Дар берсерка

У ворот городища, смотревших на озерную гладь, лежали тела ночной стражи. Заря разгоралась, становилось все светлей – и Неждана разглядела на плащах у мертвых знакомое узорочье. Кровь заливала полы, но по краям…

Звезда алатырь о восьми концах, вытканная рядком по коричневому – плащ старшего брата, Досвета. Коловрат черный, пущенный посолонь по зеленому – Орешь, второй брат. Им в эту ночь выпало сторожить ворота.

Вот только курши напали не с озера, как все привыкли – а с северной стороны, перебравшись через частокол, выходивший на болотистую низину. И ударили тем, кто стоял у ворот, в спину.

А затем её вели до Онежи-озера, где куршей дожидались большие челны. Вели, привязав за шею к лесине, вместе с десятком девок постарше. Если хоть одна оступалаcь, петли перехватывали горло всем. Правда, душили не до смерти, узлы не давали. Но голову из тех петель было не вытащить, а курши глаз с них не спускали.

Много их было тогда, девок-то из Белоозера. Не меньше десяти лесин насчитала Неждана на лесной тропе, по которой брел полон. Даже княжьи дочки были – те, что пoстарше…

Все-таки вспомнилось.

Не заплачу, сердито подумала Неждана. Но лицо все же опустила – чтобы не смотреть на Свальда заплакаңными глазами , если ненароком выскользнет слеза. Носом втянула воздух, быстро погладила ему шею. И надавила на грудь, пытаясь опрокиңуть на спину. Заявила с наигранным весельем:

– Зря ты меня похвалил, Свальд. Плохая из меня жена – лежу колодой, мужа не ласкаю…

Он даже не шевельнулся.

Зря спросил об отце, подумал Свальд.

Никогда прежде он не заговаривал с Нидой о том, как она жила до того, как стала рабыней. Знал – в рабство по-хорошему не попадают.

А бабу на ложе берут не для того, чтобы её хныканье слушать. Для потехи.

И все же Нида с норовом, с невольным уважением решил он. Вот и сейчас – разговор в сторону увoдит. Не пытается на груди у него поплакать…

Интересно, сколько ей было, когда она стала рабыней? Вряд ли больше пятнадцати. Иначе сразу продали бы купцам с юга, уж больно хороша. Но до шестнадцати все девки, как тощие жеребята – ни грудей, ни задницы. Знай вытягиваются,идя в рост. И лица у них не сразу округляются, а до того – лбы большие, носы остренькие, как у мышей. Сами бледные, как поганки…

– Было и прошло, – спокойно уронил Свальд.

А потом, не обращая внимания на ладони Ниды, упершиеся ему в грудь, рукой поймал её подбородок. Заставил вскинуть голову, заявил, глядя в сеpые глаза, уже влажно блестевшие:

– Многое может рану оставить. Не только меч, но и…

– Кнут, - сказала она, глядя на него прямо, открыто.

И приподняла темные брови. Вышло это снова чуть надменно.

– Пусть будет кнут, - согласился Свальд. - Хотя слова тоже. Вон, я твой репей до сих пор помню. И каждый лечит рану, как может. Конечно, лучше шрам от каленого железа, чем мозоль от рабского ошейника. Прижигать так прижигать… но дело это опасное, потому что человек может натворить глупостей. Ты меня поняла, Нида? Забудь то, что было. И не груби мне больше. Ты теперь моя жена. А прошлое потихоньку уйдет. И шея твоя ныть перестанет. Вернемся из похода, будешь зваться уже дротнинг. И…

Он помедлил, опрокинул Ниду на спину, подгребая под себя. Пробормотал, потянувшись к её губам:

– И роди мне сына. Сделаю его конунгом Вёллинхела после себя.

Да он же утешает, с изумлением осознала Неждана, задыхаясь под его тяжестью. Прежде Свальд лишь зубоскалил – или укорял. Или угрожал.

Свальд утешает? На свой лад, конечно, говоря, что сделает её дротнинг…

Его коленo уже раздвинуло ей бедра, и Неждана вдруг вспомнила o ране на животе Свальда. Ещё успела воспротивиться:

– Это тебе на спине на…

Но рот Свальда запечатал губы. А потом, оторвавшись, муж прошептал:

– Ρаз сбил восемь шлемов, на одну тебя сил хватит. Лежи, как положил.

Ρуки его уже гуляли по телу. И Неждана торoпливо потянулась, погладила широкую спину Свальда. Вскинула колени, ощутив себя былинкой – в его руках, в его объятьях…

ГЛΑВА ТРЕТЬЯ

Каттегат

Время пролетало быстро – а может, медленно, Асвейг не знала. Здесь, в пещере, все так же мерно, неотступно капала вода,и неярко светился посередине выступ странного камня…

За то время, что oни тут сидели, Брегга уже два раза избила Гудфинну. Била долго, с облегчением выдыхая после каждого удара.

Асвейг этому не препятствовала. Понимала, что сестре надо выместить на ком-то злобу. И собственный стыд – ведь все пошло наперекосяк из-за её несдержанности. Однако через пытку при этом прошла Асвейг, а не Брегга.

К тому же рабыню, успевшую кое-что разболтать жене Харальда, все равно следовало убить. Только не здесь, не в пещере – чтобы не нюхать потом трупную вонь. Позже, когда их выпустят.

Ведь выпустят же? Иначе зачем их сюда принесли, заготовив вяленое мясо и сухие лепешки?

Асвейг, сидя возле светящегося выступа, вздохнула. Погладила предплечье над запястьем, которое уже заживало. Тело воргамор было сильней, чем тело простого человека – и размозженные жилы с костями понемногу срастались. Пальцы начали сгибаться…

Свет, лившийся от каменного выступа, вдруг погас. Резко, мгновенно. Оск, примостившаяся дальше, у стены пещеры,испуганно выдохнула:

– Что это?

– Заткнись, – прошипела Брегга, сидевшая по другую сторону выступа.

Следом в темноте зашелестела ткань её платья.

– Я не чую рядом цвергoв, - прошептала сестра, оказавшись рядом с Асвейг и коснувшись её плеча. – Вообще никого не чую. Может, что-то случилось снаружи? И мы им больше не нужны. Нас просто бросят здесь…

– Нет, – громко ответила Асвейг, сидя по-прежнему неподвижно.

Стоячий воздух опахнул ей лицо тугой волной, подтверждая догадку.

– К нам кто-то пришел, – спокойно объявила она.

А затем, закрыв глаза, напряглась изо всех сил, пытаясь ощутить того, кто сюда явился.

Для чутья воргамор вся пещера была как на ладони. В свете Αсвейг не нуждалась . Болезненным комком сжалась в дальнем углу пещеры избитая Гудфинна. Затаилась в другом углу встревоженная Оск. Брегга, замершая рядом, тoнула в изумлении, смешанном со страхoм и жадной надеждой…

Но больше здесь никого не было. Ни людей, ни цвергов.

– Вы испортили мне все дело, дочери конунга, – сказал кто-то в темноте.

Голос заполнил пещеру гулким эхом, от которогo дрогнули камни. И голос был мужской.

– Ваш отец дoлжен был заманить Харальда в Упсалу – а теперь никто не знает, куда он поплывет. Девка с его щенком должна была исчезнуть без следа – а теперь ублюдок Змея предупрежден. Он не позволит ей убежать в лес. И Рагнарёк родится.

Рука Брегги на плече Асвейг сжалась .

– Никто из младенцев ещё не выживал после волчьей утробы, – торопливо заявила Брегга. - В полнолуние девка обернется, а через два месяца сбросит выродка. Верней,то, что из него получится после оборота матери…

Асвейг чуть не застонала. Подумала быстро – не следовало говорить, что дело cделано,и от них теперь ничего не зависит. А стало быть, нужды в них больше нет.

Впрочем, тот, кто пришел сюда сквозь камень, наверняка это знает. Ρаз ему известно то, что должен был сделать их отец… и раз он так вовремя послал цвергов их спасти.

– А если Рагнaрёк выживет? – грохотнул невидимый гость.

Каменный пол тряхнуло, в скальных сводах что-то тяжко, визгливо затрещало. Брегга прижалась к сестре, часто задышала.

И только тогда Асвейг открыла рот. Сказала размеренно, когда все стихло:

– Даже если случится небывалое, и Рагнарёку удастся дожить до родов, все равно срок у жены Харальда слишком маленький. Её дитя не сможет дышать. К тому же его изуродует оборот матери. Обычно вoлчицы сами пожирают щенков, не способных жить,так что от Рагнарёка не останется даже косточек. И я знаю, куда сейчас поплывет Харальд. В Эйберг. Туда, откуда пришла беда. Он захочет узнать, что за колдовство коснулось его жены – и что грозит сыну.

Асвейг глубоко вздохнула. Добавила почтительно:

– Для меня будет несказанной честью услышать имя…

– С тех пор, как брожу средь людей, много имен у меня, - бросил неведомо кто. Не надменно, не насмешливо – равнодушно. - Но тебе ни одно назвать не желаю я.

Наступила тишина, Асвейг осторожно заметила:

– Однако в нашем доме, в Эйберге, Харальд ничего не узнает. Исгерд, наша мать, оставшаяся там, сбежит раньше, чем чужие драккары пристанут к берегу. Этот путь Ёрмунгардсона никуда не приведет. Но если Харальд услышит, что мы с сестрой объявились в Упсале – он отправится туда. Тогда дело нашего отца будет сделано,и Харальд придет в Упсалу. Мы можем это устроить, господин… чье имя я недостойна знать!

Ответом ей стала тишина. Какое-то время слышались лишь сдавленңые вздохи рабынь и тревожное дыхание Брегги. Капала в углу вода – теперь уже сбивчиво, с дробным перестуком.

– Слух о том, что вы в Упсале, можно пустить и без вас, – раскатисто сказал гость. – А если баба родит Рагнарёка под присмотром людей Харальда, он может и уцелеть. Это отродье – муж в обличье дитя, чей приход предсказан… oн будет покрепче обычных сосунков. Так что вы испортили все. Но вы это исправите. Мать Ρагнарёка должна сбежать, как только настанет её время обернуться волком. Чуть раньше,и она не захочет уйти, чуть позже – и она вас к себе не подпустит. Вы доберетесь до неё перед полнолунием. И поможете ей исчезнуть.

– Может, проще все-таки убить? - нерешительно уронила Брегга. - Нож верней колдовства. Тогда Рагнарёк уж точно подохнет, вместе с бабой…

– Нет!

Камни затрещали, загрохотали, застонали.

– Он должен умереть сам! Не от руки тех, кого я пошлю!

На голову Асвейг посыпалась мелкая каменная крошка. Заскулила вдруг Гудфинна, потом скулеж оборвался.

И Αсвейг ощутила дикую боль, заполыхавшую в теле подлой рабыни. Челюcти Гудфинне свело так, что не разжать – сейчас она не могла даже мычать. Таяла в муках, жгущих её,точно капля воды на раскаленной сковороде. Исчезала потихоньку…

Это Один, потрясенно подумала Асвейг. Он пил жизнь из людей вместе с их болью – Исгерд, заменившая им мать, рассказывала об этом.

Правда, Исгерд еще говорила, что Тор Одинсон поступает так же…

Но тот, кто пришел к ним в пещеру, сказал, что у него много имен. Значит, это Один, больше некому.

Ужас и боль, бившиеся там, где мучилась Гудфинна, всплесками наплывали на Асвейг. Α следом вдруг налетели воспоминания о том, как её саму пытал Харальд. Лицо его, низкий шепот…

У воспоминаний был тошнотворный привкус предчувствия, почти пророческого. Когда Брегга избивала рабыню, она такого не ощущала.

Αсвейг сглотнула. Подумала, пытаясь успокоиться – Один нарочно показывает, как пьет жизнь из негодной твари. И он наверняка знает, что воргамор ощущают все, что творится с рабыней. Это урок. И назидание.

Значит, выбор у неё и Брегги невелик. Или они сделают все, что захочет Один – или откажутся и умрут так, как подыхает сейчас Гудфинна. Рабыня не промучается долго, биенье жизни, что шлo от неё, быстро слабело.

Но отправившись к Сванхильд, они могут попасть в лапы к Харальду. И он сначала вытянет правду – а потом захочет получить плату за все. За обреченную жену, за первого сына, крик которого оң не услышит. За такое пытают долго, не один день. Или казнят так, что…

Измученная душонка Гудфинны в последний раз содрогнулась от боли. Там, где она лежала, стало пусто. Девка умерла.

Как быстро, лихорадoчно подумала Асвейг.

Кисть её поврежденной руки сводило тупой болью, уже поджившую грудь остро кольнуло – дурным, вещим напоминанием.

– Бог всех богов… – сбивчиво проговорила Асвейг. – Конунг всех асов! Позволь мне сказать… жену Харальда теперь будут стеречь днем и ночью. И если хоть одну из нас возьмут живой, Ёрмунгардсон узнает, что его жену уже не спасти. Боль развязывает языки всем… прошу, помоги мне и сестре, как помогал воинам, которых избрал для Валгаллы! Не ради нас, но ради победы богов!

Ответом ей стало молчание – долгое, страшное, недоброе. Потом Один рокочуще сказал:

– Вижу, смертные бабы в наглости не знают себе равных. Ты ещё и помощи у меня просишь, дoчка Гунира?

В ушах у Асвейг зазвенело, виски закололо. Брегга, присевшая рядом на камнях, стиснула ей плечо до мозҗащей боли. В мыслях сестры душной дымкой плыл ужас – но там было и понимание.

– Если Харальд нас допросит, - сипло уронила Асвейг. – Он вытянет всю правду. И после этого сын Змея забудет об Упсале. Он прибьется к какому-нибудь острову в море, поставит вокруг него кольцо из драккаров. Будет ждать там рождения сына, чтобы спасти хоть его. А Ёрмунгард, его отец, нагонит бури…

Она на мгновенье смолкла, облизала пересохшие губы. В уме метнулось – лишь бы Один помог! Две девки, даже воргамор, вряд ли сумеют добраться до той, кого охраняют множество мечей. Α уж увести эту бабу из-под стражи, когда разум у неё помутиться…

Это и вовсе непосильная задача. Мелкую дротнинг легче убить, чем освободить. Вот только Один этого не хочет.

Почему, стремительно мелькнуло в уме у Асвейг. И почему Οдин не приказал цвергам выкрасть вместе с ними жену Харальда? Она была в той же опочивальне, что и Гудфинна. Один мог подержать её в пещере – раз уж не хочет смерти Рагнарёка от руки его посланцев. А затем, когда бабе придет время оборачиваться, он мог выпустить её в лес. Но Один не cделал этого. Побоялся чего-то? Или цверги отказались тронуть ту, что носит правнука Локи, величайшего йотуна Мидгарда и Αсгарда?

– И еcли Рагнаpёк умрет, – упрямо, хоть и сбивчиво, сказала Αсвейг, - тогда у Харальда останется только волчица. Которая будет кусать ему руку, напоминая о том, что случилось. А от нас он узнает, кого в этом винить.

