биографии и не отрекается от немодного сейчас имени русского.

С первыми говорить и доказывать им что-либо бесполезно, ввиду полной бессмысленности такого разговора. Эти и сами знают, что делают и говорят. А вот вторым — людям русским не по паспорту, но по душе — попробуем на эти обвинения ответить.

Наиболее компактно и четко стандартные обвинения в адрес Императора, прозвучавшие еще до февральской катастрофы, и ответы на них сформулированы в статье «Причины гибели России»^{21} князя Николая Жевахова, родного брата погибшего в Соловецком концлагере Новомученика митрополита Иоасафа Могилевского.

Причины гибели России

Бог или Царь?

«На фоне мировых событий истории гибель России явилась такой гигантской катастрофою, что люди даже неверующие стали видеть в ней выражение кары Божией.

Каждый по-своему объясняет катастрофу, оправдывая себя и обвиняя других, однако же все вместе откровенно или прикровенно сваливают всю ответственность за гибель России на Государя Императора, обвиняя Царя в самых разнообразных преступлениях и не догадываясь о том, что эти обвинения обличают не только их собственное недомыслие, но и являются именно тем преступлением, какое и вызвало гибель России…

К моменту разразившейся катастрофы слились воедино самые разнообразные обвинения, направленные против личности Государя Императора и против общего строя и уклада русской государственности. А в связи с ними самые нелепые и преступные требования, предъявляемые к Государю Императору и его правительству, включительно до требования, во имя блага России, отречения Царя от Престола…

Но благодать Божия, осенявшая священную главу Помазанника Божия и изливавшаяся на всю Россию, вернулась к Богу…

Свершился акт величайшего преступления, когда-либо бывшего в истории. Русские люди, восстав против Богом дарованного Помазанника, тем самым восстали против самого Бога. Гигантские размеры этого преступления только и могли привести к гигантским результатам и вызвали гибель России…

А Церковь-то что ж?

Поразительнее всего то, что в этот момент разрушения православной русской государственности, когда руками безумцев насильственно изгонялась благодать Божия из России, хранительница этой благодати, Православная Церковь, в лице своих виднейших представителей, молчала…[13]

Князь Николай Жевахов, в те дни товарищ обер-прокурора Святейшего Синода, за неделю до псковского пленения Государя умолял митрополита Киевского Владимира, бывшего в Синоде первенствующим членом, выпустить воззвание к населению, чтобы оно было прочитано в Церквах и расклеено на улицах. Причем такое воззвание могло сыграть решающую роль в грядущих событиях. Прямо пойти против Церкви из русских людей мало бы кто тогда решился.

Предложение было отвергнуто. Так, вслед за генералами Императора предали иерархи, а за ними и значительная часть клира[14]. Церковь вслед за армией забыла присягу и крестоцелование.

Имена иерархов, сохранивших верность своему Царю, а по законам Российской Империи и главе Церкви, известны наперечет и достойны того, чтобы читатель знал их. Все-таки верных иерархов оказалось в три раза больше, чем верных генералов.

Целых шесть русских православных епископов против двух верных до конца русских генералов: командира 3-го конного корпуса графа Федора Артуровича Келлера, лютеранина[15], немца по происхождению, расстрелянного петлюровцами в Киеве в 1918 году, и командира отдельного Гвардейского кавалерийского корпуса магометанина Гуссейн-Хана Нахичеванского, расстрелянного уже большевиками в Петропавловке в году 1919.

С верными русскими православными генералами вышла напряженка[16]. Мало того. Называвшие себя православными изменники-генералы скрыли от Государя телеграммы графа Келлера и Хана Нахичеванского, в которых лучшие командиры русской кавалерии предлагали тысячи лучших в мире сабель и шашек и жизни свои и своих верных солдат в защиту Царя и Отечества.

Возможно, на графа Келлера и Хана Нахичеванского пропагандисты «свободы, равенства, братства» потому и не обратили вовремя «достойного внимания», что они были «инородцами» в их глазах, не русскими. И потому их готовность идти до конца с Государем и за Государя чуть не сломала в последний момент планы мировых кукловодов. Но инородцы — это всего-навсего люди иного рода, иной национальности, что отнюдь не означает отсутствие у них чести, совести, верности долгу и присяге…

Российской Империи изменили люди не иного рода, но иного духа.

Так вот, верные епископы:

митрополит Петроградский Питирим, арестован 2 марта вместе с царскими министрами, а 6 марта постановлением обновленного Синода уволен на покой;

митрополит Московский и Коломенский Макарий, уволен на покой с 1 апреля 1917 года;

архиепископ Харьковский и Ахтырский Антоний (Храповицкий), заявивший: «От верности Царю меня может освободить только Его неверность Христу», — вскоре изгнан из Харькова на Валаам;

епископ Тобольский и Сибирский Гермоген, мученической смертью запечатлевший верность Царю и Его Семье, 16 июня 1918 года утоплен красными в Туре;

епископ Камчатский Нестор, возглавил единственную попытку спасения Царской Семьи;

архиепископ Литовский Тихон, будущий Патриарх, впоследствии посылавший Государю, бывшему в заточении, благословение и просфору, вынутую по царскому чину, через епископа Тобольского Гермогена.

О верности Императору других в священноначалии не известно ничего.

Мы знаем, что в начале всегда Слово. В феврале 1917 года верное Слово сказано Церковью не было.

А раз так, то очевидно, что первопричиной февральского мятежа, его успеха и последовавшей за тем гибели России было все-таки предательство Государя и народа церковной иерархией, которая, несомненно, повинна и в умалении веры в народе. (Причем это предательство имеет давние корни. Так, нашлись служебники, отпечатанные еще в 1905 году, без поминовения Царя.) Без умаления веры народ не предал бы с такой легкостью Царя.

Вернемся к статье князя Николая.

Власть должна быть железной

«Чем же были вызваны безумные требования отречения Царя от Престола?.. Требования русских людей, отражавшие абсолютное непонимание природы Русского Самодержавия и Богопомазанничества.

“Власть по самой природе своей должна быть железной, иначе она не власть, а источник произвола и беззакония, а Царь был слишком добр и не умел пользоваться своею властью”, — говорила толпа…

Да, власть должна быть железною…

НО НЕ ТАКОВОЮ ДОЛЖНА БЫТЬ ВЛАСТЬ ЦАРСКАЯ.

Царь — выше закона. Царь — Помазанник Божий и как таковой воплощает Собою ОБРАЗ БОЖИЙ НА ЗЕМЛЕ. А Бог — Любовь. Царь и только Царь является источником милостей, любви и всепрощения… Доброта Царя есть Его долг, Его слава, Его величие. Это ореол Его Божественного помазанничества, это отражение лучей небесной славы Всеблагого Творца…

Кто осуждал Царя за Его доброту, тот не понимал существа Царской власти. Кто требовал от Царя твердости, суровости и строгости, тот сваливал на Царя свои собственные обязанности и свидетельствовал о своей измене Царю, о непонимании своего служебного долга и о своей непригодности ни Царю, ни России…

Среди тех, кому Царь вверял охрану закона, не было почти никого, кто бы не совершал этого преступления. Начиная от министров, кончая мелкими чиновниками, носителями ничтожных крупинок власти, все желали быть “добрыми”, кто по трусости, кто по недомыслию, кто по стремлению к популярности, но мало кто отваживался осуществлять неумолимые требования закона, существующего не для добрых, а для злых людей; все распоряжались законом по собственному усмотрению…»

Ввиду важности и актуальности высказанной князем Николаем мысли, подчеркнем ее еще раз: государственный аппарат Российской Империи обязан был быть беспощадным к беззаконникам, политическим и уголовным. Не перекладывая своих функций на Монарха.

Богопомазанный Государь, Удерживающий по своей сути, удерживает и хранит народ Свой от повреждения, от зла. Он — милующий, его милость и любовь простираются на всех, а правопорядок должна блюсти действительно железная, карающая десница закона, чьи установления должны проводить в жизнь люди государевы.

А вот верных людей государевых у Николая Александровича в последние годы царствования не оказалось.

Если мы рассмотрим историю последнего царствования, то убедимся, что истинно талантливые и верные русские военные и государственные люди таинственным образом не могли подняться выше уровня генерал-лейтенанта по Табелю о рангах и занять посты, непосредственно в окружении Государя Императора.

Исключения типа Петра Аркадьевича Столыпина, назначенного по личному настоянию Государя, от глаз которого не успели убрать подлинный текст донесения одного из губернаторов, только подтверждают общее правило. Да и судьба Столыпина достаточно характерна.

Причин этого поистине печального явления мы уже касались выше, говоря о всемирном отделе кадров и коррекции мировоззрения. В дальнейшем читатель сможет увидеть процесс отбора кадров в действии.

Продолжает князь Жевахов.

Миссия Русского Царя

«Русский Царь помазан на царство Богом и предназначается быть Образов Божиим на земле: его дело — творить дело Божие, быть выразителем воли Божией, носителем и хранителем общехристиакского идеала земной жизни.

Соответственно сему и задачи Русского Царя, выходя далеко за пределы России, обнимали собою весь мир.

Русский Царь устанавливал мировое равновесие в отношениях между на родами обоих полушарий. Он был защитником слабых и угнетенных, объединял Своим верховным авторитетом разноплеменные народы, стоял на страже христианской цивилизации и культуры, был тем “держащим”, на Которого указывал Апостол Павел в своем 2-м Послании к Фессалоникийцам…

Вот в чем заключалась миссия Русского Православного Царя!»

«Кругом измена и трусость, и обман!»

К сказанному князем следует добавить еще несколько соображений. П(словам архимандрита Константина (Зайцева), «…мысль об уходе Удерживающего в лице нашего Царя (чем определялся конец Вселенной!) не владел сознанием даже близких к Престолу людей…»^{22}

Вырвав из рук Царя отречение, «передовая общественность», — которой, в последовавшем за Февралем Октябре быстро объяснили, чего она стоит, — не устает с того самого Октября обвинять Государя теперь уже за отречение, усматривая в нем пресловутое слабоволие.

Каков поп таков и приход?

Перефразируя известную поговорку «Каков поп, таков и приход», можно сказать «Каков правитель, таково и правительство».

И положение это, пусть не на научном, а на духовном уровне, подтверждало бы мысль о слабости русского самодержавия и последнего его представителя. Но такое утверждение справедливо только при условии согласного взаимодействия правителя и правительства, а не при откровенном их противодействии. Противодействии, выражающемся, в частности:

- в дезинформации правителя,

- в саботаже или откровенном неисполнении его распоряжений,

- в оказании на него психологического давления путем клеветы на него самого и на членов его семьи,

- в отстранении от участия в управлении государством или в физическом устранении верных правителю людей,

- в других действиях, по форме разнообразных, но объединяемых воплощающимся в них духом.

Все это имело место со стороны высших сановников Империи по отношению к последнему Императору России.

В последние дни Империи Государь, как не желающая сдаться крепость, был со всех сторон окружен силами, по существу своему враждебными Ему, России, а значит, и народу.

Спасал, отстаивал… один Царь

Причины, по которым Император отдавал тогда те или иные распоряжения, многосторонни и сложны. И за недостатком места и информации мы не ставим задачу входить в их рассмотрение. Но то, что за этими распоряжениями стояло не слабоволие или неспособность разобрать суть событий, признают даже его откровенные враги.

В предисловии к сборнику документов об отречении Николая II, изданному в 1927 году, известный советский журналист М.Е. Кольцов (Фридлянд) вынужден был признать:

«В перепуганной толпе защитников трона мы видим только одного верного себе человека — самого Николая… Царь тверд и непреклонен… Он стоек…

Вся Ставка насмерть перепугана таким оборотом дела. Опять убеждают царя смягчиться. Он непреклонен. И в своем положении — прав!

Если уж гадать задним числом о том, что могло бы спасти положение для монархии, то, конечно, это мог быть только шаг, сделанный самим царем: разгром революционного Петрограда.

Нет сомнения, единственным человеком, пытавшимся упорствовать в сохранении монархического режима (не режима — России! — Б.Г.), был сам монарх.

Спасал, отстаивал… один царь»^{23}.

По-моему, одной этой цитаты из Кольцова достаточно, чтобы объяснить екатеринбургское убийство. Даже десять лет спустя они еще боялись Царя!

Присяга на верность

Гораздо меньше боялись они тех, кого тот же Кольцов назвал «перетрусившим генералитетом». Да и в самом деле, чего бояться людей, вставших на путь клятвопреступления, нарушивших присягу на верность? Поскольку текст Присяги — этого основного воинского текста Российской Империи, практически не воспроизведен в широкой печати, приведем его здесь.

А сейчас спроси себя самого, читатель, есть ли в тексте и смысле присяги малейшие неясность и двусмысленность, позволяющие военному русскому человеку не считать измену Государю изменой России? Никак!

В этом историческом тексте, на котором основывалась служба Престолу и Отечеству, речь в первую очередь идет именно о верности Царю и Его Наследнику. Все основано на ясном понимании, что служить России означает служить Государю. Потеря территории, временные неудачи, несовершенные законы — все исправимо, но нарушение верности Царю ведет к катастрофам непоправимого характера. Мы знаем это слишком хорошо.

И еще одно. Героями этой книги, по понятным причинам, являются в большинстве своем люди военные. И приведенный здесь текст воинской присяги позволит нам безошибочно оценить степень верности каждого из них Царю и Отечеству.

Vexilla Regis prodeunt inferni[17]

В связи со сказанным представляется уместным напомнить, как представляет структуру ада известный францисканец из Флоренции Данте Алигьери в первой части своей «Божественной Комедии». Ад у Данте по форме напоминает концентрическую воронку с основанием в центре полой Земли. Разделен он на девять кругов.

Первым кругом, самым широким и близким к поверхности нашего мира является Лимб — место, куда поэт и визионер поместил души некрещеных младенцев, ветхозаветных праведников и добродетельных нехристиан: от Гомера, Аристотеля, Платона и Юлия Цезаря до Авиценны, Аверроэса и султана Саладина, отобравшего у крестоносцев Иерусалим и ими же прославленного за свое душевное благородство. Лимб — нечто вроде Рая в Аду или, скорее, вариант вечной и благополучной земной жизни, подобной покою, которого удостоился Мастер, не заслуживший Свет. Обитатели Лимба не блаженны, но, безусловно, не прокляты.

Ниже Лимба идут сужающиеся круги, где получают уже возмездие различные категории грешников в зависимости от тяжести нераскаянных прегрешений: сладострастники и чревоугодники, скупцы и расточители, насильники и убийцы, святотатцы и еретики, сводники и обольстители, мздоимцы, лицемеры и сеятели раздора. Эти размещены в кругах со второго по восьмой.

И наконец, в самом страшном девятом круге, на самом дне Ада, казнятся обманувшие доверившихся, то есть предатели. В девятом круге четыре пояса: для предателей близких, предателей Родины, предателей друзей и последний четвертый пояс — Джудекка, по-русски говоря — Иудка, названный по имени бывшего апостола-христопродавца и предназначенный для предавших своих благодетелей. В центре Иудки по пояс возвышается сам владыка ада Люцифер, снабженный Данте тремя пастями:

В трех пастях Люцифера казнятся те, чей грех, считает Данте, ужаснее всех мыслимых и немыслимых грехов: предатели Величества Божьего и величества человеческого. Тех двух властей, которые, по мнению Данте, в данном случае вполне совпадающему с мнением Святых Отцов, должны совместно — в лице Первосвященника и в лице Императора — вести человечество к блаженству вечному через оптимальное устроение бытия земного.

Нетрудно догадаться об имени первого из этих грешников, хотя бы по названию самого пояса. А вот два других — это любимые демократами и республиканцами всех времен и народов — Марк Юний Брут и Гай Кассий Лонгин, убившие во имя идеалов своего друга и благодетеля Юлия Цезаря, первого императора Римской Империи.

У Освальда Шпенглера вызывает недоумение «культ Брута, которому предавались в якобинских клубах. Культ этого миллионера и ростовщика, который в качестве главы римской знати и при одобрении патрицианского сената заколол вождя римского народа…»^{24}

А чего недоумевать-то? Подобное тянется к подобному. Свой свояка…

От себя замечу, что деятели Февраля 1917 года, поднявшие пяту свою на Помазанника Божия, — как военные и духовные, так и гражданские, — успешно совместили в своих деяниях грехи всех трех любимцев Люцифера. Так что ежели те совсем потеряют товарный вид и вкус, то соответствующая заедка Деннице всегда найдется[18].

О Промысле и Воле Божией

Чтобы еще немного приблизиться к пониманию случившегося с Россией в феврале 1917 года, следует осознать, что Царь мог воевать за народ с кем угодно, в том числе и с мятежниками. Но Он не мог воевать с народом. Даже обращая его к добру, поскольку добро не бывает принудительным.

Когда в народе угасает желание жить в христианском государстве и христианской среде — Православная монархия теряет предпосылку и цель своего бытия, ибо никого нельзя насильственно сделать христианином. Государю нужны были добрые православные верноподданные, а не дрожащие рабы.

С утратой же последними Православия Император Николай II мог и даже был обязан отрешиться от управления предавшими Веру страной и народом.

Беда России истинная заключалась в том, что многие русские люди были еще за Родину, даже за Царя, но Вера стояла уже давно на последнем месте, что не случайно отразилось в припеве известной военной песни: «Так за Царя, за Родину, за Веру»[19].

Православная Церковь учит, что Господь всем хочет спасения и вечной жизни и проявляет заботу об ищущих спасения. Они находятся под особым смотрением Божиим. Волосы на головах их сочтены.

Очевидно, если бы Россия и русские люди сохраняли Православие и тем выполняли основную Божью заповедь о снискании жизни вечной, то Господь не попустил бы России впасть во власть нечестивых. Не попустил бы Господь Своему Помазаннику отречься от престола и управления страной.

Потому и отложились от русских людей их страна и Царь в 1917 году, что Господь провидел упадок Веры при еще сохраняющейся верности Родине и у многих даже Царю.

Чертей больше рядом с рясой

Поскольку речь идет о правителе страны, то можно вспомнить еще одну русскую поговорку — «Чертей больше рядом с рясой». Относя эту пословицу к Государю, легко объяснить характер Его окружения.

Применима эта поговорка и к нашим дням. Можно представить, чего может стоить современному правителю, радеющему о благе страны, попытка провести хоть какие-нибудь меры, способствующие этому благу!

Император, сохраняя верность своему предназначению Помазанника Божия, отрекся от управления народом, который в жизни своей не духовно, а чисто формально оставался православным.

О катастрофическом упадке значения православия в жизни русского народа свидетельствуют такие разные люди, как Святители Игнатий Брянчанинов, Феофан Затворник и Николай Японский, Св. прав. Иоанн Кронштадтский, и много рядовых пастырей той эпохи, призывавших русских людей к покаянию, увещевая их не следовать чужеродным учениям.

Даже товарищ министра внутренних дел Павел Григорьевич Курлов говорит: «Конец 19-го и начало 20-го века знаменуется упадком религии не только в высшем обществе, но даже в народе».

А Курлову это по службе знать надо было. К сказанному он добавляет: «Государь Император был, несомненно, глубоко религиозным человеком… Окружавшие его люди поселили, к сожалению, в его душе чувство полного недоверия и брезгливого презрения к представителям бюрократии и высшего общества, раболепно перед ним преклонявшимся для достижения своих эгоистических целей и в то же время на каждом шагу готовым его предать»^{25}.

В таком случае становятся абсолютно понятными слова дневника Государя от 2/15 марта 1917 года: «Кругом измена и трусость, и обман!»

Но кроме всего, чтобы вступить в силу самому отречению, должна была пройти определенная законная процедура, чтобы последующая власть имела сколько-нибудь легитимный характер.

И еще одним достаточно темным вопросом нашей темной революционной биографии является вопрос, была ли эта процедура соблюдена.

А был ли Манифест?

Акт Государя об отречении — а на самом деле телеграмма в Ставку, адресованная как какой-нибудь рабочий фронтовой документ Начальнику Штаба, а отнюдь не Манифест, обращенный к народу, как подложно назвали потом предатели этот Акт, — был подписан карандашом[20] вопреки всяким правилам и обычаям.

Единственный за все царствование документ, подписанный Николаем Александровичем карандашом.

По многим еще другим причинам, которым посвящена целая литература, документ этот юридической силы не имеет, и если кого из читателей сей факт может порадовать, то de jure мы живем до сих пор в Российской Империи.

Следовательно, все принятые потом акты, законы и постановления, что Временного, что большевистского, что иных правительств, также юридической силы не имеют. Как говорят математики — по индукции.

Так что когда сограждане сетуют, что кругом творится беззаконие, то это имеет гораздо более глубокий смысл, чем вкладывают в свои слова сетующие.

Легенда о «манифесте» берет начало с отображения Акта об отречении в правдивых средствах массовой информации постфевральской России. Думские «братья» и их спонсоры, вероятно, решили, что если напечатать этот документ в его истинном виде, то может выйти большое недоразумение. Поэтому шапку дали соответствующую.

Извольте видеть:

То, что приведенное начало «манифеста» является очевидной фальшивкой, ни в коем случае не могшей получить санкцию Государя, следует хотя бы из слов: «Объявляем всем верным Нашим подданным…»

От верных подданных не отрекаются! Одна эта фраза превращает так называемый «манифест» в рассказ из великосветской жизни для кухарок.

В оригинале же выглядел «манифест» по-другому (см. с. 42).

Как видим, верных подданных нет и в помине. А слова «НАШ народ» означают лишь, что страна, народ и ответственность за них пред лицом Всевышнего оставались в Царском сердце до самого смертного часа. Далее.

При прочтении приведенного текста, невольно обращают на себя внимание некоторые слова и выражения, которые позволяют предположить, чем руководствовался Государь при его написании и визировании.

1. «Начавшиеся внутренние народные волнения…»

Эти слова свидетельствуют о том, что до Царя были доведены тем или иным способом и в той или иной форме сведения о «волнениях» всего народа, а не об очередном бунте петроградских рабочих с примкнувшими распропагандированными запасными частями. На всех них одного 3-го конного корпуса с лихвой бы хватило. Не говоря уж про гвардейскую кавалерию.

2. «…почли МЫ долгом совести облегчить народу НАШЕМУ тесное единение и сплочение…»

Это выражение говорит о том, что волнения в «народе» были представлены Царю, как могущие разрушить внутреннее народное единство и, быть может, привести к гражданской войне.

3. «…признали МЫ за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с СЕБЯ Верховную власть».

Из сказанного необходимо вытекает, что информация, которой располагал Государь, приводила Его к мысли, что причиной волнений народа и утраты им единства является не монархический строй правления, а лично ОН в качестве Главы Государства.

4. «МЫ передаем наследие НАШЕ Брату НАШЕМУ… и благословляем Его на вступление на Престол Государства Российского. Заповедуем Бра ту НАШЕМУ править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа…»

Таким образом, даже этот «документ» является не Актом отречения от Престола и прекращения монархического правления в России, а Актом передачи Престола Царю, против которого в народе не будет протеста. Царю, который больше бы подходил для утратившего веру народа.

Бросается в глаза, что Император заповедует СВОЕМУ преемнику действовать в «единении с представителями народа», которые, как Он считал, действительно будут представлять и олицетворять народ. И поэтому эти слова можно понимать как заповедь единства с народом. Пусть опосредованно, через его представителей.

Нужно было быть проницательным человеком для того, чтобы избрать СВОИМ преемником именно того, кто пользовался «…известной популярностью в общественных кругах и в армии, известный своей доблестью…»^{26} И следовательно, был более приемлем и для «общественности», и для военных, и для народа.

Нельзя при этом обойти вниманием слова «передаем наследие НАШЕ» и «заповедаю». Они говорят о том, что Император предвидел или во всяком случае допускал расправу с Собой и со Своей Семьей. Заповедует остающимся в жизни и им же передает наследство обычно тот, кто из нее уходит.

Учитывая сказанное, нелепо упрекать Государя, что перенесению трудностей управления Государством в критический момент его истории Он предпочел радости семейной жизни: вполне вероятно, что Он хотел уйти из жизни вместе со Своей Семьей.

Вполне также допустимо, что, передавая власть Брату, в допущении или предвидении расправы с Собой, Он намеревался избавить русский народ -даже своей смертью — от греха Цареубийства. И в этих обстоятельствах обнаруживая заботу о народе, для которой Он и был Помазан на Царство. Даже допуская расправу с собой, Император не проявил малодушия в Своем пути на Свою Голгофу.

Чтобы немного приблизиться к пониманию величия подвига Государя, надо отрешиться от привычных земных критериев величия: громкие военные победы, абсолютная, внушающая трепет и неробким душам власть и почти обожествление людьми. И обратиться к православному видению этого вопроса. Лучше, чем научные и философские трактаты об этом могут сказать строки великого поэта, посвященные событию, случившемуся поздним вечером дня, который тоже был четвергом. Как и 2/15 марта 1917 года. Строки эти таковы:

Четверг, когда это произошло, называется Великим Четвергом.

5. Обращает на себя также внимание подпись Государя. Желая и надеясь на благоденствие России, ОН, по неизвестным нам причинам, видимо имел основания полагать, что такового благоденствия уже не будет.

Его подпись, как бы последним росчерком подводит черту под существованием России. А поскольку подпись сформировалась не в день «отречения», можно предположить, что эта мысль — о конце России — была не чужда Императору уже давно.

И Русь спасать Его не встала

Говорят, что написанное пером не вырубишь топором. Про карандаш такого не скажешь. С карандашом топор справится. И наточить сможет, и вырубить. И сам карандаш, и написанное им. Так что возьмись Русь в феврале — марте 1917 за топоры — вырубать тот карандаш и спасать Царя — результат вполне предвидим. В Империи мы жили бы de facto!

К несчастью нашему, сбылось пророчество Тютчева, предсказавшего конец России в миг, когда, как в старину, раздастся клич:

«Везде измена — Царь в плену!»

И Русь спасать Его не встанет.

В феврале 1917 года Русь не встала спасать Царя. Хотя известно всем было с малолетства, что «Защита Престола и Отечества есть священная обязанность каждого русского подданного»^{27}.

Напротив, не все, но очень многие русские люди, предпочли поздравить друг друга с «Великой бескровной» и на всякий случай нацепить красные банты. Справедливо предвидя, что красной тряпкой разбитые носы вытирать будет куда как удобней. Носами, правда, дело не ограничилось, поскольку все-таки не Царь отрекся от народа, а народ от Царя.

Боговластие

И еще слово князю Николаю Жевахову:

«Русское Самодержавие есть не политическая, а религиозная идея.

В то время как в Западной Европе восторжествовал принцип парламентаризма, и республиканская власть, как результат бездушного арифметического большинства, по природе своей не имеющая совести и потому не могущая подлежать воздействию Церкви, постепенно вытесняла христианские начала из государственной жизни, — только в одной России христианская государственность сохранялась свято и нерушимо.

Христианский Монарх — это не только самая совершенная, но и единственная форма Божеской власти не земле. Это — Боговластие, не имеющее никаких точек соприкосновения ни с народовластием, ни с иными формами и видами многоразличной земной власти и существовавшее до революции только в России».

Вот за это Боговластие на Земле совершил Свой земной подвиг и принял мученический венец великий Русский Царь Николай П.

Задолго до канонизации Государя в 1981 году Русской Православной Церковью за границей князь Жевахов предвидел: «Царствование Императора Николая II даст Православной Церкви нового святого и в будущем будет оцениваться как “Житие Святаго Благоверного Царя-Мученика Императора Николая Александровича”».

Цусима. Февральская и Майская

Остается сказать, не склоняясь к магии чисел, что статья князя Жевахова «Причины гибели России» датирована 14/27 мая 1928 года — двадцать третьей годовщиной битвы при Цусиме.

Двадцать три года без малого продолжалось и царствование последнего Русского Царя, прерванное Февралем 1917 года, называемого часто Февральской Цусимой. Есть, значит, какое-то духовное родство в этих двух, казалось бы, несоизмеримых по масштабу событиях русской истории. И значит стоит усилий попытка разобраться в том, что же значила для нашей истории первая, Майская Цусима 1905 года.

Цусимский бой в историческом интерьере

Эскадры сближаются

К полудню 14 мая 1905 года море в Восточно-Корейском проливе стало затихать, а бывший с утра туман рассеялся. И картина, представшая в эти минуты любому ценителю прекрасного, окажись он там, напомнила бы ему гравюру в стиле Хокусая или иных мастеров графики страны Ниппон. По серо-синим волнам Японского моря как нарисованные черной тушью шли военные суда под русскими Андреевскими стягами. Колонна их, казалось, скрывается за горизонтом. Черные тела их, цвета ягод тута, как сказали бы японские поклонники поэзии эпохи Нара, казались глыбами черного полированного мрамора. На носу каждого из них распластал крылья золотой двуглавый орел. Чуть правее и впереди основной колонны шли четыре огромных броненосца, первый из которых нес адмиральский флаг.

Вторая русская Тихоокеанская эскадра во главе с флагманским броненосцем «Князь Суворов» шла навстречу своей судьбе. За кормой эскадры оставалось 18 тысяч морских миль, что сравнимо с длиной земного экватора.

Этот путь она прошла, не имея на нем ни одной угольной станции, ни одной дружеской базы. А проще говоря, во враждебном окружении всего, как сказали бы сейчас, свободного мира, под неусыпным наблюдением его флотов, особенно британского.

Единственным государством, соблюдавшим в русско-японскую войну дружественный нейтралитет, была Германия. Именно благодаря германским угольщикам эскадра смогла совершить свой крестный путь от Либавы до Цусимы. И только раз на этом пути, в немецкой африканской колонии Ангра-Пекена, русскую эскадру ждал сердечный прием.

Сам по себе переход огромной эскадры от Либавы до Цусимы — без баз и тылов! — является подвигом, равного которому нет в анналах мирового мореплавания.

И подвигом этим эскадра была обязана в первую очередь железной воле адмирала Русского Императорского Флота Зиновия Петровича Рожественского. С этим согласны, кажется, даже его недоброжелатели, число которых из пишущих о Цусимском сражении и о русско-японской войне в целом за сто лет не уменьшилось. Во всяком случае, в России.

В полдень 14 мая 1905 года на судах русской эскадры реяли стеньговые флаги, а офицеры поднимали бокалы с шампанским — многие последние в своей жизни — и кричали «Ура!» в честь годовщины Священного Коронования Их Величеств.

Вопреки обычаю, Адмирала не было в кают-компании флагмана[22]. Уже более суток он не спускался с мостика. На мостике же он провел большую часть похода, часто даже ночуя там, в кресле, особенно когда эскадре грозила опасность.

А с северо-востока еще не видимая нашими сигнальщиками стремительно сближалась с нами светлосерая боевая колонна японской эскадры под флагом адмирала Того Хейхатиро. До визуального контакта оставался еще час, до огневого — полтора.

И пока часы эти длятся, постараемся сжато рассказать предъисторию событий, приведших к одному из трех крупнейших морских сражений XX века и мировой истории. Первому и крупнейшему испытанию в бою паровых броненосных судов, не считая боя Порт-Артурской эскадры в Желтом море 28 июля 1904 года. А по масштабам с Цусимским боем могут сравниться только Ютландское сражение 1 июня 1916 года между английским Гранд Флитом и германским флотом Открытого моря, не имевшее решительного результата, и бой в заливе Лейте 20-26 октября 1944 года, в результате которого перестала существовать военно-морская мощь Японской империи. Своего рода Цусима японского флота.

Так вот, предъистория рассматриваемых нами событий такова.

1. Значение русско-японской войны в судьбе России

Одной из многих загадок русско-японской войны является почти тотальное нежелание понять значение ее для судеб России как современниками событий, так и последующими поколениями, включая ныне живущих. Между тем это была самая важная и необходимая из наших войн, важнее даже войн за выход к Балтийскому и Черному морям. Войной этой решался вопрос о выходе России к незамерзающим и открытым морям, о русском преобладании в Тихоокеанском регионе, о незаселенных в то время земельных пространствах Маньчжурии. Отказ от этой борьбы означал, что Россия сама ставит крест на своем будущем в Азии, а по большому счету — на своем будущем как великой евразийской державы.

Что характерно, это прекрасно понимали заклятые друзья России в Европе и за океаном. Понимали не в пример лучше так называемой русской «общественности», кою за ее патриотическую деятельность по месту жительства и за рубежом иначе как «пятой колонной» и назвать нельзя.

Так, американский историк русско-японской войны С. Тайлер писал: «Россия должна была прочно утвердиться на Печилийском заливе[23] и найти свой естественный выход в его свободных гаванях, иначе все труды и жертвы долгих лет оказались бы бесплодными, и великая сибирская империя осталась бы только гигантским тупиком»^{28}.

В России значение нашего продвижения на Восток в полной мере понимал прежде всего Император Николай II — если и не единственный, то уж точно главный носитель идеи имперского величия России на рубеже XX века.

Не зря Антон Антонович Керсновский в своей «Истории Русской Армии» подчеркивает, что Государь в отличие от большинства своих генералов чувствовал стратегию.

По справедливому замечанию Сергея Сергеевича Ольденбурга — автора и по сей день лучшей истории последнего Царствования, ключом к внешней и в какой-то мере внутренней политике первого периода правления Николая Александровича следует считать вопросы Дальнего Востока, «Большую Азиатскую программу». При встрече в Ревеле в 1902 году с Императором Вильгельмом II Государь сказал ему, что испытывает особый интерес к Восточной Азии и рассматривает укрепление и расширение русского влияния в этих областях как задачу именно Своего царствования.

Если бы Николай II так эке любил произносить эффектные максимы, как его царственный германский кузен, провозгласивший, что «будущее Германии — на морях», то основную мысль своей политики он мог бы выразить словами: «будущее России — в Азии».

Масштаб азиатской программы Императора внутри страны понимали немногие. К последним относился, например, великий русский ученый Дмитрий Иванович Менделеев. Отвечая многочисленным межеумкам, не понимавшим значения для русского государства даже Великого Сибирского железнодорожного пути, Менделеев говорил:

«Только неразумное резонерство спрашивало: к чему эта дорога? А все вдумчивые люди видели в ней великое и чисто русское дело — путь к океану Тихому и Великому. К равновесию центробежной нашей силы с центростремительной, к будущей истории, которая неизбежно станет совершаться на берегах и водах Великого океана…

Теперь же, когда путь выполнен, когда мы крепко сели на теплом и открытом море и все взоры устремлены на него, всем стало ясно, что дело здесь идет о чем-то очень существенном, что тут выполняется наяву давняя сказка»^{29}.

Эти строки написаны в первые месяцы 1904 года в связи с началом японской агрессии против России, «с позорным — без объявления войны — первым натиском японских миноносок» на Порт-Артурскую эскадру. В «позорном» японском налете Менделеев видел «противоположность образцово доблестного подвига “Варяга”». И саму противоположность эту считал залогом грядущей нашей победы: «Пусть война из-за упрямства японцев затянется, мы вытерпим ее тяготы теперь при запасах, собранных усилиями последних царствований, если могли вынести почти трехлетнюю войну 1812-1814 гг. Все, что известно об Японии, напротив того, показывает, что ей долго терпеть жестокую войну не по силам».

И мы увидим дальше, что гений русской науки и в этом был прав. Единственно, чего опасался Дмитрий Иванович, это преждевременного заключения мира, до окончательного разгрома врага: «Бояться нам нужно только рановременного окончания войны, вмешательства посредников и своего благодушия, которое может спешливо пойти на мир, если нас о нем попросят… Но до этого, Бог даст, не дойдет…»^{30}

Читатель в дальнейшем сможет сам оценить степень политического предвидения создателя периодической системы и четкость расстановки акцентов в его прогнозах грядущего.

Значение выхода России к океанским просторам хорошо понимали моряки, особенно имеющие собственный опыт пребывания в дальневосточных водах в составе эскадры Тихого океана. А настоятельные нужды Родины они понимали обычно значительно лучше наших дипломатов, особенно высшего ранга.

Царствование Николая II дало России ряд незаурядных, говоря современным языком, геополитических мыслителей и публицистов — протогеополитиков, по выражению М.Б. Смолина^{31}. Естественно, напрочь забытых благодарными потомками. Назовем из них в первую очередь генерал-майора Алексея Ефимовича Вандама — блестящего разведчика, военного историка и писателя и Юрия Сергеевича Карцова — доброго знакомого Константина Леонтьева, политического писателя и дипломата. Труды их особенно актуальны в наши дни. Это та самая историческая теория, которая предсказывает факты, а значит — верная.

Чтобы полнее представить себе историческую обстановку, предшествовавшую войне 1904-1905 годов, вспомним вкратце историю русского движения на Восток, от памятного 1582 года, когда казаки Ермака «поклонились Царю завоеванной ими Сибирью», до выхода России к океанским просторам. Вспомнить ее помогут нам, в частности, и труды упомянутых выше первых русских геополитиков, бывших вдобавок современниками той войны^{32}. А капитан Вандам так и вовсе с конца 1903 года в течение всей войны был помощником военного агента (атташе) в Китае.

2. Взгляд с полюса. Единый фронт

При взгляде на карту Российской Империи начала XX века трудно представить себе, что величайшее государство мира создано народом, поставленным природой в почти невыносимые условия общественного и экономического развития.

Также трудно поверить, что эта гигантская территория дает весьма мало простора для хозяйственной деятельности и особенно сельскохозяйственного производства. Между тем южная граница Империи лежит в пределах от 45 до 50 градусов северной широты, в которых расположена северная граница Соединенных Штатов Америки. Столица Империи Санкт-Петербург находится на 60-й широте, что совпадает с южной оконечностью солнечной Гренландии. Вторая, древняя столица Москва — на 56-й широте, проходящей через северную часть полуострова Лабрадор и юг Аляски.

Русскому племени досталась громадная равнина, расположенная к востоку от пресловутой нулевой изотермы января, приблизительно совпадающей с западной границей Империи. Именно нулевой изотермой января Лев Николаевич Гумилев определяет западную границу Евразии как особой природно-климатической зоны. Евразия как раз и представляет собой субконтинент, объединяющий приполярную, лесную и лесостепную зоны Европы и Азии к востоку от той самой изотермы, то есть примерно к востоку от Вислы.

К 1900 году государственные границы Российской Империи практически точно совпадали с географическими границами евразийского субконтинента.

Равнина эта прорезана сравнительно редкими реками и, в общем, мало орошаема. Зимние холода, при которых земля промерзает на полтора метра в глубь, и многомесячная распутица, свойственная северному климату, частая жара летом с юго-восточными ветрами, сжигающими урожай, накладывали на трудовую деятельность русского народа оковы, неизвестные жителям стран умеренного климата. К этому добавлялось отсутствие доступа к теплым «наружным» морям, служащим в других странах естественным продолжением внутренних дорог. Последнее затрудняло вывоз за границу товаров, производимых внутри страны в мирное время, создавало большие неудобства и тормозило развитие отечественной промышленности и внешней торговли, а во время войны перекрывало каналы возможной помощи союзников. Своим географическим положением русский народ был обречен на вечную борьбу с природой и относительно бедное существование, имеющее мало перспектив на улучшение. Как метко выразился Андрей Паршев в своей замечательной книге «Почему Россия не Америка»: «Мы построили государство там, где больше никто не живет».

Отсюда вечная русская тяга «к солнцу и теплой воде», в таинственное Беловодье, что лежит «веток», сиречь «встречь солнца». От времен Киевской Руси дошло предание, что сам Равноапостольный Князь Владимир — Красное Солнышко русских былин — отправил русскую дружину с иноком Сергием искать это Беловодское царство. И ведь нашли они в тот раз Беловодье. Да так оно им по «нраву» пришлось, что так и остались в дивной стране. Один Сергий через много зим-лет глубоким старцем вернулся на Русь^{33}. Может, эта тяга и определила основное направление роста России, а вернее — основное направление борьбы русского государства за свое существование, за выполнение своей вселенской миссии.

Действительно, посмотрим еще раз внимательно на карту России. Ту самую, примерно 1900 года. Но взглянем сейчас на нее с полюса.

Очевидно, что Великая северная Империя — в терминологии генерала Ван-дама, — упираясь тылом во льды Северного океана, правым флангом — в полузакрытое Балтийское море и во владения Германии и Австрии, а левым — в малопригодные для плавания части Тихого океана, имеет не три, как это обыкновенно считается, а всего лишь один фронт в своей войне за государственное бытие. Фронт, обращенный к югу и простирающийся от устья Дуная до Камчатки. Против середины фронта лежат пустыни Монголии и Восточного Туркестана. Для движения к теплым морям у Империи остаются поэтому только фланги.

Фланг правый

Удобнейшим, по близости к центру страны и сосредоточению ее людских и материальных ресурсов, является, конечно, правый фланг. Наступая им через Черное море и Кавказ к Средиземному морю и через Среднюю Азию к Персидскому заливу, Россия сразу бы вышла на крупнейшую торговую дорогу мира и обрела бы стратегически важные базы для военно-морских сил.

Понятно, что такое решение жизненно важного для нашего государства вопроса совершенно не входило в расчеты главного в те времена исторического врага Российской Империи — империи Британской, раскинувшейся по всему миру и монопольно господствовавшей на мировых торговых путях.

Именно Англии обязана наша страна тем, что, несмотря на все блестящие победы в русско-турецких войнах и среднеазиатских кампаниях, наступление русского правого фланга было остановлено. Не то что выйти к Персидскому заливу — в Средиземное море выход перекрывала удавка Босфора и Дарданелл. У России оставался только путь на Восток.

Фланг левый. До Ермака

Справедливо считается, что наступление нашего левого фланга ознаменовалось в конце XVI столетия походом Ермака на сибирские владения мятежного хана (или князя) Кучума. Но, вообще говоря, походы Руси к Уралу и далее на восток насчитывали к этому времени минимум 500-летнюю историю, если опираться только на письменные источники. В Лаврентьевской летописи, например, под 1096 годом зафиксирован поход на Югру, то есть в Предуралье, а затем и на восточную сторону Урала некоего «отрока» богатого новгородца Бораты Роговича за данью, что югричи уже платили Новгороду. Походы за данью продолжались и в XII, и в XIII веках. Дань уплачивалась мехами, а также серебром с Чудских копей.

В 1364 году отмечено в летописи плавание русской рати Севморпутем до Оби-реки, причем вторая половина рати добиралась до Оби посуху.

В 1472 году Государь Всея Руси Иван III Васильевич присоединил к Москве Пермскую землю. А в 1483 году — 9 мая — отряд московских войск под командованием князя Федора Курбского и воеводы Ивана Салтык-Травина перешел через Урал, достиг реки Пелым и спустился по ней, а затем по Тавде в Тобол. По ходу дела отряд взял городок Искер, или Сибирь, что 100 лет спустя вновь брал Ермак Тимофеевич. Затем по Иртышу отряд вышел на Обь и осенью того же года вернулся в Москву. В Москву с ним явились и покоренные югорские и вогульские князья, обязавшиеся платить дань Москве. А Московский князь прибавил к титулам своим титул «Князя Югорского».

Собственно, и в 1580-х годах проблема возникла первоначально из-за того, что правопреемник тех князей Кучум вместо полной и своевременной уплаты дани, что во все времена служило верным признаком политической грамотности, много лишнего возомнил о себе. И напротив, стал нападать на Русское Предуралье. Не исключено, что Кучумова дерзость вызвана была слухами о неудачах Москвы в войне с Ливонией. Невероятно быстро, при любых средствах связи, распространяются иной раз вести. Особенно неприятные. Лично Кучуму эти вести, впрочем, плохо аукнулись. Именно с этого момента полным ходом пошел процесс продвижения русского суперэтноса на восток. И темп этого продвижения поражает воображение даже в нынешние космические времена. А началось это так.

3. «Встречь солнца»

3.1. Если завтра в поход

Отряд выступает

Традиционно считается, что 1 сентября 1581, а по уточненным данным 1 сентября 1582 года, из владений «наместников Предуралья» промышленников-миллионеров Строгановых выступил отряд из 500 казаков и 300 иных ратных людей. Были среди этих ратных людей великороссы — в основном устюжане из Устюга Великого, — а также татары, литовцы и даже добровольцы из числа немецких военнопленных Ливонской кампании. Обычный русский отряд, одним словом.

Возглавлял отряд Василий Тимофеевич Аленин, по прозвищу Ермак. Профессиональный военный, с двадцати лет несший службу царскую в войсках порубежной стражи. Поскольку тучи над границами Руси в ту пору ходили исключительно хмуро, а первый вражий удар принимала на себя именно порубежная стража, то для правильной характеристики этих частей русской армии лучше всего бы подошло нынешнее название «спецназ».

Сравнительно недавно преданы гласности документы, из коих следует, что в 1581 году бился Василий Аленин с Литвой под городом Могилевым, почему и пришлось дату Сибирского похода сместить на 1582 год.

Первые загадки. И часть отгадок

Позволим здесь отметить, что вся история этого похода и подготовки к нему окружена покровом тайны или, по крайней мере, неясности. Так, еще в 1562 году ни с того ни с сего в титул Московского Царя, личным повелением самого Ивана Васильевича, вошла формула: «…и всея Сибирския земли Повелитель», — дополненная и расширенная в 1577 году: «…всея Сибирския земли и Северные страны Повелитель… и иных Земель Государь и Обладатель»^{34}.

Далее. С детства любимый всеми Ермак Тимофеевич, лихой предводитель казачьей вольницы, вдруг оказывается кадровым офицером порубежной стражи — то есть спецслужб Царя Московского. Ближайший соратник и помощник Ермака — Иван Кольцо — вообще боярин из рода Колычевых, чуть ли не любимый племянник опального митрополита Филиппа. Официальная легенда — сбежал в казаки, чтобы под царевы репрессалии над Колычевыми не попасть. В свете новых данных, возможно, послан «искупить вину кровью». А может, и вовсе спецзадание какое у него было. Недаром с рапортом Царю о присоединении Сибири послан был Ермаком именно Иван Кольцо.

^{Иоанн Васильевич Грозный}

^{Ермак — Василий Тимофеевич Аленин}

Есть данные, что взгляд Грозного Царя давно уже был устремлен на восток. Зря прибавку к титулу такой серьезный человек, как Иван Васильевич, делать не будет.

Вместе с тем дело приведения Сибири под высокую цареву руку формально передается в руки Строгановых — сами, мол, пригласили казачков помочь от Кучума. И мало того, в последний момент вслед Ермаку летит строгий царский указ, запрещающий входить в Сибирь, а напротив — охранять «Пермскую землю». Но никогда не опаздывающие царские гонцы в этот раз опоздали.

Опять же создается впечатление, что Ермак каким-то образом знал об этом указе, поскольку после первого разгрома Кучума и занятия его столицы — «городка Сибири» — весть о походе и победе направляется в Москву не как победная реляция, а почти как просьба о помиловании.

Попробуем разобраться

Чтобы внести ясность в ситуацию, следует вспомнить, что в 1582 году Москву посетил по личному приглашению Иоанна IV папский легат — высокопоставленный иезуит Антоний Поссевин, председательствовавший на переговорах по заключению Ям-Запольского мирного договора с Польшей в январе 1582 года. Зная, что папский престол в очередной раз льстит себя надеждой подчинить Русь идеологическому диктату Рима, мудрый русский Царь сумел использовать Поссевина в процессе мирных переговоров с хитроумным Стефаном Баторием, избежав при этом каких-либо обещаний в вопросе страстно желаемой католиками не одно уж столетие унии. В результате стараний легата Польша на этих переговорах получила назад только собственный город Полоцк, занятый русскими войсками в 1563 году.

По заключении мира, Иоанн пригласил Антония в Москву. Принял, как положено. Угостил хорошо, от души. По-русски. А вот вопрос об объединении церквей даже обсуждать не стал. Я, мол, вроде ничего такого не обещал, так о чем речь? Закусывай лучше, Тоша. Не бери в голову. Папе, конечно, привет. Пламенный. Поссевину идея с пламенным приветом почему-то стоящей не показалась. Может, с юмором у него были трудности. Или на семейном фронте нелады. Хотя какой у иезуита семейный фронт! Однако зуб на Царя Ивана легат Антоний заимел, и покоя ему не давала мысль, что напрасно он на переговорах «принес в жертву интересы своей польской паствы… 11 мая 1582 года Поссевин простился с царем. Отправившийся в Рим вместе с легатом русский посол Яков Молвянинов повез туда” только приветствие на словах, да соболей в подарок»^{35}.

Но не такие люди иезуиты, чтобы прощать обиды. Не на то натасканы. Именно с Поссевином связана зловредная легенда об убийстве Царем Иваном собственного сына. Легенда давно разоблаченная, но до сих пор считающаяся официальным фактом российской истории^{36}. А вот действительно факты, о которых мало кто знает, а знающие предпочитают молчать.

Факт первый: в 1963 или 1964 году в Архангельском соборе Московского Кремля были вскрыты четыре гробницы: Иоанна Грозного, Царевича Ивана, Царя Феодора Иоанновича и полководца Михаила Скопина-Шуйского. При исследовании останков была проверена версия об отравления Грозного. Исследовались кости, ногти, волосы и ткани одежды на предмет содержания избыточного количества мышьяка, ртути и прочих вредных примесей.

В костях Царя Иоанна Васильевича и его сына Иоанна Иоанновича обнаружено пятикратное (!) превышение ртути — до 1330 мкг на 100 г объекта исследования. На языке криминальной медицины диагноз формулируется: отравление парами ртути^{37}. «Отравление было длительным и хроническим», — дано было заключение специалистов НИИ Судебной медицины Минздрава СССР^{38}. Травить Царя и Царевича начали одновременно, но представитель старшего поколения, как бывает и в наше время, оказался более стойким.

Факт второй: Поссевин уезжал из Москвы в мае 1582 года, за два года до смерти Ивана IV, но уже в августе того же года, давая отчет Венецианской синьории о проделанной работе, с уверенностью эту смерть прогнозирует. Царь-де умрет через 2 года. Провидец! Ведь до самого 1584 года здоровье Государя не вызывало опасений. Так что были у Царя Ивана основания опасаться хитрого иезуита.

Вот, извольте сами на портрет его посмотреть. С современного ему рисунка польского художника Яна Матейки.

Может, потому и открытие Сибири состоялось без сучка-задоринки, что, справедливо считая легата Антония разведчиком, Иоанн, только что завершивший Ливонскую войну, предпочел, чтобы на Западе как можно позже узнали о русских инициативах на Востоке.

^{Иезуит Антоний Поссевин}

История не раз, как мы увидим, в дальнейшем подтвердит интуицию русского Царя.

Ивану предпочтительней было выдать Сибирский поход за самочинную выходку «волжских воров», как именовались ермаковцы в царских грамотах после их «ослушания». Похоже, впрочем, что был еще один гонец с устными поручениями Царя, в летописи не вошедшими. Весьма возможно, Ермаку были даны и устные царские инструкции.

Первый бросок

Первый поход Ермака был стремительным броском от реки Чусовой до иртышских владений Кучума.

1 сентября 1582 года отряд выступил из владений Строгановых. Внезапность похода, долженствовавшая поразить как воображение потомков, так и, в первую очередь, самого Кучума, была «стратегически высчитана» самим начальником отряда. Для этого Ермаковым стругам пришлось пройти 300 километров против течения Чусовой и еще 1200 километров по течению рек уже сибирских. Путь этот был преодолен отрядом за месяц. 2-6 октября, разгромив «поганого Кучума», заняли его городок, считавшийся «столицей Сибири». Был разгромлен и взят в плен лучший полководец Кучума -его племянник или сын царевич Маметкул. Захвачены богатые трофеи.

Если смотреть на поход Ермака с привычной стороны, как на лихую казачью вылазку, то, казалось: свершилась мечта казачья. По своей воле живи — не хочу. До Москвы далеко. Однако первое, что делает казачий круг, — отправляет Царю гонцов во главе Иваном Кольцом, с первым сибирским ясаком, царевичем Маметкулом… и Сибирью впридачу.

Народное песенное предание навсегда сохранило этот поклон Царю Царством:

Ой ты гой еси, надежа-Православный Царь!

Не вели меня казнить, да вели речь говорить:

Как и я-то, Ермак, сын Тимофеевич…

Приношу тебе буйную головушку,

И с буйной головушкой — царство Сибирское!

Помимо Сибирского царства и Маметкула, царю препровождались в дар соболей, 50 бобров и 24 лисицы. Дар огромный по всем временам^{39}.

Запрошена была также царская помощь оружием и людьми. Поскольку хан был еще отнюдь не добит.

^{Казаки кланяются Царю Сибирью}

Гонцы были приняты отменно милостиво. Ивану Кольцу дали понять, что прошлые недоразумения забыты. Ермаку же Аленину была пожалована большая сумма денег, роскошные доспехи, сыгравшие в дальнейшем трагическую роль в судьбе присоединителя Сибири к России, серебряный кубок и шуба с царского плеча.

К несчастью, царская помощь людьми запоздала. Могучий организм Царя наконец не выдержал ртутного отравления. Еще вчера практически здоровый и отнюдь не старый человек, Иоанн внезапно и тяжело заболевает марта 1584 года умирает. Видно, чтобы не огорчать прозорливого иезуита не выполнением его предсказаний.

* * *

Великий Государь

Поскольку массовый читатель знает о царствовании Иоанна Васильевича овном со слов обозначенного иезуита и его духовных потомков, приведем несколько фактов и цифр, беспристрастно характеризующих эту поистине необычайную эпоху. Эпоху складывания стратегически прочных форм такой государственности, в которых нашел свое земное воплощение идеал третьего Рима — последовательно христианского государства, самостоятельного цивилизационного пути^{40}.

Господь не посрамил ни одного великого начинания Грозного Царя. Вот только некоторые краткие итоги его царствования^{41}.

Иоанн Грозный с момента венчания на Царство 16 января 1547 года правил 37 лет. За это время:

1. Прирост территории составил почти 100%, с 2,8 млн. км² до 5,4 млн. км². Были присоединены царства Казанское, Астраханское, Сибирское, а также Ногаи и часть Северного Кавказа. Русское государство стало размером больше всей остальной Европы.

2. Прирост населения составил 30-50%. Население страны увеличилось до 10-12 млн. человек.

3. К смертной казни были приговорены 4-5 тысяч человек, включая уголовных преступников (т.е. около 100 человек в год).

Для сравнения:

- во Франции во время Варфоломеевской ночи (24.08.1572) и после нее за три дня убито без суда и следствия 30 000 человек[24], из них от 3 до 5 тысяч в самом Париже, доверчиво приехавших в столицу под честное королевское слово;

- в Англии за первую половину XVI века только за бродяжничество, т.е. за отсутствие жилья, повешено 70 000 человек;

- в Германии при подавлении крестьянского восстания в 1525 году казнены 100 000 человек.

4. Государь венчался на царство, принял царский титул, равнозначный императорскому, и стал первым Помазанником Божиим на русском престоле.

5. Проведена реформа судопроизводства. По словам современника, законы стали такими ясными, что каждый мог сам защищать себя в суде, никого не могли казнить смертной казнью без рассмотрения Государем каждого конкретного дела.

6. Введена всеобщая выборность местной администрации, но только по желанию населения самой административной единицы.

7. Развитие торговли, в том числе морской с Англией и сухопутной — с Персией и Средней Азией.

8. Построено по распоряжению Государя 60 монастырей (то есть почти по два за каждый год правления).

9. Основано 155 городов и крепостей.

10. Создана государственная почта, основано около 300 «ямов» — почтовых станций.

В духовной и культурной жизни в правление Царя Иоанна Грозного:

1. Положено начало регулярному созыву Земских соборов для решения важнейших государственных вопросов.

2. Прошел Стоглавый собор — важная веха в духовной жизни общества, не утративший значения до сих пор.

3. Созданы «Четьиминеи» Святого митрополита Макария.

4. Положено начало книгопечатанию, причем Государь встретил в этом вопросе ожесточенное сопротивление, вплоть до поджога первой типографии; типография существовала не только в Москве, но и в Александровской слободе.

5. Была собрана книжная сокровищница Царя, которая до сих пор не оставляет равнодушным ни одного исследователя старины.

6. Был придан государственный характер летописанию, создан так называемый Лицевой свод.

7. Создана сеть общеобразовательных школ.

8. Благодаря самому Государю, появился новый жанр в русской литературе — публицистика.

И все это несмотря на многочисленные войны и 20-летнюю борьбу с европейскими странами, поддерживавшими Польшу, Литву и Швецию в войне против России. К таковым принадлежали в той или иной степени Ватикан, Франция, Германия, Валахия, Турция, Крым, Дания, Венгрия. Кто способствовал антирусской коалиции деньгами, кто солдатами, кто дипломатическими интригами.

Царь Иоанн Васильевич Грозный оставил после себя мощное государство и армию, позволившую даже его наследникам одержать победу в войне над Швецией и выставлять при нужде в поле 500-тысячное войско, как в 1598 году.

Но главным итогом царствования Иоанна IV было то, что за это время сложился завершенный образ русской цивилизации как сверхнационального типа государства, оплота православия и самодержавия. Развитая Иоанном Грозным концепция самодержавия, как имперского стержня в символическом и административном смысле, воплощалась в жизнь в Московском Царстве и далее в Российской Империи.

Этот образ не утратил своего значения и через сотни лет, а в наше время является путеводной звездой для всех патриотов и молитвенников России. Это понимают и боятся наши враги. Это должны знать и применять в своей жизни мы — русские люди. Независимо от так называемой национальности.

Память вечная

Болезнь и смерть Ивана Грозного роковым образом сказались на судьбе Ермака, но, и оставшись без своевременной поддержки, полковник порубежной стражи Аленин Ермак Тимофеевич успел совершить до своей безвременной гибели немало подвигов, сделавших его легендой Отечества. И смерть Ермака со товарищи была славною и навек вошла в память народную:

Упокой, Господи, их, рабов Твоих, —

Всем, пролившим кровь, память вечная,

Память вечная, честь Великая…

А история собственно Кучума закончилась так. Несмотря на вечные внешние и внутренние трудности, Москва не дремала, и для устроения новых территорий немедленно направились царские воеводы: князь Семен Волховской и Иван Глухов. В 1591 году князь Кольцов-Мосальский окончательно разгромил последнего сибирского хана, и Кучум был вынужден обратиться к царю со слезной просьбой вернуть ему отнятый улус, обещая полную покорность.

Скажем еще несколько слов о царевиче Маметкуле. Лютый враг русского Предуралья стал талантливым и отважным русским воеводою. В 1590 году громил шведа, а в 1598 году с Борисом Годуновым ходил на Крым. Такая вот типичная русско-татарская судьба.

4. Развилка русской истории

Все же невероятное было время! Царские указы не поспевали иной раз за «охочими людьми». Как писал исследователь Сибири С.В. Бахрушин, растерявшись «перед фактом подвига»: «Служивых людей охватила какая-то “горячка”. Внешне проявилось это как некое наваждение, порою в событиях проявлялась полная “анархия”»^{51}.

Лев Николаевич Гумилев недаром характеризует это время нашей истории как пассионарный перегрев. Энергия исторического процесса била через край. Атмосфера событий была наэлектризована до предела. Казалось, малейшая искра — и произойдет что-то невероятное. К ногам русских служивых людей рухнет не только Сибирь, но и вся Восточная Азия до Великой Китайской стены. И вы увидите сейчас, что это не преувеличение и не метафора. Случилось, однако, иное.

Русское продвижение будто замирает почти на полвека, а затем резко меняет направление с юго-восточного на северо-восточное.

На нашем пути к тому же Печилийскому заливу и Корее лежала только Маньчжурия, представлявшая собой последний «клин» еще не занятой нами евразийской империи, последний этап нашего сухопутного марша на Восток. Марша, результаты которого сделали бы Россию не только величайшей сухопутной евразийской державой, но и величайшей морской державой на Тихом океане, подобно тому какой Англия была на Атлантическом.

Трудами «охочих православных людей» Провидение зажгло на Амуре маяк, свет которого стал виден всей России, и ясно сказало русскому человеку: «Вот твоя дорога!» Но далее начинается нечто настолько нелепое и непонятное, так отличающееся от всего предыдущего этапа продвижения России «встречь солнца», что уже не одно поколение историков вынуждено выискивать в действиях московских властей обычно присущую им мудрость и, по сути, оправдывать неоправдываемое.

Трагизм этого момента русской истории чуть ли не первым осознал и описал генерал и разведчик Алексей Вандам в работе «Наше положение», увидевшей свет в 1912 году. Изложим дальше внешнюю канву событий, следуя в основном описанию генерала, иногда пользуясь его генерально-штабным языком, беря дословные заимствования в кавычки.

По словам Вандама, небольшое препятствие, которое судьба положила нам на пути к теплым морям в лице Маньчжурии, было необходимо, чтобы задержать шедшие налегке и слишком выдвинувшиеся вперед головные части «русской добровольческой армии» «охочих людей». Заставить их уцепиться за землю, выждать подхода новых воинских эшелонов и затем уже неостановимо идти от «теплой реки» к «теплому морю».

«Если бы на прохождение этого последнего этапа и на обращение самого слабого из остатков Золотой Орды в совершенно русскую страну нам понадобилось даже полтораста лет, то и в этом случае уже сто лет назад[32] мы стояли бы на берегах Желтого моря столь же безопасно, как сейчас на берегу Балтийского.

А теперь возьмите циркуль, измерьте, во сколько раз ближе были бы мы с этой базы к Индии, Сиаму, Зондскому архипелагу, Филиппинам и находившемуся бы на одном с нами дворе Китаю, чем вся Западная Европа или Америка, долженствовавшие путешествовать вокруг мысов Доброй Надежды и Горна, — и вам станет ясно, что главнейшая задача всей государственной политики нашей заключалась в обладании богатым югом Азии, являющимся естественным дополнением бедного Севера…

Мы… должны… закончив наше наступление через Сибирь выходом к Желтому морю, сделаться такою же морскою державою на Тихом океане, как Англия на Атлантическом, и такими же покровителями Азии, как англосаксы Соединенных Штатов — американского материка.

При этом условии мы были бы теперь не беднее и не слабее страшно теснящих нас ныне жизненных соперников.

К несчастью, задача эта не была понята нами и к самому важному историческому моменту, когда указанная нам самим Провидением арена была еще свободна.

Когда англосаксам Америки предстояло еще перейти от Атлантического океана к Тихому через всю ширь своего материка, а Франция и Англия вступили в борьбу, долженствовавшую решить, которое из этих государств впредь до полного истощения вынуждено будет вращаться в орбите честолюбия своего противника, мы оказались точно распятыми на кресте нашего Нерчинского недомыслия».

5. Нерчинское недомыслие? Это что? И откуда оно?

6. Тайны нерчинских мудрецов

6.2. Раскол

В 1652 году на патриарший престол вступил Патриарх Никон. С именем его связано движение, получившее название Раскола. Действительно Раскола, расколовшего не только Русскую Православную Церковь, но и русский суперэтнос.

Не вдаваясь сейчас в дискуссию, прав или не прав был Патриарх в своей деятельности, отметим два аспекта этой деятельности.

Первый. Историческая заслуга Патриарха Никона состоит в установлении вселенского характера русского Православия. «Древлее благочестие» протопопа Аввакума могло только стать платформой для узкого московского национализма, а не православной мировой империи — Третьего Рима^{63}.

Второй. Крутой характер Никона позволил врагам его и России довести дело преобразования до раскола: сначала в Церкви, потом между Церковью и государством. Все это и вызвало раскол и надлом в самом русском суперэтносе.

Одним из первых церковных актов Никона была отмена двуперстия и замена его трехперстием. Это случилось как раз в 1653 году. Не будет слишком смелым предположить, что дьяки Сибирского приказа, как все русские люди, были сбиты с толку и взбудоражены нововведениями и от просьбы Якутска помочь хоть 600 людьми просто отмахнулись, отправив на Амур Зиновьева для отмазки. Поскольку нестроение нарастало, о 3000 отряде князя Лобанова-Ростовского просто забыли.

Далее. Так как Никону оказалось почти невозможно вызвать в Москву ученых людей непосредственно с греческого востока, то ряды русского духовенства, особенно в его «высшем эшелоне», пополнились учеными выходцами из Малороссии, где всегда сильно было влияние униатства. Но и без формальной связи с Римом западнорусское Православие, постоянно соприкасаясь с латинством, соблазнялось — в лице иерархов — якобы положительными чертами латинства. Латинство начало проникать в богословие, литургику и даже догматику. В особенности на этом поприще отличилась известная Киево-Могилянская академия. И постепенно западная ветвь русского православия стала превращаться в своего рода «полулатинство».

Это псевдоправославие оказалось для русской судьбы, в конечном счете, гораздо страшнее унии^{64}.

В 1658 году Никон добровольно ушел от патриаршей власти, оставив за собой сан, в Новоиерусалимский монастырь, а малоросские архиереи остались. Так обе головы двуглавого орла стали постепенно поворачиваться на Запад. В 1666 году западнорусское «православное богословие» нанесло свой первый удар по Третьему Риму.

^{Никон. Начало Раскола}

В 1666 году, наступления которого сильно боялись православные из-за наличия в нем числа Зверя, в Москве открылся Большой Церковный Собор с участием Антиохийского Патриарха Макария и Александрийского Паисия. На этом Соборе, продолжившем свою работу и в 1667 году, неканонично был осужден Патриарх Никон. Патриарха приговорили к лишению сана и ссылку простым монахом. Сперва в Кирилло-Белозерский, а потом — в Ферапонтов монастырь.

Но заодно на Соборе были осуждены и противники Никона — старообрядцы и прокляты сами старые обряды, что и послужило «юридической» основой раскола церковного.

Таким образом, Собор осудил всех, кто хоть по-разному, порадел об одном и том же — сохранить великорусский народ как целое в послушании православным устоям бытия.

И еще мало известный и знаменательный факт. Именно в это время была принята новая редакция Символа Веры. Редакция эта отличалась от старой тем, что слова Символа «Его же Царствию несть конца» были заменены в новой редакции словами «Его же Царствию не будет конца».

Согласно первой — древней — формуле, Царствие Божие характеризуется и воспринимается как вневременная реальность, сокрыто присутствующая в тварном мире. Новый вариант формулы фактически благословляет «прогресс» в его западном понимании. Царствие Божие из измерения вечности переводится в измерение времени и тем самым материализуется. Некоторые современные исследователи считают, что этим прочтением под русскую монархию была заложена мина, взорвавшаяся через несколько веков: «Трагедия русской монархии и одна из причин ее гибели в том, что она опиралась на метафизически несовместимое с ней “новое” прочтение»^{65}.

Так что 1666 года русский народ боялся не зря. Собор 1666-1667 годов ныне квалифицируется как «разбойничий», но свою историческую роль он сыграл вполне.

Как 1441 год, когда Великий Князь Василий II Васильевич отверг Флорентийскую унию, сохранив на земле последнее Православное Царство — Московское, прообразовал появление на земле Третьего Рима^{66}. Так 1666 год, когда определенная часть Великой России не захотела принять все то, что входит в понятие Святая Русь, захотела быть как все — как другие народы в западных странах, прообразовал пока еще далекий конец Третьего Рима.

Раскол в Церкви привел к расколу между Церковью и государством и «для назидания России Божья благодать стала обучительно отступать от нее, чтобы это было понятно и властям и народу»^{67}.

Россия проиграла войну со Швецией и не смогла присоединить к себе Правобережную Украину. Казалось, само Проведение указывало нам на Восток. Войны на Западе стоили России десятки тысяч жизней, и даже победы России в этих войнах включали в ее состав народы либо не православные, либо уже начавшие отступать от православия, что, в конце концов, и сказалось гибельно на судьбе Исторической России.

На Востоке хватило бы несколько тысяч человек, чтобы занять вообще весь безлюдный Застенный Китай[36]. И это как минимум. В результате Россия фронтом развернулась бы на Тихий океан и лет через сто стала бы гегемоном Тихого океана, а значит и…^{68}

Но это прекрасно понимали исконные враги и России и Православия. Они понимали, что даже происшедший Раскол — это все же недоразумение между братьями, смотрящими в одном направлении — в Царство Небесное и не отказывающимися ни от одной торной тропки, ведущей туда. Схлынули бы первые эмоции и договорились бы братья. Нечего было им делить.

7. Русская Америка

7.5. Российско-Американская компания

Привилегированное положение наших промышленников продолжалось несколько десятков лет, но затем в открытых русскими водах начали появляться иностранные соперники. В 1778 году английский мореплаватель Джеймс Кук нашел, наконец, дорогу в русскую часть Тихого океана. Вслед за ним пошли Ванкувер из Лондона, Мирес из Ост-Индии, Квадра из Новой Испании. С другой стороны, обогнув мыс Горн, направились туда же Кендрик, Грей, Инграгам, Кулидж из Бостона и несколько кораблей, зафрахтованных Джоном Астором, из Нью-Йорка.

С появлением этих соперников на промыслах началась настоящая вакханалия. Драгоценный морской бобер хищнически истреблялся. Просвещенные мореплаватели уничтожали все — не разбирая ни самцов, ни самок, ни детенышей. Охота становилась менее выгодною и весьма опасною. Положение спас Григорий Иванович Шелихов.

Выработанный им для борьбы с иностранцами план заключался в следующем:

- объединить всех независимых русских промышленников в одну могущественную компанию;

- распространить русские владения на никому не принадлежащем северо-западном берегу Америки от Берингова пролива до Испанской Калифорнии;

- установить торговые сношения с Манилой, Кантоном, Бостоном и Нью-Йорком.

Поставив, наконец, все эти предприятия под защиту правительства, устроить на Гавайских островах арсенал и станцию для русского флота, который, защищая русские интересы и имея обширную и разностороннюю практику на Тихом океане, мог бы выработаться в первый в мире флот.

Вот так, господа хорошие. Могли бы сейчас на Русских Гавайях загорать!

Сам Шелихов не дожил до исполнения его предположений, он умер в Иркутске в 1795 году, но его план был одобрен правительством. В 1799 году усилиями зятя Шелихова камергера Резанова Николая Петровича вновь образованная Российско-Американская компания получила исключительное право охоты, торговли и других занятий в открытых русскими водах и землях северной части Тихого океана.

Высшее руководство действиями компании оставлено было за главными акционерами в Петербурге, управление же делами на месте поручено было ближайшему сотруднику и другу покойного Шелихова Александру Андреевичу Баранову.

Этот весьма скромного происхождения и по внешности мало похожий на героя человек до пятидесяти лет таил в себе дарования природного вождя и великого государственного строителя. Для начала Баранов перенес главную квартиру компании с острова Кадьяк южнее и ближе к материку. В 1804 году он заложил столицу Русской Америки Новоархангельск[39]. Здесь вслед за сооружением форта с 16 короткими и 42 длинными орудиями появились верфь для постройки судов, меднолитейный завод, снабжавший колоколами церкви Новой Испании. Столица, белое население которой быстро возросло до 800 семейств[40], украсилась церковью, школами, библиотекой и даже картинной галереей. В сорока верстах у минеральных источников устроены были больница и купальня…

^{Шелихов Григорий Иванович}

Как центр самой важной в то время меховой торговли Новоархангельск сделался первым портом на Тихом океане, оставив далеко позади себя испанский Сан-Франциско. К нему сходились все суда, плававшие в тамошних водах. Радушно принимая всех иностранных гостей, Баранов ни на одну минуту не упускал из виду русских интересов. Более того, он повел дело таким образом, что самые серьезные из соперников — англичане — скоро добровольно ушли из русских вод, что само по себе уже является чудом. Американцы же во главе со знаменитым Джоном Астором, сильно сократив число своих судов, вступили в сотрудничество с русскими и заняли подчиненное положение, а именно: они охотились к югу от Калифорнии, поставляя для русской компании за меха съестные припасы и т.п.

Устраняя, таким образом, соперников, Баранов в то же время не покладая рук, работал над упрочением нашего положения. На море он с каждым годом увеличивал число русских кораблей, усеивал острова русскими факториями, заводил торговые сношения с иностранными портами, а на суше все дальше и дальше уходил в глубь материка, прокладывая путь с помощью Русской Духовной миссии и закрепляя его постройкою фортов. Русские владения росли и к востоку, и к северу, и к югу…

Жаль вот только, что какого-нибудь Ирокезского и Сиудакотского казачьего войска создать не додумались. Со всеми казачьими вольностями и привилегиями. А то наряду с Забайкальским еще было бы у нас и Заюконское казачье войско. Или, скажем, Калифорнийское. Да хлебнув казачьей воли, местные атаманы Иваны Чингачгуковичи показали бы американским любителям индейских скальпов, как свободу любить! Крепке были бы местные кадры. И войск из России куда бы меньше в случае конфликтной ситуации потребовалось. Так, только офицерский да унтер-офицерский состав подтянуть поначалу. Начиная с урядников. В общем, оплошали. А может, не успели.

^{Резанов Николай Петрович}

^{Баранов Александр Андреевич}

* * *

Российско-Американская компания и русский флот. Историческая справка

В период правления Императора Александра I состоянию русского ВМФ уделялось относительно мало внимания. Была принята чисто оборонительная концепция его развития на Черном и Балтийском морях. Частично это было связано с исключительным напряжением сил государства по усилению армии в непрерывных войнах с Наполеоном.

«Беспрерывные войны, веденные Россией с 1805 по 1815 годы, заставляя правительство обратить исключительное внимание на умножение и содержание военно-сухопутных сил, были причиной тому, что наш флот оставался в небрежении. Исправление старых кораблей и постройка новых по чти прекратились по недостаточности сумм, отпускаемых на содержание флота. Наши моряки, выходя из портов с ветхими судами, едва могшими держаться в море, действовали успешно против шведов в Балтийском море и против турок в Архипелаге, но такое состояние флота угрожало совершенным разрушением нашей морской силы».

Слова дореволюционного военного историка М.И. Богданова продолжает современное издание, посвященное трехсотлетию русского флота, подготовленное авторским коллективом под руководством Командующего в 1990-е годы Балтфлотом адмирала Владимира Григорьевича Егорова:

«Величайшим счастьем для нашего Отечества было то, что часть личного состава, не видя поддержки на строевом военном флоте, сумела развить свои способности на судах Русско-Американской компании, правда, мало отличавшихся по своей организации от военных, и на военных судах, ходивших в кругосветное путешествие.

Из этой чисто морской школы вышли будущие руководители флота: Крузенштерн, Лисянский, Беллинсгаузен, Головнин, М.Н. Васильев, Дохтуров, Невельской, Казарский, Рикорд, Грейг, Литке, Врангель, Путятин, Нахимов, Истомин, Корнилов и Михаил Петрович Лазарев. Эти люди спасли русский, прежде всего Балтийский, флот от полного уничтожения и, еще более прославив его, дали крепкий деловой фундамент воспитанию подрастающего пополнения моряков»^{75}.

Российско-Американская компания за годы своего существования организовала 25 экспедиций, из коих 15 были кругосветными, и среди них -первое российское кругосветное плавание Крузенштерна и Лисянского под руководством камергера Резанова.

К сожалению, в Петербурге считали лишним для России заводить Тихоокеанский флот, как этого настойчиво домогались Шелехов и Баранов, предлагавшие дать ему отличную стоянку на Сандвичевых (Гавайских) островах. Гавайский король Томари со своим народом хотел перейти под покровительство Русского Императора. Разумеется, встречные шаги со своей стороны для закрепления островов за Российской Империей предпринял и Александр Андреевич Баранов.

В день, который мог бы доныне украшать летописи русской славы, 21 мая 1816 года гавайский король принял русское подданство! В распоряжение компании перешла территория, где проживали 400 семейств. Три русские крепости — Александровская, Елизаветинская и Барклая были заложены в гавани Ханалеи. Русскими именами стали называть гавайские урочища, реки и озера^{76}.

