Цветок лотоса

ГОТТОРПСКИЙ ГЛОБУС

Несколько дней прохожих мучило любопытство: зачем это на пятом этаже башни Кунсткамеры рабочие ломают стенку между окнами? «Как только разрешает охрана памятников?!» — думали некоторые, сокрушенно качая головой и опасливо обходя здание.

Была весна 1950 года. Всюду красили фасады, а здесь на башне старинного музея разобрали стену, укрепили блоки. Это уже стало совсем непонятно, неужели теперь подвесят люльку и будут заделывать проем? Недоумения рассеялись очень скоро. Когда к Кунсткамере подкатила пятитонка с огромным, более трех метров в диаметре, шаром, среди толпы любопытных нашлись и такие, которые могли все объяснить.

— Эй, поберегись! — гулко раздалось сверху.

Стоявшие внизу видели, как шар медленно дополз до проема, затем был втянут внутрь башни. Несколько больших кусков штукатурки упали на панель. Сухонький старичок удовлетворенно потер руки и громко произнес:

— Ну, слава богу, Готторпский глобус на месте.

— Какой вы сказали? Готторпский? А вы не ошибаетесь?

Старичок обиженно скривил губы.

— Я, молодой человек, люблю и знаю историю Питера, а этот глобус — та же история города.

— Вы не обижайтесь, но сейчас вы ошиблись, дело в том…

Молодой человек собирался что-то сказать, но в толпе на него зашикали. Его позвали, он махнул рукой и пошел к Кунсткамере. Старичок, обиженно пожав плечами, не захотел ничего рассказывать любопытным и медленно зашагал прочь. Толпа стала расходиться, так и не зная, что за шар вознесли на башню…

Ветер с Балтики гнал свинцовые тучи. Густой утренний туман рассеивался, но крупные хлопья мокрого снега застилали простор. Тепинген — город-крепость Шлезвиг-Голштинского герцогства — выглядел мрачно. Дома на узких улицах стояли с наглухо закрытыми ставнями. Редкий прохожий пробежит и скроется в подворотне. Тишина. Слышатся лишь шаги патрулей и лязг оружия. Все, кто были способны двигаться, уже много дней находились на крепостной стене, защищая свой город от осаждавших шведов. Тишина, томительное ожидание стояли над городом. Враг готовился к новому штурму.

Притаился обычно шумный Готторпский замок. Гнетущая настороженность взрослых передалась и малолетнему герцогу. Он оставил игры и слонялся по замку. На улице слякоть, и ему не разрешили даже выходить во двор замка. Замок стоял на небольшом квадратном островке. Через глубокий ров перекидывались мосты, которые сейчас были подняты. Вокруг рва росли высокие деревья. Герцог вздрогнул, когда со стороны города послышался нарастающий шум, подобный морскому приливу. Шведы снова пошли на штурм.

Шум битвы прекратился так же неожиданно, как и начался. Стало опять тихо, а затем до замка долетело раскатистое а-а… Герцог пытался залезть на подоконник, чтобы разглядеть, что делается в городе. Опекун, который неотступно следил за герцогом, подскочил к нему и снял на пол. Малолетний повелитель хотел было расплакаться, но знакомый шум механизмов, опускающих мост, заставил его насторожиться. Теперь уже и опекун подошел к окну. К замку быстро приближался всадник. Через несколько минут он уже вбежал в залу и, забыв об этикете, радостно воскликнул:

— Ваше высочество! Русские! Шведы бегут!

На исходе 1713 года русские войска подошли к Тенингену. Они спешили на помощь осажденным датчанам.

Когда защитники города готовились встретить новый штурм шведов, над холмами далеко за крепостной стеной раскатисто прогремело многоголосое ура.

С развернутым знаменем лавиной катились русские полки. Враг заметался и побежал. Горожане радостно и удивленно озирались по сторонам. Бой уходил все дальше и дальше. Многомесячная осада кончилась.

Еще на чуть припорошенной снегом земле оставались неубранными трупы, а город уже приобретал праздничный вид. Открылись крепостные ворота, распахнулись двери домов, окна. Повсюду зажигались яркие светильники. Будто посветлело еще недавно сумрачное небо.

