Декамертон

Третья

Я так щедра была, щедра

в счастливом предвкушеньи пенья,

и с легкомыслием щегла

я окунала в воздух перья.

Но, слава Богу, стал мой взор

и проницательней, и строже,

и каждый вздох, и каждый взлет

обходится мне все дороже.

Б. Ахмадуллина.

Я Вас люблю всю жизнь

и каждый час.

Но мне не надо Ваших губ и глаз.

Все началось и кончилось без Вас

М. Цветаева.

Всем взрослым и умным людям на этом свете было хоть раз в жизни 17 лет. Многие об этом забыли, а многие думают, что это было не с ними, а с кем-то другим. Мне тоже было 17 лет. Не так давно, но кажется, что прошла целая вечность. Слишком многое изменилось. Слишком мало сходства между мной прошлой и мной настоящей.

Я закончила 11 классов и наконец-то вырвалась из дома, поступив в том же году в "кулек" (училище культуры и искусств). Он поразил меня сразу и на всю жизнь. Своей самобытностью, неординарностью, талантливостью. "Кулек" как-то сразу принял меня такой, как есть – со своими достоинствами и недостатками. Я обалдела. Пишешь стихи? Вот это круто! У тебя дома есть весь Толкиен? Дай почитать! Наряд? А что? Нормальный наряд. Только одела б ты туфли на каблуках. До тебя нагибаться все время неудобно.

На каблуках? Да у меня по жизни был комплекс, что я безобразно длинная! Я вытащила все свои деньги, захватила Майка, и мы пошли с ним в магазин. Майк был просто чумовым парнем и приходился мне чем-то вроде подружки. Меня познакомил с ним Ник. А сам Майк познакомил меня с таким количеством людей, что совсем беда. Но это все в будущем. А в то время я упивалась тем, что рядом со мной веселый, прикольный, самовлюбленный и довольно известный тип. Мне раньше и в голову бы никогда не пришло, что с парнем можно болтать обо всем, что с ним можно почти не расставаться, и что это совершенно ничего не значит. Мне самой было смешно, что когда-то, с непривычки, я не могла привыкнуть к Майку больше месяца. Правда, надо сказать в мое оправдание, после пребывания в школе, видок Майка показался мне несколько странным. Драная джинса, длинные волосы, неясные словечки, да еще и внешность у него была весьма оригинальная. Ну это так, к слову. К тому времени, когда я пошла с ним в магазин, я уже успела не только привыкнуть к нему, но и относилась как к чему-то само собой разумеющемуся. Мы зашли в магазин и начали выбирать туфли. Майк поднял голову.

– Слушай, Оль, ты свой наряд носишь потому, что он тебе нравится, или ты считаешь, что он тебе идет?

– Он скрывает мою полноту, – честно ответила я.

– Хватит гнать, а? Посмотри сюда лучше. Мне кажется, что это платье тебе пойдет. – платье было с глубоким вырезом, приталенное, сильно клешеное книзу, длинное, из креп-сатина цвета морской волны. Оно явно дорого стоило.

– Ты что, Майк, это на худеньких!

– Ты померь! – в общем, я влезла в это платье, и вылезать из него больше не захотела. Не отходя от кассы, я купила себе классические черные туфли на высоком каблуке и покрутилась перед Майком. У него громко отвисла челюсть.

– Е – мое, и она прятала такое шикарное тело!

– Майк! Ты меня разорил! Я на что буду жить оставшихся полмесяца?

– Не фиг людям мозги пудрить…

Он буквально вытащил меня из магазина и увлек за собой. Мы вошли в неясный подъезд неясного дома, поднялись на второй этаж, и Майк принялся названивать в какую-то квартиру. Дверь открыл заспанный светловолосый парень и жестом пригласил нас пройти.

– Если ты за "Ролингами", Майк, то я их еще не переписал.

– Слушай, Чибс, эту подругу зовут Ольга. Сотвори-ка из нее что-нибудь поинтереснее, как ты это умеешь. Ну понял.

Майк сел смотреть какую-то ерунду по телевизору, а Чибс усадил меня на стул у большого зеркала и присел рядом в задумчивой позе художника. Он изучал меня как чистый холст, а я просто его разглядывала. Симпатичный, синеглазый, высокий, неплохо сложен, светлые волосы до плеч… В общем, ничего мальчик. После нескольких минут разглядывания меня, Чибс вынес вердикт:

– Ну во-первых, тебя явно надо постричь и сменить тебе цвет, а то тебя не заметно.

