Деление на Ноль

Глава 2 Житейские проблемы простых людей и их последствия

– Надо было копов звать! А теперь вон Петьку задрали Загорского, у нас вон тоже раненые! – услышал я чей-то звонкий голос.

– Ща их наш знахарь подлатает! Не боись!

– Ой! Да уже звали мы этих полицаев! Им «авдошки» до такой-то мамы! Они на атефактеров оглобли разворачивают!

– Ну вот! Уже людей терзали! Я вам и говорю: скотина. Это только начало! На Иваньковском хуторе младшего подрали гниды, да у Миклухи вообще всех! Я точно знаю!

– Стрелять их надо! – выкрикнул низкий баритон. – Вот как сейчас, собрались же!..

Медленно я выходил из «замороженного» состояния.

Приоткрыл веки чуть-чуть, вокруг стояли открытые пикапы с зажженными фарами и куча вооруженных людей, но они не были похожи на военных: одеты кто во что, в руках ружья и карабины, у многих лица, поросшие окладистыми бородами.

– Да и правильно! – крикнул какой-то мужик в кожаной куртке, – пора самим тут за дело браться! Вон федералы-то небось потревожили!

– Какие тут федералы?!

– А ты сам-то видал, что тут из правительства? Вона! На ентих шатунах ходють! Ищуть, видать, таких жа, как давеча в шахте… Вот «авдошки»-то и занервничали!!!

– Так у меня коровку-то задрали дойную! Хиусы поганые!!! Вот енти же облезяны! А мне страховку-то кто заплатить?! Сколько терпежу-то надо???

– Тихо!!! – крикнул кто-то властный.

Тут уж я открыл глаза и снова закрыл: фары автомобилей светили со всех сторон…

– Вона! Пусть ихний скажет! Кажись, очухался! Зенками-то шевелит!

– Эй! Ну-ка, вертухай, рассказывай!

Пришлось опять открыть глаза, сощурившись. Косматое лицо, поросшее бородой, дохнуло на меня запахом перегара и чеснока, и человек легонько пнул меня кулаком под ребра, не сильно, как бы призывая к диалогу.

Постепенно я привык к контрастному освещению.

Я поднялся на локтях, прислонившись к стволу дерева; трупы кошмарных обезьян сложили кучей на полянке. Куча была внушительная, да и широченная: трупы огромного роста. Один из собравшихся обильно поливал ее из канистры бензином, судя по резкому запаху.

Тут же, поведя взглядом вправо, я заметил сидящего на капоте Миллера, который был в позе Зодиака, поджав под себя ноги, и напоминал ту самую статую, своим рыбьим взглядом невозмутимо уперевшись в кучу трупов. Наверное, это зрелище его успокаивало как-то, а может, из-за того, что двое суровых мужиков держали его под прицелом карабинов?

– А? Что рассказать-то? – пробубнил я, сплюнув на землю.

Я понял по акценту, что имею дело с рослингами, а у меня бабушка из них.

– А вот и расскажи! – грянул голос крупного человека, подсвеченного сзади фарами, – это зачем вас «авдошки» искали? И почем тут ихнии скворечники шатаются? Из-за вас же кипишь?

Некоторое время я соображал: нужно действовать быстро, так как с минуты на минуту вернется патруль, да и наша с Миллером легенда о появлении в этих местах, судя по всему, сейчас может нам только навредить.

– Простите, а с кем я имею честь беседовать? – решил уточнить я сразу.

– Артем Иванович я, Пухов, – фермер здешний с Вороньего Бугра. И со мной все местные. А вы кто будете?

– Загрей Моррисон мое имя, – кивнул я, – и кипиш из-за нас, да.

Наконец-то я разглядел это бородатое и усатое лицо с внимательными глазами из-под кустистых бровей. Оружия у него в руках не было.

Я понял – нужно говорить почти всю правду, иначе местные нам точно не поверят, а не поверив, сдадут нас патрулю. А патруль скоро будет.

– Вы же в курсе, мистер Пухов, что тут недалеко в горах старая башня? – Я с трудом извлек из кармана униформы мятую пачку сигарет и немного расслабился – никто не дернул стволом в мою сторону, значит, не очень-то нас и боятся.

