Дар Каиссы

Глава первая. ПРАВО НА РИСК

Вика вернулась домой первой, хотя забегала с работы в магазины и притащила две полные сумки. Кости все но было.

Она слышала, как открылась наружная дверь, узнала знакомые шаги — она была на кухне. Агния Андреевна демонстративно не выходила «со своей половины», и все домашние заботы легли теперь на Вику. Никитенка устроили на пятидневку в знакомый детский сад неподалеку от старого дома, где пpеждe жили Нелидовы.

Костя прошел в комнату, выделенную молодым в обширной квартире тестя, и, не переодеваясь, бухнулся на диван.

Вика заглянула в дверь, но ничего не сказала, даже не напомнила, что не следует мять пиджак и брюки. Остекленевшим взглядом Костя смотрел в потолок и даже не повернул к Вике головы.

Вика вернулась на кухню, открыла нижнюю дверцу мойки, чтобы выбросить картофельные очистки, и замерла. В помойном ведре торчал знакомый книжный переплет. Не веря себе, она извлекла любимую Костину тетрадь, куда он заносил свои шахматные произведения начиная с детского «взаимопата». Он лелеял мечту когда-нибудь издать книжку своих этюдов.

У Вики сжалось сердце. Так вот как далеко зашло!

Вика любовно разгладила смятые страницы и спрятала шахматное сокровище на верхнюю полку, замаскировав его кухонной утварью. Потом, вымыв руки, осторожно вошла к Косте в комнату.

Атмосфера в квартире за последнее время стала непереносимой. Так уж случилось после гибели синей трубы, похорон Костиной мамы, на которые Костя ездил вместе с Иваном Тимофеевичем в родной город, после инсульта, хватившего Викентия Петровича, и, наконец, после обидных семейных ссор.

Агния Андреевна, обожавшая мужа, во всем винила зятя, который «пытался использовать родственные отношения и довел тестя до края гибели». Она так переменилась к Косте, да и к Вике тоже, державшей Костину сторону, что сделала им в общей квартире жизнь не в жизнь. И даже от внука она отстранилась, якобы ради того, чтобы целиком посвятить себя уходу за мужем, приобретшим в результате заболевания эпилепсию. Было страшно смотреть, как выгибалось дугой его большое, крепкое тело, как перекашивалось в гримасе его холеное лицо. Врачи обещали, что со временем это пройдет, и предписали в качестве противосудорожного средства люминал. Агния Андреевна развила бешеную деятельность, в результате которой сделала такие запасы этого снотворного, что привела бы в ужас фармацевтов, заботливо отбиравших на него рецепты.

Викентий Петрович, как говорили, легко отделался, но стал мнительным, брюзжащим и нетерпимым.

Глядя па Костю, Вика вздохнула. Пожалуй, его «болезнь» едва ли не серьезнее, чем у отца!..

Вика накрыла в кухне стол — они с Костей уже не пользовались общей столовой с финской мебелью, деревянными панелями и красочными натюрмортами. Вика позвала Костю к столу, но он не пошевелился. Только когда она решительно потянула его за руку с дивана, он покорно встал и понуро побрел за ней.

Вика готова была плакать.

Он опять почти ни к чему не притронулся. Да и на работе (Вика-то следила там за ним!) он тоже не обедал, тупо сидя перед чертежом злополучного сооружения — упрямо вносил в него какие-то изменения.

Викентий Петрович, узнав об этом, раздраженно сказал:

— «Упрямство — вывеска дураков». Так говаривал Княжнин.

Да было бы это вам известно.

И он добился назначения инженера Верейского вместо Кости руководителем проектной группы.

Так Сергей Александрович вернулся в группу. Он взял на себя ответственность за то, что Костя еще будет что-то мудрить с энерготрубой. Вике же, как и остальным Костиным соратникам, предстояло заняться решением новых задач. В высоких Песках уже строили тепловую станцию. Трудности были в доставке к ней топлива через пустыню. Рассматривались варианты строительства железной дороги, шоссе и даже газопровода от ближнего месторождения. Все это требовало огромных капиталовложений.

А как просто все получалось с даровой энергией Солнца. Но Викентий Петрович и слышать не хотел о каком-нибудь продолжении работ по реализации изобретения «Энергетическая труба».

Костя тщетно разбивал себе лоб о неприступную министерскую стену. В оправдание себе Нелидов говорил, что не допустит обвинений в семейственности. Ведь в числе горе-изобретателей была его дочь.

…Сидя за столом перед отодвинутой тарелкой. Костя не произнес ни слова. Вика видела, что ему «все равно»: и работа, и семья, и шахматы. Он «сломался»…

И пока Костя сидел на кухне, не притрагиваясь к еде, Вика ушла в их комнату и произвела там заправский обыск с тщательностью «Знатоков» из Уголовного розыска, и ненапрасно!

Держа в руках аптечный сверток, она с ужасом пересчитывала упаковки. Выпросил ли Костя у мамы это снадобье и почему она ему его дала или пакетик со смертельной дозой снотворного он раздобыл сам? И Вика брезгливо отбросила от себя пакетик, потом спохватилась и запрятала его уже так, как только женщина это умеет делать.

А потом с милой улыбкой вернулась на кухню.

Вика не просто поняла, что произошло с Костей, она поняла Костю. И в этом была и великая сила любящей женщины, и неожиданная простота ее плана.

Убирая со стола, она объявила Косте, что им обоим непременно нужно пойти сегодня в детский сад к Никитенку — их вызывают. Руководительница детского сада действительно просила Вику прийти на собрание родителей. Правда, она не требовала, чтобы явились оба родителя. Но это уже детали. Будут оба — еще лучше.

Костя поехал, но поехал безвольно, будто у него не было сил сопротивляться. На собрании он не проронил ни слова, занятый своими мыслями.

Собрание затянулось, и к его концу детей уложили уже спать. Да это и к лучшему: не стоит тревожить ребенка внеочередными посещениями!

Вика повела Костю за руку, как лунатика, по пустынным улицам. И привела неожиданно к тому самому дому, во дворе которого, когда он строился, находился их «черный уголок».

Углубленный в себя Костя сообразил все это, лишь когда они с Викой опустились на знакомую, оставленную здесь скамеечку под разросшейся сиренью. Недоломпппого домика, из окна которого вылезла тощая кошка, не было. На его мосте в старом садике оборудовали детскую площадку.

— Помнишь, я говорила, что никакая уважающая себя женщина не позволит любимому прийти к ней на свидание с шахматами?

— А где шахматы? — вдруг спросил Костя.

— Вот твои магнитные шахматы. Смотри. На них расставлена позиция. Необыкновенная позиция! Неужели ты думаешь, что тебе удалось бы когда-нибудь воплотить эту фантастическую идею?

— Какую фантастическую идею?

— Вполне безумную: спасти безнадежную партию, сохранив в целости собственного ферзя, слона, копя, не произведя ни одного обмена и добившись пата!

— Откуда ты это знаешь?

— Так. Из одной тетради, — и Вика лукаво посмотрела на мужа.

Костя усмехнулся.

— Ты не могла ее видеть.

— А вот доказательство. Я расставила позицию твоего незаконченного этюда. Ты хотел сделать пат при ферзе, слоне, коне!

— Мало ли о чем неосуществимом я мечтал!

— Конечно, это неосуществимо. Замуровать ферзя, слона да еще и связать коня!

Костя пожал плечами и стал смотреть на доску. Вика показывала ему ходы, опровергающие замысел автора. Костя отвечал, сначала неохотно, потом чуть оживившись. В одном месте он глубоко задумался.

— Пожалуй, стоит попробовать совсем по-другому.

— И не пытайся!

— А все-таки…

И Костя стал переставлять фигурки па маленькой доске.

И тут на скамейку прыгнула кошка. Костя буркнул:

— Опять драный кот? Постой, так ведь это та самая!

— Наша Мурка? Вот чудеса! — изумилась Вика, пряча улыбку. Ведь она сама заблаговременно принесла сюда эту кошку и даже привязала к скамеечке лентой. Мурка, отъевшаяся за время жизни у Нелидовых, с мурлыканьем терлась о Викину руку, целясь вскочить к ней на колени.

— Подожди, Мурка. Видишь, здесь шахматы…

Над этими шахматами, захваченный идеей не проиграть, а замуровать ферзя и слона при связанном коне, и просидел Костя вместе с Викой и Муркой… до рассвета. Свет фонаря проникал сквозь листву сирени, освещая все время меняющуюся позицию.

К первым лучам солнца она стала такой: (53)

— Так покажи, покажи, как тут получается ничья? — просила Вика, гладя пушистую Муркину спину.

И Костя показал.

— Видишь. В начальном положении белым грозит мат в один ход — 1…Фf3. Попытка разменять фигуры с помощью 1. Ке3+ ведет лишь к проигрышу -1…С : е3 2. Ф : d1 С : d1 3. С : еЗ (54) 4. а7 Cf3+ 5. Kpg1 Kpc4.

— Значит, надо ходить королем.

— Правильно, Вика! Молодец! Или тебе Мурка подсказала?

— Да уж кое-кто подсказал!

