Глава 10

Она остановилась у его кровати.

На ней была белая юбка и черный свитер. Ее светлые волосы были собраны сзади в конский хвост, перехваченный маленькой лентой.

– Здравствуй, папа! – сказала она.

– Здравствуй, Дженни.

– Как ты себя чувствуешь?

– Немного лучше.

Он уже третий день был в больнице. Сидя в постели с забинтованным лицом и телом, смотрел на солнечный свет, игравший в волосах дочери, и радовался, что боль прошла. Полицейские нашли его на дорожке парка намного позже полуночи. Дорожка вокруг него была вся в пятнах крови. Доктора в больнице потом сказали ему, что он находился в состоянии глубокого шока. Теперь, спустя три дня, физическая боль наконец утихла. Но оставалась другая боль – боль от неспособности понять это жестокое и бессмысленное нападение.

– За что они тебя избили, папочка? – спросила Дженни.

– Не знаю, – ответил он.

– Это связано с делом Морреза?

– Да. Вероятно.

– Ты делаешь что-нибудь плохое?

– Плохое? Нет, конечно. Почему ты так подумала? Дженни пожала плечами:

– Ну... просто соседские ребята смотрят на меня теперь как на прокаженную. И я... я подумала, что может быть ты делаешь что-нибудь плохое?

– Нет, Дженни.

– Ну ладно, – сказала она и немного помолчала. – Мама видела мальчика, которого забрала полиция.

– Какого мальчика?

– Того, который написал тебе угрожающее письмо. Об «альбатросах». После того как тебя избили, полиция наконец начала почесываться.

– Дженни, что за выражения?

– Ну ладно. Только его забрали, папа, а он калека. У него полиомиелит, и он хромает. В газетах была напечатана его фотография. У него такое грустное лицо, папа! И я подумала: каково это быть калекой и расти в Гарлеме? Ты понимаешь, что я хочу сказать?

– Да, пожалуй.

– Сегодня утром мама говорила с ним. Полиция ей разрешила. Она спросила, действительно ли он хотел выполнить свою угрозу тебя убить.

– И что же он сказал?

– Он сказал: «Да, черт побери! Стал бы я иначе писать». – Она помолчала. – Но он тебя не бил. Он даже не «альбатрос», у него есть алиби... А тебя скоро отсюда выпустят?

– Примерно через неделю.

– Они сильно тебя избили?

– Да.

– Скажи, папа, как бы ни закончилось это дело, тебя... тебя могут снова избить?

– Пожалуй.

– И ты не боишься?

Он встретил ее взгляд и понял, что она ждет честного ответа. И тем не менее он солгал ей.

– Нет, – сказал он. – Не боюсь. – И тут же понял, что совершил ошибку.

Дженни отвернулась.

– Ну что ж, – сказала она, – мне пора смываться. Мама просила передать тебе, что она зайдет вечером.

– Ты ведь придешь ко мне еще, Дженни? – спросил он.

– А ты хочешь, чтобы я пришла? – сказала она и опять посмотрела ему в глаза.

– Да, очень.

– Тогда постараюсь, – сказала она.

– Может... может тогда мы сможем поговорить? Когда не будет сиделок и нам никто не помешает.

– Да. Как мы разговаривали с тобой, когда я была маленькой.

– Да.

– Раньше чем через неделю я не смогу, – сказала Дженни. – Мама отправляет меня в Рокуэй погостить у Андерсонов. По-моему, мама боится, что в городе со мной может что-нибудь случиться.

– Понимаю, – сказал Хэнк.

– А ты тоже думаешь, что со мной может что-нибудь случиться?

– Не знаю.

– Ну что ж. – Дженни пожала плечами. – Тогда я пойду, папа. – Она наклонилась над кроватью и торопливо его поцеловала. – Поскорее выздоравливай.

Она пошла к двери, и дверь тихо затворилась за ней. Она ушла.

* * *

Следующая неделя тянулась очень медленно, хотя Карин навещала его каждый день. Он без конца размышлял о том, что с ним случилось и чувствовал, что никогда не поправится настолько, чтобы забыть об этом вечере, забыть безмолвную свирепость избивавших его ребят. Это избиение многому его научило. Человек был совершенно беспомощен, когда на него нападала банда, хладнокровно и продуманно избивавшая его. Такое избиение не было продиктовано слепой яростью именно этой минуты и от этого становилось еще более страшным. Хэнк знал теперь, что человек, которого избили таким образом, никогда уже не сможет забыть боли, унижения и опустошающего ужаса своей беспомощности.

