Пролог

Вагон. Не такой, как у нас. Входят Рюрик и Володя, обремененные сумками и складным столиком.

Рюрик энергичен, Володя суетен — затаскивает тележку…

РЮРИК. Проходи, проходи, не стесняйся. Тяжесть какая. Давай, давай. (Помогает.)

ВОЛОДЯ. Ничего, я сам. (Осматривается.) Никак пустой?

РЮРИК. А тут в поездах никто не ездит. Тут у всех личный транспорт. Садись.

Усаживаются.

ВОЛОДЯ. Думал, не дотащу.

Поезд трогается.

РЮРИК. Дорого. Бензин дешевле.

ВОЛОДЯ (растерянно). Да?

РЮРИК. Это такие, как я, на поездах. А так дорого.

ВОЛОДЯ. Хорошо.

РЮРИК. Здравствуй, что ли. Мы с тобой так и не поздоровались… а? По-настоящему.

Обнимаются.

Сентиментальным стал.

ВОЛОДЯ. Скучаешь, наверное?

РЮРИК. Не то слово.

ВОЛОДЯ. Сильно скучаешь?

РЮРИК. Нет. Совсем не скучаю. Не то слово.

ВОЛОДЯ. Не скучаешь — «не то слово»?

РЮРИК. Не то слово, скучаю.

ВОЛОДЯ. Я и сказал, что скучаешь.

РЮРИК. Ты не то сказал. Не говори ничего. Не спрашивай.

Едут молча.

Ну как?

ВОЛОДЯ. Как?

РЮРИК. Понравилось? Или как?

ВОЛОДЯ. В смысле — что?

РЮРИК. В смысле — все. Ты же первый раз. Первое впечатление.

ВОЛОДЯ. Первое впечатление — ничего. Я еще не почувствовал.

РЮРИК. А мне сразу понравилось.

ВОЛОДЯ. У меня… сумки тяжелые — первое впечатление. Вагон пустой… Я еще не почувствовал. Я боялся, ты меня не встретишь… Тяжесть такая…

РЮРИК. За кого же ты меня принимаешь, Володька? «Не встречу»… Тут даже воздух другой.

ВОЛОДЯ. А далеко ехать?

РЮРИК. Не очень. Ну давай, рассказывай. Как твои?

ВОЛОДЯ. Мои — ничего.

РЮРИК. Татьяна твоя в театре по-прежнему? ВОЛОДЯ. Нет, уже не по-прежнему.

РЮРИК. Понятно. А Елена Васильевна?

ВОЛОДЯ. Ушла на пенсию.

РЮРИК. Правильно.

ВОЛОДЯ. Остановок пять?

РЮРИК. Восемь. Не бери в голову, все равно высадят. А Федкевич, ты видел Федкевича?

ВОЛОДЯ. Кого высадят, Рюрик?

РЮРИК. Да никого. Ты видел Федкевича?

ВОЛОДЯ. Почему высадят, я не понял?

РЮРИК. Может, и не высадят. Раз на раз не приходится. Да ты не волнуйся, тут в каждом поезде так… После каждой остановки… Он как заводной… Свистун. Туда-сюда.

ВОЛОДЯ. То есть что за свистун?

РЮРИК. Ну свистун. Со свистком. Видел, на перроне свистел?

ВОЛОДЯ. У нас таких нет.

РЮРИК. А у нас есть. Он машинисту свистит. Чтобы трогались. Экзотика.

ВОЛОДЯ. Ну и пусть свистит.

РЮРИК. А потом проверяет. Он в поезде едет. По поезду ходит…

ВОЛОДЯ. Контролер.

РЮРИК. Ну да.

Пауза.

ВОЛОДЯ. Рюрик, ты купил билет?

РЮРИК. Все в порядке, не бойся.

ВОЛОДЯ. Ты купил два билета?

РЮРИК. Знаешь, сколько стоит билет, а тем более два?

ВОЛОДЯ. Мы так не договаривались.

РЮРИК. Высадят — поедем на следующем.

ВОЛОДЯ. Ты… ты… Ты в своем уме, Рюрик?

РЮРИК. Да что ты разнервничался? Со мной не пропадешь. Я все время так езжу.

ВОЛОДЯ. Рюрик, мне нельзя попадать в полицию. Меня больше не впустят.

РЮРИК. Здесь нет дорожной полиции. На этих ветках просто высаживают. С одного высадят — на другой пересядем. Все испытано. Если хочешь, можно спрятаться в туалете.

ВОЛОДЯ. Ты! Ты писал, что встретишь меня на машине!

РЮРИК. Не получилось. В другой раз. Не всегда все получается.

ВОЛОДЯ. Ты писал, что много зарабатываешь!

РЮРИК. Да. Но билеты все равно дорогие.

ВОЛОДЯ. Я тебе столько привез! Тебе не продать. Столько.

РЮРИК. Вижу. Спасибо. Продам.

ВОЛОДЯ. Три сумки тяжелые!

РЮРИК. Спасибо, Володя. Все хорошо, не волнуйся. Посмотри, как здорово, а ты говоришь. Неужели тебе здесь не нравится?

ВОЛОДЯ. Мне нравится, но я еще ничего не видел.

РЮРИК. Если бы не свистуны, был бы просто рай. Рай! Все зло в свистунах. Идем в туалет.

ВОЛОДЯ. А сумки?

РЮРИК. Поместимся. Должны поместиться.

ВОЛОДЯ. Да как же это так, Рюрик?..

РЮРИК. Туда не заглядывают.

Оба встают.

Нет. Опоздали.

ВОЛОДЯ (сердце упало). Идет?

РЮРИК. В соседнем вагоне.

ВОЛОДЯ. Ты видишь?

РЮРИК. Ощущаю. Я свистунов на расстоянии… Сядь.

Садятся.

Может, и не придет. Бывает, и не входит. Последний вагон. Подумает, нет никого.

ВОЛОДЯ (сутулясь). Может, нагнуться?

РЮРИК (невозмутимо). Как Раиса живет?

ВОЛОДЯ. Раиса? Нормально Раиса.

РЮРИК. А Петя?

ВОЛОДЯ. Нормально Петя.

РЮРИК. А Елена Васильевна? Сиди спокойно…

ВОЛОДЯ. На пенсии.

РЮРИК. Татьяна твоя ушла из театра?

ВОЛОДЯ. И Семенова тоже. Тоже ушла. Рудаков живет в Переделкино. Митрофаныч — метрдотель.

РЮРИК. А Федкевич?

ВОЛОДЯ. В Германии.

Едут. Молчат.

РЮРИК. В общем, всем хорошо.

ВОЛОДЯ. Нормально.

РЮРИК. Уже не придет. Как пить дать не придет.

Пауза.

ВОЛОДЯ. Ты… всех перечислил?

РЮРИК. Рассказывай.

ВОЛОДЯ (доставая конверт). Вот письмо.

РЮРИК. А на словах?

ВОЛОДЯ. У Юльки, говорит, плохо с математикой.

РЮРИК. Еще бы.

ВОЛОДЯ. И с физикой.

РЮРИК. Этого следовало ожидать.

ВОЛОДЯ. Сказала, что нет денег.

РЮРИК. Я отвечу. (Убирает конверт в карман.) Ты привез примус?

ВОЛОДЯ. Привез примус.

РЮРИК. Один?

ВОЛОДЯ. Ты один просил.

РЮРИК. Надо было три. Здесь все есть, кроме примусов.

ВОЛОДЯ. Увы.

РЮРИК. И складных столиков… Помнишь, Володька, мы с тобой по России как путешествовали… С примусами.

ВОЛОДЯ. С примусами.

РЮРИК. Я помню язык. Смоленск…

ВОЛОДЯ. Ростов-на-Дону.

РЮРИК. Ты привез водку?

ВОЛОДЯ. Две бутылки «Столичной».

РЮРИК. Доставай.

ВОЛОДЯ. Вот уж дудки.

РЮРИК. Доставай, доставай.

ВОЛОДЯ. До тебя не достану.

РЮРИК. Доставай, говорю.

ВОЛОДЯ. Когда приедем, тогда и достану.

РЮРИК. Ну и трус!.. Чего ты боишься? Я тоже сначала боялся. Ты не бойся. Тут свобода. Свистун сам испугается.

ВОЛОДЯ. Свободен, Рюрик. Разговор окончен.

Пауза.

РЮРИК. Посмотри: вагон для курящих.

ВОЛОДЯ. Где?

РЮРИК. Видишь знак? Вагон для курящих.

ВОЛОДЯ. Но не пьющих.

РЮРИК. А у вас нет для курящих. У вас для некурящих вагоны.

ВОЛОДЯ. Зато пить можно.

РЮРИК. Разве можно?

ВОЛОДЯ. А ты забыл?

РЮРИК. У нас тоже можно. Доставай.

ВОЛОДЯ. А у вас нельзя. Хочешь беломорину?

РЮРИК. Ты привез?

ВОЛОДЯ. Угощайся.

РЮРИК. Спрячь, спрячь. Не показывай.

ВОЛОДЯ. Отвык.

РЮРИК. Не отвык, а нельзя. Свистун увидит. Что нельзя, то нельзя. Тут у них экология. Действительно нельзя.

ВОЛОДЯ. «Беломор» нельзя?

РЮРИК. Именно «Беломор» нельзя. У них пунктик на этом.

ВОЛОДЯ. На «Беломоре»?

РЮРИК. На экологии.

ВОЛОДЯ. Цирк. (Помолчав.) Ты меня удивляешь.

РЮРИК. Дым, дым.

ВОЛОДЯ. Я поражен.

РЮРИК. Дым и пепел. Вплоть до тюрьмы.

ВОЛОДЯ. Да ты что?

РЮРИК. Спрячь. Не надо. Потом.

ВОЛОДЯ. Неужели в тюрьму?

РЮРИК. Я тебе говорю. Лучше выпьем. Достань. (Тянется к сумке.)

ВОЛОДЯ (препятствуя). Нет, я так не могу.

РЮРИК (внезапный прилив чувств). Не можешь… ты представить не можешь… как я рад… как я рад тебя видеть… Володька приехал…

Контролер. Контролерская форма. Фуражка. Бляха с номером. Висит свисток на груди. На запястье подвешен фонарик. Величествен, но и доброжелателен. Крайне доброжелателен. Пока.

(Не поворачиваясь в сторону Контролера.) Это он.

КОНТРОЛЕР (подойдя, улыбаясь любезно). Щур дуп фрезен. Катюп.

Молчание. Рюрик смотрит в окно. Володя — куда-то на пол.

Консоль. Щур фа сторин. Катюп.

Молчание.

(Менее доброжелательно). Катюп фа сторин. Консоль.

ВОЛОДЯ (подавленно). Между прочим, он к нам обращается.

РЮРИК (глядя в окно). Между прочим, я не глухой. Сиди спокойно.

КОНТРОЛЕР (Володе). Фаршен чис куден, катюп стан.

Володя всем видом выражает непонимание, двумя руками показывает на Рюрика, — все вопросы, дескать, к нему.

(Рюрику — строго.) Фалант итове! Катюп фаршен чис куден?

ВОЛОДЯ. Он просит билет.

РЮРИК. Свистун.

ВОЛОДЯ. Сделай что-нибудь.

РЮРИК. А что я сделаю? (Делает вид, что только что заметил контролера.) Сейчас, сейчас. (Ищет билет.)

Поезд между тем стоит.

Остановка… Черт. Зараза. Чуть-чуть не хватило.

КОНТРОЛЕР (сердито). Бонстра харунда! Еспод ержетра! Консоль фалант итове. Консоль!

РЮРИК. Да подожди ты, разнервничался… Нетерпеливый какой… (Ищет по карманам.) Что же ты свистеть не идешь на перрон?.. Остановка же… Нам бы одну остановку проскочить… Больше не надо…

КОНТРОЛЕР (торопя жестом руки). Харанд. Харанд.

ВОЛОДЯ. Надо уходить, Рюрик. Штрафовать будет.

РЮРИК. Безденежных не штрафуют. Подожди. Может, отстанет. Поищи у себя. Может, у тебя билет.

ВОЛОДЯ. У меня?

РЮРИК. Ищи, тебе говорят! (Показывает контролеру, что билет, скорее всего, у Володи.)

Володя ищет, достает из карманов бумажки какие-то.

Не торопись. Спокойно. Спокойно. Время тяни.

КОНТРОЛЕР (грозно). Дибр фарана! Бонстра харунда консоль! Кужерт фарана консоль апта!

ВОЛОДЯ (роняя бумажки). Боже, позорище… ужас какой… какой кошмар… жуть, жуть…

РЮРИК. И не уходит, подлец, что удивительно. И ведь, главное, поезд стоит из-за него. Ищи, ищи… Все из-за мандража твоего, Володька… Если б мы водку пили, он бы и не подошел даже…

ВОЛОДЯ (едва не плача). Рюрик, я не могу. Не умею.

КОНТРОЛЕР. Харанд!

РЮРИК. В заднем кармане посмотри.

ВОЛОДЯ. Рюрик, не издевайся надо мной, пожалуйста.

РЮРИК. Может, в сумку засунул? Посмотри в сумке.

ВОЛОДЯ (с надрывом). Рюрик!

КОНТРОЛЕР (гневно). Харанд! Патен харанд! Дибл! (Показывает на дверь.)

ВОЛОДЯ (едва ли не радостно). Он нас выгоняет. (Встает, хватает сумки, поспешно, натыкается на тележку.)

РЮРИК (помогая Володе). Ладно. Ладно. Уходим. (Контролеру.) Не горячись, блюститель.

Кое-как, торопясь, удаляются.