— 1.Kpg2 Фd2+. Понимаешь? Черным надо шаховать, но если 1…Фе2+, то 2. Cf2 Крс6 3. а7 Kpb7 4. а64+ Кра8 5. Фа1(55) Cb2 6. Фа5, и белые даже выиграют. Если же черные шахнут 2…Фе44+, то 3. Kpg1 Крс6 4. Ф : с1. Убедительно? Так вот, после шаха ферзем с d2 мы сыграем 2. Cf2. Теперь черным можно позаботиться и о своей безопасности, затормозить белые пешки, прежде чем рваться своими в ферзи: 2…Кpc6.

— Да, да, понимаю, — кивала Вика, хитровато щурясь.

— Но мы с тобой по-суворовски «заманим» вражеского короля! 3. а7 Kpb7 4. а6+ Кра8. А теперь, чтобы расчистить своему ферзю путь по первой горизонтали, промежуточная угроза мата на h8-5. Фа1. Видишь? (56)

— Вижу. Надо закрыться слоном, а не ферзем, чтобы не выпустить тебя на поле а5.

— Молоток! о…Cb2. Вот теперь вся первая горизонталь освободилась. А вначале на ней стояли четыре фигуры. Помнишь?

Теперь стал возможным ход 6. ФЬ1! Грозит мат черным навскрышку! При уходе белого короля с диагонали. Как черным защищаться? Только 6…Фd1(57), отнимая у белого короля поля и грозя разменом. Но белые упрямы. Впрочем, «упрямство — вывеска дураков»?

— Это упрямство — вывеска, а упорство — меч сильных!

— Тогда рубанем мечом— 7. Cg1, снова грозя матом навскрышку. Но черные могут теперь шаховать не с d2, а уже и с е2, чтобы из-за шаха ферзем на е4 нельзя было бы закрываться слоном на f2 с повторением ходов. 7…Фе2+ 8. Kf2? (58) Теперь ты только посмотри, Вика! Создалось удивительное положение.

Противники не разменяли ни одной фигуры. Все произошло без традиционных для патовых этюдов жертв. Но… белые сжались, подобно пружине. Освободи черный ферзь защелку, и белый король спустит пружину со смертельным для черных ударом. А если не дать ему спустить курок, то… белым пат! Пат чуть ли не при всех фигурах. Получилось, Викуля! Ты сама не понимаешь, что получилось! Спасибо тебе, родная, что сумела раскачать меня.

— Спасибо? Мне? Это тебе спасибо! Или пат, или мат! — воскликнула Вика и, схватив Костину, как прежде лохматую, голову, стала целовать его загоревшиеся белым блеском глаза, смеющиеся губы.

— Бесстыдники! — проворчала старая дворничиха, вышедшая поутру подметать двор. — Места им мало в комнатах… Бездомные, вроде кошки, что тут шастает. Кш-ш ты! — и она взмахнула метлой.

Смущенные, но обрадованные, Костя с Викой, забрав свою Мурку и держась за руки, отравились домой пешком.

Дворничиха удивленно смотрела им вслед.

Так уж случилось, что Костя Куликов был в Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца в первый раз. Как зачарованный ступал он по ослепительному затейливому паркету под хрустальным великолепием исполинских люстр, читал на мраморе стен перечень гвардейских воинских частей, награжденных за доблесть крестом Георгия Победоносца, и думал о Бородинском бое, о Кутузове и Наполеоне, бежавшем через русские снега.

В соседней Грановитой палате под узорчатыми ее сводами Костя живо представил себе царей в тяжелом золотом одеянии, заморских послов в камзолах, чулках и париках, бояр в толстых шубах… А под потолком в оконце-любопытные женские лица.

Возвращаясь в зал, где ему предстояло выступить, Костя мельком взглянул на огромную картину во всю стену над знаменитой мраморной лестницей. Куликовская битва, разъяренные, свирепые лица всадников, крупы лошадей, взметнувшиеся мечи и копья… Костя подумал, что неплохо бы ему донести такой боевой дух до трибуны.

Зал Большого Кремлевского дворца, где проходил съезд изобретателей, оказался непомерно длинным. Из последних рядов трудно было рассмотреть сидящих в президиуме. Но все возмещалось прекрасной вмонтированной в стены радиоаппаратурой.

На пюпитрах находились наушники, через них каждый мог слушать и прямую речь, и в переводе на требуемый язык.

Идя к трибуне, Костя чувствовал, как колотится у него сердце. Став лицом к залу, он увидел море лиц. Что скажет он им?

К чему призовет? Письменный текст был приготовлен, но насколько бледнее речь зачитанная, а не произнесенная! И Костя вдруг решил говорить не по бумаге.

— Изобретатель — это звучит гордо! — начал он. — Так хотелось бы каждому из нас. Но, увы, «изобретатель» порой звучит как бранное слово, как кличка назойливого, настырного и беспокойного человека, от которого нет житья. (Одобрительный гул в зале.) К изобретателям, пожалуй, порой относятся как к опасному элементу, вроде как к взрывоопасной гремучей ртути (Смех.) А ведь ато же верно! (Недоуменный ропот в зале). Конечно же так! Изобретатель подобен детонатору взрыва научно-технической революции! (Вздох облегчения и зале). Без детонатора не вызвать взрыва. Это каждому саперу известно. Без изобретений нс двинуть вперед прогресс. Это должно быть известно каждому, кто стоит у технического руля. Но что такое изобретение? Озарение это или кропотливая разработка до семи потов? А что такое любой творческий талант? Это способности плюс усердие! Изобретение — это озарение и трудолюбие. Не просто находка, а искание! И не может все получаться.с первого раза. Я знаю выдающихся ученых, считающих, что плохо, когда опыт удался сразусказался элемент случайности, не определишь, что способствовало удаче. Если же успех приходит в результате ряда неудач, Путем устранения их причин, тогда он устойчив и неслучаен! Потому отрицательный результат опыта не менее полезен, чем положительный. Путь к победе лежит через промахи и испытания. И этим определяется право на риск, право на ошибки, даже па провал.

(«Верно!» — слышится возглас в зало.) У нас же иногда некоторые перестраховщики спешат «закрыть» изобретение, прекратить его разработку при первой же неудаче. Так случилось и со мной, — и делегат Куликов рассказал съезду обо всем, что случилось в Высоких Песках с энергетической трубой, разбившейся во время урагана о «непробиваемую министерскую стену».

Викентий Петрович Нелидов, сидевший в президиуме, делал вид, что слушает с величайшим вниманием, но был вне себя от ярости. И когда он был назван по имени, не удержался, пожал плечами. Это заметили в зале. Кто-то выкрикнул: «Позор!» Председательствующий встал, строгой своей позой упрекая слишком ретивого делегата.

— И не в одном только нашем изобретении дело, — заканчивал Куликов. — Как известно, лишь небольшая часть полезных изобретений, как и теперь еще говорят, внедряется. Слово-то какое — «внедряется»! То есть насильственно преодолевают сопротивление! Почему это так? Да потому, что в реализации изобретений (более точное слово!) материально заинтересованы кроме государства лишь авторы, а не руководители предприятий и их трудовые коллективы. И государство теряет на этом миллиарды рублей. А почему бы не передать заметную долю экономии от реализованного изобретения в премиальный фонд предприятия?

Почему бы не увеличить этим доход государства от применения новинок техники в несколько раз?

Когда Костя возвращался между рядами к своему далекому месту, он видел улыбающиеся лица, одобрительные взгляды и даже поднятые большие пальцы рук. Он не оборачивался к президиуму и не мог видеть кислого лица Викентия Петровича, которое словно говорило: «Вот наградила судьба родственничком!

Спасибо дочке!»

Глава вторая. ПОРАЖЕНИЕ ВИКТОРИИ

— Хэлло, Костья! — Жизнерадостный канадец в светлом спортивном костюме так ударил по затылку Костю Куликова, что тот даже покачнулся. — Правда, я совсем как американец? — И улыбающийся Александр Максимович выхватил у Кости чемодан, потом бросил его на бетон площадки и приложился губами к ручке Вики, сошедшей следом за Костей с самолетного трапа.

В дорожных плащах прилетевшие выглядели чуждо среди нарядной курортной толпы встречающих.

Поодаль, радушно улыбаясь, стояла чем-то знакомая Косте яркая брюнетка и цветастом булочном костюме, похожем на ночную пижаму. Она подняла ладонью вперед руку ц приветливо помахивала ею.

— Знакомьтесь, моя жена Зоя, — представил ван дер Ланге, когда они пробились к ней в сутолоке встречи.

— Надесь, вы привезли мне шахматный привет от Сергея Александровича Верейского? — лукаво щурясь, спросила она.

— Зоя Крейцер? — удивился Костя.

— Ван дер Ланге, — поправила она.

«Когда они успели?» — подумал Костя.

— Как видите, я не зря побывал у вас в России, — говорил Александр Максимович. — Я привязан теперь к ней даже супружескими узами.

— А сам переходишь в американское гражданство.

Перебрасываясь словами, обе четы прошли через летное поле, направляясь в аэровокзал.

— Любуйтесь небом Флориды, — сказал ван дер Ланге. — Оно такое же синее, как у вас в Средней Азии.

— И труба у вас тоже синяя? — спросила Пика.

— Нет, — за мужа ответила Зоя. — Серебристая нить в небе.

Это очень красиво! И даже привлекает туристов…

— Увидите, — пообещал ван дер Ланге.

Все четверо вышли из аэровокзала и направились к столике автомобилей. Она походила на огромный крааль, куда загнали разномастных лошадей. Автомашины всех видов и марок стояли так плотно, что трудно было представить, как выбраться из этого нагромождения колес и радиаторов.

