Демон, который ошибался

10 ГЕНЕРАЛ УЛОЛА

Мы подошли к Игольному Ушку. Наши разведчики поймали человека племени заперазхов, сказали ему, что желаем побеседовать с шаманом Йурогом и отпустили. Потом из-за скал появился Йурог. Плата в десять быков племени — пять немедленно, а пять — после проведения кампании легко убедила его присоединиться к нам. Когда мы шли вниз по южной стороне перехода, старик признался:

— Быть шаманом хорошо, но моя хочет видеть цивилизацию, встречать великих колдунов, учить высшую магию. После многих лет скалистые горы и невежественные пещерные люди мало-мало надоели.

На солимбрийской границе мы лицом к лицу столкнулись с проблемой: как вести себя с солимбрийцами. Я сказал Шнорри:

— Конечно, они не могут остановить вашу армию на пути в Ир, поскольку деморализованы тем, что архон у них слабоумный. Но скоро выберут нового архона, и на сей раз судьба может оказаться к ним более милостивой. Если Хваеднир позволит своим людям дикий набег, воровство, насилие и убийство, то на обратном пути после кампании вам, может быть, придется сражаться.

На следующем военном совете Шнорри поставил этот вопрос (я присутствовал на совете в качестве представителя от Ира). Главный сказал:

— Кто тот трусливый сердцем, который хочет, чтобы мы вели себя как эти сидячие, изнеженные, пухлозадые? Плевать на него! Если наши храбрые воины задерут юбки на солимбрийских чертовках, то это только честь для солимбрийцев — в их дегенеративные жилы наконец-то вольется героическая кровь.

— Даже крыса кусается, если ее задеть, — сказал другой. — Поэтому я согласен со Шнорри. Если мы слишком наподдадим солимбрийской крысе, она, конечно же, начнет сопротивляться. А какой для нас толк проткнуть десять их за одного нашего? Этот умерший будет стоить многого, когда начнется война с гендингами.

— О солимбрийский защитник! — заметил еще один. — Мы пройдем через них, как горячий нож через масло. Ты забыл, как мы разграбили город Боуктис в дни чама Ингнала, когда сидни мчались от нас как кролики?

Шнорри сказал:

— Я также помню, когда наши силы возвращались через Эллорну, объединенные силы боактиан, тархиан и солимбрийцев разбили нас и отобрали большую часть добычи.

Так оно и шло — то в одну сторону, то в другую, а принц Хваеднир сидел и слушал. Этот молодой человек не поразил меня своим умом даже тогда, когда я выучил швенский настолько, что мог с ним разговаривать. Сейчас тем не менее он внимательно слушал советы своих военачальников и принимал их, когда эти советы были более или менее едиными. Наконец он сказал:

— Я последую совету моего двоюродного брата Шнорри. Войско воинов будет двигаться строго по дороге. Вступление в драку будет наказываться отсечением руки, насилие — кастрацией, убийство — потерей головы.

Ответом на это было ворчание, и некоторые воины, казалось, не приняли распоряжения всерьез. Однако, после того как один из них потерял голову за убийство мужчины, остальные поверили и подчинились.

Вначале солимбрийцы со всех ног удирали при появлении армии хрунтингов. Когда же узнали о том, как хорошо ведут себя кочевники, большая часть их вернулась по домам. Рой маркитантов, специалистов по развлечениям и проституток, был готов удовлетворять нужды воинов.

От некоторых из них я узнал, что Ир еще держится. Новость эта казалась свежей, потому что все земли, окружающие Ир на много лье, были пустынными. Часть населения была поймана наездниками кенгуру-кавалерии во время набегов и угнана для съедения. Остальные, услышав о судьбе соседей, оставили между собой и Иром такое большое расстояние, какое только могли.

Проходя мимо Солимбрии — город благоразумно запер ворота, — мы пересекли лагерь беженцев из Ира. Расположились на ночь в окрестностях города, и к командующему пришла делегация от ирцев.

— Мы бы хотели присоединиться к вашей армии, идущей освобождать наш город, — сказали они. Шнорри снова переводил.

Поскольку Хваеднир, казалось, не знал, как отнестись к этой просьбе, Шнорри созвал военный совет. Когда все собрались, один военачальник спросил:

— Сколько вас может собраться?

— Возможно, человек пятьсот, сэр.

— Как вы вооружены? — спросил другой.

— О, у нас нет оружия, сэр. Мы убегали в огромной поспешности. Мы думали, что ваша великолепно оснащенная армия могла бы снабдить нас оружием.

— Сколько среди вас профессиональных воинов? — спросил третий.

