Демон в белом

Глава 1 Конь бледный

Тишина.

Тишина вокруг Соларианского престола заполнила огромный зал, словно вода, словно тьма морских глубин. Никто не шелохнулся. Стоя среди придворных, я наблюдал за двумя преклонившими колени на мозаичном полу солдатами. Одетые в черное, они, словно скарабеи, проползли по центральному проходу через весь зал, мимо марсианских стражников. Как давно в это величественное место пускали столь низкородных? Белокаменные своды, подобно горе Олимп, высились над облаками Форума вот уже больше десяти тысяч лет. Но построивших их мастеров, несмотря на созданную ими красоту, окружавшие меня нобили ставили не выше насекомых. Я готов был поклясться своей здоровой правой рукой, что за это время перед нашим сиятельным императором имели честь преклонить колени не больше сотни сервов.

Их присутствие здесь было сигналом, подобно колокольному перезвону возвещавшим, что мир изменился. А то, что им в этом зале из золота и сердолика, слоновой кости и гагата предоставили слово, свидетельствовало о том, что перемены были значительными.

Оба коленопреклоненных солдата смотрели на нижнюю из пятидесяти четырех ступеней, ведущих к сияющему трону, охраняемому рыцарями-экскувиторами в начищенных до зеркального блеска белых доспехах.

По звездам на плечах одной из солдат я определил, что она была капитаном, но первым заговорил другой, простой и грубоватый легионер. Безусловно, логофеты и придворные гомункулы-евнухи научили его, как себя вести и что говорить, но страх взял свое, и он лишний десятый раз поклонился, уткнувшись лбом в пол.

– Ваше величество, – произнес он срывающимся голосом, – святой император. Я простираюсь перед вами. Меня зовут Каракс с Арамиса. Почти восемьсот лет я служил вам верой и правдой.

Язык солдата заплетался, было заметно, что он заучивал речь наизусть.

– Ваше величество, я был у Гермонассы. Был на «Невредимом», когда он пал.

Из докладов я знал, что «Невредимый» был флагманом оборонительной флотилии Гермонассы, но, получив повреждения, перестал быть «Невредимым» и погиб безымянным. Спутница Каракса была капитаном этого корабля. По кодексу чести после такого сокрушительного поражения ей следовало лишить себя жизни. Возможно, она намеревалась сделать это после аудиенции.

Каракс описал нападение сьельсинов:

– Бледные взяли корабль на абордаж. Вскрыли корпус и ринулись внутрь. Началась утечка воздуха, пострадала система жизнеобеспечения. Не знаю, как развивалась битва; капитан приказала отступать, и мы отошли, чтобы отцепить командный отсек…

– К делу! – рявкнул сопровождавший солдата евнух в мягких туфлях.

По команде андрогина марсианский стражник ткнул легионера древком энергокопья.

– Пусть рассказывает как хочет! – Голос императора заставил андрогина со стражником замереть.

Каракс и капитан тут же прижались лицом к полу, словно напуганные грозой дети. Слова кесаря гремели с трона, усиленные спрятанными в резных сводах динамиками, и казалось, что его божественный глас исходит сразу отовсюду.

Он доброжелательно продолжил:

– Этот солдат много странствовал и многое повидал. Нам это интересно. Не нужно его торопить.

Пробормотав слова благодарности, Каракс приосанился, оставаясь на коленях.

– Вы хотели узнать о нем. – (Я буквально услышал, как Каракс сглотнул.) – О Бледном короле.

Я предположил, что по прибытии на Форум этот солдат, наряду с другими выжившими на Гермонассе, подал рапорт и исходя из представленных сведений был избран, чтобы предстать перед императором. Я покосился на Паллино, но мой старый друг и телохранитель даже не моргнул.

Меня терзали мрачные мысли, но я продолжал внимательно слушать Каракса.

– Моя декурия осталась охранять шлюз. Мы были последней линией обороны. На «Невредимом» к мостику ведет длинный коридор, и Тайлес – мой декурион – запечатал выход. Но они пробились даже сквозь полтора фута цельного титана. – На слове «пробились» голос дрогнул, и легионер поник, опустив голову. – Разрезали дверь клинком как у наших рыцарей. Из высшей материи. Он прошел как нож сквозь масло, ваше величество, господа и дамы. Но таких клинков я прежде не видел. Он был огромным и… кривым. Рассек переборку как нож сквозь масло…

Солдат осознал, что повторяется, и заметно перепугался.