– А… – попыталась возразить я.

– Не говори под руку, – перебил меня Чибс на полуслове и взялся за мою голову.

От стрижки и осветления моя химия несколько пострадала, но когда Чибс сделал мне прическу, я ни о чем не жалела. (Надо сказать, что Чибс был самым забавным имиджмейкером в моей жизни. Он курил, прикалывался, включал разные кассеты и ходил возле меня кругами.)

– А что, неплохо, – улыбнулась я сама себе в зеркало, глядя на результат.

– Поняла как укладывать волосы? Теперь иди, умойся, я посмотрю, как тебе лучше краситься.

Я умылась, и Чибс продолжил мной заниматься. Он пробовал на мне все, что мог и давал море полезных советов. Я сидела, открыв рот, и потрясенно его слушала. Для меня это было открытие века. Во-первых, мне никто и никогда не давал столько полезных советов сразу, а во-вторых, – я слышала их от парня! Я вообще первый раз видела парня, который на таком уровне разбирался бы во всех женских прибамбасах! Чибс продолжал:

– Я сейчас, короче, пойду к Майку, а ты тут перед зеркалом поправишь все и выйдешь к нам. Мы тебя оценим. – Чибс ушел, а я встала и повернулась перед зеркалом. Это была я? Надо же, какая я, оказывается, хорошенькая! Я внесла последние поправки в свой внешний вид и вышла к ребятам. С Майком случился второй удар за день.

– Господи, и я дружил с этим чудовищем?! Это надо ж было так над собой издеваться! Ольга, ты преступница! Пошли отсюда, я не разговариваю с тобой 10 минут. – я рассмеялась, и мы вышли в коридор. Чибс открыл нам дверь.

– Ты действительно классно выглядишь, – сказал он, – оставайся у меня, я не только в макияжах разбираюсь. Я сделала "страшные глаза" и вылетела за дверь вслед за Майком. Майк хохотал, как ненормальный.

– Когда ты перестанешь от ребят шарахаться?

– Никогда. Особенно от таких нахалов, как Чибс

Я не стала надевать свое новое платье на следующий же день. Собственно говоря, со своим новым имиджем, я и так сорвала кучу комплиментов. А еще именно в этот замечательный день я познакомилась с НИМ. (Флаг в руки Майку за это знакомство!)

ЕГО звали Анатолием. Или, попросту, Толей. Рядом с ним стоял тип, который сверкнул в меня из-под челки зеленым глазом, буркнул нечто среднее между "здрасть" и "брысь" и представился Дюком. Когда я полюбопытствовала, как данного Дюка зовут по-человечески, тот пробурчал что-то невнятное, что в вольном переводе Толика прозвучало как Мишка. Поскольку Майк по-человечески тоже был Мишкой, я тут же вклинилась между ними и загадала желание.

Толик с Дюком оба были высокими, черненькими и патлатыми. Толик был повыше и худощавый, а Дюк пониже и крепкий. Мы перекинулись парой фраз, и Толик радостно поинтересовался, буду ли я присутствовать завтра вечером на посвящении в ряды "кульковцев". Я сказала, что обязательно буду, ибо меня тоже будут посвящать. Толик сказал, что по этому поводу ему, мне, Майку и Дюку неплохо было бы куда-нибудь сходить. Хотя бы в кино. Я скосилась на Дюка, но тот занавесился челкой и отвернулся. Тогда я посмотрела на Майка. Тот закивал годовой и радостно согласился. Мне ничего не оставалось делать, как согласиться тоже.

На посвящение я пришла в новом платье, и меня усыпали комплиментами. Толик радостно сожрал меня взглядом, посадил между собой и Дюком и не спускал глаз. Майк сидел и фыркал мне в затылок. Дюк соизволил показать из-под челки один зеленый глаз и ухмыльнулся. В это время на сцене шло замечательное представление. Я получала удовольствие и пыталась разобраться в ситуации. Ну, с Майком было все ясно, я к нему привыкла уже. А Толик? Я не могла не заметить его легкого ухаживания. Сначала я отнеслась к нему равнодушно, а потом… потом мне понравились его манеры. Он был настолько мил, нежен и обходителен, что я чувствовала себя с ним спокойно. И мне это нравилось. Дюк производил совершенно обратное впечатление. Мне интуитивно казалось, что от этого типа нужно держаться подальше. Особенно неприятной мне показалась его манера общаться междометиями. Можно было подумать, что обычных слов он на меня даже не хотел тратить. Толи дело Толик: худощавый, спокойный, тонкий, изысканный, велеречивый и даже какой-то интеллигентно-воспитанный. (Чего только с первого взгляда не покажется!)

