Цветные эмоции холодного разума. Книга первая. Логика эмоций.

Смысл слова «красота»

Для начала мы должны повторить мысль, идущую через всю книгу: все, что связано с переживаниями человека, описывается в терминах эмоций и имеет рациональный характер. Не исключение и красота. То есть, следуя нашей логике, красота - это некие положительные эмоции, за которыми стоят вполне объяснимые механизмы, вызывающие их. Но перед тем, как ответить на вопрос, что же это за эмоции, необходимо понять, что стоит за самим словом «красота», какой смысл мы вкладываем в него.

Все названные эмоции связаны со своими обобщениями. В процессе экспликации знаний обобщениям сопоставляются слова языка. Главное обобщение, объединяющее все явления, способные вызвать положительное изменение эмоционального состояния, - обобщение «хорошо». Многие явления, входящие в понятие «хорошо», имеют собственные названия. Например: вкусно, уютно, тепло, интересно, весело и т. д. Собственные имена получило то, что легко связать с вызвавшей их причиной и отличить от других проявлений «хорошо». Там, где причина не столь очевидна, возник универсальный термин – «красиво». Красота – это слово, связанное с обобщением, которое объединяет явления, вызывающие у нас удовольствие, но не имеющие собственного короткого названия. Термин «красота» вобрал в себя все «хорошее», чему не нашлось объяснения на этапе словообразования и что не получило собственного имени.

Поскольку за всеми частными названиями удовольствий стоит обобщение «хорошо», то мы легко можем использовать их в переносном смысле. Так, мы можем сказать: «вкусная музыка» или «интересный вкус». Так же к любому явлению, вызвавшему у нас положительную эмоцию, мы можем применить эпитет «красиво», и он подойдет по смыслу. Но наиболее точно слово «красиво» ложится именно на явления неочевидные, когда удовольствие налицо, а конкретная причина не очень понятна. Например:

То, что внешне эти проявления красоты такие разные, надо сказать, сильно озадачивало людей во все времена. С одной стороны, им была очевидна некая родственность всего того, что связанно с красотой. С другой стороны никак не удавалось ухватить универсальную закономерность, которой подчинялось бы все красивое. А красота, как специально издеваясь над человеком, представала в самых неожиданных формах и возникала везде, куда человек мог дотянуться. Это послужило поводом для обожествления «красоты». А что еще оставалось? Поскольку объединяющего свойства так и не нашлось, пришлось объявить единую ускользающую сущность божественной и непостижимой.

Классическое представление о красоте

После того как эволюционная теория устоялась в умах ученых, объяснения всех свойств людей и животных стали строится исходя из их целесообразности в рамках естественного отбора. Естественно, что под это попали и все проявления красоты. И тут возникло вполне естественное утверждение, которое многим показалось неоспоримым. Вот оно: человек по ходу эволюции научился узнавать полезные в разных отношениях свойства окружающего мира и других людей, и эти свойства стали восприниматься им как красивые, что соответствующим образом отразилось на его поведении, создав «стремление к прекрасному». Назовем это утверждение «генетическим знанием красоты».

Достаточно легко найти неопровержимые подтверждения того, что генетическое знание «прекрасного» действительно существует и является результатом естественного отбора. Например, мы рождаемся со способностью различать и оценивать вкус пищи. Некоторая пища кажется нам вкусной, некоторая — нет. Языковые рецепторы чувствительны к различным химическим соединениям. Сочетания сигналов с этих рецепторов формируют ощущения, связанные со вкусом еды. Теперь вспомним о естественном отборе и представим себе нашего далекого предка. Допустим, случайная мутация приводила к тому, что некий вкус воспринимался как «хороший», съедобный. Если это был вкус того, что действительно годилось в пищу, то его рацион обогащался еще одним блюдом, и он получал конкурентное преимущество. Если же это был вкус чего-то ядовитого, то долго такой предок не жил, да и нашим предком не становился. Таким несложным методом естественный отбор создал вкусовые ощущения — инструмент, который позволяет нам отличать пищу пригодную и полезную от того, что в рот брать не стоит.

Есть положительные ощущения, являющиеся следствием естественного отбора. Отталкиваясь от этого совершенно справедливого утверждения, кажется вполне уместным сделать вывод, что и восприятие красоты имеет наследственный характер, что представление о том, к чему полезно стремиться, «прошито» у нас на генетическом уровне. Тем более что за очень многими формами красоты несложно разглядеть ту целесообразность, которую они привносят в поведение. Это рассуждение кажется настолько простым и правдоподобным, что я сам долгое время был под гипнозом этой идеи. И как все, попавшие под очарование ее логичности, подавлял в себе ужасную мысль о том, что красота настолько многообразна, что закодировать в геном придется практически весь окружающий мир. Более того, вызывает естественное недоумение тот факт, что наш мозг в состоянии оценивать красоту, например, далеких галактик, хотя уж с этим он никак не мог столкнуться в процессе естественного отбора.

Конечно, можно объяснить себе, что далекие галактики просто похожи на что-то земное, чему есть место в нашей генетической памяти, но от этого объяснения наверняка останется ощущение, что оно «не от хорошей жизни», а за неимением лучшего.

Половой отбор

«Один только взгляд на павлиньи перья делает меня больным», — писал Чарльз Дарвин в 1860 году. Огромный, цветистый и совершенно бесполезный, на первый взгляд, хвост павлина никак не укладывался в теорию естественного отбора.

Перед Дарвином встала задача объяснить, как в процессе эволюции могут появиться признаки не просто бесполезные, а даже очевидно затрудняющие жизнь. Дарвин обратил внимание, что такие «бесполезности» всегда связаны с половыми различиями. То есть самцы и самки различаются - это называется половым диморфизмом (Рисунок 30), но многое в этих различиях не несет никакой видимой целесообразности.

Исходя из этого, Дарвин сформулировал идею полового отбора. Он предположил, что ряд признаков связан не непосредственно с выживанием, а с эффективным поиском полового партнера. И что ради этого природа может даже несколько осложнить выживание индивида. То есть яркая, демаскирующая окраска птиц, неудобные и бесполезные ветвистые рога у оленя, грива у льва - все это признаки, не несущие выгоды в приспособлении к среде, а только играющие роль в привлечении противоположного пола.

Соответственно, когда случайно возникают характерные признаки пола и формируется восприятие их противоположным полом как привлекательных, то начинается эволюция этих признаков, которая приводит к их усилению. Как само собой разумеющееся полагалось, что восприятие половых различий передается по наследству. «Генетическое знание красоты» показалось всем настолько очевидным применительно к идее полового отбора, что надолго определило классическое представление.

Суть красоты

Итак, есть удовольствие, которое нам несет красота. Есть огромный спектр того, в чем мы эту красоту видим. Есть обоснованные подозрения, что красота указывает нам на признаки, которым стоит отдавать предпочтение. Есть озадачивающее понимание, что за многими признаками не видно того, какую пользу они сулят. И есть устоявшееся мнение, что способность воспринимать красоту «прошита» в нас генетически.

Когда существующая теория никак не может дать удовлетворительных объяснений, приходится ставить под сомнение ее основные постулаты. То, в чем на этот раз притаился подвох, - это, конечно, предположение о наследовании восприятия красоты. Восприятие красоты – это набор разнообразных эмоций. То, что кажется нам красивым, просто вызывает у нас состояние «хорошо». Эмоции генетически не предопределены. Значит, представление о красоте не наследуется, а формируется. Вот такое простое рассуждение неизбежно следует из нашей теории.

Путь формирования красоты точно такой же, как и у всех остальных эмоций. Если что-то доставляет нам удовольствие, то все признаки, составляющие это событие, запоминаются как «хорошие» и сами впоследствии начинают вызывать состояние «хорошо». Аналогично с неудовольствием и «плохо». Статистическое обобщение этих признаков позволяет памяти формировать эмоциональную оценку для всех встречающихся образов. Анализируя, мы можем объяснить причины, вызывающие многие из эмоций. Когда же положительные эмоции не находят простого объяснения, мы называем это красотой. Красота как явление – следствие потери простоты объяснения для производных эмоций, когда определенные признаки доставляют нам удовольствие, сохраняя с исходными оценками статистическую, но не причинно-следственную связь. Красота озадачивает тем, что доставляет нам удовольствие в ситуациях, не несущих никакого определенного смысла.

Получается, что все, что связанно с красотой, определяется жизненным опытом, и для каждой формы красоты, при желании, можно проследить и то, какие признаки ее определяют, и то, как она сформировалась. Далее мы попробуем разобрать самые значимые проявления красоты, чтобы, с одной стороны, показать, как просто и изящно наша теория отвечает на эти «извечные вопросы», а с другой стороны - подразумевая, что каждое объяснение – это еще одно доказательство правильности исходной концепции.

Гармония

Можно ли «поверить алгеброй гармонию»? Этот вопрос означает: можно ли сформулировать систему правил, которая позволит без участия человека как эксперта, например на компьютере, повторить восприятие и сотворение красоты? Из нашей теории следует, что, конечно, можно. Тот, кто следил за ходом повествования, скорее всего, уже представляет, как это сделать. Сейчас хотелось бы акцентироваться на другом. Почему, говоря о поиске законов красоты, говорят о гармонии? Чем гармония отличается от красоты? Ведь если в языке существуют два разных слова, то значит, в стоящих за ними обобщениях есть некая разница. В Большой советской энциклопедии дается следующее определение: «Гармония - соразмерность частей и целого, слияние различных компонентов объекта в единое органическое целое. В гармонии получают внешнее выявление внутренняя упорядоченность и мера бытия». «Мера бытия» - звучит красиво и загадочно. Определение, надо сказать, совершенно бесполезное, но в нем видна та зацепка, которая выделяет гармонию внутри красоты. Мы называем гармоничным то красивое, где видим следы хоть какой-нибудь закономерности. Мы относим к гармонии, например:

И если красота для нас - это все хорошее, но непонятное, то гармоничное - это такое красивое, где есть хоть какой-то намек на систему. При этом мы знаем, что закономерность, которая эту систему определяет, не имеет обратной силы, то есть далеко не все, что подчиняется этой закономерности, воспринимается как красивое. Но наличие хоть какой-то зацепки для объяснения выделяет для нас этот класс явлений в отдельное обобщение.

Так что же такое гармония? Приобретая опыт, мы связываем самые различные признаки с тем, какое при этом испытываем состояние. Если какой-то признак коррелирует с одним из состояний «хорошо» или «плохо», то этот признак начинает сам вызывать соответствующее состояние, то есть становится привлекательным или непривлекательным. Это общий путь формирования эмоций. Но на этом пути неизбежно формируются два очень интересных глобальных обобщения, имеющих эмоциональную окраску:

Гармония правильности

Опыт, который получает любой человек, говорит, что когда явления протекают так, как должно быть, – это нормально, а вот отклонение от нормы - чаще всего ни к чему хорошему не ведет. «Как должно быть» – означает соответствие определенному усреднению, свойственному тому классу явлений, к которому «как должно быть» применяется. Если мы проанализируем собственный жизненный опыт, то легко обнаружим, что большая часть наших неприятностей действительно связана с нарушением привычного хода вещей. В шуме двигателя появился новый звук, жена стала чуть позже возвращаться, сосед начал отводить глаза, директор впервые собрал всех и сказал, что поводов для волнения нет. Правда, и многое хорошее тоже связано с нарушением привычного уклада, но статистика говорит, что неприятности все же более вероятны. Судебный пристав на пороге скорее к напоминанию о долгах, чем к известию о внезапном наследстве.

Опыт формирует обобщение «соответствие норме» и наделяет его эмоциональной окраской. Сформировавшись, это обобщение начинает оценивать все явления, для которых у нас есть опыт того «как должно быть». Эта оценка появляется независимо от того, имеет ли это целесообразность для конкретного типа ситуаций. Это означает, что мы испытываем эмоции и там, где отсутствие гармонии правильности указывает нам на потенциально «опасные» ситуации, и там, где это никак не связано с последствиями, которые могут нас огорчить. В силу особенностей своего формирования, гармония правильности влияет на состояние не столько удовольствием от ее соблюдения, сколько неудовольствием при нарушении.

В каждом классе явлений отклонение от среднего воспринимается нами как нарушение гармонии. Но надо иметь в виду, что отклонение может быть связано и с наличием положительных качеств, оценка которых может компенсировать выпадение из гармонии. Кроме того, оценка отклонения зависит от того, к какому классу явлений мы относим текущий случай. Например, слишком высокий рост у человека воспринимается как недостаток, но если это баскетболист, то отношение к росту резко меняется. Аналогично, такой недостаток, как излишняя полнота, не воспринимается негативно ни у поваров, ни у борцов сумо.

Симметрия. Многое, что относится к гармонии правильности, связано с симметрией. Так как для многих явлений свойственно соблюдение определенного вида симметрии, то ее нарушение воспринимается как отклонение от нормы и, соответственно, как отсутствие гармонии. Например, практически все живые существа симметричны, в связи с этим несимметричность воспринимается нами как «плохой» признак. Но если нарушение симметрии - норма, то это уже не раздражает нас. Так, сабля на боку кавалериста воспринимается нами совершенно гармонично.