– …покромсал людей. Я никогда еще не видел такого огромного Бледного. Ему пришлось пригнуться, чтобы пройти в коридор. Оно смотрело на нас из-за энергетического щита, все в черном и серебряном, и скалилось. Как будто ухмылялось. «Сдавайтесь!» – говорит, и, клянусь Святой Матерью-Землей, о достопочтенный кесарь, говорит на нашем языке. – Солдат потер руки. – Говорит, нам конец. Они захватили порт, уничтожили почти весь флот. Мы открыли огонь, но у них были щиты. Никогда такого не видел. Бледные со щитами. Они только посмеивались, и тут их главный назвал себя. Сказал… – Каракс не сразу смог произнести имя.

Но мне уже не нужно было его слушать.

Я и так знал это имя.

Сириани Дораяика.

Бич Земной.

Слова солдата завладели мной, и перед глазами вновь предстало видение, посланное мне дважды: сначала во тьме под Калагахом, а потом в холодных объятиях Братства на Воргоссосе. Я видел сьельсинов среди звезд, командиров за командирами, войска за войсками, корабли и солдат, царапающих мечами небосвод. А во главе – высоченный, ужасающий вождь. Черна его одежда, черен плащ, ужасны рога его, и серебряная корона, и прозрачные зубы в безгубом рту.

– На нем была корона?

Вновь повисла тишина.

Я не сразу сообразил, что сам это произнес. Нарушил покой и порядок у Соларианского престола. Придворные отшатнулись, оставив нас с Паллино в одиночестве на крошечном островке среди высоких, словно башни, колонн. Кто-то нервно хихикнул, оптические визоры на безликих масках марсианских стражников повернулись ко мне.

Каракс тоже обернулся, и наши взгляды пересеклись. Он вытаращил глаза. Узнал меня? Я был уверен, что прежде с ним не встречался.

– К порядку! – выкрикнул церемониймейстер.

Я припал на колено и поклонился, но не до самого пола, не как солдаты, поскольку был палатином и дальним родственником императора. Глаза кесаря смотрели на меня – два изумруда на алебастровом лике, что он называл лицом. Мне показалось или уголок его рта изогнулся в ироничной усмешке?

Вокруг зашептались:

– Это же Марло?

– Адриан Марло?

– Сэр Адриан Марло, Викторианский рыцарь.

– Полусмертный?

– Правда, что его невозможно убить?

Церемониймейстер стукнул фасциями о плиточный пол; латунные наконечники лязгнули.

– Порядок! Соблюдайте порядок!

Чтобы восстановить тишину, хватило поднятой руки императора.

– Отвечай на вопрос нашего слуги, – произнес спустя мгновение его императорское величество Вильгельм Двадцать Третий из дома Авентов. От его голоса веяло огнем и старым деревом.

Все перевели взгляды на Каракса и его капитана. Легионер же продолжал глазеть на меня, игнорируя сидящего в золоте и бархате кесаря.

– Корона? – повторил солдат машинально, словно забыв, что означает это слово. – Корона? Да, была. Серебряная.

Само по себе это свидетельство ничего не доказывало. Князь Араната тоже носил серебряную корону. Среди сьельсинов были десятки, если не сотни князей, и все они командовали флотилией-нацией, странствовавшей по безводным космическим морям. Не было никаких причин считать, что Сириани Дораяика, коего Капелла нарекла Бичом Земным, было существом из моих видений.

Но я это знал.

Каракс еще не закончил.

– Он назвал себя королем, – добавил он и нарушил протокол, осмелившись взглянуть в глаза императору. – Сказал, что придет за вашей короной, о достопочтенный кесарь…

При виде его величества, восседающего на возвышенном троне, солдат запнулся и вновь распростерся у престола, почти расплющившись по полу. На меня больше не обращали внимания, и я, поднявшись, выглянул из-за спин окружавших меня богато одетых персонажей.

– Ваше величество, – сказал Каракс, – он отпустил меня, но убил всех остальных в моей декурии.

Воздух наполнился ароматом благовоний из золотых курильниц, но я чувствовал запах огня и горелой человеческой плоти. Я ясно представил себе коридор из рассказа легионера. Король сьельсинов – если он действительно был королем – невозмутимо шагал, размахивая бледным клинком. Я видел отскакивающие от его щита плазменные заряды и пули, видел, как, подобно молнии, разил его меч. Как сверкал этот клинок! Как страшна была стеклянная улыбка! Когда все было кончено, он взял Каракса за горло и одной рукой поднял с залитого кровью и усыпанного отрубленными конечностями пола. Я видел все как наяву: Каракс один против врага. Мне стало его жаль. Сьельсинский вождь держал солдата, не прикладывая никаких усилий, и тот мог лишь беспомощно болтать ногами, стуча сапогами по полу.