Однако гарлемские банды дрались непрерывно. Простая логика подсказывала, что в каждой стычке кто-то побеждал, а кто-то проигрывал, и, следовательно, каждый член банды не раз должен был испытывать боль поражения в схватке. Но ведь схватка, напоминал он себе, это не избиение. И все же разве они не испытывали страха перед очередной дракой? Разве можно было кидаться навстречу пистолетам, ножам, разбитым бутылкам и... цепям с автомобильных шин – без страха? Как они отгоняли от себя сознание того, что стоит им упасть и их втопчут в тротуар? Неужели это были бесстрашные герои, люди, выкованные из стали, люди без нервов?

Нет. Они боялись. Он знал, что они боялись. И все-таки они дрались. Во имя чего? Да, во имя чего? Ответа он не знал.

Накануне выписки к нему в палату вошла сестра и спросила:

– Есть у вас настроение поболтать, мистер Белл? К вам посетитель.

– Вот как? Кто же это?

– Он назвал себя Джон Ди Паче.

– Он хочет поговорить со мной?

– Да.

– Если можно, впустите его.

Он поправил подушки за спиной и стал ждать появления своего посетителя. Он ощущал странную неловкость. Сейчас он увидит человека, который много дет назад отнял у него Мери, однако не испытывал к нему никакой неприязни, а только сильное любопытство. Это любопытство не имело никакого отношения к Мери. Вдруг он понял, что ждет встречи не с мужем Мери Ди Паче, а с отцом Дэнни Ди Паче.

В дверь постучали.

– Войдите, – сказал он. – Дверь не заперта.

Дверь распахнулась и в комнату вошел Джон Ди Паче. Это был высокий человек, который словно стеснялся собственного роста, с темными волосами и карими глазами; он производил впечатление необыкновенной мягкости и деликатности, и Хэнк вдруг обрадовался его приходу.

– Садитесь, мистер Ди Паче, – сказал он, протягивая руку.

Ди Паче пожал ее и неловко сел.

– Не знаю, следовало ли мне приходить, – сказал Ди Паче. Он говорил тихо, почти шепотом, и Хэнк почувствовал, что этот человек редко повышает на кого-нибудь голос. – Но я прочитал о том, что произошло и подумал... подумал, что должен прийти. Вам не неприятно?

– Я рад, что вы пришли, – сказал Хэнк.

– Как вы себя чувствуете?

– Теперь хорошо. Завтра уже выписываюсь.

– А! Значит, я застал вас как раз вовремя!

– Да.

Ди Паче помолчал.

– Это действительно было так страшно, как писали в газетах?

– Пожалуй. Да, так.

– Восемь человек! – сказал Ди Паче и покачал головой. – Я просто не в состоянии этого понять. А вы?

– Тоже не совсем.

– Это были... пуэрториканцы? Или приятели Дэнни?

– Не знаю. Было темно.

– Правда, это ничего не меняет, – сказал Ди Паче, криво усмехнулся и умолк. Такой грусти Хэнку еще не приходилось видеть на человеческом лице. – Я просто не понимаю этого, – повторил Ди Паче. – И вот теперь мой сын – убийца. – Он покачал головой. – Если вы что-нибудь понимаете, мистер Белл, то прошу вас объяснить мне это. Потому что я ничего не понимаю. Ничего.

Хэнку показалось, что он вот-вот заплачет.

– Мистер Ди Паче! – сказал он. – Есть множество вещей, которых мы...

– Знаете, что я делал с тех пор, как это произошло? Я вспоминал. Вспоминал все наши поступки, вспоминал каждое слово, которое я говорил сыну, каждый шлепок, который когда-либо ему давал, каждый подарок, который дарил ему, каждую нашу прогулку. Я заново переживал всю его жизнь. Восстановил все события, шаг за шагом, дюйм за дюймом, пытаясь понять, почему он это сделал. Если он это сделал, то не он виноват. И я все время спрашиваю себя: где я совершил ошибку? Где? Когда? Где я потерял своего сына?

– Это не ваша вина, что вы живете в трущобах, мистер Ди Паче. Дэнни не сбился бы с пути, если бы...

– Чья же это вина? Кто виноват, что меня уволили, когда я работал на Лонг-Айленде? Кто виноват, что я решил вернуться в Гарлем? Скажите, мистер Белл, кто виноват, что я неудачник, а мой сын – убийца?

– У вас есть обувной магазин. И вы...

– Я вечный неудачник, мистер Белл. Даже Дэнни знал это. Мери? Мери меня любит. Что бы я ни сделал, для нее все будет правильно. Но от ребенка нельзя ожидать такой же любви. Его уважение надо заслужить. А чем я мог заслужить уважение Дэнни? У вас есть дети, мистер Белл?

– Да. Дочка. Ей тринадцать.

– С девочками легче. Вам повезло.

– С ними тоже нелегко.

– А бывает у вас когда-нибудь такое ощущение, что вы совсем не знаете своего ребенка?