КОНТРОЛЕР (яростно — им вслед). Чарста парита! Харанд!!! Дибл консоль утер апта! Катюп… Тай гален шур… Харанд!!! (Следует за ними.)

Гаснет свет. Свисток. Шум отходящего поезда. Отошел и уходит. И гнетущая тишина.

Первая станция

Вывеска — не важно какая. Скамья.

Декоративное дерево. Возможно, искусственное.

Рюрик и Володя сидят на скамье.

РЮРИК. Не расстраивайся. Все хорошо. Ты зачем расстраиваешься?

ВОЛОДЯ. Это чудовищно, Рюрик. У меня слов нет.

РЮРИК. Все хорошо. Не бери в голову.

ВОЛОДЯ. Чудовищно. Чудовищно. Просто чудовищно.

РЮРИК. Ничего не чудовищно. Обыкновенно. Даже весело, а не чудовищно… Неужели тебе не весело?

ВОЛОДЯ. Сейчас же пойди и купи билет.

РЮРИК. Посмотри, какая чистота вокруг… Как все здорово… воздух свежий.

ВОЛОДЯ. Пойди и купи два билета.

РЮРИК. В другой раз.

ВОЛОДЯ. Как ты можешь?! Ты же знаешь, у меня нет денег… Я все свое вложил в твои дурацкие ножи!

РЮРИК. В наши, Володя, в наши.

ВОЛОДЯ. У меня одни долги…

РЮРИК. Я тебе дам деньги, зачем тебе деньги?

ВОЛОДЯ. Давай.

РЮРИК. Зачем?

ВОЛОДЯ. Я куплю два билета.

РЮРИК. Приедем и дам.

ВОЛОДЯ. Нет, Рюрик. Не будь сволочью. Купи мне билет.

РЮРИК. Ну, допустим, я тебе куплю. А меня высадят. Как ты без меня доедешь?

ВОЛОДЯ. Рюрик, скотина. Я не хочу унижаться. Еще одна такая высадка — и у меня не выдержит сердце!

РЮРИК. Слушай, ты стал таким привередливым.

ВОЛОДЯ. Ты говорил, у тебя много денег. Ты говорил по телефону, что поплывешь по Средиземному морю… Что хочешь землю купить, сволочь… Дом в Испании!

РЮРИК. Да, в Испании проще купить. Там земля гораздо дешевле. Я не врал.

ВОЛОДЯ. Я знал, что ты врешь. Но не думал, что до такой степени!..

РЮРИК. Обидеть хочется, да? Обижай, обижай, я все равно не обижусь.

ВОЛОДЯ. Сука.

РЮРИК. Сам сука.

ВОЛОДЯ. Нет, на мне экономить… на мне экономить!..

РЮРИК. А почему, почему, спрашивается, я должен платить им такие деньги?.. Ты знаешь, сколько стоит билет до Энса?.. 90! Это тебе не на дачу съездить! Привыкли к своим электричкам… 90! У меня пособие 210!

ВОЛОДЯ. Маргинал.

РЮРИК. Нет, я получаю пособие.

ВОЛОДЯ. Маргинал!

РЮРИК. Скажи еще, что я изменил Отечеству!

ВОЛОДЯ. Гад.

РЮРИК. Между прочим, я вкалываю. (Примирительно.) Вот ты привез ножи, я повкалываю… теперь. Ты думаешь просто их продавать? Это тебе не Россия… Это в России… тра-ля-ля два рубля… А здесь по-другому. Здесь все по-другому…

ВОЛОДЯ. Свистун. Ты сам свистун. Свистун насвистел.

РЮРИК. Надо весело жить. Нельзя жить с таким настроением. (Ждет, что скажет Володя.)

Пауза.

Вспомни лучше, как мы с тобой в Смоленск ездили… А как мы с тобой в Ростов-на-Дону ездили? Помнишь, рэкет какой на центральном рынке, не помнишь?.. Тебя чуть не зарезали, и то ничего. Все продали.

ВОЛОДЯ. Цирк, Рюрик, цирк. Удружил, друг юности.

РЮРИК (во весь голос). «Покупайте ножи! Ножи овощные для праздничного оформления стола! В комплекте три ножа с лезвиями разных размеров!»

ВОЛОДЯ. Заткнись.

РЮРИК. Есть что вспомнить, Володя.

Вспоминает приятное. Но молча.

Между прочим, твоя дорога оплачена. И багаж оплачен. И все расходы твои, не бойся, я на себя беру. Как и договорились. И вообще я уже столько вложил, что и говорить не хочется. И еще вложу. И не так-то было легко освоиться за такой срок. Короткий… А мафия тоже сечет. Ножевая. Сам знаешь.

ВОЛОДЯ. Для себя и стараешься.

РЮРИК. И для себя, и для тебя. Для нас. Я тебе еще и обратный билет куплю. Если захочешь.

ВОЛОДЯ. Это что значит — «Если захочешь»?

РЮРИК. А вдруг не захочешь. Понравится. Я ведь знаю, тебе здесь очень понравится.

ВОЛОДЯ. Рюрик, мне через неделю надо быть дома. У меня отпуск — неделя. За свой счет.

РЮРИК. За мой счет. Ты же ко мне приехал.

Пауза.

ВОЛОДЯ. Мне через неделю надо быть в издательстве. И ни днем позже.

РЮРИК. Будешь через неделю. Если не понравится. Только понравится. Тут люди годами живут без паспорта. И ничего. Всем нравится. Ты сколько привез?

ВОЛОДЯ. Много.

РЮРИК. Тысячу сто?

ВОЛОДЯ. Тысячу сто пятьдесят.

РЮРИК. Тысячу сто пятьдесят комплектов… Ты молодец. Это мне на два месяца… И тебе. Даже на три. А ты говоришь.

ВОЛОДЯ. Скоро поезд?

РЮРИК. Сейчас подойдет. Увидим.

ВОЛОДЯ. Если бы я знал, что ты такая скотина, я бы ни за что не приехал.

РЮРИК. Положись во всем на меня. Я тут все изучил. Доедем.

Шум приближающегося поезда. Гаснет свет. Свисток.

Колеса стучат.

Вторая станция

От предыдущей отличается не многим.

Стоит искусственное дерево не там. И другая вывеска.


Рюрик и Володя сидят на скамье. У Володи — столбняк. Рюрик — сосредоточенно-возбужденный.

РЮРИК. Ну как? Второй раз не так неприятно. Правда?

Молчание.

Правда, Володька?

ВОЛОДЯ. Еще немного, и я поседею.

РЮРИК. А зачем ты приставал к нему со своим английским? Он не обязан знать английский язык, тем более что у тебя нет билета.

ВОЛОДЯ. Я не могу слышать, как ты мычишь… Изображаешь из себя идиота. Будто ничего не понимаешь.

РЮРИК. Будто ты что-нибудь понимаешь. Что ты понимаешь? Я, например, не понимаю ни одного слова.

ВОЛОДЯ. Заткнись.

РЮРИК. Я время тяну, мы должны проскочить хотя бы одну остановку. А ты не вмешивайся. Положись на меня. Молчи. Как будто тебя не касается. (Встает, ходит по перрону, снова садится на место.) Кстати, это большое заблуждение, что все здесь владеют английским. Может, и владеют, да не всегда тебе в этом признаются. Здесь очень серьезное сопротивление… тебе не надо объяснять чему.

ВОЛОДЯ (невольно). Чему?

РЮРИК. Американской культуре.

ВОЛОДЯ. Цирк, Рюрик, цирк.

РЮРИК. Не унывай, все хорошее впереди.

ВОЛОДЯ. Далеко еще ехать?

РЮРИК. Остановок семь.

ВОЛОДЯ. А поближе не мог?

РЮРИК. Извини, барин. Куда направили. Могли бы и дальше дать. Могли бы и вообще не дать.

ВОЛОДЯ. Я бы тебе точно не дал.

РЮРИК (с воодушевлением). А какие места там, Володька!.. Горы, поля, река!.. В речке форель!.. Вот такая.

ВОЛОДЯ. Скотина. У нас все загадил и сюда уехал.

РЮРИК. Дурак ты, Володька. Ей-богу, дурак. (Встает, катает по перрону тележку, деловито поглядывая на колеса. Останавливается.) Какой-то ты злой стал. А тут все по-другому. Тут и дышится не так. Я людей таких нигде не встречал хороших… Если б не свистуны…

ВОЛОДЯ. Ты сам свистун.

РЮРИК. Это вы там озлобленные… злитесь друг на друга, злобитесь… А тут нет. Тут уважает человек человека. Так принято.

ВОЛОДЯ (оглядываясь по сторонам). Мы здесь были уже?

РЮРИК. Не были.

ВОЛОДЯ. Эта станция как называется?

РЮРИК. Какая тебе разница. Посмотри, если хочешь.

ВОЛОДЯ. Мог бы и выучить.

РЮРИК. Русские нелюбопытны.

ВОЛОДЯ (зловеще). Цирк.

РЮРИК. Я сначала евреем хотел. Как Ленька Морозов. Но у того справка была, а у меня ничего не было. Я знаешь придумал как? Я… ты смеяться будешь, когда узнаешь, кто я. Я… (Ждет реакции.) Знаешь, кто я?

Реакции — ноль.

Не знаешь. Я — берендей.

Володя с показным равнодушием отворачивается в сторону.

С показной заинтересованностью что-то высматривает вдалеке.

Берендей. Тут гастроли были. «Снегурочка» шла, Римского-Корсакова, и все газеты писали… Успех феноменальный. Триумф. А мне программка попалась, рекламная… Я с этой программкой и предъявился. Показал. Ткнул пальцем, а там одни берендеи… Царь Берендей, царство берендеев… Одни берендеи… Я и сказал, что я берендей. Они поверили.

ВОЛОДЯ (не выдержав). Врешь.

РЮРИК (серьезно). Володя, я — берендей. Настоящий берендей. Честное слово, Володька. Они меня так и зарегистрировали.

ВОЛОДЯ. Без документов?

РЮРИК. У меня паспорт был, еще наш, старый. Я показал, там «русский» стоит. А это что значит? Значит, дискриминация. Всех берендеев записали русскими.

ВОЛОДЯ. Врешь.

РЮРИК. Еще в XIII веке. Я правду сказал.

ВОЛОДЯ. Врешь, что поверили.

РЮРИК. А здесь человеку верят, Володя. Здесь уважают права человека.

ВОЛОДЯ. Ну ты и скотина.

РЮРИК. А может, я действительно берендей? Вот ты, например, ты что, свою родословную до XIII века прослеживаешь? Ты ведь не знаешь, кто ты… Может, ты тоже берендей. Оба берендеи.

Володя встает, идет, останавливается, стоит, думает…

ВОЛОДЯ (недоверчиво). И что дальше?

РЮРИК. Дальше. Приписали меня к Энсу, городок маленький, чистенький, симпатичный такой, весь в зелени утопает, увидишь… Дали комнату мне, не очень большую, но уютную. Вполне. С удобствами. Шкаф, стол, два дивана, один твой будет… Холодильник, окно в сад… Мне больше и не надо. Пока. В домике у нас три комнаты, в двух других албанцы живут… четырнадцать человек, семья такая, отец землекопом работает… Но они через коридор… А я отдельно… Птицы поют в саду. В речке рядом форель.

ВОЛОДЯ. Ты сволочь, Рюрик.

РЮРИК. К двенадцати часам нам привозят обед. В специальной машине. По графику. Статус у меня. Государство заботится.

ВОЛОДЯ. Что же, твое государство… в это самое не заглянуло… в энциклопедию?

РЮРИК. В какую энциклопедию, Володя? Что ты за энциклопедист такой? Я тебе говорю, здесь о человеке заботятся. Здесь человеку верят, а не энциклопедии. Да меня тут все за берендея принимают, все! Тут в Энсе профессор живет, славист. Господин Град. Я с ним познакомился, он русским владеет… И выпить не дурак. Это только у вас думают, что здесь не пьют. Такие, как ты. А здесь еще как выпить могут. Мы с ним о литературе разговаривали. Он говорит: «А! Берендей! Знаю, знаю, берендей!.. Островский… Снегурочка…» Он меня за берендея признал. Славист! За русского берендея. А ты ругаешься. Я уже в научных кругах за берендея признан.

ВОЛОДЯ. Рюрик, я не хочу с тобой разговаривать.

РЮРИК. А еще здесь масса благотворительных обществ. Всевозможных. Не знаю уже куда деться от них. Все время приходят. Вот пришли: чем вам помочь? В чем нуждаетесь? А мне ничего не надо. А им надо обязательно мне что-нибудь приятное сделать, у них принцип такой. Тогда я говорю им…

ВОЛОДЯ. На берендейском?

РЮРИК. Как?

ВОЛОДЯ. На берендейском… им говоришь?

РЮРИК. На русском. У них переводчик был. Я им тогда и говорю, язык вот выучить не могу. Просто так сказал, чтобы отвязались. А ты что думал? Сажают они меня в машину, везут куда-то в мэрию. Приводят к чиновнику, показывают ему и начинают убеждать в чем-то. Они убеждают, а я рядом сижу, напротив чиновника — в кресле. Демонстрируемый. Как объект попечения. И убедили. Чтобы меня на курсы зачислили. На бесплатные. Язык учить. Каждый день с десяти утра… Но я же не могу в такую рань вставать.

ВОЛОДЯ. А во сколько ты встаешь?

РЮРИК. К обеду встаю. В двенадцать. Когда обед привозят.

ВОЛОДЯ. Гнида какая.

РЮРИК. Вот ругаешься, а ведь обедать вместе будем. Такого обеда на четверых много. Вы что в своем издательстве издаете?