– «Скажи своему хозяину, что я иду», – дрожа, повторил Каракс слова Бледного.

Сьельсин швырнул его на пол, словно куклу, и, развернувшись, скрылся среди искореженных обломков.

– Адр, мне это совершенно не нравится, – сказал Паллино по окончании аудиенции.

– Мне тоже, Пал, – согласился я и, почесав подбородок, прислонился к колонне.

Огромный трон с императором вынесли из зала Короля-Солнца на плечах сотни человек в сопровождении рыцарей-экскувиторов, и теперь марсианские стражники выпроваживали отсюда задержавшихся придворных. Вестибюль снаружи тронного зала был просторнее многих дворцов, а его высоченный, расположенный на уровне пятидесятого этажа сводчатый потолок можно было принять за настоящее небо. Я слышал, что в потолке были встроены механизмы, поглощающие из воздуха всю влагу, чтобы не допустить образования облаков и защитить нобилей от дождя.

– Эти сволочи поумнели, – заметил мой ликтор, скрестив руки. – По крайней мере, один из них.

– Дораяика.

– Да, он, – подтвердил Паллино и повторил: – Мне это совершенно не нравится. Бледные – звери. Всегда нападают без предупреждения, беспорядочно жгут города и жрут людей. То там, то сям. А этот монстр… Он неспроста выбрал своей целью Гермонассу. Саму планету даже не тронул, просто взорвал верфи и почти уничтожил флот. Бьюсь об заклад, базу на Гран-Коре разнес он.

– И Эринию тоже.

Паллино побывал там со мной и видел как сьельсинов, так и машины, построенные экстрасоларианцами в недрах гор этой засушливой и безвоздушной планеты.

– Вероятно. Думаешь, он в сговоре с экстрасоларианцами?

– Оно, – поправил я, ведь у сьельсинов не было разделения по половым признакам. – Надеюсь, что нет.

Альянс между сьельсинами и живущими среди звезд варварами был бы разрушительным. Меня передернуло. Я бодрствовал уже почти сотню лет, но воспоминания о заключении в подземелье Воргоссоса по-прежнему обволакивали меня, как нефтяная пленка.

– Вождь, – продолжил я, – понимающий наши методы ведения войны, сам по себе опасен. Не хватало еще вмешать сюда Кхарна Сагару и ему подобных.

Паллино фыркнул. Я пристально посмотрел на этого человека, прошедшего со мной весь путь из бойцовских ям Эмеша, одного из немногих, кто помнил меня как Адра, Адриана, а не сэра Адриана, самого молодого кавалера Королевского Викторианского ордена, и не как Полусмертного.

Мой друг.

Когда мы познакомились, Паллино был уже стариком – убеленным сединами, одноглазым. Глаз он потерял в сражении со сьельсинами при Аргиссе, целую вечность назад. Но несмотря на возраст, он был силен, как любой старый солдат. И когда я позвал его с собой, попросив променять жизнь мирмидонца на жизнь наемника, он даже глазом не моргнул.

Теперь глаз у него было два, а волосы вновь стали темными, пусть и не совсем черными, как мои. Кожа на лице и руках, некогда грубая и покрытая старческими бляшками, снова обрела молодость и упругость. Ее пронизывала сетка тонких, как серебряные нити, шрамов – следы хирургического скальпеля и ген-тоников, перестроивших тело и возвысивших Паллино до патриция. Он получил новую жизнь и обрел вторую молодость – по моей просьбе. Когда император произвел меня в рыцари, я назначил Пала своим кутильером и принял его в свой дом.

Услышав имя Кхарна, Паллино прищурился и осенил себя защитным жестом.

– Думаешь, нас снова отправят?

– Скоро узнаем… – мрачно произнес я, разглядывая ярко разодетых нобилей, скопившихся у невероятно высоких колонн. В черной тунике, сапогах и шинели со стоячим воротником, я на их фоне выглядел бедно.

Сложив руки за спиной, я прислонился к колонне.

– Лорд Марло? – окликнул меня низкий голос.

Я оглянулся, ожидая увидеть слугу в имперской униформе. Но человек передо мной имел не белое одеяние слуги, а черное, еще более поношенное, чем мое.

Каракс.

– Это правда вы? – Солдат отшатнулся прежде, чем я успел ответить. – Бог, Земля и император… – Он очертил в воздухе знак солнечного диска, поспешно дотронувшись до лба, губ и груди. – Это вы. – Его рука задержалась на груди, нащупывая сквозь форменный мундир какой-то амулет. – Значит, я не ошибся. Когда вы со мной заговорили, я… не сразу поверил, что вы настоящий.