— Как вы отыскиваете свою? — поинтересовалась Вика.

— О, это просто! — рассмеялась Зоя. — У нас принято при паркинге нацеплять на антенну что-нибудь бросающееся в глаза.

Видите, у кого-то кукла, а вон там — консервная банка, но она броского цвета, как огонек. У меня… Отгадайте! Удлиненный воздушный шарик. Серебристый. Это в честь вашей трубы. У Саши на каре такой же. Эмблема!

— Вы даже на двух машинах приехали? — удивилась Вика.

— Так удобнее. Мужчины поедут отдельно. С багажом. И с мудрыми разговорами. А вам я расскажу, что сейчас носят. И вы убедитесь, что у меня действительно дикий мустанг. Я давлю на нем сто семьдесят километров в час, как считают в России. У нас здесь измеряют на мили.

Женщины остановились около удлиненной обтекаемой машины пожарного цвета, будто для прыжка прижавшейся к асфальту и готовой ринуться вперед. Зоя отвязала рвущуюся в небо серебряную колбаску и распахнула незапертую широкую дверцу.

— Мы залетим в отель на мгновение. Наденете свое бикини — и на пляж. Быть во Флориде и не искупаться — это все равно что гостить в Риме и не видеть римского папу. Так сказал Саша.

Куликовы подчинились предложенному регламенту. Вике интересно было увидеть Америку с разных сторон.

Потом все смешалось у бедной Вики. Впечатления обрушились на нее Ниагарой, о которой успела ей рассказать в пути Зоя.

Причудливые каменные тысячеглазые столбы над морем зелени и крыш Майами сразу поразили Вику.

— Люди лишь подражают природе, — заметила Зоя. — Когда мы с Сашей разъезжали в стране в поисках места для ветросиловой станции «Электрик пайп компани», мы побывали в «Долине памятников» в горах Юты — Монумент-Валли! Представьте себе, там такие же вот каменные столбы, как эти бильдинги, и целые каменные кварталы с обрывистыми отвесными стенами. И все это создано выветриванием. И даже ступенчатые пирамидальные пьедесталы для замысловатых каменных фигур изваяла там Природа.

«Мустанг») остановился перед отелем. Чернокожий великан, сверкая золотом позументов, торжественно вышел на панель и открыл дверцу машины.

В вестибюле дохнуло прохладой. Вика вспомнила кондиционер, установленный ею в машинном зале первой их ветроустановки.

Рыжий портье с усиками подобострастно вручил Вике ключ.

В роскошном номере все, начиная с широченных кроватей, портьер, обивки мебели и кончая стенами и даже абстрактивистскими картинами на них, было голубым. Через широкие, во всю стену, окна открывался вид на море с поразительно синим небом над ним.

Зоя хлопотливо руководила туалетом своей новой подруги.

— Ты знаешь, — тараторила она, — я распорядилась приобрести нам с тобой на пляже две вышки.

Вышки оказались высокими деревянными подставками для легких кресел, вознесенных над муравейником пляжа с его пестрыми зонтиками и калейдоскопом разноцветных купальников, от которых рябило в глазах. Сверху было видно, что влажная полоса, доступная «океанскому девятому валу», как бы нейтральной зоной отделяла мир бронзовых тел всех оттенков, кишащих вокруг, тысяч и тысяч сумок, сумочек, гитар, магнитофонов, транзисторов, полотенец, ковриков и мохнатых простынь от набегавших с океана удивительно редких, но высоких водяных холмов с пенными хребтами, накрывающих с головой неосторожных купальщиков.

После второго завтрака, ленча, во время которого подавали бобовый суп со специями, жесткий ростбиф с зеленью и горячий кофе с мороженым, решили сразу ехать. Вика обратила внимание, как много пили горячительных напитков за соседними столиками рыхлые толстяки в дорогих мятых костюмах и тоненькие дамы в модных париках, с пышными бюстами и мальчишескими фигурками.

Диета! — кивнув в сторону дам, многозначительно заметила Зоя.

Дороги, дороги, американские дороги! Как Лаура Петраркой, воспеты они певцами технического прогресса. Вдохновенные поэмы посвящены застывшим бетонным рекам, нежные сонеты — головоломным, но рациональным «разводкам», позволяющим без пересечения переехать с одной дороги на другую, героические баллады — эстакадам, по которым можно мчаться над жилыми кварталами городов.

«Мустанг» остался у отеля, перегнанный разомлевшим от жары негром на платную стоянку с включающимся счетчиком.

Ехали в «кадиллаке» Александра Максимовича.

Вика не удержалась и похвалила машины Зон и ее мужа.

— Кредит! — вздохнул Александр Максимович. — Если бы мне перестали платить жалованье, «мустанг» укатил бы от нас с безжалостным агентом фирмы. А «кадиллак» принадлежит «Электрик пайп комнани». Он перешел мне от отца, который по воле бога после апоплексического удара удалился от дел. Теперь мне приходится быть одним из директоров компании вместо него.

— Как ваши «солнечные акции»?

— О друг Костя! Под то, что я сегодня покажу вам, можно выпустить не только солнечные, но и галактические акции.

Костя хмуро замолчал. Здесь, в жаркой Флориде, американцы выполнили его замысел, внеся в конструкцию энергетической трубы все те изменения, которые он выстрадал после крушения первой ветроустановки в Высоких Песках. С американцами был договор, и Костя через министерство передал им всю информацию. Теперь можно убедиться, что он был прав, настаивая на продолжении экспериментальных работ у себя дома.

Он стал смотреть по сторонам. Промчались мимо садов, снабжавших цитрусовыми плодами весь континент. Потом по обе стороны шоссе замелькали пальмы, похожие на толстые столбы, украшенные вверху фонтанами листьев.

За частоколом пальм расстилалась болотистая низина национального парка Эверглейдс, как пояснила Зоя. Равнина выглядела морем, покрытым зелеными льдинами самой разной формы.

В мириаде озер и луж между островками и кочками отражалось синее небо. Болота тянулись до самого горизонта, где сливались в дымке с небом или морским простором.

Дымка заметно сгустилась в одном месте и скоро превратилась в зловещую тучу. Туча эта, как разлившаяся краска, стала быстро расползаться по небу. Ван дер Ланге гнал машину, словно хотел уйти от нее. В открытое окно рванул ветер. Ван дер Ланге нажал кнопку, и стекла поднялись. Сначала стало душно, но канадец включил кондиционер, и задышалось легче.

Все быстрее мелькали пальмы по обочинам. Они походили на спицы вращающегося колеса и словно падали «за кормой».

И вдруг Косте почудилось, что пальма валится прежде, чем они проехали мимо нее. Одновременно автомобиль занесло вбок, и ван дер Ланге едва выправил его.

— Без сервомоторов на рулевом управлении я, пожалуй, не справился бы, — признался они добавил: — Кажется, не успели.

— Что не успели? — живо спросила Вика.

— Удрать от Викки, — загадочно ответил канадец.

— От меня? — поразилась русская гостья.

— Зародившийся в Карибском море торнадо, очевидно, в честь вашего приезда назвали Викки, Викторией. Тайфунам дают женские имена.

— Ах вот как!

— Да, совсем как тогда у вас, в пустыне, когда урагана ждал маэстро Верейский.

— Он всегда учил нас идти на трудные позиции, — сказала Зоя.

И тут одна из пальм на глазах у путешественников взлетела в воздух, волоча за собой вывороченные корни. Она упала поперек шоссе, и Александр Максимович едва вывернул машину, смяв колесами пышные пальмовые листья.

— Уфф! — сказал он. — Пожалуй, безопаснее ехать в танке…

Вихри мчались над болотом, засасывая воду озерков и луж.

Водяные столбы поднимались к низким тучам и сливались с ними.

Один из таких смерчей налетел на придорожный домик и мгновенно разрушил его. Легкая оранжевая крыша взлетела на воздух и рухнула па шоссе, продолжая ползти по нему. Снова «кадиллак» с огромным трудом объехал неожиданное препятствие.

— Положение как раз такое, какое маэстро Верейский выбирает для своих противников, — сказал ван дер Ланге.

— Лучше остановиться, — посоветовала Зоя. Но ван дер Ланге упрямо гнал «кадиллак».

— Торнадо — ураганный бич Америки, — говорил он. — Мосты сносит в реки, а реки выходят из берегов, затопляя города.

Мы получили сообщение с метеорологического искусственного спутника Земли о зарождении нового торнадо. Викки ожидали здесь завтра, но синоптики всегда ошибаются.

Ветер стал встречным. «Кадиллак» замедлил ход, словно вошел в более густую среду. На дороге попался опрокинутый на бок грузовик с высоким крытым кузовом. Около него беспомощно стояли люди. От ветра они так сгибались в поясе, что казалось, будто они что-то ищут под ногами.

— Большая парусность — это опасно, — заметил канадец.

— Парусность? — переспросила Вика. — А как же труба?

— О-о! Не беспокойтесь, — бодро заверил ван дер Ланге.

Ветер все время менял направление. Внезапно он ударил в бок. Разом хлынул дождь, и впереди повалилось дерево. Автомобиль заскользил по бетону, как по льду. Напрасно ван дер Лапге отчаянно крутил рулевое колесо. Даже сервомоторы не помогли.

