Цветы зла. Безумная ботаника. 1894-1911

Оуэн Оливер Серая трава[4]

(Извлечение из лондонской «Таймс», 8 февраля 1909 г.)

В связи с безвременной смертью профессора Ньютона, чьей мудрости и мужеству мир обязан своим спасением, меня попросили написать для первой газеты новой эры нечто вроде отчета о появлении ужасного сорного растения, которое заполонило землю и угрожало уничтожить человечество.

Профессор намеревался выяснить происхождение сорной травы, ее отношение к обычным растениям, характер ее видимого роста и окончательную форму, которую приняла бы поросль. К сожалению, его заметки по этим вопросам сильно сокращены, полны технических деталей и остаются мне непонятны; кроме того, лично я не обладаю достаточными знаниями для рассмотрения научных аспектов дела. Поэтому мне придется ограничиться простым описанием событий, свидетелем которых я был.

В девять часов вечера 10 ноября 1908 года я вышел из своей конторы на Норфолк-стрит, воспользовавшись запасным ключом, полученным от швейцара. Сначала я подумал, что идет снег; но когда я протянул руку и поймал несколько «снежинок», то увидел, что это были хрупкие белые семена, чем-то похожие на семена дыни, только менее плотные. Там, где они лежали на дороге кучами, показавшимися мне сугробами, их цвет казался серым. В конце улицы, на набережной, «сугробы» были выше; подойдя ближе, я обнаружил, что это были не семена, а поросль серой сорной травы. Трава обвилась вокруг моих ботинок, когда я попытался переступить через нее.

Я наклонился и взял отросток, чтобы рассмотреть его; но когда я попытался сорвать его, он растянулся, как эластичная резина, не отломившись. Усики были круглыми и в нерастянутом состоянии имели около четверти дюйма в диаметре. На них виднелись шедшие через равные промежутки сферические выпуклости, напоминавшие на расстоянии маленькие ягоды. Они, по-видимому, состояли из того же вещества, что и усики. Отросток начал обвиваться вокруг моих пальцев, и мне лишь с некоторым трудом удалось их разжать. Улица и набережная были пустынны, но три или четыре лошади на стоянке извозчиков испуганно шарахнулись в сторону, когда трава обвилась вокруг их ног. За те несколько минут, что я наблюдал за ней, она заметно выросла. Чувствуя некоторую тревогу, я направился обратно по Норфолк-стрит.

Сорняк распространился и там; я заметил, что в тех местах, где падало белое семечко, с поразительной быстротой всходило свежее растение. На Стрэнде трава была почти в ярд высотой. Водители конок нахлестывали своих испуганных лошадей в тщетных попытках проехать по ней. Пешеходы не могли пошевелиться, за исключением какого-то крупного сложения мужчины, который маленьким топориком прорубил проход в зарослях для себя, своей жены и дочери — хорошенькой девушки лет девятнадцати.

Они спускались к набережной, но я предупредил их, что там все густо заросло травой. Молодая леди предложила спрятаться в одном из домов, и я пригласил их в свою контору. Отростки хватали людей, тянули их вниз и накрепко обвивали, как мух в паутине. Мы слышали крики и вопли по всему Стрэнду. Лошадь упала и билась, перевернув карету. Пока мы разговаривали, трава распространилась по Норфолк-стрит и стала цепляться за наши ноги, когда мы бросились бежать. Дама споткнулась и упала. Щупальца растения немедленно схватили ее, и только с большими усилиями нам удалось ее освободить. Войдя в дом, мы не смогли запереть дверь, пока не обрубили тянувшиеся к нам усики.

Я включил электрический свет в коридорах и повел новых друзей в свой кабинет на пятом этаже. Старшая из дам была очень слаба, и я дал ей немного бренди, содовой и бисквитов. К счастью, этого у меня было в избытке.

Джентльмена звали Джордж Бейкер, его жену — Мэрилин Бейкер, а девушку — Вива. Семья покупала антикварные диковинки на Стрэнде; им повезло, так как среди покупок оказался и топорик мавританской работы с грубой гравировкой. Некоторые встреченные ими на улицах люди рассказали, что сорняк растет по всему Лондону и что гвардейцы получили приказание его выпалывать. Один ученый пожилой джентльмен предположил, что семена были атомами какой-то распавшейся планеты или элементами некоего будущего мира, и что они содержали первичные зародыши жизни, заставлявшие их расти, когда они вступали в контакт с подходящей материей.