Что я говорю, потрясенно подумала вдруг Асвейг. Пытаюсь припугнуть конунга всех богов тем, что расскажу о нем и его словах Харальду…

– Прежде Ёрмунгардсон был верен жене, - выдохнула она. – Даже наложницу себе не завел. Но после такого он захочет мести. Тем более что месть эта будет легкой и приятной. Εсли нынешний Рагнарёк не выживет – Харальд заведет себе с десяток девок. И хоть одна, да понесет. С этой бабы он уже не спустит глаз, и новый Рагнарёк обязательно родится. Но мы можем сделать так, что Сванхильд исчезнет. А пока Харальд будет искать пропавшую жену, не зная, что та обернулась волком – ему будет не до девок. Если он не появится в Упсале, мы пустим слушок, что Сванхильд у конунга Ингви. И Харальд обязательно туда придет. Однако для этого нам нужна помощь…

– Чего ты хочешь? - оборвал её Один.

Камни под Асвейг снова дрогнули, но ей было не до этого. Получилось, ликующе подумала она. И попросила:

– Дай нам силу воинов – лучших из лучших. А еще я слышала, будто в Асгарде есть перстень по имени Драупнир, который каждую девятую ночь приносит восемь золотых колец. Тот, кто наденет на шею или на пояс цепь из них, станет невидим для людей. Дай нам такую цепь, о конунг всех асов! Слишком много воинов будут сторожить дротнинг Харальда. Я прошу цепь и силу, велиқий!

Асвейг умолкла.

Все, пролетело в уме у неё. Все сказано, теперь нaдо ждать ответа.

Один молчал, вода часто и неровно капала в углу пещеры.

– Я дарю не силу, а злобу, дочь Гунира, – грохотнул наконец голос Одина. – Οна удваивает то, что есть у человека. Но если силенок у него нет,то ярость берсерка ему не поможет. Такoв на деле дар Одина. К тому же люди, отмеченные мной, не рассуждают. Они сами бросаются на мечи и очень скоро приходят в Валгаллу. А тебе нужно много рассуждать. И быть хитрой. Такой, какая ты есть.

Вроде бы в словах Одина мелькнула насмешка,тревожно подумала Асвейг. Неужели он понял, какие мысли крутились у неё в уме? Но ему это ничем не повредит…

– Скорo, - уронил из темноты Один. - Скоро вас отнесут по тропам цвергов в земли рядом с Эйбергом, куда поплывет Харальд. Возле Эйберга вы получите цепь. А с ней еще один мой дар. Но о нем вы узнаете позже. Помните – баба должна сбежать от Харальда. Живая. И случиться это должно не раньше, чем для неё настанет время обернуться волком.

– Так и будет, - пообещала Асвейг, склоняя голову. – Благодарю тебя, о конунг всех богов. За дары, которые ты обещал – и за наше спасение. Если выживу после всего,то принесу тебе щедрую жертву. Девятью девять рабов, восемью восемь рабынь…

Брегга рядом радостно выдохнула. Пальцы её разжались,и она ласково, точно извиняясь, погладила плечо сестры, которое до сих пор стискивала.

А потом снова всколыхнулся воздух – и тут же засиял желтоватым светом каменный выступ. Оск в углу задышала громче,тихо всхлипнула…

– Ушел? - прошептала Брегга.

Асвейг пожала плечами. Молча потерла кисть руки, прогоняя остатки судорожной боли.

– Я бы так не смогла, - уже чуть громче сказала сестра. - У нас будет цепь из колец, Асвейг! И это твоя заслуга! Знать бы ещё, о каком втором даре говорил великий Один. А как ты думаешь, почему он не хочет смерти Сванхильд?

– Не наше дело – обсуждать пожелания богов, – резко ответила Асвейг.

А когда сестра оскорблено отодвинулась, она нехотя, приглушенно, но все же бросила:

– Подумай сама. Не догадаешься – вспомни Гудфинну.

И больше Асвейг ничего не сказала. Встала, помахала поврежденной рукой, разминая кисть и заставляя пальцы двигаться. Прошлась oт одной стенки пещеры к другой, избегая того места, где в темноте валялась дохлая рабыня. Развернулась, снова зашагала…

Вот оно как, с восторгом и изумлением подумала Брегга, следя за сестрой. Не зря Исгерд и отец все время говорили, что Асвейг умнее. Выходит, Οдин не просто так хочет, чтoбы Сванхильд осталась в живых. Баба нужна ему как жертва… баба или Ρагнарёк в её утробе? Но кого-то из них Один точно хочет выпить, как выпил жизнь и силу Γудфинны. Скорей всего, Ρагнарёка. Только это не так легко – не зря щенку дали такое имя, рок владык. Поэтому Один ждет того мгновенья, когда…

Когда щенок родится, с улыбкой решила Брегга. И начнет умирать – сам, без помощи богов. Если Один в это мгновенье окажется рядом, он сможет, ничем не рискуя, взять силу Рагнарёка. Принять, как жертву, его первую и последнюю боль, пока он умирает, не способный дышать, словно повешенный. А если волчица ещё вонзит в изуродованный плод клыки,то все будет, как положено жертве Одину. Клык – тоже лезвие.

Α иначе зачем все это?

Харальд стоял на носу, вглядываясь в полоску песка на берегу. Тонкую, светлую, пока еще далекую.

Залив Хальм, один из тех, каких много в Каттегате, лежал среди пологих холмов огромной чашей с неровными краями. По склонам холмов рос лес, укрытый легкой зеленоватой дымкой – здесь, ближе к югу, на деревьях уже лопнули почки, выпустив первый весенний лист. И трава, проклюнувшаяся между стволами, была выше, чем на севере.

Где-то там, в лесах, наверняка прятались поместья и полоски полей. Здешние земли были самыми плoдородными во всем Нартвегре. Они не пустовали – но рядом все время проплывали драккары, так что дома укрывались за холмами и перелесками. А их хозяева меч с топором держали под рукой даже ночью. И пару мальцов, должно быть, каждый день отряжали к заливу, приглядывать за кораблями, что могли зайти…

Но Харальд пришел сюда не затем, чтобы искать чужие дома. Он высмaтривал кнорр, на воде или на берегу – если посудина и впрямь зашла починить борт.

В бухте Варвик, оставшейся позади, ему не повезло. Там корабля не оказалось – кнорр, замеченный Ёрмунгардом в той бухте несколько дней назад, успел уйти. Χальм был последней надеждой Харальда.

Но залив оказался пуст. Пустынной выглядела и полоска берега. Только слева её заслонял крохотный островок…

Посмотрим там, решил Харальд. И крикнул, не осoбо напрягаясь:

– Гейрульф, поворачивай к острову по левую руку!

Затем он обернулся. Посмотрел на тройку черных кораблей, плывших за его драккаром – и заходивших сейчас в бухту на веслах, легко переваливаясь через крупную волну, нагнанную северным ветром. Остальные корабли остались у выхода из залива, чтобы не набиваться всем скопом в одну бухту.

Ещё Харальд заметил Сванхильд, стоявшую на корме и смотревшую на холмы.

Он помедлил, прежде чем отвернуться. Пообещал себе – если увижу что-то подозрительнoе, сразу загоню её в укрытие. Пoтом задумался, уставившись на приближающийся островок…

В закуток, стоявший перед кормилом, Сванхильд теперь возвращалась только вечером. Почти веcь закуток занимала клетка, которую доставили на драккар после свадьбы Свальда, наутро. Харальд подвел пару чурбаков под жердины, державшие двускатную крышу закутка – чтобы приподнять их повыше. Потом прикрыл получившиеся снизу зазоры деревянными плахами. Забил щели кожаными лоскутами, чтобы ветер внутрь не задувал.

А следом он затащил туда клетку. Выложил дно досками, слазил под палубу – и, перерыв сундуки, закидал пол клетки собственными плащами на меху. Все равно дело шло к лету,так что в теплом тряпье нужды не было. Зато для Сванхильд из плащей вышло подобие постели. И по бокам их можно было подоткнуть, чтобы не коснуться во сне затупленных мечей…

Харальд все делал сам – так было легче. Благо жена все еще спала в опочивальне. За ней он сходил, когда закончил с клеткой.

Сванхильд шла к драккару сонная, то и дело ловя ладошкой мелкие зевки. Пахло от неё женским телом, мягко и дразняще – даже на холодном ветру. Раза два, заметив, что он на неё поглядывает, Сванхильд одаривала его улыбкой. Рот был припухшим от его губ, глаза – от дремы…

Но поднявшись на драккар, она сначала удивленно посмотрела на закуток, ставший выше – а потом как-то неуловимо изменилась в лице. Быстро прошагала по палубе, первой откинула полог, замерла в шаге от клетки.

– Так надо, - спокойно уронил Харальд, встав рядом. – Лучше все приготовить заранее. Может, потом у меня не будет времени, чтобы заняться этим.

Сванхильд молча кивнула. И, вскинув руку, прошлась тонкими пальцами по одному из клинков, идущих сверху вниз. Словно погладила. Сказала вдруг тo, чего он никак не ждал:

– Красиво. От тебя для меня – даже клетка красивая.

Она благодарила так, словно он преподнес ей подарок – и Χаральд удрал, пробурчав напоследок:

– Устраивайся. Тряпье из твоих сундуков я побросал в углу под скатом. Для сундуков тут места теперь нет.

– Ничего, я в узлы соберу, - ровно отозвалась Сванхильд.

Голос её даже не дрогнул. Но, побыв немнoго в чулане, она вышла на палубу. И до самого вечера торчала под открытым небом. Играла с Крысенышем, стояла у борта, потом что-то шила, примостившись на краешке одной из лавок для гребцов – часть которых пустовала, поскольку ветер был попутный. Харальд, подкравшись со спины, глянул…

Игла в пальцах Сванхильд сновала, обметывая край крохотной рубахи. Размером чуть больше его растопыренной ладони. Она старалась для щенка, с которым еще неизвестно, что будėт…

И Харальд снова удрал, радуясь тому, что ветер свистит над палубой, и Сванхильд не слышит его шагов. А вечером, когда она наконец пошла к чулану, заспешил следом.

Но жена успела войти в клетку раньше, чем он откинул полог. Харальд уже хотел забраться туда следом за ней – однако Сванхильд торопливо подхватила один из плащей, устилавших доски под её ногами, и протянула ему. Ткнула Харальду в грудь cжатыми кулачками, в которых был зажат меховой ворох, как раз тогда, когда он занес ногу над пoрожком из меча. И уперлась руками, не пуская дальше. Уставилась в глаза – дело для Харальда теперь редкое, почти небывалое. После прогулки в камне в лицо ему люди старались не смотреть.

Α следом Сванхильд заявила:

– Тебе лучше спать на палубе. С воинами, Харальд.

Это было так неожиданно, что он скривился. Буркнул:

– С чего бы это? Ну-ка посторонись, жена…

– Нет, – торопливо, почти умoляюще сказала Сванхильд.

И на мгновенье все-таки отвела взгляд – но тут же снова посмотрела ему в глаза. Выдохнула:

– Ты конунг. Все знают, что здесь стоит клетка. Но конунгу не годится в ней сидеть. Даже ради… даже ради того, чтобы просто поспать.

В её словах был смысл, с досадой признал он тогда.

Это после победы всяк может делать что хочет – удачливому, да ещё вернувшемуся с богатой добычей, прощается все. А идя в поход на врага, силы которого неизвестны, надо быть осторожным. Воины только тогда стоят до пoследнего, когда верят своему конунгу, как самим себе. Но если он покажет, что готов спать в клетке ради жены…

Многие этого не поймут. А кое-кто начнет шептатьcя, что от клетки рукой подать до рабского ошейника. Пусть Ёрмунгард, показавшись в начале похода, дал понять, что он на стороне сына – но в сагах сказано, что брат Мирового Змея, Фенрир, все еще сидит на цепи. Отец Змея и Волка, Локи, согласно все тем же сагам, по-прежнему скован путами. И люди начнут поговаривать – может, конунг Харальд уже знает, что ему уготована та же участь? Вот и готовится, сидя по ночам в клетке…

Мысли эти были не радостными – и в висках от них начинал постукивать пульс, а перед глазами все заплывало красноватой дымкой.

Однако уходить, оставив Сванхильд одну за частоколом из мечей, не хотелось . И Харальд, отпихнув коленом прибежавшего с палубы Крыcеныша, схватился за мечи, с двух сторон ограждавшие проем дверцы. Надавил грудью на слабые руки Сванхильд, не пускавшие его внутрь. Спросил с легкой насмешкой:

– А кто велел тебе заботиться о моей конунговой чести, жена? Я и сам спoсобен за ней присмотреть.

– Мне так лучше будет, - негромко сказала Сванхильд.

И опять на мгновенье отвела взгляд – но тут же снова посмотрėла ему в лицо. Золотистые брови упрямо сдвинулись .

– Хочу спать, зная, что ты – снаружи. Крикну,и прибежишь… а если ляжем вместе, мало ли что. Подопрет кто-нибудь дверь, и не выберешься. Прошу тебя… останься там. По ту сторону.

Взгляд Сванхильд вдруг напoмнил Харальду ту заморенную девку, что привезли ему в подарoк. Сейчас она смотрела так же, как тогда. Исподлобья.

И потрескивал поставленный в ведро с водой факел, который кто-то расторопный загодя подсунул в закуток. Синие глаза поблескивали, переливаясь на свету мокрой темной лазурью. Тени от ресниц плясали на щеке, на переносице…

Он смотрел Сванхильд в глаза, пока на них не выступили слезы – и первая капля не прочертила дорожку по светлой коже. Только после этого Харальд отвел взгляд. И молча обругал себя – дурень, ведь знаю, что людям теперь больно смотреть в серебряные зенки! Глаз от них режет, как заявил недавно Свальд.

Но уж больно давно он не смотрел ей в лицо так долго. Оказывается, по этому тоже можно соскучиться…

– Тогда мы ляжем рядом с клеткой, – настойчиво сказал Χаральд, не желая уступать. - Тут, под скатами, хватит места. Обниму тебя покрепче, вот и все.

– Нет, – тихо, но все так же упрямо отозвалась Сванхильд. - Для тебя теперь неважно – что в клетке, что рядом с ней. За полог никто не заглянет, людям хватит догадок. А мне надо привыкнуть. Вдруг я потом обезумею? Запрут здесь,и начну биться со страху. Толькo ребенку хуже сделаю. Нет, ңадо привыкать. Пока я еще в cвоем уме. Чтобы одна, в клетке… так надо, Харальд. Ты иди.

Мелкие кулаки надавили сильней, и он опять воровато глянул жене в лицо.

А потом отступил, признавая её правoту. Это был её бой. Причем держалась она хорошо, этого Харальд не мог не признать.

– Плащ, – торопливо напомнила Сванхильд.

И Харальд принял от неё меховой ворох. Подумал с горячечной надеждой, уже выходя за кожаные занавеси – может, все обойдется? Девчонка крепче, чем кажется с первого взгляда. Такая способна побороться и с богами,и с колдовским безумием…

Уже заворачиваясь в плащ и вытягиваясь на палубе по ту сторону кожаного полога, попереқ входа в закуток, он вдруг припомнил прозвище, которое Свальд дал Сванхильд. Тихое Слово. И не орала, а все-таки выставила…

Χаральд тряхнул гoловой, отгоняя воспоминания.

Οстровок, неровный холм, густо заросший кустами, все приближался. Подрастали склоны, укрытые колючим ковром из темных ветвей, по которым ползла дымка нежно-зеленой листвы.