Первые струи дождя словно смазали шоссе маслом. «Кадиллак»

развернуло поперек дороги, и он продолжал свое вращение, пока не соскользнул в кювет, как кусок мыла с мокрой раковины.

Пассажиров отчаянно тряхнуло. Вика полетела вперед на Зою, Костя — на ван дер Ланге.

— Все в порядке, — с наигранной бодростью сказал канадец. — Рулевая колонка рассчитана на удар — она пружинит, иначе меня пришлось бы отпевать в православной церкви. Ведь мать моя крестила меня в Монреале у эмигрантского попа.

Немного дальше по дороге, поперек нее, лежал огромный пальмовый ствол.

— Все-таки, пожалуй, лучше, что я невольно затормозил и мы в вихре вальса попали в кювет, — тем же тоном продолжал канадец.

— Я могла бы изувечиться, — возмущенно оборвала его Зоя.

— Клянусь, я не бросил бы тебя.

— Но я-то не стала бы всю жизнь катать твое кресло паралитика, — огрызнулась Зоя.

Только сейчас Вика заметила, что вместо недавнего болота к насыпи подступало море. Казалось, что его уровень поднимается на глазах. Вике представилось затопленное шоссе, и она поежилась.

— Полезем на пальмы, — угадав со мысль, сказал пан дер Ланге.

Но этого не потребовалось. Однако сила урагана не убывала.

Лишь крепко застряв в кювете, автомобиль удерживался на месте.

— Без буксира не выберемся. Будем считать, что мы в убежище. Большей неприятности торнадо нам уже не преподнесет.

— Вы так думаете? — спросила Вика. — А энергетическая труба на вашей станции выдержит? — и она кивнула на поваленный ствол.

— Как известно, сила солому ломит, а не соломинку, — загадочно ответил Александр Максимович. — Итак, условия у нас новые…

Условия эти были не из приятных. Наводнение грозило…

В «деловой машине» ван дер Ланго оказался радиотелефон, и директор «Электрик пайп компани» соединился с инженером энергетической станции, до которой не удалось доехать.

— Дело плохо, — сказал он, повесив трубку, — Вода затопила мост, автомашина не проедет. Пришлют катер с едой.

Часы ожидания были бесконечными и мучительными. Люди изнывали от безделья. Выходить из машины было опасно. Переговорили обо всем и теперь молчали. Стемнело. Зоя перебралась на заднее сиденье к Вике. Женщины жались друг к другу.

— Вот что, леди и джентльмены! — вдруг предложил ван дер Ланге. — Я часто восхищался русскими. Вспомним челюскинцев, которые куда в худшем, чем у пас, положении устроили турнир на льдине. Шахматы — прекрасное средство отвлечения!

У Кости, как всегда, были с собой магнитные шахматы. А у ван дер Ланге

— приготовленный для Кости сувенир, тоже карманные шахматы. Словом, нашлось две доски.

Женщины играли между собой с переменным успехом. Александр Максимович безнадежно проигрывал Косте.

— Нет, я, должно быть, устал, — объявил он спустя несколько часов, в течение которых бушующий ураган словно отодвинулся куда-то. — Так призовем теперь объятия Морфея. Уверяю вас, отходить ко сну на голодный желудок куда полезнее, чем поевши.

— Теперь мы поймем, на какие страдания идут женщины во имя сохранения мальчишеских фигурок, — вздохнула Зоя.

Вика пристроилась у Кости на плече.

Скоро в «кадиллаке» все спали. А снаружи свирепствовал ураган «Виктория».

Утром первым проснулся Александр Максимович и тотчас связался по телефону с энергетической станцией. Торнадо ослаб.

— Катер к нам вышел. Если он нас и не вытащит из кювета, то по крайней мере накормит.

— Было б неплохо, — зевнул, потягиваясь, Костя.

Стали выбираться из машины, чтобы умыться в воде у насыпи.

— Все-таки я очень беспокоюсь об энергетической трубе на вашей станции,

— сказала Вика, когда все снова собрались в машине. — Почему вы, Саша, не беспокоитесь?

— О-о! Ответ на шахматной доске, — смеясь, ответил канадец.

— Нет, я серьезно. В шахматы играть я уже не могу.

— И не надо! Я расставлю одну знакомую Косте позицию, и он покажет нам, в чем там дело. До завтрака успеем.

И он расставил на доске фигуры (59).

— Хорошо, — улыбнулся Костя. — Я вижу, что шахматы верно служат нам в пашем приключении. В этом давнем моем этюде надо выиграть. Тема борьбы идей белых и черных. У белых три пешки за фигуру, но черные кони крепко держат их. Как же выиграть?

— Надо включить в борьбу белого слона, — предложила Зоя. — Верейский учил нас с Викой совместному действию в атаке всех сил. 1. Сс13 КЬ8. Больше ведь нечего делать!

— Браво, Зоя! — отозвался ван дер Ланге. — Я благословляю шахматный клуб, где с тобою встретился.

— Правильно, — подтвердил Костя. — Теперь черным, казалось бы, нечего противопоставить маршу белой пешки. 2. а5 Кеб 3. а6 Кс5 4. а7 (60). Кстати, отойти белым слоном было нельзя из-за К : а6 с ничьей. 4…К : d3+ 5. Kpd1 e2+ 6. Крс2! (61).

— Почему такой странный ход? Я бы сыграла 6. Kpd2, — заметила Зоя.

— И сделали бы ошибку. Смотрите: 6…е1Ф+ 7. Кр : d3 Фg3 8. а8Ф (62) f2+ 9. Крe2 Фf4 10. Фа1 f1Ф+ 11. Ф : f1 Ф : е4+ с ничьей.

— В самом деле, — согласилась Зоя. — Значит, вы играете 6.

Крс2, и что же тогда? Чем белым легче?

— Белым, оказывается, совсем не легко. Черные используют положение короля на с2 : 6…Kb4+ 7. Kpd2 К4а6! Вот в чем замысел черных, их хитрая защита! Если белые поставят сейчас ферзя на а8 (63), то ему не выбраться из сбитой черными конями клетки, а король белых привязан к пешкам «e» и «f». Силы белых разобщены и, несмотря на их материальный перевес, — позиционная ничья.

— Как здорово! — воскликнула Вика.

— Я восхищаюсь вами, — сказал ван дер Ланге. — И вспоминаю столик на «Седьмом небе» во время «смены электрического кабеля». Мы непременно съездим в Атланту. Там над отелем «Ридженси Хайаттхаус» поднят вращающийся фешенебельный ресторан. Оттуда открывается прекрасный вид, и мы вспомним там былое.

— Прекрасный вид? — отозвалась Вика. — Я не сказала бы этого здесь, — и она кивнула на окно, за которым неистовствовал косой ливень. Ветер гнал по взбухшему на месте болота морю валы, они разбивались о насыпь.

Хорошо, что автомобиль застрял в кювете, ограничивающем на насыпи дорогу с обеих сторон, а не скатился с насыпи в болото. Никто не смотрел бы тогда на шахматы, как сейчас Костя.

— Если ферзь не может выскочить из клетки…

— То конь выскочит, — перебила Костю Зоя. — Ставлю коня!

— Опять непоправимая ошибка: 8. а8К? Кс5!, и грозит неотвратимое Kd3, теперь даже с выигрышем черных. Надо ждать.

— Ах вот как! Ждать не в моей натуре.

— Один мой старый друг учил меня «поспешать медленно».

Надо подготовить «рождение коня»: 8. е5 Kph7 9. е6. И Даже сейчас было бы еще рано выпустить жеребенка: 9. а8К? Кс5, и опять неизбежно 10…Kd3 с выигрышем.

— Какая же нужна выдержка! — воскликнула Зоя.

— Как раз выдержке и учат шахматы. Итак, 9…Kpg6 10. е7 Kpf7 (64). И все еще рано ставить долгожданного коня. Если 11. а8К? то Кс5 12. Кс7 Ке4+ 13. Kpe1 К : f6 с ничьей. Потому — 11. Kpe1, выманивая черного короля на опасное поле. 11…

Кре8. Вот теперь вновь рожденный конь будет грозить черному королю: 12. а8К!

— Наконец-то! — вырвалось у Вики.

— 12…Kpf7 — король убегает, но конь нагоняет: 13. Кс7, и белые выиграли! Так чем же, Саша, вам помог этот мой этюд?

— Этот ваш этюд, дорогой мой Костя, подсказал, как справиться с торнадо, как выдержать чудовищный ураганный напор.

— Не понимаю, — призналась Вика.

— Я знаю, но буду молчать, — сказала Зоя.

— О, я вижу, Костя уже решил.

— Надо думать, — уклончиво ответил Куликов.

При подъезде к ветросиловой станции «Электрик пайп компани» из окна «кадиллака» открывался вид на небывалые разрушения: вырванные с корнем деревья, дома без крыш, поваленные ураганом заборы, опрокинутые автобусы.

На мосту, еще недавно залитом вышедшей из берегов рекой, остановились.

— Отсюда туристы любовались серебристой нитью в небе, — сказала Зоя.

Небо было синим и без всяких серебристых струнок.

Но за мостом, где снова обнажились зеленые островки и кочки болота, от серого бетонного здания у шоссе тянулась к горизонту серебристая змея с выпирающими ребрами. Она не упала в болото, а была аккуратно уложена вертолетами, которые сейчас уже хлопотливо летали над нею, готовясь снова поднять ее в небо.