– Это елда Хиуса, где феды сидят? – Фермер поморщился, словно куснул лимон. – Кто ж не знает-то, от них-то и все наше беспокойство. Они там чего-то натворят, а у нас по округе всякая нечисть шевелиться начинает. Ты из них будешь?

Под конец фразы глаза его нехорошо прищурились.

– Не совсем, – мрачно ответил я, – там, в этой башне под видом федов «люци» сидят недобитые…

Я поймал на себе внимательный рыбий взгляд Генриха, он словно пытался меня загипнотизировать, но потом резко отвернулся.

– А я так и думал! – высказался кто-то из фермеров. – Вот Кругом поклянусь!

– Ребята, – я попытался изобразить на лице мольбу, – на шум выстрелов, скорее всего, сейчас вернется патруль, может, поговорим по дороге?

– Так давай по-быстрому рассказывай, – посоветовал Пухов.

– Так вот, мы как раз про то место узнали, приказ нам был – все выяснить. Сами-то мы из полицаев будем, – собеседник мой снова напрягся, и я старался думать, что моя цепочка рассуждений не разгневает его, – пытались мы к ним проникнуть, да они нас взяли. Хотели под нож положить, у них там врачи-ученые. Какие-то опыты хотели делать. Что-то там у них случилось, непонятно, мы в камере были, всего не знаем. Только тревога поднялась у них, и мы под шумок-то и сбежали: машину угнали, но топливо кончалось, и мы пешком пошли. Вот лагерь поставили – переночевать, а тут сперва патруль, но не заметили нас, а потом эти из лесу повыскакивали… а вы, получается, нас спасли…

Некоторое время стояла тишина, и я старался изображать из себя максимально изможденного человека, которым я, впрочем, и был.

– И ты им веришь, Тема?! – спросил давешний тип.

Я замер – решалась наша судьба.

– А не ты ли, Архип, говорил, что копов звать надо? – медленно спросил наконец Пухов.

– Да какие из них полицаи? – возразил собеседник.

– А чего ж они патруля опасаются? – резонно заметил Пухов.

– А то как брешут?

– Вот и узнаем сейчас…

Вдруг сквозь деревья раздался тихий двойной свист.

– Все, снимаемся: патруль идет, – прервал все споры коренастый мужичок в широкополой шляпе, – в Вороньем Бугре поговорим!

К куче мертвых йети подвели длинный «огневой шнур», которого хватало минуты на четыре: на некоторое время это отвлечет патрульных.

Я вызвался помочь, чтобы проверить одно свое предположение.

Хоть за мной внимательно наблюдали, пока фермеры рассаживались по своим пикапам, я успел откинуть мокрые от бензина космы самого крупного йети и даже в тусклом свете увидеть характерный шрам на темном виске этой твари.

Затем меня погнали в украшенный ветками пикап, в кузов вмести с Миллером, и машины стали разъезжаться из дубравы.

Кто-то надел на нос артефактные очки-гоглы, чтобы видеть в темноте, кто-то надел на фары светомаскировочные насадки с щелью. Позади кузовов автомобилей были привязаны пучки веток для максимального уничтожения следа на мокрых дорогах.

Нас не связали и не приковали, но в пахнущий навозом кузов с нами посадили двоих с карабинами, предварительно вежливо отобрав наше оружие.

Даже если бы у меня и возникла идея выпрыгнуть из кузова, то, скорее всего, я расшибся бы о камни и стволы деревьев: машины жутко трясло, и ехали они в полной темноте, лавируя по рощам и каменистым отрогам с быстротой, говорящей об отличном знании водителями окружающей местности.

Погребальный костер из трупов йети уже минут десять как потерялся в темноте, а мы продолжали движение.

Было промозгло и зябко, сырой ветер бил в лицо, а на востоке в черном небе мерцала где-то далеко граница Купола.

Миллер немного побрюзжал, обвиняя меня в разглашении каких-то государственных тайн, но делал он это неубедительно и тихо, так, чтобы нас не услышали наши конвоиры. Да и плевать я хотел на его брюзжание, так как в связи с последними событиями поспать я так и не успел и чувствовал себя измочаленным до крайности: меня бил легкий озноб, глаза слезились и даже на такой тряске слипались. Я едва держался за борт кузова, чтобы не стать самодвижущейся половой тряпкой.