После посвящения я в компании трех замечтательных молодых людей стояла в холле, где к нам подходили кучи каких-то друзей и подруг. С непривычки от такого количества народа у меня даже в глазах зарябило. Чтобы отвлечься, я стала думать о том, какое все-таки разное впечатление производили на меня три этих парня. Майка, например я воспринимала чисто как друга, когда мне мило улыбался Толик, мне было приятно, а когда меня всего один раз, но зато с ног до головы, ленивым взглядом смерил Дюк, я влезла в плащ и спряталась за Толика. Дюк ухмыльнулся, сунул мою сумочку себе в пакет и, совместно с Толиком, подал мне руку. Что мне оставалось делать? Я подхватила под руки их обоих, и мы отправились в кино. Майк шел рядом и тихо прикалывался. Дюк купил всем мороженое и, наконец, перешел с междометий на нормальный язык. (Если, конечно, нормальным языком можно назвать отрывистые фразы вперемешку с постоянным "ха"). Когда Дюк и Майк отправились за билетами, я облегченно вздохнула. Я была девочка тихая, скромная, и такие типы как Дюк, держащие людей в постоянном напряжении, меня подавляли. А тут еще оставшийся рядом Толик начал мне что-то рассказывать и был до умопомрачения мил и предупредителен. (Что Толик умел делать блистательно – так это производить впечатление). Доканал меня нежный жест, которым он помог мне убрать с губ мороженое. В общем, когда вернулись Майк и Дюк, я была уже по уши очарована Толиком.

– Какой фильм смотреть будем? – поинтересовался Толик у Майка.

– Не знаю, спроси у Дюка, я сигареты покупал.

– Какой? – повернулся к Дюку Толик.

– Увидишь. – односложно ответил Дюк.

Мы вошли в кинотеатр и удобно устроились в полупустом зале. Фильм Дюк выбрал "чудесный" – "Основной инстинкт". Нет, фильм чумовой, конечно, но смотреть его в компании трех ребят, из которых одного более-менее знаешь? Ужас!

Позже, когда я узнала Дюка получше, я выяснила, что это вполне в его стиле. Да и вообще оказалось, что Дюк очень даже неплохой парень, к которому просто надо привыкнуть. После фильма (а весь фильм я дергалась, потому что Толик нежно перебирал пальцы моей руки, Дюк косился в мою сторону на самых интересных кадрах, а Майк откровенно прикалывался) Толик пошел меня провожать, а Дюк с Майком направились в другую сторону.

Стояла очень теплая погода, но меня грела не столько она, сколько нежный Толик, шагавший рядом и усыпавший меня комплиментами. Он все больше и больше меня очаровывал. Во-первых, он был первым моим "взрослым" парнем (он был меня старше на "целых" три года), который мной заинтересовался. Во-вторых, он был вообще первым парнем, который так за мной ухаживал. Плюс ко всему Толик уже набил на всем этом руку, а я была еще дура глупая в этом плане, и лапшу на уши мне можно было вешать безнаказанно. Помню, как я взлетела по ступенькам домой, как било ключом мое хорошее настроение, и как я почему-то решила, что теперь-то уж все будут со мной считаться. Всем в 17 лет важно доказать, что они взрослые. От радостного ожидания завтрашнего дня и предвкушения грядущих событий я не могла уснуть где-то полночи.

Сейчас мне уже трудно вспомнить – почему Толик мне так понравился. Наверное, я никогда не могла бы сказать этого определенно. Впечатлением первого дня стали его серые глаза (мое слабое место), длинные, чуть вьющиеся волосы (до "кулька" я думала, что длинные волосы и мужское достоинство несовместимы. Потом я поняла, что некоторым мужикам это даже идет. Толику, в частности, обалденно шло), нос с горбинкой, маленький рот, тонкие губы… Сам Толик был худощавый (если не сказать худой), слегка сутулый и очень загадочный. Причем настолько загадочный, что даже когда я повзрослела, поумнела, стала разбираться в людях, когда прошли годы – его понять по-прежнему оставалось очень сложно. Забегая вперед скажу, что это была хорошая школа. Как я могу обвинить себя или оправдать? Как я могу обвинить или оправдать Толика? Да ему было-то 20 лет, его считали взрослым мужчиной, и у него было достаточно жизненного опыта, чтобы меня раскусить. Да фиг ли меня было раскусывать? 17-летняя девчонка, которая ничего не знала и ни о чем не думала! Я понятия не имела о сложных правилах этой странной игры! Меня всему надо было учить!