– Иногда бывает.

– У меня такое ощущение появлялось много раз еще перед... перед убийством. Я смотрел на Дэнни, видел, как он становится старше и чувствовал, что не знаю его. А он уже скоро будет совсем взрослым. Я старался понять, когда же это случилось – когда именно он стал для меня чем-то меньшим, чем сын, и в то же время чем-то большим. Когда он стал вот этим Дэнни Ди Паче, самостоятельной личностью, совершенно не похожей на тех, кто дал ему жизнь? Я старался понять, откуда он вдруг взялся, этот незнакомец, который обедал с нами и рассказывал о своих приятелях, совсем мне неизвестных. Откуда он взялся? Кто он такой? Мой сын? Но мой сын – это тот малыш, которому я давал соску, которого баюкал. Так кто же этот... Этот почти взрослый мужчина, которого я не знаю? А вы когда-нибудь ощущаете то же самое, мистер Белл? С вашей дочкой?

– Да, – неловко ответил Хэнк. – Иногда.

– Но девочки – это совсем не то. С девочками не приходится так беспокоиться: я где-то читал, что мальчиков попадает под суд в пять раз больше, чем девочек. Девочки редко бывают замешаны в серьезных преступлениях. В избиениях и... и убийствах.

– Наверное так, – сказал Хэнк.

Ди Паче кивнул. В комнате было очень тихо. Потом он продолжил:

– Недавно ночью я кое-что припомнил. Вдруг вспомнил, когда сидел и думал обо всем, что мы делали или говорили. Это случилось сразу после того как я потерял работу. Помню, я возился в саду, укрывая кусты от холода. Хотя мы и собирались продать тот дом – мы уже решили вернуться в Гарлем, – но я не могу видеть, как гибнет что-нибудь живое, а в уголке, где они росли, зимой всегда бушевал ветер, так что я каждую осень укрывал эти кусты...

* * *

Дом Ди Пачи, типичный недорогой коттедж на Лонг-Айленде. Дом стоил одиннадцать тысяч девятьсот девяносто долларов. Ди Паче должны были внести сразу тысячу долларов, а потом ежемесячно платить по закладной восемьдесят три доллара. Однако теперь они платят сто один доллар в месяц, так как дом был переоценен и банк, в котором заложен дом, ссылается на трудности с платежами. Ди Паче хорошо знает, что ему теперь приходится платить за дом на восемнадцать долларов больше, чем он рассчитывал.

Дом представляет собой шестикомнатный коттедж, занимающий угол улицы. Под него отведен участок общей площадью в две с лишним тысячи квадратных метров,это метров на двести больше площади соседних участков, но так как дом угловой, то задний дворик в то же время является и боковым двориком, и это огорчает Ди Паче. Ему очень неприятно, что он не может посидеть в своем дворике без того, чтобы его не видели соседи. Теперь Ди Паче работает в своем боковом дворике, прикрывая кусты брезентом. Однообразный строй коттеджей бесконечной линией уходит к горизонту. Над головой безоблачное голубое небо. Листья стройных кленов, которыми усажены передние лужайки всех этих домов, уже по-осеннему становятся красными Пронизывающий ветер шевелит волосы работающего Ди Паче. Солнце очень яркое. Стоит прекрасный осенний день свидетель умершего лета и первый предвестник приближающейся зимы.

Ди Паче работает сосредоточенно и неутомимо. Когда к чему подходит Дэнни, он даже не поднимает головы и продолжает обвязывать бечевкой брезент у самых корней. Дэнни почти тринадцать лет, это высокий мальчик, начинающий из неуклюжего длинного подростка превращаться в стройного юношу. Несколько секунд он молча наблюдает за тем, как работает отец.

Дэнни: Пап?

Он никогда не называл Джона Ди Паче отцом. Он полагал, что от этого слова веет чем-то устарелым. Однако в слове «папа» он также ощущает некоторую недостаточность, ибо оно не выражает для него тех отношений, которые, по его мнению, должны существовать между отцом и сыном. Ему хотелось бы найти такое слово, которое одновременно выражало бы и теплоту его чувств и чисто товарищеские, мужские отношения между ними. Слово «отец» для него не подходит, а в «папа» тоже чего-то недостает. Часто он думает о том, что хорошо было бы назвать отца просто Джонни. Это, по его мнению, установило бы между ними нужные отношения. Но хотя он никогда и не заводил об этом речи, он знает, что отцу это не понравилось бы. Отвергнув слово «отец», он остановился на слове «пап», которое, хотя и не полностью, но все же удовлетворяет его.

Ди Паче. Что тебе, Дэнни?

Дэнни. Это правда?

Ди Паче. Что?

Дэнни. Что мы переезжаем?

Ди Паче. Да, правда. Передай-ка мне, пожалуйста, вот этот моток бечевки!