Русское присутствие на Гавайях вызвало обоснованное опасение англо-американцев. И именно англо-американская позиция была поддержана бюрократическим Петербургом. По компетентному мнению наших дипломатов и чиновников Морского ведомства, Великий океан был и на веки веков должен был остаться мертвой и никому не нужной пустыней. Соответствующий доклад гармонично наложился на и без того континентальное мышление Александра Павловича, в результате чего наши владения на Гавайях были через год оставлены. Как выяснилось, надолго.

Но все же десятые годы XIX века были временем необыкновенным! Русские стояли в Париже, пребывали на Гавайях и в солнечной Калифорнии. В 1812 году в 30 км к северу от Сан-Франциско была основана колония Форт-Росс, ставшая самым южным рубежом русских владений в Америке на тот день. Казалось, еще немного и над землями русского Царя никогда не будет заходить солнце. Но если в Париж вошли победоносные русские солдаты, то Гавайи и Русскую Америку поднесли Родине русские моряки и «охочие люди». А направлял и поддерживал этих людей талант великого русского администратора Александра Андреевича Баранова.

За время своего пребывания во главе компании Баранов сделал для России то, чего не удалось сделать ни одному простому смертному: он завоевал и принес ей в дар всю северную половину Тихого океана, фактически превращенную им в «Русское озеро», а по другую сторону этого океана — целую империю, равную половине Европейской России. Империю, начавшую заселяться русскими и обеспеченную укреплениями, арсеналами и мастерскими так, как не обеспечена была в начале XX века Сибирь.

Как видим, ни англичане, ни американцы ничего сделать с Русской Америкой не могли. Слабо. Да и зачем стараться? На Баранова своя управа найдется — петербургская.

Зависть и ее верное оружие — клевета свалили этого гиганта: Баранов, добывавший с моря ежегодно миллионы и не воспользовавшийся из них ни одной копейкой, безосновательно обвинен был в корыстолюбии (!) и, смещенный без объяснения причин, в ноябре 1818 года отплыл из своего любимого Новоархангелъска^{77}. Сердце не выдержало обиды, и во время почти кругосветного плавания Александр Андреевич скончался.

Интересно было бы знать, какие силы на сей раз постарались? То есть какие силы — это как раз ясно: практически все руководство Российской Империи при Александре I состояло из членов различных масонских лож или было втянуто в промасонскую деятельность. Странно было бы, ежели в стороне от указанной деятельности остался бы такой просвещенный, европейски мыслящий человек, как Нессельроде Карл Васильевич, Министр Иностранных Дел Российской Империи с 1816 года.

Состав правящей верхушки не удалось кардинально изменить и в последующие царствования вплоть до 1917 года. Что и привело известно к чему. Хотя некоторые Государи прилагали усилия поистине титанические для искоренения этого зла.

7.6. Гибель Русской Америки

С уходом великого человека наша заокеанская империя стала стремительно рушиться. За кончился героический период русской деятель ности на Тихом океане. Точнее — его окончили. Так называемые «свои». Достаточно сказать, что новым главным правителем Русской Америки после Баранова был назначен лейтенант (!) Гагемейстер. Этим уже петербургские чиновники дали «кому надо» понять, что его — этого «кого надо» — время пришло. На руководство территорией, равной, как было сказано, половине Европейской России, где по уму следовало создать несколько генерал-губернаторств с полными генералами и адмиралами во главе, назначили командира брига или шлюпа. Сам шлюп, впрочем, дать забыли.

^{Адмирал Иван Федорович Крузенштерн}

При Баранове для охраны наших промыслов посылалось из Кронштадта военное судно. Тоже, конечно, не тот масштаб. Но хоть что-то. А что касается адмиралов, то далеко за примером идти не надо. Вот не пришелся к новому царствованию Федор Федорович Ушаков. Так чем держать его с 1802 года командующим балтийскими галерами, а потом и вовсе в отставке в тамбовских лесах, отправили бы его к Баранову в пару. В Новоархангельск. Тем более там и источники минеральные целебные. В том же 1802-м непобедимому адмиралу было 58, и до кончины своей в 1817 году он бы весь Тихий океан de facto к Российской империи присоединил. Только сунулся бы кто. Сам бы и линейный флот на новоархангельских верфях построил. Благо опыт был. Да что говорить!

С 1820 года распоряжение о посылке военного судна было отменено — наверняка государственную копейку экономили, гады! Компании предоставлено было защищать себя собственными средствами. Слабоумие или предательство?

Дальше все было сыграно как по нотам. Узнав о том, что в Америке уже нет больше всемогущего Баранова, англичане снова потянулись в наш промысловый район, а американцы опять увеличили число своих кораблей и начали охотиться у русских берегов.

Испуганный неожиданным наступлением соперников, новый правитель колонии лейтенант Гагемейстер обратился за защитою к правительству. Его можно понять. Леонтий Андрианович Гагемейстер был превосходный моряк, совершивший в 1816-1819 годах, командуя кораблем «Кутузов», второе, после Крузенштерна и Лисянского, русское кругосветное плавание. В дальнейшем ему предстоит совершить третье кругосветное плавание. Но командир корабля и правитель гигантской территории — вещи часто несовместные. Особенно когда не дают тех же кораблей на защиту этой территории.

Русское правительство выступило круто. Знай наших! Указом от 4 сентября 1821 года были заявлены права России на стомильную прибрежную зону к западу от наших американских владений. То есть вот так. В 1820 году перестаем посылать для защиты владений не то что фрегат, но хотя бы самый завалящий шлюп, а на следующий год — объявляем своей 100-мильную прибрежную зону от Берингова пролива до Сан-Франциско! Ну, естественно, конкуренты наши резонно ответили: «А морда не треснет?»

Забегая вперед, скажем, что этот испытанный способ поддержания великодержавного имиджа и реальных интересов Империи русская дипломатия в точности, до буквы отыграет перед русско-японской войной. А именно: вопреки мнениям и протестам русских моряков, предлагавших занять стратегически идеально подходящую для базы русского Тихоокеанского флота бухту Мозампо на южном побережье Кореи, МИД настоял на занятии Порт-Артура. Затем, через пару-тройку лет, МИД наш попробовал, по-видимому для доказательства искони присущего ему патриотизма и глубокого понимания государственных интересов, прибрать к рукам и ее — Мозампо, родимую. Несмотря на явную обреченность этой попытки. О чем также в свое время предупреждали моряки. Окончилось тем, разумеется, что не только базу в Корее не получили, но и из почти принадлежавшей нам Маньчжурии предложили нам японцы убраться. Мы уж и чемоданы паковать стали, да самураи сказали: «Медленно!» И начали войну, чтобы помочь.

Но задача МИДа перед войной 1904-1905 годов была все же значительно проще. Изобретать ходов не надо было. Шли по накатанному. А оригинальная комбинация была разыграна нашей дипломатией как раз в 1820-1825 годах. Молодцы! Сдали ни за грош территорию почти пол-Канады, плюс всех нынешних штатов Западного побережья и еще, небось, вместо заслуженного пенькового воротника минимум Станислава на шею поимели. За отлично усердную службу Престол-Отечеству!

В натуре это выглядело так.

В ответ на заявление России со стороны Англии последовал немедленный протест. Только что выглянувшие на свет маленькие Соединенные Штаты устами президента Монро заявили, что Американский материк — вообще их собственность. От покойной бабушки досталась. Затем англосаксы обоих государств, еще далеко не дошедшие с востока до Скалистых гор, от хребта которых на запад начиналась уже русская земля (не поленись взглянуть на карту, читатель), потребовали от России разграничения владений.

Результатом возникших переговоров явилась чрезвычайно важная и любопытная конвенция, подписанная нами в один и тот же день, 16 февраля 1825 года, и с Англией, и с Соединенными Штатами.

По этой конвенции, заключенной с первою из держав, Россия отнесла свою границу на запад от Скалистых гор до 142 градуса гринвичской долготы. Северная половина уступленного нами пространства отдана была Англией компании Гудзонова залива — нынешняя Канадская провинция Юкон, из южной же образована была так называемая Британская Колумбия.

Разграничение с Соединенными Штатами состояло в простом отказе с нашей стороны от принадлежавших нам земель, составляющих ныне богатейшие северо-западные штаты Вашингтон, Орегон и прочие.

В общем, по конвенции 16 февраля 1825 года из наших владений на материке Америка за нами осталась, дай Бог, одна треть, известная под именем Аляски, а две трети отданы были англосаксам без всякого вознаграждения с их стороны^{78}.

Второй Нерчинск. И в отличие от него обратно не отыграешь. Какое-то стереотипное недомыслие? Вам не кажется?

А мы еще на Горбачева сетуем, что без компенсации из Германии ушел. Германия все же как бы чужая, а тут отдавали свое. Так что Горбачев просто традиции блюл.

7.8. Отступление не спасает

Вернемся от картин светлого будущего к печальному прошлому. После уступки перечисленных земель, девственные леса которых изобиловали пушным зверем, а прибрежные воды — морским бобром и котиком, весьма прибыльная меховая торговля, находившаяся до тех пор на всех мировых рынках почти исключительно в русских руках, начала переходить теперь к англичанам и американцам.

Подрезанная в самом корне сужением своего промыслового района Российско-Американская компания принуждена была упразднять понемногу свои фактории и сокращать судоходство, а Россия — отходить на ту базу, откуда Беринг начал свои исследования Тихого океана, то есть на Камчатку^{79}.

^{Карта Русской Америки на момент ее окончательной уступки 18 марта 1867 года.}

^{Даже с этих островов мы однозначно контролировали бы Тихий океан к северу от экватора}[41]

Печален был конец Русской Америки. В скором времени через подставных лиц умные америкосы скупили почти все акции Российско-Американской компании. В частности и этим, также не слишком известным фактом, объясняется во многом почти дармовая отдача нами Аляски 18 марта 1867 года за 7 млн. 200 тысяч долларов.

Причем все опять было сделано грамотно. Сенат с конгрессом для порядка даже повозмущались — чего, мол, на льды и мерзлоту баксы тратить. Несомненно, об этом наши бдительные дипломаты тут же донесли в Петербург — соглашайтесь скорее, подписывайте, что там надо, а то вообще ничего не дадут.

Заботясь, надо полагать, о лишнем центе в государственном кармане, подписание это в обстановке невиданной секретности оперативно организовал Министр Финансов Рейтерн Михаил Христофорович, проводивший в это время, по словам последнего советского энциклопедического словаря, «буржуазные реформы финансовой системы»^{80}.

Ну что такое буржуазные реформы отечественной финансовой системы и кто от них остается в выигрыше, каждый читатель знает-понимает не хуже автора, а потому разъяснять тут особо не приходится.

Добавим только, что из высших сановников Империи поставлены были в известность о готовящейся сделке Канцлер Горчаков Александр Михайлович и Управляющий Морским Министерством адмирал Краббе Николай Карлович. Остальных ввели в курс только через несколько дней после подписания договора в Вашингтоне. В некоторые газеты информация просочилась раньше, но была сочтена клеветой на правительство. Отказ России от Аляски сравнивался в соответствующих статьях с отказом России от Крыма. Чего, согласитесь сами, ни при каких обстоятельствах произойти не может.

А между прочим, незадолго до подписания конвенции было найдено золото на Аляске! Как раз у горы Святого Ильи — там, где впервые к берегам Америки подошел 15 июля 1741 года пакетбот лейтенанта Алексея Чирикова «Святой Павел». Открытие, круто менявшее обстановку во всем регионе, равно как и его стоимость. И рупь за сто, что русские служилые люди — а тогда еще большинство таких было — сообщили об открытии по команде, начальству то есть.

Так что темна история перехода нашей Аляски в американские загребущие руки, как темна была мартовская ночь, когда состоялось пресловутое «подписание». Ну а вскоре после него началась знаменитая золотая лихорадка. Читайте Джека Лондона! А ведь останься хотя бы Аляска в наших руках — судьба мира могла бы сложиться иначе.

Нельзя также не упомянуть о поддержке Российской Империей Соединенных Штатов во время гражданской войны между Севером и Югом демонстрациями русских эскадр: Лесовского в Нью-Йорке и Попова в Сан-Франциско. Хотели, вишь, Англии подгадить за ее вмешательство в польские дела. Говорят, что наши демонстрации и помешали Англии вмешаться в войну на стороне Конфедерации южных штатов.

Да лучше бы мы сами на стороне Конфедерации в войну вмешались. Ведь как славно бы было! Какая блестящая перспектива открылась бы перед Россией на том же Тихом океане, ежели бы Штаты разделились. Два государства, да еще враждующие, — лучше, чем одно. Сами-то Штаты это туго понимают. Уже почти все СНГ, кроме той же РФ, в свое НАТО приняли.

В очередной раз задумаешься про нашу дипломатию: слабоумие или предательство, замешанное на ненависти к своей стране и народу?

Как на театре военных действий, так и на театре геополитическом следом за отступающим идет его противник. Поэтому не прошло и десяти лет после подписания нами конвенции 1825 года, как американские зверопромышленники переправились уже на эту сторону Тихого океана. Сначала они устремились на Командорские острова и принялись за истребление котика. Затем целые флотилии их появились в Беринговом и Охотском морях для охоты на кита. Свободно хозяйничая в наших водах, они заходили в бухты, уничтожали там детенышей китов, грабили прибрежных жителей, жгли леса и т.д. Полная безнаказанность за бесчинства довела дерзость американских китобоев до того, что они начали врываться в Петропавловск, разбивали караулы и растаскивали батареи на дрова[42].

В то же время систематически наступавшие с юга англичане нанесли сильный удар престижу России в Китае. Летом 1840 года их флот овладел Гонконгом. Поднявшись затем в устье Янцзы и захватив Вузунг и Шанхай, англичане по Нанкинскому договору 1842 года заставили Китай открыть свои порты для европейской торговли и индийского опиума. Ближайшая соседка Китая Россия умышленно не была включена в число держав, получивших право на посещение открытых портов.

Оставалось навсегда лишить Россию Амура, и трехсотлетние усилия наших землепроходцев были бы перечеркнуты.

Собственно говоря, граф Карл Васильевич Нессельроде, бессменный, напомним, с 1816 года Министр Иностранных Дел, ас 1845 года еще и Канцлер (сдавший в 1825 году ни за понюх табака Русскую Америку) как раз и уговаривал в это время Государя Императора Николая Павловича отказаться от этой ненужной России реки. Видно, хотел достойно завершить свое дипломатическое многолетнее служение. Не ясно, правда, кому. Хотя, чего уж тут неясного!

8. Баллада о капитане Невельском. Амур — русская река!

8.1. Где раз поднят Русский флаг, он уже спускаться не должен

Патриотическая деятельность русской дипломатии привела уже в конце 40-х годов XIX века к тому, что перед Российской Империей возникла реальная угроза потери ее тихоокеанских владений. Еще сохранившая в то время остаточное чувство патриотизма русская печать забила тревогу. На нее слабо действовали заверения официальных сфер, что благодаря недоступности Амура со стороны моря англо-американские корабли никогда не проникнут в глубь Сибири. В частности, в «Северной пчеле» появилась сильная и убедительная статья Н.А. Полевого. Перечисляя все приобретения и потери России в царствование дома Романовых, автор высказал мысль, что одною из самых тяжких по своим последствиям потерь была потеря нами Амура в результате нерчинского недомыслия.

Статья эта обратила на себя внимание Императора Николая Павловича. Государь приказал снарядить экспедицию из корвета «Менелай» и одного транспорта и отправить ее из Черного моря под начальством адмирала Е.В. Путятина в Китай и Японию для установления торговых сношений с этими государствами и для осмотра лимана и устья реки Амура, считавшегося недоступным с моря. Против экспедиции рогом встал наш знакомый — Министр Иностранных Дел граф К.В. Нессельроде. Аргументация стандартная: возможность разрыва с Китаем, неудовольствие Европы, в особенности англичан, в случае каких-либо энергичных действий с нашей стороны и т.п. Если хотите — аргументацию можете сами усилить.

Так как на снаряжение этой экспедиции требовалось 250 000 рублей, то в поддержку графа Нессельроде выступил, как положено, Министр Финансов, и экспедиция Путятина была отменена. Вместо нее с необычными предосторожностями и с наисекретнейшей инструкцией Ф.П. Врангелем, управлявшим в то время остатками Российско-Американской компании, послан был в 1846 году к устью Амура крохотный бриг «Константин» под командою поручика A.M. Гаврилова.

В инструкции, составленной для этого судна, предписывалось сохранять возможную тайну, не носить русского флага, завести самые дружественные сношения с туземцами, уверять их, что судно занесено случайно бурями и нуждается в починке, провизии и воде, и произвести подробную опись лимана реки Амур, Сахалина и юго-восточного берега Охотского моря. На этой инструкции Императором Николаем была положена резолюция: «Принять все меры, чтобы паче всего удостовериться, могут ли входить суда в реку Амур, ибо в этом заключается весь вопрос, важный для России»^{81}.

Хотя поручик Гаврилов ясно говорил в своем донесении, что в тех условиях, в которые он был поставлен, он поручения исполнить не мог, тем не менее, Министр Иностранных Дел доложил Государю, что приказание Его Величества исполнено в точности, что исследования поручика Гаврилова еще раз доказали, что Сахалин — полуостров[43]. Амур с моря недоступен, а следовательно, и река эта не имеет для России никакого значения.

Вслед за этим Особый комитет под председательством графа Нессельроде и с участием Военного Министра графа Чернышева, генерал-квартирмейстера Берга и других постановил признать Амурский бассейн принадлежащим Китаю и отказаться от него навсегда. Была даже получена Высочайшая резолюция, по которой Амур объявлялся «бесполезной для России рекой».

Решение это казалось окончательным и бесповоротным, и оно стало бы таковым, если бы в самый критический момент среди русских людей вновь не нашелся один из тех подвижников и праведников, которыми держится Русская земля. Таковым был русский моряк Геннадий Иванович Невельской, буквально волевым усилием вернувший Амур в русскую историю.

Отправившись в 1848 году на транспорте «Байкал» для доставки в Петропавловск казенных грузов, капитан-лейтенант Невельской летом 1849 года прибыл в устье Амура и после 42-дневной работы установил:

1) что Сахалин, вопреки Лаперузу, не полуостров, а остров, отделяющийся от материка проливом в 4 мили шириною, при наименьшей глубине в 5 сажен;

2) что вход в Амур как из Охотского, так и Японского морей доступен для морских судов.

Кроме того, Невельской 1 августа 1850 года поднял на мысе Куегда в устье Амура русский флаг и на свой страх и риск объявил весь Приамурский край принадлежащим России. Подняв впервые русский флаг на вновь приобретенной земле, он справедливо считал ее принадлежащей по Нерчинскому договору России на основании слов последнего: «…далее до моря протяженными»^{82}.

За самоуправство храбреца хотели разжаловать. Особенно, как водится, негодовал МИД. Но вмешался Император, и чуть было не разжалованный Невельской оказался восстановленным во всех правах. Говорят, именно тогда прозвучали слова Николая I:

«Где раз поднят Русский флаг, он уже спускаться не должен».

^{Адмирал Геннадий Иванович Невельской}

Так сказал Государь, когда ему донесли, что капитан Невельской самовольно занял часть соседнего государства. 12 февраля 1851 года Невельской был Высочайше утвержден начальником секретной Амурской экспедиции (1851-1855), за которую был награжден орденами Св. Владимира 4-й и 3-й степеней, Св. Анны 2-й степени и Св. Станислава 1-й степени и в 41 год стал контр-адмиралом (1855).

9. Об «атлантизме» старом и новом

Позволим себе маленькое отступление.

Простая справедливость требует признания за всемирными завоевателями и нашими историческими соперниками, назовем их условно «англосаксами», одного неоспоримого качества — редкостной жизненной хватки, не осложненной какими-либо морально-этическими соображениями, но зато обильно прикрытой псевдоморальной, претендующей даже на христиански звучащую фразеологией. Качество это сопряжено с почти наивно-дикарской убежденностью, что весь остальной мир служит удобрением для полей избранной расы, позволяющим удовлетворять ее бесконечно растущие культурные и особенно материальные потребности.

Не вдаваясь сейчас в какие-либо религиозно-философские оценки этого вполне эмпирического феномена, отметим очевидное.

«Просвещенные мореплаватели», внимательно наблюдая жизнь человечества в ее целом и оценивая каждое событие по степени влияния его на их собственные дела, неустанною работою мозга в специфическом направлении развили в себе одну полезную способность. Именно способность видеть и почти осязать во времени и пространстве то, что людям с менее практичным умом и воображением, направленным не на одно добывание материальных благ, кажется либо пустой фантазией, либо не стоящими трудов вещами.

В искусстве борьбы за жизнь, то есть политике, эта способность дает им все преимущества гроссмейстера над рядовым игроком. Весь земной шар является для них своего рода шахматной доской. Народы, тщательно изученные в своих основных свойствах и в духовных качествах своих правителей, — живыми фигурами и пешками на этой доске. Фигурами и пешками этими они двигают с таким расчетом, что их противник, видящий в каждой стоящей перед ним пешке самостоятельного врага, в конце концов теряется в недоумении — каким же образом и когда им был сделан роковой ход, приведший к проигрышу партии?

Такого именно рода искусство видим мы по сей день в действиях атлантических и тихоокеанских «демократий» против нас самих.

1. Взгляд на карту

После Айгуньского договора, подписанного 16 мая 1858 года и утвержденного центральным китайским правительством в ноябре 1860 года, политическая обстановка на левом фланге борьбы Российской Империи за выход к морям и океанам сложилась таким образом.

Приобретя Амур, Россия получила вместо почти непроходимого Охотского тракта удобный водный путь в 4140 верст длиною и от 300 до 1000 саженей шириною, шедший по хлебородному краю и приводивший к Японскому морю. Последнее по сравнению с Охотским и Беринговым морями казалось теплым, укрытым и вполне удобным для устройства на нем баз торгового и военного флота. Но было у Японского моря и два неустранимых недостатка.

Во-первых, в зимнее время оно также вдоль материка обрамлялось широкою ледяною полосою. Спасаясь от этого предательского капкана, наш флот четыре месяца в году в качестве бездомного вынужден был скитаться по чужим портам, что не могло способствовать его престижу.

Во-вторых, выходы из этого моря как на юг через Корейский пролив, так и на востоке через Лаперузов находились под ударами Японии, за спиной которой уже тогда стояли Соединенные Штаты.

Недостатки эти, естественно, замечены были и англичанами. Сразу за ратификацией Айгуньского договора дисциплинированная английская пресса, как говорит генерал Алексей Вандам, «по сигналу хорошо известного в свое время Равенштейна» забила тревогу, указывая на беззащитность Маньчжурии, что начавшая уже спускаться со своих ледников Россия не задержится на Амуре ни одного лишнего дня и при первом же удобном случае двинет свои полки далее на юг — к Печилийскому заливу.

Идеологическая подготовка грядущей русско-японской войны началась.

Взгляд на карту показывает, что единственная оставшаяся для Русского государства возможность свободного выхода в Тихий океан — это контроль над Корейским проливом.

Пролив этот, посередине которого находится остров Цусима, разделяется им на два: Западный Корейский пролив, или пролив Броутона, между Кореей и Цусимой, и Восточно-Корейский пролив, или пролив Крузенштерна, между Цусимой и Японией. Иногда второй пролив называют просто Цусимским.

Понятно, что обладание островом Цусимой дало бы русскому флоту возможность контролировать оба Корейских пролива. В определенном смысле заменой этому могла бы стать русская военно-морская база на южном побережье Кореи визави Цусимы. В этом случае под нашим контролем находился бы, во всяком случае, пролив Броутона и оставалась возможность связать эту базу железнодорожным путем с сетью русских железных дорог.

Следовательно, России жизненно необходим был контроль над Корейским полуостровом, без которого ворота в океан оставались для нас по-прежнему закрыты. С исчерпывающей, но навсегда запоздавшей наглядностью это и продемонстрировала русско-японская война.

Таким образом, борьба за приобретение Цусимы и за политическое преобладание в Корее должна была бы стать главной целью русской внешней политики и стратегии на Дальнем Востоке.

Глядя из нашего года-времени можно с уверенностью сказать, что возникшую ситуацию адекватно и вовремя поняли «просвещенные мореплаватели» по ту и по эту стороны Атлантического океана, стоящие за ними международные финансовые круги, сама Япония и русские моряки Тихоокеанской эскадры.

К сожалению, этого нельзя сказать о Морском Ведомстве «под шпицем» Адмиралтейства. Вовсе не поняла ситуацию российская дипломатия. Во всяком случае, ее высшие сферы.

Впрочем, там, где интересы России представляли на дипломатическом фронте военные моряки, дела наши, бывало, шли довольно прилично. Вспомним Невельского. А сейчас вернемся в ранние 1850-е. Посмотрим, как Америка и Россия Японию открывали. И почему именно Штаты оказались за спиной Японии в русско-японском противостоянии.

2. Открытие страны Ниппон

2.2. Ответный ход

Император Николай Павлович понимал лучше своих дипломатов возможную реакцию наших заклятых друзей на выход России к Японскому морю. На карту смотреть он также умел. Медлить не следовало. Вот, что говорит об ответной реакции Российской Империи «Дипломатический словарь»:

«Активизировав в 40-50-х годах XIX века свою политику на Дальнем Востоке, русское правительство пришло к выводу о необходимости установления отношений с Японией для упрочения своих новых позиций в Восточной Азии и для того, чтобы Англия или США не приобрели в Японии такое же влияние, которое они уже имели в Китае.

В начале 1852 года русское правительство узнало о подготовке США экспедиции в Японию (см. Перри миссия). По приказу Николая I из Кронштадта 19.Х. 1852 была отправлена в Японию экспедиция, возглавленная вице-адмиралом Путятиным Евфимием Васильевичем^{83}.

* * *

Первая ласточка

«В 1853 году по просьбе Российско-Американской компании нуждавшейся в охране своих промыслов, судов и поселений от нападения английских китобоев, из России были присланы фрегат “Аврора”, корвет “Наварин” и яхта “Рогнеда”. Одновременно с этим дипломатические сношения с Японией и Китаем также требовали присутствия наших морских сил, почему в 1852 году из России были еще отправлены фрегат “Паллада”, шхуна “Восток”, транспорт “Двина” и впоследствии фрегат “Диана”. Этот отряд был назначен в распоряжение генерал-адъютанта графа Путятина, которому предстояло заключить с Японией торговый трактат»^{84}. Открыть «закрытую» Японию для России.

Дипломатическая кругосветка (1852-1855) под руководством вице-адмирала Евфимия Васильевича Путятина получила широкую известность благодаря присутствию на борту «Паллады» известного беллетриста Ивана Гончарова в качестве секретаря миссии. Его художественный отчет о ней «Фрегат Паллада» актуален и сегодня.

Экспедиция Путятина прибыла в Нагасаки 23 августа 1853 года, через 5 недель после отплытия Перри из Японии. Японские власти были настроены по отношению к русским значительно благожелательнее, чем к американцам, оскорбившим их национальное достоинство своими угрозами. У японцев существовали даже неопределённые расчёты на помощь России в случае вооружённого конфликта с США. Проявив большое дипломатическое искусство, Путятин сумел использовать и усилить эти настроения.

Следует сказать, что Евфимий Васильевич хорошо знал, кто противостоит ему в Японии с американской стороны. Личность коммодора Перри была небезызвестна в Петербурге. Дело в том, что существовала теоретическая возможность, что на месте русского посланца в Японию мог быть не кто иной, как Перри собственной персоной!

* * *

Двадцать лет назад

28 июня 1830 года капитан трехмачтового судна «Конкорд» М.К. Перри принял на борту своего корабля Джона Рэндольфа — 57-летнего плантатора из Вирджинии, назначенного президентом Эндрю Джексоном представлять интересы США в Петербурге на переговорах о заключении первого американо-российского торгового соглашения.

9 августа 1830 года «Конкорд» прибыл в Кронштадт, где его встретил тринадцатипушечный салют русской эскадры, 11 августа он уже был в Петербурге, где вскоре капитану и другим офицерам корабля была дана специальная аудиенция у Императора Николая Павловича. Тридцатишестилетний Перри был всего на два года старше своего Царственного собеседника. Между ними состоялась беседа, дошедшая до нас в пересказе переводчика Дж. Дженкса. Несмотря на все попытки Дженкса смягчить разговор при переводе, оба собеседника — и Император, и Перри — во время встречи держали себя «надменно».

Вместе с тем Николай I задал Перри много вопросов, касающихся флота США, и в итоге предложил ему перейти на русскую службу, обещая в случае положительного решения сделать его своим флаг-офицером. Воистину, был прав Пушкин, сказав: «Бывают странные сближенья…», ибо одним из флаг-офицеров Николая I в ту пору состоял как раз не кто иной, как… Е.В. Путятин, герой недавнего сражения при Наварине. Таким образом, дай Перри положительный ответ, возможно, он бы стал адмиралом русского флота. И через два десятилетия имел бы возможность совершить свое «открытие Японии» с русской стороны. Впрочем, Перри предложение Императора достаточно категорично отклонил. Спустя несколько дней, 22 августа, «Конкорд» покинул российские воды и направился в Лондон.

В дальнейшем Перри бывать в России не довелось, но, судя по всему, именно из этого краткого пребывания в Петербурге он вынес убеждение, что именно Россия (а не, к примеру, Англия или Франция) станет главным соперником Америки на тихоокеанских коммуникациях. То есть в лице Перри мы имели сознательного и опасного врага.

Любопытно, что Николай Павлович, видимо, запомнил своего мимолетного собеседника, как и особенности его натуры, ибо спустя двадцать с лишним лет, снаряжая посольскую экспедицию Е.В. Путятина, царь особо отмечал важность сохранения добрых отношений на случай встречи русских с американским послом. Военно-морские силы России на Дальнем Востоке не допускали возможности вооруженной конфронтации со значительно большими в Тихоокеанском регионе американскими. Это показывает, сколь непроста была миссия нашего адмирала^{85}.

Первые контакты

21 сентября 1853 года Путятин был торжественно принят в Нагасаки, где передал японским властям письмо канцлера Нессельроде. В январе 1854 года начались переговоры с прибывшими в Нагасаки японскими уполномоченными.

В ходе переговоров Путятин потребовал закрепления за Россией Курильских островов к северу от острова Итуруп и Сахалина, кроме бухты Анива. Открытия для русских кораблей портов Осака и Хакодатэ и других. При этом он подчеркивал, как важно для Японии с ее незащищённой береговой линией установить хорошие отношения с Россией и обеспечить себе ее поддержку. Японцы претендовали на весь Сахалин, но, чувствуя свою слабость, предложили раздел острова вдоль 50° с.ш. Не имея соответствующих инструкций, Путятин мудро предпочёл оставить этот вопрос открытым. Адмиралу удалось получить также обещание, что если Япония когда-либо откроет свои порты иностранным державам, то Россия будет пользоваться наибольшим благоприятствованием.

5 февраля 1854 года Путятин отплыл из Японии. Узнав о начале войны, адмирал вынужден был укрыться со своей эскадрой от английского флота в устье Амура.

На пушках оно доходчивее

В это время на авансцену вновь выступил наш знакомый Мэтью Колбрайт. Узнав о визите Путятина в Японию, он поспешил покинуть Гонконг и в феврале 1854 года вновь появился в бухте Иедо со значительно более мощной эскадрой из 9 боевых судов, из коих 3 были новомодными паровыми со 129 пушками и имели свыше 1800 человек личного состава.

Следует сказать, что еще первый визит Перри вызвал у правительства сегуна нехорошее ощущение под ложечкой, и, не имея сил отказаться от переговоров с настырным демократом, оно испытывало острое желание эти переговоры затянуть. Но увы! Перри лишил японские власти и этой последней надежды.

8 марта 1854 года, наплевав на самурайские тонкие чувства, коммодор Перри явился во главе 500 вооружённых моряков к месту, назначенному для переговоров. Японская делегация согласилась принять требования президента США, но уклонялась от их оформления в виде договора. Однако Перри ответил, что президент удовлетворится только формальным договором и в случае отказа заключить его может послать в Японию значительно большую экспедицию и с более жёсткими инструкциями.

В общем, стандартный дипломатический прием столь успешно применяемый, — особенно в наши дни! — матрасной расцветки демократами, оставшимися с 1991 года без внешних сдерживающих центров, — когда визави стоит пригнувшись и так удобно врезать ему в челюсть подкованным башмаком морской пехоты.

В результате 31 марта 1854 года в Канагава (Иокогама) был подписан американо-японский договор «о мире и дружбе». Случилось так, что договор этот — первый международный договор Японии — был заключен в период, который в Японии называется «Ансэй» (1854-1860). Поэтому в историю дипломатии заключенные Японией в этот период соглашения вошли под названием Ансэйских. Красиво звучит, не правда ли?

Мужество адмирала

Узнав о заключении Японией первого Ансэйского договора, Путятин оставил требующую основательного ремонта «Палладу» в устье Амура, где ей так и суждено было окончить свои дни. А сам, переведя часть офицерского состава на «Диану», несмотря на опасность встречи с английским флотом, отправился на ней в Страну восходящего солнца. В октябре 1854-го адмирал вновь прибыл в Японию.

Адмирал, Генерал-Адъютант Евфимий Васильевич Путятин

В декабре 1854 года в городе Симода, расположенном на берегу одноименной бухты на самой южной оконечности полуострова Идзу, начались русско-японские переговоры. 7 февраля 1855 года там же был заключен первый русско-японский договор о дружбе, торговле и границах. Договор был подписан уполномоченным России вице-адмиралом Е.В. Путятиным и уполномоченными Японии — Цуцуя Хизенно и Кавадзи Сайэменни.

Не применяя средств военного нажима, Путятин, тем не менее, добился для России тех же преимуществ, которые вырвал Перри для США, и даже получил некоторые дополнительные льготы: помимо Симоды и Хакодатэ, для России открывался третий порт — Нагасаки. Все Курильские острова к северу от Итурупа, закреплявшегося за Японией, объявлялись владениями России.

«Что касается острова Карафуто (Сахалин), то он остаётся неразделённым между Россией и Японией, как было до сего времени» (ст. 2). Относительно Сахалина такая формулировка была значительно выгоднее для России, успешно осуществлявшей колонизацию острова, нежели для бессильной в то время на море Японии. Так что остров Сахалин остался тогда в общем пользовании России и Японии и пребывал в таком положении до 1875 года.

Адмирал Путятин, несомненно, был великим дипломатом. Чтобы вполне оценить его подвиг, следует принять во внимание, что 11 декабря 1854 года в районе города Симода произошла подвижка морского дна, вызвавшая сильное цунами. В результате цунами, смывшего сам городок в прилегающий залив, фрегат «Диана», доверчиво бросивший якорь на рейде Симода, получил серьезные повреждения. Корабль дважды приложило о дно при внезапных уходах и приходах гигантских волн и сорок два раза провернуло вокруг собственной оси. Удивительно еще, что сразу не затонул!

2 января 1855 года фрегат начал переход в более защищенную бухту Хэда. Погода вновь испортилась, на фрегате появились новые повреждения. По решению адмирала Путятина «Диану» разоружили. Все шестьдесят орудий свезли на берег и отдали японцам, наказав хранить их как зеницу ока. Японцы укрыли орудия и тщательно сохранили, выстроив для того особые сараи. А «Диана» на буксире 120 японских шлюпок продолжила свой переход в Хэда, но так и не дошла до нее. 7 января сильный шквал нанес последний удар несчастному кораблю. Оставленная экипажем, «Диана» затонула в вершине залива Тоатоми. Таким образом, в отличие от коммодора Перри наш адмирал на момент заключения исторического договора находился в положении потерпевшего кораблекрушение. И тем не менее каков результат! Евфимий Путятин буквально покорил японских коллег по переговорам своим достоинством, сильным духом и благородными манерами, особенно заметными по контрасту с поведением Мэтью Перри. Один из японских уполномоченных, Кавадзи, писал: «…на переговорах Путятину было в 10, в 100 раз сложнее, чем мне. Он — настоящий герой».

Многозначителен и конец этой истории.

С разрешения японских властей из останков «Дианы» и подручных материалов русские моряки строят мореходную шхуну «Хэда» в районе одноименной деревни. «Хэда» благополучно доставила адмирала и сопровождавших его лиц на Амур и в качестве жеста доброй воли была подарена Путятиным Японии вместе с теми самыми шестьюдесятью орудиями с покойного фрегата.

Японцы, которым только-только Перри популярно объяснил, тоже на пушках, опасность тотального изоляционизма, столь характерного для эпохи сегунов Токугава, с восторгом принимают щедрый дар и делают далеко идущие выводы. В тот раз, думается, и не против России. Еще бы. Именно «Хэда» считается первой европейского образца единицей японских ВМС.

Однако нас больше интересует сейчас то, что адмирал Путятин в 1855 году в Симоде определил и первую нашу морскую границу с Японией. Напомним, что прошла она по Курильским островам между островами Уруп и Итуруп.

Следует сказать, что граница эта не вполне соответствовала исторической справедливости. Чтобы не возвращаться более к этому вопросу, напомним кратко историю открытия и освоения островов Курильской гряды, а также скажем несколько слов о современном состоянии так называемой Курильской проблемы.

* * *

Открытие и освоение

Анализ документов, историко-культурных фактов, свидетельств современников исследуемых событий, а также взглядов отечественных и зарубежных ученых — историков и политологов — на данную проблему дает немало оснований для того, чтобы можно было сделать вывод: по праву первооткрытия, первоприсоединения, первозаселения и первоисследования острова Курильской гряды являются исконно российскими землями^{86}.

Вот лишь некоторые свидетельства.

- Русские впервые появились на Курильских островах в первой половине XVII века, что подтверждается и японской исторической литературой, в частности книгой японского автора XIX века Маукнага Тёкен «Сахалин и Камчатка». Сведения об этих островах стали наноситься на русские, а затем и на западноевропейские географические карты. На «Чертеже всей Сибири», сделанном в Тобольске в 1667 году, к югу от полуострова Камчатка указан «столп каменной» (имеется в виду остров Алаид). Это название фигурирует и на карте голландца Н. Витсона, изданной в 1687 году. На составленной в самом начале XVIII века С.У. Ремезовым карте «камчадальских земель» имеется надпись: «Земля Курильская на озере и на островах».

- 1697 год. «Прикащик» Анадырского острога Владимир Атласов в Камчатском походе открывает и дает новые сведения о Курильских островах.

- 1711 год. Есаул И. Козыревский и атаман Д. Анциферов с отрядом казаков и промышленников первыми открывают острова Шумшу и Парамушир, расположенные вблизи Камчатки.

- 1713 год. Есаул Козыревский вновь ходит на эти острова и собирает сведения о подавляющем большинстве Курильских островов, включая Итуруп, Кунашир, а также Двадцать второй (Хоккайдо). Козыревский общался с коренными жителями Курил — айнами — и убедился, что японцы на указанные острова не ходят.

Таким образом, русские не только открыли эти острова, но и первыми фактически установили над ними права владения. Данные этой экспедиции и легли в основу карты Ремезова, составленной в 1719 году. На этой карте изображена целая гряда Курильских островов, остров Матсмай (Хоккайдо) и большой (на юге не ограниченный) остров с надписью «остров Нифон».

- 1721 год. По указу Петра I (1719 год) на Курилах побывали геодезисты И. Евреинов и Ф. Лужин, которые составили карту всех этих островов и подтвердили, что на Курильских островах живут туземцы, что никаких японцев на островах нет и что японцы лишь торгуют с жителями островов, как и камчадалы.

- 1738-1739 годы. Экспедиция М. Шпанберга установила, что Курильские острова, кроме Матсмай-острова (Хоккайдо), Японии неподвластны[44]. В том числе острова Малой Курильской гряды. Экспедиция исследовала и нанесла на карту всю гряду Курильских островов, дав им русские наименования. Как пишет Накамура Синтаро, корабли экспедиции Шпанберга побывали в самой Японии вплоть до ее центральных районов.

- 1755 год. Значительная часть айнов, проживавших на юге Курильской гряды, приняла русское подданство и согласилась платить ясак.

- 1772 год. Главному командору Камчатки М.К. Бему было предписано принять в свое владение Курильские острова и живущих на них ясашных инородцев.

Наконец, 2 января 1787 года Екатерина II подписала указ о снаряжении морской экспедиции для точного описания и нанесения на карту Курильских островов от Матсмая до Камчатской Лопатки, чтобы их «всех причислить формально к владению Российского государства».

Таким образом, русские мореплаватели, купцы и промышленники открыли и освоили Курильские острова, составили их карты, основали зимовья и стоянки, привели местных жителей в подданство России.

Надо сказать, приоритет России в открытии Курильских островов признается и многими японскими учеными (Р. Окамото, Е. Куно, С. Накамура, Н. Мурога, Т. Мацунаги, Г. Сарасина и др.). Так, например, японский историк Т. Мацунаги в книге «Сахалин и Камчатка» пишет следующее: «В 1643 году (20-й год Каньэй) русские пришли на Камчатку и открыли острова Тисима, которым дали название Курильские. Далее они заняли Аляску и постепенно шаг за шагом двинулись к югу и там заняли 21 остров».

Для справки: 20-й остров — Итуруп, 21-й — Кунашир, а 22-м, напомним, считается о. Хоккайдо.

По свидетельству другого японского ученого Г. Сарасина, «в 1750 году, когда клан Мацумаэ (японского княжества) только начал направлять торговые суда на остров Кунашир, русские, которые к тому времени продвинулись по Курильским островам к югу, уже переименовали по-своему многие из них, расположенные к северной части, обратили в свою веру местных жителей и стали взимать с мужского населения ежегодную подать по одной лисьей шкуре».

В 1780-х годах все население Курильских островов считалось уже православным, а значит — русским. Еще в 1749 году на острове Шумшу была открыта первая школа, где детей курильцев стали обучать русской грамоте. Тогда же на островах Шумшу и Парамушир жители стали разводить домашних животных и заниматься огородничеством.

В 1777-1778 годах И. Антипин и Д. Шабалин, мореходы и купцы, посетили Итуруп, Кунашир и Шикотан (остров Шпанберга), а также Хоккайдо. В результате была составлена уточненная карта Курильских островов и острова Хоккайдо. На южных островах Курильской гряды ими были посеяны различные хлебные злаки с целью определения пригодности земли этих островов для хлебопашества. На острове Уруп рожь, пшеница и ячмень созрели и дали хороший урожай.

Пребывание в составе России принесло много пользы населению Курильских островов. От русских курильцы научились земледелию и скотоводству, применению сетей для ловли рыбы. Население островов начало воспринимать русскую культуру. Практически все говорили по-русски и носили русские имена и фамилии.

Тогда же Россия официально уведомила Японию, что считает Курильские острова, как и Сахалин, своей территорией.

В 1805 году известный нам камергер Н.П. Резанов, глава русского посольства, отправленного в Японию для установления торговых отношений, заявил японцам, «что на север от Матсмая (Хоккайдо) все земли и воды принадлежат Российскому Императору и чтобы японцы не распространяли далее своих владений»^{87}.

Только лишь спустя полтора столетия после первого появления русских на Курилах, в конце XVIII века, на южных островах Курил высадились японцы, уничтожили русские кресты и поставили столб, обозначающий, что Итуруп является владением Японии.

Однако в 1807 году русские морские офицеры, знаменитые лейтенанты Николай Хвостов и Гавриил Давыдов, командиры не менее знаменитых шлюпов «Юнона» и «Авось», вновь подняли на захваченных островах русские флаги.

Следует сказать, что патриотический поступок уже тогда дорого обошелся отважным лейтенантам. Оба были судимы за самовольство, но, удивительное дело, оправданы. За боевые отличия в ходе русско-шведской войны (1808-1809) были представлены: первый — к Георгию 4-й степени, а второй — к Владимиру той же степени. Обоим награды отклонили с однотипной формулировкой — «в наказание за своевольство против японцев».

Оба утонули 4 октября 1809 года в Неве «в результате несчастного случая». Давыдову повезло еще посмертно опубликовать рукопись: «Двукратное путешествие в Америку морских офицеров Хвостова и Давыдова» (в 2 т., 1810-1812). И каким-то уж очень неразъясненным кажется «несчастный» случай на тихой осенней Неве с офицерами, не раз прошедшими страшные тихоокеанские шторма.

Уместно, впрочем, отметить, что в то время подобные вылазки японцев происходили крайне редко и носили эпизодический характер, поскольку по закону об изоляции Японии от 1639 года жителям этой страны вплоть до 1853 года под угрозой смертной казни запрещался выезд за пределы японской территории.

А если бы Хвостова и Давыдова вместо ареста заслуженно наградили, то, глядишь, такие вылазки и по сей день не имели бы места.

* * *

Исторические этапы Курильской проблемы

На стыке XVIII-XIX веков японцы, воспользовавшись отдаленностью русских владений на Курилах от континента, а также нерешительностью русской политики и дипломатии, проявившейся в «деле Хвостова и Давыдова», стали осуществлять попытки захвата Курильских островов с целью их присоединения к своей территории. В связи с имевшими место инцидентами России пришлось, помимо налаживания взаимовыгодных добрососедских отношений, поставить вопрос о границе между двумя империями. Со времен Нерчинска у нашей дипломатии накопился большой опыт в решении приграничных проблем.

И адмиралу Путятину среди прочих приходилось решать и эту задачу. Причем, зная нашу «нессельродную» дипломатию, естественно предположить, что в мидовских инструкциях адмиралу вполне могло содержаться предложение и вовсе отказаться от Курильских островов «во имя мира и добрососедства». С этих станется. В результате получилось следующее.

Если до середины XIX века Япония не имела никаких юридических прав на земельные владения севернее острова Хонсю, то после подписания в Симоде 26 января/7 февраля 1855 года русско-японского договора о мире и дружбе (Трактата о торговле и границах) ситуация кардинально изменилась. Напомним, что в договоре говорилось, что «отныне границы между Россией и Японией будут проходить между островами Итуруп и Уруп. Весь остров Итуруп принадлежит Японии, а весь остров Уруп и прочие Курильские острова к северу составляют владения России».

Договор этот стал первым официальным русско-японским соглашением, устанавливавшим дипломатические и торговые отношения между двумя странами, а также границы. Важно отметить тот факт, что в договоре южная часть Курил — Кунашир, Итуруп, Шикотан и острова Хабомаи (их насчитывается пять), которые ныне Япония объединяет под названием «северные территории»[45], — зафиксирована как принадлежащая Японии.

Как уже говорилось выше, данная часть договора предстает не вполне сообразной исторической справедливости. Однако следует учесть беспрецедентно трудные условия переговоров, в которые был поставлен адмирал Евфимий Васильевич Путятин.

А вот подписание 25 апреля/7 мая 1875 года в Петербурге русско-японского договора, так называемого Петербургского трактата, об обмене Курильских островов на Южный Сахалин никак нельзя отнести к успехам нашей дипломатии. Ниже будет показано, что если и был смысл менять их или даже Сахалин, то на совсем другой остров, а пока укажем, что в статье 2 трактата было отмечено: «…Его Величество Император Всероссийский за Себя и Своих Наследников уступает Его Величеству Императору Японскому группу островов, называемых Курильскими…»

Подчеркнем, что речь здесь идет об уступке прав России на Курильские острова, а не об автоматическом лишении правооснований на эти территории. Однако именно договор 1875 года используется многими японскими политиками в качестве предпосылки для правооснований на острова Курильской гряды.

Данная предпосылка лишь на первый взгляд может предстать убедительной, поскольку 26 января/8 февраля 1904 года именно Япония без объявления войны напала на Россию, тем самым нарушив трактаты, подписанные с Россией в 1855 и 1875 годах, и, по сути, лишила себя права ссылаться на них в будущем.

Небесполезно также отметить, что факт прекращения действия Трактата о торговле и границах (1855), по которому Россия уступила Японии Южные Курилы, зафиксирован в Приложении № 10 к Портсмутскому мирному договору, заключенному между Россией и Японией в 1905 году, где говорится, что в результате войны «все торговые договоры между Японией и Россией оказались аннулированными».

Также в соответствии с условиями Портсмутского мирного договора Россия уступила Японии южную часть Сахалина (по 50-ю параллель), что означает аннулирование действия Трактата 1875 года, согласно которому Россия уступала Японии среднюю и северные части Курил в обмен на Южный Сахалин.

Каким подарком судьбы стал для Японии Портсмутский договор, и благодаря кому и чему он был заключен, вместо очевидно ждущей Японию уже тогда капитуляции, читатель узнает чуть позже из Книги II^{88}.

Впрочем, Портсмутский договор также грубо нарушался Японией (оккупация и попытка отторгнуть от России Приморье, Забайкалье и Северный Сахалин в 1918 году), как и Конвенция об основных принципах взаимоотношений от 20 января 1925 года (яркий пример — агрессия в районе озера Хасан). В годы Второй мировой войны Япония нарушала Пакт о нейтралитете с СССР. Все это аннулирует моральные и юридические права и правооснования ссылаться на договоры 1875 и 1905 годов, в частности в решении Курильской проблемы.

Напротив, никто не отменял решения Крымской конференции глав трех держав — СССР, США и Великобритании (февраль 1945 года), где, в частности, было достигнуто соглашение о том, что «Советский Союз вступит в войну против Японии на стороне союзников при условии…

2….Восстановления принадлежащих России прав, нарушенных вероломным нападением Японии в 1904 году, а именно: а) возвращения Советскому Союзу южной части острова Сахалин и всех прилегающих к ней островов;

3. Передачи Советскому Союзу Курильских островов».

А также Потсдамскую декларацию (июль 1945 года), где в ст. 8 отмечается, что «японский суверенитет будет ограничен островами Хонсю, Хоккайдо, Кюсю, Сикоку и теми менее крупными островами, которые мы (т.е. союзные державы) укажем».

Данное положение вправе считаться подтверждением условия Крымского соглашения о возвращении СССР южной части Сахалина и Курильских островов.

Япония, кстати, безоговорочно приняла Потсдамскую декларацию: в ноябре 1945-го появился рескрипт императора Японии Хирохито, которым признавалось, что из ее состава «исключаются Сахалин, Окинава и Курильские острова».

Наконец, отказ Японии от Курильских островов зафиксирован в подписанном ею в 1951 году Сан-Францисском мирном договоре. В статье 2 договора говорится: «Япония отказывается от всех прав, правооснований и претензий на Курильские острова и на ту часть острова Сахалин и прилегающих к нему островов, суверенитет над которыми Япония приобрела по Портсмутскому договору от 5 сентября 1905 года».

Этот договор между 49 государствами определил итоги тихоокеанской части Второй мировой войны и расставил здесь новые пограничные знаки, освященные международным правом.

Отменить его может разве что новая мировая война.

А заявления, что Сан-Францисский договор не имеет значения, поскольку не подписан Советским Союзом, юридически безосновательны.

Необходимо отметить, что любимый демократами и «шестидесятниками» первый перестроечник Н.С. Хрущев не только вернул досрочно Порт-Артур Мао Цзедуну, отдал Украине Крым, порезал на иголки последние русские линкоры и по мере сил уничтожал боевую авиацию. Отнюдь. Свою шкодливую руку он приложил и к проблеме Курил. На советско-японских переговорах о нормализации отношений, происходивших в 1955 году в столице бывшей Британской империи городе Лондоне, он внес творческое предложение передать острова Хабомаи и Шикотан под японскую юрисдикцию: «При условии окончательного урегулирования территориального вопроса между двумя странами при подписании мирного договора».

И ведь отдали бы. Самураев погубила жадность. Захотелось получить от будущего кукурузника еще Кунашир и Итуруп. Но, видно, явились тому в страшном сне лейтенанты Хвостов и Давыдов, и переговоры сорвались. Так что и здесь нет юридической зацепки для возврата наших Курил в японские руки.

* * *

«Северные территории» — это что?

Далеко не безобидная игра японской власти скрывается за настойчивым использованием политически туманного выражения «северные территории». В широком понимании японцев «северные территории» — это не только все Курилы, но и весь Сахалин. И Камчатка, берега которой настойчиво осваивались японскими рыбопромышленниками с конца прошлого века по 1945 год. И Нижний Амур, где японские интервенты в 1919 году устанавливали знаки о принадлежности нижнеамурских земель Японии. Старые ульчи до сих пор об этом помнят. Вот и ныне сюда зачастили японские исследователи в поисках доказательств древних историко-культурных связей со своей страной.

Приняв дискуссию о «северных территориях», первая постсоветская российская власть поощрила натиск со стороны японского правительства.

Еще более усилила его уникальная для международных отношений «неформальная» технология решения проблем с полным умолчанием о принятом решении от собственного народа. Между тем японцы, в массе своей дружелюбные и терпеливые люди, к «проблеме» Курил довольно равнодушны. Особенно когда разговариваешь с ними в небольших городах, где чисто японский уклад и традиции сильнее. Некоторые из них предупреждают: по-настоящему тут замешана даже не политика, а интересы японской мафии. Именно у нее ныне все шансы взять под свой контроль богатейший морересурсами Южно-Курильский район. Более 2 млрд. долларов ежегодного дохода в случайные руки не попадут.

Полная и безоговорочная

Мы видим, что сегодня у Японии нет ни малейших правовых оснований для «возвращения» Курильских островов. Серьезные японские политики это, безусловно, понимают. И видимо, потому основания просто выдумываются. Как, например, обязательность мирного договора.

Но полная и безоговорочная капитуляция — это и есть мирный договор, являющийся для всех юридическим свидетельством о прекращении войны как таковой и навсегда.

Часто забывают, что истинная дата окончания Великой Отечественной войны — не всем известное 9 мая, а 2 сентября 1945 года. Именно в этот день на борту линкора «Миссури» в Токийской бухте был подписан акт безоговорочной капитуляции государственными и военными представителями Японской империи.

Возможно, кто-то возразит, что 2 сентября знаменует окончание не Великой Отечественной, а Второй мировой войны. Пусть так. Но в таком случае поставили точку в ней русские или, если угодно, советские войска. Как говорится, не нами начата, нами окончена.

Случайно или нет подписание Японией безоговорочной капитуляции произошло ровно сорок лет спустя, почти день в день, после подписания 5 сентября 1905 года в американском городке Портсмуте одноименного русско-японского договора, положившего формальный конец русско-японской войне 1904-1905 годов. Взаимосвязь этих событий очевидна.

В своем обращении к народу 2 сентября 1945 года Верховный Главнокомандующий Генералиссимус Советского Союза Иосиф Сталин с присущей ему четкостью и ясностью формулировок сказал:

«…у нас есть еще свой особый счет к Японии.

Свою агрессию против нашей страны Япония начала еще в 1904 году, во время русско-японской войны. Как известно, в феврале 1904 года, когда переговоры между Японией и Россией еще продолжались, Япония, воспользовавшись слабостью царского правительства, неожиданно и вероломно, без объявления войны напала на нашу эскадру в районе Порт-Артура, чтобы вывести из строя несколько русских военных кораблей и создать тем самым выгодное положение для своего флота. И она действительно вывела из строя три первоклассных военных корабля России…

Как известно, в войне с Японией Россия потерпела тогда поражение. Япония же воспользовалась поражением царской России для того, чтобы отхватить от России Южный Сахалин, утвердиться на Курильских островах и, таким образом, закрыть на замок для нашей страны на востоке все выходы в океан…

Поражение русских войск в период русско-японской войны оставило в сознании народа тяжелые воспоминания. Оно легло на нашу страну черным пятном. Наш народ верил и ждал, что наступит день, когда Япония будет разбита и пятно будет ликвидировано. Сорок лет ждали мы, люди старого поколения, этого дня. И вот этот день наступил.

Сегодня Япония признала себя побежденной и подписала акт безоговорочной капитуляции.

Это означает, что Южный Сахалин и Курильские острова отойдут к Советскому Союзу, и отныне будут служить не средством отрыва Советского Союза от океана и базой японского нападения на наш Дальний Восток, а средством прямой связи Советского Союза с океаном и базой обороны нашей страны от японской агрессии.

…Теперь каждый из нас может сказать: мы победили. Отныне мы можем считать нашу Отчизну избавленной от угрозы немецкого нашествия на западе и японского нашествия на востоке».

Очень конкретно сказал дядя Джо. В страшном сне не мог он представить тогда, что пройдет меньше полувека с его исторического обращения к народу, а территория нашей родины сожмется, как шагреневая кожа в известном опусе французского романиста де Бальзака. Столица нашей Родины Москва окажется в пяти часах хорошего танкового хода от западной границы. И мало кто знает, своих танковых сил на этом направлении у нас нет[46].

Но вот Курильские острова и Сахалин пока еще в русских руках, что не может не вызывать законного негодования и возмущения у любого потенциального агрессора — уже с востока. Не мудрено, что эту еще сохранившуюся историческую несправедливость всячески пытаются исправить как внешние, так и внутренние друзья «новой» России. Ревнители всяческих прав и свобод.

Все время слышишь, вроде и не от откровенных врагов России, может быть, просто недоумков, что острова эти нам никогда и не принадлежали и узнали мы об их существовании за общей ненадобностью только в 1945 году. И забрали их у несчастной страны Ниппон исключительно по жадности да агрессивности сталинской внешней политики.

Но разговоры о возможности демаркации наших границ, — вспомни нерчинское недомыслие, читатель! — конечно же, с отходом Южно-Курильских островов к Японии — это расчет лишь на откровенное предательство интересов России со стороны ее же власти.

Дай Бог, чтобы наметившиеся тенденции восстановления и укрепления русской государственности свели к нулю саму возможность такого расчета.

А теперь, после необходимого отступления, вернемся вновь к судьбе адмирала Путятина.

* * *

Дальнейший путь адмирала

Наш рассказ будет не полон, если не сказать о поистине необыкновенных приключениях моряка и дипломата Генерал-Адъютанта адмирала графа Путятина в его нелегкой службе родной стране после заключения договора в Симода^{89}.

По возвращении из Японии адмирал был некоторое время (1856-1857) военно-морским агентом (атташе) в Лондоне и Париже. Его деятельность на этом посту была прервана возникновением войны Англии и Франции с Китаем и создавшейся в связи с этим угрозой установления английского господства в Китае. Россия в то время стремилась компенсировать своё недавнее поражение в Крымской войне усилением активности на Дальнем Востоке. И надо сказать, у нас это неплохо получалось.

Путятин был поставлен во главе миссии, направленной в Китай. Ему предстояло добиться юридического закрепления за Россией левого берега Амура и получить от Китая те же льготы и права, которые будут предоставлены Англии и Франции в случае их победы.

В апреле 1857 года Евфимий Васильевич прибыл в Кяхту, где ожидал разрешения на въезд в Пекин, имея в виду прежде всего решить вопрос об Амуре. Однако маньчжурская монархия ревностно охраняла свой старый обычай, воспрещавший иностранным представителям въезд в столицу. В данном случае она протестовала и против самого предмета переговоров. Все попытки Путятина проникнуть в Пекин остались безрезультатными. Тогда Путятин отправился в Шанхай и, установив контакт с союзниками, затем неотступно следовал за английским и французским посланниками, выжидая момента, когда победы их войск вынудят Китай к уступчивости.

В апреле 1858 года! в военных действиях союзников наступил перерыв в связи с подготовкой ими удара на севере. Английский посланник лорд Элджин использовал это время для предварительных переговоров с китайцами в Таку. Предвидя безрезультатность этих переговоров, Путятин предложил пекинскому правительству свое посредничество.

Китайское правительство приняло предложение русского дипломата. Прежде всего Путятин выдвинул перед китайцами русские требования. Одновременно он добивался от китайцев отклонения тех английских притязаний, которые могли бы подорвать позиции России в Китае и чрезмерно укрепить позиции англичан.

Китай соглашался принять требования России, но лишь при условии, что она окажет ему реальную помощь и добьется значительного уменьшения англо-французских притязаний. К сожалению, 17 мая 1858 года союзники отказались продолжать переговоры с китайцами, а 28 мая пал Тяньцзин. Дорога на Пекин была открыта.

Под угрозой наступления союзников на столицу пекинские представители заявили о согласии на все англо-французские условия будущего договора. Одновременно, надеясь обеспечить себе русскую поддержку в противодействии особенно опасным для Китая требованиям Англии, пекинское правительство 13 июня спешно подписало с Путятиным крайне выгодный для России Тяньцзинский договор, обеспечивший ей все те льготы, которые имели и могли получить англичане и французы. Незадолго перед тем китайцы подписали с Россией Айгунский договор, специально по амурскому вопросу.

Таким образом, адмиралу удалось получить для России те же права и привилегии, которые дались союзникам ценой войны.

Более того, 25 июня 1858 года Путятин добился согласия китайского императора на принятие пяти русских военных инструкторов и современного вооружения для китайской армии. Вы представьте себе, там, на юге — в Шанхае и других местах, всякие англосаксы обижают Поднебесную империю. Опиумные войны устраивают. Народ развращают. А тут, на севере, подальше от чужих глаз, русские инструкторы новую китайскую армию создают. Русским оружием вооружают и на русском языке команды отдают. Сами прикиньте.

К сожалению, предложения Путятина не были реализованы по не совсем ясным причинам. А вот американцы не зевали.

В 1857 году Таунсенду Харрису, назначенному генеральным консулом США в Симода, удалось проникнуть в Иедо и вручить свои полномочия лично сегуну Иесада. В результате 17 июня 1857 была подписана «конвенция в целях дальнейшего регулирования отношений с американскими гражданами в пределах японской империи»; год спустя она была заменена «договором о дружбе и торговле», подписанным 29 июля 1858 года на борту американского фрегата. Этот договор предусматривал назначение постоянного американского дипломатического агента в Иедо и консулов США в японских договорных портах. И главное: президент США брал на себя обязательство быть дружеским посредником по всем спорам, которые могут возникнуть между японским правительством и какой-либо европейской державой.

Адмирал Путятин опоздал на три недели. Немедленно из Китая он отправился в Японию и 19 августа 1858 года подписал с ней в Иедо новый договор, который, подтвердив русско-японский договор 1855 года, открывал для России ещё два порта и предоставил ей право иметь в них свои консульства. Этим же договором устанавливались дипломатические отношения между империями. Но право быть дружеским посредником осталось за дядей Сэмом.

Это право мы и ощутили в войну 1904-1905 годов.

В заключение скажем, что свою дипломатическую деятельность адмирал завершил в Лондоне, где с 1858 по 1861 год являлся военно-морским атташе России. В 1861 году в течение нескольких месяцев Путятин занимал пост Министра Просвещения, а затем был назначен членом Государственного совета. На этих постах Путятин продолжал так же верно служить России, как в огне Наваринского боя и в требующих, быть может, еще больших храбрости, хладнокровия и рассудительности трудах флотоводца и дипломата. Весом вклад адмирала в дело духовного просвещения Японии светом Христовой веры — Православия.

2 июня 1861 года на землю страны Ниппон вступил будущий Святитель, а тогда иеромонах Николай[47]. Подробный рассказ о жизни создателя и главы первой Русской Духовной миссии в Японии заслуживает отдельной книги. Здесь же скажем только, что в результате его подвижнических трудов к 1879 году в не знавшей никогда Православия Японии при миссии в Токио было уже несколько училищ, включая семинарию для подготовки священников из японцев, а число верующих исчислялось сотнями.

Уже в 1878 году было 6 священников-японцев, строилась консульская церковь на пожертвования купца 2-й гильдии Петра Алексеева, бывшего матроса с клипера «Джигит». Но главной мечтой отца Николая было построить кафедральный собор на видном месте в Токио.

Для осуществления замысла о строительстве собора необходимы были большие деньги и общественная поддержка. Для сбора средств архимандрит Николай отправился в Россию. В 1879-1880 годах он посетил Санкт-Петербург, Москву, Казань, Киев, Одессу для сбора добровольных пожертвований.

И тут большую помощь ему оказал член Государственного совета граф Евфимий Васильевич Путятин. Как и раньше оказывал ее, будучи Министром Народного Просвещения. Влиятельный человек в светских и политических кругах Петербурга, Путятин относился к Николаю как к родному сыну и с любовью заботился о нуждах Русской Духовной миссии в открытой им для России Японии. Дочь адмирала Ольга тоже была дружна с отцом Николаем и в 1884 году монахиней приехала в Японию помогать ему в миссионерской деятельности.

Вот такая почти рождественская история.

^{Адмирал Иван Федорович Лихачев}

3. Первая Цусима

В 1861 году произошло событие, не замеченное современниками и тем более не оцененное потомками. Тридцатипятилетний адмирал Иван Федорович Лихачев, командовавший первой русской дальневосточной эскадрой, занял остров Цусима! Тот самый! Цусимский князь выразил полную готовность перейти под покровительство России, если русские постоянно поселятся на его острове и обеспечат ему неприкосновенность его владений и защиту от власти сегуна.

Имя адмирала Лихачева в наши дни прочно забыто наряду с именами многих лучших людей Земли Русской. Почтим память его краткой биографической справкой по материалам «Словаря биографического морского» и «Морского сборника» за 1912 год.

Адмирал Лихачев Иван Федорович (31.03.1826-15.11.1907)

Выдающийся деятель русского флота, Вице-адмирал (1874). По окончании Морского корпуса в 1843 году оставлен в нем для продолжения обучения в офицерском классе. До 1850 года плавал на кораблях Балтийского и Черноморского флотов. В 1850 году на корвете «Оливуца» совершил плавание из Кронштадта на Дальний Восток, с октября 1851-го командовал этим корветом. В 1853 году — помощник редактора «Морского сборника».

В ходе Крымской войны (1853-1856) — флаг-офицер вице-адмирала В.А. Корнилова. За храбрость при обороне Севастополя произведен в капитаны 2-го ранга (1854) и награжден орденами Св. Анны 2-й степени (1855) и Св. Станислава 2-й степени с мечами (1856). В том же году произведен в капитаны 1-го ранга.

В 1857 году возглавил переход с Балтийского на Черное море трех винтовых корветов. Был начальником штаба при заведующем морской частью в Николаеве контр-адмирале Г.И. Бутакове. С марта 1858 года — член комиссии по преобразованию флота. С 1860 года — адъютант Генерал-Адмирала Великого Князя Константина Николаевича.

В 1860/61 году — командующий Тихоокеанской эскадрой. В 1861 году произведен в контр-адмиралы. Присутствие русских ВМС в Печилийском заливе облегчило русскому послу Н.П. Игнатьеву заключение так называемого Пекинского договора (1860). В том же году И.Ф. Лихачев занял Новгородскую гавань в заливе Посьета. В 1861 году организовал базу русского ВМФ на острове Цусима. Встретил в этом полную поддержку Великого Князя Константина Николаевича и первоначально Государя. Из-за противодействия МИДа занятие Цусимы не состоялось. Последствия известны.

Два года Лихачев был в резерве флота. В 1864-1866 годах командовал первой русской броненосной эскадрой на Балтике. С 1867 по 1882 год — морской агент в Англии и Франции. Биографы адмирала с некоторым удивлением отмечают, что награды на этом посту «идут ему в кратчайшие сроки, не сообразуясь с той должностью, какую он занимает»: в 1871 году орден Св. Владимира 2-й степени, в 1874 — чин вице-адмирала, 1877 — орден Белого Орла, 1880 — орден Св. Александра Невского, в 1883 — алмазные знаки того же ордена. Последние, правда, уже при выходе в отставку.

С приходом к власти нового Генерал-Адмирала Великого Князя Алексея Александровича и нового Управляющего Морским Министерством адмирала И.А. Шестакова Лихачев отказался от предложенной ему бесправной должности Председателя Морского Технического Комитета.

Считая, что деятельность нового Генерал-Адмирала и Управляющего губительны для русского флота, Вице-Адмирал подал в отставку. Вопреки обычаю и практике Лихачев в отставку был уволен в том же чине вице-адмирала.

В 1884-1885 годах в «Морском сборнике» опубликовал статьи «Военные суда будущего», «Практические приемы вычисления водоизмещения и остойчивости».

В 1888 году в журнале «Русское судоходство» (№ 24 от 22 июня) опубликовал работу «Служба Генерального штаба во флоте», в которой первым в России высказал идею создания Морского Генерального штаба — органа для решения оперативно-стратегических вопросов. Работа вызвала большой интерес у личного состава русского флота, но в полной мере, как и другие идеи и предвидения Ивана Федоровича Лихачева, была оценена после русско-японской войны.

Характерно, что, несмотря на все видимые им недостатки отечественного флота и управления им, Лихачев не сомневался в конечной нашей победе над Японией. В частности, он считал, что нельзя заключать мир, пока в наши руки не перейдет остров Цусима.

Адмирал Лихачев, кроме военно-морской деятельности, серьезно занимался археологией, знал несколько иностранных языков. Увлекался историей церковно-славянского и русского языков.

Отметим также, что адмирал Лихачев уже по выходе в отставку стал учителем и наставником другого выдающегося адмирала русского флота — Федора Васильевича Дубасова, одного из главных героев нашего исторического расследования[48].

…может обратиться во вред нам

В докладной записке своему начальнику и единомышленнику Генерал-Адмиралу Великому Князю Константину Николаевичу Лихачев указывал на стратегическую роль Цусимы для базирования русских ВМС на Дальнем Востоке. Не закрепив ее за собой, Россия получит на восточном рубеже вторые Босфор и Дарданеллы: «Все, что в настоящую минуту мы оставим здесь неоконченным и недоделанным, будет впоследствии несравненно труднее и может обратиться во вред нам».

Следует напомнить, что Япония была в то время слабой, раздираемой междоусобицами страной, и инициатива адмирала отнюдь не являлась авантюрой. Также понятно желание цусимского князя перейти под протекторат России. Подальше от сёгунских разборок.

Лихачев лишь подчеркивал необходимость соблюдения строгой секретности, чтобы слухи о занятии нами Цусимы преждевременно не дошли до вездесущих английских ушей. А заодно, пока дело окончательно не выгорело, следует обратить пристальное внимание на симпатичные острова у южного побережья Кореи — в качестве запасного варианта. Был там такой уютный архипелаг Каргодо, как раз напротив Цусимы, исключительно подходящий для военно-морской базы.

МИД на страже интересов Отчизны

Уже знакомая нам русская дипломатия, разумеется, успешно провалила гениальный план[49] Лихачева о приобретении Цусимы. Вначале на местном уровне. Генеральный консул России в Японии, некий господин Иосиф Гошкевич[50], так аккуратно начал вести переговоры, что о них немедленно узнали англичане. Узнав же, заявили протест.

Здесь уже наша дипломатия сыграла свою патриотическую роль на уровне высшем. Канцлер Горчаков, так много приложивший в будущем усилий, чтобы наши войска не вошли в Константинополь, а потом сдавший на Берлинском конгрессе и то, что армия все же успела занять, устроил Государю Императору Александру II Николаевичу истерику. Что-де эти грубые моряки из-за своих дурацких баз такую почтенную страну, как Англия, раздражать вздумали. Жили себе без баз — и дальше обойдутся^{90}.

От Цусимы отказались. Про корейские острова тоже забыли. Так Россия сделала еще один шаг к Цусиме 1905 года^{91}.

4. О политике, стратегии и Особых Совещаниях

Печальные, особенно для флота, результаты войны 1904-1905 годов, помимо прочих причин, были предопределены, в частности, неустойчивостью и непоследовательностью политических директив и стратегических предположений по обороне государства. В свою очередь, эта непоследовательность объясняется в значительной мере именно отсутствием учреждения, разрабатывавшего директивы, то есть как раз Морского Генерального Штаба, и отсутствием преемственности в решениях и совместной работе заинтересованных ведомств.

Особые Совещания — это что?

Назревшие вопросы политики и стратегии рассматривались в спешном порядке в так называемых Междуведомственных или Особых Совещаниях, назначавшихся по Высочайшему повелению по каждому отдельному вопросу и состоявших большей частью из Министров Военного, Морского, Иностранных Дел, Финансов и иногда других.

Такие Совещания происходили по поводу японо-китайской войны в 1894-1895 годах, перед занятием Порт-Артура в 1897-1898 годах, во время боксерского восстания и оккупации Маньчжурии в 1900 году, перед учреждением Наместничества на Дальнем Востоке, во время последних переговоров с Японией до войны. Наконец, во время войны с Японией: в августе 1904 года — по вопросу об отправке 2-й Тихоокеанской эскадры на Дальний Восток, в феврале 1905 года — по вопросу о нашем военном кораблестроении и в мае 1905 — о возможности заключения мира с Японией.

Поскольку в дальнейшем нам не раз придется сталкиваться с итогами работ этих Особых Совещаний, то для более правильной оценки их деятельности приведем мнение о них адмирала графа А.Ф. Гейдена — начальника Морской походной канцелярии Его Величества. Мнение это высказано им в книге «Итоги русско-японской войны», изданной в 1914 году по распоряжению Морского Генерального Штаба под грифом «Не подлежит оглашению»^{92}: «На этих Совещаниях вопросы возбуждались по почину представителей более заинтересованного ведомства, входившего, часто без предварительного обсуждения вопроса с другими ведомствами, с соответствующим Всеподданнейшим докладом, причем Совещания эти имели задачею облегчить Его Величеству решение сложного Государственного вопроса, определявшего целую совокупность дальнейших мероприятий и вызываемых ими денежных ассигнований».

То есть определялось, в частности, куда казенные денежки потекут.

«Делопроизводство по этим Совещаниям сосредоточивалось в ведомстве, по почину которого возникал вопрос, а журналы Совещаний не всегда даже подписывались участниками и сохранялись затем в архивах ведомства. След состоявшегося решения мало-помалу заметался в архиве ведомства, и со сменою руководителей политики и стратегии вновь возникавшие важные вопросы решались иногда без справки с прошлым, на основании исключительно обстановки данной минуты, вследствие чего происходили противоречия в направлении деятельности ведомств и междуведомственные трения благодаря отсутствию совокупной преемственной работы».

Немножко внимания!

Обратим внимание на первую фразу этого абзаца: «Делопроизводство по этим Совещаниям сосредоточивалось в ведомстве, по почину которого возникал вопрос, а журналы Совещаний не всегда даже подписывались участниками и сохранялись затем в архивах ведомства».

Следовательно, если кто и обладал письменно зафиксированной «историей» конкретного Совещания, то это был, во всяком случае, руководитель ведомства, по почину которого созывалось данное Совещание.

Таким образом, к примеру, если Совещание было созвано по инициативе Морского Ведомства, и Морской Министр утверждал впоследствии — скажем, в показаниях Следственной Комиссии по выяснению обстоятельств Цусимского боя, что «Совещание это было весьма секретно… Делопроизводителя на этом Совещании не было, и журнала или протокола его составлено не было»^{93},[51] то он знал, о чем говорил. По-нынешнему — отвечал за базар.

И ежели потом вдруг всплывают «подлинные протоколы» указанного мероприятия, опираясь на которые начинает делать выводы почтенная Историческая Комиссия по описанию действий флота в русско-японскую войну, а вслед за ней и другие историки, то выглядит это, по меньшей мере, подозрительно. Создается впечатление, что речь идет, говоря языком юридическим, о подлоге документов или об их фальсификации.

Причем, что характерно, в этих «новых протоколах» речь все больше идет о попытке возложить всю ответственность за посылку эскадры на ее Командующего — Адмирала Рожественского, что, мягко говоря, является натяжкой или преувеличением. Это одна из первых тайн, окружающих «Цусиму». Мы вернемся к ней еще раз в третьей части этого труда. Но послушаем дальше графа Гейдена.