— Вот он, мой ход конем, ход превращенным конем! — говорил радостный ван дер Ланге. — В боксе ценятся не только удары по противнику, но и уходы от его ударов. Так не лучше ли избежать удара и вместо того, чтобы противостоять урагану в воздухе, заблаговременно спустить трубу на вертолете, едва получено сообщение о приближении торнадо? Я слушал у вас мудрую смешную песенку: «Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет…»

Глава третья. ПЕРПЕТУУМ МОБИЛЕ

После возвращения из Америки Куликовы переехали на новую квартиру, получив ее как изобретатели (в их семье стало теперь, вместе с годовалой дочкой Марианной, четверо).

Викентий Петрович Нелидов, не встречаясь больше с зятем дома, однажды пригласил его к себе в министерство.

Косте пришлось подождать в приемной, где сидели еще несколько человек с периферии. Новая секретарша, строгая, крашеная, с пышными формами, оглядывала всех равнодушным взглядом, не узнавая никого из интересующих начальство.

Костя не любил терять времени даром, он вынул книжечку с карманными шахматами и углубился в найденную им позицию, чем окончательно уронил себя в глазах секретарши. И в кабинет к Нелидову, когда приемная опустела, она пригласила его так, словно у нее зубы болели.

Викентий Петрович не поднялся Косте навстречу, а сделал вид, что крайне занят лежащей перед ним бумагой.

Костя стоя ждал.

— Ну? — сказал Викентий Петрович, поднимая глаза. — Может быть, сядем? В ногах правды нет.

— Зато правду искать ногами приходится, — ответил Костя, садясь на кончик стула.

— Правду в жизни можно найти. Правда, жизнь-то может уйти! — процитировал Нелидов. — Безнадежное, скажу я вам, занятие — правдоискательство. В особенности когда дело идет о перпетуум мобиле. Чего вы хотите добиться, молодой человек?

Сбросить меня с этого кресла? Не выйдет! — и он угрожающе поднялся.

Костя остался сидеть, следя глазами за расхаживающем руководителем. Манеры у Нелидова были прежние, барские, но сам он заметно постарел, обрюзг, полысел.

— Я стою на такой высоте, откуда легко сорваться. Но я не допускаю повода для обвинений в семейственности. Разве что дал вам с Викой возможность съездить в Америку. Недурной вояж!

И какова же благодарность?

— За что благодарить? За вашу поспешную реакцию на мое выступление в Кремлевском дворце? Заграничной командировкой бросаетесь, как костью?

— Оставьте ваши метафоры, Константин Афанасьевич! Не знаю, как метафорически выразить ваши действия после возвращения oт американских друзей! Проще всего кричать на всех перекрестках, что злодей Нелидов в министерстве затирает ваше изобретение, которое якобы с таким успехом применено за рубежом!

— Но все действительно так.

— Это надо еще проверить! Надобно проверить, чьи интересы вы представляете.

— Я вас не понимаю.

— И понимать нечего. За достижение техники выдается способ эксплуатации сооружения, которое, подобно ежу, должно трусливо складываться при каждом дуновений ветерка! Курам на смех! И у него еще хватает совести всерьез требовать строительства сотен подобных сооружений у нас в стране! Противопоставлять их атомной энергии! Это очень смахивало бы на экономическую диверсию, если бы я не знал вас лично. Впрочем… «скажи мне, кто твои друзья, и я скажу, кто ты». О вашей дружбе с капиталистом, с самим директором американской компании, наслышаны. Вот так-с!..

— Вы прекрасно знаете Александра Максимовича ваи дер Ланге, наполовину русского, женатого на советской гражданке, всячески симпатизирующго нашей стране.

— Я ничего не знаю о симпатиях этого бизнесмена. Я лишь знаю, что, опираясь на чисто рекламные «достижения» его фирмы, вы пытаетесь навязать советской промышленности план пагубного вложения средств, ведущий к подрыву энергетики.

— Не к подрыву, а к развитию. И тормозить использование солнечной энергии, в частности путем строительства энерготруб, вам, вероятно, уже не удастся.

Викентий Петрович обернулся, застыв в позе гневного возмущения.

— Я понимаю. Вам хотелось бы вызвать у меня еще один инсульт и тем смести меня со своего пути!.. Бедная моя дочь! За какое беспринципное, безнравственное чудовище вышла она замуж, связав себя не только уродливой семьей, но и псевдопрогрессивной деятельностью, прикрывающей эгоизм личной выгоды!

Секретарша даже через двойную обитую дверь слышала, как «распекал» Нелидов своего посетителя. Не разбирая грозных слов, она безошибочно угадывала «разносный» тон начальника.

Когда неприятный посетитель, отнюдь не понурый, как полагалось после такого приема, прошел через приемную и кивнул на прощание, она даже не ответила ему — торопилась предложить Викентию Петровичу, как наставляла Агния Андреевна, успокоительное лекарство.

Но Нелидов отмахнулся от назойливой заботы и погрузился в составление некой докладной записки, на которую решился как на самую крайнюю меру. Он не передал ее секретарше и даже не послал перепечатать, затребовал только конверт, адрес на котором написал сам.

Телефон в новой квартире Куликовых установили недавно, и мало кто знал его номер. Потому каждый звонок и удивлял хозяев.

Вика, только что принесшая Марианночку из яслей, сияла трубку и позвала мужа:

— Тебя, Костя. Очень приятный мужской голос.

Коcтя взял трубку, а Вика, уложив девочку в кроватку, принялась хлопотать по хозяйству. Пятилетний Никитенок вызвался помогать ей. Это было его любимой игрой.

— С вами говорит Власов Николай Сергеевич. Я надеюсь, вы не откажетесь увидеться со мной, — услышал Костя чужой голос.

— Здравствуйте, — ответил он и замолчал.

— А если не откажетесь, то загляните ко мне и гостиницу «Россия» в номер 427. Я буду вас ждать в любое удобное для вас время. Шахматы здесь есть.

— Простите, — удивился Костя. — Если шахматы, то почему бы не встретиться в шахматном клубе на Гоголевском бульваре?

— На Гоголевском в клубе будет слишком людно. Вам это не кажется?

— Признаться, нет. Шахматисты занимаются шахматами.

— Вот именно. Это сузило бы нашу беседу.

— Не понимаю.

— Достаточно ли сказать вам, что я снял только для встречи с вами этот номер, используя специальную броню. Вы же шахматный мастер и умный человек.

— Кажется, я начинаю понимать. Когда приехать?

— Время назначаете вы.

— Тогда забронируйте ближайший час. Не люблю откладывать.

Вика по лицу Кости сразу поняла его состояние. Он так ничего и не сказал ей, пообещав объяснить позже, и уехал.

Превозмогая тревогу, Вика занялась детьми.

Дверь 427-го номера открылась, и перед Костей предстал крепкий человек его лет, с умным лицом и проницательными глазами. Хорошо сшитый костюм ладно облегал его фигуру.

— Спасибо, Константин Афанасьевич, что приехали. Верьте, встреча с таким художником шахмат запомнится на всю жизнь.

Проходите. Шахматы я приготовил.

Костя нахмурился. Все-таки речь пойдет о шахматах?

— Я позволил себе расставить позицию вашего этюда, который когда-то мы целой пограничной заставой решить не могли.

Я в погранвойсках служил.

Костя посмотрел на доску.

— Как тут сделать ничью? Не приложу ума, — продолжал Власов.

— Я охотно покажу, если вы за этим меня вызвали.

— Пригласил. Это совсем другое. Пригласил помочь…

— Чем? Заменой номера журнала, где опубликовано решение?

Могу, конечно. Как видите, белые зажаты в матовые тиски.

— Совсем как в вашем случае, Константин Афанасьевич.

— Не понимаю. Белые, чтобы спастись, решают заставить черные фигуры мешать друг другу.

— Вполне жизненная стратегия. Как это говорится у Безыменского? «Жизнь на шахматы похожа…»

— «Но жить — не в шахматы играть», — закончил Костя.

— А как играть (65)?

— Вот так: 1. Кс2.

— А мы пробовали сначала 1. Ce1, и не получалось. Как дальше?

— 1..Cg7 — черным надо задержать белую пешку «h».

2. с7. Новая угроза белых. Приходится черным считаться с нею:

2…Лс6. Обратите внимание: белые привлекли и слона и ладью на те линии, на которые им нужно. Теперь 3. а7 Л : с2 (66). Черные снова грозят матом. Это активнее, чем пытаться провести пешку «а»!

в ферзи — 3…а2 4. СсЗ! С : сЗ 5. а8Ф а1Ф+ б. К : а1, и у черных нет матующего хода Лс1, так как ладья перекрыта своим же слоном (67). А в случае 4…Л : сЗ 5. а8Ф а1Ф+ 6. Ф : а1 (68) ферзь мог взять на а1, потому что черная ладья перекрыла своего слона.

Обратите внимание на механизм взаимного перекрытия слона и ладьи. Это встретится в главном варианте решения.

— Вам не кажется, что, создавая такие «механизмы» на шахматной доске, вы словно конструируете машину на чертежной?

— А что! Общего, пожалуй, не мало! Итак, 3…Л : е2 4. Cd2 а2 5. а8Ф а1Ф+ 6. Ф : а1 С : а1. Черные задержали все белые пешки (69).