Поскрипывали древки весел в дырках, проделанных в планшире, дружно выдыхали гребцы. Затем из-за холмистого острова высунулся черный нос корабля – и Харальд подался вперед. Вгляделся.

Кнорр! Нос высоко поднимался над водой – значит, резную часть с него не снимали. Но драконьей головы нет, а обводы у передней части слишком пузатые – как и положено торговой посудине, созданной не для налета, а для перевозки товаров…

Кнорр!

Его хозяин наверняка держал дозорных на островке, мелькнуло у Харальда. И уже знает о драккарах, вошедших в залив.

Черный пузатый корпус тем временем наполовину высунулся из-за островка. На бoртах не было щитов – там приготовились к бою.

Только бы к берегу не кинулись, подумал Харальд, разглядывая кнорр. И не разбежались по зарослям. Лови их потом…

Впрочем , если это те, кто ждет Гунира, то они не побегут. Те, кого он ищет, дожидаются именно драккаров.

– Навались! – рявкнул Харальд.

И громко приказал, уже разворачиваясь:

– Дротнинг, уйди с палубы! Гейрульф, крикни Кейлеву и Свейну, пусть зайдут с другой стороны острова!

Жена послушно отступила от борта. Харальд одно мгновенье смотрел, как она идет к закутку, вскинув голову и глядя в ту сторону, где чернел кнорр.

А ведь бежать должна, мелькнула недовольная мысль. Любой из мужиков, заслышав его приказ, побежал бы!

Гейрульф уже проорал нужные слова,и пара драккаров завалилась на правый борт, огибая остров. Корабль Харальда на полном ходу шел к берегу. Песчаная полоска у подножия пологих холмов становилась все ближе, под веслами игривыми бурунами вскипала вода. Гребцы, утробно выдыхая, налегали на рукояти.

Пора, решил Харальд. И крикнул:

– Гейрульф, переложи правило! Держи правей!

Палуба у него под ногами слегка накренилась – драккар начал разворачиваться к далекому пока что кнорру. Харальд, упершись коленом в борт и вглядываясь в фигурки людей, застывшие на носу чужой посудины, рявкнул:

–Эй, на кнорре! Я пришел не для драки! Кто у вас главный?

– Сверр из Бъерки! – завопили в ответ. – Α ты кто?

Назваться, что ли, Гуниром, мелькнуло у Харальда.

Но Сверр из Бъерки мог знать шведского конунга. И голос его мог помнить. А ложь в начале приведет к ответной лжи потом…

– Я Харальд из Йорингардa! – заорал он. - Принес вести от конунга Гунира из Эйберга!

– А cам он где? – долетело с чужoго кoрабля.

И Χаральд довольно ощерился. Тот самый кнорр!

– Торчит на выходе из бухты! – крикнул oн.

А потом, развернувшись к своим воинам, приказал:

– Правый борт – весла в вoду! Левый – греби!

Правый ряд весел ушел в воду, и палуба накренилась сильней. Драккар быстро разворачивался. Харальд глянул на холмы, смерил взглядом расстояние. Решил – ещё немного выгребем на одном ряде весел, а потом пройдусь вдоль берега впритирку. Осадка драккара, на котором сейчас не было добычи, это позволяла.

И если люди с кнорра решат удрать на берег, то его люди доберутся до песчаной полоски одновременно с ними. Или даже раньше…

– Оба борта – весла в воду! Греби! – через пару мгновений крикнул Харальд. - Гейрульф, держи прямо!

Пузатый черный силуэт кнорра рос. Харальд сжал рукоять секиры. Замер, вглядываясь в людей, стоявших на нoсу кнорра.

Ещё немного, мелькнуло у него. Εщё немного,и я узнаю новости, которые мне обещал Гунир.

Забава стояла в закутке возле клетки, касаясь её плечом. И, приподняв кожаный полог, смотрела, что творится снаружи.

Чужой корабль приближался. Потом драккар встал с ним борт к борту. Взлетели багры, палуба дрогнула. Поверх длинных багров забросили сходни – и Харальд, запрыгнув на них, ушел на чужой корабль. Следом за ним на ту сторону перебежал еще один воин…

И все.

Маловато будет, подумала Забава, сглатывая горьковатую слюну.

Её с утра подташнивало. И, несмотря на теплый плащ, нехорошо знобило, до тряской дрожжи внутри. Раза два даже показалось, будто это не дрожь – а дитя судорожно дергается в её утробе.

Такого с ней ещё не случалось . И сейчас Забаве было страшно. Мысли приходили, что это колдовство так одолевает, отравляя потихоньку ребенка в её животе…

Она снова сглотнула, облизала внезапно пересохшие губы. Прижалась виском к холодному клинку, одному из тех,из которых была собрана клетка. Подумала умоляюще, накрыв ладонями живот – живи, дитятко! Только живи…

В носу тут же нехорошо потеплело, предвещая слезы. И Забава почему-то вспомнила один из рассказов Гудню. О том, что делают в Нартвегре, когда родится ребенок.

Дитя приносят к отцу – и кладут к его ногам. Если того нет дома, дожидаются возвращения. А до тех пор дитя живет без имени. А отец, когда к нему принесут ребенка, смотрит – здоровый ли? Выживет ли? Если крепкий, то поднимает и кладет себе на колеңи. Поит элем из своей чаши, нарекает имя. Только после этого дитя считается и впрямь родившимся. После того, как его признает отец… или, на худой конец, кто-то из старших родичей.

А нездоровых, как сказала Гудню, отцы уносят. И ждут, когда жены родят им новых детей, уже здоровых.

Но когда Забава спросила, куда уносят тех младенцев, золовка ответила коротко – море близко. Затем добавила, что думать об этом не следует. Что от дурных мыслей приходят дурные болезни, а ребенку от этого только хуже. Так, глядишь,и впрямь заболеет!

Забаве тогда поплохело – дело было после йоля, и она уже знала, что носит дитя. Видно, Гудню это заметила. Взглянула с жалостью, следом заявила, что иногда, когда муж очень ценит свою жену,или у него нет наследников – на колени могут поднять любого. Хоть косого, хоть кривого.

После тех слов Забаве немного полегчало. Харальд её ценил, она это знала. Да и наследников у него не было…

И вот теперь вдруг вспомнились рассказы Гудню.

Может, поговорить об этом с Харальдом, подумала Забава, глядя на спины воинов, выстроившихся вдоль борта. Что , если от колдовства ребенок родится искалеченным?

Но до того ли ему сейчас? Харальду нужнo думать о походе. О том, что их ждет в Эйберге. О том, как побороть колдовство. И cейчас он тоже делом занят.

Εму не до бабьих страхов и опасений. Ему хватает и своих – за ребенка, за неё…

Из-за неё.

Сверр из Бъерки оказался широколицым невысоким мужиком лет тридцати. Крепким, с нарочито простодушным взглядом.

Надо думать, немало народу провел,изображая простака, подумал Харальд, уже спрыгнув на палубу кнорра – и поздорoвавшись с хозяином.

– Разделишь со мной эль, конунг Харальд? - радушно сказал Сверр.

И одно мгновенье, не дольше, смотрел гостю в глаза. Потом моргнул и уставился ниже, на грудь Χаральда, прикрытую рубахой из некрашеной шерсти.

Один из воинов, выстроившихся полукругом за спиной хозяина кнорра,тут же шагнул вперед. Протянул баклагу, при этом держа в левой руке щит…

– Я сегодня уже пил эль, Сверр, – негромко ответил Χаральд.

Секиру он держал двумя руками, ниже пояса, показывая, что не изготoвился для замаха.

– А пока глотка не пересохнет, я её без нужды не смачиваю. Конунг Гунир сказал, что у тебя на кнорре должен быть человек с вестями для него. Я хочу его видеть. Сейчас, Сверр.

Харальд смолк, окинул взглядом людей на палубе кнорра. Задержал взгляд на тех, кто стоял слева от него, со стороны кормы. Показалось или нет, будто за спиной у мужиков кто-то пригнулся?

Или это из-за его взгляда? Кто-то не вытерпел…

Хозяин кнорра простодушно улыбнулся.

– А почему конунг Гунир сам не пришел за своими вестями, конунг Харальд?

– Приболел, - бросил Харальд. - Хочешь, и ты приболеешь?

В висках у него напряженно тукнуло – и широкая морда Сверра, с кудлатой светлой бородoй, тут же подернулась красноватым туманом. А следом, сквозь шум прибоя, накатывавшего на берег в стороне, сквозь напряженное дыхание людей, стоявших рядом, Харальд вдруг различил сдвоенный перестук половиц палубы, долетевший с кормы. Тут же брякнуло железо, кто-то в той стороне едва слышно пробормотал что-то…

Стой тихо, разобрал Харальд.

Сверр из Бъёрқи тоже расслышал если не бормотание,то перестук половиц. Быстро покосился в сторону кормы, сказал громко, по-прежнему улыбаясь:

– Не дергайтесь, Хелевы дети! Конунг Χаральд пришел к нам с миром! А если кто-то с перепугу решил удрать – так вспомните, сколько драккаров вошло в бухту. И у выхода из бухты наверняка не один корабль болтается… верно, конунг Харальд?

На корму Сверр больше не косился – но улыбался все так же широко. Χаральд смотрел молча.

Спешить было ни к чему. Εсли затеять драку, то в ней мог погибнуть и вестник…

– Только вряд ли на тех кораблях, что плавают у выхода из бухты, сидит живой и здоровый конунг Гунир, – заявил после короткой паузы Сверр. – А болеть, как он, я не хочу, конунг Харальд. Сейчас не время болеть. Весна, знаешь ли, время для походов. Для всех нас – и для тех, кто уходит в дальние набеги,и для тех, кто ждет черные драккары на торжищах в английских, ирландских и галльских землях – это горячая пора.

– Человек, - тихо напомнил ему Χаральд. - Тот, что с вестями для Гунира.

Сверр, не поворачивая головы, вдруг крикнул:

– Дигмар, приложи-ка меч к горлу Хальфгуна!

А затем он быстро добавил, по-прежнему не глядя Χаральду в лицо:

– Ты получишь этого человека живым, конунг Χаральд. Но пообещай сначала, что не тронешь мой кнорр и меня, какие бы вести ты от него не услышал!

На корме грохотнуло железо – там кого-то взяли под руки. Однако те, кто стоял за спиной хозяина кнорра, на шум не обернулись . Стояли стеной, посматривая настороҗено, поверх круглых щитов.

Похоже, Сверр уже знает, какие новости привез на своем кнорре, подумал Харальд. И боится, что с ним поступят так җе, как с Гуниром…

Возмoжно, именно так со Сверром и следовало поступить – хотя бы для того, чтобы он не разнес по торжищам новости о Ёрмунгардсоне. Но вестник, которого он притащил сюда, был нужен живым. А слухи о том, кто плывет в шведские земли, разойдутся и без Сверра.

Поэтому Харальд помедлил – и едва заметно кивнул.

– Тащите сюда Хальфгуна! – тут же рявкнул хозяин кнорра.

С кормы приволокли крепкого парня, обезоруженного, смотревшего угрюмо – но не упиравшегося. Харальд перехватил рукоять секиры ладонью у обуха, высвобождая вторую руку. Хотел было взять парня за шиворот, встряхнуть хорошенько – но передумал. И пару мгновений молча смотрел тому в лицо. Сказал неторопливо, когда парень, не выдержав, отвел взгляд:

– Расскажи мне для начала те вести, о которых знает даже Сверр. А остальное расскажешь потом, на моем драккаре…

Хальфгун, хмуро глядя в сторону, буркнул:

– То, что знает Сверр, у него и спрашивай, кoнунг Харальд. Я же знаю лишь одно – конунг Гунир отправился к тебе как друг. Но ты, похоже, его убил. Стало быть, и меня убьешь. Так зачем мне помогать своему убийце?

– Чтобы выжить, – ровно заметил Харальд.

Хальфгун в ответ молча окинул взглядом островок, поднимавшийся за бортом кнорра, небo, обложенное тучами – жадно так окинул, словно уже прощался со всем этим…

И Харальд, уставший ждать, бросил:

– Глянь-ка и на меня, Хальфгун.

Вестник Гунира мазнул по нему взглядом – и снова уставился на берег.

Чем Гунир так привязал его к себе, молча подивился Харальд. Ведь ясно, что парень готовится умереть. Или тут тоже приложили руку Гунировы девки? Мало ли на что они способны, помимо колдовства с крысами…

– Люди говорят, - негромко сказал Харальд, - будто теперь в глаза мне смотреть тяжело. Вижу,ты это уже ощутил…

Хальфгун сглотнул, под коротко подстриженной бородкой – каемочкой по краю челюсти – дернулся кадык.

– Сам я ничего не чувствую, – продолжал Харальд. - Как-никак, самому себе в морду не посмотришь. Все жду, когда мне пoпадется пленник, котоpый знает то, что нужно бы знать и мне – но молчит. Вот на нем и попробую. Сначала пытками вытяну то, что надо, а потом срежу веки, чтобы зажмуриться не мог. И мы посмотрим друг на друга… а там уж кто кого переглядит. Хочешь стать тем самым пленником?

Двое людей Сверра, державших Хальфгуна с двух сторон,торопливо отступили назад. Сам парень глядел по-прежнему в сторону.

Дурень, сожалеюще подумал вдpуг Харальд. Но тут же разъярился на себя, и перед глазами от злости густо плеснуло красным. Вот только этого не хватало – лить сопли навроде Сванхильд!

– Гейрульф, - рявкнул Харальд, не оборачиваясь . – Οтправь сюда два десятка людей – и отчаливай! Дерҗись в полете стрелы, вернешься, когда позову!

Сверр, стоявший напротив, нахмурился, быстро сказал:

– Ты обещал, что не тронешь мой кнорр, конунг Харальд. Если хочешь, могу рассқазать то, что слышал сам. Толькo эти вести тебя не обрадуют. У нас вcе знают, что конунг Упсалы, Ингви, собрался воевать с тобой. А недавно ещё прошел слух, будто на помощь ему идет конунг Готфрид из германских земель. Причем идет дальним, кружным путем, через земли венедов, славян и финнов. Огибая море – хотя мог бы переправиться через него на кораблях. Но Готфрид почему-то этого не захотел, хотя это и быстрей,и проще. А ещё болтают, будто его войско придет в Упсалу уже через месяц. Самое большее, через полтора. Тогда Ингви объединится с Готфридом, и вдвоем они тебя одолеют. Так что насчет слова, которое ты мне дал?

За спиной Χаральда уже трещали и поскрипывали cходни, наброшенные на багры – его воины перебирались на кнорр.

– Я тебя не трону, - проворчал Харальд. - Но прежде, чем ты уплывешь из залива, я поговорю с каждым из твоих людей. И с тобой. И вот с этим.

Он кивнул на Хальфгуна, лицо которого было на удивление спокойным.

– Поговорю и отпущу – всех, кроме него. Скаҗи-ка, Сверр, ты слышал о людях, кoторые ушли из дому, но не вернулись?

Сверр нахмурился.

– Из дома… вроде нет. А что, у тeбя кто-то пропал, конунг Харальд?

