Дантал

495 год до н. э.

Глава первая

Южные границы Египта, персидской сатрапии, завоёванной вот уже как тридцать лет, простирались до первого порога Нила. Именно туда было решено добираться двумя разными водными путями из главного города Мемфиса, что располагался у самой дельты великой реки, для чего сатрапом Египта, согласно полученному им распоряжению из самого Персеполя – главной столицы Персии, были полностью снаряжены тридцать больших кораблей, из которых только четыре были боевыми, остальные же представляли собой торговые суда, переоборудованные для транспортировки войск. По высочайшему царскому указанию данный флот разделялся на две равные части.

Пятнадцати кораблям надлежало плыть вверх по реке до самого южного города Египта Сиены и по прибытию туда встать там на якоря. Отрядам следовало направляться дальше по суше, держа курс строго на юг. После вступления в земли страны Куш им было велено дойти до четвёртого порога Нила, к её прежней столице Напате, где и ожидать прибытия остальных войск. Вторая же часть флота, пройдя по каналу, соединяющему священную реку Нил с Красным морем, выстроенному около ста лет назад фараоном Египта Нехо и расширенному самим царём Дарием I, войдя в морские воды, должна была продвигаться вдоль её западных берегов до самой дальней пристани, к которой вела дорога из города Коптоса, после чего высадить там отряды и отбыть обратно. Войскам же предстояло продолжить движение также на юг, к Напате, исследуя на пути окружающую местность.

Подчёркивая значимость предстоящего похода, до особого военачальника крепости Мемфиса через царского писца, постоянно приставленного к сатрапу, было доведено предписание о выделении им из своего гарнизона двух отрядов по две сотни персидских воинов с назначением над ними полководцев из числа наиболее опытных тысячников.

По причине расположения Египта в пограничной территории державы для данной сатрапии царём Дарием I был заведён иной порядок: командующий войсками находился под властью сатрапа, в отличие от других персидских сатрапий, где военачальники напрямую подчинялись монарху. К определённому числу войск дополнительно придавалась в помощь по одной сотне воинов-египтян. Сатрапу же, помимо предоставления кораблей, повелевалось обеспечить их всем необходимым, при этом подобрать на корабли самых умелых флотоводцев, обратив особое внимание на греческих мореплавателей, что издревле проживали в большом количестве в поселении в дельте Нила, в городе Навкратисе. Указывалось и на выделение группы проводников из числа нубийских наёмников, знавших южные земли. Командующим персидскими гарнизонами в крепостях, расположенных на речном острове Элефантина и в городе Сиена, также было дано поручение всячески содействовать прибывающим войскам. Отдельно до египетского наместника доводилось повеление о включении в состав этих отбывающих отрядов людей мастеровых, понимающих толк в ремёслах, и знатоков, разбирающихся в природных богатствах.

Греческая колония Навкратис, основанная ионийскими купцами более ста пятидесяти лет назад, находилась в дельте священного Нила, на севере Египта. Основным занятием обитателей города была по-прежнему торговля. Помимо этого, особое внимание уделялось гончарному делу, связанному с производством керамики, и иным ремёслам, в том числе относящимся к производству оружия.

Шестнадцатилетний сакский юноша, имевший необычное для этих мест имя Дантал, трудился в оружейной мастерской своего названного брата – сорокачетырёхлетнего ионийца Форкиса. Три года назад, едва избежав персидского пленения в далёкой горной крепости, где когда-то скончался Руса, его отец, выходец из страны Урарту, и погибла его мать Далайя, сакская женщина из племён массагетов, Дантал был спасён двумя греками – Рупилием и Форкисом, удивительным образом совершившими побег из хорезмийского рабства и появившимися однажды в их селении, где они провели несколько лет.

Прибившись к греческому каравану, следовавшему в родные земли из таинственной страны Индии, они оказались здесь, в этом городе. Тот факт, что хозяин каравана купец Диагор взял чужаков в пути, сам по себе был редким случаем, но волею небес он оказался человеком чутким и доброжелательным. К тому же, узнав о том, что юноша владеет разными языками, в том числе и греческим, и будучи удивлён дарованием мальчика, через день пути он уже души не чаял в нём, ни на шаг не отпуская его от себя, проявляя живой интерес ко всему, что было связано с ним. Купец ещё больше проникся уважением к своим неожиданным новым спутникам, когда при нападении грабителей на караван в схватке с ними погиб Рупилий и едва не скончался от полученной раны Форкис.

Высокообразованный мирянин, Диагор однажды, после выздоровления Форкиса, объяснил ему значение его имени, немало удивляясь тому, что так могли наречь человека. Из его рассказа следовало следующее. Легендарный Форкис являлся сыном божества Понта и богини Геи, при этом сам Понт был порождением Геи, и от их же союза у них родились: морское божество старец Нерей, морской великан Тавмант, властитель бурного моря Форкис и титаниды Кето и Эврибия. Сама же Гея была богиней животворящей земли, производительницей и носительницей всех живых существ. Она народила на свет небо, море и горы. Будучи супругой Урана, она дала жизнь титанам и циклопам. По наущению её сын Крон оскопил Урана, из крови которого родились гиганты. Форкис же и Кето были родителями чудовищ – дочерей горгон и грай. Если от взгляда первых трёх всякий превращался в камень, то вторые две или три имели с рождения седые волосы и единственные общие на всех глаз и зуб.

Форкис долго обдумывал услышанное. Теперь, через много лет вспоминая и своё детство на родном острове Самос, и неожиданную встречу с человеком по имени Пифагор, он понимал, почему тот был удивлён его именем и не сказал ему о том, что оно означает, – видимо, как теперь он понимал, боясь впечатлений, которые могли пагубно захватить душу юного собеседника.

«А ведь он, Пифагор, был прав. Даже теперь, когда мне столько лет и, казалось бы, я многое повидал и кое-что понял в этой жизни, рассказанное этим старцем взбудоражило меня довольно сильно. Неизвестно, как бы я повёл себя тогда, узнай всё это?» – размышлял он. Так или иначе, но море действительно всегда манило его, притягивая к себе всю его душу.

В награду за то, что сделали для него встреченные им в пути греки, купец доставил оставшихся в живых двоих из путников в Навкратис, где приобрёл небольшую оружейную мастерскую и подарил её Форкису, при этом высказав пожелание видеть его впредь названным старшим братом юного Дантала. С того времени так и повелось. Всем при знакомстве они представлялись братьями.

С тех пор прошло почти три года. Здесь им нравилось. То, что персы владеют Египтом и эта страна стала одной из их сатрапий, никак над ними не довлело. Хотя Форкис когда-то и бежал от персидского плена, уйти навсегда от влияния персов ни ему, ни его юному названному брату так и не удалось. Но то, как они существовали теперь, с откровенностью уже можно было назвать жизнью.

Единственным и постоянным свидетельством могущества Персии, не дающим забыть о силе этой владычицы, были регулярные выплаты налогов, о которых с весьма завидной точностью напоминали представители экономов – местных чиновников.

Дантал рос ладным юношей. Высокий рост, длинные, будто витые из корней крепкого дерева ноги и руки достались ему явно от отца, ну а волнистые густые пряди, чёрные как смоль, были наследием от обоих родителей. И лишь глаза с пушистыми ресницами, словно у жеребёнка, передались только от матери. Его светлая голова, рассудительность и доброе сердце притягивали к нему людей. В небольшое, но уютное жилище, где обитали Форкис с Данталом, часто приходили горожане, навещавшие хозяев просто так, для душевного общения.

Форкис всегда с наслаждением наблюдал за поведением младшего брата, отмечая его чуткую обходительность в отношениях с людьми, и получал от этого особое удовольствие, вспоминая свои сиротливые годы, когда однажды на его пути повстречался замечательный человек, воин по имени Бронт. Теперь и ему улыбнулось счастье быть наставником и братом по духу этому славному молодому мужчине, о ком ему хотелось заботиться, кому он горячо желал неисчерпаемо дарить добро.

Четверо мастеровых, что трудились совместно с ними, были выходцами из разных стран. Могучий и самый старший среди них по возрасту Гром был сирийцем, когда-то пленённым в походе египтян в его земли и оставленным в живых благодаря своему искусному умению ковать оружие – мечи, кинжалы, боевые топоры – и изготавливать лёгкие, но прочные панцири.

Остальных также привела в эти края вечно ненасытная спутница жизни – война. Сухой и жилистый ливиец Комата прославился тем, что ему не было равных в кузнечном деле. Низкорослый крепыш, неугомонный весельчак Борус был по крови финикийцем и больше других разбирался в производстве метательного оружия, выказывая чудеса при сотворении прочных луков, стрел, копий и пращей. Не в пример ему по своему росту высоченный аравиец Савват был поистине непревзойдённым мастером изготовления конской амуниции: сёдел, уздечек, защитных попон и множества других нужных приспособлений.

Выкупленные вместе с мастерской, они по праву принадлежали Форкису, но он, не привыкший быть хозяином над людьми, с первого дня был равным с ними, искренне общаясь с каждым из них, разделяя пищу, учась ремёслам. Его появление поначалу насторожило этих мастеровых, но прошли дни, переливаясь в месяцы, и они поняли, что им несказанно повезло, ведь прежний владелец, выкупивший их у египтян, хотя и не был жестоким человеком, но полноценными людьми их не считал, выжимая из них все соки, ставя наживу превыше всего.

Особым их расположением пользовался любознательный и не по годам способный Дантал. Уже всего лишь через год он умел делать почти всё, что могли творить они, порой достойно заменяя их и предоставляя им возможность отдохнуть от тяжкого, но важного для жизни труда.

Обитали они все здесь же, в мастерской, но в отдельном небольшом помещении. Питание значительно улучшилось, было вдоволь хлеба, рыбы и сыра.

Теперь вся работа велась ими от души и по совести, что было важно и приятно. В отличие от всех прежних лет увеличилось количество выпускаемых ими изделий, из-за высокого качества которых значительно выросли и спрос на них, и цена.

Молва о новом успешном владельце оружейной мастерской разнеслась по всей округе, и в один из обычных дней как-то поутру перед ним вдруг со свитой появился сам номарх – правитель их нома, округа Египта. Осмотрев всё, особенно готовое вооружение, он сдержанно похвалил хозяина и удалился, а через некоторое время, когда пришло время уплачивать налоги, Форкис был приятно удивлён их снижением. Но однажды к нему прибыл персидский военачальник и, так же, как и номарх, оглядев уже изготовленные оружие и амуницию, сообщил ему, что отныне всё произведённое в его мастерской будет ежемесячно поставляться в гарнизон Мемфиса – главного города сатрапии, но при этом ничего не сказал об оплате.

Такие неожиданные перемены держали всех в напряжении до той поры, пока не появился персидский отряд, посланный за готовыми изделиями. Расчёт за весь полученный товар, совершённый десятником с Форкисом, поразил последнего своей величиной. Он не ожидал такой небывалой щедрости, но оставленный заказ был настолько велик, что радость быстро сменилась печалью.

Теперь вместе с другими на равных не покладая рук трудился и сам хозяин. Вопреки переживаниям и унылому тягостному ожиданию появления десятника, всё порученное было изготовлено в срок.

Страх перед очередным увеличением заказа вновь возник у Форкиса при приближении персов, но он оказался напрасным: всё обошлось без каких-либо изменений, оставшись в прежних размерах. Оплата была значительной.

С той поры всё шло как обычно. Комата изготовил особый знак, который ставился на всём, что они уже производили. Люди, желавшие приобрести у Форкиса оружие за более высокую цену, получали отказ и больше не появлялись. Мысль увеличить мастерскую не раз посещала его, к тому же средства, что имелись у него, позволяли ему свершить это, но он где-то в глубине души понимал, что не следует этого делать. Тот уклад жизни, который царил в их маленьком мире, вполне устраивал всех, а изменить его означало для них только одно – подвергнуться неизвестным испытаниям.

Порой Форкису становилось не по себе. Вот уже пять лет шла война между Персией и греческими городами. От осознания того, что его мастерская поставляет оружие персам, врагам его народа, душа его была не на месте, будто он такими действиями предавал родную землю. Одно успокаивало его терзания. Войска персов, находящиеся в Мемфисе, не вели военных действий против его сородичей.

«Но кто знает, куда вообще поставляется всё то, что производится у меня, ведь не может же этот гарнизон быть столь ненасытным в вооружении?» – думал он.

Живя здесь, он многое познал из того, о чём прежде и не подозревал. То, что персы пришли в эти земли надолго, если не навсегда, было видно и по их поведению, и по отношению к ним коренных жителей.

Нововведения были значительными. Существовавшие прежде подати были заменены царём Персии Дарием I на строго определённые налоги. Обширно велось строительство дорог и иных дорогостоящих объектов. Расширенный им водный канал, соединявший Нил с Красным морем, позволял вести очень выгодную торговлю между городами Средиземноморья и дальними восточными странами, при этом с многочисленных купцов, ведших по нему свои корабли, взимались солидные по размерам пошлины. Даже то, что в крепости, где располагались их войска, запрещалось брать на службу местных уроженцев, само по себе уже свидетельствовало о строгости установленных в Персии законов. Нарушение введённых порядков каралось нещадно. Так вмиг пресекались и малейшее вольнодумство, и непозволительное поведение со стороны кого бы то ни было. Родовая знать так же, как и жрецы, особых перемен в своих судьбах не ощутила и, имея огромные богатства, продолжала наслаждаться дарованной ей привилегированной жизнью.

Сатрап Египта, всевластный его правитель, постоянно и неустанно следил за неукоснительным и своевременным обеспечением уплаты налогов, коих, по слухам, ежегодно отправлялось в казну властителя Персии в умопомрачительном количестве – семь сотен талантов серебра. Помимо этой выплаты, в её ненасытное чрево нескончаемым потоком поставлялись драгоценные камни и изделия из них, зерно, вино, бронза, слоновая кость, ценные сорта дерева, оружие, звериные шкуры, керамика, стеклянная посуда, льняные ткани, папирус, всевозможные мази и, конечно же, рабы. Подобным добром торговали и многочисленные купцы, в том числе и греки, обитавшие в этом городе.

Простой египетский народ в большей степени был занят лишь сельским хозяйством и, обираемый экономами, влачил жалкое существование. Ненамного от него отличались лаойи, царские земледельцы, очень часто привлекаемые на ремонтные работы каналов, дамб и плотин, коих было в изобилии повсюду. Несколько в лучшем положении, из-за имевшихся у них незначительных налоговых снижений, находились мехины, бедные воины, по сравнению с которыми катэки, имевшие невольников, были почти зажиточными воинами.

Рабов же было очень много. По своей сути, они приравнивались к вещам и могли дариться, меняться, оставляться в залог и продаваться. Огромное их количество трудилось на необъятных царских угодьях и в усадьбах гражданской и военной знати. Не меньшее их число, именуемое иеродулами, находилось в кабале при многочисленных храмах, имевших, помимо этого, особые льготы при выплате налогов и присущие только им своеобразные продовольственные храмовые доходы в виде говядины, гусей, хлеба и вина.

Не во всех хитросплетениях царившей жизни можно было разобраться без помощи сведущих людей, одним из которых был их благодетель – старец купец Диагор. Он навещал мастерскую редко, но то, что доводилось услышать от него, всегда было ново и интересно.

Однажды, за два дня до наступления срока очередного прибытия персов, к мастерской Форкиса примчался вестовой воин из Мемфиса, повелевший ему следовать с ним в крепость. Такое было впервые. То, что он привёл с собой одного закладного коня, свидетельствовало о важности вызова. Не объясняя истинных причин столь спешного визита, испив воды, он с нетерпением ожидал и без того скорые сборы хозяина оружейников, и когда тот взобрался на лошадь, гонец, нахлёстывая скакуна, исчез за ближайшим углом, едва не сбив зазевавшегося прохожего.

Дантал ещё долго стоял в недоумении, вглядываясь в пыльную пелену и утирая испачканными руками потное лицо. Всё было настолько неожиданным, что пока не успело породить в нём никаких ощущений и чувств. Но так продолжалось недолго. Вскоре вся его душа наполнилась волнением, а сердце – тревогой, мешая ему сосредоточиться на прерванной работе, отвлекая странными тяжёлыми обрывками мыслей и смутными догадками. Первое, что всё же обрело нечто определённое в его голове, было малоутешительным и породило страх.

«Неужели что-то из наших изделий попало в чужие руки?» – размышлял он, присев у стены на низкую лавку.

Вышедшие наружу мастеровые, молча вдыхая свежий воздух, изредка поглядывали в его сторону.

«Не может быть, чтобы кто-то из них втайне продал оружие, – юноша взглянул на них, – да нет же. Но что тогда?»

Гром, тихо подошедший и присевший возле него грузным телом, пару раз прокряхтел, от чего заскрипело сиденье, и, будто прочитав его мысли, спокойно произнёс:

– Не тревожься так. Мало ли чего им нужно. Не всё можно доверить или пояснить гонцу, вот и велели прибыть к ним Форкису. У нас, как всегда, всё уже готово. Думаю, они увеличат заказ или повелят изготовить что-нибудь другое. Им понадобилось объяснить это самому Форкису. Война идёт. Дело серьёзное.