Ответственность личная и коллегиальная

«В Совещаниях личная ответственность Министров переходила на коллегию, вследствие чего иные члены Совещания, соображаясь иногда с обстановкою личных отношений, шли на компромиссы против первоначально высказанных ими взглядов. Таким образом, ответственность за принятое решение ложилось всею тяжестью на Государя».

Говоря попросту, по-нашему — Государя Императора элементарно подставляли! В этом у нас еще будет случай убедиться.

«Участие в иных случаях в решении важных государственных вопросов, дававших направление политике и стратегии, «вневедомственных» и безответственных перед законом лиц усугубляло недостаточное освещение вопросов и шаткость принятых решений. Вместо облегчения царственной работы Государя по вопросам стратегии и политики Особые Совещания усложняли и затрудняли решение их».

Такая вот информация к размышлению.

5. От Цусимы до Сахалина

После неудачи с Цусимой главной морской базе России на Дальнем Востоке определено было быть в заливе Петра Великого. В 1871 году там учрежден главный военный порт для Тихоокеанского флота — Владивосток.

За это десятилетие положение России на Дальнем Востоке резко осложнилось, хотя должного значения этому придано не было.

Япония: стратегия экспансии

В 1868 году в Японии победила так называемая революция Мэйдзи. Вместо сёгуната при символическом императоре Япония стала конституционной монархией, внешне европейского толка. Конституция Мэйдзи дала власть в руки зарождающейся японской олигархии, о чем большинство населения островной империи не подозревало, поскольку микадо был обожествлен и все решения принимались его именем. На самом деле император играл роль, скорее, духовного отца нации, нежели политического лидера.

Началось первое японское «чудо», когда за какую-нибудь четверть века на Дальнем Востоке из небытия возникла мощная военная держава, которой стало сразу тесно на любимых островах. Правильная стратегия экспансии указывала однозначно Японии путь на юг, где дряхлеющая Испания едва удерживала за собой Филиппины и другие владения, вскоре выпавшие у нее из рук во время американо-испанской войны.

Почему на юг? По той причине, что экспансия в южном направлении, представив Японии новые обширные территории, сохранила бы за ней все преимущества островной державы. Альбиона Дальнего Востока. В этом случае можно было по английскому образцу свести до минимума расходы на армию, пустив все средства на развитие флота. В приложении к нему был бы мобильный десантный корпус морской пехоты. То, что это был бы оптимальный путь для Японии, говорят действия Соединенных Штатов и Англии, сделавших все, чтобы свернуть ее с этого пути, и втравить в авантюры на материке, где она с необходимостью должна была завязнуть. Развитие в Японии одновременно крупной армии и большого флота было для нее примерно то же, что для Германии вести войну на два фронта.

Забегая вперед, скажем, что именно попытка Японии одновременного закрепления в Корее и Китае и распространения на юг сыграла едва ли не решающую роль в поражении Японии во Второй мировой войне. На средства, затраченные на Квантунскую армию и всякие там Маньчжоу-Го, завоевание Бирмы и прочее, будь они своевременно пущены на развитие ВМФ, можно было бы полностью подавить Тихоокеанский флот США, провести десантные операции устрашения на города Западного побережья США и заблокировать Панамский канал. В этом случае, вполне возможно, мировая карта выглядела бы в наши дни по-другому.

Ну так Штаты и приложили все усилия, чтобы направить агрессию Японской империи на север, на Корею и Маньчжурию. Земли теплые и привлекательные для русского человека, но суровые для островитян. Частично успеху Штатов способствовали и действия нашей дипломатии, как будто нарочно подыгрывающей англо-саксонским державам. В 1873-1875 годах случился следующий её крупный успех — приобретение Сахалина.

Так что же нам сказать про Сахалин?

7 мая 1875 года в Санкт-Петербурге был подписан договор, по которому, несмотря на недовольство Японии, Россия настояла на единоличном владении Сахалином, отдав за это Японии все Курильские острова, надежно перекрывшие нам последний выход в океан. Недовольством Японии очень умело воспользовались американцы, канализировав японское возмущение в направлении Кореи.

Возможно, предложи мы Японии в 1875 году весь Сахалин с его угольными, лесными и рыбными богатствами в обмен на крохотную Цусиму[52], Япония вполне могла бы согласиться. В этом случае Россия перекрывала путь японского проникновения в Корею и переводила бы Корею в зону русского влияния. Получилось же с точностью до наоборот — результатом занятия Россией Сахалина было усиление японского проникновения в Корею. Здесь мы вынуждены отвлечься от последовательного изложения событий и вновь задаться вопросом: у нас что, в МИДе сплошь дураки или вредители работали?

Ведь обратите внимание на такой крупнейший успех внешней политики России, как присоединение Амура, Приамурья и Уссурийского края — этих роскошных миллионов квадратных километров. И это после проигранной Крымской войны. Успех, вызвавший скрежетанье зубовное от Лондона до Вашингтона и далее. Этот успех был обеспечен единственно русской Самодержавной властью в лице Николая I, поддержавшей вопреки мнению МИДа своих военных людей. И у его сына, слава Богу, на этот раз характера хватило.

Вот в этом и подобных случаях внешняя политика России впрямую отражала интересы Империи, а значит, русского народа. В их исторической перспективе.

Беда России в том, что в последние Царствования собственно русскими, то есть православными, оставались Цари, крестьяне-землепашцы как близкие к земле и солдаты как близкие к Богу. Говорят же, что на войне все под Богом ходят. Под солдатами понимаются, конечно, как нижние чины, так и офицерский корпус. А вот что все-таки представлял собой в эти же времена русский дипломатический корпус, особенно в высших своих кругах?

1. Русская политика — камо грядеши?

Фридрих или Иосиф?

Такие вот противоречивые мнения о русской внешней политике и русской дипломатии высказали два вождя мирового пролетариата. Второе мнение высказано вслед первому примерно полвека спустя и, кстати, конкретно по поводу первого. Однако само по себе не факт, что именно оно является верным. Фридрих Марксович иной раз так бывал прозорлив, что до сих пор диву даешься. Грядущее провидел, аки пророк некий. Не то, что там под носом и на виду у всех, — вроде царской внешней политики да дипломатии. Вот не угодно ли.

Никакая иная война, кроме всемирной…

«Для Германии невозможна уже теперь никакая иная война, кроме всемирной войны. И это была бы всемирная война невиданного раньше размера, невиданной силы.

От восьми до десяти миллионов солдат будут душить друг друга и объедать при этом всю Европу до такой степени дочиста, как никогда еще не объедали тучи саранчи. Опустошение, причиненное Тридцатилетней войной, — сжатое на протяжении трех-четырех лет и распространенное на весь континент, голод, эпидемии, всеобщее одичание, как войск, так и народных масс, вызванное острой нуждой, безнадежная путаница нашего искусственного механизма в торговле, промышленности и кредите; все это кончается всеобщим банкротством; крах старых государств и их рутинной государственной мудрости, — крах такой, что короны дюжинами валяются по мостовым и не находится никого, чтобы поднимать эти короны; абсолютная невозможность предусмотреть, как это все кончится, и кто выйдет победителем из борьбы; только один результат абсолютно несомненен: всеобщее истощение и создание условий для окончательной победы рабочего класса».

Не надо скромничать, гражданин Энгельс!

Всё вы уже предусмотрели. Во Франции корон нет. Значит, из ваших слов необходимо следует, что в предвидимой и предсказанной вами общеевропейской войне выйдет победителем профранцузский блок. Но без России!

Россия же у Энгельса неявно присутствует именно во французском блоке. Поскольку в противном случае Германия вместе с Россией разделались бы с Францией, как бог с черепахой. Одной бы Германии за глаза хватило. И Англия с Америкой не помогли бы. Да они в этом случае и вмешиваться не стали бы.

Как говорится в известном анекдоте про путан — они же проститутки, а не идиотки!

И короны в этом случае, что характерно, все целы бы остались. Все это тем более любопытно, что до возникновения противоестественного русско-французского альянса оставалось долгих шесть лет. Не во исполнение ли предначертанной цели он и начал подготавливаться?

А оговорка о том, что трудно предсказать, кто выйдет победителем, свидетельствует лишь о том, что окончательное решение, кого сделать таковым и на каких условиях, еще не было принято на высшем в пределах Земли мировом уровне.

Но судьба, предначертанная «старой Европе» в целом, ясно видна из заключительных слов классика: «Вот куда, господа короли и государственные мужи, привела ваша мудрость старую Европу. И если вам ничего больше не остается, как открыть последний великий военный танец, — мы не заплачем»^{94}.

Написаны эти хватающие за душу строки 15 декабря 1887 года в городе Лондоне. Примерно за 30 лет до того, как предсказанная война состоялась в точности по описанному сценарию и с детально совпадающим результатом. Такого просто не бывает. Словно бесы на ухо нашептали. Прямо духовидец какой-то, а не марксист!

Так что, может, и в оценке дипломатии царской прав он, а не гений культа личности?

Предыдущий раздел, равно как и вся трилогия, был уже написан, когда автору довелось ознакомиться с материалами, не меняющими по существу ничего из выше и нижесказанного, но позволяющими говорить об основоположнике марксизма не столько как о гении предвидения, но как о весьма информированном человеке. Судите сами.

Кем было задумано?

«Процессы конца XIX века не только привели к Первой мировой войне, но и направили потенциал европейских исторических сил в определенное русло, заложив структуру международных отношений XX века и определив, каким европейским силам суждено в будущем политическом веке стать вершителями судеб мира…

Что за идейные, философские и геополитический импульсы двигали событиями и действиями;

кем было задумано еще в конце XIX века не допустить превращения центральноевропейских держав в (единую) силу, истощить сразу и немцев, и русских;

кем были использованы… амбиции к завоеванию, дважды возобладавшие в немецком сознании в моменты германского подъема;

какова была расплата за эти соблазны, и какие шансы были утрачены…»

Под колпаком англосаксов

«Как только Бисмарк в 1866 году “железом и кровью”… основал немецкое единое государство под прусским владычеством… Германия попала под пристальное наблюдение англосаксов, всегда противодействовавших преобладающему влиянию какой-либо континентальной державы.

Хрестоматийные данные: обостряются франко-германские отношения, а после неустойчивых временных поворотов окончательно возобладало и резкое усиление англо-германского соперничества.

Общее течение к выделению австро-германских интересов привело к оформлению Антанты: англо-французское соглашение 1904 года и русско-английское соглашение 1907 года.

Однако поворот Англии к сотрудничеству с Россией в момент, когда, как писал в 1885 году С.Н. Южаков, “весь мир, европейский и азиатский, ожидает войны между Англией и Россией”, которая “должна стать мировой в самом полном и точном смысле слова”, нуждается в объяснении…»

Сам факт существования

«Русско-английское столкновение воспринималось в Европе как неизбежное не из-за “дипломатической щепетильности” или какой-то конкретной проблемы, а из-за самого факта существования России в ее границах, вступившего в противоречие с константами английской мировой стратегии.

Почему же Англия не начала войну с Россией, ведь ее бесспорное превосходство на морях позволило ей поочередно расправиться с претензиями великих держав Нового времени. Но Россия представляла собой иной мир, причем не только масштабом, но иным геополитическим типом.

Владычица морей не могла успешной морской войной нанести стратегическое поражение России, огромной континентальной державе, чьи побережья, даже Черноморское, все же не были для нее решающими военно-стратегическими факторами, как для Португалии, Испании, Голландии и Франции, которых Маккиндер именовал “полуостровной Европой”, а Южаков еще в 1885 году назвал “атлантическими” нациями именно в политическом смысле.

В похожем противоречии Англия оказалась к концу XIX века с Германией, которая рвалась к Средиземному морю и Балканам, усиленно создавала военно-морской флот…

Однако война против Германии также бессмысленна. Это была Mitteleuropa — “Континент”, который победить стратегически мог тоже только “Континент”…

Помочь Англии устранить Россию или Германию могла только европейская война — предпочтительно такая, где Германия и Россия были бы противниками».

Не связав себя обязательствами

«Заинтересованная во взаимном избиении континентальных соперников, Англия, не собиравшаяся, тем не менее, особенно воевать на суше, вошла в Антанту, в которой России, по выражению Дурново[53], была уготована роль “тарана, пробивающего брешь в толще германской обороны”^{95}.

Поэтому русско-английская часть Антанты сильно отличалась по глубине и обязательности от франко-русского согласия. Из мемуаров Г.Н. Михайловского^{96} можно почерпнуть, что слабая связанность Англии обязательствами осознавалась и в России, хотя, по-видимому, слишком поздно…

Итак, Англия не связала себя обязательствами в вопросе намечающихся блоковых противостояний».

Иные люди и Ватикан

«На это особо указывает Р. Римек[54], останавливаясь на роли англосаксонских кругов, среди прочих — масонских, преобладавших в окружении тогдашнего принца Уэльского, будущего короля Эдуарда VII.

Она полагает, что на эти самые круги намекал Б. Дизраэли в своем эзотерическом романе “Конигсби”, сказав, что вершат дела мира совсем “иные люди”, скрывающиеся за кулисами, а в романе “Эндимион” указал на небольшой, однако весьма своеобразный круг, который давно уже овладел тайной дипломатией и стал могущественным настолько, что через четверть века в Европе не будет происходить ни одного крупного события, в котором они бы не сыграли значительной роли.

Эти “совсем иные люди” вовлекли в свои замыслы даже папу Льва XIII и взяли, по мнению Римек, “новый курс”.

Они сыграли главную роль не только в замысле антигерманской коалиции, устремленной в далекое будущее, но также в создании условий для ее конструирования и в программе разделения немецкого потенциала, закрепленного в итоге Первой мировой войны…

Что касается “нового курса” Англии, то этот термин упоминает и Е. Адамов, также связывая его с окружением принца Эдуарда, и противопоставляет его ориентации официальных советников королевы Виктории на англо-германское и англо-австрийское согласие.

Религиозно-философских нюансов мировоззрения “круга” наследника Британской монархии и его связей с соответствующими “течениями” на континенте Адамов, Винтер, Шейнман не касались.

Но все же в их работах обращается самое серьезное внимание на целенаправленные усилия папства для того, чтобы поднять престиж Франции до уровня, какой позволил бы предлагать союз с ней Александру III, публично выражавшему отвращение к “безбожной республике”».

Тайная война Святого престола

«Во второй половине XX века историки, скрупулезно выясняя еще не вскрытые детали оформления международных коалиций конца XIX века, все менее задумывались о религиозном факторе в международных отношениях…

Вопрос о глубинных причинах и истинных дирижерах дипломатической активности Римской церкви и Льва XIII в создании антигерманской коалиции изучен очень поверхностно, и обойден вниманием парадоксальный факт, что сам Святой престол интриговал против Венского императора — последнего католического христианского монарха, способствуя не ему, а коалиции своего извечного соперника — православного самодержавия с “безбожной Французской республикой”, как ее открыто именовали многие прелаты, и столь же враждебной Ватикану англиканской монархии.

Надвигались острые столкновения вплоть до военных, но европейская война вполне могла случиться и между иными конфигурациями.

Однако специфические результаты Первой мировой войны — столкновение последних христианских империй, распад их на секулярные республики — явились продуктом, среди прочего, геополитического пасьянса, подготовленного не без участия Рима, который парадоксально делал одно дело со своими врагами — масонскими и либерально-протестантскими кругами.

Эта тема открывает каждому, кто к ней прикасается… огромное количество материалов отнюдь не сомнительного свойства…

С русской стороны в числе участников, стоящих у истоков замысла Антанты, Р. Римек называет А.П. Извольского, тогда еще молодого дипломата при Ватиканском дворе, которого она считает масоном, ссылаясь на масонские источники[55]…

То, что Извольский был масоном, не помешало ему (помогло! — Б.Г.) прекрасно и в полном взаимопонимании делать политику с самим папой Львом XIII и его статс-секретарем кардиналом Рамполла.

Однако это не удивительно, ибо Рамполла — более чем загадочная фигура, сыгравшая главную роль в убеждении Льва XIII отвернуться от Вены и признать республиканскую Францию и, по некоторым источникам, в окончательном тайном разрыве Ватикана с его “духовной дочерью” — Габсбургской династией, олицетворением некогда Священной Римской империи германской нации…

По мнению (Доминика) Феррата (одного из искуснейших ватиканских дипломатов), папа и был создателем русско-французского союза…»^{97}

Использование через внедрение

«В политике римской иерархии всегда можно было подметить противоречивые тенденции, и наличие в ней представителей тайных обществ у многих не вызывает сомнений.

Об этом открыто пишут католические богословы и иерархи, ссылаясь на собственные и масонские источники. Епископ Грабер в книге “Афанасий и церковь нашего времени” цитирует высказывание одного видного масона о том, что “целью (масонства) является не только уничтожение церкви, но и ее использование через внедрение в нее саму”^{98}…

“В результате клирики и миряне будут маршировать под знаменем просвещения в полной уверенности, что они следуют заветам апостольского христианства”^{99}.

Такая работа в XX веке, безусловно, ведется и в отношении православной церкви».

Кардинал-оккультист

«Римская иерархия в течение многих веков удивительно мало уделяла внимания разложению христианства на Западе.

Судьба западных христианских империй, казалось, волновала ее менее борьбы с Византией, православием.

Кто стоял за этим?

Ревностные католики, стремящиеся к утверждению “истинной веры” и искоренению “схизматиков”, или тайные общества, стремящиеся уничтожить истинную веру?

…Проливает на это некоторый свет эпизод, на который не обращали внимания историки-позитивисты. Не упоминает об этом и Р. Римек.

Кардинал Мариано Рамполла дель Тиндаро, по всей видимости, представлял весьма загадочные силы в римской курии.

Известный борец с масонством французский священник Жуэн, опубликовавший впечатляющую подборку выдержек из документов масонских лож и теософских обществ, их съездов, бесчисленных пацифистских и космополитических форумов на рубеже XIX-XX веков, красноречиво свидетельствовавших об их роли в подготовке войны и сотрясении традиционной Европы^{100}, утверждал у что кардинал не только являлся членом некоего братства, но был гроссмейстером особенно оккультной секты под названием “Ordo Templi Orientis”.

Итальянский историк Джованни Ванони назвал этот орден “вызывающим наибольшую тревогу из существующих тайных обществ”…

Соучредителями ордена стали два немца — Теодор Ройсс, принадлежащий к сверхтайному лондонскому обществу Ritus von Memphis, и Франц Хартман, врач, который в годы своей жизни в Нью-Йорке был активным членом штаб-квартиры теософского общества полковника Олькотта и Елены Блаватской, находящейся в теснейших отношениях с Анни Безант, которая, в свою очередь, принадлежала к кругу принца Уэльского.

Наиболее известным членом Ordo Templi Orientis (ОТО) был Алистер Кроули, увековеченный в романе С. Моэма “Маг” и который прокламировал цель — “под водительством высшей интеллигенции открыть врата новой эре”, предназначенной преодолеть “находящуюся в смертельной агонии эру христианскую”^{101}…

Кардинал Рамполла, который считается одиозной фигурой в кругах традиционных католиков, воспитал нескольких деятелей XX века — Джакомо делла Кьеза, Акилле Ратти и Анджело Ронкалли.

Эти личности известны миру как будущие папы Бенедикт XV, Пий XI и Иоанн XXIII, при которых постепенно закладывался модернизм в католической церкви, венцом которого стал Второй Ватиканский собор 1961-1964 годов, где Римская церковь окончательно капитулировала перед идейным багажом Просвещения и французской революции».

Роковой поворот

«Полагая, что в позиции Ватикана в результате сложной игры масонских сил произошло изменение в пользу республиканской Франции под флагом насыщения победоносной мировой демократии христианским содержанием, Рената Римек считает Ватикан одной из главных действующих сил в организации русско-французского согласия.

В целом это расценивается ею как роковой поворот европейской политики, предрешивший будущее русско-австрийское столкновение.

В отечественной историографии таким роковым событием считается австро-германский договор 1879 года…

Однако в целом историография оценивает именно роль Рамполла как решающую в превращении республиканской Франции в “союзоспособную”, пользующуюся в глазах России авторитетом Святого престола державу».

«Отцы-родоначальники» находились в Англии

«Воспоминания последнего русского министра иностранных дел С. Сазонова, сменившего Извольского сначала в качестве дипломата при Святом престоле, затем в качестве главы внешнеполитического ведомства, начинаются с резюме взаимоотношений России с Ватиканом.

Размышления Сазонова скользят исключительно по поверхности событий и пронизаны сожалением о времени папы Льва XIII…

“Среди лиц, сочувствовавших у нас сближению с Англией”, Сазонов назвал самого А.Л. Извольского, который, став министром, “принялся за практическое осуществление плана”^{102}.

Внимание Р. Римек к личности А. Извольского оправданно. Судя по историографии, Ватикан, хотя и стал важным участником большой игры в Европе, не был ее главным инициатором.

Что касается малоисследованного аспекта, волнующего Римек, то можно согласиться, что “отцы-родоначальники” силовой группировки против Mitteleuropa и привлечения для этого Ватикана через определенную часть римской курии находились в Англии.

На протяжении веков и в XX столетии политика Великобритании заключалась в противодействии любой сильнейшей европейской континентальной державе…

Неудивительно, что роль противника Англии заняла Германия с момента, когда Бисмарк начал превращать ее в сильнейшую военную и индустриальную державу Европы…»

На чьей стороне будет успех

«Какова же роль “совершенно иных людей” в Лондоне из окружения принца Уэльского, будущего короля Эдуарда VII?

В 1887 году лорд Солсбери, доверенное лицо наследника престола и противник Гладстона, встретился в Дьеппе со своим “интимным другом” — французским дипломатом графом Шодорди, о чем пишет, по документам русских архивов (депешам русского посла Моренгейма Гирсу), Е. Адамов.

Уже тогда были обсуждены очертания будущей Антанты, причем большая роль отводилась предполагаемому русско-французскому сближению.

В этом сближении и должен был сыграть свою роль Ватикан, в связи с чем туда нанес визит еще один представитель “нового курса” британских “иных людей” за кулисами.

Герцог Норфолк, лидер английских католиков, но и активный член группировки Эдуарда — принца Уэльского, личный друг Солсбери, посвятил в эти планы Ватикан — кардинала Рамполла, и под его влиянием, как считают, Лев XIII начал новую политику в отношении подвергавшейся ранее проклятиям революционной “масонской республики” — Франции.

О том, что Лев XIII мог знать от герцога Норфолкского о намерении Англии в случае войны выступить на стороне Франции и России, а значит, и о том, на чьей стороне будет успех, пишут и Э. Винтер, и М. Шейнман…

Невозможно отрицать и иные причины формирования англо-франко-русского сближения, лежащие в политике самой Германии, ибо внешние силы строят свою игру на материале, который им поставляют действия других участников процесса…

Однако помимо этих причин действовали и иные геополитические планы и идеи».

Две карты, или От конфедерации до пустыни

«Среди английских кругов, не обязательно структурированных в масонстве, которые, однако, совмещали свои политические интриги и геополитические планы с оккультными занятиями, уже с 1888 года циркулировала некая тайная карта будущего облика Европы, которая была в 1920 году опубликована в сборнике документов и исследований о роли масонства в предвоенной истории Европы^{103} (см. карту 1, с. 144).

По этой карте можно судить, как должна выглядеть Европа после мировой войны: Габсбургская монархия подлежала расчленению, Германия уменьшалась вдвое, в результате чего образовался бы “дунайский союз”, который вызывает неизбежные ассоциации с настойчивыми предложениями У. Черчилля во время войны.

Российская империя подлежала преобразованию в “славянскую конфедерацию”.

Обращает на себя внимание, что все выходы к морю Западной Европы, все ее побережья заштрихованы как “регионы под политическим влиянием Англии”, которая в классической геополитике считается силой “Океана”, воюющей с “Континентом”.

(Все они сейчас в НАТО, кроме черногорской Боки Которской и албанского побережья, путь к которому лежит через Косово поле).

Эти задачи были частично осуществлены Первой Мировой войной, но Вторая Мировая война их уже довершила в значительной мере, что касалось центра Европы.

Чтобы расчленить Россию и превратить ее в “конфедерацию” — СНГ, потребовалось еще полвека.

В этой связи еще более красноречивой является другая карта “будущей Европы” (см. карту 2), которую поместил либеральный член парламента и издатель лондонского еженедельника “Truth”[56] Генри Лабушер в рождественском номере 1890 года, то есть за 24 года до начала Первой мировой войны.

Эта карта[57] отражает геополитические и философские планы “совсем иных людей”, ибо она сопровождена сатирическими изображениями предполагаемых событий с весьма определенным философским подтекстом и шуточным стихотворением, описывающим вымышленный разговор редактора с последним германским кайзером, усыпленным гипнозом.

Во “сне” в уста кайзера вложен проект будущего.

Вместо монархий — секулярные республики, включая Британию.

Что касается последних христианских монархий, то их сюзерены, венчанные на царство (царь Александр III, кайзер Вильгельм, а также царь Болгарии и король Италии)[58], под конвоем идут в работный дом, причем над ними ярко сияет якобинский красный колпак.

Более всего потрясает геополитический пасьянс, в котором трудно не узнать приблизительные очертания карты современной Европы 90-х годов XX столетия.

Австрийская империя разложена на части: Богемия — сегодняшняя Чехия, Германия сведена к сегодняшним границам и разделена на мелкие земли с республиканским правлением, между ними даже польский коридор, Силезия стала Польшей, французы — на Рейне.

На месте России стоит слово Russian Desert — “Русская пустыня”, под которой авторы, надо полагать, имели в виду исчезновение великой державы[59].

Эксперименты и федерализация, сначала коммунистические, затем либеральные, не менее сокрушительные в совокупном итоге к концу столетия, привели к устранению России как одного из главных геополитических субъектов Евразии.

Разрушение центральных держав и русская пустыня создавали вакуум силы в огромном регионе, который должен был быть заполнен иным влиянием.

Можно связать с появлением этой карты курс лекций некоего С. Харрисона в Лондонском клубе в 1893 году, и слова его единомышленника С. Ледбитера, приводимые Р. Римек: “Будущая Европа в конечном счете будет говорить на едином языке — английском”.

А это уже связывает подобные перспективы с идеями известной Анни Безант — основательницы современной теософии и вдохновительницы Е. Блаватской. А. Безант была частью окружения принца Уэльского, ставшего королем Эдуардом VII.

По учению теософов, история Земли — это смена больших человечески: поколений — семи рас, осваивающих новый уровень космического Знания, а: тот момент формировалась шестая высшая раса, и, по мнению А. Безант, “в центре современного мирового царства белой расы будет находиться Англия”^{104}

На фоне последующих событий XX века, шаг за шагом приведшего в исполнение эти наброски, исследователи вправе размышлять, являются ли приведенные высказывания и “картографический” разгром наконец-то устоявшегося политико-географического облика мира лишь игрой воображения и упражнением в политическом шарже, или все вместе это составляет некую программу, которая давно была известна определенным кругам в Лондоне и в Ватикане у в тех местах, где замышляли революции и перекройку империи

Тем более что, по некоторым масонским источникам, Г. Лабушер принадлежал к этому кругу, так что помещенная карта и весь идеологический и революционный план уничтожения монархий находились в соответствии с решениями Парижского масонского конгресса 1890 года^{105}…»

Операция «Русская пустыня» началась[60].

Результат серьезной и планомерной деятельности

Ознакомившись с приведенными фрагментами, читатель может легче оценить степень трогательной более чем столетней заботы мирового сообщества о России.

А также понять, что наша катастрофа 1917 года, равно как гибель германской и австро-венгерской монархий, стала результатом отнюдь не случайного стечения тяжелых обстоятельств, & «серьезной и планомерной деятельности не одного десятилетия разных сил и в России, и на Западе — английских и прусских масонов, врагов и католической церкви, и православия, К. Маркса, Ф. Энгельса и РСДРП, но и лорда Норфолка и кардинала Рамполла, как революционеров, так и либералов»^{106}.

Операция «Русская пустыня» продумывалась всерьез и задолго до 1917 и, тем более, до 1991 года.

Дипломатия не дремала?

Следует отметить, что в той же главе Н.А. Нарочницкая приводит факты, позволяющие и вполне положительно взглянуть на деятельность наших дипломатов. Именно: не раз упомянутая Рената Римек «придает большое значение секретному донесению русского посла в Париже Моренгейма, ставшему достоянием фон Гольштейна, “серого кардинала” внешнеполитического ведомства в Берлине, о достаточно сенсационном для того времени повороте в европейской расстановке сил: уже в 1887 году Моренгейм сообщает, что в возможной европейской войне Британия поддержит Францию, противоречия с которой, казалось, были вечны и неизменны»^{107}.

Несмотря на то, что секретный документ стал достоянием фон Гольштейна, что можно отнести и к предумышленной утечке информации, оперативность и высокий класс работы русских спец- и дипслужб налицо.

Что вновь позволяет поставить вопрос: Фридрих или Иосиф? И при чем здесь все-таки Крымская война?

А вот и третий!

Для внесения ясности в этот вопрос приведем еще одно мнение — третье. Принадлежит оно уже упоминавшемуся нами выше знакомцу Константина Леонтьева, бывшему русскому вице-консулу в Мосуле Юрию Сергеевичу Карцову, дипломату и геополитику:

«После неудачной Крымской войны внешняя политика России всецело стоит на почве компромисса. Война за освобождение славян, а за нею японская, еще более утвердили правительство в убеждении правильности системы согласования интересов России с интересами более культурного Запада»^{108}.

Не правда ли, слова члена Главной Палаты Русского народного союза имени Михаила Архангела Ю.С. Карцова почти текстуально совпадают с вышеприведенными словами Генерального секретаря ВКП(б), а в сентябре 1941 еще и Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина? И прежде чем идти в наших рассуждениях дальше, подумаем вот о чем.

Во-первых, похвально отзываться о тех сторонах деятельности противника, в которых он явно делает ляпы, есть один из классических приемов тайной войны. Главным врагом для Карла и Фридриха, и многих прочих карл всех времен и народов, была Россия. Так что вполне возможно истинное мнение соавтора «Коммунистического манифеста» о внешней политике царизма мало отличалось от двух других, но момент требовал….

А во-вторых: почему и Юрий Сергеевич и Иосиф Виссарионович, явно не сговариваясь, так дружно говорят именно о Крымской войне как о некоей роковой развилке для русской внешней политики? Выше мы касались вскользь этой темы и в первом приближении ничего особо страшного ни в ней, ни в ее последствиях для России не обнаружили. Ну поменяли взятый в очередной раз Каре на половину Севастополя, взятую объединенной Европой в результате годичной осады. Флот пятнадцать лет на Черном море не заводили — до циркулярной ноты Горчакова от 30 октября 1870 года. Зато на Востоке сколько дел втихую обделали. И Приамурье присоединили, и Уссурийский край — век бы так жить. Ведь не отвлекись Англия так надолго на Севастополь — номер мог бы и не пройти.

Что же было еще в Крымской войне такого, не бросающегося в глаза, что однозначно представлялось крупнейшим поражением Российской Империи лидерам столь разных организаций, как Союз Михаила Архангела и ВКП(б)?

2. Еще раз о Третьем Риме и его задачах

Прежде чем говорить о прикровенном смысле Крымской войны в истории России, вспомним еще раз, что такое было Православное Самодержавное Русское Царство и чем отличалось оно от всех прочих государств мира.

Россия вообще совершенно особая, ни на кого не похожая страна, вернее сказать даже — не страна, а явление духа. Уникален и русский народ в своем историческом происхождении, поскольку он стал народом не на этнической и не на территориальной основе, а на основе верности Православной Вере и Православной Церкви.

Потому и играла в нашей истории такое значение верность Русского Государства своему историческому предназначению — быть вселенской Православной монархией — Третьим Римом, или уклонение его от этой судьбы.

На примере нерчинского недомыслия мы видели, к чему привела первая попытка России в лице ее правительства стать «как все». Войти в «мировое сообщество». Чего стоили ей первые «экуменические контакты». Отсюда страшные ошибки Нерчинского договора и отдача задарма Русской Америки.

История ясно показывает, что если русский человек и Русское Государство не ставят перед собой в буквальном смысле «сверхъестественные», сверхнатуральные задачи — как поставило себе в XV веке зажатое в междуречье Оки и Волги Московское Великое княжество — стать Хранителем Православия, а через это и охранителем Вселенной! — то на задачах меньшего масштаба нас обставит кто угодно.

После более чем столетних попыток Петра I и его духовных потомков влиться в число цивилизованных европейских стран эту особую роль России в мире понял или, во всяком случае, начал прозревать великий русский Император Николай I. Есть, правда, данные думать, что эту роль понял под конец своего царствования и Александр I. Оттого и ушел в никуда или в Федоры Кузьмичи.

Но именно на долю Николая Павловича выпало осознание это претворить в жизнь. После абсолютистских экспериментов XVIII века Русский Самодержец ощутил, что Самодержавие тем и отличается от западного абсолютизма, что во всех важнейших делах непременно пребывает в совете с Церковью и с Землей. Но для этого Церковь должна быть равной государству силой, имеющей, подобно государству, и единого Главу — Патриарха. Также и Земля должна иметь такие учреждения, в которых звучал бы её подлинный голос, как во времена Земских Соборов. Николай I это понимает. Это означает, что Самодержавие в его лице начинает стремиться к созданию подлинно народного государства, хочет как бы вернуться к тем устоям, на которых основывалась жизнь Московской Руси до начала XVIII столетия. Путь не близкий и не простой в условиях XIX века! Но он был начат Государем Николаем I.

Улучшение им управленческой системы, кодификация законодательства, борьба с коррупцией вкупе с новой церковной политикой закладывали основы подлинно правовой государственности России, жизни по правде и совести.

Николай I, как и его преемники на Престоле, видел и понимал, что российское общество уже далеко не едино, как и народ. Понимал он и то, что вообще в земных условиях бытия по причине греховной поврежденности ни человек, ни общество совершенными и чистыми быть не могут.

Вопрос для Русских Самодержцев состоял, конечно, не в том, чтобы создать некое утопическое «идеальное» государство, какого в природе и существовать не может! Третий Рим не может быть утопией. Он реален, как реальны Воскресение Христово и Царство Небесное. Но на Земле Третий Рим должен быть необходимо облечен в земные формы. Вот что говорил о природе «совершенного государства» Первоиерарх Русской Зарубежной Церкви Митрополит Виталий.

По его мнению, таким относительно совершенным государством был древний Рим. Рим Первый. Римская Империя выработала замечательное законодательство, «римское право», послужившее основой законов последующих христианских государств. Законодательство, удерживающее в человеке «зверя» и дающее нужный простор добрым качествам человека.

Римские дороги связали между собой части огромной империи, приобщая варварские народы к культурной жизни государства.

Римский короткий меч сдерживал силой стихию дикости и беснования. Всё это подготовило условия для распространения веры и Церкви Христовой в древнем мире. Так что древний Рим явился промыслительно приготовленным вместилищем Церкви Нового Завета. Недаром проповедь апостолов имела наибольший успех среди народов — обитателей самой империи. Расширение границ империи стало, в сущности, расширением границ Церкви…

Россия — Третий Рим добавила к воспринятому ею древнеримскому наследию высшую духовную цель — сознательное создание наиболее благоприятных условий для движения русского народа в целом под водительством Церкви ко спасению во Христе в Царстве Небесном и создание возможностей для любого другого народа, входящего в неё, идти ко спасению вместе с русскими.

В XVIII веке эта цель была отклонена. Но в XIX веке она была поставлена вновь как сознательная духовная цель государства. Россия вновь заявила себя Третьим Римом!

Сразу это стало отчётливо проявляться и во внешней политике Империи. Мы помним, как Государь Николай I, обозначая на карте границы новой Камчатской, Алеутской и Курильской епархий, приказал построить православные церкви на Курильских островах, где их раньше не было. В этом отражается сущность политики Третьего Рима — расширение границ Церкви. Россия, дошедшая до Аляски и Северной Калифорнии, до владений Японии и Китая, до песков Средней Азии, извлекла из этого не только и не столько торговые и военно-стратегические выгоды (хотя и таковые были немаловажными), но несла в новые земли свет своей Православной Веры и духовности.

Николай I не сдал бы Русскую Америку и не продал бы за гроши Аляску: «Где раз поднят Русский флаг, он уже спускаться не должен!»

Теперь мы можем понять эти слова в истинном их значении. Для Императора Николая русский флаг символизировал не просто территории, на которые распространяется власть одного из земных монархов, а территорию Православия на Земле.

Но, понятное дело, и не любили же его за это все враги Православия и русского народа. Да что там не любили. Ненавидели. Ненавидят и сейчас.

И уж, конечно, сделали все, что в их силах, чтобы уничтожить этот ненавистный им Третий Рим. Саму идею его. И следует с сожалением признать, что частично план этот выполнить уже тогда удалось. Сам Третий Рим, с точки зрения его земного могущества, поколебать практически не получилось. Так — блошиные укусы. А вот идее Третьего Рима нанесен был ущерб, и не малый. В этом и заключается тайный смысл Крымской войны.

Конкретизируем.

3. Крымская война как война мирового глобализма с Россией

Россия — протектор Православия

Из понимания Императором Николаем I исторической задачи России как хранителя Вселенского Православия автоматически вытекала идея русского протектората над православными народами, бывшими под пятой мусульманских Персии и Турции. Вся полувековая Кавказская война вызвана была первоначально защитой России братской по вере Православной Грузии.

Одна из древнейших христианских стран, Грузия еще в XVI веке стремилась под защиту России. Терзаемая сильнейшими мусульманскими странами — Персией и Турцией и внутренними усобицами, Грузия в 1783 году приняла покровительство России, а в 1801 году, при Павле I, была полностью присоединена к Империи. Но превратить такое единение с Грузией в устойчивую постоянную действительность оказалось непросто. Нужно было преодолеть противодействие Персии и Турции и подстрекаемых ими воинственных горских народов Северного Кавказа, Каспийского и Черноморского побережий.

В 1826 году Персия, преследуя свои интересы в Грузии, без объявления войны вторглась в Закавказье. Даже знаменитый герой войны 1812 года генерал Алексей Петрович Ермолов, Главнокомандующий российскими войсками на Кавказе, силами войск Кавказской линии справиться с нашествием не мог. Ему на помощь пришли войска во главе с генералом Иваном Федоровичем Паскевичем. Паскевич в ряде сражений разгромил персов, взял Эривань (Ереван) и вторгся в Персию, устремившись к её столице — Тегерану. Персидский шах немедленно запросил мира, который и был заключён в 1828 году в Туркманчае и по которому к России навсегда отходили земли нынешних Армении и Азербайджана. Притязаниям Персии был положен конец. Император пожаловал Паскевичу титул графа Эриванского.

Трудней оказалось привести в послушание горские племена Северного Кавказа, с которыми давно имели дело русские казачьи поселения по Тереку и Кубани. Чеченцы, черкесы, другие воинственные народы не только воевали с казаками, они и жили рядом с ними и вступали с русскими в мирные отношения, встречая в этих случаях вполне дружелюбное отношение русских. Но с 1825 года в этих народах началось занесённое из Турции движение «мюридизма». «Мюриды» (послушники) обязывались вести священную войну — газават — против «неверных» русских под началом «святых старцев» — имамов и шейхов — с целью создания обширного «халифата» от Стамбула до Кубани. Имамы Кази-мулла и позднее Шамиль стали вождями газавата. Война мюридов длилась почти 40 лет.

Постепенно, дорогой ценой России все же удалось сломить сопротивление горцев и тем обеспечить безопасную жизнь Православной Грузии и Православным народам Северного Кавказа, таким как осетины. Да и остальные горцы в массе своей признали, что под покровом России жизнь не в пример лучше и безопаснее. В этом — главный смысл и итог Кавказской войны.

Религиозный характер носило и наше столкновение с Турцией в 1827-1829 годах. Началось оно с восстания православных греков против турецкого владычества. Поначалу это выглядело как бунт подданных против законной власти султана, и поэтому европейские державы и Россия, соблюдая положения Священного Союза, не находили возможным поддерживать восставших. Но скоро выяснилось, что зверства турок-мусульман по отношению к православным грекам имеют такой выраженный характер религиозной нетерпимости, что русская эскадра вместе с флотами Англии и Франции приняла участие в уничтожении турецкого флота в бухте Наварин 8/20 октября 1827 года.

Бой этот стоит рассказа о нем. Тем более что героями его стали наряду с известным нам уже Евфимием Васильевичем Путятиным все будущие герои обороны Севастополя — будущие адмиралы Владимир Алексеевич Корнилов, Павел Степанович Нахимов и Владимир Иванович Истомин. Что характерно, все четверо были в этом бою на флагманском линкоре контр-адмирала графа Логина Петровича Гейдена «Азов». Нахимов к этому времени был уже лейтенантом, Корнилов и Путятин — мичманами, а Истомин и вовсе гардемарином. А командовал «Азовом» открыватель Антарктиды капитан 1-го ранга Михаил Петрович Лазарев.

«Россия должна быть третья по силе морская держава…»

В главе о Русской Америке говорилось, как мало уделялось внимания флоту в царствование Александра Павловича. Что, собственно, и окончилось в феврале 1825 года незамеченной до сих пор катастрофой — потерей всех наших американских владений, равных по территории половине Европейской России[61]. Уровень же экономического развития Русской Америки первых десятилетий XIX века, по словам генерала Вандама, превышал уровень развития нашей Русской Сибири начала XX века.

С восшествием на престол Николая Павловича отношение к флоту резко изменилось. Уже в первые дни своего царствования Император рескриптом от 31 декабря 1825 года на имя начальника Главного Морского штаба приказал учредить Комитет образования флота. Наказом Комитету было Высочайшее требование: «Россия должна быть третья по силе морская держава после Англии и Франции и сильнее союза второстепенных морских держав»^{109}.

Основой боевой мощи флотов оставались, как и прежде, линейные корабли. Правильность выбранного курса была подтверждена в ходе нового военного столкновения с Турцией. Буквально за год была проделана огромная работа по восстановлению и обновлению Балтийского флота. Уже в 1827 году наш флот мог сражаться совместно с англо-французской эскадрой, удивляя союзников блестящим состоянием.

В мае 1827 года возник тройственный антитурецкий союз — союз России, Англии, Франции. Конвенция предусматривала не полную независимость Греции, но автономию под верховенством султана Махмуда Второго и при условии выплаты греками ежегодной дани.

Николай Павлович уже высказал свою знаменитую мысль о Турции как о «больном человеке», наследством которого надо озаботиться загодя. Англия устами герцога Веллингтона поспешила ответить: «Ваше Величество, вопрос о наследстве было бы легко решить, если бы в Турции было два Константинополя».

И все же союз не остался на бумаге. Для похода против турок снаряжались эскадры в Англии и Франции. Снаряжалась эскадра и в России. Один из будущих героев этого похода совсем недавно вступил в строй — линейный корабль «Азов».

Слово па проводах

Для балтийских моряков был памятен день 2 июня 1827 года. В этот день эскадре был дан Царский смотр. На «Азове» Императора встречали командующий эскадрой адмирал Дмитрий Николаевич Сенявин, начальник средиземноморского отряда контр-адмирал Гейден, командир «Азова» капитан 1-го ранга Лазарев. Встречали офицеры. Наши герои, стало быть, тоже. Вот как описывает это событие адмирал Л.П. Гейден:

«В 2 часа по полудни Государь с многочисленной свитой прибыл на корабль “Азов”. При нем находились английский и французский посланники…

При посещении корабля “Азов”, осматривая арсенал, Его Величество обратил особенное внимание на искусно выложенные из ружейных замков имена драгоценных для русских моряков морских побед при Гангуте, Ревеле и Чесме. После последнего имени также искусно была сделана буква “Н”. Заметив это, Государь спросил капитана Лазарева, что значит эта буква? На что Михаил Петрович отвечал, что она означает продолжение выше выставленных имен.

— А что же будет дальше? — спросил Государь.

— Имя Первой Победы флота Вашего Императорского Величества, — отвечал Лазарев»^{110}.

Послы в свите Николая Павловича присутствовали не случайно. Союзники под любыми предлогами уклонялись от решительного разгрома турок. Англичане и французы предпочитали ограничиться морской блокадой, якобы мешающей султану бросить войска в восставшую Грецию. Хорошо, пусть блокада…

И звучит напутственное Царское слово. Отчетливо, по-гвардейски. Оно предназначается не столько морякам, сколько послам союзных держав — Англии и Франции:

— Надеюсь, что в случае каких-либо военных действий поступлено будет с неприятелем по-русски.

Встреча союзников

8 августа 1827 года эскадра под командованием графа Гейдена в составе 4 линкоров, 4 фрегатов, 1 корвета и 4 бригов, выделенная из состава эскадры адмирала Сенявина, вышла из Портсмута в Архипелаг. Остальная часть эскадры возвратилась в Балтийское море. На средиземноморском отряде был принят к неукоснительному наставлению наказ Сенявина, что офицеры должны «знать дух русского матроса, которому спасибо иногда дороже награды*. Усердия же в службе надо добиваться не столько строгостью, сколько умением «возбудить соревнование к усердной службе в своих подчиненных ободрением отличнейших».

О том, что наказ Сенявина был принят к сердцу русским морским офицерством, свидетельствует подвиг мичмана А.А. Домашенко 9 сентября 1827 года. Во время шторма с реи «Азова» сорвался матрос. Увидев из окна кают-компании упавшего за борт, мичман в полном обмундировании кинулся за борт, надеясь спасти его. Он успел схватить матроса и несколько минут продержаться с ним в воде. Однако налетевший шквал накрыл их обоих. Спущенная шлюпка не успела…

Эскадра миновала Гибралтар. В Палермо услышали от шкиперов: значительный турецкий флот укрылся в Наваринской бухте. В Мессине контр-адмирал Гейден получил депешу: как можно скорее соединиться с англичанами и французами.

Рандеву произошло на меридиане острова Закинтос в Ионическом архипелаге. Всходило солнце, дул ровный ветер. Английский флагман держал свой флаг на 88-пушечной «Азии». Видно, наши были и впрямь хороши, если в частном письме вице-адмирал Эдуард Кодрингтон писал: «Все русские суда кажутся совершенно новы; и так как медная обшивка их с иголочки, то имеет прелестный темно-розовый цвет, что много содействует красивой внешности кораблей».

Вскоре был встречен и французский флот. Отныне три эскадры олицетворяли на Средиземном море боевую мощь трех главных европейских держав, трех европейских монархов. Однако три адмирала не в равной степени горели нетерпением пустить в ход пушки.

Анри де Риньи не склонялся к генеральному разгрому султанской Турции, ибо к тому не склонялись в Париже Карла X. Самый молодой из трех адмиралов, француз, не рвался в бой.

Вице-адмирал Кодрингтон (старший возрастом и чином, он принял общее командование эскадрами) был храбр и не любил закулисных интриг. Но сейчас его конкретно подставили. Боясь усиления России, Англия не желала чрезмерного ослабления Оттоманской империи.

Блокировать — да, применять силу — нет. Вертитесь, сэр Эдуард. Человек военный, Кодрингтон жаждал определенности. Ее он требовал и от родного адмиралтейства: «Ни я, ни французский адмирал не можем понять, каким образом

мы должны заставить турок изменить их линию поведения без совершения военных действий. Если это должно быть что-то вроде блокады, то всякой попытке прорвать ее можно противостоять только силой».

Но прямых инструкций все не было и не было. Франко-англы бранились с турками, заметил Юрий Давыдов, примерно как препирался Том Сойер с мальчиком в синей куртке: «Убирайся отсюда!» — «Сам убирайся». — «Не желаю!» — «И я не желаю». — «Погоди, я напущу на тебя моего старшего брата…» — «Очень я боюсь твоего старшего брата! У меня у самого есть брат еще побольше твоего, и он может швырнуть твоего вон через тот забор».

У Твена «оба старших брата» были плодом мальчишеской фантазии. Но эскадра Гейдена вовсе не была мифической. И едва она показалась в районе крейсерства Кодрингтона и де Риньи, как туркам тотчас сделалось ясным, что вот он и явился, этот самый «старший брат». Мичман Гарри Кодрингтон, сын адмирала, писал за пять дней до Наварина, 3/15 октября, в Англию матери: «Любопытно было наблюдать, как турки удалялись от русских судов и держались нашей подветренной стороны. Когда русские суда приближались к ним, они тотчас бежали на нашу сторону: что-то зловещее виделось им в русских судах».

Гейдена не одолевали никакие сомнения. Гейден не страшился попасть впросак. Он знал, что ему делать. Он знал, как ему поступать. Он располагал четкими и решительными указаниями своего Императора. К тому же Гейдену, как всякому адмиралу или генералу русской службы, нечего было опасаться того, чего волей-неволей опасались его коллеги — «общественного мнения» своей страны. Мнения, выдаваемого за народное, а на самом деле искусно смоделироанного, как и сейчас, средствами массовой информации. «Свободной прессы» в николаевской России, Слава Богу, не было!

Де Риньи раздраженно и не без зависти замечал: «Гейден может делать, что хочет; русская печать его не тронет».

Едва Андреевский флаг появился в Ионическом море, английская и французская дипломатическая машина тотчас перестала скрипеть и буксовать. Союзники ничего так не опасались, как единоличного вмешательства России в «греческий вопрос». А в том, что единоличное вмешательство не заставит себя ждать, они догадывались, знали. Слова Николая I, произнесенные в Кронштадте на палубе «Азова», не забылись: с неприятелем будет по-ступлено по-русски!

Князь Ливен, русский посол в Лондоне, провожая Гейдена, выразился не менее ясно: если союзные адмиралы заспотыкаются, ступайте вперед один. На сей раз точно так же напутствовал из Петербурга даже Министр Иностранных Дел: держитесь с друзьями дружески, но коли понадобится, начинайте боевые действия. Случилось с ним что-то, что ли?

И союзные адмиралы получили разрешение «наводить пушки», а не тень на плетень.

А турки что ж?

Покамест англо-французы фланировали близ греческих берегов, а англо-французская дипломатия разглагольствовала в Стамбуле, турки, тесня греческих повстанцев, овладели большей частью страны. В их руках находились все важные крепости.

Султанским воинством энергически распоряжался Ибрагим-паша. Ему было тридцать восемь от роду. Он приходился сыном знаменитому Мухаммеду Али, правителю Египта. Ибрагим-паша, сознавая преимущества европейской организации, заставил своих офицеров учиться у французских наемников. Сверх того, Ибрагим отдавал предпочтение строгой дисциплине перед «восточной распущенностью». В 1827 году он командовал не только турецко-египетским флотом, но и сухопутными войсками. И это он, Ибрагим-паша, избрал Наварин своей опорной базой.

То была одна из лучших гаваней не только Морей, но и всей Греции. Обширная, она могла принять сотни кораблей. Глубокая, она позволяла встать на якорь судну любой осадки. Остров Сфактерия прикрывал ее, как щитом. Узкий проход затруднял прорыв с моря. Турки, завладев Грецией, возвели на берегу прекрасной бухты цитадель, подле которой жался городок Наварин.

Задолго до графа Гейдена и крепости, и городу, и турецкому флоту досталось от предшественников гейденовской эскадры, от моряков эскадры Орлова-Спиридова. Тогда к Наварину набежал отряд кораблей под командой сына «арапа Петра Великого», бригадира артиллерии Ганнибала. Последний учинил там громкое дело, о котором так сказал его внук:

Теперь, пятьдесят семь лет спустя, Ибрагим-паша вряд ли сравнивал дни минувшие с днями нынешними. Довлеет дневи злоба его. 70-тысячная турецкая армия бесчинствовала в Морее. Трагедия была отмечена даже англичанами, не склонными в силу политических расчетов гипертрофировать ужасы турецкой расправы с греками.

Союзные адмиралы пытались словесно урезонить Ибрагима, но словесные убеждения ни к чему не приводили. Оставался последний довод — пушки. В Наваринской бухте их было более 2300. А на борту союзников — 1300.

Положение сторон

Представим себе расположение турецко-египетского флота, как расположил его французский капитан Лете лье, один из тех наемников, которых радушно принимал Ибрагим-паша. Согласно признанию знатока морских баталий сэра Эдуарда Кодрингтона, план врага был «прекрасно составлен».

Турецкая и египетская эскадры, стоя на якорях, выстроились полумесяцем, что позволяло держать под огнем всю гавань, а фланги упирались в береговые батареи. И полумесяц не был одинарным. Корабли были заякорены в две, а то и в три линии, оставляя между собою пространственный разрыв, позволяющий задним вести огонь одновременно с передними. Вперед Летелье выдвинул тяжелые боевые единицы — линейные корабли и фрегаты. За ними поместил тех, что слабее — корветы и бриги. Сверх того, диспозиция имела и такое преимущество: она диктовала союзникам, в какой части гавани произвести боевое развертывание.

Чем же и как полагал одолеть врага сэр Эдуард, командующий союзными эскадрами, участник Трафальгара, сподвижник Нельсона?

Вот тут-то начинаются типичные европейские штучки. Игра идет втемную. Присмотримся к ней.

Флот Ибрагима был не единым, а соединенным турецко-египетским флотом. Каждой эскадрой командовал свой адмирал. Турецкой — Тахир-паша; египетской — Мухарем-бей. Египет, напомним, обретался в неуклонно слабеющей вассальной зависимости от султана. Мухаммед Али, человек умный и коварный, давно норовил отпасть от стамбульского сюзерена. Мухаммеда втайне поддерживали Англия и Франция.

Теперь внимание! За месяц до Наваринского боя в Египет был направлен фрегат «Пелерус» из эскадры Кодрингтона. Цель — информировать Мухаммеда Али — через английского консула в Каире — о положении дел на море для принятия соответствующих мер за соответствующие блага. После понятного колебания правитель дал понять, что египетские корабли в Наварине первыми стрелять не начнут.

Это уже был козырь. И весьма крупный. Другой, тоже немаловажный, «вытянул» де Риньи. Он убедил французских наемников-офицеров покинуть египетские корабли, дабы в случае столкновения не запятнать себя убийством соотечественников.

Диспозиция по-английски

Заручившись всем этим, командующий союзным флотом адмирал Кодрингтон приступает к составлению боевого походного порядка. Он составляет диспозицию эскадрам, которые должны войти в Наваринскую бухту. Своей эскадре, а равно и французской, он предписывает наступать правой кильватерной колонной. Стало быть так, чтобы расположиться на якорях визави египетских кораблей, в пассивности которых он почти убежден.

А вот русский адмирал граф Гейден, тот идет левой кильватерной колонной, чтобы расположиться на рейде напротив турецких кораблей, в активности которых сэр Эдуард совершенно убежден. Иными словами: русские пойдут под огонь.

Некоторые авторы пишут, что Кодрингтон все же надеялся обойтись демаршем, демонстрацией, надеялся запугать Ибрагима, понудить ретироваться из Греции и, значит, избежать кровопролития на водах наваринских. Однако школьная арифметика — число вражеских кораблей и число вражеских артиллерийских стволов — вещь упрямая. А посему приходится без обиняков признать: сэр Эдуард и граф Анри Готье загодя распорядились русской кровью. Это мы очень понимаем!

Читая боевой приказ союзного главнокомандующего, тотчас замечаешь отсутствие каких-либо тактических, конкретных указаний. В этом и усматривают те самые авторы желание и намерение избежать сражения. Допустим. Но меры предосторожности Кодрингтон вместе с де Риньи все Эхсе приняли.

Короче говоря, пролог Наваринского сражения — еще один из примеров стандартного коварства западноевропейских союзников России. К чести их на сей раз, когда русские явили терпение, поразительное мужество и отменное искусство, в разгар боя сэр Эдуард словно воспрял, тряхнул гривой и принялся «работать», как полагается соратнику адмирала Нельсона. От англичан старались не отставать и некоторые французские командиры. В частности капитан ла Братоньер, командир французского линкора «Бреславль». Но в целом соединение де Риньи выглядело бледно.

Сражение

Коль скоро главную тяжесть баталии приняли корабли Гейдена, справедливость требует сказать об этом подробнее. А кроме того, на флагманском «Азове» были наши герои, в том числе будущий победитель при Синопе, ныне пока лейтенант Нахимов.

8/20 октября 1827 года в первую половину дня англо-французская колонна после некоторой сумятицы нерасторопных подчиненных де Риньи благополучно втянулась в бухту и столь же благополучно отдала якоря на местах, указанных диспозицией.

Гавань не огласилась ни единым выстрелом. Молчала крепость. Молчали береговые батареи. Молчали корабли. Кодрингтон послал парламентера лейтенанта Фиц-Роя к командирам турецких брандеров с требованием отойти вглубь бухты. Ружейными выстрелами с брандера парламентера убили. Eще один парламентер был послан к Мухарем-бею. И еще сорок пять мин. эскадра Мухарем-бея безмолвствовала. Но когда и второго парламенте постигла участь лейтенанта Фиц-Роя, тогда, как писал в донесении о Наваринском бое Логин Петрович Гейден: «…не осталось нам иного средства как отражать силу силою; эскадры открыли огонь…»

Грянул первый выстрел. Кто его произвел (турки или все же египтяне теперь, пожалуй, точно не определишь. Но, похоже, пушечную дуэль начали все же турки. А следом нехотя, недружно, как из-под палки — Мухарем-бей — он, надо думать, получил-таки соответствующее указание из Каира, от паши.

Как раз в то время, когда завыли орудия, наши корабли, повинуясь давешнему приказу главнокомандующего, еще только тянулись сквозь узкий, не шире мили, пролив. Эскадра шла строем кильватерной колонны, впереди «Азов». Фрегаты шли за линкорами.

Эскадра несла 468 орудий (по другим сведениям — 466).

Примерно столько же имел Кодрингтон.

На сотню меньше имел де Риньи.

Но преимущество последних пред Гейденом понятно школьнику. Англичане и французы уже стояли на позиции. А мы к своей позиции еще шли.

В тишине и спокойствии англичане и французы свершили боевое развертывание. Они отдавали якоря и убирали паруса под тихий плеск сред земных волн, как сказал бы поэт.

Наше боевое развертывание происходило под прицельными залпами неприятеля. К точкам, указанным диспозицией, мы шли сквозь пороховой дым, сквозь оранжево-белые сполохи взрывов, сквозь гром, свист, треск, вспышки. Без единого выстрела. Наши пушки молчали. Русские корабли молча шли туда, где было их место согласно плану Кодрингтона.

Плану, преисполненному глубоких тактических мыслей, по мнению некоторых современных отечественных авторов. Этих бы авторов на «Азов», когда он шел воплощать мудрые мысли Кодрингтона в жизнь.

Сквозь кромешный ад достигли заданных рубежей. Надо было отдать якоря. Надо было убрать паруса. А это не в атаку, рванув ворот, бежать. Тут работать надо. Работать меж небом, расколотым ядрами, и водою, кипящей от ядер.

Наконец готово. Слово артиллерии. Диспозиция английским адмиралом была составлена грамотно. Против каждого русского корабля дрались несколько турецких. Против «Азова», например, одновременно четыре, в том числе и фрегат под флагом Тахир-паши. Сверх того, Лазарев изловчился еще помочь Кодрингтону, выручив его «Азию». Но нельзя не вспомнить подвиг уже упомянутого капитана ла Бутоньера, командира «Бреславля». Он, «…усмотрев, что корабль “Азов” весьма много терпит от неприятеля, сражаясь одно время против пяти военных судов… немедленно отрубил свой канат и занял место между “Азовом” и английским кораблем “Альбионом”, через что некоторым образом облегчил наше положение», — писал в своем втором донесении о бое адмирал Гейден.

И вот только к переломному моменту Наваринского боя, к моменту начала конца турецко-египетского флота, достигнутому русскими линейными кораблями и фрегатами, можно отнести оценку «Боевой летописи русского флота» (М., 1948): «…союзные эскадры действовали в полном единодушии, оказывая друг другу взаимную поддержку».

А следовало бы составителям расширить и уточнить приведенную оценку.

«Положение англичан в Наварине, — справедливо отмечал современный документ, — можно уподобить их положению при Ватерлоо, и если бы здесь адмирал граф Гейден, подобно как там сделал Блюхер, не прибыл бы вовремя, то адмирал Кодрингтон подвергнул бы корабли свои совершенному истреблению».

Обстоятельство это по сей день до такой степени раздражает английских историков, что они как бы не замечают его. Последнее время это начинает раздражать почему-то и некоторых русских. Их проблемы. Но как бы там ни было, а из песни слова не выкинешь. Сам адмирал Кодрингтон — морская душа, хоть и порченная чуждыми ей дипломатическими извивами, — признавал первенствующую роль эскадры Гейдена.

Наваринский бой завершился в шесть пополудни. Флот Ибрагим-паши не существовал. Барабанщики с осунувшимися, почернелыми лицами били отбой. Багровое, как раскаленное ядро, садилось солнце. На кораблях «плотничали» хирурги. Мертвые, уложенные на палубах, незряче глядели в глухое наваринское небо.

Тяжко пострадал «Азов»: 27 мертвецов, 67 искалеченных. Никто в союзном флоте не сражался с такой сокрушительной энергией, как флагманский линкор Гейдена. Сражаясь с пятью неприятельскими кораблями, «Азов» уничтожил их: он потопил 2 больших фрегата и один линкор, сжег флагманский корабль под флагом Тагир-паши, вынудил выброситься на мель 80-пушечный линейный корабль, после чего зажег и взорвал его. Кроме того, «Азов» уничтожил 80-пушечный флагманский линейный корабль Мухарем-бея^{111}.

Впоследствии, склонившись над почтовым листком и мысленно беседе с другом, Нахимов недоуменно пожимал плечами: «Я не понимаю, любезный друг, как я уцелел…» Было чему дивиться. Ведь он все время находился на верхней палубе. Он ни на миг не покинул подчиненных. А среди них шестерых убило, семнадцать ранило. Павла Степановича не только не задело ядром, картечью, осколками рангоута — его огонь не тронул, хотя дважды занималось бешеное пламя, и Нахимов со своими людьми дважды спасли корабль от пожара.

Во всяком бою, когда его ведут настоящие бойцы, личная храбрость становится коллективной храбростью, и уже трудно назвать поименно тех, отличился.

«Азов» удостоился высшей воинской морской награды. Ни один корабль российского флота еще не был взыскан ею. И вот «в честь достохвальных деяний начальников, мужества и неустрашимости офицеров и храбрости нижних чинов» израненный, обожженный «Азов» получает кормовой Георгиевский флаг. В перекрестии синих полос (таких же, как и на обычном Андреевском флаге) алел геральдический щит с белым конем и сиромантией Св. Георгия.

Впечатления участника

Дорогого стоят для истории письма и впечатления непосредственных участников достопамятных боевых действий. Частные письма. Одно из них принадлежит Нахимову:

«В 3 часа мы положили якорь в назначенном месте и повернулись шпрингом вдоль борта неприятельского линейного корабля и двухдечного фрегата под турецким адмиральским флагом и еще одного фрегата. Открыли огонь с правого борта…

В это время мы выдерживали огонь шести судов и именно всех тех, которые должны были занять наши корабли. О любезный друг! Казалось, весь разверзся перед нами!.. Надо было драться истинно с особенным мужеством, чтобы выдержать весь этот огонь и разбить противников, стоящих вдоль правого нашего борта (в чем нам отдают справедливость наши союзники)…

Кровопролитнее и губительнее этого сражения едва ли когда флот имел. Сами англичане признаются, что ни при Абукире, ни при Трафальгаре ничего подобного не видали».

Наварин — русская победа

Разгром основных сил турецкого флота был не просто потоплением, сожжением, разбитием таких-то и таких-то кораблей или фрегатов. И не просто гибелью стольких-то офицеров и стольких-то матросов. Наваринское одоление неприятеля было прежде всего крупной, весомой победой России. Не потому лишь, что именно русской эскадре принадлежала честь истребления главной части турецких военно-морских сил. А потому, что вскоре после Наварина православная Греция получила долгожданную независимость от султана.

Наваринский гром возвестил Стамбулу грозную опасность блокады Дарданелл, облегчил операции русской армии в войне против Турции 1828-1829 годов.

За Наваринский бой лейтенант Нахимов был представлен к чину капитан-лейтенанта и ордену. В представлении о Нахимове сказано: «Находился при управлении парусов и командовал орудиями на баке, действовал с отличною храбростью и был причиною двукратного потушения пожара…» И рядом, в графе «Мнением моим полагаю наградить»: «Следующим чином и орденом Св. Георгия 4-го класса»[62].

Резолюция Николая была краткой: «Дать».

Но главной наградой за Наварин был корвет «Наварин». Его отняли у турок. Он назывался «Нассабих Сабах», что можно перевести как «Восточная звезда».

«Командиром же на сей корвет, — доносил в Петербург Гейден, — я назначил капитан-лейтенанта Нахимова, как такого офицера, который по известному мне усердию и способности к морской службе в скором времени доведет оный до лучшего морского порядка и сделает его, так сказать, украшением вверенной мне эскадры…»

Боевая кампания не завершилась Наваринской битвой. Поддерживая русско-турецкий сухопутный фронт, эскадра блокировала Дарданеллы, перехватывая вражеские суда на морских коммуникациях.

В мае 1830-го эскадра вернулась в Кронштадт. Аттестуя командира «Наварина», Лазарев, уже контр-адмирал, в графе «Достоинства» отметил то, что ставил превыше всего на свете: «Отличный и совершенно знающий свое дело морской капитан».

Мичман Корнилов «за ревностную службу», оказанную в сражении при Наварине, награжден орденом Св. Анны 4-й степени, а также французским орденом Св. Людовика меньшего креста и английским орденом Бани. В следующем году произведен в лейтенанты.

Мичман Путятин награжден орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом.

Гардемарин Истомин награжден Знаком отличия Военного ордена — Георгиевским крестом — и произведен в мичманы.

В отместку за Наварин Турция в следующем году начала военные действия против России. Русская «наваринская» эскадра, поддерживая наш сухопутный фронт, блокировала Дарданеллы. На Балканском направлении успешно действовал генерал Дибич, взявший Адрианополь. На Кавказе генерал Паскевич также нанёс туркам ряд сильных поражений, взяв Каре, Ахалцых, Эрзерум. Стамбул запросил мира.

Россия получала левый берег Дуная с островами в устье его, весь восточный берег Черного моря, свободную торговлю в Турции и свободный проход через проливы Босфор и Дарданеллы (двери в Средиземное море). Кроме того, Россия добилась, что православные княжества Молдавии, Валахии и Сербии получили автономию и покровительство России, а на юге Греции в 1830 году создалось независимое Греческое Королевство.

Значение морской силы

К 1833 году Российский флот достиг своей полной штатной численности. Военно-Морское Министерство было разделено на два учреждения: Главный Морской Штаб и собственно Морское Министерство. Начальник Главного Морского Штаба получил право личного доклада Императору и, по существу, стал во главе Морского Ведомства.

В составе Главного Морского Штаба была создана канцелярия Генерал-гидрографа, которая ведала «движением флотов и эскадр, соображением о военных действиях, обороне берегов и гаваней, предметами телеграфическими и сигнальными», — прообраз нынешнего Оперативного управления Главного штаба ВМФ. (К сожалению, когда в 1836 году Главный Морской Штаб и Морское Министерство снова были объединены, флот остался без «оперативного управления», что сразу же сказалось на программе его перехода от парусного к паровому.)

За это время были выращены прекрасные кадры российских моряков всех уровней — от матросов до адмиралов. Российские военные корабли и суда под Андреевским флагом можно было увидеть на всех широтах морей и океанов и не только с военными целями, но и с научными, открывавшими новые земли, проникавшими в полярные льды для океанографических исследований. По словам известного историографа флота Ф.Ф. Весе-лаго, это было время, когда в России «званием флотского офицера гордились сознательно».

Необходимо отметить, что немаловажную роль в деятельности Морского Ведомства того времени играли издаваемые Ученым Комитетом периодические издания (Записки) как по проблемам строительства, организации и боевого применения флота, так и по исследованию омывающих Россию морей и её побережий. По сути, это был орган, аккумулирующий в себе идеи по наилучшему использованию морской силы в интересах государства и средством ее информационной поддержки.

Боевая выучка российских моряков была настолько совершенна, что ее отмечали даже английские моряки, признанные «владетели морей».

Российские корабли обладали хорошими мореходными качествами: были остойчивы, поворотливы, имели большую скорость, хорошее вооружение, на них были улучшены условия обитаемости.

Все это позволяло Николаю I считать флот надежным и эффективным инструментом своей внешней политики, так как корабли были совершенны, а моряки — многоопытны^{112}.

Все сказанное выше про русский флот времен царствования Николая Павловича является правдой, и правдой, в общем, известной, позволяющей и в наше время испытать законную гордость за славное прошлое Великой России. А также вздохнуть ностальгически об ее уходе в небытие. Однако правда здесь сказана далеко не вся, и не по желанию автора утаить важные сведения от читателя, а единственно по причине того, что до самого недавнего времени, когда была уже закончена эта книга, факты эти были автору неизвестны.

Обнаруженные же факты свидетельствуют о том, что не только в расцвете, но и просто в сохранении русского флота в 1830-1840 годы решающая роль принадлежала именно Государю Императору Николаю I. Только благодаря его решительным действиям Россия обязана, в частности, тому, что наш Черноморский флот не исчез как боевая сила уже в начале 1830-х годов. В мирное время и при внешнем благополучии.

Но осуществить эту роль Государь смог потому, что в то время число верных людей на достаточно высоких постах еще превышало число изменников. Хотя ряды верных Царю и Родине людей уже тогда несли потери — в мирное время, как на войне. Но потери эти пока исчислялись единицами, а общество было в целом традиционно-патриотическое. В сравнении с грядущими временами.

Так, во времена последнего царствования число верных людей во всех, а особенно в верхнем, эшелонах власти значительно сократилось, а потери в их рядах возросли до почти невосстановимого уровня. В исследовании Анны Гейфман «Революционный террор в России, 1894-1917» приведены данные, что за этот период число жертв этого террора превысило 17 тысяч верных Престолу и Отечеству людей всех сословий.

А робкий ответ власти на заливающую страну кровавую волну ни коим образом нельзя считать адекватным. Решающую роль в неадекватности этого ответа сыграла так называемая «общественность», парализовавшая все усилия власти восстановить нормальную обстановку в стране^{113}. Результат — известен. Хорошо известен.

Но вот то, что нечто похожее могло случиться, пусть в «региональном» масштабе, уже в эпоху грозного врагам Царя Николая I, уже после разборки — чересчур мягкой, конечно — с «героями» 14 декабря, это как-то не на слуху. Так что же все-таки произошло на Черном море и курирующем его флоте в конце 20-х — начале 30-х годов уже позапрошлого века? И почему об этом как-то не принято говорить?

Адмирал А.С. Грейг — «моряк и ученый»

Главным командиром Черноморского флота и портов, а также военным губернатором Николаева и Севастополя был со 2 марта 1816 года вице-адмирал Алексей Самуилович Грейг. Почти все эти годы А.С. Грейг прожил в Николаеве, где в то время находилось управление Черноморским флотом^{114}.

Грейг был старшим сыном адмирала Самуила Карловича Грейга, перешедшего 20 апреля 1764 года из лейтенантов английского флота в капитаны 1-го ранга флота русского. Самуэль Грейк, как он сам себя называл, был сыном вольного моряка из Шотландии. Новой родине служил честно, приняв участие младшим флагманом уже в 1-й Средиземноморской экспедиции русского флота в составе эскадры Орлова-Спиридова. И закончил службу, как полагается — скончался 15 октября 1788 года в каюте своего флагманского корабля «Ростислав», блокируя шведский флот в Свеаборге, предварительно нанеся ему сокрушительное поражение у острова Гогланд 8 июля того же года.

При этом, однако, имея потомственное русское дворянство, Грейг оставался английским подданным. Что исключало, в частности, возможность участия Грейгов в боевых действиях против Англии. Только в 1813 году Алексей Грейг принял русское подданство. В книге «Флотоводцы России» о А.С. Грейге сказано, что некогда он прославился «в боевых действиях на Средиземном море под руководством Д.Н. Сенявина», но с годами утратил боевой дух и интерес к флоту^{115}.

В немалом числе трудов, посвященных деятельности А.С. Грейга, как вышедших до революции, так и позже, с редким единодушием подчеркивается, что он был прекрасный моряк, а в дополнение — ученый, инженер, астроном, специалист по экономике, а также, что характерно, честный человек. Судя по всему, действительно прекрасным и универсальным специалистом был Вице-Адмирал Грейг, вот только устал малость к началу 1830-х годов от напряженной службы Отечеству. Так, в 1832 году ему на укрепление прислали из Петербурга в начальники штаба молодого Контр-Адмирала, героя Наварина Генерал-Адъютанта Лазарева Михаила Петровича, а вскоре и вовсе отозвали в столицу на почетную и необременительную должность в Госсовете[63]. Так все и утряслось.

А уж при Лазареве и его сподвижниках и учениках — Корнилове, Нахимове, Путятине и прочих — Черноморский флот стал и вовсе образцово-показательным. И говорить, в общем, нечего.

Так до недавнего времени считал и автор, пока в 7-8 номерах «Морского сборника» за 2005 год не натолкнулся на военно-историческое расследование капитана 1-го ранга Владимира Виленовича Шигина, посвященное трагической судьбе одного из национальных героев России — Александра Ивановича Казарского — командира знаменитого брига «Меркурий»^{116}.

Честно говоря, по наивности своей, автор считал, что самый невероятный бой военно-морской истории всех времен и народов и сейчас известен всем и не нуждается в напоминаниях о себе, а также описаниях и комментариях, но демократическая действительность быстро убедила его в обратном. Поэтому для понимания дальнейшего придется немного рассказать и о нем. Не претендуя на оригинальность, назовем наш рассказ, как называется картина известного морского баталиста, друга адмирала Лазарева Ивана Константиновича Айвазовского, посвященная подвигу «Меркурия», его командира и экипажа.

18-пушечный бриг «Меркурий» под командованием капитан-лейтенанта Казарского 14 мая 1829 года, находясь вместе с фрегатом «Штандарт» и бригом «Орфей» в дозоре у Босфора, неожиданно встретился с вражеской эскадрой в составе шести линейных кораблей, двух фрегатов и двух корветов. Началась погоня за маленьким русским отрядом. Быстроходным «Штандарту» и «Орфею» удалось уйти от преследования, а «Меркурий» был настигнут и вступил в бой сразу с двумя турецкими линкорами, каждым из которых командовал адмирал: 110-пушечным «Селемие» — сам командующий турецким флотом, а 74-пушечным «Реал-Бей» — его младший флагман.

184 пушки, противостоящие «Меркурию», были отнюдь не чета его легоньким каронадам, пусть бы и размножившимся в 10 раз, а мощнейшими на тот день морскими орудиями, призванными крушить борта таких же морских исполинов, как «Селемие» и «Реал-Бей». Так что формальное численное превосходство само по себе здесь вообще ни о чем не говорит. Это примерно как сторожевику вступить в бой сразу с двумя линкорами типа «Айова». То, что даже и сейчас в нашем флоте найдется кораблик, который и при таких обстоятельствах не спустит флаг Святого Андрея, у автора сомнений нет. Но вот результат этого боя предвидим и не специалистами. Также предвидим он был и 176 лет назад — шансов у «Меркурия» не было. Напомним, что вдобавок ко всему бриг, несмотря на свою малотоннажность, был тихоходней турецких гигантов и уйти от них не мог.

И все-таки бой этот «Меркурий» выиграл, после многочасовой (!) артиллерийской дуэли отправив своих противников в долгосрочный ремонт в стамбульские доки. И сам своим ходом вернулся в родную базу — город (ныне украинской славы, интересно вот, петлюровской или бандеровской?) Севастополь. Бриг имел 22 пробоины в корпусе и 297 повреждений парусного вооружения.

