28

Афины были наводнены австралийскими грузовиками, направлявшимися на юг. Квейль понял, что эвакуация началась. Он только не мог понять, началась ли эвакуация из Афин. В пути их застала воздушная тревога; они видели, как над Пиреем заработали прожекторы и зенитки; до их слуха донеслись взрывы бомб. У гостиницы «Король Георг» Квейль вышел, а остальные поехали в ночной ресторан к «Максиму». В тускло освещенном вестибюле гостиницы Квейль справился у швейцара относительно Лоусона. Швейцар был новый и смотрел на Квейля с любопытством.

— Мистер Лоусон поехал обедать к «Максиму», — объяснил он.

Квейль поблагодарил и стал пробираться между большими дорогими чемоданами и портпледами. Это особы из генерального штаба спешили выехать, пока не поздно. Он кое-как добрался по темным улицам до ночного ресторана. Если Лоусон не знает, где Елена, надо будет опять поехать к Стангу. Слишком опасно потерять ее из вида. Слишком опасно. Спускаясь по ступенькам в ресторан, он услыхал шум за дверью и, открыв ее, увидел множество синих и защитного цвета мундиров и охваченную чувством безнадежности толпу возле стойки. Он стал всматриваться в посетителей, отыскивая Лоусона.

— Хэлло, Квейль! Ах ты, чертов сын! — крикнул ему кто-то.

Все были в восторге. Он помахал рукой. Лоусона нигде не было видно. Квейль увидел Финна и направился к нему. Финн стоял у стойки и пил с Хикки виски.

— Ты не видел Лоусона? — спросил Квейль.

— Выпьем, Джон.

Он покачал головой. Тогда Хикки указал на один из столиков у эстрады. В то же мгновенье заиграл оркестр: выскочила отчаянная девушка, та самая, которую они видели в «Аргентине», и начала свой неистовый танец. Квейль направился к Лоусону, который был в штатском.

— Хэлло! — сказал он.

Лоусон пристально поглядел на него, не узнавая, потом вскочил:

— Квейль? Я думал, вы погибли. Господи боже! Садитесь.

— Спасибо, — ответил Квейль, и Лоусон назвал обеих сидевших за столиком женщин и армейского офицера.

— Вы не знаете, куда уехали родные Елены Стангу? — тихо спросил Квейль.

— Стангу?

— Да.

— Ах, да. Я знаю, где работает отец… Вы, я вижу, не теряете времени даром.

— Там теперь можно кого-нибудь найти?

— Не знаю.

— Дело в том, что я хочу увезти ее отсюда. Вы эвакуируетесь?

— Завтра, — понизив голос, ответил Лоусон.

— Послушайте, — сказал Квейль. — Может быть, вы возьмете ее с собой?

— Мы, наверно, не поедем дальше Крита.

— Я хочу только отослать ее отсюда. Она очень скромная и не причинит вам беспокойства.

— Дело не в этом.

— Вы можете мне объяснить, как пройти к нему на службу? Я не хотел бы отрывать вас от компании.

— Нет, я с удовольствием, — ответил Лоусон, вставая. — Я скоро вернусь, — обратился он к остальным.

Они вместе вышли на улицу.

— Они выехали из дома, — объяснил Квейль.

— Да, — подтвердил Лоусон. — Отец боится пятой колонны. Вы знаете, что сегодня греки подписали перемирие?

— Нет, не знаю.

— Да, да. Пятая колонна с минуты на минуту захватит город.

— Всюду мертвая тишина.

— Да. Все ждут этого момента. Эти ублюдки из ЭОН весь день рыскали по городу и срывали плакаты с призывом к защите родины. И расклеивали ангелов, порхающих над головами греческих солдат.

— Разве все они из пятой колонны?

— Очень многие. События назревают. Это чувствуется.