– Хорошо бы так. А вдруг у кого-то нашли наше оружие? Тогда что? – поделился тревогой юноша.

– Как это: у кого-то нашли?! – в недоумении взглянул на него сириец, повернув к нему крупную голову.

– Не знаю, – Дантал понурил взор.

– Эй, пойдите сюда, – окрикнул старший мастеровой остальных.

Все, будто ожидали этого, быстро обступили сидевших. Даже балагур Борус был сейчас серьёзен и непривычно молчалив.

– Кто-нибудь чужой просил кого-то из вас продать хоть что-то? – Гром кивнул на стену мастерской.

Все почти одновременно отрицательно мотнули головами и удивлённо смотрели на него.

– Эй, говорите всю правду, не то будет поздно, – вновь старший окинул хмурым взглядом товарищей.

– Да нет же, говорим тебе. Чего это на тебя нашло? – ответил за всех Комата.

– Вот и я так думаю. Быть такого не может. Мы ведь всегда на ночь и с утра всё пересчитываем, – Гром по привычке прикусил нижнюю губу, скосил из-под густых мохнатых бровей глаза на Дантала и замолчал, почесав толстыми пальцами мочку волосатого уха.

– А если эти, – юноша поднял голову и неопределённо кивнул, намекая на персов, – по дороге от нас к себе продали что-нибудь кому-то, тогда как? Подумают-то на Форкиса.

– Столько раз они забирали и увозили оружие, и ни разу ещё не было ничего подобного. Неужели кто-то из них всё-таки посмел? Не думаю. В одиночку этого не сделать. Десятник всегда лично пересчитывает весь груз. Он ведь тоже подотчётен кому-то, более старшему по положению, – словно призывая в свидетели своей правоты, пожав широкими плечами, Комата окинул взглядом товарищей.

Было заметно, что волнение юноши передалось всем остальным, и они наконец поняли, чем может быть опасен для них этот срочный вызов их хозяина, случись всё так, как подумалось Данталу. Тот порывисто сорвал с опущенной головы пропотевшую ленту, красиво стягивавшую его волосы, и тут же влажные иссиня-черные локоны, скользнув вниз, закрыли его лицо.

– Нужно работать, – вставая, произнёс сириец. Коснувшись рукой плеча юноши, он понимающе добавил: – Что ж, будем ждать. Думаю, всё обойдётся.

– Как долго добираться до Мемфиса? – также поднимаясь, спросил его Дантал.

– Это смотря как туда следовать. Если по воде, то дольше чем по берегу. Дней через десять вернётся. Это точно, – Гром, пошаркивая ногами словно старик, направился к входу.

Форкис появился через восемь дней вечером. Вместе с ним с опозданием на шесть дней от обычно установленного срока прибыл персидский отряд во главе с прежним десятником. Загрузили всё, что следовало, но, вопреки ожиданию мастеровых, персы не тронулись в путь, а расположились на отдых, по-хозяйски устроившись в их жилище.

Лишь теперь, когда Форкис остался со своими людьми в мастерской, он присел и, внимательно оглядев сперва помещение, затем их, тихо произнёс:

– До рассвета все мы уходим с десятником. Нужно собрать и погрузить инструменты. Забираем всё, что здесь есть. Ничего не оставляем. Не уверен в том, что когда-нибудь мы вернёмся сюда.

Он замолчал. Сказанное поразило всех. Никто не решался нарушить воцарившуюся тишину, столь необычную для этого заведения. Отпив большой глоток воды, Форкис продолжил:

– Присядьте. Чего стоять-то. Теперь многое переменится для всех нас. Я даже не знаю, к лучшему оно будет или нет. Не буду томить вас. Через несколько дней вверх по реке, к самым дальним границам уходят корабли с войсками. Нам велено идти с ними. Что там случилось, мне неведомо. Одно понятно: в этом походе персам нужны будут мастеровые, такие как мы.

Все внимательно слушали, не отводя от него глаз, затаив дыхание.

– Дантал, я пытался настоять на том, чтобы оставить тебя здесь, но они даже не стали выслушивать меня, – Форкис с горечью посмотрел на стоящего у двери брата и не в силах выдержать его взгляда уставился в посудину, что вертел в руках, расплёскивая холодную влагу.

– Это хорошо, – думая о чём-то, неожиданно произнёс юноша.

– Что хорошо? – недоумевающе бросил старший брат.

– Это я так, о своём, – улыбаясь, спокойно ответил тот.

– Я почти договорился с этим десятником. Ты сейчас должен уйти и где-нибудь переждать наш уход. Искать тебя не станут. Ну а дальше… – Форкис запнулся на полуслове и замолчал. Устало проведя рукой по лицу, он продолжил: – Дальше… дождись прихода купца Диагора и… В общем, он не бросит тебя одного. Ты только объясни ему всё. Он поймёт.

Форкис вздохнул и, часто и нервно моргая, вновь приложился к чаше.

Скрипнула дверь. Все невольно взглянули в её сторону. Дантала там не было.

Дом греческого купца Прета, с кем водил дружбу старец Диагор и у кого всегда по прибытию в Навкратис останавливался в гостях, находился недалеко от мастерской Форкиса. Ничем особенным он внешне не отличался от всех остальных строений, расположенных в этом ряду. Каменное одноэтажное жилище высокой серой стеной отгораживалось от улицы, сообщаясь с ней широкими, низкими арочными воротами, черневшими старым деревом в самой её середине.

Дантал, знавший с недавних пор почти каждый закоулок этого двора, тенью промелькнул вдоль боковой более низкой стены и, бесшумно перебравшись через неё во внутренний сад, скрылся в темноте, среди кустов олеандра.

Ортия, не ожидавшая его появления в столь поздний час, направляясь в дом, уже у самой двери услышала его приглушённый голос. Опустив на ступеньку небольшой кувшин, оглянувшись, она осторожно направилась к нему.

– Что случилось? Почему ты здесь? Уже ночь, – взяв за руку, она повела его подальше, к задним строениям.

– Твой отец ещё не вернулся?

– Нет, а что?

– Это я так, просто спросил.

– Ты что, из-за этого пришёл?

– Нет. Хотелось увидеть тебя.

– Всё-таки ты странный какой-то. Мы же договорились и увиделись бы завтра. А если бы я уже спала?

– Понимаешь, завтра мы не сможем встретиться, – юноша замолчал.

Уловив в его голосе необычное волнение, девушка встревожилась и вновь взяла его за руку, но уже крепче сжимая пальцами его жёсткую ладонь.

– Мы на рассвете уходим, – наконец он сказал главное.

– Как на рассвете? Куда уходите? Ты можешь объяснить всё по порядку?

– Форкис был несколько дней в Мемфисе. Его срочно вызывали.

– Я знаю, ты говорил.

– Сегодня он вернулся и сообщил, что нам велено следовать туда и уже оттуда на кораблях с войсками идти к верховьям реки. Больше я ничего пока не знаю.

– Почему вы? Почему завтра? Причём тут какие-то войска и корабли? – голос девушки выражал растерянность.

– Им нужны такие, как мы.

– А надолго?

– Думаю, этого не знает никто.

– Что же делать?

– Ничего. Я пришёл проститься с тобой.

– Я ничего не понимаю. Ты ведь ещё слишком молод. Неужели они не справятся без тебя?

– Может, и справятся, но уходит мой брат, а я без него не останусь.

– А как же я?

Оба внезапно замолчали. Дантал присел на траву, не выпуская её рук. Она опустилась рядом. В темноте они не могли видеть друг друга, но им хватало и такого общения, чтобы чувствовать всё, что происходило между ними.

Внезапное известие было поистине страшным для молодой девушки, чьё сердце всегда наполнялось сладким трепетом при виде этого дивного юноши с самого первого дня, когда он однажды появился в её доме, представленный её отцу старым другом семьи Диагором.

Лишь недавно по чистой случайности ей довелось впервые заговорить с ним. Всей душой она почувствовала и его симпатию к себе. С той поры они стали украдкой встречаться. Все дни проходили в ожидании его прихода. Ей хотелось многое ему рассказать, поделиться думами, расспросить о его прошлой жизни, как это не раз она проделывала в мыслях, но при встречах они всё больше молчали, не находя нужных слов, наслаждаясь близким присутствием друг друга.

Сегодня всё было иначе. Всё обрывалось, едва успев начаться. Горечь предстоящей разлуки, хотя и слабым пока отголоском, но уже стала заполнять всё её юное существо, с каждым мгновением всё сильнее обволакивая её разум вязкой паутиной обречённости. Ей почему-то сразу вспомнились слова покойной матери: «Добрые известия, прежде слышатся человеком и лишь потом проникают в его душу, наполняя её радостью. Плохие же улавливаются сердцем раньше слов, задолго опережая их и надсадно терзая всё нутро ещё неизведанной мукой».

– Права была моя мама, – с тоской произнесла вдруг Ортия.

– Ты это о чём? – от неожиданности довольно громко спросил Дантал.

– Тише, – она нежно погладила его по руке. – Сегодня утром я выронила кувшин, и он разбился. Его осколком порезала палец. В полдень я увидела, что один из моих любимых цветков почему-то завял. А теперь появился ты с таким вот известием.

Полные печали слова и то, как она произнесла их, всколыхнули душу юноши. Он с силой сжал её пальцы, не зная и не понимая, как успокоить её, что сказать или сделать, чтобы хоть как-то помочь ей. Она ойкнула от боли, но рук не отдёрнула.

«Мне не следовало говорить ей обо всём. Нужно было просто прийти. Как всегда, – он уже начал сожалеть о проявленной слабости. Но тут же другая спасительная мысль осенила его: – Ну почему слабость? Как я мог не сообщить ей всего этого! Уйти, оставив её в неведении, значит, обидеть её почти недоверием. Разве она заслуживает такого обращения? Нет. Уж лучше всё как есть, чем неизвестность. Ведь может случиться так, что мы никогда не увидимся. Что тогда? Ей будет хуже от незнания, куда и почему я ухожу».

– Мне пора, – тихо, словно боясь вспугнуть нечто трепетное, произнёс он.

– Да. Пожалуй, ты прав. Я не буду тебя отговаривать. Береги себя, – в её голосе была какая-то решимость, или это лишь показалось ему.

Они поднялись, недолго постояли, держась за руки. Он первым выпустил её ладони, развернулся и шагнул к стене. Она долго всматривалась ему вслед, в темноту, после чего повернулась и направилась к двери, обходя угол дома. Перебравшись наружу, юноша обернулся. В жёлтом свете дверного проёма он увидел её. Тонкий стан хрупкого девичьего тела, облачённого в длинный светлый хитон без рукавов, был красиво перехвачен поясом. Она наклонилась. Обнажённые тонкие руки, полоснув белизной, подхватили кувшин. Собранные в тугой узел на самой верхушке изящной головки волнистые шелковистые волосы мягко скатились вниз, блеснув россыпью золотистых нитей.

К Мемфису они прибыли к полудню пятого дня пути. Нагруженные оружием, снаряжением и инструментами, мулы тянулись позади конного отряда, медленно ступая под тяжестью вьюков.

День был знойным. Дрожащее над землёй жаркое марево искажало виды, придавая всему в округе причудливые формы. На протяжении всей дороги людским взорам представали необъятные просторы возделываемых полей. Урожай, уже второй в году, был собран, но повсюду, словно букашки, по-прежнему копошились люди.

Форкис поначалу часто поглядывал на Дантала. Юноше было непонятно, что означали эти серьёзные взгляды старшего брата: либо он радовался от обычного близкого обоюдного присутствия, либо был недоволен его поведением, так как он отказал ему в просьбе остаться в Навкратисе и в итоге не сумел избежать предстоящего похода. При каждом пристальном взоре Форкиса Дантал отворачивался, делая вид, будто что-то рассматривает в стороне. На коротких привалах Форкис не задавал ему вопросов. Такое его поведение вселяло надежду в Дантала на то, что брат всё-таки одобрил сделанный им выбор.

В город они не вошли, оставшись по указанию десятника на подступах к нему. Здесь им и следовало дожидаться дальнейшей участи, пребывая под присмотром четверых воинов.

Натянутый под тремя высокими финиковыми пальмами навес давал спасительную тень, но не уберегал от порывов горячего влажного воздуха. Повсюду, так же как и в направлении поселения, тянулись заросли папируса и тамарикса, ныне отцветшего, но благоухавшего по весне бело-розовыми цветами. В большом количестве произрастал сикомор, чьи плоды с млечным соком совсем недавно были собраны людьми. Вся эта растительность заслоняла собой вид на округу, мешала рассмотреть город.

Могучий Гром весь остаток дня неподвижно лежал на траве, накинув на лицо смоченную прохладной водой тряпку, часто окуная её в стоящую рядом посудину, изредка почёсывая волосатую грудь. Всегда неугомонный Борус, не обращая внимания на палящее солнце, присев, что-то рассматривал на земле, ковыряясь толстым стебельком среди травинок. Подойдя к нему, Дантал увидел, что тот с азартом гоняет какого-то жучка, упорно следовавшего в известном только ему направлении. Было забавно наблюдать за увлечённым крепышом.

Остальные же полулежали, сидели, опираясь на сёдла и мешки, иногда перебираясь следом за уползающей тенью навеса.

Лошади и развьюченные мулы паслись рядом с ними, похрапывая и отгоняя хвостами надоедливых слепней.

Огромный, почти в полнеба красно-оранжевый солнечный диск плавно завалился за горизонт. Наступил долгожданный вечер, наполнивший воздух прохладой и множеством звуков странным образом оживающей на ночь дикой природы.

К полуночи, когда все уже спали, послышался конский топот. Вернулся десятник с воинами и гружёными лошадьми. В этот раз персов было много, около сорока человек. Небольшой лагерь мгновенно ожил, сворачивая навес, седлая коней и навьючивая мулов. Вскоре все двинулись дальше в путь.

Едва забрезжил рассвет, они прибыли к небольшим пристаням на берегу священной реки Нил. Потянуло сырой, освежающей прохладой. Здесь, в этом месте, царило непривычное оживление: горело множество костров, повсюду находились войска, стоял невообразимый гул, вобравший в себя людские голоса, конское ржание, скрип древесины, топот копыт и ног и лязг железа.

На воде чернели низкими и длинными корпусами корабли. Шла их погрузка.

Оставив всех в ожидании, десятник исчез среди снующих по пологому побережью воинов. При светлеющем небе уже было видно, как отошли очередные три судна, дружно ударяя вёслами по речной глади.

Вскоре появился десятник, спрыгнул с коня и, ничего не говоря, присел на влажную от росы траву, вглядываясь в сторону пристаней.

Прошло немного времени, и от них вновь отошло три корабля.

Шум заметно убавился.

В затихающем утреннем пространстве от почти опустевшего берега кто-то громко окрикнул десятника. Он вскочил, что послужило командой для подъёма всех его людей.

Ведя на поводу лошадей и мулов, отряд придвинулся к пристани, где находилось последнее судно. Это был торговый корабль, подготовленный для перевозки людей. Погрузили все вьюки, рассёдлывая и забирая с собой всю конскую упряжь. Освобождённых животных тут же отгоняли в сторону под охрану обеспечивающего отбытие флота отряда. Сорок восемь прикованных цепями рабов, попарно на каждом весле, под ритмичные удары барабана начали грести.

Река тихим, литым, нескончаемым движением несла свои мутные воды на север, особо не упорствуя иному людскому направлению, словно мудрая мать, дозволившая пошалить неразумному дитяти.

Второй флот под началом командующего – персидского тысячника Гуриса, выступивший одновременно с флотом тысячника Шурдии, что держал путь вверх по Нилу, пройдя вниз по дельте реки, за четыре дня преодолев под парусами канал, соединяющий Нил с Красным морем, вошёл в морские воды, разворачиваясь строго на юг и продвигаясь вдоль побережий Египта.

Распределив груз и две сотни персов на десяти торговых судах, а каждую пятую часть египетской сотни разместив на трёх таких же судах и ещё двух военных кораблях, военачальник расположился на головном из них. Много раз слышавший об удивительной красоте этого моря, он впервые имел возможность насладиться ею по-настоящему.

«Наконец-то я увидел это море своими глазами», – думал он.

Зрелище было поистине захватывающим. Фиолетово-красные сплошные прибрежные скалы отражались в водных глубинах настолько отчётливо, что для непривычного взгляда граница между ними была совершенно размыта и скрыта. Природа явно играла с воображением человека, не давая ему понять, где действительно земная твердь отделена от морской глади. Лишь пристально и внимательно всмотревшись, люди начинали угадывать их различие и понимать, что прозрачная чистейшая морская вода вовсе не отбрасывает своей поверхностью виды берегов. Дно моря, сплошь покрытое причудливыми кораллами, само по себе имело такие же диковинные цвета, как и эти скалы. Великое множество ярко-пёстрых рыб поодиночке и целыми косяками проплывало под днищами кораблей, дразня своей близостью, на самом же деле находясь на значительном отдалении. Казалось, стоит протянуть руку, и обязательно зачерпнёшь одну из них, но это ощущение было обманчивым, о чём довольно скоро догадывался человек. Такая причуда божественного творения являлась одной из многих, чем изобиловала эта сторона.