Пауза.

ВОЛОДЯ. Мы?

РЮРИК. Ты в издательстве работаешь. Вы что издаете? Говно, наверное?

ВОЛОДЯ. Почему. Бывает, и книги.

РЮРИК. Твой роман как называется?

ВОЛОДЯ. «Помутнение роговицы».

РЮРИК. Когда издашь?

ВОЛОДЯ. Когда рак свистнет.

РЮРИК. Когда рак свистнет, пришлешь экземпляр. Покажу господину Граду.

По перрону проходит Прохожий.

Рюрик и Володя провожают Прохожего взглядом.

ВОЛОДЯ. Это кто?

РЮРИК. Это прохожий.

ВОЛОДЯ. Что-то лицо у него знакомое.

РЮРИК. Есть немного.

ВОЛОДЯ (неуверенно). Наш свистун.

РЮРИК (негромко). Первый… или второй?

ВОЛОДЯ (растерянно). Кажется… оба…

Пауза.

РЮРИК. Нет людей одинаковых. Все люди разные.

ВОЛОДЯ. Рюрик, купи билет. Я же все деньги на твои ножи потратил. У меня нет. Купи билет. Мне не перенести это.

РЮРИК (обстоятельно). Я ножи продаю исключительно по воскресеньям. Раз в неделю. Воскресный рынок. Ты же знаешь, какая это работа. А тут еще свистуны… Не наездишься. А в Энсе нельзя. Там я известен. Увидят, пособие отберут. И потом репутация. Берендей.

ВОЛОДЯ. Купи билет.

РЮРИК. Я в Энсе просто так раздариваю. Бесплатно. (Прислушивается.) Собираемся. Поезд идет.

Нарастающий грохот поезда. Свет гаснет. Свисток.

Третья станция

Не многим отличается от предыдущих.


Володя сидит на скамье с отрешенным видом.

Рюрик возбужден, ему не стоится на месте.

РЮРИК. Что-то ты бледен, браток. Приходи в себя. Адаптируйся.

ВОЛОДЯ. Ты садист, Рюрик.

РЮРИК. Я-то чем виноват? Помнишь, как мы в институте говаривали?

ВОЛОДЯ. Как говаривали?

РЮРИК. Минута унижения — полгода спокойствия…

ВОЛОДЯ. Минута унижения на экзамене…

РЮРИК. Полгода спокойствия после.

ВОЛОДЯ. Стар я стал для таких экзаменов.

РЮРИК. А я себя, наоборот, молодым почувствовал. Я только сейчас и почувствовал, что молод. Еще. Нет, не так: вневозрастным, вот каким… я возраста совершенно не чувствую. Ничего такого не чувствую.

ВОЛОДЯ (несколько оживившись). Рюрик, а как у тебя с женщинами?

РЮРИК. С какими женщинами?

ВОЛОДЯ. С обыкновенными.

РЮРИК. У меня хорошо с женщинами. Никак. Я о них и не думаю.

ВОЛОДЯ. А о чем же ты думаешь, Рюрик?

РЮРИК. А ты бы не сказал, я б и не вспомнил. Мне это и в голову здесь не приходит… Я только здесь и осознал, что секс, Володька, не главное. Тебе не понять. Это вы там на сексе все помешались.

ВОЛОДЯ. А что главное, Рюрик?

РЮРИК. Не секс.

Пауза. Володя с любопытством разглядывает Рюрика.

Ты помнишь Ручевского? Вел семинар по Чехову… Я тут вспоминал… Забыл имя-отчество! Никак не вспомнить…

ВОЛОДЯ. Антон Павлович.

РЮРИК. Ручевского!

ВОЛОДЯ. Ручевский Виталий Никитич.

РЮРИК. Точно. Виталий Никитич. Он мне приснился.

ВОЛОДЯ (проявление интереса). Когда?

РЮРИК. Да недавно. Будто мы с ним на рыбалке, сон такой… На озере. В лодке сидим… И он мне все говорит, говорит… о лилиях… какие лилии там красивые… на озере… А мне не до лилий. У меня червяк не насаживается… И вот я, с одной стороны, понять не могу, что с пальцами происходит, толстые, как сосиски… несгибучие… и этот не слушается, червяк… я его уже совсем запытал… а с другой стороны, как же мне обратиться к нему за помощью… ну забыл, как зовут!..

ВОЛОДЯ. Виталий Никитич. Рассказывай.

РЮРИК. Вот я с червяком так и мучаюсь. А Виталий Никитич-то наш, которого как зовут я все вспомнить пытаюсь… надумал купаться… (Пауза.) Точнее, за лилиями поплыть. И отдает мне вещи на хранение. Галстук, часы, портсигар…

ВОЛОДЯ. Портсигар?

РЮРИК. В том-то и фокус, не портсигар… Как бы и портсигар, причем старинный, и не портсигар вовсе… Что-то такое совершенно особенное… Такое… в руках держу, никак не понять… И тут мне голос внутренний: «Скрижаль!» И плюх! Плюх — из рук в воду!.. Я и проснулся.

ВОЛОДЯ. Скрижаль, говоришь…

РЮРИК. Эге… Утопил… скрижаль… или что это было… не знаю… Как ты думаешь, к чему такое?

ВОЛОДЯ. К смерти.

РЮРИК. Перестань. Не надо пугать.

ВОЛОДЯ. Я не пугаю. Умер твой Ручевский… перед моим отъездом. Было бы тебе известно, Рюрик.

РЮРИК. Да ты что!.. Виталий Никитич — и умер?

ВОЛОДЯ. Виталий Никитич и умер.

РЮРИК. От чего умер?

ВОЛОДЯ. Съезди, спроси. Я некролог видел. В газете.

РЮРИК. Вот и говори после этого. Сны такие… А? Слушай, а почему у вас все умирают… в России? ВОЛОДЯ. А у вас не все?

РЮРИК. Все. Но… не знаю.

Пауза.

(Как бы оправдываясь.) Да ведь я и не знал его совсем. А он приснился… Как зовут, вспоминал…

Пауза.

Володька, здесь так хорошо… так хорошо…

Рюрик достает из сумки овощной нож для праздничного украшения стола — этакую спицу с небольшим колечком посередине, рассматривает достанное. Остра ли спица?

Проверил пальцем. Остра. «Просверливает» кулак насквозь — хорошо ли сверлит? Пожалуй, хорошо. Убирает инструмент в полиэтиленовый пакетик, напоминающий презерватив.

Володя наблюдает за Рюриком.

РЮРИК. Нормально. Здесь до такого никогда не додумаются. (Вдруг.) А как мафия?

ВОЛОДЯ. Никто не знает, что я к тебе приехал.

РЮРИК. И не говори никому. А то все нагрянут… С овощными ножами для праздничного украшения стола.

ВОЛОДЯ. Рюрик. Пожалуйста, купи билет. В счет будущих премиальных. Потом вычтешь. Ты же дома, а я не дома, я так не могу, мне ничего не надо.

РЮРИК. Не расстраивайся. Нас все равно принимают за поляков.

ВОЛОДЯ. Приятно слышать, Рюрик.

РЮРИК. Здесь очень много поляков.

ВОЛОДЯ. Утешил. Купи билет.

РЮРИК. Я бы тоже мог быть поляком.

ВОЛОДЯ. Ты берендей.

РЮРИК. Да. Но мой папа мог бы быть настоящим поляком.

Пауза.

ВОЛОДЯ. У твоего папы… был выбор?

РЮРИК. Выбор был у моей мамы. Ее первый жених был поляком, но она предпочла другого.

ВОЛОДЯ. Твоего папу?

РЮРИК. Да, но если бы она вышла за поляка, мой папа был бы поляком.

ВОЛОДЯ. Только он был бы не твоим папой.

РЮРИК. Почему?

ВОЛОДЯ. Потому что твой папа другой.

РЮРИК. А был бы тот.

ВОЛОДЯ. Он бы не был твоим папой, неужели не ясно?

РЮРИК. Да почему же?

ВОЛОДЯ. Потому что не твой папа.

РЮРИК. Но мама моя.

Пауза.

ВОЛОДЯ. По-моему, полицейский.

РЮРИК. Эге.

В самом деле, появляется Полицейский.

ВОЛОДЯ. На нас глядит. Суровый.

РЮРИК. А ты не гляди. Не обращай внимания.

ВОЛОДЯ. Чем-то мы ему не понравились.

РЮРИК. Не смотри на него, не надо.

ВОЛОДЯ. Нет, все-таки они тут все на одно лицо.

РЮРИК. Я тоже не различал. Теперь различаю.

ВОЛОДЯ. А что ему надо от нас, как думаешь?

РЮРИК. Откуда я знаю. Может, он тоже не различает? Можем, мы для него тоже на одно лицо. Кто его знает.

ВОЛОДЯ. Близнецы-братья.

РЮРИК. Вообще-то мне нельзя далеко. Я дальше, чем за тридцать километров, не могу отъезжать. По статусу. Могут быть неприятности.

ВОЛОДЯ. В тюрьму посадят?

РЮРИК. А что ты думаешь, могут и посадить… Я должен был письменное разрешение получить… С этим строго.

ВОЛОДЯ. Смотри-ка, у него наручники.

РЮРИК. Ну что ты уставился, наручников никогда не видел?

ВОЛОДЯ. По-моему, я попал в полицейское государство.

РЮРИК. Ты попал в цивилизованную страну. Делай вид, что мы говорим об искусстве.

ВОЛОДЯ. Здесь есть музеи?

РЮРИК. Есть. Зато здесь нет преступности. Идет.

Полицейский медленно подходит к Рюрику и Володе.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Шар тоф дюн?

Рюрик пожимает плечами, Володя неуверенно кивает.

Полицейский отдает честь и удаляется прочь.

ВОЛОДЯ. Ну и что он хотел?

РЮРИК. Может, он хотел нас поприветствовать. Откуда я знаю.

ВОЛОДЯ. Душечка.

РЮРИК. Тут только свистуны гады. Остальные нормальные.

ВОЛОДЯ. Ответь мне, Рюрик. Если я себя, допустим, древлянином назову. Их княгиня Ольга еще репрессировала, столицу сожгла. К тому же на территории суверенной Украины… (Встает, разминает затекшие ноги.) Меня тоже запишут в гонимые?

РЮРИК. Естественно. Надо лишь попросить. Ты древлянин, я берендей, оставайся, Володька!

ВОЛОДЯ. Чтобы меня, древлянина, каждый день здесь за шкирятник из вагона выкидывали?

РЮРИК. А я не каждый день на поезде езжу. Только по воскресеньям. Рынок лишь по воскресеньям работает… Ножи продавать.

ВОЛОДЯ. Продашь… продадим. А дальше что?

РЮРИК. А что хочешь. Вместе придумаем что-нибудь. Да хоть язык преподавай.

ВОЛОДЯ. Преподуй.

РЮРИК. Преподави. (Задумался.) Спокойно. Сейчас большой интерес к русскому.

ВОЛОДЯ. Что ж ты сам не преподаешь?

РЮРИК. Ножи, ножи! По воскресеньям. Я занят. Во-вторых, я берендей.

ВОЛОДЯ. Вот и преподавал бы свой берендейский. Не знаешь берендейский?

РЮРИК. Не знаю. Теперь в моем лице все берендеи только на русском говорят. Я последний русский берендей. Только никому не говори, что последний… Что ты о них еще знаешь?

ВОЛОДЯ. О берендеях? Знаю, что были торками.

РЮРИК. Тюрками?

ВОЛОДЯ. Торками! (Слишком громко, теперь потише.) Торки, торки. Вроде половцев.

РЮРИК. Ты уверен, что не славяне?

ВОЛОДЯ. Нет, вроде половцев. Торки. Я помню.

РЮРИК. А как же «Снегурочка»?

ВОЛОДЯ (кого-то цитируя). «Села наша Мурочка под елкой, как снегурочка».

РЮРИК. Там же были славяне.

ВОЛОДЯ. Художественная литература. Фантазии композитора.

РЮРИК. Да. (Принял к сведению.) Ну и прекрасно. Отлично. Это только подтверждает слова Достоевского о предназначении русского человека. Быть братом всех на земле.

ВОЛОДЯ. Извини, ты меня утомляешь.

РЮРИК. Всецелость, всепримиримость, всечеловечность. Я только сейчас начинаю понимать, что все это значит.

ВОЛОДЯ. Да, ты ведь писал диплом по Достоевскому.

РЮРИК. Разве я тогда знал, что хотел сказать Достоевский! Помнишь о русском скитальце? Это же обо мне, обо мне! И всепримиримость — обо мне! И всечеловечность! Ибо назначение мое, Володька, есть бесспорно всеевропейское и всемирное, и, только став берендеем, здесь очутившись, я наконец понял все, Володя. Кто я такой. Я всечеловек. Всецелость. Всепримиримость и всечеловечность.

ВОЛОДЯ (зевая). Космополит.

РЮРИК. Нет, всечеловек, а не космополит. Всечеловек. И ты знаешь, Володя, и ты знаешь, друг сердечный… в чем признаюсь тебе я сейчас… вот: если бы берендеев… не смейся… было бы побольше… я бы, может, возглавил движение…

Пауза. На лице Володи выражение скорби.

Да, да. Если бы берендеям враг угрожал… если б завтра война… я бы на фронт пошел. Я серьезно говорю.

Пауза.

Это вы там у себя все космополитами стали… Это вы все у себя… космополиты… Страна космополитов…

ВОЛОДЯ. Покажись психиатру.

РЮРИК. Вы и Чаадаева упекли в психушку.

ВОЛОДЯ. Чаадаев никогда не был в психушке, историк!