Так как симметрия – это очень наглядная закономерность, а гармония - это то красивое, что связано с наличием какой-либо системы, то неудивительно, что мы воспринимаем симметрию как один из основных признаков гармонии.

Гармония хаоса. Отсутствие системы – тоже система. Мы можем находить закономерность не только в упорядоченности, но и в характере распределения случайного. Поэтому мы относим многие образы к гармонии даже при кажущемся полном отсутствии закономерности.

Когда мы воспринимаем что-либо как «гармонию хаоса», то в этом присутствуют два мотива. Во-первых, мы находим определенную систему в характере распределения случайных признаков, что, собственно, позволяет нам отнести это к гармонии. А во-вторых, степень гармоничности оцениваемого объекта определяется соответствием среднему, то есть характер случайного распределения должен быть такой же, какой свойственен этому классу явлений.

Когда в абстрактной живописи наш мозг улавливает определенные закономерности - как закономерности форм, так и закономерности случайного распределения, - то мы с удивлением признаем, что вполне можем отнести это к гармонии.

Гармония пользы

Когда мы берем в руки палку, мы очень быстро понимаем, удобна ли она для тех задач, что нам предстоит решить. Слишком длинная палка неудобна, так как тяжела, неточна при манипуляциях и может не соответствовать размерам доступного пространства. Слишком короткая палка не позволяет комфортно добраться до цели. Выясняется, что для каждой задачи существует оптимальный размер палки. С жизненным опытом приходит способность в каждой ситуации оценивать, насколько удобен предмет или комфортно явление для решения стоящих перед нами задач. Обобщение, объединяющее все подобного рода оценки, - это обобщение пользы (удобства, функциональности). Удобные сущности – это те, взаимодействие с которыми несет нам положительное состояние, неудобные – которые вызывают недовольство. Вся наша жизнь пронизана множеством признаков, которые соответствуют явлениям удобным и неудобным. Опыт, который мы приобретаем, заставляет нас эмоционально реагировать на эти признаки. Так как для многих признаков достаточно легко найти качественное объяснение того, отчего они нам нравятся или не нравятся, то мы относим эти проявления красоты к гармонии. Необъяснимость, свойственная красоте, остается в количественной оценке. Понимая, что что-то нам нравится в целом, мы не можем угнаться за мозгом, который способен неосознанно оценить количественную степень удобства.

Например, мы все имеем жизненный опыт того, как сопротивление воздуха зависит от формы предметов. Поэтому для всего того, что должно быстро перемещаться в атмосфере, гармоничной нами воспринимается форма обтекаемая. Чем больше наш опыт в этой области, тем точнее мозг оценивает нюансы очертаний. И совершенно не случайно авиаконструкторы говорят, что некрасивый самолет не полетит. Они не шутят, они констатируют.

Представление людей о красоте самолетов определяется их видимой функциональностью и аэродинамикой очертаний. То есть тот самолет красив, что совершенен. Но не заложенное от природы знание «правильных» форм определяет наше представление о совершенстве и, соответственно, о красоте, а обобщение опыта того, как выглядит все то, что восхищает нас своей работой.

Гармония пользы поддается непосредственному математическому расчету. Оптимальные аэродинамические формы, рассчитанные на компьютере, воспринимаются нами как красивые, так как идеально соответствуют нашему опыту.

Сочетание эмоций

Эмоции, как деньги, тоже «не пахнут». Состояние «хорошо – плохо» ничего не говорит об эмоциях, которые его вызвали. Когда переживания достаточно сильны, мы, как правило, можем связать наше состояние с причиной и понять, какая эмоция задает тон. Но все становится сложнее, если эмоции слабы и многочисленны. Любая самая привычная ситуация содержит в себе множество оценок. Эти оценки создают общее состояние комфорта или дискомфорта. За такой суммарной оценкой мы обычно даже не пытаемся анализировать отдельные эмоций. Когда мы говорим об уютном помещении, мы не отдаем себе отчета в том, что наше восприятие уюта определяется совокупностью страхов и предвкушений, созданных всеми деталями обстановки. Когда мы говорим об общей гармоничности или негармоничности происходящего, мы всегда имеем дело с одновременной оценкой множества разнообразных признаков.

Даже самый простой интерьер (Рисунок 31) содержит массу оценок, создающих общее впечатление. Например:

Этот перечень можно продолжать долго, перечисляя все детали, так как среди них нет случайных, весь рукотворный интерьер соткан из признаков нам не безразличных.

Интересно обратить внимание на порядок, царящий на изображении. Для человека порядок предпочтительнее бардака. Это естественно, так как огромный опыт говорит о том, что порядок удобнее беспорядка во всех отношениях (удобнее ходить, проще искать, сохраннее вещи и т. д.). Но в норме обычно присутствуют легкие нарушения порядка: брошенный журнал, неровно стоящие тапочки, развернутая фотография на тумбочке. Эти небрежности нарушают гармонию пользы, но нарушают ее несильно (тапочки на правильном месте, а не в углу). Но с другой стороны - эти же детали создают гармонию правильности, так как приводят помещение к норме. Хорошо известно, что идеальный порядок делает помещение «нежилым» и неуютным.

Мировая гармония

Есть «магический эффект». Когда фокусник не объясняет изнанки фокуса, а мы сами не можем сообразить, в чем подвох, то мы готовы поверить в чудо. Так и с гармонией. Если не представлять, как опыт формирует наше эмоциональное отношение к миру, то невольно, наблюдая готовый результат, хочется отнести гармонию к чуду природы. Очень многие рассматривают гармонию не просто как систему наших оценок, а как фундаментальный закон мироздания.

Мы способны видеть гармонию во всем, что нас окружает. Этот простой факт порождает следующее «классическое» рассуждение. То, что мы видим, слышим и вообще воспринимаем, есть влияние на нас объективно существующего внешнего мира. Что-то, что есть вне нас, заставляет наше восприятие реагировать на его присутствие. Так как мы реагируем на гармонию, значит, есть некая свойственная объективному миру сущность, которая и воздействует на нас. Скорее всего, эта сущность отражает глобальные законы физического мира. В процессе эволюции человек приобрел разум как орган чувств, способный воспринимать мировую гармонию. Эта врожденная способность позволяет ему ориентироваться в этом мире, «чувствовать» его законы и правила, строить свое поведение в соответствии с этими законами.

В той или иной форме это рассуждение можно встретить практически во все философских концепциях. Из него, кроме прочего, проистекает объяснение сути математики. Поскольку человек способен чувствовать законы мировой гармонии, то он создал математику как абстрактную систему, подчиняющуюся тем же законам. Поскольку в основу математики легли те же сущности, что свойственны природе, то оказалось, что природа подчиняется математическим законам и может быть описана языком математики. При этом математические законы – это, по сути, и есть отражение мировой гармонии.

Ошибка в рассуждения о мировой гармонии закралась в самое их начало. Это все та же ошибка, которая свойственна «классическому» объяснению эмоций, которое особо не различает врожденные оценки ощущений и приобретаемые при жизни эмоции. Из генетической связи ощущений с объективными физическими сущностями нельзя делать вывод об аналогичной связи относительно эмоции. Если мы видим слона и можем его потрогать, значит, слон есть, но из того, что мы боимся дьявола, нельзя сделать вывод, что дьявол существует. Не стоит обожествлять гармонию как универсальный закон мироздания. Гармония – это не законы природы, а особенность нашего восприятия мира. Причем особенность не врожденная, а приобретаемая каждым самостоятельно в течение всей его жизни. Стремление человека к гармонии не Божественный промысел, а следствие свойственной мозгу эмоциональной организации. За этим стремлением не стоит высшая цель - достижение идеальной гармонии. Это стремление – только изобретенный эволюцией способ повысить наши шансы на успех в битве за оптимизацию состояния «хорошо – плохо».

Древнегреческий философ Филолай говорил: "Все происходит по необходимости и согласно с гармонией". Трудно с этим не согласиться. Но важно, какие выводы сделать дальше. Можно, как Платон, рассудить, что гармония – это объективный мир идеальных законов природы, который нам дано воспринимать. А можно, как мы, рассудить, что физические законы формируют окружающий мир и, соответственно, через это влияют на формирование наших эмоций. И когда мы видим гармонию в проявлении этих законов, в этом нет ничего странного, именно так и должно быть, ведь эти законы и создали наше представление о гармонии. Но если бы в нашей Вселенной были другие законы, то и они казались бы нам гармоничными.

Красота человека

То, насколько та или иная эмоция влияет на нас, определяется, с одной стороны, степенью корреляции стоящего за ней обобщения с состоянием «хорошо – плохо», а с другой стороны - силой тех переживаний, что ее сформировали. Из этого следует, что воздействие красоты тем сильнее, чем большую значимость для нас имеет то, к чему она относится. Так как мы живем в окружении других людей, и наше состояние во многом зависит от отношений с ними, то не удивительно, что человеческая красота влияет на нас особенно сильно. Сейчас мы попробуем разобраться, в чем секрет этого влияния. Для этого условно разобьем пространство признаков человеческой красоты на три группы:

Понятная красота

К понятной красоте мы отнесли те качества, про которые мы уверены, что это именно они ответственны за оценку. Как правило, относительно них мы считаем, что нам понятны причины их привлекательности. Точнее, мы отмечаем, что эти качества нам приятны, и вместе с тем можем связать каждое из этих качеств с определенной целесообразностью.

Красота возраста. Мы не рождаемся с наследственным знанием, что такое молодость и старость. Наш опыт формирует представление об этом. Обучаясь, мы узнаем, что молодости свойственна гладкая кожа и подтянутая фигура, а старости - морщины и трясущиеся руки. Но кроме того мы узнаем, что молодость несет за собой определенные достоинства, такие как: ловкость, выносливость, здоровье, молодой задор. И мы узнаем, что старость, наоборот, полна негатива и, что совсем неприятно, достаточно близка к смерти. В результате возникает связь признаков и соответствующих оценок, что и является восприятием красоты.

У женщин все признаки молодости воспринимаются как признаки красоты: стройная фигура, гладкая кожа, юные черты лица. Эти признаки сами по себе могут не восприниматься как красота. Но они, безусловно, влияют на общую оценку. Одна и та же женщина выглядит более привлекательно, когда подчеркнуты признаки молодости и скрыты признаки старения.

Для мужчин все немного сложнее. То есть красота признаков молодости присутствует, но она не является ключевой. Так как в основном пика своих социальных возможностей мужчина достигает в зрелом возрасте, то это, главным образом, определяет отношение к возрастным признакам. Мужчин «не портят» следы прожитых лет, поскольку они же являются признаками больших по сравнению с юношами возможностей. И естественно, когда мы говорим, что мужчина остается привлекательным дольше, чем женщина, это не означает, что природа таким образом отрегулировала механизм восприятия, а означает, что такой вывод сделал наш мозг, обобщая опыт относительно того, как физические, умственные и социальные достоинства мужчины зависят от его возраста.

Красота здоровья. Существенный объем признаков, формирующих восприятие красоты, связан с признаками здоровья. Сами признаки вполне очевидны - это состояние кожи, ее здоровый цвет, состояние волос, зубов, ногтей, отсутствие излишней полноты или худобы. Каждый из признаков вносит свой вклад в общую оценку. Принцип прост: здоровое тело воспринимается нами как красивое, больное как некрасивое.

В случае здоровья зависимость эмоциональной оценки от опыта прослеживается крайне четко. Родинка может украшать, прыщи - никогда. Татуировка может быть милой, шрамы уродуют, если, конечно, не являются признаком мужественности.

Красота физических возможностей. Признаки, говорящие о силе и ловкости, воспринимаются как красивые. Мускулистая фигура у мужчин, спортивная походка, уверенность в движениях – эти и подобные качества воспринимаются как признаки красоты. Они положительно оцениваются нами не в силу «особенных очертаний», а только благодаря тому, что наш опыт увязал их с ценными свойствами. Условно к признакам физических возможностей можно отнести высокий рост. Сам рост ничего не говорит о силе, но в детстве мы приобретаем опыт, что обычно тот, кто выше, тот сильнее, просто потому, что старше. Отпечаток этого опыта, возможно, отвечает за восприятие высокого роста как признака красоты.

Мимическая красота. Лицо человека редко бывает в расслабленном состоянии. Как правило, оно имеет какое-либо выражение. Так, многие люди, общаясь, постоянно держат на лице доброжелательную улыбку. Некоторые умеют замечательно слушать, делая при этом лицо заинтересованным. В определенных ситуациях на лицах застывает почтительность. Когда выражение лица другого человека вызывает у нас удовольствие, то для нас это равносильно красоте лица. Но поскольку источник этого удовольствия нам понятен, то мы не называем, как правило, это красотой, а просто говорим о приятном для нас человеке. Наблюдение за мимикой позволяет судить о характере человека. Мы оцениваем то, какие выражения господствуют на его лице, насколько они искренни и глубоки. Все это формирует итоговое восприятие человека: приятен он нам или нет. Такое восприятие справедливо относительно как лиц своего, так и противоположного пола. Мы руководствуемся этим при выборе друзей, компании, тех, кому можно доверять, а кому - нет. Мы легко оцениваем такие качества, как: доброта – агрессия, ум – глупость, невинность – порочность, искренность - лукавость. Признаки положительных качеств кажутся нам привлекательными, признаки отрицательных наоборот.