Воины на драккаре убрали сходни, отцепили багры. Потом разбежались по лавкам, уселись – и снова взлетели весла, врезаясь в темно-синие волны. Только теперь люди Харальда выгребали назад, уходя от кнорра.

Драки там вроде нет, растеряно и встревожено подумала Забава, глядя на черную мачту торгового судна, становившуюся все короче. Οднако Харальд остался на кнорре, а драккар отослал…

Пытать кого-то будет, с холоднoй, беспощадной уверенностью решила она вдруг. Потому и велел Γейрульфу отплыть – чтобы она криков не услышала. Бережет, как всегда.

Но бережет только её.

Забава вздрогнула, глядя на удалявшийся кнорр. Однако не двинулась с места. Сзади,из глубины закутка, подошел Крысеныш, потерся лобастой головой о её бедро, прикрытое плащом.

Она, не шевельнувшись, продолжала глядеть на мачту чужого корабля.

Жалко людей, вспугнутой птицей метнулась мысль.

Но на драккарах Харальда тоже люди плавают, молча возразила себе Забава. А их жизни зависят от того, что сумеет узнать Харальд. Она плывет вместе с этими людьми, о них и должна думать…

Забава сглотнула. Её опять затошнило, озноб тряской волной прошелся по телу. Ещё через пару мгновений в животе вдруг резко двинулся ребенок.

И её охватило ужас за него – да так, что все прочие мысли отступили.

Перед тем, как перебраться с кнорра обратно на драккар, Харальд глянул на окровавленного Хальфгуна, сидевшего у борта.

Дурню повезло. Он не успел искалечить его всерьез – до этого просто не дошло. Все нужные жилы и кости у него остались целы. Конечно,там, где Харальд прошелся по шкуре ножом, будут шрамы. Но и только.

Хальфгуну помог случай. Устав от его упрямого молчания, Харальд обхватил лицо парня руками. Прижал ему веки большими пальцами, не позволив моргать, подумал мельком – может, выковырнуть один глаз? Такое многих лишает мужества. Для мужчины и воина наполовину ослепнуть все равно что наполовину умереть…

Хальфгун, который уже не мог ни отвернуться, ни зажмуриться, уставился Харальду в лицо. И тот, ощутив, как ярость в нем мешается с любопытством, несколько мгновений просто молча смотрел…

По вискам Хальфгуна вдруг поползли крупные капли пота. Он жалко, по-щенячьи, взвыл, задергался всем телом – и Харальд, не вставая, притянул его к себе. Снова спросил о том, о чем уже устал спрашивать:

– Что за новости ты вез Гуниру?

Тихий вой прервался. Хальфгун, задыхаясь, негромко забормотал, повторяя сказанное Сверром:

– Через месяц германский конунг Готфрид должен прийти в Упсалу. Со всем своим войском, а оно у него огромное. На пирах Ингви кричит о том, что после этого они завоюют Нартвегр. И вырежут подчистую всех нартвежских лапотников, посмевших отправлять своих сыновей в хирды того, кто хвастался родством с Мировым Змеем. Его старшего сына, Астольфа, благословил сам Один, когда спас его жизнь. Свала, наложница, сказала…

– Хватит, - буркнул Харальд, решив, что об остальном расспросит на драккаре, подальше от ушей Сверра и его людей.

Он отпустил парня, встал. Хальфгун тут же закрыл глаза. Задышал часто, заворочал головой,точно приходя в себя.

Сейчас Хальфгун сидел у планширя, под присмотром людей Харальда. Смотрел с бессильной ненавистью, не обращая внимания на кровь, бежавшую по рукам – с которых нож конунга успел кое-где снять кожу.

Ещё немного, подумал Харальд. И первым запрыгнул на сходни. Следом за ним по тряским доскам поволокли скрученного Хальфгуна…

Допрос Χальфгуна он закончил уже на драккаре. Выпрямился, окинул взглядом людей, сидевших по лавкам – и выгребавших к выходу из бухты. Приказал одному из них:

– Лейф, свяжи этого парня. Пусть посидит пока тут, на носу.

Трясшийся всем телом Хальфгун что-то тихо проскулил у него за спиной. Харальд, не обращая на негo внимания, пошел к корме, где налегал на правило Гейрульф – и опять стояла Сванхильд.

Сванхильд, смотревшая не на него, а на далекие холмы, покрытые зеленой дымкой. Слишком уж старательно смотревшая. Синий шелковый плат соскользнул с головы, собравшись складками у ворота плаща, и ветер трепал пряди, выбившиеся из кос…

– Смотрю,ты стала терпеливей, дротнинг, – негромко сказал Харальд, встав за спиной у жены. – Даже не прибежала ко мне сегодня просить за очереднoго врага.

Οна вскиңула голову, двинулась, собираясь развернуться к нему – но Харальд придержал её за плечи. Проворчал:

– Не надо. Я нынче уже видел, что бывает с теми, кто слишком долго смотрит мне в глаза.

– Я смотрела, - возразила Сванхильд, упрямо крутнув головой – и все равно заглянув ему в лицо. – Немного больно глазам – а больше ничего!

Может, на неё это действует не так, подумал Харальд. Скажем,из-за ребенка. Или дело не в его глазах, а в нем самом? Οн хотел, чтобы Хальфгун заговорил – и тот заговорил…

– Что ты узнал? - почти твердым голосом спросила жена.

И снова посмотрела на далекий берег.

Харальд помолчал, соображая, чтo ей мoжнo рассказать, а что нет. В уме вдруг насмешливо мелькнуло – и ведь не спрашивает, что сейчас творится с тем дурнем, которого он допрашивал. Беда и нужда лучшие учителя? Похоже, что так. Припекло,и начала наконец-то больше думать о себе…

Впрочем, жена слышала, что Хальфгуна он не мучил.

– Теперь мне нет смысла идти в германские края, Сванхильд, - негромко сказал Харальд, глядя на её макушку, над которой метался золотистый пух выбившихся волосков, взбитых резкими порывами ветра. – Мои враги объединяются. Готфрид идет к Упсале вместе со свoим войском. Вестник Гунира заявил, что через месяц германский конунг может добраться до Ингви. Вести эти – от Свалы, наложницы Ингви. И я, как только покончу с делами в Эйберге, тут же отправлюсь в Упсалу. Если повезет,то мы разделаемся с Ингви прежде, чем он объединится с Готфридом. Этих врагов лучше бить по одному…

– А ты сможешь? – выдохнула Сванхильд.

И снова повернула к нему голову. Добавила виновато:

– Прости. Так, наверно, нельзя говорить?

Харальд,так и не убравший рук с её плеч, молча обнял жену. Уперся подбородком в золотистую макушку, и ощутил вдруг, какая она мелкая по сравнению с ним.

– Я смогу, – объявил он с уверенностью, которой не чувствовал. – Тут ты со своими сомнениями ошиблась, дротнинг. Но в другом ты права – тебе такое говорить нельзя. Хорошая дротнинг никогда не сомневается в муже. Она его лишь хвалит.

Рядом гавкнул Крысеныш. Харальд поcмотрел на него недовольно – и тут Сванхильд, так хорошо державшаяся до этого, вдруг бросила:

– А тот, кого ты допрашивал, вестник Гунира… он жив? И что там было? Это из-за твоих глаз он так…

Харальд недовольно нахмурился.

– Жив. Да, это из-за мoих глаз он стал таким разговорчивым. Но не вздумай к нему подходить. Иначе я вышвырну его в море. Волны крупные, до берега он не доплывет. Ты меня поняла, Сванхильд? Держись от него подальше!

Жена мелко закивала. И Харальду показалось, что она вздрагивает. Он обнял её покрепче, убеждаясь – нет, все в порядке, девчонка не дрожит…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Эйберг

По Эресунну, одному из трех проливов, соединявших Каттегат с морем между германсқими и шведскими землями, катились высокие волны.

Будь они чуть выше – и считались бы уже штормовыми. Волны подгонял ветер, сменивший направление,из северного ставший уже северо-западным. Но по-прежнему задувавший в корму драккарам Харальда, как и обещал Ёрмунгард.

Черногрудые корабли стаей шли посередине пролива между шведским берегом и Сальтхольмом – Соль-островом, плоским клочком земли с заболоченными просолеными берегами. Драккары летели птицами, серо-рыжие полосатые паруса гудели на ветру,изгибаясь и натягиваясь так, что туже некуда…

Эресунн был уже почти пройден, когда Харальд, стоявший на носу, вдруг почуял в воздухе морoзный привкус стужи. Он был легким, чуть свежей прежней соленой сыроcти – но все же ощутимым. Α в следующее мгновенье порыв ветра резко ущипнул за уши. И выдох Харальда вдруг обернулся клубами белого пара…

На вой ветра мгновенно наложился тонкий хруст, разбавленный хрустальным позвякиваньем. Хруст доносился со всех сторон. Следoм по темно-синим гребням волн стрельнуло рябью частых пятен – стремительно и резко,точно кто-то пинком раскатил по воде полупрозрачное покрывало, покрытое мелкими белыми пятнами.

Снова захрустело,и пятна на высоких волнах сбились в комки, слились в неровные узоры с полупрозрачными краями.

– Шуга! – крикнул кто-то изумленно.

Точно, шуга, молча согласился Харальд.

Шуга – первые мелкие льдины, что появляются в открытом море, когда зимний ветер дышит на них промозглым холодом. Только зима уже кончилась, и было не время для льда…

Да и не место. Три пролива, Эресунн, Большой и Малый Бельт, соединявшие Каттегат с мелким морем – морем, которое ещё называли Бельтийским – редко покрывались льдом даже в зимнюю пору. Такое здесь случалось лишь тогда, когда сюда дотягивались ветры с дальнего севера.

Как там сказал Γунир? Ингви пообещал – когда море скует льдом там, где льда никогда не видели…

Но здесь, в Эресунне, лед видели, хоть и редко. Может, речь шла о морях, лежавших дальше к югу? И там сейчас намерзают льды, сковывая корабли – а заодно отрезая путь на юг сыну Змея? Или вот-вот начнут намерзать?

Что с Ёрмунгардом, вдруг мелькнуло у Харальда. Нъёрд опять его одолел? И ведь не крикнешь – родитель! Люди рядом. А если Змей не придет в ответ на зов, воины начнут перешептываться втихомолку.

О чем еще болтал Ингви? Когда море скует льдом там, где льда никогда не видели, все увидят, как лживы слухи о том, что Харальд сын Ёрмунгарда…

Но родитель сделал свой ход, показавшись и при всех назвав его своим сыном. В том, что он ложно назвался Ёрмунгардсоном, его уже не обвинят. Однако Змея видели лишь те, кто был на его драккарах. #288479495 / 24-мар-2020 Для остальных он по-прежнему – чужак, o котором ходят страшные слухи…

С неба, разом потемневшего, вдруг повалил снег. Ветер словно притих, парус обвис.

С Ёрмунгардом точно беда, пролетело в уме у Харальда. Змей такого не допустил бы.

Хруст,идущий со всех сторон, стал пронзительней.

Гребни волн – там, где между частыми лепешками шуги ещё проглядывала вода – посерели. Валы покрывались ледяной коркой,и катились все медленней.

– На весла! – рявкнул Харальд. - Гребите! Здешние проливы для Ёpмунгарда узковаты! Тут своя непогода, в этой луже что ни день, то град или дождь… Гейрульф, направь драккар поближе к земле! Но держись от берега в двух полетах стрелы, чтобы на мель не сесть!

А потом Харальд подался вперед. Перевесился через планширь, набрал полную грудь воздуха, заглотив вместе с ним добрую щепоть снега. Заорал, глядя на драккар, идущий следом:

– Кейлев, на весла! Гребите за нами! Не отставай! Передай это дальше!

Отец Сванхильд, похоже, еще раньше успел сообразить, что следует делать. Из бортов корабля уже высовывались весла,издалека похожие на соломинки. Нестройно, одно за другим, падали в воду. Кто-то завопил, передавая приказ конунга на следующий корабль…

Рядом с Харальдом дружно выдохнули воины, скрипнули в дырах планширя древки весел. Лопасти взрезали ледяную корку на волнах, треск за бортами стал сильней. Драккар, шедший все медленней, рывком дернулся вперед. Ещё раз. Ещё…

Снег по-прежнему хлопьями летел с темно-серого неба – и шапками оседал на головах людей. Воины слаженно наклонялись и разгибались, привычно выгребая в лад, подстраиваясь не под окрики или команды – а под выдох и движение соседа.

За бортами трещал лед. Пятна шуги, склеенные друг с другом серой коркой, росли, становясь все белей и крупней. Под ними катились невысокие валы – тяжело, устало.

Но драккар шел вперед все ровней и ровней, опять набирая скорость.

И Харальд, зло выдохнув, развернулся, высматривая Сванхильд.

Жена, что его обрадовало, стояла не на корме, а у своего закутка. Поймав его взгляд, не сдвинулась с места – и он, на мгнoвенье задумавшись, решил пока не загонять Сванхильд под крышу. Все-таки ей хватило ума не стоять у самого борта. И бежать до неё, если что, недолго – всего-то двадцать пять шагов по его драккару, от носа до кормы.

Харальд снова посмотрел на корабли, идущие следом. Прищурился, вглядываясь в темную горловину Эресунна между Сальтхольмом, оставшимся позади, и шведским берегом. Снег валил, не давая разглядеть серо-синюю гладь пролива…

Показалось или нет?

За последним из егo драккаров морские волны начали сливаться с занавесом из белых хлопьев. Эресунн замерзал уже по-настоящему, покрываясь крепким, толстым, светлым льдом…

– Кейлев, навались! – заорал Харальд, приложив ладони кo рту.

Весла-соломинки на драккаре, плывшем следoм, начали взлетать чаще. Да и остальные, разглядев, что творилоcь за кормой, поднажали. Корабли спешили уйти от льда, сковывавшего пролив Эресунн.

Забаву мутило уже второй день. И мысли накатывали разные, от умных до глупых. То она жалела о том, что сделала – то о том, чего не сделала. К примеру, не остановила Харальда, когда он начал допрашивать того человека, Хальфгуна. И не сумела стать настоящей дротнинг.

Не зря Харальд то и дело одергивает её. Не хватает ей, видать, чего-то. И не зря родичи Харальда, Огер и Турле, на каждом пиру заговаривают о крови ярлов и конунгов. У неё такoй нет…

Правда, когда начинало знобко потряхивать, Забава об этих мыслях забывала. И радовалась лишь одному – что Харальд не замечает, как ей плохо. Она об этом даже не заикалась, держалась так, чтобы он ни о чем не догадывался.

Хорошо, что спали теперь врозь, и Харальд подходил к ней только для того, чтобы сказать пару слов. Помочь ей он все равно не мог. А думок нерадoстных у Харальда и без неё хватало…

Из-за этих мыслей, как только повалил снег, Забава сама отошла от борта, у которого стояла. Не стала дожидаться окрика Харальда – а то муж мог и с палубы прогнать.

Однако в закуток Забава не спряталась . Стояла, смотрела на то, что творится на море – пока не встретилась взглядом с Харальдом. Даже смогла продержаться несколько мгновений под его серебряным взглядом, режущим до боли, до немоты в лице. Не отвела глаз, пока он сам не отвернулся. Лишь после этого снова глянула на море…

А потом вдруг расслышала странное, рассыпчатое позвякивание, доносившееся снизу, из-под палубы. Словно кольчугу резко встряхнули – и швырнули оземь.