Люди, не знавшие до этой поры названия моря, невольно нарекали его красным, точно так, как однажды, задолго до них, молвили те, кто впервые оказался здесь. Позже они узнавали и другое его своеобразие. От всевозможных необузданных человеческих желаний оно умело очень надёжно защитить свои красоты, наполнив глубины сильными и преданными ему слугами – акулами.

Многие из тех, кто, вопреки предупреждениям, чрезмерно посягал на его владения, навсегда оставались во власти несметных даров, так и не получив их, растворяя в этом море жизненную влагу тел – свою кровь.

«А ведь это море так же красно, как и кровь, и кто знает, может, название, данное ему, имеет и другое значение», – подумал полководец.

Через каждые два дня пути по реке корабли приставали к берегам, где находились поселения. Заменяли рабов, пополняли запасы воды и вновь продолжали свой путь.

Дневная жара нещадно отнимала силы у гребцов, и вследствие этого шли медленно, натужно преодолевая встречное течение. Зачастую прохладными ночами удавалось проходить большее расстояние, нежели под палящими лучами светила.

Пологие, сплошь покрытые зарослями тамарикса и сочными травами берега постепенно сменились на более высокие и обрывистые, где зелень уже местами пожухла, имея бурые цвета. По-прежнему меж растительностью и водой тянулась полоса речного наноса из песка, галечника и глины, отложенного её потоком. Теперь с кораблей были видны лишь верхушки финиковых пальм, что росли частыми рядами вдоль побережий.

По утрам, незадолго до рассвета, в тех местах, где по берегам не находились селения, были отчётливо слышны громкие всплески воды. Это огромные группы крокодилов выбирались из реки на сушу, где почти до полудня грелись на солнце, держа открытыми свои ужасающие зубастые пасти, в которых копошились бесстрашные маленькие птички – кулички.

На двадцатый день к вечеру добрались до Коптоса, что располагался на восточном берегу, в небольшом отдалении от него. Самого города отсюда, от протяжённой ступенчатой каменной пристани, не было видно.

Их ожидали. Командующий флотом Шурдия, отдав распоряжения военачальникам, удалился на одной из ожидавших колесниц. Все высадились. На протяжении всего долгого пути этот выход на берег был шестым.

Две сотни персов и сотня египетских воинов расположились на ночлег под открытым небом в стороне от пристани. Здесь же разместились и остальные. Рабов увели в направлении к городу. Для отдыха прибывших всё было готово. У разожжённых костров людей накормили. Наступила прохладная ночь. Лагерь готовился ко сну.

Дантал вместе с Форкисом и мастеровыми расположился у отдельного костра.

– Поговаривают, что ещё дней десять пути по воде – и мы прибудем в Сиену. Дальше пойдём по суше. Где-то там, впереди, находится речной порог. Преодолеть его на кораблях невозможно, – тихим голосом нарушил тишину Форкис.

– А здесь что за город? – поинтересовался Дантал.

– Не знаю. Какой-то Коптос, – пожав плечами, ответил тот.

Вдали были видны огни большого поселения. Судя по всему, это был крупный город.

– За этой Сиеной куда дальше пойдём? – вновь спросил юноша.

– Трудно сказать. Вроде там уже кончается египетская земля. Не знаю, насколько это верно, – откинувшись на спину, произнёс Форкис.

– Вон те у костра, темнокожие, это кто? – продолжал расспросы Дантал.

Покусывая травинку, Форкис приподнялся на локте, прищурился, взглянул в сторону соседей и неуверенно ответил:

– Похожи на нубийцев.

– Они для чего?

– Их земля начинается там. Наверное, будут проводниками, – неожиданно пробасил Гром, растянувшийся во весь рост по другую сторону костра.

– Выходит, так, – соглашаясь с ним, Форкис вновь прилёг.

– На лошадях было бы полегче, – резонно подметил Борус, подкидывая в огонь хворост.

– Думаю, снабдят в Сиене. Войска-то точно. Не зря же погрузили конское снаряжение, – послышался голос Саввата.

Все замолчали. Дальнейший путь и особенно их предназначение были для них сплошной неизвестностью. Страха не было, все уже привыкли к различным переменам в жизни, но всё же возникшая теперь неопределённость тяготила каждого из них, нарушив налаженное и почти уже привычное существование.

– Идём в пустынные чужие места. Поэтому и понадобились такие, как мы. Что-нибудь починить, что-то изготовить. Для этого простой воин или вот эти проводники не сгодятся, – уверенно и деловито произнёс не проронивший пока ни слова Комата.

– М-да. Вот только зачем мы туда идём? Непонятно. Войск мало. Таким числом выступить в поход, да ещё за пределы страны, немыслимо, – искренне поражался Форкис, выражая общее мнение.

Вновь воцарилась тишина. Мерно потрескивал костёр, тускло освещая людей.

– Ладно. Давайте-ка отдыхать, – повернувшись на бок, спиной к огню, завершил беседу Форкис.

Вскоре все уже спали.

Ещё издали среди непрерывной линии прибрежных скал командующий Гурис увидел широкую расщелину, переходящую у самой воды в ровную, словно огромная столешница, пристань. Приблизившись к ней, передовые корабли дружно пристали бортами к её невысокому каменному поребрику.

Перекинули сходни, и все по команде стали выгружаться.

Чуть в отдалении, на дороге, рассекавшей гряду и спускавшейся сюда, к морю, находились несколько колесниц и целая сотня персидских всадников, тут же умчавшихся вверх.

Встречающий Гуриса военачальник, прибывший из города Коптоса, осведомившись о его здоровье и благополучии проделанного пути, сообщил о том, что два дня назад командующий речным флотом Шурдия уже отбыл дальше, к городу Уасету, названному когда-то Фивами.

Из-за возвышенности к пристани, громко цокая копытами, уже спускался табун, сдерживаемый конными воинами. Приступили к снаряжению лошадей. Началась и погрузка вьюков.

Преодолев на колеснице невысокий подъём, Гурис увидел небольшую крепость, основное предназначение которой заключалось в охранении этой пристани и дороги, ведущей от неё в Коптос. Расположившись возле неё лагерем, войска встали до утра на отдых.

Лишь в этом месте Нил, изгибаясь в своём течении, был наиболее близок к морскому побережью. Дальше по морю пристаней не было.

На рассвете следующего дня две сотни конных персов, сотня пеших египетских воинов и приданные к войскам мастеровые люди и проводники, ведя за собой навьюченных лошадей, возглавляемые Гурисом, двинулись на юг, по направлению к городу Напата, бывшей столице страны Куш, где и должна была состояться встреча с отрядами Шурдии.

На третий день пути дошли до местности, где в обе стороны от Нила, по его берегам, располагался древний город Уасет. Когда-то очень давно, ещё шестнадцать веков назад, при фараонах XI династии в течение непродолжительного срока он был столицей Египта. Его особый расцвет начался пятью столетиями позже тех давних лет.

На западном побережье реки находилась главная его часть, где прежде пребывали властители Египта. Там в окружении скальных массивов раскинулся огромный «город мёртвых», названный некогда некрополем. Почти у самой границы, отделяющей зелень сузившейся речной долины от безжизненных песков, был виден гигантский поминальный комплекс фараона Аменхотепа III, чьи колоссальные статуи внушали всему живому трепет и безраздельное поклонение. На незначительном расстоянии от него возвышались другие знаменитые царские заупокойные храмы, посвящённые памяти Рамсеса II Великого, Рамсеса III, Сети I, и особый террасный храм царицы Хатшепсун.

Невдалеке от этих величественных строений, посреди неприступных, обожжённых светилом скал, когда-то также проживали рабочие, высекавшие гробницы фараонов и знати, а чуть в стороне от них обитали крестьяне, бальзамировщики и храмовые писцы.

На восточном берегу реки находился «город живых». Соседствуя с роскошными дворцами богатых вельмож, благоухающими, великолепными садами из разросшихся тамариксов, сикомор и финиковых пальм, сверкающими гладью прекрасных искусственных озёр, располагались два грандиозных по своей архитектуре древних храма. Среди их строений, вонзаясь в самую синеву неба, искрились золочёные иглы обелисков, высочайших, сужающихся кверху изящных четырёхгранных столбов, увенчанных небольшими плоскими пирамидами. Тут же в солнечных лучах сверкали и вершины расписных пилонов, храмовых башен, выстроенных в виде усечённых пирамид, размещённых по обе стороны порталов, входов в эти святилища. Всюду, молчаливо взирая на человека, величаво громоздились статуи царей. Храмы соединялись длинной аллеей огромных каменных изваяний, загадочных существ, полулюдей, полуживотных, именуемых сфинксами.

Не высаживаясь на пристанях, лишь заменив рабов, корабли двинулись дальше, приближаясь к большому острову Элефантина, за которым также в трёх днях плавания находился город Сиена, последний оплот персидской державы на территории египетской сатрапии.

Дантал, несмотря на невероятную усталость, всё сильнее одолевавшую его и исходившую не столько от ограниченности в движениях, сколько от постоянной качки, которую он тяжело переносил, не переставал восторгаться и удивляться всему, что появлялось перед ним. Со свойственной его возрасту любознательностью всё, что доводилось ему видеть и слышать о доселе незнакомых ему местах, он впитывал в свою свежую, ничем пока не обременённую память. Обученный с ранних лет многим языкам, он очень хорошо понимал и персидский, коим когда-то в совершенстве владел его отец, и теперь старался внимательнее прислушиваться к разговорам воинов, дабы хоть что-то узнать о дальнейшем продвижении. В крепости, где он родился и где прошли его юные годы, обитали люди из разных стран, в частых беседах с которыми он и усваивал их говор, тогда ещё не задумываясь над важностью подобных знаний. Форкис однажды раз и навсегда запретил ему распространяться об этих своих способностях. Лишь один человек знал об этом. То был старец Диагор.

– О чём они переговариваются? – иногда шёпотом спрашивал Форкис, видя, что молчаливый десятник что-то сказал своим подчинённым.

– Так, ни о чём. Интересуется глубиной воды, – отвечал юноша, не сводя глаз с персов.

– Ты слушай, слушай. Всё нужное нам запоминай, – наказывал старший брат, стараясь прикрывать ладонью рот, будто зевая.

Однажды Дантал, осторожно ткнув его локтем, прошептал в самое ухо:

– Скоро будет какой-то остров. На нём предстоит отдых до утра, а через два-три дня пути дойдём до Сиены.

Юноша замолчал. Форкис разлепил один глаз и уставился им в сторону десятника. Тот долго вглядывался в идущие впереди корабли, после чего вновь, не оборачиваясь, стал что-то говорить стоящему рядом воину, указывая на них рукой.

– Река в этом месте расширяется, обходя тот остров. Опасаются мели, – пояснил Дантал.

К полудню благополучно добрались до острова. Все высадились на берег для отдыха. Посреди каменистой прибрежной полосы суши, окаймляющей плоскую, как стол, сочную от трав равнину, словно скала, упавшая сюда с неба, стояла мощная крепость, больше похожая своими угловыми башнями на огромное животное, опрокинутое навзничь и задравшее вверх толстые ноги. Её крепкие высокие стены, так же как и башни, поверху обрамлялись зубчатыми надстройками. Вокруг неё находились обычные поселения.

– О чём они говорят? – как всегда тайком спросил Форкис, поднеся к губам посудину с водой и метнув взгляд на находящихся рядом, у соседнего костра персов.

– Что-то об иудеях. Не очень понял. Вроде бы здесь только они обитают и несут службу в крепости, – потянувшись к нему, принимая чашу, ответил Дантал.

– Как так? – удивился тот.

Юноша молчал. Приступили к еде. Вскоре вернулся десятник и присел к своим людям.

Опустилась долгожданная ночь, как обычно, принеся с собой на землю спасительную прохладу. Теперь, в наступившей тишине, лишь изредка нарушаемой треском огня, можно было довольно отчётливо услышать сказанное каждым из персидских воинов. Они также прилегли на расстеленные вокруг костра плащи, продолжая вести негромкие разговоры.

Форкис и Дантал лежали головой друг к другу. Так было удобнее перешёптываться.

– Иудеи – неплохие преданные воины. Только их и разрешено брать на службу в крепость, – юноша переводил слова десятника. – Командование же всё состоит из персов.

– Вот оно как? Выходит, и тут они не берут местных уроженцев, – делясь догадкой, произнёс Форкис.

– Завтра двинемся дальше. В Сиене все корабли останутся, – продолжал Дантал, внимательно прислушиваясь к каждому слову. – Оттуда пойдём по суше до какого-то города. Не разобрал его названия. Не успел. Возле него к нам должен присоединиться ещё один отряд.

– Как далеко идти? Ничего не говорят?

– Пока нет.

Персы ненадолго замолчали, затем кто-то из них что-то спросил.

– Десятник сказал, что на границе пропало много людей. Поиски ничего так и не дали. Они исчезли бесследно, – Дантал слегка приподнялся на локте, стараясь ещё лучше расслышать соседей, понимая, что именно сейчас велась беседа о самом главном.

– Ну, чего там дальше? – нетерпеливо шепнул Форкис.

– Десятник недоволен, что мало войск, – спокойно продолжал юноша. – Он опасается предстоящей дороги, но рад, что командует ими сам Шурдия. Не доверяет проводникам. Велел зорко присматривать за ними. Говорит, что там, куда идём, полно разного хищного зверья и множество ядовитых змей. Особенно страшится ужасных крокодилов. Удивляется тому, что египтяне им преклоняются.

Кто-то из воинов отошёл по нужде. В его сторону десятник бросил шутку, намекая на то, чтобы крокодил не схватил его за главную штуку. Послышался громкий хохот. Дантал перевёл последние слова, видимо, не вдумываясь в их смысл, и лишь мгновением позже, взглянув на улыбающегося брата, смутился.

– Всё, укладываются спать, – прошептал он, откинувшись на спину.

– Что ж, хоть что-то прояснилось, – задумчиво произнёс Форкис.

Всех подняли очень рано, по темноте. Погрузились на корабли.

Гурис вёл войска по каменистой пустынной местности. Солнце припекало нещадно. Бескрайнее плоскогорье слилось своими светло-коричневыми тонами с таким же белёсым небосводом, превратив всё обозримое пространство в сплошную мутную, бездонную пелену, поглотившую линию горизонта. Казалось, время здесь остановилось навечно, замерло, растворившись в дрожащем мареве. Изредка попадались небольшие пересохшие реки, проложившие свои русла в глубоких узких расщелинах твёрдого песчаника.

Ближе к полудню останавливались на отдых, натягивали навесы, под спасительные тени которых, заведя лошадей, забирались и люди. Всё вооружение было навьючено на животных.

Через два дня пути командующий, видя, как изнывают от жары его воины, разрешил им снять лёгкие кожаные панцири, сам же остался один в одеянии. Теперь они лишь цветом кожи отличались от египетских воинов, облачённых в светлые набедренные повязки и сандалии. Головы у всех были покрыты белыми тканями, ниспадавшими на плечи, концами которых при порывах пыльного ветра можно было закрывать лица.

На пятый день пути изрядно загоревшие персы окончательно утратили последнее внешнее отличие от египтян, став такими же бронзовыми.

Ели нехотя, но обязательно. К тёплой воде прикладывались всё реже и реже, постепенно привыкая довольствоваться несколькими глотками за день. Влага не держалась подолгу в телах, тут же выступая обильным потом и поначалу сильно ослабляя людей.

Опытные нубийцы-проводники, в чьих услугах Гурис пока не нуждался, стали сами, по своей воле, приносить пользу всем, с лёгкостью определяя места в нечастых впадинах, где, слегка копнув, находили прохладные источники.

Отдыхали почти до самого заката. Шли ночами, ориентируясь по звёздам.

Дозорные отряды рассылались по всем сторонам на протяжении всего пути. Ни одного следа, свидетельствовавшего о пребывании человека, не было обнаружено и на пятнадцатый день.

К городу Сиена, расположенному на восточном берегу Нила, почти у самого порога, первого на всём нижнем течении реки, подошли к сроку, высказанному десятником.

Начальник крепостного гарнизона находился в ожидании на пристани, куда уже были пригнаны лошади и доставлена провизия.

Наутро после ночного отдыха командующий Шурдия построил свои войска. Две сотни персов, придерживая накоротке осёдланных лошадей, в полном вооружении выстроились в ровную линию. На её левом фланге, разбившись на два отряда, выставив перед собой щиты в половину человеческого роста, ощетинившись копьями, находились пешие египетские воины. Грозный вид персов, облачённых в кожаные панцири, со шлемами на головах, прикрытых круглыми плетёными щитами, разительно отличался от облика легковесных полуголых египтян, но внешнее несходство, свидетельствующее как бы не в пользу последних, на самом деле было весьма обманчивым, особенно для тех людей, кто был далёк от воинского ремесла и по этой причине не мог знать ничего о боевых качествах как тех, так и других. Если первые, завоевав почти полмира, обладая духом истинных каров – персидских народов-войск, – не знали горького вкуса поражений и вели себя повсюду как хозяева, то вторые выделялись удивительной выносливостью, очень важной и необходимой в условиях длительных изнуряющих походов.