РЮРИК. Да какая разница, был или не был. Вставай. Поезд идет. «Чаадаев!»

Приближающийся шум поезда. Гаснет свет.

Свисток. Колеса стучат.

Четвертая станция

От предыдущих отличается не многим.


Рюрик возится с раскладным столиком. Разбирает и собирает.

И опять разбирает. Володя сидит на скамье.

ВОЛОДЯ. Так и надо. Не надо доводить до крайностей. Надо самим. Сразу.

РЮРИК. Просто свистун знакомый попался. Он меня знает уже.

ВОЛОДЯ. Это не он попался, это мы с тобой попадаемся.

РЮРИК. Хороший столик. Спасибо. Тут таких нет. (Установил, отошел в сторону — посмотрел со стороны.)

ВОЛОДЯ. Без крайностей значительно лучше. Встали и сами вышли. Без крайностей.

РЮРИК (весело). Я знал, что понравится. Я рад за тебя.

ВОЛОДЯ (с горькой усмешкой). У меня руки дрожат. Вот как понравилось.

РЮРИК. Возьми себя в руки, и не будут дрожать. (Ставит примус на столик. Показывает Володе. Со значением.) А?

ВОЛОДЯ (вместо ответа). А какова у тебя тяга, Рюрик?

РЮРИК. Тяга?.. Слова-то помнишь какие…

ВОЛОДЯ. Мы же с тобой профессионалы все-таки. Такое не забывается.

РЮРИК. Хорошая тяга. Двадцать пять покупателей в час. Как в лучшие времена на юге России.

ВОЛОДЯ. В лучшие времена тяга сто двадцать пять была. Под вдохновенье.

РЮРИК. А у меня постоянное вдохновение. Просто беру дорого — десять фуклидов за набор.

ВОЛОДЯ. У-ууу!.. Да ты богач!

РЮРИК. Три часа торговли. Раз в неделю. Пятьдесят фуклидов за место на рынке. Остальное — в прибыль.

ВОЛОДЯ. А прибедняешься.

РЮРИК. Хочу дом в Испании купить.

ВОЛОДЯ. И землю.

РЮРИК. Да, там земля дешевая.

ВОЛОДЯ. Гад какой. А сам зайцем ездит. И меня зайцем возит. Когда ты мне долю мою отдашь? Плати сейчас же.

РЮРИК. Не педалируй.

ВОЛОДЯ. Нет, Рюрик, я тебя хорошо знаю. Ничего у тебя не получится. У тебя и там все лопалось. Ты прожектер. Не будет тебе дома в Испании. И земли тем более.

РЮРИК. Я, может, землю здесь куплю. Не решил еще.

ВОЛОДЯ. Здесь дороже.

РЮРИК. Мне всего-то два метра надо. (Загораясь: любимая тема.) Представляешь, здесь можно землю купить. На кладбище. Хотя бы два метра. Это реально. А как только я становлюсь землевладельцем, я автоматически обретаю гражданство. У них закон такой. Надо только получить свидетельство.

ВОЛОДЯ (криво). О смерти.

РЮРИК. О владении землей.

ВОЛОДЯ. Мне жалко тебя, Рюрик.

РЮРИК. И я обрету все права гражданина.

ВОЛОДЯ. Избирать в парламент и быть избранным.

РЮРИК. Володька, мне нравится эта страна, нравятся люди…

ВОЛОДЯ. Значит, ты зайцем ездишь, чтобы купить место на кладбище? Значит, ты на мне экономишь, сволочь, чтобы купить себе место на кладбище?

РЮРИК. Мне нравится их открытость, их жизнерадостность, они все время улыбаются…

ВОЛОДЯ. Чтобы купить место на кладбище!.. Ты сюда и приехал для этого.

РЮРИК. Да. Они доверчивы. Они доверчивы как дети. Мне иногда не по себе становится от… от их доверчивости.

ВОЛОДЯ. Гад какой. (Беззлобно.) Он и ножи продает по воскресеньям ради места на кладбище.

РЮРИК. Ты бы видел их лица, Володька, когда я продаю ножи, их восторги… как нравится им… они же как дети… правда, как дети!.. Стол. (Выбирает позицию за складным столиком.) Справа — примус, а слева — ножи. (Достает и раскладывает.) Вот тут… овощные вырезки. Образцовые. А на примусе — твоя сковородка. (Достает из сумки и ставит на примус.) И вокруг они все стоят, меня слушают. А я (Широкий жест.) говорю. Не переставая. Говорю и показываю. Я выучил. Мне еще там перевели. (Махнул рукой куда-то в сторону.) В университете. «Настер парле патетус голь…» — Ножи овощные, для праздничного оформления стола!.. Помнишь? Помнишь или не помнишь?

ВОЛОДЯ (потянувшись). Купите — не пожалеете. Принцип действия прост. В правую руку нож, в левую берем картофель…

РЮРИК (подхватывает). Протыкаем картофель острым концом ножа до режущего кольца…

ХОРОМ. И совершаем вращательные движения.

РЮРИК (торжественно). По часовой стрелке. (Показывает на кулаке — «проткнул» ножом-спицей.)

ВОЛОДЯ (с ностальгической улыбкой). Кто умеет заводить будильник, у того обязательно получится.

РЮРИК. Вот-вот! В этом месте — дружный смех. (Невидимой публике.) «Картус ворчин анд ту, сидубрей линга!» Смех. (Володе.) Еще бы. Они умеют смеяться. Они ценят юмор. Им нравится! А я великолепно показываю, Володька. Во мне умирает великий артист…

ВОЛОДЯ. И все это ради того, чтобы купить место на кладбище.

РЮРИК (увлеченно). Как проткнул картофелину эту бесформенную… как вращаю, вращаю… как вынимаю. (Показывает.) Аппетитную спираль из продырявленного корнеплода…

ВОЛОДЯ. Вынимаем эту штучку через согнутую ручку.

РЮРИК (конфиденциально). Ну, это для российской аудитории. Такое не переведешь. Достаточно и того, что они видят своими глазами. (С энтузиазмом.) Вынул! Я вынул картофельную вырезку и кладу ее на ладонь. Смотрите! Все видят? Вот она! (Показывает невидимую.) Завожу концы один за другой и бросаю ее, спиралевидную, кольцеобразную… бутону розы подобную… красивую!.. изящную!.. вырезку мою картофельную… на сковородку!.. у всех на глазах!.. в кипящее масло! Вот она! Вот!

ВОЛОДЯ (подражая сковородке). Шшшш-ш-ш-ш-ш-ш!

РЮРИК (апофеоз). «Картен потонус винтер винта!» (Немного сбросив пары.) Но что это перед нами, господа? Неужели картофель во фритюре? Картофель фри, не больше и не меньше! Нечто румяное, хрустящее, необыкновенно оригинальной формы… Пробуйте, господа! Вам понравилось? О, ваш ребенок будет доволен. Пробуйте, пробуйте все! Не надо стесняться… Это бесплатно. (Володе.) Я иногда отхожу от канонического текста, начинаю по-русски… Но они все равно понимают. И пробуют. И покупают. И благодарят! Такого они не видели еще. Это им не концентраты какие-нибудь! Прямо на глазах! Своими руками! Я бы сам купил… будь на их месте. (Достает платок из кармана, вытирает руки, словно действительно запачкал их в масле.) Правда, некоторые думают, что я картофель фри как раз продаю… Я не повар, я демонстратор. Ножи. (Опять воображаемой публике.) Покупайте чудо-ножи! Овощные ножи для праздничного стола! «Настер парде потетус голь!»

Пауза. Рюрик вытирает платком лоб. Отошел от стола.

Знаешь, мне больше всего что нравится? Переживание успеха. Вот что. Успех. Я ведь иногда аплодисменты срываю. Вокруг меня одного толпа на базаре. Я один толпу собираю.

ВОЛОДЯ (не без ревности затаенной). Ну, это мы все проходили. Это нам все знакомо.

РЮРИК. Нет-нет, Володя, в России не так. Там, когда у метро продавали, все было не так. Не такая реакция. Там все насупившиеся… (Насупливается.) Нахохлившиеся… (Нахохливается.) Глядят вот так. (Показал как.) И молчат. Глядят и молчат. И не берут, и не отходят — думают, соображают… В чем надуть ты должен их. В чем фокус… А здесь иначе. Здесь про это не думают. Здесь тому рады, что я есть. Что я что-то умею. А я умею. Еще как умею. Это ж искусство, сам знаешь. Театральное действо. Хеппенинг. Ярмарка. Балаган!

ВОЛОДЯ. Цирк!

РЮРИК. Цирк, Володька!

ВОЛОДЯ. Ты с морковкой работаешь?

РЮРИК (обстоятельно). Морковная вырезка — всегда на столе. Обязательно. Я ее заранее приготовляю. Но на публике — нет. Не режу морковку. Не режется. На втором обороте крошится. Да ты про нее все знаешь, про морковку.

ВОЛОДЯ. Откуда мне знать. Может, здесь морковка другая.

РЮРИК. Такая же.

ВОЛОДЯ. Ну хоть морковка у нас не хуже.

РЮРИК. Морковку нож не берет.

ВОЛОДЯ. А свеклу режешь?

РЮРИК. Иногда. Но в основном я режу картофель. С ним получается. Хотя на тарелке лежат образцы… Всякие. И морковные, и свекольные… Обязательно. Для красоты.

ВОЛОДЯ. А тебя никто не спрашивает, почему у тебя свекла сырая?

РЮРИК. А как вареную? Раскрошится.

ВОЛОДЯ. Я и говорю.

РЮРИК. А что они говорят, мне неизвестно. Может, и спрашивают, я все равно не понимаю. Хотя думаю, никто ничего не спрашивает. Они же совсем не готовят. У них все готовое.

ВОЛОДЯ. Помнишь, в Смоленске к нам бабка привязалась: как вы будете сырой свеклой салат украшать?

РЮРИК. Мы на разных языках разговариваем. Здесь лишнего не спрашивают.

ВОЛОДЯ. А ты сказал, что надо розочку свекольную опустить в металлическую кружку с водой и кипятить, пока не всплывет.

РЮРИК. Я так сказал?

ВОЛОДЯ. А помнишь, все спрашивали, что с картофелем продырявленным делать?

РЮРИК. То же самое, что с непродырявленным.

ВОЛОДЯ. А как мы по всей стране, помнишь, катались? Утром в одном городе продаем, а вечером садимся на поезд, неважно куда, лишь бы выспаться за ночь, и едем, чтобы к открытию рынка приехать…

РЮРИК. Куда-нибудь.

ВОЛОДЯ. Ага.

РЮРИК. Я тоже часто вспоминаю.

ВОЛОДЯ. А конкурентов помнишь?

РЮРИК. Еще бы.

ВОЛОДЯ. А как в Пензу приехали, а там своя мафия?

РЮРИК. А помнишь, как нас наперсточники побить хотели за то, что стали не там?

ВОЛОДЯ. А как ты паспорт потерял? И я тебя в гостиницу по своему устраивал? А потом в другую шел — сам устраиваться?

РЮРИК. А близняшек помнишь?

ВОЛОДЯ. Близнецов, Рюрик. Это по-берендейски «близняшек».

РЮРИК. Близнецов помнишь?

ВОЛОДЯ. Только не близнецы они никакие. Год разницы.

РЮРИК. Да нет же, ровесницы.

ВОЛОДЯ. Ася и Таня.

РЮРИК. Ася и Аня.

ВОЛОДЯ. Разве не Таня?

РЮРИК. Аня, Аня. Я же знаю, что Аня.

ВОЛОДЯ. Но старшая — Ася. За Асю ручаюсь.

РЮРИК. А младшая — Аня.

ВОЛОДЯ. Ася и Аня.

РЮРИК. Ровесники.

Пауза.

ВОЛОДЯ. И ведь деньги же были. Хорошие деньги. (Весело.) Я своей привез Татьяне, а Татьяна знаешь моя что сказала? Опять мятые привез. Мне всю ночь разглаживать. Мешок целый.

РЮРИК. Нет, действительно, деньги… По тем временам…

ВОЛОДЯ. И деньги были, и жлобами не были. Ведь не были мы жлобами?

РЮРИК. Наверное, не были.

ВОЛОДЯ. Ты книжку хотел издать. За свой счет.

РЮРИК. А ну ее, вспомнил…

ВОЛОДЯ. А где твоя рукопись? Твоя рукопись на самокрутки пошла. Я не знаю, где твоя рукопись.

РЮРИК. Пошла и пошла. Пускай.

ВОЛОДЯ. Я свою издам. Я в издательстве работаю. «Помутнение роговицы». Хорошее название.

РЮРИК. Никому не надо твое помутнение. Брось, Володька, не издавай.

ВОЛОДЯ. А ты гад, Рюрик. Ты место на кладбище подобрал.

РЮРИК. Отстань с кладбищем. Я только жить по-человечески начал. Для меня кладбище — средство, а не цель. Я о жизни думаю, о земле. Много ли человеку земли надо?.. Поезд идет.

ВОЛОДЯ. Купи билет, Рюрик. Купи билет, пожалуйста. Отсюда не так дорого уже… Мне не перенести этого.

РЮРИК. Крепись, Володя, не хнычь. Будь мужчиной. Идем.

Собираются. Стук колес. Гаснет свет. Свисток.

Пятая станция

От предыдущих отличается не многим.


Изможденный Володя, сидя на скамейке, уснул, — он уронил голову на бок, и рот у него открыт. Рюрик не видит, что Володя спит. Он занят. Он повернулся к нему спиной. Он стоит в стороне и читает письмо. То самое письмо, которое Володя передал ему в начале поездки. Длинное. Или он читает по третьему разу? Володя дергает головой.