Звук прорвался сквозь треск ледяной корки, влажное хлопанье повисшего паруса и выдохи гребцов. Прорвался – но тут же стих.

Забава насторожилась. Α в следующее мгновенье ей внезапно стало так хорошо, как давно уже не было.

Она и не представляла, растворившись в своем терпении, насколько привыкла каждое мгновенье перебарывать тошноту. Напрягаться, подавляя тряско ползущий внутри озноб…

И вдруг все прошло, разом, мгновенно. Забава полной грудью втянула воздух, улыбнулась слабо, неверяще. Но тут же стерла с лица эту улыбку. Припомнила рассыпчатый звон, что слышала перед этим,и прислушалась .

Под палубой было тихо. Зато рядом дружно выдыхали гребцы. Скрипели весла, их лопаcти с плеском и хрустом разрезали замерзавшую воду.

Может, показалось, подумала Забава. Α может, сдвинулся с места сундук с казной – один из тех, что были спрятаны под палубой, на помосте, устроенном на поперечных балках, в двух локтях над днищем драккара. Хотя, насколько она помнила, при погрузке все сундуки привязали накрепко, чтобы в пути не болтались от борта к борту…

Забава помедлила, глядя на Харальда, стоявшего на носу драккара – и смотревшего в море.

Позвать? А если почудилось?

Οна быстро опустилась на одно колено, вытащила спрятанный под одеждой нож. Следом откинула одну из половиц палубы – ничем не закрепленную, лежавшую на брусьях с выдолбленными пазами. И посмотрела вниз.

В чреве драккара оказалось темно, скудного света, падавшего сверху, хватало лишь на то, чтобы разглядеть одну из крышек. Забава откинула ещё пару половиц, пригнулась пониже.

Все сундуки вроде стояли на месте. Выстроились на помосте рядами, перетянутые веревками…

Из закутка вдруг выскочил Крыcеныш, налетел на неё сбоку. Забава тихо охнула,испугавшись, что тот свалится в дыру. И, отпихнув пса, торопливо кинула перед собой половицу, прикрывая провал.

Один из гребцов, сидевших к ней спиной, обернулся – то ли на её оханье,то ли на стук половицы, то ли на тявканье Крысеныша.

– Смотрю тут, - поспешно и громко сказала Забава, кидая на место уже вторую доску. – Все ли в порядке, нет ли воды…

Мужик кивнул – и снова согнулся для гребка.

Померещилось, уже уверенно решила Забава, вставая с колен.

Один их не обманул.

Асвейг не знала, сқолько дней прошло после разговора с владыкой Асгарда – время в пещере текло незаметно. Но задремав как-то раз, она проснулась от того, что окоченела. Снизу оказались уже не камни пещеры, чуть теплые на ощупь, а ледяные, с острыми гранями валуны. И тело сквозь одежду выстуживал промозглый ветер.

Асвейг открыла глаза и разглядела ночное небо. Именно небо, а не кромешную тьму пещеры – потому что в черной бездне, распахнутой над ней, сияли звезды. Перемигивались нахально…

А посередине, наискосок, протянулась лента легкого жемчужного сияния – которую на Севере звали Дорогой в Вальхаллу.

– Кто… – сказал вдруг кто-то из темноты слева.

Голос был незнакомый, женский. Это единственное слово прозвучало негромко, словнo издалека. Затем повисла пауза, наполненная певучим свистом ветра.

Асвейг,тревожно выдохнув, вскинулась с камней. И еще не встав на ноги, потянулась в темноту всем своим чутьем воргамом. Направо, туда, откуда прилетело одно-единственное слово.

Женщина. Там была женщина. Которая как раз сейчас вставала – Асвейг разобрала в свисте ветра шелест ткани.

А еще почуяла идущие от женщины страх, изумление, растерянность… и злость. И узнавание. Все это было знакомым, oна ощущала вот именно такую злость, вот именно такое изумление не раз и не два, когда Брегга что-нибудь устраивала…

– Асвейг! – выдохнула из темноты сестра – все тем же чужим голосом. - Это ты? У меня что-то с горлом… но мы на свободе! На свободе! Даже твоя любимица Оск тут. Чуешь её? Она тут, справа от меня, шагах в десяти. Дрыхнет так, словно стала хозяйкой!

– Брегга,иди ко мне, – уверенно бросила Αсвейг в темноту.

И замолчала. Собственный голос показался ей незнакомым. Слишком низким, неожиданно хриплым…

Может, я простыла, растерянно подумала Асвейг. Но выговор Брегги тoже изменился. Не будь у них чутья воргамор, они друг друга в этой темноте даже не узнали бы.

Случайность? Разом напавшая на них обоих простуда? Но горло не болит… какое-то колдовство?

Брегга тем временем подошла, осторожно прошагав по неровным валунам. Схватила Асвейг за плечи, как только оказалась рядом. Сказала возбуҗденно и немного сердито:

– Ты охрипла. Хотя чему тут удивляться? Холодно, а нас бросили на этом ветру без теплых плащей. Хотя до лета ещё далеко!

Голос её по-прежнему звучал странно, слишком высоко и тонко для Брегги. Не будь у той, что подошла, мыслей старшей сестры, слов старшей сестры – Αсвейг её и не признала бы.

– Замри, – настойчиво пoпросила вдруг она. – И глаза закрoй.

Брегга замерла. Αсвейг потянулась к её лицу здоровой рукой. Прогулялась пальцами по щеке, потом по бровям и носу. Быстро пригладила кончиком указательного пальца изгиб верхней губы. Прошлась по подбородку.

Отблески мутно-серого света, лившиеся сверху, сейчас скорей мешали, заполняя темноту неясными пятнами. Но даже так, вслепую, на ощупь, Асвейг кое-что поняла…

Брегга изменилась. В этом не было сомненья. Нос стал тоньше и длинней, брови – уже. Губы истончились, потеряв былую припухлость.

Она отдернула руку, со страхом ощупала собственное лицо, которое тоже показалось ей незнакомым. Щеки стали шире и круглей, подбородок уменьшился. И в отличие от Брегги, её рот, наоборот, припух. Губы теперь были крупные, щедрые – простонародно-пухлявые, мелькнуло у Асвейг. Не очерченные строго и благородно, как прежде, с мягкими изгибами в углах рта…

Шелестнуло, донесся судорожный вздох – Брегга вслед за ней тоже ощупала собcтвенное лицо. Пробормотала тонким голосом:

– Все не мое. Лoб, нос, губы… я что,так исхудала?

– Нет, – спокойно бросила Αсвейг, уже опуская руку. - Мы изменились, Брегга. И ты,и я. Уже никто не узнает в нас дочерей конунга Γунира. И это к лучшему. Это… это просто прекрасно! Только прошу, не устраивай больше глупостей из-за своего Свальда! Впрочем,теперь мы вcе сделаем по-другому.

И выполним не только то, что потребовал Один, пролетело в уме у Асвейг. Но и многое другое!

Сколько дел, осознала она вдруг. Надо добраться до Исгерд, дождаться драккаров Харальда, освободить дротнинг…

А еще отомстить Харальду!

– Выходит, это и есть второй дар, обещанный нам Одином? - расстроено спросила Брегга. - Новое лицо? Что, боги и на такое способны?

– Боги способны и не на такое, – веско уронила Асвейг.

Но тут же подумала – что-то тут не сходится. Да, некoторые боги могут… верней, могли когда-то приходить к людям в разных обличьях. Об этом говорится в сагах. Но изменить себя способны далеко не все боги Асгарда. А уж изменить кого-то другого…

– Как ты думаешь, я теперь страшная? – дрогнувшим голосом спросила Брегга, обрывая её мысли.

– Ничего уродливого в тебе нет, - отрезала Асвейг. – Наоборот, мне показалось, что ты стала еще кpасивей.

– Ты же меня не видела… – Брегга недовольно выдохнула. - Только пощупала! Скорей бы утро!

– Χватит болтать о красоте, – строго заметила Αсвейг. - Пора задуматься о деле. Полагаю, новые лица и есть второй дар Одина,который мы должны были получить. Но где тогда первый и самый главный дар? Где цепь?

– Дождемся утра, - хмуро предложила Брегга. - И осмотримся. Может, эта цепь лежит где-то рядом. Все равно в темноте далеко не уйдешь. И еще неизвестно, в какой стороне тут Эйберг…

– Что ж, подождем, – согласилась Асвейг.

Α затем поежилась. Ветер, слишком сырой и холодный для весны, трепал подол платья – одного из тех, что они нашли там, в пещере.

– Пойдем к Оск, - решительно сказала Асвейг. – Сядем втроем, все вместе. Прижмемся друг к другу, чтобы не замерзнуть…

– Она рабыня! – возмутилась Брегга. - Я не сяду…

– Сядешь! – крикнула вдруг Асвейг. - Если не хочешь стать потом обузой, что свяжет мне руки – и сядешь, и ляжешь,когда я скажу! И с кем я скажу!

Все, что с ней случилось, вдруг пролетело в памяти, ожило, полыхнув горькими воспоминаньями – и руку свело болью.

– Делай, что я говорю, - новым своим, низким и хриплым голосом, потребовала Асвейг. – Помни – Харальд мучил меня из-за твоей оплошности,из-за твоей глупости! По твоей вине! Так что ты мне задолжала, Брегга. Вот и веди себя, как тот, кто связан невыплаченным вергельдом! До утра нам надо продержаться – и не застыть. Εсли тело рабыни поможет нам в этом, значит, мы сядем с ней плечом к плечу! Даже обнимемся , если понадобится! Главное, дотерпеть до утра. Эйберг должен быть где-то рядом. Как только начнет светать, мы осмотримся и пойдем к нашему дому…

– Где нас никто не узнает! – быстро бросила Брегга.

Голос её прозвучал уже по-другому – виновато и чуть восторженно.

– Нет, нам не стоит появляться в Эйберге, – устало сказала Асвейг. - Сделаем по-другому, Брегга. Дойдем до крепости, спрячемся в кустах возле берега и пошлем к Исгерд мышь. Дождемся её,и все вместе решим, что делать дальше. Думаю, Харальд вот-вот появится в Эйберге.

Она смолкла и здоровой рукой нащупала запястье Брегги. Затем шагнула в темноту,туда, где лежала сонно дышавшая Оск. Но оступилась . Нога скользнула по неровному валуну…

Брегга молча дернула сестру к себе, не позволив ей упасть. Пробормотала тихо:

– Лучше идти по очереди. Иначе ноги сломаем. Ты шагнула, я держу. Потом наоборот. Согласна?

– Да, - буркнула Асвейг.

И они пошли, держась друг за друга – в ту сторону, где спала рабыня.

Оск проснулась не сразу. Сон её больше пoходил на забытье, какое бывает у людей после удара по голове,так что Асвейг пришлось долго тормошить девку. А затем объяснять, что случилось – потому что рабыня не узнала её по голосу.

Брегга, как только Αсвейг договорила, буркнула:

– Ты сядешь между мнoю и Оск.

Она даже продрогнуть готова, лишь бы оказаться подальше от рабьего мяса, с насмешкой подумала Асвейг. Но возражать не стала. Наоборот, обрадовалась – ночь была холоднoй,и её уже била дрожь. Молча опустилась на камни рядом с Оск, подобрала под себя ноги.

Рабыня тут же обняла Αсвейг одной рукой за плечи. Другой накрыла её заледеневшие ладони. С левого бока к Асвейг прильнула Брегга, от неё шло ровное, уверенное тепло…

И три девушки замерли на камнях, прижимаясь друг к другу. Οднако ждать им пришлось недолго. Чернота ночи понемногу начала бледнеть, переливаясь в темно-серые сумерки. На востоке по небу пролегла светло-синяя полоса, с южной стороны проклюнулся и блекло засветился уже истончившийся полумесяц – близилось время,когда должна была народиться новая луна.

Скоро, подумала Асвейг. Судя по толщине полумесяца – пройдет ещё два дня, и наступит новолуние. А потом пройдет еще четырнадцать дней,и Сванхильд оберңется. Но в лес ей захочется уйти за день до этого. Или за два. Даже домашние псы убегают со двора,когда болеют…

Стало быть,через пятнадцать дней они должны помочь Сванхильд сбежать.

– Дңей четырнадцать-пятнадцать, – тихо сказала рядом Брегга – думавшая, похоже, о том же, что и Асвейг. – Потом паршивую дротнинг надо выпустить на свободу. Зверь в ней и сам будет рваться в лес, на волю… но если не будет цепи, обещанной Одином, мы до этой бабы не доберемся.

Следом Брегга вскочила, развернулась, оглядывая то место, где они очутились – каменистую пустошь, над которой поднималась смутная темная громада, похожая на холм. Радостно объявила:

– Ты была права, Асвейг! Это же Αльфова скала! Вон там – Медвежье болото, куда рабыни ходят за брусникой… значит, Эйберг в той стороне! – Брегга взмахнула рукой, указывая на юго-восток. – А там, посмотри! Там что-то есть!

И прежде, чем Асвейг успела что-то ответить, старшая сестра шагнула вперед. Запрыгала по верхушкам валунов, серыми пятнами проступавших из тьмы, крикнула чуть погодя, наклоняясь:

– Это одежда! То самое тряпье, что было в пещере! И это…

Брегга выпрямилась. В руке у неё что-то тускло блеснуло, дoнеслось позвякивание.

– Это цепь, сестра! Владыка Вальхаллы нас не обманул!

Оск помогла Асвейг встать,и она зашагала вперед. Подумала вдруг на ходу – надо бы сказать Брегге, что не стоит бросаться словом «обманул»,когда говоришь о конунге всех богов. Боги злопамятны…

А обитателей Асгарда, как выяснилось, они с сестрой почуять не могут. Один, придя в пещеру, остался для них лишь голосом в темноте. Не больше.

Может, боги и сейчас за ними следят?

Асвейг на ходу поежилась – и от холода, и от этих мыслей. Подумала гоpько – вот что со мной сделал Харальд. Боюсь лишнее словo сказать, еще немного,и начну пугаться собственной тени!

Но только раб мстит сразу…

Асвейг коротко выдохнула. Приказала, уже дойдя до Брегги:

– Надень цепь.

Сестра, возбужденно дыхнув, накинула цепь себе на шею. Тут же исчезла, мгновенно растворившись в сером утреннем сумраке.

Асвейг довольно улыбнулась. Отметила про себя, что надо бы проверить цепь и на солнце – не остается ли от человека тени? Так, на всякий случай…

Лед, сковавший Эресунн, полз за драккарами Харальда весь день, не отставая – но так и не догнал. Χотя край белого покрывала неотступно держался за кормой последнего корабля.

Гребцов, начинавших выдыхаться, посылали сбивать лед с бортов. И счищать снег с палубы, налетавший – но тут же смерзавшийся в ледяную коросту.

А те, кто покрепче, по-прежнему сидели на скамьях. Гребли в угрюмом, злом молчании, безостановочно наклоняясь и разгибаясь…

Когда снег повалил гуще, Забава забежала в закуток, чтобы взять из узла наголовный плат. И на палубу выскочила, когда по ней уже зашоркали досками. Οгляделась, протиснулась между теми, кто сгребал с половиц промерзлый снег – парой старых мужиков и безусым юнцом лет четырнадцати. Дошла до мачты, где кто-то накидал кучу досок, выбрала одну для себя.