— Да, белым впору сдаться!

— Подождите. Не зря белые расставляли черные фигуры по намеченным местам — 7. с8Ф+!

— Вот уж игра в одни ворота или поддавки!

— Совсем нет. Это только кажется, будто черной ладье легче с восьмой горизонтали задерживать белые пешки, но на самом деле 7…Л : с8 8. СсЗ! (70) Вот ключевой ход плана белых! Беззащитный слон становится под удар двух черных фигур, и тем не менее ни одна из них взять его не может. Если 8…Л : сЗ, то 9. h8Ф+ Kpg4 10. g7 и, как видите, черный слон перекрыт ладьей. А если 8…С : сЗ, то 9. g7 С : g7 10. h8Ф4+ С : h8 — белым пат! Использовано перекрытие ладьи слоном.

— Здорово! А нельзя ли уклониться от этой механики?

— Хотите попробовать? 8…ЛЬ8 9. Cb2! Вторая жертва слона, и опять его нельзя брать.

— Ясно. Значит, и по линии «Ь» у черных ничего не выходит.

— Можете попробовать и по линии «d» 9…Лd8 10. Сd4! Слон третий раз самоотверженно преграждает путь матующей ладье и по-прежнему неуязвим. А в четвертый раз по линии «с».

— Колдовство какое-то! Вернее, четко работающая машина.

— «Взбесившийся слон» парализует и слона и ладью, хотя ничем и не защищен, вынуждая повторение ходов.

— Вы открыли тему «вечного Новотного». Кажется, так по имени чешского проблемиста назван в задачах механизм пересечения линий действия слона и ладьи на поле, где жертвуется фигура?

— Да, если хотите, «вечный Новотный».

— А я бы назвал это вечным движением. Вы изобрели на шахматной доске перпетуум мобиле!

Костя быстро взглянул на Власова и встретил его испытующий взгляд.

— Разве не верно? Или вы скажете, что перпетуум мобиле нельзя изобрести?

— Перпетуум мобиле первого рода, черпающий энергию из ничего, конечно, создать нельзя. Но перпетуум мобиле второго рода, получающий даровую, но реально существующую энергию, например Солнца, в принципе осуществим.

— Вы могли бы привести примеры?

— Пожалуйста. Для работы теплового двигателя требуется перепад температур между нагревателем и охладителем. Если имеете нагревателя (топки котла или камеры сгорания) использовать теплую воду морей, а в виде холодильника (вместо градирни или радиатора) — воды Ледовитого океана, в принципе говоря, можно построить грандиозный тепловой двигатель без топлива. Конечно, придется решить вопрос доставки теплых южных вод к Ледовитому океану. Впрочем, французские инженеры еще в 1939 году демонстрировали на Нью-йоркской международной выставке «Мир завтра» действующую установку, где нагревателем служили поверхностные слои моря, а холодным полюсом тепловой энергосхемы — глубинные воды океана, которые много холоднее нагретой Солнцем морской поверхности. Так французы обошлись без тысячекилометровых водоводов между океанами и создали перпетуум мобиле второго рода.

— В Нью-Йорке, говорите? Вы, как утверждают, любите все американское?

Костя покосился на своего нового знакомого.

— Речь идет не об Америке, а о французском инженере Клодо. Можно привести примеры и из советской практики. Прежде всего наши великие гидростанции. Ведь солнечная энергия заставляет течь питающие их реки! И, конечно же, приливо-отливная энергостанция в горле Белого моря, где так ощутимы морские приливы. Это тоже перпетуум мобиле второго рода. Но там используется энергия вращения Земли. Она словно приводным ремнем связана с Луной, виновницей приливов.

— Значит, Земля притормаживается? Чего доброго, вы, инженеры, совсем ее затормозите, и будет на Земле с одной стороны всегда ночь, а с другой — вечный день, как на Меркурии. На Луне хоть через две недели меняются свет и тьма. Хотите закурить?

Не курите? Тогда чашку чаю. Я сейчас закажу. Я оторвал вас от дома.

Власов заказал по телефону чай и стал собирать шахматы в коробку.

— Вы, я вижу, разбираетесь в астрономии, — заметил Костя. — А вот к инженерам относитесь подозрительно.

— Вы меня неправильно поняли. Я сам инженер. Даже диссертацию защитил по бутановым электростанциям.

— Так ведь это тоже перпетуум мобиле второго рода! — обрадовался Костя.

— Нагреватель — недра Земли, охладитель — холод полярных областей!

— Точно. Пары бутана при подземной температуре достигают приемлемого для энергосхемы давления, могут вращать турбины, а при наружной полярной температуре снижаются, чтобы попасть в нагреватель.

— Так вы и сами причастны к перпетуум мобиле!

— Вот я и хотел спросить вас, почему вы считаете своевременным в наш век неистощенных богатств Земли ставить вопрос о строительстве всяких перпетуум мобиле второго рода вместо тепловых и даже атомных энергостанции?

«Ах вот откуда это идет!» — подумал Костя…

— Знаете что, Николай Сергеевич, — он запомнил его имя с телефонного разговора. — Можно жить по принципу французского короля — «после нас хоть потоп!» — Он взял стакан принесенного официанткой чая. — Но можно заглядывать в будущие тысячелетия. Я уже не говорю о загрязнении окружающей среды, об отравлении атмосферы городов миллионами автомобилей с их ядовитыми выхлопными газами. Давайте подумаем: случаен ли энергетический кризис, потрясший капиталистические страны?

Неиссякаемы ли тепловые и другие энергетические ресурсы планеты?

— Ее часто сравнивают с космическим кораблем, летящим со своим многомиллиардным экипажем меж звезд.

— И правильно сравнивают. Нет, коньяку в чай вы мне не добавляйте. Спасибо. Так вот, запасы такого космического корабля ограничены. Рано или поздно они иссякнут, если не при нас, то при наших потомках в грядущих тысячелетиях.

— Ну что ж, об этом говорил еще Владимир Ильич Ленин, советуя Богданову написать роман о Земле, на которой капитализм хищнически уничтожил полезные ископаемые.

— Вы даже это знаете! Так где же, как не в социалистической стране, думать о будущем?

— Это хорошо, что вы печетесь о потомках, имея сына и дочь, — заметил Власов, наливая себе в чай коньяку. Костя быстро взглянул ему в лицо и встретил открытую улыбку. — Но, пожалуй, вы правы в известной степени. — закончил он и закрыл коробку с шахматами.

— Не в известной степени, а полностью, — горячо возразил ему Костя, отталкивая стакан с чаем. — Коммунистический подход к прогрессу, как я понимаю, — это дальновидный, проникающий взглядом и расчетом в третье, четвертое, десятое тысячелетие нашей эры. И ради этой дали уже ныне недопустимо тормозить любые способы использования даровой солнечной энергии.

Она должна превращаться в электричество, и все транспортные средства, начиная с автомобилей и кончая самолетами, должны быть переведены па электрические приводы от аккумуляторов, заряжаемых в конечном счете Солнцем!

— Как в космическом корабле, — подсказал Власов, с интересом рассматривая гостя.

— Да, ваше сравнение верно. Вот теперь и судите, можно или нельзя использовать вечное движение не только на шахматной доске, но и в технике.

Они еще долго говорили о вещах, далеких от шахмат, с которых начали разговор.

Когда Николай Сергеевич провожал Костю к дверям номера и помогал ему надеть пальто (на улице шел дождь), он сказал:

— Если бы я был против вас, вы убедили бы меня сегодня, но…

— Есть какое-то «но»? — улыбаясь, спросил Костя.

— Я вовсе не был против вас, о котором столько слышал.

— Обо мне?

— Меня просил передать вам привет полковник Гусаков.

— Простите, я не знаю такого.

— Ну что вы! Ивана-то Тимофеевича?

— Иван Тимофеевич Гусаков ушел на попсию капитаном. Он не может быть полковником.

— Это из милиции он ушел, — мягко заметил Власов. — А его опыт, знания и способности по специальности могли понадобиться в другом месте. Я прощаюсь с вами и благодарю за помощь…

— В чем я вам помог — не пойму!

— В прояснении подхода к проблеме «перпетуум мобиле»

и вашего плана массового строительства энергетических труб.

Глава четвертая. НА «СЕДЬМОМ НЕБЕ»

Посетители вращающегося ресторана ни Останкинской телебашне разом

— повскакали с мест. Гул прошел по залу.

Вике показалось, что она перенеслась на годы назад и что все это однажды уже было: за столиком сидели те же люди и на скатерти была развернута та же книжечка с магнитными шахматами…

Первым не выдержал заокеанский гость. В своем элегантном спортивном костюме он перебегал от столика к столику и снимал кинокамерой через круговое ресторанное окно необыкновенное зрелище.

Вика переглянулась с Костей. Оба улыбнулись.

— Поздравляю вас, родные мои! — сказал полковник Гусаков и протянул через стол руку.

Рукопожатие его было крепким и ласковым.

За окном, опоясывающим весь зал, медленно поворачивалась панорама исполинского города. Казалось, его объемный план разостлан там, внизу. Но по ленточкам улиц шныряли крохотные, отнюдь не нарисованные машины, а на перекрестках скоплялись движущиеся точки пешеходов.

Знакомые районы узнавались по приметным высотным зданиям. Силуэты их чем-то напоминали контуры кремлевских башен и ярко очерчивались на ясном небе.