На площади перед Готторпским замком трещали и и хлопали вспышки праздничного фейерверка. Опекун малолетнего герцога принимал в замке русского царя и его офицеров. За богато уставленным яствами столом было произнесено много тостов во славу русского оружия и самого знатного гостя — Петра Первого. Зная о страсти Петра к разным диковинным вещам, опекун предложил осмотреть коллекции замка. Петр быстро поднялся из-за стола, бросил салфетку и обнял хозяина:

— Вот это хорошо, мы прослышаны о ваших богатствах.

По галереям и узким переходам все устремились за хозяином. В большой зале нижнего этажа были и золотые сабли, и кубки, осыпанные драгоценностями, и часы С водяным механизмом, и вырезанные из кости какие-то причудливые заморские животные.

Внимание Петра привлек огромный глобус, диаметром 3,11 метра. Петр остановился и стал внимательно разглядывать его. Снаружи глобус был оклеен бумагой. На ней нарисованы контуры и очертания земли. Внутри шар представлял собой небесный купол багряного цвета С медными звездами. Петр похлопал рукой по шару и медленно произнес:

— Изрядно же.

Опекун улыбнулся:

— Ваше величество, это самая большая драгоценность нашего замка, его сработал еще в 1644 году наш голштинский мастер Андрей Буш. Пройдемте внутрь шара.

Опекун открыл небольшую дверь с герцогским гер-бом и первым вошел внутрь.

В полумраке можно было различить круглый столик, через центр которого проходила ось шара, а вокруг столика скамейка на 10–12 человек. На нем — маленький медный глобус с выгравированными изображениями материков. Петр сел на скамейку.

Зажгли светильники. Над головой и под ногами заблестели звезды багряного неба. Опекун подал знак. Небо стало вращаться, повторяя движение истинной небесной сферы.

Изумленный царь воскликнул:

— Как это сделано? Кто движет сие чудо?

За пределами зала, в нише, был проем. Вода с силой ударяла из трубы по валу с лопастями, который вращался и поворачивал шар вокруг оси.

Петр долго рассматривал и глобус и его хитроумный механизм, а потом задумчиво проговорил:

— Вот мне бы такой в столицу.

Через несколько дней русские войска покидали Тепинген. Их провожали все жители. Только малолетний герцог лежал в постели — он все-таки простудился: за хлопотами с высокими гостями опекун забыл о нем.

Петр покидал замок, сопровождаемый опекуном и многочисленной свитой герцога. Петру подвели коня. Опекун отделился от свиты и подошел к российскому царю.

— Ваше величество, наш герцог в знак вечной благодарности за спасение города просит принять подарок. — Опекун показал рукой на ворота замка, которые в эту минуту раскрылись, и Петр увидел огромный шар, так восхитивший его, и улыбнулся.

— Знатный подарок, спасибо!

Петр вскочил на коня.

Сняв шапку, он поклонился всем провожавшим и поскакал к войскам.

Четыре года голштинский подарок был в пути. От Тепингена до Ревеля (так раньше назывался город Таллин) его везли морем. В Ревеле глобус погрузили на огромные сани. Сотня крепостных впряглась в сани и потащила их в Петербург, обходя овраги, болота и леса. Там, где лес нельзя было обогнуть, прорубались просеки.

Дорогой подарок Петр намеревался поместить в одной из башен новой Кунсткамеры, но как ни долго был в пути глобус, его привезли в столицу раньше, чем началось строительство здания. Временно «готторпское чудо» поставили в бывшем слоновнике — зверовом дворе, что находился тогда у Летнего сада. Затем сколотили специальный балаган и открыли в него доступ.

В июле 1726 года двадцать пять плотников соорудили мостки и опоры, щиты и ящики для глобуса и его механизмов. К балагану свезли тысячу сто самых толстых досок, восемьдесят бревен, пятнадцать пудов железа, сто саженей толстого каната и разные блоки. К берегу Невы пригнали три грузовых судна и три большие шлюпки. Их скрепили досками и бревнами. Получилась баржа невиданных еще размеров.

Сто мужиков перетащили глобус из балагана и погрузили на баржу. Команда налегла на весла, и баржа медленно направилась к противоположному берегу, где строилось здание Кунсткамеры. Когда глобус подняли и установили на площадке третьего этажа башни, строители стали возводить стены и надстраивать башню.