Через полчаса мы въехали в крупный и широкий овраг, больше напоминающий небольшую долину, и тут послышался далекий лай собак, и сквозь деревья забрезжили редкие огоньки окон деревянных хижин.

Да если тут нас и попытаются найти, то явно это случится совсем не скоро. Да и что патрульные предъявят фермерам? То, что те постреляли «авдошек», как те называли йети? Так это их право – чудища нападают на людей и скотину. И вряд ли фермеры слышали говорящего йети. А доказать, что они прихватили с собой двух беглецов, будет весьма непросто. Да и раздувать конфликт с местными вряд ли в интересах Оливии, купить всю полицию Купола – банально не хватит денег, еще и светиться лишний раз…

По ходу нашего пути некоторые машины сворачивали куда-то: вероятно, к своим домам, так что в долину мы въехали в составе уже трех пикапов из шести.

Собаки надрывались, но как только пикапы остановились во дворе хутора, почти сразу замолкли. Два пегих кобеля, гремя цепями и повизгивая, вышли на середину двора, отчаянно виляя хвостами, приветствуя хозяев.

У дверей домов стояло несколько женщин в сарафанах и мужчины в плащах. В центре двора зажглась под абажуром одна-единственная электрическая лампа, наверняка признак высокого достатка жителей хутора.

– Ох, Артемий! Извелась я вся! – Одна из женщин бросилась к вылезшему из кабины Пухову и порывисто обняла его.

– Я же сказал, Наталья, – грубовато-ласково ответил тот, – все будет хорошо! Постреляли «авдошек»… Ну, все… все… Перед людьми неудобно… Мы тут пару гостей привезли с собой, в лесу нашли, накормить бы их стоит…

Я, конечно, родился в маленьком городке, да и деревень у нас в округе видал немало: жил в детстве у бабушки в фермерском доме. Но это все же не совсем одно и то же.

Здесь, в горах, было ощущение полной изолированности от любой цивилизации. Люди здесь сами по себе, и все у них свое. Разве что за бензином и патронами ездят в город, да за разными промышленными товарами типа лампочек, запчастей, лопат, граблей.

По характерным силуэтам и тихому шуму я заметил на ближайшей горе несколько ветровых генераторов, которые давали ближайшим хуторам энергию: в горах с ветром все хорошо. Когда мы подъезжали, между лесом и местной речушкой, которая и прогрызла за тысячи лет эту долину, я заметил распаханные поля. Не удивлюсь, если на склонах гор есть виноградники, которых в темноте просто не видно. Вокруг хутора стояли аккуратные фруктовые деревья с редкой пожухлой листвой, невысокие и посаженные по «клеткам».

Пахло сыростью, но не противной плесенью, а какой-то травяной, душистой, которую дает сено. Даже запах животных, несмотря на сырую ночь, витающий по двору, не казался противной вонью. Где-то слышалось тихое кудахтанье кур, а под навесом во дворе стоял старенький, видавший виды колесный трактор, плуг и прицеп, укрытый брезентом. В одном из сараев раздалось приглушенное мычание коровы.

У меня было такое состояние, что если бы меня положили сейчас даже в хлеву с навозным духом, но где сухо и тепло, я был бы просто счастлив, почти как в своей уютной комнатке на набережной Гренадеров.

Людей во дворе прибывало: всем хотелось узнать подробности рейда Артема Пухова и его товарищей, собственно, его же соседей по деревне.

Несмотря на мои ожидания, в хлев нас не повели.

– Том! – Пухов сделал одному из наших конвоиров какой-то жест, и тот кивнул.

– Пошагали-ка, голубчики, туды, – кивнул нам Том в сторону сарая с глухими стенами, абсолютно без окон.

Да, перспектива безрадостная… Надеюсь, деревенскую тюрьму не сравнить с казематами дока Меркера, но сама суть от этого не менялась: запрут. А убегать от местных по этим буеракам, которые они знают как свои пять пальцев… это совсем не вариант.

– Это зачем же нам туда? – вяло спросил я, понимая, что вооруженным людям принято подчиняться.