Рюрик складывает письмо пополам, убирает в конверт.

Но конверт убрать не спешит, в руке держит.

Несколько шагов по перрону. Молчание.

РЮРИК (в пустоту куда-то). Взять хотя бы экономический аспект. Продукты местного производства, далеко не всегда конкурентоспособные на внешнем рынке. Да и на внутреннем в силу объективных причин. Кто является их основным потребителем? Такие, как я.

Пауза. Рюрик уголком конверта почесывает за ухом.

Понимаешь, Володька, львиную долю пособий нам выплачивают по линии международных фондов. Уже тем, что я ем, когда меня кормят… уже этим я поддерживаю местную экономику. Я тот, кто нужен этой стране. В ком здесь нуждаются. (Пауза.) Или взять такой фактор. Самоощущение общества.

Проходит Прохожий по перрону, из одного конца в другой.

Рюрик глядит Прохожему вслед.

Каким должно ощущать себя общество, если оно представляет убежище — мне? Не знаешь? А я отвечу: нравственным, да. Нравственным обществом, вот каким. С высоким уровнем общественной морали. (Почти скороговоркой.) И других социальных институтов, регулирующих поведение людей во всех областях общественной жизни. (Пауза.) Я много думал об этом. (Пауза. Прогуливаясь по перрону.) И за такое самоощущение меня приютившее общество опять же мне благодарно. Без меня… неизвестно еще… что бы им послужило… для рефлексии… поводом. Что бы они еще без меня о себе бы еще бы подумали… (Пауза.) Наконец, третье. Что я такое для них? Берендей. Но что такое для них берендей? Берендей для них — это тайна. Я и сам не могу в себе до конца разобраться. В берендее. Для меня самого это тайна. А для них тем более тайна.

Прохожий идет в обратную сторону. Ушел.

Но только — пока. В урочный час… когда-нибудь он наступит… они обратят свой взгляд в мою сторону. И воскликнут: так вот оно что! Понимаешь, Володька?

Володя закрыл рот.

Может, бездна смысла для них обнаружится… Но какого?.. Не знаю, какого. О существе какого мне и знать не дано. Вот какого!.. Достаточно, что я чувствую, как они подсознательно ждут от меня чего-то… и то, чего ждут, их не обманет надежд… подсознательных, нет. Будь уверен, Володя. (Пауза.) Может, для них мой пример — это ответ на еще не поставленный жизнью вопрос. Но который будет обязательно поставлен. Которому время еще не пришло. Но придет. Может, я тогда для них явлюсь уроком каким-нибудь. Предостерегу… вдохновлю… открою глаза на истину… Это же миссия с моей стороны получается. И они уже сейчас подсознательно чувствуют это. Что миссия. Понимаешь? (Увидел, что Володя спит.) Ты спишь? (Подходит.) А я говорю. Вставай, вставай. Не спи. (Будит.)

ВОЛОДЯ (просыпаясь). Кто? Где? Когда?

РЮРИК. Мы. Тут. Скоро. (Сочувственно.) Как тебя утомило.

ВОЛОДЯ. Я что — уснул?

РЮРИК. Не спи больше. Сейчас поезд придет.

ВОЛОДЯ (сокрушенно). Что приснилось!.. О-оооо…

РЮРИК. Свистун?

ВОЛОДЯ. Виталий Никитич приснился.

РЮРИК. Не выдумывай. Это он не тебе приснился. Это он мне приснился. Я рассказывал тебе. Вот он тебе и приснился.

ВОЛОДЯ. Вот мне и приснился! Будто мы его хоронили.

РЮРИК. Это как же — продолжение?

ВОЛОДЯ. На кладбище. А кладбище — не кладбище, а наш сквер, где Герцен стоит… Со стороны кафедры современной литературы… Помнишь Герцена?

РЮРИК. Естественно, помню.

ВОЛОДЯ. Вот. Все стоим. И он тоже стоит. Среди нас. Как живой.

РЮРИК. Герцен?

ВОЛОДЯ. Виталий Никитич. А Герцен — памятник. Он как памятник стоит. А Виталий Никитич стоит в толпе как живой. Среди нас. А я думаю: как же он здесь, если мы его в землю закапываем?.. Как же он на своих похоронах присутствует?.. А тут ты.

РЮРИК. Тоже стою?

ВОЛОДЯ. Тут ты — будишь.

Пауза.

РЮРИК. А я тоже стоял?

ВОЛОДЯ. Тебя не было.

Пауза.

РЮРИК. Я не приснился?

ВОЛОДЯ. Нет, не приснился.

Пауза.

РЮРИК. Ну ладно.

Пауза.

ВОЛОДЯ (увидев письмо в руке Рюрика). Ну как? Прочитал?

РЮРИК. Прочитал.

ВОЛОДЯ. Все хорошо?

РЮРИК. Хорошо. У Юли с математикой плохо.

ВОЛОДЯ. Это да.

РЮРИК. И с физикой.

ВОЛОДЯ. Понятное дело.

РЮРИК. Пишут, нет денег.

ВОЛОДЯ. Я тебе говорил.

РЮРИК. У меня тоже нет. Пока. Есть, но пока немного. Надо обязательно подкопить. Подкоплю. Должны быть небольшие накопления.

ВОЛОДЯ. Подкопления.

РЮРИК. Поднакопления.

ВОЛОДЯ. Сука, ты еще и поднакапливаешь!

РЮРИК. Обязательно. Здесь без этого нельзя. Хотя бы чуть-чуть.

ВОЛОДЯ. А меня за шкирятник из поезда?! Ты видел, ты видел его глаза?.. как загорелись?.. Он чуть было не набросился с кулаками!..

РЮРИК. Это свистун. Это не показательно. Будут деньги, получу статус — Юльку сюда выпишу. Пойдет в школу нормальную.

ВОЛОДЯ. Когда место на кладбище купишь.

РЮРИК. А жену не буду выписывать.

ВОЛОДЯ. Очень ты ей нужен.

РЮРИК. И хорошо. (Пауза.) Будут деньги — пошлю. Я мечтаю в рулетку сыграть.

ВОЛОДЯ. Как Достоевский.

РЮРИК. Достоевский проиграл. Я выиграю.

ВОЛОДЯ (обреченно). Поезд идет.

РЮРИК. Отлично! (С воодушевлением.) Вперед, вперед! И горе Годунову!

Нарастающий шум приближающегося состава. Свет гаснет.

Свисток. Колеса стучат.

Шестая станция

Не многим отличается от предыдущих.

Рюрик и Володя позволили себе расслабиться. Сумки лежат какая где, тележка стоит в стороне. Они же сидят за складным столиком, а под столиком примус. На столике два дорожных стаканчика и бутылка «Столичной», почти полная. Выпили чуть-чуть. Разве что по одной.

ВОЛОДЯ (декламируя). И, жизни путь пройдя до половины…

РЮРИК (протест). Не до половины! Скоро приедем. Радуйся.

ВОЛОДЯ (без радости). Все-таки ты меня сбил с панталыку. Все-таки расколол.

РЮРИК. Стыдись, Володька. Случай такой. А ты…

ВОЛОДЯ. Да я так, ничего. Что поделаешь — стресс. Я — за.

РЮРИК. И я — за.

ВОЛОДЯ. Вот придет полицейский и нас арестует.

РЮРИК. Если бы мы курили «Беломор», а мы не курим «Беломор», мы пьем «Столичную».

ВОЛОДЯ. «Столичную» можно.

РЮРИК. «Беломор» нельзя.

ВОЛОДЯ. Экология, говоришь.

РЮРИК. Это они говорят: экология.

ВОЛОДЯ (осматриваясь). А почему все станции одна на другую похожи?

РЮРИК. С непривычки. Привыкнешь — начнешь различать.

ВОЛОДЯ. А ты различаешь?

РЮРИК. Конечно.

ВОЛОДЯ. Ну тогда хорошо.

РЮРИК. Я тебе давно говорю: хорошо! А ты мне не веришь. Все хорошо, Володька.

ВОЛОДЯ. Мне что свидетели… (Обводит рукой воображаемую публику.) Что свидетели, мне не нравится. Их пятеро было… Пять свидетелей.

РЮРИК. Пассажиры.

ВОЛОДЯ (словно о жмуриках). Без свидетелей не так жутко. С ними жутче…

РЮРИК. А как быть, Володя? Это же пассажирские перевозки. Или ты хочешь, чтобы ради нас поезда гоняли? (Смеется.) До такого еще не додумались…

ВОЛОДЯ. Я ничего не хочу. Я… пять свидетелей в одном вагоне. (Неожиданно.) Почему они такие все одинаковые? Свидетели. Все нас осуждают.

РЮРИК. А ты не обращай внимания. Они разные. Это только поначалу они одинаковые. А у них все по-разному… И потом, Володька, они же ничего не знают о нас… Ничего не знают о нашем духовном мире…

ВОЛОДЯ. Рюрик. А ведь я на твоей свадьбе свидетелем был.

РЮРИК (уверенно). Был.

ВОЛОДЯ. Помнишь, как был свидетелем… на твоей свадьбе?

РЮРИК. Помню, Володя. Я все помню.

ВОЛОДЯ. Если б не пошла за тебя, я бы сам за нее пошел.

РЮРИК. Это всенепременно.

ВОЛОДЯ. А ты не был.

РЮРИК. Где?

ВОЛОДЯ. На моей свадьбе.

РЮРИК. Я был далеко.

ВОЛОДЯ. Где ты был далеко?

РЮРИК. Не помню.

ВОЛОДЯ. Ты был в Астрахани!

РЮРИК. Точно. В Астрахани.

ВОЛОДЯ. Я Татьяну сильно люблю. Я Татьяну не брошу.

РЮРИК. Татьяна твоя — молоток.

ВОЛОДЯ. Правда молоток?

РЮРИК. Голову даю на отсечение, молоток. (Наливает в дорожные стаканчики.)

ВОЛОДЯ. Я знаю. (Поднимает стаканчик.) За отсутствующих дам.

Пьют стоя.

Не ел весь день. Захмелел с пустяка.

РЮРИК. Я тоже не ел. Тебя встречаю. Пропал обед. Увезли.

ВОЛОДЯ. Куда увезли?

РЮРИК. Обратно.

ВОЛОДЯ (спохватясь). Есть картофелина. Забыл про нее. Демонстрационная. Для таможенников — на случай проверки. (Достает картофелину.)

РЮРИК (удивленно). Ты бы так и сверлил на границе? (Показывает жестом, как «сверлят».)

ВОЛОДЯ. Чтобы видели, что везу. А то скажут, что что-нибудь.

РЮРИК. Это можно. Это ножи. (Гордо.) Овощные! Ножи для праздничного оформления стола. Их можно.

ВОЛОДЯ. Рюрик, сверли. (Дает ему нож.) Я примус раскочегарю. (Возится с примусом.)

РЮРИК. Брось, брось, не успеть. (Прячет картофелину в карман.) Потерпи. Немного осталось. Должен поезд вот-вот. Последний.

ВОЛОДЯ. Цирк. (Прекращает возиться с примусом.) Рюрик, цирк! День защиты детей. Представляешь. В цирке для них представление. Для детей-инвалидов. Из детских домов, интернатов… Иностранная форма. Для них. Клоунада. Бесплатно. Жонглеры… (Радостно.) Фокусники!..

РЮРИК. Да, Володя, я понял.

ВОЛОДЯ (заводясь). Ну и что, что реклама?.. Реклама!.. Но для них же… для детей-инвалидов!..

РЮРИК. Я понял.

ВОЛОДЯ. Ежики дрессированные. Медведи. Дети в восторге… Козел в очках, дрессированный… Праздник, Рюрик!.. Раз в жизни!.. (Помолчав.) Там с родителями были еще. Просто дети с родителями, обыкновенные. По билетам. Не инвалиды. Ты понял, там были родители?..

РЮРИК. Да. С детьми.

ВОЛОДЯ. Не инвалиды. Как я. Как ты. Просто родители… И всем детям полагались подарки. Всем. Каждому по подарку. И все подходили и брали. И родители стали брать. Им давать — они брать… А брать, потому что стали давать. Потому что не стали не давать, понимаешь?.. родителям… А давать, потому что брать… потому что брать стали подарки.

РЮРИК. Да, Володя.

ВОЛОДЯ. А потом не хватило. Рюрик, ты знаешь, сколько не хватило… Интернату целому не хватило… подарков.

РЮРИК. Володя, я понял.

ВОЛОДЯ. Она говорил: как же так, ведь у нас было рассчитано все, должно было всем хватить… детям. Этого быть не может!.. А как не может, когда выходят из цирка родители… и у каждого подарок в руке?..

РЮРИК. Или два. Потому что халява.

ВОЛОДЯ. Она говорит: у нас нигде подобного ничего не было…

РЮРИК. Да, Володя.

ВОЛОДЯ. Руками разводит.

РЮРИК. Потому что халява.

ВОЛОДЯ. Рюрик. Но ведь это ж пиздец?

РЮРИК. Пиздец, Володя.

Володя ходит по перрону.

ВОЛОДЯ. Впереди глухонемые сидели. Дети. Им воспитательница на пальцах переводила… что говорят. (Показывает, как переводила «на пальцах»: кривляки.) Знаками. Один ко мне повернулся и показывает… на пальцах. И она повернулась и мне переводит. Он спросил… это мне переводит… не мешает ли нам своим разговором… на пальцах.

РЮРИК. Да, Володя.

ВОЛОДЯ. Ты ничего не понял. Он спрашивает: не мешает ли нам!.. своими пальцами… разговором на пальцах, ты понял? Не мешает ли ежиков нам смотреть?

