Дело Варнавинского маньяка

2. Недокрещенный

Банда Недокрещенного впервые объявилась два года назад, в 84-м. Тогда неизвестные ограбили контору Государственного банка в Таганроге, убив трех кассиров и охранника. Поиски злоумышленников ничего не дали. Через три месяца в Москве зарезали Иосифа Чеснавера, богатейшего в городе ювелира, не гнушавшегося покупать и краденое. Начальник сыскной полиции Эффенбах сумел вычислить наводчика – им оказался родной племянник убитого. От него сыщики получили первые сведения о необычной банде гастролеров. Их было около десятка, они не разменивались на мелочи и не оставляли живых свидетелей. Последнее подтвердилось самым неожиданным образом: племянника удавили в Бутырском МОКе[5], и исполнителя не нашли… Убитый наводчик общался только с посредником, главаря не видел, но услышал его кличку – Недокрещенный. Произнося ее, посредник, тертый калач, зажмуривал глаза и принимал стойку «смирно». Вскоре его тело обнаружили в Даниловке, в канаве.

После третьего ограбления (в Ростове убили самого богатого домовладельца) дело передали в столицу. Департамент полиции начал циркулярный розыск. Словно в насмешку над ним, неуловимая банда провела еще четыре акта: в Одессе, Варшаве и дважды в Петербурге. Налеты обычно следовали весной и в начале лета, а на зиму прекращались. Во всех случаях был один и тот же почерк. И никаких следов, только еще десять трупов.

Благово злился – уже много лет он не испытывал такой беспомощности. Агентура докладывала, что в среде фартовых Недокрещенного не знают. В этом и была загвоздка. Если бы гастролеры принадлежали к уголовному миру, их бы давно уже арестовали. Или как минимум идентифицировали. Конечно, гайменники[6] Горячего поля в Петербурге или душители из Даниловских пещер в Москве скрываются от закона годами. В обеих столицах есть много мест, не доступных полицейским облавам. Однако имена злодеев все известны, и при неосторожном их появлении на людях происходит задержание. Здесь же вообще ничего! Не имеется даже примет. Десяток отчаянных головорезов, сведения о которых начисто отсутствуют. Вся секретная агентура оказывается бессильной, если разыскиваемые не соприкасаются с уголовной средой.

Но даже у таких конспираторов имеется одно уязвимое место – это сбыт краденого. Пусть злодеи не ходят на «малины» и не якшаются с ворами, но все равно добытые ценности нужно обращать в деньги. А маклаки все до единого состоят на учете в сыскном отделении, а часто и составляют ту самую агентуру. И если в Нижнем Новгороде их насчитывается 75 человек, то в Петербурге – более тысячи. Таких же, кто в состоянии купить бриллианты большой стоимости, не более трех десятков на всю империю. За них и взялся Департамент полиции. Проявленная при этом особенная энергичность вскоре дала результаты. Темный полтавский ювелир Мойша Зильбервассер не смог объяснить происхождение найденной у него алмазной полупарюры[7]. Сказал было, что принес неизвестный оборванец, но сыщики только посмеялись. Комплект в двадцать тысяч рублей к таким в руки не попадает. Полупарюра оказалась из вещей, отобранных у Чеснавера. В Полтаву спешно выехал коллежский советник Оконор и с ним два ассистента крепкого сложения и мрачной наружности. Начальник секретного отделения столичного градоначальства славился умением развязывать любые языки. Зильбервассер очень боялся выдавать продавцов бриллиантов, но Оконора это мало интересовало. Когда ювелир понял, что его забьют до смерти, если не расколется, он дал показания. Так в деле появился первый участник банды Недокрещенного, некий Ерославцев. Отставной подпрапорщик, уволенный за неблаговидные по службе поступки, он, видимо, отвечал в шайке за сбыт слама[8]. Зильбервассер описал приметы бывшего воина. По ним сыщики быстро отыскали Ерославцева в Москве, хотя тот и проживал по подложному паспорту. Арестовывать лиходея Павел Афанасьевич запретил, а велел подвести к нему агента. Так в расследование вошел Иван Красноумов.