Еще раз напомним, что бой этот уникален не только в русской, но и в мировой морской истории.

Сохранилось официальное донесение об этом бое.

Всеподданнейший рапорт адмирала Грейга от 18 мая 1829 года

«О том, что когда бриг “Меркурий”, крейсеровавший у Константинопольского пролива, был настигнут и окружен двумя турецкими кораблями, то командир оного, капитан-лейтенант Казарский, ввиду невозможности избежать неровный бой, составил военный консилиум, на котором корпуса штурманов поручик Прокофьев первый предложил бриг взорвать на воздух; вследствие чего решено было: защищаться до последней степени, и потом, свалившись с одним из неприятельских кораблей, зажечь оставшемуся в живых офицеру крюйт-камеру, для чего и был положен на шпиль заряженный пистолет. Но после трехчасового неравного боя, в виду всего турецкого флота, бригу удалось нанести столь сильные повреждения обоим турецким кораблям, что они должны были удалиться» (дело Канц. Н. М. Шт., № 96/3 разр.). Сохранилась и Императорская резолюция на этот рапорт: «Капитан-лейтенанта Казарского произвесть в Капитаны 2-го ранга, дать Георгия 4 класса, назначить в Флигель-Адъютанты с оставлением при прежней должности и в герб прибавить пистолет.

Всех офицеров в следующие чины, и у кого нет Владимира с бантом, то таковой дать. Штурманскому офицеру, сверх чину, дать Георгия 4 класса. Всем нижним чинам знаки отличия Военного ордена[64] и всем офицерам и нижним чинам двойное жалованье в пожизненный пенсион.

На бриг “Меркурий” Георгиевский флаг»^{117}.

Это был второй Георгиевский флаг в русском флоте. Первый получил «Азов» за Наварин.

Подвиг столь удивительный, что едва можно оному поверить

Известие о небывалой победе маленького и почти безоружного брига над двумя сильнейшими турецкими кораблями облетело всю Россию. Вновь, как в славные былые времена, черноморцы свершили почти невозможное. Маленькое суденышко в неравном бою одолело два мощнейших неприятельских корабля.

Страна ликовала! В те дни газета «Одесский вестник» писала: «Подвиг сей таков, что не находится другого ему подобного в истории мореплавания; он столь удивителен, что едва можно оному поверить. Мужество, неустрашимость и самоотвержение, оказанные при сем командиром и экипажем “Меркурия”, славнее тысячи побед обыкновенных».

Просвещенная Европа и отказывалась верить. Английский историк Ф. Джейн, узнав о происшедшем сражении, заявил во всеуслышание: «Совершенно невозможно допустить, чтобы такое маленькое судно, как “Меркурий”, вывело из строя два линейных корабля».

— У страха глаза велики! — рассуждали иные завистники и недоброжелатели. — Казарскому корабли линейные просто померещились. Если там у турок что-то и было, то в лучшем случае каких-нибудь два фрегата!

То есть вместо линкоров два крейсера! По-видимому, на фоне происшедшего завистникам казалось, что два примерно 50-пушечных фрегата для 18-пу-шечного брига — что-то вроде легкой разминки перед настоящим делом.

Но факт блестящей победы официально подтвердила турецкая сторона, и завистники приумолкли. Один из турецких офицеров, штурман линкора «Реал-Бей», писал: «…В три часа пополудни удалось нам настичь один из бригов. Корабль капудан-паши и наш вступили с ним в жаркое сражение, и, дело неслыханное и неимоверное, мы не могли принудить его сдаться…

Если древние и новые летописи являют нам опыты храбрости, то сей последний затмит все прочие, и свидетельство о нем заслуживает быть начертанным золотыми буквами в храме славы. Капитан сей был Казарский, а имя брига — “Меркурий”».

Пришлось признать свершившееся. Европа начала писать оды. Известна, по крайней мере, одна таковая сочинения Сен-Томе, бесхитростно названная «Меркурий».

Блистательный Казарский

Назначенный Флигель-Адъютантом капитан 2-го ранга Казарский был вскоре вызван в Петербург, где состоял при Императоре для особо важных поручений. В день представления его ко двору в дневнике А.С. Пушкина появилась запись: «Сегодня двору был представлен блистательный Казарский».

Именно Казарский вместе с князем Трубецким был в 1830 году в Лондоне представителем русского флота на коронации Вильгельма IV — 65-летнего адмирала английского флота, о котором как о моряке тепло высказывался сам Нельсон после совместных плаваний с тогда еще принцем Кларенсом. Понимающие в морском деле англичане встретили русского героя с подобающими случаю торжественностью и пиететом. По возвращении Казарский был произведен в капитаны 1-го ранга.

Уникальные честность и бескорыстие Казарского, сравнимые только с его мужеством и воинским дарованием, становятся причиной того, что Император поручает ему самые щекотливые поручения. Казарский выезжает с ревизиями в разные губернии, из коих можно назвать Нижегородскую, Симбирскую и Саратовскую, инспектирует Казанское адмиралтейство.

Не образ ли этого худенького и даже для своих тридцати с небольшим лет моложавого, но при этом грозного и неподкупного столичного ревизора послужил толчком к созданию Гоголем своей бессмертной комедии? Взгляните сами на портрет.

И губернаторы с городничими могли отныне чуть не в каждом приезжем ждать ревизора. Но пока хватит об этом.

Судьба героя

Каждому, кто был в Севастополе с искрой интереса к истории своей Родины и ее флота, знаком памятник на бульваре под Владимирским собором, с лаконичной надписью: «Казарскому. Потомству в пример».

Памятник этот помню с детства, как и уникальный бой легкого разведчика с двумя линейными кораблями. И всегда хотелось верить, что судьба героя, сохраненного в таком бою милостью Божией для России, была светла, ставши продолжением славной победы.

О скоропостижной смерти…

Потому так резануло сердце, когда в том же «Морском сборнике» (№ 12 за 1907 год) после приведенных выше рапорта о бое и резолюции на него Николая Павловича, буквально на другой странице, прочел следующие строки:

«Записка графа Бенкендорфа 8-го октября 1833 года. О скоропостижной смерти флигель-адъютанта Казарского

В записке объяснены следующие необыкновенные обстоятельства дела: Дядя Казарского Моцкевич, умирая, оставил ему шкатулку с 70 тыс. руб., которая при смерти разграблена при большом участии Николаевского полицмейстера Автомонова. Назначено следствие, и Казарский неоднократно говорил, что постарается непременно открыть виновных. Автомонов был в связи с женой капитан-командора Михайловой, женщиной распутной и предприимчивого характера; у ней главною приятельницей была некая Роза Ивановна, состоявшая в коротких сношениях с женой одного аптекаря.

Казарский после обеда у Михайловой, выпивши чашку кофе, почувствовал в себе действие яда и обратился за помощью к штаб-лекарю Петрушевскому, который объяснил, что Казарский беспрестанно плевал, и оттого образовались на полу черные пятна, которые три раза были смываемы, но остались черными. Когда Казарский умер, то тело его было черно, как уголь, голова и грудь необыкновенным образом раздулись, лицо обвалилось, волосы на голове облезли, глаза лопнули, и ноги по ступни отвалились в гробу. Все это произошло менее, чем в двое суток. Назначенное Грейгом следствие ничего не открыло, другое следствие также ничего хорошего не обещает, ибо Автомонов — ближайший родственник генерал-адъютанта Лазарева. (Из дел и бумаг кн. Меншикова.)»

А справа от этих строк помещена резолюция Императора: «Поручаю вам[65] лично, но возлагаю на вашу совесть открыть лично истину по прибытии в Николаев. Слишком ужасно».

Дважды повторяющееся слово «лично» выдает потрясение Императора страшной новостью.

Как же так, — подумалось мне. Какая страшная и нелепая смерть. И еще какая-то шкатулка дурацкая.

Было это тем летом, когда я собирал материалы в основном про Цусиму, в рассказе о которой и Крымская война, и Черноморский флот были лишь эпизодами в прелюдии к ней, и заняться поиском материалов о жизни и смерти Капитана 1-го ранга Флигель-Адъютанта Александра Ивановича Казарского было просто физически невозможно. Так бы и остался этот вопрос темным пятном на периферии сознания, если бы не уникальное по своей информативности расследование каперанга В.В. Шигина.

Оказывается, не случайно, хотя и трагично, умер геройский моряк, а погиб в схватке с врагом, куда более страшным, чем все турецкие линкоры. Предоставим слово капитану Шигину, добавляя по ходу дела необходимые комментарии и беря, как обычно, дословные заимствования в кавычки.

Скорее всего?

«…К концу времени командования Черноморским флотом А.С. Грейгом на нем сложилась небывало напряженная и взрывоопасная обстановка, связанная с проникновением еврейства в финансовые и хозяйственные флотские дела…

Будучи уже в весьма зрелых годах, командующий флотом вдруг сходится с молодой еврейкой Юлией Михайловной (Мойшевной) из Николаева, чей отец являлся одним из финансовых воротил юга России. При этом, скорее всего у сам адмирал Грейг оставался по-прежнему честным человеком».

Сыграло ли при этом роль предполагаемое рядом исследователей происхождение адмирала по отцу из шотландских евреев, или просто взыграло ретивое, но остается фактом, что гражданской женой почтенного адмирала стала и не подумавшая креститься иудейка, которую вполне устроил неформальный титул «матери-командирши» Черноморского флота. А самого честного адмирала Грейга больше, чем звание русского адмирала и должность Главного командира Черноморского флота, привлекла должность… председателя Николаевского ссудного банка! По совместительству.

«Теперь всеми хозяйственными делами Черноморского флота (да и не только хозяйственными), по существу, заправляла сожительница Командующего и ее ближайшее окружение».

«Говоря о коррупции того времени на Черноморском флоте, мы должны понимать, что речь идет не только и не столько о воровстве непосредственно на самом Черноморском флоте, как таковом. Разумеется, что и на самом флоте воровали, но это была лишь часть (и далеко не самая главная) в деятельности тогдашней черноморской “мафии”.

Во главе еврейской “мафии” стояли некто Серебрянный и Рафалович. Их поддерживала коррумпированная флотская верхушка во главе с контр-адмиралом Н.Д. Критским[66] и рядом других офицеров, занимавших большей частью береговые тыловые должности. Бороться и тем, и другим было за что.

Дело в том, что Командующий Черноморским флотом в то время одновременно являлся и Главным командиром Черноморских портов. Главный командир Черноморских портов сосредоточивал в своих руках огромнейшую власть. Ему подчинялись все порты (в том числе и торговые) Черного моря со всеми своими службами… Учитывая же, что именно через порты Черного моря шел в то время основной внешнеторговый грузооборот российской торговли, и прежде всего ее главной составляющей — пшеницы, трудно даже представить, какие деньги крутились вокруг всего этого и какие капиталы наживались теми, кто имел хоть какое-то отношение к этой бездонной черноморской кормушке».

«Если до 30-х годов на Черноморском флоте большое влияние в экономических и финансовых делах осуществляла греческая диаспора, имевшая также своих представителей среди черноморского адмиралитета (династии адмиралов Алексиано, Метакса, Кумани и другие), то теперь с легкой руки сожительницы Грейга в тыловых конторах Черноморского флота началась настоящая война двух финансовых группировок — старой греческой и новой еврейской — за власть над Черноморским флотом и над черноморскими портами.

И если в Николаеве, Одессе, Таганроге и других портах эта война протекала в основном в береговых конторах, то в Севастополе она докатилась и до боевых кораблей.

По существу, две влиятельнейшие финансово-этнические группировки начали между собой настоящую войну за передел сфер влияния в Черноморском регионе».

Император против мафии

Слава Богу, информация о ненормальностях в Черноморском флоте дошла до сведения Императора. «Воспользовавшись “еврейско-греческой войной” на Черном море, он решил положить конец обеим финансовым группировкам и освободить отечественную внешнюю торговлю от всесильного черноморского “рэкета”.

Император Николай I начинал самую настоящую войну, исход которой предопределить было пока сложно. Огромные деньги, связи с зарубежными торговыми кругами и российским купечеством делали обе финансово-этнические партии крайне опасным противником даже для самого Российского Императора. И Николай это прекрасно понимал. Перед началом этой необъявленной войны он несколько раз посещает черноморские порты, чтобы еще раз убедиться в том, насколько далеко зашла коррупция, которую во имя безопасности и благосостояния России необходимо было выкорчевывать как можно скорее».

Как пишет капитан Шигин: «“черноморская мафия” была второй после декабристов по значимости опасностью для России.

Для начала этой борьбы надо было, прежде всего, ослабить позиции старого руководства Черноморского флота и портов, давным-давно сросшегося с представителями греческого и еврейского капитала. Именно поэтому новым начальником штаба Черноморского флота и был назначен с Балтики контр-адмирал М.П. Лазарев, человек, в чьих организаторских и, главное, личных качествах Император не сомневался».

Для уточнения временного расклада скажем, что М.П. Лазарев получил назначение в феврале 1832 года, в июле того же года приступил к исполнению обязанностей начштаба ЧФ. Со 2 февраля по 22 июля 1833 года командовал Босфорской экспедицией ЧФ. В августе был назначен сначала исполняющим обязанности, а затем с 8 ноября 1833 года главным командиром Черноморского флота и портов и военным губернатором Николаева и Севастополя.

Через фок-мачту проткнули железный шомпол насквозь

Контр-адмирал Лазарев, учитывая политическую обстановку, сложившуюся на Ближнем Востоке в связи с начавшейся турецко-египетской войной, сразу же по прибытии в штаб флота в Николаеве начал проверку кораблей и состояния баз флота. Знакомиться, так сказать, с обстановкой.

Ознакомившись с обстановкой на Черноморском флоте, создавшейся в результате 16-летнего командования им честного адмирала А.С. Грейга, моряка и ученого, астронома и экономиста, одним словом плавучей помеси Исаака Ньютона с Адамом Смитом и прочими выдающимися деятелями прошлого и настоящего, Лазарев пришел в ужас.

Спокойнее он чувствовал себя среди льдов Антарктики и под ядрами Наварина.

В письме своему другу А.А. Шестакову Михаил Петрович писал, что Севастополь как главная база флота не укреплен и не защищен. На флоте большой некомплект личного состава, боевой подготовкой никто не занимается^{118}. Корабли почти не плавают, да по своему состоянию уже почти и не способны на это: «“Париж” совершенно сгнил, и надобно удивляться, как он не развалился… “Пимен” кроме гнилостей в корпусе имеет все мачты и бушприт гнилыми до такой степени, что через фок-мачту проткнули железный шомпол насквозь!.. А фрегат “Штандарт” чуть не утонул…

В доведении до такого состояния лучшего — при адмирале Ф.Ф. Ушакове — флота Российской Империи Лазарев совершенно резонно обвинил А.С. Грей-га, которому все наскучило, ко всему он “сделался равнодушным” и “намерен запустить флот донельзя”»^{119}.

Многие бы тайны сделались известными!

Обстановку на флоте лучше всего характеризует письмо М.П. Лазарева от 14 января 1833 года Начальнику Главного Морского Штаба А.С. Меншикову, полностью воспроизведенное в статье Шигина. В трехтомном собрании приказов и писем Лазарева это единственное письмо адмирала в своем роде. Прочитав его, можно представить, насколько тяжелым было положение нового начальника штаба флота, когда он его писал. Сколько боли и сарказма вложил в него Лазарев!

«За желание успехов в любви прелестной Юлии я благодарен, но признаться должен, что по неловкости своей вовсе в том не успеваю. Доказательством сему служит то, что на другой же день отъезда моего из Николаева она, собрав совет, состоявший из Давыдки Иванова, Критского, Вавилова, Боглановича, Метаксы, Рафаловича[67] и Серебрянного, бранила меня без всякой пощады: говорила, что я вовсе морского дела не знаю (!?), требую того, чего совсем не нужно, и с удивлением восклицала: “Куда он поместит все это? Он наших кораблей (!?) не знает, он ничего не смыслит”, и проч., и проч.

Прелести ее достались в удел другому; они принадлежат Критскому, который в отсутствии…[68] по несколько часов проводит у ней в спальне. Она тогда притворяется больной, ложится в постель, и Критский снова на постели же рассказывает ей разные сладострастные сказочки! (Я говорю со слов тех, которые нечаянно их в таком положении заставали.)

И как же им не любить друг друга? Все их доходы зависят от неразрывной дружбы между собой. Критский в сентябре месяце, выпросив пароход, ходил в Одессу и, положив в тамошний банк 100 тысяч, хотел подать в отставку, но министр двора здешнего Серебрянный[69] и прелестница наша уговорили его переждать, рассчитывая, что по окончании всех подрядов он должен получить 65 тысяч. И так как Критский громко везде говорил, что он оставляет службу, то Серебрянный столь же громко уверял, что это неправда, что он не так глуп, чтобы отказаться от 65 тысяч, и что он готов прозакладывать в том не только деньги, но даже бороду свою!

Что ж, наконец, вышло? Министр, к стыду своему, столь много славившийся верными своими заключениями и расчетами, ошибся. Хотя Критский в отставку не вышел, но получил пятью тысячами менее, нежели как сказано было, т.е. досталось на его долю только 60 тысяч!!! Вот вам тайны двора нашего…

А хорошо бы, если бы Государю вздумалось (подобно тому, как в Кронштадте) прислать сюда генерала Горголи[70] или равного ему в способностях, который взял бы к допросу министра Серебрянного и некоторых других: многие бы тайны сделались известными!»

Совершенно очевидно, что М.П. Лазарев в конце письма, зная близкие отношения Меншикова с Императором, намекает тому о ходатайстве перед Николаем I о присылке на Черноморский флот опытного и честного ревизора.

Из письма следует и то, насколько Лазареву было сложно среди враждебного окружения. Именно поэтому он добивается разрешения от Морского Министра о переводе к себе на Черное море офицеров, на которых он мог бы положиться. Именно так были переведены с Балтики на Черноморский флот… П.С. Нахимов, В.А. Корнилов, В.И. Истомин и многие другие балтийцы».

Честного же Грейга тем временем без лишнего шума — дабы не будоражить тогдашнюю общественность — отозвали в Петербург на почетную сенаторскую синекуру. Но это случилось только в октябре 1833 года, после Босфорской экспедиции и гибели Казарского.

«Азов» и «Меркурий»

Последние месяцы жизни А.И. Казарского пришлись как раз на начало деятельности на ЧФ М.П. Лазарева. Именно на Казарского пал выбор Николая I как на ревизора, которому первому предстояло разворошить воровское гнездо на Черном море. Почти одновременное появление на Черном море и Казарского и Лазарева было частью единого плана Николая I по наведению порядка и искоренению воровства и коррупции на Черноморском флоте.

Символично, что наведение порядка Император доверил командирам кораблей, первыми в русском флоте заслужившим Георгиевский флаг: линкора «Азов» и брига «Меркурий».

Недвижимого имущества не имеет

«Выбор на должность императорского ревизора по Черноморскому флоту определялся, в первую очередь, высокими личными качествами Казарского. Характеризуя А.И. Казарского как человека, современники наряду со всеми другими высокими качествами, присущими ему, единодушно отмечали честность и неподкупность. И это при всем том, что Казарский был весьма беден. В его “Формулярном списке о службе и достоинствах” в графе “Имеет ли за собою, за родителями или, когда женат, за женою недвижимое имение” значится лаконичный ответ: “Не имеет”»…

Играло свою роль и то, что, будучи Флигель-Адъютантом Императора на Черном море, Казарский подчинялся только М.П. Лазареву, имевшему к тому времени звание Генерал-Адьютанта.

Смерть в Николаеве

По существу, посылка Казарского, наделенного особыми полномочиями, в главнейшие порты Черного моря с независимой ревизией была объявлением Николаем I войны местным «олигархам», войны, в которой капитану 1-го ранга Казарскому предстояло выполнить роль авангарда. В.В. Шигин говорит, что именно Казарскому удалось преодолеть саботаж флотских интендантов и оказать Лазареву существенную помощь в подготовке Босфорской экспедиции. Но 2 февраля 1833 года Лазарев вышел во главе своей эскадры из Севастополя на Босфор, и Казарский остался, как мы сказали бы сейчас, «без крыши». «Олигархам» следовало торопиться…

Вначале Казарский работает в Одессе, где вскоре вскрывает ряд крупных хищений и недостач. Затем он переезжает в Николаев, где продолжает напряженно работать, но спустя всего лишь несколько дней внезапно умирает. Комиссия, разбиравшаяся в обстоятельствах смерти Казарского, сделала вывод: «По заключению члена сей комиссии помощника флота генерал-штаб-лекаря доктора Ланге, Казарский помер от воспаления легких, сопровождавшегося впоследствии нервною горячкой».

Произошло это 16 июня 1833 года. Было в то время Александру Ивановичу Казарскому неполных тридцать шесть лет.

Заметим себе, что официально Императору доложили именно эту версию: воспаление легких и нервная горячка. С кем не бывает. Приведенная выше записка Бенкендорфа об обстоятельствах смерти любимого Флигель-Адъютанта Государя — это уже результат тайного расследования, проведенного по приказу Николая. И, судя по царской резолюции, ни мало его не удовлетворившего.

И правильно!

Рассказывает Елизавета Фаренникова

В 1886 году в июльском номере «ежемесячного исторического издания» «Русская старина» появилось сообщение Елизаветы Фаренниковой о последних днях жизни и о смерти Александра Ивановича Казарского. Сообщение это иначе, чем сенсационным не назовешь. Оно напрочь опровергало версию естественной смерти капитана Казарского, до сих пор бытующую в официальных работах, посвященных командиру «Меркурия». К сожалению, информация в почтенном историческом журнале прошла на удивление незаметно, и похоже, что впервые обратил на нее внимание только В.В. Шигин.

Фаренниковы — близкие знакомые Казарского, у которых было небольшое имение под Николаевым, где посланец Императора мог отдохнуть душой от своих тяжких и опасных трудов. Рассказ Елизаветы Фаренниковой ведется от первого лица, из чего Шигин делает заключение, что она и была сама знакома с Казарским, но первая фраза ее сообщения говорит о том, что она передает слова своей матери. Судите сами: «Я помню его, — так рассказывала мне моя матушка, — как будто теперь вижу его перед глазами: молодой человек, невысокого роста, худенький, с темными волосами, приятным, умным, подвижным лицом».

Это ни коим образом не ставит под сомнение слова сообщения. Елизавета Фаренникова рассказывает семейное предание, по-видимому, записанное по горячим следам трагедии. Рассказ этот настолько интересен, что позволим привести его по тексту «Русской старины» с небольшими сокращениями. Поскольку первую фразу уже привели, начнем со второй.

Счастье капитана Казарского

«Когда, бывало, приезжал он к нам, то не только я и муж были ему рады как родному, но и вся прислуга радовалась его приезду. Всех он обласкает, всю прислугу обделит подарками. Живой говорун, остряк, шутник и любезный со всеми, он не любил сидеть на одном месте. Как теперь вижу скорую его походку по комнате, слышу живой, приятный разговор, громкий смех и неустанное истребление изюма. Изюм был любимым его лакомством; он постоянно носил при себе пакетик с изюмом…

Незадолго перед своей смертью он приехал к нам в деревню и пробыл более суток. В это время у нас ловили рыбу, и ему вздумалось попытать “свое счастье”, как он выразился. Стал просить мужа приказать забросить невод на его счастье. Позвали атамана[71], он сам обратился к нему: “Послушай, любезный! 25 рублей на водку будет от меня: забросьте невод на мое счастье. Понимаешь, вся пойманная рыба будет моя, только когда невод начнут тянуть, тотчас дать мне знать: я хочу сам видеть, сколько поймается рыбы”.

Это было вечером.

На другой день, чуть свет, пришел атаман с докладом: “Невод тянут”. Муж мой велел подать лошадей, и поехали на Буг. С нетерпением ждет Александр Иванович на берегу своего счастья, шутит, острит. Но каково было его, мужа и всех рыбаков изумление: вытянули невод совершенно пустой, тогда как прежде никогда это не бывало. Буг изобиловал рыбой…»

Казарский был настолько смущен и потрясен этим, по-видимому, пустяшным случаем, что с трудом сдержал слезы. На попытку успокоить его и обратить все в шутку сказал, что у него недобрые предчувствия, командировка ему очень не по душе, и попросил обязательно приехать к нему в четверг в Николаев. Возможно, сказал, понадобится совет, «а в случае, не дай Бог чего, я хочу вам передать многое»…

После обеда Казарский немедленно уехал в Николаев, причем при прощании лицо его было искажено, а в глазах стояли слезы. Он попросил молиться о нем и вновь повторил просьбу приехать в четверг.

«…непонятное чувство тоски защемило мое сердце, точно я расставалась с Казарским навеки. То же самое испытывал и мой муж. Тяжелое предчувствие, которое так скоро оправдалось!»

«Мерзавцы погубили меня»

«Перед рассветом, помню отлично, в четверг, человек сильно постучался в дверь к мужу. Этот необыкновенный стук разбудил и меня.

— Что такое случилось? — слышу голос мужа.

— Верховой из Николаева: барин Казарский умирает! — послышался ответ за дверью. Не помня себя, я вскочила с постели и стала наскоро одеваться. Муж крикнул закладывать лошадей и, бледный как смерть, вошел в спальню.

— Ты уже знаешь? Бедный, бедный! Предчувствия сбылись: уходили негодяи, — пока запрягали лошадей, мы с мужем были готовы и ждали на крыльце.

Всю дорогу лошади мчались в карьер, мы сидели молча, не могли промолвить слово — так тяжело было у каждого на душе.

Приезжаем и застаем такую печальную картину: бедный Казарский лежит на диване в предсмертной агонии. Я первая подошла к нему. Он открыл глаза и чуть слышно проговорил: “Крестите меня”.

Я взяла его холодную руку и стала крестить его. Стоявшая здесь же знакомая мне дама объяснила, что он только чувствует облегчение, когда его крестят; пока мог, сам все крестился, а потом просил ее, чтобы она крестила.

“Крестите меня, крестите! Мне легче”…

Подошел муж. Казарский опять открыл глаза, узнал мужа и стал что-то говорить. Муж наклонился к нему и едва мог разобрать: “Мерзавцы погубили меня”.

Не прошло и получаса, как он в страшных судорогах испустил дух! Я не переставала его крестить, пока рука его совсем не остыла. Потом сложила его руки, перекрестила своей рукой и, поцеловав его в лоб, рыдая вышла из комнаты.

Это было 16-го июня 1833 года».

«Он был неузнаваем!»

«К вечеру собрались на панихиду; я подошла к покойнику, взглянула на него и невольно отшатнулась, так он был неузнаваем! Голова, лицо распухли до невозможности, почернели как уголь; руки опухли, почернели, аксельбанты, эполеты все почернело!

— Боже мой! Что все это значит? — обратилась я с вопросом к некоторым стоявшим возле.

— Это таким сильным ядом угостили несчастного, — услышала я в ответ. На следующий день похороны. Помню, когда стали класть его в гроб, все

волосы упали на подушку. Нельзя было без сердечной боли смотреть на обезображенный труп страдальца.

За гробом народу шло много, в том числе вдовы, сироты, которым он так много помогал. Все они, рыдая о своем благодетеле, кричали вслух:

— Убили, погубили нашего благодетеля! Отравили нашего отца!

Так печально окончил свою молодую жизнь доблестный воин, герой турецкой войны».

Генеральская дочка

«Много было потом толков о загадочной кончине Казарского, вероятных и невероятных, правдоподобных и неправдоподобных. Говорили, что когда он приехал в Николаев, то остановился у одной немки, которая имела чистенькие комнатки для приезжих. Гостиниц тогда еще не было в Николаеве. Когда случалось ей подавать обед или ужин, он всегда просил ее саму попробовать каждое блюдо и тогда уже решался есть.

Казарский был предупрежден раньше, что посягают на его жизнь; оно и понятно: молодой капитан 1-го ранга, Флигель-Адъютант был назначен ревизовать, а во флоте были тогда страшные беспорядки и злоупотребления. Делая по приезде визиты кому следует, Казарский нигде ничего не ел и не пил, но в одном генеральском доме дочь хозяина поднесла ему чашку кофе. Казарский, рыцарски любезный с дамами, не в состоянии был отказать красавице и принял от нее чашку; в приятном разговоре он незаметно выпил весь кофе и через несколько минут почувствовал дурноту.

Приехав домой, Александр Иванович послал тотчас за доктором, но, как была молва, и доктор оказался в заговоре. Вместо того чтобы дать сейчас противоядие, тем более, что сам больной кричал: “Доктор, спасайте: я отравлен!” — эскулап посадил больного в горячую ванну. Из ванны его вынули уже полумертвым.

Были доносы, что Казарского отравили, но тогда сообщение с Петербургом было трудное и долгое; лишь через шесть месяцев прибыла в Николаев следственная комиссия; отрыли труп, вынули внутренности и говорили, что взяли их в Петербург — тем дело, кажется, и кончилось».

Близко к Царю, близко к смерти

«Помню предчувствие старушки матери Казарского, когда в 1829 году Казарский прославился своим геройством в турецкую кампанию. Служа в Черноморском флоте, ему на бриге “Меркурий” удалось выдержать упорный бой и проскользнуть между двух огромных турецких кораблей. Этим славным подвигом он спас себя и весь экипаж брига, которым командовал.

Соседи и знакомые, узнав об этом, приехали поздравить старушку Казарскую. Принимая поздравления, она горько плакала.

— О чем же вы плачете? Ваш сын прославился и осыпан царскими милостями: вы должны радоваться, а не плакать. Он теперь близко стоит к Царю.

— То-то меня и не радует: близко к Царю, близко к смерти, — отвечала старушка со вздохом… И… говоря это, опять заплакала.

Предчувствие материнского сердца о скорой потере любимого сына сказывалось в невольных слезах, в ее глубокой скорби.

Александр Иванович Казарский скончался 35 лет от роду.

Елизавета Фаренникова».

Продолжает капитан Шигин

Комментируя сообщение Фаренниковой об обстоятельствах смерти храброго моряка, В.В. Шигин говорит: «Налицо были все признаки, бывающие при отравлении ртутью». Но далее пишет: «Анализ обстоятельств смерти А.И. Казарского, внешних изменений после его кончины дает веское основание полагать, что командир “Меркурия” был отравлен наиболее известным в то время ядом — мышьяком. При этом доза, которую дали Казарскому, была настолько чудовищна, что ее хватило бы на несколько человек.

Избрав для осуществления своей подлой цели мышьяк, убийцы могли рассчитывать, прежде всего, на то, что криминалистики как науки тогда еще не было и в помине. Сам факт отравления мышьяком врачи научились выявлять несколько позднее — в 60-х годах XIX века, когда стала известна реакция так называемого “мышьякового зеркала”. Но к тому времени о загадочной смерти Казарского уже забыли…

В процессе поиска материалов о смерти Казарского автору (В.В. Шигину. — Б.Г.) пришлось столкнуться с суждениями некоторых историков о том, что Казарский заявил о своем отравлении злоумышленниками из-за якобы присущей ему мнительности (надо понимать — трусости?!! — В.Ш.), а причиной смерти стал будто бы заурядный грипп. Ужасные внешние изменения после кончины пытаются объяснить летней жарой…

Думается, что подобные утверждения бездоказательны, более того — оскорбительны для памяти столь отважного человека, каким был Александр Иванович Казарский[72].

Заканчивая разговор о мышьяке, уместно вспомнить, что он имеет одну существенную особенность: этот яд можно выявить в останках и спустя столетия. Так, например, сравнительно недавно был научно установлен факт отравления мышьяком Наполеона (по накоплениям этого яда в волосах умершего).

К сожалению, в силу политических и экономических причин думать сегодня об эксгумации тела командира “Меркурия” не приходится…»

Неужели Царь не мог?

Далее Шигин задает естественный вопрос: неужели сам Император не мог добиться правды об обстоятельствах смерти своего Флигель-Адъютанта? И сам отвечает на него: не смог!

«…вспомним, что отравлен Казарский был в доме генерала, и сразу станет ясно: в том, чтобы замять “дело Казарского”, были заинтересованы самые высокие инстанции, имевшие связи и в столице. При таком положении дел, естественно, весьма несложно было организовать должным образом и подачу материала о смерти Казарского Императору.

К чести Николая I, он предпринял все возможные усилия, чтобы разобраться с таинственной смертью своего Флигель-Адъютанта. Расследование дела он поручил шефу корпуса жандармов генералу Бенкендорфу».

8 октября 1833 года Бенкендорф передал Императору известную уже нам записку. В работе В.В. Шигина приведен несколько более полный текст записки, чем в «Морском сборнике». В частности, в нем говорится, что приятельница капитан-командорши Михайловой Роза Ивановна по другим бумагам проходит как Роза Исааковна, а аптекарь, с женой которого неразъясненная до конца Роза была в коротких отношениях, — еврей по национальности. Прямо первая глава «Скупого рыцаря»!

Как Николай I отреагировал на записку Бенкендорфа, мы уже знаем. Отказавшись от услуг департамента Бенкендорфа, Николай перепоручил расследование Меншикову.

«В чем причина, что жандармы были отстранены от “дела Казарского”, неизвестно. Только ли в том, что Бенкендорф в своей записке дает недвусмысленно понять, что не верит в результат расследования и не очень-то хочет им заниматься? Снова вопросы, ответа на которые пока нет.

Расследование Меншикова тоже никакой ясности в раскрытие истинных причин смерти бывшего командира брига “Меркурий” не внесло».

Из дальнейшего будет ясно, что и не могло внести. В принципе.

«Казарскому. Потомству в пример»

История смерти Казарского служит нам наглядным доказательством того, насколько тяжелой даже для Императора-самодержца была борьба с мафиозными капиталами уже в 30-х годах позапрошлого века.

Даже Николай I, обладавший, казалось бы, почти абсолютной властью, оказался бессильным не только защитить своего собственного адъютанта, но до конца разобраться в его таинственной смерти и примерно наказать виновных. На наведение порядка на Черноморском флоте и в черноморских портах у Императора и его верного адмирала Михаила Петровича Лазарева ушли долгие годы.

Это говорит об уже тогда имевшем место сращивании «мафиозного капитала» определенного толка с коррумпированным чиновничеством. Ведь ничего бы не вышло у «Греко-еврейских» олигархов без русских Иуд. «Крестоносцев!» Что там Рафаловичи и Серебрянные — обыкновенные откровенные враги, которых и Евангелие заповедует любить. Так сказать, до последнего патрона. Так что они даже негодования не вызывают.

А вот с предателями сложнее. Видимо, наименее способная к покаянию порода людишек. Ведь когда Иуда выразил внешние признаки сожаления о своем «проступке» и даже проявил готовность расстаться с неправедно нажитым капиталом в 30 сребреников, все одно пришлось пойти удавиться.

И любить предателей в отличие от прямых врагов как-то затруднительно — разве что на вкус, как Люцифер у Данте в девятом круге. Как затруднительна и война с ними. Дискуссии с предателями и христопродавцами и вовсе не рекомендуются.

Так что единственно возможный и плодотворный метод общения с изобличенными предателями — это приведение их к состоянию, в котором они ни при каких обстоятельствах не смогут вернуться к своей вредоносной деятельности.

И тем крепче с благодарностью должно помнить тех, кто не испугался и не сдался этой мерзкой, неявной и страшной силе, а доблестно противостоял ей до последнего вздоха, как русский национальный герой Флигель-Адъютант Капитан 1-го ранга Александр Иванович Казарский.

В 1834 году личным тщанием Императора на старинном бульваре Севастополя был воздвигнут памятник с вечным напоминанием всем нам:

«Казарскому. Потомству в пример».

На всякой войне жертвы неизбежны. И не такой человек был Николай I, чтобы сдаваться и отступать. Не сумев уберечь своего верного слугу, Император все же спас свой Черноморский флот, по крайней мере его офицерский состав, от участи, что хуже, чем смерть.

Выше уже говорилось, что «еврейско-греческая» борьба за передел сфер влияния в Севастополе докатилась до боевых кораблей. Вот что рассказывает об этом капитан Шигин.

С попустительства Грейга…

«К началу 30-х годов XIX века в Севастополе сложилась крайне негативная ситуация. Суть случившегося была в следующем. Дело в том, что морские офицеры, и в первую очередь офицерская молодежь, привыкли жить, не считая денег. Для этого в городе исстари существовала хорошо отлаженная система греков-ростовщиков, дававших офицерам деньги под небольшой процент. Однако с попустительства Грейга в Севастополе начался передел сфер влияния, и вскоре подавляющее большинство греков были отлучены от своего ростовщического бизнеса, а их место заняли евреи.

Мгновенно резко подскочил процент за кредиты, неискушенные в финансовых делах мичманы и лейтенанты, привыкшие жить в долг, разумеется, продолжали пользоваться услугами кредиторов, но уже не греков, а евреев, с каждым заемом все больше и больше влезая в долги. А потому спустя некоторое время практически весь офицерский состав Черноморского флота был не только не в состоянии вернуть местным евреям долги, но даже расплачиваться за проценты.

Флот фактически оказывался в руках еврейских ростовщиков. Кто-то, отчаявшись выбраться из долговой ямы, кончал жизнь самоубийством, кто-то опускал руки и переставал интересоваться делами службы, думая только о том, как бы вернуть хоть кое-что».

Император спасает флот

«О ненормальной ситуации на Черноморском флоте было доложено Николаю I. Император-рыцарь быстро разобрался в ситуации. Так как никакой возможности восстановить старое положение дел уже не было, необходимы были экстраординарные меры, и они были применены.

Прежде всего, в Севастополе было введено чрезвычайное положение. В течение 24 часов все севастопольские евреи были выселены из города с запрещением не только когда-либо возвращаться в Севастополь на жительство, но даже приезжать туда по любым делам.

За ослушание грозила каторга. При этом во время отправки евреев из города жандармскими офицерами были уничтожены все имевшиеся у них долговые бумаги.

Можно представить восторг и радость черноморских офицеров решением Императора! Отныне имя Николая I стало для черноморцев почти священно».

На этом завершим наше небольшое отступление о вполне неизвестной черноморской войне, на которой геройски погиб капитан Казарский, выразив огромную благодарность капитану 1-го ранга Владимиру Виленовичу Шигину, рассказавшему впервые об этой войне.

Войне, о событиях которой «историки предпочитают почему-то стыдливо умалчивать». На это «почему-то» ответ дан в стихе 38 главы 19 Евангелия от Иоанна. Ответ этот: «страха ради иудейска».

В тот раз русская власть сумела выиграть эту необъявленную войну, продлив тем самым на десятки лет существование Российской Империи.

Естественно, враги ее были этим весьма недовольны.

В 1833 году паша Египта, известный нам Мухаммед Али, восстал против турецкого султана Махмуда II, захватил Сирию, разгромил турецкую армию и двинулся к Стамбулу.

Ни Англия, ни Франция, ни Австрия помощь Турции оказывать не собирались, считая, что дни ее сочтены. Но когда Порта во второй раз в своей истории (и в последний) обратилась к России за помощью, реакция была немедленной и энергичной. Черноморский флот, давно уже стоявший наготове в Севастополе, снялся с якоря и направился в Константинополь. 20 февраля 1833 года русский флот вошел в Босфор.

Прочитавший «Главу последнего часа» может представить себе, каких трудов стоило адмиралу Лазареву совершить все это, несмотря на неявное противоборство Грейга и весьма явное обер-интенданта Критского. Напомним только, что немалую роль в подготовке Босфорской операции успел сыграть и капитан 1-го ранга Казарский.

В период с февраля по март число российских кораблей в Босфоре постоянно увеличивалось и достигло 26 вымпелов (10 линейных кораблей и 16 фрегатов).

Кроме того, на 11 транспортах прибыло 10 тысяч человек десанта, который был высажен на оба берега Босфора. Дипломатия Англии и Франции делала все возможное, чтобы убрать русский флот из пролива. Под их давлением Мухаммед Али прекратил боевые действия и заключил с Турцией мир, получив в свое владение Египет и Сирию.

8 июля 1833 года в местечке Ункяр-Искелесси российскими и турецкими уполномоченными был заключен известный в истории дипломатии договор, который, по существу, ставил Турцию в вассальную зависимость от Российской Империи. В Ункяр-Искелесси Николай I одержал блестящую политическую победу — более значительную, чем Адрианопольский мир, ибо победа эта была достигнута без войны. И главная заслуга в ней, без сомнения, принадлежала Военно-Морскому флоту России.

Россия и Турция обязались помогать друг другу в случае войны с третьей державой и решили, что отныне «мир, дружба и союз будут навеки существовать» между ними. Договор подтверждал Адрианопольский трактат и другие русско-турецкие договоры, в том числе и 1798 года о свободе плавания русских военных кораблей через проливы.

Турция обязалась закрывать по требованию России Дарданелльский пролив, «то есть не дозволять никаким иностранным военным кораблям входить в оный под каким бы то ни было предлогом», что полностью обеспечивало безопасность России с южного морского направления.

Господство России на Черном море было завоевано дипломатическим путем при поддержке морской силы.

Как отмечал капитан Кравфорт (представитель английского флота на маневрах на императорском смотре Балтийского флота в 1836 году): «…русские в сильном выигрыше перед нами. Я положительно утверждаю, что в настоящее время мы не обладаем первенством на море, и для достижения его требуются и время, и громадные усилия»^{120}.

Примечательно, что с прибытием в Англию Кравфорт издал брошюру об этом смотре и состоянии русского флота. В ней он очень остро поставил и подчеркнул для английской нации именно вопрос о первенстве на море, подняв прежде всего общественное мнение на восстановление национального морского могущества.

С этого времени борьба с Россией становится одной из самых важных, основных, всеопределяющих задач внешней политики Великобритании и ключевым фактором, обеспечивающим успех этой борьбы, было ослабление, а еще лучше — уничтожение русского флота^{121}.

Однако в 1833 году звезда России взошла высоко. Православный Российский Самодержец становился могучим покровителем Православных народов Восточной Европы и Балкан.

Казалось, начали сбываться мечты этих народов, неоднократно высказывавшиеся ещё Алексею Михайловичу, о распространении власти Русского Царя на все древние Православные страны и превращении России, таким образом, во всемирную Православную или Всеправославную мировую державу, Восточную Православную Империю (Царство), законную наследницу Византии — Второго Рима!

Моряки выполнили свой долг. Слово дипломатам

А вот этого превращения никак не хотели допустить западноевропейские державы, веками враждовавшие с Православием, с Россией! Европейская дипломатия, естественно, постаралась парализовать успехи России и добилась-таки того, чтобы не одна Россия взяла под контроль всё, что связано с Турцией и теряемыми ею греческими и балканскими владениями.

И вот здесь наша дипломатия дала очередного крупного маху! Если это, конечно, был мах. Началось все в 1833 году с заключения безобидной на вид Мюнхенгрецкой конвенцией с верным другом Австрией. О том, что впредь за или против Турции будем выступать заодно. Нессельроде преподнес это соглашение Императору как крупное внешнеполитическое достижение. Теперь-де Австрия будет выступать на Балканах вместе с Россией, а не против нее.

Значительно более реалистично оценил это «достижение» русской дипломатии Меттерних, сказавший — не очень громко сперва, почти в сторону, — что теперь Россия только попробуй в турецкие дела без Австрии сунуться.

На что мы, между прочим, имели полное право по Ункяр-Искелесскому договору.

Беда вот в том, что тот договор, как решающий вековые стратегические проблемы Русского Царства и Империи, заключался под личным наблюдением и контролем Императора, а Мюнхенгрецкая конвенция — дело почти семейное, безобидное — прошла на периферии царского внимания. Все-таки не надо забывать — дел у Императора было много. Не птицефабрикой заведовал. Когда-то надо и на верных слуг положиться. Ну а те тут как тут!

В 1840 году в Лондоне собралась общеевропейская конференция. Не знаю, как граф Нессельроде мотивировал Государю пользу этого мероприятия для России. Конференция установила общий протекторат над Турцией пяти держав: России, Англии, Австрии, Франции и Пруссии.

В дополнение к этому в 1841 году в том же городе Лондоне была заключена в развитие трудов конференции 1840 года так называемая Лондонская конвенция 1841 года, по которой Россия отказывалась от уникальных условий Ункяр-Искелесси и соглашалась на перевод режима судоходства в проливах под международный контроль! Проливы в мирное время объявлялись закрытыми для прохода военных судов всех классов.

Так наша дипломатия сама заперла наш Черноморский флот в замкнутом пространстве Черного моря.

Но зачем?

Для чего нам надо было идти на эти уступки — понять невозможно. И 1840 и 1841 годах военной угрозы для России не существовало. Достаточно сказать, что все флоты мира были еще парусными, а из них Черноморский флот под руководством адмирала Лазарева справедливо считался наилучшим по боевой подготовке.

Так возник «балканский» или «восточный вопрос» в европейской политике, суть которого состояла в том, чтобы любыми, то есть всеми, средствами воспрепятствовать преобладанию России в делах братских славянских и иных Православных народов Восточной Европы и Средиземноморья. Типичная дипломатическая подстава, ставшая вдобавок формальной causa belli[73] Восточной войны. Кроме того, на Востоке, как, впрочем, везде, не уважают даже призрак слабости, а именно так был воспринят в Турции, и не только в ней, результат Лондонской конференции.

России сразу стали меньше бояться на Босфоре.

В 1848-1849 годах Европу потрясли новые «народные» революции. Верный, на беду свою и России, принципам Священного Союза Государь Николай I помог войсками Австрийскому Императору — тому самому Францу Иосифу, которого при бравом солдате Швейке все чешские мухи засидели, — подавить восстание венгров. После венгерской кампании 1848 года Россия оказала помощь Дании в ее войне с Пруссией (1848-1850), в ходе которой эскадра кораблей Балтийского флота, находившаяся в датских водах, только демонстрацией силы заставила Пруссию отказаться от притязаний на датские владения. Мнение о полном всемогуществе России в Европе стало однозначным.

Как русский флот на Черном море спас Турцию, так он на Балтике спас Данию. Внешняя политика России нашла в линейном флоте лучший инструмент поддержки своих требований. И это констатировал сам Мольтке, отмечая, что «исход кампаний стал более зависеть от вмешательства России, чем от военных событий».

Однако Россия, сделавшая так много для установления стабильности в Европе, за что могла рассчитывать на признательность многих стран континента, не сумела предвидеть, не выявила тенденции к созданию мощной антироссийской коалиции и не успела вовремя подготовиться к противодействию ей.

Точнее сказать так. Последнему рыцарю — Николаю I — видимо, просто не могло прийти в голову, что можно быть таким подонком, как только что спасенный им Франц Иосиф, ответивший гнусной неблагодарностью своему спасителю во время Крымской войны. Да и о немецких родичах был лучшего мнения.

А вот замечательная дипломатия наша Нессельродная раскрыть глаза Императору отнюдь не удосужилась. И правда, зачем?

Союз противоестественный, но нужный. Кому-то

Пожалуй, единственный раз в истории возникла ситуация, не имевшая аналогов ни в прошлом, ни в будущем, когда совпали интересы Англии, Франции, Турции и Австрии против России. Душой этого союза была Англия. Это понятно. Внешней целью этой коалиции было уничтожение морского могущества России. Но истинные цели были значительно глубже.

Противоестественному, на первый взгляд, союзу Англии с Францией способствовало и то, что русский Царь не признал императором Франции масонского ставленника Наполеона III, поскольку тот перекрасился в монарха из республиканца-президента. Очень Луи Бонапарт — племяш великого — на Царя за это обиделся. Не уважает, думает, значит. И сразу Луи на дядины подвиги потянуло.

Для начала французская дипломатия, вторя английской, стала усиленно интриговать против России в Стамбуле.

Неважный повод

Распространено мнение, что непосредственный повод к новой русско-турецкой войне, перешедшей быстро в войну против России крупнейших стран Запада, фактически — мирового сообщества, был не таким уж важным. На самом же деле, с духовной точки зрения, он был чрезвычайно важным и в высшей степени знаменательным!

Началось всё из-за святых мест Палестины, с которыми Россию искони связывали очень прочные духовные нити. Турки дали католикам в Святой Земле преимущества перед православными, в частности ключи от Вифлеемского храма были отобраны у греков и отданы католикам. Государь Николай I потребовал восстановить права Греческой Православной Патриархии в Палестине. По наущению Франции Турция отказалась.

В воздухе запахло порохом. Стало уже почти обычаем, что религиозный характер войн, которые вела Россия, приводил к тому, что Россия, вступая в войну с одной страной, чаще всего оказывалась воюющей против нескольких государств.

Против Православия объединялись все так называемые «религии».

Едва ли не самым ярким примером тому служит Крымская война. Искусство лицемерия не достигло тогда в политике нынешнего совершенства, и даже «большие люди» говорили иногда то, что думали на самом деле. Благодаря этому у нас сохранилось компетентное свидетельство именно о религиозном характере этой войны с той стороны.

Вот слова, которые произнес Парижский архиепископ кардинал Сибур, благословляя Францию на войну с православным Царством:

«Священное, угодное Богу дело — это необходимость отразить фотиевскую ересь[74], покорить ее, разбить новым крестовым походом… такова явная цель сегодняшнего крестового похода, такова была цель всех крестовых походов, хотя все в них участвовавшие в этом и не признавались…

Война, которую Франция собирается вести против России, не политическая, а священная война. Это не война между двумя Государствами, между двумя народами, это просто-напросто религиозная война; все остальные выдвинутые причины являются лишь предлогами».

Искренний человек — кардинал Сибур!

О католическом заговоре против Православной России прямо говорит Ф.М. Достоевский: «Воинствующий католицизм берет яростно… против нас сторону турок… Нет столь яростных ненавистников России в настоящую минуту, как эти воинствующие клерикалы.

Не то, что какой-нибудь прелат, а сам Папа громко в собраниях ватиканских, с радостью говорил о “победах турок” и предрекал России “страшную будущность”.

Этот умирающий старик, да еще “глава христианства”, не постыдился выразить всенародно, что каждый раз с веселием выслушивает о поражении русских».

Как современно все это звучит!

Справедливо заметил Н.Я. Данилевский: «Война показала нам, что ненавидела нас не какая-нибудь европейская партия, а напротив, все они соединяются в одном враждебном чувстве к России. В этом клерикалы подают руку либералам, католики — протестантам, аристократы — демократам, монархисты — анархистам, красные — белым, легитимисты и орлеанцы — бонапартистам…»^{122}

Таким образом, выступив в поддержку православных народов Османской Империи, Россия приняла на себя удар католического и протестантского Запада: Великобритании, Франции, Сардинии, Австрии и других стран Европы.

Но и в этих условиях Россия имела все шансы на победу. Русские черноморские адмиралы — ученики Михаила Петровича Лазарева — в первую очередь Павел Степанович Нахимов и Владимир Алексеевич Корнилов, разработали и готовы были провести в жизнь план Босфорской операции, составленный на основе еще лазаревского проекта.

Этот план предусматривал снаряжение сильной экспедиции «с помощью флота прямо в Босфор и Царьград». Войска, предназначенные для десанта, должны были произвести посадку на корабли в один день в Севастополе и Одессе. В случае выхода турецкого флота в море предполагалось разбить его, а затем следовать к Босфору.

Прорыв русской эскадры в Босфор ставил под удар столицу Османской империи Константинополь. Чтобы помешать французскому и английскому флотам оказать помощь Турции, русский план предусматривал также занятие Дарданелл. При этом аннексия Константинополя сама по себе не предусматривалась. Только контроль над проливами, через которые к нам постоянно заплывала всякая враждебная России дрянь. Продолжает заплывать и сейчас.

Английский и французский флоты были разбросаны в это время по Средиземноморью и Атлантике и ни при каких условиях не могли бы быстро противостать нашему флоту, а после занятия Дарданелл и говорить было бы не о чем. План Босфорской операции получил первоначальное одобрение Императора.

Война могла быть выиграна не начавшись.

Но этот обреченный на победу сценарий войны был напрочь отвергнут Главнокомандующим Крымской армией Светлейшим Князем Александром Сергеевичем Меншиковым, сумевшим повлиять и на позицию Государя^{123}. Меншиков блокировал и все иные варианты активного действия флота в виде немедленного занятия при первых пушечных залпах Синопа и Сизополя.

«Странная» позиция Светлейшего станет ясной читателю из дальнейшего изложения. Заметим также, что перед самой войной Меншиков был чрезвычайным послом в Константинополе, где «проявил себя как недальновидный, самонадеянный политик»^{124}.

В последнем позволим себе не согласиться с уважаемой энциклопедией. Есть мнение, что Меншиков смотрел вперед достаточно далеко.

Начало

И война началась как началась. Россия ввела войска в автономные (но всё же подвластные Турции) Молдавию и Валахию «в залог, доколе Турция не удовлетворит справедливым требованиям России». В ответ Франция, Англия, Австрия и Пруссия как державы — участницы протектората над Турцией созвали в Вене конференцию, в которой участвовала и Россия, входившая тоже в круг «протекторов».

Вот когда взорвалась мина, заложенная в 1840 году в Лондоне. Именно подписанные нами решения этой конференции делали нас в Вене формально виновной стороной, а «сопротекторы» могли с чугунными рожами утверждать, что мы-то, мол, все как один, а вот Россия — напротив, одна на всех.

Султан не пошел ни на какие уступки даже в сокращенном варианте. Осталась при своем и Россия. 4 октября 1853 года султан Абдул Меджед объявил России войну. Военные действия начались сразу на Дунае, в Закавказье и на Чёрном море. Английская и французская эскадры вошли в Босфор, услужливо уступленный им князем Меншиковым. В ноябре 1853 года помнящий Наварин Вице-Адмирал Нахимов уничтожил турецкий флот в Синопской бухте.

Черные тучи сгустились катастрофически быстро и обложили со всех сторон политический горизонт. На пороге война с Турцией; позиция Наполеона III и Пальмерстона делается все более угрожающей.

В Петербурге понемногу крепнет сознание, что опасения наместника Кавказа князя М.С. Воронцова имеют реальнейшее основание и отнюдь не объясняются только возрастом умного и прозорливого Михаила Семеновича.

Если турки, а за ними французы и англичане в самом деле подадут вовремя существенную помощь Шамилю, то Кавказ для России будет потерян и попадет в руки союзников. Нужного количества войск на Кавказе нет — это одно. А другое: турецкая эскадра снабжает восточное Кавказское побережье оружием и боеприпасами. Отсюда вытекают два непосредственных задания русскому Черноморскому флоту:

во-первых, в самом спешном порядке перевезти более или менее значительные военные подкрепления из Крыма на Кавказ и,

во-вторых, обезвредить разгуливающие в восточной части Черного моря турецкие военные суда.

Оба этих дела и осуществил Нахимов.

13 сентября 1853 года в Севастополе было получено экстренное приказание: немедленно перевезти из Севастополя в Анакрию 13-ю пехотную дивизию с артиллерией. На Черном море было очень неспокойно не только вследствие равноденственных сентябрьских бурь, но и вследствие близкой войны с Турцией и упорных слухов об угрожающей близости французских и английских судов к проливам.

Нахимов взял на себя эту труднейшую операцию. Через четыре дня после получения приказания все собранные им суда были совершенно готовы к отплытию. На них уже разместились в полном порядке все назначенные войска: 16 батальонов пехоты с двумя батареями — 16 393 человека, 624 лошади и все необходимые грузы.

17 сентября Нахимов вышел в море, а ровно через семь суток, 24 сентября, пришел утром в Анакрию. В 5 часов вечера в тот же день он уже закончил высадку всех войск и орудий на берег. За блестяще проведенную операцию Нахимов был награжден орденом Св. Владимира 2-й степени, удостоился особой правительственной похвалы и произведен в Вице-Адмиралы.

В октябре того же года Нахимов был назначен командующим эскадрой судов Черноморского флота.

Так в самый канун Крымской войны Нахимов получил всеобщее признание не только у моряков, но и у армейцев, и славу прекрасного моряка-флотоводца. Вскоре он подтвердит ее при Синопе. Покончив с одной задачей, Нахимов взялся за другую, еще более опасную и сложную: найти в Черном море турецкую эскадру и сразиться с ней^{125}.

Что ж такое Синоп?

Прежде всего, якорная стоянка на ять: защищенная от недобрых северных ветров гористым полуостровом; значительная размером и глубинами; снабженная молом и верфями; прикрытая береговыми батареями. Синоп расположен на анатолийском побережье Турции, в 300 милях от Константинополя. Почти визави Феодосии.

Стратегическое значение города, откуда на Русь некогда явился покровитель русского флота Апостол Андрей Первозванный, в полной мере оценил Начальник штаба Черноморского флота Генерал-Адъютант Вице-Адмирал Корнилов, тоже помнящий Наварин: Синоп — перевалочный пункт, транзитный порт, опорная база турецкого флота. И этой базы он должен быть лишен.

Учитывая сложность крейсерства на Черном море в осенне-зимний сезон, Корнилов предлагал захватить стратегически важные пункты потенциального противника на европейском и азиатском побережье Турции: «Такие пункты суть Сизополь[75] и Синоп… Я бы полагал начать с Синопа: он и ближе от Севастополя и в связи с затеями турок, а потому можно, готовя экспедицию в Батум, попасть в Синоп неожиданно».

Однако Светлейший Князь Меншиков, Главнокомандующий Крымской армией и Черноморским флотом, не согласился на внезапное занятие Синопа, а предписал крейсерский вариант борьбы на коммуникациях. Свою позицию князь обосновывал, ссылаясь на действительно туманные указания из Петербурга Министра Иностранных Дел почтеннейшего Карла Васильевича Нессельроде.

Однако и тут опять-таки сказалась решительность корниловской натуры. Князь, определяя район дозорной службы, называл центр, средину Черного моря, а Владимир Алексеевич хотел двинуть корабли ближе к Турции, к ее южному, анатолийскому берегу, то есть, в сущности, все к тому же вожделенному Синопу. Меншикову пришлось уступить.

К доводам Корнилова присоединились разведданные о подготовке похода турецкой эскадры на Кавказ. А данные эти пересылались и в Петербург. Императору. Игнорировать их было нельзя. Исполнителем приказа Мен-шикова и планов Корнилова назначили Нахимова.

Крейсерство: тщательно наблюдать

Эскадра Нахимова вышла из Севастополя 11 октября.

Русский флагман издал приказ № 145: «При встрече с турецкими военными судами первый неприязненный выстрел должен быть со стороны турок, но то судно или суда, которые на это покусятся, должны быть немедленно уничтожены…»

Надо было обладать громадной волей и тем повышенным чувством служебного долга, какими обладал Нахимов, чтобы не только крейсировать, борясь со стихией, но и вопреки стихии «развлекать» команды непрестанными учениями.

Осень в том году выдалась холодная, штормовая и дождливая. На эскадре не хватало теплой одежды. И тогда Нахимов, не молодой, в общем-то, человек, снял с себя теплую рубашку, чтобы каждый матрос знал, что адмирал также не защищен от черноморских ветров, как последний марсовый. В интендантство флота Павел Степанович писал:

«Я снял с себя теплую рубашку и не одену ее, пока вы не оденете мою команду»^{126}.

Удивительно ли, что на такой эскадре, у этой команды, слово «невозможно» не было в обиходе.

Молодые офицеры рвались в бой, но при этом считали, что боевой подготовки на эскадре могло быть и поменьше. Мичман Андрей Петрович Обезьянинов, герой Синопа и Малахова кургана, и сорок лет спустя помнил: «Все это утомляло только и сильно стало надоедать».

Среди прочих столь приевшихся учений бывали и ружейные. Мичман отмечает: «В то время корабельные команды наши вооружены были чуть ли не кремнёвыми ружьями, пистонные еще только вводились».

Вполне возможно, что и сорок лет спустя бывший мичман, а после 1862 года капитан 2-го ранга в отставке, был не в курсе того, что еще до войны, при Лазареве, была сделана попытка сдать в архив кремневые ружья и вооружить флотские экипажи новейшими дальнобойными штуцерами.

Деньги были отпущены (из черноморских сумм!), заказ сделан в Бельгии, «военпредом» поехал туда черноморец, капитан 2-го ранга, оружие было изготовлено, но… Но привезли штуцера в Петербург, «они остались там, говорит историк флота, — и не дошли по назначению».

Причем сто процентов, что задержал их в Петербурге уж никак не Государь Император!

Адмирал Нахимов, конечно, испытывал такое же желание сразиться, как и его подчиненные. А тут еще Корнилов прислал многозначительную весточку: чем черт не шутит, может, и доведется «свалять дело в роде Наваринского»!

Брать и разрушать

26 октября посыльный корвет прилетает к Нахимову с желанным приказом: он, Нахимов, волен «брать и разрушать» султанские корабли.

Несколько суток спустя, 3 ноября 1853 года, Нахимов уже держал в руках документ чрезвычайной важности: Высочайший Манифест о войне. Свершилось!

Нахимов присовокупляет к Манифесту приказ: «Получив повеление начать военные действия против военных турецких судов, я считаю нужным предуведомить командиров судов вверенного мне отряда, что в случае встречи с неприятелем, превышающим нас в силах, я атакую его, будучи совершенно уверен, что каждый из нас сделает свое дело»^{127}.

Командующий, да и каждый на его эскадре, знал (на то и существуют курьерские фрегаты), что противник ушел из Константинополя, что он двинулся на Кавказ, что он где-то здесь, неподалеку. Знал и не видел врага. Именно в эти дни султанская эскадра под командой Осман-паши и Гуссейн-паши прошла из Константинополя в Синоп! Проскользнула необнаруженная, незамеченная. Прошла в Синоп к непоправимому своему несчастью, это так, верно, но на море осталась незамеченной — это тоже так.

Вестником близости врага задымил однажды — на свою голову вблизи русской эскадры — транспорт «Меджари-Теджарет». Не приз, не трофей, не добыча были сами по себе важны Нахимову (хотя любому военному человеку приятно), а показания пленных: военные суда противника дислоцируются в Синопе!

На другой день после захвата транспорта, 5 ноября, на эскадре расслышали орудийные выстрелы. С запада. Многие уже вообразили атаку, обещанную флагманом. Но стихия помешала вновь. Не штормом, а штилем. А в тишине еще явственнее слышались выстрелы. И не требовалось особой проницательности для догадки: неподалеку — похоже на меридиане мыса Баба — боевое столкновение…

Первый бой паровых судов

Пушечный гул, докатившийся до моряков нахимовской эскадры, был эхом боя пароходо-фрегатов «Владимир» и «Перваз-Бахри», — первого в летописях мирового флота сражения паровых кораблей.

«Владимиром» командовал капитан-лейтенант Григорий Иванович Бутаков, будущий знаменитый адмирал из не менее знаменитой морской династии Бутаковых. «Владимира» принял он за год без месяца до того, как повстречал «Перваз-Бахри». Командиром «Перваз-Бахри» был Сеид-паша, храбрый человек и настоящий моряк.

Искусный маневр, превосходство в скорости и в артиллерии принесли в этом бою победу русскому оружию, хотя экипаж «Перваз-Бахри» дрался под стать своему капитану. Корнилов, находившийся на борту «Владимира», отдал врагу должное: «наткнулся на неприятеля, хотя и слабейшего», но «не знаю, чем бы кончилось, если бы не убили упрямого капитана», который «стоял во все время боя на площадке».

Донося о первом в истории пароходном сражении, Корнилов писал: «Капитан, офицеры и команда парохода “Владимир” вели себя самым достойным образом. Капитан-лейтенант Бутаков распоряжался, как на маневрах; действия артиллерии были и быстры и метки, чему лучшим доказательством служит разрушение, ими произведенное на неприятельском судне». А разрушения были таковы, что едва-едва удалось привести приз в Севастополь.

Победа Бутакова практически показала, что такое тактика пароходного сражения, «особая тактика», как определил ее Корнилов. Этой особой тактикой Г.И. Бутаков впоследствии занимался долгие годы. И как автор «Новых оснований пароходной тактики», переведенной на многие языки. И как начальник паровой, винтовой и броненосной эскадр, у которого приезжали учиться и американец адмирал Фаррагут, и немец адмирал Яхман, и многие иные.

Всей своей жизнью Григорий Иванович оправдал прозорливую надежду Нахимова, высказанную Павлом Степановичем во время обороны Севастополя: «Вас нужно-с сохранить для будущего флота!.».[76]

Подготовка

О бое на меридиане мыса Баба Павел Степанович услышал в тот же день. 5-го числа Корнилов отделил от своей эскадры адмирала Новосильского, который вечером того же 5 ноября встретился с эскадрой Нахимова. Рандеву было кратким. Адмиралы обменялись новостями и кораблями. Федор Михайлович принял у Нахимова суда, потрепанные бурями, а Павел Степанович получил у Новосильского «свеженькие»: «Ростислав» и «Святослав».

8 ноября разразилась жестокая буря, и Нахимов отправил опять четыре корабля в Севастополь чиниться. Положение было почти критическое, потому что судов у него оставалось мало, а по морю бродили не очень далеко турецкие эскадры. Очень сильный ветер продолжался и после бури 8-го числа.

11 ноября Нахимов с оставшимися тремя линейными кораблями подошел к Синопу и немедленно отрядил из своей эскадры бриг «Эней» с известием, что на Синопском рейде стоит на якоре турецкая эскадра под защитой береговых батарей, установленных на возвышенностях, опоясывающих акваторию порта. В состав ее входят два пароходо-фрегата, семь больших парусных фрегатов, три корвета, один шлюп и четыре транспорта. Эскадра выстроена в виде полумесяца, фланги ее выдвинуты к выходу с рейда. Число орудий на турецких судах равно 472. Еще 38 орудий — на шести береговых батареях, надежно прикрывающих свои корабли. Итого 510 орудий. Командует эскадрой вице-адмирал Осман-паша.

В распоряжении Нахимова находились три линейных корабля с 252 орудиями. Но и с этими малыми силами он решил все-таки блокировать гавань и ждать подкрепления из Севастополя. Он просил у Меншикова немедленной присылки отправленных для починки кораблей «Храброго» и «Святослава», фрегата «Коварна» и парохода «Бессарабия», а также выражал недоумение, почему не присылают ему фрегат «Кулевчи», который больше месяца стоит в Севастополе.

Нахимов, которого упрекали в том, что он слишком привык к парусному флоту и будто бы недооценил значение флота парового, вот, что писал того же 11 ноября Меншикову: «В настоящее время в крейсерстве пароходы необходимы, и без них — как без рук: если есть в Севастополе свободные, то я имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство прислать ко мне в отряд, по крайней мере, два».

16 ноября из Севастополя подошел Новосильский с тремя линкорами и двумя фрегатами. Теперь в русской эскадре стало шесть линейных кораблей: «Мария», «Париж», «Три святителя», «Константин», «Ростислав» и «Чесма», и два фрегата: «Кагул» и «Кулевчи» с общим числом орудий 710. Из них 76 крупнокалиберных бомбических. Значит, при стрельбе с одного бор та — 355. Эскадра Нахимова в этот момент могла дать с одного борта залп весом в 378 пудов 13 фунтов.

Бортовой залп турок из 236 орудий был существенно меньше, составляя примерно 150 пудов. Но у них были шесть береговых батарей с 38 пушками, которые могли стрелять раскаленными ядрами, опасными для деревянных кораблей. К тому же в бою не участвовали 98 пушек фрегатов «Кагул» и «Кулевчи», а значит, реально русская эскадра давала бортовой залп из 306 орудий.

Кроме того, два турецких пароходо-фрегата могли свободно маневрировать вне зависимости от ветра на ограниченной акватории Синопской бухты и вести бой на наиболее важном направлении.

Нахимов по приходу Новосильского, оценив оперативную обстановку, в частности возможность подхода крупных сил англо-французского парового флота из Мраморного моря, решил немедленно войти в Синопскую гавань и напасть на турецкий флот. Прямо в базе.

В сущности, решив напасть на турецкий флот, Нахимов, несмотря на очевидное преимущество в бортовом залпе, рисковал очень серьезно. Береговые батареи турок в Синопе были хорошие, орудия на судах также были в исправности. Читатель на примере «Меркурия» знает, что может сделать и один решительный бриг с двумя линейными кораблями.

Осман-паша расположил как бы веером свой флот у самой набережной города: набережная шла вогнутой дугой, и линия флота оказалась вогнутой дугой, закрывавшей собой если не все, то многие береговые батареи. За неделю, что эскадра Осман-паши ждала русской атаки, легко можно было свезти на берег орудия нестреляющего борта турецких судов, усилив на порядок береговую оборону. Не почесались. Но это, согласитесь, были уже их, турецкие, сложности.

17 ноября 1853 года Нахимов отдал приказ, лаконичный, отчетливый и, по обыкновению, спокойный, — приказ № 155, — об атаке неприятельского флота. Приказ заканчивался словами: «…Россия ожидает славных подвигов от Черноморского флота. От нас зависит оправдать эти ожидания»^{128}.

С получением приказа на кораблях начались приготовления к сражению. На рассвете 18 ноября 1853 года русская эскадра оказалась милях в десяти от Синопского рейда.

Известный военный историк генерал A.M. Зайончковский в работе «Восточная война» так оценивает боевой приказ и действия адмирала Нахимова перед сражением: «В действиях Нахимова обнаружилось то редкое соединение твердой решимости с благоразумной осторожностью, то равновесие ума и характера, которое составляет исключительную принадлежность великих военачальников».

Бой

В ночь с 17 на 18 ноября погода была неблагоприятной. Дул шквалистый ветер. Шел дождь. Лишь около 9 часов утра 18 ноября ветер стал стихать, начало проясняться.

В 9 часов 30 минут на флагманском корабле «Императрица Мария» взвился сигнал: «Приготовиться к бою и идти на Синопский рейд».

С поднятыми стеньговыми флагами эскадра двинулась на Синоп. Следуя за флагманом, корабли по его сигналу перестроились на ходу в две кильватерные колонны — по три линкора в каждой. Строй двух колонн, установленный тактическим замыслом Нахимова, был весьма в тактическом отношении разумным. Он вдвое сокращал пребывание эскадры под огнем противника при входе кораблей на Синопский рейд и, следовательно, в два раза ускорял развертывание эскадры к бою по намеченной диспозиции. Это же в свою очередь обеспечивало быстрый натиск на противника при безусловной гарантии меньших поражений кораблей противником. Маневр этот блестяще удался.

В наветренной[77] колонне шли 84-пушечные корабли «Императрица Мария» (флагман) и «Чесма» и 120-пушечный корабль «Великий князь Константин». В подветренной колонне под флагом контр-адмирала Новосильского — 120-пушечный корабль «Париж» (командиром последнего был капитан 1-го ранга Истомин, будущий герой обороны Севастополя), 120-пушечный корабль «Три святителя» и 84-пушечный корабль «Ростислав».

Фрегаты «Кагул», имевший 44 пушки, и «Кулевчи», имевший 54 пушки, остались под парусами перед входом в Синопскую бухту. Их задачей было прикрыть выход из бухты для того, чтобы воспрепятствовать возможному бегству во время боя турецких пароходов, стоявших в Синопе.

В 12 часов 28 минут раздался первый залп турецких батарей против эскадры Нахимова, входившей на рейд, и почти одновременно грянул первый выстрел с 44-пушечного флагманского фрегата «Ауни-Аллах». Сражение началось.

«Больше всего, — пишет участник сражения, — смущали нас береговые батареи, каленые ядра; пока будем справляться с кораблями, береговые батареи будут действовать безнаказанно, да еще калеными ядрами; один удачный, скорей случайный, шальной выстрел — и взлетели на воздух. Теоретически все было обдумано, рассмотрено, но что будет на деле?»

Русские корабли продолжали двигаться. Молча, без выстрела, как при Наварине. Это движение не обошлось бы без потерь, если бы Нахимов послал матросов убирать паруса. Нахимов не послал. На то он и был знатоком, чтобы знать обыкновение турок бить по рангоуту. Особенно сильный огонь вел противник по русскому флагману «Императрица Мария», который был засыпан ядрами и книппелями.

По приказанию командующего эскадрой русские корабли, наконец, открыли огонь, продолжая двигаться к своим огневым позициям.

Как Ушаков и Нельсон, как Сенявин и Кодрингтон, Павел Степанович твердо держался правила: драться на возможно короткой дистанции. Его эскадра получила немало повреждений, пока становилась на пшринг[78], пока разворачивалась всем бортом. Но она выдержала неприятельские залпы, сумела встать на пшринг, сумела развернуться бортом, сумела занять место самое выгодное, самое удобное, самое удачное.

Флагманский корабль Нахимова «Императрица Мария», отстреливаясь от кораблей противника, неуклонно шел вперед и отдал якорь лишь тогда, когда достиг своей цели — флагманского корабля турок «Ауни-Аллах». Своим огнем он зажег адмиральский корабль турок и заставил его выброситься на берег.

После чего Нахимов сосредоточенными бортовыми залпами «Марии» разнес в щепки фрегат «Фазли-Аллах». Пылающие останки его также пытались выброситься на берег. Обрати внимание на этот эпизод боя, читатель. Несмотря на то, что в бою линкор «Императрица Мария» получил 60 пробоин и другие повреждения, он повернул для оказания помощи второй колонне кораблей. В ходе боя Нахимов, неразлучный со своей подзорной трубой, стоял на мостике «Марии» и спокойно следил за действиями эскадры. Наша победа определилась уже спустя два часа с небольшим. Турецкая артиллерия, осыпав снарядами русскую эскадру, успела причинить некоторым кораблям большие повреждения, но не потопила ни одного. А диспозиция Нахимова была исполнена в точности, и его приказы и наставления о том, как держаться в морском бою, принесли громадную пользу.

«У его величества кораблей много, а я у своей мамы один…»

В разгар боя случилось нечто совсем неожиданное. Среди командиров турецких судов нашелся высший офицер, который не стал сражаться там, где его застала битва. Им оказался контр-адмирал Мушавер-паша — достойный сын «владычицы морей» Адольф С лей д. Главный военный советник Османа-паши. Двадцать пять лет он набивал карманы турецким золотом, четверть века жил на турецких хлебах и вот теперь, в трагический для турецкого флота день, бежал из Синопа.

Должно быть, Адольф исповедовал принцип, какой однажды высказал нашему замечательному писателю-маринисту Юрию Давыдову англичанин, тоже носивший военную форму: «У его величества кораблей много, а я у своей мамы один…»

Сделал же Слейд следующее.

Будучи действительно опытным командиром (лучшим в этом отношении во всей эскадре Осман-паши), Адольф уже с самого начала битвы увидел, что турецкому флоту победа не светит. Лордами Адмиралтейства ему было поручено наблюдать и доносить, а вовсе не класть свою голову в борьбе за Полумесяц. Поэтому, убедившись уже вскоре после начала битвы в неминуемой и сокрушающей победе Нахимова, он, искусно сманеврировав, вышел из рейда и помчался на запад, в Константинополь. Очевидно, за множеством дел забыв уведомить об этом своем внезапном бегстве своего прямого начальника Османа-пашу, которого предал, таким образом, в самый трудный момент.

За ним вдогонку полетели на всех парусах фрегаты «Кагул» и «Кулевчи», которые, как сказано, именно и были предназначены Нахимовым по диспозиции для наблюдения за «Таифом». Но им было не угнаться за быстрым пароходом, да еще превосходно управляемым. А жаль!

Разгром

Тем временем наши суда методически, наращивая темп, крушили врага.

Нахимова не подвели ни собственный опыт, ни его ученики — командиры кораблей, ни боцманы и унтер-офицеры, ни комендоры и марсовые. То было высшее торжество военачальника. К Нахимову вполне можно отнести похвалу Ключевского, адресованную Суворову: он создал «из машины, автоматически движущейся и стреляющей по мановению полководца», «нравственную силу, органически и духовно сплоченную со своим вождем».