— Это прямо дьявольщина! — яростно воскликнул мистер Бейкер. — Приходским советам следовало бы разослать цистерны с раствором средства от сорняков или... или еще что-нибудь. Я не знаю, что следует делать, но они должны хоть что-то сделать.

Он взволнованно вытер лицо носовым платком.

— Дьявольщина! — повторил он. — Трава прорастает сквозь каменные плиты, деревянную брусчатку, буквально через все. Она... она хватает людей!

— Да, хватает людей! — повторила его жена, заламывая руки. — Мы это видели.

— Растение прилипает к вам, — дрожащим голосом добавила девушка. — Цепляется за вас. О, если трава продолжит расти!..

Ее мать пронзительно вскрикнула, а отец застонал.

— Если так будет продолжаться и дальше!.. — сказали они вместе.

— Этого не произойдет, — заверил я их, принимая спокойный и уверенный вид. — Такого никогда не бывает, если растение развивается стремительно, как... как грибы. Вскоре оно высохнет на глазах и отпустит людей. Я не думаю, что они на самом деле ранены, только испуганы. Примерно через час вы будете возвращаться домой и смеяться над случившимся; а я буду благодарить нашу... грибницу за приятное знакомство. Я считаю все это маленькой вечеринкой-сюрпризом.

Девушка вытерла глаза и выдавила из себя улыбку.

— Пусть будет маленькая вечеринка-сюрприз, — согласилась она. — Чем вы собираетесь нас развлекать, мистер Адамсон? Я видела ваше имя на дверной табличке.

— Генри Адамсон, — сказал я. — Я к вашим услугам, мисс

Вива. У меня есть карты, но...

Я с сомнением замолчал. Ее мать подняла дрожащую руку, а отец покачал головой.

— Никаких дурацких игр, — сказал он. — Будем беседовать.

Мы с Вивой нашли в себе силы лишь на отрывистые фразы, а ее мать и отец отделывались односложными словами. Все продолжали поглядывать на окно, но в течение почти часа ни у кого не хватало смелости поднять жалюзи. Потом мы открыли окно и выглянули наружу. Трава достигала шести футов в высоту под окнами и была еще выше на Стрэнде. Отростки заплели конку, стоявшую внизу. Если внутри и были люди, они также оказались в плену.

— Кажется, это не больно, — сказал я. — Теперь уже не слышно криков.

Я вздрогнул, как только произнес это.

— Криков не слышно, — повторила Вива. — Я думаю, они... они все...

Ее голос сорвался. Отец резко захлопнул окно и оттащил ее в сторону.

— К утру все закончится, — заявил он, — как... как сказал наш друг. Боюсь, нам придется воспользоваться вашим гостеприимством на ночь, мистер Адамсон.

— О, вы вовсе не навязываетесь, — заверил я его. — Не могу выразить, как я рад вашей компании.

Мы соорудили кушетку для дам, положив несколько каминных ковриков на стол в комнате клерков и постелив на них два моих ковра. Мы с мистером Бейкером задремали в креслах у камина в моем кабинете. Ближе к утру я заснул более крепким сном. Когда я проснулся, он уже поднял жалюзи.

— По меньшей мере пятнадцать футов в высоту, — сказал он мне. — На полпути к окнам второго этажа. Да поможет нам Бог!

Я присоединился к нему и увидел, что проезжая часть заросла морем серых сорняков. Они были похожи на каучуковый тростник. Самые большие отростки были толщиной с мой мизинец, а выпуклости — размером с терносливы. Мы открыли окно и прислушались. Вскоре смотритель распахнул окно в доме напротив и позвал свою жену.

— Какое веселье, Мэри, — крикнул он со смехом. — Камыши растут прямо на улице! Сегодня нас не будут донимать клерки.

Женщина присоединилась к нему, и они вместе рассмеялись, радуясь выходному дню. Они отнеслись к происшедшему как к шутке и, очевидно, не поверили нам, когда мы рассказали им об ужасных событиях предыдущей ночи. Мы закрыли окно и позвали дам. Я заварил чай на своей горелке, и мы позавтракали бисквитами. Дамы избегали подходить к окну, и я тоже, но мистер Бейкер выглядывал каждые несколько минут. Всякий раз он шептал мне, что трава продолжает расти. Миссис Бейкер, казалось, была в ступоре, но Вива изо всех сил старалась подбодрить нас. Она напевала себе под нос обрывки песенок, пока мыла чайные чашки, и даже сказала, что все это очень забавно. Ее губы задрожали, когда я укоризненно посмотрел на нее.