– Ну а как вы хотели? – ответил напарник Тома. – Кто же за стол такой замызганный садится? Сначала надо баню принять…

О Зодиак! Баня!

У меня едва колени не подкосились от восторга.

– Да и одежу вашу постирать стоит, а то вона как измазались-то, пока с «авдошками» возились да по лесу бегали.

Выходить из бани я не хотел от слова совсем! Этот запах сосновых досок! Этот жаркий пар от раскаленных камней! Я словно родился заново после всех этих подземелий и операций! Миллер и я отхлестали друг друга поочередно душистыми липовыми вениками. Потом мы залезали в дубовую бочку с холодной водой, а потом повторяли этот цикл. Даже Генрих повеселел и попытался своим ровным тоном прочитать мне лекцию о различных типах банных процедур и их отличиях в разных областях Иропа.

Я получал столько удовольствия, что даже не перебивал его, хотя и не особо слушал. Это вам не гидромассаж в курортном отеле!

Единственное, что отравляло мне радость, так это багровый круг кожи на грудной клетке, в центре которого виднелся золотой диск с бирюзовым полем, где по-прежнему красовался символ Овна. Это заставляло вспомнить недавние события, и даже в горячей бане меня пробирал озноб.

Потом пришел напарник Тома, которого звали Прохор, и молча положил нам на деревянную лавку чистые холщовые рубахи и безразмерные стеганые штаны.

Немного помолчал и все же сказал:

– Вашу одежу женщины постирают, а вы заканчивайте и в хату идите, ужинать будем.

Мы сперва вошли в сени (это такая большая деревенская прихожая, которая не пускает холодный воздух в помещение и служит небольшой кладовой). Там стоял целый батальон разнокалиберной обуви, и мы также разулись.

В доме тоже горел электрический свет, хоть и одна тусклая лампа. Освещение усиливали стоящие по углам свечи и керосиновые лампы.

В правом восточном углу висела треугольная полка, на которой стоял позеленевший патиной от времени медный круг с символами Богов и сидящей фигурой Зодиака в центре. Нам было велено осенить себя круговым знамением, после чего нас усадили за большой стол с белоснежной скатертью в центре комнаты. За столом уже сидели члены семьи Пухова и давешние фермеры-соседи. Перед ними стаяла куча еды в деревянных мисках, два прокопченных чугунка и высокий самовар.

Половину комнаты слева занимала высокая беленая стена печки с задернутой лоскутной занавеской перед лежанкой, это такое спальное место наверху с подогревом.

При всей кажущейся простоте этого обогревательного агрегата я знал, что деревенская печь довольно-таки сложная инженерная конструкция. Это не наше городское паровое отопление, которое я случайно отключил, бегая по подземным коммуникациям Фауда.

Сперва налили какого-то густого супа с капустой и мясом, который оказался безумно вкусным, в наших ресторанах такого не встретишь. Хотя на вид варево было совсем неэстетичным.

Потом жена хозяина дома положила нам большим деревянным черпаком гречневой каши с тушеным мясом и овощами. И это тоже показалось мне удивительно вкусным блюдом! Правда, оно было и необыкновенно сытным: после первых пяти ложек я почувствовал, что объелся, и вся бодрость после бани куда-то девалась в одночасье.

Я разглядывал хозяев, пытаясь бороться со сном: аккуратно стриженный «под Зодиак» Артемий Иванович был лет сорока – сорока пяти от роду, русоволосым, с такой же бородой и усами на скуластом лице с выступающим подбородком. Прищуренные голубые глаза с озорной хитринкой глубоко прятались под надбровными дугами с кустистыми бровями. Миллер по сравнению с ним напоминал надувной шарик мистера Озерного.

Жена хозяина, щекастая, румяная, с носом картошкой и огромными серыми глазами, несмотря на возраст, выглядела привлекательно. Ее звали Наталья. Дочь с таким же носом, с россыпью веснушек и русыми косами, свернутыми «бубликом» на затылке.

Архип, молодой парень лет двадцати пяти, по контрасту со всеми гладко выбритый, с узким подбородком и нервическими тонкими губами, которые слегка покусывал, внимательно бегая водянистым взглядом по нашим лицам. Том с косматой пегой бородой, выпуклыми глазами и горбатым носом. Прохор такой же бородатый, как йети, только и блестели карие глаза сквозь черную растительность с проседью. Плюс еще четверо фермеров с разной степенью небритости и настороженными взглядами.