Он служил сыскным городовым в Николаеве, когда там появилась и начала греметь банда Атамана Грозы (налетчика Ярошенко). Молодому сыщику предложили в нее внедриться. У него оказался замечательный талант к перевоплощению. Через три месяца банда была ликвидирована, а ее главарь уплыл на Сахалин. Красноумов получил первый классный чин и перевод в столицу. Как спасшийся от ареста николаевский гайменник, он поселился в доме Фредерикса на Лиговке и быстро стал там своим. Трехэтажный доходный дом барона относился к числу опаснейших петербургских клоак: все его обитатели без исключения были фартовые. Уже через месяц коллежский регистратор раскрыл убийство купеческой вдовы в Александровской слободе и помог изловить опаснейшего дезертира. Чин губернского секретаря стал ему наградой.

Иван числился за Летучим отрядом Департамента полиции и не соприкасался со столичным градоначальством. Однажды питерские сыскные задержали его на облаве с липовыми документами и посадили в ДэПэЗэ[9] на Шпалерной. Веселый, обаятельный, уверенный в себе, «демон» завел там широкое знакомство и даже сделался старостой камеры. Особенно полезным оказалось его общение с представителями московской «диаспоры».

Между столичными и московскими фартовыми отношения издавна складываются не просто. Это похоже на распрю западников со славянофилами: перо в бок, конечно, не сунут, но козью морду скривят… Москвичи патриоты и неохотно пускают промышлять у себя залетных. Ну, вызовут «варшавских» подломить несгораемую кассу. Простят одесским шулерам пару выигрышей в клубах, но потом предложат и честь знать. Примут на реализацию «красноярки»[10] от темных сибирских купцов. Вот, пожалуй, и все. Есть преступные профессии, требующие постоянных перемещений, – у таких, конечно, всегда входной билет в Первопрестольную. А прочих могут и попросить. Городское уголовное сообщество едино, и все всех знают, хотя бы и понаслышке; конфликты редки.

Не то Петербург. Столица – один большой вокзал. Фартовые едут со всех концов бомбить жирных питерских гусей. Внутри сообщества никакого единства: Острова живут своей жизнью, Лиговка враждует с Сенной площадью, Горячее поле снимает сливки, а пригородные фабричные окраины воюют против всех. Когда эта разношерстая публика оказывается собранной на четвертом, «воровском» этаже Домзака, распря обостряется и делается всеобщей.

Но в этой дурной сваре у немногочисленных москвичей особое положение. Их никто и пальцем не тронет, потому как потом окажется себе дороже. Мелочь, уголовная шпанка свое место знают и не высовываются. Серьезные же фартовики, кому идти на каторгу, помнят, что дорога туда лежит через Москву. Все арестантские партии с севера, запада и востока Европейской России выходят в свой скорбный путь из Бутырской тюрьмы. Любой питерский «иван», даже самый авторитетный, потеряется в этом полуторатысячном муравейнике. Партии иногда приходится ждать несколько дней, а зимой – даже недель. За это время московские ребята могут припомнить все свои обиды. Во-первых, старосты рекрутируются исключительно из местных. Во-вторых, что еще важнее, вся низовая тюремная администрация давно куплена московскими деловыми. От субинспектора до помощника смотрителя, а говорят, что и сам смотритель…

За время случайной отсидки на Шпалерной Красноумов сошелся с Петром Наковалкиным, по кличке Кривая Шканда. (Тот сильно хромал – хапиловские перебили ногу за обман.) Наковалкин держал лучшую в Москве подпольную кассу ссуд и обслуживал первостатейных налетчиков. Сюда он попал случайно. Московские сыщики обнаружили у Петра в закладе янтарный с золотом мундштук, похищенный у егермейстера графа Олсуфьева. Начальник Петербургской сыскной полиции Виноградов любил дела, где замешаны хорошие фамилии, и брал их на свой контроль. Наковалкина через день таскали на Офицерскую и добивались признания: Виноградов хотел отличиться перед графом.

Благово решил воспользоваться ситуацией и подобраться к Недокрещенному. Вдруг выгорит? Из секретных сумм департамента Красноумов дал статскому советнику Виноградову восемьдесят рублей «лапок»[11] и вышел на свободу. Перед самым освобождением он открыл Кривой Шканде секрет своего успеха. И предложил помочь повторить трюк, причем готов был дать нужную сумму взаймы.

Наковалкин с благодарностью согласился – дела в Москве стояли, он нес убытки и рисковал угодить на каторгу. Из тех же департаментских фондов «демон» лично вручил главному сыщику столицы тысячу двести рублей за отпуск ростовщика. Дурново весь изошелся желчью, подписывая ассигновку. «…В интересах продолжения операции… – бурчал он. – Я бы этой… нашел куда засунуть требуемую сумму, ракалье!» Но банда Недокрещенного гуляла на свободе, и все средства для ее поимки были хороши.