— Мама так нервничает, — прошептала она. — Мне приходится притворяться, чтобы приободрить ее. Как вы думаете, оно будет... и дальше расти?

— Одному Богу известно! — сказал я. — Но вы очень храбрая.

После этого мы с ней сидели у окна, наблюдая, как усики разрастаются, беспрестанно цепляясь за воздух. Сперва я подумал, что они колышутся на ветру, но никакого ветра не было. Кроме того, в их движениях чувствовалась неописуемая целеустремленность. Несколько длинных ветвей поползли к окну напротив. Они перестали раскачиваться и настойчиво давили на стекло, пока, наконец, не высадили его с глухим треском. Миссис Бейкер упала в обморок, и муж перенес ее на диван. Вива вцепилась в мою руку. Злобные отростки кусок за куском выламывали оконную раму и медленно расползались по комнате, обвиваясь вокруг столов и стульев.

— Если бы там кто-нибудь был! — хрипло воскликнула Вива. — Если... если...

Она посмотрела на меня округлившимися от испуга глазами.

— Наверное, они... э-э... власти... что-то делают, чтобы остановить это, — сказал я. — Как бы выяснить? Я попробую телефон.

После нескольких телефонных звонков мне ответил девичий голос. По словам девушки, она и пятеро других людей провели всю ночь на бирже. Они поддерживали связь с полицией и правительственными учреждениями. С прошлого вечера на улицы вывели солдат; те пробились от казарм Челси до Виктория-стрит, а по ней почти до Вестминстерского моста. Солдаты намеревались добраться до Уайтхолла и Стрэнда, но трава росла почти так же быстро, как ее вырубали, и одолела многих из них. Более сотни человек были раздавлены насмерть; послали за взрывчаткой, чтобы попытаться расчищать путь взрывами в качестве последнего средства. По телеграфу сообщили, что растение было замечено по всей Англии и на континенте. Оно также поднималось со дна моря. Пролив местами зарос, и отростки травы опутали несколько судов в виду побережья.

— Оно разумное! — взвыла девушка. — Разумное! Его глаза наблюдают за нами через окна! (Выпуклости были похожи на глаза.)

Я еще несколько раз пробовал звонить по телефону, но никто не отвечал. К часу дня трава уже затянула окна третьего этажа. Самые толстые отростки были диаметром с флорин, а выпуклости по размеру и форме напоминали чрезвычайно крупные сливы. Стебли и выпуклости, казалось, состояли из единого однородного материала. Не было видно ни листьев, ни плодов, ни цветов, но от основных стеблей начинали прорастать ветви. На первый взгляд, стебли не сообщались друг с другом; но, согласно заметкам профессора Ньютона, коммуникация несомненно имела место в корнях, которые сплетались так, что образовывали гигантскую нервную систему или мозг.

Мы перекусили чаем с бисквитами. Миссис Бейкер словно оцепенела от ужаса, а ее муж, очевидно, был охвачен тревогой за нее и почти не разговаривал. Мы с Вивой попытались заговорить с ними, но наши голоса оборвались на полуслове. Мы тщетно прислушивались, ожидая взрывов, и пришли к выводу, что попытка военных провалилась. К четырем часам дня сорняк добрался до подоконника. Миссис Бейкер лежала в обмороке. Ее муж сидел рядом с ней, подперев голову рукой. Он не поднял глаз, когда я предложил вынести ее на крышу.

— Холод разбудит ее, — сказал он. — Лучше оставить все, как есть. По-моему, вы хороший парень. Сделайте все, что в ваших силах, для моей маленькой девочки.

Я надел пальто, набил карманы бисквитами, захватил фляжку и убедил Виву подняться со мной на крышу, чтобы поискать для нас и ее родителей способ спастись. Больше мы их не видели.

Несколько человек из соседних домов уже искали спасения на крышах — два старика-сторожа, мужчина и мальчик. На других улицах мы видели на крышах еще около двадцати человек. Некоторые из них бредили и распевали песни. Смотритель и его жена, которые разговаривали с нами утром, распахнули окно. Они смеялись так, словно были пьяны. Они принесли две кастрюли кипятка и вылили его на сорняки. Раздался тихий шипящий звук. Затем два... четыре... шесть дрожащих отростков медленно потянулись к ним. Мужчина и женщина казались зачарованными. Они не пытались пошевелиться, только кричали. Усики схватили их, обвились вокруг них. Вива положила голову мне на плечо, и я закрыл глаза. Прошло, по-моему, с полминуты, прежде чем крики оборвались. Затем раздались грохочущие звуки — трава выбивала окна. Похоже, у нее были свои пристрастия.

