Мы с Маром одинаково резво ломанулись на странный звук. Мне немного мешало пузико, а Мару пришлось оббежать стол, так что на крыльцо мы выскочили одновременно, попинавшись локтями в дверях. Следом с Лисией на хвосте не спеша и с достоинством вышел Альвине. Коснувшись моего плеча, намагичил согревайку, вызвав два косых ревностные взгляда, но с таким же достоинством их проигнорировал. Впрочем, Марек реагировал на заботу Альвине скорее по инерции. Впрочем то, ради чего мы всей бандой сюда выперлись (даже Лайм голову из-под кресла высунул и прислушивался) было куда интереснее.
Перед крыльцом особнячка, каким-то чудом просочившись сквозь запертые и поставленные на охранку ворота, радостно брякала самодельными гремушками, надсадно хрипела расхлябаным акордеоном, дребезжала китарой, улюлюкала и айнанэкала пестрая толпа цыкан жутенького вида. Картонные уши, посрамившие весь кроличий род до десятого колена, пронзали остриями кудри из пакли, выкрашенной в ядовито-розовый, вырвиглазно-лимонный и очешуенно-фиолетовый. Ухоносители были обернуты в паеточное безобразие на атласной основе, скрепленное бельевыми прищепками в самых неожиданных местах. Контраст создавали жуткие хари с нанесенными сажей продольными полосами на щеках и веселенькими васильковыми кругами вокруг глаз. На этих мотылялись мрачного вида хламиды с нашитыми вразнобой разнокалиберными костями и бубенчиками, гремящими при каждом движении.
За моей спиной, сдавленно хрюкала в рукав Альвине Лисия, Холинская бровь пошла в отрыв и не собиралась останавливаться, Эфарель сделал круглые глаза и, будто поправляя волосы, прикрыл ими уши, открещиваясь от родства с дивными. Из меня на выдохе рвалось неудержимое “хиииииииии” и я, на случай совсем уж неконтролируемого ржача, перехватила пузо с жителем по низу руками, чтоб дитя тьмы не укачало, если не сдержусь.
— Песня в дом — счастье в нем, ннэ? — дохнув коньячными парами возвестил командующий безобразием цыканин в вывернутом наизнанку тулупе и маске из козлиного черепа с одним рогом. Главенство его определялось по кривой палке-посоху с мотыляющейся на крюке сеткой-переноской, но вместо фонаря в ней сидел раскрашенный флуорисцентной краской кот, который низко, проникновенно и тихо ныл что-то нечленораздельное, но матерное.
Эфарель закашлялся и кивнул.
Грянуло.
Будто бы эльфы будто бы нежными красивыми певучими голосами:
— Некроманты лбы нахмурят, думать всё пытаются. Очень девушек эльфийских охмурять стараются!
Мы с Маром оглянулись в поисках эльфийских девушек, но там был только Альвине.
Будто бы некроманты будто бы низкими угрожающими, почти басами:
— Мимо эльфа дорогого я спокойно не хожу. Вдруг махну ему лопатой, синий череп покажу!
Мар засиял солнышком, синеньким, притянув свою запредельную суть, и игриво покосился на Эфареля. Мое “хииии” стакнулось с Лисиным, и мы подпевали разухабистому “ой-вэй” уже хором с цыканами. И тут вперед всей нечестной компании высунулась рыжая кудлатая цыканка в шароварах в розовые черепки, с лопатой, обернутой золотистой фольгой, и с кокетливо повязанной вокруг шеи бантиком змеиной шкурой.
— Как с миленком мы вдвоем захотим пройтиться, — фамильярно вступила она.
— И лопату мы возьмем — вдруг да пригодится?
Я миленочка потом ею приласкаю...
Дотащу родного в дом — трупы ведь таскаю!