Целесообразность как следствие

И снова подчеркнем отличие от «классических» идей. Соблазненные логикой естественного отбора, исследователи стали везде применять штамп, связывая целесообразность всех качеств с наследственными механизмами, которые эту целесообразность реализуют. То есть, следуя такой логике, если молодость и здоровье – ценные признаки, которым стоит отдавать предпочтение при выборе, например, подруги, то естественный отбор закрепил в наследственной памяти мужчин способность различать эти признаки и заставил их им следовать, сделав привлекательными. Как мы показали, это рассуждение ошибочно. Наличие целесообразности - это не всегда признак наследственных механизмов. Природа, создав эмоции, дала человеку возможность учиться целесообразному поведению. Такой долгий, по сравнению с другими живыми существами, подростковый период у людей – дань необходимости сформировать у человека представление о том, что в этом мире есть признаки «хорошего» и что есть признаки «плохого». Эти признаки становятся признаками эмоций, которые влияют на наше состояние «хорошо – плохо». То есть молодость, здоровье, атлетическая фигура мужчин, благоприятная мимика симпатичны нам исключительно потому, что мы в процессе обучения научились различать соответствующие признаки и связали их с той ценностью, которая за ними стоит.

Сексуальность

Напомню, что красивым мы называем то, что доставляет нам удовольствие по непонятным для нас причинам, когда мы затрудняемся точно указать, что именно повлияло на наше состояние. То есть мы способны указать на явление в целом как красивое, но не можем уверенно назвать конкретные признаки, которые его таким сделали. Степень отнесения чего-либо к красоте пропорциональна степени непонятности. Это не закон природы, это просто суть обобщения «красота». Когда за удовольствием улавливается некая очевидная закономерность, то мы используем для такой красоты собственное название. Например, обобщив признаки, связанные с возрастом, мы говорим о молодости. Но признаки, по которым происходит классификация на уровне языка, могут иметь производный характер, то есть сами являться следствием, а не причиной. Тогда эти признаки хотя и позволяют выделить явление в отдельный класс, но не дают объяснения исходных причин. В облике и поведении человека есть элементы, которые вызывают у лиц противоположного пола сексуальное возбуждение. Это явление принято называть сексуальностью. Так как возбуждение является признаком производным, то, позволяя классифицировать, оно все же не объясняет исходных причин происходящего. Чтобы почувствовать, что все не так уж просто, попробуйте объяснить, почему декольте в закрытом платье возбуждает значительно сильнее, чем обнаженная грудь на нудистском пляже? Или почему полуобнаженные манекенщицы на показе высокой моды практически лишены эротичности?

Итак, начнем с того, что попробуем перечислить, с чем обычно связано сексуальное возбуждение. Оно может наступить:

Даже из этого неполного перечня видна широта диапазона ситуаций. Попробуем понять, что их объединяет. Обратим внимание на то, что сами по себе физиологические реакции возбуждения не несут непосредственного удовольствия. Физическое удовольствие возникает, когда начинается стимуляция эрогенных зон или происходит оргазм. Удовольствие, связанное с возбуждением, носит эмоциональный характер. Чтобы понять суть этих эмоций и саму природу возбуждения, проследим все с самого начала.

Вспомним об условных рефлексах. Мы описали два связанных с ними процесса. Первый – формирование модели поведения, которая, если присутствует положительный стимул, связывает обобщение происходящего и рефлекторное действие. Второй – расширение, по мере накопления опыта, признаков, по которым узнается это обобщение. В случае возбуждения в основе лежат безусловные рефлексы, вызывающие при воздействии на первичные эрогенные зоны соответствующие физиологические реакции и состояние «хорошо». Первое знакомство с этим фактом, как правило, приводит к наиболее очевидной модели поведения – мастурбации. Затем мы узнаем, что существуют другие формы получения этого удовольствия. Подсмотрев, прочитав, услышав или попробовав, мы узнаем про секс. Далее основную работу делает воображение. Многочисленные фантазии на тему секса формируют виртуальный опыт, делающий секс главным признаком, связанным с возбуждением и сексуальным удовольствием. Возникает классический условный рефлекс. В результате возбуждение начинает возникать не только от воздействия на эрогенные зоны, но и как реакция на обобщение «секс» и, соответственно, на все его признаки. То есть, чем ярче выражено сексуальное начало в происходящем, тем больше шансов для возбуждения. Но, кроме того, все те же признаки секса становятся признаками предвкушения физического сексуального удовольствия. Это предвкушение принято называть эротическим наслаждением. Оно доставляет нам эмоциональное удовольствие еще на подходах к фактическому (физическому) удовольствию, при этом это могут быть достаточно дальние подходы. Чем ближе непосредственно к сексу, тем больше шансов, что совместно с предвкушением возникнет и сексуальное возбуждение.

Так вот нашу оценку признаков, которые могут быть истолкованы либо как сулящие секс, либо как сулящие дополнительные удовольствия при сексе, мы и называем сексуальностью. Яркий макияж, томный голос, похотливый взгляд, эротичные движения, одобрительная улыбка, одежда, которая подчеркивает обнажение, – все это признаки, по которым мужчины определяют готовность женщины заняться сексом. Именно они позволяют мужчинам испытать эмоцию предвкушения. Так как в отношении эмоций у человека не существует неаналитических способов понять происхождение своего состояния «хорошо», то сексуальность часто воспринимается как составляющая общей женской красоты.

Собственно, теперь легко понять различие в восприятии похожих внешне, но различных по сути ситуаций. Например, мысли о нудистском пляже могут вызывать эротические фантазии, так как налицо главный признак секса – нагота. Предстоящее первое посещение такого пляжа может быть связано с предвкушением эротического удовольствия. Первые моменты пребывания на нудистском пляже могут вызвать сильное возбуждение от созерцания наготы, поскольку наш предыдущий опыт пока воспринимает ее как верный признак предстоящего секса. Однако уже непродолжительное пребывание среди нудистов формирует уточнение к нашему опыту, что нагота в такой компании не сулит привычного продолжения. Формируется опыт, исключающий восприятие такой обнаженности как непосредственного признака секса. Однако это не мешает получать удовольствие от производных эмоций и наслаждаться красотой форм. Аналогично и на показе высокой моды. Как только мы получаем опыт, говорящий о том, что обнаженность моделей не сулит эротического продолжения, мы начинаем воспринимать красоту манекенщиц свободно от эротической составляющей. Этот краткий анализ, конечно, не охватывает всех возможных вариантов, но иллюстрирует общий принцип рассуждений.

Сексуальность форм

Итак, сексуальность – это признаки, которые определяют предвкушение сексуального удовольствия. Признаки сексуальности проистекают из нашего понимания ситуации и могут быть самыми разнообразными. Все они крутятся вокруг того, что демонстрируют нам сексуальную подоплеку происходящего. Но если с томным взглядом и излишним обнажением все понятно, то есть вещи, на первый взгляд, достаточно загадочные. Так, в женщинах как признаки сексуальности воспринимаются большая грудь, широкие бедра, узкая талия, длинные ноги, что само по себе вроде бы никак не характеризует ни ситуацию, ни сексуальную доступность женщины. Но если разобраться, то оказывается, что сексуальность форм тела замечательно подтверждает наши рассуждения.

Когда ребенок формирует представление о мире, у него возникают обобщения: мужчина и женщина. Множество признаков составляют их, позволяя определить, какого пола человек перед нами. Каждый из этих признаков с определенной вероятностью указывает на половую принадлежность. Какие-то признаки менее четки – как, например, одежда или прическа, а какие-то практически контрастны, такие как наличие груди и форма половых органов. Такие обобщения формируются еще задолго до начала полового созревания. Но до поры до времени они не так сильно влияют на эмоции, за исключением разве что эмоции любопытства. Когда же начинается формирование сексуальности, из наблюдения, рассказов или собственного опыта приходит знание о том, что секс с противоположным полом несет массу наслаждений. В зависимости от обстоятельств реальный опыт или сексуальные фантазии формируют память, ответственную за проявление связанного с сексом поведения. При нормальном развитии у мужчин обязательный элемент таких воспоминаний – женщина. Обобщение «женщина» мощнейшим образом связывается с сексуальным удовольствием. И тем самым становится главным признаком, ответственным за предвкушение секса.

Признаки сексуальности – это признаки, которые формируют бессознательную оценку вероятности предстоящего сексуального удовольствия и вызывают эмоцию предвкушения. Собственно, из этого понятно, почему так широк их спектр. К сексуальности относятся характеристики как человека, так и его поведения, обстановки и сопутствующих обстоятельств. Но, тем не менее, для мужчины главный признак – это наличие женщины. Одного факта присутствия женщины, внешность и возраст которой допускают возможность секса, достаточно, чтобы возникла эмоция предвкушения. Это может не сопровождаться никакой осознанной мыслью и просто доставлять нам удовольствие, а может быть источником эротических фантазий.

Исходя из природы обобщений, мы воспринимаем женщин неодинаково. Условно говоря, некоторые женщины «более женщины», чем другие. То есть выраженность признаков, по которым мы отличаем женщин от мужчин, может влиять на уровень эмоции предвкушения. Чем больше «истинно женского» мозг мужчины воспринимает в образе женщины, тем сильнее неосознанное удовольствие от предвкушения. И теперь все встает на свои места. Именно те обобщения, которые наиболее четко дифференцируют женщину от мужчины, и воспринимаются как признаки сексуальности женских форм. Причем, чем ярче выражен признак, тем сильнее вызываемое им удовольствие. Попробуем перечислить основные отличительные признаки, описать, так сказать, «женское начало».

Грудь. Яркий признак, отличающий женщин от мужчин. Чем больше грудь, тем «более женщина» перед нами.

Талия. Поскольку у мужчин и у женщин различается характер жирового отложения, то узкая талия – типичный женский признак.

Бедра. Так же как талия – следствие различия в характере жировых отложений. Наиболее ярко «женское начало» проявляется, когда широкие бедра сочетаются с узкой талией, что совершенно нехарактерно для мужчин.

Ноги. У женщин соотношение длины ног к росту больше, чем у мужчин. Соответственно, при сохранении остальных размеров, удлинение ног увеличивает «женское начало», чем женщины охотно пользуются, надевая туфли на высоких каблуках.

Строение гениталий. Самый точный признак, как следствие оказывающий наибольшее воздействие на проявление эмоций.

Прическа. Те типы причесок, что могут встретиться и у мужчин и у женщин, не воспринимаются нами с позиций сексуальности. Они оцениваются эстетически с позиции гармонии. Но есть прически нехарактерные для мужчин. Именно они воспринимаются как сексуальные и дополняют восприятие женщины.

Главное, что хотелось показать: признаки сексуальности не отпечатаны у нас генетически, а есть результат формирования обобщений, определяющих для нас разницу между полами. По этой причине воспринимаются сексуально не только части тела, но и любые признаки, характерные для представителей другого пола: голос, походка, манера поведения, интонации речи и многое другое.

Когда мы воспринимаем женскую красоту, мы оказываемся под воздействием массы эмоций. Их вызывают и понятные элементы, говорящие о молодости и здоровье, и множество признаков сексуальности, среди которых и «женственные формы» тела, и откровенная одежда, сулящая секс, и призывные мимика, позы, жесты, и признаки загадочной красоты лица. Весь этот эмоциональный коктейль стоит за нашей способностью мгновенно оценивать женскую привлекательность. При этой оценке каждый из элементов вносит свой вполне определенный, независимый от остальных вклад. Так, в зависимости от формы и состояния кожи, женская грудь может быть красива или не красива, независимо от размера. Грудь любого размера при частичном обнажении воспринимается сексуально. Но размер груди и сам по себе является признаком сексуальности по принципу, чем больше, тем сильнее его влияние.

Многообразие деталей, из которых складывается оценка, ведет к тому, что равной привлекательностью для мужчин могут обладать женщины с совершенно разыми типами красоты. Например, недостатки понятных качеств могут компенсироваться повышенными признаками сексуальности. Замечательно почувствовал и использовал это в своих картинах Питер Рубенс. Его «красавицы» специально «подпорчены» в одних признаках красоты, но при этом подчеркнуты в других. И это озадачивает зрителя, так как, при всех бросающихся в глаза недостатках, несомненна их общая привлекательность.

Опровержение прямой целесообразности

Я постоянно подчеркиваю, что наше объяснение красоты напрямую противоречит классической парадигме. Если мы говорим, что красота человека - следствие опыта и эмоций предвкушения и родственна тому, как проявляет себя гармония, то традиционная парадигма связывает эволюционную целесообразность и наследственную способность узнавать признаки этой целесообразности. Очень ярко несостоятельность этого видна на примере женских бедер. Традиционное объяснение красоты женских бедер гласит: широкие бедра дают преимущества при вынашивании потомства и облегчают роды, соответственно, мужчинам они кажутся красивыми, так как говорят о ценных свойствах женщины. Далее подразумевается, что знание об этом заложено генетически и передается у мужчин по наследству. Это объяснение является настолько общепринятым, что «прокатывает» несмотря на очевидные связанные с ним противоречия.