РЮРИК. Я все понял, Володя.

ВОЛОДЯ. Им не хватило.

РЮРИК. Подарков.

ВОЛОДЯ. Рюрик, а ведь это пиздец.

Пауза.

РЮРИК. Тут невозможное такое. Тут такого не может случиться.

ВОЛОДЯ. Налей.

Рюрик наливает. Володя подходит к столику. Выпивают молча.

Морщатся. Занюхивают. И т. п.

РЮРИК. Продают… на каждом шагу. Нашу… Вашу… Нашу вашу «Столичную». А твоя все равно лучше. Из дома. И здесь.

ВОЛОДЯ. Их увезли в автобусах.

РЮРИК. Да, Володька… Довез. Ты молодец. Только знаешь, Володя… о грустном зачем? Столько бестолочи вокруг, несправедливости, идиотизма… Я все понял, Володя, пойми и ты: каждый миг бытия должен быть праздником, верно? Частичка бытия… А мы с тобой живем… И глядь, как раз умрем…

ВОЛОДЯ. Помутнение роговицы, Рюрик.

РЮРИК. И не пиши чернухи. Это никому не нужно. Помнишь Асю и Аню, близняшек?

ВОЛОДЯ. Близнецов.

РЮРИК. Вот было бы смешно, если бы мы с тобой женились на них.

Пауза.

ВОЛОДЯ. У нас были жены, Рюрик. Уже не смешно.

РЮРИК. А если бы мы женились, Володька, мы бы, Володька, стали родственниками с тобой. Здорово, да? И дети у нас были бы похожие…

ВОЛОДЯ. На Асю и Аню.

РЮРИК. Но не так, как Аня на Асю. Поменьше.

ВОЛОДЯ. Но побольше, чем ты на меня.

РЮРИК. Что-то среднее…

ВОЛОДЯ. Уж твои-то берендеями были бы, а мои берендеями не были б.

РЮРИК. Это как скажешь.

Пауза.

ВОЛОДЯ. Скажи, Рюрик, у берендеев была письменность?

РЮРИК (убежденно). Будет. (Наливает еще по одной.) Дай срок, все будет. И письменность, и язык.

ВОЛОДЯ (с уважением). И язык?

РЮРИК. И историю вспомним.

ВОЛОДЯ (с усмешкой). Про царя Берендея.

РЮРИК. Все будет. Все будет.

ВОЛОДЯ. Рюрик! За берендеев!

РЮРИК. Спасибо, Володя.

Пьют.

Я, если не возражаешь, заберу остатки. Мне еще по шпалам идти. (Затыкает горлышко бумажной пробкой.)

ВОЛОДЯ. Куда?

РЮРИК. Домой. В город Энс. До рассвета дойду. Слушай меня внимательно. (Встает, расправляет плени, обретает солидность, говорит голосом человека, владеющего ситуацией.) Вот ключ от моей комнаты. Не потеряй. Если будет внизу закрыто — позвони, тебе откроют.

ВОЛОДЯ. А ты?

РЮРИК. За меня не надо бояться. Дом наш просто найдешь. Как сходишь с платформы, видишь рекламный щит: иди туда, куда девушка смотрит, по той улице. Дойдешь до конца, там будет пустырь. За пустырем домики. Мой первый.

ВОЛОДЯ. А ты? Ты как же?

РЮРИК. А меня высадят. Это последний поезд. Ты с ножами должен доехать.

ВОЛОДЯ. Нет. Без тебя — нет.

РЮРИК. Да. Ты доедешь без меня, Володя, и привезешь ножи на тележке. Понял? Ты спрячешься в туалете.

ВОЛОДЯ. Нет. Нет. Я один не согласен.

РЮРИК. Володя, мы не влезем вдвоем. С тележкой и сумками нам не влезть. Ты же знаешь, мы пробовали… (Убежденно.) Это последний поезд сегодня. Ты проскочишь. Я приму огонь на себя. Ты доедешь один.

ВОЛОДЯ. А тебя… как же… высадят?

РЮРИК. Я по шпалам дойду. Это не страшно, когда налегке. Главное, чтобы ты доехал. Чтобы сумки довез, понимаешь?

Шум приближающегося поезда. Свет гаснет. Свисток.

Колеса стучат.

Последняя станция. Энс

Не многим отличается от предыдущих.


Местный житель внимательно и сосредоточенно, как бы даже мимикой лица помогая, стряхивает пыль миниатюрной кисточкой с листьев декоративного дерева. Что это? Причуда обывателя или исполнение конкретных служебных обязанностей? Пожалуй, второе: судя по униформе, он сейчас на работе. Ночная смена, наверное. Володя с тележкой, сумками и складным столиком. Приехал. Надо двигаться дальше. Последний рывок. Но куда? Ищет глазами рекламный щит. Присутствие Местного жителя смущает Володю.

ВОЛОДЯ (всматриваясь куда-то в пространство). Так оно так, но которая?.. На щите… Тут много девушек на щите…

Местный житель проявил любопытство. Положив кисточку под дерево, подходит к Володе.

МЕСТНЫЙ ЖИТЕЛЬ (предупредительно, — по-видимому, предлагая свои услуги). Пер ту дей шент?

ВОЛОДЯ. Э-эээ… (Разводит руками.)

МЕСТНЫЙ ЖИТЕЛЬ. Нар тузе тур. Индо пак сомоль?

ВОЛОДЯ. Извините. Увы.

Пауза.

Пустырь… Вы не знаете, где здесь пустырь? (Видя, что без толку.) Дую спик инглиш?

МЕСТНЫЙ ЖИТЕЛЬ. Кью? Но. Но. Фазаран путто. Дойч?

ВОЛОДЯ. Нет, нет, только не дойч. Мне пустырь нужен. За пустырем живет… Первый дом… По шпалам, зараза… (Отворачивается, потеряв интерес к Местному жителю.) А я в туалете…

МЕСТНЫЙ ЖИТЕЛЬ (с большим сожалением). Сант доли туф. Дун зер лу фан, мейжен си ду.

ВОЛОДЯ. Ничего, что-нибудь придумаем. (Смотрит на часы.) К утру обещал. (Достает ключ, опять убирает.) Рюрик, сука, блядь, берендей…

МЕСТНЫЙ ЖИТЕЛЬ. Рюрик? (Пауза.) Берендей?

ВОЛОДЯ (ошарашенно). Берендей… Рюрик…

МЕСТНЫЙ ЖИТЕЛЬ. О, берендей! Рюрик берендей! Кап дир ту вен. (Показывает направление, куда надо идти: куда-то туда, а потом туда.) Кап дир ту венсап. Каптайн пен Франтон. Берендей Рюрик туп хухен. (Язык жестов.)

ВОЛОДЯ (пораженный, обрадованный, воспрянувший духом). Спасибо. Спасибо. Сенкью вери мач. Все понял. Спасибо.

Катит тележку — укатывает. Нет. Остановился. Вынул из сумки нож. Овощной. Для праздничного оформления стола. Возвращается к Местному жителю.

Вот. Сувенир. Вот.

МЕСТНЫЙ ЖИТЕЛЬ. Кви?

ВОЛОДЯ. Сувенир. Презент. Маленький сувенир. (Показывает жестом, что этим сувениром делают.) Вы поймете. Спасибо.

Бьют друг друга по плечу. Володя уходит.

МЕСТНЫЙ ЖИТЕЛЬ (один; не в силах сдержать слов благодарности). Сап чур мазовтер ту… Сап чур ковен. (Рассматривает подаренный нож.) Чирс палит. Чирс палит канг. О! Кун тай фаринт. О… Чирс палит. (Достает из кармана точно такой же, сравнивает.) Су прикасен наз лит. Айка сичен. Су прикасен мистол. Кито… (Удовлетворен.) Рюрик берендей сиг пуген. Гус. Чирс бен берендей Рюрик. Саг лист рукоп. Айга дой. Берендей копин. Рюрик лист айга дой берендей. Кун тай… (И т. д. и т. п. — бусурманская речь — неведомая, непостижимая — льется сплошным потоком… Русское ухо, однако, легко различает знакомое: «Рюрик берендей… берендей Рюрик…»)

Лицо Местного жителя выражает радость и гостеприимство.


Конец.

ДЖОН ЛЕННОН, ОТЕЦ

ЛИЦА

Полукикин Виталий Петрович

Виталий Витальевич, его сын

Валентина Мороз, радиожурналист

Федор Кузьмич

Квартира Полукикина-старшего.

Если направо — там выход на лестницу. Налево — дверь в кухню. И еще дверь — в кладовку — прямо перед глазами.


Правая рука Виталия Петровича в гипсе, висит на повязке. Левая тоже в гипсе, но свободна, подвижна.

Его сын Виталий Витальевич дергает за ручку двери в кладовку. Он в переднике.

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Ничего не понимаю. У тебя дверь в кладовку, что ли, изнутри закрыта?

ПОЛУКИКИН. Не изнутри, а снаружи. Не видишь, я врезал замок.

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. А где ключ?

ПОЛУКИКИН. Где надо. Это моя территория.

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Я ищу сковородку.

ПОЛУКИКИН. Я не такой идиот, чтобы держать сковородку в кладовке.

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Но замок ты все-таки врезал. Зачем?

ПОЛУКИКИН. Уж во всяком случае не затем, чтобы прятать от тебя сковородку.

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Между прочим, я тебе готовлю обед.

ПОЛУКИКИН. Вот и готовь. И не спрашивай меня про кладовку. У меня там архив. Тебе не понять. Архив.

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Знаю я твой архив… Давно бы снес на помойку.

ПОЛУКИКИН. Не суйся не в свои дела. Я уже тебя попросил.

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Никак надушился? (Принюхивается.) Мы ждем кого-то?.. Одеколон с гипсом…

ПОЛУКИКИН. Ты мне мешаешь.

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Очень мило… А чем ты занят?

ПОЛУКИКИН. Сковородка лежит под плитой. Сковородка лежит под плитой!

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Хорошо еще, что не сломал позвоночник! (Уходит на кухню.)

Виталий Петрович подходит к входной двери, прислушивается. Ничего не услышав, отходит.

ПОЛУКИКИН (громко). Зачем тебе сковородка? (Не получив ответа.) Я спрашиваю, зачем тебе сковородка? (Смотрит на часы.) Ты что жарить собрался? Ответь!

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ (из кухни). Лук — для борща!

ПОЛУКИКИН. Клади нежареный!

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ (появившись из кухни). В борщ кладут обжаренный лук. Мелко нарезанный. Если по-человечески. Питаешься, как свинья.

ПОЛУКИКИН. Грубиян. Я воспитал грубияна.

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Ну да, ты больше всех меня воспитывал.

ПОЛУКИКИН. Я тебя не просил приезжать. Мне есть кому сварить и борщ, и щи, и макароны!

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Что ты говоришь?.. тебе есть кому сварить макароны?..

ПОЛУКИКИН. Да, есть!

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Учти, если ты женишься в четвертый раз…

ПОЛУКИКИН. Я не только женюсь, но и рожу тебе братика! И он будет не таким, как ты!.. уж его-то я воспитаю!..

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Ты родишь… ты воспитаешь… с тебя станется… (Хочет сказать что-то еще, но не находит слов. Уходит и вновь возвращается.) Кстати, а где тот проходимец, тот бомж?..

ПОЛУКИКИН. Не знаю, о ком ты говоришь и с какой еще стати.

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Как его… Федор… Кузьмич?..

ПОЛУКИКИН. Мне не нравится, что ты называешь достойных людей проходимцами!

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. А мне не нравится, что ты открываешь двери кому попало! (Уходит на кухню.)

ПОЛУКИКИН (негодуя). Вари борщ, недостойный! (Помолчав.) Это моя территория!

Пауза.

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ (из кухни). И не вздумай кого-нибудь прописать на своей территории! Я тебя предупредил! Понял?

Виталий Петрович, прислушиваясь, подходит к двери на лестницу, открывает ее не без труда, стараясь сделать это бесшумно.

Входит Валентина Мороз, радиожурналист.

ПОЛУКИКИН. Услышал шаги… на лестнице… Чтобы вы не звонили, открыл… (Насколько позволяет гипс, жестом изображает «тсс!».) Тсс!

ВАЛЕНТИНА (тихо). Я не вовремя?

ПОЛУКИКИН. Сильно не вовремя. У меня сын. Лучше бы без него.

ВАЛЕНТИНА. Как же быть?

ПОЛУКИКИН. Зайдите через полчасика. Хорошо?

ВАЛЕНТИНА. Плохо. Я тороплюсь. В пять монтаж, а в девять эфир.

ПОЛУКИКИН. Тогда пойдемте на улицу, я вам что-нибудь в садике наговорю, на скамеечке.

ВАЛЕНТИНА. На улице шумно.

ПОЛУКИКИН. Тогда на лестнице.

ВАЛЕНТИНА. На лестнице гулко.

ПОЛУКИКИН. А здесь, слышите: тюк-тюк?

Слушают. Действительно: тюк-тюк.

ВАЛЕНТИНА. Что это?

ПОЛУКИКИН. Сын лук режет. На кухне… Валя, вы удивительно… нет, я поражен… вы похожи на мою первую жену… в молодости…

ВАЛЕНТИНА. Как ваши руки, Виталий Петрович?

ПОЛУКИКИН. Та, которая сломана, спасибо, ничего, а та, которая вывихнута, она к вечеру ноет.

ВАЛЕНТИНА. Ну, тут еще погода, быть может…

ПОЛУКИКИН. И погода, и возраст… Все-таки я не мальчик уже в котлован падать… Надо же, одно лицо… нос… овал…

Тюк-тюк прекращается.