Радостно подхихикивающий Эфарель отправился золотить ручки, бубны, протянутые шляпы артистов. Мы с Лисией продолжали тянуть “хииии”. Утаить что-то в Нодлуте, пусть оно и не в Нодлуте случилось совершенно нереально, хотя я подозревала откуда уши… клыки растут и с чьей подачи случай с лопатой ушел в массы. В “Сплетнике” и в печатной и в магнетовской версии даже статейку тиснули под названием “Как выйти за Холина”. Всей статьи было обалденное магфото Марека в блеске регалий по надзоровскому кителю, а ниже две строки предисловия и кратенький список:
1) Купить лопату в гномьей мастерской “СуперШанц”. 2) Отловить Холина (список наиболее часто посещаемых мест можно получить предъявив чек о покупке). 3) Стукнуть Холина лопатой гномьей мастерской “СуперШанц” 4) Отнести в магистрат. И пусть удача всегда будет с вами.
Главное, никого ни капельки не смущало, что упомянутый Холин уже был женат, особенно особ, жаждущих занять мое место. Примерно с неделю очумевший Мар уворачивался от лопат в самых неожиданных местах и начхав на правила ходил на работу гранью, потом взбесился и огульно наслал темномагический почесун на редакцию “Сплетника” и руководство “СуперШанц”, оплатившее желтой газетке такую затейливую рекламу. Когда плюющегося ядом Марека вызвали на ковер к руководству за посыпавшиеся жалобы, глава УМН долго ржал, но аннулировал все претензии с резолюцией “допустимое воздействие” и велел по-тихому откатить проклятие. Совсем откатить не вышло, Мар ведь тоже немножко ведьм, а что ведьма от чистого сердца прокляла — считай навечно. Чесаться проклятые перестали, но остались с мерзкими зеленоватыми пятнами на ладонях. Зато в народ ушла новая байка, что журналюги и торгаши не чисты на руку.
Мар укоризненно посмотрел на меня с Лисией, закатил глаза и нырнул обратно в дом, перехватив поперек туловища ломанувшееся через порог дитя. Попытка внезапного побега стала ясна, едва мы тоже вошли. Лайм так и болтался у Марека на руке и азартно откручивал от его пиджака внезапно приглянувшуюся вторую снизу пуговицу, а на столе шаткой пирамидой возвышались тарелки и бокалы высотой в полтора деткиного роста. Башня, повинуясь вращению мира вокруг собственной оси, ибо стол был неподвижен, угрожающе кренилась то на один, то на другой бок, но не падала.
У Холина с Эфарелем сделались одинаково задумчивые лица, видимо, они мысленно прикидывали, как не касаясь конструкции, разобрать ее так, чтобы потом не собирать содержимое тарелок хотя бы по полу. Они азартно принялись делиться вариантами и последовательностями действий, а мы с Лисией даже дышать боялись в сторону посудной башни.
— Какие все-таки выдающиеся способности к творению, — с трудом скрывая, ну, наверное, восхищение, проговорил Альвине. Я заслуженно возгордилась.
— Ха! — выкрикнул Лайм, выдрав-таки пуговицу, но инерция отрыва была так сильна…
Поблескивая посеребренной каймой замечательная черная пуговица с неумолимостью пущенного с горы катафалка врезалась в пошатывающуюся на столе башню.
Все смешалось.
Мар, Альвине и я одновременно швырнули в разваливающуюся стопку посуды “стазис” и все попали. Веером брызнуло недопитое вино, картечью разлетелся нарезанный идеальными кубиками салат, взмыли вверх куриные крылышки, ломтики вяленой вырезки и поджаристая картошечка, фейрверком выстрелила соломка свежих овощей, вздрогнула, отделяясь от миски, пирамидка лимонного желе…
Замерло.
— Ну, можно было и так, — философски выдал Марек, отпустил радостно взвизгнувшего Лайма темной лентой в кресло, сунул в поле действия заклинания “стазиса” костистую руку, изловил там ложку, отковырнул комочек желе, невозмутимо поднес ко рту и удовлетворенно зажмурился. — А еще есть?
— Да, — проговорила Лисия, — в кухне.
— Прекрасно, — очаровательно улыбаясь ответил Холин. — Тогда можно мне еще желе и кофе, золотце?
Лисия, как кролик перед удавом, завороженно кивнула и вышла, а я влюбленными глазами уставилась на мужа, ибо нет ничего более прекрасного и совершенного в мире, чем “тлен” в исполнении Марека Свера Холина. Ну, и еще кое-что, но это уже касается только меня и его.