Первый наш "серьезный разговор" с Толиком состоялся на моем дне рождения, где гуляла куча наших друзей… Я смотались от гостей на кухню с Толиком, и мы тихонько болтали. Он говорил мне, что у нас вполне может что-нибудь получиться, что он очень этого хочет, а я все это слушала и летала от восторга. В общем, если бы это был американский мультик, я бы не только взлетела от счастья, я бы ворвалась в небо со скоростью ракеты и рассыпалась бы там радостным фейерверком. Мне 18 лет, и рядом со мной любимый! Ура-а-а-а!!! Мне казалось, что все февральские звезды осыпались мне на голову.

За эту радость я сохранила к Толику благодарность. Во всяком случае, очень долгое время никому не удавалось сделать меня счастливой до такой степени.

Вообще-то я была довольно странной влюбленной. У нас с Толиком были совершенно разные взгляды на то, как я должна была себя вести. Толик читал мои стихи, догадывался о моих чувствах, но все мои переживания были ему безразличны. Моя полудетская влюбленность была на фиг ему не нужна, раздражала его и, в какой-то мере, льстила его самолюбию. Я любила его, но он… Он никак не мог уложить меня в свою постель. До времени.

Ольга прикрыла глаза и откинулась в кресле. Ей до сих пор было не по себе от воспоминаний. То время было для нее непростым. Она быстро училась и быстро умнела. Настолько, чтобы начать замечать не только достоинства Толика (зачастую ей же самой придуманные), но и его недостатки. Ольга знала, что у Толика мерзкий, поминутно меняющийся характер, под который нельзя подстроиться, что у него дырявая память. Ольга знала даже, что он ее не любит. Толик забывал о ней, спал с неясными девушками, но она все прощала ему за те минуты, когда он одаривал ее нежным теплом. Ольга так безбожно любила его, как можно любить, наверное, только в 18 лет. Не за что-то, а вопреки. Все его гнусные черты характера были ей безразличны. Толик был ей нужен и все. Ольга знала, что это безнадежно. Она подозревала даже, что ничего путного у них с Толиком не выйдет. Но, к сожалению, выключатель от чувств еще не изобрели. Долгое время она не могла ни забыть, ни разлюбить его. Никуда не денешься от своей собственной участи, но Ольга не могла поверить, что быть ей с ним не судьба. Потом поняла, поверила, но смириться с этим так и не смогла.

Заканчивался июнь, а вместе с ним – и первый курс "кулька". Наши отношения с Толиком запутались окончательно и никуда не двигались. Ко всему прочему мы должны были расстаться на целый месяц. (Месяц потому, что в августе мы должны были вместе попасть на практику). И тут выяснилось, что в конце июня по всему городу будет праздноваться День Молодежи. Я порадовалась. В одном из уголков нашего города должны были собраться к вечеру все мало-мальски приличные рок группы и закатить на всю ночь сейшен. На этом сборище рок-н-роллыциков, металлистов и панков должна была выступать и любимая группа "Аквабитлы" (Майк, Толик и Дюк). Так что я срочно начала готовиться к данному великому мероприятию.

В то время я уже начала задумываться о том, что у меня может быть с Толиком. Иногда я думала, что может получиться что-нибудь действительно серьезное, а иногда – что все это может ничем не кончиться вообще. И последнее мне абсолютно не нравилось. Я решила плясать от худшего. Я люблю его? Ну да, люблю. Ничего уж тут не поделаешь. А он? Буду ли я для него хоть когда-нибудь что-то значить? Я знала, что нет. Я вообще во многом уже могла разобраться. Толик меня не вспомнит? Ну, что ж… Я буду радоваться тому, что у меня есть, а потом… Потом мне придется с этим смириться и найти из этого положения какой-то выход. Кто знает, смогу ли я хоть кого-нибудь полюбить так, как его?