Шурдия, восседая на своём тонконогом скакуне, в сопровождении троих сотников проследовал перед строем, внимательно осматривая каждого воина. Приблизившись к стоящим в самом конце мастеровым и проводникам, он остановился. Окинув цепким взглядом их группу численностью в сорок человек, он на мгновение задумался, затем густым низким голосом на египетском языке спросил:

– Все владеют оружием?

Находящийся рядом сотник, придерживая резвого жеребца, что-то тихо ответил ему на персидском языке. Тот кивнул, развернулся и направился обратно.

Когда строй был распущен, Форкис сразу поинтересовался у Дантала по поводу сказанного сотником.

– Оружейники в силу своего ремесла умеют всё. А из нубийцев отобраны прирождённые воины, – перевёл юноша.

– Всё-таки и он считает недостаточным такое количество войск, – сделал вывод Форкис.

Почти на сотню лошадей были погружены как имеющиеся вьюки, так и доставленные из крепости. Помимо египетской пехоты и десяти нубийских проводников, все были конными. В полдень отряды выдвинулись в путь.

Двадцать второй день ничем не отличался от предыдущих. Однообразие окружающей природы утомляло сильнее, нежели царившая жара.

Многоопытный Гурис понимал состояние тех, кто уже изредка проявлял раздражительность либо упадок в настроении, но подобное поведение людей было знакомо ему. Он всегда помнил о том, что именно такие трудности закаляют мужские характеры, закладывая в них стойкость на всю будущую жизнь, учат принимать нужные решения, преодолевать боль и отчаяние. При виде кружащих в небе грифов он удивлялся их появлению, так как они были падальщиками, а здесь по всей дикой округе не было ни одного живого существа, готового своей смертью насытить этих огромных птиц. Но, вопреки всему, они существовали и, видимо, чем-то питались.

Полностью покрытые белёсой пылью возвращались дозорные отряды. По взглядам молчаливых воинов он догадывался, что впереди всё по-прежнему неизменно и пустынно. На смену им удалялись другие. Он знал, что где-то далеко на западе нёс свои воды Нил, а на востоке плескались морские волны, но от этого ему не становилось легче.

Иногда Гурис думал о Шурдии и о его отрядах, пытаясь иметь хотя бы приблизительное представление о месте их нахождения, но в голову ему, кроме смутного предположения, ничего путного не приходило. Этот поход вообще был для него совершенно иным по сравнению с теми, что довелось ему пережить за свою жизнь. Впервые он вёл пусть и небольшое, но войско, не на войну и даже не на усмирение бунтарей. То, что на южных границах державы бесследно пропало множество простых людей, было, конечно же, странным явлением, но неясность цели, поставленной перед ним и перед его давним боевым другом Шурдией, порождала много вопросов, на которые он не находил ответов, разумно полагаясь на их разрешение в скором будущем. Одно было понятно и важно: ему, как и Шурдии, следовало исполнить веление царя несмотря ни на что.

По его подсчётам до Напаты оставалось пройти ещё столько же дней. Он уже чувствовал всем нутром, что продвигался по чужбине, по земле таинственной страны Куш.

Ночью повернули на запад. Теперь надлежало быть настороже, о чём незамедлительно были даны указания сотникам.

Три дня продвигались по побережью реки, обходя небольшие заводи, кишащие крокодилами. Впереди её поток в широком изгибе отдалился вправо, оставляя людям тишину и необъятный простор своей долины.

С каждым днём всё больше редела хрустящая под ногами и копытами бурая трава, и очень скоро она исчезла вовсе, уступив место такому же по цвету песчанику. Речная прохлада давно сменилась душным жарким воздухом.

Шли ночи напролёт, прихватывая время почти до полудня, после чего до самого вечера отдыхали от зноя в тени навесов. Сторожевые тройки, постоянно сменяясь, отправлялись во все стороны, надёжно охраняя отряд.

Командующий Шурдия подолгу размышлял над сказанным начальником сиенской крепости Расалием. Тот сообщил ему все сведения, связанные с исчезновением людей, но из его слов ничего понятным не становилось. Всё было довольно запутанно и разрозненно. Происходящее здесь никак не могло составить собой единую картину. Вернее, её вообще как таковой не было. Обитавшие в небольших селениях крестьяне, по заведённому издревле обычаю, каждый год, собрав весь урожай, совместно с охотниками уходили со скотом на пастбища, но всегда возвращались обратно. Теперь же, с недавних пор, не вернулось больше двух с половиной тысяч человек. Причём они исчезали с семьями, и ни один из них не был найден. Более того, из небольших египетских отрядов, направленных дважды в поисках селян, вернулось только четверо воинов, из невнятных рассказов которых следовало, что им удалось обнаружить лишь разбрёдшийся скот, да и то далеко в юго-восточной стороне, в чужих землях. Сами же они были явно в неразумном состоянии, страшились своих слов и вскоре, так и не сумев оправиться, скончались. Что произошло с остальными, было неизвестно. Третий посланный отряд, на этот раз состоящий из персидских воинов, пройдя довольно большое расстояние в том же направлении, действительно нашёл домашнюю живность, но ни селян, ни воинов там не увидел. Не было найдено никаких человеческих останков. Следов каких-либо сражений либо присутствия диких кочевников также установлено не было.

Выслушав в очередной раз захваченного с собой персидского воина, что также принимал участие в тех поисках, Шурдия пребывал в раздумьях, сопоставляя пройденный путь с местом последнего нахождения и исчезновения людей, и, понимая, что уже не следует идти к Напате, почему-то уверенно указанной сатрапом, принял окончательное решение: на девятый день отряд повернул на восток. Пройдя одну ночь, он встал лагерем. Вероятнее всего, как полагал Шурдия, здесь должен был двигаться Гурис, и они наверняка повстречаются несколько раньше намеченного срока.

Ранним утром, едва забрезжил рассвет, когда отряды уже наполовину выбрались из очередного широкого пересохшего речного русла и начали спускаться по покатому склону с нагорья, поднимая пыль до самих небес, к командующему Гурису подлетел направленный вперёд десятник. Он сообщил, что прямо по ходу следования, вдали, виднеются костры. Тут же один из сотников с полусотней персов двинулся туда.

Шурдия не спал. Приближающийся конский топот поднял его на ноги. Вскоре в шатёр вошёл сотник и доложил, что с северо-востока продвигаются войска, замеченные сторожевым отрядом. Лагерь мгновенно ожил. Навстречу был выслан усиленный дозор. Ровные ряды конных и пеших воинов приветственно выстроились в полной боевой готовности, образовав живой коридор перед шатром.

С первыми лучами солнца Гурис вступил в стан Шурдии.

Глава вторая

Страна Куш, в чьи земли уже вторглись два небольших по численности персидско-египетских отряда, была образована более трёх столетий назад на территории Нубии. Её прежняя столица располагалась почти два с половиной века в городе Напата, на берегу Нила, у его четвёртого порога, но после, подвергаясь постоянным вторжениям со стороны могучего северного соседа – Египта, была перенесена в город Мероэ, находящийся на восточном побережье этой реки между пятым и последним, шестым, порогами.

Когда-то давно верховные правители Напаты в течение семидесяти пяти лет властвовали и над значительной частью Египта, дав ему фараонов XXV династии. Теперь же интересы властителя страны Куш простирались на юг и юго-восток, вследствие чего его приграничные с персидской сатрапией земли всё больше пустели, покидаемые навсегда коренными жителями.

Несмотря на это, в Напате, как и в Уасете, в многочисленных храмах люди по-прежнему продолжали поклоняться египетским богам: Амону – богу Солнца, Осирису – богу мёртвых и плодородия и Исиде – богине материнства, но наряду с ними имели и свои божества: львиноголового бога Апедемака и бога творения Себинмекера. Всесильные жрецы этого города продолжали упорно влиять на избрание правителей страны, в своих храмах утверждая и венчая их на царство, равно как и отправляя их из этих храмов по последнему земному пути в загробную жизнь, в многочисленные усыпальницы в виде пирамид.

Аристократии, вышедшей из родовой знати скотоводов, как и царям, принадлежали огромные стада, обширные усадьбы с большим количеством земель и рабов. Помимо этого, правящими семьями и крупными сановниками страны контролировались абсолютно все многочисленные медные копи, серебряные рудники, прииски с драгоценными камнями и золотом, расположенные на востоке от Напаты в высохших долинах рек и в горных ущельях, где, так же как и всюду, не покладая рук трудились рабы. Полусвободные пахари и скотоводы проживали общинами, неся все необходимые повинности. Свободные же члены этих общин и родов составляли основную часть войска.

Правитель Напаты, получив веление царя выслать навстречу вошедшему в их земли персидскому воинству свои войска, немедленно исполнил его, направив туда два полутысячных отряда пехотинцев, придав им в усиление двадцать колесниц. Общее командование над ними было поручено опытному военачальнику Бруакеру, перед кем ставилась главная и единственная цель – не пропустить персов в восточную часть страны. Город же обладал достаточными силами для своей защиты.

Шурдия, поделившись с Гурисом всеми имеющимися у него сведениями относительно исчезновения людей, высказал ему своё мнение об изменении направления движения: отныне следовать на восток, дабы там исследовать все земли самым тщательным образом. Гурис же, в свою очередь, предложил ему, как старшему из них двоих, взять на себя общее командование всеми объединёнными отрядами. Выслушав приведённые Шурдией доводы, Гурис согласился на смену маршрута, понимая, что такая необходимость уже назрела и весьма оправданна, так как имеющиеся факты и свидетельства вовсе не ведут в сторону Напаты, и к тому же помня о том, что основной их задачей является выяснение причин творящегося здесь, а не ведение военных действий против соседей.

На заре следующего дня они двинулись дальше, в строгом соответствии с совместно намеченным планом.

Форкис не менее других удивлялся прибытию дополнительных сил. В душе он был доволен такими переменами.

«Чужая земля всегда полна всевозможными неожиданностями, зачастую весьма неприятными», – думал он. Подобные тревожные мысли возникали почти у всех, так как никому не было известно, чем мог обернуться для них этот поход. При наличии большого числа воинов им было гораздо спокойнее.

В головной части объединённых войск вместе с тремя сотнями персов находились оба командующих. Следом продвигались две сотни египтян. За ними расположились мастеровые и навьюченные лошади. Замыкала шествие сотня персов.

Дантал и оружейники Форкиса старались держаться вместе. Никто такому их единению не противился.

– Скажи, а нам выдадут оружие, если что-то случится? – интересовался юноша, ведя коня вплотную к брату.

– Ты видишь, они все вооружены, а наши последние изделия находятся здесь, среди других грузов. Ведь персы не отвезли их в Мемфис. Помнишь? Думаю, раздадут нам. Не зря они спрашивали о нашем умении владеть им, – резонно отвечал тот.

– Какие-то странные эти места. Ни одного селения нет. С кем можно тут повстречаться? – рассуждал Дантал, осматривая округу.

– Да-а-а, пустынно здесь. Куда могло запропаститься столько народа? Ума не приложу, – оглядываясь, удивлялся Форкис.

– Этот, наш десятник, что-то говорил и о пропаже отрядов, посланных на их поиски, – вспомнил юноша.

– Вот это уже мне совсем не нравится. Чего ещё он молвил?

– Разное. Будто золота и серебра много в этих краях. Вроде бы раньше, очень давно, эта страна принадлежала Египту, а потом были войны, и она отделилась.

– Надо же? Отдать такие богатства! Видать, она сумела накопить силы, – Форкис похлопал по шее коня.

День, как обычно, был солнечным и жарким. Шли медленно, шагом, почти не поднимая пыли. Ровный, как ладонь, желтовато-бурый песчаник, местами испещрённый извилистыми трещинами небольших русел пересохших рек, простирался от них во все стороны. Синее бездонное небо ближе к огромному диску светила теряло свой цвет, становясь почти белым, молочным. Лошади по самую грудь, на всю нижнюю половину, от застрявших в ворсинках песчинок стали иметь одинаковый золотистый окрас.

Пешие египтяне, уже не раз сменившие истёртые сандалии, захваченные с собой в большом количестве, словно не замечая царившего зноя, двигались ровными рядами, однообразно держа сбоку поперёк тел огромные щиты, перекинув ремни от них через плечи и придерживая их по нижнему краю руками. Наперекрест с ними на их других плечах висели тонкие луки и туго набитые стрелами колчаны. У каждого из них на поясе имелся меч. По два копья разной длины они держали в свободных руках.

– Тяжело им столько нести на себе, – кивнув на них, произнёс Дантал.

– Они привычные к такой ноше, – понял его Форкис.

– Я бы, наверное, не смог.

– Да нет, сумел бы. Тебе сейчас так кажется. Просто ты немного устал, – взглянув на него, улыбнулся Форкис.

– Ты больше не обижаешься на меня? – лукаво спросил юноша.

– Мне всегда хорошо, когда ты рядом, – вновь повернувшись к нему, серьёзным тоном ответил Форкис. Помолчав недолго, он добавил: – Я знал, что ты не останешься там. Вот вернёмся домой, женю тебя. Как смотришь на такое?

– Мне ещё рано, а вот тебе давно пора, – отшутился тот.

– Не-е-т, – мотнув головой, легко засмеялся Форкис. – Мне бы с твоими детишками повозиться. Я-то старый уже. Зачем мне жениться?

– Ты у меня в самый раз, что надо. Я сам тебе подыщу кого-нибудь, – Дантал сиял от удовольствия.

– Подыщет он, как же! Небось, себе уже присмотрел? А? – не сдавался брат, взглянув хитрыми глазами.

– Присмотришь тут с тобой! Как же! – будто обижаясь, буркнул юноша, отворачиваясь.

– Ладно, ладно. Знаю о твоей беготне вечерами, – искренне удивил его сказанным Форкис.

Дантал замолчал, во все глаза уставившись на брата.

– Не обижайся, я не следил за тобой. Только один раз, когда ты впервые исчез, мне пришлось искать тебя. Найти я не смог, но когда ты возвращался, я увидел, откуда ты появился, – примирительным тоном объяснил тот.

На этот раз Дантал всерьёз отвернулся, не зная, что сказать.

Будто не замечая его обиды, Форкис продолжал:

– А что? Хороший дом, хорошая семья. Надо признать, отменный у тебя выбор. Ну, чего ты? Я же не против.

Юноша молчал.

– Да не злись ты. Всё правильно. Я ведь не шучу. Видел её. Отца знаю. Он хоть и торговый человек и много уже преуспел, но характером обладает довольно приятным. Нет в нём надменности и лжи. И делом он занимается с душой. Это очень важно. Вот и Диагор дружен с ним. А уж он-то понимает толк в людях, – Форкис, посмотрев на Дантала, задумчиво умолк.

– Я не злюсь. Нет, – наконец выдавил из себя юноша, по-прежнему не поворачивая головы.

– Вот и хорошо. Нам ли с тобой ссориться? Я рад, поверь мне, – Форкис замолчал.

Понимая, что брат, как всегда, искренен, Дантал, быстро взглянув на него, тихо, но твёрдо произнёс:

– Мы должны всё делать по порядку: сперва ты, а потом я.

– Хорошо. Пусть будет по-твоему. Осталось и мне найти себе пару, так? – видя, что тот не в обиде, вновь взбодрясь, улыбнулся Форкис. Поведя взором по сторонам, глубоко вздохнув, он добавил: – Может, в этих землях она и дожидается меня?

К полудню войска остановились. Разбили лагерь. Отборным зерном ячменя и пшеницы накормили лошадей. Вкусные хлебцы и финики быстро утолили людской голод. Теперь до самого вечера можно было отдыхать.

Навесы, как всегда, натянутые по углам на тонких, но крепких шестах, примыкая квадратами один к другому, в общей сложности покрывали собой большую площадь, под которой и скрывалось всё живое.

Удобно растянувшись на подстеленных плащах, как обычно, ногами в разные стороны и головами ближе друг к другу, несмотря на жар, сильно исходивший от земли, Форкис и Дантал, подобно всем остальным людям, наслаждались долгожданным расслаблением, ощущая истинное блаженство.

Гром, по своему обыкновению, тут же заснул, издавая мощный храп. Его могучее тело всегда нуждалось во вдвое большем отдыхе, но такого ему не мог позволить никто, и он ценил каждое мгновение во время привалов.

– Форкис, ты мечтаешь о море? – неожиданно прошептал Дантал.

– А как же! – словно помнил о нём каждый миг, не задумываясь, ответил тот.

– Ты хотел бы иметь свой корабль?

– Очень.

– А какой?

– Триеру, конечно.

– А куда бы ты поплыл на ней?

– Не знаю. Столько интересных морей вокруг. Придумал бы куда.

– А жил бы где?

– На ней бы и жил.

– Так не бывает. У человека обязательно должен быть дом на земле.