Первое противоречие в том, что большая часть объема бедер, которым мы восторгаемся, говорит не о размере костей таза, а о наличии достаточного объема жира на ягодицах, что слабо вяжется с пользой для деторождения. Если же пытаться объяснять, что запас жира полезен вообще, на случай «голодного времени», то окажется странным, почему этот же жир не выглядит так же привлекательно на женских боках.

Второе противоречие: естественный отбор достаточно быстро производит селекцию ценных признаков и делает их повсеместно распространенными. А тут получается: и признак ценный, и мужчинам он «прошит» как привлекательный, а широкозадые дамы все никак не вытеснят своих узкобедрых конкуренток.

Так вот, я утверждаю, что не стоит искать в привлекательности широких женских бедер никакой прямой целесообразности. Их привлекательность - следствие того, что они являются отличительным женским признаком. И не передается по наследству мужчинам образ крутых женских ягодиц, а формируется в виде обобщений, когда мозг определяет разницу между полами. И удовольствие от восприятия округлой женской попы – это не врожденная эмоция, а проявление эмоции предвкушения, но да об этом мы уже говорили.

Аналогично и с женской грудью. Классическая парадигма относительно груди вообще пробуксовывает, так как не находит никакой явной целесообразности в ее большом размере. За исключением того, что она «как маяк» должна привлекать мужчин, имитируя женские ягодицы.

Если вы еще сомневаетесь в том, что удовольствие от сексуальности – это эмоция предвкушения и что образы сексуальных женских форм не заданы генетически, то, возможно, вас убедит следующий довод. Без сомнения, в нас не заложены генетически все возможные зрительные образы еды. Это наш опыт говорит нам о том, как выглядит то, что вкусно, и как то, что вызывает отвращение. Маленькие дети способны привести в шок взрослых своей неразборчивостью относительно пищи. С возрастом мы учимся по внешнему виду еды прогнозировать ее вкусность. При этом мы учитываем не только непосредственно вкусовой опыт, но и, например, культурные представления. Так, для европейца малопривлекательна собачатина, для правильного еврея – все не кошерное, а для мусульманина – свинина. А теперь главное – хорошая еда, сулящая нам удовольствие от вкуса и насыщения, воспринимается нами как красивая. Причем тем она красивее, чем мы голоднее. А теперь сравните это с сексуальностью, и вы будете вынуждены признать безусловное сходство этих явлений.

Половой отбор

Теперь немного понятнее должен стать загадочный механизм полового отбора, которым Дарвин объяснял возникновение свойств, не несущих непосредственной целесообразности, связанной с приспособлением к среде. Наличие предвкушения ведет, как мы показали, к тому, что отличительные особенности противоположного пола становятся привлекательными. Это значит, что, если возникает признак, который отличает самцов от самок, и если он не несет непосредственного урона выживанию, у него есть все шансы закрепиться и развиться до уровня яркой выраженности. То есть основной результат полового отбора – это половой диморфизм, то есть приобретение полами индивидуальных различий, не несущих прямой целесообразности, но позволяющих обобщениям мозга четко выделять признаки, характерные для каждого из полов. Эти различия в признаках далее оказываются полезными для организации сложных брачных отношений, в которых можно разглядеть, пожалуй, основную целесообразность – создание внутривидовой конкуренции, что положительно сказывается на развитии вида в целом.

Нетрадиционная красота

Есть представления о красоте одних народов, которые удивительны и непонятны для других. Так, у народа падуанг, живущего в Юго-Восточной Азии, признаком красоты у женщин считаются кольца на шее, которые удлиняют ее до невероятных размеров.

А некоторые африканские племена, в частности кишепо и мурси, носят необычные украшения — губные диски (пелеле).

Если шейные кольца воспринимаются нами как экзотическое, но безобидное чудачество, то губные диски кажутся исключительно уродливыми, что добавляет им загадочности. Исходя из уродства дисков, родилась версия, что эта традиция возникла когда-то давно, чтобы специально обезобразить местных женщин, дабы защитить их от арабских работорговцев. Но интересно, что когда вождя одного из племен спросили о причине такого украшения, то вождь с удивлением ответил: «Для красоты! Это единственные красивые вещи, которые есть у женщин. У мужчин есть бороды, у женщин нет ничего. Каким человеком была бы женщина без пелеле? Она не была бы женщиной вообще».

В свете наших рассуждений и кольца, и диски – это искусственно созданные половые различия, которые автоматически становятся признаками сексуальности для всех, кто воспитывается в этой среде. И нет ничего удивительного, что, во-первых, местные мужчины воспринимают это красивым, так же как мы воспринимаем женскую грудь и бедра, а во-вторых, что считается, тем красивее, чем длиннее шея и больше губной диск. По своей сути стремление аборигенок наращивать шею или вставлять все большие губные диски ничем не отличается от стремления наших женщин увеличить грудь.

«Загадочная» красота

Если отбросить те признаки красоты, которые каким-то образом несут понятную нам информацию о человеке, то остается то, что мы назвали «загадочной» красотой. Загадочная красота – это не что-то особенное по сравнению с понятной красотой или сексуальностью, она подчиняется тем же законам. Ее загадочность в том, что признаки, связанные с нею, чуть сложнее для описания и в силу этого требуют некоторого анализа для их понимания. Образно говоря, если красота – это то хорошее, что непонятно, то «загадочная» красота – это то, что совсем непонятно. «Загадочная» красота может проявляться в лице, фигуре, форме отдельных частей тела и вообще в чем угодно. Эта красота хотя и допускает разброс в оценках, но имеет нечто общее, что объединяет всех людей на планете. Мы воспринимаем красоту представителей всех рас, хотя при этом и отмечаем огромную разницу в типах их лиц. Красота наследуется и при этом инвариантна к полу, и мы наблюдаем одни и те же красивые наследственные черты и у мужчин, и у женщин.

Существует широкое разнообразие типов красоты лица, из-за чего не удается выделить признаки общие для всех красивых людей. Мы знаем, что эталоны красоты далеко не одинаковы у разных народов. Известно, что представление об эталоне красоты менялось от эпохи к эпохе, как, впрочем, и от номера к номеру журнала «Playboy». Красота обычно свойственна юности, но есть примеры женщин, которые сохраняли потрясающую красоту несмотря на возраст.

Есть мужчины, красота которых с возрастом стала только ярче.

Итак, что стоит за всем этим? Какому золотому правилу все подчиняется? В чем секрет непонятной красоты?

Вообще-то, ответы на эти вопросы мы уже дали, когда описывали гармонию. В «загадочной» красоте нет ничего принципиально нового. Все тот же общий для всех эмоций принцип: все, что с нами происходит, откладывается опытом, который связывает с удовольствием все признаки хороших воспоминаний, а с неудовольствием - все признаки плохих. Более глубокое обобщение этого принципа приводит нас к гармонии правильности и гармонии пользы. Опираясь на рассуждения о гармонии, попробуем дать объяснение основным элементам «загадочной» красоты.

Красота правильности

Леонардо да Винчи и его друг Лука Пачоли объясняли красоту через гармоничность строения человеческого тела. Под гармоничностью они понимали подчинение размеров и соотношений размеров в теле человека определенным закономерностям, «божественным пропорциям». Например, согласно записям да Винчи, расстояние между глазами равняется длине глаза. Длина глазной щели должна соответствовать расстоянию между внутренними углами глаз и примерно одной восьмой высоте головы. Линия, проведенная через внутренний край радужки глаза, очерчивает границу рта. Эти классические художественные пропорции человеческого лица упомянуты у Леонардо да Винчи в тексте к «Витрувианскому человеку».

К поискам идеальных пропорций близка идея усреднения. Множество исследователей разными методами получали изображение усредненного человеческого лица.

Усреднение, полученное кафедрой экспериментальной и прикладной психологии университета Регенсбурга (Германия):

Усреднение для нескольких национальностей, полученное английским ученым Гамильтоном:

Удивительным в этих исследованиях всегда было одно: привлекательность усредненных лиц непременно оказывалась выше средней. То есть вполне резонно было ожидать, что усреднение разных по симпатичности лиц даст среднее по симпатичности лицо. Но оказалось, что усредненное лицо определенно интереснее, чем большинство тех лиц, из которых оно составлялось.

Собственно, все это: и пропорции да Винчи, и привлекательность усредненных лиц - следствие того, что мы назвали гармонией правильности. Соответствие некому среднему воспринимается положительно, даже если не несет никакого конкретного резона. За соответствием норме у нас стоит глобальное обобщение, говорящее о безопасности, стабильности, надежности, функциональности того, что не содержит сильных отклонений от того, как «должно быть».

Кстати, по той причине, что в среднем человеческие лица слегка асимметричны, соответствующая средней асимметрия воспринимается как своего рода норма. Возможно, поэтому абсолютно симметричные лица менее привлекательны, а легкие изъяны не портят, а наоборот, украшают.

Красота пользы

Можно сделать такой акцент: все, что влияет на наше состояние «хорошо – плохо» в определенной сфере явлений, обязательно ведет к формированию представления о гармонии в этой сфере. Так как огромное количество наших переживаний тем или иным образом связано с людьми, то у всех неизбежно формируются обобщения, вычленяющие в человеческой внешности признаки, сопутствующие нашим переживаниям. Причем каждая сфера оценки порождает свой набор признаков, воспринимающихся как привлекательные или непривлекательные. Можно перечислить основные оцениваемые категории:

Общий принцип таков: если какая-то деталь внешности выделяется мозгом как признак сопутствующий положительному или отрицательному качеству, то этот признак сам, отдельно от остальных, начинает вызывать эмоции предвкушения или страха, то есть становится элементом, определяющим восприятие красоты. Обратите внимание, что речь идет не о реакции на сами качества, за которыми стоит определенный смысл, а о восприятии их признаков, которые могут проявляться самостоятельно. Когда мы говорим об оценке некого качества, которое мы узнаем по свойственным ему признакам, то это разговор о понятной красоте. Загадочная красота – это когда мы даем оценку признаку, который встретился нам отдельно от качества, и, с одной стороны, мы констатируем, что оценка есть, а с другой стороны - не находим осмысленных резонов для нее.

Мимическая составляющая. Наверно, самый наглядный пример связан с мимикой. Вот шесть фотографий разных состояний одного человека.

Очевидно, что симпатичен он нам тогда, когда улыбается, а неприятен в выражении агрессии, отвращения и горя. Собственно, в этом и есть суть мимики, она и должна вызывать у нас соответствующее состояние. Изменение оценки в зависимости от выражения лица мы отнесли к понятной красоте. Но на этом наше восприятие не заканчивается. Отдельные элементы, общие для всех улыбок, когда они появляются на чьем-то лице, воспринимаются нами как красивые. Они кажутся красивыми, даже если не связаны с улыбкой, а просто являются анатомической особенностью лица. И наоборот, признаки, свойственные негативным эмоциям, воспринимаются как некрасивые, даже когда являются всего лишь особенностью внешности.

Если кому-то повезло, и природа наградила его признаками хороших качеств «по умолчанию», то это и есть врожденная красота.

Сколько столетий люди пытаются объяснить тайну улыбки Моны Лизы (Рисунок 32). А собственно, в чем тайна? А в том, что Леонардо удалось изобразить красоту, связанную с улыбкой, без самой улыбки. При этом, ярко подчеркнув именно этот тип красоты, он не стал акцентировать другие. И получилось нечто озадачивающее. Джоконда не улыбается, но на ее лице мы находим детали, свойственные улыбке. И одного этого достаточно, чтобы наш мозг отмечал удивительную приятность всего образа.

В 70-е годы Пол Экман, Уоллес Фризен, Альберт Меграбян провели так называемое «исследование универсальности». Они изучили мимику людей из разных стран и пришли к выводу о ее достаточно высокой инвариантности. То есть оказалось, что все люди сходно выражают эмоции и сходно воспринимают их выражение у других. Особенно показательны были исследования, проведенные на Новой Гвинее, среди двух не имеющих письменности племен, изоляция которых гарантировала «наведенное» влияние, которые показали результаты, сопоставимые с результатами, полученными в цивилизованном мире.

Общность мимики объясняет тот удивительный факт, что, при всех глобальных различиях во внешности у людей разных рас, мы одинаково воспринимаем красоту в каждой из них. Общие элементы, определяющие мимику, мы воспринимаем независимо от национальных особенностей и одинаково положительно оцениваем у разных рас признаки и улыбки, и других благоприятных качеств.

Косвенное подтверждение нашим рассуждениям можно получить из анализа того, как меняется с возрастом лицо человека. Первое объяснение связи между стабильным выражением лица и повторяющимися движениями мимической мускулатуры сделал все тот же Леонардо да Винчи. Он считал, что у старых людей их морщины и изменения черт лица говорят о том, какие переживания были ранее свойственны им.

То есть с возрастом на данную природой внешность накладываются не только признаки старости, но и проступают формы, свойственные доминирующей мимике, что может сделать лицо удивительно привлекательным. Обычно про это говорят, что с годами на лице проступает характер.