Во. Прекратил.

ВАЛЕНТИНА. Мы быстро. Всего несколько слов. (Достала магнитофон.) Говорим, легко, без волнения, лишнее будет вырезано, не бойтесь. Включаю.

ПОЛУКИКИН. Стоп. Дайте сосредоточиться. Про что передача?

ВАЛЕНТИНА. Ну какая разница!.. Про фанатов… Про одержимость… Про преданность идее… Вообще, об идеализме. Включаю.

ПОЛУКИКИН. Стоп, стоп. Про закладку рассказывать?

ВАЛЕНТИНА. Какую закладку?

ПОЛУКИКИН. Закладку Храма… Как я в котлован упал… И все такое?

ВАЛЕНТИНА. Обязательно. Разберемся по ходу. Включаю. (Включила.) Виталий Петрович, вы относитесь к числу людей, о которых смело можно сказать, что они не изменяют идеалам юности. Расскажите, какую роль играл «Битлз» в вашей судьбе.

Пауза.

ПОЛУКИКИН. «Битлз» в моей судьбе?.. Трудный вопрос… «Битлз» — это и есть моя судьба… Моя судьба — «Битлз»…

Молчит.

Валентина Мороз поощряюще кивает головой.

ПОЛУКИКИН. Я бы не был собою, если б не «Битлз». Плох он я или хорош, но я был бы не я, если б не было их… Они разбудили меня — в сиянии славы своей… Они сокрушили во мне какой-то ложный каркас… картонный каркас… ватного благоденствия… Истина, это была она — вот что я вам скажу… Подобно икс-лучам, или каким-то другим, я не знаю, не физик, они изменили меня, не преувеличу, на уровне клетки, на уровне ген, хромосом… Они облучили меня, и не только меня… нас!.. жизнелюбием, жизнеприятием, спонтанной жаждой свободы… всех нас!.. Да, их лучи жизнетворны!.. Весенняя ломка души!.. Благодатная радость открытий!.. Был ли я счастлив еще, как был я тогда… когда были они вчетвером?.. Нет, Валентина! Может, она и непостижима, предопределенность событий, но я верю в ее глубочайший и сокровенный смысл и благодарю тебя, судьба, за то, что я их современник!

Пауза.

ВАЛЕНТИНА. Говорите, говорите…

ПОЛУКИКИН. Здесь висела картина… Шишкин, «Утро в лесу», копия, неизвестный художник, в ореховой раме, вполне дорогой… достояние деда… Я никогда не забуду того счастливого дня, когда я ее обменял — самовольно, преступно, без спросу! — на их из журнала «Америка» снимок, переснятое кем-то черно-белое фото, размытые лица, вам не понять, это было сокровище, да!.. Мы бредили ими, да, мы сходили с ума, но бред наш был благодатен! Валя, представь, я молодой человек, не чуждый отнюдь ни скепсису, ни сомненьям… да, повторял перед сном, как молитву, их имена: Джон, Пол, Джордж, Ринго… Джон, Пол, Джордж, Ринго… Индия там… или буддизм… или куда еще поведет… да, я пойду…

ВАЛЕНТИНА. Кто поведет?

ПОЛУКИКИН. Он мой поводырь, он же сделал зрячим меня… Леннон жил во мне, жил и живет…

ВАЛЕНТИНА (провоцируя). Леннон жил… Леннон жив…

ПОЛУКИКИН. Очень старый и глупый прикол!.. Здесь нет ничего смешного! Леннон будет жить!.. Да, Джон Леннон — всегда!..

Появляется из кухни сын. Его не видят.

…На прошлой неделе была закладка Храма Джону Леннону… Пришли многие наши… Я узнавал их… тех, с кем не виделся пять, десять, пятнадцать, двадцать лет… Это был праздник… Со слезами на глазах… Это был кайф!.. Кайф!..

Пауза.

К сожалению, мой неосторожный шаг омрачил торжество… Я упал в котлован… Сломал руку, другую вывихнул…

Пауза.

Но, с другой стороны… знаете ли вы, что такое строительная жертва?

Пауза.

ВАЛЕНТИНА (поощряюще). Строительная жертва? Нет, не знаю.

ПОЛУКИКИН. Я объясню. (Увидев сына, осекся.)

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ (тоном человека, поймавшего с поличным). Тааак!..

ПОЛУКИКИН (сконфуженно). Это Валя… Валентина Мороз… Радиожурналист… Мы делаем передачу… (Воспрянул.) А это Виталий, мой сын. Мой сын и тезка… Первенец! Он взял от меня только имя… в смысле хорошего.

ВАЛЕНТИНА. Виталий, а как вы относитесь к Джону Леннону?

ПОЛУКИКИН. Он не разделяет моих убеждений. Я не сумел привить ему свои вкусы. Наши мироощущения не совпадают.

ВАЛЕНТИНА. Тем более интересно.

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Выключите и прекратите!

ВАЛЕНТИНА. Но почему?

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Я попросил выключить!

Пытается сам нажать на кнопку магнитофона — не получилось!

ВАЛЕНТИНА. Эй, эй, поосторожнее… Без рук!

ПОЛУКИКИН. Как ты смеешь? Как ты себя ведешь?! Это моя территория! Здесь я хозяин!

ВАЛЕНТИНА. В самом деле, не мешайте, зачем вы мешаете?

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Затем, что не надо делать посмешище из моего отца! Достаточно и того, что о нем написали в газетах!

ВАЛЕНТИНА (мягко). Виталий Петрович, я разве делаю из вас посмешище?

ПОЛУКИКИН. Молчи, Валентина! Не вздумай с ним спорить! Он ничего не поймет!.. У него ноль духовности! Ноль!.. У него одно на уме — продать мою квартиру! Скажи, скажи при всех — ты хочешь продать мою квартиру, да?..

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Что ты несешь! Я тебе предлагаю обмен, выгодный обмен!.. для тебя же и выгодный! Прекратите запись!

ПОЛУКИКИН (в микрофон). Но я ее не продам! Не надейся!.. Я не продам квартиру, в которой прошла моя юность, в которой мы с твоей матерью слушали Джона Леннона!.. На «Астре-2»!.. Двухдорожечном!.. Вы помните «Астру-2»?.. Твой дед, декан института, подарил мне «Астру-2», первый переносной, и я благодарен ему, хотя я и спорил с ним о политике и даже ругался!.. И мы танцевали с ней — вот здесь!

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. У старика маразм, а вы пользуетесь.

ПОЛУКИКИН. Я не старик, и у меня нет маразма… а ты, ты!..

ВАЛЕНТИНА. Виталий Петрович, вы действительно не хотите продать квартиру только потому, что здесь слушали Джона Леннона?

ПОЛУКИКИН (не слыша). Ты был зачат здесь под Джона Леннона!

Пауза.

ВАЛЕНТИНА (заинтересованно). Где?

ПОЛУКИКИН. Здесь! (Показал пальцем.) Здесь стояла тахта!

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Так… Мне надо знать, что он тут наплел без меня.

ПОЛУКИКИН. Валентина! Он отберет пленку!

ВАЛЕНТИНА (пряча магнитофон). Спокойно. Спокойно, Виталий Петрович. Не волнуйтесь, мы победим.

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Пожалуйста, дайте послушать. Это мое право.

ВАЛЕНТИНА. Я убегаю. Спасибо.

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Стойте!

Но она уже убежала.

Отец и сын стоят неподвижно.

ПОЛУКИКИН. Закрой дверь, сквозняк!

Сын закрывает дверь.

Выгнал, выгнал!.. Как ты мог?.. Зачем ты пришел?

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ (зло). Я пришел сварить тебе борщ! (Направляется в сторону кухни.)

ПОЛУКИКИН. Я не нуждаюсь в твоей похлебке!

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ (останавливается). Я бы мог разогреть тебе суп из пакетика, синтетическое пюре… но ты мой отец, и я варю тебе борщ, третий час, не отходя от плиты, варю тебе борщ!

ПОЛУКИКИН. И с упоением читаешь бездуховную пошлятину в блестящей обложке!

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Это первое. А вот и второе. Когда я позавчера пришел на работу, мне каждый считал своим долгом показать газету… с твоим падением в яму… а шеф… он спросил меня, почему я без гипса. У нас редкая фамилия, папа. Я такой же, как ты, Полукикин!

ПОЛУКИКИН. Она была похожа на твою мать! Но ты никогда не поймешь этого!.. «Битлз» — моя духовная родина, Леннон — мой духовный отец. И я никогда, никогда не променяю свое первородство на твою чечевичную похлебку, на твой борщ… с жареным луком!

Начинает петь. По-английски.

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ (перебивая). Ты способен выключить газ?

ПОЛУКИКИН. Да, я способен. Я способен на многое, о чем ты даже не имеешь понятия.

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Сметану возьмешь в холодильнике. (Уходит не попрощавшись.)

Виталий Петрович поет сызнова.

Без музыки.

Гордо. Решительно. Духоподъемно.

У него хороший голос. В молодости был еще лучше.

Спев — молчит. Приходит в себя.


Всему своя мера. Спокойней, спокойней!..


Виталий Петрович подошел к двери в кладовку. Прислушался.

Постучал.

ПОЛУКИКИН. Федор Кузьмич, ты жив?

Пауза.

Все!.. Я один!.. Федор Кузьмич, ты жив, спрашиваю?

Дверь отворяется, из кладовки появляется Федор Кузьмич, старик с бородой и длинными волосами.

ФЕДОР КУЗЬМИЧ Жив, жив. (Кряхтит, потягивается.)

Виталий Петрович помогает Федору Кузьмичу выйти.

ПОЛУКИКИН. Прости, что так получилось. Кто ж знал, что он три часа будет борщ варить?..

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Глаза… от света… отвыкли… а так ничего, ничего… Уже привыкают…

ПОЛУКИКИН. Столько в темноте просидеть… Прости, Кузьмич.

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Да что темнота!.. Свет стоит до темноты, а темнота до свету… Всему свой черед. Я вот посидел в темноте маленько, ты мне дверь и позволил открыть. А три часа разве срок по нашим летам, о часах ли нам думать, когда жизнь за спиной?

ПОЛУКИКИН. Ты, сядь, сядь, Кузьмич. (Стул двигает.)

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Да мне ж ходить, сам знаешь, привычнее. (Однако садится.)

Виталий Петрович остается почтительно стоять.

«Три часа…» (Смеется.) Скажешь тоже… Бывало, в товарняке сутками на полу маешься, ладно бы темнота — зуб на зуб не попадает, и то ничего. Вышел на Божий свет и почапал куда глаза глядят. Мир не без добрых людей. С земли не прогонят. Большая.

ПОЛУКИКИН. А часто ты в товарняках ездил?

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Часто не часто, а Россию всю повидал. Да нет, пешим ходом оно и надежнее и веселее. Сам-то что стоишь? Садись.

ПОЛУКИКИН. Нет. Нет. Я постою.

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Ну тогда и я встану. (Встает.) Что-то круто вы с сыном… Можно ли так?.. Не по-людски.

ПОЛУКИКИН. А ты слышал, ты слышал, как он?

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. А сам? Сам какой пример подаешь? Где мудрость твоя?

ПОЛУКИКИН. Про тебя вспоминал… Бомж, говорит… И еще… слышал, как назвал?..

ФЕДОР КУЗЬМИЧ (весело). Проходимцем-то?.. А что?.. Хожу много, ходок… Вот и проходимец. (Уходит на кухню.)

ПОЛУКИКИН. Если бы… Нет… Нет, Федор Кузьмич, он в другом смысле…

ФЕДОР КУЗЬМИЧ (возвращаясь из кухни с двумя тарелками). Значит, я сам виноват, если так обо мне люди думают. (Ставит тарелки на стол.) А вот бомж… глупое слово… ничего не скажу.

ПОЛУКИКИН. Ужасно глупое…

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Как медный таз по фанере: бомж!.. бомж!.. бомж!.. (Опять уходит на кухню.)

ПОЛУКИКИН. Он мой черный человек. Черный человек — сын мой! Он изводит меня. Он пьет мою кровь.

ФЕДОР КУЗЬМИЧ (возвращаясь из кухни со сметаной и хлебом). Нельзя так говорить, нельзя!.. Как же это по-английски-то будет?.. (Вспоминает.) Забыл. (Ставит на стол.) Вот он тебе обед приготовил, ты хотя бы спасибо сказал? Нет, скажи мне, ты сказал спасибо?.. Ему?

ПОЛУКИКИН. А я просил?

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Ах вот оно как!.. Мы гордые!.. Не просили!.. Сядь. Сядь за стол!

Виталий Петрович садится за стол.

Если ты в яму вниз головой кувырнулся, это еще никакая не доблесть. Тоже мне герой… забинтованный!

ПОЛУКИКИН. Федор Кузьмич, уж из твоих уст…

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Молчи! Сиди!.. И думай. (Уходит на кухню.)

Виталий Петрович сидит понурый.

Федор Кузьмич возвращается с кастрюлей в руках.

Осторожно. Горячий. (Ставит на стол.) Или не будешь есть борщ? Может, в уборную вылить?

ПОЛУКИКИН. Ну зачем же так-то?

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. То-то. (Разливает по тарелкам.) Наваристый. Помню, под Костромой мне хозяйка, пристанодержательница, знаешь с чем?.. с копченой уткой борщ приготовила, я ей крышу крыл… и дрова пилил… вот борщ был!.. всем борщам борщ!.. Тебе сколько сметаны?

ПОЛУКИКИН. Ну… одну.

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Одну так одну. (Кладет одну ложку.) Справишься?

ПОЛУКИКИН. Спрашиваешь.