— Отведи меня обратно к маме и папе, — взмолилась Вива. — Мы сможем умереть все вместе — если ты не против умереть с нами.

— Да. Я бы предпочел умереть вместе с тобой, Вива, — сказал я. — Ты бы мне очень понравилась, останься мы в живых.

Мы вернулись к люку, но лестница была забита сорняками. Она показалась нам ямой, заполненной извивающимися серыми змеями. Мы позвали чету Бейкеров, но ответа не было. Вива хотела броситься в траву, но я удержал ее и отнес обратно на крышу. Сорняки начали расползаться по водосточным трубам. Длинные отростки, напоминавшие веревки, окружали людей, находившихся на крышах. Те прижались друг к другу и не пытались бежать. Усики охватывали и обвивали их. Мне кажется, что почти все они потеряли сознание. Раздался только один крик.

Отростки хлестали друг друга и дрались за свою добычу. В борьбе они издавали отталкивающий, скрежещущий звук, похожий на тот, что раздается при поглаживании шелка, но более громкий. Слышался хруст костей.

Я не замечал, как сорняки сомкнулись вокруг нас, пока Вива не схватила меня за руку.

— Обними меня, — взмолилась она. — Держи меня крепче! Я думала, жизнь только начинается...

Я поддержал ее одной рукой и попятился к дальнему концу крыши, выходящему на Стрэнд, где сорняки пробивались не так густо. Мы наткнулись на чердачное окно. Чердак внизу был пуст. Я открыл раму, опустил Виву и спрыгнул следом за ней. Мы забились в угол и стали смотреть в окно. Прошла одна-две минуты. Затем серый отросток с глазами-выпуклостями надавил на окно. Осколки стекла посыпались на пол. Я поднял Виву на руки — она была слишком слаба, чтобы идти, — и вынес ее на лестничную площадку.

Освещение было плохим, но я не увидел сорняков, пока мы не спустились к следующей площадке. Трава потянулась к нам из разбитой оконной рамы. Дюжина серых веревок поползла к нам с лестницы, когда мы приблизились к ним. Дверца лифта была открыта. Я втолкнул Виву внутрь, прыгнул за ней, сдвинул железную решетку и привел лифт в движение. Когда мы тронулись с места, один из отростков вцепился в лифт. Я услышал, как он щелкнул, разрываясь.

От волнения я слишком быстро опустил лифт. Нас отбросило к стенке и едва не оглушило, когда он остановился. Здесь едва пробивался свет, и мы не знали, достигли ли мы дна шахты или же увязли в растительной массе. Мы долго прислушивались и ничего не услышали. Затем мы вышли и стали ощупью продвигаться вперед — не более чем на несколько дюймов с каждым шагом. Похоже, мы находились в холле нижнего этажа. На столе мы обнаружили поднос с печеньем и молоком. Мы выпили молоко, и Вива набила карманы печеньем, так как мои были полны. Из соседнего окна лился тусклый, едва различимый свет. Мы вгляделись сквозь решетку в заросли огромных сорняков. Стволы, достигшие величины молодых вязов, лишь слегка покачивались, но ветви над ними беспрестанно изгибались. Вива вздрогнула, увидев их, и я отвел ее в сторону.

— Здесь, внизу, мы в безопасности, — заверил я ее, но она зажала мне рот рукой.

— Тише, — прошептала она. — Тише! Оно может услышать.

Мы бродили в темноте, пока не нашли комнату швейцара. Мы сидели там на диване, держась за руки. Не знаю, как долго мы просидели, не размыкая рук. Казалось, прошли годы. Было очень тихо, но до нас доносился звук эластичного, как резина, движения. Раз или два нам почудились человеческие крики. Где-то пискнула мышь, и паук с глухим шорохом упал на диван рядом с нами. Мы не переставали прислушиваться.