Говоривший казался обескураженным:

— Ни одного, сэр. Мы миролюбивый народ, который хочет лишь того, чтобы ему было позволено работать на своих фермах и заниматься торговлей. — Хрунтинг отпустил насмешливое замечание на своем языке, но ирец продолжал: — Но все равно мы горим патриотическим чувством, и это возмещает отсутствие опыта.

Вождь сказал:

— Боюсь, что с таким неуклюжим выводком хотя и можно совершить хорошую прогулку, но вряд ли имеет смысл вести военную кампанию. Вы все верхом?

— Совсем нет, сэр. Правда, у некоторых есть лошади, но это все мирные домашние животные, привыкшие лишь перетаскивать груз и неспособные к участию в военных действиях. Мы намеревались быть пешими солдатами.

Хваеднир возразил:

— Наша армия полностью верховая. Каждый человек, кроме наездников на мамонтах, имеет по две лошади. Чем же может быть для нас полезен пехотный батальон? Вы же за нами даже не успеете!

Несколько военачальников зашумели:

— Чума их заешь! Нам не нужна толпа трусов-захребетников!

— Ну да, они только под ногами будут мешаться...

— Честь требует того, чтобы мы взяли себе всю славу этой кампании.

— Отошли их копаться в земле, принц.

Ирцы не понимали слов, но тон и взгляды были им понятны, и вид у них стал еще печальнее. Когда они уже приготовились уходить, я сказал:

— Сэры, вам не известно, что вы найдете у Ира. Паалуанцы могли выстроить мощные укрепления вокруг своих позиций. Для взятия их, насколько я могу судить по своим знаниям истории Первой Реальности, ваши животные будут бесполезны. Вам придется снимать осаду самим, а это дело медленное и требует большого труда.

Пока вы будете заниматься приготовлениями, ирские беженцы вполне смогут вам помогать. Если вы поставите над ними офицера, говорящего по-новарски, он сможет тренировать их в пути. Когда придет время брать вражеский лагерь, вы можете обнаружить, что все пешие солдаты в этом деле равны.

Это замечание вызвало еще одну бурю споров со стороны военачальников. Большая их часть все еще возражала против вооружения ирцев, но Шнорри и еще двое поддержали меня. Наконец Хваеднир сказал:

— Ну, поскольку мнения разделились, пусть решают боги.

Он извлек из своего кошелька монетку, подбросил ее, поймал и показал всем.

— Орел, — сказал он. — Ирцы будут вооружены и обучены, как предложил демон. Я сказал.

Становилось все жарче, по мере того как мы, идя по пустынной земле, приближались к Иру. Тяжелые одежды хрунтингов были бесполезными в этом знойном климате. Люди скакали с непокрытыми головами, обнаженными по пояс, а потом жаловались на тепловые удары. (Большая часть швенов выбривает головы, кроме одного локона на ней. Хваеднир, гордившийся своими золотыми волосами, был один из немногих, кто оставлял их небритыми.) Особенно страдал тучный Шнорри. Пот ручьями стекал с его тела. Недомогание сделалось повсеместным явлением.

Должен сказать, что, когда речь шла о передвижении армии, разведочных вылазках, внезапном нападении на лагерь, хрунтинги действовали эффективно. Их военачальники могли быть напичканы фантазиями насчет чести, доблести и собственного превосходства, но в делах практических они были молодцы. Так что то, что принц Хваеднир был не семи пядей во лбу, значения не имело. Пока он следовал подсказкам своих советников, он не мог ничего особенно испортить.

Когда мы приблизились к Киамосу, наши разведчики сообщили, что паалуанцы все еще окружают Ир. Сам Киамос не мог быть виден из Ира, потому что этому мешает низкая гряда, что проходит между Киамосом и Малым Вомантиконом. Тем не менее было решено подойти к Киамосу украдкой, в ночное время и разбить там лагерь в надежде на то, что паалуанцы не обнаружат нашего присутствия до тех пор, пока мы не будем готовы к атаке. Каннибалы уже не посылали свои разведывательные отряды в набеги по окрестностям. Я думаю, что они едва ли надеялись что-либо найти, вернее, кого-нибудь, кто был бы съедобным, а искать следы приближающейся армии — такое просто не приходило им в голову.

Однажды вечером армия хрунтингов тихо двинулась по долине Киамоса, пересекла подъемный мост и разбила лагерь. Люди съели холодный ужин, и все прошло бы хорошо, если бы не один мамонт, испустивший громкий трубный звук. Несколько других ответили ему, а через пару минут разведчики доложили, что от лагеря отъехал отряд паалуанцев на скакунах и с факелами. Военачальники бросили им навстречу большую силу всадников. Хрунтинги налетели на паалуанцев и убили большую часть, но некоторые из оставшихся вернулись в лагерь.