Дэнни подает отцу моток и молча следит за тем, как он трудится над кустом. Ему хотелось бы помочь отцу. Насколько он помнит, ему всегда хотелось помогать отцу. Когда отец что-нибудь красил, он всегда бежал в сад и просил, чтобы и ему дали что-нибудь покрасить, но отец неизменно отвечал «нет». Он даже понимал почему: отец работает очень аккуратно и умело и боится, что маленький мальчик будет долго копаться или сделает что-нибудь не так. И все-таки ему хотелось, чтобы отец иногда разрешал ему помогать себе.

Дэнни. А куда... куда мы переезжаем?

Ди Паче. В Гарлем.

Дэнни. Туда, где живет бабушка?

Ди Паче. Да, поблизости. Передай-ка мне ножницы!

Дэнни протягивает ему ножницы. Только так он и помогал отцу подавал что-нибудь или держал. А в его мечтах они с отцом вместе красили стену дома, сидя в одной люльке. Он называл отца «Джонни», они шутили и смеялись, ели бутерброды, приготовленные для них Мери, а потом Джонни говорил: «Ну что ж, пора снова в шахту!» и они снова брались за кисти. А вечером опускали люльку на землю, отходили в сторону и любовались своей работой. И Джонни говорил: «Мы здорово сегодня поработали, сынок! Ну-ка, пойдем выпьем бутылочку лимонада!» Это была его любимая мечта. Но она так и не сбылась. И уже никогда не сбудется.

Дэнни. Мне не очень нравится Гарлем.

Ди Паче. Ничего, привыкнешь, Дэнни. Мы с матерью думаем, что для нас будет лучше...

Дэнни. Когда умер дедушка и мы поехали на похороны, я пошел с Кристиной за мороженым. И я видел, как там били цветного мальчика. Они гнались за ним целой шайкой. Он попробовал влезть в автомобиль, который остановился на красный свет, – чтобы спастись от них. Но там не было подножки и, когда автомобиль тронулся, он повис на ручке дверцы, а потом сорвался и они окружили его. Они стали лупить его мусорной урной. Он лежал на земле, а ребята все поднимали урну и швыряли ему на спину. Он прикрывал руками затылок, а урна все падала и падала на него – они ее по очереди кидали. А потом пришли полицейские.

Ди Паче. Ты мне об этом никогда не рассказывал.

Дэнни. Мы с Кристиной пошли дальше. Впереди шел один из них, и он сказал другому: «Видел, как я саданул эту образину? Уж череп-то я ему раскроил, это верно!» Вот что он тогда сказал и еще засмеялся. И другой мальчик тоже засмеялся. Мне не нравится Гарлем, пап.

Ди Паче. Но ведь я остался без работы, Дэнни. А потом этот обувной магазин...

Дэнни. Пап, а нам обязательно надо переезжать в Гарлем? Мне там очень не нравится! У меня здесь товарищи и...

Ди Паче. Ты подружишься там с другими ребятами.

Дэнни. Я не хочу дружить с такими ребятами, которые бьют цветного мусорной урной.

Ди Паче. Ну, в Гарлеме не все ребята такие.

Дэнни. Послушай меня, пап! Ну неужели ты не можешь оторваться на минуту от своего куста? Можешь ты меня послушать?

Ди Паче. Что такое, Дэнни?

Дэнни. Я не хочу жить в Гарлеме, пап! Ну, пожалуйста! Я не хочу там жить!

Ди Паче. Все не так просто, Дэнни. Я ведь остался без работы.

Дэнни. Но почему ты потерял работу? Почему? Разве ты не мог сделать так, чтобы тебя не увольняли? Почему ты такой?

Ди Паче. Они сократили производство, Дэнни. Это не моя вина.

Дэнни. Я не хочу жить в Гарлеме!

Ди Паче (начиная сердиться). Ты будешь жить там, где придется жить нам!

Дэнни. А я не хочу там жить! Я не хочу жить там, где ребята...

Ди Паче. Дэнни, мы переезжаем, и разговор окончен.

Дэнни. Ну пожалуйста, пап! Разве ты не понимаешь? Я не могу там жить. Мне будет там... Мне будет...

Ди Паче. Что?

Дэнни. Мне... Мне...

* * *

Он поворачивается и убегает из сада. Отец удивленно смотрит ему вслед, а потом снова принимается за прерванную работу.

– Он так и не договорил? – спросил Хэнк.

– Нет, – ответил Ди Паче. – Но недавно ночью я все это вспомнил и понял, что именно он тогда хотел мне сказать.

– Что же?

– Он тогда пытался сказать, что ему там будет страшно. Страшно! – Ди Паче помолчал. – А я не стал его слушать!

Загрузка...