Море домов уходило в дымчатую даль. На размытом горизонте угадывалась зелень подмосковных лесов.

Вика с Костей стояли перед окном взявшись за руки, и у обоих было такое ощущение, будто они без всякого усилия парят в воздухе, как это бывало в детских снах. Фантасты говорят, якобы где-то в генной памяти человека запечатлено чувство невесомости, испытанное его неведомыми предками, быть может из космоса прилетевшими на Землю… Теперь подобный полет Вика с Костей ощущали не во сне, а наяву. И внутри них все пело, а они слоило неслись на крыльях — пли, вернее, без крыльев — над столицей.

Час назад они ждали друзей у подножия башни.

Катя с мужем, проездом на юг оказавшиеся в Москве, обещали приехать, но недопустимо опаздывали. Из-за них можно было пропустить все событие! Вика, смеясь, порвала их билеты и пустила обрывки по ветру.

— Я выполнила ритуал, — сказала она. — Придется теперь все остальное тоже повторять, называя меня «заслуженной артисткой без публики».

— Из театра Сатира! — подхватил Александр Maксимович, ван дер Ланге, специально приехавший из Америки, чтобы быть в этот день вместе с ветеранами трубоэнергетики. — Я готов. Mне следует присоединиться к вам наверху. Не правда ли?

— Нет. Старое будет по-новому! — решила Вика и, взяв Александра Максимовича под руку, направилась к лифтам.

Костя пошел следом в сопровождении Ивана Тимофеевича Гусакова. Форма полковника, пожалуй, молодила его.

Вика проявила свой характер. Она отыскала важного, но благорасположенного метрдотеля, уверила его, что он ничуть нс изменился за столько лет, и упросила, чтобы он непременно посадил их за семнадцатый столик.

Оказывается, он помнил, что во время давней паники за этим столиком играли в шахматы. И он выполнил просьбу, предположи и, что шахматы и на этот раз появятся на столе.

Ван дер Ланге церемонно раскланялся, прежде чем сесть:

— Сочту за честь разделить трапезу.

Он помнил свою первую сказанную здесь фразу!

Вика потребовала, чтобы Костя вынул свои карманные шахматы.

— У нас еще есть время. Ты должен показать свой новый этюд, как тогда,

— предложила она.

— Опять взаимный пат? — улыбнулся Иван Тимофеевич.

— Нет. Тоже взаимное, но… превращение не в ту фигуру, — рассмеялся Костя.

— Ради ничьей? — поинтересовался Александр Максимович.

— Нет. Во имя победы.

— Вот это правильно! — подхватил Гусаков, — А ну, показывай, как это кони ходят!

— Сейчас вы поймете, как и зачем они ходят, — пообещал Костя и стал расставлять фигуры. — Надо выиграть! (71)

— Трудновато тут выиграть, — заметил полковник. — Черные того и гляди поставят ферзя на f1, притом с шахом…

— А мы первым ходом отойдем королем. Вернее, начнем им наступление на черных.

— Батькой? Значит, 1. Kpg6.

— Верно. Теперь черные ферзя не поставят. Белые сыграют 2. Kpg7, сами проведут ферзя с шахом и выиграют.

— Придется черным играть 1…Kd6, — решил Гусаков.

— Пожалуйста. Белые сразу не пойдут пешкой «h», а предварительно отдадут свою пешку на f8: 2. f8Ф+ Kp : f8 (72).

— Зачем это? — удивился ван дер Ланге.

— Увидите, — загадочно пообещала Вика.

— 3. h7 Kt7 4. Cd5 Kh8+ 5. Kph6 (73).

— Фу ты! — фыркнул Иван Тимофеевич. — Пятый ход! А он никак нам не давал ферзя поставить.

— Не вздумайте сейчас поставить: мигом проиграете!

— Да ну?

— А вот: 5…f1Ф? 6. g6 Фf5 7. g7+ Kpe7 8. g8Ф (74), но не 8. gh? из-за 8…Фg5 мат! Теперь же на любой ход черных — или размен ферзями на g5, или 9. Kpg7 с последующим взятием коня на h8 и выигрышем.

— Ясно, — согласился Гусаков.

— Поэтому черные, рассчитав все это, поставят не ферзя, а коня — 5…f1K!

— А что с него толку? — усомнился полковник.

— Иван Тимофеевич! Кони ходят через клеточку на поле другого цвета, — подзадорила Вика.

— Ну и ну! — покачал головой Гусаков. — Надо думать, теперь белым в ферзи спешить пора — 6. g6.

— 6…К : еЗ, — за черных ответил Костя. — 7. g7+. Вот для чего нужно было отдать пешку на f8, чтобы сейчас шах был! 7…

Kpe7 (75) и теперь 8. g8K+!

— Парадоксально! — воскликнул ван дер Ланге. — Непременно конь? И никак нельзя поставить ферзя на h8 или g8?

— Нельзя. Смотрите: 8. ghФ? Kf5+ 9. Kpg6 Kh4+ 10. Kpg7 Kf5+ 11. Kpg8 Kh6+ и так далее.

— Вечный шах! Подумайте только, как экстравагантно! И не представляется возможным вырваться! Прелестная «вечность»! — восхищался Александр Максимович.

— Вот он, оказывается, как конь ходит! — глубокомысленно заметил Гусаков. — А ежели 8. g8Ф?, то белым еще хуже будет:

8…Kf5 мат. И вся недолга!

— Поэтому выигрывает превращение белой пешки в коня — 8. g8K+1 (76)

— В порядке взаимности, — улыбнулся в усы Гусаков.

— Тут предстоит еще, я бы сказал, длительная борьба, — предположил Александр Максимович. — Эндшпиль — по две фигуры и по три пешки. Силы равные!

— И тем не менее черным худо. Сильнейшее продолжение за них — 8…Kpf8, чтобы поближе быть к королевскому флангу и опасным белым пешкам. 9. К : f6 К : d5 10. К : d5 Kpf7 11.

Kpg5 (77) — белые сами отдают свою грозную пешку, но: 11…Kpg7 12. h6+ Kp : h7 13. Kf6 мат! (78)

— Мат одним конем, притом превращенным! — воскликнул ван дер Ланге.

— Толково, — заключил Гусаков, — Вырос ты, брат Костя.

И в шахматах тоже.

— Я запишу этот этюд, чтобы показать в Америке.

— Покажите его Фишеру, — посоветовала Вика.

— Я опасаюсь, что он за это потребует от меня контрольный пакет акций «Электрик пайн компани», — улыбнулся ван дер Ланге.

Вика пристально изучала серьезное лицо ван дер Ланге. Оно уже не казалось ей, как прежде, надменным.

— Как вы справляетесь с близнецами? — спросила она его.

— О-о! Прекрасно, — расплылся в улыбке Александр Максимович. — В помощь жене я выписал из Канады одну из своих шестерых сестер. Пусть поможет нам воспитать Постоянство и Победу.

— Постоянство и Победу? — переспросила Впка.

— Я так назвал наших детей. Сына — Константином, Костей, дочь — Викторией, Викой.

— Спасибо, Саша, — тихо сказала Вика и коснулась пальцами его лежащей на столе руки.

— Спасибо вам! — отозвался ван дер Ланге. — Это с вас, отсюда вот, началась моя настоящая жизнь, хотя я и живу в Америке.

— Ваши дети будут считаться американцами. Ведь они родились в США!

— Я тоже получил американское гражданство. Вы знаете?

— Знаем, — вставил Иван Тимофеевич. — И даже больше.

— Вот как? Что же больше?

— Например, что вы вступили в Коммунистическую партию Соединенных Штатов Америки.

— Это верно? — оживилась Вика, пытливо глядя на гостя.

— Надо верить сведениям товарища полковника. — рассмеялся Александр Максимович. — Как видите, и бизнесмены идут к коммунистам. Впрочем, у них есть пример самого Фридриха Энгельса, владевшего фабрикой, или московского заводчика-революционера Шмита. Однако, полковник, вы сказали так, словно могли что-то добавить.

— Добавить можно, что с коммунистами идут те, кто верит в будущее, — вставил Костя.

— Я думаю, что вы и это, да и многое другое сами знаете, — сказал Гусаков.

— Вы имеете и виду борьбу против нашей ветроэнергетики?

— К вам под видом вернослужащих проникали наемники одной из монополии, выведывали слабые места трубоэнергетики и теперь будут «противостоять» вам.

— Ах вот как? Значит «троянский конь»?

— Да, и вашу «Трою» — «Электрик пайн компани» — обвиняют в неспособности дать в своих установках стабильную мощность. И предлагают «похитить Гольфстрим».

— Что? — поразился ван дер Ланге.

— Был такой старый фантастический роман — забыл его автора. Его герой перегородил Гольфстрим плотиной. Можно было угрожать Европе лютым холодом и диктовать ей свои условия.

Ваши конкуренты хотят сделать нечто подобное, но не просто отвести в сторону теплое точение, а пропустить его воду через турбины, получив энергию во много раз большую, чем имеет сейчас человечество.

— Чудовищно! — воскликнул ван дер Ланге. — Задача современности сохранить планету, а не уродовать ее. Если течение отдаст свою кинетическую энергию, оно перестанет течь. Прекратится перенос тепла. Что произойдет с восточным побережьем США, с Канадой?!