– Это ты прав. Большая вода лишь тогда желанна, когда по ней сильно скучаешь.

Оба затихли, каждый думая о своём.

– Чего ты вдруг? – Форкис перевернулся на живот.

Дантал лежал с закрытыми глазами.

– Так. Пришло в голову. Ты давно не говорил о море.

– А ты помнишь свои степи и кочевья? – как-то особо душевно и в то же время осторожно спросил Форкис.

– Помню. Там всё было иначе, не так, как здесь, и совсем не похоже на другие места. Но больше помню крепость, отца с матерью и ещё многих её обитателей. Тебя там тоже помню. Ты был немного моложе.

Разомкнув веки, он посмотрел на Форкиса и очень тепло улыбнулся.

– А ты вырос. Я и не заметил, – проникновенно произнёс тот.

– Хочешь, я тебе что-то скажу? – повернувшись к нему, приподнявшись на локте, вдруг спросил Дантал.

– Говори. Хочу.

– Я подарю тебе большой корабль. Твою триеру, – не сводя глаз с его лица, произнёс юноша.

– Я знаю. Ты такой, – то ли в шутку, то ли всерьёз прошептал Форкис.

– Вот вернёмся, там и увидишь, – вновь откидываясь на спину, завершил беседу юноша.

Вскоре они оба уже спали, довольные приятным разговором.

Вдали ровной тёмной линией показался горный массив. По мере приближения к нему передовые персидские сотни повернули немного южнее, медленно обходя стороной причудливые островерхие серо-бурые скалы, которые повсюду торчали из красноватой равнины, напоминая собой гигантские осколки, упавшие россыпью откуда-то сверху. Отбрасывая ломаные чёрные тени, вблизи они казались ещё более странными, словно были не из мира сего, ещё и цветом своим совершенно не вписываясь в общий вид этой местности.

– Надо же, какая диковина! Прямо сплошные занозы какие-то, – вертясь в седле, удивленно рассуждал Форкис.

– Жутко тут, – поёживаясь, будто от холода, тихо прошептал Дантал.

– Да-а-а, приветливым это место уж точно никак не назовёшь. Ничего подобного не видел, – Форкис, задрав голову, рассматривал вершину одной из скал.

– Чего эти, все пропавшие, тут делали-то? Ни травинки, ни одной живой души здесь нет, – Дантал продолжал таращиться по сторонам. – Да и воды, пожалуй, тоже здесь нет.

Пройдя небольшое расстояние, войска остановились. Всадники спешились, устало разминаясь. Появившийся десятник, осадив коня, кивнул Форкису головой, зовя его за собой, и проследовал дальше, в обратную сторону. Запрыгнув на лошадей, Форкис и его люди направились за ним. Указав на нескольких гружёных животных, тот велел их развьючить и выбрать каждому всё необходимое из оружия и снаряжений. Дантал с пониманием взглянул на брата. С короткой заминкой подоспели и остальные мастеровые, которым Гром стал подбирать вооружение.

Старый гриф, широко расправив пыльные крылья, неуклюже пробежав, с трудом оторвал грузное тело от земли и, медленно набирая высоту, стал плавно подниматься ввысь, пытаясь поймать нужный поток воздуха. Более молодые его собратья, громко шумя, продолжали трапезу, рьяно пытаясь отщипнуть липкие тягучие обрывки жил от оголённых серо-жёлтых костей небольшого кабана. Вскоре они уже казались ему маленькими птенцами и с ещё одним ленивым махом крыла вовсе исчезли в тени раскидистой кроны акации.

Раннее утро только-только набирало тепло.

Грифу следовало подсушить своё оперение, слегка намокшее в росе и в крови. Здесь, в вышине, было свежо. Жёсткие большие перья на лёгком ветерке приятно пушились, пропуская прохладу к телу, обволакивая его и заметно остужая после недавних усилий. С каждым днём ему становилось всё труднее отстаивать право на свою долю в пиршестве. Молодь, быстро подрастая, признавала его старшинство лишь до той поры, пока не обнаруживалась пища, а там уже забывала об этом, в страшной давке злобно оттесняя и его, и друг друга. Раз за разом всё больше сил приходилось тратить ему не на поиски чего-нибудь съестного, а на борьбу с себе подобными, но без этого нельзя было выжить. Долгому его существованию под вечным небосводом способствовал накопленный им опыт, не один раз спасавший его от острых зубов вечных врагов – гиен. Очень часто увлечённые насыщением молодые грифы в пылу борьбы становились их жертвами. Он не мог им помочь, но всегда при малейшей опасности взлетал первым, тем самым желая предупредить их о нависшей угрозе. Однако чаще всего его сигналы были тщетны: стремление поскорее наполнить желанной плотью ненасытное нутро преобладало у молоди над осторожностью, и тогда в их семействе случались потери. Подобное поведение было неизменным среди этих птиц. Так было всегда. Только сильные и ловкие должны давать потомство, остальным же такое не дано.

Вот и сейчас, сделав большой круг над землёй, старый гриф увидел бегущих гиен. Обычно они охотятся ночами и в это время отдыхают. Чем-то встревоженная стая направлялась вдаль от небольшой реки. Было очевидным, что не запах павшего кабана привлёк их внимание – он находился в другой стороне. Спустившись чуть ниже, гриф полетел над водой туда, откуда убегали гиены. Вскоре его взору предстало то, что так всполошило их.

Ровными рядами вдоль правого берега шли люди, много людей. Пролетев над ними и описав небольшой полукруг, гриф настороженно опустился на другом берегу на самую верхушку акации. Толстая, усеянная колючками ветка мягко прогнулась под его тяжестью. Поудобнее вцепившись в неё крепкими когтями, прибрав свои могучие угловатые крылья, моргнув несколько раз круглыми жёлто-чёрными глазами, он уставился на проходящую вдали человеческую массу. Прежде ему не раз доводилось видеть этих существ, но столько сразу он созерцал впервые. Они никогда не представляли для него опасности, даже наоборот: там, где они появлялись, всегда было чем поживиться. Туша небольшого кабана, обнаруженного им, не могла накормить ни его, ни помешавших ему многочисленных сородичей, и поэтому следовало найти ещё какую-нибудь еду. Только это желание и овладевало теперь старым грифом, и он решил в одиночестве следовать за людьми в предвкушении скорого и весьма сытного будущего.

Бруакер, хорошо знавший всю прилегающую местность, вёл свои войска к самому подножью нагорья. По его расчётам, основанным на донесениях дозорных, именно там, в том месте, должна была произойти его встреча с отрядами персов и египтян. Другого пути к многочисленным ущельям, где находились царские копи и рудники, не было. В том, что только туда стремились проникнуть вражеские воины, он не сомневался. По сообщениям разведки он знал и о численности противника и был уверен в достаточности своих сил. Будучи по жизни человеком военным, прошедшим множество кровавых дорог, испытавшим как горечь поражений, так и славу побед, сейчас он был удивлён столь небольшому вражескому числу. Это его и радовало, и настораживало.

Первое было понятно. Находясь на своей земле, имея превосходство, он должен был одержать победу. Второе порождалось его мыслью о том, что все эти отряды всего лишь передовая часть идущих следом основных войск.

«Возможно, предстоит жестокая война», – думал он. Хотя лазутчики больше нигде не обнаружили ни единого перса, он всё же был очень встревожен.

Памятуя об их молниеносных набегах, полководец спешил. К исходу седьмого дня, оставив за спиной воды небольшой реки и всю лесистую местность, его колесницы первыми достигли пустынного подножья горной гряды. Войска встали лагерем, усиленно охраняя подходы с северо-запада.

Одинокая птица, поедая брошенные людьми остатки пищи, держалась в отдалении, зорко следя за каждым из тех, кто иногда направлялся в её сторону, и отбегая от них на безопасное расстояние. Когда люди устраивались на ночлег, взлетать почти не приходилось, да и лень было поднимать заметно потяжелевшее тело. Теперь, когда они остановились окончательно, она всё же поднялась на вершину крайней скалы, удобно взгромоздившись у самого отвеса, дабы отсюда с привычной высоты вести наблюдение.

Однажды с первыми лучами солнца до сытой птицы откуда-то со стороны донеслись совершенно другие звуки. Вспорхнув с насиженного места, старый гриф, набрав нужную высоту, устремился туда, оглядывая мелькавшую внизу землю. Пролетев вдоль крутых склонов, он вскоре увидел другое множество людей, движущихся в направлении тех, что остались позади.

Ему явно везло, ведь и здесь должна быть еда.

– Смотри, какая-то птица, – Дантал показал рукой вверх.

– Не вижу, где? – заслоняясь приставленной ко лбу ладонью, взглянул в сторону гор Форкис.

– Вон, на той торчащей скале, видишь?

– Ага, теперь вижу.

– Большая какая. Она что, тут одна?

– Похоже. Других не видно.

– Что за птица, не знаешь?

– Нет. На тех, что мне доводилось видеть, она не очень-то и похожа, – Форкис всматривался внимательнее.

– Она следит за нами. Видишь, как разглядывает? – Дантал не отрывал от неё глаз.

– Интересно, откуда она здесь взялась? В такой пустой стороне.

– Воды нет, живности тоже, – удивлялся юноша, соглашаясь с братом.

Заметив низко пролетевшую одинокую крупную птицу, Гурис, проводив её долгим взглядом, недоумевающе произнёс:

– Откуда он появился? Это гриф, падальщик, а они стайные птицы. Мне доводилось видеть их, но только в больших количествах. К тому же здесь нет им еды.

Шурдия, метнув в его сторону прищуренным глазом, остановил коня.

– Падальщик, говоришь? – взмахнув рукой, вдруг спросил он.

Тут же к нему подлетел сотник.

– Скажи нам, Сиргс, в пути ты не заметил каких-нибудь останков?

– Нет, властитель, – твёрдо пробасил тот, слегка склонив голову.

– А не было брошенных нами лошадей?

– Позволь, я узнаю, – виновато попросил тот.

– Узнай.

Сотник умчался.

– Он прилетел со встречной нам стороны, – поняв старшего товарища, произнёс Гурис.

– Думаю, нужно усилить передовой дозор. Не нравится мне появление этой странной птицы, – Шурдия по-молодецки спрыгнул с коня.

Подбежавший воин принял скакуна.

– Отправь вперёд ещё два десятка дозора, – Гурис повелел другому сотнику, также сойдя на землю. – Да пусть внимательно осмотрят округу. Сейчас всё важно – и живое, и мёртвое. Поспеши.

Двадцать всадников, грохоча, удалились вперёд. Вернулся Сиргс и доложил, что случаев оставления лошадей не было, все они в полном количестве. Взглянув ещё раз на неподвижно сидящую на высоте птицу и недовольно мотнув головой, Шурдия задумчиво отошёл в сторону. Сотник, заметив направление, куда посмотрел сам командующий, что-то шепнул стоящему рядом десятнику, тот, кивнув, исчез.

Дантал обошёл своего коня, осматривая упряжь, проверяя ремни.

– Что они задумали? – услышал он голос Форкиса и обернулся к нему.

Форкис вглядывался в сторону гор.

Теперь и он увидел четверых воинов, стоящих у подножия скалы, на которой находилась птица.

Они дружно натянули луки, целясь в неё.

– Думаешь, достанут? – тихо спросил юноша.

– Собьют, – уверенно ответил брат.

Всё их окружение, затаив дыхание, устремило взоры туда. Пущенных стрел почти никто не увидел, но птица, вздрогнув, не раскрывая крыльев, полетела вниз, ударяясь о каменные выступы. Послышался негромкий удар о землю. Десятник, не сходя с коня, ловко подцепил её за огромное крыло и, держа на весу, помчался к изголовью войск. Теперь было видно, что из её крупного тела торчали стрелы.

– Сколько вас стреляло в него? – рассматривая убитого грифа, спросил Шурдия.

– Четверо, властитель, – покорно склонив голову, ответил десятник.

– Все угодили, – довольно произнёс командующий и знаком показал, чтобы птицу положили на землю.

Оставшись вдвоём с Гурисом, присев, Шурдия внимательно вгляделся в неё и спросил:

– Что скажешь о ней?

Повернув грифа за торчащие стрелы несколько раз, приподняв за крыло, определяя его вес, проведя пальцами по мощному приоткрытому клюву, Гурис, недолго помолчав, ответил:

– Птица старая, но упитанная. Клюв чистый, нет крови на нём, значит, пищей была не падаль.

– Сиргс! – поднимаясь, окликнул Шурдия.

– Слушаю, властитель, – мгновенно подбежал тот.

– Вон за той скалой разрежь её. Посмотри, чем кормилась.

Сотник, подняв птицу, стараясь не запачкаться её кровью, удалился.

– Думаешь, где-то рядом есть люди? – отряхивая ладони, настороженно спросил Гурис.

– Всё может быть. Скоро узнаем, – задумчиво ответил тот.

Ждать пришлось недолго.

– Вот, – подбежал Сиргс и, присев, развернул обрывок окровавленной ткани.

Военачальники тут же склонились, зажав пальцами носы, и стали рассматривать дурно пахнущее месиво.

– Я так и знал, – выпрямляясь и глядя прямо в глаза Гуриса, произнёс Шурдия.

Вновь свернув ткань и забрав свёрток, сотник побежал обратно.

– Ты был прав, Гурис, не ела эта птица падали. Её последней пищей была человеческая еда.

– Они где-то недалеко. Грифы не перелётные птицы. У них мало врагов, да и те на земле. С насиженных мест обычно не улетают, – соглашаясь с догадками Шурдии, произнёс тот.

От направленных вперёд воинов вернулись трое. Встретивший их сотник Сиргс, выслушав старшего из них, приблизился к командующим.

– Что там? – спокойно спросил Шурдия.

– Властитель, дозор обнаружил людей. Полагают, что не простые они, так как вооружены. Скорее всего, вражеский дозор. Захватить не пытались. Те пешие, среди гор прятались. Не достать. Больше ничего, – Сиргс замолчал.

– Наши дозоры обнаружены? – Гурис был явно встревожен.

– Похоже, да. Там негде укрыться. Таких одиноких скал нет, – сделав шаг назад, ответил сотник.

– Ждут. Атаковать не будут, – размышлял вслух Шурдия.

– Как далеко они? – вновь спросил Гурис.

– В дневном переходе.

– Вот у кого питалась эта птица. Эх, пораньше б она появилась здесь, – Шурдия с досадой ударил плёткой себя по ноге. – Хотя, наверняка, они давно следят за нами.

– Вышли ещё один отряд, – повелел сотнику Гурис. – В бой не вступать. Наблюдать. Обо всём докладывать незамедлительно.

Обдав пылью, вскоре пронёсся десяток всадников.

– Здесь могут быть войска только из самой Напаты, – начал рассуждать Шурдия. – Больше им неоткуда взяться. О нашем продвижении им известно с самого начала. Тогда почему они не встали на нашем пути раньше?

– Не желают войны, – уверенно ответил Гурис.

– Поэтому и ждут, а ведь в противном случае могли давно уже напасть. Скорее всего, они преобладают числом. Уверены, что мы не пройдём через их заслон, – Шурдия задумался.

– Почему именно здесь?

– Вот и я думаю о том же.

– Что-то находится там, за ними, – предположил Гурис.

– Не бывал я там. Так далеко не доводилось ходить. Может, ты и прав. Не пропустят они нас. Это верно. Здесь тот предел, до которого они ещё терпели нас, но больше не отступят, – Шурдия поднял руку.

Сотник Сиргс, не сводящий с них глаз, увидев поданный ему сигнал, подлетел на быстром скакуне и спешился в готовности исполнить приказ.

– Вот что, Сиргс. Ты опытный военачальник, и мы давно знаем тебя, – начал командующий. – Поэтому тебе будет дано особое поручение. Даже два. Первое. У проводников нубийцев немедленно узнай обо всём, что есть в этой местности, особенно там, впереди. Второе. Возьмёшь последнюю сотню и всех вооружённых мастеровых. Отойдёшь на полудневный переход на запад и будешь продвигаться одновременно с нами. Сообщаться через гонцов. Для быстроты распредели их сам. Приступай.

– Ударим по ним и с правого фланга. Заодно будем знать, нет ли там их войск, – проводив взглядом сотника, пояснил свои действия старший.

– Верно, – согласился Гурис.

Уже через некоторое время Сиргс привёл к ним одного из проводников.

– Скажи, Форкис, – голос десятника прозвучал довольно громко, – тебе доводилось сражаться?

– Бывало, – ускорив коня и приблизившись к нему, сдержанно ответил тот.

– Своих людей ты знаешь, вот и будешь ими командовать. Ты понял?

– Да.

– Держись меня, что бы ни случилось.

– Понял.

– Я надеюсь на тебя.

– Да понял я.

Солнце едва блеснуло своими первыми лучами по горным вершинам, а войска Бруакера уже вытянулись двумя ровными плотными рядами от их подножий строго на запад.

Впереди, почти в самом центре, выстроились двадцать боевых колесниц с лучниками.

Враг приближался и уже был виден.

Конница персов, разбившись надвое, шла на флангах.