– Ну что, мужики! – Наш хозяин обвел всех взглядом. – Отметим нашу победу по глоточку-то?

Все одобрительно загудели, и только Наталья вздохнула как-то печально.

Артем достал из-под стола литровую бутыль зеленого стекла, а безымянная дочь, как по команде, метнулась к деревянному старому шкафчику и расставила по столу стаканы.

– А что это за напиток? – сухо осведомился Миллер.

– Самогонка наша из виноградного жмыха, – ответил Пухов. – Чистая, как слеза Анехиты…

– Ну, не говори так, Артемий, – укорила его Наталья.

– Да брось ты, – отмахнулся тот, – с любовью же сделано, не абы как. Вот, мужики, форелька из нашей речки маринованная, закусывайте… Наталья сама делала…

Мы выпили, закусили. Рыба действительно имела нежный вкус, она словно таяла во рту. Но тут не принято было пить, как у нас: захотел, налил и опрокинул. Это был какой-то ритуал. Сначала тост за то, чтоб «авдошки» передохли, потом короткие реплики и разговоры, затем снова разлив и так далее.

И когда голова моя уже начала гудеть, и глаза слипаться, хозяин произнес:

– А вот теперь и поговорить можно…

И все как-то притихли, давая возможность хозяину вести нить беседы.

Кто-то сытно рыгнул.

– Вот сегодня встретились мы с Загом и Генрихом, – начал неспешно Арсений Иванович, – они нам маленько спомогли, а мы им. Хорошо они «авдошек» били. Бойцы. Сказали они нам, что из елды Хиуса сбежали. Говорят, с секретной миссией их туды заслали-то. Вот я и хотел подробнее вас, мужики, расспросить – как у вас энто вышло? Да и про себя расскажите маленько – люди вы нам неизвестные, так и узнать про вас нам любопытно будет.

– Ну, коротко я уже говорил, – я прокашлялся, мужественно борясь со сном, – узнали у нас в полиции, что в этом месте что-то нечисто, так мы туда и отправились. Да захватили нас. Поднялась у них тревога, ну мы и сбежали – повезло, на лифте в гараж спустились. А там транспорт… вот мы и деру дали… пока бензин не кончился…

– Не бензин, а соляра, – поправил Артем, – от вашей одежи солярой воняло.

– Ну да, – кивнул я, – имел в виду топливо.

– А на ентом топливе, – спокойно продолжал наш хозяин, только броневики ходят, да еще «скворечники» ихние… А вы, стало быть, броневик угнали?

Все во мне внутри сжалось: кажется, этот простой фермер гораздо умнее, чем выглядит, и сейчас проверяет нас на честность. Вот кто поручится, что они не нашли наш «Гром», «сидящий» в лесу на подогнутых лапках? Весь этот шикарный ужин – это гостеприимство, не более… А наша дальнейшая судьба будет зависеть от этого разговора.

Но даже если бы у меня было бы с собой оружие, смог бы я сейчас кувыркнуться на пол и перестрелять всех этих людей своими фирменными «кросс-шутами»? Нет – я бы не смог. А вот мы для них – подозрительные чужаки, и они смогут сделать с нами то, что покажется им правильным, для защиты их дома и спокойствия.

– Бронеход мы угнали, – ответил я спокойно, – на нем и ушли.

– Ага, – кивнул фермер, – правду говоришь, видали мы тот бронеход. Еще удивились – кто енто его бросил? Феды так себя не ведут, верно. А тогда, Захар, – он переиначил мое имя на свой лад, – такой к тебе вопрос: как же полицай с такой машиной-то управился? Машина сложная, не всякий-то водила с такой сладит.

Я чувствовал, что под ногами начался тонкий лед.

– Так я до НОБНОТа в жандармах служил, – ответил я, – там проходил курс вождения. Да не очень-то и научился. Если б Генрих за стрелка не отработал – там бы и остались…

Миллер снова не проявлял никаких эмоций, но на его лысине выступили мелкие капельки пота, может, от алкоголя непривычного, а может, еще от чего.