С такими подчиненными, говорил Нахимов, «я с гордостью встречусь с любым неприятельским европейским флотом»^{129}.

Последним из турецкой эскадры и до последнего дрался «Дамиад». Недвижный, лежащий на мели, придавленный другим уже мертвым фрегатом 56-пушечный «Дамиад» геройски сопротивлялся, пока его не заставили умолкнуть 120-пушечный «Париж» и 120-пушечный «Три святителя». Свой мусульманский рай ребята с «Дамиада» заслужили честно!

Минуло три часа после полудня. Все было окончено.

Эскадра Корнилова, еще подходя только к Синопскому рейду, могла убедиться, что она опоздала. Бой, начавшийся в половине первого, привел к полному разгрому турок уже около трех — трех с четвертью часов дня. Стрельба нахимовских командиров всегда была на редкость метка.

Турецкий флот, застигнутый Нахимовым, погиб полностью — не уцелело ни одного судна, и погиб он почти со всей своей командой. Были взорваны и превратились в кучу окровавленных обломков четыре фрегата, один корвет и один пароход «Эрекли», который, подобно «Таифу», тоже мог бы уйти, пользуясь быстроходностью, но им командовал турок, и он не последовал примеру Слейда.

Были зажжены самими турками пробитые и искалеченные другие три фрегата и один корвет. Остальные суда, помельче, погибли тут же. Турки считали потом, что из состава экипажей погибло 3 тысячи с лишком. В английских газетах упорно приводилась цифра 4 тысячи.

Непонятно почему, но еще перед началом сражения турки были так уверены в победе, что уже наперед посадили на суда эскадры войска, которые должны были взойти на борт русских кораблей по окончании битвы.

Когда эскадра Корнилова входила на Синопский рейд, ликующие крики команд обеих эскадр слились воедино. Некоторые из погибающих турецких судов выбросились на берег, где начались пожары и взрывы на батареях. Часть города пылала, все власти, сухопутный гарнизон и население Синопа в панике бежали в горы.

Наступил вечер. Навсегда остался в памяти наших моряков сюрреалистический вид горящего Синопа, его древних зубчатых крепостных стен, резко выделяющихся на фоне пламени, горящих и взрывающихся турецких фрегатов, мечущихся по их палубам людей, и других — хладнокровно сидящих там в ожидании смерти с последней молитвой на устах. Рейд Синопа был освещен пожарами, как бальная зала свечами, и русские корабли можно было приводить после боя в порядок, не нуждаясь в фонарях. И тем резче чернело небо на восток от Синопа…

Современник оставил нам описание встречи двух адмиралов.

«Мы проходим совсем близко вдоль линии наших кораблей, и Корнилов поздравляет командиров и команды, которые отвечают восторженными криками “ура”, офицеры машут фуражками. Подойдя к кораблю “Мария” (флагманскому Нахимова), мы садимся на катер нашего парохода и отправляемся на корабль, чтобы его поздравить. Корабль весь пробит ядрами, ванты почти все перебиты, и при довольно сильной зыби мачты так раскачивались, что угрожали падением.

Мы поднимаемся на корабль, и оба адмирала кидаются в объятия друг друга. Мы все тоже поздравляем Нахимова. Он был великолепен: фуражка на затылке, лицо обагрено кровью, а матросы и офицеры, большинство которых мои знакомые, все черны от порохового дыма. Оказалось, что на “Марии” было больше всего убитых и раненых, так как Нахимов шел головным в эскадре и стал с самого начала боя ближе всех к турецким стреляющим бортам».

Пальто Нахимова, которое он перед боем снял и повесил тут же на гвоздь, было изорвано турецким ядром. Среди пленных находился и сам флагман турецкой эскадры Осман-паша, у которого была перебита нога. Рана была очень тяжелая. В храбрости у старого турецкого адмирала недостатка не было, так же как и у его подчиненных.

23 ноября, после перехода через бурное Черное море, эскадра Нахимова бросила якорь в Севастополе.

Все население города, уже узнавшее о блестящей победе, встретило победоносного адмирала. Нескончаемые «Ура, Нахимов!» неслись также со всех судов, стоявших на якоре в Севастопольской бухте. В Петербург, в Москву, на Кавказ к Воронцову, на Дунай к Горчакову полетели ликующие известия о сокрушительной русской морской победе.

Результаты Синопского сражения поразили не только Россию, но и Европу. Даже такая нежно любящая нас газета, как «Тайме», сгоряча, а может, не получив еще ценных указаний, признала, что «такого совершенного истребления и в такое короткое время никогда еще не было. Неравенство сил может объяснить это некоторым образом, но не вполне»^{130}.

Но была у Синопского боя, помимо очевидной — батальной, еще одна, можно сказать — мистическая составляющая.

Фрегат «Рафаил» не существует

Возможно, читателю покажется удивительным, что свое донесение Государю о событиях 18 ноября в Синопской бухте адмирал Нахимов начал не со слов о блистательной победе в тяжелом сражении, а о событии, которое представлялось и ему и его Царственному адресату более важным: «Воля Вашего Императорского Величества исполнена — фрегат “Рафаил” не существует»^{131}.

Чтобы оценить значение сказанного адмиралом, нам придется вернуться в май 1828 года, конкретно в его 11 число, ровно за три дня до фантастического боя брига «Меркурий» с двумя турецкими линкорами под адмиральскими флагами. В этот день русский 44-пушечный фрегат «Архангел Рафаил» под командованием капитана 2-го ранга С.М. Стройникова, потеряв ориентацию в упавшем на море тумане, оказался посреди турецкой эскадры. Не попытавшись даже начать бой, командир спустил Андреевский флаг.

В дальнейшем он мотивировал свои действия тем, что спасал 200 душ от верной и, на его взгляд, бессмысленной гибели. Представьте, что до сих пор находятся представители презренного племени пацифистов, вполне одобряющие сие деяние. Однако правда такова, что предатели выбрали жизнь, нарушив долг и присягу. Ошалевшие от счастья турки дали бывшему русскому фрегату имя «Фазли Аллах» — «Дарованный Аллахом».

Для Государя Николая Павловича, который с декабря 1825 года мужественно шел навстречу смертельной опасности и принимал любой вызов, сдача «Рафаила» была тяжким ударом. Император издал Указ:

«Уповая на помощь Всевышнего, пребываю в надежде, что неустрашимый Флот Черноморский, горя желанием смыть бесславие фрегата “Рафаил”, не оставит его в руках неприятеля.

Но когда он будет возвращен во власть нашу, то, почитая фрегат сей впредь недостойным носить Флаг России и служить наряду с прочими судами нашего флота, повелеваю вам предать оный огню».

Этот Царский приказ и исполнил адмирал Нахимов в день Синопа. В то время в отношении изменивших присяге, как людей, так и кораблей, были едины и Император и его моряки. Гуманизм еще не пустил своих ядовитых корней в православных душах. А каждый православный твердо знал с детства слова Откровения Иоанна Богослова, именуемого также Апокалипсисом: «…трусам, предателям, подлецам… и всем лжецам — им место в озере, что пылает огнем и серой, а это — вторая смерть» (Откр. 21:8)^{132}.

Слова весьма актуальные. Заметим, кстати, что вторая смерть — это смерть после Страшного Суда, смерть вечная и обжалованию не подлежит. Ни услужливые адвокаты, ни депутаты-законотворцы не помогут.

Сбывшееся ожидание России

Но и помимо наказанной измены, победа при Синопе вызвала восторг во всех русских сердцах.

«Вы не можете себе представить счастье, которое все испытывали в Петербурге по получении известия о блестящем Синопском деле. Это поистине замечательный подвиг», — так поздравлял Василий Долгоруков, Военный Министр, князя Меншикова, Главнокомандующего флотом в Севастополе.

Николай Павлович пожаловал Нахимову Святого Георгия 2-й степени Большого креста — редчайшую военную награду — и щедро наградил всю эскадру. Слава победителя гремела повсюду. Отныне имя Павла Степановича Нахимова знают не только моряки — знает страна.

«Нахимов молодец, истинный герой русский, — восклицает С.Т. Аксаков. — Я думаю, и рожа у него настоящая липовая лопата».

Поэты, начинающие и уже известные, поют Нахимова.

Старый князь Вяземский выразил свои чувства не только рифмами, но и поздравительным письмом Павлу Степановичу. Ни автографа, ни копии письма князя найти пока не удалось. Зато сохранился ответ Нахимова. Его обнаружил в литературном архиве биограф Нахимова Юрий Давыдов. Поскольку почти не сохранились образцы эпистолярного творчества знаменитого адмирала, позволяющие взглянуть на него с «внеслужебной стороны», приведем здесь этот ответ:

«Ваше Сиятельство! — Письмо Ваше из Карлсруэ от 31 декабря я имел честь получить 24 января и спешу принести Вашему Сиятельству глубокую признательность за теплое, родное участие и истинно русское приветствие, которым Вы, один из старейших поэтов наших, почтили русских воинов, удостоившихся быть исполнителями велений нашего Царя-Отца. Молю Господа, да продлит Он дни Ваши еще на многие годы для прославления драгоценной Отчизны нашей.

С глубоким уважением и признательностью имею честь быть Вашего Сиятельства покорнейшим слугою Павел Нахимов. Корабль “Двенадцать апостолов”, в Севастополе. 26 января 1854»^{133}.

Поздравления, тосты, награды.

Но посреди торжеств озабочен по поводу Синопской победы был с самого начала лишь один человек во всей России — Павел Степанович Нахимов. Похоже, наедине с собою Нахимов порою думал: «Горе победителям».

Конечно, чисто военными результатами Синопского боя Нахимов, боевой командир, победоносный флотоводец, был доволен. Колоссальный, решающий успех был достигнут с очень малыми жертвами: русские потеряли в бою 38 человек убитыми и 240 человек ранеными, и при всех повреждениях, испытанных русской эскадрой в бою, ни один корабль не вышел из строя, и все они благополучно после тяжелого перехода через штормящее Черное море вернулись в Севастополь.

Итак, собой и своей эскадрой Нахимов мог быть вполне удовлетворен.

«Битва славная, выше Чесмы и Наварина! Ура, Нахимов! Михаил Петрович Лазарев радуется своему ученику!» — так писал о Синопе другой ученик Лазарева — адмирал Корнилов.

А брату-сенатору Корнилов написал, что Нахимов «задал нам собственное Наваринское сражение», то есть сделал как бы второе издание Наварина.

Спустя много лет, может быть наиболее взвешенную, оценку битвы при Синопе дал известный нам адмирал Иван Федорович Лихачев: «Наши моряки сделали, все и каждый, свое дело отчетливо и точно, за что им честь и слава, — ив этих простых словах заключается высшая похвала, какую человеку заслужить дано…»

Сам Нахимов помянул покойного своего учителя и в свойственном себе духе: «Михаил Петрович Лазарев, вот кто сделал все-с!»

Это полное отрицание собственной руководящей центральной роли было совершенно в духе Нахимова, лишенного от природы и тени какого-либо тщеславия или даже вполне законного честолюбия.

Но в данном случае было и еще кое-что. У нас есть ряд свидетельских показаний, исходящих от современников (Богдановича, Ухтомского, адмирала Шестакова и др.) и совершенно одинаково говорящих об одном и том же факте — о настроении Нахимова вскоре после Синопа: «О возбужденном им восторге он говорил неохотно и даже сердился, когда при нем заговаривали об этом предмете, получаемые же письма от современников он уклонялся показывать. Сам доблестный адмирал не разделял общего восторга».

Он не любил вспоминать о Синопе, утверждают другие. Он говорил, что считает себя причиной, давшей англичанам и французам предлог войти в Черное море, говорят третьи.

«Павел Степанович не любил рассказывать о Синопском сражении, во-первых, по врожденной скромности и, во-вторых, потому, что он полагал, что эта морская победа заставит англичан употребить все усилия, чтобы уничтожить боевой Черноморский флот, что он невольно сделался причиной, которая ускорила нападение союзников на Севастополь».

Случилось именно то, чего он опасался.

Последняя крупная победа Русского Императорского Флота сыграла роль спускового крючка в начавшейся войне.

Сразу после Синопа в английском парламенте начались дебаты в связи с нашей победой. И синхронно английская и французская пресса начала неистовую антирусскую кампанию. Она пыталась не только умалить значение Синопской победы, забыв о первом отзыве «Тайме», но и скомпрометировать само имя Нахимова.

Но даже самым оголтелым «акулам» англо-французского пера не могло тогда прийти в голову, что наступит время, когда к их хорошо оплаченному хору может присоединиться человек, носящий русский военно-морской мундир^{134}.

Следует отметить, что пресса нейтральных стран Европы и Америки, напротив, давала высокую оценку русскому флоту и самому адмиралу Нахимову, признавая его одним из наиболее видных и талантливых флотоводцев.

Корабли Англии и Франции двинулись в Черное море. Россия разорвала отношения с этими странами. Австрия и Пруссия прямо не участвовали в войне, но действовали против России. Австрия вынудила русскую армию выйти из Молдавии и Валахии.

В Закавказье наши, как всегда, успешно громили турок. Привычно брали Каре и все, что полагается в подобных случаях.

Но на море дела пошли тяжело. В сентябре 1854 года огромный соединенный флот Англии, Франции и Турции подошел к Евпатории в Крыму и высадил 60-тысячный десант, двинувшийся на Севастополь. Началась героическая оборона Севастополя.

И вот здесь вновь привлечем внимание читателя. Сказанное до сих пор было по сути повторением школьных истин: англо-французы, используя численное и техническое превосходство над отсталой царской Россией, высадили, разбили, блокировали…

Но почему-то никто упорно не обращает внимание на следующий бьющий в глаза очевидный факт: 1 сентября 1854 года соединенный флот приблизился к Евпатории. На другой день началась высадка.

Опыт всех войн, включая Вторую мировую, доказывает, как опасен, как сложен и ответствен этот момент — своз десанта на вражеский берег. Но союзникам никто и ничто не мешало.

Вместо того чтобы уничтожить англо-французский десант, сам идущий прямо в русские руки, наша армия неделю не подает признаков жизни! Да, да! Не сутки, не двое — неделю кряду — союзники — без единого выстрела! — «свозят» на берег личный состав, артиллерийский парк, кавалерию, боеприпасы, продовольствие, фураж, всяческое снаряжение!

У неформально удивленных союзных солдат сложилось впечатление, что русские вообще не собираются драться.

После того как войско союзников достигло впечатляющего численного превосходства над нами, осмотрелось, выпило чашечку кофе и чего еще там положено по условиям военного времени, Светлейший Князь Александр Сергеевич Меншиков, «Главнокомандующий военно-сухопутными и морскими силами, в Крыму находящимися», счел возможным дать ему, войску союзников, сражение при реке Альма.

Поражение, понесенное при этом русской армией, стало к тому времени уже возможно оправдать тем самым численным превосходством противника. Превосходством, которое ему заботливо создал сам Меншиков. И никакой героизм солдат и офицеров помочь здесь не мог.

Запомните этот момент, господа. Именно здесь отрабатывалась стратегия нашего поражения в русско-японской войне. В соответствующем месте разовьем эту тему подробно.

Засим князь отошел к Севастополю. А затем не без изящества совершив то, что военные называют фланговым маневром, он очутился позади Севастополя, на Балаклавской дороге, оставив базу флота без малейшего прикрытия с суши. Потом Меншиков и вовсе увел армию к Бахчисараю, «чтобы сохранить пути сообщения с Перекопом», как Куропаткин пятился полвека спустя по Маньчжурии, чтобы тоже связь с родной землей сохранить. Бросив не укрепленный им Севастополь и Черноморский флот на произвол судьбы, как опять же полета лет спустя, творчески развивая опыт старого князя, Куропаткин бросит на произвол судьбы также неукрепленный им Порт-Артур и флот — на сей раз Тихоокеанский.

В Евпатории Меншиков оставил союзникам на пропитание 160 тысяч четвертей пшеницы, обеспечив им безбедное четырехмесячное существование. Куропаткин повторит подобную операцию в Лаояне. Уже тогда многие в Севастополе стали подозревать Меншикова в измене^{135}.

14 сентября 1854 года адмирал Корнилов записал в своем дневнике: «…Положили стоять. Слава будет, если устоим, если ж нет, то князя Меншикова можно назвать изменником и подлецом…»^{136}

А вот Куропаткина подозревают по сей день почему-то только в безобидной бездарности!

«Принять зависящие меры против козла…»

До сих пор гадают историки всех стран и народов, почему союзники не вошли в абсолютно не укрепленный со стороны суши Севастополь на плечах отступающей армии. Состояние сухопутной обороны Севастополя еще летом 1854 года наиболее адекватно характеризуется рапортом одного из офицеров на имя коменданта крепости: «…принять зависящие меры против козла, который уже третий раз в разных местах на правом фланге Малахова кургана рогами разносит оборонительную стенку»^{137}.[79]

Но, видно, высока была еще слава русского оружия. Может, свежо было и впечатление, как в сражении под Альмой, когда англичане уже утвердились на нашем левом берегу реки — весьма удобном для обороны при нормальном руководстве, — на них в штыки пошел Владимирский полк. В строю, с ружьями наперевес владимирцы без выстрелов шли вперед под убийственным огнем самых современных английских штуцеров. И англичане не выдержали штыковой атаки. Только отбежав от наших почти на километр, стали выкашивать наступающих безнаказанным огнем.

Но впечатление все равно было сильное.

А после того как союзники перевели дух, было поздно.

Гений русского военного инженера Эдуарда Тотлебена принял зависящие меры против козла.

Сами защитники Севастополя не переставали дивиться грубой ошибке французского и английского верховного командования и благодарить судьбу за эту совершенно нежданную, негаданную милость.

«Знаете? Первая просьба моя к Государю по окончании войны — это отпуск за границу: так вот-с, поеду и назову публично ослами и Раглана и Канробера», — так сказал Нахимов, вспоминая в разговоре с генералом Красовским уже спустя несколько месяцев об этих грозных днях, наступивших сейчас же после отступления русских войск от альминских позиций.

Светлейший Князь продолжает борьбу

Не менее умело было проиграно Меншиковым Инкерманское сражение, про которое современники говорили, что оно было выиграно солдатами, но проиграно Командующим.

В точности с такой же системой ведения боевых действий мы столкнемся полвека спустя на сопках Маньчжурии.

Может быть, недоумение читателя несколько рассеется, если он узнает, что А.С. Меншиков был масоном со стажем и действовал во имя масонских идеалов против своего Императора, на верность которому он присягал. Глобальной же целью масонства является, как известно, уничтожение алтарей и тронов. Промежуточной — уничтожение национальных армий^{138}.

А этому предшествует дискредитация этих армий.

Чье духовное руководство было над франко-английскими или англо-французскими силами — вопросов не вызывает. Что ж, свой свояка, как говорится! В пользу масонства Меншикова свидетельствуют и два следующих эпизода.

Писатель С.А. Нилус, рассказывая о духовном чаде преподобного Серафима Саровского Н.А. Мотовилове в книге «Великое в малом» пишет:

«Приближалась Севастопольская война. Мотовилов по-своему отнесся к народному бедствию: он всем говорил, что настало время покаяния, что “фиал гнева Господня” готов излиться на Россию за измену всем отечественным устоям и, главным образом, за измену Православию…

При первом выстреле, направленном на Севастопольские бастионы с вражеских кораблей, он послал Государю, для отправки в Севастополь, копию иконы Божией Матери “Радости всех радостей”, перед которой всю жизнь молился и в молитвенном подвиге скончался преподобный Серафим».

В горьком предчувствии ожидал Мотовилов гнева Божьего. События доказали, что Мотовилов не ошибался.

Когда уже закончилась Севастопольская война, ему довелось встретиться с одним из героев севастопольской обороны адмиралом П.И. Кислинским. Мотовилов не преминул поинтересоваться, что же сталось с посланною им Государю иконой, и была ли она доставлена в Севастополь. Кислинский ему ответил: «Икона Божией Матери была от Государя прислана, но наш Светлейший, Главнокомандующий Русской Армией князь А.С. Меншиков на нее не обратил никакого внимания, и она долгое время хранилась в каком-то чулане, пока сам Государь не запросил, куда она помещена. Тогда ее разыскали и поставили на Северную сторону, и только Северная сторона, как вам известно, и не была взята неприятелем».

Второй не менее характерный случай.

К этому же князю Меншикову был послан с донесением гонец и от архиепископа Херсонского Иннокентия. Произошел примечательный диалог:

— Владыко прислал меня доложить вашей светлости, что он прибыл к Севастополю с чудотворной иконой Касперовской Богоматери и велел просить встретить ее как подобает у врат Севастопольских. Владыко велел сказать: «Се Царица Небесная грядет спасти Севастополь».

— Что, что? Как ты сказал? Повтори!

— Се Царица Небесная грядет спасти Севастополь!

— А! Так передай архиепископу, что он напрасно беспокоил Царицу Небесную — мы и без Нее обойдемся!

Получив такой кощунственный ответ, Владыка Иннокентий сказал:

— Нас не принимают, так мы сами пойдем!

И велел везти святую икону впереди себя на бастионы. Но вскоре ему объявили, что кони встали.

Тогда архиепископ решил нести икону на руках, надеясь, что ее благодатная сила поможет Православному Русскому Воинству, но Касперовская икона не пошла дальше Северной стороны. Видя это чудо, Владыко отслужил молебен Божией Матери и увез икону обратно.

Так отнестись к Святыне, присланной от Государя, и ответить так Архиепископу про другую Святыню в ту эпоху мог не просто равнодушный к религии человек, а убежденный враг Православия. А значит — и России[80].

Между тем, по общему верованию, Одесса в ту войну была спасена благодатью именно Касперовской иконы Божией Матери, и в память об этом незабвенном событии день 1 октября установлен днем прославления этого святого образа^{139}.

Военные

В этой связи следует ясно сказать: военные успехи наших врагов, равно как и наши неудачи в ту войну — сильно преувеличены. На всех театрах Крымско-мировой войны, кроме собственно севастопольско-крымского, англо-франко-турко-сардинцы[81] терпели, скажем так, неуспехи. Что эскадра Непира в Балтике, что просвещенные мореплаватели в Белом море, где у них и Соловецкий монастырь близко взять не получилось. Что в Петропавловске-Камчатском, где английский адмирал Прайс даже застрелился с горя после неудачной попытки штурма неукрепленного русского города.

На Кавказе же наши дела шли настолько удачно, что Государь Николай Павлович предполагал и дальнейшие действия там, вплоть до занятия всей азиатско-черноморской части Турции генералом Муравьевым. На сей раз не Амурским, а Карским. И это отнюдь не маниловщина, а трезвый стратегический расчет. Свободных войск у этих многочленно-соединенных сардино-турок не было. Под Севастополь пришлось везти войска из Индии, Алжира, чуть ли не из Австралии.

Даже мало любящий, мягко говоря, Россию Ф. Энгельс, внимательнейшим образом анализируя ход войны, отмечал, что «после падения Карса война пойдет всерьез или прекратится. Севастополь не истощил силы русских, как союзников, ибо русские взяли Каре… Два года войны обошлись для Наполеона III дороже, чем походы его дяди за 1800-1815 гг. “Vive L’Empereur!” не звучало»^{140}.

Так что есть мнение, что Николаю I удалось бы провести свой план до победного конца. Жаль вот только, богатырь-Император вскоре после озвучивания этого плана — возможно, в неподходящей компании — внезапно заболевает 10 февраля 1855 года пустяковой простудой и через неделю умирает. 18 февраля. Вспомним тоже очень для кое-кого своевременную смерть Флигель-Адъютанта А.И. Казарского.

Но пусть не взяли мы Константинополь, даже азиатскую его половину. Воля ваша — все равно не нахожу причин для победной эйфории у них и причин для всенародно организованного поливания себя грязью у нас.

Мощь двух сильнейших западноевропейских армий с турко-сардинами впридачу да с двумя действительно мощнейшими флотами мира была потрачена на то, чтобы взять — в течение годичных титанических усилий! — половину русского города, отрезанного от страны и брошенного на произвол судьбы, если и не прямым изменником, то уж, как минимум, неразъясненным крымско-командующим сухопутными силами!

Заметим так же, что по мере того, как таял экспедиционный корпус союзников под Севастополем, таяли цели англо-сардинов в войне. От глобальных в духе 1991 года:

— возвращение Аландских островов и Финляндии Швеции,

— балтийских провинций — Пруссии,

— восстановление Польши в качестве барьера между Германией и Россией,

— передача Молдавии, Валахии и устья Дуная Австрии,

— отторжение Крыма, Черкессии и Грузии от России с передачей Турции Крыма и Грузии,

— предоставление Черкессии независимости, до все более и более «скромных»:

— разоружение русского флота на Черном море и взятие под контроль плавание его в проливах.

И эта страница русской военной славы в отечественной много возомнившей о себе после «Крымской» войны прессе именовалась Севастопольским погромом! Вскрывшим якобы искони присущие нам недостатки — надо полагать, еще сохранившиеся в то время у большинства веру и верность.

Хотя только слепой не увидит, что лучшей армии, чем николаевская, в России не было и уж, конечно, не будет.

В Крыму одна десятая, если не двадцатая, ее часть год практически всю Европу колебала. Еще одна десятая с Муравьевым-Карским по кавказско-турецким горам чуть с востока на Босфор не вышла. А и вышла бы, если бы пустили. Я уж не говорю о том, что в это же время Муравьев, будущий Амурский, с Невельским популярно объясняли Китайскому императору, как он плохо знает географию Приамурья.

Проигранная война называется! Полгорода ненадолго взаймы и три миллиона амуро-уссирийских квадратных километров насовсем.

Чтобы нам так жилось!

А все-таки войну мы проиграли. Только не ту, что вы думаете. Там, как ни крути — максимум ничья.

Проиграли мы первую в мире войну информационную. А вслед за этим, что еще хуже — войну идеологическую, духовную.

Что же произошло?

Царствование Николая I — пик торможения Россией мирового проекта глобализации

Недаром Маркс и Энгельс именовали Россию жандармом Европы. Комплимент делали, сами того не рубя. Жандарм он для чего нужен? Чтобы приличные и нормальные люди и жили себе прилично и нормально. Чтобы всякие мазурики да утописты не мешали. А для этого надо, как выясняется, чтобы Православная Империя была могучей и успешной. И могла свои жандармские функции успешно осуществлять. Для защиты людей от сволочи.

Ясно поэтому, что уничтожение Николаевской России объединило на время внешних и внутренних врагов русского народа от европейских и отечественных аристократов до революционеров. Ну и всех, кто промеж них болтается. Умы могучие напрягло. Небезуспешно.

В процессе той же севастопольской обороны выяснилось, что воевать с русской армией и черноморской морской пехотой ох, как трудно!

А вот оболгать их не стоит ничего.

У франко-саксов оказалось в руках такое могучее средство массовой дезинформации, как телеграф. Не сравнишь с телевидением, но тоже… У нас в Крыму его тогда не было, а союзнички кабель подтянули.

И по кабелю этому в Лондоны и Парижи разные слали каждый Божий день дезу о подвигах своих беззаветных, шустрости и умелости неимоверных. Ну и натурально о русском тысячелетнем рабстве, о тьме египетской. Продолжать, думаю, не надо. Можете просто включить телевизор. Ну в Лон-донах и Парижах вся эта информационная параша сливалась в уже тогда самую демократическую и прогрессивную прессу, а оттуда — прямиком в прессу российскую. В то время еще, может, и подцензурную, но зато доверчивую. И страстно желающую вдобавок стать также демократической и прогрессивной. Кое-что кабель сообщал секретно, по дипканалам. Еще платить, полагаю, приходилось за эту хренотень.

В России прогрессивная или образованная публика — она же общественность — сразу после смерти Николая Павловича высунула голову, принюхалась, а тут такая благодать — родную страну поносят! И даже со страниц родной печати. Правда, пока со ссылкой на «Рейтер» или «Тайме», или что у них там тогда было. «Пари тужур» какой-нибудь.

Так был произведен первый крупномасштабный эксперимент манипулирования сознанием мирового сообщества.

И надо сказать удался он блестяще. Спустя немногое время после Крымской войны выяснилось, что экономически Англия с Францией продолжать ее уже были не в состоянии.

И если бы Александр II, вступая на престол, сказал бы так, между прочим, что для нас она — война эта — только начинается, а в следующую пятилетку, глядишь, и вовсе чугунку к Крыму протянем. Тогда войск туда свезем. Страсть!

Так вот простые слова эти, по мнению экспертов, вызвали бы крах на Парижской и Лондонской биржах. Со всеми вытекающими. И условия мира были бы в этом случае куда как другими!

Но Императора вместо этого дезинформировали нашими невиданными поражениями и ихними невиданными успехами.

Парижский мир — духовная капитуляция Третьего Рима?

Отсюда Парижский мир. И вообще мало приятный, а в некотором смысле — трагический для судеб России.

Одна из статей мирного трактата гласила, что Россия отказывается от своей роли протектора православных христиан Балкан и Ближнего Востока и делит свое покровительство с другими «христианскими» державами. Пункт этот опирался на султанский фирман, написанный под диктовку английского посла, и по настоянию Англии же вставлен в мирный договор отдельной статьей^{141}!

Франция тут тоже около суетилась.

Историки материалистического лагеря не обращают практически внимания на эту статью. А ведь в ней Третий Рим признал себя обычной страной — как все. И христианство у него, значит, такое, как у всех. Нечего и огород городить.

Такое вполне экуменическое заявление.

После этого у нас и войны с Турцией если и велись за освобождение православных, то формально носили обыкновенный территориальный характер.

Так что если нерчинское недомыслие отдалило нас, как выяснилось, навсегда от теплых морей, то парижское недоумение создало уже предпосылки для гибели и распада державы. Победа Европы в информационно-идеологической войне вызвала как следствие победу либеральных настроений в «образованном обществе».

В своей совокупности это знаменовало религиозную и идеологическую капитуляцию России перед западными ценностями. Реформы Александра II стали ее следствием.

Так что идеологически Крымская война была проиграна нами вчистую.

Со времен Петра I в России стала создаваться «пятая колонна», уже к царствованию Николая I, как мы видели, занявшая прочные позиции в высших кругах русского общества. Отсюда и необъяснимые промахи наши во внешней политике, и свободное десантирование англо-французких войск на крымский берег под благожелательным присмотром русского главнокомандующего. Первым откровенным обнаружением этой колонны было выступление декабристов.

Но либеральные реформы 1860-х годов, ставшие следствием нашей идейной капитуляции, и возросшие возможности средств массовой информации увеличили численность этой колонны многократно.

У наших врагов появилась возможность вести пропаганду во всех слоях общества. Причем свою для каждого слоя.

Единственным условием принятия этой пропаганды была измена Православию или, по меньшей мере, равнодушие к нему. Перевод в разряд религиозного культа. А измена Православию исторически мгновенно превратилась в измену и Православному Царю, а за ним и России православной.

Неверие влекло за собой неверность. Неверность — измену.

Полный успех «пятая колонна» одержала в 1917 году, но метастазы, понятно, выбрасывала и ранее. Так что были у Сталина и Карцова основания считать, что именно после Крымской войны Россия действительно не вела в полном смысле самостоятельной, национальной, то есть православной, политики.

И еще заметим.

После тихой капитуляции на Парижском конгрессе 1856 года крупномасштабных войн Россия больше не выигрывала.

Даже если армии — дольше всего незараженной части общества — еще удавалось что-то сделать, как в русско-турецкую войну 1877-1878 годов, то бралась за дело дипломатия и сводила все успехи армии к почти абсолютному нулю.

К дипломатии, кстати, мы сейчас и вернемся.

4. Все инородцы гадят?!

Причиной и следствием политики компромисса известный нам Юрий Сергеевич Карцов считал засилье в русском МИДе всевозможных инородцев: «С точки зрения держав Запада и международного капитала, высокий процент инородцев в составе русского дипломатического корпуса есть личная гарантия того, что Россия сама на себя наложила путы и попыток к освобождению делать не будет»^{142}.

О том же говорит в своей статье 1908 года «Почти иностранное ведомство» ведущий публицист православно-патриотического направления предреволюционной эпохи Михаил Осипович Меньшиков (1859-1918). С 1901 года по 1917-й на страницах крупнейшей русской газеты «Новое время» бывший морской офицер — флотский штурман и военно-морской гидрограф, участник дальних морских походов — пытается помочь любимому кораблю с гордым названием Российская Империя вернуться на верный национальный путь. И верно, настолько опасными казались его статьи новым хозяевам бывшей России, что не поленились добраться они до него и после прекращения его литературной деятельности в 1917 году в связи с закрытием «реакционной» газеты.

19 сентября 1918 года офицера Русского Императорского Флота и православного имперского мыслителя Михаила Меньшикова расстреляли на берегу тихого Валдайского озера в виду Иверского монастыря, на кресты которого молился он перед смертью. Расстреляли на глазах у его шестерых детей. В воспитательных, вероятно, целях. Так что взгляд Меньшикова на наше Ведомство Иностранных Дел представляет, во всяком случае, интерес.

Почти иностранное ведомство

«Тревога последних дней привлекает внимание к русской дипломатии. Опять она, бесталанная, что-то проспала.

Чем объяснить упадок нашей дипломатии, когда-то, еще при Екатерине II, славившейся своим искусством? Нельзя же слабость русской политики приписывать только теперешней слабости вооруженных сил.

Мы разбиты недавно, а тайна дипломатического успеха у нас потеряна давно. В сущности, все последнее столетие есть сплошная история ошибок, причем самые поразительные из них рассказаны в записках Бисмарка и относятся к князю Горчакову.

Отвратительная школа последнего дает знать себя до сих пор. Чем объяснить плачевное отсутствие талантов в Ведомстве, которое у нас, как во всех странах, пополняется сливками из общества?

Мне кажется, одна из важных причин этого опасного бесплодия — нерусский состав Министерства Иностранных Дел…

Чаще всего наши дипломаты нерусские люди; в тех же случаях, когда они носят русские фамилии, как часто под их русским обличьем скрывается влюбленность в чужой язык, в чужие мысли, в чужие идеалы и даже в чужие интересы! Подобно тому, как некогда граф Шувалов выражал свое молитвенное благоговение перед авторитетом Бисмарка, нынешние руководители ведомства преклоняются пред “европейским режимом”, пред “конституционной демократией”, из всех сил стараясь о том лишь, чтоб их не заподозрили в симпатиях к своей народности.

Чтобы понять… в чьих руках находятся мировые интересы России, поскольку они вверены патриотизму и таланту дипломатии, достаточно просмотреть ежегодник Министерства Иностранных Дел. Штатных мест за границей в этом ведомстве 315. Из них около 200 заняты людьми нерусского происхождения. В особенности много балтийских немцев…

К этим 198 нерусским фамилиям следует прибавить еще 331 иностранную фамилию нештатных генеральных консулов, консулов, вице-консулов и консульских агентов. Все эти места заняты иностранцами. В общем, из 646 мест по ведомству иностранных дел 529 заняты лицами нерусских фамилий. Из остальных 117 мест известная часть приходится на долю поляков.

Спрашивается, много ли придется на представителей собственно русской крови?[82]

Повторяю, среди инородческих фамилий есть немало людей, преданных России, и которых матери, бабки, прабабки были коренными русскими. Иное, более предусмотрительное правительство давно вернулось бы к практике московской эпохи, когда обруселым инородцам разрешалось менять их потерявшие смысл фамилии на русские. Но пока этот закон отсутствует, есть возможность судить наглядно, до какой степени широко государственная власть у нас захватывается людьми нерусского корня. Ведомство Иностранных Дел — не исключение…

Но давать засилье инородцам в составе власти государственной — это гибельная ошибка…

Нельзя требовать от немцев, евреев, греков, итальянцев, голландцев и т.п., чтобы они душой чувствовали, в чем честь России, ее исторический интерес…

Из всех ведомств национальность всего необходимее там, где народ сталкивается с соседями и устанавливает свои внешние отношения. Только одна армия на войне нуждается в таком же порыве патриотизма, как дипломатия. Ведь что такое дипломатия, как не мирная война с целью предупредить необходимость настоящих войн? Если так, то не меньше, чем воин, дипломат должен быть полон стойкости, героизма, способности отдать, если нужно, жизнь за отечество.

У нас, к глубокому сожалению, действительно русские люди давно оттерты от государственности, и сама государственность остыла в своем национальном чувстве.

Со времен бесконечного управления Ведомством Иностранных Дел Нессельроде там укоренились всевозможные инородцы.

Именно тогда установился обезличивающий, обесцвечивающий всякое дарование международный космополитизм, весь разум которого состоит в том, чтобы как можно менее походить на русских и как можно более на французов или англичан…

Вместе с целым светом Россия стремительно входит в новый, страшно сложный международный век. Поле дипломатии расширилось на весь земной шар. Горизонты раздвинулись, границы стран сделались зыбкими, как никогда. Вместо одного Востока у нас явилось несколько Востоков, один опаснее другого. Отдаленные, не граничащие с нами страны начинают, подобно Америке, оказывать тяжелое давление на наши колонии.

Дипломатия в этих условиях приобретает характер непрерывной, самой ответственной перед родиной, самой зоркой стражи. Годится ли такая стража из чужих людей?»^{143}

Все-таки инородцы?

Нельзя не признать большую долю истины за этими словами. Сейчас, сто лет спустя, когда сердце России — Москва стремительно превращена в космополитический мегаполис, тех немногих русских людей, которые еще сознают себя таковыми и идентифицируют себя с Россией и ее историей, не надо убеждать, к чему ведет засилье инородцев. Особенно во власти и в средствах массовой информации.

Впрочем, как и русских, чье отношение к России определяется усвоением инородческого или иноверческого на нее взгляда. Причем второе значительно опаснее.

Именно из-за недооценки вредоносности «иноверия» и Карцов, и Меньшиков ставят в этом вопросе не вполне правильный акцент. Материалистический, что ли. Вернее было бы сказать — не «инородцев», а «инодухцев» (людей иного духа). Часто действительно бывает, что эти понятия de facto практически соответствуют друг другу, но отнюдь не всегда.

История России знает массу примеров, когда люди, не русские по крови, были русскими по духу больше, чем сами русские. Вспомним хоть плеяду Царей, начиная от Павла. Из шести трое были убиты на боевом посту, да и в «естественной» смерти остальных много неясностей. И редко кто переживал 50-летний рубеж.

Как заметил Иван Солоневич, смерть в команде Русских Царей на службе России была выше, чем среди солдат передовой линии в Великой войне.

А выдающийся историк первой эмиграции Василий Федорович Иванов просто сказал, что «… вся история Императорской России — это Голгофа ее Царей»^{144}.

Дальше: герой обороны Албазина Афанасий Бейтон, сказавший: «Мы, Русские, в плен сдаваться не привыкшие!» — по происхождению немец.

Во время знаменитого совета Суворова в Альпах на вопрос: прорываться или сдаваться, все присутствовавшие генералы, с Вилима Христофоровича фон Дерфельдена начиная, единодушно ответили: «Прорвемся. Мы, Русские, с нами Бог!», а из всех этих генералов русским в анкетном смысле был разве сам Суворов.

Это, правда, все военные люди. Но и среди гражданских не только пятый пункт определял поведение. Собственно, это и Меньшиков отмечает. А в списке немецких имен, приводимых им, бриллиантами сверкают фамилии, из которых вышли герои Порт-Артура и Цусимы, Великой и Гражданской войн. И жизнь, и душу положившие за Бога, Родину и Государя.

Разве не были они русскими? И в чем тогда истинная причина нерусскости русской дипломатии?

«…с интересами более культурного Запада»

Ключом к ответу на этот вопрос является, на мой взгляд, мысль Ю.С. Карцева про утвержденность русского правительства «в убеждении правильности системы согласования интересов России с интересами более культурного Запада»[83].

Вот и произнесена фраза: «…более культурного Запада».

Мы помним, что первый раз на поводу у этого «культурного Запада» русская внешняя политика пошла в правление царевны Софьи и ее фаворита князя Василия Голицына. Первыми плодами этой политики были принесение в жертву 100-тысячной русской армии в походе на Крым за интересы «католической лиги» и потеря нами Приамурья почти на 200 лет, в результате чего, как оказалось, навсегда остался закрытым выход России к теплым морям.

Прокатолическая политика правительства Софьи Милославской — по маме, разумеется, — сильно облегчила замену ее любимым братцем Петром Нарышкиным — тоже имеется в виду женская линия. Однако, как мы уже говорили, с заменой Софьи на Петра русская внешняя политика отнюдь не получила самостоятельного характера, утерянного в правление Софьи. Она лишь переориентировалась на другую группу западноевропейских стран. И эту особенность, подчеркнем вновь, отныне она сохранит практически навсегда.

С тех пор как русские верхи отошли от заветов Святого Благоверного Князя Александра Невского, предпочитавшего топить представителей «культурного Запада» в местных водоемах, истинно русская культура — Православная — была во многом забыта и пренебрегаема высшими классами, особенно чиновничеством. Недаром христианами — крестьянами стали называть только землепашцев. Военные — те хоть по опыту понимали, что под Богом ходят.

И сразу, как по мановению волшебной палочки, сменилось отношение верхушки Империи к Западу. Инородцев в этой верхушке с легкой руки Петра и его ближайших последователей на троне тоже хватало, но не в этом суть дела. Перестав искать мудрости в Добротолюбии и Священном Писании, русская «элита» стала искать ее в Вольтере — на редкость скучном, пошлом и даже для французов третьеразрядном фрукте на древе познания, а также в представителях германской философии, тяжеловесно перелагающих изящные греческие философемы на язык любителей пива под сосиски с кислой капустой.

Понятно, что такой «культурной» Руси было не стать. Не эти проблемы ее издревле волновали и тревожили. Даже без критики чистого разума, равно как и пролегоменов к ней, иной русский человек ухитрялся прожить. И немало лет. А уж в XIX веке, когда под культурой и вовсе цивилизацию стали понимать, результат «преклонения перед иностранщиной» не заставил себя ждать.

До нынешнего маразма с его «церителлиевой пустотой» души или «в душе», конечно, не доходило, но и того, что было, хватало, чтобы расставить ложные вехи русской политики и стратегии на ее пути через трясины политики мировой.

До поры — до времени все огрехи политики заслонялись успехами русского оружия и доблестью русского солдата. И вот первый же неуспех в, казалось бы, локальной войне практически заставил Россию публично отказаться от ее роли Всемирной Православной Империи — Третьего Рима. И хотя de facto роль эту она пыталась себе вернуть в ту же русско-турецкую войну 1877-1878 годов, мистический ореол Всемирного защитника Православия был уже невосстановим.

Естественно, Россия все равно оставалась Третьим Римом до самого трагического февраля 1917 года[84], но полностью от раны Крымской войны ей исцелиться не удалось. Поэтому и оказалась уже смертельной рана, нанесенная подстроенным якобы поражением в войне с Японией.

Во всем случившемся велика была вина и отечественной дипломатии.

5. Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории, или Русский дипломат в зеркале русской философии

1. Издание секретное

Под таким грифом и с таким предупреждением в 1912 году Историческая комиссия по описанию действий флота в войну 1904-1905 годов при Морском Генеральном Штабе под председательством графа А.Ф. Гейдена выпустила сборник документов, посвященный занятию Порт-Артура и Квантунской области. Обращает на себя внимание, что все остальные сборники документов по действиям флота в ту войну — как 1-й, так и 2-й Тихоокеанских эскадр, — даже материалы Следственных комиссий, посвященные расследованию обстоятельств боев 28 июля/10 августа 1904 года при Шантунге и 14/27-15/28 мая 1905 года при Цусиме, снабжены лишь предупредительным грифом: «Не подлежит оглашению» на 10 лет, до 1922 года. Но при этом «предназначены для самого широкого распространения в военно-морской среде». А ответственность за разглашение содержащихся сведений носит лишь дисциплинарный характер.

А между тем документы эти содержат подчас вполне «жареные» факты, обличающие и Министерство Финансов, и Министерство Иностранных Дел, и руководство Морского Министерства, и Главного Управления Кораблестроения, вскрывают многочисленные недочеты в подготовке флота к войне почти на всех уровнях, а за разглашение их содержания грозила всего лишь навсего «дисциплинарная ответственность»!

А здесь вроде всем известные предания старины глубокой, а при этом: «Секретно!», для узкого круга лиц, облеченных особым доверием! На 25 лет — до знаменитого 1937 года! — с угрозой уголовной ответственности за разглашение!

Следует успокоить души патриотов, заботившихся в 1912 году о «неразглашении», «недопущении» и соблюдении прочих интересов Российского Государства. Большинство документов, вошедших в секретный том, остались не разглашенными не только до 1937 года, но и до настоящего мутного времени. Хотя гриф секретности был вскоре после революции снят.

Некоторая часть их была опубликована во «Введении», предпосланному многотомному труду по описанию действий флота в русско-японскую войну той же Исторической комиссии^{146}. А посвящено было «Введение» описанию событий на Дальнем Востоке в 1894-1901 годах. Во всяком случае, его первая часть. Вторая, похоже, на свет Божий так и не появилась.

О скорейшем выпуске в свет этого «Введения» просили русские военно-морские круги сразу после выхода в свет 1-го тома трудов Комиссии в 1913 году. Поскольку без него многое в действиях как флота, так и сухопутных сил оставалось неразъясненным. И о просьбе этой донес до сведения Комиссии такой уважаемый в военно-морской среде журнал, как «Морской сборник»^{147}, в целом очень высоко оценивший работу Исторической комиссии:

«Первым (дефектом работы), о котором, видимо, жалеет и сама Комиссия, является тот факт, что описание боевых действий вышло раньше “Введения”. Между тем это последнее должно было выяснить деятельность флота и его состояние за 10 лет до начала войны, без чего многое является непонятным или неправильно объяснимым… Нам гораздо важнее проследить причины наших поражений, чем копаться в индивидуальных ошибках и недостатках отдельных, хотя бы и очень важных, лиц.

Выяснение общих условий, приведших к поражениям, поможет избежать повторения их при подготовке к следующей войне.

Отсутствие “Введения” лишает нас возможности взяться за столь важную работу и тем самым обесценивает пока первую книгу описания войны.

Из фактов войны, изложенных хотя бы в этой первой книге, видно, насколько флот не был подготовлен…

Краткое “Введение” позволило бы правильно решить этот вопрос».

Однако нет. На просьбу тружеников моря Историческая комиссия откликнуться не поспешила. К 1917 году вышли 5 книг, посвященных действиям Порт-Артурской эскадры и Владивостокского отряда крейсеров. В 1917 году успели выйти книги 6 и 7, посвященные походу и бою 2-й Тихоокеанской эскадры.

А вот «Введение», и то только Часть I, было опубликовано лишь в 1918 (!) году, хотя подготовлено было явно до февраля 1917 года. Об этом свидетельствует и пиетет в отношении написания словосочетаний типа «Его Императорское Величество Милостиво Повелеть Соизволил» и слов Царь и Император с заглавных букв, что немедленно исчезло со страниц того же «Морского сборника» после «великой, бескровной, февральской», отчего материалы этого журнала за март-октябрь 1917 года в своей орфографической и публицистической части носят оттенок тошнотворности для русского человека со здоровым нравственным чувством.

Надеюсь, хоть стыдно было вам, господа офицеры!

А тут — в красном Петрограде — такое дело.

Не иначе, как попало под волну разоблачения «секретной дипломатии», вскоре превратившуюся в зыбь, а с 1930-х годов и вовсе исчезнувшую. А переделывать титулатуру и орфографию времени не было.

Неясно также, в каком числе экземпляров вышло указанное «Введение», поскольку в Москве, например, в отличие от остальных 7 книг Исторической комиссии его нет даже в Ленинке — РГБ по-нынешнему. Один экземпляр — потрепанный, но при этом до сих пор не разрезанный — находится в библиотеке имени генерала Антуана Анри Жомини Академии Генерального штаба и еще один — в другой московской библиотеке.

Но и во «Введение», напомним, вошла в выдержках лишь малая часть документов из того, до 1937 года засекреченного, тома.

Еще часть, правда, попала, также в выдержках, в 1-й том трудов еще одной Исторической комиссии, созданной для описания действий сухопутной армии в войну 1904-1905 годов под председательством генерала В.И. Гурко. Этим материалам повезло дважды.

Во-первых, они увидели свет еще в 1910-1911 годах, а, во-вторых, первый том этих трудов был переиздан в 1994 году под редакцией генерал-майора В.А. Золотарева с дополнениями и комментариями под названием «Россия и Япония на заре XX столетия» тиражом аж в 400 (четыреста) экземпляров! Для прекрасно изданного тома в 600 страниц и, сверх них, с 200 страницами фотографий тираж, выдающийся даже для наших малотиражных времен.

Так что значительная часть фактологии занятия Порт-Артура и Квантунской области, а также неразъясненное табу, почему ее надо скрывать от благодарных современников и потомков, остаются до сих пор если и не тайнами за семью печатями, то уж вопросами, мягко говоря, малоосвещенными. Доказательством тому служит распространенное даже в патриотических и национально ориентированных изданиях мнение, что занятие Порт-Артура было крупным успехом русской дипломатии^{148}.

Вот так! Крупным. И успехом.

В связи с этим представляется познавательным и полезным привести здесь хотя бы некоторые из документов «секретного сборника», воспроизведение которых миновало пока открытую печать, если причислить к таковой даже «Введение» и книгу «Россия и Япония на заре XX века».

Предварим этот «роман в донесениях, циркулярах и телеграммах» некоторыми проясняющими историческую картину замечаниями.

2. О Корее до 1894 года

Корея, Япония и Китай

Корея благодаря своему географическому положению, незамерзающим бухтам и гаваням, имеющим большое значение в военном и торговом отношениях, с давних времен служила яблоком раздора между Китаем и Японией^{149}.

С Китаем Корея была связана еще до Рождества Христова и составляла часть Китайской империи. Примерно 600 лет тому назад Корея получила формальную независимость, продолжая оставаться в вассальном отношении к Китаю. Во всех войнах Китая и Японии корейские войска принимали участие на стороне Китая.

В военно-самурайских кругах Японии пропаганда подчинения Кореи резко усилилась после революции Мэйдзи. Эту пропаганду, как мы уже говорили, активно поддерживали США и некоторые западноевропейские государства, желавшие направить японскую агрессию на север, в Маньчжурию — к русским границам. Подступом к Манчьжурии являлась Корея. Она представляла как бы мост, ведущий с японских островов на континент. К тому же Корея занимала ключевую позицию у входа в Японское море. Однако в то время Япония еще опасалась возможной японо-китайской войны из-за Кореи.

Китай сам начал сдавать свои позиции. В 1876 году, когда произошло столкновение Кореи с иностранными державами, Китай, убоявшись чего-то, предоставил Корее право вести самостоятельные переговоры, чем как бы признал Корею независимым государством.

Воспользовавшись ошибкой Китая, Япония 26 февраля 1876 года навязала Корее Канхоаский договор[91], чем ликвидировала «дипломатическую изоляцию» Кореи. Этот договор обозначил «независимость» Кореи и привилегированное положение Японии в Корее, а также открыл для Японии порты Фузан, Гензан и Инчхон.

В 1884 году Япония сделала попытку государственного переворота в Сеуле для приведения к власти прояпонского марионеточного правительства. Вмешался Китай, но японская дипломатия сумела навязать ему Тяньцзинский договор 18 апреля 1885 года, по которому оба государства обязались вывести свои войска из Кореи, а в дальнейшем информировать друг друга, если кому придет в голову блажь войска обратно ввести.

К этому же времени относится первая — оставшаяся, естественно, без последствий — просьба корейского короля о русском протекторате над Кореей^{150}.

Тяньцзинский договор дал Японии в Корее одинаковые права с Китаем. Более того, этим договором Япония приобрела возможность постепенного превращения Кореи в мост для проникновения на материк в непосредственной близости от русской границы. Вспомним, кстати, что «душевными советчиками» при Токийском дворе были американцы.

А что же Россия?

Для России 1870-е годы прошли под знаком ближневосточных дел и русско-турецкой войны 1877-1878 годов. В начале царствования Александра III внимание было в основном приковано к обороне западной границы — результат русско-германского отдаления, погубившего, в конце концов, обе Империи. Следствием этого отдаления стало наметившееся противоестественное сближение с промасоненной республиканской Францией. Пророчество Ф. Энгельса стало воплощаться в материальные формы. В общем, было не до Дальнего Востока.

Наконец Особое Совещание 1886 года под председательством Генерал-Адмирала Алексея Александровича поставило вопрос о выборе базы для Русской Тихоокеанской эскадры. Ответы на вопрос получены были следующие.

Управляющий Морским Министерством адмирал И.А. Шестаков готов был довольствоваться Владивостоком, если он будет оборудован как первоклассный порт.

Министр Иностранных Дел Н.К. Гире немедленно указал на всякий случай, что занятие или приобретение нами каких-либо прибрежных пунктов в Корее, а тем более наш протекторат над ней, ухудшит наши дружественные отношения с Японией и Китаем и даст повод европейским державам занять также намеченные ими пункты. Ну а Англии удержать навсегда занятый ею остров Кельпарт. Не надо обижать Англию и вообще Европу.

Военный Министр, естественно, предлагал увеличить силы флота на Тихом океане, так как деньги в этом случае шли не по его ведомству.

Министр Финансов, как водится, говорил о строгой экономии средств.

В результате Совещанием было принято решение оставить Владивосток единственной базой Русского Тихоокеанского флота. Денег на него, впрочем, все равно почти не отпустили. Еще в 1904 году он был оборудован как база флота хуже из рук вон плохо оборудованного Порт-Артура. И четыре зимних месяца бездомный русский флот скитался по японским портам, где до поры до времени ему оказывали полное гостеприимство. Производил там ремонтные работы и заодно давал японцам возможность ознакомиться с нашими судами до последней заклепки.

На Совещании было выражено пожелание — в духе кота Леопольда — жить дружно и с Китаем, и с Японией. И со всеми, всеми.

Было также и дельное пожелание: быстрее связать Дальний Восток с европейской частью надежными путями сообщения. В 1891 году строительство Великого Сибирского пути, на котором настаивал еще граф Муравьев-Амурский, началось. Поскольку Великий Сибирский путь внес свою весомую лепту в развитие описываемых нами событий, то, прервав последовательное их описание, расскажем о нем применительно к роли, сыгранной им в этих событиях.

Великий Сибирский путь как стратегическая реальность

Началом постройки транзитного рельсового пути через всю Сибирь в виде сплошной железнодорожной линии следует считать 19 мая 1891 года, когда Государь Император Николай Александрович, будучи тогда Наследником Престола, положил по воле Державного Своего Отца первый камень при закладке Уссурийской железной дороги^{151}.

Начала воплощаться мысль Муравьева-Амурского, который предлагал еще в 1850 году проложить колесную дорогу через всю Сибирь с тем, чтобы она впоследствии была обращена в железную. Эту мысль упорно проводил в 70-х и 80-х годах XIX столетия Министр Путей Сообщения Константин Николаевич Посьет[92] — тоже адмирал, кстати. Но все старания адмирала Посьета были напрасны: каждый раз подаваемый им проект хотя и получал одобрение Комитета Министров, но не осуществлялся в силу финансовых соображений.

Наконец, более или менее окрепшие наши финансы позволили приступить в 1891 году к работам по сооружению Уссурийской железной дороги. 6 декабря 1894 года открылось временное движение на участке от Владивостока до станции Графская, а 1 февраля 1896 года постоянное. На втором ее участке от станции Графская до Хабаровска движение было открыто в конце 1897 года. В 1892 году был одобрен Комитетом Министров проект Западной Сибирской железной дороги. И 10 октября 1896 года открылось движение по всей линии от Челябинска через Курган — Омск — Каинск до станции Пограничная.

Постройка Средне-Сибирской железной дороги получила Высочайшее утверждение в начале 1893 года. Направление ее намечено было через города Мариинск, Аячинск, Красноярск, Каинск, Нижнеудинск и Иркутск. Работы были окончены лишь в 1898 году.

Но в «стройку века» была изначально заложена «мина замедленного действия».

Непрерывность Великой Сибирской магистрали нарушалась у Байкальского озера. Нужно было или обходить это озеро особым участком, или принять какое-либо другое решение. Постройка так называемой Кругобайкальской железной дороги длиною в 232 версты через гористую местность требовала колоссальных вложений в 25 миллионов рублей ввиду необходимости сооружения большого — в 3,5 версты — тоннеля. Потому решено было установить пароходное сообщение по Байкалу между пристанями Лиственичной и Мысовой и от последней, расположенной на восточном берегу озера, продолжать дальнейшую прокладку пути по Забайкалью. Зимой переправа осуществлялась по льду озера. Эта экономия дорого встала нам во время русско-японской войны, когда ту же Кругобайкальскую дорогу пришлось спешно строить в условиях военного времени для обеспечения нужд действующей армии. Пока гром не грянет…

Постройка Забайкальской железной дороги была Высочайше разрешена 31 мая 1894 года с тем, чтобы она была окончена в 1898-м. Гористая местность задержала постройку, и только в 1900 году по дороге открылось движение. Однако одноколейность пути, малое число разъездов и главное — разрыв сплошной магистрали Байкалом привели к тому, что возможности переброски войск на Дальний Восток даже к началу 1904 года ограничивались тремя эшелонами в сутки.

Главное: если Великий Сибирский путь для нас являлся, как выразился русский консул в Шанхае^{152}, «освежающим, оплодотворяющим дождем, упавшим на страдавшую от засухи почву», то для наших врагов и соседей на Дальнем Востоке Сибирская железная дорога казалась «приближавшеюся грозою».

Первой, как обычно, подняли шум Англия и ее специалисты, бывшие на службе в Китае. Они не замедлили «по-своему объяснить китайцам действительную причину» постройки нашей Сибирской магистрали и стали усиленно внушать китайскому правительству мысли о наших завоевательных стремлениях и замыслах относительно Маньчжурии и Кореи. Англо-китайская пресса почти ежедневно напоминала китайцам о грозящей им опасности из России и о политическом значении Сибирской дороги^{153}.

«Русским нельзя иметь замыслов в Европе, — писали газеты[93], — но зато они непременно имеют свои корыстные расчеты в Азии. Хотя и нельзя знать, как скоро будет окончена эта дорога, тем не менее уже и теперь можно догадываться о сильном желании русских иметь восточные провинции».

Япония тоже не осталась равно душной к постройке нами Сибирского пути. У нее явилось опасение, внушенное, главным образом, Англией, что Россия после окончания этой магистрали «поглотит» ее.

«Уже с 1890 года, когда впервые убедились здесь, — писал один из наших дипломатических агентов^{154} в Токио, — что Сибирская железная дорога далеко не простое pium desiderium[94] идеалистов, заметное волнение охватило Японию. Начали появляться в печати статьи, побуждавшие не пренебрегать изучением и разъяснением этого вопроса, многие лица стали неоднократно обращаться к начальнику нашей духовной миссии и к посланнику с просьбою дать или указать учителей русского языка».

Следствием всех этих статей было то, что в Японии стали вдруг чрезвычайно интересоваться Россией, ее делами и планами. Японское правительство, сознавая стратегическое значение Сибирского пути для России в обороне восточной ее окраины, решило осуществить свои задачи на Азиатском материке по возможности еще до окончания нами строительства Великой магистрали. В случае если бы подготовка к войне не была закончена Японией в намеченные сроки, то следовало воспользоваться периодом постройки новых железнодорожных линий — Маньчжурской с 1896 года и Порт-Артурской с 1898 года. Следовало спешить, пока стальные магистрали не связали русский центр с теплыми восточными морями.

К этому решению Япония пришла после Симоносекского договора, который ей доказал, что главное препятствие ее планам могла ставить только Россия.

В результате этой грубой ошибки нашей дипломатии[95], о которой еще скажем далее, японское правительство приступило к энергичному наращиванию своих вооруженных сил. Страстно желавшие военного столкновения Японии и России «англосаксонские» банкиры дали Японии огромные кредиты, на сотни миллиардов (!) долларов в современном пересчете. Благодаря этой финансовой подкачке Япония в скором времени стала иметь численный перевес над нашими силами «первого эшелона», как морскими, так и сухопутными.

В мае 1899 года Командующий войсками Приамурского военного округа писал^{155}: «События на Дальнем Востоке следуют с такой быстротой, что, весьма вероятно, придется стать на защиту наших интересов в Восточной Азии с оружием в руках гораздо ранее окончания сплошного рельсового пути и возможности его эксплуатировать в соответствии потребностям военного времени».

Таким образом, постройка жизненно необходимого России Великого Сибирского пути вместе с тем явилась одним из факторов, приблизивших начало войны 1904-1905 годов. Япония, вполне сознавая значение этого пути для нас, не дала нам времени полностью развить его пропускную и провозную способности.

Вернемся вновь к Особому Совещанию 1886 года. Одним из его результатов был наш отказ от установления своего политического влияния в Корее. Наверное, тоже, чтобы, не дай Бог, кого-нибудь не обидеть. А ведь корейское правительство само искало поддержки у России. С этой минуты Япония, не сомневаясь уже в том, что ни одно государство не заступится с оружием в руках за Корею, ждала удобного момента, чтобы прибрать ее к рукам. Таковой наступил в 1894 году, когда корейское правительство попросило Китай ввести войска для подавления народного восстания.

6 июня 1894 года Китай ввел войска в Корею.

Япония под предлогом защиты жизни и имущества японскоподданных, проживающих в Корее, высадила в районе Сеула свои войска. 20 июля, когда японцы заняли столицу, посол Японии потребовал от короля немедленной эвакуации китайских войск. Не дожидаясь ответа, японцы совершили военный переворот, посадив на трон своего ставленника Тай Вэн Куна — отца корейского короля Коджона[96].

Практически одновременно с этим японский император 1 августа 1894 года объявил войну Китаю. Началась она по схеме будущей русско-японской войны действиями японских войск из Кореи.

На сцену выходит Того Хейхатиро

Но ранее самого объявления войны, как и потом — в январе 1904 года, прогремели первые выстрелы японских пушек на море. Произвел их командир бронепалубного крейсера «Нанива» капитан 1-го ранга Того Хейхатиро. Случилось это 13 июля 1894 года.

Большой английский пароход «Коушинг», зафрахтованный китайцами для перевозки солдат, но под британским флагом и с английским экипажем (!) перевозил в Корею 1200 солдат, 14 пушек и другое вооружение. Убедившись в наличии китайских войск и военных грузов на «Коушинге», Того с самурайской простотой открыл огонь из пяти 6-дюймовых орудий и в несколько минут потопил английский корабль почти со всеми находившимися на борту, включая экипаж, и расстрелял пытавшихся спастись в воде. На борт «Нанивы» были приняты только капитан Т. Голсуорси и два члена команды.

Заметим еще раз, что война отнюдь не была объявлена. Безжалостное уничтожение судна под нейтральным флагом — в мирное время! — по меркам конца XIX века было вопиющим нарушением международного права. Нанесен был также удар по престижу владычицы морей. И что же? Утерлись просвещенные мореплаватели — словно так и надо. Хотя крошечной части британской дальневосточной эскадры хватило бы для уничтожения всего японского флота за время не большее, чем «Наниве» потребовалось на потопление «Коушинга». Любопытно, а?

Так Того Хейхатиро впервые прославился в международном масштабе. Это было его первое достижение как будущего крупного флотоводца.

17 сентября произошел морской бой в устье реки Ялу, где был разбит китайский флот, имевший, скорее, декоративный характер. Также успешны были действия японских войск в Маньчжурии и на Ляодуне. Одного штурма хватило для взятия Порт-Артура. Крепости, названной микадо «оборонительной стеной всего государства».

17 апреля 1895 года между Китаем и Японией был подписан мирный договор в городе Симоносеки, по которому к Японии отошли полуостров Ляодун с Порт-Артуром и с прилегающими островами, Формоза и Пескадорские острова.

Кроме того, Китай признал полную независимость Кореи и выплачивал военную контрибуцию в размере 200 млн. таэлей (приблизительно 360 млн. рублей) серебром.

Также Китай открывал для японской торговли 4 порта, позволил японским судам плавать по Янцзы, Хуанхэ и каналу Шанхай — Ханчжоу, отдавал под временную оккупацию Вэйхайвэй и вдобавок освобождал задержанных японских шпионов и китайских коллаборационистов.

И тут Россия решила сказать свое веское слово. Высказаться, так сказать, по дальневосточным проблемам. Случай вроде был подходящим.

3. Адмиралы и чиновники

Соединенная эскадра и Особые Совещания

Во время японо-китайской войны Соединенная русская эскадра[97] продемонстрировала свою мощь в Желтом море. Эта демонстрация явилась решающим аргументом для смягчения Японией условий ее Симоносекского мира с Китаем. Япония уходила из материкового Китая, оставляя Порт-Артур, Талиенван, Южную Маньчжурию и Вэйхайвей в обмен на дополнительные 30 млн. таэлей контрибуции с Китая.

Демаршу с эскадрами предшествовали несколько Особых Совещаний в Петербурге. Первое из них состоялось 21 августа 1894 года. По предложению Министра Иностранных Дел Н.К. Гирса оно решило сделать попытку совместно с Англией добиться прекращения войны на основе «сохранения status quo» в Корее, «не оказывая каким-либо способом предпочтения той или другой из воюющих держав». Из этого плана ничего не вышло. Япония продолжала войну.

1 февраля 1895 года в Петербурге собралось второе Особое Совещание. За прошедшее время внутреннее положение России существенно изменилось.

20 октября 1894 года в Крыму, в Ливадии, в окружении семьи скончался великий русский Император Александр III. На 50-м году жизни.

На престол вступил 26-летний Николай II, которому и в страшном сне не могло прийти в голову, что его богатырь-отец уйдет так рано. Самому Александру Александровичу это, по-видимому, тоже в голову не приходило. Иначе невозможно объяснить факт, что Наследник Цесаревич не был произведен даже в генералы. Случай уникальный для всех 300 лет правления дома Романовых. На фоне всех остальных неприятностей и трагедий следующих лет это может показаться мелочью. Но мелочью, подрывавшей авторитет последнего Императора Всероссийского. Так, петербургские генеральши с удовольствием именовали Царицу «полковничихой».

Таким образом, Совещание от 1 февраля 1895 года было, по сути, первым из Совещаний, проводимых молодым Императором. Совещание это вынуждено было считаться с фактом захвата японцами таких стратегических позиций, как Корея, часть Маньчжурии, Ляодун и Вэйхайвэй. К этому времени Н.К. Гире умер. Министерство Иностранных Дел в лице только что назначенного министром князя А.Б. Лобанова-Ростовского предложило захватить остров Карго до, который, по его мнению, «мог бы стратегически компенсировать Россию».

По поводу этого предложения на Совещании развернулась оживленная дискуссия. Вначале это предложение поддержал Военный Министр Ванновский, указавший, что требования Японии после победы вряд ли будут умеренными, и Каргодо очень был бы нам кстати. Вот пускай флот быстренько его и займет. Однако Морской Министр, не надеясь на готовность флота, с военно-морской прямотой предложил лучше действовать на суше и занять часть Маньчжурии. Тогда вновь выступил Военный Министр Ванновский. Он с прямотой уже солдатской отверг саму возможность использовать против Японии сухопутные силы. Начальник Главного Штаба и вовсе заявил, что делать какие-либо захваты не стоит, дабы не дать Англии повод к захватам еще более крупным.

Позволим себе небольшую реплику. Читая такие жизнеутверждающие вещи, как материалы подобных Совещаний, невольно задаешься вопросом: а зачем мы вообще вооруженные силы содержали?

В конце концов, было решено попытаться войти в соглашение с Англией и Францией о совместном воздействии на Японию в целях обеспечения независимости Кореи. В марте 1895 года такое соглашение между Петербургом, Парижем и Лондоном было достигнуто.

Японская дипломатия была напугана возможностью англо-русского сближения. Она твердила, что Япония и не помышляет покушаться на захват Кореи. В этот решающий момент английский кабинет отказался от вмешательства в японо-китайские дела. А зачем? Кого надо и так в них втравили. Можно теперь спокойно выпить у камина виски со льдом и сигару раскурить.

Между тем, раз мир был уже подписан, русскому правительству нельзя было мешкать ни минуты. Вновь назначенный Министром Иностранных Дел бывший посол в Вене князь Алексей Борисович Лобанов-Ростовский обладал многолетним опытом. Новый министр не сразу решился выступить против Японии ввиду неясности позиций Франции и Германии и явного самоустранения Англии. Вначале он высказал — совершенно справедливое, заметим — мнение, что недостаток сил вынуждает Россию встать на путь «сотрудничества» с Японией в целях совместного дележа Китая; в качестве компенсации за японские завоевания он предлагая приобрести незамерзающий порт в Корее и Северную Маньчжурию для выпрямления линии Сибирской железной дороги^{156}.

Это было весьма реалистическое предложение, которое, будь оно реализовано, могло сильно уменьшить, если не вовсе убрать вероятность русско-японской войны. Император Николай II одобрил идею компенсации. 2 апреля 1895 года Государь начертал на докладе Министра Иностранных Дел: «России безусловно необходим свободный в течение круглого года и открытый порт. Этот порт должен быть на материке (юго-восток Кореи) и обязательно связан с нашими прежними владениями полосой земли».

Однако достаточно неожиданно спустя несколько дней, 11 апреля, Лобанов явился на очередное Особое Совещание с сообщением, что германское правительство заявило ему о своей готовности присоединиться к любому выступлению России за ограничение японских завоеваний. Лобанов успел снестись и с Францией — от нее он получил обещание действовать солидарно с Россией. Ввиду новой, более благоприятной обстановки большинство членов Совещания во главе с Витте высказалось за то, чтобы изгнать Японию с материка. Это была капитальная ошибка нашей дипломатии, что и почувствовал Император.

Не без колебаний отказался Николай от получения нами порта на юго-востоке Кореи и утвердил (16 апреля) журнал Совещания. Возможно, Государь принял бы совершенно иное решение, если бы до него вовремя дошла депеша русского посланника в Токио М.А. Хитрово. Мнение, высказанное в ней, настолько оригинально и по существу справедливо, что следует привести хотя бы суть этой депеши.

Депеша Хитрово и ее судьба

Хитрово признавал, что приобретение Лаодунского полуострова является, с одной стороны, актом, несомненно, прежде всего, враждебным по отношению к России, а затем и вредным для наших интересов. Владея Лаодунским полуостровом, Япония обеспечит себе преобладающее влияние над Кореей и, кроме того, будет владеть исходной точкой той железной дороги, которая в более или менее обозримом будущем прорежет Маньчжурию и Монголию на соединение с нашей Сибирской железной дорогой. Следовательно, возрастает угроза Владивостоку и Приморской области.

Здесь Хитрово как бы присоединяется к общему мнению, что появление Японии на материке опасно для России, а значит, следует удалить ее оттуда. Но на самом деле опасность эта мнимая. И Хитрово продолжает: занимая Лаодун, Япония сразу теряет все выгоды своего островного положения, делается крайне уязвимой и становится от нас в прямую зависимость. Ввиду того, что, с одной стороны, изгнание японцев с полуострова является делом трудным и грозит окончательно и навсегда восстановить против нас Японию, а с другой — самое пребывание японцев на этом полуострове имеет за собой и многие существенные для нас выгоды, Хитрово и предлагал предоставить японцам Лаодун. Но потребовать от них соответствующих компенсаций, которые вполне сводили бы к нулю все опасности от появления японцев на Лаодуне.

«Такими компенсациями, по мнению Хитрово, могли бы быть следующие:

1) присоединение к нам Северной Маньчжурии для превращения Амура и частично Уссури в наши внутренние реки;

2) концессия в нашу пользу на постройку железной дороги через всю Корею с юга на север вплоть до соединения с Сибирской дорогой во Владивостоке, и

3) приобретение нами морской станции недалеко от исходной точки означенной железной дороги, например, приобретение острова Каргодо, где мы могли бы создать второй Гонконг.

Таким образом, Хитрово как бы перемещал Японию на место России и обратно, т.е. предоставлял Японии Южную Маньчжурию, а России — Корею»^{157}.

Судьба этого оригинального, а может быть, даже гениального предложения, которое, будучи принято, изменило бы всю историю последних лет на Дальнем Востоке[98], была подозрительно типична.

Как и многие важнейшие и интереснейшие известия[99], депеша Хитрово, отправленная из Токио 10 апреля, дошла до князя Лобанова лишь 24 апреля, т.е. когда было уже получено второе согласие японцев на уступку ими Порт-Артура. Вспомним, что журнал Совещания Император утвердил 16 апреля. Если бы телеграфная депеша Хитрово пришла вовремя — все могло быть по-другому.

С этим непонятным запаздыванием самых важных сообщений мы еще столкнемся не раз при занятии Порт-Артура.

Странно также, что опытный дипломат Лобанов-Ростовский как-то очень быстро изменил свое первоначальное абсолютно верное мнение. Современный исследователь русско-японских отношений пишет, что Лобанова-Ростовского «умело направлял вездесущий Витте»^{158}.

Более чем правдоподобно.

Следует еще сказать, что Хитрово был горячим сторонником русско-японского сближения и дружбы, почему к его словам и предложениям стоило бы отнестись с особым вниманием. Хитрово, несомненно, обладал информацией, позволявшей ему с уверенностью считать, что предложенные им пп. 1-3 не нарушат дружеские отношения России и Японии.

Демонстрация силы. И что она выявила

Вот при каких странных и до сих пор не вполне разъясненных обстоятельствах Россия взяла на себя роль защитника Китая от посягательств Японии. Демонстрация силы стала неизбежной. И во время этой демонстрации возникли некоторые вопросы. Причем в данном случае насколько нужна и уместна была демонстрация — вопрос второй[100].

А первый вопрос заключался в том, что на это время эскадра вынуждена была уйти из гостеприимных до той поры японских портов, так как, по справедливому замечанию адмирала Сергея Петровича Тыртова, неудобно пользоваться гостеприимством страны, которой собираешься угрожать. И эскадра осталась без дома во время своей демонстрации в Желтом море, не говоря уж про четыре долгих зимних месяца бездомья, когда замерзает Владивосток.

Временной операционной базой Соединенной эскадры был выбран порт Чифу — к югу от Порт-Артура через Печилийский пролив.

Уже после окончания демонстрации и ухода эскадры во Владивосток был поставлен вопрос о незамерзающей базе для Русского Тихоокеанского флота. Новый командующий эскадрой адмирал Е.И. Алексеев еще в 1895 году обошел корейские и китайские порты и сделал вывод, что на случай войны с Японией подходят только южнокорейские порты в районе Мозампо и остров Каргодо, а из китайских (с оговорками) бухта Киао-Чао (Циндао). А для полной гарантии успеха боевых действий следовало бы занять еще и Цусиму.

В последнем мнении, кажется, были едины все моряки Русского Императорского Флота, плававшие когда-либо в составе Тихоокеанской эскадры.

Поскольку Корею приказано было пока не тревожить «в связи с дружескими отношениями с Японией»[101], а только вести наружное наблюдение за корейскими портами, то Начальник Соединенной эскадры адмирал Тыртов обратился к нашему посланнику в Пекине графу Кассини с просьбой добиться у пекинского правительства разрешения использовать Киао-Чао как базу для флота. Проявив действительно незаурядное дипломатическое мастерство и, можно сказать, гражданское мужество, граф Кассини в рекордный срок добился согласия китайского правительства.