Может быть, с течением времени все пройдет. Но я не хотела этого ждать и жить в одиночестве. Я сидела и думала, что все равно когда-нибудь в моей жизни будет первый мужчина. Так пусть хотя бы он будет любимым! Толик умеет быть чутким, нежным, милым, ласковым. Он сможет сделать так, чтобы я ни о чем не жалела. Нежным… Господи! Да я сходила с ума от его изысканной, чувственной нежности, проникновенного голоса, светских манер. От него могла потерять голову и более умная женщина, чего уж говорить о той наивной 18-летней дуре, какой я тогда была! Да, я решилась пойти до конца и до сих пор не могу заставить себя об этом пожалеть. Может быть потому, что долгое время не могла никого полюбить с такой искренностью и самоотреченностью? Может быть, у меня ушла на Толика слишком большая часть души? Я не знаю.

В тот июньский день я всерьез решила заполучить Толика. Причем больше всего в этом плане я надеялась на случай. И на всякий пожарный одела свое самое нарядное белье.

День Молодежи был действительно замечательным. Было весело. Толик слегка ухаживал за мной, и я начала надеяться, что вечер закончится так, как мне бы этого хотелось. Сейшен завершился далеко за полночь, а автобус, выделенный специально для музыкантов, довез нас только до полдороги. Остальной путь мы проделали пешком. Транспорт, естественно, никакой уже не ходил, и поэтому топать пришлось далеко и долго. У Толико-Дюковской общаги мы оказались уже около 3-х часов ночи. Майк двинул к какой-то своей подруге, а Толик в своей неподражаемой манере пригласил меня к себе. Я скосилась на Дюка, вопрошая Толика, куда он денет живущего с ним в одной комнате друга. Толик загадочно улыбнулся и повел меня наверх. Не менее загадочный Дюк исчез на полдороге. Мне это все, собственно говоря, было уже до синей лампочки. Меня буквально трясло от волнения и мысли, что я что-нибудь не смогу. Толик был само внимание.

В моей жизни было немало знакомых мужчин. С некоторыми из них у меня были близкие отношения. Но такие нежные мужики, как Толик, встречались мне очень редко, если не сказать более. Может быть, Толик казался мне таким потому, что я любила его. И, как оправдание собственной влюбленности, повторяла себе, что он музыкант. И не просто музыкант, а человек с гитарой. Такие люди, как он, умеют обращаться с женщиной бережно. Женщины для них – особый инструмент, от настройки которого зависит получаемое удовольствие.

Толик не стал торопить событий. Мы целовались, и он… кажется, он меня немного споил. Не было ни конфет, ни цветов, ни шампанского. Была какая-то мерзкая бормотуха и хрустящее печенье, купленное не по этому поводу. Я не могу сказать, что я потеряла голову – я все помню. Я просто давно ждала этого момента, и момент наступил. Я с любопытством рассматривала худощавое мужское тело, пуговица за пуговицей освобождая его от рубашки. Глаза Толика стали почти зелеными, а в голосе перекатывались бархатно рычащие нотки. Я, не удержавшись, пробежалась пальцами по его телу снизу вверх и тихонько царапнула грудь. Толик вздрогнул.

– Ну, все. Ты сама этого хотела!

Конечно хотела! Неужели в этом можно было еще сомневаться? Толик продолжал меня целовать, а его пальцы легко справились с моим нарядом. Когда вся верхняя одежда была на полу, а Толик глядел на меня в моем нарядном нижнем белье, в глазах его плясало такое, чего не выразишь даже самыми неприличными словами. Я первый раз в жизни видела такие огромные зрачки. В них отражалась я.

Разумеется, я прочитала кучу книг по интимной жизни разной степени откровенности. На собственном опыте я убедилась, что три четвертых из них – полнейшая лажа, а остальные – абсолютный гон. Были только 2-3 действительно полезные книги, с помощью которых я хотя бы имела представление о том, что вообще происходит. От постельной сцены с Толиком впечатлений было – море. Я, конечно, не улетела на седьмые небеса от полученного удовольствия (как это бывает в дешевых бульварных любовных романах), но только от одной мысли, что рядом со мной – любимый человек, и он – мой первый мужчина, я испытывала поистине потрясающие ощущения.

Утром мы проспали все на свете и расставаться не захотели. Мы о чем-то болтали, прикалывались, и, наконец, я решила, что неплохо было бы что-нибудь приготовить. На мое соображение по этому поводу Толик ответил, что будет готовить он сам, а я обязательно должна пойти с ним на кухню, чтобы посмотреть, какой он, на самом деле, повар-кулинар. Я пошла. В этот знаменательный день я научилась готовить потрясшее меня до глубины души блюдо – "Сдачу Бреды". Толик свалил всю оставшуюся в общаге жрачку (всего понемногу) в сковородку и залил яичницей. Как только запахло чем-то съедобным, на кухне тут же нарисовался Дюк с радостным воплем.