Казалось, что чудесный шар замурован в Кунсткамере навечно.

Прошло всего три десятилетия.

При президенте Российской академии наук графе Разумовском всеми делами ведала Канцелярия Академии и ее управитель Иоганн Шумахер. Этот льстивый старик с заостренным лисьим лицом пользовался благорасположением императорского двора.

Михайло Ломоносов, так же как и его друзья и коллеги — Паллас, Рихман, Нартов, Миллер относились к Шумахеру с открытой неприязнью.

Появление Шумахера в Кунсткамере обычно вызывало раздражение работавших в ней.

Однажды он решил разместить в Кунсткамере свою Канцелярию и наведался в механическую мастерскую наиболее ненавистного ему Нартова.

— Однако же надлежит тебе перебраться вниз, здесь будут рисовальные палаты.

Нартов язвительно ответил:

— Однако же надлежит знать, что там не только инструменталий, но и мастеровые разместиться не могут!

Шумахер покраснел от злости.

— Вот и возьмешь их в камеры рядом. Они хотя и невелики, но мужикам будут впору. На месте палат Канцелярия будет!

Нартов что-то еще хотел сказать в ответ, но Шумахер уже удалился.

Перемещение по настоянию Шумахера механической мастерской и вселение Канцелярии создали тесноту во всех помещениях. Мастеровых поселили на жительство в самой Кунсткамере. Был декабрь 1747 года. В жилых камерах стали топить печи. Возможно, что их неисправность и послужила причиной последующих событий.

5 декабря караулы сменились как обычно в два часа пополуночи. За вьюжный день намело сугробы. Часовой Евсей третий час ходил вдоль Кунсткамеры. Прохожих не видно.

Евсей отошел от здания к берегу Невы. Здесь под его охраной находился открытый купеческий склад. Обходя груду прикрытых холстинами тюков с товарами, завезенными в конце навигации, караульный вступил на невский лед.

Лед был причудливо изломан в торосах. Кромка излома чем-то напоминала ощетинившийся штыками строй. Евсей залюбовался ею. Ему показалось, что на остроконечных гранях льдинок играют лучи зари. «Красиво», — подумал караульный. Часовой поднял глаза к небу. Светало, но небо еще ночное, темное. Удивленно он вновь взглянул на льдинки. В них на самом деле играли красноватые отблески. Он оглянулся и быстро побежал к Кунсткамере.

Из-под крыши с шумом вырывались длинные языки пламени. Огонь играл в окнах третьего и четвертого этажей башни. Зарево полыхнуло в левом крыле.

Выстрелы часового подняли на ноги ближние караулы. Через несколько минут солдаты гарнизонного и лейб-гвардейского пехотных полков оцепили здание.

К месту пожара приехали Нартов и Ломоносов.

Объятые пламенем, полыхали все три верхних этажа башни. Огонь уничтожал деревянные переборки стен, угрожал «императорскому кабинету», хранившему станки Петра и восковую фигуру первого российского императора.

Нартов с солдатами бросился в огонь. Они уже многое успели вынести на улицу, когда горящий готторпский глобус, подобно огромному огненному шару, проламывая пол, рухнул в нижний этаж. Спасти коллекции из галереи левого крыла было невозможно. Люди отчаялись.

Огромная фигура Ломоносова с черным от гари лицом возникла над суетившейся толпой.

— Не ахать надобно, а спасать вещи нижних этажей, где нет пламени.

Следом за Ломоносовым люди бросились в здание и стали выносить шкафы, станки. Распахнули окна. Прямо в сугробы полетели книги, костюмы разных народов, чучела, приборы, монстры и идолы.

Пожар затихал, когда появился Шумахер. Бледный от страха, он ходил вокруг разбросанных на снегу вещей и беспомощно разводил руками.

— Ну что, управитель, доволен своими распоряжениями? — гневно бросил Ломоносов. — Ты вселил людей, ты наибольше повинен в случившемся.

Шумахер не слушал или не слышал его. Его мысли сейчас занимало одно, как скрыть от двора, сената, публики истинный ущерб, причиненный пожаром. Он оглянулся на здание. Ветер медленно разгонял дым. Из серо-белой пелены отчетливо вставало обгорелое здание с рухнувшей башней и уничтоженными верхними этажами крыльев. Шумахер вскочил в карету и не крикнул, как всегда, отрывисто, а прошептал:

— Скорей к графу!