Между ними, прикрываясь огромными щитами, также в два сомкнутых ряда двигалась вся египетская пехота, отличавшаяся от воинов Напаты лишь наличием кожаных панцирей, в остальном же являя собой её точную копию.

На расстоянии трёх полётов стрелы наступающие навстречу друг другу армии остановились.

Поднятая пыль медленно оседала, проясняя видимость.

Шурдия, гарцуя на резвом скакуне, выехал далеко вперёд.

Помня переданное ему самим сатрапом веление царя царей не вступать без надобности в битвы, зная о присутствии в своих войсках «глаз и ушей» властителя, коим мог быть любой из его воинов, он решил прежде всего провести переговоры с командующим вражеских войск.

Поняв его намерение, Бруакер также направился к нему.

– Приветствую тебя, доблестный напатийский военачальник! – произнёс на египетском языке Шурдия.

– Будь и ты в здравии! – вглядываясь в лицо перса, ответил тот.

– Я не желаю войны с тобой и нахожусь здесь по другой причине. Готов ли ты выслушать меня? – спокойно продолжил Шурдия.

– Так далеко в чужую землю не входят, не спросясь. Не так ли? Но я готов к беседе с тобой, даже если она будет последней.

– Что ж, хорошо. Тогда слушай. На границе, что пролегает между нами, странным образом пропало много подданных царя Персии, и все следы ведут в ваши земли. Что ты можешь прояснить о таком исчезновении людей?

– У моего правителя в достатке и своего народа. Уж не хочешь ли ты обвинить его в низких поступках?

– Как видишь, я лишь пытаюсь объяснить своё присутствие здесь и говорю тебе ровно столько правды, сколько ты слышишь. Тебе не следует пытаться обвинить меня в том, чего я не имею в помыслах.

– Тогда почему ты не прибыл к моему царю и не спросил обо всём у него? Вместо этого ты молча входишь в его земли и при этом ведешь себя как хозяин.

– Всё, чем я воспользовался у вас, уместится в нескольких бурдюках, и кроме этих глотков воды я ничего не взял. Ну а за убитую старую птицу я готов заплатить. Разве так поступают те, кто имеет дурные намерения?

– По-твоему, выходит так, что каждый, кто только возжелает, может беспрепятственно следовать там, где ему вздумается, при этом для него достаточно иметь всего лишь свою пищу, а всё остальное не имеет значения? Вот ты бы сам как отнёсся к подобному появлению чужаков в своей земле?

– Что верно, то верно. Мало кому такое будет по душе, но, прежде всего, нужно надёжно оберегать рубежи земель своего властителя и не давать даже малейшего повода для возникновения каких-либо недоразумений. Коль нет такого порядка, происходит то, что ты видишь, и моей вины в этом нет. Я ответил на все твои вопросы, ты же оставил безответным мой единственный вопрос.

– Признаюсь, мне неизвестно о пропаже ваших людей, но я перед тобой и одно лишь могу сказать тебе: разворачивайся и срочно покинь эти земли. Иного не дано. Я исполняю волю своего правителя.

– Тогда ты должен ясно понимать, что и я не по своей какой-то личной прихоти нахожусь здесь.

Бруакер молча развернул коня.

Оба полководца направились к своим войскам.

Шурдия вернулся на левый фланг.

– Сотник Сиргс других их войск не обнаружил. Похоже, они все здесь. Он не замечен ими и уже обошёл их, как и было велено ему тобой, – сообщил командующему стремительно подлетевший Гурис.

Тот нервно развернул скакуна.

– Хорошо. Будем атаковать. Другого выхода уже нет, – с этими словами Шурдия вытянул вверх руку блеснув полотном меча, приподнялся в седле, оглянулся по сторонам и указал в сторону врага.

Гурис возглавил конницу правого фланга. Громкой дробью ударили в барабаны. Отряды двинулись вперёд. Одновременно навстречу им тронулись и напатийцы. Их боевые колесницы на ходу выравнивались прямо перед египетским строем. Замысел Бруакера был понятен Шурдии.

Врезавшись в ряды его пехоты, внеся в них сумятицу, надвое разорвав её в слабом месте, окружив обе части по отдельности, тот явно намеревался завершить сражение разгромом каждой из них. Шурдия был готов к такой тактике.

Войска медленно сближались. Первыми не выдержали напатийцы. Рванув с места, колесницы устремились на египтян. Парные лошади, умело управляемые возницами, по бокам от которых находились по два лучника, быстро сокращали небольшое расстояние. Опытные египтяне тут же осыпали их стрелами и, не принимая удара, плотно прикрывшись щитами, раздвинулись перед ними, пропуская сквозь свои ряды. Вторая линия их пехоты мгновенно развернулась и вновь выпустила тьму стрел и копий, но теперь уже в спины проскакаквших мимо лучников. Сражённые в упряжках кони с грохотом падали, увлекая за собой свои раненые и здоровые пары вместе с колесницами, летевшими с треском через тела. Вскоре только несколько из них, чудом уцелевших, потеряв кто возниц, кто воинов, описав широкий круг, остановились в отдалении, не решаясь прорваться обратно, надеясь на помощь своей пехоты. Та, приотстав вначале, уже сошлась в битве с противником. Персидские сотни, заворачиваясь полумесяцем, охватывали её с боков. Перекрывая стук барабанов, земля наполнилась звуками боя: ржанием лошадей, лязгом оружия, стоном увечных и криками дерущихся. Стоял невообразимый гул.

Самым неожиданным для напатийцев стало внезапное появление за их спинами свежей персидской конницы. Теперь исход сражения был предрешён. Уже не имея никакой возможности для отступления, побросав оружие, все воины Напаты упали ничком на землю, поднимая руки над головами.

По команде Шурдии битва была прекращена. Кружась на коне посреди своих склонённых войск, Бруакер озирался по сторонам, ещё не веря в случившееся. Наконец, обречённо смирившись с поражением, он спрыгнул на землю, взглянул на окровавленный меч и бросил его себе под ноги.

Большая стая грифов, покружась над долиной, опустилась невдалеке на горные выступы.

Шесть сотен напатийцев были разоружены. Три с половиной сотни были убиты. Остальные, получив ранения, едва были живы. Из двадцати колесниц только восемь остались пригодными. Потери персидско-египетских войск составляли сто двенадцать человек убитыми, из которых семьдесят один были египтянами. Раненых в их рядах насчитывалось двадцать два человека.

После полудня у самого подножья гор все приступили к погребению погибших. Под присмотром персидского отряда напатийцы предали земле тела своих воинов. В стороне от них были захоронены персы и египтяне.

На ночь по велению Шурдии всех пленённых расположили в отдельном лагере, охраняемом конной сотней. Здесь же им была выделена часть еды и воды, из той, что имелась у них для этого похода.

В шатёр Шурдии, куда был приглашён Гурис, ввели Бруакера. Он был подавлен. Весь его смиренный облик свидетельствовал о сильных переживаниях от постигшего горя. Перемены, произошедшие в полководце в течение всего одного дня, были разительными.

Взглянув на него, Шурдия предложил ему сесть. Тот устало опустился на походный стул, слегка подался вперёд, упёрся локтями в широко расставленные колени и сильно сжал сплетённые длинные пальцы. Его высокий рост теперь скрадывался ссутулившейся позой. Без боевого одеяния и оружия, по рукам и ногам покрытый запёкшейся кровью, он был похож на простого мясника, на мгновение оторвавшегося от своего ремесла. Даже некогда белая ткань набедренной повязки была сплошь пропитана бурыми пятнами.

– Что теперь поведаешь мне, доблестный Бруакер? – спокойным голосом нарушил тишину Шурдия.

Услышав своё имя, тот поднял голову и взглянул ему прямо в лицо.

– Сказанное мной тебе было истиной, – не сводя с него глаз, продолжал Шурдия. – Но ты не поверил и стал моим пленником. Скажи мне, что будет с тобой по возвращении, если я отпущу тебя и твоих воинов?

– Не знаю. Всё зависит от того, куда ты пойдёшь дальше и кто придёт за тобой, – вздохнув, тихо ответил тот.

– Мне известно, что ты встал на моём пути, закрывая дорогу в горные ущелья. Не о тех ли местах ты так печёшься?

При его последних словах в глазах Бруакера блеснул огонёк, но тут же погас. Он напряжённо выпрямился.

– Не нужно молчать. Нам многое понятно. Хочу лишь узнать, насколько ты искренен, чтобы правильно решить твою судьбу. К тому же не следует забывать о том, что мы все воины, и по этой причине ты обязан отвечать на мои вопросы. Это не угроза. Это моё право победителя и твоя обязанность побеждённого.

– Хорошо, – после тяжких раздумий начал Бруакер. – Как ты верно сказал, я всего лишь воин, и со мной не делятся всеми сведениями. Думаю, о твоём вступлении в наши земли царю Куша и правителю Напаты было известно с самого начала. Видимо, не зная о твоих намерениях, приняли решение пропустить тебя. К тому же войск у тебя не так много. Именно по этой причине ты прошёл так далеко. О том, для чего ты здесь, пока никому, кроме меня, не известно, но взятое тобой направление стало уже опасным.

Он замолчал.

– Что ж, продолжай, – выдержав паузу, по-прежнему спокойно произнёс Шурдия.

– В двухдневном переходе отсюда находятся царские рудники. Может быть, на них твои люди. Этого я не знаю.

– Ты бывал там?

– Нет, – Бруакер опустил голову.

Шурдия и Гурис переглянулись.

– Как сильно они охраняются? – спросил Гурис.

– Я не знаю. Такое держится в строжайшей тайне. Думаю, вам туда не попасть, даже если бы у вас была целая армия.

– Не слишком ли ты принижаешь достоинства наших воинов? Я вижу, ты невысокого мнения о них? – слегка раздражённо повысил голос Шурдия.

– Я не о том. Уж больно ненасытны эти рудники. Огромное множество рабов постоянно поставляется туда, и, несмотря на это, их всё время не хватает. Такое количество не удержишь в повиновении малым числом войск.

– Тебе что, жалко рабов? – удивлённо спросил Гурис.

– Тех, что добыты в войне, нет. Но туда часто забирают своих, за долги, – как-то с горечью ответил тот.

– Вот видишь, ты сожалеешь о судьбах простых людей, а меня понять не захотел, – с укором произнёс Шурдия.

– Я выполнял приказ.

– Те, кто уводит в рабство должников, тоже исполняют волю правителей. Не так ли? – Шурдия, понимая, что разговор ведётся уже не о том, о чём следовало, всё же из нарастающего желания как можно больше узнать об этом человеке задавал отвлечённые вопросы.

– Да, выходит так.

– Скажи, у тебя есть семья?

– Нет.

– Что сулит твоя страна за твоё поражение?

– Я не вернусь в Напату.

– Почему? У такого, как ты, военачальника наверняка много заслуг перед ней?

– Чтобы смыть позор, этого недостаточно. Здесь со мной находятся те, с кем довелось мне пройти много войн. Сегодня я впервые не сумел привести их к победе. Что для меня наказание правителей, если главная моя кара – во мне самом. Я увидел их склонёнными, значит, они уже не верят в меня, – Бруакер взглянул в лицо Шурдии глазами, полными отчаяния, и, с сожалением махнув рукой, низко опустил голову.

Воцарилось молчание. Четыре ярких факела по углам шатра потрескивали сгорающим маслом, отбрасывая от сидящих множество косых теней.

– Может, ты и прав, – задумчиво произнёс Шурдия, понимая, что перед ним находится человек чести, истинный воин и хороший военачальник.

Его признания не являлись предательством, а были лишь соблюдением правил войны. И не боязнь за свою судьбу привела его к откровению. Тому, кто не раз бывал на грани жизни и смерти и вдруг осознал свою ненужность среди людей, никакой палач не страшен.

Шурдия поднялся. Бруакер выпрямился и спокойно посмотрел на него.

– Не знаю, как и чем тебе можно помочь, – неожиданно проникновенным голосом очень искренне произнёс перс.

Пройдя в дальний угол, недолго постояв, развернувшись, он продолжил:

– Я готов освободить тебя и твоих воинов, но после того, как продолжу свой путь, вас от наказания уже ничто не спасёт. Стоит ли идти по своей воле в рабство к тем, кому служил верой и правдой? Уйти обратно я уже не могу. Выход у тебя только один – присоединиться ко мне. Если такое предложение устраивает тебя, то я сочту за честь иметь под своим началом такого, как ты, полководца. Обещаю при возвращении в Египет наградить твоих людей. Там, в моей стране, вас оценят по достоинству. К тому же для тебя появляется возможность спасти своих воинов от бесславной погибели и вновь обрести их веру. Ну а если не доведётся вернуться, вместе поляжем в твоей земле.

Гурис не меньше Бруакера был удивлен словами командующего.

– Можешь пока не отвечать. Подумай до рассвета. Большего времени дать не могу, его и у меня остаётся не так много.

Бруакер встал, взглянул прямо в глаза Шурдии и решительно вышел из шатра.

– Как думаешь, что будет с пленными? – Данталу после бурного дня и первой в его жизни битвы не спалось.

– Отпустят, – зевая, ответил лежащий рядом Форкис.

– Они же снова придут и других приведут. Тогда нам точно не выбраться отсюда, – удивился юноша.

– Значит, казнят, – засыпая, равнодушно прошептал тот.

– Чего сразу не порубили? – не унимался Дантал.

– А так неинтересно.

– Ты всё шутишь, а мне вот не до сна, – возмущался младший брат.

– Лучше признайся, страшно было? – переворачиваясь, спросил Форкис.

– Очень. Я-то поначалу ничего увидеть не мог. Глаза пеленой заволокло. Вроде того, как будто я чуточку даже ослеп. Чуть с коня не слетел. Вот тогда я сильно напугался и тут же прозрел. Хуже всего, когда долго ждёшь. Потом уже некогда думать. Голова пустая становится. До сих пор передо мной стоит тот, кого первого сшиб.

– Он ещё долго будет являться к тебе. Так всегда бывает. Ты не бойся. Со временем такое проходит, – успокаивал его брат.

– Да, наверное, – повернувшись к нему, прошептал тот.

– С колесницами у них неправильно вышло. Не нужно было в один ряд идти. В две колонны надо было, чтобы цепью, друг за другом. Много бы положили. Не додумались, вот и попались. А всё спешка. Хотели числом взять, – Форкис стал увлечённо делиться мыслями, забыв на мгновение про усталость и сон, о котором весь вечер мечтал.

– Верно. Пока первые развернулись бы, до задних ещё черёд не дошёл бы, а потом – по кругу. Поди попробуй одолей их при такой быстрой езде, – соглашался Дантал.

– Ты у меня стал самым настоящим воином, – Форкис коснулся пальцами подбородка юноши. – Конечно, лучше было бы тебе не видеть и не знать всего этого, но ничего не поделаешь, коль такому суждено было случиться. Не переживай сильно. Мы вместе, а это самое главное. Ладно, давай спать, уже поздно.

– Давай.

Незадолго до рассвета Бруакер уже находился в шатре персидского командующего.

– Ты обдумал моё предложение? – встретил его вопросом Шурдия.

– Да. Я принимаю его. У меня нет другого выхода.

– Только по этой причине?

– Я верю тебе.

– В таком случае всем твоим воинам предстоит скорая встреча в бою с сородичами. Не будет ли измены?

– Я знаю, ты не отпустишь нас. Даже если пощадишь, все мои люди станут рабами в тех рудниках. Они тоже понимают это.

– Но служа мне, они обрекают своих близких на рабство. Ведь то, на что ты соглашаешься, и есть предательство!

– Мне тяжело слышать такие слова. По-своему ты, конечно же, прав. Прежде я никогда не находился перед подобным выбором… Долгие годы мои воины провели в походах. В них они и состарились, так и не успев обзавестись семьями. У многих из них не осталось никого из родных. Что им терять? Служа правителю, они ничего не нажили кроме ран и увечий. Обещанное тобой вселяет хоть какую-то надежду на спокойный остаток жизни. В этом походе ты не пришёл убивать. Твоя цель – найти и уберечь от смерти простых подданных своего повелителя. Такая забота нам неведома. Не веря в твои намерения, я встал на твоём пути и в равном сражении был одолён тобой. Ты не свершил расправы над нами. Перейдя на твою сторону, я лишь пытаюсь предоставленной мне возможностью сохранить жизни своим воинам. Думаю, они заслужили такое отношение. Ну а если доведётся вступить в сражение, что ж, значит, другого не дано. Пусть задумаются те, кто с утра направляет нас на бойню, а к вечеру уже не помнит о нас. Вчера, когда первый из моих воинов бросил меч, он не предал меня, он утратил последнюю веру в себя и в то, что может настать долгожданный момент достойной оценки его преданного служения.

– А как же честь?

– Она не потеряна там, где жива доблесть.

– Разве воину, склонённому в битве, присуще такое?

– Мужество чуждо тому, кто идёт бессмысленно на смерть. Да и отчаяние не лучший спутник и советчик, а всего лишь жалкий поводырь. Признание поражения от достойного противника – это и дань, и награда. Служение без веры всегда имеет один исход – проигрыш.