Теперь каннибалы знали, что поблизости находятся вражеские силы, но они не знали, что это за силы. Военачальники позаботились о том, чтобы они и не узнали этого. Были расставлены пикеты вдоль гряды, отделявшей Киамос от Ира, и посланы верховые патрулировать у высшей точки этой территории день и ночь. Некоторые паалуанцы могли бы заметить наш лагерь, но с такого расстояния, что это не принесло бы им особой пользы.

На вторую ночь после нашего прибытия открылся военный совет. Один из командиров выступил с отчетом:

— Наша разведка сообщила мне, что паалуанские солдаты весь день трудятся в своем лагере с лопатами и ломами, расширяя укрепления. Некоторые роют ямы и вбивают колья, другие возводят баррикады из заостренных веток, некоторые увеличивают земляные валы. Нам следует напасть немедленно, пока эти дикари не сделали себя недоступными.

— Нет, — возразил другой. — Мы самые умелые в мире конники, но если мы выступим пешими, то это будет война без конца. Лучше отрезать их от продовольствия, обречь на голодание.

— Пока мы будем это делать, мы заморим до смерти Ир, — сказал еще один.

— Ну и что? Когда все эти осажденные умрут, мы сможем воспользоваться их богатством.

— Но это непорядочно!

— Товарищи, — сказал очередной выступающий, — давайте думать только о стоящей перед нами проблеме. Ирской пехоте нужен еще один день, чтобы подойти к нам. Если мы подождем ее прибытия, то потом сможем вместе обрушиться на лагерь каннибалов. Мы, собственно, можем послать вперед как первую волну именно пехоту. В конце концов, это их город, так что они без возражений умрут за него.

И так продолжалось круг за кругом. Наконец принц Хваеднир заметил:

— Товарищи, мой дядя чам предупреждал меня перед нашим уходом, чтобы мы не вступали в битву, не достигнув твердого соглашения с синдиками.

— Но как мы можем достичь с ними твердого соглашения, — возразил один из военачальников, — если их окружает кольцо паалуанцев?

— Мы могли бы пройти над ним, под ним и через него, — ответил полушутя другой. — Судя по количеству камня вокруг, я сомневаюсь, что рыть туннель было бы практично.

— Что же касается пути над ними, — встрял еще один спорщик, — нет ли среди нас волшебников, которые сумели бы летать по воздуху? Я слышал о коврах и метлах, которые будто бы могут переносить на себе людей.

Шнорри сказал:

— Когда я был студентом в Оттомани, один лектор рассказывал мне, что подобное заклинание существует. Но пользоваться им могут только самые могущественные колдуны, потому что оно требует дорогостоящих приготовлений, долгого труда и забирает массу силы и энергии его творящего. Тем не менее мы могли бы попросить нашего собственного колдуна Йурога из заперазхов.

Позвали Йурога. Когда мы объяснили ему свое предложение, он вздохнул:

— Моя не такой великий колдун. Моя только маленький шаман племени. Моя надеется выучить сильную магию в цивилизованных странах, но пока ее не знает.

Тут Шнорри вспомнил обо мне:

— Насколько я понимаю, находящемуся здесь моему другу Здиму удалось пробраться через паалуанские редуты, используя свое умение красться и менять цвет. Если ему это удалось один раз, то почему не удастся другой?

— Джентльмены, я сделаю все, что в моих силах, чтобы выполнить ваше задание. Но должен тем не менее заметить, что эта миссия более сложная и рискованная, чем предыдущая. Как говорят у нас, в Двенадцатой Реальности, повадился кувшин по воду ходить — тут ему и компец! Паалуанцы усилили защиту...

Вожди прервали меня:

— Ура Здиму!

— Здим будет нашим поверенным посланцем!

— С такими когтями он пролезет через заграждение как белка.

— Ты слишком скромен, честный Здим, мы не примем никаких отказов!

Совет сделался единодушен. Я бросил взгляд на принца Хваеднира, надеясь, что он обуздает их, — в последнее время этот парень выказывал все большие признаки независимости. Но он только заметил:

— Вы правы, товарищи, Здим заключит в городе контракт, соберет подписи синдиков и принесет все это сюда. Пока он это не сделает, мы останемся здесь и будем только изводить каннибалов, Я сказал.

Поскольку я не видел иного пути сослужить службу Иру, как мне было приказано, я согласился выполнить эту миссию, хотя и с неохотой. Были принесены письменные принадлежности. Грамотный Шнорри составил контракт в двух экземплярах — на швенском и новарском, — заключающийся между армией хрунтингов и Синдикатом Ира. Условиями его были те, что были одобрены в Швении и на совете в лагере хрунтингов: одна марка на человека в день и так далее. Мы со Шнорри расписались. Хваеднир сделал свою отметку, чему мы со Шнорри были свидетелями. Ко времени появления луны я достиг паалуанского лагеря.