Он окинул взглядом окружавших нас нобилей, черно-серых логофетов, белых стражников и ярко-алых марсиан. Казалось, ему хочется стать невидимым, исчезнуть. Но в Вечном Городе это было невозможно. За нами наблюдали даже не десять тысяч глаз, а десять раз по десять тысяч. Камеры, микрофоны, воздушные дроны, «шпионская пыль» и всевозможные датчики неусыпно следили за всем, что происходило вокруг, защищая императора и сливки Соларианской империи от гибели и вероломства.

Спрятаться не мог никто. Даже простой легионер.

– Вполне настоящий, – ответил я, отходя от колонны.

– Настоящая заноза в заднице, – пробурчал себе под нос Паллино.

Я исподлобья взглянул на старого друга, и он виновато улыбнулся в ответ.

– Мне понравилась ваша речь, – сказал я Караксу. – Не каждый лорд справился бы.

Мы в молчании постояли друг против друга, не решаясь продолжить. Легионер был выбрит наголо, как положено, на смуглой коже шеи чернели идентификационные татуировки. Он то и дело порывался открыть рот, но всякий раз пресекал себя. За то время, что я был рыцарем, его терзания стали мне хорошо понятны.

Одарив солдата своей лучшей, самой кривой улыбкой, я спросил:

– Ваше имя Каракс?

– Да, сэр! То есть ваша светлость. – Он выпрямился почти по стойке смирно. – Каракс с Арамиса, сэр. Триастр. Вторая когорта Триста девятнадцатого легиона Центавра, сэр. Ваша светлость. Сэр.

Он спохватился и отдал честь, прижав кулак к груди.

Я ответил тем же.

– Каракс, просто «сэр» достаточно. Мы оба солдаты.

И когда это случилось? Когда я стал солдатом? Я вовсе не собирался им становиться. Я покинул дом, чтобы учить языки, стать схоластом. Не сражаться и уж точно не убивать.

Не умирать.

– Это правда? – спросил он. (Я сразу понял, о чем он, но позволил продолжить.) – То, что вас невозможно убить.

Помня о камерах, я не мог сказать ему всей правды. Даже если бы мог, он все равно не поверил бы. Если бы я ответил «да», Каракс счел бы меня аферистом. «Нет» – лжецом.

– Так считают.

Каракс кивнул, удовлетворенный моим ответом.

– Говорят, вы голыми руками убили одного их короля.

– Князя, – поправил его я и поднял два пальца. – Не одного, а двоих. И не голыми руками, а мечом.

Я машинально покрутил кольцо на левом большом пальце, которое забрал у князя Аранаты после его убийства. Руки невольно задрожали, и мне пришлось сжать их в кулаки. Я отрубил князю голову после того, как оно отрубило мою. Я до сих пор помнил, как смотрел на свое обезглавленное тело, пока тьма не окутала меня. Пока я не вернулся.

Паллино заерзал. Он тоже видел. Он знал правду.

– Сэр, война скоро закончится? – спросил Каракс, потупив взгляд, словно боялся смотреть на меня. – Я на императорском пособии еще с довоенных времен. Почти всю жизнь во льду, понимаете? Дома не был… даже не знаю сколько. Лет семьсот? У меня, наверное, уже сотня внуков. Если вернусь, меня не узнают. Нас таких много. Ребята не возвращаются домой. Закончить бы эту войну.

Его ладонь снова сжала предмет, который он носил под формой.

Несчастный меня растрогал. Сколько ему приходится спать в крионической фуге среди звезд? Такова была судьба большинства солдат – быть запертыми в морозильнике, дожидаясь пробуждения, в час по чайной ложке отбывая положенный срок службы. Месяц-два за десять лет. Это было несправедливо, но, в конце концов, что во Вселенной справедливо?

– Не знаю, – ответил я, приближаясь к нему на шаг.

Он отпрянул как от огня.

– Но ведь говорят, что вы можете заглядывать в будущее.

– Много чего говорят, – усмехнулся я.

Видеть будущее я не мог. Мне его иногда показывали, но сам я не имел над этим власти.

Считается, что людям лучше никогда не встречаться со своими кумирами. Я чувствовал, что не оправдываю ожиданий этого солдата, но сказать правду не мог. Благосклонность императора давала мне защиту, и все же говорить в этом месте начистоту грозило катастрофой.

– Каракс, война непременно закончится. Когда-нибудь. Может, и мы еще снова встретимся, когда это случится.

Я полагал, что солдат поникнет, огорченный моими уклончивыми ответами, но он, напротив, просиял и расправил плечи.

– Сэр, я хотел бы кое-что вам передать, если позволите.