Кривую Шканду выпустили за недоказанностью, и он укатил в Москву. Через неделю Красноумов поехал следом – взыскивать долг. Благодарный маклак «накрыл поляну» в уголовном трактире Полякова, где был желанным посетителем. В конце гомерической пьянки «демон» вскользь упомянул, что по старым ярошенковским делам близко сошелся в свое время с братьями Цунзер. Это были крупнейшие в Варшаве, а может и в России, маклаки-ювелиры. При желании братья могли бы купить даже большую императорскую корону, причем через два дня камни из нее уже были бы в Роттердаме.

Наковалкин, умеющий пить не пьянея, промолчал, но при расставании спросил:

– Ты, Вань, когда назад собираешься?

– В ночь поеду, – ответил тот и икнул.

– А погоди еще денек!

– Пошто?

– Дельце имеется, хорошее дельце.

«Демон» насторожился и посмотрел на ростовщика трезвыми злыми глазами:

– Петр! Какое еще дельце? Ты ж только-только отначился[12]. Тебя еще пасут наверняка! Ваш Эффенбах – не наш Виноградов, он «лапок» не берет. Сам сгоришь и меня утянешь. Поеду я…

– Тысячное дело, Ваня, гад буду! Уедешь – локти потом кусать станешь. И не пасет меня тут никто, я справлялся. Ну?

– Чего «ну»? Говори, Шканда.

– Сверкальца[13] имеются. Дорогие, мне не по чину. Помоги людям с Цунзерами столковаться, они тебе хороший лаж дадут.

«Демон» снова икнул, подумал и сказал:

– Щас ничего не скажу. Потому – херый я. Завтра решу, на трезвую голову. Боязно чего-то… но серсы нужны, пра-дело, нужны. Отвези меня в гостиничку, где клопов меньше миллиона, и к завтраку подходи, перетрем.

Утром маклак и налетчик встретились снова и пили только чай. Шканда рассказал, что имеются бриллианты в оправе и без, общей стоимостью двести тысяч рублей. Люди хотят получить за них сто тридцать, наличными и сразу, и готовы приехать показать товар. Лаж посредника их не интересует. Еще маклак добавил, что в России эти камни сбыть нельзя, поэтому цена такая низкая.

Красноумов выслушал, подумал и сказал, что хочет увидеть держателя сокровищ. Наковалкин тем же вечером привел отставного подпрапорщика, назвавшегося вымышленной фамилией. Благово торопил с выходом на главаря, поэтому «демон» заявил Ерославцеву:

– Я со шпанкой дел не веду. Зови маза, будем с ним торговаться. И не здесь, а в Питере.

– Тебе самому лучше бы нашего маза не знать, – степенно ответил бандит. – Дольше проживешь. Товар получишь от меня и деньги отдашь тоже мне.

– С тобой, дядя, только халамидники[14] будут договариваться, – ухмыльнулся Иван. – С братьями так не выгорит. Они меня спросят – я им что скажу? Что с шестеркой условился? Ярошенку своего я им в Варшаву на смотрины возил – только тогда по рукам ударили.

Стороны не пришли к соглашению, и Красноумов ушел из трактира. Он вернулся в столицу и, допуская, что за ним могут следить, вел себя очень осторожно. Действительно, с самого вокзала за губернским секретарем шел «хвост». В доме Фредерикса москвичи, видимо, купили коридорного – вещи «демона» были обысканы. Иван вел жизнь обычного мазурика и на связь с департаментом не выходил. Еще на дебаркадере он сумел незаметно сунуть рапорт в карман «носильщика» и теперь просто ждал. На третий день у подъезда его встретил Ерославцев.

– Вы по-прежнему требуете встречи с нашим главнокомандующим? – спросил подпрапорщик не здороваясь.

– Разумеется.

– Назовите время и место.

– Ну… скажем, в три пополудни в «Риме». Знаете? Апраксин переулок, против Суворинского театра. Хорошее место.

«Хорошее место» было известной в городе клоакой, где всегда толпился разный темный народ.