Они шли по темной, безлюдной улице. Было такое ощущение, как в пустыне перед дождем. В тишине и безлюдности улиц таилась угроза. Полиции нигде не было. Лоусон вошел в один подъезд и нажал кнопку лифта, но оказалось, что лифт не действует, так что им пришлось подыматься по темной деревянной лестнице. На верхнем этаже они прошли две маленькие комнаты и вошли в большую. Там за одним из столов сидел Стангу. Он взглянул на вошедших.

— Я привел к вам знакомого, — сказал Лоусон.

— Мистер Квейль! — воскликнул Стангу. Он вскочил и протянул Квейлю руку.

Квейль поймал себя на том, что пристально смотрит на этого человека, как на отца Елены, и думает о его судьбе.

— Елена здорова? — спросил он.

— Да. Она не застала нас и догадалась, что мы переехали к моему брату.

— Я пойду, — сказал Лоусон.

— Благодарю вас, — ответил Квейль. — А как насчет парохода?

— Скажите ей, чтобы она зашла ко мне в гостиницу завтра часам к двенадцати.

— Спасибо, Лоусон. До свидания.

Лоусон вышел.

— Я к вам по поводу Елены. Можно мне видеть ее? — спросил Квейль.

Стангу пригласил его сесть, и Квейль сел по другую сторону стола.

— Елена сказала нам, что вы хотите обвенчаться.

— Мне очень неприятно, но я хочу, чтобы она завтра уехала отсюда с Лоусоном.

— Это ее дело.

— Да. Но что намерены делать вы? Вам здесь придется не сладко.

— Хотите, пойдем к нам. Мы теперь у брата.

— Пойдемте, — ответил Квейль.

Он понимал, что еще не убедил Стангу. Понимал также, что все будет так, как захочет Елена. Но теперь он не был уверен в самой Елене. Стангу взял шляпу, и они вышли.

После долгого ожидания они сели в автобус. Стангу спросил Квейля, как ему удалось вернуться, и Квейль рассказал. Они нарочно старались не говорить о Елене. На одной из остановок на набережной они вышли и направились к небольшому каменному дому. Г-жа Стангу была дома; у нее сидели какие-то двое — женщина и мужчина. Она поднялась навстречу Квейлю.

— Как я рада, что вы вернулись, — сказала она. Вид у нее был подавленный.

— Благодарю вас, — ответил Квейль. — Я тоже очень рад вас видеть.

Вошла Елена. Она вымылась, надела блузку, синюю юбку и туфли на низких каблуках, причесалась, слегка подкрасила губы, — это он сразу заметил, — и лицо ее светилось радостью и свежестью.

— Хэлло, — сказала она Квейлю и пожала его протянутую руку.

— Вы обедали? — спросила г-жа Стангу.

Она познакомила его с гостями.

— Спасибо, обедал, — ответил Квейль.

Все уселись вокруг железной печки, и к Елене на руки прыгнула большая кошка. Все засмеялись, когда Елена сказала ей что-то по-гречески. Квейль осмотрелся: здесь, в тепле, он чувствовал себя менее твердым; ему казалось странным, что вот он сидит в этом доме, а весь мир за стеной содрогается от громовых ударов. Но так как рано или поздно надо было заговорить об истинной цели его посещения, он сказал:

— Елена, я хотел спросить…

— Да?

— Лоусон завтра уезжает. Идет эвакуация. Я хотел спросить, не поедете ли и вы. Он сказал, что если вы завтра придете к нему в двенадцать в гостиницу, он возьмет вас с собой. Я понимаю, что вам важно знать мнение родителей. Может быть, у них будут какие-нибудь возражения…

Для него это была длинная речь, но ему хотелось сказать сразу все.

Наступило молчание.

— Пойдем пройдемся, — сказала Елена и встала.

Они вышли вдвоем на темную улицу. Он чувствовал, что совершил неловкость.

— Вышло неудачно, — сказал он, когда дверь за ними закрылась.

— Нисколько, — ответила она.

— Ты поедешь? По-моему, это единственная возможность.

— Ты думаешь?

— Да. Думаю, что так.