Земляные укрепления, над которыми работали осаждающие, не были серьезным препятствием, потому что были закончены только частично. Я крался на четвереньках среди раскопанной земли, недовыкопанных камней и недовозведенных валов.

Итак, снова я вполз в расположенный кольцом лагерь. Как и прежде, окрасил себя в черный цвет. Наблюдал, слушал, выяснял присутствие часовых и их проклятых драконов. Если можно так сказать, двигался тихо как тень.

Я был на полпути между внешней и внутренней стенами и огибал бревенчатое возвышение, когда ощутил присутствие часового. Я застыл, прижавшись к бревнам. Он вышел из-за угла с огромной ящерицей, ковыляющей подле него на поводке. И прошел мимо, не заметив меня.

Но ящерица учуяла мое присутствие. Рептилия остановилась и высунула язык. Чувствуя, как натянулся поводок, паалуанец тоже остановился и обернулся, чтобы посмотреть, в чем дело. Он сделал шаг назад, и его рука коснулась моей чешуи.

Человек отдернул руку, уставился в темноту и с криком отскочил на шаг. Другие крики ответили ему эхом, и я кинулся бежать, перепрыгивая через препятствия и направляясь ко внутренней стене. Огибая одно из бревен, я тем не менее слишком резко срезал угол, зацепился за веревку и растянулся на земле. Вскочил на ноги почти в то же мгновение, но тут появился человек с фонарем. Я помчался было дальше, но что-то просвистело в воздухе и обвилось вокруг моих ног, снова заставив меня упасть. То было одно из приспособлений, сделанных из каменных шаров болеардос, крутящихся на конце веревки.

Прежде чем мне удалось снова принять вертикальное положение, рядом со мной оказалась чуть ли не половина паалуанской армии. Двоих-троих удалось ухлопать, но остальные накинулись на меня, как рой тех насекомых Первой Реальности, которых зовут осами. Я ударил одного ногой, но это не помешало им связать меня по рукам и ногам веревкой, которой хватило бы для целого мамонта.

Они даже завязали мне челюсти, чтобы я не мог открыть рот. Потом подтащили меня к ограждению и там положили на землю. Несколько каннибалов стояли вокруг с копьями наготове на тот случай, если бы мне каким-то образом удалось освободиться от пут.

Так я провел несколько отвратительных, полных боли, часов. На рассвете меня снова подняли, подтащили к самой большой палатке и забросили в нее. Я предстал перед очами самого главного их командующего.

То была первая для меня возможность увидеть паалуанцев вблизи при подходящем освещении. Они были высокими, в основном худыми, хотя некоторые среди них казались упитанными. У них была черная или, по крайней мере, темно-коричневая кожа, а головы покрыты курчавыми волосами, черными или коричневыми. Кроме того, у них имелись бороды.

В отличие от новарцев и швенов, у этих существ не было табу на наготу. Кроме носящих кожаные доспехи и перья на голове, что свидетельствовало о высоком офицерском звании, остальные были абсолютно обнажены. Темная их кожа была разрисована рисунками в основном красного и белого цвета. Совершенно не скрывающие свои половые органы, в отличие от большинства прочих обитателей Первой Реальности, они разрисовали их по контрасту в яркие цвета, чтобы лучше подчеркнуть.

У них были низкие лбы и сильно развитые надбровные дуги, так что казалось, будто их темные глаза посажены в подобие маленьких пещер. Носы были удивительно широкими и плотными, без переносиц. Рты очень большие.

В центре палатки, окруженный менее высокими чинами, сидел главный предводитель всей этой армии. У него была блестящая черная, начинающая седеть борода. На шее висели золотые цепи, а под самой бородой виднелась золотая пластинка или медальон — возможно, знак его отличия.

Среди приспешников был один, выглядевший как новарец. Он носил новарский костюм, но поверх него — воинские доспехи паалуанцев.

Все эти люди говорили на каком-то незнакомом мне языке. При виде меня они сразу умолкли. Наконец новарец сказал:

— Кто ты, существо? Ты можешь говорить на человеческом языке?

Поскольку челюсти мои все еще были стянуты веревкой, я смог только промычать. Враги заметили мои трудности. Со смехом они сняли веревку.

— Благодарю вас, сэры, — поклонился я.

— О, — произнес новарец, — ты говоришь по-новарски?

— Да, сэр. К кому имею честь обращаться?

— К Шарондасу из Ксилара, главному инженеру, офицеру его величества генерала Улолы, командующего этой продовольственной экспедицией.

— Сэр, — удивился я, — разве занятие подобного рода не является необычным для новарцев?

— Является, и очень, — ответил Шарондас. — Но я теперь считаюсь почетным паалуанцем, я изменил свое подданство. Нужно пожить среди паалуанцев, чтобы оценить их душевные качества, они — настоящие джентльмены.