И был неприятно поражен реакцией адмирала Тыртова на это радостное известие. Адмирал ответил посланнику, что он просил об этом так, на всякий случай, и, может быть, при случае пошлет в Киао-Чао какую-нибудь не слишком нужную канонерку[102].

Надо учесть, что Киао-Чао в ту пору, да и в 1898 году, значительно больше, чем Порт-Артур подходил для базы Тихоокеанского флота[103] — недаром на него так стремительно накинулась Германия неполных два года спустя. Добыть такую базу от Китая «в одно касание» было буквально подвигом. Поэтому реакцию адмирала Тыртова более чем странной не назовешь. Ведь не мальчик все же, чтобы считать, что базу у Китая можно попросить «на всякий случай».

Граф Кассини справедливо настаивал, что хотя бы из вежливости часть эскадры должна провести зиму в Киао-Чао. Тщетно. Такое впечатление, что с вполне компетентным адмиралом Тыртовым что-то случилось. Впрочем, вскоре он спустил флаг командующего и отбыл в Санкт-Петербург на повышение. Скончался он 10 января 1903 года, пребывая в должности Командующего Черноморским флотом. Интересно, что окончательно прошляпил в конце 1897 года Киао-Чао в пользу Германии старший брат Сергея Петровича — адмирал Павел Петрович Тыртов, Тыртов 1-й, Управляющий Морским Министерством с 1896 года. Семейное это у них, что ли? И умер он сразу вслед за младшим братом. Занятие Германией Киао-Чао спровоцировало занятие МИДом России Порт-Артура. Адмирал Тыртов 1-й проявил также ненастойчивость, граничащую с должностным преступлением, во время совещаний по занятию Порт-Артура.

И по словам «Введения», именно на Морском Министерстве лежит основная вина в том, что, пренебрегая компетентным мнением адмиралов, командовавших флотом на Дальнем Востоке, прежде всего Алексеева и Дубасова, оно упустило стратегически необходимую и невозместимую базу на юге Кореи.

При этом руководство Морского Министерства вначале шло на поводу неких высших чинов в Петербурге, а затем — Министерства Иностранных Дел[104]. А в 1901 году вопреки протестам Командующего морскими силами на Дальнем Востоке П.П. Тыртов отозвал единоличным приказом под предлогом ремонта несколько кораблей эскадры в Кронштадт. Обратно без ремонта на Дальний Восток они пошли уже с адмиралом Рожественским. Действие, до сих пор также не получившее разумного объяснения и граничащее с вредительством.

Так что чудны дела Твои, Господи! Может, у адмирала П.П. Тыртова дипломатического или, вернее, геополитического чутья вовсе не было? Так лучше бы его не министром назначить, а командиром того же Кронштадтского порта, например. Много вреда, глядишь бы, и не принес.

Кстати, чтобы не забыть. Во время совместного плавания соединенных эскадр выяснилось, что как раз совместно ходить и маневрировать суда эскадр не умеют. Хотя П.П. Тыртов руководил Тихоокеанской с 1892 года, и с углем особых проблем не было. А Средиземноморской эскадрой командовал сам адмирал Макаров.

Но констатацией этого печального факта дело и ограничилось.

В 1896-1897 годах Командующий Тихоокеанской эскадрой адмирал Е.И. Алексеев еще несколько раз подчеркивал, что только порт на юге Корейского полуострова может считаться ценной базой при возможном конфликте с Японией. А также для предотвращения этого конфликта.

Этой же точки зрения в еще более категорической форме придерживался младший флагман Тихоокеанской эскадры контр-адмирал Дубасов, сменивший в 1897 году адмирала Алексеева на должности начальника эскадры.

И самое главное — во взаимном положении России и Японии в Корее произошли за 1895-1897 годы такие изменения в пользу России, которые делали осуществление планов русских адмиралов более чем реальными.

Господь дал России еще один шанс реального выхода на океанский простор.

Поскольку этот вопрос, совершенно не освещен, а вернее, затемнен в стандартных изложениях предъистории русско-японской войны, скажем о нем самое необходимое для понимания его важности.

4. Дела корейские

После японо-китайской войны, когда Россия так решительно вступилась за целостность Китая, между правительствами двух стран вполне естественно возникли «особые отношения». Но еще более доверительные отношения совершенно неожиданно возникли у России с Кореей. Мы помним, что начиная с 1876 года Япония получила в Корее преобладание, усилившееся в результате японо-китайской войны. Японцы создали и спонсировали так называемую «партию реформ».

Реформы по-самурайски

Реформы эти наряду с существенными и, по крайней мере на вид, разумными — такими как уничтожение рабства, свобода внутренней торговли хлебом и другими злаками — включали в себя и такие, вроде петровского «указа о бороде», которые кроме как издевательством над народными обычаями и привычками корейцев иначе не назовешь.

Не лучше был способ, которым реформы эти проводились японцами и их ставленниками в жизнь. «Все делалось резко, с насилием, пренебрежительно к местным обычаям и преданиям и притом обидным для самолюбия корейцев образом», — писал в своей записке губернатор Приморской области генерал-майор П.Ф. Унтербергер^{159}, автор первого плана превращения Владивостока в крупнейшую русскую крепость на Дальнем Востоке.

«Не встречая ни с чьей стороны активного сопротивления в Корее, японцы сделались самоуверенными и, сбросив маску вежливой сдержанности, проявляют уже грубую дикость», — доносил в своем рапорте Командующему эскадрой Тихого океана командир канонерской лодки «Кореец». Той самой, которой еще предстоит заслужить георгиевские серебряные рожки при штурме фортов Таку и погибнуть вместе с «Варягом» в битве при Чемульпо.

Японская полиция и нижние чины (японского) гарнизона (Сеула) выходили на улицу с ножницами, резали у корейцев волосы, отбирали трубки, с которыми корейцы не расставались целыми днями. «Негодование против японцев, которых народ и без того искони ненавидел, росло. В разных частях государства начались восстания».

После вынужденных уступок при заключении Симоносекского мира, будто для того, чтобы компенсировать ущерб, нанесенный своему самолюбию, Япония еще более грубо стала действовать в Корее.

«Кроме того, некоторые из распоряжений японцев явно носили характер стремления к наживе и личному обогащению. Так, например, они ввезли в Корею большое количество черных, залежавшихся у них материй, а затем обнародовали указ, предписывающий корейцам носить черное платье»^{160}. Это, чтобы вы поняли, при любви корейцев к одеждам белого цвета.

Не удивительно, что корейский король Коджон, принимая у себя во дворце летом 1895 года командующего Тихоокеанской эскадрой адмирала Алексеева, высказал ему, насколько он дорожит дружбою Русского Царя и с каким доверием в настоящее трудное время для Кореи он относится к Русскому представителю[105].

Убийство королевы

Против господства японцев и их «агентов влияния» выступил королевский двор, и особенно сама королева.

Сменивший на посту прежнего японского посланника в Сеуле генерал-лейтенант виконт Миура считал, что главным препятствием для японской политики являлась именно корейская королева Мин. Замечательная, кстати, была женщина. Умна, красива и родину любила.

«Одаренная, по отзывам лиц, знавших ее лично, блестящим самородным умом и тонким женским инстинктом, она была твердо убеждена, что благо Кореи зависит от дружбы и покровительства России. И эту идею она до конца проводила всюду, не скрывая ее ни перед кем»^{161}.

Своей жизнью заплатив, добавим, за саму идею дружбы народов России и Кореи.

Решение убить королеву было принято на совете в Сеуле в доме виконта Миура. Кроме него, в совете принимали участие Окамото — японский советник министерств военного и двора в Корее, Сугимура — секретарь японской миссии в Сеуле и другие.

26 сентября/8 октября 1895 года это решение было приведено в исполнение. В убийстве участвовали первый секретарь японской миссии, отряд японских солдат и банда «соси» — наемных убийц — в числе 30-40 человек под начальством Судзуки, Шигамото и Ассаямо Кензо — должно быть, предка парфюмера^{162}.

«Королева была ранена саблями и замертво упала. Тогда ее положили на доску, закутали одеялами и вытащили во двор, откуда вскоре потом унесли в ближайший парк, где набросали на нее мелких дров, все облили керосином и зажгли…

Ее сожгли хотя и раненую, но еще живую, и она в агонии старалась от огня скрыть голову и руку, стремясь зарыть их в землю»^{163}.

После зверского убийства королевы были устранены все неудобные японцам министры, а министр двора убит на глазах самого короля. Чтобы знал. Сам король стал пленником в своем дворце.

Наш шанс

Но оказалось, что японцы переборщили. Красавица королева была популярна. В покорной Корее начались народные волнения, дошедшие до убийства японцев и столкновения корейских войск с японскими. Пришлось срочно убрать генерала Миура и вернуть прежнего посланника графа Инуйе с выражениями соболезнования от японского императора. Но ничего не помогало. «Партия реформ» окончательно «потеряла лицо».

И когда русский посланник в Сеуле вызвал 200 моряков для охраны русской миссии, в Корее произошел резкий поворот от Японии к России. Неожиданно для всех 30 января/11 февраля 1896 года король вместе с наследным принцем бежал из дворца и укрылся в русской миссии!

Бегство короля вызвало сильнейшее впечатление в Сеуле. Куча сановников, вспомнивших вдруг долг присяги, и тысячи простых корейцев хлынули в ограду нашей миссии. Произошла грандиозная народная демонстрация с участием войск, полиции и ликующего народа, выражавших радость и явившихся поздравить своего повелителя, сумевшего вырваться из лап японцев.

«Это было народное торжество», — записал русский посланник К.И. Вебер в своем дневнике.

Слегка переведя дух, король издал приказ казнить предателя-премьера и других министров-японофилов. Приказ короля был с восторгом приведен в исполнение.

Японцами и их корейскими клевретами овладела паника. Срочно к берегам Кореи подошел японский флот, а японские подданные были собраны в пункты, охранявшиеся японскими солдатами.

Русская миссия на некоторое время сделалась объектом почти религиозного поклонения корейцев. Сам король, преисполненный благодарности своим защитникам и покровителям, готов был пойти на любые наши пожелания. Внешняя политика Кореи дала резкий крен в нашу сторону. Увеличивается число русских стационеров в корейских портах. Для оказания давления на Японию часть эскадры Тихого океана во главе с Е.И. Алексеевым прибывает в Иокогаму.

Возмущение корейского народа убийством королевы и пребывание короля в русской миссии побудили Японию искать соглашения с Россией. Чтобы споспешествовать ей на этом верном пути, в апреле 1896 года состоялся общий сбор эскадры в Чифу, как и во время пересмотра Симоносекского договора. В результате 2/14 мая 1896 года — в день Святых благоверных князей и страстотерпцев Бориса и Глеба — в Сеуле дипломатическими представителями России и Японии при корейском дворе Вебером и Комурой был подписан документ, вошедший в историю как Меморандум Вебера-Комуры.

Первая статья этого Меморандума устанавливала, что вопрос возвращения корейского короля во дворец из русской миссии предоставляется его королевскому усмотрению. (А то, может, в русской миссии ему дышится вольней.)

Впрочем, в Меморандум записали, что: «Оба представителя (России и Японии) дружески посоветуют Его Величеству возвратиться туда (во дворец), как скоро исчезнут всякие сомнения в его безопасности».

Далее в той же статье 1-й Меморандума представитель Японии давал заверение, что будут предприняты эффективные меры для надзора за японскими «соси» (наемными бандитами), угрожавшими жизни короля. Тем самым Япония косвенно признавала свою ответственность за предшествующие события.

Россия и Япония взаимно обязались держать в корейских пределах одинаковое количество войск (около 1000 человек) для охраны миссий и своих торговых интересов.

В общем, Меморандум Вебера-Комура представлялся для Японии довольно невыгодным соглашением. Признав победу корейской национальной партии, отдавшейся в лице короля под покровительство России, Япония вынуждена была допустить Россию почти к тому же соучастию по содержанию вооруженной силы в Корее, какое раньше принадлежало Китаю — до войны 1894-1895 годов.

Никогда ни до, ни после не была так близка и реальна возможность получить базу в чаемом Мозампо. С Каргодо впридачу. Об этом сразу поставил вопрос адмирал Алексеев. Прецедент для подобной сделки по просьбе адмирала организовал русский посланник в Корее К.И. Вебер, арендовавший на неопределенный срок остров Роз на рейде Чемульпо для устройства там угольного склада русского флота. Готовилось подобное же соглашение и по аренде угольного участка в порту Фузан^{164}. Осенью 1896 года русская эскадра совершила обход корейских портов.

Когда Государственный совет Кореи под давлением иностранных держав весной 1897 года отказал России в увеличении числа русских инструкторов, Е.И. Алексеев по собственной инициативе двинул эскадру из Японии в Корею, и соглашение об инструкторах было подписано^{165}. Оборона корейского побережья также была передана в руки российских военных.

При этом Начальник эскадры должен был сохранять дружеские отношения с Японией, в зимние месяцы русские корабли базировались на японские порты, в первую очередь в Нагасаки. И адмирал Алексеев, опираясь на подчиненную ему силу, с успехом решал как сугубо военные, так и дипломатические вопросы.

Протокол Лобанова-Ямагата

К сожалению, вежливый русский МИД далеко не в полной мере воспользовался обстоятельствами, работавшими на Россию. Уже в мае — июне того же года в Москве, во время празднеств по случаю Священного Коронования Их Величеств, маршалу маркизу Ямагата Аритомо — победителю Китая — было поручено по возможности исправить это соглашение в пользу Японии. Хотя обстановка и в Корее и международная на сей раз была не выгодна для Японии.

И тут русская дипломатия — на высшем своем уровне — не осознала значение момента.

28 мая/9 июня 1896 года в Москве был подписан Протокол по корейским делам Министром Иностранных Дел России князем Лобановым-Ростовс-ким и маркизом Ямагата, известный как Протокол Лобанова — Ямагата.

В целом он подтверждал меморандум Вебера — Комуры о совместном протекторате России и Японии в Корее, но содержал ряд неудачных формулировок, которыми в дальнейшем воспользовалась настойчивая японская дипломатия, хотя вполне могло бы быть наоборот.

Но главным недостатком Московского Протокола было то, что он много помог Японии приобрести прежнее значение в Корее в то время, когда она не пользовалась там почти никаким влиянием. Поскольку японское влияние в Корее, пусть наряду с русским, как бы санкционировалось самим Русским Царем. А ведь именно его Корея хотела видеть своим протектором вместо высокомерной и жестокой Японии.

В сознании корейцев подписанием этого Протокола мы их как бы сдали. Тем самым Протокол Лобанова — Ямагата частично уронил престиж России в глазах корейского народа. Опять стала поднимать хвост «партия реформ».

Но пока король находился в русской миссии, все было в порядке. Русские инструкторы по просьбе корейского короля стали создавать новую корейскую армию. А русский представитель К.А. Алексеев взял в свои руки все корейские финансы, отодвинув на время даже англичанина Броуна — хозяина корейской таможни.

Очень удачным оказался выбор русских посланников в Корее — К.И. Вебера и А.Н. Шпейера. Полковники генерального штаба Карнеев и Д.В. Путя — та дали конкретные предложения по организации корейских вооруженных сил, получившие полное одобрение короля. Считалось, что 40-тысячная Королевская Корейская армия под русским руководством вполне сможет сдержать японское вторжение в Корею.

На эти предложения получено было полное одобрение и согласие корейского короля, просившего только, чтобы все это было осуществлено побыстрее.

Дальше мы увидим, что корейские солдаты и офицеры не просто были согласны с перспективой русского руководства Вооруженными Силами Корейского королевства, но страстно желали ее[106].

Вебер писал в Петербург, что «для большего закрепления нашего влияния в Корее и окончательного водворения в стране спокойствия и порядка» было бы желательно и необходимо взяться за реорганизацию корейской армии в ближайшем будущем^{166}.

На кого работаешь, МИД?

И тут на арену во всей своей красоте и блеске, прозорливости и твердости в очередной раз выступил русский МИД в лице на сей раз графа М.Н. Муравьева, ставшего 1 января 1897 года за смертью прежнего министра князя Лобанова-Ростовского и.о., а с апреля просто Министром Иностранных Дел России. До этого он был посланником в Дании и как таковой был известен и Императрице-матери Марии Федоровне, и всей царской семье. Да и был, наверное, человеком приятным во всех отношениях.

Вообще на русских министров иностранных дел в последние годы XIX века словно какой мор напал. В январе 1895 года умирает Н.К. Гире, министр еще Александра III. В декабре 1896 года — А.Б. Лобанов-Ростовский. Именно он втянул Россию в крайне вредное для России выступление против Японии с Францией и Германией во время Симоносекского мира.

И ведь обидно, что на Дальний Восток у него вначале были правильные взгляды, да и с Японией держал он себя не так податливо, как его преемник Муравьев. Однако Московский Протокол с маршалом Ямагата именно Лобанов подписал.

Граф Муравьев вел русскую внешнюю политику в течение трех лет, до смерти своей летом 1900 года, когда на пост министра иностранных дел назначен был протеже С.Ю. Витте граф В.Н. Ламздорф, чиновник центрального аппарата МИДа, никогда не служивший за границей.

Если Муравьев сделал все, чтобы втянуть Россию в трудно предсказуемые авантюры на Дальнем Востоке, то Ламздорф уже приложил усилия, чтобы они закончились как закончились, а заодно поломал наметившееся во время русско-японской войны сближение России с Германией. Сближение, которое могло спасти обе Империи.

Иногда диву даешься: на кого все-таки работал русский МИД? Хотя, вспомнив его отображение в «зеркале русской философии», поймем: на Европу и «культурный» прогресс. В прогрессе этом сейчас конкретно и сидим.

Вернемся, однако, в 1897 год. В Корею. К графу Муравьеву. Которого в подражание Муравьеву-Карскому и Муравьеву-Амурскому следует, видимо, назвать Кванту неким.

В отличие от русских военных советников в Корее, посланников Вебера и Шпейера новый Министр Иностранных Дел считал или, во всяком случае, высказывался примерно так: что и неплохо бы послать русских военных в Корею, но сперва ее нужно бы привести под русское влияние. То есть вначале завоевать, но чтобы при этом исключительно интеллигентно, мирно, без оружия, а если еще удастся без финансов — вообще будет чудно. По-современному говоря: «И на елку влезть и на танке покататься».

А потом графа и вовсе в Китай занесло. Порт-Артур ему, видишь, понравился. Только что отобранный его предшественником у Японии и возвращенный Китаю. На 400-миллионный уже тогда Китай ему показалось проще найти управу, чем на 10-миллионную Корею. Не говоря уже о том, что Корея мечтала о русском протекторате — все здоровые силы мечтали, кроме нескольких казнокрадов из прояпонского «Клуба независимости». А вот Китай — напротив.

По «компетентному мнению»

До осени 1897 года дела наши в Корее шли относительно благополучно. В апреле 1897 года Е.И. Алексеев был произведен в вице-адмиралы, а 31 августа сдал командование Тихоокеанской эскадрой и отбыл по месту нового назначения. Адмирала назначили Начальником Практической эскадры Черного моря и старшим флагманом Черноморской флотской дивизии. Сменивший адмирала Е.И. Алексеева новый Начальник эскадры Тихого океана, весьма решительный контр-адмирал Ф.В. Дубасов, бывший до этого Младшим флагманом эскадры, вновь обходит порты Кореи и однозначно убеждается в необходимости занятия единственно подходящей для нас базы Мозампо с прилегающими островами Каргодо.

В этом он встречает полную поддержку посланника в Сеуле Шпейера и военного агента полковника Стрельбицкого.

Кроме того, Дубасов посылает руководству отчет о политическом положении на Дальнем Востоке, где указывает, что — займем мы или не займем сейчас Корею — с Японией все равно придется воевать.

Только сейчас, в 1897 году, он, адмирал Дубасов, берется потопить японский флот, а уже через год это будет сделать тяжело. Темпы роста японского флота существенно превышают наши. Как вы уже сами, наверное, догадались, отчет пришел чуть ли не с полугодовым опозданием.

Донесения об этом посылаются и Морскому министру Тыртову, и Генерал-Адмиралу Великому Князю Алексею Александровичу. Но… вместо этого МИД в ответ на занятие Германией провороненного тем же Тыртовым Киао-Чао убеждает Морское Ведомство занять Порт-Артур на основании «компетентного мнения» консула в Чифу Островерхова!

Переписка адмирала Дубасова с представителями России на Дальнем Востоке и с Петербургом и является основным содержанием того самого сверхсекретного тома. Попробуем же посильно приподнять уже вековую завесу тайны над этой перепиской.

Но предварительно скажем несколько слов о часто забываемых Родиной и потомками русских землепроходцах и моряках, героях продвижения Российской Империи на восток, к теплым морям.

5. Забытая слава

Символично, что уже первые потери России в ее движении «встречь солнца» связаны с гибелью ее героев в водной пучине — речной ли, морской.

Тяжкие доспехи, «дар Царя», влекут на речное дно Ермака. Тоже своего рода «броненосца», первого на долгом пути к Цусиме. Вспомним, что по-английски слово «броненосец» звучит как «ironclad» [айэнклэд] — «железнобокий», и называли так первоначально кирасиров Кромвеля.

Гибнет в водах Сунгари неукротимый Онуфрий Степанов, попытавшийся со своими «тремя стами» взять на казачью саблю маньчжуро-китайское царство.

На берегу затерянного в океанских просторах северных широт островка умирает командор русского флота Беринг, проложивший вместе с лейтенантом Чириковым путь в Русскую Америку. До сих пор последний форпост России в Великом океане носит гордое название Командорских островов.

Мы помним у как Шелихов и Баранов на несколько долгих десятилетий превратили Тихий океан в «русское озеро», а Гавайи предполагали сделать главной базой Русского Тихоокеанского флота.

Как поставил на карту, оказавшейся картой России, золотые эполеты Невельской — на свой страх и риск объявивший Русским владением Амурский край. Как адмирал Путятин во время Крымской войны, потеряв в цунами свой последний фрегат, сумел заключить с «закрытой Японией» договор, равный тому, что коммодор Перри навязал ей пушками. И такое впечатление произвела моральная сила русских моряков на понимающих в этом толк самураев, что те готовы были просить русской помощи против Америки, по сути дела, у потерпевших кораблекрушение!

Не всем этим героям повезло в равной степени в памяти потомства. Вошел в песни и легенды Ермак. Многие даже из теперешнего населения демократизированной, оглушенной тяжелым роком и замороченной сладкоголосой попсой РФ-ии догадываются, что Берингов пролив назван в честь какого-нибудь моряка, может, даже русского. Немало книг, особенно в послевоенный период, посвящено было подвигам адмирала Невельского. Относительно повезло даже адмиралу Путятину. Помимо «Фрегата Паллада» Гончарова, ему посвящена прекрасная трилогия «Симода» Николая Задорнова, отца известного сатирика Михаила.

Жаль, забыты поистине легендарные подвиги Онуфрия Степанова — живой материал для былин и сказаний. Да, видно, слишком далеко зашел богатырь. Оторвался от своих в даурских просторах.

Наводит на размышления и то, что неспроста напрочь вычеркнута из народной памяти история Русской Америки, будто нарочно ограниченная одной Аляской. Видно, чтобы не возбуждать чрезмерно народных чувств. Ведь как представишь себе, как ни за грош свое гавайское да калифорнийское солнышко отдали, оставшись при своем полюсе холода да вечной мерзлоте, — до неотложки недолго!

Хорошо, однако, что хоть камергера Резанова Николая IIетровича (1764-1807) любители «Юноны» и «Авось» знают и ценят. Ведь именно он, став зятем Шелихова, пробил в петербургских инстанциях учреждение в 1798 году Российско-Американской компании и был ее уполномоченным в Петербурге. Организовал и возглавил первую русскую кругосветку, известную как экспедиция Крузенштерна и Лисянского (1803-1806). Стал первым нашим посланником в Японии, где пробыл с 26 сентября 1804 по 6 апреля 1805 года ровно за сто лет до русско-японской войны. Именем его названо озеро на Тихоокеанском побережье Северной Америки — Русской Америки.

Но всем им — забытым и воспетым — повезло уже в том, что к именам их не приклеивали эпитеты «царский холоп» или «сатрап», «тупой царедворец», «бездарный царский адмирал» или еще что похлеще. Того же Резанова никто вроде не додумался назвать «наймитом русского феодального империализма».

По мере приближения конца земного существования исторической России в 1917 году такие оценки и эпитеты все чаще прилагались к именам именно тех людей, что составили подлинную славу Отечества. Это немудрено. «Передовая» часть общества отвергала сами понятия «Бог» и «Царь». Само собою люди, отдавшие жизнь за Веру, Царя и Отечество становились в ее глазах реакционными, тупыми и жестокими «царевыми опричниками», вставшими на пути «прогресса».

Среди лиц великого и несчастного царствования Государя Императора Николая Александровича, получивших совершенно несправедливую оценку в памяти потомства, видное место принадлежит трем русским морякам — адмиралам Русского Императорского Флота: Федору Васильевичу Дубасову, Евгению Ивановичу Алексееву, Зиновию Петровичу Рожественскому.

Именно им судьба предоставила расставить основные вехи русско-японской войны — от завязки ее, которой можно считать занятие нами Порт-Артура, до трагического боя в Цусимском проливе.

Парадокс заключается уже в том, что только последнему из них отдают должное даже недоброжелатели хотя бы в том, что он был прекрасный моряк, хотя и «бездарный флотоводец». Два других в исторической масскультуре идут чуть ли не как сухопутные адмиралы. И это говорится про людей, большая часть жизни которых прошла на палубах кораблей, раскачиваемых океанской волной. Отнюдь без спутниковой связи и прочих современных удобств.

Каких только нелестных мнений и эпитетов не доводилось прочесть о каждом их них любому любителю русской истории, последних ее предреволюционных десятилетий. И в источниках научно-мемуарных, и в художественной литературе. Некоторые авторы доходят в своей антипатии к нашим героям до обвинений в личной трусости. Совершенно нелепых в применении к русскому, да и не только русскому, адмиралу или генералу. Автор не скрывает своих антипатий к именам Небогатова, Стесселя или Куропаткина, но далек от того, чтобы отказать им в первичной солдатской добродетели.

Вот, пожалуй, понятие о том, что храбрость, верность, преданность и прочие воинские и гражданские добродетели есть абсолютные ценности сами по себе, независимо от успешности реализации этих ценностей в материальных, земных делах, было Куропаткиными, Стесселями, Небогатовыми и подобными им людьми утеряно.

Как утеряно было православие вообще в «образованных» кругах русского общества последних царствований. Автору доводилось встречаться с потомками эмигрантов первого поколения из известных военных семей. И почти единодушно высказывалось сожаление, что до революции их родители не сделали того, что могли и должны, дабы предотвратить пришествие новой власти, а по-настоящему поверили в Бога и Его Промысел, уже очутившись на парижских мостовых и в иных местах все еще большого тогда Земного шара.

Возвращаясь к теме наших адмиралов, еще раз повторим, что самых нелестных оценок в советской и нынешней демократической, а частично и в дореволюционной, историографии удостоились люди, наиболее преданные Отечеству и Престолу. Люди, которые еще верно служили Православному Государству.

Восстановить доброе имя этих храбрых, верных, высокоталантливых сынов Отечества, трех выдающихся русских моряков — то малое, что мы обязаны сделать.

Об адмирале Алексееве уже было немного сказано выше, а подробнее расскажем о нем во второй книге, посвященной подготовке и началу русско-японской войны. Там много чего интересного и неожиданного вскроется. Адмиралу Рожественскому и его эскадре посвящена вся третья книга, равно как и весь этот труд.

А сейчас расскажем о делах и днях на службе Отечеству адмирала Дубасова. Не знаю, как читатель, но до того, как пришлось столкнуться с цусимско-порт-артурскими делами, автор пребывал в искреннем заблуждении, полагая, что единственное славное деяние адмирала Дубасова на царской службе — это подавление декабрьского восстания 1905 года в Первопрестольной. Факт, сам по себе достойный уважения, но к морским делам мало относящийся. Помню, когда много лет назад, в незабвенные застойные годы, в «Расплате» Владимира Семенова прочел о расцвете Тихоокеанской эскадры при адмирале Дубасове, то мелькнула мысль — а не тот ли самый? Но долго еще ничего конкретного узнать не удавалось. Да и в наши дни, скажем прямо — соответствующие материалы под ногами не валяются. Уместна будет потому небольшая биографическая справка об адмирале Феодоре Васильевиче.

6. Адмирал Федор Васильевич Дубасов: труды и дни

Начало

Адмирал Федор Васильевич Дубасов родился 21 июня 1845 года и по окончании Морского Корпуса был произведен в 1863 году в гардемарины.

Совершил кругосветное плавание, по окончании которого поступил в Николаевскую Морскую Академию на гидрографическое отделение и успешно окончил ее в 1870 году. Состоя в гвардейском экипаже, Федор Васильевич в чине лейтенанта командирован был перед войной 1877 года в Кишинев, где получил в командование миноносный катер «Цесаревич», зачисленный в черноморский отряд Дунайской флотилии — таким образом, во время войны за свободу Болгарии (1877-1878) Федору Васильевичу пришлось действовать на Нижнем Дунае.

Подвиги и слава

В ходе этой войны к лейтенанту Дубасову пришла мировая слава.

Первым боевым делом Дубасова была постановка в Мачинском рукаве Дуная, против Браилова, 3 линий минного заграждения. Эта операция, произведенная под огнем турок с 3 паровых катеров, обеспечила безопасность Барбошского моста, захваченного нами в самом начале войны.

Не желая останавливаться на одних пассивных действиях, Дубасов атаковал в ночь на 14 мая 1878 года, вместе с лейтенантом Шестаковым и мичманами Персиным и Балем, на 4 катерах, вооруженных шестовыми минами, турецкие суда, стоявшие в Мачинском рукаве. Броненосец «Сейф» был потоплен без каких-либо потерь с нашей стороны. Этот подвиг принес ему высшую воинскую награду — орден Святого Георгия 4-й степени. Надо представить себе, что для успеха операции крохотные кораблики должны были вплотную приблизиться к грозному боевому кораблю, рискуя первыми погибнуть от взрыва.

Командуя румынской канлодкой «Великий Князь Николай», Дубасов принял участие в постановке мин у Гирсова и в верховьях Мачинского рукава, а затем при переправе войск через Дунай у Галаца Дубасов на той же лодке пошел для демонстрации к Мачину, чтобы угрозой атаки не дать туркам возможности вывести артиллерию против Галацкого отряда. Лодка и 2 катера исполнили свою работу, выдержав огонь неприятеля в течение 3 часов, пока Галацкий отряд, переправившись из Галаца, овладел Буджакскими высотами.

В июле Дубасов перешел к Черноводам и 9 июля сделал поиск на Дунай с целью определить крайний пункт остановки турецких войск. Обстреляв найденный им лагерь, Дубасов заставил пехоту отступить из него, а затем, встретившись с монитором, вступил с ним в артиллерийский бой, в котором зажег своего противника. Только приближение второго турецкого монитора и парохода заставило Дубасова отступить.

10 июля он предпринял новую рекогносцировку к Силистрии. Выполнив ее частью водой, частью по суше, Дубасов вернулся в Черноводы, у которых поставил ряд минных заграждений.

24 августа Дубасов с одним унтер-офицером добрался берегом в Калараш (против Силистрии), оттуда к берегу Дуная и, таким образом, убедился, что моста, о котором были слухи, в действительности нет, а на острове возведена батарея. Затем по инициативе Дубасова было решено пустить брандера против коммерческих грузовых судов, сосредоточенных в Силистрии. К деятельности Дубасова во время войны надо отнести также заграждение минами порта Кюстенджи.

За боевые заслуги Федор Васильевич произведен был в капитан-лейтенанты, получил к Св. Георгию еще орден Св. Владимира 4-й степени с мечами и золотое оружие.

После войны

После войны Дубасов был назначен Флигель-Адъютантом и командовал в 1879-1880 годах гвардейским отрядом миноносок, а в 1882 году — практическим отрядом миноносок. Действия капитан-лейтенанта Дубасова отличались всегда крайней решительностью, когда речь шла о выполнении служебного долга. Характерен случай, о котором рассказывает адмирал Александр Георгиевич фон Нидермиллер^{167}.[107]

Командуя отрядом миноносок, Федору Васильевичу предстояло по выходе из Петербурга зайти в Кронштадт за углем и сразу следовать в финские шхеры со срочным поручением. Несколько задержавшись в Петербурге, он прибыл в Кронштадт, когда по случаю субботы угольный склад был уже закрыт. Послали за заведующим складом, но того найти не удалось. Тогда Флигель-Адъютант Дубасов приказал вскрыть угольный склад. Срочное поручение было выполнено. Однако недоброжелатели раздули дело, и слишком решительный моряк получил в приказе выговор от Генерал-Адмирала. И немедленно подал в отставку. Не помогли уговоры друзей и ближайшего начальства. Несколько месяцев делу не давали ход, но затем оно дошло до Государя Императора. Александр III наложил историческую резолюцию: «Если Флигель-Адъютант Дубасов не находит возможным прибыть ко мне для объяснений, то просьбу его удовлетворить».

Так Флигель-Адъютант Дубасов был уволен от службы.

Этот эпизод биографии Федора Васильевича невозможно не прокомментировать.

Человека, большую часть жизни прожившего при разных оттенках развитого и прочего социализма, в этой истории поражает все. Послужил бы капитан-лейтенант Дубасов в Советском флоте — ему быстро бы объяснили, как вскрывать самовольно казенные угольные склады, как не находить возможности объяснить свой поступок Верховному Главнокомандующему, будь этим Главнокомандующим не Государь Император, а какой-нибудь генеральный секретарь. Да и сейчас, когда в этой роли президент, мало бы, наверно, не показалось.

А ведь Александр III считается еще строгим Царем.

От командира крейсера до командующего эскадрой

Отставка строптивого моряка продолжалась недолго. Вскоре он был все же возвращен на действительную службу и назначен командиром крейсера «Африка» (1883—1885) после возвращения того из трех с лишним летнего кругосветного плавания под командованием Е.И. Алексеева.

Видимо, время отставки Дубасову зачли как прохождение службы в условиях Крайнего Севера с ускоренным чинопроизводством. Чего только при Царском самоуправстве не бывало! Как над человеком не измывались! Он себе капитан-лейтенантом тихо в отставке сидит, а его — раз! — в капитаны 2-го ранга — и вперед. Командуй, значит, крейсером. Засиделся на миноносках.

В 1887 году наш герой произведен в капитаны 1-го ранга и последовательно занимает должности командиров крейсеров. Сначала «Светланы», а с 1888 до 1891 года фрегата «Владимир Мономах», на котором сопровождает в составе русской эскадры Наследника Цесаревича в его путешествии на Восток. Затем командует первым русским мореходным броненосцем «Петр Великий» и батареей «Не тронь меня».

В 1893 году Федор Васильевич произведен был в контр-адмиралы, и в 1897 году — сначала как младший флагман, а позднее как старший — командует эскадрой Тихого океана; на этом посту он был произведен в вице-адмиралы. Дубасов командовал эскадрой до июля 1899 года, после чего был сменен адмиралом Я.А. Гильтебрандтом.

Флигель-Адъютант контр-адмирал С.С. Фабрицкий в своих мемуарах, вышедших в 1926 году в Берлине, вспоминает, как совсем молодым офицером плавал в составе Тихоокеанской эскадры, когда произошла смена Командующих эскадрой. И адмирал Алексеев «отбыл в Россию, сдав свою должность грознейшему из адмиралов в то время в русском флоте контр-адмиралу Дубасову, герою еще Турецкой кампании». Далее он говорит, что адмирал Дубасов не допускал обмана даже в виде шутки, «изучая сам все до мелочей, требуя от своих подчиненных работы и несения ответственности за вверенные им части, не скрывая правды от высшего начальства».

При этом адмирала на эскадре любили. Сам крайне решительный, он всегда одобрял решительные действия своих подчиненных, хотя бы таковые, на первый взгляд, и не согласовывались с его приказами. Вот как оценивает деятельность адмирала Дубасова в качестве Командующего эскадрой Тихого океана официальный журнал морских кругов «Морской сборник» в статье, посвященной памяти адмирала.

На Тихом океане

«Ко времени командования адмиралом Тихоокеанской эскадрой и относится занятие Россией Квантунского полуострова: произведено это было по предписанию из Петербурга. Сам Начальник эскадры — Ф.В. Дубасов — был принципиально против этого занятия; он только что ознакомился с положением дел на Дальнем Востоке и после занятия Германией в ноябре 1897 года порта Киао-Чау предлагал занять остров Каргодо с портом Мозампо.

Как известно, архипелаг этих островов лежит недалеко от острова Цусима, который наметил как базу и даже занял в 1861 году другой русский выдающийся адмирал И.Ф. Лихачев. Не подлежит сомнению, что Ф. В. Дубасов, глубоко уважавший названного выше деятеля и прекрасно сознававший выдающиеся военные способности последнего, хотел исправить ошибку, совершенную в 1861 году: правительство не поддержало инициативы адмирала Лихачева и ему пришлось оставить остров Цусиму.

“Занятие архипелага Каргодо с портом Мозампо, только что мною подробно осмотренным, вполне разрешает вопрос стратегического упрочения нашего на берегах Восточного океана, давая нам базу, господствующую над сообщением Кореи с Северным Китаем и Японией”, — вот что писал адмирал Дубасов в Петербург.

“Мог бы занять базу и удержать, минировав второстепенные проходы и занимая эскадрою главные”, — прибавлял он в своем донесении».

Телеграмма эта была отправлена 26 ноября, а 29-го получено из Петербурга предписание отправить отряд судов в… Порт-Артур. Федору Васильевичу скрепя сердце пришлось дать приказание адмиралу Реунову идти к Квантуну. В ночь на 1 декабря отряд адмирала Реунова вышел в Порт-Артур, имея предписание Дубасова в случае оскорбительных для нашего достоинства и чести действий англичан (предполагалось, что Англия имеет виды на Артур): «действовать, защищая эту честь, как повелевает присяга».

4 декабря адмирал Реунов занял Порт-Артур.

В последующих своих донесениях адмирал указывал на приготовления к войне Японии: «Страна деятельно и настойчиво готовится к ней и ввиду этого мы, по моему убеждению, не можем связывать себе руки в действиях, которые прямо необходимы, чтобы не быть застигнутыми в беспомощном состоянии. Об этом я не могу и не должен умалчивать перед моим начальством прямо по долгу присяги».

Затем адмирал указал на нерациональность занятия Артура в следующих выражениях: «Мы вступаем уже на такой путь, с которого нет поворота… Я не хочу быть пророком, но думаю, что это неизбежно вовлечет нас в большие затруднения».

«Как база для наших морских сил, Порт-Артур совершенно не отвечает требованиям» грядущей войны с Японией.

Здравые мысли Начальника эскадры не получили должной оценки, и Министерство Иностранных Дел поступило с точностью до наоборот.

Тем не менее «пребывание адмирала Дубасова в течение трех лет в должности Начальника эскадры в Тихом океане способствовало много возвышению престижа России на Дальнем Востоке, — говорит адмирал Нидермиллер. — Адмирал Дубасов с редким успехом сумел расположить начальников морских сил прочих наций не только к себе, но и ко всему усмотренному ими на кораблях русской эскадры.

Летом 1899 года во время пребывания адмирала Дубасова с частью эскадры во Владивостоке прибыли в этот порт сначала германский адмирал, принц Генрих Прусский, а затем адмирал английской эскадры, принятые адмиралом Дубасовым со всеми подобающими почестями. Как любителям охоты для них устраивались охоты в глубине Владивостокской бухты за “Черной речкой”, где до последнего времени еще водились тигры.

Офицеры указанных иностранных судов пользовались изысканным гостеприимством на судах русской эскадры. По особой настоятельной просьбе гостей угощения состояли обычно из национальных произведений русской кухни, очень всем нравившихся».

Председатель МТК

По возвращении с Востока Дубасов был назначен в 1901 году Председателем Морского Технического Комитета, на каковом посту оставался до 1905 года. В руководстве этим техническим учреждением адмирал «проявил ту же ясность мысли, которая отличала его и на посту Начальника эскадры», — говорит последняя «Военная энциклопедия» царского времени в статье, посвященной Ф.В. Дубасову.

Однако нельзя не сказать, что это был не самый подходящий пост для флотоводца и дипломата Божьей милостью.

Такое впечатление, что невидимая рука отстраняла его от активной деятельности на благо флота и Родины.

На посту Председателя МТК он оставался по 1905 год. В печальной войне 1904—1905 годов адмирал не принимал непосредственного участия. Но даже косвенное участие его принесло пользу Отечеству. Не его вина, что его высочайший «рейтинг» в русском флоте не был полностью использован. Вот три эпизода, три «мгновенных снимка» тех не столько давних, сколько безнадежно ушедших вдаль времен.

Эпизод первый: Желали видеть во главе эскадры

Сохранились свидетельства очевидцев, что после трагической гибели 31 марта 1904 года адмирала Макарова при взрыве на минном поле броненосца «Петропавловск», в Порт-Артуре на слуху были имена трех русских адмиралов, которых и офицеры и матросы желали бы видеть во главе эскадры. Эти имена — Дубасов, Рожественский и Чухнин.

Вот, что говорит об этом в своей знаменитой «Расплате» летописец Порт-Артура и Цусимы капитан 2-го ранга Владимир Иванович Семенов, в то время старший офицер крейсера «Диана».

«В батарейной и в жилой палубах на видных местах были развешены наскоро составленные и (на машинке) отпечатанные списки боевых судов Балтийского и Черноморского флотов с указанием их водоизмещения, брони и артиллерии. Около “прокламаций” (как их шутя называли) толпился народ. Толковали, спорили и (право неглупо) прикидывали в уме и на пальцах, намечали состав эскадры, какую можно бы послать в Тихий океан. Офицеры, появляясь то тут, то там, давали необходимые объяснения.

Однако же наиболее живой интерес возбуждали не споры о составе тех подкреплений, которые могут быть нам высланы, а разрешение вопроса: кто прибудет на замену погибшего Макарова.

Переходя от одной группы к другой, прислушиваясь к разговорам, часто вмешиваясь в них, подавая реплики, я был поражен той осведомленностью, которую проявляла эта серая масса по отношению к своим вождям, — ее знакомству с личными качествами высшего командного состава…

Кандидаты на пост командующего флотом, намечавшиеся на баке, — это были те же, о которых мечтали в кают-компании, за которых и я без колебания подал бы свой голос. Чаще всего слышались имена Дубасова, Чухнина и Рожественского. Отдельные замечания по поводу возможности назначения того или другого только подчеркивали правильность оценки положения.

— Зиновея[108] не пустят. Чином молод. Старики обидятся… — Дубасова — хорошо бы! — Кабы не стар… — Чего стар! Не человек — кремень! — Аврал, поди, идет в Питере — и хочется, и колется! — Ежели бы Григорья[109] — в самый раз! — Это, что говорить!.. — Дубасов-то, не гляди, что стар! — Да я нешто перечу? А все лучше бы помоложе… — Конечно Дубасова! — Зиновея! — Григория!..

Временами страсти разгорались, и сторонники того или иного адмирала уже готовы были вступить в рукопашную, но энергичный окрик боцмана или боцманмата:

— Чего хайло разинул! Думаешь, в Петербурге услышат?! — предотвращал беспорядок…

— Послушать их, — подошел ко мне однажды старший минер, — так после гибели Макарова весь флот на трех китах стоит — Дубасов, Чухнин и Рожественский…

— А вы как думаете?

— Пожалуй, что и правы…»^{168}

Пользуясь случаем, отвлечемся на минуту и скажем слово в память замечательного адмирала и «истинно русского человека», по словам адмирала Дубасова, Григория Павловича Чухнина. В период командования Федора Васильевича Тихоокеанской эскадрой контр-адмирал Чухнин был Командиром Владивостокского порта, а во время русско-китайской войны — Командующим Амурской флотилией. Дальнейшая деятельность адмирала Чухнина не была связана с Дальним Востоком. Как говорили в том же Порт-Артуре, на нем одном держался Черноморский флот.

На посту Командующего Черноморским флотом и погиб верный слуга Отечества и Престола адмирал Чухнин, пав жертвой мести революционеров за подавление им восстания пресловутого лейтенанта — предателя и авантюриста — Шмидта.

Эпизод второй: Как бы вы поступили на его месте, господа?

Во время войны пришлось все же вспомнить о дипломатических талантах адмирала Дубасова. При разборе Гулльского инцидента в Париже Дубасов заменил заболевшего адмирала Казнакова в качестве члена международной следственной комиссии. Только благодаря чрезвычайным усилиям Дубасову удалось склонить мнения делегатов к заключению, которое не было оскорбительно для русского флота и личного состава, участвовавшего в происшествии на Доггер-банке.

Сам Гулльский инцидент, связанный с обстрелом 2-й Тихоокеанской эскадрой японских, или союзных японским, миноносцев на Доггер-банке, прикрывшихся английскими рыбачьими судами, разбирать здесь не будем, кроме замечания, что на подвиги нынешнего адмирала Того десять лет назад английское общественное мнение смотрело вполне одобрительно.

Скажем только об участии адмирала Дубасова в работе указанной международной комиссии. Вот что вспоминает об этом Флота Генерал, а в то время полковник по Адмиралтейству В.А. Штенгер, бывший секретарем русской делегации.

«Вскоре наш Морской Агент поделился с нами полученным сообщением, что Вице-Адмирал Федор Васильевич Дубасов назначен преемником Адмирала Казнакова и к концу Рождественских праздников приедет в Париж. Адмирала Дубасова я знал только по разным Совещаниям, в которых он принимал всегда деятельное участие. Своей внешностью и манерой себя держать Адмирал производил очень импонирующее впечатление. Он проявлял большую твердость и резко и прямо высказывал свои мнения. Говорил он прекрасно, медленно, уверенно и очень сжато. С взглядами его в Совещаниях очень считались. Несколько праздничных дней прошли для нас, остававшихся в Париже, незаметно, и день приезда нового председателя наступил. Облачившись в соответствующую форму, как это полагалось у штатских — сюртуки и цилиндры, — мы отправились встречать его с некоторым трепетом.

Подошел поезд, и вышел Адмирал. Высокий, широкоплечий и сухощавый, с рыжеватыми волосами, зачесанными по-старинному вперед на висках. В тот же вечер состоялось у нас дома заседание, где Адмирал подробно ознакомился с документами и получил от нас объяснения по разным вопросам. На другой день Адмирал проделал все обязательные визиты, представлялся Президенту и Министру Delcasse, у которого затем мы все по приглашению завтракали. Завтрак этот прошел очень оживленно и симпатично.

С бароном Таубе мы вдвоем заканчивали свое Expose de faits, давшее не мало работы. Наш Адмирал, видимо, еще не составил себе мнения о действительном положении дела, и каждый вечер мы у него собирались для выяснения всех подробностей.

К капитану Кладо, в связи с написанным им в “Новом Времени” фельетоном, он относился очень отрицательно[110].

Свидетельские показания, которые нам приходилось выслушивать от офицеров, приехавших с эскадры, давали много материала, но не выясняли дела вполне, и было все еще мало данных, чтобы выступить в комиссии твердо и вполне уверенно. Затребованы были с эскадры подлинные телеграфные ленты и выписки из вахтенных журналов. Тем временем следственная комиссия собиралась раза два в полном составе на quai d'Orsay для распорядительных заседаний. Были организована канцелярия и намечен порядок работ.

Наш юридический представитель барон Таубе и английский Mr. Frey в одном из заседаний ознакомили комиссию со своими взглядами на происшедший инцидент. Коротко говоря, наш представитель утверждал, что рыбачьи пароходы на Доггер-банке были без огней, и на судах эскадры видели ясно выделившиеся из них 2 миноносца, против которых и была открыта стрельба.

Англичанин же утверждал, что пароходы все были с установленными огнями, и никаких миноносцев не было и быть не могло. Ясно, что такие два диаметрально противоположные мнения помирить было невозможно, и становилось чрезвычайно интересным, какой же выход из этого положения будет найден.

Было установлено ранее, что будет употребляться во время работы комиссии как официальный язык только французский. Председателем Комиссии был избран старший из присутствующих, французский адмирал Фурнье.

Настал, наконец, день заседания. Обе стороны огласили свои Expose de faits, как они их понимали. Вскоре попросил слова английский адмирал, пожилой Sir Beaumont и, встав, начал длинное изложение всего дела и своего взгляда на английском языке. Лишь только он закончил свою речь, поднялся Адмирал Дубасов и отчетливо и медленно заявил, что в распорядительном своем заседании Комиссия приняла официальным деловым языком французский язык, английский же адмирал вопреки этому выступил с речью на английском языке; посему он, адмирал Дубасов, считает себя вправе и обязанным изложить свою точку зрения на своем языке, т.е. по-русски, и затем Адмирал произнес длинную речь по-русски.

Большинство присутствующих хлопали глазами, ничего не понимая. Окончив свое обращение, Адмирал Дубасов прибавил, что его, конечно, никто не понял, и поэтому он повторит сказанное по-французски. Эффект от такого выступления Адмирала получился колоссальный, и нечего и говорить, что после этого никто уже не покушался говорить на заседаниях по-английски.

Однако, как выше я уже указал, взгляды на дело обеих сторон были непримиримы. Заседания продолжались еще, но уже видно было, что на почве выясненного материала постановить решение, удовлетворяющее обе стороны, было почти невозможно.

Тогда Адмирал Дубасов нашел другой выход».

И выход, который любой адвокат, а в сущности именно такова была роль адмирала Дубасова в международной комиссии, иначе как гениальным бы не назвал.

Широко известен случай из многогранной деятельности великого русского адвоката, тезки нашего адмирала Федора Никифоровича Плевако. Предстоял совершенно безнадежный процесс по доказанному обвинению в краже одним священником церковных средств. Пресса, и вообще-то не очень настроенная к православной церкви — неистовствовала. Заключение присяжных было, по-видимому, предрешено. В составе их были в основном замоскворецкие купцы, плохо относящиеся к нарушению прав собственности вообще, а уж церковной тем паче. Многие были старостами своих храмов или членами приходских советов. И все же перед решающим заседанием Федор Никифорович при свидетелях сказал, что выиграет дело одной фразой. Знакомые вежливо усмехнулись, но зал суда в этот день был переполнен. Когда адвокату дали слово, Плевако вышел перед присяжными, поклонился им в пояс и произнес: «Русские люди! Сорок лет человек этот отпускал вам грехи. Отпустите и вы ему один раз».

Надо ли говорить, что оправдательный вердикт был вынесен единогласно. Но то — великий адвокат и, в сущности, гражданский иск.

Здесь же имел место международный политический процесс по дискредитации Русского Императорского Флота. Ясно было, что никакими документами и свидетельствами англичан с их пути не свернуть. И вот адмирал Дубасов выступил, обратившись непосредственно к адмиралам, представителям иностранных держав — членам международной следственной комиссии. Заслуженным и опытным морякам, флотоводцам. Он предложил им ответить на один вопрос, забыв на минуту, были ли или нет миноносцы: «Прав ли был Адмирал Рожественский, ведший эскадру из 48 разнообразных судов, когда, неся колоссальную ответственность, под давлением всех агентурных сведений и сообщений с судов самой эскадры он принял меры для охраны эскадры и в известный момент открыл стрельбу?»

Как бы вы поступили на его месте, господа?

И адмиралы — настоящие моряки! — забыв о полученных политинструкциях, единодушно взревели, не знаю уж на языке комиссии или каждый на своем: «Расстреляли бы всех, к чертовой матери!»

Действия адмирала Рожественского единогласно были признаны при данных обстоятельствах единственно верны ми. И еще сказано было, что «так поступил бы на его месте каждый начальник столь многочисленной и разнородной эскадры»^{169}.

Пятно с русского флота и его личного состава было стерто. Заслуженной наградой Адмиралу стало почетное звание Генерал-Адъютанта Свиты Его Величества.

На мой взгляд, если бы адмирал Дубасов решил бы зарабатывать на хлеб адвокатурой, то с голоду бы не помер! А если бы вместо Витте в Портсмуте переговоры с японцами вел, то не только пол-Сахалина не отдал бы, но и Порт-Артур России вернул. Тем более, как мы увидим далее, это было совершенно реально.

Эпизод третий: До полного поражения противника

Третий эпизод, с которым мне хотелось бы ознакомить читателя, — это позиция адмирала Дубасова на Совещании, посвященном вопросу о возможности и уместности заключения мира с Японией, не выиграв войны. Совещание это состоялось под личным председательством Государя Императора 24 мая 1905 года в Царском Селе. И речи на нем велись, откровенно говоря, пораженческие. Императору просто на психику давили. Категорически против заключения мира был член Государственного Совета Генерал-Адъютант Дубасов. Его позицию частично поддержали генералы Гриппенберг и Рооп и под конец Совещания — Военный министр.

Приведем отрывок из Журнала Совещания.

Журнал Военного Совещания под Личным Председательством Его Императорского Величества 24 мая 1905 года в Царском Селе

Присутствовали: Е. И. В. Великий Князь Владимир Александрович, Е.И.В. Великий Князь Алексей Александрович, Генерал от Инфантерии Рооп, Генерал от Инфантерии Лобко, Генерал-Адъютант Гриппенберг, Генерал от Инфантерии Гродеков, Генерал-Адъютант барон Фредерике 1-й, Генерал-Адъютант Алексеев, Генерал-Адъютант Авелан, Генерал-Адъютант Сахаров, Генерал-Адъютант Дубасов[111].

Государь Император открыл заседание и сообщил членам Совещания, что им сделан был запрос Главнокомандующему о том, как отразилась на настроении армии потеря нашего флота и какие изменения она должна вызвать в дальнейших действиях армии. От Главнокомандующего получены по сему поводу две телеграммы, которые и разосланы членам совещания накануне.

Его Величество предложил на обсуждение следующие четыре вопроса:

1. Возможно ли удовлетворить, при нынешнем внутреннем положении России, тем требованиям, которые ставит Главнокомандующий для успеха действий нашей армии против японцев?

2. Имеемые боевые средства дают ли возможность воспрепятствовать японцам занять в ближайшем будущем Сахалин, устье Амура и Камчатку?

3. Какой результат может дать при заключении мира успех нашей армии в северной Маньчжурии, если Сахалин, устье Амура и Камчатка будут заняты японцами?

4. Следует ли немедленно сделать попытку к заключению мира?.. Генерал-Адъютант Дубасов сказал: «Несмотря на тяжелые поражения,

на суше и, в особенности, на море, Россия не побеждена. Мало того, Россия, продолжая борьбу, непременно должна победить своего врага.

Наше движение на Восток есть движение стихийное — к естественным границам; мы не можем здесь отступать, и противник наш должен быть опрокинут и отброшен.

Для достижения этого надо посылать на театр действия самые лучшие войска. Что касается Владивостока, то его нетрудно взять с моря, и он более трех месяцев, вероятно, не продержится; но, несмотря на это, войну следует продолжать, так как мы, в конце концов, можем и должны возвратить обратно все взятое противником.

Финансовое положение Японии, конечно, хуже нашего: она делает последние усилия; наши же средства борьбы далеко не исчерпаны.

Для обеспечения успеха нашей армии нам необходимо начать немедленно укладку второго пути и упорядочить наши водные сообщения. Я уверен, что после последних поражений условия мира, предложенные Японией, будут чрезвычайно тягостны, и потому, по моему глубокому убеждению, для того чтобы изменить эти условия в нашу пользу, необходимо продолжать борьбу до полного поражения противника».

Великий Князь Владимир Александрович сказал: «Всем сердцем разделяю сокровенные чувства, высказанные Адмиралом Дубасовым, но я полагаю, что мы в таком положении, что мы все сбиты с толку; так продолжать жить мы не можем. Мы все будем охотно и с радостью умирать, но нужно, чтобы от этого была польза для России[112].

Мы должны сознаться, что мы зарвались в поспешном движении к Порт-Артуру и на Квантунг; мы поторопились; не зная броду, мы сунулись в воду; мы должны остановиться; со временем мы дойдем, но теперь мы находимся в таком, если не отчаянном, то затруднительном, положении, что нам важнее внутреннее благосостояние, чем победы[113].

Необходимо немедленно сделать попытку к выяснению условий мира. С глубоким убеждением, всем сердцем преданный Вашему Величеству и России, я повторяю, что надо теперь же приступить к переговорам о мире, и если условия будут неприемлемы, то мы пойдем все в ряды войск умирать за Ваше Величество и за Россию. Из двух бед надо выбирать меньшую. Мы живем в ненормальном состоянии, необходимо вернуть внутренний покой России».

Генерал Рооп сказал: «Я не могу согласиться с тем, чтобы немедленно просить мира. Попытка предложить мирные условия есть уже сознание бессилия. Ответ будет слишком тягостный. Заключение мира было бы великим счастьем для России, он необходим, но нельзя его просить. Надо показать врагам нашу готовность продолжать войну, и когда японцы увидят это, условия мира будут легче».

Государь Император изволил сказать: «До сих пор японцы воевали не на нашей территории. Ни один японец не ступал еще на русскую землю, и ни одна пядь русской земли врагу еще не уступлена. Этого не следует забывать. Но завтра это может перемениться, так как при отсутствии флота Сахалин, Камчатка, Владивосток могут быть взяты, и тогда приступить к переговорам о мире будет еще гораздо труднее и тяжелее».

Великий Князь Владимир Александрович добавил: «Не на посрамление, не на обиду или унижение могу я предлагать идти, а на попытку узнать, на каких условиях мы могли бы говорить о прекращении кровопролитной войны. Если они окажутся неприемлемыми, мы будем продолжать драться, а не продолжать начатую попытку».

Генерал Рооп возразил: «В вопросе о мире и войне необходимо считаться с мнением народа. Кроме того, по статье 6-й положения о Государственном совете, он может привлекаться к суждению о мире и войне. Война может быть только тогда успешна, когда существует единодушие национальное, как в данном случае теперь у японцев. С другой стороны, если 135 миллионов будут противиться желанию мира, то положение будет хуже еще, чем оно есть. В этих вопросах надо считаться с общественным мнением.

Переговоры о мире, если их начать сейчас, не улучшат внутреннего положения. Недовольство возрастет. Начать переговоры без уяснения, готов ли народ на все жертвы для продолжения войны или жаждет мира — весьма рискованно. Если Япония будет знать, что Россия ищет мира, то, конечно, условия ее будут для России настолько тягостными, что они окажутся неприемлемыми, и мы потерпим лишь унижение».

Военный Министр сказал: «При нынешних условиях кончать войну невозможно. При полном нашем поражении, не имея ни одной победы или даже удачного дела, это — позор. Это уронит престиж России и выведет ее из состава великих держав надолго.

Надо продолжать войну не из-за материальных выгод, а чтобы смыть это пятно, которое останется, если мы не будем иметь ни малейшего успеха, как это было до сего времени. Внутренний разлад не уляжется, он не может улечься, если кончить войну без победы.

Не знаю настроения народа, не знаю, как он отнесется к этому вопросу, но получаемые мною письма и запросы отовсюду говорят о продолжении борьбы для сохранения достоинства и военной чести России».

Генерал-Адъютант барон Фредерике сказал: «Я всею душою разделяю мнение Военного Министра, что мира теперь заключать нельзя, но узнать, на каких условиях японцы готовы бы теперь прекратить войну, по моему глубокому убеждению, следует».

Великий Князь Владимир Александрович прибавил: «Я вполне, — как и всякий военный, я в этом уверен, — понимаю Военного Министра. Нам нужен успех. Но до сих пор мы все время ошибались в наших расчетах и надеждах, и в самые критические моменты эти надежды рвались, и мы не имели ни одного успеха».

Генерал-Адъютант Гриппенберг возразил: «Ваше Императорское Величество, под Сандепу успех был, но нам приказали отступить[114], а японцы были в критическом положении: они считали сражение проигранным и были крайне удивлены, что мы отступили».

Великий Князь Владимир Александрович сказал: «Мы еще не отдали врагу ни одной пяди русской земли. Мы должны продолжать посылать войска. Переговоры о мире ни к чему нас не обязывают, а для войны оборонительной у нас вполне достаточно сил».

Великий Князь Алексей Александрович заметил, что переговоры о возможности мира должны вестись в тайне.

Генерал-Адъютант Дубасов сказал: «Каковы бы ни были условия мира, они все-таки будут слишком тяжелы для престижа России. Это будет поражение, которое отзовется на будущем России, как тяжелая болезнь»^{170}.

Адмирал умел заглянуть за горизонт!

Заметим, что при обсуждениях вопроса о заключении мира Адмирал настаивал на продолжении войны потому, что:

— во-первых, он — единственный из присутствующих, кроме, конечно, Государя Императора, ясно осознал и сформулировал, что наше движение на восток — это не колониальная экспансия, а естественное стихийное движение к естественным границам,

— во-вторых — он ясно понимал, что поставившая на карту все свое существование маленькая Япония не сможет долго выдержать такого напряжения. Войну следует вести до полного поражения противника.

Если бы Адмирал только знал, насколько он прав^{171}!

И такого человека поставили на Технический Комитет! Видно, чтобы в политику не лез.

В 1905 году Адмирал как Генерал-Адъютант командируется в Черниговскую, Полтавскую и Курскую губернии для подавления беспорядков. И подавляет, разумеется.

«…не останавливаясь, — как пишет с запоздалой злобой первая БСЭ в 1931 году, — перед уничтожением жилищ и имущества восставших.

В ноябре 1905 года Дубасов был назначен Московским Генерал-Губернатором и руководил разгромом декабрьского восстания»^{172}.

Осветим этот вопрос чуть подробней. С русской точки зрения. А то мы знаем только со школьных лет о героизме очередных Бауманов и столь же геройской защите неустановленными пролетариями пресненских баррикад.

Кстати, уж о Баумане. Этот «ветеринарный грач»[115] издевался публично на улице над царским портретом. И, как пишет один источник, «был убит простым русским дворником», — не стерпевшим надругательства.

В то время поступок дворника еще не назывался экстремизмом! Хотя интеллигентской вони было столько, что ей и в наши дни отдают дипломы одного из крупнейших технических вузов России.

Декабрьское восстание. Как было на самом деле

Заканчивается трагический 1905 год. Значительная часть русского народа поддалась агитации своих врагов и выступила против власти, спасающей этот народ вопреки его воле. Но, Слава Богу, в том году оставались еще у Русского Царя, а значит и у русского народа верные слуги. Итак, 1905 год. Декабрь.

В столице Совет рабочих депутатов пытается готовить вооруженное восстание. Однако его руководители чуют, что присутствие гвардейских полков делает всякую попытку восстания в Петербурге совершенно безнадежной.

«Кому надо» этот фактор учтут, и к Февралю 1917 гвардейские полки будут уничтожены. De facto. Во второстепнных сражениях Великой войны.

Но в 1905 году пришлось искать другие методы. Для начала был выбран удар по государственным финансам.

2 декабря восемь петербургских газет опубликовали «Манифест Совета Рабочих Депутатов». В этом Манифесте Совет дал руководство к действию: «Надо отрезать у правительства последний источник существования — финансовые доходы».

Для этого следует:

1) отказываться от платежа налогов;

2) требовать при всех сделках уплаты золотом или полноценной серебряной монетой;

3) брать вклады из сберегательных касс и банков, требуя уплаты всей суммы золотом;

4) не допускать уплаты по займам, которые правительство заключило, «когда явно и открыто вело войну со всем народом».

Таким образом, предполагалось распылить золотой запас Государственного банка, чтобы обесценить бумажный рубль и в то же время лишить власть возможности заключать заграничные займы.

Но власть на этот раз ответила быстрым ударом. Все газеты, напечатавшие «манифест», были в тот же день закрыты, а на следующий день, 3 декабря, был арестован и весь Совет рабочих депутатов. Конечно, у него имелись «заместители», президиум Совета еще собирался, выносил резолюции. Но история Совета как властного учреждения, как «второго начальства» закончилась с этим арестом, и вместе с ним исчезла революционная бесцензурная печать.

«Борцы за народное счастье» почувствовали, что паралич власти кончается, почва уходит из-под ног, и решили дать генеральный бой: всеобщую забастовку, переходящую в вооруженное восстание. Мечталось о присоединении войск к восставшим. Наиболее удобным местом для начала мероприятия была признана Москва, где Генерал-Губернатор П.П. Дурново своим полным бездействием облегчал деятельность революционных организаций. К тому же в войсках Московского гарнизона (особенно в Ростовском полку) происходило брожение; солдаты «предъявляли требования» командирам, отказывались повиноваться. Казалось — дело на мази.

Но пришлось обломаться: 5 декабря в Москву прибыл новый Генерал-Губернатор Адмирал Дубасов.

Принимая представителей администрации, Федор Васильевич сказал: «В этой самой Москве, где билось сердце России горячей любовью к Родине, свила себе гнездо преступная пропаганда. Москва стала сборищем и рассадником людей, дерзко восстающих для разрушения основ порядка… При таких условиях мое назначение на пост московского Генерал-Губернатора приобретает особый характер.

Это — назначение на боевой пост…

Я убежден в победе над крамолой, которую можно победить не только залпами и штыками, но нравственным воздействием лучших общественных сил… Теперь крамола обращается к законной власти с дерзкими требованиями, бросает дерзкий вызов с поднятым оружием. Вот почему я не поколеблюсь ни на одну минуту и употреблю самые крайние меры: я буду действовать, как повелевает мне долг».

Эффект адмиральских слов был моментален. В тот же день закончились беспорядки в Ростовском полку: внезапно почувствовавшие прилив патриотизма и осознавшие необходимость воинской дисциплины солдаты «качали» своего командира и кричали ему «ура». Однако троцкисты-ленинцы не унимались.

6 декабря был издан «приказ о революции», как выразилось «Новое время»: на 12 часов дня 8 декабря объявлена была всеобщая забастовка.

«Пролетариат не удовлетворится никакими частичными перемещениями политических фигур правительственного персонала. Он не прекращает стачки до тех пор, пока все местные власти не сдадут своих полномочий выбранному от местного населения органу временного революционного управления»,говорилось в воззвании, подписанном социал-демократами, эсерами, Союзом железнодорожников — этим-то чего не хватало? — почтово-телеграфным союзом и Московским и Петербургским совдепами.

Даже такой матерый враг самодержавия, как П.Н. Милюков, в своей газете предостерегал крайние партии от такого рискованного шага. Боялся видно, что если вдруг власти начнут давить, и ему могут шкурку попортить.

Третья всеобщая забастовка началась в назначенный срок 8 декабря, но как-то вяло. Многие железные дороги прямо отказались к ней примкнуть. В Петербурге бастовала только незначительная часть рабочих. «Приказали начать забастовку, а не слушаются!» — иронически замечало «Новое время» 9 декабря, и уже на следующий день сообщало: «Всероссийская забастовка провалилась самым плачевным образом». Но говорить о полной победе было преждевременно.

Забастовали железные дороги московского узла, кроме Николаевской, которая усиленно охранялась войсками. Революционные партии, собравшие в Москве около двух тысяч вооруженных дружинников, решили продолжать выступление по намеченному плану.

Главной задачей было добиться перехода войск на сторону революции. Штаб боевых дружин поэтому решил повести партизанскую войну на территории древней столицы. Дружинникам были даны следующие «технические указания». Похоже, что лично будущим Наркомвоенмором^{173}: «Действуйте небольшими отрядами. Против сотни казаков ставьте одного-двух стрелков. Попасть в сотню легче, чем в одного, особенно если этот один неожиданно стреляет и неизвестно куда исчезает… Пусть нашими крепостями будут проходные дворы и все места, из которых легко стрелять и легко уйти».

Расчет был подл и элементарен: солдаты будут стрелять, попадая не в скрывшихся дружинников, а в мирное население; это озлобит его и побудит примкнуть к восстанию. Будущий Наркомвоенмор туго знал свое дело.

Опять же возникают вопросы. Понятно, Россия — не Швейцария. Ледорубы в дефиците. Ну а обыкновенные топоры для Льва Давыдовича не подошли, что ли? Или генерала Судоплатова не хватало?

По всему городу строили баррикады — по большей части из опрокинутых саней или телег и выломанных ворот, с фундаментом из снега. Баррикад было много, но их вообще не защищали; они должны были только задерживать движение войск и облегчать возможность обстрела из окон.

Такая тактика позволяла вести борьбу, почти не неся потерь: дружинники стреляли в войска и тотчас скрывались в лабиринте внутренних дворов.

Подонки подстреливали отдельных городовых, стоявших на посту. Но это возымело и нежелательный для пистолетчиков эффект. Драгуны и казаки, которые сначала действовали неохотно, озлобились и гоняться за неуловимым противником стали с азартом.

Даже у либеральной прессы методы и средства «революционной борьбы» стали вызывать отвращение. А возможно, каким-нибудь пронырливым работникам пера под горячую руку от тех же казаков нагайкой досталось.

«Можно ли считать мужеством стрельбу из-за угла, из подворотни, из форточки? — писал 23 декабря в “Новом времени” некий “Москвич”. — Выстрелить, а затем удирать через заборы и проходные дворы, заставляя за свою храбрость… рассчитываться мирных граждан жизнью и кровью — куда какое мужество и героизм, не поддающийся описанию».

Не, ну явно чувствуется личный жизненный опыт — наверняка, по шее получил. Отсюда и «жизнью и кровью».

Был издан приказ, предписывающий дворникам держать ворота на запоре. Дружины ответили контрприказом: дворников, запирающих ворота, избивать, а при повторении — убивать. Несколько домов, из окон которых стреляли, пришлось подвергнуть артобстрелу. Партизанская война тянулась с 9 по 14 декабря — среди казаков и драгун начало сказываться физическое утомление. Утомление ощущалось в войсках, но и дружинники все чаще наталкивались на добровольную милицию, организованную Союзом Русских людей.

14 декабря адмирал Дубасов обратился по прямому проводу в Царское Село к Государю. Он объяснил положение и подчеркнул, какое значение имеет исход борьбы в Москве. Государь понял своего адмирала и отдал приказ отправить на подмогу Лейб-Гвардии Семеновский полк под командованием генерала Георгия Александровича Мина.

Прибытие 15 декабря Семеновского полка в Москву окончательно решило судьбу революционного выступления. Дружинники резко поняли, что время дворников и редких драгун прошло, и стали отходить за город. Перед уходом они еще явились на квартиру начальника охранного отделения Войлошникова и расстреляли его, несмотря на мольбы его детей.

Почерк будущих чрезвычаек сформировался задолго до октября 1917-го, но значения этому должного не придали. А ведь вырежи тогда эту мразь под корень — ста тысячами, глядишь, обошлось бы, — и не вымирали бы сейчас остатки русского племени со скоростью 10 000 человек в день^{174}!

Но вернемся в декабрьскую Москву 1905 года. Что могла для спасения древней столицы и державы, русская лейб-гвардия сделала. Прямым комментарием к московским событиям звучит чеканная фраза кайзера Вильгельма II: «Где является Гвардия — там нет места демократии!»

Семеновский полк, ау!

Главной «коммуникационной линией» революционеров была Московско-Казанская дорога. Отряд семеновцсв с полковником Риманом во главе двинулся вдоль этой дороги, занимая станции и расстреливая захваченных с оружием дружинников. Небось мало. В самой Москве стрельба затихла. Только в пресненских переулках революционеры ховались два-три дня дольше. Наконец 18 декабря, после профилактического артобстрела, и Пресня была занята — без боя — отрядом семеновцев.

Мужество адмирала Ф.В. Дубасова и генерала Г.А. Мина отсрочило в тот раз без больших жертв победу «русской» революции. За десять дней борьбы общее число убитых и раненых не превысило двух тысяч. Генералу Мину придется заплатить жизнью за спасение Родины от врага худшего, чем все немцы и японцы вместе взятые[116]. Адмиралу Дубасову «повезло»: эсеровская бомба только убила его адъютанта графа С.Н. Коновницына, а самому Генерал-Губернатору раздробила ступню.

Общая мягкотелость властей в борьбе с революционной сыпно-тифозной вошью привела к тому, что в 1906 году террористические акты умножились. За год было убито 768 и ранено 820 представителей и агентов власти. Нужна была тотальная дезинфекция, а идти на нее почему-то боялись. Столыпинских воротников катастрофически не хватало.

За вторую половину 1906 года погибли самарский губернатор Блок, симбирский губернатор Старынкевич, варшавский генерал-губернатор Вонлярлярский, главный военный прокурор Павлов, граф А.П. Игнатьев — отец автора «Пятьдесяти лет в строю», энергичный петербургский градоначальник фон дер Лауниц.

2 декабря 1906 года было совершено вторичное покушение на адмирала Дубасова. Великодушный адмирал просил Государя о помиловании того, кто на него покушался. П.А. Столыпин высказался против такого исключения. И был тысячу раз прав!

Государь ответил Ф.В. Дубасову письмом от 4 декабря 1906 года: «Полевой суд действует помимо Вас и помимо Меня; пусть он действует по всей строгости закона. С озверевшими людьми другого способа борьбы нет и быть не может. Вы Меня знаете, я незлобив: пишу Вам совершенно убежденный в правоте моего мнения. Это больно и тяжко, но верно, что, к горю и сраму нашему, лишь казнь немногих предотвратит моря крови, и уже предотвратила». (Последние слова — от «к горю и сраму нашему» — процитированы Государем из письма П.А. Столыпина^{175}.)

Но главное было сделано. Генералы Мин, фон дер Лауниц, адмирал Чухнин и другие мученики долга не напрасно отдали свои жизни. Здоровые силы русского народа смогли в этот раз победить революционную заразу. Убийства уже не устрашали; и в обществе они вызывали не сочувствие, а растущее возмущение. «Революционное движение» вырождалось и разлагалось. Одну из решающих ролей в победе над ним сыграл и адмирал Федор Васильевич Дубасов.

В 1906 году Федор Васильевич произведен был в полные адмиралы и назначен постоянным членом Совета Государственной Обороны. На всех этих постах адмирал сохранял неизменную твердость характера и прямоту, бывшие отличительными чертами этого замечательного человека.

В 1908 году Адмиралу был пожалован орден Св. Александра Невского — одна из высших наград Империи. В последние годы Федор Васильевич тяжело болел — сказывались ранения. Последним большим делом в его жизни было участие в строительстве храма Спаса-на-Водах в память моряков, погибших в Порт-Артуре и Цусимском сражении.

Умер Адмирал Дубасов 19 июня 1912 года. Похоронен был 21 июня — в день своего рождения — в Александро-Невской лавре. Государь лично выразил его вдове соболезнование.

«Вредный» офицер

Не раз приходилось адмиралу до достижения высших должностей терпеть неприятности именно из-за этих своих качеств. Еще в 1887 году Федору Васильевичу, тогда еще капитану 1-го ранга, было сказано, что он принадлежит к числу «вредных» офицеров, а между тем, по словам Федора Васильевича, он был виновен «лишь тем, что не совсем похож на других».

А не похож он на других был тем, говорит «Морской сборник» в уже упомянутой статье, что видел то направление, которое принято было во флоте в восьмидесятых годах[117], ясно сознавал, что к хорошему оно привести не может, и не желал идти по его течению.

Мысли адмирала Дубасова хорошо обрисовывают его образ борца в переписке с отставным вице-адмиралом Иваном Федоровичем Лихачевым, выдающимся моряком и большим военным умом. Первым осознавшим для русского флота значение Цусимы, первым указавшим на необходимость создания Морского Генерального Штаба.