Когда мы смотрим на лицо человека, мы можем перечислить основные качества, которые, по нашему мнению, свойственны его обладателю. Доброта, агрессия, ум, благородство, кротость, решительность, упрямство, похотливость, невинность, честность, лукавство и многое, многое другое. Жизненный опыт формирует у нас отношение к мимике, сопутствующей проявлению всевозможных достоинств и недостатков человека. Достоинства нас радуют, недостатки нам неприятны. Это понятная красота. Но, кроме этого, формируется эмоциональная оценка для множества мимических деталей, тех, из которых складываются целостные выражения. Конечно, одни и те же элементы мимики могут встречаться и в выражении достоинств, и в демонстрации недостатков. Но если у некого элемента мимики или сочетания элементов обнаруживается статистически значимая связь с выражением достоинств, то этот признак становится признаком красоты. То есть такие детали начинают оказывать на нас самостоятельное влияние, даже когда встречаются отдельно от породившего их качества. Отношение к этим признаком и определяет наше восприятие загадочной красоты.

Красота голоса

Восприятие красоты голоса имеет ту же природу, что и восприятие красоты внешности. То есть в основе лежит обобщение ценных качеств, свойственных людям. На базе этих обобщений различные типы голоса становятся признаками этих качеств. Те признаки, что говорят о ценных качествах, сами начинают вызывать положительные эмоции, а те, что об отрицательных, – негативные. Так можно объяснить все тонкости восприятия различных голосов. Главное - помнить, что если что-то в голосе нам нравится или не нравится, то это результат опыта, который создал такое отношение.

Если смотреть на уже сформированное восприятие, то, как и в других случаях красоты, может показаться, что объяснение лежит в области генетики. Например, чем выше уровень половых гормонов - андрогенов, в частности тестостерона, у мужчины, тем обычно ниже его голос. Соответственно, чем больше в женщине эстрогена, тем больше ее шансы обладать высоким тембром. Андрогены отвечают среди прочего за мышечную массу и силу. Эстрогены же оказывают сильное феминизирующее влияние на организм. То есть напрашивается «лобовое объяснение», что природа «прошила» нам приятность низкого голоса у мужчин, так как это говорит об их физической силе, и высокого голоса у женщин как признака женственности. Это теоретически могло бы быть так, но тогда природе пришлось бы каким-то хитрым способом на генетическом уровне создавать механизм, определяющий, кому принадлежит этот голос. Так как эти голоса приятны нам не сами по себе, а только если звучат от представителей должного пола.

В нашей концепции все объясняется значительно проще. Поскольку из-за гормонов существует корреляция между голосом и полезным качеством, то формирование эмоционального отношения к качеству автоматически ведет формирование эмоционального отношения к соответствующему голосу. И так во всем остальном.

Обратная сторона красоты

Восприятие красоты и гармонии – это свойство памяти человека, которая накапливает оценки всего того, что несет ему жизненный опыт. Из благоприятности, сопутствующей некоторым явлениям, следует формирование эмоций, оценивающих положительно как образы этих явлений в целом, так и всех составляющих их признаков. Иначе говоря: «Утром деньги – вечером стулья». Но предопределенность того, какие эмоции формируются, позволила эволюции вмешаться в этот процесс. Возникли генетически наследуемые признаки внешности, повторяющие те признаки, что соответствуют ценным качествам: «стулья бесплатно». Это и есть врожденная красота. То есть у кого-то умное лицо - следствие ума, а у кого-то - врожденная маска. У кого-то мужественность в характере и, как следствие, на лице, а у кого-то мужественное лицо – подарок природы.

Такой фокус вполне в духе естественного отбора. Понятно, что врожденная красота дает определенное преимущество ее носителю. Но выгода для вида в целом от такой имитации достаточно неочевидна. По большому счету, врожденная красота вносит сбой в систему оценки благоприятных качеств. Но поскольку красоту нельзя назвать сильно распространенным явлением, то это, видимо, не особо критично. Однако, раз врожденная красота возникла, распространилась и присутствует в определенной дозировке, значит, существует целесообразность, которая оправдывает именно такую конфигурацию.

Не претендуя на полноту анализа, попробуем сформулировать несколько гипотез относительно того, какую целесообразность несет за собой врожденная красота в целом для социума.

Гипотеза о награде

Сделаем акцент на понимании смысла врожденной женской красоты. Начнем немного издалека.

Сколько вообще красивых женщин, какой процент? Точно никто не скажет, так как существует определенный разброс во мнениях: кого из женщин относить к истинно красивым, а кого к просто симпатичным. Однако некую грубую оценку дать можно. Я думаю, что это где-то в районе пяти процентов, то есть приблизительно одна из двадцати. Моя оценка не претендует на серьезное исследование, она строится скорее на личном опыте. В школе, насколько я помню, на класс 40 человек приходилась в среднем одна очень красивая девушка, в институте одна–две красивые девушки приходились на поток 60–80 человек. В несколько раз выше количество симпатичных. Если предположить, что внешняя привлекательность подчиняется нормальному распределению, то вроде бы ничего удивительного в таком количестве красивых и симпатичных девушек нет. Есть среднее значение, есть определенный разброс. Вопрос в другом: почему именно такова дисперсия этого распределения? Мы много раз повторяли, что в природе нет ничего случайного. Всякое свойство - следствие определенной целесообразности. Так следствие чего мы наблюдаем здесь?

Преимущество структурированного племени над анархичным достаточно очевидно. Чтобы племя было сильным, во главе должен стоять самый достойный. Для этого природе понадобилось, с одной стороны, сделать всех разными, чтобы несколько снизить количество достойных претендентов и не изничтожить все племя в борьбе за власть. А с другой стороны - придумать мощнейшие механизмы стимулирования, которые должны заставить претендентов на власть грызть конкурентам глотки, как в переносном, так и в прямом смысле. Представляете, какую стимуляцию должна была придумать природа, чтобы заставить карабкаться наверх даже при не самых больших шансах на успех и ставя порой на кон свою жизнь. Возможно, врожденная женская красота – это одна из наград для самых достойных. Не исключено, что естественный отбор добился такого распределения красоты, чтобы красивых женщин было совсем немного – одна–две на племя. И в борьбе за награду, которая не достанется всем, которую невозможно заполучить другим способом, кроме как стать главным, люди стали карабкаться вверх по социальной лестнице, рискуя жизнью и сметая все препятствия на своем пути. Если задуматься, какие причины в наше время заставляют мужчин рваться наверх, то окажется, что внимание красивых женщин – пожалуй, одна из основных мотиваций.

То, что врожденной женской красоты не особо много, является фактором, усиливающим внутреннюю конкуренцию. Конкуренция же – источник эволюции социальных отношений, она заставляет бурлить человеческое общество и не позволяет прийти к всеобщей удовлетворенности, которая в определенном смысле означает конец развития.

Гипотеза о распространении

Эксперименты, которые ставит природа, – это, с одной стороны, создание новых свойств, а с другой стороны - смешение существующих с целью получить их выгодное сочетание. Если в популяции возникают два полезных признака, то должен существовать механизм, способствующий тому, чтобы эти признаки встретились, этакое перекрестное опыление. Создав племена, эволюция загнала себя в определенный тупик. С одной стороны, коллектив невероятным образом увеличивает потенциал людей. Но с другой стороны, то, что делает племя сильным, его сплоченность и иерархия, ведет к определенной самоизоляции, затрудняя половое общение между представителями разных племен. Дуально-родовой брак, который позволял хоть как-то выйти за пределы собственного рода, не был радикальным выходом из положения. И тут могло оказаться, что красота способна спасти мир в самом прямом смысле.

Если мужчина встречает красавицу из чужого племени, то у него появляется цель, связанная с обладанием этой женщиной, а если он к тому же влюбляется, то эта цель становится главной в его жизни. Для природы несущественно, что он будет делать: выкрадет, уговорит, завоюет. Главное, что он предпримет все для экспорта своего генофонда.

Можно предположить, что природа предусмотрела и другой путь. Она создала небольшой процент красивых мужчин, перед которыми практически не может устоять ни одна женщина. Их задача нести свой генофонд в чужие племена. Какие бы ни были суровые нравы и ограничения в чужом обществе, красавец-мачо способен вскружить голову девушке так, что она забудет абсолютно обо всем.

Как красивых женщин, так и красивых мужчин не должно быть много, иначе произойдет инфляция их привлекательности. Весь смысл в том, что для преодоления барьера групповой изоляции должна присутствовать неординарная, редкая привлекательность.

Гипотеза о пагубности идеала

Естественный отбор, да на большой временной перспективе, позволяет творить чудеса. Если бы это было выгодно, отбор бы давно отбраковал слабых и оставил только самых сильных. Но мы живем и эволюционируем социумом, а социум силен своей структурой, в которой есть место и мудрецам, и поэтам, и воинам, и пастухам. А теперь представьте, что конкуренция за женщин не сдержана никакими правилами. Рано или поздно сильнейшие вытеснят всех остальных, и мы получим племя воинов или, еще хуже, племя вождей. Естественный отбор мог бы давно вывести породу сильного, здорового, харизматичного и исключительно умного человека. Но группы, состоящие из таких «гениев», скорее всего, обречены на анархию и распад. Возможно, что оказалось выгоднее пожертвовать средней одаренностью в пользу возможности самоорганизации социума. Не исключено, что существуют механизмы, поддерживающие разброс достоинств и препятствующие генетическому доминированию идеала. Случайное распределение незаслуженной привлекательности могло оказаться одним из способов, помогающих сохранить разнообразие генотипов.

Красота композиции

Восприятие происходящего и, соответственно, его оценка буквально зависят от нашей точки зрения. Ее смена меняет не только общий вид, но и эмоциональную оценку того, что мы видим. Как ни крути, а партер удобнее галерки. Иначе говоря, есть эмоции, которые определяют наше отношение к выбору позиции и ракурса наблюдения. Эти эмоции оценивают:

Благодаря им формируется такое поведение, при котором мы стараемся так расположиться и повернуть голову, чтобы чувствовать себя наиболее комфортно. Заходя в кафе, мы стремимся занять место, с которого лучше всего видны интересующие нас события, которое позволяет контролировать возможные события и которое, по возможности, не несет нам сюрпризов за спиной. Главное - хороший обзор и защищенность – все, собственно, как и на войне.

Можно описать правила, созданные этими эмоциями, которых мы стараемся придерживаться. Эти правила, что неудивительно, полностью совпадают с теми, которыми оперируют фотографы для определения правильного ракурса и оптимальной композиции. Вот они.

Все описанные оценки - результат нашего жизненного опыта. Проследить их формирование несложно. Как только ребенок начинает воспринимать некоторые явления как «интересные», сразу начинает формироваться опыт того, как эти события лучше наблюдать. Соответственно, появляется предвкушение интересного наблюдения и страх это интересное упустить. Эти эмоции создают поведение относительно того, как расположиться, куда посмотреть, какое место выбрать, как удобнее разглядывать и тому подобное. Интересно обратить внимание на то, что даже такое базовое поведение не есть результат «врожденных инстинктов», а все то же неизбежное следствие эмоциональной конструкции мозга.

Красота бабочки

Чтобы показать разнообразие путей эволюции, которые приводят к тому, что нечто становится привлекательным для нас, попробуем сделать несколько предположений относительно такого простого вопроса: почему красивы бабочки? Вопрос не столь банален, как может показаться на первый взгляд. Ведь бабочки не сильно влияют на нашу жизнь, и не вполне очевидно, с какой пользой может быть связан их облик, тем более что они же, бабочки, совершенно непривлекательны для нас будучи гусеницами.

Начнем издалека, с красоты ягод и фруктов. Изначально ягоды и фрукты вкусны нам и хорошо пахнут. Это заложено в нас генетически. Такие рефлекторные оценки сформировались по ходу эволюции «по обоюдному согласию». Нам выгодно питаться легкодоступными плодами и ягодами, а растениям выгодно, чтобы мы их поедали. После того как животное съест плод, оно через некоторое время, испражнившись, «посадит» косточки-семена, при этом еще и обильно удобрив их. По этой причине растениям оказалось выгодно делать свои плоды все вкуснее, чтобы стимулировать их поедание, и все ярче, чтобы они были заметнее. Особенно вкусными должны были стать ягоды, чтобы своим вкусом компенсировать трудоемкость их сбора. Более того, растениям оказалось полезно заботиться о здоровье своих сеятелей и снабжать их, например, витаминами. Неудивительно и то, что возникла цветовая сигнализация относительно спелости плодов. Эволюция сделала фрукты и ягоды вкусными, а вот красивыми они становятся для нас по мере того, как мы приобретаем опыт их поедания. Красота возникает из связи удовольствия от вкусовых ощущений и внешних признаков того, что это удовольствие доставило.