– Значит, жандарм бывший? – вклинился внезапно Прохор. – А ты не из бывших «люци»? У нас тут их ой как не любят!

– Не все жандармы были за эволюционеров, – спокойно ответил я, – я служил федам всегда.

– И чего наслужил? – насмешливо переспросил Архип, вызывающе стрельнув на меня взглядом.

Я ответил ему пристальным и прямым.

– Контузию под Корсун-сити, – медленно произнес я, – в пятьдесят втором году.

На некоторое время повисла пауза.

– А где служил? – наконец спросил Пухов почти безразличным тоном.

– Сто третья отдельная мотострелковая рота жандармерии, – ответил я, нагло протянув руку к бутылке самогона и налив себе стакан почти до краев.

– Ну что же, – Пухов посмотрел на меня пронзительным взглядом, – слыхал я про «сто третью», двоюродный брат моей жены там служил, Сваровски его фамилия…

Я так же нагло, без тоста опрокинул приятную жидкость себе в рот и закусил нежной форелью.

– С ним служил, – глухо ответил я, прожевав рыбу, – погиб он там. Осколок в живот получил.

В тишине раздался всхлип: это жена хозяина Наталья прижала к глазам платок.

– Налей-ка нам, Прохор, – все так же спокойно произнес Пухов, – помянем ребят.

Прохор налил, и мы выпили не чокаясь.

– А я все равно ему не верю, – сказал Архип, с прищуром буравя меня взглядом.

– Это чего же так, Архипка? – тоном, которым обычно отец говорит «ты чего кашу не ешь», спросил Пухов.

Разговор начинал меня серьезно напрягать: я сейчас совсем не в форме, и даже вместе с Генрихом, ну что мы двое уставших сделаем девятерым здоровым мужикам?

Затылок мой снова закололо, и я повел взглядом вокруг.

– Уж больно они на сиблингов похожи, а у нас сиблингов не любят, – хитро прищурился Архип, держа в руке приборчик, похожий на ручной хронометр, на котором вместо циферблата было две выпуклых лампочки, одна из них горела синим огоньком.

Вот тебе и «привет»! Хиус им в зад!

Слыхал я про такие арты – «Касание Азера» (Стрельца). Они не самые редкие, но почти все наперечет, во время войны единороды так определяли сиблингов – если синий огонек. Если зеленый, то единород. Ими владели специальные подразделения полиции и жандармерии. Где эти ребята раздобыли такое?!

– И правда, – нахмурился Прохор, – сиблинги они!

– Да, – кивнул я, – я сиблинг Овна, артефактер. Работаю на НОБНОТ. А моя лицензия заставляет меня служить в полицаях. Собственно, потому меня и направили к елде Хиуса, как вы говорите. Возникло подозрение, что там проводят незаконные эксперименты с артами, так кого же еще прислать? Генрих – он тоже из полиции Нью-Фауда…

Я прикусил язык, но было уже поздно.

Повисла тяжелая пауза. Тикали маятником ходики на стене, да кто-то кашлянул тихонько.

– Столичные, стало быть… – то ли спросил, то ли утвердил Пухов.

– Какаву там свою небось контрабандную пьют и девок лапают… – произнес кто-то из фермеров нетрезвым голосом…

Неожиданно мне стало настолько на все наплевать, что я снова налил себе сам, грубо нарушая все неписаные правила…

– Сиблинги бывают разные, – зачем-то ляпнул доселе молчавший Миллер, и мне захотелось стукнуть его ногой под столом, но у меня уже не было сил.

– Да! – вдруг воскликнул Том. – У меня как раз на чердаке два арта каких-то валяются! Еще от деда остались! А в Рокпорте местные нюхачи такие бабки заламывают, что закопать эти ангровы железки дешевле! Может, глянешь, мил-человек? Так, по доброте? А я тебе за это вина бутылку подарю! У вас в столице такого не сыщешь – настоящее, домашнее!

Артем Иванович спрятал в пшеничных усах легкую ухмылку.

– Вообще-то, и у меня арты имеются, – задумчиво произнес Прохор, – и тоже вроде как пристроить некуда. А так ведь скупят за бесценок нюхачи эти… а так, глядишь, и в хозяйстве что сгодится!