– Ура! Похаваем! Где мое весло?

Он даже схватил ложку, но благовоспитанный Толик на кухне, да еще и прямо со сковородки, Дюку есть не позволил. Сковородка из общажной кухни перекочевала на стол к ним в комнату, но, не смотря на весь свой голод, я сильно сомневалась, что смогу это съесть. Однако, глядя на радостно жующих Толика и Дюка, я решилась попробовать. Оказалось съедобно. После того, как мы перекусили "Сдачей Бреды" и даже попили чай, Дюк разлегся на своей постели и начал над нами прикалываться. Толик пытался выдворить вредного Дюка из комнаты, прозрачно намекая, что того труба зовет, и ждут блондинки. Однако любимые блондинки были Дюку по барабану, поскольку в данный момент ему гораздо больше хотелось издевнуться надо мной и Толиком. Поэтому Дюк пообещал выйти только после того, как я сделаю ему массаж, потому что он (типа того) очень устал. Я скосилась на Толика, и Толик разрешил. Сначала я делала нормальный массаж, а потом решила, что было бы неплохо вредному Дюку мелко напакостить. Я постепенно сбавила теми и нажим, движения стали легкими и чувственными. Я пробежала ноготками по Дюковской спине. После второго такого "сюрприза" Дюк вылетел из комнаты пулей.

– А мне массаж? – улыбнулся Толик.

– А ты не сбежишь вслед за Дюком?

– Не-а. Я даже дверь закрою. – это была удивительно хорошая идея, особенно если учесть, что нахальство Дюка было безграничным. Я повторила опыт на Толике, и он перевернулся. – А ты по животу можешь?

– Могу… – но терпения Толика хватило только на несколько секунд.

Когда я вспоминаю все, что было между мной и Толиком, мне в голову приходит именно эта общага. Стены, обклеенные плакатами и рисунками, заставленный посудой стол, мутное зеркало, треснувшее стекло в окне, пыльные занавески, ковер с Красной Шапочкой на стене, календарь на двери, два стула – красный и синий. Помню пивную банку в роли пепельницы. Огромный чайник под столом, краснознаменный красный флаг, натянутый в углу у потолка, номерок из гардероба на криво вбитом гвозде. И еще была белая крыса Дюка в трехлитровой банке. Да, я все это помню, хотя… Может быть, мне это все лучше было бы позабыть.

"Ты привык к спокойствию и тишине. Я ничего не стою в твоей жизни, потому что ты не захочешь на меня отвлекаться. Ты не видел моих счастливых глаз, и шутил над моими маленькими трагедиями. Ты не стремился меня понять и, наверное поэтому, не давал мне понять себя. Я не играла в твоей жизни главных ролей. У меня была роль без слов. Разговаривал ты. А чтобы я не могла ответить на твои вопросы, ты затыкал мои губы поцелуями и делал вид, что очень меня ревнуешь. Ты легко извлекаешь слова и фразы, а сложить из нее любви ты не можешь. Или, может быть, я просто не тот человек? Я по пальцам могу пересчитать обалдело счастливые рассветы, встреченные рядом с тобой. Ты легко улыбался, переступал порог и уходил. Жаль, что нельзя удержать в ладонях горячих поцелуев, чтобы после пьяной весны осеннее похмелье было не таким тяжелым. В твоих губах рождалась осторожная жалость ночной сказки. Я успокаивалась, засыпала на твоем плече и шептала тебе на ухо, что я тебя люблю. Может быть, этого было мало?"

Толик учил меня жить, любить и терять. Учил меня не принимать жизнь всерьез, не тратить чувства и не творить идеалов. Он даже научил меня предавать. Я что-то приобретала, а что-то теряла. Может быть, что потеряла я больше, чем это следовало бы. Утратилась наивность, беззлобность, прежние взгляды. Я стала другой.

Было бы глупо утверждать, что за время июльского расставания я хоть немного позабыла Толика. Ничего подобного. Я до сих пор его помню. Ну а тогда… Тогда я просто была в него влюблена. Осколки этого чувства до сих пор пляшут где-то внутри. Может быть, они никогда не исчезнут. Я помню нашу последнюю ночь с Толиком – маленькую сказку середины января.

Твоя заученная нежность

мне душу вновь печалью тронет.

И снова жест руки небрежный,

н вновь вино, и запах кофе.

Гитарно-струнным перебором

звенят забытые аккорды.

Пока глаза мы тешим спором,

часы покажут час четвертый.