– Твои слова свидетельствуют о твоей мудрости. Признаюсь, они очень понятны мне и отчасти приятны. Осталось убедиться в их единении с поступками. Готовь свои войска к выступлению. Лично тебе я доверяю.

Глава третья

Корабль купца Прета вот уже тридцать восьмой день плыл по Красному морю, преодолев две трети его вод. Он держал курс на северо-запад, возвращаясь от берегов Индии в Навкратис. Сорокадвухлетний Прет разительно выделялся среди своего окружения из-за довольно высокого роста и весьма крепкого телосложения. Курчавые чёрные волосы, стянутые вокруг головы красной лентой, слегка спадали ему на плечи и развевались при каждом дуновении ветерка. Бронзовый загар, покрывавший его мужественное лицо и ладное тело, красиво сочетался с его просторным белоснежным хитоном, туго перехваченным на талии широким коричневым поясом из кожи. Такого же цвета сандалии завершали его простое одеяние, выказывая в нём принадлежность к греческим кровям. Отпущенные на время плавания усы и бородка были аккуратно подстрижены и придавали его облику более зрелый возраст.

Немногословный по жизни, в это утро он был по-особенному молчалив и задумчив. Вот уже восемь месяцев прошло с того дня, как он покинул свой дом, до которого теперь оставалось чуть более полумесяца пути. Он очень скучал по дочери, и чем ближе находился к родному городу, тем сильнее тосковал по ней. Казалось, время замедлило свой ход, и изрядно потрёпанное судно едва скользило по водной глади. С тех пор, как умерла его жена Эрифила, минуло четыре года. Их дочери Ортии тогда было всего лишь десять лет. Два последующих года после смерти её матери он не покидал свой дом, стараясь быть рядом с дочерью. Нелепая роковая случайность совершенно неожиданно отняла жизнь у его супруги, оставив в этом мире его вдвоём с Ортией.

Тот день начинался как обычно, и ничто не предвещало беды. Накануне, довольно поздно завершив торговлю с прибывшими издалека купцами, он возвратился домой и решил наконец-то отоспаться. Утром, когда он ещё находился в своей постели, к нему вдруг вбежала одна из служанок и сквозь рыдания стала пытаться что-то сказать, всё время жестикулируя и указывая в сторону двери. Так и не сумев понять её, но уже почувствовав, что что-то случилось, он выбежал из комнаты. Прямо на выходе из дома сгрудилась прислуга, тут же расступившаяся перед ним. Эрифила неподвижно лежала на спине, касаясь головой нижней ступени. Из-под её волос медленно расплывалась густая кровь. У её ног в луже воды валялись осколки кувшина. Едва он успел приподнять её голову, она умерла, натужно выдохнув. Цветы, её страсть, её и погубили.

Эрифила всегда сама ухаживала за ними, высаживала, стригла, поливала их, не доверяя никому свои любимые занятия. В это утро, по своему обыкновению, она и занималась чем-то подобным. Видимо, как он понял, выронив кувшин с водой и поскользнувшись, она ударилась о грань ступени.

Прет всегда с горечью вспоминал тот злополучный день. Тоска по супруге, так рано покинувшей его, была невыносимой. С их самой первой встречи Эрифила заполнила собой и всю его душу, и весь окружающий его мир. С той поры всё, к чему он стремился, всё, что он творил, было связано с ней и посвящалось только ей. Он долго не мог свыкнуться со страшной мыслью, что её нет и никогда уже не будет. Каждый раз, возвращаясь домой, он подолгу стоял перед воротами, не решаясь отворить створку, и когда, набравшись духу, всё же делал это, то с надеждой оглядывал двор, желая увидеть её. Но её нигде не было. В такие мгновения жуткая холодная пустота заполняла всю его душу, острыми иглами разрывая его сердце. Не входя в дом, он выхватывал меч и срубал в ярости все цветы, растаптывал их ногами, после чего уходил прочь, подальше от дома, где в одиночестве валился на землю и долго лежал, терзаясь муками и бессилием.

Именно с той поры дом для него опустел, и даже двор утратил прежнюю торжественность. Никто не решался украсить его цветами. Всегда весёлая Эрифила могла с лёгкостью развеять его тяжкие думы, облегчая его душу, наполняя его разум нежностью и теплотой. Её неизменно мелодичный звонкий голос, словно журчащий ручеёк, в своём звучании был чист и свеж. Услышав его, все обитатели дома сразу настраивались на лёгкое, какое-то праздничное и игривое поведение. Маленькая Ортия ни на шаг не отходила от матери, всё время что-то щебеча и при каждой возможности обвивая её ручонками.

Однажды, по прошествии двух лет после смерти Эрифилы, он после долгого пребывания не у дел впервые совершил дальнее плавание и вернулся домой, а войдя в свой двор, был поражён произошедшими там переменами. На миг ему вдруг почудилось, что она жива и всё, что произошло с ней, было лишь страшным сном. Весь двор, как прежде, благоухал запахами и пестрил разноцветьем. От неожиданности он прислонился к стене, не смея пошевелиться, не отрывая взора от множества красивых цветов. Сердце невольно затрепетало. Увиденное дальше сковало дыхание. На ступенях дома спиной к нему стояла Эрифила. Такого не могло быть. Он присел и закрыл лицо руками. В голове зашумело и гулко застучало от нахлынувшей крови. Пошатнувшись, он выставил руку, упёрся ею в каменный настил под ногами и с усилием стал подниматься. Эрифила обернулась к нему. Перед его глазами всё тут же дрогнуло и стало медленно расплываться, оставляя лишь белый силуэт идущей навстречу к нему женщины.

– Отец, – сквозь звенящий в ушах стук услышал он тихий голос, – что с тобой? Тебе плохо?

Пелена постепенно рассеялась, и вместе с ней стал отдаляться и затихать шум в голове.

– Дочь моя, это ты. Моя чудная Ортия, – прошептал он, обнимая её. – Всё хорошо. Я дома. Я с тобой.

Прет часто вспоминал тот день, вновь и вновь переживая волнительное состояние. Тогда он долго не мог прийти в себя. Наполненная горем душа ослепила его, охватив всё его сознание. Он совсем забыл о том, что его дочь не может быть вечно маленькой, и впервые по-настоящему увидел и услышал её. Она заметно подросла, но самое удивительное заключалось в том, что внешне она была очень похожа на свою мать. Различия между ними он почувствовал несколько позже, когда сумел окончательно успокоиться от пережитого, ясно осознавая, что чуда всё-таки не произошло.

С той поры его сердце заполнилось любовью к дочери, постепенно вытеснившей из него почти всю боль, но только до той самой последней грани, за которой навсегда остались тоска и печаль. Сегодня пошёл пятый год, как не стало Эрифилы. Все его думы были о ней и о дочери.

Далёкие и прежде неизведанные земли Индии, к берегам которой Прету довелось попасть впервые, произвели на него двоякое впечатление. Особых богатств и разнообразия среди того товара, которым торговали в дельте реки Инд, он не увидел. Купцы из городов Аргант и Каспапир по каким-то причинам не прибыли в те сроки, которыми он обладал.

Торговля с представителями племён Гандаров, калатиев и ониев, хотя и была интересной, но всё же не могла раскрыть для него всех возможностей здешних государств. Ему следовало проплыть дальше, обогнуть южные берега и добраться до дельты реки Ганг. Из рассказов купцов, бывавших там, Прет знал, что вся мощь Индии – власть, наиболее крупные города и богатые торговцы – располагалась именно в её долине.

В той стороне особо выделялась страна Магадха, в столице которой – в городе Раджагриха – размещалась правящая династия Харьянка, основанная и управляемая отважным царём Бимбисарой, разгромившим и подчинившим себе соседнее государство Анчу, ведшим ожесточённые войны на севере с объединёнными племенами Личчхавов и на западе – с государством Аванти. Несмотря на такое сложное положение, правитель Магадхи всячески поддерживал и развивал торговлю с западными странами, создавая для этого все возможные условия.

Идти туда Прет не решился. Для такого сложного плавания, особенно при обратном направлении, ему мешали сильные тёплые течения, приходящие с юго-запада к берегам Индии и уходящие от них на юго-восток. Но главной причиной отказа от такой затеи было состояние его судна, старого военного египетского корабля, когда-то давно отслужившего своей основной цели и доставшегося ему от отца вместе с торговым делом. Некоторые детали судна были слегка изменены. Форштевень – передняя часть мощного килевого бруса – был освобождён от металлического тарана. На далеко выступающей кормовой её части – ахтерштевне – теперь вместо одного были установлены два крупных рулевых весла. По-прежнему по оконечностям корабля жёстко крепились ограждённые площадки для лучников. На топе двуногой съёмной мачты с узким прямоугольным парусом для них также имелась плетёная корзина. В остальном всё оставалось нетронутым. По возвращении домой кораблю требовался очень тщательный ремонт, но наилучшим вариантом было бы приобрести более новое судно, и, конечно же, обязательно торговое, о чём всерьёз подумывал Прет.

Море было спокойным. Небольшие волны плавно разбегались в стороны от идущего корабля. Близкий розовато-красный высокий скалистый массив у самой воды оставлял узкую ровную линию золотистого песчаного берега, заманивая людей подойти к нему и ступить для отдыха на его мягкий покров.

Пройдя небольшое расстояние, Прет, поддаваясь нарастающему в нём соблазну, повелел приблизиться к отмели и встать на якоря. Вода, и без того прозрачная во всём море, в этом месте своей чистотой ещё больше напоминала собой огромную плоскую каплю утренней росы, слегка подрагивающую от соприкосновения с судном, искрящуюся и переливающуюся яркими красками донного рельефа.

Отстегнув пояс и сняв сандалии, легко вскочив на бортовой планширь и ловко оттолкнувшись от него, Прет в красивом прыжке вошёл в воду. Ощутив в первое мгновение приятную обволакивающую прохладу, он, вынырнув на поверхность, уже через три-четыре гребка понял, насколько тёплой была вода, прогретая солнцем в этом неглубоком месте.

Долго плескаясь, уходя как можно ближе ко дну, где царил свой причудливый мир, Прет удалился от корабля и вскоре вышел на пологий берег, обжигая ступни раскалённым вязким песком. Пройдя с десяток шагов, он оказался у самого подножья гор, уходящих каскадами высоко вверх. Вблизи они не были такими гладкими, как казались издали, и имели шероховатую поверхность и более серый оттенок.

Оглянувшись, он окинул взором бескрайний водный простор, посреди которого неподвижно чернело бортами его старое судно. Отсюда, с берега, оно выглядело маленькой ветхой лодчонкой, одиноко и сиротливо ожидавшей его возвращения, при этом совершенно не вписываясь в яркую синеву моря и неба, словно стыдясь своего жалкого вида и торопясь поскорее покинуть эти райские места, более не омрачая собой царящую здесь красоту. От такого невольно возникшего сравнения Прету стало неприятно и даже обидно за свой корабль и за людей, что находились на нём.

Пробежав обратно, он бросился в воду и, рассекая её гладь сильными гребками, устремился подальше от берега. Небольшая стайка пёстрых мелких рыбёшек, напуганная его внезапным появлением, быстро изменяя направление своего движения, стала скрываться среди зарослей причудливых ярких кораллов. Залюбовавшись их поразительным видом, набрав побольше воздуха, Прет опустился ниже под воду, стараясь поближе рассмотреть эти странные заросли, так напоминающие своими красками его цветущий двор. На миг ему показалось, что он парит над ним и вскоре должен увидеть свой дом. Улыбнувшись своим фантазиям, по-детски выпятив губы, он выпустил тоненькую струйку воздуха, тут же превратившуюся во множество мелких пузырей, уносящихся вверх.

«Вот бы моей Ортии увидеть всю эту красоту. А может, мне что-нибудь удастся прихватить ей в подарок?» – промелькнула приятная мысль.

В тот момент, когда он вытянул руку и почти уже коснулся ближнего коралла, он уловил лёгкое движение воды, колыхнувшее и его, и небольшую рыбу, проплывавшую рядом.

«Наверное, корабль подошёл ближе», – первое, что пришло ему в голову.

Приняв вертикальное положение, удерживаясь частыми махами рук, он плавно развернулся в оборот, задрал голову, но днища судна над собой, вопреки ожиданию, не увидел. Снова почти неуловимый поток шевельнул его сзади. Выпустив ещё немного воздуха, он вновь развернулся.

«Может, акула? Ведь мне говорили, что их здесь очень много», – Прет стал быстро и внимательно осматривать округу.

Ничего похожего на большую рыбину не было. Справа тянулась подводная береговая линия скал. Скользнув по ней взглядом, устремляя его дальше вперёд, он вдруг увидел что-то странное, от чего во всём теле ощутил озноб. Сотни мурашек ледяными шипами пробежали по спине к затылку. Он отчётливо почувствовал, как стали подниматься волосы на голове. Примерно в двадцати шагах от него в скале у самого дна чернел вход в пещеру, куда медленно входило нечто, напоминающее человека, но даже отсюда можно было понять, что оно обладало огромным ростом и мощным сложением. Его уже не было видно из-за темноты грота, но перед глазами Прета ещё стояла его могучая тёмная спина, посередине которой, сужаясь сверху вниз, тянулась полоса густого ворса, шевелящаяся от движения воды.

Выпустив остатки воздуха, он вынырнул на поверхность и что есть сил поплыл к кораблю. Забравшись по канату на борт, он сразу присел, тяжело дыша, пытаясь успокоиться и собраться с мыслями. Его помощник Лисипп, встревоженный долгим нахождением хозяина под водой, был искренне рад тому, что купание наконец-то закончилось. Протянув полотенце и выждав пока хозяин оботрётся, он тут же подал ему чашу с вином, и, когда склонился, вновь наполняя её, почему-то резко отпрянул. Заметив его странное движение, Прет поднял голову. Глаза помощника выражали ужас.

– Что с тобой? – не понимая, спросил Прет.

Не сказав ни слова в ответ, тот опустился рядом с ним на колено, коснулся рукой его плеча, приподнял на ладони прядь его волос и поднёс её к его лицу. Прет взглянул на неё, закрыл глаза и откинул голову. Он долго не размыкал век. В то что случилось он не поверил бы никогда. Его волос наполовину был седым…

Все последующие дни до самого прибытия в город Навкратис кораблём командовал Лисипп. Прет перестал есть и всё время молча пил вино, засыпая и пробуждаясь с этим напитком. Он заметно похудел, и лишь его лицо стало опухшим и приобрело нездоровый серый цвет.

В доме, помимо дочери Ортии, его возвращения дожидался гостивший у них купец Диагор. Они и встретили Прета, столь странного в поведении.

На их расспросы о случившемся с ним Лисипп, кроме того, что знал, ничего добавить и пояснить не мог. Диагор, отложив отъезд, остался ещё на время, желая помочь Ортии и узнать о причинах перемен, произошедших с Претом. Дважды потребовав от Лисиппа подробного изложения, понимая, что рано или поздно, но его друг придёт в обычное состояние, не запрещая давать ему вино, старец стал подолгу размышлять, сопоставляя всё известное ему о тех местах в Красном море. Он понимал, что чему-то страшному подвергся Прет, иначе, как он полагал, сильный и здоровый мужчина не мог вот так в один миг поседеть. Этот факт более всего тревожил Диагора, не знавшего за свою долгую жизнь ни единого подобного случая.

Прошло пять томительных дней, пока Прет не начал приходить в себя. Он попросил принести ему еды, и это его простое желание уже было хорошим признаком, свидетельствующим о его выздоровлении. В доме всё сразу ожило. Люди засуетились, радуясь тому, что подступившая было беда обошла их хозяина стороной.

Сидя за столом, Диагор незаметно, но внимательно следил за другом, с удовольствием отметив про себя его привычный осознанный взгляд. В последующие дни, не досаждая ему вопросами, выжидая подходящее для этого время, он занимался своими торговыми делами, поручая различные задания двум своим помощникам.

Однажды, находясь во дворе, он обратил внимание на то, как Прет, стоя на ступенях, пристально рассматривал цветы. Его взор был преисполнен повышенной настороженности и чрезмерной напряжённости. Диагору в этот момент очень хотелось узнать обо всём творящемся в голове его друга, но он по-прежнему вёл себя сдержанно, понимая, что ещё не подошло нужное время.

Ортия была счастлива. Бессонные ночи теперь казались ей чем-то далёким и не связанным с отцом. Его временный недуг, так сильно напугавший её, почти прошёл, и всё в семье становилось как прежде, спокойным и привычным. И только думы о Дантале, оттеснённые в эти дни, нахлынули с новой силой, бередя её юную душу, вызывая тревожные мысли. Слишком рано ей довелось познать одну из главных участей женщины – долгое и терпеливое ожидание родных людей. В её жизни всё происходило именно так.

Вчера она наконец дождалась возвращения одного очень дорогого ей человека – отца, и казалось бы, что ей надо быть радостной, но уже сегодня она опять ждала появления другого человека, не менее важного для неё, коим являлся Дантал.