Красота ягод и фруктов формирует поведение, когда мы можем их есть, но не можем их просто так уничтожать. Этим не преминули воспользоваться цветы. Считается, что яркая расцветка цветов необходима им для привлечения насекомых, которые их опыляют. Это, конечно, так, но это не объясняет, почему цветы так красивы для нас. А все просто. Цветы воспроизвели те признаки, которые есть в ягодах и фруктах и которые мы воспринимаем как красивые. И оказалось, что такие «красивые цветы» значительно меньше топчут и уничтожают и животные, и люди. Мы можем с чистой совестью пройти по траве, но нас покоробит затоптать цветок. Кстати, по той же причине пауки плетут эстетичную паутину. Замечено, что такую паутину звери рвут значительно реже.

Так как восприятие красоты опирается, в том числе, на отдельные признаки, то для воспроизведения красоты совершенно необязательно копировать точный образ красивого оригинала, достаточно воспроизвести часть его признаков, например: окраску, размер, симметричность, форму. Задача цветов была не запутать нас и выдать себя за ягоды или фрукты, а стать красивыми их красотой.

И вот мы, наконец, подошли к бабочкам. Этим созданиям оказалось выгодно, с одной стороны, замаскироваться среди цветов, а с другой стороны - стать красивыми, чтобы получить шанс на «амнистию» по привлекательности.

Так что, скорее всего, бабочки красивы нам красотой цветов. А обязаны они этим признакам, берущим свое начало от фруктов и ягод. Вот такая вот нетривиальная цепочка.

Похожим образом можно попытаться дать ответ на сводившую Дарвина с ума загадку красоты павлиньего хвоста. Можно предположить, что павлины, как и бабочки, - имитаторы чужой красоты. Возможно, настолько красивый хвост павлина - это его охранная грамота. Не каждый хищник решится загубить такую красоту «невиданного дерева с волшебными плодами», тем более что рядом бегает закуска попроще.

Красота информации

Зоны коры мозга образуют сложную систему взаимных отображений. Это позволяет каждой из зон выделять обобщения не из всего пространства признаков, доступного мозгу, а из подпространства направленных на нее проекций. То, что проецируется на зону, определяет ее специализацию. Чем дальше от первичных проекционных зон, если следовать по цепочке проекций, расположены участки коры, тем более абстрактные обобщения они выделяют. Судить о том, какими обобщениями оперирует наш мозг, можно по словам языка. Каждому слову соответствует определенное обобщение. Есть обобщения высокой степени абстракции, которые описывают не просто свойства того, что нас окружает, а то, как и в каком виде мы получаем саму информацию об окружающем мире. Слова емко, образно, ново, интересно, глубокомысленно, стройно применительно к информации как раз и обозначают указанные обобщения.

Когда мы говорили о красоте композиции, то описывали, как разные формы подачи одной и той же информации оказываются различны по удобству восприятия и, соответственно, вызывают разную эмоциональную оценку. Подобные рассуждения применимы к любой форме получения информации. То есть вся информация подвергается оценке с позиции «качества подачи». Почувствуйте разницу. Всякая информация несет определенный смысл. Этот смысл определяется тем, какую картину обобщений она вызовет. Смысл получает эмоциональную оценку. Но кроме прямого смысла присутствует оценка того, как произошла передача. Иначе говоря, один и тот же смысл можно передать по-разному. Одна передача вызовет восторг, другая оставит равнодушным, третья покоробит.

Что определяет наше отношение к восприятию информации? То же, что определяет восприятие гармонии. Оценка правильности и оценка пользы.

Правильность

Для каждого типа информации существуют традиционные формы ее передачи. Отклонение от этих норм вызывает у нас неудовольствие. От телевизионного диктора мы ждем хорошо поставленной правильной речи. От персонажа фильма мы ждем речи, соответствующей его типажу. В литературном тексте образность приветствуется, в научной статье раздражает. Как и в других проявлениях гармонии правильности, здесь нет универсальных законов: что правильно, что неправильно. Наша оценка – следствие нашего опыта, который формирует слепок того мира, в котором мы обитаем. Иное окружение, нормы, традиции – иной опыт, иная оценка.

Польза

Снова, в который раз, напомним основное свойство эмоций. Если обнаруживается корреляция какого-либо признака с состоянием «хорошо – плохо», то он сам начинает соответствующим образом влиять на это состояние. При этом неважна причинно-следственная связь, достаточно статистической зависимости. Знание этого принципа позволяет объяснить, в том числе, и формирование эмоций, оценивающих информацию.

Асимметрия баланса удовольствия

Если в какой-то области чаще случаются положительные события, чем негативные, то любые признаки, соответствующие самому факту свершения события, получают положительную эмоциональную оценку. Представьте почтальона, который приносит разные, но чаще приятные письма. Тогда появление почтальона вызывает радость, связанную с предвкушением удовольствия от письма. Правда, справедливо и обратное. Во время Отечественной войны многие боялись почтальонов - ведь те могли принести похоронку.

Кроме того, если есть асимметрия в распределении удовольствия, то любые признаки, которые соответствуют усилению переживаний, сами приобретают эмоциональную оценку. Так, при положительном балансе удовольствия от писем, нераспечатанное письмо несет приятность, связанную с предвкушением. Если же перед нами целая пачка новых писем, то и предвкушение значительно сильнее. То есть в этой ситуации, толщина пачки – признак, связанный с положительной эмоциональной оценкой. Можно провести аналогию информации и почты. Оценка самой информации – это как эмоциональная оценка предвкушения удовольствия от писем до их вскрытия: по размеру конверта, количеству писем, наличию штампа «повтор».

Можно предположить, что если взять все оценки, которые дает человек событиям, описываемым поступающей информацией, то общий баланс будет положителен. В конце концов, человек не просто пассивный наблюдатель, он старается увеличить количество положительных переживаний. Кроме того, при обмене информацией между людьми преобладает распространение хороших новостей. Другу всегда приятнее сообщать ту новость, что его порадует, чем ту, что его расстроит. Если это так, то положительная оценка должна формироваться как для признаков самой информации, так и для признаков того, что информация несет усиленные переживания. Последние могут быть отнесены к признакам гармонии пользы. Попробуем перечислить основные.

Новизна информации. Все, происходящее с нами, имеет временные границы. У всего есть начало, и всему есть конец. Когда случается событие, которое нас радует, переход к состоянию «хорошо» сопровождается получением информации об этом событии. Последующее повторное уведомление не меняет нашего состояния так сильно, так как мы уже пребываем в состоянии «хорошо». Это касается и дурных новостей. Исходя из асимметрии баланса новостей, то есть, если предположить, что все-таки хороших событий с нами происходит больше чем плохих, можно объяснить появление положительной оценки любой новой информации. Кроме того, удовлетворение любопытства всегда связано с получением новой информации, что может вносить свой дополнительный вклад.

Актуальность. Новизна определяет, была ли нам знакома полученная информация. Актуальность говорит о том, насколько эта информация соотносится с происходящим именно сейчас, и является признаком, указывающим на более высокую вероятность того, что эта информация вызовет эмоциональный отклик. Признаки самой актуальности – это либо свежесть информации, то есть описание ею недавних событий, либо аналогичность, то есть похожесть описываемых событий на события, происходящие сейчас.

Важность. То, насколько сильный эмоциональный отклик вызовет информация, определяет ее важность. Признаки, позволяющие оценить важность предстоящей информации, сами приобретают эмоциональную окрашенность.

Емкость. Важность оценивает силу эмоций, емкость – их количество. Чем больше эмоций вызывает информация, тем вероятнее ее более сильное воздействие. В силу принципа асимметрии емкость информации приобретает положительную эмоциональную оценку. Когда сообщение содержит одновременно несколько смыслов – оно вызывает состояние «хорошо». Это можно трактовать как предвкушение более сильных, чем обычно, положительных эмоций. Новизна, важность и актуальность - более понятны в плане интуитивного объяснения целесообразности, чем емкость. То есть, когда заходит разговор о красоте, как правило, именно ее неосознанно отождествляют с «загадочным» влиянием информации на человека.

Красота речи

Говоря о красоте информации, мы не привязывались ни к какой конкретной форме ее передачи. Но есть особый вид информации - связанный с речью. Его особенность в том, что он позволяет, кроме всего прочего, оценивать человека, которому эта речь принадлежит. Красота речи дает возможность слушателям неосознанно судить об умственных качествах собеседника. Как говаривал Артур Шопенгауэр: «Кто ясно мыслит, тот ясно излагает».

Из опыта общения с другими людьми возникают обобщения достаточно высокой степени абстрактности - «умный», «глупый». Признаки, наиболее коррелированные с этими обобщениями и передающие их суть, - это результативность поступков и способность к глубокому адекватному пониманию. Вообще же мозг выделяет все признаки, хоть как-то коррелированные с обобщениями «умный», «глупый». Такими признаками могут быть, например: умное выражение лица, высокое социальное положение, звания и регалии и, конечно, способность красиво говорить.

Для объяснения того, как возникает оценка информации, нам пришлось предположить, что есть асимметричность в распределении хорошего и плохого. Как следствие получилось, что признаки, связанные с усилением эмоциональной оценки, сами получают положительную эмоциональную окрашенность. Это позволяет людям создавать информационные послания, доставляющие удовольствие, не только оценкой его смысла, но и наличием указанных признаков. Возможность составить фразу так, чтобы она содержала признаки красоты информации, требует достаточно глубокого понимания того, что описывается. Если такое понимание есть, то оно может перерасти в емкую, важную, актуальную, новую по форме и смыслу фразу. Если понимание поверхностно, то фраза не будет глубже такого понимания. В результате получается, что уровень интеллекта коррелирует со способностью создавать красивую информацию. А это значит, что признаки красоты информации применительно к посланиям, созданным человеком, становятся признаками такого ценного качества, как ум, и в итоге получают дополнительную положительную оценку.

Привлекательность интеллекта

Интересно обратить внимание на то, что красота мышц и красота речи имеют общее в своей природе. И то и то - признаки полезных качеств. Мышцы – силы, речь – ума. И как обычно касательно эмоций, генетика не имеет отношения к этой оценке. И то, что нам нравятся атлетические формы, и то, что мы ценим красоту речи, исключительно следствие приобретенного нами опыта.

Удовольствие новизны

Относительно речи новизна, которая и без того является положительным признаком, приобретает дополнительный смысл. Мозг выделяет ту закономерность, что об уме свидетельствует способность сгенерировать красивую фразу, а не способность ее многократно повторить. Это оказывает существенное дополнительное влияние на эмоциональную оценку новизны речевой информации.

Множественность смыслов

Один из наиболее часто используемых для порождения красоты приемов – это создание емких фраз. Искусственная упаковка фразы так, чтобы она содержала несколько смыслов, вызывает удовольствие и как признак красоты информации, и как признак интеллекта автора. Повсеместная распространенность этого приема ведет к формированию положительной эмоциональной оценки любой информации, содержащей вложенные смыслы, когда несколько посланий удается зашифровать в одно сообщение.

Из всей логики повествования следует, что наша эмоциональная реакция на множественный смысл – это не закон природы, а способность, приобретаемая мозгом по мере развития. Эту эмоциональную оценку можно сравнить с тем удовольствием, которое мы испытываем, когда смотрим на ловкие движения гимнаста, на отточенные действия жонглера, на то, как плывет профессиональный пловец, и тому подобное. Мы оцениваем способность человека так жонглировать информацией, чтобы вложить в одно послание несколько смыслов, причем не последовательно, как может всякий, а обязательно одновременно.

Краткость

Аналогично с множественностью смыслов краткость также признак ума. Способность выделить суть, лаконично ее сформулировать, найти наиболее точные слова и интонации, избавившись от пустых стереотипных языковых конструкций, несущих минимальный смысл, - это все умения, связанные с интеллектом человека. Соответственно, краткость фразы, при сохранении требуемого смысла и понятности, - признак красоты. Краткость часто бывает связана с множественностью смысла, так как самый очевидный способ сократить размер послания, сохранив полноту смысла, - это найти формулировку, несущую несколько нужных смыслов одновременно.

Красота фразы

Покажем подробнее, как множественность смысла делает красивой и человеческую речь, и вообще информацию, порождаемую человеком. Любое сообщение можно разбить на фразы. Это разбиение носит условный и неоднозначный характер. Языкознание трактует фразу как отрезок речи с законченной интонацией. Оно же говорит, что фраза обладает смысловой законченностью и синтаксической связностью. При этом считается, что интонационно предложение состоит из одной или нескольких фраз. Но иногда считают, что фраза может состоять из нескольких предложений.

Фраза

Путаница станет понятна, если вспомнить, что «фраза» - это слово, соответствующее обобщению без осознания. Любая трактовка будет вызывать неудовлетворение, если она не будет полностью повторять суть нашего внутреннего обобщения. Что же в действительности стоит за этим термином?

Мы называем фразой любую информацию, имеющую смысл. Как только возникают эмоции, формирующие мысль, мы воспринимаем фразу состоявшейся. К самой фразе мы относим весь тот фрагмент речи, который сформировал эту мысль. Из этого получается, что:

Для повествований большой длины существуют собственные названия. Поэтому, когда возникает законченный смысл, мы называем его либо смыслом фразы, либо смыслом монолога, либо смыслом истории или рассказа и так далее и тому подобное. Более того, информация, которую мы получаем, может быть самой различной по своей форме. Это может быть речь или текст, а может быть изображение, звучание, поток вкусовых или осязательных ощущений. Но каждый раз, когда поток информации вызывает формирование мысли, мы можем сказать о том, что закончена очередная фраза. Будем дальше, говоря о фразах, иметь в виду расширенное толкование, допускающее любой способ передачи информации.