Спустя какое-то время мы ощупью добрались до судомойки и набрали воды. Едва успев напиться, мы услышали звук ползущих по стенам резиновых щупалец. Что-то вцепилось мне в руку. Что-то схватило Виву за юбку. Она порвалась, когда я дернул девушку к себе. Что-то мешало захлопнуть дверь. Оно потянулось за нами из комнаты в коридор. Мы ощупывали стены в поисках двери, которая, как нам казалось, вела в подвал — нашли ее — заперли за собой — ощупью спустились по лестнице. Здесь было темнее, чем наверху, — темнота была словно ощутима. Мы наткнулись на кучу угля — и из темноты донесся грубый, хриплый голос.

— Дайте мне руку, командир, — сказал неизвестный, — просто прикоснитесь ко мне. Я провел здесь в одиночестве... тысячу лет!

Что-то, пошатываясь, приближалось к нам — споткнулось о нас; и огромная грубая рука схватила меня за руку.

Я встал между ним и Вивой и сжал ее руку, требуя тишины. Голос и хватка не были обнадеживающими, и я надеялся, что незнакомец не ощутил присутствия девушки.

— Вот моя рука, — сказал я.

— И моя, — пылко добавила Вива. — Вы ведь друг — конечно, вы друг. Да благословит вас Бог.

— Да благословит вас Бог, леди. — Грубый голос странно смягчился. — Я... я прошу прощения, если вам помешал.

Он немного отодвинулся от нас и сел. Я не мог видеть его, но слышал, как он дышит. Прошло еще какое-то время. Потом Вива прошептала, что хочет пить.

— Здесь есть ведро с водой, — сказал незнакомец. — Попробую его найти.

Он задвигался в темноте, пока случайно не пнул ведро ногой. Потом он принес воду нам. Мы выпили и съели несколько бисквитов. Я предложил ему немного, но он сказал, что у него осталась корка хлеба. Мы с Вивой исследовали подвал и нашли лопату и кирку. Я сказал, что мы можем попытаться пробить дорогу в соседний подвал, так как надеялся найти там еду; но Вива и незнакомый мужчина боялись, что трава может нас услышать.

Мы с Вивой сели на пустой упаковочный ящик, она положила голову мне на плечо и заснула. Через некоторое время я тоже заснул. Незнакомец разбудил нас.

— Там что-то движется, командир, — хрипло сказал он. — Я думаю, что оно растет из пола. Зажгите спичку и дайте мне лопату.

Из-под пола, как мы обнаружили, поднимались сорок или пятьдесят сорняков. Некоторые неизвестный уничтожил лопатой, но другие схватили его за ноги. Он был сильным, грубоватым на вид мужчиной и яростно сопротивлялся, но они повалили его на землю. Я отдал Виве спички и бросился к нему на выручку с киркой. Сорняки схватили и меня, но он освободил нас обоих, орудуя складным ножом, и в конце концов мы покончили со всеми сорняками.

При свете спички мы увидели, что стена в одном месте треснула, и решили пробиться сквозь нее. Незнакомец выбил киркой несколько кирпичей, и мы стали вытаскивать другие, пока наши пальцы не начали кровоточить, а последняя спичка не погасла.

Наконец ему удалось пролезть внутрь.

— Вы следующий, сэр, — предложил он. — Леди может меня испугаться.

— Дорогой друг, — сказала Вива, — я нисколько вас не боюсь.

Итак, он помог ей пройти, и я последовал за ним. Мы обнаружили проход, а затем еще один дверной проем — и людей. Я не помню, что мы говорили, когда нашли друг друга в темноте, — только чувство радости.

Их было около двадцати — мужчин, женщин и детей. Перед тем, как спрятаться в подвале, они запаслись едой и водой. Среди них был и профессор Ньютон. Похоже, они признали его в качестве своего руководителя, и он предложил меня в качестве заместителя. Он шепнул мне, что ему нужна помощь умного и образованного человека в борьбе с сорняками.

— Мы должны бороться с ними, — заявил он, постукивая меня пальцем по руке, — но я не знаю, как. Не... знаю... как! Я даже не могу понять, что это такое — и еще меньше, во что оно превратится. Возможно, это просто растительная жизнь, растение-людоед. Или грубая животная жизнь — плотоядное животное! Может быть, это разум — дьявольский разум. Чем бы оно ни было, оно будет развиваться по мере роста, вырабатывать новые органы и новые способности, новую силу и новые слабости. Мы должны нанести удар именно там. Какие слабости? Ах-х! Я не знаю! Оно может перерасти само себя и засохнуть. Может погибнуть от крошечных земных микробов, как марсиане в романе Уэллса. В свое время мы думали, что это праздная фантазия. Оно может вырасти в разумного дьявола! Возможно, сейчас ему просто не хватает органов, чтобы полностью реализовать свою злую волю. С другой стороны, его злоба может быть бесцельной — слепое беспокойство, от которого оно избавится... после того, как мы задохнемся во тьме у его ног. Но мы все равно обязаны бороться. Чтобы бороться, мы должны понять. Чтобы понять, мы должны изучить... Вы готовы рискнуть жизнью вместе со мной?