Тут выяснилось, что у многих собравшихся есть что посмотреть, и я облегченно вздохнул.

– Я конечно же без аппаратуры, – сказал я, – и печати сертификационной у меня с собой нет, не прихватил на задание-то…

– Это, мил-человек, ничего, – махнул рукой Пухов, – это мы сами решим. Ты, главное, обстановку общую проясни.

– Да без проблем, – кивнул я.

– Давай за служивых выпьем! – неожиданно предложил Прохор.

И все одобрительно загудели.

После этого напряженного разговора застолье переросло в бурный праздник: Прохор достал баян и сыграл несколько военных песен, одна из которых «Бей люциев – делай революцию» была особенно зажигательной. Миллер сидел, словно мумия Древних, продолжая жевать, чтобы хоть чем-то заняться. Забавно было в этот момент за ним наблюдать. Хотя не думаю, что он был идейным эволюционером – он из тех людей, кто во всем видит выгоду. Если бы все здесь могли бы только заподозрить, кто сидит с ними за столом… страшно подумать даже.

Затем завели старенький обшарпанный патефон. Дальше я уже помнил не очень хорошо, но меня позвала танцевать хозяйская дочка, которую, кажется, звали Татьяной.

После этого я ляпнул, что моя бабка была из рослингов, и это вызвало настоящий восторг собравшихся. А потом… какой-то темный провал в голове, к которым я за последнее время уже успел привыкнуть, как к неизбежной части своей жизни…

Впервые за последнее время, когда я распахнул веки, в полумраке увидел не бульдожье лицо Миллера и не ухмыляющиеся рожи докторов-убийц, а симпатичное девичье личико с веснушками. Девушка улыбалась во сне, а мой мозг лихорадочно вспоминал, где я нахожусь…

И вдруг я вспомнил! Фермеры, Пухов, дочь Татьяна! Хиус…

Внезапно лоскутная занавеска, прикрывающая лежак печи, резко отодвинулась, ослепив ярким светом из большого окна напротив, и показалось внимательное и суровое лицо Артемия Ивановича! Я резко привстал на локтях и замер в ожидании…

– Проснулся, Захар? – спросил Артемий гулким голосом. – Ну, доброго тебе утра! Хотя уж полудень скоро…

И он лучезарно улыбнулся, обнажив под русыми усами ряд крепких белых зубов.

– И вам того… доброго дня… – пробормотал я, растерянно блуждая взглядом с фермера на его дочку. – А… это… как я тут…

Глядя на мою растерянную физиономию, Артем расхохотался, да так, что Татьяна проснулась, перевернулась на спину и, вкинув руки, стала тереть кулаками глаза, чувствительно заехав мне локтем по почке. Я хрюкнул от неожиданности, а хозяин захохотал еще громче.

Рядом с его головой, показался лоб и рыбий взгляд Миллера. Нижняя часть лица была скрыта печью.

– Доброе утро, Моррисон, дружище, – сказал он и куда-то деловито направился.

– Ты лицо-то его видел, Генрих? – сквозь смех спросил Пухов уплывающую лысину Миллера.

– Последнее время вижу его слишком часто, – как-то скептически ответил младший комиссар, и тут же раздался звук льющейся воды.

– Да просто отрубился ты вчера, Захар, – отсмеявшись и вытирая слезы, наконец произнес Пухов, – вот тебя Прохор на полати-то и закинул. Ты как мешок был. А Танька, она всегда там спит.

– Па-а-а, ну чего ты гогочешь, – протянула Татьяна, – сон мне перебил…

– Танька-лентяйка, подымайся, – показным суровым тоном ответил Пухов, – Зорька вон уже час орет недоеная, а мать занята…

– Ну сейча-а-ас… – снова, растягивая гласные, простонала Таня.

После чего поглядела на меня, улыбнулась и весьма лукаво мне подмигнула…

Я умылся из рукомойника, висящего над деревянным тазом, который тут называли «ушат», потом меня посадили за стол одного – все уже успели позавтракать, кроме нас с Татьяной.

Чувствовал я себя неплохо: как ни странно – ничего не болело, как часто случалось в последнее время. Еще в бане я заметил, что ранение в руку, которое залечивала мне Анджела при помощи артефактной медицины, не то чтобы заросло, но шрам уже образовался.