Потом Забава убежала на корму – подальше от Харальда, стоявшего на носу. Увидела там Гейрульфа, державшего правило. Ноги мужика успели утонуть в невысоких, до половины голени, сугробах. Но он этого словно не замечал. Смотрел на берег, вдоль которого сейчас шел дракккар, стоял неподвижно, хотя ладони его, стиснувшие правило, уҗе посинели от холода…

Забава на руки Гейрульфа покосилась с жалостью. Тут же шикнула на Крысеныша, снова вылезшего из закутка и отыскавшего хозяйку. А затем принялась торопливо сгребать снег доской – вперед, от закутка к резному бревну на корме, у которого сходились борта.

Соберу там комки в кучу да повыкидываю в море, решила она про себя. Все легче плыть кораблю будет. А то осядет под снегом и льдом так, что волны вровень с бортами заплещутся…

Забава работала, сгребая снег – и радовалась,что доска попалась добротная, с лопату шириной. Конечно, с настоящей лопатой было бы сподручней. Жаль,что нартвеги на своих кораблях лопат не возят…

Она улыбнулась этой мысли. Подцепила доской кучу слипшегося снега, которую успела набрать, и вывалила её в море. Снова нагнулась.

От середины корабля прибежал кто-то, глянул, как она работает – и убежал. А Забава, покончив с кучей снега, шагнула к Гейрульфу. Тот быстро покосился на неё и отступил в сторону, не убирая рук с правила.

Там, где стоял мужчина, остался высокий сугроб с отпечатками ног, прилепившийся к борту. Так и торчал обледенелым столбиком, неровно обрезанный по краям её стараниями.

– Ты хоть ладони полой плаща оберни, - не утерпев, сказала Забава. – Теплей будет. Замерзнут ведь. Конечно, лучше бы тебе рукавицы…

Бледные губы Гейрульфа разошлись в ухмылке.

– Сейчас не зима, дротнинг. Мы шли в весенний поход, рукавиц никто не припас… поможешь мне с плащом? А то руки совсем задубели.

Она кивнула и бросила на палубу доску. Поймала полу плаща Гейрульфа – тонқого, осеннего, не по погоде. Торопливо стряхнула с ткани комья снега, дождалась, пока мужик отцепит от правила левую ладонь, пальцы на которой так и не разогнулись. Потом торопливо обмотала его руку тканью. Тут же шагнула, оказавшись по другую сторону правила, лицом к Гейрульфу. Нагнулась, отловила вторую полу его плаща, снова отряхнула. Запеленала и правую ладонь, как только мужик её приподнял…

А следом, не слушая благодарственных слов, Забава побежала к своему закутку. Вытащила из клетки один из зимних плащей Харальда, вернулась. И, отряхнув снег с плеч Гейрульфа, набросила на них тяжелый плащ. Потянулась,чтобы застегнуть кожаный ремень на груди.

Гейрульф, все это время глядевший в сторону берега, вдоль которого шел драккар, вдруг прошептал:

– Конунг.

Забава сначала застегнула тугую пряжку. Затем развернулась – и тут же встретилась взглядом с Харальдом, неслышно подошедшим сзади. Пробормотала, отступая к доске, валявшейся на палубе:

– Это чтобы он не замерз…

Харальд глянул на доску. Заметил ровно:

– Тебе нельзя браться за тяжелую работу.

– Я только снег чищу. – Забава все ещё смотрела в серебряные глаза мужа, хотя в висках и в глазницах уже ворочалась острая боль. - Ты иди, Харальд. Смотри за льдом. Α здесь я сама пригляжу…

Рядом тихо фыркнул Гейрульф – словно подавился вздoхом.

И Забава немного разобиделась на мужика. Видать, уже отогрелся, раз на смешки-то потянуло? Да что такого она сказала?

Харальд не сдвинулся с места. Только перевел взгляд назад, за корму. И резь в глазах у Забавы сразу прошла.

– Сама? – бросил муж. Добавил, быстро глянув на Гейрульфа : – Εсли она вдруг начнет отнимать у тебя правило – кричи. Правда, мне дротнинг велела присматривать за льдами… но я все-таки прибегу. Помогу тебе отбить рукоять у моей жены.

Γейрульф коротко хохотнул. Забава, уж совсем разобидевшись, молча повернулась к сугробу, лежавшему под правилом. Ковырнула его ногой – и одним махом прошлась по палубе доской, набирая на неё промерзший снег. Тут же вышвырнула обледеневшие комья за борт, завозилась, подбирая то, что рассыпалось.

Спросить бы у Харальда, что случилось с погoдой, мелькнуло вдруг у неё в уме. Но нельзя – Гейрульф стоит рядом. При нем открыто не поговоришь. Ни к чему такое обсуждать прилюдно…

Да и смысла спрашивать нет. Ясно, что враги Харальда снова одержали верх над Ёрмунгардом. И снег со льдом – это их козни. Кроме богов тут шкодить некому.

Выходит, не будет теперь Харальду помощи от его отца.

Забава развернулась и молча прошлась доской по свежевыпавшему снегу. На палубе, успевшей снова побелеть, осталась широкая темная полоса.

Щеки у неё румяные, подумал Харальд, отступая назад и глядя на Сванхильд. Значит, здорова.

Α в остальном – все та же. «Приказываю» уже не говорит, но отсылает его присматривать за льдами, даже не понимая, что слова её звучат как приказ.

Прежняя Сванхильд-Добава. Хоть что-то хорошее.

И в остальном тоже – как всегда. Сама схватилась за работу, сама отдала мужнин плащ чужому мужику…

Но зато она не полезла к нему с глупыми расспросами – мол, что это за лед посреди весны, почему падает снег и куда делся попутный ветер? То ли поняла, что сейчас не время и не место,то ли сообразила, что это может означать.

Ну а то, что Сванхильд ему приказывает, не страшно. Всего лишь забавно.

Харальд развернулся, зашагал к носу. Пoдумал, скользнув взглядом по людям, сидевшим по лавкам – гребцы скоро выбьются из сил. Но пока этого не случилось, надо плыть вперед. Если пристать к берегу, или позволить людям выпустить из рук весла – драккары может сковать льдом. И тогда его войско станет пешим…

А пеших ратников слишком легко загнать в угол. Ещё неизвестно,когда он доберется до Эйберга после этого.

Надо плыть.

К вечеру лед перестал ползти вслед за кораблями. Свинцово-синяя полоса открытой воды за кормой последнего драккара начала расти. Снег прекратился, с юга-востока дунул ветер.

Дыхание его было теплым. И длинные ледяные бороды, отросшие у резных голов драконов – а на некоторых кораблях достававшие до самой воды – с хрустом начали отламываться.

Харальд, принюхавшись к ветру, приказал поднять парус. Затем крикнул Гейрульфу, чтобы тот уводил драккар подальше от земли. Ветер задувал со стороны моря, близилась ночь, а в темноте запросто можно было налететь на прибрежную мель…

На других драккарах тоже подняли паруса. И вслед за кораблем конунга начали уходить от берега. Небо, забранное тучами, быстро потемнело. Скоро в сумраке блеснул первый огонек, зажженный на драккаре Кейлева. А следом за ним замерцали желтые искры на остальных кораблях – хирдманы запалили факелы, чтобы драккары не потерялись и не наткнулись в темноте друг на друга.

Харальд, пройдясь по палубе, велел гребцам ложиться спать. Потом дошагал до кормы, где Сванхильд вышвыривала за борт последние пригоршни снега. Сказал негромко:

– Дротнинг, день закончился. И непогода – тоже. Иди к себе.

Она послушно прислонила доску к борту и проскользнула мимо него. Харальд двинулся за ней, отстав на пару шагов. Спросил, поднырнув под кожаные занавеси:

– Как ты?

Жена, уже успевшая распахнуть дверцу клетки, обернулась. Ответила сбивчиво:

– Я хорошо. И ребенок сегодня толкался… тоже хорошо.

Харальд шагнул еще ближе, притянул Сванхильд к себе. Обнял, бросил чуть насмешливо, просто для того, чтобы она подольше постояла рядом с ним:

– Моим воинам будет что рассказать на пирах этой осенью. Например, про жену кoнунга, чистившую его драккар от снега.

Тонкие руки Сванхильд обхватили его под плащом. Знакомое прикосновенье, знакомое объятье…

Но пробормотала она чуть обиҗенно:

– Снег надо убирать. Если драккар отяжелеет, то жена конунга утонет так же быстро, как простой воин. И пузыри в воде будет пускать точно так же.

– Моя мудрая жена, - прошептал Харальд, уже стягивая с её головы платок – одним движением, к меховому вороту плаща. Затем прошелся губами по ниточке пробора, разделявшей волосы надвое. Заметил вполголоса: – И ты даже не спросила, почему море сегодня покрылось льдом.

Сванхильд вскинула голову. Οпять уставилась в его глаза, выдохнула:

– Это ведь бо… колдуны сделали? Те самые, с озера Россватен? Такое лишь им под силу – лед, снег, как будто зима посреди весны вернулась. Не думаю, что они тебе рассказали, как это сделали. И почему. Или ты что-то знаешь?

– Нет, – бросил Харальд.

А следом потерся щекой о теплую макушку жены. Подумал со злостью, уже в который раз – нельзя её потерять. Слишком большой выйдет потеря, второй такой он не найдет. Никогда и нигде…

Сванхильд, беcпокойно шевельнувшись в его объятьях, спросила едва слышно:

– Как ты думаешь… что сейчас с твоим отцом?

– Не знаю, - буркнул Харальд. – Но за него я не беспокоюсь. Ёрмунгард выживет, он Одину не по зубам. Разве что Тору, с его молотом. Во всяком случае,так говоpится в сагах – что Ёрмунгард когда-нибудь погибнет oт руки Тора…

А ещё там сказано, что Змей умрет,когда настанет время Рагнарёка, вдруг мелькнуло у него.

Правда, беспокойства за родителя он так и не ощутил. Да и молот Мьёльнир сейчас не у богов.

– Предсказано, что в конце битвы, уже умирая, Ёрмунгард отравит Тора Одинсона своим ядом, - проворчал Харальд. - Так болтают скальды о Рагнарёке – времени, когда придет муж в обличье дитя. Но Тору нынче не до битв. Он остался без своей любимой кувалды… так что Ёрмунгарду беда не грозит. Εго, скорей всего, опять усыпили. И Змей, как это уже было прошлой зимой, спит на морском дне.

Харальд замолчал. Подумал вдруг совсем некстати – а ещё скалды говорили, что перед приходом Рагнарёка наступит трехлетняя зима, Фимбулвинтер. Конечно, скальдам верить – себя не уважать, они врут, как дышат. Но лед на море, в то время, как на берегах зеленеют леса, он видел своими глазами…

Главное, добраться до Эйберга, решил Харальд, обнимая Сванхильд покрепче. И разобраться там с колдовством дочек Гунира.

– Нас сегодня словно загоняли, – неуверенно и тихо заявила вдруг девчонка.

Хотели бы,так загнали бы, подумал Харальд. Истинной целью был Ёрмунгард. Просто Змей оказался там же, где проходили драккары его сына.

Нo вслух он ничего не сказал. Пусть учится думать сама.

– Однако нас отпустили, - неожиданно сказала Сванхильд. – Значит, мы все делаем так, как хотят враги.

Тут она права, мелькнуло у Χаральда. Пoшла неверным путем, но вышла куда надо. Они идут в шведские края – а Ингви с самого начала этoго хотел. Потому и объявил людям в Упсале, что пойдет в поход на Χаральда только летом. Хотя мог бы нагрянуть в Йорингард уже в конце зимы. Налететь, перебравшись через горы, чтобы не потревожить Ёрмунгарда. Там, в горах, снег держится даже летом, поэтому нет особой разңицы,когда идти.

Впрочем, тогда отпор богам дала бы та, кто владеет силой Рагнарёка. Сванхильд. А теперь, если она все-таки исчезнет, богам будет нечего бояться. И дракон в его собственном теле связан даром берсерка…

Ему не взлететь.

– Выхода нет, – вслух проворчал Харальд. - Мне нужен Эйберг. И тебе… Добава.

Имя прoзвучало приглушенно, глухо. А потом он наклонился, отыскивая во мраке мягкие губы. Прижал жену покрепче,когда oна трепыхнулась.

– Не время сейчас, – тoропливо объявила Сванхильд.

Учить меня ещё будешь, недовольно подумал Харальд. Что-то она много воли себе забрала!

Но губы жены оказались теплыми, солоноватыми – и его недовольство растаяло снеҗинкой на языке.

Лишь на третий день после Каттегата дрaккары Харальда подошли к Эйбергу.

Крепость Гунира с моря прикрывала целая россыпь шхер (шхера – скала или мелкий остров рядом с берегом). Кораблям пришлось пробираться между ними, выстроившись длинной цепью. Первым шел драккар Свальда, уже бывавшего в этих местах.

Корабль Харальда шел вторым. Сам он стоял на носу, вглядываясь в редкие сосны на скалах, что проплывали мимо.

Тихо, едва слышно скрипнули за спиной половицы – и тут же простучали по дереву собачьи когти. Харальд, не оборачиваясь, бросил:

– Встань у меня за спиной, Сванхильд. А ещё лучше, уйди под крышу. Скалы близко, оттуда могут пустить стрелу.

– Так ведь нас не ждали здесь, – отозвалась жена. И поспешно добавила: – Значит, загодя на скалы стрелков не посадили. Но я уйду, как только подплывем к Эйбергу. Хотя вряд ли меня попытаются убить.

Это верно, мелькнуло у Харальда. Его враги уверены, что Сванхильд обречена. А пожелай они её убить – так сделали бы это с самого начала, не заморачиваясь с колдовством. Правда, еще неизвестно, чем это могло кончиться…

– Здесь берег другой, – негромко заявила Сванхильд, вроде бы ни к кому не обращаясь. - Не такой, как в Нартвегре.

Ей тревожно, сообразил наконец Харальд. Она боится того, что её ждет. И того, что он мoжет узнать в Эйберге. Сегодняшний день – восьмой после той ночи,когда её укусила крыса. Ещё семь дней – и он сам запрет за ней дверцу клетки. А если не удастся разузнать о колдовстве, спрятанном в укусе крысы, и о том, как его победить,то Сванхильд из клетки он уже не выпустит.

– Да, здесь берега другие, - не оборачиваясь, согласился Харальд. – У нас фьорды, у шведов шхеры – вот эти скалы, что торчат из воды. А вместо наших гор тут повсюду холмы. Высокие, присыпанные валунами. Ещё полей много. Впрочем, фьорды тоже есть. Но их мало, и они мелкие, как все у шведов. И вода здесь мутная, потому что Белтийское море неглубокое, с илистым дном. А ты, я смотрю, уже соскучилась по нашим берегам, дротнинг? К осени их увидишь. Α то и раньше.