— А джентльмен на возвышении, насколько я понимаю, генерал Улола?

— Да.

— Тогда прошу вас засвидетельствовать ему мое уважение, поскольку я не говорю на его языке.

Шарондас перевел, и паалуанцы разразились смехом. Предатель объяснил:

— Их забавляет, что пленник, да еще и не человек, будучи связанным, способен на такую вежливость.

— Таким манерам я был обучен в своей родной Реальности, — сказал я. — А теперь не будете ли вы добры рассказать мне...

— Послушай-ка, существо, — сказал Шарондас, — это мы должны спрашивать, а не ты. Прежде всего, кто ты такой?

Я объяснил. Генерал заговорил, и Шарондас перевел:

— Он желает знать, не тот ли ты тип, что прошел через наш лагерь в другом направлении шесть-семь недель назад.

— Полагаю, что это я. О другом обитателе Двенадцатой Реальности мне слышать не приходилось.

— Генерал так и думал, он оказался куда более прав, чем часовой, который думал, что у него галлюцинации. Ну а с какой же целью ты решил вернуться в осажденный Ир?

— Прошу прощения, сэр, но я не думаю, что с моей стороны было бы честным ответить на этот вопрос.

— У нас есть способы заставить пленного заговорить, — сказал Шарондас.

Как раз в эту минуту вошел офицер и протянул генералу два экземпляра контракта, заключенного между ирцами и хрунтингами, которые я нес с собой. После внимательного изучения Улола передал документы Шарондасу. Перебежчик развернул один из них и начал читать вслух, переводя содержание на паалуанский.

Когда он закончил, все начали бурно спорить. Потом Шарондас сказал:

— Поскольку этот документ сообщил нам все, что необходимо знать о твоей миссии, мы не станем задавать тебе вопросов. Остается только решить, что с тобой делать.

Он поговорил с генералом и вновь обратился ко мне:

— Решено тебя казнить, как мы поступаем со всеми новарцами, которых ловим. Генерал говорит, что мы тем не менее не сможем тебя съесть, потому что неизвестно, не будет ли от тебя несварения желудка. Ты послужишь едой нашим драконам.

— Сэры, — сказал я, — вы поставили меня в такое положение, что можете сделать со мной что угодно. Но если будет позволено заметить, подобный поступок кажется чересчур уж решительным, ведь я лишь пытался выполнить волю своей хозяйки.

Шарондас перевел это замечание, и генерал ответил. Последующая дискуссия, происшедшая между мной и генералом посредством переводчика, заключалась в следующем:

— Демон, мы не имеем ничего против тебя как такового. Но ты работал на новарцев и должен разделить их участь. Ты совершил нравственное преступление, которое должно быть наказано немедленной смертью.

— Как так, генерал?

— Новарцы, так же как и другие народы этого континента, неисправимо испорчены и потому должны быть уничтожены.

— В чем же состоит их испорченность, сэр?

— В том, что они воюют друг с другом. Мы наблюдали за ними и знаем, что они неисправимы в этой своей привычке.

— Но, генерал, вы ведь тоже постоянно воюете, не так ли? Какое же тогда вы имеете право их судить?

— О, мы не воюем! Мы совершаем фуражные, или жатвенные, вылазки. Мы собираем урожай... плотский урожай... и мы делаем это с простой, нормальной и всем понятной целью — дать пищу нашим людям. Поскольку каждое существо должно питаться, это естественная, а тем самым и оправданная с моральной точки зрения процедура. Но убивать людей без причины — безнравственно и позорно. Тот, кто занимается этим, не заслуживает пощады.

— Но, генерал, мне говорили, что народ этого континента, когда начинает войну, заявляет, что у него тоже есть весомые причины.

— Какие причины? Чтобы какой-нибудь политический авантюрист мог распространить свое влияние еще на некоторое число человеческих существ, или умножить свое богатство, или обратить этих несчастных в свою веру, или убивать их, чтобы на освобожденной территории мог жить другой народ?

— А как насчет тех, кто защищается от нападения? Мы, демоны, на моем Уровне, не практикуем войн, но признаем право на самозащиту.

— Это лишь предлог. Две нации кидаются в войну, и каждая провозглашает другую нападающей, что в высшей степени абсурдно, — и даже самый компетентный суд не мог бы решить, чья же тут вина. Кроме того, если одна из этих бледнолицых наций защищается сейчас, можно с уверенностью сказать, что она нападет на какого-нибудь своего соседа в будущем.

— Значит, единственная законная причина убивать другое человеческое существо — это желание его съесть. И единственное разумное обращение с добычей — это засаливать ее и делать пригодной к долгому хранению. Поскольку паалуанцы ничем не вовлекаются в войну, они, очевидно, стоят по своим моральным качествам выше, чем бледнолицые, и имеют поэтому право использовать их?