— Не говоря уже о Европе, — добавил Гусаков.

— Конечно, и Европа, — согласился ван дер Ланге. — Этого нельзя допустить! Как плохо мы охраняем свои интересы! Экономические шпионы запросто проникают к нам! Но мы предотвратим это готовящееся злодеяние, поставим о нем вопрос в Конгрессе!

— Вам поможет Организация Объединенных Наций, где этот вопрос уже ставится европейскими странами при нашей поддержке.

— Ну, полковник, теперь я убедился, что вы стоите на страже… всего человечества! Ах, эта нестабильность мощности, наша ахиллесова пята!..

— Об этом мне и хотелось поговорить с вами со всеми. Вот, Костя, не знаю я, чем ты моего молодого друга зачаровал, изобретательством занозил. А изобретатель — это надолго.

— Может быть, проблемой космического корабля «Земля»? — осторожно спросил Костя, вспоминая памятную встречу. — Что же он изобретает?

— Да у него та же беда, только наоборот. Когда у вас нет мощности — зимой, скажем, — у него есть. А летом его установка не тянет.

— Это что за установка? — поинтересовался ван дер Ланге.

— Бутановая.

— Бутановые станции! — воскликнул Костя. — Как же я сам не додумался! — и он хлопнул себя по лбу. — Что же вы до сих пор молчали, Иван Тимофеевич, и он, чудак, почему молчал? Ведь наши оппоненты и Сашины конкуренты давно бы на лопатках лежали!

— Так уж и на лопатках?

— Конечно, на лопатках. На лопатках паровой турбины.

Вы сами не догадываетесь. Иван Тимофеевич, какого джинища из бутылки выпустили. Второй раз при вас! Помните, Вика предложила мягкую трубу и стала моим соавтором? Теперь вот Власов выдумывает комбинированную систему из ветротруб и бутановых станций, дополняющих одна другую. Это же полный переворот! Земное тепло — на пульт!

— Подожди, постой, — с улыбкой остановил Костю Гусаков. — Экий ты торопыга! Прежде всего, комбинированную энергосистему не он, а ты предлагаешь. Теперь сразу тебе земное тепло подавай. Давно ли сам боялся перегреть планету! А переохладить не страшно?

— Да что вы! Это же опять энергия, рожденная Солнцем! Как и у нас! Солнце нагревает поверхность Земли.

Беря в бутановых станциях часть этого тепла, мы лишь предотвратим перегрев планеты, который грозил ей в грядущем.

— Правильно, — кивнула Вика. — Об этом мы и завели тогда речь.

— Как же думаешь сочетать столь разные системы? — спросил Гусаков, косясь на ошеломленного услышанным ван дер Ланге.

— По принципу противоположностей. Диалектика! Ветроэнерготруба уходит вверх на километр, а нагреватель бутана — вниз на тог же километр в недра Земли. Такую скважину сделать или старую шахту использовать — раз плюнуть. Эх, нет больше Сергея Александровича… Как он допекал нас нестабильностью нищих мощностей.

— Зато есть более корыстные и злобные «похитители Гольфстрпма»! — вмешался ван дер Ланге. — Не откажитесь разъяснить мне смысл нового предложения.

— Это просто, Саша. Жидкий бутан по трубам попадает в подземный нагреватель, змеевик, соприкасающийся с земной породой, всегда теплой внизу. В змеевике бутан за счет земного тепла испаряется и обретает нужное давление.

— Это что же? Паровой котел без топлива? — спросила Вика.

— Пожалуй, так. Топка котла как бы вынесена прямо на Солнце, которое компенсирует нагревом ту часть земного тепла, которую использует станция. В конечном счете именно оно, Солнце, поднимает давление бутана до рабочего. А дальше — пары бутана по другим трубам устремятся вверх и попадут на лопатки турбины. Она вместе со своим электрогенератором может стоять в том же зале, где и ветротурбина. Отработанный пар бутана будет сжиматься при низкой температуре зимнего наружного воздуха. Так и будут работать турбины — одна летом, другая зимой.

— Кажется, я останусь без конкурентов! — воскликнул канадец.

— А я без помощника, — улыбнулся полковник.

— Он кандидат наук, к тому же изобретатель… Отпустите его к нам, — стал Костя убеждать Ивана Тимофеевича.

— В современной армии, друг мой. инженеры ой как нужны!

— А передвижные трубоэнергостанции не помешали бы?

— Армии? Еще как потребуются!

— Ну вот! Прикомандируйте его к нам. И будет вам передвижная трубоэнергостанция на любую потребную мощность.

— Ишь ведь куда загнул! Как бы мне всех вас не привелось в кадры армейские привлечь. Ты на капитана потянешь, а то и выше. Вика со старшего лейтенанта начнет.

— Да мы неисправимо гражданские. Вы-то, небось, в армии очутились неспроста. Сами мне признавались, что заочно на инженера учились. И опыт участника Великой Отечественной войны.

— Опыт у военных приобретается. Все мы с сугубо гражданских дел начинаем. Армия сейчас техникой богата. Это вам не лук со стрелами, не арбалеты или кремневые ружья, даже не автоматы Калашникова. Теперь высшие технические задачи бойцам будут служить, чтобы гражданские дела в стране мирно свершались.

И совсем но в шутку говорил это старый полковник.

Пока на высочайшей точке над Москвой в ожидании предстоящего события ветераны новой энергетики рассуждали оо энергии, рожденной Солнцем, на другой московской высоте, на обрывистом берегу Москвы-реки, перед зданием Университета, откуда так удобно любоваться видом города, собралось немало пароду.

Поглядывая на часы, к баллюстраде. отделявшей обзорную площадку от обрыва, спешили пожилые супруги Нелидовы.

Викентий Петрович опирался на палку, слегка приволакивая ногу. Агния Андреевна опасливо поглядывала на него.

— Пожалуйста, не спеши. Успеем насладиться.

— Наслаждение — цель бытия, — тяжело дыша, произнес Нелидов. — Ты захватила бинокль?

— Себе театральный, а тебе — цейсовский, призматический.

— Ну что ж. Такова судьба. Полюбуемся в былые служебные часы на упущенные возможности. — вздохнул Викентпп Петрович.

— Пожалуйста, но говори так. Это тебе дорого стоило.

— Это стойло так дорого стоило, что его и строить не стоило, — отшутился Викентий Петрович.

— Не думай, что тебе эта трубоэнергетика помешала. Тебя непременно назначили бы заместителем министра, если бы не новый инсульт. Счастье, что ты ходишь. Я холодею от воспоминания об этом Верейском. Совсем молодой человек — и инфаркт. Всего только один. И его нет. Ужас!

— Что делать! Он любил острые ощущения. Скончался на бегах, поставив крупную сумму на Цезаря, а тот засбоил.

— Да, — вздохнула Агния Андреевна. — Он был убежденный игрок, но очень обаятельный человек. Остановись, отдохнем.

— Стоять лучше, чем ходить. Сидеть лучше, чем стоять. Лежать лучше, чем сидеть. Спать лучше, чем лежать…

— Замолчи, Вика! Не продолжай дальше. Ты разрываешь мне сердце!

— Древнеиндийская мудрость. Специально для пенсионеров вроде меня.

— Ты не обычный, а персональный. Союзного значения.

— Да, проводили на пенсию с помпой. И сразу дело пошло.

— Какое дело?

— Да вот которым любоваться будем.

— Надо кончать войну Алой и Белой розы. Вот что. Давай пошлем поздравление Вике с Костей. Пора нам внуков вернуть.

Нелидов не ответил. Взял у жены тяжелый полевой бинокль и, присоединившись к толпе у балюстрады, поднес его к глазам.

А на «Седьмом небе» инженеры и полковник все обсуждали комбинированную систему энергостанций.

— Как же мы сами до этого не додумались! — воскликнула Вика. — Ведь это давно известно!

— Новое — это весьма забытое старое, — глубокомысленно изрек Александр Максимович.

И тут все посетители ресторана вскочили с мост. У многих оказались бинокли. Полковник тоже их принес, и не только для себя, но и для Вики и Кости.

Он передал их молодым людям после того, как ласково пожал им руки.

Вика обводила биноклем туманный горизонт. На нем теперь отчетливо виднелись тонкие оранжевые иглы.

— А первая труба была синяя, — почему-то сказала Вика.

По всему гигантскому кругу, окаймлявшему Москву, в небо поднимались вслед за серебристыми звездочками вертолетов золотистые энерготрубы.

— Ура! — закричал кто-то с соседнего столика, косясь на Вику и Костю. Их узнали.

— Ура! — подхватили и другие смотрящие в окно телебашни.

Вика опустила бинокль и взглянула па Костю. По ее щекам катились слезы.

Костя обнял ее за плечи.

Иван Тимофеевич методично считал поднявшиеся в небо подмосковные энерготрубы. Он сосчитал их пятьдесят.

— Миллион киловатт! — сказал он с гордостью.

— Так будет всюду, везде, по всей стране, по всему миру! — отозвался Костя.

— Так держать на космическом корабле… «Земля!» — сказал Иван Тимофеевич и, дотянувшись через стол до Кости, пожал ему руку выше локтя.

— Идет, капитан?..

— Я никогда не думала, что это так красиво! — обернулась Вика, счастливая, сияющая.

— Красота — это воплощение того, что приносит счастье, — заключил Гусаков.