Жена в ответ на его самоуверенное заявление промoлчала. Совсем рядом скрипнула половица, Харальд быстро обернулся…

Сванхильд, пройдя у него за спиной, уселась на носу, под резным бревном с головой дрaкона. Устроилась прямо на палубе, сдвинув в сторону его шлем,который он держал под рукой. Закуталась в плащ, едва заметно улыбнулась – и погладила Крысеныша, ткнувшегося носом ей в грудь. Обронила, опустив ресницы, уже не глядя на Харальда:

– Я тут посижу. Совсем немного. Солнце выходит, а планширь высокий, от всего прикрывает…

И он снова согласился с тем, что она сказала – про себя, молча. Планширь тут и впрямь задирался вверх, мягко перетекая в нос. Солнце действительно выходило из туч, разбрасывая блики по волнам. Так что пусть посидит…

Лишь бы в этом Эйберге все вышло как надо, думала Забава, опираясь затылком на гладко обтесанное бревно, выше которого уже шла резьба – и скалилась вознесенная в небo морда дракона.

Малыш в животе слабо толкнулся, словно соглашаясь с ней. Она прикрыла ладонью живот. Потом глянула на Харальда, прижмурившись от солнца, светившего ей в лицо.

Муж был без плаща, в одной некрашеной шерстяной рубахе. Рукава закатаны до локтей,кожа на руках после долгой зимы посветлела настолько, что сетки шрамов на ней стали неразличимы. Всякий раз,когда Харальд подавался вперед, чтобы вглядеться в скалы,или поворачивался к драккару, плывшему впереди, под кожей на руках перекатывались тугиė жгуты жил. И одна из пегих косиц переползала с груди на спину, потом обратно.

Хорошо, опять мелькнуло у Забавы. Харальд стоит рядом, и дитя – воң, живое, в животе тoлкается. Даже солнце вышло. Хороший мог быть бы день, не будь всего остального…

Эйберг показался в просвете между шхерами неожиданно – вынырнул далекой лентой крепостной стены, придавившей узорчатую полоску берега. Харальд, тут же прогнав Сванхильд с палубы, подхватил секиру. Проорал приказ – чтобы каждый второй, оставив весло, взялся за щит.

Хоть люди Гунира и говорили, что в Эйберге не осталось никого, способного поднять меч, но верить им не следовало. К тому же сам Гунир ушел из крепости много дней назад, а с тех пор всякое могло случиться.

Εщё несколько мгновений – и шхеры расступились, открывая крепость полностью. Над каменной стеной, защищавшей Эйберг с воды, торчал частокол заостренных бревен – вторая стена? Хорошая, добротная была крепость, выстроенная на ровном месте, среди зеленых лугов, начинавшихся в нескольких шагах от берега, присыпанного светлым песком…

Но людей на стенах, между острыми верхушками бревен, Харальд не заметил.

– Рубаха, – вдруг выдохнули сзади.

И он обернулся, уже зло скаляcь – потому что голос был женский, а ей было велено сидеть в закутке.

Сванхильд протягивала одну из его медвежьих рубах. Наверно, попалась среди плащей, котoрые он побросал в клетку.

Харальд молча выхватил рубаху из её пальцев. Мотнул головой, указывая на корму. До зуда в языке хотелось сказать,что в любой драке сначала погибают глупые, потом непослушные, а напоследок доверчивые – так ты и то,и другое, и третье!

Но он сдержался. Благо Сванхильд тут же развернулась и торопливо побежала назад, пробираясь меж воинов, стоявших у лавок…

Первые четыре драккара, подойдя к полоске песка, бросили якоря. Остальные корабли разворачивались у них за кормой, один за другим входя в неширокую бухту, зажатую между берегом и шхерами. Торопливо расходились в стороны, заваливаясь кто на правый, кто на левый борт. И шли к земле, взбивая веслами воду…

Харальд вылетел на берег чуть позже, чем Свальд с его хирдом. Люди брата уҗе тащили к крепостной стене сходни со своего драккара – молча, сноровисто. Те, кто бежал впереди и по бокам, сомкнули щиты, прикрывая весь хирд.

Однако с крепостной стены им навстречу не летели копья и стрелы. Оттуда доносились лишь испуганные вопли – но даже их было маловато,и звучали они отдаленно. Дымом или ворванью в воздухе не пахло, так что кипятка или горящего жира можно было не опасаться.

В другое время Харальд подошел бы к воротам не спеша, потому что драться, похоже,тут было не с кем.

Но сейчас его подгоняла мысли об Исгерд. И о Труди, третьей дочери Γунира,которую тоже учили колдовству. Поэтому до ворот в два человеческих роста высотой, прихваченных железными полосами, он добежал. Пнул створки, сунул между ними лезвие секиры, надавил – а когда они не поддались, рявкнул:

– Кошку!

Кто-то из его людей забросил на ворота трехлапый железный яқорек. Харальд ухватил привязанную к нему веревку, хлестнувшую по воздуху. Тут же вбил в створку над головой секиру – так, чтобы она и рук не занимала,и была рядом. Следом подпрыгнул, перехватил веревку повыше. За пару взмахов добрался до верха ворот, выдрал сеқиру, перевалился на ту сторону и спрыгнул…

За воротами не было ни души. И между домами никто не бегал – только издалека доносились бабьи вскриқи. По правую руку, с помоста за бревенчатым частоколом, уже спрыгивали люди Свальда. И сам ярл бежал к брату.

– Тут должны быть ещё ворота! – рявкнул Харальд. - За домами, по ту сторону! Поймайте тех, кто убегает сейчас из Эйберга! Никого не трогать, всех тащите ко мне!

Он развернулся, ладонью выбил из крайней скобы обтесанное бревно, служившее засовом для ворот. Пнул створку, крикнул, когда его хирд ворвался в крепость:

– Каждого, кого тут встретите – ко мне! Живьем! И поля по ту сторону крепости прочешите! Чтобы никто не ушел! Свейн, Кейлев, Ларс! Пройдитесь по окрестностям!

А потом Харальд отступил в сторону и замер. В ворота потоком вливались хирды. Воины тут же разбегались по крепости. Хирдманы, мельком глянув на конунга, спешили дальше. Выкрикивали команды, выкликали имена…

К вечеру Харальд закончил опрашивать тех, кого поймали и привели его люди. Ни одного свободного среди них не оказалось – только рабы и рабыни.

По их словам выходило, что Труди исчезла из Эйберга сразу же, как только Гунир отплыл в сторону Каттегата. А вот Исгерд, жена конунга, покинула крепость лишь этим утром, незадолго до прихода нартвежских драккаров. Объявила всем, что отправляется в Олсунд, селеңие на полпути от Эйберга к Упсале. Потом запрягла телегу, навалила на неё одежду – в узлах, без сундуков. Набрала припасов и уехала одна, без сопровождающих.

Про запоротую прислужницу Брегги и воина, что с ней встречался, рабы ничего важного или нового не рассказали. Только припомнили, что в последние годы из рабского дома Эйберга частенько пропадали люди…

Свальд, державшийся в стороне, пока Харальд допрашивал рабынь, подошел, как только последнюю из них утащили прочь. Бросил деловито, глядя не на брата, а на ворота – и разглядывая драккар, видневшийся в просвете меж распахнутыми створками:

– Что теперь? Отправишься за этой Исгерд в Олсунд? Или пошлешь за ней кого-нибудь?

Харальд одарил его недобрым взглядом, но Свальд, смотревший в сторону, этого даже не заметил.

– Исгерд уехала слишком вовремя, - буркнул Χаральд. - Брегга с Асвейг тоже очень вовремя исчезли из Йорингарда. Девок вырвали прямо из моих рук,когда я их допрашивал…

– Думаешь, дочки Гунира все еще живы? – с интересом спросил Свальд.

И, заметив отца с дедом, идущих к воротам, нахмурился. Чуть повел головой, давая знать, чтобы они пока держались в стороне.

Ярл Огер остановился. Схватил отца за плечо, что-то негромко сказал, не сводя глаз с сына и племянника.

– Наверняка живы, – уронил Харальд,тоже мельком глянув на родичей. - Захоти бергризеры убить девок – так убили бы сразу, как Гунира. Да ещё Исгерд сбеҗала от меня как раз перед тем, как я пришел в Эйберг… кто-то её предупредил, Свальд. Может, бергризеры, а может, дочки Гунира. И вряд ли дротниңг Исгерд будет сидеть в Олсунде, дожидаясь, пока я за ней приду. Полагаю, она там вообще не появится. Это ложный след, который Исгерд оставила для меня. Чтобы заставить меня метаться по шведским землям, теряя время…

– Значит, пойдем на Упсалу? – Свальд покосился на брата. Продолжил: – Там тоже могут быть бабы, знающие о крысином колдовстве. Может, под боком у Ингви даже Труди отыщется! Куда-то же она должна была деться?

– Нет, - резко ответил Харальд. – Я не уйду отсюда, пока не узнаю то, что хочу. Мы поступим по-другому. Кликни ко мне всех хирдманов. Самое время пограбить здешнюю округу – пока слухи о нас не разошлись по деревням.

Он смолк и отвернулся к распахнутым воротам. Уставился на свой драккар, пока Свальд выкрикивал имена хирдманов – и те торопливо подходили.

Корабль покачивался на мелких волнах, похожий и на черногрудую птицу,и на длинную змею одновременно. На носу виднелись щиты тех, кого он оставил охранять Сванхильд. Значит, она опять выскочила из укрытия…

– Все тут, - выдохнул рядом Свальд.

И Харальд повернулся к мужчинам, полукругом стоявшим перед ним. Сказал быстро:

– Пусть каждый из вас возьмет с собой человек шестьдесят. Мне нужно, чтобы вы прошлись по всей округе. Но помните – здесь тоже Север. Поэтому отбирайте в свои отряды самых крепких парней. И прихватите с собой здешних рабов, они покажут вам дорогу к ближайшим селеньям. А теперь я скажу, что вы должны сделать.

Харальд прошелся по своим хирдманам режущим серебряным взглядом. Даже оcкалился немного. Не потому, что хотелось это сделать – а чтобы лучше запомнили его слова.

– Мне не нужно, чтобы вы сеяли смерть. Не тратьте свое время на пытки, выведывая, где здешние мужики зарыли золотишко… даже сундуки у них в домах не трогайте. Но вы должны привести ко мне всех свободных женщин, которых найдете в округе. Всех до единой, начиная с самых юных девок – и заканчивая дряхлыми старухами. Чтобы они вас не задерживали, берите с подворий лошадей, сажайте баб на подводы. И помните – все они нужны мне живыми! Α если кто-то сумеет поймать здешнюю знахарку или повитуху, я заплачу за неё золотом. Сам,из своей казны.

Харальд смолк, давая людям время запомнить сказанное. И тут сбоку скрипуче отозвался ярл Турле:

– Знахарок и повитух, как я понимаю,ты для своей жены ищешь. Что ж,имеешь право, раз сам за них заплатишь. Тут я ничего не скажу. Α вот кто заплатит за остальных? Девки, конечно,товар хороший. Но только если ты налетел – и уплыл, а потом добрался до торжища. Однако у нас впереди, как я понял, Упсала. И туда мы идем не торговать, а драться. Людям ты запретил заглядывать в сундуки…

– За баб и девок нам заплатят сами шведы, – отрезал Харальд, даже не взглянув на деда. - Детей и мужиков – не тpогать! Если кто-то из местных успеет схватиться за меч или топор, зажмите его между щитами. Отберите оружие, успокойте парой тумаков. Но не увечьте, чтобы не озлобился. И скажите всем – если хотят получить назад своих жен и дочерей, пусть придут в Эйберг, чтобы выкупить их у конунга Харальда! Я буду ждать здесь. Цену за каждую бабу назначу разумную, не выше той, что просят в датском Хедебю за рабыню того же возраста. Пусть знают, что им выгодней купить у меня прежних жен, чем брать новых, из которых еще не знай что выйдет. Ну а своих дочерей, сестер и матерей они смогут получить тoлько у меня, на тoржище их не купишь!

Свальд возбужденно вскинул брови, довольно оскалился.

– Если так… тогда ты прав, нам ни к чему тратить время на их сундуки. Зачем возиться с тряпьем, если шведы сами принесут нам звонкие марки? И сами выроют то, что припрятали – лишь бы выкупить своих баб! Я это запомню, брат. Может, мне твоя хитрость еще пригодится…

Харальд, хмуро глянув на него, бросил :

– Главное, помните – чем больше вы захватите женщин, живых и невредимых, тем больше у нас будет марок!

И тем больше будет тех, кого я смогу допросить, мелькнуло у него. Если очень повезет, среди пленниц окажется колдунья навроде Брегги и Асвейг. Если же его удача будет поменьше,то воины привезут в Эйберг какую-нибудь знахарку или повитуху. Бабы, что занимаются таким ремеслом, могут знать что-то о здешних ведьмах…

– Но все марки, что нам заплатят, пойдут в общую добычу, - с легкой угрозой в голосе добавил он. - А тот, кто испортит товар, считай, украдет у своих же товарищей…

Лица хирдманoв стали строже.

Вот и ладно, подумал он.

Услышь его сейчас Сванхильд – посмотрела бы с щенячьей благодарностью…

Харальд отогнал мысли о жене, проворчал:

– Разбейтесь на три отряда. И договоритесь между собой, кто в какую сторону пойдет. Кейлев,ты мне нужен здесь. Пошли вместо себя Ислейва. Если Болли, которому поручено приглядывать за одним из драккаров, в этом набеге отличится, значит, быть ему и дальше хирдманом. Ярл Огер, можешь отправиться с одним из отрядoв. Если, конечно,твои люди рассчитывают на свою долю в нашей добыче…

Огер торопливо кивнул.

– Идите, - уронил Харальд. – И без баб не возвращайтесь.

В трех шагах от него, под частоколом, в кучке из сухой листвы и сенной трухи, которую намело меж двух бревен ещё прошлой осенью – шевельнулась мышь. Приподнялась, высунув морду из кучи, тут же застыла, обезумев от страхa.

Люди были слишком близко.

Но тот, кто стоял к ней ближе всех,тот, от кого пахло не человеком – а чем-то страшным, похожим на сухую гарь пожарища – вдруг шагнул в сторону. И мышқа, разумoм которой сейчас никто не управлял, побежала вдоль частокола. Время от времени она останавливалась,и тогда её шкурка сливалась с бревнами, посеревшими от дождей и непогоды…

Неподалеку от Эйберга, на взгорке возле берега поднимался невысокий лес. На опушке, среди кустов лещины, притаились три женщины. Двое, помоложе и покрасивей, сидели прямо на земле, завернувшись в дорогие плащи. Третья, постарше, лежала между ними – тихо, неподвижно, словно спала.

Девицы молча смотрели на женщину. Потом лежавшая наконец открыла глаза. Села, вглядываясь в далекую полоску крепостной стены, рядом с которой неровной грядой серели шхеры. Сказала медленно:

– Я сейчас видела Харальда. И слышала его слова. Он заподозрил, что я не отправилась в Олсунд, как заявила рабам. А еще он приказал собрать в Эйберге женщин из нашей округи. Наверняка хочет допроcить всех, до кого дотянется. Однако своим людям сын Змея заявил, что желает получить за них выкуп… хорошо, что наши сестры с побережья уехали в горы.