— Довольно разговоров, демон. Мы приговорили тебя к смерти, и это вполне нормально. Однако Шарондас сказал мне, что у вас, демонов, очень твердый панцирь и обычный топор или сабля могут нанести тебе не более чем царапину. У тебя есть другие предложения?

— Да, генерал. Привести приговор в исполнение в моей собственной Реальности.

— Ха-ха, как смешно. — Улола поговорил с Шарондасом, потом Шарондас сказал мне:

— Генерал поручил мне построить машину для отсечения головы, которая бы справилась с тобой, демон. Мне хватит пары часов, мы скоро увидимся.

Несколько солдат отвели меня снова к яме, посадили туда и стали стеречь. То был один из самых неприятных дней, проведенных мною в Первой Реальности, — неприятные ощущения соединились со скукой. Никто не принес мне хотя бы воды и вообще не сделал ничего такого, что облегчило бы мое положение. Не было надежды на то, что меня освободят хрунтинги, поскольку Хваеднир решил не двигаться, пока я не принесу из Ира подписанный контракт.

При таких обстоятельствах не оставалось ничего другого, кроме как погрузиться в пищеварительный ступор. Подобное негуманное обращение может весьма утомить благородного демона.

На следующий день рано утром меня вытащили из ямы и отвели к лобному месту перед палаткой генерала. Банда паалуанцев завершала последние приготовления возле машины Шарондаса. Машина эта состояла, прежде всего, из отсекающей части убедительных размеров, желобка, на котором располагались шея и подбородок жертвы. Пятнадцатью футами дальше стояло массивное деревянное устройство, одно бревно которого было подвижным. Нижний конец его был снабжен коротким шкивом, который приводился во вращение с помощью толстых пружин.

Верхний же конец завершался огромным ножом, похожим на лезвие топора, только в несколько раз больше. Паалуанские мастера, должно быть, работали весь день и всю ночь, чтобы соорудить этот кусок стали.

За шестом и его основанием высокая трехногая деревянная структура составляла поддержку шкиву, через который тянулась веревка, державшая бревно почти в вертикальном положении. Если освободить веревку, бревно должно было упасть вперед, уронив нож на отсекающее устройство с силой, достаточной, наверное, для того, чтобы расколоть его надвое. Такое сооружение обезглавило бы даже мамонта.

Когда паалуанцы подтащили меня к помосту и положили на него мою шею, я обратился к генералу Улоле, стоявшему с офицерами поблизости:

— Сэр, позвольте мне сказать, что я искренне верю в то, что происходящее здесь противозаконно — и безнравственно. Вчера я не имел подходящего момента, чтобы выстроить свои аргументы в логическом порядке, но если вы отложите данную операцию на время, за которое я смог бы дать свои объяснения, уверен, могущие удовлетворить вас...

Генерал Улола что-то сказал Шарондасу, а тот засмеялся и перевел мне:

— О Здим, генерала удивляет существо, которое, будучи накануне потери головы, может еще вести логические споры.

Шарондас обратился к другому паалуанцу, и тот двинулся к треножному устройству с топором. Я видел, что он намерен освободить веревку, удерживающую шест от падения. Улола поднял руку, чтобы дать знак.

Прежде чем генерал смог опустить руку, раздался звук трубы. Ей ответила другая, потом дудки, барабаны, и все смешалось в общем шуме. Паалуанцы забегали туда-сюда, крича и суетясь. Некоторые натягивали на себя доспехи. Генерал тоже бросился бежать. Драконы-ящерицы с вооруженными людьми на спинах вперевалку прошли мимо меня.

Поскольку я был связан, то не мог как следует разглядеть, что происходит. Судя по шуму, я решил, что Хваеднир изменил, должно быть, свое намерение и напал на лагерь.

Шум сделался еще громче. Я мог различить лязг оружия и крики раненых, несколько паалуанцев промчались назад. За ними неслись люди в форме новарских моряков. Они промчались мимо меня и скрылись из виду.

Потом появились еще несколько. Один, в офицерском мундире, сказал:

— Что это такое, девять адов?

— Сэр, — сказал я, — позвольте мне. Я демон по имени Здим, нахожусь здесь на службе у Совета Синдикатов Ира. С кем имею удовольствие беседовать?

— Да что ты тут делаешь? А, понимаю, каннибалы собирались лишить тебя головы. Эй, Жарко! Не трогай той веревки! Пойди сюда и сними с него путы. Раз он был врагом каннибалов, то может быть нашим другом.

Моряк перерезал стягивающие мое тело веревки. Потирая конечности, чтобы вернуть телу нормальное кровообращение, я снова спросил имя своего спасителя.