— Да, — сказал я.

Вива тихо заплакала, когда я сказал ей, что должен идти; но она не пыталась удержать меня от выполнения моего долга. Мы с профессором поползли вверх по лестнице в подвал и, ничего там не обнаружив, в темноте поднялись на лифте наверх. Мы услышали, как на второй лестничной площадке зашевелилась трава. Я выскочил, включил электрический свет и снова прыгнул внутрь. Отростки последовали за мной и вцепились в решетку, однако не смогли ее сломать. Мы отрубали перочинными ножами самые настойчивые усики, пролезавшие внутрь. Из них вытекал маслянистый сок. Они яростно колотили по решетке. Профессор спокойно изучал фрагменты растения с помощью карманного микроскопа. Выпуклости показались ему зачаточными глазами. Он также сказал, что некоторые перистые побеги, прорастающие из них, являются рудиментами органов, подобных рукам. Я не знаю, был ли Ньютон прав, но он всегда утверждал, что у сорняков должны развиться органы чувств. Так или иначе, свойства растения явно менялись. Оно стало тверже и суше, но не потеряло своей гибкости и прочности.

Спустя некоторое время профессор решил, что мне пора вернуться к остальным. Спустив меня, он снова поднялся наверх. Вива ждала меня в темноте, прямо у лифта.

Я нашел несколько свечей. Мы зажгли одну и воткнули ее в бутылку. Никогда не забуду эту кучку людей в низком, широком подвале, сбившихся вместе на ящиках или на полу. Мужчина, которого мы встретили первым, нянчил больного ребенка. Леди Эвелин Энджелл укрыла своим оперным плащом юную цветочницу. Полицейский перевязывал носовым платком раненую руку. Дрожащий старый продавец спичек кутался в изношенное пальто. Вива посадила к себе на колени маленького мальчика и рассказывала ему сказку о Джеке и бобовом стебле. Стил — карточный шулер, как я узнал позже — неутомимо помогал всем и болтал с леди Эвелин. Несколько бедно одетых молодых людей завернулись в мешковину. Нарумяненная и безвкусно одетая женщина матерински заботилась о нескольких женщинах помоложе. Я слышал, что она утешала Виву, пока меня не было, и даже предложила ей вместе отправиться на поиски нас с профессором, но остальные убедили их, что они будут нам только помехой.

Через пару часов — я снова завел часы — профессор появился снова. Его одежда была разорвана, а лицо и руки в крови.

— Побеги наконец сломали решетку, — объяснил он, — но я сбежал. Боже милостивый, как растет эта трава! Пока что я ничего определенного сказать не могу.

Спустя какое-то время, когда большинство из нас дремало, обвалилась часть крыши и одной из стен. Как предположил профессор, рост корней под улицей привел к избыточному давлению земли. Слабый свет струился в отверстие сквозь высокие сорняки. Ветви над головой все еще шевелились, но стебли внизу казались неподвижными. Профессор собрался на разведку. Я пошел с ним. Между стеблями оставалось достаточно места, и мы могли свободно пройти.

Все дома на другой стороне улицы были разрушены, как и многие на Стрэнде. На Флит-стрит мы увидели ту же картину. Огромные сорняки, видимо, сдавливали стены, и дома превращались в развалины. Так случилось и со зданиями Королевского суда. Часы с башни валялись среди зарослей. Местами ветви пробивались сквозь окна и стены уцелевших домов. Раз или два мы слышали человеческие крики. В дебрях травы мы встретили женщину с ребенком и собакой и взяли их с собой.

Свет, пробивавшийся сквозь колышущиеся ветви над головой, был слабым и неравномерным, и в какой-то момент мы заблудились. В конце концов мы вышли на Норфолк-стрит; но когда мы шли по ней, несколько усиков, которые, казалось, яростно сражались друг с другом вверху, обломились и упали к нашим ногам. Они извивались на земле, как огромные серые змеи, обвивались вокруг стеблей и бились вслепую. Один из них схватил женщину и прижал ее к стволу. Мы оттащили ее от усика, когда он стал дергаться не так сильно, но она была мертва. Младенец не пострадал и все еще спал. Я понес его на руках.