Единственное, что немного напрягало, что я был какой-то ватный и видел все, словно сквозь натянутый на голову женский чулок.

Татьяна привела себя в порядок – причесалась, умылась и надела поверх длинной холщовой рубахи вышитый сарафан. Собственно, она и накрывала на стол, заставив меня выпить какую-то пряную соленую жидкость, пояснив, что это рассол, и добавив, что станет легче. Я не стал уточнять, чей это рассол, и выпил.

Потом мы позавтракали вкусной яичницей с жареными грибами, а Пухов в приказном порядке заставил меня выпить две рюмки самогона, после чего убрал бутылку, сказав, что хватит.

Я стал чувствовать себя гораздо лучше и мысленно готовился к решающему разговору с Пуховым, так как проблема нашей с Миллером транспортировки в Рокпорт продолжала остро стоять перед нами.

Тут в сенях раздался стук, и в дом начали заходить люди. Некоторых я помнил еще со вчерашнего дня, а кого-то видел впервые. В моем затылке снова заплясали мелкие иголочки, и я пожалел, что Артемий Иванович убрал самогон.

Все эти люди очень любезно поприветствовали меня и стали выкладывать на стол артефакты.

Я тяжело вздохнул, попросил бумагу и карандаш и принялся за работу. Голова слегка кружилась, и я провозился больше часа. В результате долгих мучений и попыток определять арты без моего удобного и привычного «Азера-315», я выявил несколько полезных предметов: была среди них батарейка Шера, заряженная и мощная, нагреватель, тепловой сканер, пневматический молот Дильдара и много мелкого барахла, которое могло бы пригодиться в разных случаях жизни.

Я подробно объяснил каждому, как пользоваться тем или иным артом, и некоторым даже записал на бумажке.

Единственное, что приятно меня удивило, так это клиенты: они расхваливали меня на все лады, благодарили, словно я подарил им денег, и в знак признательности оставляли кто бутылку спиртного, кто краюху хлеба, кто кусок окорока или вяленой рыбы. Даже яиц пытались впарить и кринку молока, но я отказался, сославшись на дальнюю дорогу.

Самое приятное, что мне подкинули пистолетных патронов девятого калибра: не в почете в деревне были пистолеты, больше ружья.

Потом мы еще перекусили, и Пухов сказал:

– Так что, Захар? Будете в дорогу собираться или еще погостите у нас?

– Будь моя воля, я бы совсем тут остался, – искренне ответил я, – да службу нужно дослужить.

– Служба это святое, – кивнул фермер, – живи по уставу, заслужишь честь да славу!

– Ну, Круг Великий вам в помощь! – кивнул Пухов, когда мы погрузились в кузов пикапа, усевшись на вещевые мешки, подаренные и наполнение для нас местными.

Как я ни отказывался и ни отнекивался, нас собрали в дорогу очень качественно.

В кабине сидели давешний Прохор и Том.

– Я вот что напоследок сказать хочу, Захар, – обратился ко мне Артемий Иванович, – у многих наших последние сутки головы болят сильно, ничто не помогает, да и «авдошки» как с цепи сорвались. Все это от той елды каменной, точно говорю! Вы уж там постарайтесь, мужики, как-то прикрыть энту лавочку, а то житья нет последнее время-то.

– Что сможем, обязательно сделаем, Артемий Иванович, – неожиданно вместо меня ответил Миллер, – это и в наших же интересах!

– Ну, я и говорю, – кивнул Пухов. – Давай, Прохор, трогай!

Нас вышли проводить почти все деревенские, махали руками, желали счастливой дороги. Потом ко мне подбежала Татьяна и протянула небольшой охотничий нож в кожаных ножнах, на которых был вышит символ Ангра-Тельца. В затылке кольнуло.

– Вот, Захар, – смущенно сказала она, – возьми с собой: будешь меня вспоминать! Он все-все режет!

– Спасибо, Таня, – улыбнулся я. – Удачи тебе!

– Заезжай к нам! – помахала она рукой.

Залаяли собаки.

Машина заурчала, дернулась и плавно покатилась к выезду со двора под светлым безоблачным осенним небом.