— Я не думаю, что смогу уехать, — начала она нерешительно, но сейчас же овладела собой.

— О господи!

— Не сердись.

— Я не сержусь. Я только думаю, что же это за чертовщина. Я хочу сказать — все, что тут творится…

— Мне очень трудно уехать. Ты сам понимаешь.

— Понимаю. Так и так радости мало.

— Ничего не поделаешь.

Елена опять заговорила на том чуждо звучащем, педантичном английском языке, на котором говорила во время их первой встречи.

— Я понимаю, ты не хочешь расставаться с матерью. Думаю, что и отцу будет нелегко. Но ведь твое будущее не в родительской семье.

— Астариса убили на фронте, — неожиданно сказала она.

— Какое несчастье! — ответил Квейль. — Но, боже мой, что же тут поделаешь?

— Да, ты понимаешь, сейчас мой отъезд будет бегством.

— Война не кончится в Греции, если ты это имеешь в виду, — возразил он.

— Может быть, и так. Но я живу здесь. И никогда нигде не бывала.

— Это дело привычки.

— И не могу оставить мать, — закончила она. — Что, если что-нибудь случится с отцом?

Они вышли к морю. Квейль взял ее за руку. Он повернул ее к себе, как делал прежде, и крепко поцеловал в губы, и прижал к себе, и почувствовал ее груди, твердые и упругие под блузкой.

— Я ничего не знаю, — сказал он. — Только не могу расстаться с тобой. Вот все, что я знаю.

— Мне самой не хочется оставаться. И я хотела бы ехать с тобой.

— Как ни печально, но это единственная возможность. По-моему, ты должна ехать.

— Не могу.

Он замолчал, понимая, что спорить бесполезно. Надо положиться на силу обстоятельств.

— Пора домой, — сказала она.

Они молча вернулись.

Войдя, они сразу поняли, что среди присутствующих шел спор об отъезде Елены. Квейль сел, и водворилось молчание.

— Мы не хотим тебя стеснять, — наконец произнес отец.

— Не будем об этом говорить, — сказала Елена по-английски.

— Мы понимаем, что ты остаешься из-за нас. Это глупо.

— Я уеду, и придут немцы. Я окажусь по ту сторону, а война будет продолжаться. Она не скоро кончится.

— Мы в лучшем положении, чем многие.

Квейль понял, что им нужно потолковать об этом по-гречески, не затрудняясь в выборе слов. Он встал.

— Я пойду, — сказал он.

Он поглядел на г-жу Стангу и увидел большие глаза, и притаившуюся в них улыбку, слишком слабую для того, чтобы выступить наружу, и седые волосы, и гладкую кожу, и морщины на лбу.

— Простите меня, — сказал он. Она только улыбнулась в ответ. — До свидания, — повернулся он к остальным.

Хозяин проводил Квейля до выхода.

— Не волнуйтесь, мы это уладим, — сказал он ему.

— Спокойной ночи, — ответил Квейль.

Елена дошла с ним до автобусной остановки.

— Дай мне подумать. Ведь мне нелегко решиться, — сказала она.

— Твоя мать, наверно, тоже могла бы уехать. Да и все вы можете уехать.

— Я их спрашивала. Отец отказывается ехать, а мать не хочет из-за него.

— Все ясно. Но я не могу оставить тебя здесь.

— Понимаю. Понимаю. Видит бог, понимаю.

— Я завтра приду в гостиницу. Ты должна зайти туда.

— Хорошо, Джон. Хорошо.

Подошел автобус.

— До свидания, — сказал Квейль.

Он крепко и нежно обнял ее и почувствовал все, что тяготило ее, и все, что тяготило его, и смирился перед этой тяжестью. Она осторожно поцеловала его в губы, стараясь не задеть ран на лице, и он вошел в автобус. Проходя по автобусу, чтобы сесть на место, он еще раз увидел, как она стоит в темноте. Потом она потонула во мраке, и он сел.

Загрузка...