Мгновение спустя сломанный отросток упал прямо на собаку. Она громко взвыла и в испуге укусила цельный усик, свисавший с дерева (таких было довольно много, но до сих пор нам удавалось избегать их). Отросток затрясся, словно от ярости и боли, обхватил продолжавшую выть собаку и поднял ее в воздух. Сотни усиков потянулись к нему, стараясь отнять собаку. Они продолжали сражаться и после того, как вой оборвался; другие щупальца потянулись вниз, задвигались во все стороны вокруг нас, будто ища новую добычу. Профессор пристально наблюдал за ними, забыв об опасности.

— Теперь они издают другой звук, — рассеянно заметил он. — Это больше не скрежет липкой резины — они шуршат. Не похоже на разложение. Они становятся сильнее — еще сильнее. Но в избытке всегда есть слабость, даже в избытке силы. Дайте мне подумать!

— Быстрее! — воскликнул я. — Быстрее! Они приближаются. Бегите!

Мы принялись быстро петлять между стволами сорняков. Профессор отставал, и мне пришлось подталкивать его. Отросток за отростком с шелестом опускались вниз, и сами стволы раскачивались. Два из них чуть не зажали профессора. Будучи крепким человеком, он начал отбиваться, и я вытащил его.

Верхний свет был полностью перекрыт опускающимися щупальцами, и мы, вероятно, заблудились бы, если бы в одном из домов не горела электрическая лампа. В любом случае, отростки скорее всего поймали бы нас, но они были слишком заняты сражением между собой. Вокруг падали и бешено извивались оторванные куски, и нам приходилось уворачиваться от них. Один из них вцепился мне в ногу и стащил с меня ботинок, пока я убегал. Другие задели нас, когда мы спускались по обломкам в подвал — и последовали за нами.

Несколько человек закричали. Некоторые упали в обморок. Остальные сбились в кучу и с широко раскрытыми глазами попятились к самой дальней стене. Леди Эвелин стояла перед детьми, протягивая руки, словно желая защитить их. Стил подошел и встал перед ней.

— Дорогая леди, — сказал он, — краткие дни нашего знакомства были лучшим временем в моей жизни. Я был бы другим, хорошим человеком, если бы встретил вас раньше.

Она очень мило улыбнулась ему.

— Вы мне очень нравитесь, мистер Стил, — сказала она.

Накрашенная женщина забрала у меня ребенка, и я попытался оттащить профессора назад, но он не тронулся с места. Вива выбежала из толпы и обняла меня. Отростки подбирались все ближе и ближе. Некоторые ползли по потолку, свесив головы, как змеи. Другие извивались на полу, приподнимаясь и как будто собираясь броситься на нас. Я не знаю, видели ли они нас, слышали или обоняли, не могу объяснить, как они узнали, где мы находимся; но они знали.

Они были уже в ярде от профессора, а он по-прежнему не шевелился, только вынул горящую свечу из бутылки и проклинал их, точно они могли слышать. Я подумал, что он сошел с ума.

— Неужели ты считаешь, что человек ничему не научился за тысячу поколений? — закричал он наконец. — Что ты можешь за несколько дней сокрушить его грубой силой? Что ж, иди и посмотри! Иди и посмотри!

Переднее щупальце обвилось вокруг него и начало поднимать его в воздух. Он осторожно ощупал его руками.

— Оно сухое! — воскликнул он. — Сухое!

А потом он поднес к щупальцу свечу!

Была пустыня белого света. Затем фиолетовая тьма. Я услышал, как профессор упал. Когда наши глаза оправились от своей ошеломляющей слепоты, сорняк полностью исчез. Дневной свет струился в отверстие в стене. Профессор поднялся с пола. Его волосы и борода были сильно опалены, бровей не было.

— Оно высохло слишком быстро, — сказал он со странным сердитым смешком. — В этом была его слабость. Оно высохло... высохло...

Он продолжал повторять это слово скучным, безжизненным тоном. Остальные безучастно повторяли то же самое. Вива была первой, кто заговорил связно — тихим шепотом мне на ухо.

— Мой дорогой! — сказала она. — Мой дорогой!

Вслед за ней заговорила леди Эвелин — обращаясь к бывшему карточному шулеру Стилу.

— Мир начинается заново, — сказала она. — И... вы встретили меня, мистер Стил.