– Мы будем, – кивнул головой Ерославцев и ушел. А губернский секретарь отравился на Невский. Проходя по Знаменской площади, он на ходу снял барейку, стряхнул с нее какую-то соринку и опять нацепил на голову. Через четверть часа Благово получил сообщение, что встреча назначена, причем место и время соответствуют договоренностям. Девять оперативников Летучего отряда во главе с Лыковым с часу дня заперли с обоих концов Апраксин и Торговый переулки. Они не стали маячить ряжеными на улице, а укрылись в заранее снятых квартирах. Ничто не выдавало стороннему наблюдателю их присутствия.

Но противник оказался хитрее. За полчаса до встречи Красноумов вышел из греческой чайной на Театральной площади, собираясь направиться в «Рим». Подле двери его подхватили два рослых парня и насильно усадили в карету на санном ходу. Внутри «демона» ожидал Ерославцев. Движением ладони он пресек возмущенную реплику:

– Тихо! Знакомство будет, но в другом месте.

В банде все оказалось продумано до мелочей. Как только карета свернула за угол, Ивана мгновенно и без суеты пересадили в закрытый возок с какой-то баронской короной. Коляска как ни в чем не бывало поехала дальше, уводя за собой возможную слежку, а возок отправился на Петербургскую сторону. Красноумова зажали с обеих сторон чугунные плечи. Он только одобрительно хмыкнул. Через полчаса остановились на Зверинской, возле крайне нехорошего трактира «Днепр». Это был «пчельник» – заведение исключительно для уголовных. Здоровый детина на входе увидел Красноумова и осклабился:

– А, Ванятка! Проходи, бисов сын!

– Привет, Сеня, привет, – ответил «демон» и спокойно шагнул внутрь, пояснив через плечо Ерославцеву:

– Это Сенька Майборода, налетчик. Вместе сидели.

Через минуту в отдельном кабинете состоялась долгожданная встреча агента с самим Недокрещенным. Беседа с неспешным обедом заняла около часа. Иван составил о ней подробный рапорт, который Лыков затем выучил наизусть. Главарь пришел в «Днепр» сильно загримированным и долго с непривычки вытаскивал капусту из наклеенной бороды. Парик, зеленые очки и искусственно состаренная кожа лица и рук сделали его, казалось бы, совершенно неузнаваемым. Тем не менее Красноумов записал некоторые приметы. «Рост 2 аршина 7 с четвертью вершков[15]. Плотный, корпусный. Лицо слегка вытянутое, не деревенского типа, с поджившими на левой щеке угрями. Глаза темные, цвет определить не удалось. Зубы здоровые. Возраст 30–35 лет. В осанке есть что-то военное. Голос приятный, чуть сиплый. Одет в рубашку сатино крем, триковый жакетный костюм с брюками навыпуск, обут в личные сапоги с галошами. Задумавшись, болтает ногами под столом. Когда ест, не подносит ложку ко рту, а, наоборот, придвигает к ней голову. Кушает опрятно, этикетно; видимо, имел хорошее воспитание. Очень быстро соображает, владеет мимикою лица, постоянно наблюдает вокруг себя. Легко способен подчинить собеседника своей воле. Общее впечатление: весьма умен и крайне опасен».

Губернский секретарь указал также и приметы некоторых лиц из окружения главаря. Один был высокий, атлетического сложения. Второй, одетый простолюдином и украшенный крестьянской бородой, не смог скрыть аристократических манер. У третьего, жгучего брюнета, корни волос оказались рыжими.

Это был последний рапорт Ивана Красноумова. Знакомство с Недокрещенным закончилось для него благополучно. Он вернулся в квартиру, записал сообщение и положил его в тайник. На другой день, проходя по Знаменской, агент подал знак, что готовится новая встреча. Изначально существовала договоренность, что филеры департамента наблюдать его не будут. Любая слежка рано или поздно раскрывается. Быстрая передача сообщений предусматривалась через буфет 2-го класса Московского вокзала. Лыков и его помощники каждые полчаса проходили мимо буфета и косились на лицо официанта Тимохи Штатникова. Но послание так и не пришло. Губернский секретарь просто исчез. Видимо, он чем-то себя выдал, и Недокрещенный приказал его убить. Рапорт, позже обнаруженный в тайнике, оказался последней весточкой от Ивана. Умный, смелый и очень еще молодой человек погиб, и тело его так и не было обнаружено. Зато нашли отставного подпрапорщика – он лежал зарезанный у Волчьей канавы Горячего поля.

И вот теперь Лыкова выгнали в отпуск с приказанием готовить план мероприятий по поимке Недокрещенного. Эх ма… Самому, что ли, в «демоны» податься?