Граф только что кончил утренний туалет и был не в духе. Меньше всего он был расположен принимать кого-либо, а тем более Шумахера, докучавшего просьбами о своих многочисленных родственниках. Разумовский хотел было сказать лакею, что он никого принимать не будет, как вбежал сам Шумахер.

— Ваша светлость, беда, сгорела Кунсткамера!

Граф от неожиданности уронил флакон, который держал в руке, и резко схватил рухнувшего на колени управителя за плечо:

— Как сгорела, мерзавец?

Шумахер понял, что хватил через край, и уже более спокойным голосом проговорил:

— Ваша светлость, не совсем, чуть башню поврем лило да крылья, но все вещи драгоценные спасены. Пожар был не сильный, ваша светлость.

Разумовский облегченно вздохнул и присел на стул.

— Ну и напугал же ты меня. Да что ты валяешься, сядь и расскажи толком.

Шумахер решил теперь ничего не скрывать и все выложил и про вещи с галереи и про глобус. Граф нахмурился. Выслушав управителя, помолчал, а затем решительно отчеканил:

— Собирайся, едем во дворец, там все и расскажем.

— Ваша светлость, зачем беспокоить двор? Пойдут всякие пересуды; ваши завистники все против вас обернут. По мне так лучше, чтобы Академия сообщила в «Ведомостях» о пожаре, и тем пресекла кривотолки, но сообщить не все, а пока пострадавшее привести в порядок.

Шумахер говорил вкрадчиво и заискивающе. Граф гневно посмотрел на него.

— Что-то ты, управитель, обо мне заботишься, ты что ли и глобус новый сделаешь, али как?

Шумахер радостно подхватил:

— Ваша светлость, и глобус сделаем, не беспокойтесь об этом.

Разумовский сидел нахмурившись, затем усмехнулся:

— Ну, уговорил, смотри же у меня, ежели сенат комиссию учредит, не подведи, сам знаешь, что тогда, а сейчас ступай. А во дворец я все же съезжу.

Шумахер обрадованно вскочил, но, услышав последние слова, вновь побледнел:

— Ваша светлость, вы во дворце не говорите обо всем, — Разумовский исподлобья взглянул на управителя:

— Я тебе сказал пошел прочь!

Заседание Академии состоялось. 8 декабря 1747 года в «Санкт-Петербургских ведомостях» появилось официальное сообщение о пожаре. Сообщение было составлено Шумахером. В нем между прочим говорилось: «…драгоценные и художественные вещи, машины, модели и инструменты, так и… анатомические препараты, и находившиеся в Кунсткамере звери, птицы, рыбы и прочие натуральные вещи, а также печатные и рукописные книги из библиотеки — все благополучно вынесено и спасено. Итак, главнейшая утрата состоит токмо в некоторых астрономических инструментах и часах, которые на обсерватории сгорели, в повреждении большого Готторпского глобуса, который малым иждивением в прежнее и гораздо исправнейшее состояние привести можно, и в некоторых китайских вещах, платьях, идолах и подобных курьезностях сибирских народов, которые в тех местах легко опять собраны быть могут…»

Когда же через несколько дней в «Ведомостях» по-явилась новая статья Шумахера, граф Разумовский вызвал управителя.

— Ты что же, братец, новый глобус уже соорудил?

— Никак нет, ваша светлость.

Шумахер невольно вздрогнул, когда граф, шагавший по комнате, резко остановился перед ним и сунул ему в нос свернутую газету.

— А что же ты пишешь, что намедни знатный иностранец видел в целости глобус. Ты врешь, управитель?

Шумахер молчал, ожидая, что же будет дальше. Граф отошел к столу и, опустившись в кресло, продолжал:

— Так вот, управитель, ужо за все твои фокусы ты ответишь перец сенатом, который и назначил специальную комиссию. Что с лица спал?

Шумахер на самом деле побледнел, уж этого он никак не ожидал.

— Ваша светлость, помогите. Ежели кто из Академии будет в комиссии, то пусть Тауберт.

Граф ничего не ответил, а Иоганн Шумахер осторожно вышел из кабинета.