«Есть у революции начало, нет у революции конца». С фразами ровно наоборот. Концом фразы можно считать тот момент, когда возникает ее смысл. Где же начало фразы, не так очевидно. Для понимания всякой фразы необходим жизненный опыт, который позволяет нам понимать слова и обобщения, которые за ними стоят. Мы воспринимаем любые фразы в контексте долгого повествования истории всей нашей жизни. По-хорошему, началом любой фразы должен считаться момент нашего рождения. Только это гипотетически позволяет отследить, какой смысл она нам передаст. Но если толковать существующее у нас обобщение, то началом фразы можно назвать тот момент, восприятие, начиная с которого, позволяет понять главную мысль фразы.

В этом примере первое предложение – законченная фраза. Первое и второе вместе – тоже законченная фраза со своим смыслом. Каждое новое предложение в контексте с предыдущим текстом формирует законченный смысл и, соответственно, является одновременно и самостоятельной фразой, и частью фразы, включающей все предыдущие предложения. В нашем примере последняя строка несет наибольший смысл. Для его передачи необходим весь текст анекдота. По этой причине весь этот анекдот можно считать одной основной фразой и при этом выделять в нем несколько менее содержательных, но тоже вполне законченных фраз.

Красота фразы

Информация оказывает на нас влияние, силу которого мы оцениваем по уровню возникших эмоций. Когда мы говорим о красоте информации, то имеем в виду ту часть эмоциональной оценки, которая зависит от формы ее подачи. Иначе говоря, одно и то же сообщение можно создать по-разному, сохранив при этом полноту и адекватность его основного смысла. Можно последовательно изложить требуемые мысли, а можно «показать игру ума», добившись краткости и множественности смысла.

Этот же смысл можно передать предложением, состоящим из двух фраз.

Но это уже не вызывает оценки «красиво», так как моменты возникновения смысла фраз разнесены между собой. Общая фраза несет тот же смысл, но не несет признаков краткости и множественности.

Основной смысл информации – это смысл, который может быть передан разными способами и который связан с описываемой информацией картиной. Этот смысл может быть оценен как приятный или неприятный. Красота информации – это дополнительная положительная оценка, которая возникает в тех формах подачи одной и той же основной информации, когда присутствуют соответствующие признаки красоты.

Конец фразы

Эмоции, оценивающие красоту фразы, связаны не со всем повествованием, а с тем моментом, когда возникает ее смысл. Мы назвали этот момент концом фразы.

Обратите внимание, что неправильно говорить, что фразы идут последовательно одна за другой. Последовательно идут моменты кристаллизации смысла. Информация же, составляющая повествование, может одновременно участвовать в формировании смысла разных фраз. В связанном повествовании информация накапливается, позволяя формировать все более сложный смысл.

Финалы нескольких фраз могут совпадать, тогда возникает картина мысли, несущая смысл, относящийся ко всем законченным в этот момент фразам.

В этом анекдоте фраза «Вон, близнецы О'Рэйли опять нажрались...» несет, с одной стороны, свой локальный прямой смысл, а с другой стороны - завершает глобальную фразу анекдота и формирует глобальный смысл повествования.

Понимание основного смысла фразы может наступить еще до того, как прочитан или сказан весь текст. Если оставшийся фрагмент достаточно продолжителен, то он воспринимается как скучный. Поэтому мы стараемся строить фразы так, чтобы основной смысл либо приходился на самый конец либо был как можно ближе к нему.

Приемы умножения смысла

Если проанализировать речь, то оказывается, что для придания ей красоты активно используется всего четыре основных приема, связанных с умножением смысла.

Накопление смысла. Пожалуй, основной прием – это накопление. Когда повествование состоит из фраз, имеющих свой локальный смысл, но одновременно с этим несущих информацию, важную для понимания глобального смысла повествования. Рассказчик специально не дает понять общий смысл, оттягивая интригу на самый конец. Если удается сохранить тайну, то в финале на нас обрушивается поток завершений вложенных фраз, создающий яркое эмоциональное переживание и, кроме того, радующий нас как самостоятельный положительный признак.

Совмещение фраз. Фразу можно построить так, чтобы фактически она содержала не одно, а два утверждения. То есть совместить две фразы в одном послании. Фиксация мозгом признака множественности смыслов вызывает эмоцию красоты.

Мы уже подчеркивали, что наш мозг гораздо умнее нас. Он практически моментально выделяет множественность. Нам требуется значительно больше времени, чтобы объяснить, в чем же она. Более того, в жизни мы редко задаем себе вопрос, что именно вызвало наш восторг. Как правило, мы испытываем удовольствие, совершенно не отдавая себе отчета в том, с чем оно связано.

Эта фраза моментально воспринимается как красивая. Но требуются определенные усилия, чтобы разложить ее на составляющие.

Разложение сохранило общий смысл, но уничтожило краткость и множественность. Вместе с ними исчезла и красота.

Иносказание. В этом приеме фраза строится так, что она имеет вполне конкретное прямое значение. Но при этом, если воспользоваться более общей трактовкой, увидеть аналогии, то возникает новый, значительно более глубокий смысл.

Сложение двух смыслов создает эмоцию красоты, но, чтобы фраза была по-настоящему прекрасной, второй, спрятанный смысл должен быть достаточно важен для нас.

Двусмысленность. Множественный смысл может возникнуть, если фраза допускает множественное толкование. Оно может быть связано с множественностью значений одного слова или с игрой слов.

Доказательство Веллера

То, что красота фразы напрямую связана с умножением передаваемого смысла, нетрудно убедиться, проанализировав любое литературное произведение. Более того, есть наблюдения великих писателей, которые практически напрямую говорят об этом. Приведу фрагмент из книги Михаила Веллера «Мое дело» (Веллер, 2006).

Аналогичность красоты

Удовольствие, получаемое от восприятия красоты, формирует поведение, направленное на сближение с ее носителем. Это не зависит от того, какая именно красота нас привлекла. Так, красота, демонстрируемая речью, и красота внешности одинаково влияют на людей. Когда о мужчине говорят, что он зануда, это приблизительно то же самое, что характеристика «страшненькая» в адрес женщины.

Обманчивость красоты

Всегда надо помнить, что сигнал «я умный», связанный с «красивой речью», подобен красоте лица. Он так же доставляет удовольствие и так же способен обмануть. Способность «красиво сплетать фразы» - это, безусловно, одна из составляющих интеллекта, но только коррелирующая, а не жестко связанная с другими интеллектуальными способностями. Ориентация на умение «красиво говорить» целесообразна в целом, но не должна восприниматься как истина в конечной инстанции. Поскольку зависимость имеет статистический характер, то время от времени встречаются люди, одаренные «однобоко», у которых способность «красиво излагать» не сопровождается способностью «ухватывать суть». Когда мы слышим красивую речь, мы невольно проникаемся к ней доверием. Важно помнить, что красота фразы связана только с объемом переданного смысла, но не с его истинностью, как сказал Вольтер: «Остроумное высказывание ровным счётом ничего не доказывает».

Красота повествования

Повествование – это любая подача информации, независимо от того, в какой форме она происходит. Анализ эмоций при повествовании в общем случае не слишком очевиден, даже если понимать, что искать. Причина в том, что мы имеем дело с большим количеством эмоций и, соответственно, большим количеством причин, ответственных за их возникновение. В таком обилии легко запутаться. Но если разобраться аккуратно, то можно ввести некоторую систематизацию. Для этого стоит выделить три группы эмоций:

Разберем каждую из них.

Драматургия повествования

Передача информации сопровождается появлением у нас эмоций, которые выделяют то значимое, что мы в ней находим. Нет эмоций – нет ничего важного. Есть эмоции – есть смысл, и есть мысль. Какие эмоции и с какой силой возникают по ходу повествования, зависит от его содержания. Повествование может иметь суммарно положительный эффект и доставлять удовольствие, если вызывает больше положительных эмоций, чем отрицательных. Казалось бы, для достижения максимального удовольствия надо так строить рассказ, чтобы избегать отрицательных эмоций. Но в действительности это не так. Многие положительные эмоции можно вызвать, только используя отрицательные. Чтобы порадоваться, что добро восторжествовало, надо сначала, чтобы проявилось зло. Основные принципы, доставляющие удовольствие:

То, какие события описываются в рассказе, и какова их последовательность, определяет его содержание. Какие эмоции это вызывает, определяет его драматургия. Каждая мысль формируется эмоциями, но не всегда эти эмоции ярки. Кульминационные моменты повествования – это моменты, вызывающие наиболее сильные эмоции. Они определяют основной смысл повествования.

Удовольствие от повествования определяется балансом положительных и отрицательных эмоций. Интересно, что в хорошем повествовании, несмотря на драматические события, несущие негативные переживания, может все время поддерживаться общее положительное состояние. Чтобы понять причину этого, надо представлять весь спектр возникающих эмоций.

Красота передачи информации

Про эти эмоции мы уже подробно говорили. Они могут усилить состояние «хорошо» для положительных драматургических эмоций и могут компенсировать состояние «плохо» для отрицательных. Объемность состояния «хорошо – плохо» не дает в последнем случае состоянию стать нейтральным, а делает его многогранным, когда нам хорошо и плохо одновременно.

Интересность

Ну вот мы и подошли к самому «интересному». Как мы уже знаем, слова и связанные с ними обобщения отражают неосознанное, но достаточно глубокое понимание сути явлений. Когда мы говорим о том, что повествование «интересно» или «неинтересно», мы описываем свое состояние, получаем ли мы от поступающей информации удовольствие или нет. Но под этим термином мы подразумеваем удовольствие определенного рода, причина которого не сводится к повествовательным эмоциям или красоте фраз. Каждый из нас может четко указать на присутствие именно такого состояния, но, пожалуй, затруднится дать ему толкование. В этом и суть обобщений без осознания. Известное нам знание, о природе которого еще надо догадаться. Какие же эмоции скрываются за состоянием «интересно»?

Все положительные эмоции можно трактовать как предвкушение чего-либо. В том числе это может быть и предвкушение других положительных эмоций. Удовольствие от ожидания предстоящего удовольствия. Именно это мы и называем словом «интересность» по отношении к информации. Основные удовольствия, которые нам может сулить повествование – это:

Когда повествованию удается настроить нас на ожидание чего-либо положительного, мы начинаем испытывать удовольствие, связанное с его предвкушением. Именно это позволяет понять большую часть того, что с нами происходит, когда мы слушаем чей-то рассказ, что-либо читаем или смотрим.

Предвкушение отвечает за то, что любые поправимые неприятности в начале повествования нас не расстраивают, они воспринимаются нами как признаки предстоящего реванша. Если фильм начинается с поражения, то, исходя из нашего опыта, – это верный признак предстоящей в конце победы.

Когда нам рассказывают анекдот, мы получаем удовольствие не только в конце, но и в процессе. Мы слушаем этот анекдот с интересом. Если у нас есть опыт, дающий основания предполагать, что мы получим удовольствие, то благодаря предвкушению все предварительное повествование воспринимается с интересом. Этот интерес тем сильнее, чем выше наше доверие к рассказчику. Если наши ожидания не оправдываются, то мы испытываем разочарование, которое определяет дальнейшие ожидания относительно этого источника информации.

Так же, как: «Любовь - это теорема, которую нужно каждый день доказывать», - интересное повествование требует постоянного подтверждения обоснованности предвкушения. Как только выданный предвкушением аванс оборачивается разочарованием, все последующее восприятие определяется не предвкушением удовольствия, а страхом нового разочарования. Когда мы слушаем речь незнакомого человека, то первая же фраза, содержащая законченную мысль, дает нам представление о том, какого удовольствия следует ждать далее. Если эта фраза нам нравится, то мы с интересом ждем продолжения. В противном случае нам становится «плохо» от страха наступления скуки, которая через некоторое время действительно приходит.

Совершенно неслучайно многие приключенческие фильмы начинаются с короткой законченной вводной истории. Если при этом удается доставить удовольствие зрителю, то повышается доверие ко всему фильму, что усиливает предвкушение на протяжении всего основного действия в отношении интересности его финала.

Приемы создания красоты повествования

Все, что касается искусства, обычно противопоставляется естественной науке и технике, в том смысле, что если последние строятся на строгих правилах, то искусство воспринимается как нечто непостижимое и исключительно интуитивное. За ним люди хотят видеть некую высшую, божественную сущность, которая, может быть, и имеет какие-то закономерности, но уж точно не подчиняется никаким строгим законам. Чтобы поколебать эту веру, я попробую показать, что и в кино, и в литературе прекрасное подчиняется вполне определенным правилам. Не возьмусь анализировать все приемы, которые следуют из описанных нами принципов, оставлю это искусствоведам. Приведу для иллюстрации основные методы, используемые в кино и частично в литературе для создания красоты через умножение смысла:

Мы привели примеры основных приемов, но не представляет особого труда перечислить и обосновать все способы, которые ведут к созданию «красоты» такого рода. Как вы считаете, удалось ли нам «поверить алгеброй гармонию»?..