— Я Диодис, Верховный адмирал Цолона, — ответил офицер. Я знал, что Верховный адмирал — глава исполнительного органа этого островного княжества. — Сейчас не время для долгих объяснений, и я должен присоединиться к моим людям.

— Сэр, — сказал я, — если бы вы были так добры, что снабдили меня оружием, я бы с радостью внес лепту в это предприятие, ибо паалуанцы не сделали для меня ничего такого, за что я мог бы их полюбить.

— На передовую тебе идти не следует, а то свои же могут тебя убить. Придумал! Останешься при мне телохранителем, идет? Пошли!

Я последовал за адмиралом, чья бесцеремонная уверенность в себе не давала возможности ему прекословить. Мы поднялись к сторожевой башне, прикрывающей главные ворота, и оттуда перед нами открылся великолепный вид. Поток посланцев неутомимо тек вверх и вниз по лестнице.

Но чтобы что-нибудь не перепутать, я хочу вначале собрать воедино те сведения о ситуации, которые по крупице собирались в стройную картину.

Итак, уничтожив пиратов Алгарта, цолонийский флот вновь направился в Чемниз — взять плату у Синдиката перед возвращением в Цолон. Однако, прибыв в Чемниз, они обнаружили в гавани кучу странного вида суденышек, которыми управляло незначительное число голых черных людей. Адмирал приказал напасть на них, и вскоре все эти странного вида кораблики были захвачены.

Адмирал решил, что главная паалуанская армия выступила вверх по Киамосу и напала на Ир. Поэтому он отобрал из флота ряд небольших судов — и цолонийских, и паалуанских. Погрузил на них вооруженных людей, которые поднялись вверх по Киамосу, бросили якорь в устье Вомантикона и пешком пошли вверх по этому притоку.

Разведчики хрунтингов увидели войско, и его военачальники послали нарочных узнать о его целях. Когда кочевники узнали, что цолонийцы намерены снять осаду с Ира, они решили, что если хотят получить какое-то вознаграждение за свой долгий переход, то должны атаковать паалуанцев сами, раньше чем это сделают цолонийцы. Хотя силы цолонийев были небольшие по сравнению с их собственными, существовала возможность того, что внезапность нападения послужит причиной разгрома каннибалов. Тогда ирцы откажутся платить хрунтингам на том основании, что те ничем не заработали этих денег.

Военачальники хрунтингов не спешили в своих действиях. Пятьсот ирцев, прибывшие в лагерь, были отправлены в качестве десанта в сопровождении нескольких сотен всадников-хрунтингов, которые должны были защищать их от возможного окружения. Ирцы атаковали лагерь, но их отбросили. Полная рвения паалуанская армия выкатилась из лагеря и бросилась в преследование — драконы, скакуны и пешие.

Как только паалуанцы оказались вне лагеря, Йурог произнес свое заклинание холода. С неба подул ледяной ветер. Это не только доставило много неприятностей обнаженным паалуанцам, но также замедлило движение драконов. Потом те и вовсе остановились, как механизмы, у которых кончился завод. Теперь они, как множество серых статуй, стояли по всей равнине, некоторые даже с приподнятой ногой — для следующего шага...

Тогда через гряду двумя различными отрядами ринулась остальная армия хрунтингов. В центре шли мамонты. Для швенов холод не был препятствием: сами они ходили в меховых одеждах, а мамонтов спасала плотная шкура.

Тем временем цолонийцы вошли в почти пустой лагерь паалуанцев, сметя тех немногих каннибалов, что встретились на их пути. Моряки прошли к передним воротам, чтобы ударить по паалуанцам с тыла.

Но каннибалы, несмотря на все свои странные обычаи, оказались отменными бойцами. Пусть их драконы были лишены возможности двигаться, пусть их состоящая из скакунов кавалерия рассыпалась, как пучок соломы, пусть их тела были пронизаны стужей и сами они окружены и в меньшинстве. Все равно оставшиеся в живых образовали плотный четырехугольник и, яростно орудуя пиками, стояли до последнего.

Прикрытые воинами с пиками, лучники посылали стрелу за стрелой, а копья летели градом. Они отбивали атаку за атакой — и пехоты, и конницы, и воинов на мамонтах. Каждая атака оставляла перед четырехугольником груду тел. Конники-хрунтинги проносились мимо четырехугольника, посылая в него груды стрел. Но когда один паалуанец падал, его товарищи смыкали ряды.

Меня удивило, что первая атака мамонтов не сбила ряды каннибалов и не смяла их, но потом я понял, в чем дело. Когда волосатые чудовища выступали вперед с кожаными рукавами на хоботах, чтобы защитить их от ударов сабель, паалуанские колдуны насылали на них галлюцинации в виде летающих чудовищ Объятые ужасом, тряся головами, мамонты отступали.