И снова звезд немых беспечность

в твоих глазах, смеясь, утонет.

И вновь заученная нежность

твоя мне нежно душу тронет.

Всего два года, а "кулек" уже позади. Мне так не хотелось оттуда уходить! Конечно, я возвращалась. Но там было все меньше знакомых лиц, все больше чужих интересов и все реже проскальзывала слепая беспечность. В одну и ту же реку нельзя войти дважды. Я перестала возвращаться в "кулек", я стала помнить его таким, каким когда-то любила. Я изредка встречала старых друзей, и мы были рады друг друга видеть. Прошло еще два года после окончания "кулька", и прошлое стало порастать травой. Музыканты стриглись, женились или спивались. Это было естественно. Иногда я встречала Толика. То одного, то с подругой. Его подруга в то время даже не стала очередной. Иногда мы просто здороваемся и проходим мимо, а иногда он улыбается мне так проникновенно, как умеет только он, и я опять пишу ему неотправленные письма. Это стало моей привычкой.

"Мне очень легко говорить сейчас о том, что уже позади. Кажется, что все могло бы быть по-другому. Стрелки часов неотступно отсчитывают год за годом с того дня, как я увидела тебя впервые. Пролетело столько ветров, намело рыжей листвы и серого снега. Когда-то мне нравились даже твои недостатки. Я знала тебя до черточки и помнила все особенности твоего тела. Ушли страдательность и тоска, осталась болезненная память.

Мне легко сейчас говорить о тебе. И все-таки нелегко говорить с тобой. Беглое касание пальцев будит нервную дрожь, и глаза золотятся. Я ждала тебя, думала о тебе, благодарила тебя и любила тебя. По-своему. Нет ничьей вины, ничьего участия. Есть воспоминания. Воспоминания о том, что когда-то я отдала тебе частичку своей души. Безвозмездно, безвозвратно, без просьб и обещаний с твоей стороны. Мне никогда не было рядом с тобой легко и спокойно. Я всегда боялась тебя потерять или стать случайностью в твоей жизни. И все же я была бесконечно счастлива, когда встречала с тобой рассветы!

Теперь ты чужой. Совсем чужой. Навсегда исчезнувший из моей жизни. Случайные встречи ничего нам не дадут. Ты давно уже обо всем забыл. Да и не надо помнить. Пусть все останется как есть. О чем жалеть, если все так удачно кончилось? Ты не подашь мне руки, а я сделаю вид, что в моей жизни все в порядке, и что меня совсем не волнует ушедшая вереница дней. Я улыбнусь твоей женщине, сделаю ей комплимент, и она улыбнется мне в ответ. Может быть, что она ничего не знает. А может быть, ей это тоже далось нелегко. Так же нелегко, как быть твоей женщиной, искать в твоих глазах отблески своих чувств и ждать твоего прихода до последних звезд отчаянного рассвета"

Все позабыть, увы, не в нашей власти.

Когда взгрустнется мне в ночной тиши,

Я вспомню музыкальность Ваших пальцев

С сонатой в упокой моей души.

И даже если созданная вечность

Мне говорит о смене прошлых лун,

Мне снится Ваша вычурная нежность,

И светские манеры Ваших струн.

В том месте, где усталость вдохновений

Мешает обреченности тоски,

Случайно я столкнулась с Вашей тенью,

И вот сейчас читаю ей стихи.

Мелодия усталой, нежной скрипки

Мои глаза состарит на века.

А Ваша тонкогубая улыбка

Как прежде иронична и горька.

Простите мне мою бесцеремонность,

Но я не удержусь в последний раз

Взъерошить нежно Вашу отрешенность

И серебристость серых Ваших глаз.

Ольга усмехнулась. Да. Такие слова она посвящала только Толику. Забавно. Все так буднично и неоригинально. Каждый человек считает свою личную трагедию чуть ли не единственной в мире и, конечно же, самой глобальной. А ничего глобального в ней нет. И даже ничего интересного нет. И не хочется выворачивать душу перед любопытной толпой. Впрочем… Разве стихи – это не вывернутая наизнанку душа? Ольга еще раз кинула взгляд на потертую фотографию и отложила ее в сторону. Ей до сих пор помнился день, в котором ее любовь к Толику перестала существовать.