Фальшь

Всякая эмоция возникает при совпадении определенных условий, и может получиться, что попытка вложить в ситуацию множественный смысл приведет к тому, что в ней появятся элементы либо противоречащие друг другу, либо несовместимые с условиями возникновения базовой эмоции. И то и другое можно назвать фальшью. Первое может испортить впечатление, второе заблокировать возникновение эмоции и свести на нет ожидаемый эффект.

Красота в музыке

Из нашей концепции эмоций с неизбежностью, как у Раневской, следует: если у человека есть восприятие звуков, то мозг выделит звуковые обобщения, часть из которых окажется достаточно сильно эмоционально окрашена. Все как всегда, если какой-то звуковой образ чаще встречается в контексте положительных переживаний, то он сам начинает вызывать состояние «хорошо», если в контексте отрицательных то состояние «плохо». Естественно, что раз формируются эмоции, связанные с оценкой различных звуков, то человек научится воспроизводить эти звуки отдельно от их смысла и будет получать от этого удовольствие. Так, собственно, и родилась музыка. Попробуем перечислить основные лазейки, которыми музыка «взламывает» наш мозг:

Интонации речи

Главное, что определяет воздействие музыки, - это узнавание в ней интонаций, свойственных человеческой речи. Музыка вызывает те же эмоции, что и соответствующим образом интонированная речь. По этим интонациям мы легко определяем - веселая музыка или грустная, агрессивная или успокаивающая. Отсюда — связь музыки и текста песни, когда музыка неким волшебным образом «повторяет» звучание текста.

Все наши предыдущие рассуждения о гармонии полностью применимы к музыкальной гармонии и, собственно, объясняют ее происхождение. Те обобщенные правила и закономерности, что наш мозг выделяет в речи, именно они и составляют основу гармонических правил музыки. В музыкальной гармонии выделяют три категории:

Постоянно имея дело с речью, каждый человек приобретает опыт того, как должна звучать «правильная» речь. Это формирует представление о гармонии правильности речи, которое распространяется и на музыку. Тут можно выделить те же три составляющих, что и в музыке:

Соблюдение гармонии правильности позволяет не допустить фальшивого звучания. Наше восприятие фальши в музыке имеет точно такую же природу, как и восприятие исковерканной речи.

Вся музыка пронизана параллелями с человеческой речью. Например, человеческие голоса делятся на четыре регистра по высоте: сопрано, альт, тенор и бас. Доступные диапазоны нот для многих инструментов совпадают с диапазонами голосов. Для струнных инструментов: сопрано - скрипка, меццо - альт, тенор - виолончель, бас - контрабас. В группе деревянных духовых в том же порядке идут: флейта, гобой, кларнет, фагот. У медных инструментов: труба, валторна, тромбон, туба. Одну и ту же мелодию могут исполнять различные инструменты в различных тембровых диапазонах, точно так же как одну и ту же фразу с одной и той же интонацией могут произносить разные по высоте голоса.

Соблюдение гармонии правильности позволяет сделать музыку похожей на речь и обеспечивает небольшую положительную оценку при отсутствии нарушений. Но основное воздействие музыки – следствие гармонии пользы. Если гармония правильности информирует о том, правильно ли поставлена речь, то гармония пользы – о том, что, собственно, говорится.

Так как наш мозг обобщает не только речь, а все встречающиеся звуковые образы, то, в принципе, для создания музыки могут быть использованы аналогии звучания из самых разнообразных областей. Но речь все же остается наиболее эмоционально окрашенной сферой и поэтому наиболее распространенной.

Ритм и темп

Музыка – это повествование. Звуки в этом повествовании имеют разную длительность. Рисунок соотношений длительности нот образует ритмический узор произведения. Усредненная частота следования нот характеризует темп музыки, который может быть поверен метрономом.

Сам ритм – естественное следствие того, что музыка отражает законы речи. Нас не удивляет, что для песни и музыка, и звучание текста имеют единый ритм.

Темп музыки может передавать состояние, в котором пребывает виртуальный рассказчик, например спокоен он или взволнован. Удивительным образом темп музыки сильно коррелирует с частотой ударов человеческого сердца в соответствующих состояниях.

Характер звучания инструментов

Есть множество обобщений, которые определяют нашу реакцию на звуки определенного характера. С какими-то звуками ассоциируется металлическая жесткость, какие-то создают теплоту и уют, некоторые звучат в тонах человеческого голоса, некоторые напоминают о звуках природы. Многообразие опыта и, соответственно, сформированных обобщений, имеющих эмоциональную окраску, породило многообразие инструментов и форм их звучания.

Фальшь

Фальшивое звучание в музыке, построенной на речи, возникает, когда происходит нарушение интонационных правил. Поскольку речь для каждого человека – процесс, тренируемый с детства, то у каждого независимо от способностей формируется правильная интонационная речь. И мы воспринимаем нефальшивость ее звучания у всех как что-то должное и само собой разумеющееся. Так же как не удивляет нас то, что все люди уверенно и правильно ходят. Но поставьте человека на коньки, и далеко не каждый сможет быстро освоиться. Так и при переходе от декламирования к пению: не каждый может сохранить интонационную правильность, что во многом и порождает фальшивое исполнение. Предрасположенность многих людей к фальшивому пению имеет и чисто физиологические основы. Наши связки могут воспроизводить далеко не все звуки. Обучаясь речи, мы приспосабливаемся пользоваться тем набором, что у нас есть, мы учимся «играть» своим голосом как оркестром, используя только доступные инструменты. Но если вдруг нам приходится перейти к пению, которое требует других звуков, то может оказаться, что нужных инструментов у нас в оркестре просто нет. И тогда нам приходится либо заменять «правильный» звук приблизительно похожим, что и есть фальшь, либо мы просто «даем петуха». Бывает, что, для того чтобы обойти такие провалы при переходе на пение, приходится использовать диапазон несвойственный этому человеку в обыденной речи. Для меня лично это противоестественно, хотя на этом и построена большая часть оперного искусства.

Искусство

Извечный вопрос — что относить к искусству, а что нет. Вопрос, по сути, о том, как определить это понятие. То обобщение, что сформировано у нас современной культурой, можно описать так: искусство – это все произведения, созданные в попытке вызвать эмоциональную реакцию людей, независимо от получившегося результата с точки зрения красоты, при условии соблюдения формальных признаков, принятых в данном жанре.

Отнесение к искусству, если вы не искусствовед, практически не зависит от того, удалось ли автору создать «красоту». Мы используем формальные признаки и по ним судим об отнесении или не отнесении к искусству. Главный признак – это мнение экспертов. Если эксперты говорят, что Энди Уорхол великий художник, то у всего мира нет оснований сомневаться. Собственное мнение и впечатление, которое производит произведение именно на нас, практически не влияет на отнесение его к искусству. «Черный квадрат» Малевича считается искусством, и вся планета удивляется, но послушно кивает головой. Мы готовы назвать искусством любую музыку, если она исполняется в консерватории. Причудливая груда мусора, выставленная в музее, - это искусство, а вот красивый автомобиль, восхищающий нас своими формами, называть искусством как-то не принято.

Мир искусства живет по своим законам, и традиционная красота в нем далеко не самое главное. Но в том, что в нем происходит, нет ничего загадочного. Все достаточно просто, если не сказать примитивно. Вспомним про эмоции. Если есть ценное качество, то признаки этого качества начинают вызывать у нас положительную эмоциональную оценку. Когда получается, неважно каким образом, создать убеждение, что перед нами произведение искусства, то есть предмет, обладающий художественной и материальной ценностью, то это свойство предмета – «быть ценным» - получает положительную эмоциональную оценку. Итоговое восприятие будет складываться из оценки того, что собственно мы видим, и того, насколько это соответствует нашим представлениям о гармонии, и оценки той ценности, в которой нас удалось убедить. Обратите внимание, что последняя оценка автоматически превращается в часть нашего представления о гармонии пользы. Отдельные признаки такого произведения также становятся для нас благоприятными признаками. В результате возникают и творцы, и эксперты, и зрители, которые искренне находят подобные произведения прекрасными, поскольку они вызывают у них положительную эмоциональную оценку. Повторим, ничего удивительного в этом нет. Наше восприятие гармонии аккумулирует все признаки, свойственные явлениям, которые обладают ценными качествами. При этом не суть важно происхождение ценности явления. Эта ценность может быть следствием законов природы, устоявшихся правил человеческого общества или следствием того, что кто-то смог убедить нас в этой ценности. Если благодаря владельцам галерей, экспертам, критикам возникает «новая ценность», она дополняет собой и своими признаками представление о гармонии пользы. Если это произведение порождает новую манеру, свойственную автору, или вообще новый стиль, то неизбежно возникает и связанное с этим представление о гармонии правильности.

Когда картина стоит миллионы долларов, то ценность ее несомненна, и все ее признаки становятся признаками ценного качества, которые мы невольно начинаем эмоционально оценивать. При этом не исключены противоречивые чувства, вызванные нашим прежним опытом, который может находить в таком произведении нелепость, небрежность, примитивность и другие качества, которые мы ранее оценивали негативно.

Интересно отношение «профессионалов» к своей способности эмоционально оценивать разнообразное искусство. Мы уже говорили, что практически у всех людей есть «наивное» представление о природе прекрасного. В соответствии с ним есть некая высшая гармония, которая независима от нас. И есть наша способность приобщаться к ней. То есть путем развития и совершенствования своих способностей чувствовать ее все глубже и тоньше. Эта «естественная» концепция настолько проста, что приходит в голову каждому. К тому же она приятна, так как позволяет тешить свое самолюбие: раз у меня возникают эмоции там, где другие остаются равнодушны, значит, я более одарен, чем другие. Из этой же концепции проистекает абсолютизация собственных эмоциональных оценок: если меня что-то взволновало, значит, за этим стоит объективное свойство явления, которое другие могут просто не видеть в силу их ограниченности. Очевидная объективность ощущений и понимание того, что эмоции имеют родственную с ними природу, подталкивают к «очевидному» выводу об объективности эмоций. Кроме того, сходство собственных эмоций с эмоциями других людей просто неизбежно заставляет сделать вывод о том, что они имеют связь с неким источником, где они содержатся в идеальном виде и откуда мы черпаем знание о них. Платоновский «мир идей» становится неизбежен. Естественно, что такое «наивное» представление идет полностью вразрез с нашей теорией эмоций. Но, честно говоря, мне самому бывает очень непросто признать относительность собственных оценок.

Доказательство ценности

На примере искусства удобно почувствовать природу эмоций. Любая группа явлений, объединенных некой системой, в отношении которых декларируется их ценность, может сформировать у человека положительные эмоции относительно признаков, объединяющих эти явления. Мозг человека обобщает признаки ценных качеств и связывает их с положительной оценкой. В итоге человек искренне начинает получать удовольствие от этих признаков. Сами эти признаки становятся признаками красоты. Естественно, что красивыми он начинает воспринимать и сами исходные явления.

В этом описании есть интересный переход, важный для понимания того, как формируются многие эмоции. Декларируемая другими ценность сама по себе необязательно вызывает у человека положительные эмоции. А их наличие – необходимый фактор для того, что бы сформировалось положительное эмоциональное отношение к этим явлениям и их признакам. И тут необходима определенная подготовленность человека. У него должны быть сформированы эмоции, благодаря которым он получит изначальное удовольствие.

Например, наш жизненный опыт учит нас, что более качественная вещь, как правило, более дорогая. Мы получаем большее удовольствие от использования качественных вещей. Кроме того, дорогие вещи несут за собой удовольствия, связанные с престижем. Дорогие вещи можно продать, а на вырученные деньги получить массу других удовольствий. Короче, есть огромное количество примеров из нашего жизненного опыта, которые неизбежно формируют положительную эмоциональную оценку дорогих вещей. Эта оценка не зависит от реальных свойств дорогого предмета, она определяется только его ценой. Если человек сталкивается с дорогими картинами, то, зная об их ценности, он получает положительные эмоции не только и не столько от их художественных достоинств, а в основном от факта ценности картин. Согласитесь, волнующе стоять перед полотном, которое стоит десятки миллионов долларов. Опыт такого «положительного» общения неизбежно ведет к тому, что человек начинает «разбираться в искусстве». Он начинает получать удовольствие от подобных картин, он начинает выделять общие для них признаки и получать удовольствие, сталкиваясь с ними.

Разные эмоции могут служить базой, дающей начальное удовольствие. Так, давно замечено, что для эстетов основное базовое удовольствие - осознание собственной исключительности. Через него они приходят к искреннему восхищению от тех явлений, понимание которых, по их мнению, недоступно большинству.

Аналогично происходит формирование вкусов под воздействием моды. Абсолютно все, независимо от практичности, может быть преподнесено как модное. Ценность «модности» формирует соответствующее отношение к признакам, характерным для текущей моды. Когда мода меняется, те же признаки становятся признаками дурного вкуса, что резко меняет отношение к ним.