Адмирал Диодис, стоявший рядом со мной на башне ругался и молился, а посыльные продолжали подходить и уходить. Его речь была отрывистой:

— Велите капитану Фурио переместить людей с левого крыла на правое! Зеватас, король богов, помоги своему верному воинству... Клянусь медным лбом Вэзуса, туда, туда! Ближе, чтобы они не могли пустить в ход пики! Франда, мать богов, бога мать!.. Вели лейтенанту Омфесу отступить... Если он не сломит голову, пусть бросится в наступление позже...

Потом подошла другая сила. То была армия, состоявшая из истощенных, мертвенно-бледных людей из города Ир. Они пробрались через паалуанский лагерь мимо нашей башни к полю битвы. Их трубы известили цолонийцев о том, что нужно расчистить тропу, и они ринулись сквозь брешь.

Ирцы обратились на плотный четырехугольник с яростью, которой никто не мог противостоять. Люди карабкались по телам своих сограждан, чтобы добраться до врага. Когда ломались их копья, они сражались саблями; теряя свои сабли, они дрались кинжалами, а когда исчезал и кинжал — ногтями и зубами. В трех местах они прорвали четырехугольник и влились внутрь, обрушившись на паалуанцев со спины.

В то же время в дело пошла новая волна мамонтов. Колдуны, находящиеся внутри четырехугольника, были слишком заняты, для того чтобы творить заклинания. Животные ринулись на врагов, сворачивая им головы. Охватывая хоботом тела каннибалов, они поднимали их в воздух и отбрасывали в сторону.

Завеса пыли стояла такой густоты, что трудно было что-либо увидеть. Мало-помалу из облака пыли стали появляться фигуры паалуанцев. Они устремились по равнине врассыпную, бросая на ходу оружие и доспехи. За ними мчались конники Хваеднира, стреляя и рубя.

Из семи тысяч паалуанцев, пришедших вверх по Киамосу, к началу битвы осталось немногим больше шести тысяч — остальные погибли при осаде или умерли от болезней. Из шести тысяч с хвостиком огромное большинство пало на поле битвы, ибо пленных не брали. Некоторым удалось бежать, но, лишенные возможности перебраться через Западный океан, все они были выслежены и убиты в течение следующих месяцев.

После вторжения ирцев паалуанцы понесли такие потери, что образованная ими защита стала распадаться. Из тех почти десяти тысяч людей, что сражались в этот день против паалуанцев, несколько сотен были убиты или умерли от ран. То была значительная потеря, но все же она составляла лишь малую долю по сравнению с потерями врага. Подобная диспропорция не является, насколько мне объяснили, необычной для битв в Первой Реальности, ибо толпа обращенных в бегство может быть легко перебита их преследователями.

Строго говоря, только один паалуанец был взят в плен: генерал Улола, найденный раненым на поле боя. Быстро соображающий ирский офицер помешал солдатам убить его, как они делали это с другими каннибалами. Чем убивать его сразу, ирцы предпочли вынести ему формальный приговор. Генерал Сеговиан действовал как главный вершитель правосудия.

Поскольку перебежчик Шарондас благоразумно исчез, переводить речи генерала Улолы было некому. Он говорил с большой горячностью, но его никто не понял. Мои усики сказали мне, что он был преисполнен невероятного возмущения тем, что его собираются наказать за дело, которое он считал правым.

Как бы там ни было, он был признан виновным и, несмотря на сопротивление и всяческие протесты, помещен на помост, приготовленный было для меня. Ирец освободил веревку. Шест упал, и со звуком «бум» нож отсек генералу Улоле голову.

Я в некотором смысле сожалел. Если бы его помиловали, а я приспособился общаться с ним, мы могли бы провести очень интересную беседу о морали каннибалов, в которой он воспитывался, и позднее я бы с удовольствием занялся философским ее обоснованием. В конце концов, мне и самому приходилось есть обитателей Первой Реальности, хотя я никогда не смотрел на них как на постоянную пищу. Но человеческие существа в тот момент не способны были оценить прелесть абстрактных споров.

Битва имела и другое любопытное последствие. Драконы застыли, замороженные заклинанием Йурога, но заклинание это не могло быть в силе вечно. Наши воины-победители в пылу битвы успели забыть о рептилиях-статуях, когда те начали размораживаться и шевелиться. Командиры тотчас же отдали своим людям приказ убивать чудовищ. Так и поступили с большинством, но некоторые, не находящиеся более под контролем своих паалуанских хозяев, ускользнули с поля битвы и бежали. Иных выследили. Но позже я слышал разговоры о драконах-ящерицах, бродящих по великой Морусской трясине, в Южном Ксиларе, где климат достаточно сырой, чтобы они могли сносно чувствовать себя круглый год.