Казалось, эта мысль только что осенила его. Он мгновенно снял с шеи тонкую цепочку и протянул мне маленький серебряный медальон:

– Сэр, я был на Аптукке пятьдесят лет назад. Это, конечно, пустяковина, но больше у меня ничего нет.

Это был медальон-молитвенник с изображением иконы Стойкости. Я взял его и положил на раскрытую ладонь, стараясь не выдавать эмоций. Я не верю и тогда не верил в религию Капеллы. Но я улыбнулся:

– Спасибо, солдат. Я рад, что вы были на Аптукке. Я…

– Как вам это удалось? – вырвалось у него. – Как вы убедили Бледных отступить без единого выстрела?

– Я… – перевернув медальон, я запнулся.

Он был маленьким, примерно с мой ноготь, и круглым, как монета. На обратной стороне изображено имперское солнце с двенадцатью лучами, поверх которого грубо нацарапан ножом трезубец вроде тех, что рисуют в руках дьявола. Вроде того, что был вышит алой нитью на моей шинели. Древко пересекало солнце посередине точно так же, как древко трезубца на моей груди проходило сквозь пентакль. Я сжал вещицу в кулаке и притянул к себе.

– Я убил их князя, – улыбнулся я, хотя сказанное было правдой лишь отчасти.

Бледные пустили меня на борт своего корабля, и я вызвал князя Улурани на дуэль. Оно приняло вызов, решив отомстить за смерть другого вождя, Аранаты. Пока шла дуэль, Паллино с лейтенантом-коммандером Гароне заминировали весь корабль. Сьельсины оказались в нашей милости и вынужденно бежали.

Сьельсины отнюдь не люди. С ними невозможно дискутировать, как с людьми. Я понял это почти три сотни лет назад, когда встретился с Аранатой на Воргоссосе.

Каракс смотрел на меня в предвкушении интересной истории. Я лишь развел руками, стараясь не думать об изменническом богохульном амулете, что он мне передал.

– У сьельсинов нет законов. Во главе всего правители – убей одного, и они не будут знать, что делать. Когда я одолел их вождя на Аптукке, они отступили, чтобы избрать нового.

– Бескровная победа, – улыбнулся до ушей солдат.

– Почти бескровная, – поправил я, вспомнив Аранату и черную кровь на блеклой траве в саду Кхарна Сагары.

– Сэр, благословите меня? – запинаясь, попросил Каракс. – Ваша светлость? Я каждый день возношу хвалу Земле за то, что она послала нам вас. Я бы погиб на Аптукке. Моя смерть снилась мне не одну неделю. Но вы спасли меня. Спасли всех нас.

Солдат встал на колено и склонил голову, как при посвящении в рыцари сложив руки над макушкой.

– Ух, поднимайся, – буркнул Паллино, но Каракс ему не внял.

– Защити нас, о Полусмертный сын Земли.

Гурт медальона врезался в мою ладонь. Я давно уже слышал, что есть легионеры, которые меня превозносят, но встретился с таким впервые. Все, кто был у меня на службе, знали меня достаточно хорошо, чтобы понимать, что я обычный человек, пускай и видели своими глазами мою смерть. Но легенды обо мне давно ушли в народ, разнеслись по легионам благодаря Бассандеру Лину и его солдатам.

Солдатам всегда было свойственно создавать культы, несмотря на то что поклонение кому-либо, кроме Матери-Земли и Бога-Императора, было под запретом. Давным-давно в Риме воины почитали Митру и Непобедимое Солнце, а наши легионеры возносили молитвы Сиду Артуру или, как, например, мой друг Эдуард и многие римляне задолго до него, – древнему Христу.

Склонившийся передо мной одинокий солдат обожествлял меня, но не в моей воле было раздавать благословения и дарить надежду. Я вдруг почувствовал, что смертельно устал.

Я взял его за руки. Он вцепился в меня со страстью, которой я совершенно не ожидал и не чувствовал в последние годы ни от кого, кроме Валки.

– Встаньте, – сказал я, вкладывая вещицу обратно в ладонь Каракса, всем видом давая понять, что теперь, после того как я подержал медальон, он стал наделен некой особой силой.

Теперь он превратился в реликвию.

Солдат поднялся со слезами на глазах:

– Господин, говорят, что все безнадежно. Вся эта война.

«Господин». Слово несколько раз прозвучало в моей голове.

– Много чего говорят, – повторил я, отстраняясь. – Нельзя терять надежду.

Я хлопнул солдата по плечу и отослал его. Он долго оглядывался, задевая на ходу придворных логофетов и ярко разодетых дам, пока его не поглотила толпа.

Больше я его не встречал.