Лихачев был уволен в отставку в 1883 году, и Федор Васильевич, глубоко огорченный и пораженный этим, написал адмиралу письмо:

«В 1882 году, в Париже, я имел большое счастье не только познакомиться с Вами, но отчасти и заниматься под Вашим руководством; в это краткое время я сделал в своей жизни большое приобретение: в лице Вашем я нашел живой пример той горячей любви и высоконравственного отношения к избранному делу, которые так редки в наше время и которые должны быть так ценны нашему дорогому, но расшатанному флоту…

Вы были для флота в полном значении этих понятий и тем и другим, и, лишаясь Вас, флот понесет тяжелый удар и невознаградимую утрату. Я позволю себе прибавить, что удар этот почувствуется всеми знавшими Вас тем сильнее, что в числе причин удаления Вашего от дела, которому вы столько отдали, встревоженному чувству представляется не одна лишь болезнь, но и другие мотивы».

В 1887 году Федор Васильевич благодарит адмирала Лихачева от всего сердца за письмо, «полное для меня самых дорогих, самых поучительных указаний».

В том же письме Федор Васильевич пишет о главном зле для личного состава флота — о полном безразличии общества:

«Надо заметить, что самым безотрадным образом действует во всем этом не столько сопротивление, которое всегда предпочтительно, потому что его можно, в конце концов, сломить, сколько полное и невежественное безразличие, за которым кроется лень и отсутствие всяких высших интересов…

Такими горькими думами приходится заканчивать каждый прожитый день работы и борьбы, и если бы необъятный Божий мир замкнулся в узкие рамки только этих преходящих интересов, то не стоило бы и жить в нем.

К счастью, вне этого жизнь дает другие радости, и такие, которых ни отнять от нас, ни осквернить никакая человеческая власть не может, а в этом-то источнике, который человек носит в своем сердце, и обновляются силы наши для новой борьбы».

Православный был человек адмирал Дубасов! А слова его в наши дни актуальнее стали в тысячу раз.

В немногих строках, посвященных памяти адмирала, конечно, нельзя полностью выразить его образ, но думается, что этих небольших выдержек из писем к адмиралу Лихачеву достаточно, чтобы уяснить себе, что за человек был Федор Васильевич, по какому направлению он шел, чего он добивался.

Оценка его жизни принадлежит истории, которая, конечно, не обойдет молчанием деятельности этого выдающегося государственного человека и моряка. А его образ займет достойное своему значению место в истории флота последнего времени, рядом с незабвенными образами адмиралов Г.И. Бутакова, С.О. Макарова и славного учителя адмирала Дубасова — И.Ф. Лихачева[118].

«К сожалению, — продолжает “Морской сборник” — ему не удалось осуществить многого из того, что он хотел, что он считал необходимым для блага Родины — одной из таких неосуществленных задач было занятие Мозампо, которым адмирал, следуя заветам Лихачева, хотел поправить наше незавидное стратегическое положение на берегах Тихого океана при решении Корейского вопроса — однако ход исторических событий последнего времени блистательно доказал, что мысли адмирала были верны, и ошибалась противная сторона».

А мы перейдем к последней части Книги I нашего повествования о судьбе нашего векового движения «встречь солнца» — к обещанному роману или, скорее, эссе в телеграммах и донесениях нашего героя адмирала Федора Васильевича, коими он пытался по мере сил направить усилия нашей страны на Дальнем Востоке на верную историческую дорогу. Назовем ее «Адмирал Дубасов против графа Муравьева», хотя чует мое сердце, что не один Муравьев был с той стороны. Нет, не один.

«В 1910 году Генерал-Адъютант Адмирал Ф.В. Дубасов передал в распоряжение Исторической Комиссии по описанию Действий Флота в войну 1904-1905 годов — для напечатания в виде секретной книги в самом ограниченном количестве экземпляров — сборник документов из служебной переписки его, как Начальника эскадры Тихого океана, с Морским Министерством, с подчиненными ему флагманами, командирами судов и с нашими дипломатическими представителями на Дальнем Востоке в период занятия Россией Кванту некой области.

Историческая Комиссия дополнила сборник документов Адмирала Дубасова многими другими материалами из переписки как центральных учреждений в С.-Петербурге, так и местных начальников на Дальнем Востоке, хранящимися в Архиве войны при Морском Генеральном Штабе и не бывшими в распоряжении Адмирала Дубасова.

В таком дополненном виде настоящий сборник документов дает полную картину одного из важнейших событий на Дальнем Востоке в промежуток времени между Японо-Китайской и Русско-Японской войной — события, явившегося внезапным и совершенно неподготовленным и нарушившего последовательность русской политики предшествовавших лет, причем самый выбор новой базы для русского Тихоокеанского флота был сделан без ведома и вопреки мнению командовавшего Тихоокеанскою эскадрою.

Естественным последствием такой необычайной обстановки занятия Порт-Артура и Квантунской области явилось полное отсутствие единства в дальнейших действиях нашей политики и стратегии, служащего между тем необходимым условием и залогом успеха в достижении государством его исторических державных задач»^{176}.

Этими словами Историческая Комиссия по описанию действий флота предваряет самый секретный из выпущенных ею сборник документов, посвященный малоизвестным страницам предъистории войны России с Японией. Далее Комиссия приводит текст предисловия, предназначенного Генерал-Адъютантом Адмиралом Ф.В. Дубасовым для первоначального издания собранных им документов по занятию Порт-Артура в 1898 году:

«В истории наступающего распадения Китайской Империи занятие германцами гавани Киау-Чау, — представляющее собою первое посягательство на целость Китая, — должно занять подобающее место.

За занятием Киау-Чау следующее место должно принадлежать занятию Ляодунского полуострова с гаванями Артур и Талиенван (Дальний).

Будущему историку предстоит определить связь между этими двумя событиями и установить их значение и влияние на события последующие; на предлагаемых же здесь страницах изложены официальные сношения, которые, проливая свет на одно из названных событий — занятие Ляодуна, должны облегчить историку верную оценку этого знаменательного события в жизни Дальнего Востока».

Попробуем хоть в малой степени последовать пожеланию Адмирала. Слово документам.

Скажем сразу, что из весьма внушительного тома, посвященного в основном занятию Порт-Артура и Талиенвана, мы подобрали в основном документы «по корейскому вопросу». Они и наименее известны.

Тема Порт-Артура, как тесно переплетающася с «корейской», также в определенной степени отражена и затронута. Цифра документа означает его порядковый номер в засекреченном томе. Там, где не оговорено противное, подчеркивания и выделения шрифтом в документах сделаны автором. Комментарии автора также выделены шрифтом или даны в примечаниях.

1. Явление Порт-Артура

11. Препроводительная записка Министра Иностранных Дел —

Управляющему Морским Министерством Вице-Адмиралу Тыртову.

12 Ноября 1897 года № 356

Министр Иностранных Дел, свидетельствуя совершенное почтение Его Превосходительству Павлу Петровичу, имеет честь препроводить при сем в дополнение к письму от сего числа за № 353[120] упомянутую в оном записку с тремя к ней приложениями[121].

12. Выписка из донесения Вице-Консула в Чифу

Коллежского Асессора Островерхова.

30 июля 1897 г. № 145[122]

Воспользовавшись канонерской лодкой «Отважный», вице-консул в Чифу посетил два главные порта Ляодунского полуострова: Талиенван и Порт-Артур и представил подробное описание этих портов:

Талиенван представляет из себя обширный залив в десять миль в поперечнике, имеющий четыре отдельных бухты: Victoria Bay, Junk Bay, Hand Bay и Odin Cove. Вход в залив защищен группою островов. В общем, Талиенванский залив, благодаря своим громадным размерам, удобному расположению бухт, закрытию от ветров и полной незамерзаемости, мог бы служить прекрасною стоянкою для самого обширного флота и является важнейшим пунктом в Печилийском заливе, на который должно быть обращено серьезное внимание при решении вопроса об устройстве в этих местах первоклассного порта…

Порт-Артур гораздо меньше; рейд его защищен только от северных и западных ветров; берега представляют из себя высокие скалы, обрывисто спускающиеся прямо в море; в общем, стоянка в нем хотя и возможна, но далеко не так удобна, как в Талиенване. В Порт-Артуре было гораздо больше оживления; на рейде стояло несколько китайских военных судов, на берегу оказалась пушка, из которой произведен был ответный салют «Отважному»; в мастерских, расположенных на берегу, а также в доке производились работы. От японского разгрома случайно уцелела машина для выкачивания воды, несколько других сооружений восстановлено.

Китайские власти были и здесь чрезвычайно любезны. На прощание один из китайских офицеров капитан Ли, к которому был послан с визитом офицер с «Отважного», сказал ему за бокалом шампанского: «Мы с вами теперь должны быть особенно дружны, так как все равно у нас с Россией скоро будет один Государь».

Этот тост, по мнению нашего вице-консула, хорошо обрисовывает настроение господствующее ныне в некоторых кругах Китая.

13. Всеподданнейший доклад Министра Иностранных Дел[123]

Возникшие в 1895 году осложнения на Крайнем Востоке побудили наше Морское Ведомство озаботиться изысканием в Тихом океане прочной базы для судов нашего военного флота, пользовавшихся до того для зимовок, временных стоянок и иных надобностей исключительно портами Японии.

По мнению командовавшего в то время нашими соединенными эскадрами в Тихом океане вице-адмирала Тыртова 2-го, таковою пригодною во всех отношениях базою представлялась бухта Киау-Чау, расположенная на юго-восточном берегу Шаньдунского полуострова.

Несмотря на то, что Киау-Чау, как неоткрытый порт, был недоступен для продолжительных стоянок иностранных флотов, нам удалось после долгих переговоров достигнуть намеченной цели: местные власти в Киау-Чау получили приказание Цзун-ли-ямыня[124] свободно допускать заход и стоянку русской эскадры в названном порту и оказывать командам судов наших всяческое содействие…

(Далее граф достаточно близко к исторической истине излагает то, что уже известно читателю: как Морское Ведомство прошляпило Киао-Чао в пользу Германии. Беда таких «Всеподданнейших докладов» в том, что совершенно верные мысли и взгляды перемешаны в них с тем, что можно назвать вольной или невольной дезинформацией сюзерена. А на основе их принимались уже «Высочайшие решения». — Б.Г.)

Впрочем, и наше Морское Ведомство, отстаивавшее с начала недоразумений с Германией права и преимущества наши на Киау-Чау, высказалось ныне в отрицательном смысле по этому вопросу…

Столь решительное и определенное мнение, высказанное лишь в последнюю минуту вполне компетентным ведомством по вопросу о Киау-Чау, указывает, таким образом, на полную бесплодность и бесцельность наших дальнейших притязаний на эту бухту.

Но если в силу этих соображений мы отныне можем равнодушно относиться к действиям, предпринимаемым Германией на юго-восточном побережье Шаньдунского полуострова, то для нас представляется совершенно невозможным примириться с фактом полного отсутствия в Тихом океане вполне удобного и оборудованного порта для надобностей нашей эскадры…

Общее положение дел на Дальнем Востоке, созданное последствиями китайско-японского столкновения и нашего вмешательства в пользу Китая, не только не изменилось, но все более и более принимает определенный характер, указывающий на безусловную необходимость для России быть готовой ко всяким неблагоприятным случайностям.

Для достижения же этой цели нам необходимо содержать в Тихом океане значительный флот и иметь в своем полном распоряжении удобный для зимних стоянок, вполне оборудованный и обильно снабженный порт.

Отсюда сам собою возникает вопрос — где искать этот порт, раз на нашем собственном побережье такового не имеется: в Корее ли, и на восточном или западном берегу ее, либо на китайской береговой полосе, и где именно.

(Яркий пример того, как ответ подгоняется под вопрос. Нам не нужен был порт ни на восточном, ни на западном побережье Кореи. Ни на китайской береговой полосе. Только на южном — визави Цусимы. И в той или иной форме вопрос этот стоял перед МИДом и Морским Ведомством со времен первого занятия адмиралом Лихачевым той же Цусимы. То есть почти сорок лет. Какая-то вопиющая некомпетентность. В лучшем случае. — Б.Г.)

На этот настоятельный, существенной важности вопрос пока не имеется вполне определенного ответа со стороны наиболее заинтересованного ведомства.

Правда, в самое последнее время Морское Ведомство просило заключения Министерства Иностранных Дел касательно предполагаемого им приобретения участка земли с береговою полосою в пределах Фузанского порта с целью устройства на этом участке склада с пристанью для надобностей наших.

Нет сомнения, что к скорейшему осуществлению этого предположения Морского Ведомства не может быть никаких препятствий[125]: но таковое территориальное приобретение не отвечает еще тем насущным потребностям нашего флота, о которых говорилось выше. Действительно, трудно допустить, чтобы, приобретая участок земли в Фузане, мы могли создать этим надежную опору для нашей эскадры в юго-восточной части Кореи.

При оценке значения Фузана как операционной базы для нашего флота нельзя терять из виду следующих соображений: порт Фузан, соединенный с Сеулом японской телеграфной линией, охраняемой японскими же войсками, давно является предметом затаенных вожделений Японии; заручившись, еще до войны с Китаем, обещанием Корейского Короля на предоставление постройки железной дороги от Сеула до Фузана японским концессионерам, Токийское правительство употребляет ныне все усилия к тому, чтобы достигнуть осуществления этого важного для Японии в стратегическом отношении предприятия.

(Вот сейчас начнется. — Б.Г.)

При наличии таковых условий следует опасаться, что вслед за приобретением земельного участка всякая дальнейшая попытка наша к более прочному утверждению в Фузане не только будет встречена враждебно Японией, но может легко повести к серьезным столкновениям с ней.

Это обстоятельство, казалось бы, в свою очередь указывает на то, что порт Фузан, столь близко соприкасающийся с военно-морской сферою влияния Японии, [но] являющийся отрезанным от нашего главного операционного базиса на Дальнем Востоке, каковым должен служить в будущем магистральный Сибирский путь, не может быть твердой опорой для нашей Тихоокеанской эскадры.

За неимением другого подходящего порта в Корее[126], который находился бы к тому же в недалеком расстоянии от нашей операционной базы, казалось бы, нам надлежит обратить внимание исключительно на Китайское побережье и там искать опоры для нашей эскадры.

(Главный пассаж министерского опуса завершен. Совершенно исказив ситуацию по Корее, подтянув еще пока вовсе не существующую «операционную базу» — как будто в Корею из Владивостока нельзя железку протянуть, и охранять ее с помощью того же флота было бы не в пример удобней! — плавно переходим в Китай. — Б.Г.)

Действительно, согласно недавно сообщенным нашим консулом в Чифу подробным сведениям, на юго-восточном берегу Ляодунского полуострова в обширном Талиенванском заливе имеются четыре отдельных прекрасных бухты: Victoria Bay, Junk Bay, Hand Bay и Odin Cove. Все четыре названные бухты пригодны для якорной стоянки судов с осадкой в 22 фута и даже более, причем бухты Junk Bay, Hand Bay и Odin Cove особенно удобны в зимнее время, когда в Печилийском заливе господствуют сильные северные ветры; бухта же Victoria Bay представляет надежное место стоянки летом при южных ветрах[127].

По сведениям, собранным на месте нашим консулом, бухты Талиенваня никогда не замерзают. Об удобствах Талиенваня и о преимущественном положении его сравнительно с Портом Артуром, над коим он легко может господствовать, Министерству доставлены были сведения и другими вполне компетентными в этом деле лицами[128].

Помимо сего, Талиенван, бесспорно, имеет за собою и некоторые стратегические преимущества сравнительно со всяким другим портом, расположенным на восточном берегу[129] Кореи.

Действительно, в случае разрыва сношений наших с Японией и весьма естественного немедленного занятия ею порта Фузана и блокирования Корейского пролива, суда нашего флота, при обладании единственной опорой на восточном Корейском побережье, оказались бы совершенно запертыми в пределах Японского моря и совершенно отрезанными от главной операционной базы.

Тогда как при тех же враждебных действиях Японии, но при условии владения портом на Ляодунском полуострове, судам нашей эскадры оставался бы совершенно открытым выход через Желтое море[130].

В данном случае нельзя не принять во внимание и того обстоятельства, что Талиенван находится и в менее отдаленном, сравнительно с Корейскими портами, расстоянии от нашей Сибирской магистрали, если иметь в виду, что главную артерию эту предполагается связать особой железнодорожной ветвью с Гирином и Мукденом.

Как бы то ни было, не имея до настоящего времени других более определенных указаний компетентного ведомства по вопросу о приобретении нами надежной опоры в Тихом океане, нам, казалось бы, надлежит, особенно ввиду совершившихся событий в Шаньдуне, приступить, не теряя времени, к занятию судами нашей эскадры (если таковая ныне представляет из себя внушительную силу, достаточную как для достижения намеченной цели, так и для предотвращения могущих возникнуть осложнений) Талиенваня, т.е. того порта, который в данную минуту, по имеющимся в Министерстве Иностранных Дел данным, представляет несомненные видимые преимущества, или же иного порта, по указанию нашего Морского Ведомства[131].

Благоприятно для нас сложившиеся обстоятельства служат до известной степени гарантией успешного исхода этого предприятия.

По телеграфным извещениям надворного советника Павлова, китайское правительство смущено, обеспокоено решительным образом действиями Германии в Киау-Чау и просит нашей защиты и покровительства. Занятие нами Талиенваня мы поэтому легко могли бы объяснить в Пекине желанием нашим иметь твердую опору для нашей эскадры на случай возникновения в Тихом океане дальнейших неблагоприятных для Китая событий.

К указанному выше решительному образу действий должны, казалось бы, склонить нас и следующие соображения: опыт истории учит нас, что восточные народы более всего уважают силу и могущество; никакие представления и советы, расточаемые перед властителями этих народов, не достигают цели[132]. И поведение китайского правительства за весь последний период времени как нельзя более подтверждает указания истории…

Все эти обстоятельства, по-видимому, ясно указывают, что мы впредь не можем и не должны рассчитывать на дружеские заверения центрального китайского правительства, которое, как свидетельствует последняя телеграмма надворного советника Павлова, бессильно перед самовластием своих могущественных генерал-губернаторов и начальников провинций.

И в то время, как мы будем бесполезно и бездельно тратить время на представления и дружеские увещания в Цзун-ли-ямыне, довольствуясь многоречивыми обещаниями китайских министров, все прочие европейские державы будут достигать намеченных целей тем способом, которым так удачно воспользовалось германское правительство в деле приобретения удобного для своих судов порта на юге Шандуньского полуострова[133].

2. Порт-Артур — первые тайны

3. Нагнетание обстановки, или Англичане под Порт-Артуром?

14. Телеграмма Поверенного в делах в Пекине

Надворного Советнина Павлова —

Начальнику эскадры Тихого океана Контр-Адмиралу Дубасову

(получена 22 Ноября в Чемульпо из Пекина)

Секретно осведомлен, будто английской эскадре в Гонг-Конге приказано быть готовой к случайностям. Имеете ли подтверждения этого известия.

15. Телеграмма Посланника в Японии Барона Розена —

Начальнику эскадры Тихого океана Контр-Адмиралу Дубасову

из Токио (получена 24 Ноября 1897 г. в Нагасаки)

Французский поверенный в делах сообщает мне следующую телеграмму, полученную им от Ганото из Парижа. От среды: «Консул в Гонг-Конге телеграфирует нам следующее: уверяют, что английская эскадра в четверг идет в Чемульпо, к ней присоединяются еще три судна из Сингапура; мотив — положение, принятое Россией в Корейских делах». Сообщаю вам это сведение, не ручаясь за его достоверность, и вместе с сим уведомляю Петербург.

16. Телеграмма Поверенного в делах в Пекине

Надворного Советника Павлова —

Начальнику эскадры Тихого океана Контр-Адмиралу Дубасову

(получена 25 Ноября 1897 г. в Нагасаки из Пекина)

Получил известие: Английская эскадра в полном составе ожидается в Чифу: дальнейшая цель будто бы Порт-Артур.

В это время в Петербурге идет усиленное накручивание МИДом Государя Императора и Морского Ведомства, что, вот, немцы Киао-Чао заняли, англичане сейчас Порт-Артур займут. В общем, кидай мешки, вокзал отходит. В Пекине идет беспардонное давление русского МИДа на китайские власти.

26. Телеграмма Поверенного в делах в Пекине

Надворного Советника Павлова —

Начальнику эскадры Тихого океана Контр-Адмиралу Дубасову

(получена 27 Ноября 1897 г. в Нагасаки)

Телеграфирую Петербург: английский адмирал с частью эскадры находится в Киау-Чау; одно английское судно ходило в Порт-Артур, заявило властям, что послано убедиться, не занят ли Порт-Артур русскими; теперь вернулось в Чифу.

Начальник эскадры Тихого океана контр-адмирал Дубасов телеграммой запросил барона Розена о положении, занятом японским правительством ввиду настоящего течения событий на Востоке.

(Подлинный текст телеграммы утрачен. Помещено для указания на действия контр-адмирала Дубасова.)

29. Препроводительная записка Министра Иностранных Дел — Управляющему Морским Министерством Вице-Адмиралу Тыртову.

28 Ноября 1897 г. № 380

Министр Иностранных Дел, свидетельствуя совершенное почтение Его Превосходительству Павлу Петровичу, имеет честь препроводить при сем в дополнение к письму от 26 ноября за № 273[135], копию с телеграммы вице-консула в Чифу от 27 ноября о намерении английской эскадры занять Порт-Артур.

Нагнетает обстановку г-н Министр!

30. Копия с телеграммы Вице-Консула в Чифу

Коллежского Асессора Островерхова.

27 Ноября 1897 г.[136]

В Чифу ходит упорный слух о намерении англичан занять Порт-Артур. Оттуда пришла лодка «Дафне», входившая в Артур и грозившая открыть огонь ввиду запрещения китайцев входа ей внутрь; она ждет прихода английской эскадры.

Беспокойный какой-то мужик этот Островерхое! Но где же не «слухи», а конкретная развединформация?

4. Реакция командующего эскадрой

28 ноября 1897 года

33. Телеграмма Начальника эскадры Тихого океана

Контр-Адмирала Дубасова —

Поверенному в делах в Сеуле Статскому Советнику Шпейеру.

28 Ноября 1897 г. № 750 из Нагасаки

Павлов из Пекина телеграфирует: английская эскадра в полном составе ожидается в Чифу; дальнейшая цель будто бы Порт-Артур[137].

Я предложил Морскому Министру отвечать на занятие Англией Порт-Артура немедленным занятием архипелага Карго до с бухтой Мозампо, на что ожидаю теперь приказания, о котором вам немедленно сообщу.

Если получу разрешение, мне необходим будет полковник Стрельбицкий, которого благоволите предупредить. Попрошу его прибыть тогда на «Забияке», которой посылаю приказание обождать выходом в Мокпо.

28 ноября 1897 года! Запомним этот день.

34. Телеграмма Начальника эскадры Тихого океана

Контр-Адмирала Дубасова —

Управляющему Морским Министерством Вице-Адмиралу Тыртову.

28 Ноября 1897 г. № 752 из Нагасаки

«Нижний Новгород» должен выйти отсюда домой через три дня. Могу ли задержать его для доставки первого транспорта необходимого эскадре, в случае занятия Мозампо, угля.

Между нами — истинно русскими людьми

35. Письмо Начальника эскадры Тихого океана

Контр-Адмирала Дубасова —

Командиру Владивостокского порта Контр-Адмиралу Чухнину.

28 Ноября 1897 г. из Нагасаки

Многоуважаемый Григорий Павлович. Считаю необходимым, — пользуясь уходом парохода Добровольного флота «Владимир», — посвятить Вас совершенно конфиденциально в те события, которые, по-видимому, должны разыграться здесь в близком будущем и которые, вероятно, заставят нас принять решение весьма серьезного характера.

Наши последние действия в Корее, а именно назначение присланного туда чиновника Министерства Финансов Алексеева Министром Финансов Кореи на место англичанина Броуна вызвало со стороны Англии такое негодование и такие озлобленные протесты, что весьма естественно было ожидать, что протесты эти не ограничатся одним платоническим выражением и, вероятно, проявятся в каком-нибудь действии, направленном против наших интересов.

Ожидания эти, по-видимому, не заставят себя долго ожидать, так как сейчас же по прибытии моем из Чемульпо в Нагасаки, 25 ноября, я получил от нашего поверенного в делах в Пекине Павлова телеграмму, которая извещала меня, что английская эскадра в полном составе собирается на днях в Чифу, откуда должна будто бы отправиться в Порт-Артур, чтобы занять его.

Чтобы для Вас яснее было все последующее, я должен здесь сказать, что, посвятивши эти недели по оставлении Владивостока на подробный осмотр Корейских островов, я пришел к убеждению, что из всех их бухт и рейдов, которые привлекали до сих пор наше внимание, действительно отвечающим на все требования, каким должна удовлетворять необходимая для нас стратегическая база, является архипелаг Каргодо с превосходным во всех отношениях портом Мозампо.

Поэтому я тотчас по получении вышеупомянутого ответа от Павлова телеграфировал Управляющему Морским Министерством, что в ответ на занятие Англиею Порта-Артур я предполагаю тотчас же занять эскадрою названную базу, на что и испрашиваю разрешение.

Для большего обеспечения этого занятия и в особенности для противодействия тем мерам, которые могут быть предприняты против нас враждебною стороною, я указал на необходимость тотчас же усилить эскадру судами Сибирской флотилии: «Бобр», «Всадник» и шестью миноносцами; для того же, чтобы я мог вполне надежно минировать некоторые проходы к позиции, которую нам предстоит защищать, я указал на необходимость получить дополнение к имеющимся на эскадре 250 минам еще 200 на транспорте «Алеут» — вместе с этим последним и независимо от этого еще 450 мин из Владивостокского склада, т.е. всего 650 мин…

Не знаю, что из всего этого выйдет, но совершенно уверен, что если нам придется сделать предполагаемый шаг, вызываемый дерзкою выходкой всегда враждебной нам Англии, то Вы как истинно русский человек всячески поспособствуете успеху этого шага.

Кроме того, мне, очевидно, нет надобности пояснять, до какой степени важно для успеха предполагаемого предприятия избежание всякой огласки, касающейся хотя бы самых второстепенных частностей этого дела, а потому я убедительно прошу Вас все, что относится к нему, сохранить в безусловной тайне и тщательно избегать всего, что могло бы подать повод хотя бы малейшим подозрениям относительно намерений, в которые считаю нужным посвятить Вас.

Примите уверения в совершенном моем почтении и таковой же преданности.

У начальства свои расклады

36. Телеграмма Управляющего Морским Министерством

Вице-Адмирала Тыртова —

Начальнику эскадры Тихого океана Контр-Адмиралу Дубасову.

29 Ноября 1897 г. в 2¹/₂ часа ночи № 4240, в Нагасаки

Китайское правительство согласилось допускать наши суда в закрытые для иностранцев порты и пользоваться в случае надобности их арсеналами; вследствие сего, согласно Высочайшей воле, немедленно по получении этого предписания отправьте в Порт-Артур с контр-адмиралом Реуновым отряд из крейсеров и лодок, всего в числе трех судов, по вашему выбору, причем крейсера должны быть из могущих по углублению войти в Порт-Артур.

Отряд должен спешить и по прибытии оставаться в этом порту впредь до распоряжения, при чем судам быть готовым ко всяким случайностям.

Сохраните поручение в строжайшем секрете, даже от командиров, его должны знать только вы и Реунов; официально назначьте посылку отряда в какой-нибудь другой порт; остальные суда эскадры держите в полной готовности; «Нахимов» задержите; уведомьте срочно о получении телеграммы и о выходе отряда.

А вот теперь особое внимание

41. Телеграмма Начальника эскадры Тихого океана

Контр-Адмирала Дубасова —

Управляющему Морским Министерством Вице-Адмиралу Тыртову.

26 Ноября 1897 г. № 742 из Нагасаки (получена вечером 30 Ноября)[138]

Павлов из Пекина телеграфирует: английская эскадра в полном составе уже ждется в Чифу, дальнейшая цель будто бы Порт-Артур.

Допуская со своей стороны возможность занятия Англией этого порта, в ответ на назначение Алексеева в Корею, почитаю долгом доложить, что осмотр Корейских портов привел меня к убеждению, что занятие архипелага Каргодо с портом Мозампо, только что мною подробно осмотренным, вполне разрешает вопрос стратегического упрочения нашего на берегах Восточного океана, давая нам базу, господствующую над сообщениями Кореи с северным Китаем и Япониею; база эта связана с Сеулом главною в Корее большою дорогою, расстоянием до 400 верст.

Совещался с Шпейером и полковником Стрельбицким — нашел полную поддержку; мог бы занять эту базу и удержать, минировав второстепенные проходы и защищая эскадрою главные. Для большего обеспечения операции желательно оставить «Нахимов», придать эскадре «Бобр», «Всадник», 6 сибирских миноносцев; необходимо удержать здесь добровольцев: «Нижний Новгород», «Владимир», «Екатеринослав».

Совершенно решительно остановившись в выборе необходимой базы и признавая занятие Англией Порт-Артура обстоятельством, развязывающим нам руки, считаю долгом доложить вышесказанное.

Ожидаю приказания.

Сейчас получите приказание, Адмирал! Получили уже (док. 36). Теперь по команде передавайте.

Странно как-то, что люди государственного ума останавливались у нас на уровне Командующего эскадрой. Ближе к Императору не подпускали. Методы, впрочем, использовались разные. Мы будем иметь случай убедиться в этом далее на примере адмиралов Е.И. Алексеева и З.П. Рожественского.

Приказ надо выполнять

42. Инструкция Начальника эскадры Тихого океана

Контр-Адмирала Дубасова —

Младшему Флагману Контр-Адмиралу Реунову.

30 Ноября 1897 г. Нагасаки

По полученным от посольства нашего в Пекине сведениям, есть основание полагать, что английская эскадра имеет намерение занять Порт-Артур. Вследствие сего и согласно Высочайшей воле, сообщенной мне телеграммою Управляющим Морским Министерством от 29 сего ноября за № 4240, предписываю Вашему Превосходительству в 3 часа пополуночи первого наступающего декабря на крейсере «Адмирал Нахимов» и соединенно с крейсером «Адмирал Корнилов» и мореходной канонерской лодкой «Отважный» сняться с якоря и следовать в Порт-Артур. Переход этот сделать по возможности 14-узловым или большим ходом…

В случае если бы английские суда позволили себе действия или заявили требования, явно оскорбительные для нашего достоинства и чести, то надлежит вам действовать, защищая эту честь, — как повелевает присяга.

В Порт-Артуре вы будете оставаться впредь до нового распоряжения, а о приходе вашем туда, как равно о всем последующем, прошу вас мне телеграфировать шифрованными телеграммами.

Теперь следует по начальству доложить.

44. Телеграмма Начальника эскадры Тихого океана

Контр-Адмирала Дубасова —

Управляющему Морским Министерством Вице-Адмиралу Тыртову.

1 Декабря 1897 г. 12 часов 37 мин. ночи № 760 из Нагасаки

Адмирал Реунов «Нахимовым», «Корниловым», «Отважным» сегодня ночью в Порт-Артур вышли.

А начальство — дополнительные ценные указания (между прочим, предусмотренные уже адмиралом Дубасовым в его инструкции адмиралу Реунову):

45. Телеграмма Управляющего Морским Министерством

Вице-Адмирала Тыртова —

Начальнику эскадры Тихого океана Контр-Адмиралу Дубасову. № 4245.

(Получена 1 Декабря в Нагасаки)

Прикажите Реунову, если не ушел, расположить в Порт-Артуре суда на якоре, по возможности так, чтобы одновременная стоянка судов других наций сделалась бы невозможной.

5. Как сдавали Корею

Не нужен нам берег корейский

46. Телеграмма Начальника эскадры Тихого океана

Контр-Адмирала Дубасова —

Поверенному в делах в Сеуле Статскому Советнику Шпейеру.

1 Декабря. 1897 г. № 763 из Нагасаки

На мое представление о Мозампо получил ответ, что по соглашению с китайцами мы имеем право пользоваться их арсеналами, потому я по Высочайшей воле послал отряд из трех судов в Порт-Артур. Сам остаюсь в Нагасаки в ожидании дальнейшиих приказаний. «Забияке» посылаю разрешение идти в Мокпо.

МИД уполномочен заявить

50. Письмо Министра Иностранных Дел — Управляющему Морским Министерством Вице-Адмиралу Тыртову.

2 Декабря 1897 г. № 386

Милостивый Государь Павел Петрович. В ответ на письмо Ваше спешу сообщить Вам при сем текст телеграммы, посланной мною нашим представителям в Берлине, Париже, Лондоне и Токио.

51. Копия с циркулярной телеграммы Министра Иностранных Дел Послам в Берлине, Париже и Лондоне и Посланнику в Японии.

Декабрь 1897 г.[139]

Ввиду состоявшегося занятия Киау-Чау германскою эскадрою, которая намерена, по-видимому, остаться в бухте на неопределенное время, ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР признал необходимым повелеть, чтобы отряд нашей Тихоокеанской эскадры отправился для временной стоянки в Порт-Артур, на что уже последовало согласие со стороны китайского правительства.

52. Телеграмма Вице-Консула в Чифу

Коллежского Асессора Островерхова —

Министру Иностранных Дел

1 Декабря 1897 г.,

препровожденная Вице-Адмиралу П.П. Тыртову при отношении.

2 Декабря 1897 г. № 385

В Чифу распространился слух, что англичане заняли Талиенван.

Этот Островерхое просто провокатор какой-то! И на следующий документ обратите особое внимание. В том числе и на даты.

Дипломатическое донесение

59. Копия с донесения Поверенного в делах в Сеуле

Статского Советника Шпейера — Министру Иностранных Дел.

3 Декабря 1897 г. № 20

17 минувшего ноября прибыл в Сеул Командующий эскадрой в Тихом океане контр-адмирал Дубасов со своим штабом и был мною на следующий же день представлен Его Величеству.

Король очень милостиво отнесся к новому Начальнику нашей эскадры и сопровождавшим его офицерам и с глубокой благодарностью упомянул о поддержке, оказываемой ИМПЕРАТОРСКИМ Правительством Корее. По моему совету контр-адмирал Дубасов сообщил затем Его Величеству о том, что Морское Ведомство наше выбрало в Фузане место для угольной станции, и просил Короля приказать подлежащим властям возможно скорее исполнить все формальности по отчуждению этого места из частной собственности и передаче его нам, что и было Его Величеством обещано.

Я признал за лучшее заручиться обещанием Короля в такой не совсем обычной обстановке потому, что слухи о предстоящем приобретении нами земельного участка в Фузане возбудили сильное брожение в неприязненных нам иностранных кругах, причем англичане, с Броуном во главе, прямо заявили корейскому правительству, что участок, намеченный нами уже несколько лет тому назад, предназначен для устройства на нем иностранного поселения.

Ввиду довольно высокой цены, потребованной владельцами земельного участка этого — около 18 тысяч долларов, я не счел возможным вступить с корейским правительством в переговоры по этому вопросу до получения отзыва от нашего Морского Министерства о том, согласно ли оно на уплату требуемой собственниками суммы. Только теперь узнал я от контр-адмирала Дубасова, что он уполномочен, наконец, приобрести эту землю, и для устранения могущих возникнуть затруднений просил адмирала воспользоваться аудиенцией у Короля, подробно доложить о наших намерениях Его Величеству и заручиться его на то согласием.

Адмирал Дубасов отбыл из Сеула 22 минувшего ноября, унеся самое отрадное впечатление о чувствах преданности нам Короля, а также и о блестящей постановке здесь нашими офицерами инструкторского дела. Все это, несомненно, составит предмет его подробных донесений в С.-Петербург.

В Чемульпо во время пребывания здесь адмирала собрался отряд из трех судов первого ранга и трех второго.

Донесение это получено в Морском Министерстве лишь 5 Марта 1898 года (!!). — Прим. Исторической комиссии.

Ну судя по темпам передачи этого донесения в Морское Министерство, угольную станцию в Фузане мы тоже прошляпим.

Дела корейско-порт-артурско-японские. Адмирал Дубасов — барону Розену

60. Письмо Начальника эскадры Тихого океана

Контр-Адмирала Дубасова — Посланнику в Японии Барону Розену.

4 Декабря 1897 г. из Нагасаки

Милостивый Государь Роман Романович.

Из телеграммы моей от 1 декабря и подробного отчета, который я поручаю лейтенанту Чагину представить Вашему Превосходительству, обо всем, что было предметом нашего обсуждения, Вы усмотрите, что занятие германцами бухты Киау-Чау в данную минуту отступило до известной степени на задний план и что вслед за тем совершилось событие более важного для нас характера, так как им непосредственно затрагиваются наши весьма существенные интересы.

С тех пор как я, согласно объявленной мне Высочайшей воле, послал в Порт-Артур адмирала Реунова с отрядом из трех судов, я не имею еще известия о их прибытии на место, но наш поверенный в делах Павлов телеграфирует мне из Пекина, что представление, сделанное им вследствие моей просьбы, китайскому правительству о том, чтобы Порт-Артур был отныне закрыт для всех иностранных и в особенности английских судов и совершенно предоставлен в наше распоряжение, — принято там очень благоприятно и что китайское правительство уже послало местным властям в Порт-Артур инструкции именно в этом смысле.

Я очень надеюсь, что такими мерами занятие Порт-Артура Англией, — если только это занятие уже не состоялось, — будет отдалено, но чем тогда выразится намерение англичан получить компенсацию за неудачи в Корее — предвидеть трудно и очевидно следует быть теперь готовым ко всяким случайностям…

Все это вместе и приказание, которое я имел из Петербурга — оставаться в Нагасаки и находиться в готовности, — лишит меня, быть может, на долгое время возможности лично увидеться с Вами, а потому я позволяю себе хоть вкратце коснуться тех вопросов, которые имеют более интересное, если можно так выразиться, для нас значение и по которым мне так хотелось бы прийти с Вами к соглашению.

Какой бы исход ни получил вопрос наших счетов с Англией в эту минуту — на руках наших по-прежнему остается сложный и настойчиво требующий разрешения вопрос нашего положения в Корее, а в связи с этим и отношений наших к Японии.

Для меня не подлежит сомнению, что единственное решение обоих этих вопросов заключается в полном завладении Кореей и в совершенном устранении там всякого японского влияния; я знаю, что такое решение сопряжено с весьма большими затруднениями и что самое серьезное из них заключается в недостаточной подготовленности нашей или, скорее, в отсутствии единства во взглядах и сплоченности в действиях тех главных органов, то есть наших дипломатических представителей, военно-сухопутных властей и флота, от которых выполнение решения всего больше должно зависеть; но устранение затруднения, несмотря на все его значение, находится в наших руках, между тем как рядом с ним являются другие препятствия, которые с течением времени не только не устранятся, но будут становиться все серьезнее и в некоторых отношениях сделаются непреодолимыми силами, от состояния которых будет всецело зависеть успех или неудача действий, направленных против нас в Корее и против которых мы в данную минуту могли бы выступить с большими шансами на успех, но сломить которые, даже в конце будущего 1898 года, нам уже было бы затруднительно.

Всего более это относится к поразительно быстрому росту японских морских сил, с которыми мы еще могли бы бороться с несомненными шансами на успех в настоящую минуту, но которые уже в конце 1898 г. будут иметь такой значительный перед нами перевес, что сказанные шансы будут почти потеряны.

Между тем успех или неудача японского оружия в действиях их против нас на корейской территории будут основаны исключительно на соотношении между японскими и нашими морскими силами, а потому как только перевес будет в этом отношении на их стороне, так дело наше в Корее можно если не навсегда, то на долгое, быть может, время считать проигранным.

Исходя из этих условий и в особенности только что ознакомившись с нашим положением в Корее, в самом последнем его фазисе, т.е. после назначения министром финансов К.А. Алексеева — я прихожу к убеждению, что желательное для нас разрешение корейского вопроса откладывать невозможно и что оно должно быть совершено, как только могут быть выполнены необходимые к тому приготовления.

Что касается этих приготовлений, равно как и самого решения, по отношению последнего я не беру на себя смелости устанавливать форму, в которую оно непременно должно вылиться, но как по существу оно должно выразиться исключением всякого влияния, враждебного нашему влиянию на дела Кореи, т.е. такими мерами, действительность которых должна опираться на вооруженную силу, то нам необходимо теперь же ввести в Корею эту силу, численностью, по крайней мере, равную находящимся там японским войскам, на что, между прочим, мы по договору князя Лобанова и Ямагата имеем право, а затем мы должны занять этими силами те главные пункты, которые имеют стратегическое значение, т.е. Сеул, Фузан, Гензан и дорогу из Фузана в Сеул, на что мы тоже имеем право на основании помянутого договора.

Со стороны моря мы должны, наконец, приобрести ту базу, без которой никакие наши действия в Корее не обеспечены, и как такой базой по своим счастливым свойствам, удовлетворяющим не только вышеозначенному условию, но и вполне твердому упрочению нашему на берегах Восточного океана, является, по моему мнению, порт Мозампо с прилегающим архипелагом Каргодо, то и местность эту нам тоже необходимо в возможно скорейшем времени занять. База эта не может считаться обеспеченной, пока она не будет соединена с Сеулом и далее с нашей границею нашим русским телеграфом, а потому линию эту, которая совпадает с японскою линией Фузан — Сеул, необходимо как можно скорее провести, на что мы по договору князя Лобанова и Ямагата тоже имеем право.

Что касается приготовительных ко всему этому действий, то они не представят собою затруднений, и для обеспечения успеха в деле гораздо важнее сговориться или установить между причастными к нему сторонами общий план.

Этими причастными сторонами, как я выше упомянул, являются наши дипломатические представительства, военно-сухопутное ведомство и флот. Следовательно, для успеха дела требуется полное между этими органами соглашение во взглядах, которое само собою поведет и к необходимому единству действий.

Бывши раз в Сеуле, я очень много обсуждал настоящий вопрос с А.Н. Шпейером и нашим военным агентом полковником Стрельбицким, со стороны которых встретил большую поддержку вкратце обрисованным здесь взглядам.

В настоящее время я ожидаю около 15 декабря свидания с генералом Духовским, отправляющимся морем в Россию и собирающимся зайти в Нагасаки, при чем надеюсь, что свидание это разрешит многое, касающееся военно-сухопутной стороны вопроса; наконец, я потому-то и хотел воспользоваться настоящим случаем, чтобы представить эти взгляды на Ваше обсуждение и вызвать Ваши указания по вопросу, так как самая трудная его сторона, а именно улажение добрых отношений с Японией в период наших подготовительных к решительному шагу действий, будет все-таки в Ваших руках, и следовательно, никто столько, сколько Вы, не может судить о возможности вполне успешного разрешения этой стороны вопроса.

Я очень надеюсь, что обстоятельства позволят мне скорее, чем я думаю, иметь удовольствие лично увидеться с Вашим Превосходительством и что в устной беседе я буду иметь тогда возможность изложить мои взгляды полнее и яснее, чем в этих строках, по необходимости набросанных с большою торопливостью.

Но вопрос, о котором идет речь, спеет с такою быстротою, что мне не хотелось все-таки терять случая коснуться его хотя бы в этой отрывочной форме.

Я пользуюсь настоящим случаем, чтобы просить Вас, М.Г., принять уверение в совершенном моем уважении и таковой же преданности.

К сожалению, как будет видно из дальнейшего, у барона Розена были совершенно иные взгляды на данный вопрос, способствовавшие погублению нашего дела в Корее.

Между тем дела в Порт-Артуре развиваются своим чередом

64. Телеграмма Младшего Флагмана эскадры Тихого океана Контр-Адмирала Реунова — Управляющему Морским Министерством. 4/16 Декабря 1897 г. в 1 час. 10 мин. дня № 84 из Порт-Артура (получена 5 Декабря утром)

Отряд пришел. Задержали свежие ветра. Военных судов, кроме двух китайцев, нет.

После накруток графа Муравьева в Петербурге облегченно вздохнули.

66. Всеподданнейший доклад Е.И.В. Великого Князя Генерал-Адмирала. На подлинном Собственною рукою ЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА написано: «Слава Богу.

Я нахожу желательным, чтобы два наших крейсера были посланы в Талиенван, покуда англичане его не заняли. Прошу сообщить об этом Дубасову.

По занятии этих двух портов я буду спокойно относиться к дальнейшим событиям на Востоке»[140].

Телеграмма, полученная из Порт-Артура от контр-адмирала Реунова, от 4/16 декабря 1 час. 10 мин. дня № 84.

«Отряд пришел; задержали свежие ветра: военных судов, кроме двух китайцев, нет».

Сумели-таки в очередной раз дезинформировать Императора провокационными слухами Муравьева и компании о занятии якобы англичанами Порт-Артура.

А вот действительно компетентные мнения Командующего Тихоокеанской эскадрой, а также предыдущего Командующего до сведения не довели.

Адмирал пытается исправить положение

78. Телеграмма Начальника эскадры Тихого океана Контр-Адмирала Дубасова —

Управляющему Морским Министерством Вице-Адмиралу Тыртову.

6 Декабря 1897 г. (8 часов 30 минут вечера) № 777 из Нагасаки

Из Сеула Шпейер телеграфирует, что, по сообщению французского консула из Гонг-Конга, английская эскадра должна направиться в Корею для демонстрации против русского влияния; полагаю идти «Азовом» и «Рюриком» в Чемульпо, послать 300 человек десанта в Сеул для охраны Короля; ожидаю приказания.

Смею прибавить, для поддержания наших действий и влияния в Корее, равно, чтобы парализовать всякое вновь постороннее вмешательство, настоятельно необходимо прислать из Владивостока батальон солдат, на что, согласно договору Лобанова-Ямагата, мы имеем право, ибо Япония их там имеет.

84. Письмо Е. И. В. Великого Князя Генерал-Адмирал а — Управляющему Морским Министерством Вице-Адмиралу Тыртову.

Декабрь 1897 г.

Я послал депеши ГОСУДАРЮ, сказав, что завтра на докладе буду ждать ЕГО указаний.

В депеше Дубасова есть много справедливого, но насчет посылки батальона, мне кажется, преждевременно. Завтра переговорим, но если ответ Муравьева получите сегодня вечером, то прошу мне его прислать. Невозможно позволить англичанам хозяйничать на севере. В этом случае и Германия будет за нас. АЛЕКСЕЙ.

Двусмысленен как-то ответ Генерал-Адмирала: «Много справедливого, но насчет…» И Дубасова, заметим, не поддержал.

МИД слухам не верит

85. Письмо Министра Иностранных Дел — Управляющему Морским Министерством Вице-Адмиралу Тыртову.

7 Декабря 1897 г. № 398

Милостивый Государь Павел Петрович. В ответ на ваши секретные письма от 7 декабря за №№ 326 и 327 имею честь сообщить Вашему Превосходительству следующее:

Меры, предлагаемые контр-адмиралом Дубасовым лишь на основании слухов, исходящих из Гонг-Конга и распространенных французским консулом, по мнению моему, представляются совершенно неуместными; тем более что слухи эти пока не подтвердились.

Что же касается до отправки наших судов в Талиенван, то, конечно, о сем надлежало бы предупредить китайское правительство через нашего поверенного в делах в Пекине, коему, однако, я не мог дать надлежащих указаний, не получая по сему поводу никаких дальнейших извещений от Вашего Превосходительства.

Так, даже из телеграммы контр-адмирала Дубасова от 6 декабря не видно, сделаны ли им какие-либо распоряжения относительно посылки, согласно Высочайшему повелению, двух наших крейсеров в Талиенван.

Примите, Милостивый Государь, уверение в отличном моем уважении и совершенной преданности. Подписал: Граф Муравьев.

Вишь, какой деловой! Слухам не верит. Всю порт-артурскую аферу на слухах устроил — от Островерхова да от Павлова. Обстановку на Дальнем Востоке нагнетал. И обстановка была нагнетена конкретно.

В связи с этой нагнетенностъю представляет интерес инструкция адмирала Дубасова своему младшему флагману о приготовлении эскадры к бою. Она дает возможность понять, почему все бывшие тогда под его командованием навсегда остались во мнении, что при Дубасове Тихоокеанская эскадра переживала расцвет.

Готовность к бою

112. Предписание Начальника эскадры Тихого океана

Контр-Адмирала Дубасова —

Младшему Флагману Контр-Адмиралу Реунову.

12 Декабря 1897 г. из Нагасаки

Считаю необходимым сообщить Вашему Превосходительству, что при совершающихся в настоящее время политических осложнениях и в особенности в ожидании событий, которые могут с большою вероятностью наступить в близком будущем, эскадра наша в Тихом океане должна быть во всякую минуту готова ко всем случайностям. Ввиду этого предписываю Вашему Превосходительству озаботиться, чтобы суда вверенного вам отряда, находящиеся в Порт-Артуре и Талиенване, содержались в ежеминутной готовности к бою.

Для этого прошу вас предписать командирам обратить особенное внимание на правильность и законченность всех боевых росписаний, а судовые занятия предлагаю вести с такою усиленною энергией, чтобы ослабление боевой готовности, происшедшее от зачисления в состав команд молодых матросов, было в самое короткое время восстановлено. Обращаю особенное внимание:

1) на необходимость быстрого и благообразного выполнения «изготовления корабля к бою» по составленному для этого на каждом судне росписанию;

2) на ученья по боевому росписанию, с возможно большим применением этих учений к боевой обстановке, т.е. с одновременным действием артиллерии, мин и ружейного огня;

3) на пожарные и водяные тревоги;

4) на содержание в полной исправности и боевой готовности миноносок;

5) на исправность и готовность судового десанта и всего десантного снабжения; и, наконец,

6) на готовность судов вести бой ночью, для чего предлагаю делать ночные боевые тревоги и отражение ночных минных атак не менее 2-х раз в неделю.

Для достижения успеха в борьбе, кроме совершенной готовности собственных боевых сил, необходимо еще хорошее знание противника, а потому прошу вас предписать командирам судов теперь же выписать для себя и приказать всем без исключения судовым офицерам вписать в свои записные книжки боевые элементы, с одной стороны — судов эскадры, плавающей в восточных водах, с другой — всех судов японского флота, а также хорошо ознакомиться с этими элементами, чтобы иметь в памяти вполне ясное представление о силе всякого противника по сравнению с собственным судном.

Кроме того, предложите командирам при участии специальных и других офицеров по их выбору безотлагательно составить схемы боевых планов для своего корабля, противопоставляя ему противников разного типа и силы из числа английских и японских судов, при чем должны быть выработаны условия наивыгоднейшего нападения на противника, т.е. способы маневрирования, выборы расстояния, способы стрельбы (залповой или одиночной), употребление тех или других снарядов, преимущественная роль артиллерии крупного, среднего и мелкого калибра и проч.

Я надеюсь и рассчитываю, что каждый из офицеров, начиная от командира и кончая младшим из мичманов, побуждаемый сознанием, что ему предстоит готовить свой корабль и своих подчиненных на защиту чести и достоинства России, окажется на высоте своего положения и исполнит по совести то, что от него требуется присягой.

В Корее предписано сидеть тихо

115. Телеграмма Начальника эскадры Тихого океана

Контр-Адмирала Дубасова —

Поверенному в делах в Сеуле Статскому Советнику Шпейеру.

13 Декабря 1897 г. № 800 из Нагасаки

Получил сообщение из Петербурга: посылка судов в Чемульпо не признается нужной. Суда, находящиеся в Порт-Артуре и Талиенване, вероятно, останутся там на зимовку. Сам пока остаюсь в Нагасаки.

Барон Розен из Японии успокоительные телеграммы шлет:

117. Телеграмма Посланника в Японии барона Розена —

Начальнику эскадры Тихого океана Контр-Адмиралу Дубасову

(получена 13 Декабря 1897 г. в Нагасаки) из Токио

Японскому правительству сообщено было, что ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР признал необходимым повелеть, чтобы отряд нашей эскадры отправился для временной стоянки в Порт-Артур, на что последовало согласие китайского правительства. Заявление это принято к сведению в том же дружественном духе, в котором оно было сделано.

Сейчас узнаем про этот «дружественный дух». См. док. 150, 155, 157. Но сначала вспомним вместе с адмиралом про Корею.

138. Телеграмма Начальника эскадры Тихого океана

Контр-Адмирала Дубасова —

Поверенному в делах в Сеуле Статскому Советнику Шпейеру.

18 Декабря 1897 г. из Нагасаки

Вчера пришел в Чемульпо адмирал Буллер с шестью судами. Если есть основание опасаться неприязненных с их стороны действий, благоволите срочно телеграфировать мне и в Петербург.

А вот теперь про «дружественный дух» в полном его объеме.

150. Телеграмма Посланника в Японии барона Розена —

Начальнику эскадры Тихого океана Контр-Адмиралу Дубасову

(получена 20 Декабря 1897 г. в Нагасаки)

Лучшие суда японского флота сосредоточены в Иокосуке и Куре. Более точные сведения сообщу завтра. О намерениях японского правительства ничего еще сказать не могу.

Хорошо хоть эскадру нашу решили усилить

153. Телеграмма Управляющего Морским Министерством

Вице-Адмирала Тыртова — Начальнику эскадры Средиземного моря

Контр-Адмиралу Андрееву в Суду. 22 Декабря 1897 г. № 4418

ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР приказал послать броненосцы «Наварин» и «Си-сой Великий» в Тихий океан на присоединение к эскадре адмирала Дубасова. Если которому из них нужно пополнить запасы, могут на короткий срок идти в Смирну или Александрию. Предпишите командирам идти не соединенно, не задерживаясь в портах.

Назначение командиры должны сохранить в секрете до выхода в Порт-Саид. Из Адена они должны телеграфировать Дубасову через консула в Нагасаки о своем движении и своевременно спросить, в какой порт им следует идти для соединения. Сообщите, когда «Россия» предполагает уходить.

155. Телеграмма Морского Агента в Японии Лейтенанта Чагина —

Управляющему Морским Министерством Вице-Адмиралу Тыртову.

22 Декабря 1897 г. из Иокогамы

Сасебо минирован.

Адмирал за государственную пользу переживает

156. Письмо Начальника эскадры Тихого океана

Контр-Адмирала Дубасова — Командующему войсками

Приамурского военного округа Генерал-Лейтенанту Гродекову.

22 Декабря 1897 г. из Нагасаки

Пользуюсь настоящим случаем, чтобы вкратце сообщить Вашему Превосходительству как о причинах, которые заставили меня просить Его Превосходительство Сергея Михайловича дать мне возможность непременно с ним увидеться, так и о результатах нашего свидания и наших переговоров.

Полагая, что Вашему Превосходительству хорошо известно положение наше в Корее и что Вы равным образом осведомлены и о том шаге нашем, — а именно о назначении г. Алексеева Советником Министерства Финансов, — который вместе с назначением русских офицеров инструкторами корейских войск вызвал в Англии и Японии такое раздражение, я позволю себе лишь прибавить, что в присутствии той военной силы, которой Япония располагает в Корее, наше положение там без такой же военной силы становится в высшей степени рискованным.

Ввиду этого и по совместному моему и нашего поверенного в делах в Корее решению признаю необходимым по возможности скорее заменить находящуюся в Сеуле десантную команду с эскадры, в составе 60 человек при двух орудиях, военно-сухопутной командой, в составе одной роты, при двух горных орудиях, о чем я и просил С. М. Духовского…

Вследствие этого я по телеграфу сообщил уже свое представление Управляющему Морским Министерством и теперь, вероятно, должны последовать переговоры по этому вопросу между Министерствами Морским и Военным.

Сообщая об этом Вашему Превосходительству, я счел нужным присовокупить, что если ожидаемое разрешение вопроса последует в благоприятном смысле, то я мог бы, не стесняясь временем года, прислать за просимой десантной командой во Владивосток пароход «Хабаровск», который должен быть по представлению моему причислен к эскадре; кроме того, не могу не прибавить, что при настоящем политическом настроении, заставляющем опасаться со стороны Англии и Японии всякого противодействия успехам нашего дела в Корее, водворение в Сеуле этой команды в самый скорейший срок явится мерою в высшей степени желательной.

Пользуюсь настоящим случаем, чтобы просить Ваше Превосходительство принять уверение в совершенном моем уважении и таковой же преданности. Подписал: Дубасов.

Еще о «дружественном духе»:

157. Телеграмма Морского Агента в Японии Лейтенанта Чагина —

Начальнику эскадры Тихого океана Контр-Адмиралу Дубасову

(получена 23 Декабря 1897 г. в Нагасаки) из Иокогамы

В Сасебо усиленно снаряжаются снаряды и подвозятся боевые и другие запасы. «Такачихо» и «Са-Иен» пошли, говорят, к Ляотунгу.

Видимо, подготовка русской эскадры к боевым действиям не прошла незамеченной, и ситуация с Порт-Артуром пока успокоилась. Хотя более вероятно, что успокоились англичане, загнавшие нас в Порт-Артур с любезной помощью графа Муравьева. Они-то, в отличие от него, не хуже адмирала Дубасова понимают, что России нужна база на юге Кореи. И пускать нас туда, натурально, не собираются. Обо всем этом адмирал Федор Васильевич в очередной раз пытается довести до сведения, а также сердца и ума руководства.

165. Телеграмма Начальника эскадры Тихого океана

Контр-Адмирала Дубасова —

Управляющему Морским Министерством Вице-Адмиралу Тыртову.

27 Декабря 1897 г. № 850 (через Владивосток)

Пользуюсь отходом «Воронежа», чтобы телеграфом через Владивосток донести о важнейших сторонах совершающихся событий и просить необходимых по некоторым вопросам разъяснений.

В данную минуту общее положение дел стало, по-видимому, спокойнее. Занятие германцами Киау-Чау всеми признано совершившимся фактом и само по себе едва ли уже вызовет осложнение. Присутствие наших судов в Порт-Артуре и Талиенване стало тоже общеизвестным фактом, причем японское правительство наше дружественное заявление, что мы не заняли эти порты, а лишь временно пользуемся ими с согласия китайскаго правительства[142], — приняло, согласно сообщенному мне свидетельству нашего посланника в Токио, дружественным образом.

…Главной причиной настоящих затруднений является положение, занятое нами в Корее. Из всего виденного мною и узнанного на месте оно представляется так: исключительное влияние наше на корейское правительство и Короля, в последнее время особенно усилившееся благодаря энергическому образу действий представителя нашего Шпейера, выразилось, наконец, мероприятиями, именно назначением Алексеева советником Министерства Финансов и русских офицерских чинов инструкторами корейской армии, — которые совершенно отдают в наши руки судьбу всей страны.

Положение это нельзя, однако же, признать упроченным, и оно может быть не только поколеблено, но даже разрушено, ибо все пока держатся одним упованием Короля и его сторонников на мощное покровительство и заступничество Русской Державы; но противники наши, и главным образом Япония, совершенно основательно указывают, что упования эти могут быть их руками во всякую минуту рассеяны, ибо Япония опирается на стоящую за ней военную силу более 1000 солдат, занимающих главные стратегические пункты страны, а у России имеется одна горсть матросов, десант с эскадры, бессильный поддерживать русские требования.

Столь веским аргументам, сильнейшим образом смущающим Короля и правительство страны, может быть противупоставлено лишь водворение в тех же стратегических пунктах русской военной силы, численностью равной японской, на что по договору князя Лобанова-Ямагата мы имеем право.

Убеждение в этом, составившееся у меня по ознакомлении с настоящим положением со слов нашего поверенного в делах Шпейера и военного агента полковника Стрельбицкого, есть также и убеждение этих лиц, считающих, что без поддержки указанной военной силы не только становится невозможным дальнейшее распространение нашего влияния, но находится в постоянной и серьезной опасности все сделанное в этом направлении с таким счастливым успехом.

Высадка в Корее батальона солдат является тесно связанной со значением, которое для корейскаго вопроса имеет наша Тихоокеанская эскадра. Теперь она совершенно бессильна отстранить или парализовать переворот, который может совершиться в стенах Сеула и который отдаст снова в руки Японии Короля, правительство и всю страну, потому что десант с наших судов, ослабив эскадру при возможной встрече с японскою эскадрою, все-таки не может отстранить катастрофу; в присутствии же наших сухопутных войск, расположенных в Сеуле и других занимаемых японцами местах, в одинаковой с ними численности указанный переворот может быть предпринят только при помощи экспедиционного отряда, посланного из Японии морем.

Всякая такая экспедиция чем она будет значительнее, тем вернее потерпит поражение, ибо при настоящем соотношении наших и японских морских сил, предполагая состоявшимся то усиление эскадры, о котором говорится ниже, перевес на их стороне очень незначителен; принимая же во внимание нужды и распределение их флота в предполагаемой операции, мы в состоянии будем нападать на него, а иногда и большими силами, и следовательно, непременно должны разбить его.

Наконец, с судьбой корейского вопроса для нас связан вопрос о морской базе на берегах Тихого океана. Подробности этого вопроса я представляю донесением, но считаю нужным теперь же обратить внимание, что, согласно стратегическим и всем другим указаниям, эта база должна находиться на юго-восточном берегу Кореи, где она даст нам господство над сообщениями Японии с Кореей и Китаем, а также прикроет все лежащее к северу наше побережье.

База эта, по счастливой случайности, именно и находится в бухте Мо-зампо, и качества ее столь превосходны, что если бы рядом с японской телеграфной линией из Фузана в Сеул существовала такая же линия из Мозампо, охраняемая, как и японская, солдатами, то эскадра наша уже могла бы твердо опираться на порт, из которого мы и теперь можем всего действительнее угрожать японцам и из которого в желаемом будущем, несомненно, создастся вполне надежная стратегическая позиция, столь необходимая для нашего упрочения на берегах Восточного моря.

Ввиду всех соображений этих, придающих такую важность присылке в Корею батальона солдат, я телеграммой просил генерала Духовского, на пути его из Владивостока в Россию, зайти в Нагасаки, чтобы совместно обсудить этот вопрос.

При разрешении его я имел в виду, прежде всего, договориться относительно возможности безотлагательной замены нашего десанта в Сеуле, 60-ти человек при орудии Барановского, пехотной командой, по возможности в составе одной роты при двух горных орудиях. Смена эта может быть объяснена обыкновенной очередной сменой, какие мы уже с нашими командами делали, а изменение и усиление состава, пока он не превышает численность японской части в Сеуле, роты в боевом составе, не должно вызывать протеста.

Такая пехотная часть уже обеспечивала бы нас от посягательства на установленный нами порядок, давала бы опору нашим требованиям и спокойствие корейскому Королю и его правительству…

На основании вышеизложенного я почтительнейше ходатайствую о разрешении заменить судовой десант в Сеуле сухопутной частью, как выше указано, и о последующем ожидаю приказания.

Как вышеупомянуто, Япония может предпринять в Корее переворот с целью уничтожить наше влияние.

В присутствии там нашей военной силы ей придется прибегнуть к морской экспедиции и высадке, для чего она имеет, между прочим, в постоянной готовности 10 000-й отряд и нужное число транспортов, но и в отсутствии нашей силы для успеха переворота все-таки понадобится поддержка флота и добавочных войск, и, таким образом, в обоих случаях нужно предвидеть встречу между нашими н японскими морскими силами.

Для уравновешения сил в предстоящем состав нашей эскадры должен быть необходимо увеличен. Подробный перечень наших и японских сил посылаю донесением, причем в этом перечне «Россию» и «Владимир Мономах» считаю в составе эскадры. Но полагаю, что ввиду таких новых противников, как «Фуджи» и «Яшима», присоединение к эскадре хотя бы двух броненосцев, плавающих в Средиземном море, является настоятельным, и после придачи лодки «Бобр», «Всадника» и 6 миноносцев эскадра могла бы смело занять наступательное положение…

Официальный комментарий

«Эта депеша показывает, что адмиралу Дубасову совершенно не было известно о перемене нашей политики в отношении Кореи, которую в это время уже почти было решено предоставить Японии, а также о выборе нашим правительством Порт-Артура или Талиенвана исходным пунктом железнодорожной Сибирской магистрали к незамерзаемому берегу Тихого океана.

Адмирал не был поставлен в известность и в таком важном вопросе, как создание в Порт-Артуре базы для наших морских сил, что также уже было почти окончательно решено в Петербурге.

С мнением Начальника эскадры Министерство Иностранных Дел не сочло нужным считаться, и оно резко переменило прежнее направление нашей политики на Дальнем Востоке. Морское Министерство действовало нерешительно, а потому не поддержало адмирала Дубасова.

Между тем на стоянку наших судов в Артуре и Талиенване адмирал Дубасов продолжал смотреть, как на меру для воспрепятствования занятию этих портов английскими морскими силами, и, кроме того, зная, что мы связаны с Китаем некоторыми обоюдными обязательствами, он считал захват нами Ляодунских портов недопустимым. В последнем адмирал оставался быть убежденным впредь до получения им ответа на свою телеграмму от 27-го декабря» — см. док. 190.^{183}

Знакомьтесь — Генерал Куропаткин

176. Письмо Управляющего Морским Министерством —

Управляющему Военным Министерством Генерал-Лейтенанту А.Н. Куропаткину.

3 Января 1898 г. № 4

Милостивый Государь Алексей Николаевич. Препровождая при этом выписку из расшифрованной телеграммы контр-адмирала Дубасова от 27 минувшего декабря, имею честь уведомить Ваше Превосходительство, что копия сказанной телеграммы одновременно с сим мною сообщена Министру Иностранных Дел.

Вполне присоединяясь со своей стороны к ходатайству названного адмирала о замене ныне содержащегося в Сеуле десанта с судов эскадры сухопутными войсками из состава Приморской области, так как сказанный десант значительно ослабляет личный состав нашей эскадры, я вместе с этим покорнейше прошу Ваше Превосходительство не оставить меня Вашим отзывом о возможности произвести такую замену.

К сему имею честь добавить, что в случае ответа удовлетворительного, перевозка сухопутных частей в Сеул могла бы состояться на всех тех основаниях, на кои в своей телеграмме указывает адмирал Дубасов.

Примите, Милостивый Государь, уверение в совершенном моем почтении и преданности. Подписал: П. Тыртов.

Ждите ответа, Павел Петрович.

Родной МИД продолжает наши интересы блюсти

186. Письмо Министра Иностранных Дел — Управляющему Морским Министерством Вице-Адмиралу Тыртову.

6 Января 1898 г. № 10

Милостивый Государь Павел Петрович. Письмом от 3 сего января № 5,

Ваше Превосходительство просили моего отзыва по некоторым политическим вопросам, касающимся нашего положения на Дальнем Востоке и затронутым в приложенной к означенному письму телеграмме контр-адмирала Дубасова[143].

Вследствие сего считаю долгом сообщить Вам нижеследующие соображения, удостоившиеся Высочайшего одобрения[144].

При настоящем политическом положении дел на Крайнем Востоке всякое действие наше в Корее, могущее вызвать основательные подозрения японцев, должно быть признано, безусловно, нежелательным. А посему, как замена нашего морского десанта в Сеуле сухопутной командой, так равно и командирование в Корею каких-либо новых русских военных сил, является несвоевременным. В настоящую минуту мы должны употреблять все усилия к поддержанию с Японией самых дружественных отношений.

По поводу намерений Англии по отношению к России на Дальнем Востоке нами получены в последнее время успокоительные сведения; английское правительство, по-видимому, выражает желание сохранить вполне спокойное, выжидательное положение, и есть основание полагать, что английские суда, посещавшие за последнее время рейд Порт-Артура, будут отозваны[145].

…Таковы, казалось бы, должны быть указания, коими необходимо снабдить контр-адмирала Дубасова во избежание каких-либо недоразумений.

Примите, Милостивый Государь, уверение в отличном моем почтении и совершенной преданности. Подписал: Граф Муравьев.

Тыртов посылает мнение МИД Командующему эскадрой:

190. Телеграмма Управляющего Морским Министерством Вице-Адмирала Тыртова — Начальнику эскадры Тихого океана

Контр-Адмиралу Дубасову. 9 Января 1898 г. № 65 (послана через Владивосток для доставки на крейсер «Всадник»)

На 827.[146] По мнению Министерства Иностранных Дел, Высочайше одобренному, при настоящем политическом положении дел на Крайнем Востоке всякое действие наше в Корее, могущее вызвать основательные подозрения японцев, должно быть признано безусловно нежелательным, посему замена нашего морского десанта в Сеуле сухопутною командою, равно и командирование в Корею каких-либо новых русских сил, является несвоевременным.

В настоящее время мы должны употреблять все усилия к поддержанию с Японией самых дружественных отношений.

По поводу намерений Англии по отношению к России на Дальнем Востоке получены в последнее время успокоительные сведения; английское правительство, по-видимому, выражает желание сохранить вполне спокойное, выжидательное положение, и есть основание полагать, что английские суда, посещавшие за последнее время рейд Порт-Артура, будут отозваны.

Что касается характера наших отношений к Германии, то таковые должны быть признаны вполне дружественными: в делах Крайнего Востока мы будем идти с Германиею в полном согласии.

Таким образом, вам надлежит поддерживать наилучшие отношения с офицерами германского флота и, в случае надобности, оказывать взаимные услуги.

Ввиду изложенного нет оснований опасаться неприязненных действий Японии или Англии[147]…

Броненосцам «Наварин» и «Сисой Великий» предписано следовать в Тихий океан на соединение с эскадрой. Телеграфируйте о получении этой телеграммы.

А между прочим, у Тыртова-то было право прямого доклада Государю. Что, адмиральскую шкурку повредить боялся или вовсе дурак был? Кстати, вот поспел и ответ адмиралу Тыртову из Военного Министерства.

196. Письмо Управляющего Военным Министерством — Управляющему Морским Министерством Вице-Адмиралу Тыртову.

13 Января 1898 г. № 10

Милостивый Государь Павел Петрович.

В ответ на письмо от 8 сего января № 4[148] имею честь уведомить Ваше Превосходительство, что вопрос о направлении отряда наших сухопутных войск в Корею может быть разрешен лишь при посредстве Министра Иностранных Дел соответственно договору, заключенному в Москве 28 мая 1896 года между князем Лобановым-Ростовским и представителем Японии маршалом Ямагатой.

За сим, если бы таковое разрешение последовало, согласно желанию контр адмирала Дубасова, изложенному в телеграмме его, приложенной к упомянутому письму Вашего Превосходительства, то вслед за сим необходимо должны были бы возникнуть вопросы об обеспечении направленного в Kopeи сухопутного отряда нашего как в отношении сообщения его с приамурским военным округом, так в отношении материального снабжения и довольствия по заграничному положению…

Примите уверение в совершенном моем почтении и преданности. Подписал: А. Куропаткин.

Да с генерала Куропаткина, где сядешь….

Наши враги в Корее между тем не дремали

227. Телеграмма Начальника эскадры Тихого океана

Контр-Адмирала Дубасова —

Управляющему Морским Министерством Вице-Адмиралу Тыртову.

11 Февраля 1898 г. № 118 из Порт-Артура

Посланник в Сеуле телеграфирует, что вчера умер отец Короля; вчера ж сделано серьезное покушение на жизнь переводчика миссии[149]. Просит усилить десант. Посылаю «Гремящего», на нем 50 нижних чинов при мичмане

Что зависело от него, адмирал исполнял не мешкая.

228. Телеграмма Начальника эскадры Тихого океана

Контр-Адмирала Дубасова —

Поверенному в делах в Сеуле Статскому Советнику Шпейеру.

11 Февраля 1898 г. № 119 из Порт-Артура

Завтра же утром высылаю на «Гремящем» 50 человек при мичмане.

230. Письмо Начальника эскадры Тихого океана

Контр-Адмирала Дубасова —

Поверенному в делах в Сеуле Статскому Советнику Шпейеру.

12 Февраля 1898 г. из Порт-Артура

Многоуважаемый Алексей Николаевич.

Вчера вечером получил Вашу телеграмму о смерти Тайвен-Куна[150] и о совершившемся в тот же день покушении на жизнь нашего главного переводчика и, согласно Вашему желанию, сейчас же сделал все распоряжения об отправлении лодки «Гремящий», 50 человек нижних чинов и мичмана Мордвинова для подкрепления нашего десанта в Сеуле.

Придавая, кроме того, ввиду особых условий, какими обставлено наше положение в Корее, особенную важность всякому, хотя бы и незначительному, выражению направленного против нас недоброжелательства, я поручил командиру «Гремящего» лично явиться к Вам, чтобы выслушать все то, что Вы сочли бы удобным сообщить ему для передачи мне, и наконец, настоящим письмом я особенно прошу Вас, многоуважаемый Алексей Николаевич, посвятить меня во все обстоятельства, в которых я мог бы оказать делу какую бы то ни было помощь, и верить, что я сделаю все от меня зависящее, чтобы поддержать все Ваши мероприятия, которые уже принесли нашему делу в Корее столько пользы и которым я так искренне сочувствую.

Проведя теперь две недели в Порт-Артуре и достаточно ознакомившись со значением этого приобретения, я все более убеждаюсь, до какой степени ошибочен сделанный нами в этом направлении шаг и как пагубно он может отразиться на целесообразном и правильном решении корейского вопроса.

Между тем этот вопрос продолжает настойчиво и неотложно требовать своего решения, и с этим решением коренным образом связана вся судьба нашего положения на Востоке. Но принятая нами в настоящее время политика, по-видимому, не признает этого, и я боюсь, что нам придется расплатиться за нашу ошибку очень дорогою монетою[151].

В настоящее время я составляю свое донесение о Порт-Артуре, в котором считаю своею обязанностью представить все эти соображения так, как они мне представляются, но в основании настоящей политики лежат, как я думаю, такие мотивы, что едва ли моим слабым влиянием я могу изменить ход дела…

Подписал: Дубасов.

Печальная переписка двух верных сынов Отечества. В Петербурге начинают слегка суетиться.

231. Письмо Товарища Министра Иностранных Дел — Управляющему Морским Министерством Вице-Адмиралу Тыртову.

13 Февраля 1898 г. № 73

Милостивый Государь Павел Петрович. Наш поверенный в делах в Сеуле сообщил Министерству Иностранных Дел по телеграфу о весьма тревожном положении дел в столице Кореи, требующем, по его мнению, принятия с нашей стороны энергических мер.

Согласно телеграмме г. Шпейера, вожаки всех враждебных нам партий, следуя советам завидующих нам иностранцев, подали Императору несколько дней тому назад прошение, в котором разъясняют, что отдача в иностранные руки финансового и военного ведомства, вместе с главным руководством политикой, противна принципу независимости Кореи и угрожает ей в будущем неисчислимыми бедствиями.

10 февраля вечером умер отец Императора, известный приверженец Японии, Тай-вен-Кун. В тот же вечер три неизвестных злоумышленника напали на переводчика миссии Ким-си-Джона[152] при возвращении его из дворца в Миссию и ранили его саблей в голову и плечо, так что ему только случайно удалось спастись. Об этом покушении производится строгое следствие.

Во всеподданнейшем докладе мною означенной телеграммы, а также предположения о том, что, быть может, с нашей стороны потребуются какие-либо спешные мероприятия в случае, если тревожное положение дел в Сеуле примет более острый характер, и что было бы необходимо сообщить содержание телеграммы г. Шпейера Вашему Превосходительству, ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ благоугодно было Всемилостивейше одобрить таковые предположения.

Вместе с сим нашему поверенному в делах, согласно ВЫСОЧАЙШЕМУ повелению, предложено, если понадобится, усилить десант, снестись непосредственно с контр-адмиралом Дубасовым.

Примите, Милостивый Государь уверение в отличном моем почтении и совершенной преданности. Подписал: Граф Ламздорф.

В Корее ситуация, как и было предсказано, окончательно вышла из-под нашего контроля.

234. Телеграмма Поверенного в делах в Сеуле Статского Советника

Шпейера — Начальнику эскадры Тихого океана Контр-Адмиралу Дубасову.