Я долго не видела Толика. Нас развели дела, интересы и еще много чего. Но день встречи все-таки наступил. Драгоценная группа "Аквабитл" после долгого перерыва решила дать большой концерт. Разумеется, я не могла пропустить такое событие! Я начала к нему готовиться чуть ли не за месяц. Искала наряд, продумывала прическу, прокручивала в голове фразы, которые я могла бы сказать при встрече Толику. Словом, на концерт я явилась во всеоружии. Услышала море комплиментов, пообщалась со старыми знакомыми, увидела Толика и… поняла, что ничего к нему не чувствую.

Нет, Толик совершенно не изменился – он был таким же нежным, милым, предупредительным и обходительным. Он осыпал меня комплиментами, на что-то намекал, а я смотрела на него совершенно ошарашенными глазами и пыталась собрать мозги в кучу. Я ничего не чувствовала! Абсолютно! Такое мое состояние по отношению к Толику было настолько для меня непривычным, что я растерялась. Сколько времени я им болела! Сколько времени не могла воспринимать спокойно его жесты и улыбки! И вот, в один-единственный момент все это кончилось и ничего уже возвращать не надо. Он стал мне чужим. Совсем чужим. Он просто ушел из моей жизни. И это было к лучшему. Потому что случайные встречи давно уже ничего нам не давали. Я облегченно вздохнула и улыбнувшись решила, что будет лучше, если все останется так, как оно есть. О чем жалеть, если все так удачно кончилось? Когда-то нежность и участие Толика значили для меня слишком много. Мне все равно нелегко было говорить с ним о том, что уже позади. И я промолчала.

"Неужели я научилась смотреть на тебя глазами постороннего человека? Неужели для меня ничего не значат твои слова, а касание твоих рук ничего во мне не будит? Так странно… Может быть, моя любовь умерла от усталости. Может – от бесконечных ожиданий. Сколько я ни вглядывалась в черты когда-то наизусть знакомого, а теперь совершенно чужого лица, ни один звоночек в глубине моей души не дернулся и не издал звонка. Господи, сколько времени я искала ответы, которых не было! Я смотрю на тебя и вижу, как твои глаза знакомо меняют цвет: они темно-серые, когда ты сердишься или хандришь; голубоватые, когда ты солнечным зайчиком прыгаешь от радости; они зеленеют, когда в тебе просыпаются постельные устремления. Все это так мне знакомо! Но почему же все это совершенно меня не трогает?

Я не дергаюсь от твоей близости. Пропускаю мимо ушей твои комплименты (не пытаясь отыскать в них второй, приятный для меня смысл) и даже не слежу за цветом твоих глаз, ожидая, когда же они позеленеют для меня одной. Мало того, даже когда я ловлю зеленоватый блудный взгляд и знакомую улыбочку, я остаюсь равнодушной. И вот, наконец, приходит облегчение. Облегчение при мысли о том, что я освободилась, наконец, от этой любви, и больше меня не мучает болезнь в несколько букв твоего имени. Нет, я не жалею о том, что когда-то случилось. Что было, то было. И я даже благодарна тебе за то, что ты пробудил во мне настолько сильные чувства. Единственное, чего мне жаль – что ты не отнесся к ним снисходительно. Нет, я вовсе не считаю, что ты обязан был полюбить меня в ответ. Я просто думаю, что ты мог бы (не то, что должен был, а мог бы) не поступать с моими чувствами так жестоко. Впрочем… жестокость в твоем характере. Просто какое-то время я ни видеть этого, ни думать об этом не хотела."

Ольга попыталась вспомнить прежние ощущения: она смотрела на Толика, улыбалась его шуткам и сама не верила собственным ощущением. Неужели она действительно ничего к нему не чувствовала? Ведь она зависела от его улыбок слишком долго. И очень уж о многом ей хотелось бы навсегда забыть.

Ольга посмотрела на фотографию Толика с каким-то неясным ей самой чувством и удивленно качнула головой. Неужели она любила его до такой степени? Или все-таки этот накал страстей был немного раздут? Откуда у нее в 18-19 лет взялись такие чувства, а главное, такие слова, чтобы эти чувства выразить? Впрочем… так безоглядно любить, наверное, можно только в 18 лет. Потом начинаешь думать. И рассуждать. И сравнивать. Потом наступает серая и скучная взрослость, в которой нет места миражам. Ольга вздохнула, выудила следующий опус и как-то неопределенно улыбнулась. Забавная история. Может быть даже, она чем-нибудь кончилась бы, если бы в ее жизни не появился Кир. Может быть даже, что она кончилась бы чем-нибудь серьезным. Во всяком случае, их обоих устраивало существовавшее положение дел. Кажется.