Слезы катились по их щекам, и они стояли, улыбаясь друг другу.

— Да, мир начинается заново, — громко провозгласил профессор. — Пойдемте со мной и сделаем этот мир лучше.

Он шагнул к свету, но некоторые отшатнулись.

— Трава! — робко воскликнули они.

— Сорняк исчез — сгорел в одно мгновение, от края до края земли! — заверил он. — Следуйте за мной.

Мы последовали за ним из темноты на солнечный свет. День был приятный, теплый, ясный для ноября.

Сорняки исчезли без следа, как и предсказывал профессор; в целом пожар был слишком быстрым, чтобы причинить значительный вред, но многие дома обрушились после внезапной гибели подкопавшихся под них корней. Кое-где загорелись дома и склады; во многих районах огонь распространился и продолжался несколько дней.

Статистические данные нового Департамента по делам службы народу, которым я имею честь руководить, еще не полностью собраны; но я могу упомянуть, что к северу от Темзы разрушенными оказались семнадцать процентов зданий, а к югу — девяносто три процента, так как ветер дул преимущественно в этом направлении; в общей сложности разрушение имущества в Великобритании и Ирландии приблизительно оценивается в пятьдесят пять процентов.

Приключения нашего маленького отряда после того, как мы выбрались из нашего укрытия, едва ли относятся к моему рассказу; но я должен описать несколько событий, вписанных красными буквами в наш календарь после нашествия Серой травы.

В первый же день мы узнали, что есть и другие выжившие — на что мы не смели надеяться. В одном из подвалов мы обнаружили мужчину, женщину и ребенка, чуть не умерших от голода и ужаса. Мы сразу же разбились на небольшие группы и принялись обходить уцелевшие дома Лондона, и звонили в церковные колокола, и трубили в трубы, и били в барабаны, и звали всех выживших. Тут и там испуганные кучки бледных, изголодавшихся, оборванных людей откликались на призыв. Когда наше число увеличилось, мы отправили отряды прочесывать подвалы и другие укрытия и спасли немало людей, находившихся на пороге смерти. Общее число выживших в Лондоне, где процент смертей был самым высоким, составляет около 35,000.

На второй день мы получили несколько ответов на наши обращения по телеграфу в провинции; на следующий день мы установили телеграфную связь с большинством районов Соединенного Королевства и даже с континентом. Почти во всех городах по крайней мере нескольким людям удалось спастись. В некоторых регионах Серая трава оставила нетронутыми открытые пространства или ряд домов, где люди смогли спрятаться, и только часть из тех, кто добрался до них, умерла от голода. В нескольких случаях трава, как рассказывали, воздержалась от нанесения телесных повреждений тем, с кем вступила в контакт. Кроме того, ей не удалось уничтожить многие захваченные на море корабли — морская поросль, как правило, оказывалась менее опасной. Судя по нашим цифрам на данный момент, мы надеемся, что выжила почти одна восьмая населения Европы.

На четвертый день был отправлен первый поезд из провинции в Лондон, и несколько кораблей, которые заросли не причинившими им вреда сорняками, вошли в порт. После этого движение было быстро восстановлено.

Две недели спустя было создано наше нынешнее временное правительство. Профессор, которого все приветствовали как избавителя человечества, отказался от государственных постов, однако по его настоянию я был назначен на должность, которую сейчас занимаю. Несколько человек из нашей маленькой группы также заняли важные посты, в том числе Стил, ныне известный под другим именем и женатый на леди Эвелин, и Вива, которая в преддверии нашей свадьбы руководит лондонскими сиротскими приютами. Послезавтра начинает выходить газета.

Мы неустанно работали над восстановлением социальной и коммерческой жизни страны и достигли определенных успехов. У нас мало предметов роскоши, но нет потребности в них; меньше работников, но нет трутней; меньше тех, кого мы любим, но этих людей мы любим сильнее. Я думаю, теперь в мире все будет хорошо, потому что мы так сильно любим друг друга.

— Серая трава решила проблемы бедности, зависти, преступности и раздоров, которые веками бросали вызов человечеству, — сказал профессор перед смертью. — Не плачь, маленькая Вива. Ах! Что это, я чувствую слезу на своей руке? Тебе не о чем плакать, дитя мое. Они ушли, и я ухожу, но ты научилась любить. Все к лучшему!

— Все... к... лучшему, — повторил он затем и улыбнулся.

Таким было его послание вам, к кому я обращаюсь, дорогие друзья.