Каждый раз при воспоминании о матери она не переставала удивляться её мудрости. Вот и сейчас из памяти всплыли её слова: «Дочь моя, знай, что из дальних дорог единой душой и телом возвращаются только те, по ком скучает и думает хотя бы один человек. Даже если он и ребёнок. Туда же, где этого нет, может вернуться лишь тело».

– Послушай, Диагор, я как-то слышал о том, что много людей бесследно пропали на южных границах. Ты не знаешь, что там произошло? – однажды вечером, сидя на ступенях дома, спросил Прет.

«Ну наконец-то я дождался этого момента», – подумал старец.

Довольный переменами в друге, присаживаясь рядом с ним, он негромко ответил:

– Разное говорят. Никто толком ничего не знает. Одно известно точно: войска направлены туда. К ним в походе приданы мастеровые люди. Видать, надолго пошли. К чему ты спросил о них?

– Пойдём, немного пройдёмся. Мне нужно кое-что важное сказать тебе, – поднимаясь, предложил Прет.

Они вышли за ворота и не спеша направились к окраине города.

– Не знаю, как тебе всё объяснить, но об одном прошу: не считай меня выжившим из ума, хорошо? И пообещай, что никому не обмолвишься о том, что я тебе сейчас расскажу, – Прет остановился и взглянул горящими глазами в лицо Диагора.

– Ты же знаешь меня, я не люблю лишних слов, – ответил тот.

– Там, в море, когда до дома оставалось совсем недалеко, я решил немного поплавать у берегов. Всё было бы обычным, но то, что я увидел под водой, перевернуло всю мою душу, – Прет замолчал, видимо, как понял Диагор, переживая вновь то ужасное состояние.

– Я слушаю тебя, – как можно спокойнее произнёс Диагор.

– Так вот, в прибрежных скалах была подводная пещера, в которую входило нечто непонятное. Не могу его описать, но оно было похоже на человека, только гораздо больше. Всего его я не успел увидеть.

– Ты говоришь загадками, – старец, обойдя друга, встал перед ним и обеими руками взялся за его плечи.

– Понимаешь, я говорю тебе правду. Если бы оно мне показалось, я не стал бы так мучиться. Пусть меня подвели глаза, такое бывает, ты прав, но я почувствовал его всем нутром, всем разумом. Ты что, не веришь мне? – голос Прета дрогнул.

– В это трудно поверить. Не обижайся на меня. Скажи лучше, оно что, плыло?

– Нет. Оно входило в тот грот так, как это делает человек.

– Ты уверен, что это была не рыба?

– Уверен.

– Но оно ведь не напало на тебя? Тогда как ты заметил его?

– Меня дважды потревожил поток воды, видимо, исходивший от него, от его движений.

– Почему дважды? – Диагор был очень взволнован.

– Этого я не знаю. А что, это так важно?

– Подумай сам.

– Ты что, думаешь, оно было не одно?

– Вот именно.

Прет замолчал, разинув рот, не сводя глаз с лица собеседника.

– Так ты всё-таки веришь мне? – протянул он.

– Я многого не понимаю, но в то, что случилось с тобой, и в твой рассказ верю, – очень убедительно ответил старец, отпустил руки Прета и присел в задумчивости на камень.

Они долго молчали. Огромное красное солнце наполовину ушло за горизонт.

– Хвала богам, твой разум спасло вино, – прошептал Диагор.

– О чём ты? – присаживаясь рядом, удивлённо спросил Прет.

– О богах и о вине. Лисипп мне поведал о твоём странном пристрастии к вину с того самого момента.

– И что?

– А ты сам подумай, что было бы с тобой, если бы ты не пил его столько, сколько выпил за всё это время? – Диагор вопросительно посмотрел на него.

Прет замолчал. Он понял, о чём сказал старец, и несколько раз кивнул, соглашаясь с ним.

– Ты знаешь, что Форкис со своими людьми тоже там, в этом походе? – тихо спросил Диагор.

– Нет, – удивился новости Прет.

– Их забрали с собой персы.

– Как давно?

– Точно сказать не могу, меня не было, но думаю, ты в это время был в Индии или уже на обратном пути. Лисипп видел несколько кораблей, стоящих в море у берега, откуда ведёт дорога в Коптос. Персы пошли в верховье Нила двумя путями – по реке и по морю. Как и куда они дальше двинутся, никто не знает. Думаю, они давно в землях страны Куш. Если, конечно, ещё живы.

– А Дантал? Он с ними?

– Все ушли, – с сожалением ответил Диагор.

– Но он ведь совсем молод?

– Что теперь поделаешь? Я мог выкупить его, но ничего не успел.

– Жаль. Очень жаль. Хороший был юноша.

Они вновь замолчали.

– Я рад, что ты пришёл в себя. Это сейчас важнее всего. Ортия так ждала тебя. Тяжело ей было все эти дни, – Диагор поднялся. – Что думаешь делать дальше?

– Пока не знаю. Тебе я очень благодарен за оказанную помощь.

Прет уважительно коснулся плеча друга. Они направились обратно.

– Ты ничего так и не сказал обо всём этом, – сделав несколько шагов, напомнил молодой купец.

– Оттого и молчу, что не знаю, как быть. Ума моего не хватает. Спросить у кого-то нельзя. Да и не уверен, что кто-то слышал о таком. Главное – ты к вину поостынь теперь, оно ведь до поры во благо.

Глава четвёртая

До горных ущелий и рудников оставался однодневный переход.

Шурдия, Гурис и Бруакер продвигались не спеша, ведя свои войска двумя колоннами, причём напатийцы шли по правую руку, прикрывая персов и египтян.

Тяжело раненые воины сдерживали ход.

На ночь разбили лагерь. Дозорные отряды по-прежнему никого не обнаружили.

– Послушай, Бруакер, не кажется ли тебе странным, что на нашем пути нет войск? – Шурдия расхаживал по шатру.

– Я и сам не могу понять, почему так. Сегодня мы уже должны были с ними повстречаться. Хотя бы с их передовыми отрядами, – недоумевающе ответил тот.

– И впереди их нет, – дополнил Гурис.

– Наверное, они надеются на меня и моих людей, – вновь неуверенно произнёс напатийский полководец.

– Ну, хорошо. Допустим, пусть будет так, но должны же быть какие-то дозоры? – Шурдия взглянул на него.

– Не знаю, что происходит. Видимо, что-то случилось и понадобились все воины.

– Кто-нибудь может угрожать им с другой стороны? – командующий пытался понять сложившуюся ситуацию.

– Не думаю. Там непроходимые горы, и всё было под властью царя.

– Сколько же всё-таки войск должно быть здесь, в этих местах, с этой стороны?

– Я действительно этого не знал никогда, – Бруакер пожал плечами. – Могу только предположить, что их в три-четыре раза больше, нежели привёл я. К тому же в самой Напате хватит сил перекрыть сюда дорогу с севера.

– Скажи мне вот о чём: в каких отношениях с царём находится правитель Напаты? – Шурдия присел, не сводя глаз с Бруакера.

– Этого не ведает никто. Разве может кто-то ослушаться властителя?

– Но ты ведь сделал это? – Шурдия не любил пустословий и невольно напомнил ему о его поведении, тут же исправляя допущенную оплошность. – Ну, хорошо. Я о другом. Мог ли правитель Напаты отвести войска по своему усмотрению, дабы окружить нас?

– Нет. Они ему не подчинены, – несколько резко ответил тот.

– Скажи, Бруакер, когда ты должен был отправить гонцов в Напату? – спросил молчавший Гурис.

– Такого указания мне не было. Завершив поход, я должен был вернуться и лишь тогда обо всём лично доложить.

– Выходит, об исходе нашего сражения пока неизвестно правителю? – вновь поинтересовался Шурдия.

– Да. В сроках ограничения не было.

– Не понимаю, – командующий встал. – Разве можно убрать с этого направления войска, не зная, чем завершилась наша битва? Почему и, главное, что побудило к такому поведению? Решили устроить западню? Кому? Мне? Навстречу с которым уже направлен ты, Бруакер. Нет. Что-то здесь не так.

– Там, впереди, должна быть река. Она течёт с гор и впадает в Нил. Её, насколько мне известно, очень трудно перейти. Особенно в предгорье, – тихо произнёс Бруакер.

– Где река? – Шурдия уставился на него.

– Завтра к вечеру мы должны подойти к ней.

– Вот где разгадка, – командующий взглянул на Гуриса.

– Тогда почему ты сказал, что сегодня мы должны были повстречаться с войсками? – Гурис задал резонный вопрос.

– Я полагал, что они должны были находиться где-то здесь. К тому же я ошибся в подсчётах, ведь сражение с вами случилось днём раньше.

«В таком состоянии вполне возможно ошибиться. Обмана с его стороны, похоже, нет. Войска, надеясь на заслон, созданный им, не ожидая моего прихода, наверняка находятся за той рекой. Нужно в горы послать пеших египтян. Оттуда легче вести наблюдение за местностью. На колесницах быстрее доберутся», – Шурдия определился в решении, отпустил Бруакера и поручил немедля направить вперёд новый дополнительный дозор.

Наутро Гурис сообщил, что прибывший из разведки десятник дошёл до реки. Ни с ближнего берега, ни с горных вершин войска на другой её стороне они не обнаружили. Но ими была замечена одна странность: там во множестве были пепелища костров, вокруг которых виднелось разбросанное оружие. Шурдия двинулся к реке.

– Смотри, как всё получилось с напатийцами. Им вернули оружие, и они идут с нами, – удивлялся Дантал, следуя на коне рядом с братом.

– Довольно неожиданное решение. Я мог предположить всё что угодно, но не такое отношение к противнику. Посмотрим, что будет дальше. Если у нас на пути стоят отряды их сородичей, что тогда? Возможно, я чего-то не понимаю. Разве они вступят с ними в бой на нашей стороне? Хотя всякое может быть, – недоумевал Форкис.

– Они повернут против нас сообща с теми. А как же иначе?

– Шурдия явно что-то задумал. Это точно. Он не простой полководец.

– А если он всего лишь доверился их военачальнику? Может, тот наобещал ему что-то, чтобы выжить. Если он обманул его? – не унимался юноша.

– Такого не может быть. У Шурдии есть свой расчёт на них. Поверь мне. Скорее, он схитрит и использует их. Ты же видел, как он легко одержал победу. Ну-ка, внимательнее вглядись в них. Он вернул им только щиты.

– Да, ты прав, но посмотри, как мы движемся: слева горы, справа они, впереди наверняка ожидают войска. Случись битва, куда мы? – Дантал не по-детски нервничал.

– Успокойся. Всё обойдётся. Почему ты уверен, что впереди противник? – Форкис внутренне соглашался с младшим братом, но старался не показывать виду, дабы не тревожить его.

– Не знаю. Мне так кажется.

– Ладно, угомонись. Своим чувствам, конечно, нужно доверять, но старайся не думать о плохом. Всему своё время. Смотри, появилась трава, редкая, а всё же зелень. Видимо, где-то поблизости есть вода.

– Хорошо бы так.

Глава пятая

К вечеру войска подступили к реке. Густые заросли кустарников скрывали берег. Обильная трава покрывала здесь всё прибрежное пространство, протягиваясь далеко на запад.

Слева, на востоке, в горах, начиналось широкое ущелье, откуда несла свои потоки эта безымянная река. Отсюда до самого подножья скал, разорванная рекой надвое, раскинулась пустынная равнина. Тщательно осмотрели округу. Встали на ночлег. Разбили лагерь. Чуть в сторону от него для пастьбы под охраной отогнали рассёдланных лошадей. Запылали костры.

Шурдия долго и внимательно вглядывался в сторону гор.

– Здесь нет никого, – тихо произнёс он.

– Всё это очень странно, – согласился с ним подошедший Гурис.

– Как далеко в ущелье прошёл дозор? – повернувшись к нему, спросил командующий.

– Там есть изгиб. Дошли до него. Пусто. Везде обнаружены брошенные инструменты и снаряжение для ведения работ. Глыбы разной породы также оставлены на стадии начальной обработки. Гщё множество каких-то грузов, видимо, приготовленных для отправки. Это всё.

– Что, вообще нет ни одной живой души?

– Нет.

– Куда они все подевались? Ведь так не бывает. Где их охрана? Где, наконец, войска? – Шурдия недоумевал.

Гурис молча пожал плечами.

– Кто-нибудь побывал на дальнем берегу? – командующий перевёл взгляд в сторону реки.

– Да. Там побывала разведка.

– И что?

– Судя по кострищам и брошенному оружию, войск стояло не меньше тысячи. Следы ведут в сторону ущелья или от него. Больше никуда.

– Ничего не понимаю.

Подошёл Бруакер.

– Что теперь скажешь? – Шурдия обернулся к нему.

– Я прошёл по берегу с этой стороны людей не было, – ответил тот.

– Что тут творится? Почему всё внезапно брошено? Если кто-то напал, где хоть что-то, свидетельствующее о сражении? – командующий в который раз задавал вопросы больше для себя, нежели для собеседников.

Те, понимая его, молчали.

Лагерь затихал, погружаясь в долгожданный отдых. Последние отсветы давно закатившегося светила, поблекнув, растаяли на тёмном небосклоне. Наступила ночь.

– Я не знаю, важно это или нет, но мне показалось довольно странным… – неуверенно начал Бруакер.

– Говори. К такому изобилию загадок добавится всего лишь ещё одна, – с иронией отозвался Шурдия.

– Места здесь благодатные. Много звериных троп, ведущих к воде, а крокодилов почему-то нет, – продолжил Бруакер.

Новость была действительно неожиданной.

– Ты уверен? – посерьёзнев, спросил командующий.

– Да.

– И что?

– Кто-то отогнал их вниз по течению или же уничтожил, – Бруакер замолчал.

– Это невозможно, – Шурдия явно растерялся от услышанного.

Он знал, как почитают этих животных в Египте и по всему течению Нила.

– Нужно подальше посмотреть, но, похоже, что всё так и есть. Шагах в тридцати отсюда я видел останки нескольких крокодилов. Вы знаете, что у них нет врагов, – закончил напатиец.

– Ты ничего не перепутал? Может, там что-то другое? – командующий понимал, что тот не ошибается, но, почувствовав смутную угрозу, исходящую от такого сообщения, всё же пытался уловить сомнение в словах Бруакера.

– Нет. Я уверен, – твёрдо ответил тот.

– С водой всё в порядке? – не унимался Шурдия, надеясь найти более простую, доступную и объяснимую причину случившемуся.

– По-моему, вода здесь не при чём. Она чиста и пригодна для питья, – с досадой, что приходится отвергнуть и этот довод полководца, произнёс Бруакер.

– Поистине диковинный край! Что ни шаг – всё какие-то таинства, – Шурдия опять негодовал.

Его собеседники молчали.

– Так. На рассвете с половиной своих войск, показав им эти останки, ты, Бруакер, вступишь в ущелье. Оружие получишь у Гуриса при входе. Узнай всё, что сможешь, а сейчас отдыхай, – решительно повелел командующий.

Бруакер, склонив голову, удалился.

– Гурис, с двумя конными сотнями проводи его туда и только там выдай ему всё его вооружение, но прежде, до его пробуждения, отправь скрытно пятьдесят египтян в горы, по левой стороне. Пусть сверху осмотрят ущелье и за ним проследят, – оставшись наедине с ним, распорядился Шурдия.

– Я понял тебя.

– Не нравится мне эта местность. Ладно, пора отдыхать.

Форкис, Дантал, Гром, Комата, Борус и Савват, как всегда, вместе расположившись у одного костра, крепко спали.

Сотник Сиргс, обойдя посты охраны, присел к огню. Ему, несмотря на усталость, не спалось. Наблюдая издали за поведением Шурдии, он заметил много нового для себя: и его необычное напряжение, и появившуюся в нём тревогу, и даже какую-то не характерную для него раздражительность. Таким он не видел своего командующего очень давно, да и видел ли вообще? Он понял, что следует быть готовым ко всему. Ведь не зря, думал он, такой опытный военачальник ведёт себя здесь не очень уверенно.

«Надо бы усилить дозоры. Пусть люди немного отдохнут. К полуночи подниму ещё два десятка. Не помешает. Потом прилягу сам. Кто знает, что будет завтра, а силы лишними не бывают. К тому же за напатийцами следует бдительнее присматривать. Нет им веры. Было бы гораздо легче без них, но ничего не поделаешь, придётся терпеть», – размышлял сотник, ковыряясь палкой в углях, взметая яркие искры.

Взглянув на соседний костёр, у которого лежали простые люди и откуда доносился чей-то могучий храп, он улыбнулся, подумав: «Эти вон тоже притомились. Вроде не воины, всего лишь мастеровые, а сражались очень даже достойно. Навыка у них особого нет, но крепость тела и духа имеется. Старший у них прямо прирождённый воин, да и человек неплохой, хотя и грек. Оружие делают они действительно отменного качества. Жаль будет, если что-то с ними случится. Таких умельцев беречь надо. Прежний мой меч неплохой был. Ну а этот, от них – так цены ему нет. Да-а-а, прочно изготовлен и удобно».