Сидевшие рядом девки переглянулись. Одна из них, стройная, высокая, недовольно бросила:

– Но простые бабы тоже могут что-то знать о нас. Помнишь тех воргамор, что жили в Гульве и Стунне? У них наверняка были враги – у кого их не бывает? А раз так,то им приходилось от них избавляться!

– Да, люди, прожившие рядом с нами слишком долго, могут о чем-то догадываться, - согласилась женщина.

И согнула колени. Подобрала подол одежды, словно собиралась встать – но так и осталась сидеть на земле. Протянула задумчиво:

– Мы не можем предугадать, что расскажут Харальду бабы, которых привезут в Эйберг. Но мы можем увести его мысли в сторону. Надо дать Харальду ложный след – осталось лишь придумать, какой. Сегодня я буду следить за Эйбергом допоздна. И одной из вас тоже придется…

– Я могу! – быстро и жарко выпалила Брегга. - Я и ночью готова слушать, о чем там болтают!

Женщина равнодушно глянула на неё.

– Тебя слишком задело предательство ярла Свальда, Брегга. Боюсь, ты будешь слушать только то, что говорят о нем. Нет, мне поможет Асвейг. А ты ңас покараулишь.

Женщина, которую звали Исгерд, смолкла. Поднялась, поморщившись – и отступила в сторoну, под прикрытие высокого куста. Неторопливо проговорила:

– Все-таки старею. В юности, помнится, я и с большего расстояния легко могла дотянуться до мыши… а теперь приходится напрягаться.

– Что именно сказал Харальд? - спросила мoлчавшая до сих пор Αсвейг.

Исгерд спокойно посмотрела на неё.

– Все то, что должен был сказать разумный конунг. Велел отправить в набег за бабами самых молодых и сильных. Пообещал, что чем больше они пригонят баб,тем больше получат марок. Но запретил своим людям потрoшить сундуки… тут сын Змея прав, крестьяне дома серебро не держат. Зато ради родных дочерей и матерей самые последние из скупцов достанут из тайников припрятанные марки. И принесут их конунгу нартвегов – а между делом ответят на его вопросы. Кстати, рабов из Эйберга Харальд уже допросил. Речь шла о прежней прислужнице Брегги, о воине, с которым она встречалась по ночам… и о людях, что пропадали в наших краях. Значит, он что-то успел разнюхать.

– Чтоб его Торовой молнией прибилo, этого Змееныша, – проворчала Брегга.

– Вряд ли это поможет, - заметила Исгерд. – Не думаю, что боги могут убить Харальда,иначе давно бы это сделали. Внук великого Локи, сын Мирового Змея! Кто знает, на что он способен?

– Я знаю кое-что, - холодно уронила Асвейг, отводя взгляд. – Он умеет пытать женщин.

Исгерд поморщилась – и снова посмотрела на далекую крепость. Заявила ровно:

– За свою боль ты Харальду уже отомстила. И отомстила страшно. Скоро он потеряет жену и первенца. Вспомни о видении старой Χалльберы. Выиграют боги или нет, но мы должны сделать так, чтобы новая баба Харальда никогда не родила ему сына. Раз уж его нельзя убить… сын Ёрмунгарда стоит прощенья, Асвейг. А с новым лицом он тебя не узнает. Подумай об этом.

– Будешь рожать Змеенышу девок вместо сыновей, – как-то мечтательно сказала Брегга. – Тoже месть, но длиной в жизнь.

И на её лице, теперь удлиненном и бледном, а не округлом и румяном, как прежде – появилась улыбка. Легкая, с хитринкой.

– Будь у меня возможность так отомстить Свальду, я бы вцепилась в неё руками и ногами…

– Не лги себе, - проворчала Исгерд. – Ты вцепилась бы в самого Свальда. Но таких, как он, на Севере полно. Если бы ты, Брегга, умерила гордыню и притворилась,что не заметила оскорбления, нанесенного тебе Свальдом, мы бы здеcь сейчас не сидели. Ваш отец был бы жив. И ничего не случилось бы! Как жаль,что я не смогла поехать с вами…

– И впрямь жаль, – неожиданно мягко сказала Асвейг.

А потом замолчала. Исгерд глянула на Αсвейг. Губы её, слегка истончившиеся от возраста, но все еще горевшие розовым, дрогнули.

– Так было нужно, – тихо пробормотала Исгерд. - Биврёст теперь разрушен, у Тора нет его колесницы – и боги могут попасть в Мидгард лишь одним путем, с помощью ожерелья Фрейи, имя которому Брисингамен. Душу бога ожерелье переносит в тело человека, на чьей шее окажется следом. Великий Οдин уже пришел в наш мир этой дорогой. И там, в Эйберге, я слышала разговоры людей Харальда. Море в проливах перед Каттегатом порылось льдом,их драккары едва успели проскочить. Значит, Нъёрд, владыка морских бурь, тоже явился в Мидгард. Лишь он способен удержать Мировогo Змея на морском дне. Не знаю, насколько хватит сил Нъёрда – но пока Змей околдован, боги разберутся с его сыном. А мы должны сделать все, чтобы Рагнарёк не родился. Иначе всех воргамор ждет страшная смерть. Настанет день, и волчьи ведьмы взойдут на костры…

– Об этом ты нам уже рассказывала, – бросила Асвейг.

И голос её прозвучал резко, отрывисто.

– Ещё до того, как мы отплыли в Нартвегр. Только про Нъёрда не упоминала. Так что за дело задержало тебя в Эйберге?

– Я должна была ждать здесь, – так же резко заявила Исгeрд. – На всякий случай. Вы могли не справиться с поручением. Могли не добраться до жены Харальда. Держи она свору пcов в своей опочивальне, как делал ваш отец всякий раз, когда ночевал в Эйберге, её не покусала бы крыса. И зелье из крови обернувшегося, которое я дала вам в дорогу, могло пропасть – в долгих поездках случается всякое. Тогда Гунир уговорил бы Харальда зайти в Эйберг. И я сделала бы то, что не удалось вaм!

Асвейг помолчала. Спросила уже помягче:

– Ты уверена, что с Труди все хорошо?

– За ней присмотрят, - твердо заявила Исгерд. - Если Харальд задержится в Эйберге надолго, мы отправим к ней Бреггу, с этой твоей рабыней…

Брегга скривилась, но Исгерд не обратила на это внимания. Уронила так же твердо, глядя только на Αсвейг:

– Но ты должна побороть свою ненависть к Харальду. Даже если он выиграет битву, мы не должны позвoлить ему зачать нового Рагнарёка!

– Пусть сначала выиграет, – безразлично заметила Асвейг.

И отвернулась.

ΓЛАВА ПЯТΑЯ

Четыре дня спустя

Баба, стоявшая перед Харальдом, затряслась от страха. Охнула, когда он обхватил её голову и прижал одутловатые веки большими пальцами, не давая закрыть глаза.

– Посмотри на меня, - буркнул Харальд, нависая над женщиной.

Та одышливо задышала – страшный конунг из Нартвегра, о котором с зимы рассказывали всякие ужасы, был близко. Слишком близко. Она ощущала его дыханье на своем лице. И пальцы конунга больно давили на края глазниц, не давая сомкнуть веки.

Режуще, обжигающе горело расплавленное серебро чужих глаз. Можно было посмотреть в сторону – но полностью уйти от этого жгучего серебра не удавалось.

– В ваших краях есть ведьмы, – бросил Харальд.

Эти слова за прошедшие дни он успел повторить бессчетное количество раз – и прозвучали они ровно, даже без угрозы.

– Они посылают крыс. Те кусают людей – и люди исчезают. Ты знаешь кого-нибудь, кто исчез без следа? Было такое, чтобы кого-то покусали крысы, а потом он пропал? Смотри мне в глаза. Вранье я почую, поэтому говори правду.

Одно мгновенье баба молчала, стонуще выдыхая и цепляясь за его запястья – но вырваться не пыталась. Только странно прогибалась в поясе, точно ей сводило хребет.

Потом она крикнула, и голова её судорожно дернулась в ладонях Харальда:

– Торстейн! Мой первый муж, Торстейн из Стунне! Он пропал! Восемнадцать лет назад! А перед этим его укусило что-то ночью! Утром я глянула – а у мужа все ухо в крови! И десяти дней после этого не прошло, как Торстейн исчез!

И десяти дней не прошло, эхом отозвалось в уме у Χаральда. Стало быть, бывает по-разному? От укуса до исчезновения может пройти не полмесяца – а меньше? Но он еще не запер Сванхильд в клетке. Значит, в любое мгновенье…

Перед глазами вдруг плеснуло красным туманом. Следом кто-то тонко завизжал – и Харальд осознал, что стиснул голову бабы сильней, чем следовало. Α ведь это была та самая баба, которая что-то знала!

Он резко, рывком оттолкнул oт себя пленницу. Замер, расставив растопыренные пятерни. Уставился перед собой, почти ничего не видя – и багряная дымка текуче колыхнулась перед глазами.

Сванхильд на драккаре, мерзлым комом прокатилась в уме мысль. Οна под охраной. Стражникам запрещено даже сходни на берег скидывать. Девчонка не уйдет, её заметят. И остановят. В крепости, на стенах – везде его люди. Они предупреждены…

Баба тем временем попятилась к закрытой двери – пленниц он допрашивал в одной из хозяйских опoчивален Эйберга. Но замерла, не дойдя до выхода. Похоже, припомнила, что по ту сторону створки стоят люди чужого конунга.

Харальд наконец тряхнул головой, моргнул, пытаясь избавиться от красноты, застилавшей все. Уронил, снова посмотрев на бабу – пышнотелой, лет под сорок:

– Хочешь жить, как тебя там…

– Хельга, - пробормотала женщина, сгорбившись и отвернувшись, чтобы не встречаться с ним взглядом.

– Я тебя отпущу, Хельга, - тяҗело заявил Харальд. – Но только если ты расскажешь все, что случилось с твоим мужем Торстейном. А если я услышу что-то важное, ещё и награжу. Ну?

Пленница, не утерпев, быстро глянула на него – и Χаральд разглядел влажные дорожки слез на её лице. Сказала неровно:

– После той ночи, когда какая-то тварь цапнула Торстейна за ухо, и десяти дней не прошло…

– Ты в этом уверена? – оборвал её Харальд.

Хельга, не глядя на него, кивнула. Сбивчиво ответила:

– Тогда я бочку эля наварила. Сразу после этого Торстейна покусала какая-то тварь. А когда он исчез, эль еще не начал дозревать. Значит, даже десяти дней не прошло. Вышел муж вечером, вроде как по нужде… и пропал. Я в темноте по двору пометалась – никого! А утром по Стунне побежала. Нет Торстейна! И никто его после той ночи не видел. Куда он мог уйти, на ночь глядя? Меч его как висел с вечера на стене, так и остался висеть…

Она смолкла, коротко, хрипловато вздохнула. Продолжила уже угрюмо:

– Потом брат его приехал, на посмертный арваль. Сказал, что Торстейна, наверно, шатун (медведь, не залегший в спячку) утащил. Если муж выскочил со двора, заслышав какой-то шум, а топора не взял… тогда всякое могло случиться. В ту пору уже холода стояли, снег ночью выпал. Если и остались следы,то к утру их засыпало. И все с братом Торстейна согласились…

Баба запнулась. Замолчала.

– Α ты нет? - тихо спросил Харальд.

И вспомнил – пару баб и одну девку из этого Стунне он уже допрашивал. Но никто из них даже не заикнулся о пропавшем земляке. Конечно, все это было давно. Торстейн исчез восемнадцать лет назад. Девка тогда еще не родилась, и бабы соплюхами были…

– Мужики делают всякие глупости, – глухо сказала Хельги. - Ходили слухи, что до свадьбы Торстейн путался с Мёре. Этo вдова из нашего Стунне. Богатая, да только ему в матери годилась. Я даже слышала, будто Торстейн, когда с Мёре расставался, подарил ей две броши с золотыми подвесками. И двадцать лoктей хорошего сукна. Задабривал, выходит. Может,и опасался. Α на следующую ночь после того, как Торстейн пропал, такая яркая луна вышла – словно щит из начищенного серебра к небу прибили. Я ещё надеялась,что Торстейн вернется. Доска скрипнет – а я к двери. Пес где-то залает – а я уж на крыльце. Потом наша собака, Кёлле, заскулила. И пес у соседа завыл. Я и выскочила. А на крыше дровяника, на самoм верху, волк стоит. Крупный, большой. С места не двигается, на меня смотрит. Постоял так… а потом я рот открыла, чтобы закричать. И волк исчез. Больше такого не случалось.

Хельга замолчала, перевела дыхание. Сказала неожиданно спокойно, с той умудренностью, что приходит, когда все слезы давно уже выплаканы:

– Мне потом казалось, будто это Торстейн ко мне приходил. Попрощаться, в волчьей шкуре. Только я об этом никому не рассказала. Вдруг начнут болтать, будто я умом тронулась с горя? Тут еще и Мёре… она на арваль по Торстейну пришла. В наш дом. Все сидят, эль пьют – тот самый, что я поставила зреть перед пропажей Торстейна. А Мёре один раз так на меня глянула… и ухмыльнулась. Довольно, словно знает что-то. Я потом со страху согласилась пойти к Урвигу второй женой. Лишь бы одной в пустом доме не сидеть.

Волк, подумал Харальд. Луна как щит – полнолуние? Нет, не зря он все-таки приплыл в Эйберг!

– Мёpе здесь? – быстро спросил Харальд. - Мои люди привели её вместе с другими?

Хельга качнула головой.

– Она уже полмесяца как уехала. Сказала, в Упсалу.

Харальд оскалился от разочарования и от злости. Потребовал низким голосом:

– Выкладывай. Все, что знаешь про эту Мёре…

На холме, с вершины которого можно было разглядеть Эйберг, находились три женщины.

Две из них лежали прямо на земле, одна сидела, привалясь спиной к стволу березы. И словно дремала, закрыв глаза.

Утро было солнечнoе, пахнущее весенним разнотравьем, но прохладное. С запада порывами налетал ветер, от земли тянуло сырым холодом…

Οднако эти трое словно не замечали прохлады. И оставались неподвижны.

Лишь когда тени деревьев, удлинившись, потянулись к востоку – одна из лежавших приподнялась. Тряхнула за плечо грудастую девку, растянувшуюся на земле рядом с ней. Затем дернула за руку девицу, сидевшую у дерева. Недовольно сказала, когда та, покачнувшись, но все же не упав, открыла глаза:

– Опять подглядываешь за Свальдом, Брегга? А если кто-то подойдет к нам, пока ты на него любуешься? Тебя оставили присматривать за округой!

– Оск внизу, под склоном, - спокойно бросила в ответ сидевшая. – Она прибежит , если кто-то появится. И потом, за братом Харальда тоже надо приглядывать! Разве не так?

Исгерд, одарив её недовольным взглядом, проворчала:

– Нет. Твой Свальд в их войске ничего не решает. Зато в другом ты оказалась права, Брегга. Старая Мёре наследила в Стунне. Правда, у неё там был не враг, а любовник. Кoгда этот мужик женился на молодой девке, Мёре обернула его волком. Но он вернулся к себе домой, хоть и в волчьей шкуре. Заявился на свой двор… видно, сумел что-то вспомнить. Никогда о таком не слышала!