(Получена 17 Февраля 1898 г. в Порт-Артуре)

Положение ухудшилось: антирусское направление в Сеуле восторжествовало. В миссии укрываются жертвы движения. Можно ожидать и прихода к нам Императора.

Адмирал готов действовать

235. Телеграмма Начальника эскадры Тихого океана

Контр-Адмирала Дубасова —

Поверенному в делах в Сеуле Статскому Советнику Шпейеру.

17 Февраля 1898 г. № 142 из Порт-Артура

Могу в случае надобности прислать «Сивуч» теперь же, «Корнилов» в конце будущей недели; но если положение слишком угрожающее, тотчас же попрошу разрешения прийти с «Азовом» или «Донским».

Теперь бы еще начальство поддержало:

236. Телеграмма Начальника эскадры Тихого океана

Контр-Адмирала Дубасова — Управляющему Морским Министерством

Вице-Адмиралу Тыртову. 18 Февраля 1898 г. № 147 из Порт-Артура

Посланник из Сеула телеграфирует: «Положение ухудшилось, антирусское направление восторжествовало; в Миссии укрываются жертвы движения: можно ожидать прихода к нам Императора».

Спросил посланника: «Необходима ли немедленная присылка судов».

В случае утвердительного ответа полагал бы Реунова послать в Чемульпо и «Донской» или «Рюрик» или обоих. «Корнилов» в конце будущей недели пополнит запас угля и тоже может быть послан, с заменою его в Талиенване лодкой «Отважный»…

Руководство принимает меры

237. Письмо Управляющего Морским Министерством —

Товарищу Министра Иностранных Дел графу В. Н. Ламздорфу.

19 Февраля 1898 г. № 35

Милостивый Государь граф Владимир Николаевич. Командующий нашей эскадрой в Тихом океане контр-адмирал Дубасов сообщил мне по телеграфу о получении им от нашего поверенного в делах в Сеуле телеграммы следующего содержания: «Положение ухудшилось, антирусское направление восторжествовало; в миссии укрываются жертвы движения; можно ожидать прихода к нам Императора».

Вследствие, по-видимому, весьма тревожного положения дел в столице Кореи со своей стороны полагал бы нужным послать теперь же из Нагасаки в Чемульпо младшего флагмана эскадры контр-адмирала Реунова, назначив туда же крейсера I ранга «Дмитрий Донской» и «Рюрик», дабы дать адмиралу возможность в случае надобности высадить более сильный десант для охраны нашей миссии в Сеуле.

Содержание вышеприведенной телеграммы имею честь просить Ваше Сиятельство завтра же довести до Высочайшего сведения и не оставить меня уведомлением о могущих последовать по сему вопросу повелениях ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА.

Примите, Милостивый Государь, уверение в истинном почтении и преданности. Подписал: П. Тыртов.

Непонятная телеграмма

238. Телеграмма Поверенного в делах в Сеуле

Статского Советника Шпейера — Начальнику эскадры Тихого океана

Контр-Адмиралу Дубасову (получена 19 Февраля 1898 г. в Порт-Артуре)

Пока прошу разрешения только задержать «Гремящего» в Чемульпо.

Разъяснение из Японии

240. Письмо Посланника в Японии —

Начальнику эскадры Тихого океана Контр-Адмиралу Дубасову

(получено 19 Февраля 1898 г. в Порт-Артуре)

Милостивый Государь Федор Васильевич… Глубоко сожалею о том, что нам не удалось до сих пор повидаться и непосредственным обменом мыслей выяснить занимающие нас обоих вопросы.

Вы совершенно основательно предполагаете, что наше правительство не допускает мысли о войне с Японией. Оно, напротив того, озабочено восстановлением прежних вполне дружественных отношений с Японией, и обстоятельства ныне приняли благоприятный для достижения этой цели оборот.

…Цель нашей политики составляет не завладение Кореей, а обеспечение ее независимости с сохранением самых тесных дружественных отношений с Японией[153], и цель эта представляется вполне достижимою, так как сама сила событий… по-видимому, дала нашим стремлениям к приобретению незамерзающего порта на Крайнем Востоке совершенно иное направление.

Задача, выполнение которой нам неизбежно предстоит в Маньчжурии, исполинская. Выполнение ее на долгие годы будет требовать напряжения и сосредоточения всех наших сил и внимания и налагает на нашу политику обязанность тщательно избегать возникновения каких бы то ни было поводов к столкновению с могущественнейшим из наших азиатских соседей — Японией. Очевидно, что при таких обстоятельствах правительство наше никак не согласится на какие бы то ни было новые мероприятия в Корее, могущие иметь вызывающий по отношению к Японии характер.

Чрезвычайно я обрадовался сообщенному Вами истинно утешительному известию о скором прибытии «Сисоя Великого» и «Наварина». Чем сильнее мы здесь будем, тем успешнее будет политика наша.

С особенным нетерпением ожидая удовольствия с Вами повидаться, пользуюсь настоящим случаем, чтобы возобновить Вашему Превосходительству уверение в отличном моем почтении и совершенной преданности. Подписал: Барон Розен.

Похоже, барон Розен — такой же «русский европеец», как и его патрон граф Муравьев. Интересно, наши теперешние дипломаты — «русские глобалисты»?

Угольную станцию в Фузане тоже зевнули

257. Телеграмма Начальника эскадры Тихого океана Контр-Адмирала Дубасова —

Начальнику Главнаго Морского Штаба Вице-Адмиралу Авелану.

23 Февраля 1898 г. № 169 из Порт-Артура

Послал «Сивуч» в Фузан, когда, по соглашению посланником в Сеуле, все было готово для заключения сделки; затруднения возникли вследствие перемены министров иностранных дел.

Корейцы отказались продать нам место.

Посланник перешел к другой форме, потребовал, чтобы корейское правительство сделало отчуждение для себя, потом сдало нам землю в долгосрочную аренду. Дело еще не закончено; о дальнейшем буду телеграфировать.

Вот так, господа. Первая ласточка мудрой политики нашей.

Из Сеула сообщают

262. Телеграмма Повереннего в делах в Сеуле Статского Советника Шпейера —

Начальнику эскадры Тихого океана Контр-Адмиралу Дубасову

(получена 25 Февраля 1898 г. в Порт-Артуре)

Получил и исполнил Высочайшее повеление спросить Императора и правительство, нужна ли им помощь России или нет. Император заверяет в неизменности своих чувств. Ответ правительства будет послезавтра.

Агитация против нас продолжается.

А как же иначе? Слабость и двурушничество не уважают. То ли еще будет. Вот Шпейера Алексея Николаевича искренне жаль. Такая работа — псу под хвост. Вот и адмирал Федор Васильевич о том же. Да в грядущем вдобавок кучу неприятностей прозревает.

274. Письмо Начальника эскадры Тихого океана

Контр-Адмирала Дубасова —

Поверенному в делах в Сеуле Статскому Советнику Шпейеру.

26 Февраля 1898 г. Порт-Артур

Многоуважаемый Алексей Николаевич.

Обстоятельства, равно как и инструкции, которыми я должен руководствоваться, заставляют меня теперь же произвести смену команды, находящейся в Сеуле; а потому я вместе с сим посылаю на «Хабаровске» новый состав десанта, который, впрочем, как я совершенно уверен, также исполнит свой долг в случае надобности, как и все люди наши, которые всегда это делали и будут делать[154]…

Оборот, какой принимают события, совершающиеся в Корее, огорчает меня в высшей степени; в особенности меня пугает мысль, что мы можем хоть на йоту отказаться от всего, что уже сделано для упрочения там нашей власти, и сделано с такими усилиями…

С другой стороны, в деле занятия Порт-Артура и Талиенвана мы вступаем уже на такой путь, с которого нет поворота. В Пекине уже начаты переговоры об уступке нам этих портов на тех же основаниях, как Германия заняла Киау-Чау, и наши требования мы решили поддерживать всеми мерами, не исключая и открытой силы[155].

Я не хочу быть пророком, но думаю, что это неизбежно вовлечет нас в большие затруднения, во всяком случае, это может связать наши руки именно в ту минуту, когда явится необходимость предпринять самый решительный шаг в деле решения Корейского вопроса[156], и это заставляет меня еще раз опасаться, что мы можем совершенно проиграть это дело…

Пользуюсь настоящим случаем, чтобы просить Вас принять уверение в моем искреннем уважении и преданности. Подписал: Дубасов.

Ответ «новой» Кореи

277. Телеграмма Поверенного в делах в Сеуле Статского Советника Шпейера —

Начальнику эскадры Тихого океана Контр-Адмиралу Дубасову

(получена 1 Марта 1898 г. в Порт-Артуре)

Сегодня получил ответ корейского правительства, которое, благодаря за помощь и поддержку нашу, находит, что в будущем ему наши инструкторы и финансовый советник не нужны. Жду инструкций из Петербурга; город волнуется.

А сейчас ненадолго отвлечемся от печальной корейской истории и перейдем к другой не менее печальной истории — Порт-Артурской. Уясним раз навсегда, что из себя представляли Порт-Артур и Талиенван — будущий Дальний. «По компетентному мнению вице-консула Островерхова пригодные для устройства первоклассного порта». Итак.

6. Оно нам надо было? Или Порт-Артур и Талиенван в мнении адмирала Дубасова

279. Телеграмма Начальника эскадры Тихого океана Контр-Адмирала Дубасова —

Управляющему Морским Министерством Вице-Адмиралу Тыртову.

2 Марта 1898 г. № 192 из Порт-Артура На подлинном рукою Е. И. В. Великого Князя Генерал-Адмирала написано: «Доложено. А».

Осмотр Порт-Артура закончен. Общая сводка будет сделана и представлена почтою. По окончании этой первой части исследования, заключение о Порт-Артуре следующее:

Порт-Артур вместе с Вей-хавеем представляют для Китая главную морскую позицию, защищающую Пекин; стратегическое значение обоих пунктов одинаково важно; положение Артура менее выгодно, находясь на оконечности узкого полуострова Квантунга; без поддержки Талиенвана — может быть изолирован и связь их обоих с внутреннею базою прервана[157].

По природным условиям Артур представляет весьма благоприятные условия для обороны, и китайцы, по указанию германцев, воспользовались ими, чтобы создать здесь возможно неприступную с моря и с суши позицию, под защитою которой должен был находиться главный морской арсенал для северного флота.

Китайцы положили на это дело большие средства, но в плане обороны были сделаны крупные ошибки, она не была вполне закончена и в техническом отношении выполнена так дурно, что в настоящее время вся система укреплений представляет лишь груды материала, земли и камня, которым можно воспользоваться не иначе, как разобрав большинство существующих укреплений до самого основания.

Все орудия с укреплений увезены японцами, но в Артуре имеется 17 полевых, 17 горных орудий и небольшое число крепостных; последние тщательно скрыты в складах.

Сохранив за Артуром вышеуказанное значение, пришлось бы на устройство целесообразной и правильной в тактическом и инженерном отношениях обороны без вооружения положить до 4¹/₂ миллиона рублей; на артиллерийское вооружение береговых укреплений понадобится от 75 до 100 орудий, а для укреплений сухопутных — до 250 орудий разных калибров.

Сила необходимого гарнизона — 12 000 человек[158]; численность эта обусловливается также совершенно изолированным от нашей базы положением Артура, каковое будет продолжаться впредь до развития соединительной сети железных дорог. Для расквартирования войск имеется достаточное число казарм и зданий; ныне в Артуре находится 7 000 солдат.

При всем сказанном Артур не может держаться без Талиенвана, который представляет неприятелю превосходную бухту для обширной стратегической высадки, а потому Талиенван должен быть тоже укреплен с моря и суши, и укреплениям этим должно быть дано не менее обширное, чем в Артуре, развитие[159].

На всем китайском побережье Желтого моря не имеется удобного порта.

Артур тоже неудобен…

Наружный рейд, широко открытый с южной стороны, для стоянок удобен только при ветрах северной половины компаса, господствующих зимою; южные ветры, господствующие летом, делают стоянку почти невозможной; даже внутренний рейд может быть при этих условиях не безопасен вследствие малой глубины и очень высокой (волновой. — Б.Г.) толчеи.

Порт можно сделать удобным лишь при устройстве на внешнем рейде обширного волнолома[160]…

Талиенван представляет обширный, почти открытый рейд и имеет преимущество лишь по сравнению с внешним рейдом Порт-Артура для устройства большого порта.

Талиенван не представляет удобств, все значение его заключается в том, что находится у самой узкой части полуострова, представляющей превосходную позицию для защиты с севера всего Квантунга с Порт-Артуром; в то же время может служить для обширной стратегической высадки с целью овладения Артуром с суши… японские войска обошли Талиенван с тыла, вытеснили китайцев и устроили в Талиенване главную базу, чтобы сосредоточить свои силы и двинуть их на Артур.

Из изложенного следует, что Порт-Артур и Талиенван нераздельно связаны между собою, и чтобы сохранить за Артуром его стратегическое значение, необходимо решиться почти удвоить вышеуказанные затраты, широко распространив их на Талиенван.

Если рассматривать Артур как коммерческий порт, то весь вопрос упрощается… Но Артур, как сказано, есть застава к китайской столице, и он может быть добровольно уступлен китайцами только тому, кто возьмет на себя обязательство защищать эту заставу вооруженной силой и, следовательно, будет иметь в Порт-Артуре укрепленный лагерь и военно-морскую позицию.

Как такая позиция или база для наших русских сил, Порт-Артур совершенно не отвечает требованиям, находясь в пятьсот пятидесяти милях от середины Корейского пролива, узлового пункта сообщения между Сибирью, Китаем, Кореей и Японией, и не дает возможности наблюдать, а тем более командовать над этими сообщениями.

Затем, будучи в стороне от нашей естественной оборонительной линии, идущей вдоль берега Японского моря, и находясь в расстоянии от нее от шестисот до тысячи миль, он не может служить опорой для наших морских операций вдоль этого берега, оставляя его совершенно открытым неприятельскому нападению.

В особенности остается открытым для безнаказанного завладения весь юго-восточный берег Кореи с существующим здесь японским аванпостом Фузаном.

И, находясь в расстоянии от шестисот до тысячи двухсот миль от северных портов нашего главного противника — Японии, флот наш в Порт-Артуре был бы совершенно лишен возможности воспрепятствовать и даже угрожать наступлению японского флота к корейскому или нашему побережью. База эта не прикрывает даже западного побережья Кореи и подступов к Сеулу…

Наконец, находясь в расстоянии тысячи восьмидесяти миль от нашей главной базы — Владивостока, Порт-Артур остается как бы совершенно от него отрезанным, ибо линия сообщения, с одной стороны, не имеет промежуточных опорных пунктов, с другой — по всей своей длине подвержена нападению японского флота.

Связь Порт-Артура с Сибирской железной дорогой не устранит этих неудобств…

На самом полуострове эта связь, благодаря незначительной ширине его, всегда может быть разрушена нападением предприимчивого неприятеля с моря.

Как видим, здесь уже практически предсказано все, что случится через шесть лет. Теория, предсказывающая факты, — правильная теория!

Умный был человек адмирал Дубасов!

Однако в Петербурге не обратили и на сей раз внимания на мнение адмирала Дубасова, свидетельствует «Введение».

Доказательством этого служат все последующие действия нашего правительства. Из документов, доступных Исторической комиссии, также не видно, чтобы телеграмма адмирала Дубасова была передана на рассмотрение какого-либо Особого Совещания при участии лиц компетентных в делах просто военных и в делах военно-морских тем паче.

Ну и, кроме того, телеграмма адмирала, как большинство важных телеграмм, опять пришла слишком поздно. Решение правительства о занятии Порт-Артура и Талиенвана уже окончательно состоялось!

7. Но займем все равно!

Граф Муравьев возобновляет уверения в своем почтении к адмиралу Тыртову

284. Письмо Министра Иностранных Дел графа Муравьева — Управляющему Морским Министерством Вице-Адмиралу Тыртову.

4 Марта 1898 г. № 119

Милостивый Государь Павел Петрович.

По ВЫСОЧАЙШЕМУ повелению ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА, находящиеся в Корее наши инструкторы отныне прекращают свою деятельность по обучению корейских войск; но ввиду еще невыясненного и тревожного положения дел в стране они должны будут временно оставаться в распоряжении нашей миссии в Сеуле, исключительно для охраны личной безопасности нашего представительства и защиты наших интересов вообще.

Для той же цели должен остаться в Сеуле и десант с наших судов, в том размере, какой ввиду данных обстоятельств будет необходим.

Сообщая о вышеизложенном для сведения Вашего Превосходительства, пользуюсь настоящим случаем, чтобы возобновить Вам, Милостивый Государь, уверение в отличном моем почтении и совершенной преданности. Подписал: Граф Муравьев.

Инструкторов отзываем

285. Телеграмма Поверенного в делах в Сеуле

Статского Советника Шпейера —

Начальнику эскадры Тихого океана Контр-Адмиралу Дубасову

(получена 5 Марта 1898 г. в Порт-Артуре)

Во исполнение Высочайшего повеления уведомил корейское правительство, что мы отзываем инструкторов и Алексеева. Инструкторы остаются пока, ввиду переходного времени, в распоряжении миссии.

Тайны корейского двора

292. Письмо Поверенного в делах в Сеуле

Статского Советника Шпейера —

Начальнику эскадры Тихого океана Контр-Адмиралу Дубасову

(получено 6 Марта 1898 г. в Порт-Артуре)

Многоуважаемый Федор Васильевич.

Бесконечно Вам признателен как за любезные письма Ваши из Порт-Артура от 12 и 26 февраля[161], так и за более чем внимательное отношение ко всем моим просьбам, которыми я, конечно, причинял Вам немалое беспокойство. Не имея возможности писать Вам, я поневоле должен был ограничиваться посылкою Вам кратких телеграфных сообщений о совершающихся здесь курьезных делах. Теперь пополню этот пробел, насколько позволят мне занятия разного рода. Начну издалека.

Как Вам известно, в конце октября месяца мне удалось устроить К.А. Алексеева главным советником корейского Министерства Финансов, с подчинением ему здешнего таможенного ведомства. Сделал я это без приказаний из Петербурга, в надежде, что когда дело будет сделано, меня поддержат, и все войдет в свою колею.

Вышло не так: меня не только не поддержали, но даже чуть ли не обвинили в государственной измене и приказали пойти на компромисс с Броуном, оставив его по-прежнему начальником таможен. Я должен был подчиниться, но убедил Броуна письменно обязаться признать над собою главенство Алексеева.

Этот компромисс был для нас роковым шагом; в нем все увидели нашу слабость, и с этого момента началась целая кампания против нас, в которой деятельное участие принимали почти все наши завистники иностранцы (англичане, американцы и японцы).

Заслужив уже раз порицание моих действий, я не решился принять участие в этой кампании без разрешения правительства, но на мои объяснения положения получил три-четыре приказания соблюдать крайнюю осторожность и не упускать из виду принципа независимости Кореи, который почему-то нам особенно дорог[162] (!).

В агитации против нас принимали деятельное участие только те корейские сановники, которым мы мешали воровать, т.е. стать у власти, и те из министров, для которых честный и строгий контроль наш корейских финансов и постановка военного дела на русские основания были не выгодны.

Агитация привела к покушению 10 февраля на жизнь нашего переводчика, пользующегося безграничным доверием Императора, слабохарактерность которого он один подбадривал и укреплял, — и стоила нашего влияния в Корее.

Следствие по моим настояниям поведено было энергично, но как только высокопоставленные сановники, замешанные в это гнусное дело, увидали, что им не избегнуть кары, они, сменив энергичного обер-полицмейстера, заставили его укрыться у нас в миссии, а сами произвели в следственном деле все нужные подлоги и фальсификации.

Я, конечно, ежедневно доносил Министерству обо всех даже незначительных фактах, но указаний не получал. В одной из моих телеграмм я донес, что может статься, что Император вновь укроется у нас, и получил ответ на первую часть этой телеграммы, но не на вторую[163].

Через несколько дней после этого Император обратился через доверенное лицо ко мне за советом, и я счел себя вправе сказать ему, что я не вижу для него другого выхода из нынешнего трудного положения, как приход в миссию, откуда он может изменить все по своему усмотрению; дав этот совет, я донес об этом в Петербург и… получил Высочайший выговор.

Вследствие этого я должен был на аудиенции, о коей я Вам телеграфировал, взять совет мой назад и тем совершенно предал Императора в руки заговорщиков.

Вот этим и объясняется тот нахальный ответ корейского правительства на наш запрос о том, нужны ли ему наши инструктора и финансовый советник или нет. Ответ этот Вам известен из моей телеграммы. Сообщая о нем в Петербург, я выразил мнение, что нам следовало бы:

1) потребовать от Кореи одновременного отказа и всем ее иностранным советникам,

2) отказать ей в приеме посольства, которое она намеревается послать в Петербург и

3) потребовать в назначенный нами короткий срок примерного наказания как виновников, так и зачинщиков покушения 10 февраля, и в случае неисполнения наших требований спустить здесь наш флаг и занять нашими войсками северные провинции Кореи по линии Гензан-Пиньянг.

Я не вижу, как мы иначе можем выйти с честью из нынешнего ужасного положения. Ответ Министерства я могу получить только завтра к вечеру, и сильно сомневаюсь, чтобы он был такой, каким бы я его желал.

Вы совершенно справедливо замечаете, что мы с некоторого времени потеряли всякий интерес к здешним делам, занявшись китайскими; как будто нельзя было бы параллельно вести и те и другие, без особого для нас обременения и труда.

Вот краткое, но правдивое изложение всего того, что мы здесь пережили с ноября месяца. Грустно все это ужасно, особенно если подумаешь, что устроить нам все это иначе ничего не стоило, нужно было только захотеть этого и иметь хотя немного доверия к словам нашего представителя в этой несчастной стране…

Судьба наша все еще не выясняется. Матюнин должен быть 6 марта в Шанхае, откуда едет в Токио для свидания с Розеном и только после этого попадет в Сеул. От инструкций, которые он везет мне, будут зависеть мои дальнейшие планы.

Прошу Вас, многоуважаемый Федор Васильевич, верить моему безграничному к Вам чувству благодарности за многочисленные знаки внимания и доверия и глубокой преданности.

Подписал: Шпейер.

М-да. Не знаю, как вам, а по мне, только из-за этого письма можно было засекретить всю коллекцию не то что до 1937 года, а до скончания времен. Корейского королька мы капитально подставили. Не по-шляхетски!

293. Телеграмма Начальника эскадры Тихого океана Контр-Адмирала Дубасова —

Поверенному в делах в Сеуле Статскому Советнику Шпейеру.

6 Марта 1898 г. № 208, из Порт-Артура

Искренно благодарю за ваше письмо.

Глубоко опечален совершившимися в Корее событиями. Полагаю, что если бы мы заняли северную Корею, то японцы захватили бы южную, а потому, с моей точки зрения, занятие нами Мозампо лучше разрешило бы корейский вопрос во всей его совокупности.

«Гремящий» отзываю в Порт-Артур.

Нужно ли еще исследовать Мозампо? Вопрос из Сеула

334. Письмо Военного Агента в Корее Полковника Стрельбицкого —

Начальнику эскадры Тихого океана Контр-Адмиралу Дубасову.

12 Марта 1898 г. из Сеула

Ваше Превосходительство, глубокоуважаемый Федор Васильевич.

Ввиду наступления теплой погоды я полагал бы возможным в непродолжительном времени приступить к полевым работам, намеченным на предстоящее лето, и для организации плана этих работ я решаюсь обратиться к Вашему Превосходительству с просьбой не отказать сообщить, признаете ли Вы при современной обстановке по-прежнему желательными те исследования Мозампо, о которых Вы изволили упомянуть во время пребывания в Сеуле.

…Я воспользовался этим случаем, чтобы представить Вам копии моих донесений, а также несколько номеров Independents[164], по которым Вы можете проследить последовательное развитое того прискорбного кризиса, который неожиданно для всех разыгрался на днях в Сеуле.

…Остается упомянуть, что ввиду последних событий г-н Шпейер не поедет пока в Пекин; он получил предписание немедленно по прибытии г-на Матюнина (приезд которого, по-видимому, ускорен) сдать дела и отправиться в Петербург для объяснения по делам службы.

…Пользуюсь этим случаем, чтобы просить принять уверения в глубочайшей преданности и таковом же уважении. Подписал: Стрельбицкий.

8. Как входили мы в Порт-Артур

352. Приказ Начальника эскадры Тихого океана. 14 Марта 1898 г. № 357. Рейд Порт-Артур

По Высочайшему повелению, вверенная мне эскадра и состоящий при ней отряд сухопутных войск должны занять принадлежащие ныне китайскому государству Порт-Артур и порт Талиенван, с тем чтобы тотчас же по таковом занятии приступить к определению границ территории, поступающей в арендное пользование Российского Государства на установленных особым договором условиях.

Согласно сему, для занятия Порт-Артура предписываю в назначенный день и час:

1) Судам эскадры занять места по прилагаемой у сего диспозиции и находиться в полной готовности к бою.

2) Отряду сухопутных войск, находящемуся на пароходе «Саратов», в полном боевом вооружении быть готовым для посадки на гребные суда и высадки на берег.

3) Посылка с эскадры гребных судов для приема сухопутных войск и их высадки, а также посадка на гребные суда эскадренного десанта должны быть исполнены по моему сигналу и согласно прилагаемому расписанию.

4) По высадке отряда сухопутных войск и судового десанта на берег движение их вперед и занятие намеченных пунктов должно совершиться по прилагаемой у сего диспозиции под главным начальствованием полковника Савича, который, по помянутом занятии порта, назначается его комендантом и тотчас же вступает в исполнение присвоенных этому положению прав и обязанностей.

Считаю нужным сделать общеизвестным по эскадре и состоящему при ней сухопутному отряду, что занятие Порт-Артура нашей вооруженной силой, согласно условиям состоявшегося между Россией и Китаем договора, не должно иметь характера неприятельских деяний, ибо таковое занятие совершается, напротив, в силу тесных дружественных отношений, связующих Китай с Россией, и является выражением того покровительства и защиты, которые Россия отныне намерена оказывать китайскому государству…

Под страхом самой тяжкой ответственности запрещаю также отнимать или незаконно присваивать принадлежащее жителям имущество, распоряжаться в их домах или храмах и вообще позволить себе поступки, противные воинской дисциплине и недостойные высокого воинского звания.

Объявляя об этом, я, впрочем, твердо убежден, что наши матросы и солдаты ни в чем не уронят достоинство русского имени и что, вступая на дружескую почву иностранного государства под своими знаменами, украшенными вековой славой, они покажут себя достойными этой славы.

Я уверен также, что своим внимательным отношением к порученному делу, а также трезвым, честным и добрым поведением чины эскадры и сухопутного отряда доставят мне возможность свидетельствовать перед ГОСУДАРЕМ ИМПЕРАТОРОМ, что повеление ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА исполнено с знанием, усердием и доблестью, вполне достойными той славы, какую издавна стяжали русские войска на суше и на море.

Подписал: Контр-Адмирал Дубасов.

Похоже, что приказ о занятии Порт-Артур отдан на день раньше, чем с китайским правительством об этом договорились, о чем адмиралу сообщить, похоже, не удосужились.

355. Письмо Министра Иностранных Дел графа Муравьева —

Временно Управляющему Морским Министерством Вице-Адмиралу Авелану.

15 Марта 1898 г. № 156

Министр Иностранных Дел, свидетельствуя совершенное почтение Его Превосходительству Федору Карловичу, спешит уведомить, что, согласно только что полученной телеграмме надворного советника Павлова, соглашение с китайским правительством касательно Порт-Артура и Талиенвана подписано сегодня, 15 марта, в два часа дня.

Почтенный генерал Сун Цин, местный главнокомандующий даже воинское имущество вывезти не успел. Такая вот русско-китайская дружба.

356. Перевод сообщения младшего наставника Наследника Престола,

министра без портфеля, командующего провинцией Сычуань и командующего войсками Ицзюнь Суна —

Начальнику эскадры Тихого океана Контр-Адмиралу Дубасову.

Лю-шунь-коу[165]. Правление Гуан-сюй. 24 года 6 числа 3 луны

(15 Марта 1898 года)

Вчера я удостоился посещения нескольких лиц, прибывших ко мне в качестве представителей Вашего Превосходительства для переговоров со мною по вопросу об удалении вверенных мне войск 16 марта (7 числа третьей луны) в Инкоу.

Вследствие слишком короткого срока и полной невозможности перевозки, за отсутствием транспортов, мне разрешено было временно оставить в морском арсенале в Лю-шунькоу ружья, пушки и другие боевые припасы под благосклонным присмотром русских властей и за сим постепенно перевозить оные в Инкоу…

Доводя о сем до сведения Вашего Превосходительства, имею честь покорнейше просить удостоить меня скорым ответом для отдачи приказаний по предмету вывоза оружия и боевых запасов.

357. Великого Российского Государства командированного

по Высочайшему повелению Начальника эскадры Тихого океана

и Командующего Морскими и Сухопутными силами на Ляодуне

Контр-Адмирала Дубасова извещение

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО ИМПЕРАТОР ВСЕРОССИЙСКИЙ и Его Величество Император Китайский желают скрепить еще более существующие между обеими Империями дружеские отношения и оказать обоюдную поддержку.

Китай отдает России в аренду на 25 лет Лю-шунь-коу, Даляньвань и Цзинь-чжоу с прилежащими окрестностями на север вплоть до Порт-Адамса и Бицзыво.

Россия принимает на себя заботу об устройстве сухопутной и морской обороны означенной местности для пользы Китая.

Ныне я получил ВЫСОЧАЙШЕЕ повеление моего Августейшего Повелителя занять 16 марта Лю-шунь-коу и Даляньвань с окрестностями.

Ныне китайские войска уходят и русские власти будут всячески защищать благонамеренных людей и поддерживать порядок в стране…

Благонамеренные люди, продолжайте спокойно заниматься своими делами, а злые — бойтесь, ибо мы будем строго наказывать зло по законам обоих государств.

Для взаимного спокойствия не нарушайте этого извещения в Лю-шунь-коу, Даляньвань и Цзинь-чжоу.

358. Перевод прокламации младшего наставника Наследника Престола, министра без портфеля,

главнокомандующего войском Ицзюнь, Сычуанского корпусного командира Суна.

Правления Гуан-сюй. 24 года 6 числа третьей луны

(15 Марта 1898 года)

Цзун-ли-ямынь телеграммой уведомил меня, что перевод моего войска в Инкоу, отдача в аренду России Лю-шунь-коу и Даляньваня и предпринимаемое ею укрепление фортов — все это происходит по желанно моего Августейшего Повелителя. Названные пункты станут открытыми торговыми портами и будут процветать с каждым днем. Видя уход моего отряда, вы ни в коем случай не пугайтесь.

Купцы и поселяне! живите по-прежнему в мире и наслаждайтесь своим существованием. Поселяне! по-прежнему обрабатывайте землю. Не уходите из пределов арендуемой территории. Русские власти непременно проявят к вам особую милость. В тяжелых делах своих обращайтесь по-старому к приставу в Цзинь-чжоу и здесь по-прежнему вы найдете правосудие.

Уходя ныне со своим отрядом, я заранее объявляю вам об этом и твердо надеюсь, что вы, купцы и поселяне, зная об этих обстоятельствах, не будете волноваться, а будете по-прежнему заниматься своими делами.

Объявляется для общего сведения.

Начальникам воинским вторит представитель гражданской администрации даотай Гу

359. Перевод прокламации, изданной Великого Дайцинского Государства командированного по высочайшему повелению члена комиссии по организации Лю-шунь-коу и Даляньваня, кандидата на должность префекта Гу.

Ныне Россия берет в 25-летнее арендное пользование принадлежащие Дайцинскому государству Лю-шунь-коу и Даляньвань с прилегающими к ним местностями. Порт и портовые учреждения остаются для взаимного пользования; здесь по-прежнему будут стоять суда обоих флотов, и чиновники обоих государств одинаково, с усиленным вниманием, будут относиться к купцам и поселянам.

Оба государства не имеют никаких оснований к вражде. Вы не должны легкомысленно верить разным нелепым слухам и волноваться. Я по-прежнему остаюсь в Лю-шунь-коу заведывать делами и командирую полицейских для ночных обходов. Об этом я довожу до сведения всех. Если бродяги, не имеющие определенных занятий, будут беззаконно, пользуясь какими-либо предлогами, распускать нелепые толки, то они будут немедленно задержаны и строго наказаны.

Не преступайте этого специального объявления…

Так что, как видим, ничто не забыто и никто не забыт. Даже порт-артурские бомжи. Серьезный человек даотай Гу!..

Над Порт-Артуром русский флаг!

361. Телеграмма Начальника эскадры Тихого океана

Контр-Адмирала Дубасова —

Управляющему Морским Министерством Вице-Адмиралу Тыртову.

Порт-Артур и Талиениан занял, все благополучно. Китайские войска начали выступать 15 марта; в первом часу ночи выступила из Порт-Артура последняя колонна.

16 марта, в 6 часов утра, высажен на берег весь сухопутный отряд и десант с эскадры, после чего немедленно началось занятие города и намеченных позиций, а в 8-м часу утра все войска были уже на местах, а в 8 часов, одновременно с подъемом кормового флага на эскадре, на форте Золотой горы взвились вместе русский и китайский военные флаги, которым эскадра салютовала 21 выстрелом; вслед за этим форт Золотой горы салютовал моему флагу и в ответ получил установленный салют крепости. Талиенван занят десантом, свезенным в 9 часов утра с крейсера «Дмитрий Донской» и с лодки «Кореец». Тотчас по удалении китайских войск флаги подняты; порядок нигде не нарушен.

Любознательному читателю будет, возможно, интересно, что 1-й ротой русского десанта в Порт-Артуре командовал лейтенант барон Ф.В. фон Раден, геройски отстоявший со своими матросами с броненосцев «Наварин» и «Сисой Великий» наше посольство в Пекине во время известного восстания ихэтуаней летом 1900 года. А командиром 1-й батареи был лейтенант Е.В. Свенторжецкий — во время похода 2-й эскадры самый доверенный флаг-офицер адмирала Рожественского. С обоими нам предстоит еще встретиться.

А вот китайский флаг здесь лишний!

364. Телеграмма Начальника эскадры Тихого океана Контр-Адмирала Дубасова —

Управляющему Морским Министерством Вице-Адмиралу Тыртову.

17 Марта 1898 г. № 263 из Порт-Артура

Считаю долгом почтительнейше доложить, что совместное присутствие поднимаемых здесь русского и китайского флагов может породить щекотливые недоразумения, которые я затруднен буду разрешить в желаемо» направлении.

Так, английские суда, придя сюда, под предлогом, что форма совместного владения Россией и Китаем [одним и] тем же портом является новой и т имеющей прецедентов, могут салютовать только китайскому флагу, принадлежащему нации, сохраняющей верховные на занятую территорию права случай, без сомнения, нежелательный; в лучшем случае, будут салютовать сначала китайскому флагу, потом русскому, что тоже нежелательно. Наконец, на салют китайскому флагу придется отвечать нашими пушками и нашим воинским чинам, ибо, согласно текста заключенного договора, никакие китайские войсковые части на занятые нами территории не допускаются.

Полагаю, что так как в вопросе этом мы не принимали на себя никакого обязательства, то было бы целесообразнее китайский военный флаг ни] Порт-Артуре, ни в Талиенване не поднимать, на что и прошу разрешения.

Высочайший приказ исполнен

366. Телеграмма Начальника эскадры Тихого океана Контр-Адмирала Дубасова — Временно Управляющему Морским Министерством Вице-Адмиралу Авелану.

17 Марта 1898 г. № 264 из Порт-Артура

Почитаю долгом представить на благоусмотрение Вашего Превосходительства, что чины вверенной мне эскадры и присоединенного к ней сухопутного отряда, преисполненные чувств беспредельной преданности престолу и гордости, что на их долю выпало счастие исполнить повеление ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА, клонящееся к новому умножению силы Русского Государства, выполнили занятие Порт-Артура и Талиенвана с знанием, усердием и верностью, которые дают мне смелость выразить уверенность, что наши морские и сухопутные силы на Востоке способны и впредь преодолевать все затруднения, с коими может быть связано осуществление задач, которые на них будут возложены.

Особенно под Вашим руководством, Адмирал Федор Васильевич!

Высочайшая благодарность

376. Телеграмма Временно Управляющего

Морским Министерством Вице-Адмирала Авелана —

Начальнику эскадры Тихого океана Контр-Адмиралу Дубасову.

На доложенной ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ телеграмме вашей № 264[166] ГОСУДАРЕМ ИМПЕРАТОРОМ Собственноручно начертана следующая резолюция: «прошу передать Дубасову и всем чинам вверенной ему эскадры и сухопутного отряда Мою благодарность и уверенность, что они и в будущем также доблестно и честно будут исполнять свой долг».

9. Исторический комментарий. Официальная часть

15 марта 1898 года в Пекине была подписана «Конвенция между Россией и Китаем о Ляодунском полуострове».

Статья 1 гласила^{185}: «В видах обеспечения для русских военно-морских сил вполне надежной опоры на побережье Северного Китая, Его Величество Император Китайский соглашается предоставить Российскому Правительству в арендное пользование порты Артур (Лю-шунь-коу) и Талиенван вместе с прилегающим к этим портам водным пространством. Арендой этой, однако, никоим образом не нарушаются верховные права Его Величества Императора Китайского на вышеуказанную территорию».

Всего Конвенция состояла из 9 статей, по ее условиям после определения границ вся арендуемая территория переходила на 25 лет в «полное и исключительное пользование русского правительства».

15 марта, в день подписания конвенции, начался процесс передачи Порт-Артура и Талиенвана русской стороне. Глава гражданской администрации района даотай Гу издал прокламацию, сообщавшую местному населению о передаче этой территории в аренду России (док. 359). Успокаивал население и генерал Сун (док. 358). Китайские войска стали покидать порты и уходить на север 15 марта. Эвакуация Порт-Артура завершилась к часу ночи 16 марта.

16 марта 1898 года порты Артур и Талиенван были заняты русскими войсками. Первый небольшой русский отряд высадился в Порт-Артуре вечером 15 марта. В 6 часов утра следующего дня в город вступили стрелки 9-го Восточно-Сибирского стрелкового полка, артиллеристы и забайкальские казаки.

Талиенван был занят соединенным десантом с «Дмитрия Донского», «Наварина» и «Сисоя Великого», численностью в 200 человек с 4 артиллерийскими орудиями.

Оба города, куда вступили русские войска, были частично оставлены местным населением из-за боязни повторения событий японо-китайской войны 1894-1895 гг., когда японцы устроили массовые убийства мирных жителей. Наши войска оперативно заняли города и достаточно удобно были размещены в оставленных китайцами административных зданиях, кумирнях и частных домах.

В 8 часов утра 16 марта на Золотой горе Порт-Артура под 21 залп артиллерийского салюта, произведенного с кораблей эскадры Тихого океана, Великим Князем Кириллом Владимировичем был поднят Андреевский флаг. Россия приобрела необычную колонию, которая через год окончательно оформится в своих границах и станет называться Кванту некой областью.

19 марта вышел Высочайший Приказ: «Государь Император объявляет Высочайшую благодарность Командующему эскадрою в Тихом океане Контр-Адмиралу Дубасову и Монаршее благоволение — всем чинам вверенной ему эскадры и сухопутного отряда за отличное исполнение возложенных на них поручений по занятию Порт-Артура и Талиенвана»^{186}.

Через четыре дня Монаршее благоволение было объявлено командирам эскадренных броненосцев «Сисой Великий» и «Наварин» и крейсера 1 ранга «Россия» капитанам I ранга Паренаго, Иенишу и Доможирову.

В декабре 1898 года адмиралы Дубасов и Реунов были награждены орденами Св. Анны 1 степени.

14 сентября 1899 года Государь Император «За труды по занятию портов Квантунского полуострова Артур и Талиенван» пожаловал ордена офицерам штаба Начальника Тихоокеанской эскадры.

В этот же день орденами были награждены офицеры кораблей эскадры: броненосцев «Сисой Великий» и «Наварин»; крейсеров «Россия», «Рюрик», «Память Азова», «Адмирал Корнилов», «Дмитрий Донской», «Владимир Мономах», «Забияка» и «Всадник»; канонерских лодок «Гремящий», «Отважный», «Кореец», «Манджур» и «Сивуч» и пароходов Добровольного флота «Ярославль», «Саратов», «Екатеринославль», «Владимир», «Петербург» и «Воронеж».

Награждение орденами за занятие Порт-Артура производилось до июня 1900 года.

Что ж, эскадра честно потрудилась. Жаль, не столько на пользу России, сколько на карман Витте и его подельников в обществе КВЖД. И на удовлетворение тщеславия графа Муравьева и иже с ним.

Если ничего худшего, чем тщеславие, за этим не стояло.

Но все-таки незамерзающий порт на Тихом океане у русского флота появился. Какой ни есть. И русский флаг над ним был поднят. Теперь следовало подумать о защите.

10. Адмирал Дубасов пытается отстоять Порт-Артур

Спустить китайский флаг!

400. Телеграмма Начальника эскадры Тихого океана

Контр-Адмирала Дубасова — Управляющему Морским Министерством Вице-Адмиралу Тыртову.

24 Марта 1898 г. № 314 из Порт-Артура На подлинном Собственною ЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА рукою написано: «Разрешить спустить китайский флаг».

Поверенный в делах Павлов сообщил мне соображения, представленные им графу Муравьеву по поводу указанного мною неудобства совместного здесь пребывания русского и китайского флагов; считаю долгом, ссылаясь на ранее изложенные мною соображения, присовокупить, что приход «Си-соя» обнаружил еще следующее затруднение: корабль должен был салютовать двадцатью одним выстрелом китайскому флагу и семью, положенными русской крепости, — рядом висящему русскому флагу, чего я, конечно, не мог допустить, а потому почтительнейше подтверждаю, что совместное пребывание обоих флагов решительно неудобно, и вполне соглашаясь с мнением поверенного в делах, что китайский флаг следует спустить теперь же по нашему собственному распоряжению и без всяких предварительных переговоров с китайским правительством, я ввиду возможного прихода сюда иностранных судов, которые еще пока не видели совместного присутствия флагов, прошу возможно скорейшего разрешения китайский флаг больше не поднимать.

Резолюция Его Императорского Высочества Великого Киязя Генерал-Адмирала:

«Надо сообщить ВЫСОЧАЙШЕЕ повеление Министрам Военному и Иностранных Дел». — АЛЕКСЕЙ.

403. Телеграмма Начальника эскадры Тихого океана

Контр-Адмирала Дубасова —

Поверенному в делах в Пекине Надворному Советнику Павлову.

26 Марта 1898 г. № 331

Когда получил вашу телеграмму, китайский флаг был уже спущен.

Начало недоразумений с Киньчжоу

427. Телеграмма Управляющего Военным Министерством

Генерал-Лейтенанта Куропаткина — Начальнику эскадры

Тихого океана Контр-Адмиралу Дубасову.

29 Марта 1898 г. № 901

Главное начальство над войсками, собранными на Квантунгском полуострове, и главное заведывание занятой территорией впредь до особого распоряжения должно принадлежать вам. Разброска сил откомандированием двух рот в Киньчжоу нежелательна…

428. Телеграмма Начальника эскадры Тихого океана Контр-Адмирала Дубасова —

Управляющему Морским Министерством Вице-Адмиралу Тыртову.

30 Марта 1898 г. № 351 из Порт-Артура[167]

До сего времени я считал город Кинь-чжоу (Kin-chau) находящимся в пределах занятой нами территории; теперь же поверенный в делах наш мне сообщает, что китайский уполномоченный в Петербурге домогается оставления Кинь-чжоу, с 3-х верстным пространством кругом стены, за Китаем. Телеграммой № 192[168] я доносил, что Порт-Артур не может держаться без Талиенваня, для надлежащей же обороны последнего Кинь-чжоу, находящийся в районе этой обороны, должен безусловно принадлежать нам и уступка его китайцам совершенно невозможна…

430. Донесение Военного Агента в Китае Полковника Вогака в Главный Штаб.

29 Марта 1898 г. № 63 из Порт-Артура

Доложено ЕГО ВЕЛИЧЕСТВУ.

ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР ВЫСОЧАЙШЕЕ повелел обратить на это важное заявление внимание

Министра Иностранных Дел.

31 марта 1898 г.

Подписал: Генерал-Лейтенант Куропаткин.

Получено сведение, что китайцы просят не включать город Кинь-чжоу в арендуемый нами район. Считаю долгом доложить, что оставление Кинь-чжоу лишает нас возможности оборонять Талиенван и позицию на перешейке, удержание которой, безусловно, необходимо для обороны нашей с суши.

433. Телеграмма Начальника эскадры Тихого океана

Контр-Адмирала Дубасова — Управляющему Военным Министерством

Генерал-Лейтенанту Куропаткину.

1 Апреля 1898 г. № 364 из Порт-Артура

Ответ на 901.[169]

Глубоко признателен за указания. Неизбежное разделение сил обусловливается необходимостью занимать одновременно Порт-Артур и Талиенван; последний представляет собою именно ту позицию, которая есть ключ обороны Квантунга. Она простирается севернее Кинь-чжоу, заключает его в себе; он должен быть приведен в оборонительное состояние, поэтому выделять его невозможно.

На этом основании, полагаю сосредоточить все силы в Талиенване, оставив в Порт-Артуре, который достаточно прикрыт эскадрой, гарнизон самой малой численности. Сейчас прибыл на «Саратове» шестой стрелковый полк. Направляю его в Талиенван. Войска, имеющие прибыть пароходами «Петербург» и «Тамбов» около 12 апреля, пойдут туда же. Посылка двух рот в Талиенван вызвалась необходимостью поддержать малочисленный судовой десант.

Эти роты имели базой находящиеся там три броненосца, а потому не были в опасности.

Наивный адмирал! Всерьез Порт-Артур защищать вздумал. Таким Ду-басовым поручи дело — до сих пор Порт-Артур, глядишь, русским был. Сейчас ему объяснят про ключ обороны и вообще за жизнь.

Стратегии не надо! Генерал Куропаткин — адмиралу Дубасову

443. Телеграмма Управляющего Военным Министерством

Генерал-Лейтенанта Куропаткина — Начальнику эскадры

Тихого океана Контр-Адмиралу Дубасову.

4 Апреля 1898 г. № 952

Ответ на депешу 1 апреля[170]. Военное ведомство не считает возможным задаваться ныне обороною всего Квантунгского полуострова. Повторяю указание своей депеши № 901[171] держать наши силы сосредоточенно. Имейте в виду, что пока предполагается укреплять только Порт-Артур.

Никаких работ по приведению в оборонительное положение Кинь-чжоу не предположено[172], и вам надо воздерживаться от сего плана…

Ныне на всем Квантунгском полуострове для нас особую важность имеет лишь прочное занятие Порт-Артура. Со временем осилим и другие задачи. Не разбрасывайтесь.

Стратегии не надо. Задача пока проста и единственна. Содержание настоящей депеши сообщите генералу Волкову.

Все понятно, господин адмирал? Стратегии не надо! А насчет «ныне», «со временем» и «пока» — так это чтобы от Вас, упрямого, отвязаться.

Военное Ведомство генерала Куропаткина и до 1904 года Кинь-чжоу приводить в оборонительное положение не станет.

What for? По-аглицки, на кой?

А то, повторимся опять, даже очень плохо выбранную базу флота Порт-Артур японцы бы до 2004 года брали. А может, и до 2008-го. Слава Богу, с Кореей удалось по-тихому разобраться. Будет Вам ваше Мозампо, ждите.

Возможно, такими вот демаршами и обрек себя адмирал Дубасов на будущий Технический Комитет. Активная жизненная, военная и государственная позиция адмирала никак не могла устроить «некоторых влиятельных лиц».

11. Последнее «прости» русскому влиянию в Корее

467. Письмо Министра Иностранных Дел графа Муравьева — Управляющему Морским Министерством Вице-Адмиралу Тыртову.

16 Апреля 1898 г. № 248 Милостивый Государь Павел Петрович. По Высочайшему повелению, наш посланник в Токио уполномочен был выработать особое соглашение с японским правительством, по корейским делам.

Секретной телеграммой от 13 апреля барон Розен уведомил Министерство о состоявшемся подписании вышеозначенного соглашения, составляющего прямое продолжение московского Протокола 1896 года, вследствие чего я ныне не встречаю более препятствий к отозванию нашего десанта из Кореи.

Сообщая о вышеизложенном и препровождая при сем для сведения Вашего переданный мне по телеграфу текст соглашения 13 апреля[173]. Пользуюсь настоящим случаем, чтобы возобновить Вам, Милостивый Государь, уверение в отличном моем почтении и совершенной преданности.

Подписал: Граф Муравьев.

Между тем Англия собирается занять в Китае в качестве дополнительной базы порт Вэйхавэй, недалеко от Чифу. Может, и на этот раз МИД бдительность проявит?

468. Письмо Министра Иностранных Дел графа Муравьева —

Начальнику Главного Морского Штаба Вице-Адмиралу Авелану.

22 Апреля 1898 г. № 266

Милостивый Государь Федор Карлович. В ответе на письмо от 19 сего апреля за № 137[174] имею честь уведомить Ваше Превосходительство, что в Министерстве Иностранных Дел не имеется никаких сведений о предстоящем будто бы занятии 26 апреля англичанами порта Вейха-вей.

Где надо — мышей, естественно, не ловим!

470. Телеграмма Начальника Главного Морского Штаба Вице-Адмирала Авелана —

Начальнику эскадры Тихого океана Контр-Адмиралу Дубасову.

25 Апреля 1898 г. № 714

На основании соглашения, состоявшегося с японским правительством, по корейским делам Министр Иностранных Дел не встречает более препятствий к отозванию нашего десанта из Кореи. Посему Управляющий Министерством приказал при первом удобном случае сказанный десант вернуть на суда.

А небольшой десантник не помешал бы.

479. Письмо Министра Иностранных Дел графа Муравьева — Управляющему Морским Министерством Вице-Адмиралу Тыртову.

7 Мая 1898 г. № 310

Милостивый Государь Павел Петрович.

Наш поверенный в делах в Сеуле обратился в Министерство Иностранных Дел по телеграфу с ходатайством об оставлении при миссии, по примеру англичан, десяти матросов под начальством одного офицера с тем, чтобы со временем заменить их казаками на тех же условиях, как и в Пекине. Сообщая о вышеизложенном на заключение Вашего Превосходительства, имею честь покорнейше просить Вас, Милостивый Государь, о последующем меня уведомить.

Примите уверение в отличном моем почтении и совершенной преданности.

Подписал: Граф Муравьев.

Обратите внимание. Похоже, что Муравьев достал Тыртова со своими уверениями.

481. Письмо Управляющего Морским Министерством Вице-Адмирала Тыртова —

Министру Иностранных Дел графу Муравьеву.

9 Мая 1898 г. № 7186

Милостивый Государь граф Михаил Николаевич.

В ответ на письмо Вашего Сиятельства от 7 сего мая за № 310[175] имею честь уведомить, что морские чины, находящиеся ныне в Сеуле, были выделены из состава команд судов эскадры Тихого океана. Продолжительное отсутствие этих нижних чинов чрезвычайно нарушает правильный ход занятий на судах и приносит несомненный ущерб эскадре, как о сем мною было сообщено Вашему Сиятельству уже неоднократно, посему на дальнейшее оставление морских чинов при миссии нашей в Сеуле согласиться не могу.

Ввиду того, что остающиеся при миссии инструкторы состоят в ведении Военного Министерства, имею честь просить Ваше Сиятельство, не будет ли признано возможным обратиться к Управляющему Военным Министерством по вопросу о командировании теперь же потребного числа казаков на тех условиях, как и в Пекине, которые для сей миссии могли бы быть выделены из отряда, находящегося в Порт-Артуре.

Прошу Вас, Милостивый Государь, принять уверение в отличном моем уважении и совершенной преданности.

Подписал: П. Тыртов.

Граф Муравьев занервничал

482. Письмо Министра Иностранных Дел графа Муравьева — Управляющему Морским Министерством Вице-Адмиралу Тыртову.

12 Мая 1898 г. № 329

Милостивый Государь Павел Петрович.

Извещая меня письмом от 9 мая № 7186[176], что продолжительное отсутствие из состава команды судов Тихоокеанской эскадры — нижних чинов, находящихся ныне в Сеуле, нарушает правильный ход занятий на судах, Ваше Превосходительство не сочли возможным согласиться на дальнейшее оставление морских чинов при нашей миссии в Сеуле и полагали, что для образования необходимого конвоя в распоряжение этой миссии могли бы быть прикомандированы казаки из военного отряда, находящегося в Порт-Артуре.

Между тем, из только что полученной мною и у сего в копии препровождаемой секретной телеграммы нашего посланника в Токио явствует, что положение дел в Сеуле крайне тревожно, что наши инструкторы и весь десант уже покинули город и что, опасаясь серьезных волнений и даже полной анархии, наш поверенный в делах, с целью охраны миссии, испрашивает разрешения взять со станционера десять матросов во главе с офицером.

Ввиду всего вышеизложенного и признавая, со своей стороны, невозможным оставлять миссию нашу в Сеуле без должной охраны, я обращаюсь к Вашему Превосходительству с покорнейшею просьбою уведомить меня в скорейшем времени о распоряжениях, которые Вы признаете необходимым сделать по ходатайству д.с.с. Матюнина[177].

К сему считаю долгом присовокупить, что для образования на будущее время постоянного конвоя при миссии нашей в Сеуле, наподобие существующего в Пекине, я не премину войти в сношение с Управляющими Военным Министерством.

Примите, Милостивый Государь, уверение в отличном моем почтении и совершенной преданности.

Подписал: Граф Муравьев.

Барон Розен тоже

483. Копия телеграммы Посланника в Японии барона Розена. 10 Мая 1898 г. из Токио[178]

Наши инструкторы после прощальной аудиенции у Императора покинули сегодня Сеул. Десант выступает завтра. Убедительно прошу не оставлять миссии без охраны. Корейское правительство с каждым днем теряет под ногами почву благодаря бездарности главы государства и министров, исключительно заботящихся о личной наживе.

Клуб независимых, ныне насчитывающий с лишком 2000 членов, дерзко вмешивается даже во внешнюю политику и открыто обсуждает вопрос о перемене государственного строя. Вожаки его приписывают себе отозвание инструкторов и десанта; послушная им местная корейская пресса также не мало способствует брожению. Казна оскудела. Апрельское жалование взято с боя, и объявлено, что майское не может быть выдано полностью. Батальоны охраны, возвращенные к старому режиму, совершенно ненадежны.

В связи с угрожающим голодом, ожидаемым вследствие сухой весны и недорода риса в текущем году, надо опасаться серьезных волнений и даже полной анархии. Броун доверительно сообщил, что сегодня получил телеграмму о тайном обратном выезде из Америки любимого внука Тайвен-куна. Основываясь на вышеизложенном, испрашиваю дозволения взять со станционера 10 матросов с офицером.

Еще раз о Вэйхавэе

484. Телеграмма Начальника эскадры Тихого океана Контр-Адмирала Дубасова —

Управляющему Морским Министерством Вице-Адмиралу Тыртову.

12 Мая 1898 г. № 574 из Чифу

Остался здесь, чтобы сегодня утром отпраздновать вместе с английской эскадрой день рождения английской королевы; сейчас с «Памятью Азова», «Всадником» ухожу в Порт-Артур. Часть английской эскадры с адмиралом Сеймуром, как сам он мне сказал, завтра пойдет занять Вейха-вей.

А вот у доблестного МИДа на этот счет данных нет.

Дожал Муравьев Тыртова

485. Телеграмма Начальника Главного Морского Штаба Вице-Адмирала Авелана —

Начальнику эскадры Тихого океана Контр-Адмиралу Дубасову.

13 Мая 1898 г. № 861 Министр приказал оставить при миссии нашей в Сеуле десять человек при одном офицере и временами сменять людей по вашему усмотрению.

486. Письмо Управляющего Морским Министерством Вице-Адмирала Тыртова — Министру Иностранных Дел графу Муравьеву.

14 Мая 1898 г. № 7428

Милостивый Государь граф Михаил Николаевич. Имею честь уведомить, что вследствие письма Вашего Сиятельства от 12 сего мая за № 329[179] мною послано срочно по телеграфу предписание контр-адмиралу Дубасову оставить при миссии нашей в Сеуле десять человек при одном офицере, впредь до нового по сему приказания.

Сделав такое распоряжение, ввиду невозможности оставить миссию нашу в Сеуле без должной охраны, имею честь сообщить Вашему Сиятельству, что могу согласиться оставить ее лишь временно, на что мною и будет испрошено Высочайшее разрешение.

Прошу Вас, Милостивый Государь, принять уверение в отличном моем уважении и совершенной преданности.

Может быть, до них все же дойдет?

488. Телеграмма Начальника эскадры Тихого океана Контр-Адмирала Дубасова —

Управляющему Морским Министерством Вице-Адмиралу Тыртову.

4 июня 1898 г. № 622

Почитаю долгом донести, с необходимыми подробностями, о совершающемся здесь в настоящую минуту событии особой важности, имеющем самую тесную связь с политическим положением России на Востоке.

Поверенный в делах наших телеграфирует мне из Сеула, что он официально уведомлен корейским правительством об открытии для торговли города Пин-янг и портов Киль-чу, Мозампо и Кунзан. Затем дополнительно сообщает, что корейское правительство отводит в означенных портах участки земли для иностранного поселения на тех же основаниях, как в ранее открытых портах Мокпо и Цинанпо, и, кроме того, отводит для иностранного же поселения участок земли в Фузане, на том именно месте, которое избрано было нами для угольного склада и в отводе которого, после долгих пререканий, нам окончательно отказано.

В телеграммах моих от 26 ноября № 742[180] и от 27 декабря № 850[181] я уже обращал внимание на значение, которое имеет для нас Мозампо; с изменением с тех пор политических обстоятельств, а также с занятием нами Ляодуна это значение, в абсолютном его смысле, нисколько не изменилось, и необходимость выйти на южный берег Кореи, именно в Мозампо, где находится наша настоящая и никакою другою незаменимая морская база, лишь отсрочилась на некоторое время, в течение которого не может, однако, быть допущено, без ущерба нашему положению на Востоке, какое бы то ни было постороннее посягательство на этот пункт, а тем более упрочение в нем всегда враждебного нам японского влияния.

Между тем, объявление Мозампо открытым для иностранной торговли портом — мера, на которую Корея вынуждена исключительно по настоянию Японии, — а также отвод в этом порту участка земли для иностранного поселения, под которым необходимо разуметь исключительно поселение японское, являются мерами, с помощью которых должно непременно совершиться мирное завоевание и упрочение японцев в этом важном для России стратегическом пункте…

Подробные соображения о Мозампо в связи с необходимой для нас базой на берегах Тихого океана изложены мною в посылаемом почтой донесении[182]; настоящим же я, по глубокому убеждению и долгу присяги, считаю своею обязанностью обратить внимание на события, беспрепятственное развитие коих неизбежно должно нанести существенный вред нашему политическому положению и твердому упрочение на Востоке — и которое поэтому следует в государственных интересах России своевременно предотвратить.

Тыртов — Муравьеву

489. Письмо Управляющего Морским Министерством

Вице-Адмирала Тыртова — Министру Иностранных Дел графу Муравьеву.

7 июня 1898 г. № 213

Милостивый Государь граф Михаил Николаевич. По вопросу, изложенному в телеграмме контр-адмирала Дубасова № 622[183], копия с которой мною была препровождена Вашему Сиятельству при записке от 6 июня за № 211[184], имею честь сообщить, что со своей стороны вполне разделяю мнение Командующего эскадрою в Тихом океане о важности для нас происходящего в Корее и об огромном стратегическом значении порта Мозампо, на который Морское Министерство неоднократно и указывало как на желательный опорный пункт; всякое постороннее посягательство на этот пункт поэтому неизбежно должно нанести существенный вред твердому упрочению нашему на Дальнем Востоке.

Прошу Вас, Милостивый Государь, принять уверение в отличном моем уважении и совершенной преданности.

Тыртову объясняют, как свободу любить

490. Письмо Министра Иностранных Дел графа Муравьева — Управляющему Морским Министерством Вице-Адмиралу Тыртову.

10 июня 1898 г. № 389

Милостивый Государь Павел Петрович. Препроводив при записке от 6 июня № 211[185], для сведения моего, секретную телеграмму контр-адмирала Дубасова касательно необходимости для нас, в ограждение государственных интересов России, утвердиться на берегах Кореи вблизи Мозампо, Ваше Превосходительство письмом от 7 июня № 213[186] сообщили мне, что Вы со своей стороны вполне разделяете мнение Командующего нашею эскадрою об огромном стратегическом значении названного порта, долженствующего, по мнению Вашему, служить нашим опорным пунктом на Дальнем Востоке.

(Издевается, гад! В натуре! — Б.Г.)

Вследствие сего почитаю долгом уведомить Вас, что вопрос о приискании в Тихом океане опорного пункта для нашего флота, как Вашему Превосходительству небезызвестно, уже был в минувшем году, до занятия нами Порт-Артура, предметом обстоятельного исследования со стороны заинтересованных ведомств; причем южное побережье Корейского полуострова, на котором имеется несколько удобных стоянок, признано было слишком отдаленным от главной нашей операционной базы, каковою является Сибирская магистраль.

(Это кем же признано, позвольте спросить, Ваше Высокопревосходительство? Какими ведомствами? И вообще, хорошо бы конкретику. Имена, явки… — Б.Г.)

Впрочем, не считая вверенное мне Министерство компетентным входить в обсуждение стратегических вопросов по существу, я, тем не менее, считаю долгом обратить серьезное внимание Вашего Превосходительства на то обстоятельство, что ввиду политического положения дел на Дальнем Востоке занятие нами опорного пункта на Корейском полуострове ныне не может совершиться тем мирным дипломатическим путем, каковым нам удалось столь успешно достигнуть важного территориального приобретения в Желтом море…

На вопрос же о том, готовы ли мы в настоящее время к подобным политическим осложнениям, мне кажется, лучшим ответом может служить имеющийся во вверенном мне Министерстве отзыв Управляющего Военным Министерством[187], по мнению коего, до проведения железной дороги к Порт-Артуру военные действия в Корее составят для нас тяжелую и дорогостоящую задачу; мы должны будем приступить к мобилизации войск Приамурского военного округа и к высылке новых подкреплений из европейской России.

Ввиду этого генерал-лейтенант Куропаткин полагает, что, сохраняя за собою свободу действий, обусловленную московским протоколом, нам желательно озаботиться принятием мер, дабы избегнуть необходимости посылать наши войска в Корею.

И я не могу не согласиться с мнением, высказанным генерал-лейтенантом Куропаткиным, что, лишь прочно укрепившись в Порт-Артуре и связав его железнодорожною линией с Россией, мы можем твердо ставить свою волю в делах Дальнего Востока и, если потребуется, поддержать ее силою.

(Как генерал Куропаткин поддерживал нашу волю силой в 1904-1905 годах, мы еще будем иметь случай убедиться. — Б.Г.)

Что же касается до земельных участков в открытых корейских портах для угольных складов и пр., то на приобретение таковых имеют право решительно все европейские правительства; и так как в настоящее время между Министерствами Иностранных Дел и Финансов ведется переписка по этому вопросу, то я не премину обратить внимание статс-секретаря Витте на высказанные контр-адмиралом Дубасовым пожелания.

О вышеизложенном я считаю долгом сообщить Вашему Превосходительству в ответ на письмо Ваше за № 213.

Примите, Милостивый Государь, уверение в отличном моем почтении и совершенной преданности. Подписал: Граф Муравьев.

Конечно, бедняге графу недолго жить осталось. В 1900-м умрет. А все же следовало бы удавить раньше. Вместе с Управляющим Военным Министерством. Хотя как подумаешь — кто на смену придет…. Пущай живет. А вообще, странный на них мор напал. Муравьев — в 1900, Тыртов — в 1903. В феврале, по-моему. Получается, к 1904-му основные виновники тютю. Куропаткин и Витте — другой разговор. Им еще ситуацию контролировать. А то найдется еще какой-нибудь шустрый Дубасов. Моряки — они такие…

Прости нас, Федор Васильевич!

491. Письмо Начальника Главного Морского Штаба Вице-Адмирала Авелана —

Начальнику эскадры Тихого океана Контр-Адмиралу Дубасову.

22 Июня 1898 г. № 226

Милостивый Государь Федор Васильевич.

Телеграмма Ваша от 4 сего Июня за № 622[188] была сообщена в копии Министру Иностранных Дел при письме Управляющего Морским Министерством, в коем Его Превосходительство Павел Петрович уведомляет графа Муравьева, что со своей стороны вполне разделяет Ваше мнение о важности для нас происходящего в Корее и об огромном стратегическом значении порта Мозампо, на который Морское Министерство неоднократно и указывало как на единственный опорный пункт, отвечающий всем требованиям.

На это письмо Управляющего Морским Министерством последовал от графа Муравьева ответ, копию[189] с которого при сем препровождаю для сведения Вашего Превосходительства.

Относительно же окончательного отказа корейского правительства отвести нам участки земли под угольные склады в Фузане Морское Министерство узнало лишь из Вашей телеграммы, почему прошу Ваше Превосходительство представить еще добавочные сведения по этому вопросу. Вместе с сим уведомляю Ваше Превосходительство, что Управляющий Морским Министерством приказал вновь войти в сношение с Министерством Иностранных Дел по вопросу об отводе нам земельных участков в Корее.

Прошу Вас принять уверение в моем совершенном почтении.

Как говорится, и Вас также прошу!

Если и впрямь, как следует хотя бы из Священного Писания, Прошлое определяется Будущим, то часть эту мне хотелось бы закончить словами: «Простите нас, Ваше Превосходительство, что не даем Вам сейчас — своим равнодушием к России и ее судьбам — спасти нас тогда. Прости нас, Федор Васильевич!»

И все-таки засекречивали-то зачем?

Сделано это было, вероятно, потому, что даже те документы, что приведены выше, ясно обнаруживают истинную причину серьезных политических и военных неудач России. Хотя и не приведших тогда к ее поражению и гибели.

Причина эта — согласованное, массированное нарушение функций государственного аппарата, включая, не в последнюю очередь, прямую и систематическую дезинформацию Верховной Власти. Такая согласованность в действиях непосредственно не связанных между собой чиновников различных уровней и сфер деятельности не могла возникнуть стихийно и, следовательно, была кем-то организована.

Что же касается собственно засекречивания, то в данном случае в нем были заинтересованы как Верховная Власть, так и ее враги. Первая — если вообще была поставлена об этом в известность — в силу того, что масштаб вредительства был таков, что подрывал международный авторитет России. Мало уважения вызывает страна, не способная навести порядок в собственных институтах власти.

Врагам засекречивание играло на руку потому, что документы секретного тома в комплексе вскрывают тщательно скрытые способы разрушения страны, ее государственности и обороноспособности, которые использовались задолго до описываемых событий и применяются по сей день.

И если это засекречивание действительно инициировано силами, враждебными России, то понятно, почему его предполагалось продлить до того времени, когда не останется людей, способных понять этот механизм и прекратить его действие.

До 1937 года.

Для полноты освещения происходящего приведем небольшой дополнительный документальный комментарий по «корейскому и китайскому вопросам». В основном по материалам уже не раз упоминавшегося сборника «Россия и Япония на заре XX столетия». В первую очередь этот комментарий относится к документу 292.

1. Корея. Все, что было, даром отдали. Традиция, однако?

1.3. Взгляд на трактаты

Японцы свой взгляд на трактаты и соглашения особо и не скрывали. Для характеристики принципов японской дипломатии интересен разговор, который имел место в 1876 году между «непотопляемым» китайским премьером Ли Хун Чжаном и японским дипломатом Мори Аринори.

— Мне кажется, что на трактаты нельзя полагаться, — заметил Мори.

— Мир народов зависит от трактатов. Как вы можете утверждать, что полагаться на них нельзя? — наставительно ответил Ли.

^{Ли Хун Чжан — «непотопляемый» премьер Китая}

Следует сказать, что Ли Хун Чжан, как многие образованные китайцы, считал японцев людьми вторичной, заимствованной культуры. Во многом эта точка зрения была справедливой, поскольку значительную часть своей культуры, от иероглифов до боевых искусств и правил стихосложения, Япония заимстововала именно у Китая.

В этом смысле взаимоотношения и взаимочувствования китайцев и японцев напоминают таковые между греками и римлянами времен ранней Империи. Все образованное римское общество свободно владело греческим языком, по-латыни писали больше воинские приказы. Но вместе с тем римляне считали греков слабым и хитрым народом, лучше всего подходящим на роль образованных лакеев властителей полумира. А греки, в свою очередь, считали римлян тупыми солдафонами, не внесшими в культуру ойкумены ничего, что не имело бы греческих корней.

Возвращаясь теперь к Китаю, мы лучше поймем поучающий тон Ли Хун Чжана.

— Трактаты подходят для обычных торговых отношений, — возразил ему Мори. — Но великие национальные решения определяются соотношением сил народов, а не трактатами.

— Это ересь! — воскликнул Ли. — Полагаться на силу и нарушать трактаты несовместимо с международным правом.

— Международное право также бесполезно, — ответил Мори^{193}.

Может, после этого диалога у Ли Хун Чжана и сложилось мнение о японцах, как народе опрометчивом и готовом лезть в драку, не подумав раньше, выгодна ли она ему самому. А тут еще маркиз Ито обидел старика, заявив в 1889 году Ли Хун Чжану, что претензии Китая на Корею имеют лишь «сентиментальный» и «исторический» характер. Вот бы и нам в 1898 году взять пример с Ито для разговоров с Японией. Глядишь, тишь да благодать бы были. Твердый тон все хорошо понимают. Но разве с нашим МИДом кашу сваришь.

2. Китайцы тоже слабости не прощают

3. Назад пути нет

Вот при таких обстоятельствах произошло занятие Россией Квантунского полуострова. Министерство Иностранных Дел — а ведь действительно иностранных! — никак не русских! — пренебрегая компетентным мнением адмиралов, настояло на своем, и Россия подняла свой флаг в Порт-Артуре^{196}.

В лице Японии мы приобрели при этом врага, оскорбленного «русским коварством». Судите сами. Вчера выгнать Японию из честно завоеванного Порт-Артура под предлогом защиты территориальной целостности Китая, а сегодня занять его самим. Идеальный мотив для военной пропаганды. Японские солдаты, высаживаясь весной 1904 года у Порт-Артура, целовали землю и говорили: «Это наша японская, политая японской кровью земля. Мы пришли взять свое».

Не будем говорить про справедливость этих чувств, но то, что они могли легко возникнуть или еще легче быть раздуты, было очевидно сразу.

И самым разумным при этом малоразумном нашем шаге было, как советовал адмирал Дубасов, вести несмотря ни на что политику окончательного вовлечения Кореи в той или иной форме в русскую орбиту. Не боясь, а может быть, даже провоцируя Японию на столкновение. Выше было показано, что в конце 1897 — начале 1898 года эта задача была нам вполне посильна. Возможно, кстати, что никакого столкновения не было бы вообще.

Во-первых, владея Кореей, мы однозначно выигрывали войну при любых раскладах.

Во-вторых, в Токио тогда были сильны позиции тех, кто совершенно верно считал естественным направлением японского расширения тихоокеанские просторы. Недаром страшено опасавшиеся такого развития событий американцы немедленно затеяли в том же 1898 году войну с ни в чем перед ними не виноватой Испанией. Пожертвовав даже своим броненосцем «Мэн», взорванным американскими спецслужбами на рейде Гаваны, что и послужило формальным предлогом к американо-испанской войне, почему-то называемой испано-американской[196]. Так же как в случае агрессии Японии против России война была названа русско-японской.

Чувствуете одну руку господа?

А вы говорите — нет мирового центра промывки мозгов трудящихся всех времен и народов. Не трудящихся, впрочем, тоже.

Занятие Порт-Артура в интересах господ Муравьева и Витте, их руководителей и подельщиков сильно осложняло достижение успеха в Корее «в одно касание». Хотя, упрямо подчеркнем, отнюдь не делало его невозможным. Тем более и самому Витте сперва было обидно сдавать занятые в Корее позиции.

А для Российской Империи это был в буквальном смысле вопрос если и не жизни и смерти — это только в руках Господа, — то самый важный геополитический вопрос. Значение которого многократно превышало значение пресловутых «Проливов». Жаль, что в руководстве Империи понимали это только несколько адмиралов. В чинах все больше контр-адмиральских.

Так что занятие Порт-Артура было само по себе делом бессмысленным, бесполезным, вредным и геополитически опасным. Недаром в мире не могли найти сколько-нибудь рационального объяснения этому, довольствуясь тезисами об «извечной агрессивности России» или «загадочности и жертвенности русской души».

И с китайцами нас вдобавок рассорило.

«Наша» Квантунская область, являясь прямым следствием русско-китайского союза, уничтожала этот союз. Занятие Порт-Артура было следствием и продолжением «политики КВЖД», но полностью разрушало ее первоначальные принципы и замыслы.

Что касается кажущегося преобладания России в столичной провинции Печили, то приобретение Россией военно-морской базы, ставящей эту территорию фактически под русский контроль, не только не стабилизировало и не укрепило положение и позиции российских подданных в столичном районе, но, наоборот, ухудшило.

Русские стали восприниматься как представители враждебной страны, проводящей точно такую же агрессивную политику, как и страны Запада.

Более того, своими действиями Россия как бы реабилитировала в глазах китайской общественности политику Японии. Это аукнулось нам и в абсолютно ненужную «русско-китайскую войну» 1900 года, и в войну 1904-1905 годов. Дальше пока не будем забираться.

При этом, на первый взгляд, к началу 1899 года Россия заняла прочные позиции в Китае. Во главе Китая стояли силы, традиционно придерживавшиеся прорусской ориентации. В экономику страны были вложены значительные капиталы, хотя и не русского происхождения, но посредством Русского государства^{197}.

Панорама Порт-Артура конца XIX века

В руках России была военно-морская база, контролировавшая подходы к Пекину. Русская колония в Пекине была одной из самых многочисленных и влиятельных. Но такое значительное усиление русских позиций в Китае создавало серьезные проблемы.

Активная русская деятельность в Китае, переживавшем кризис, создавала условия для роста антироссийских настроений. Постепенно вырисовывалaci перспектива превращения России во врага номер один, к чему обе стороны были явно не готовы. Можно сказать, что Россия увязла в Китае, потеряла возможности для маневра, для проведения гибкой политики.

И вдобавок дамокловым мечом нависала возможность войны с Японией, которой занятие американцами Филиппин в результате испано-американской войны отрезало пути экспансии в южном направлении — наиболее естественном и целесообразном для Японии.

Принудительная переориентация геополитических устремлений страны Ямато с южноокеанического на североконтинентальное направление — к границам Российской Империи — и была, если можно так выразиться, крипто целью американской агрессии против Испании.

Все это так. Но кроме сказанного выше и, несмотря на это, была в состоявшемся выходе России на берег Желтого моря и иная правда. Значащая больше, чем все остальное.

Военно-морские базы не занимают, чтобы на следующий день сказать — извиняйте.

«Где раз поднят Русский флаг, он уже спускаться не должен».

Назад пути нет.

Город с многозначительным названием Порт-Артур стал крайней точкой векового движения России на Восток. Получивший имя в честь православного короля Британии Артура, он стал форпостом православной империи на теплых морях.

И таким должен был остаться навсегда.