Убедившись, что Виталий Петрович держит ложку более-менее уверенно, Федор Кузьмич приступает к еде.

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Класс!

ПОЛУКИКИН. Кайф!

Едят.

Виталий Петрович ест как придется — в силу состояния рук.

Федор Кузьмич ест не торопясь, со значением, степенно.

Каждая ложка ему в радость.

Виталий Петрович глядит на Федора Кузьмича влюбленно.

ПОЛУКИКИН (ласково). Джон…

ФЕДОР КУЗЬМИЧ (опустив ложку). Я тебя, Петрович, просил не называть меня Джоном. Я не Джон. Я Федор Кузьмич.

Едят.

ПОЛУКИКИН. Федор… Федя… Федор Кузьмич… ну разреши мне, хотя бы когда мы вдвоем, Джоном тебя называть…

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. А потом ты при посторонних ляпнешь.

ПОЛУКИКИН. Не ляпну! Честное слово, не ляпну!

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Знаю тебя, не выдержишь.

ПОЛУКИКИН. Пожалуйста. Вот увидишь, я выдержу!

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Ну смотри… Под твою ответственность.

ПОЛУКИКИН (просияв). Джон… Джон…

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Ну что заладил?.. Федор Кузьмич я.

ПОЛУКИКИН. Джон…

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Ешь с хлебом. Помочь?

ПОЛУКИКИН. Что ты, Джон!.. Еще не хватало, чтобы ты меня из своих рук хлебом кормил!..

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Почему бы не покормить, раз ты калека такой. Я рук себе не ломал и не вывихивал.

ПОЛУКИКИН. Джон, у тебя даже акцента ни капельки нет. Исчез…

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Столько лет по Руси хожу, в самой гуще народа…

ПОЛУКИКИН. Джон…

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Ну что тебе?

ПОЛУКИКИН. Спасибо, Джон, что ты есть.

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Вот только давай без этого.

Едят.

ПОЛУКИКИН. Джон, а ты разве не вегетарианец?

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Как ты сказал?

ПОЛУКИКИН. Ты разве не вегетарианец, Джон?

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Да я и слова такого не знаю.

ПОЛУКИКИН. Ну, рассказывай — не знаешь!.. Я же помню, вы с Полом тогда увлекались…

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. С кем?

ПОЛУКИКИН. С Полом, с Маккартни…

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Вспомнил тоже.

ПОЛУКИКИН. А с буддизмом… ты совсем завязал?

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Много будешь знать, скоро состаришься.

ПОЛУКИКИН. Джон, ну так нечестно, скажи!..

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Я похож на буддиста? Посмотри на меня, я похож на буддиста?

ПОЛУКИКИН. Похож…

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Я? Я похож на буддиста?

ПОЛУКИКИН. Вообще-то не очень… Нет, не похож.

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. То-то. Ешь.

Едят.

ПОЛУКИКИН. Джон, расскажи, как это случилось.

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Что именно?

ПОЛУКИКИН. Ну все это… Мы ж тебя похоронили.

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Ты меня не хоронил.

ПОЛУКИКИН. Да, это верно. (Подумав.) Спасибо, Джон.

Едят.

Джон, а кто-нибудь знает?..

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Никто не знает.

ПОЛУКИКИН. И что ты по России, никто не знает?..

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Никто не знает.

ПОЛУКИКИН. А что ты у меня, Джон?..

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Только ты.

ПОЛУКИКИН. А твои… эти… странноприимные, они знают, что ты Джон?

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Я не Джон.

ПОЛУКИКИН. А кто?

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Федор Кузьмич.

ПОЛУКИКИН. Ну да. Но они знают, что ты Джон?

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Нет. Только ты.

ПОЛУКИКИН. Джон, ты и от них скрываешь?

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Им безразлично, кто я. У нас не принято.

ПОЛУКИКИН. Значит… Джон, я один только знаю… что ты Джон?

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Да, Петрович, один.

ПОЛУКИКИН. Спасибо, Джон.

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Но я не Джон.

ПОЛУКИКИН. А кто?

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Федор Кузьмич.

Едят.

ПОЛУКИКИН. Джон…

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Не джонь, тебе говорят!.. Неча джонить!.. Разджонькался… «Джон, Джон!..»

ПОЛУКИКИН (ласково). Джон… Джон…

Едят.

Слушай, Джон, если бы тебя убили и ты бы ко мне убитый пришел, чему бы это было доказательством, подумай-ка, а?

Джон Леннон ест молча.

А тому, что мы царство мертвых, вот чему.

Джон Леннон ест молча.

А ты не убит, и пришел живой ко мне, а не мертвый, и чему это доказательство?..

Джон Леннон ест молча.

Тому, что мы царство живых. Вот чему: царство живых! Значит, не все потеряно, Джон.

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Царство-то оно, может, и живое, но все равно антихристово. Хочешь добавки?

ПОЛУКИКИН. Нет, спасибо.

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Спасибо сыну скажи. Он варил. А я, пожалуй, еще. (Наливает себе еще.)

ПОЛУКИКИН. Ну тогда и я, пожалуй… еще. А почему антихристово?

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Поймешь когда-нибудь. Ешь, ешь, знатный борщ.

ПОЛУКИКИН. Кайф.

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Смак.

ПОЛУКИКИН. Полный кайф, Джон!

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Добросъедобно, Петрович! Да что говорить! Высший пилотаж, слов нету!..

Едят.

ПОЛУКИКИН (радостно). Джон Леннон — всегда!

Джон Леннон поморщился. Но промолчал.

Виталий Петрович начинает петь.

Yellow Submarine…

Джон Леннон его останавливает.

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Не надо, Петрович. За столом не поют.

ПОЛУКИКИН. Джон Леннон — всегда!

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Нет Джона Леннона, нет! Был твой Леннон, а теперь — Федор Кузьмич! А не Джон Леннон… Срок придет, и его не будет.

ПОЛУКИКИН. Джон Леннон — всегда!

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Мне не нравится, что ты так легкомысленен.

ПОЛУКИКИН (шепотом). Джон Леннон — всегда, Федор Кузьмич!.. и никаких гвоздей, блин горелый!.. Ну все, все, прости. Молчу.

Едят.

Ты разговаривал с английской королевой, Джон!

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Ну и что, Петрович?

ПОЛУКИКИН. Джон! Ты — разговаривал — с английской королевой!

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. А теперь я разговариваю с тобой.

ПОЛУКИКИН. Кто я и кто ты, Джон!?

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Все равны перед Богом. Я равный среди равных, Петрович.

ПОЛУКИКИН. Ты скромный, Джон.

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Ешь, тебе говорят!

ПОЛУКИКИН. Я поел, Джон.

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Поел, а не доел! Кто так ест? Посмотри в тарелку!

ПОЛУКИКИН. Три ложки, Джон.

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Доедай. Чтобы все съедено было.

ПОЛУКИКИН. За Пола Маккартни, Джон!

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Не смешно.

ПОЛУКИКИН. За Джорджа Харрисона, Джон!

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Не смешно.

ПОЛУКИКИН. За Ринго Старра, Джон!

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Совсем глупо, Петрович!

ПОЛУКИКИН (отодвигая тарелку). Спасибо, Джон!

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Ну, хватит благодарностей!

ПОЛУКИКИН. Нет, не хватит, Джон! Спасибо, Джон!

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Да замолчишь ты или нет, в конце концов?

ПОЛУКИКИН (поет). Yellow Submarine…

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Цыц! (бьет по столу рукой). Молчать!.. Все!.. Достал!.. Сил нету!.. (Пытается взять себя в руки.) Сколько же можно повторять, в конце концов?.. Раз сказал, два сказал, три… не понимает по-человечески!.. Видит же, не нравится… ну не нравится… нет — свое!.. (Помолчал. Отдышался.) Bad to me. (Пауза.) Прости, не сдержался. (Пауза.) Первый раз за все эти годы…

Молчат.

ПОЛУКИКИН. Джон… а ты ведь в юности драчуном был?

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Не помню.

ПОЛУКИКИН. Был, был. Я читал.

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Не знаю.

ПОЛУКИКИН. Как ты тому все ребра переломал… А? На своем дне рождения! Еще в Ливерпуле…

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Мне двадцать лет было. Мальчишка. Пацан.

ПОЛУКИКИН. Двадцать один. Он в суд подавал.

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Мне неприятно вспоминать об этом, Петрович.

ПОЛУКИКИН. Больше не буду.

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Молчи.

Молчат.

Помолчав, Федор Кузьмич начинает петь «Степь да степь кругом…» Полукикин подхватывает. Поют самозабвенно.

ПОЛУКИКИН. Столько достойных, Джон!.. Да среди моих друзей даже… Моей, Джон, молодости друзей… А ты и не знаешь… Вон, твой музей открыть хочет… у нас, в России… здесь. Он даже в Англию к вам ездил, чтобы на твой дом посмотреть… Кирпич привез… Украли потом…

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Кто украл?.. Какой кирпич?..

ПОЛУКИКИН. От твоего дома кирпич, вот какой! Он из Англии привез, а у него украли потом!..

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Знать не знаю никаких кирпичей и знать не желаю.

ПОЛУКИКИН. А другой писателем стал, романы пишет, мемуары о нашей рок-юности… Меня однажды упомянул… А тебя-то! — на каждой странице!.. Ну, не на каждой, конечно, но… ты, Джон, знаешь, кто ты?..

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Не джонь!

ПОЛУКИКИН. Если б он тебя живым увидел… как я… Джон, я даже представить себе не могу!

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Я книг не читаю, Петрович. Я Федор Кузьмич. О душе подумай, Петрович. Не о том думаешь.

ПОЛУКИКИН. Почему же ты именно мне раскрылся, Федор Кузьмич?.. когда столько достойных вокруг? А я? Кто я? Один из толпы — и только. Ну разве что ближе других к яме подошел. К самому краю. И — навернулся.

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Много званых, мало избранных. Знаешь, кто сказал?

ПОЛУКИКИН. Догадываюсь.

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. И не воздвигайте мне храма! Так всем и передай, скажи, что мое последнее слово. Скажи, что я приснился тебе. Тебе — поверят.

ПОЛУКИКИН. Джон, не поверят.

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Должны поверить, Петрович.

Встает.

Спасибо тебе за приют. Мне дальше пора.

ПОЛУКИКИН. Не уходи, Джон. Останься. Живи здесь. Я тебя пропишу.

Джон Леннон смеется.

Ты не думай, что сын против. Он против. Но это моя квартира. Что хочу, то и делаю.

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Славный ты человек, Петрович. Люб ты мне. Не поминай лихом.

ПОЛУКИКИН. А если и против — ну и что?.. я тебя могу вместо себя прописать… А сам выпишусь. Какая ему разница, я или не я?!. Ему лишь бы один был прописан… Пойду по свету, Джон. Вместо тебя! А ты здесь оставайся.

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Вместо меня никак не получится. Нет, Петрович, каждому свой удел. Твое место здесь.

ПОЛУКИКИН. Джон, скажи, я — странноприимец, да? Я — пристанодержатель? Я — ваш? Я ведь с вами, да?.. Ведь если есть бегуны, или как вас там… должны же и эти быть… пристанодержатели, да, Джон? Ну хочешь, я паспорт выброшу?

Джон Леннон качает головой.

Хочешь, Федор Кузьмич, я от имени своего отрекусь, от прошлого отрекусь — от всего своего? Буду Гордеем Матвеичем… Нет! Диком Джеймсом! Ты только скажи!

Джон Леннон качает головой.

Хочешь, Джон, от тебя отрекусь?

Пауза.

Скажешь — отрекусь! Честное слово!..

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Вот когда ляжешь, да так, что ни одна живая душа знать не будет, где костьми лег, кроме волка серого, ворона чернокрылого да гада овражного, вот тогда и решишь про себя, был ли ты наш или не был, — при прочих немаловажных условиях, о которых я не в праве тебе сейчас говорить в силу эзотеричности исповедуемого мною учения.

Звонок в дверь.

ПОЛУКИКИН. Джон, это Валя Мороз, радиожурналист, она у меня интервью не добрала, сын помешал.

ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Не успел — опять в кладовку придется. (Прячется в кладовку.)

Полукикин открывает дверь, впускает… сына.

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Привет, отец.

ПОЛУКИКИН. Давно не виделись. В чем дело? Что забыл?

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Как же ты приветлив, однако!.. Пришел борщ снять с плиты. Ты не можешь, я тогда не подумал.

ПОЛУКИКИН. Почему не могу? Я все могу. Напрасные беспокойства, Виталий Витальевич.

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Вот как… (Удивлен.) Ну и как — вкусный?

ПОЛУКИКИН. Сносный. Видишь, две тарелки съел.

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Ты ел из двух тарелок?

ПОЛУКИКИН. По-твоему, я должен есть из одной? Нет, я ем по-человечески! Из двух.

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. У тебя был кто-то!..

ПОЛУКИКИН. С чего ты взял? Кто может быть у меня?

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Я знаю кто!

ПОЛУКИКИН. Кто?

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ (с печалью в голосе). Джон Леннон, отец! (Уходит.)

Полукикин проводил сына взглядом. Перебинтованный, стоит недвижим.

ПОЛУКИКИН. Нет, нет… Это моя территория! (Открывает в кладовку дверь, глядь, а там нет никого, — какой-то плащ, какие-то тряпки… Магнитофон «Астра-2»… Лежит кирпич…)

Войдя в кладовку, Полукикин Виталий Петрович закрыл дверь за собой.


Молодая женщина вышла из кухни. Удивительно похожая на Валентину Мороз, она — в домашнем халате — убирает посуду.

Загрузка...