Вскоре сенат утвердил комиссию, во главе которой поставили Тауберта.

— Тауберта главой? Зятя Шумахера, его имения, дел и чуть ли не Академии наследника? — возмущался Михайло Ломоносов.

— Да они вкупе с Шумахером будут утверждать, что большой глобус цел, хотя в целости от него ничего не осталось, кроме железных обручей да двери, лежащей внизу в погребе!

Так оно и случилось. Пока Тауберт от лица комиссии уверял власти, что никаких серьезных потерь нет, Шумахер и Канцелярия искали мастера, способного создать новый глобус.

Предложил было свои услуги английский морской инженер Скотт. Он долго рассматривал железные обручи — все, что осталось от прежнего глобуса, и заявил:

— Так вы хотите, чтобы я сделал новый глобус? Нет, увольте! — и добавил:

— Вам не найти такого мастера.

Инженер Скотт ошибся. За дело взялся русский мастер Тирютин, и скоро новый глобус можно было показывать посетителям. Этот глобус не подняли на отстроенную башню, а установили в глобусной палатке, сооруженной за Кунсткамерой на пустыре, называвшемся Коллежским лугом.

Новый глобус был таких же размеров, как и Готторпский. Внутри его также прикрепленными к оси стояли стол и скамейка. Чтобы привести в движение глобус, надо было нажать на рукоятку, соединенную с зубчатым колесом. Колесо вращало ось. Обручи из желтой меди, опоясывавшие шар, изображали меридианы и горизонт. Во внутренней части было лазурное небо с позолоченными гвоздиками-звездами и живописными рисунками Большой и Малой Медведицы, Рака и Козерога, Весов и Дракона, символизирующими созвездия полночного небесного свода. Прежний глобус был из листовой меди, оклеенной бумагой, свой же Тирютин обил медными листами, поверх которых наложил дерево и наклеил клеенку. Рисовальщики нанесли на клеенку очертания материков, показав все вновь открытые острова и страны.

В 1752 году глобус мастера Тирютина с любопытством рассматривали пришедшие в палатку. И хотя на глобусе все надписи были по-русски, а не по-немецки, как на голштинском, академическое начальство не забывало, показывая глобус знатным посетителям, сказать:

— Вот это знаменитый Готторпский глобус, чудом уцелевший при пожаре!

Шли годы, десятилетия, столетия, и лишь немногие знали, что перед ними не Готторпский глобус, а глобус, сделанный Тирютнным. Прошло двести лет, и в Ленинграде вышла книга, где впервые было названо имя русского мастера.

Бывает ведь так, что история примечательной вещи не заканчивается, когда сама вещь закончена, сделана. В 1829 году разрушилась глобусная палатка, и шар Тирютина перевезли в помещение Академического «Музеума». В 1901 году его доставили в Царское Село и поместили в один из залов Адмиралтейства. Здесь «чудо Тирютина» хранилось после Великой Октябрьской Социалистической революции и в дни Великой Отечественной войны.

В 1944 году советские войска освободили город Пушкин. Адмиралтейство превратилось в руины, а глобуса или его остатков нигде не было.

Окончилась война. После долгих поисков глобус нашли в немецком городе Любеке. И вот, подобно тому, как более двухсот лет назад его предшественника, глобус Тирютина погрузили на корабль. В 1949 году его привезли в Архангельск, а оттуда на специальной железнодорожной платформе в Ленинград. Это путешествие было в сотни раз быстрее, чем то, которое в свое время проделал на санях подарок голштинского герцога.

В весеннее ленинградское утро на блоках на пятый этаж башни Кунсткамеры — на два этажа выше местонахождения «готторпского чуда», — рабочие подняли Большой Академический глобус, реликвию нашей страны, созданную Тирютиным. Сухонький старичок, страстно влюбленный в свой город, ошибся, но сделал он это по неведению.

Сегодня, когда поворачивается этот огромный шар, сидящие внутри видят движение небесной сферы, перед стоящими снаружи вращается Земля с почти забытыми старинными названиями и белыми пятнами неизвестных создателям глобуса материков и стран, рек и озер. Двести лет назад люди многого не знали о своей планете. И может быть, глядя на этот глобус, многие исследователи обретали решимость к открытию новых стран, познанию иных племен и народов.